Отпечатки цветов

Пожухли краски

Летних цветов, вот и я

Вглядываюсь в жизнь

Свою и вижу только

Осени долгие дожди.

Оно-но Комати. Начало IX века.

Я носил ей отпечатки цветов. Маленькие чёрные карточки, они вставлялись в проигрыватель, и по комнате разносился запах, допустим, фиалок. Фиалки мне нравились больше всего, как и ей, впрочем. Не знаю, почему карточки называются 'отпечатками', я бы назвал их как-нибудь поизящней. Хотя, если подумать, отпечатки - это как раз то, что они из себя и представляют. Слепки. Электронные воспоминания. Суть одна - это матрица, восстанавливающая что-то, уже не существующее на бренной земле. Бывают карточки с запахом хвойного леса, с пением жаворонков, стрекотанием кузнечиков... Словом - всё, что когда-либо слышал и обонял человек.

Чтобы добраться до её дома, мне надо было пересечь Свалку и Мост. И если Свалку я преодолевал как можно быстрей, то на Мосту обычно задерживался. Останавливался, снимал с лица дыхательную маску, вдыхал пропитанный смертью весенний воздух, кашлял, вдыхал, кашлял... Мост, неудобный, кривой, скрипел железом, - он явно лишний в окружающем пейзаже. Он соединяет два склона глубокой канавы, заросших грязно-жёлтой, в чёрных проплешинах травой.

Внизу плещет масленая вода, медленное течение несёт мимо мусор и консервные банки. Должно быть, они в конце концов попадают в Океан. Во всяком случае, мне было приятно так думать, глядя, как весь этот хлам скрывается из поля зрения, проплывая под Мост. Прямо передо мной, в нескольких километрах, словно подпирая небо, ужасающие и жалкие в своей фалличности, высятся трубы Завода. Вершины их скрываются в чёрном смоге, плавно переходящем в низкие грязные тучи.

Сколько себя помню - они всегда тут торчали, отравляя всё и вся в округе. Естественно, с некоторых пор это меня мало волнует - таким людям, как я, терять нечего. Самое главное - при этом у нас, живущих на окраинах, нет никакой возможности выбраться из этой помойки. Пожив здесь с моё, Вы, конечно же, поймёте - какой гармонией этот простой факт наполнят всё Ваше естество. Не важно, что ты делаешь. Не важно кто ты. Родился здесь, значит, и умрёшь здесь. Причём, скорее всего, - молодым. От кого-то я слышал такую фразу: самурай должен жить так, словно он уже умер. О самураях мне было известно не много - знал лишь,

что это древние японские воины. Население современного Токио теперь очень и очень слабо напоминает своих великих предков. Но, если подумать, какой-то древний дух в них всё же остался. Некая тень прошлого. Иногда я думаю, что мне стоило родиться лет пятьсот назад в Японии - славный бы вышел самурай.

Когда же едкий воздух забивал лёгкие полностью, когда ветер пробирал до костей - я натягивал маску и шагал к ней. Карманы были забиты карточками, украденными прошлой ночью в одном из бесчисленных магазинов городского центра. Да, да, это я. Таинственный, никем не узнанный и не пойманный вор, обкрадываю честных налогоплательщиков. Честно говоря, совесть меня уже давно не беспокоит - не волнуйтесь.

Так вот, я, широко шагая, насвистывая ничего не значащую мелодию, добирался до её дома. Обшарпанный, старый, но, тем не менее, - уютный, с круглыми окнами-иллюминаторами, он издали бросался в глаза. Говорят, дом она получила в наследство, я не знаю. Может и так.

Прямо за домом начиналась Степь - огромнее поле, заросшее всё той же жёлтой травой по пояс. И, словно шагающие металлические великаны, высились вечно гудящие столбы электропередач. Они выходили с территории Завода, шествовали мимо, и исчезали где-то за горизонтом, раздвинув чёрную полосу далёкого леса.

Можно было стоять тут. Долго. Вслушиваться в гуденье и ветер. И начинало казаться, что нет больше ничего на свете, кроме поля, проводов, туч - и до самого Океана заполняют они пространство.

А можно было сразу зайти в дом. Внутри его всегда заполнял тягучий полумрак. Солнечный свет вызывал у неё боль. Свету не было здесь места. Она сидела в кресле, читала книгу под тусклой лампочкой. Она вообще много читала, в отличие от меня. А зачем все эти мёртвые знания, если ты проживёшь, максимум, ещё пару лет.

Помню, я как-то начал читать книгу. 'Библия' называлась. Прочёл пару страниц, и бросил. Бог создал мир - ну не бред ли? Не мог он создать этот мир. Какой-то другой, давным-давно, - вполне возможно. А этот создали мы, и только мы.

Зачем сейчас кому-то вся эта древняя мудрость, гораздо важнее знать курс валют и стоимость барреля нефти. Умные люди с лёгкостью делают на этом деньги. Только я, идиот, просто ворую.

***

- Опять фиалки?

- Тебе ведь нравятся?

- Да... Что ты видишь?

- Фиолетовый. Фиолетовый цвет. Нет - звук... Или запах...

Её волосы рассыпались по подушке. По крыше барабанил дождь. Сквозь выпуклость окна-иллюминатора виднелись размытые, витающие в сыром ночном воздухе тени.

- Мне всегда было интересно - как ты это чувствуешь? Для большинства эти карточки всего лишь убогая имитация запахов. Или звуков. Но всё вместе - никогда...

- Не знаю. А ты, как ты чувствуешь?

- Тссс...

- Что?

- Там, в поле... - она указала куда-то за стекло, в дождь. На фоне кругляка окна, чуть более светлого, чем мрак комнаты, очертания её руки показались хрупкими, точно это рука ребёнка.

- Там мышь... Я чувствую. Метров пятьсот отсюда...

- Мышь? Я думал, они все вымерли.

- Ей холодно и страшно. Мне кажется - она от кого-то прячется... Скорей!

Накинув куртку, она выскочила в ночь. С трудом за ней поспеваю. Ноги шлёпают по грязи, спешно натянутые джинсы тут же промокают до колен. Дождь закончился, в небе видны звёзды. Такое бывает редко, но мне некогда любоваться. По земле стелятся удушливые испарения. В овраге слева сквозь мутную белую дымку светит зеленоватым светом. Зря я не надел маску - запах чёрный, заполняет лёгкие, душит. Сгибаюсь, дышу часто-часто - так легче. Шатаюсь.

Она появилась, как приведение, - из-под куртки белая ночная рубашка, из-под неё белые, облепленные грязью ноги. Прижимает к груди что-то маленькое, живое.

- Его чуть змея не съела...

И, подождав немного, добавляет:

- Назовём его - Мышь.

Я утвердительно кашляю.

***

Это общество постоянно пожирает самое себя. Тем не менее, оно не исчезнет, не сгинет в бездне. Наоборот, глядя в бездну, оно найдёт что-то для себя новое, что-то полезное, и продолжит пожирать. Я в этом уверен.В сравнении с этой махиной, моё маленькое мошенничество, моё безобидное воровство, - детская шалость. Я - маленькая серая песчинка в огромном бархане.

Стоит, наверное, немного вам рассказать о том, чем я занимаюсь. Быть может, вы тоже не умеете делать деньги на нефти и цифрах? Самое главное во время магазинной кражи - вести себя максимально спокойно и непринуждённо, при этом стараясь стать незаметным настолько, насколько это вообще возможно. Можно думать, что ты невидим, или, что тебя вообще нет, да и не было никогда. Или, что ты умер. Главное - верить в это самому. Сначала у меня тоже не получалось - я был обычным карманником и несколько раз попадался. По сравнению с этим довольно опасным бизнесом, магазинные кражи - увеселительная прогулка. Всего лишь незаметно складываешь разнообразную электронную мелочь, вроде карточек или миниатюрных плееров, в карманы и уходишь, не забывая оставаться незаметным. Можно для виду купить какой-нибудь журнал или шоколадку.

Итак, всё в порядке. Далее остаётся только добраться до рынка и продать барахло за треть цены. Право же - это не на бирже спекулировать.

***

Она умерла через несколько месяцев. Ночью, во сне. Всё, что осталось - металлический крест в поле (на месте, где я закопал кубическую урну с прахом), и книги. Много-много книжных полок. Я утешал себя тем, что, скорее всего, мне тоже осталось не так уж долго. Кашель усилился, и после приступов на платке я обнаруживал капельки крови. Маленькие, едва заметные, но с каждым разом их становилось всё больше. Часто кружилась голова, я даже чуть было не попался на глупой краже в супермаркете - еле ноги унёс.

А Мышь превратился в здоровенного Крыса. И признаться, я решил, что у меня к тому же ещё и шизофрения, когда он заговорил.

Это случилось однажды вечером, когда я, как часто бывает, торчал на Мосту. Крыс крутился у моих ног, потом, встав на задние лапы, посмотрел на меня чёрными бусинками-глазами.

- Играть! - раздалось у меня в голове. Конечно не слово - образ, - Большой,

играть!

- Ты говоришь? - спросил я ошарашено.

Крыс ответил потоком образов, смысла которых я совершенно не осознал.

- Играть! - раздалось снова. Крыс бросился прочь, в траву.

***

Игра заключалась в том, что Крыс наворачивал круги по полю, я же усиленно делал вид, что пытаюсь его догнать. Топал, нарочито сильно шелестел травой.

Однажды, Крыс натолкнулся на её могилу. Встал на задние лапы. Он часто это делал, когда хотел рассмотреть что-либо получше, или просто задумывался (впрочем, я не уверен, что его мыслительные процессы можно охарактеризовать этим словом).

- Жаль, - сказал Крыс. Это был образ, включающий боль, разочарование, обиду и жалость одновременно. Если мыслями и можно убивать - то только такими.

- Жаль, - повторил он и скрылся в траве.

***

- Ты уверен, что нам надо идти?

- Двигаться. Быстро. Иначе будет жаль.

- Хорошо, - закидываю на плечо рюкзак, и мы выходим из дома. Дверь я не запираю - может кому-то понадобится жилище, кто знает.

Идём вдоль гудящих столбов. Через несколько километров, когда лес становится гораздо ближе, останавливаемся. Отсюда трубы уже не кажутся столь огромными, хотя вершины их всё так же утопают в облаках. Снимаю дыхательную маску, с размаху кидаю её куда-то в траву. Воздух почти что свеж. Лямка рюкзака режет плечо. Там книги. Книги и карточка с фиалками.

Наконец, перебравшись через полосу выжженной травы, мы выходим к просеке. Я сажусь на древний поваленный ствол отдохнуть, крыс бегает вокруг - он вовсе не устал. Не знаю - устаёт ли вообще.

- Крыс, как думаешь, с чего начать? - спрашиваю я, открывая рюкзак.

- Про мышей есть?

- Есть. 'Цветы для Элджернона' называется.

Май 2005. Зеленоград.