Угрюмые лица пассажиров, не желающих уезжать, да эффективно скрывающие горечь расставания под маской радости персонажи. Конечно, я несправедлив к ним, и, через призму своего недовольства путешествиями этим видом транспорта, свожу все окружающее меня к одному печальному концу. И обманываю этим самого себя, упиваясь беспочвенной, наивной и даже фальшивой уникальностью своей ненависти.
В шаге от долгой разлуки эмоции накаляются, наполняя, неспешно тлеющим после, теплом объятий и бессонных ночей сердца влюблённых. Пройдёт время, прежде чем расстояние услужливо распахнёт двери своей камеры пыток. По счастливой случайности, у большинства к этому моменту находится чем если не защититься от мучений, то хотя бы подсластить. Родные оборачивают капустными листами заботы и навёрстывают упущенные месяцы традиционных семейных занятий. Друзья немедля хотят встретиться, хотя многие отнюдь не друзья и лишь скучают в своих болотах, в ожидании камня потяжелее, чтобы кругов от него хватило для обсуждений на несколько следующих месяцев . Бывают у разлуки и трудные задачи, когда люди, покидая любимых, перемещаются в пылкие объятия не менее любимых, но других людей, обещающих, возможно, более яркие эмоции и наслаждения. Со всем этим могут прекрасно совмещаться гибкая и толерантная к интригам работа, свободное творчество и, конечно же, все формы отдыха.
Увы, если бы для покупки билета требовалось предъявить раскалённое от любви сердце, то поезда стали бы совершенно нерентабельны. Пассажиров множество, а причин для их перемещений никак не меньше. К некоторым уже и не применить понятие "путешествие" - лишь очередной трансфер. Но яркие глаза счастливых пар всё равно привлекают моё внимание больше остальных. К тому же я сам бесповоротно люблю, и молча завидую парочкам, у которых ещё есть несколько минут вместе, до скрипящего как несмазанные петли "провожающие, покидайте вагоны". Взмахи ладоней, воздушные поцелуи, и вот удачное время для злорадства. Теперь эти половинки со мной в соседних тарелках на пиршестве тоски и бессилия, только пока не осознают этого.
Разлука искусно издевается надо мной уже не первый день. Технологии, передавая слова и голос - словно обязательное лечение между сеансами пыток, а сон, так всегда ненавистный, теперь лучшее время, одним прыжком сокращающее расстояние до желанной встречи на несколько часов. Но уж когда я бодрствую, время порой тянет из меня жилы столь медленно и болезненно, что сойти с ума кажется разумным выходом. И вот купе, спонтанная поездка без единого ожидания, движение в неизведанное в закрытой камере. Поезд плавно сковывает, запрещает двигаться, навязывает попутчиков, и тем не менее удерживает меня одного среди бесконечной пустоты, наедине с мучительными мыслями. Ох, этот изощрённый мастер, что сократит физическое расстояние между нами вдвое, а настоящее, имеющее для меня значение, сократится лишь на одну ночь, у которой есть все шансы стать самой долгой ночью за всю прошедшую жизнь.
Я задёрнул занавеску, уходя из мира той серой слякоти зимнего Петербурга, которая сезоном ранее вызывала у меня волны негодования вкупе с окружёнными ею зданиями царских времён. И хоть я и научился, не без помощи близких мне людей, любить и зимний Петербург тоже, сейчас величественный город был для меня пуст.
К общей радости, мне было чем заполнить пустоту купе этим вечером. Друзья с местами рядом, по большей части, спасают на некоторое время, в отличие от большинства незнакомых попутчиков, которые, как будто, делают все возможное чтобы поезд ехал не через живописные реки и поля, а среди палат сумасшедшего дома и капризных детей. Отвернув голову от окна, я окончательно погрузился в крохотный мраморный мир. Вот жила тишины, где совершенно ничего привлекательного для меня не происходит. А вот другая - выращенная из обсуждений событий прошедшей три дня назад новогодней ночи, которые сейчас для меня ценны чуть менее чем нисколько. Я уверен, даже случайным попутчикам есть что рассказать подходящему собеседнику, и их жизненный опыт содержит как минимум пару качественных, настоявшихся как борщ историй, жаль только я не захватил с собой сметану.
Стараясь быть человеком вежливым и открытым, я поддерживал разговор со знакомым, и даже выделял занятные территориальные совпадения, которые, вообще-то, уже стали скучны для меня. Тем не менее в некоторых кругах эти случайности - третья тема для обсуждения, после погоды и мостов, разводка коих, к моему удивлению, оказывает влияние на жизнь отдельных граждан даже в период своего зимнего отпуска. Под непрочной вязью этих разговоров в моих мыслях невольно всплывали совершенно иные события, связывающие влажный, душный спальный район, взрывающийся грохотом новогодних петард, с не менее душной, но очень сухой летней ночью в небольшом городе в тысячах километров от Петербурга, там, где жил я ранее. Эти события удалялись друг от друга на расстояние более восьми лет и связывались посредством хорошо знакомой, и, в некоторой степени, даже близкой мне девушки, встречи с которой, правда, всегда начинались спонтанно, а завершались обрывисто.
Я ожидал, что за прошедшие годы девушка изменилась, выросла по всем направлениям, о чём сообщали новости со страницы в социальной сети, и во мне проснулось ожидание чего-то интригующего, одновременно нового и старого. Как же я был разочарован, когда ничего не обнаружил. Вышла замуж, затем расстались, и теперь все так, будто и не прошло стольких лет. В новогодний вечер я быстро потерял интерес. Теперь же, под размеренный стук колёс и неразборчивое воркование попутчиков, образовавшаяся в моих воспоминаниях картина напомнила мне самого себя несколькими месяцами ранее, и разочарование уступило место толике сочувствия, понимания и надежды, что эта девушка, как и я, сможет совершить скачок, сойти с порядком затянувшейся спирали зоны комфорта и создать свой идеальный мир. Поставив многоточие в нашем приятельстве, я возвращался в реальность.
Ресурс дружеского общения ещё не был истощён, но уже порядком утомлял. К счастью, мощности антенн мобильной связи хватало для перенесения меня в совершенно иной мир, бесшумные створки врат которого обнажали сообщения, короткие для постороннего, но бесконечно глубокие, искренние и наполненные чувствами, образами и воспоминаниями для меня и той, кто получала на них ответы. Закрывая глаза, я смаковал их вкус, разбирал по строчкам и доставал все то, что их создательница умышленно, искусно и выверено сервировала для наилучшей подачи. И я старался соответствовать, не открывая глаз, наслаждаясь послевкусием, бережно подбирал слова и складывал их в предложения, собирая, как из деталей конструктора, сообщение, достойное своего получателя и отражающее хотя бы толику моей любви. Собрав мысль, я, затаив дыхание, отправлял сообщение и открывал глаза так, чтобы рывком вернуть своё сознание в тусклый полумрак купе.
Находил себя, ожидаемо, ведущим какую-нибудь беседу. А в глубине, незаметно для меня, тянущееся ожидание создавало давление, с каждой секундой нарастающее в геометрической прогрессии. Но ответ вскоре приходит, иначе и быть не может. Даже когда появляется дрожь и напряжение, а сознание рисует катастрофические и не очень оправдания для молчания, да и сердце колотится от беспокойства - она все чувствует через немыслимые пропасти расстояний и даёт ответ точно и пунктуально, так, как не умеет никто другой. И я вновь закрываю глаза и погружаюсь в блаженство, чтобы после вновь находиться в напряжении. И так до тех пор, пока сон не возьмёт власть в свои руки. В тот вечер он первым заглянул именно к ней, оставив меня с приятным послевкусием, которое я прекрасно смаковал за просмотром бестолкового фильма.
Когда запасы друзей уже истощены, а дружище Морфей все ещё радуется кладовым Диониса, есть шанс у тонкого, острого словно лезвие потока мысли. Как дыхательная трубка, он пробивает тенёта вокруг и я снова могу дышать. Мысли после этого могут вылиться на бумагу, а могут просто свободно разливаться в воздухе - это уже неважно. Кровь пущена, давление падает, время приходит в норму, а сон застаёт меня смотрящим на экран мобильного телефона, с открытыми в нём фотографиями, значение которых среди прочих может переоценить для меня лишь единственный на планете человек. Затем время спешно ускоряется, наполняя пробуждающий меня миг радостью и счастьем от ещё одной пережитой ночи, ещё нескольких быстро промелькнувших часов, приблизивших меня к той, что также ждёт и страдает, но все же терпит и движется навстречу.
Я отдёрнул занавеску уже зимой моего детства, подобия которой не видел по меньшей мере пять лет. Проигрывая в больших городах, срывая злость в селениях поменьше, здесь, на все ещё необжитых просторах зима гостеприимный, но строгий хозяин. Многократно воспетый в стихах, запечатлённый художниками, мой образ этого холодного времени года не отличался оригинальностью, а потому быстро покрывался мутным налётом утренней суеты и прибытия поезда в конечный пункт ночного маршрута.
Два дня и одна ночь. Очень небольшой промежуток, но в то же время достаточный, чтобы поговорить о прошлом и о настоящем со своей бабушкой, с последней встречи с которой прошло более пятнадцати лет. Будущее, угрожавшее забрать все выделенное на разговоры время себе, благоразумно было оставлено за пределами общения. Забавным украшением, а порой и уместным дополнением были кошка и кот, живущие вместе с бабушкой, да соседская чёрная кошечка, забегавшая в гости вместе со своей маленькой хозяйкой, едва подросшей до начальной школы.
Закончились, оставив приятные ощущения, домашний уют, набережная, скрипучий снег и тысячелетний город, и вот я вновь погружаюсь в свой "любимый" транспорт. В этот раз без всяких козырей в рукаве, гарантированно один, без единого знакомого лица. Забыв о качественно более высоком уровне моего обратного билета, который вынужденно был мной приобретён, я с приятным удивлением принял неуклюжую обходительность проводника. Хранитель вагона задал отличный тон вечеру, застелив для меня вполне комфортную верхнюю полку, и подав ужин, который я незамедлительно поднял на смех. Вдоволь насмеявшись про себя, вновь задёргивая занавеску, я покинул настигнувшую в городе ту самую зиму, из прошлого, которая составила мне очень уместную компанию в эти два дня. Внимание моё обратилось в светлый простор купе, так называемого фирменного поезда, что звучало на мой вкус пошло, но терминология была общепринятой. Прислушавшись немного, я задумался, как же разительно, порой, отличаются окружающие наше существование разговоры, нас совсем не касающиеся, но в то же время назойливо шуршащие на границах слышимости.
Я столкнулся с совсем иными, чем в прошлый раз, людьми. Печально, что комфортабельность мест и, не в последнюю очередь, их стоимость, столь драматично влияют на контингент. На верхней полке расположился сразу привлёкший моё внимание мужчина, по ощущениям, лет сорока. Подобные персонажи ранее мной были замечены за использованием лишь одного вида общественного транспорта - самолётов. В этом экземпляре, судя по всему, было что-то особенное, так как я совершенно точно знал о наличии подходящих авиарейсов.
Элегантный и молчаливый, мужчина читал что-то с экрана своего мобильного телефона, одев наушники и, посему, даже не заметивший моего появления. Может быть, пассажир слушал тишину, а заткнутые уши позволяли ему абстрагироваться от окружения. Появилась догадка, что ему не нравятся поезда - слишком медленный и неудобный транспорт, и как следствие, случайные попутчики, то и дело бесцеремонно суетящиеся непозволительно близко. А столь частая в наши дни боязнь самолётов, по иронии, не позволяет ему использовать авиатранспорт. Чуть позже, обратив внимание сначала на коврик для занятий йогой на его полке, а затем и на сплетение его ног я вспомнил о своём непродолжительном опыте практики этого искусства.
Остановив прочие мысли, я, закрыв глаза, погрузился во внезапно открывшийся мир, где этот мужчина - будущая форма меня, только без учёта оживляющих изменений последнего времени. Долго находиться в этом стареющем, сочащемся брюзжанием и постоянным недовольством теле я не мог. Порадовавшись за себя, вернулся в купе и посмотрел на мужчину совсем другими, улыбающимися глазами. В тот момент я был особенно благодарен изменениям, произошедшим во мне. Этот, светящийся высокомерием и мнимым превосходством, человек - печальная ветка развития жизни, чудесного явления, которое так легко превратить в бездарное существование.
Голос юного попутчика отвлёк меня от размышлений, не дав моему взгляду перейти из разряда пристальных в оскорбительные. Мальчик, который ехал со своей матерью, рассуждал о Королёве и ракетостроении. На вид ему было лет двенадцать, с планшетом и хорошим мобильным телефоном, парень прекрасно соответствовал образу современного городского ребёнка. Очевидно, что и с компьютером мальчик на короткой ноге. Для него открыт доступ к огромному, поглощающему и, без должного присмотра, разрушающему виртуальному миру. Но живое обсуждение проектов советского конструктора и деталей его биографии вселяло надежду что этот юнец хорошо подготовлен и способен найти свой путь к верхам современного, удушающего мирового устройства. Позже, уже утром, обсуждение переключилось на обширную статью о древних монастырях, что только укрепило мои надежды.
Я почти не спал в ту ночь. Закрывая глаза, перемещался в идеальный мир, где ничего нам не мешает. И как холодной водой, я окатывал себя уже приглушённым светом сонного поезда, бросающего меня в реальный мир. Но на пороге, как и в прошлую ночь, возникали ценные мысли. И на этот раз я был сильнее владык сновидений, и мысли мои складывались в предложения, пусть хаотично, но формирующие канву плавной истории. Но как бы ни был я стоек в ту ночь, сон, пусть не без труда, но одолел меня, едва я завершил прочтение романа, так напоминавшего мне о ней.
Утром меня ждала холодная курица, и, опять же холодная, овсяная каша. На фоне ужина из трёх крекеров, йогурта и набора консервантов да вкусовых добавок, именующих себя батончиком мюсли, такая трапеза выглядела очень достойно. Человек с ковриком куда-то пропал, должно быть, покинул вагон в тот краткий промежуток моей предрассветной слабости. Неспешно пережёвывая курицу и насыщая желудок, я пытался одновременно найти пищу для размышлений, так как накануне выжал себя без остатка. Кроме монастырей "красоты необычайной", как выразилась попутчица, не за что было зацепиться желающему проснуться вниманию.
Между тем рядом с одной из станций, на которых мы делали краткие остановки, в поле прогуливался мужчина с внушительных размеров собакой. Тогда я впервые стал свидетелем нападения пса на человека, возможно, своего хозяина. Поезд тут же тронулся, пресекая запаздывающие мысли об оказании помощи. Что стало с бедолагой дальше, оказал ли ему кто-то помощь, я не знал. Впоследствии я много раз вспоминал этот эпизод. Случай не давал мне покоя, как оставленная на самом интересном месте книга. То я жалел того человека, то осуждал за то, что не надел своему псу намордник. Много лет спустя этот эпизод приснился мне во всех красках. И я внезапно обнаружил деталь, которую всегда упускал - одежда мужчины была не совсем обычной. Рукава, за которые его хватал пёс, совершенно не соответствовали своей толщиной остальной части куртки. Кинолог - решил я, и успокоился. Этот случай больше не всплывал в моей памяти, о чём я, порой, даже жалел. Ведь эта загадка потенциально могла удерживать меня в этой реальности просто из вредности. Благо, причин быть тут у меня было с избытком, и все они, так или иначе, вели к ней.
Когда возвращаешься после нескольких дней отсутствия, всё кажется более ярким, отчётливым. И даже самые простые ситуации, с которыми ранее я сталкивался сотни раз, на некоторое время выглядят по-новому. Плотная масса людей, тянущаяся из поезда метрополитена к переходу на другую ветку, и перекрывающая доступ к нужной мне платформе, обычно не занимавшая в моих мыслях никакого места, теперь вызвала улыбку. Я, находясь выше по лестнице, отчётливо наблюдал разные потоки, направления, меняющуюся плотность - как будто воспроизведение записи съёмки ночной оживлённой автострады, где ускоренно все, кроме меня, безмятежно прорезающего светящиеся линии.
Вернувшись в Петербург, как и многие месяцы ранее, я продолжаю ждать, меряя расстояние минутами. Закрывая глаза, растворяюсь в атмосфере её объятий, обрывков фраз, запаха губ и незабываемого, необычайной притягательности взгляда, озаряющего светом мою жизнь.