Денисов Андрей Борисович : другие произведения.

Галиция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сентябрь 1914 года.Юго-западный фронт.В тылу австро-венгерских войск действует русская конно-сапёрная команда.После многочисленных приключений,цель - близка...


   ГАЛИЦИЯ18.О9.14.
  
   Как собака на цепи тяжёлой,
   Тявкает за лесом пулемёт,
   И жужжат шрапнели, словно пчёлы,
   Собирая ярко-красный мёд
   .
  
  
  
  
   ДОРОЖНЫЕ РАЗГОВОРЫ.
  
  
   - Динь-дон, - жестяным глухим колокольцем звякнуло стремя, тронутое случайно ножнами. Молодая кобылёнка, оступившись, едва не скинула своего седока, закутанного с головы до пят в прорезиненный патентованный плащ. И под ним, сидевшему в седле было зябко и неуютно. Холодные капли сентябрьского, зарядившего, кажется, на всю ночь дождя, удивительным образом просачивались и под накидку. Вымокший китель прилип к телу в виде холодного компресса и, даже в высоких кавалерийских сапогах уже хлюпала отвратительная влага. Сбоку ухнула под копытами расквашенная дорога: к одетому в макинтош всаднику приблизился ещё один. Пошел рядом, стремя в стремя.
   Даже в темноте по ухарской, особой "гусарской" посадке Иванов определил, кто подъехал: ротмистр Борис Панаев - собственной персоной. По первому взгляду и не поймёшь, что имеешь дело с представителем, пожалуй, самого романтического из видов лёгкой кавалерии. Где ты теперь, расшитый шнурами доломан, цветные чакчиры с галунами? Не говоря уже о парадном кивере - скольким бедным топтыгиным пришлось проститься со шкурою, чтобы гусары могли покрасоваться в этом немыслимо великолепном головном уборе. От блеска и шика былых мирных дней, на ротмистре лишь гусарские короткие сапоги-ботики с розеткой и вычурным вырезом спереди, да полковой знак: золотой Пражский крест с гербом Ахтырки на груди короткого общекавалерийского кителя. Впечатление меняется, как только Панаев начинает говорить.
   Тот со смешком начал:
   - Как хотите, капитан, а скучно едем. Хляби небесные отверзло надолго, вы уж поверьте. Мне ещё вчера об этом известно стало. Представьте, в эскадроне у меня есть один стариннейший унтер из хохлов - по фамилии Собако, так он, собака, весь вчера исчесался. Прямо в строю, стоит и чешется. Я его стыдить: мол, тебе-то не к лицу, двадцать лет царю служишь, а не знаешь, что кавалерист это самое чесальное место в чистоте должен держать. Обиделся старик, - это, говорит, не оттого, что не моюсь, это, ваше благородие, старая рана невозможно зудит. В японскую ему шимозой задницу поджарило, с тех пор к дождю страшно чешется. Я-то не знал, в эскадроне недавно, а к нему, оказывается, весь полк о погоде справляться наведывается, якобы и полковой командир адъютанта подсылает узнать, барометр по его заду проверяет. Да, к чему я всё это, не хотите ли согреться? Тут у меня коньячишко во фляжке, не шустовский конечно, у жидов местных купил, словом пойло ещё то - Франца Иосифа их опоить бы до кондрашки, но греет, я уж проверил.
   - Благодарю, ротмистр, не стану. Что там? - капитан кивнул в непроглядную темноту осенней ночи.
   -Да всё тоже, грязь непролазная. К головному дозору только что подъезжал - тихо. Уж, грешным делом, думаю, не заплутали ли мы? Петляет эта дорожка, петляет, а туда ли ведет? Поглядим в карту?
   Остановились, накрывшись вдвоём капитановым макинтошем, при свете электрического фонаря, долго разглядывали трофейную австрийскую карту. Выходило по ней, что должны они были проехать уже две деревни, но как час - ни одного населённого пункта, да и не одного отдельного строения, встречающихся здесь довольно часто. Не Россия: плотность населения на квадратную версту - высокая. Похоже, и впрямь, заплутали...
   Делать нечего, остановили отряд, послали двух казаков назад - искать потерянную дорогу. Укрылись в дубовой рощице, стоящей посреди истоптанного неубранного пшеничного поля. О чём ещё говорить двум обер-офицерам, сидящим на лошадях под навесом векового дуба, скрывающего их от проливного дождя, как не об идущей великой европейской войне и о роли кавалерии в ней. Ротмистр уже изрядно согретый жидовским напитком горячился:
   - Согласитесь, капитан, столько наплели перед войной за границей, да и у нас о коннице в будущих сражениях. И умирающий это вид войск, и саму лошадь заменит вскоре - то ли велосипед, то ли мотоциклетка. Холодное оружие - неэффективно, поэтому его следует отменить, мол, поставим на мотоциклет пулемёт - вот вам и всадник будущего. Я сам в английском военном журнале видел: к рулю привинтили ружьё - пулемёт, занятно смотрится, только вот думаю целиться не вполне удобно...
   Иванову и самому приходилось слышать мнение лиц высоко-просвещённых и стоящих у власти о том, что пика в двадцатом веке является грубым анахронизмом, ненужным дрекольем, лишь обременяющим кавалериста, главное оружие которого должно быть винтовка со штыком. Саблю или шашку они снисходительно разрешали оставить для парадов и смотров. Подобного мнения, судя по всему, придерживались и германские военные теоретики. В бытность свою на Северо-Западном фронте он неоднократно отмечал, что при столкновении с нашей конницей немецкая кавалерия избегает действий в конном строю и предпочитает спешиваться, причем действия спешенной части ничем не отличаются от действий пехоты. При том, что холодное оружие - палаши и пики, германцы в бою используют весьма редко, хотя в своё время они и были законодателями моды на "реннесанс" пики. В конце 19 века Вильгельм ввёл их заново в свою лёгкую кавалерию, за Германией последовали чутко следившие за изменениями в германской армии французы, а за ними, после смерти Александра Третьего, с восстановлением в русской армии гусарских и уланских полков и наши.
   И теперешний образец русской пики для регулярной кавалерии был почти немецким образцом - такое же трубчатое стальное древко. Но были и отличия: несколько меньшая длина - 6,5 футов против 9 у германской и собственного образца наконечник пики с тремя гранями. Было и ещё существенное отличие у русской пики: она была оснащена ножником; ремешком на подтоке - тупом конце пики, в него вставлялся носок сапога кавалериста при движении.
   У германцев сабля или палаш крепился на крыле седла, в особом вырезе, карабин в ольстре - твёрдом чехле из необработанной кожи, также притороченном к седлу. Таким образом, всё вооружение немецкого кавалериста оказывалось (кроме пики) закреплено на лошади. Всадник, сбитый с лошади оставался, по сути, без оружия. Русский способ крепления кавалерийского оружия казался лучше. Даже не говоря о шашке, всегда висевшей на портупее русского кавалериста: драгунская или казачьего образца винтовка, закинутая за спину накрест, по опыту боёв спасла уже не одного нашего конного бойца от удара саблей сзади.
   В коннице немцев была характерна обязательная придача кавалерийским дивизиям пехоты, егерских батальонов и велосипедных рот, широкое снабжение их всякого рода техническими средствами, тяжелой артиллерией, автомобильными пушками и пулеметами. Придача постоянной пехоты и тяжёлой артиллерии, не лишая конницу подвижности даёт ей устойчивость и большую силу сопротивления, а главное уверенность в себе и смелость в своих действиях. Дабы, приданная коннице пехота не стесняла её действий и не отставала от нее, германцы в самой широкой степени практикуют перевозку пехоты на подводах, а, кроме того, имеют специальный обоз для возки снаряжения егерей, чем достигается сбережение сил людей, обеспечение их при необходимости пеших передвижений и ведение боя налегке.
   Иванов ещё не составил своего мнения по этому вопросу, но думал, что к немецким нововведениям следовало бы хорошенько присмотреться, так как полученный уже опыт показал, что германцы зря ничего не предпринимают и учиться у врага не грех, а благо.
   Он высказал свои соображения Панаеву, на что тот, будучи выпускником Николаевского кавалерийского училища, о чём говорило памятное серебряное кольцо "славной школы", в форме лошадиной подковы с гвардейской звездой на его безымянном пальце, категорически не согласился.
   -Путной кавалерии у немцев никогда и не было, нет у них такой традиции. Может в артиллерии они, и превзошли всех - техники известные, очень уж рационально у них ум устроен - для конницы он совсем не подходит. У настоящего кавалериста - разум на второй очереди, на первой - порыв, чувство некого эмоционального полёта в бою. Я вам больше скажу: кавалерист - поэт своего рода. Поэт стремительной сшибки - ведь кавалерийский бой скоротечен. Недаром среди конников так много оригинальных, да и просто великих литераторов, далеко ходить не надо - вспомните Дениса Давыдова, имя которого носит мой полк, а другой мой однополчанин, горжусь этим, не скрою, Михаил Юрьевич (Панаев был из ахтырцев - гусар) Лермонтов? Кавалерийская атака почти всегда идёт без предварительной разведки - только тогда она будет внезапна, только тогда люди сумеют в неё броситься. Для этого нужен определённый склад души...
   Сколько раз приходилось быть очевидцем тому, как кавалерийский начальник говорил своим подчинённым: "господа, мы атакуем неприятеля в конном строю". Он посылал в разведку, отдавал приказания, распоряжения и не атаковал. Раз только в дело сердца вступал холодный разум - разум побеждал, подсказывал столько против конной атаки, что конная атака откладывалась, части спешивались и уже не помышляли атаковать на конях. Конная атака должна быть послана, так сказать, очертя голову, без размышлений, быстро неудержимо вперед. Как я думаю, нет у немцев людей такого толка, впрочем, на Северо-Западном фронте бывать пока не приходилось, с немецкой кавалерией, поэтому не знаком близко, может быть, капитан, вам видней с вашей генштабистской колокольни...
   Помолчали некоторое время. Ротмистр, сделав оборот вокруг дерева, подъехал к Иванову совсем близко, положив свою ладонь тому на луку седла, вновь заговорил горячо:
   - Как смеют эти штабные, (конечно же, я не имею в виду присутствующих, оговариваюсь специально, о вас я весьма наслышан в самом положительном смысле) как они смеют что-то там рассуждать. Вот вы привели пример их образа мысли, в частности, о холодном оружии. Мое мнение - несусветное городят: пика у них дреколье! Да не видали они, как наши молодцы ею владеют! Вы сами видели?
   Иванов признался, что нет.
   - У вас впереди много впечатлений, - пообещал бравый ротмистр.
   Он примолк на минуту, затем произнёс, словно рассуждая сам с собой: - Как подумаешь, действительно, что должен переживать человек, потому что всякий воин, как бы храбр он не был, прежде всего, человек, когда на него мчится масса всадников, пригнувшись к седлу, взяв "пики к бою". Первое, что он должен ощущать, мне кажется - это, как вонзается толстое остриё пики в живое мясо, даже когда она ещё далеко от него. Стоит ею ударить человека, как у него образуется огромная зияющая дыра сантиметра три в диаметре, откуда быстрым неудержимым потоком льётся кровь. Многие виртуозы умудряются ещё, вытаскивая пику, так ею покрутить и повернуть, чтобы ещё более развернуть рану. Австрийцы панически боятся нашей пики, потому что это оружие им незнакомо, вероятно оно им кажется просто диким...
   Он насторожился:
   - Кажется, наши вернулись.
   Невдалеке заржала лошадь, показались силуэты двух идущих на рысях всадников. Казаки подъехали, доложились: они обнаружили пропущенный отворот дороги всего в двух верстах от места стоянки. Коротко собрались, вновь зачавкал под копытами окончательно размокший просёлок. Первое серьёзное испытание предстояло впереди - переправа...
  
  
  
   НОЧНАЯ КУПЕЛЬ.
  
  
   Левый берег Сана был крут и скалист, река вздулась и чёрный, глянцевый поток её тяжёлых вод пугал своей стремительностью. Было уже около двух ночи когда, наконец, было найдено подходящее место для переправы
   Готовились недолго, раздевшись до исподнего, приторочив к сёдлам амуницию и оружие, люди стали попарно спускаться к воде. Иванов с ротмистром, проводив пару с вьючными лошадьми, вошли в реку последними. Поплыли рядом, держась за сёдла, стараясь не слишком отягощать животных. Вода, против ожидания, не обожгла холодом, капитану она показалась даже теплее, чем непрекращающийся поток с небес. До середины реки они проплыли на одном дыхании, потом кобыла Иванова стала уставать и бурная стремнина относила его всё дальше и дальше от ротмистра, пока сам Панаев и его гнедой не растворились в вязкой темноте сентябрьской ночи.
   Оставшись одна, кобыла занервничала, закрутила шеей, и наконец, окончательно испуганная перспективой остаться одной в пугающей её быстрой реке, жалобно и тоненько заржала. Жеребец ротмистра ответил подруге совсем издалека, она повернула на его призыв. Тут же хлопнуло с близкого берега, и над рекой повисла на парашюте мертвенно-белая осветительная ракета.
   Тотчас по берегу целыми массами запрыгали зеленоватые огоньки - это рвались австрийские разрывные пули. Барабанная дробь шкодовского* пулемёта, как бы распилила до этого тихую ночь надвое: в одной её части шумел стремительный Сан, в другой, на берегу, подсвеченные синеватым пламенем не прекращающих взлетать ракет - белые фигуры казаков, особенно хорошо заметные на фоне мокрых, блестящих крупов лошадей.
   Капитану Иванову приходилось наблюдать эту очень походившую на экран синематографа картину, находясь ещё очень далеко от берега. Он уже давно бросил дуру-кобылу и плыл к берегу, как когда-то учили его в юнкерском училище - правильным брассом. Меж тем, запас ракет у австрийцев кажется, иссяк: вот и пулемёт замолк, поперхнувшись внезапно ко времени. По берегу нёсся отборнейший мат. Иванов узнавал неподражаемую интонацию бретёра и отчаянного молодца - это был голос Панаева. Гулко затрещали трёхлинейные ружья, ахнула ручная бомба. Через пару минут, когда Иванов, цепляясь за ветви росшего над водой ивняка, уже вылез на берег, его окликнули:
   - Ваше благородие?
   Присмотрелся - коновод. По пятку поводов в каждой руке, еле сдерживает волнующихся лошадей.
   - Где наши?
   - Там на бугре, австрияков бьют, - мотнул мокрым чубом вверх на кручу. Сверху уже спускались, галдя, казаки.
   К Иванову подскочил донельзя возбуждённый ротмистр в облепившем его коренастую фигуру мокром егерском* белье, с шашкой в одной руке, огромным смит-вессоновским револьвером в другой
   -Удрали австрийцы, пулемёт в блиндаже бросили, но замок вынули и с собой унесли. А темень, не поймешь, куда и ушли, да чёрт с ними, переодеваемся, да и дальше - путь наш не близок.
   - Похоже, мне, ротмистр, переодеваться уже не во что.
   - Да? Где ж кобылка ваша?
   - Пришлось бросить.
   - Выходит, и ехать вам не на чем.
   - Ладно, всё поправимо,
   Ротмистр распорядился: развьючили одну из лошадей, распределив груз на других животных. На неё, без седла, посадили коновода, отдав его жеребца капитану. Нашли ему и сухое платье по размеру, и даже сапоги. В шароварах с жёлтым лампасом и синей шинели теперь его было не отличить от рядового казака-забайкальца, чему несказанно радовался, нашедший повод для шуток Панаев. Шутил он недолго: оборванный сухим генштабистом Ивановым, замолчал, якобы обидевшись. Капитан, по опыту уже знал, что при таком живом характере это - не надолго. Он дал команду:
   - По коням!
   Двинулись дальше, к начавшему розоветь зарёй горизонту.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
   ХРАБРЕЦЫ-МАДЬЯРЫ
   Ротмистр, при начале движения ехавший в головном охранении, вскоре не выдержал, подъехал к капитану, и как ни в чём не бывало начал разговор. Тема была неизменна: но рассказ заинтересовал Иванова.
   Панаев бывший на австрийском фронте с самого начала Галицийской операции был свидетелем первых столкновений, причём описывал происходящее с удивившей Иванова точностью и объективностью, свойственной немногим. Он говорил о памятных многим блестящих атаках венгерской гусарской дивизии на Лейб-Бородинский Александра Третьего полк у Владимира-Волынского в августе. Это было безумие храбрых. Это был высокий порыв. Прекрасный, удивительный порыв, НО И КАКОЙ БЕЗПОЛЕЗНЫЙ.
   Бородинцы в окопах, с пулемётами, а главное со стойкостью и мужеством, свойственными только русской пехоте, и составляющими природное её качество. Против них на чистом поле Владимира-Волынского разворачиваются линия за линией блестящие голубые гусары. Сверкают на солнце серебром шитые гусарские ментики, их шапки с перьями, их красные штаны. Фыркают грозные кони и мчатся линия за линией на серые окопы, занятые серой пехотой. Скачут, чтобы лечь в смертных муках, скошенными огнём ружей и пулемётов. Рассеянные по полю, гусары скачут обратно, их собирают и снова ведут в атаку, ведут ещё и ещё раз, пока все не погибли. Зачем нужна была эта гекатомба жертв, эти убитые венгры лучших и знатнейших венгерских фамилий? Что хотел доказать этим начальник венгерской кавалерийской дивизии? Что атака конницы на пехоту невозможна?
   Ротмистр, отдавая должное храбрости венгров, кивая на их давнюю историю, как никак - гунны, природные кавалеристы, доскакавшие когда-то от Урала до Южной Европы, вёл к тому, что мадьяры неправильно начали.
   - Знаете, капитан, за гибель этой дивизии целиком в ответе её офицеры. В мирное время, похоже боевой подготовкой не занимались, верно всё блестели на балах - мундиры у них красивые. Светскую жизнь вели: танцы, дамы, а при атаке не был правильно выбран аллюр. Как специально пошли линиями эскадронов - на верный убой. Когда пехота, а тем более пулемёты палят, не полевым галопом надо - карьером, как можно скорей, ближе к противнику. Нас так учили перед войной, скорость галопа: верста - 2 минуты 20 секунд, две версты - 5 минут, а с большего расстояния и атаковать-то кавалерией глупо. Кстати для галопа и особый сигнал трубы есть, слова для него подобрали: - Сколько я раз говорил дураку: крепче держись за луку!-
   Чем больше скорость приближения к объекту атаки, тем меньше вероятность поражения от атакуемых. Сколько надо солдату времени, чтобы переставить хомутик прицела на винтовке, а тем более пулемёт на станке перецелить? Думаю не меньше двух- трёх секунд. За это время сильно разогнанная конная лава пролетает шагов пятьдесят - вот уж на оружии и прицел не тот, пули летят выше цели. Снова прицел пора менять. А опять не попасть в скачущего на тебя всадника. Ну и так далее, пока не дойдёт дело до пик и рубки, а в ближнем бою все козыри - у кавалериста. В русской кавалерии все лошади так и приучены в мирное время - самим бросаться на лежащую и стреляющую частым огнём пехоту. Есть такой тактический прием. Думаю, и венгры о нём знают. И лошади у них быстрее наших - сплошь англо-арабы. Видать не хватает им всё же лихости нашей кавалерии, дух их гуннский уже в прошлом, да и подготовка, как я уже сказал хуже, чем наша. Вы видели их сабли? Тяжёлые, прямые, напоминают наши морские палаши. Сделаны из плохого железа, отточены ещё хуже. И это Европа! Невероятно! А как они их носят! Вы заметили? Их сабли в тяжёлых железных ножнах подвешены у них к поясу лезвием вниз! То есть совсем наоборот, чем наша шашка! Шашку вырываешь из ножен и сразу - удар на взмахе. Наша подвеска лезвием назад позволяет мгновенно нанести его без всякой подготовки. А попробуйте проделать это венгерской саблей: получится только в два приёма. И отбить-то удар этой саблей не получится, потому как, вытащив её из ножен, вам придётся довернув кисть, сделать второе движение - на взмах...А спасительная для конного бойца секунда в быстротечном кавалерийском бою уже утеряна и чаще всего - с его же и жизнью...
   Состояние их сабель говорит мне о том, что наши западные противники почти уже отказались от холодного оружия, как такового. Не любят его, не умеют им пользоваться. Судя по форме и качеству металла, используются образцы наполеоновских войн. Холодное оружие европейских стран - застыло в этом качестве и не развивается вовсе...
   У нас - совсем другое дело. Употребляемая во всей нашей регулярной коннице драгунская шашка образца 1881 года - почти идеальное рубящее клинковое оружие. Все её стати: выверенная кривизна и распределённая по клинку масса, особая заточка, наконец штыковидное двухлезвенное остриё, делают её, при всей схожести внешних форм с иностранными саблями, гораздо более опасным и страшным в рубке оружием. Мы отказались от сабель и палашей после опыта многолетней Кавказской войны. Образцом стала горская шашка.
   Черкесы, эти спартанцы Кавказа, называют её "ша шхо", буквально: длинный нож. Мы взяли всё лучшее от неё и усовершенствовали. Наша обыкновенная солдатская шашка делается теперь только из булатной стали и закаливается в расплавленном свинце. Хорошо отточенная, и в руках человека умеющего ею пользоваться, она действительно перерубает шею лошади. И это - не сказки!
   Мне рассказывали старинные офицеры в полку, что после принятия на вооружения шашек, вовсе исчезли любители дуэлей на холодном оружии, а до этого их было достаточно в кавалерийской среде. После нескольких отрубленных рук и голов, такой вид сатисфакции быстро стал непопулярным...
   Ротмистр умолк на некоторое время, затем сказал: -У австрийцев карабины хороши, приходилось в руках держать?
   Иванов кивнул - 8-мм винтовка Манлихера вызывала восхищение: затвор её был с прямолинейным ходом, открывался и закрывался без поворота рукоятки. Патроны при заряжании, закладывались в магазин винтовки вместе с пачкой, которая по мере израсходования патронов, с последним выстрелом, свободно выпадала из магазина. И всё это давало удивительную для данного типа ручного оружия скорострельность.
   - Кстати, ротмистр, у вас вижу - Смит-Вессон, откуда такая древность, если мне не изменяет память, уж двадцать лет, как с вооружения снят?
   Панаев, заметно польщённый вопросом, даже лицо посветлело, объяснил:
   - Это ещё отцовский, всю турецкую вместе с ним на Балканах прошел. Что, вы! Еле выпросил у старика, когда в июле сбор сыграли! Уж прощались на вокзале, мне его отдал. С напутствием беречь, как зеницу ока. Вот вам моё мнение: в кавалерии зря его с вооружения сняли. Калибр крупнее, чем Наган - четырёхлинейный, бой сильный, лошадь с ног сбивает, проверено самолично. Да, как ни странно, и конструкция более совершенна, перезаряжается куда как быстрее, чем нынешний, смотрите:
   Он достал из внушительной кобуры длинноствольный револьвер с необычной "шпорой" - упором для среднего пальца на спусковой скобе. Двумя пальцами: большим и указательным потянул застёжку ствола. Револьвер раскрылся наподобие охотничьего ружья, из барабана тут же выскочил стерженёк со звёздочкой на конце и выдвинул из камор барабана шестёрку толстеньких патронов. Панаев объяснил: - видите, это экстрактор, если бы я открыл револьвер порезче, патроны выскочили б и упали. Допустим, я расстреливаю весь барабан, раскрываю, стреляные гильзы выпрыгивают. Я тут же заряжаю, тут удобно, все каморы перед вами, не то, что в нагане - выталкивай стреляные гильзы шомполом по одной. Сколько времени пройдёт, а тут можно перезарядить быстро, почти как автоматический пистолет...
  
  
  
   ПЕРЕМЫШЛЬ. В АВСТРИЙСКОМ ТЫЛУ.
  
   Та страна, что могла стать раем,
   Стала логовищем огня.
   Мы четвёртый день наступаем,
   Мы не ели четыре дня...
   И так сладко рядить Победу,
   Словно девушку, в жемчуга,
   Проходя по дымному следу
   Отступающего врага.
  
   Меж тем быстро светало, дождь давно закончился и просёлочная дорога, по которой двигался маленький отряд русской кавалерии, порядочно уже просохла. За Саном и почва была совсем другая - под копытами лошадей шелестел мягкий песок. Шли рысью - самым тряским аллюром, но и это обстоятельство нисколько не мешало капитану Иванову размышлять о, как он думал, решающей битве европейской войны, здесь на юго-западе.
   Юго-Западный театр представлял собой обширную территорию, включавшую в себя Галицийскую провинцию Австро-Венгрии и часть наших Варшавского и Киевского военных округов, охватывавших Галицию с севера и востока. Наиболее характерной стратегической особенностью Галиции являлось то, что с юга на всём протяжении она отделялась от Венгрии Карпатским хребтом. Только на крайнем севере в районе Кракова она непосредственно примыкала к Австрийской провинции Силезии. В районе этой смычки, сильно суженной Карпатами и рекой Вислой, и лежали наилучшие пути сообщения Галиции с прочей территорией Империи Габсбургов. Здесь проходила чрезвычайно мощная, шедшая от Вены железнодорожная магистраль с провозоспособностью в 48 пар воинских поездов в сутки. Эта основная магистраль, связывающая Галицию с империей, поворачивала от Кракова на восток и шла далее на Тарнов - Перемышль - Львов. Причём её провозоспособность на участке от Тарнова возрастала уже до 63 воинских поездов в сутки. Принимая во внимание, что вследствие запаздывания в сосредоточении своей вооружённой силы, Россия вынуждена была отнести районы развёртывания армий к востоку от реки Вислы, нельзя не увидеть то чрезвычайно стратегическое значение, которое получала для австро-венгров река Сан. На военно-инженерное укрепление этого рубежа и было обращено австро-венгерским генеральным штабом особое внимание. На правом фланге этой оборонительной линии была сооружена крепость Перемышль. Укрепления её состояли из двух линий. Наружный пояс с обводом в 45 вёрст состоял из 16 фортов и 26 укреплений. Внутренняя ограда имела обвод в 15-17 верст. Гарнизон крепости был рассчитан на 40 тысяч бойцов. Сама река была опоясана предмостными укреплениями для защиты от форсирования - вот, пожалуй, и всё, что знал Иванов из академического курса военной географии и знакомства с донесениями разведывательного отделения Главного Управления Генерального Штаба.
   Положение Австро-Венгерской армии к 13 сентября было близко к катастрофическому. Противник навис на неё с севера на всём фронте от Вислы до Равы Русской. Прикрывающая наиболее опасное направление от Люблина на Краков 1-я австрийская армия, разбитая и переутомлённая легко могла сдать перед сильными 9-й и 4-й русскими армиями. И тогда остальным австрийским армиям был бы закрыт путь на Краков. При таких условиях им приходилось торопиться уходить, чтобы сохранить остатки армии. При этом отходе австрийцы совершенно не жалели своей материальной части, легко бросая её, чтобы только сохранить кадры войск. Трофеи русской армии были громадны.
   Крепость Перемышль была последним препятствием для русской армии перед Карпатскими проходами. Видимо здесь и должно было случиться генеральное сражение, в результате которого австро-венгерская армия, в лучшем для неё случае оказывалась прижатой к Карпатам, в худшем случае ей грозили бы Канны. Русская армия тогда бы открывала себе проходы через Карпаты, а разгром австрийской армии и отход её за Карпаты делали возможным вторжение русской армии в Моравию, а затем и в Верхнюю Силезию. В этом собственно и состоял план русского Генерального Штаба: вывести из строя слабейшего из двух союзников и затем ударить через австрийскую территорию в подбрюшье Германии - Силезский промышленный район.
  
   С целью перерезать железнодорожную магистраль, ведущую от Тарнова в крепость Перемышль и, продвигался сейчас конный отряд под командованием Генерального Штаба капитана Иванова Алексея Николаевича. Ему, как имевшему некоторый, весьма не бесполезный опыт действий во вражеском тылу на Северо-Западном фронте эта ответственная задача была поручена начальником штаба фронта генералом Алексеевым. Пользовавшийся огромным авторитетом и обладавший не менее громадными познаниями в военном деле Алексеев заинтересовался восточно-прусским опытом Иванова, случайно узнав о нём у офицеров штаба. Предложение генерала возглавить набег вызвало у капитана смешанные чувства. Он категорически не считал свой первый опыт в восточно-прусской Мазурии удавшимся. Уничтожение всего лишь одного железнодорожного моста было оплачено слишком дорогой ценой: потерей всей диверсионной команды. Сам чудом оставшийся в живых, Иванов до сих пор ещё не отошёл от горестного впечатления неудачи, о чём честно доложил генералу. Алексеев сквозь пенсне с минуту молча глядел на капитана. Сухопарый, с мягкими чертами, сейчас он скорее походил на кого-то из чеховских героев. Грусть и понимание лились из близоруких глаз его:
   -Вот вы как. Профессия наша с вами предполагает много печального. Но ведь долг превыше всего. Не так ли? Я считаю, капитан, что долг вы свой выполнили, предполагаю, что в тех условиях лучше и не могли. Остальные вещи от нас и не зависят. Все обстоятельства в руках Господних. Я так полагаю.
   -Что же, если мой опыт, даже и такой, понадобился вам и фронту, я готов, ваше превосходительство.
   -Ну, вот и договорились, - Алексеев, словно итожа неприятную часть разговора, встал с кресла и начал расхаживать по маленькому кабинетику, ведя беседу в движении.
   Довольно скоро они решили, как использовать имевшийся уже опыт начала войны, дабы исключить очевидные ошибки. В случае Иванова: главным недостатком было то, что команда выполнив задачу, не смогла уйти от преследования, так как была пешей и имела, таким образом, очень небольшую мобильность. Поэтому, значительное удаление - свыше ста вёрст в тыл противника, сыграло в данном случае свою трагическую роль. Алексеев предполагал, что будь у Иванова кавалерийская группа, рейд мог бы закончиться более удачно.
   Был, тем не менее, и другой недавний печальный опыт уже на Юго-Западном фронте.
   Сводная кавалерийская дивизия, состоящая из Гусарской и Уланской бригад в составе: Гусарская из 17 гусарского Черниговского полка и 18 гусарского Нежинского; Уланская из 16 уланского Новоархангельского и 17 уланского Новомиргородского полков 2-го августа утром перешла границу к северу от Варенжа и легко пробилась через неприятельскую завесу с целью глубоко вторгнуться в Галицию с задачей выяснить какие силы противника сосредотачиваются между Равой Русской и Бугом, а также произвести разрушения на путях сообщений.
   Произведённый сводной дивизией набег вглубь территории противника являлся случаем наиболее глубокого вторжения конницы на Юго-Западном фронте. Дивизия действовала вдоль железнодорожной ветки, разрушая на своём пути все железнодорожные станции и мосты. 3-го августа ею с боем были взяты город и станция Рава Русская. Наши потери были ничтожны- 5 убитых, 15-20 раненых. Произведя разрушения на станции Рава Русская, рано утром дивизия пошла на Добросин с целью скрыть своё намерение идти для разрушения моста у Каменки Струмиловой. По секретным сведениям Штаба Киевского военного округа, по обе стороны моста находились земляные блокгаузы, занятые пехотным караулом. Опрос местных жителей показал, что в Каменке Струмиловой расположено около батальона пехоты и два эскадрона. Командир дивизии генерал Драгомиров объявил следующий план нападения: отряд из двух эскадронов Новоархангельских улан при четырёх пулемётах и подрывной команде Гусарской бригады под командованием подпоручика Лермонтова, должен был на рассвете подойти к мосту с юга, овладеть мостом и взорвать его; другой отряд из двух эскадронов гусар был направлен для разрушения железной дороги между Каменкой Струмиловой и Раменовым. Главные силы должны были идти мимо деревни Ботятыче к высоте, лежащей к юго-востоку от Каменки Струмиловой, и здесь выжидать результатов нападения на мост и отхода всех эскадронов и разъездов.
  
   Отряд подпоручика Лермонтова ещё в темноте совершенно неожиданно для противника снял без шума австрийский сторожевой пост в полутора верстах от моста. Когда рассвело, с высоты, за которой скрывался этот отряд, обнаружилось, что сведения штаба Киевского военного округа были преувеличены. На левом берегу Буга никаких блокгаузов нет, а имевшиеся на правом берегу два люнета были обращены фронтом на северо-запад, а тылом, не приспособленным к обороне, к нашему отряду. Лермонтов произвёл усиленное спешивание и, пользуясь неожиданностью своего появления, решительно атаковал мостовой караул. Все четыре пулемёта сразу открыли шквальный огонь по тылу люнетов. Цепи быстрым ходом пошли в атаку. Защитники люнетов правого берега в беспорядке бросились через мост на левый берег и укрылись в глубокой железнодорожной выемке у моста. Со стороны казармы у южной окраины Каменки Струмиловой, находившейся недалеко от моста показались густые цепи австрийцев. Они спешили на помощь к своим. Однако огнём пулемётов они были остановлены. Наши Новоархангельские уланы заняли выемку, и команда гусар-подрывников под начальством поручика Несторенко приступила к разрушению моста. В 6 часов под сильным неприятельским огнём мост был взорван. Каменка Струмилова жужжала, как растревоженный пчелиный рой. Тревожные свистки паровозов и фабричных гудков разрывали воздух...
   Однако блестяще выполнивший свою задачу отряд подпоручика Лермонтова оказался в тяжёлом положении. Весь тыл его обстреливался. А из города показались новые части неприятельской пехоты с левого фланга и тыла. Лермонтов послал к начальнику дивизии просить поддержать его огнём, чтобы дать возможность отойти к своим коноводам. Генерал Драгомиров назначил для этой цели три эскадрона Нежинских гусар и три Новомиргородских улан с четырьмя пулемётами. Во главе эскадронов вызвался идти генерал-майор Ванновский, командир Уланской бригады. Вместо того чтобы ограничиться исполнением указанной задачи, он увлёкся преследованием и начал штурмовать казарму. Успевший забаррикадироваться в ней противник открыл из окон и окружающего палисадника сильнейший огонь. Одним из первых выстрелов был убит командир Нежинских гусар полковник Витковский. Сам генерал Ванновский был тяжело ранен в живот. Гусары и уланы залегли у самого палисадника, но не могли двинуться ни вперед, ни назад. С большим трудом при помощи четырёх пулемётов удалось генералу Драгомирову вывести гусар и улан из этого ненужного боя. Отход производился ползком и потребовал более двух часов. В бою у казармы мы потеряли 17 убитых и 50 раненых, в то время как выполнивший основную задачу отряд Лермонтова только 7 раненых. Похоронив убитых и передав очень тяжело раненых в австрийский лазарет, дивизия отошла на Желдец, а затем стала отходить по старому направлению на Туринку. Однако путь оказался перехваченным батальоном неприятельской пехоты с двумя орудиями, прибывшими на подводах из Жолкева. Хотя авангард дивизии и потеснил противника, но заставить его открыть путь не смог. Тогда генерал Драгомиров решил бросить Новоархангельский Уланский полк в конную атаку. Но эта атака, начатая с дистанции более версты и по чрезвычайно тяжёлому грунту не смогла дойти до противника. Полк потерял около 150 человек. 9 августа, чтобы не возвращаться по старому пути, дивизия, наученная горьким опытом, взяла направление на Унув. Следуя большей частью глухими дорогами, без новых встреч с противником, переправилась после полудня через реку Солония близ Унова, а к вечеру перешла нашу государственную границу.
   История эта получила большую известность главным образом благодаря судьбе генерала Ванновского. Оставленный по его просьбе в австрийском лазарете в Каменке Струмиловой, он был перевезён австрийцами в ещё не занятый тогда русскими войсками Львов. Там он и скончался во время операции.
   Алексеев привел этот пример Иванову, как ещё одну ошибку, несмотря на то, что непосредственный начальник Драгомирова - командующий 5-й армией Плеве оценивал этот опыт, как положительный.
   -С моей точки зрения, капитан, тут вот в чём дело: легко вооружённая кавалерийская дивизия (артиллерии у Драгомирова не было) в отрыве от пехоты не должна была ввязываться в бои с противником, превосходящим её силами. Германцы правы, придавая своим конным дивизиям артиллерию и пехоту. При нынешнем оружии - пулемётах и скорострельной полевой артиллерии, только такие, я бы сказал, тяжёлые кавалерийские дивизии имеют достаточную устойчивость. Хотя конная дивизия по числу бойцов равна всего лишь батальону пехоты, ее, по-моему, было слишком много для выполнения данной боевой задачи - блокирования железнодорожных перевозок австрийцев на сравнительно небольшом участке. Для подрыва моста, как мы видим, хватает и небольшого конного отряда.
   Разговор был закончен на том, что Иванову для предстоящего дела предстоит подыскать побывавшую в деле конно-сапёрную подрывную команду. Всего же для предстоящей диверсии, предполагалось использовать не более полуэскадрона кавалеристов.
  
  
  
   ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ПУТИ.
   ВОЛЬТИЖИРОВКА ПО-ФРАНЦУЗСКИ.
  
  
  
   Эта встреча, происшедшая всего неделю назад, имела далеко идущие последствия для судеб двух офицеров, едущих сейчас, почти касаясь друг друга, по отличной шоссированной дороге, на которую они недавно свернули с просёлка. В передвижении по этому шоссе была большая доля риска, но Иванов решил, что возможность пройти значительный участок с большой скоростью и без помех важнее. Утро было ранее, дорога ещё не просохла от ночного дождя, и три десятка лошадей не поднимали обычного в таких случаях далеко заметного пылевого облака. Без помех проскакали около десяти вёрст, что уже было большой удачей в прифронтовой полосе, и капитан надеялся до восхода солнца преодолеть не меньше. Но что-то уже случилось: в сизой утренней дымке к ним навстречу намётом скакал казак из головного походного охранения.
   -Разъезд, - задыхаясь, докладывал забайкалец в фуражке с жёлтым околышем, - десять человек, идут рысью навстречу, в версте от головного дозора.
   Капитан взглянул на Панаева: тому уж видно не терпелось - напружинился весь, заерзал в седле, молящим взором глядел на него: - Мол, пусти, отдай приказание...
   Всё это Иванов прочитал в глазах ротмистра и дал совсем другой приказ: - Пускай проедут с Богом, всем в лес!
   Перепрыгнув через дождевой канал идущий по обочине шоссе, кавалеристы спешно двинулись к опушке - то ли леса, то ли посаженной людскими руками рощи. Но скрыться не получилось. До близкой чащи оставалось не более десяти саженей, когда трескотня недалёких выстрелов заставила капитана натянуть повод и оглянуться назад.
   Из-за поворота дороги в полуверсте от них пулей вылетела маленькая лохматая лошадёнка. Это был второй дозорный. За лошадкой и почти невидимым на её спине, низко прильнувшим к шее лошади всадником, гнались. Красавцы-кони австро-венгров нагоняли маленькую монгольскую лошадь с неотвратимостью стаи борзых.
   -Сейчас вот догонят, - прокомментировал остановившийся рядом ротмистр тусклым, осипшим от волнения голосом.
   Видно и преследуемый казак понял это. Его лошадь стала терять скорость, он разворачивал её навстречу врагам. Австрийские кавалеристы озадаченные этим маневром, тоже стали придерживать своих коней. Часть из них окружили казака. Задние же, стиснутые узким в этом месте шоссе с крутой обочиной, толпились и напирали. Складывалось впечатление, что австрийцы, ошеломлённые таким поведением русского, не знают, как им дальше поступить. Ближайшие к нему вдруг расступились, отпрянув внезапно, и подали назад. Иванов видел сквозь конную толпу, поднятую над головой руку казака, быстро вращающую за ремённую петлю пику. Всё походило на сцену из гоголевского "Вия". Очерчиваемый острым наконечником пики магический круг был непроходим для австрийских гусар. Понукаемые своими всадниками, венгерские лошади, пытавшиеся войти в этот круг, получив пикой по ушам, взбрыкивая, задами выпирали из окружения, усиливая и без того нелепую сумятицу и неразбериху на узкой дороге.
   -Где он такому научился, - мелькнуло у Иванова.
   Об этом приёме, существующем во французской кавалерии, он читал когда-то давно, будучи ещё юнкером. И с тех пор ничего подобного не слышать, не видеть ему не доводилось.
   Меж тем, нарядные венгры в синих мундирах и красных рейтузах-чакчирах толпились по-прежнему вокруг забайкальца, не зная, что предпринять. Занятые казаком, они не замечали на фоне леса одетых в защитное русских кавалеристов всего лишь в ста саженях от них. Наконец, командиру их видимо надоело, последовала гортанная команда. Один из гонведов вытащил из приседельного кобура карабин, выстрелил монголке в голову. Лошадка рухнула, как подкошенная, примяв собой и всадника
   Капитан, стряхнув странную оторопь, продолжавшуюся те несколько секунд, пока происходили события на дороге с нагнанным венграми казаком, посмотрел на Панаева. Тот, поняв этот взгляд, как долгожданный приказ, ударил шпорами. Понеслись. Молча, словно сговорившись, казаки и гусары, зажав подмышками пики, быстро приближались к дороге. Иванов несколько отстал, и когда он подскакал к обочине, свалка уже началась. Ротмистр одним из первых врубившийся в толпу венгров, совсем исчез из поля зрения Иванова, затерявшись среди синих мундиров. Противник слишком поздно заметил русских и не смог оказать достойного сопротивления. Некоторые сразу же оказались выбитыми из седёл пиками казаков. И теперь корчились, умирая под копытами. Взвизгнула сталь о сталь. Пошла бешеная, жестокая рубка. Казаки били на выдохе, издавая характерный хрясткий звук, словно рубщики туш в мясной лавке. Было видно, что австрийцы совершенно не умеют рубить. Они делали своими палашами только " защиту" от пик и шашек и не могли ничего сделать от ударов казаков, которые рубили их от шеи до поясницы вдоль. В секунды всё было кончено. Лишь двое гонведов чудом вырвавшись из смертельного круга, стремительно уходили от преследовавших по пятам русских. Чистокровные их, английской породы кони спасали им жизни, развив немыслимую для русской строевой лошади скорость. Ротмистр пытавшийся догнать беглецов вместе с четырьмя забайкальцами, вскоре поняв невозможность этой затеи, повернул назад, подъехал к Иванову.
   -Всех бы порубили, да меховой ментик их никак не прорубишь, так и завязает в нём шашка. Пока догадались рубить в лицо, эти двое уж ускакали.
   -А эти двое, - капитан указал на рядом лежащие тела в синих мундирах, разрубленные, действительно от ключицы до поясного ремня. У одного, эта часть тела была совершенно отделена от корпуса. Страшное зрелище.
   -Этих левша рубил, ментик у венгров, смотрите - на левом плече закреплён, специально под удар справа. А у этих правое плечо вместе с рукой срезано, по диагонали к талии. Это кто ж у нас мастер такой? Ильин, кто этих рубанул?- спрашивал ротмистр у бородатого урядника забайкальцев.
   -Мальцев, ваше благородие.
   -Мальцев, ты левша?
   -Так точно.
   -Ну вот,- удовлетворённый Панаев моргнул, словно песчинка попала в глаз.
  
  
  
   БИВАЧНЫЕ БЕСЕДЫ.
  
  
   Вызволили из-под убитой лошади геройского забайкальца. Тот, здорово примятый, сначала был без чувств, его побили по щекам, потёрли виски. Пришёл в себя, лишь жаловался на боль в груди. Рёбра у него, судя по всему, целыми остались не все.
   Казаки стали ловить австрийских лошадей, оставшихся без хозяев. Сумели поймать лишь четырёх, остальные, пользуясь неожиданной свободой, ускакали по следу сумевших уйти венгров. Но и это пополнение конского состава было очень кстати. Иванову подвели гнедую, осёдланную красивым спортивным седлом жёлтой кожи. Лошадь была явно офицерская - вся сбруя новёхонькая, к седлу приторочена полевая сумка и в кожаном же чехле серебряная баклага с каким-то недурным напитком, сейчас же испробованным ротмистром и давшим о его качестве весьма положительный отзыв. Капитан пересел на кобылку, вернув жеребца его хозяину, посовещавшись с Панаевым решили от греха уйти лесом. Дороги на сегодня для них были закрыты.
   Углубившись в лес, Иванов решил дать людям и лошадям отдых, выставив дозоры, встали на небольшой живописной поляне. Утреннее солнце к десяти часам начало пригревать совсем не по-осеннему. Казаки, с гусарами отзавтракав чем, Бог послал, теперь полёживали, грели бока, часть уже и спали. Мирную идиллию дополняли пощипывающие густую траву лошади под присмотром коноводов.
   Капитан, нехотя поковыряв порционную жестянку с гуляшом и отказавшись от венгерского, которым целиком завладел теперь Панаев, валялся под кустом, листал документы найденные в трофейной офицерской сумке и вёл досужие разговоры с всё более и более веселеющим ротмистром. Документы принадлежали некому лейтенанту Ковачу из 4-й австро-венгерской кавалерийской дивизии, исполнявшей роль "завесы" здесь на правом берегу реки Сан, при посредстве которой противник скрывал истинные контуры группировки своих главных сил у Перемышля. Услышав о четвёртой кавалерийской дивизии врага, Панаев оживился:
   -Старые мои знакомцы. Под Зборовым довелось встретиться во встречном бою в начале августа. Командовал ею тогда, как мы впоследствии узнали от пленных, генерал Заремба, судя по фамилии из поляков. Потом уже мы с братьями-славянами всё чаще стали в боях встречаться. Слышали, капитан о "соколах Пилсудского"? Иванов, разумеется, слышал, да и читал об этих польских формированиях, созданных при непосредственной поддержке австрийского Генерального штаба, в сводках разведывательного отдела фронта.
   -То, что он поляк, ещё ничего не говорит, ротмистр. Мало ли поляков на русской службе. Возьмите генерала Лечицкого - с низшим военным образованием, он провёл всю свою службу в строю. Составил себе выдающееся имя, как командир полка в войне с Японией, после чего быстро повышался в командных должностях, занимая перед этой войной уже пост командующего войсками округа. Сильный волей, большой практик, знаток войск, Лечицкий упорным трудом развил свой военный кругозор. Он всегда с честью вместе со своей армией справляется с возлагаемыми на него задачами.
   -Трудно мне с вами генштабистами, на всё-то у вас есть ответ. Ну, а как же они в плен так охотно сдаются, поляки?
   Правда в словах Панаева была, процент сдавшихся поляков по отношению к другим славянским народностям, действительно был велик. Столько сдавались только евреи. Видимо и те, и другие крепко ненавидели Российское государство, было, видать, за что.
   -Ротмистр, вы, было, начали об этой кавалерийской дивизии, - перевёл разговор Иванов.
   -Да, - прихлебнув очередной раз из серебряной баклаги, встрепенулся Панаев. - Вот слушайте: было это, дай Бог памяти, к северу от Зборова, кажется 8-го августа. Тогда 10-я кавалерийская дивизия пробивала "завесу" австрийцев. Вам ли не знать, что это и является исключительной стратегической задачей для конницы. Так вот, начальник дивизии граф Келлер со своими главными силами: двумя эскадронами Новгородских драгун, тремя Одесских улан, эскадроном Ингерманландских гусар, дивизионной конно-сапёрной командой и конвоем самого Келлера из взвода Оренбургских казаков поднимались по склону возвышения холма. Надо сказать, капитан, что местность у Зборова чрезвычайно холмистая и обзор был очень невелик. Столкнулись мы с австрийцами совершенно неожиданно, думаю, с их стороны было тоже самое. Ну и вот: поднялись мы на холм, смотрим-на обратном склоне, в полуверсте австрийская конница в сомкнутом строю. Они сейчас же двинулись в атаку. Келлер немедля послал приказание атаковать и трубить сигналы "поход" и по "переднему уступу".
   -Как синие васильки спускались по зелёному полю линия за линией, цепь за цепью голубые австрийские гусары. Картина, капитан, была весьма живописная, сейчас вспоминаю её, как полотно одного из лучших наших художников - баталистов. Они шли по крутому косогору вниз, а навстречу им неслись Ингерманландские гусары и Оренбургские казаки. Вблизи перегиба местности произошёл "шок". Слово это английское, означает примерно тоже, что и наше "сшибка". В кавалерийском деле оно обозначает встречное конное столкновение. И гусар и казаков было так мало, что всё поле было, синим, лишь кое-где среди синих мундиров жёлто-серыми точками мелькали наши гусары и казаки. Они были совершенно поглощены и окружены австрийцами, но они рубили и кололи так, как их учил в мирное время генерал Келлер: вперёд, назад, направо-налево.
   -Кстати, - отвлёкся Панаев, - вы владеете холодным оружием, шашкой? Ну, стыдно, вам, я вас научу. Приёму, что обучали в 10-й дивизии научиться вам надо, мало-ль пригодится. Вот, смотрите:- он вскочил на ноги. - Это придумано именно для боя в окружении врагов, при численном их приимуществе. - Ротмистр обнажил шашку. - На полном скаку вы врезаетесь в конный строй врага. Первая цель-противник перед вами. Ему же ваш первый удар. - Свистнула, рассекая воздух, отточенная сталь.- Затем, вы уже среди толпы вражеских всадников. Сзади вам могут, по всей вероятности нанести удар. Глаз у вас на затылке не имеется, тыл не защищён. Поэтому, сразу же мах шашкой назад, отбиваете удар вам в спину. Ну, затем если вы не левша, рубите направо, потом, соответственно, в противоположную сторону. - Он показал. Шашка замелькала в его руке с неестественной быстротой, делая в воздухе сложный пируэт. - Ясно? Тут как в танце, для начала можно считать про себя: раз, два, три, четыре.
   -Да, понятно, попробую как нибудь, однако вы снова отвлекаетесь, продолжайте.
   -Хорошо, далее. Наш фронт был прорван австрийцами в центре, но находившиеся уступом на нашем левом фланге, два эскадрона Ингерманландских гусар под командованием ротмистра Барбовича, ударили в правый фланг и в тыл австрийскому драгунскому полку и решили бой в нашу пользу. Этот фланговый удар был продолжен прибывшей по собственной инициативе, сотней Оренбургского полка под началом есаула Полозова. К концу боя подошли к месту столкновения ещё три эскадрона Новгородских драгун и один эскадрон Одесских улан, оставленных графом Келлером в начале боя на другом участке района действий дивизии. Таким образом, в самом конном шоке с нашей стороны участвовало чуть больше семи эскадронов. Почти такие же силы-6 эскадронов пришли на выручку. - Сам погибай, а товарища выручай - не мертвые слова в полках русской армии...
  
  
  
  
  
  
   -Я всю баталию находился при Келлере, самому махать шашкой тогда не довелось, но картину эту запомнил на всю жизнь. Представляете: конные группы сближаются, сшиблись, разошлись. Снова. По мере того, как сходились и расходились эти группы, всё больше и больше было поверженных австрийцев и яснее на поле становились серые русские. И австрийцы не выдержали этого избиения, стали отходить назад, преследуемые гусарами. Новая волна австрийцев спускается с холмов, но им во фланг на маленьких лошадках несётся дружная лава оренбуржцев. "Мы хотели уже повернуть,- рассказывали потом казаки, - но наши монголки, как пошли в карьер, их не свернёшь, мы и понеслись".
   -Как может быть это, капитан, чтобы вчетверо сильнейшая численно, прекрасная своими лошадьми, воспитанная в рыцарском духе австрийская конница, так просто и беспощадно уничтожалась российской кавалерией и русскими казаками, часто сидящими на маленьких безвершковых и беспородных лошадках?
   Разгром был полный. Потеряв все свои пушки, зарядные ящики, пулемёты, бросив своих раненых, оставив 200 человек пленными, части 4-й австро-венгерской кавалерийской дивизии быстро уходили назад. Окончание боя совпало с полным солнечным затмением. Поле только, что закончившейся конной схватки представляла собой жуткую картину: закрытое жёлтой пеленой солнце тускло светило. Столбы пыли, перевитые жёлтыми лучами солнца, мрачными тенями носились по полю. На жёлтом ковре недавно сжатой пшеницы красными и голубыми пятнами лежали убитые и раненые австрийцы. Между ними, значительно реже, попадались серо-жёлтые пятна - тела погибших и раненых русских. По полю носятся обезумевшие от страха и потерявшие всадников кони...
   Панаев замолчал, задумавшись. Некоторое время не произнёс ни слова. Казалось в мыслях своих он опять там, на поле битвы под Зборовым восьмого августа...
  
  
  
   СКАЧКА В ЧИСТОМ ПОЛЕ.
  
   Посланные Ивановым для разведки разъезды вернулись лишь к полудню. Казаки донесли: австрийские кавалеристы мечутся по окружавшим лес дорогам, - ищут, стал быть, но в лес не суются, опасаются. Ещё через полчаса подъехал гусар из боевого охранения, стоящего ближе всего к шоссе на котором произошла стычка, доложил: к шоссе подошла пехота, не менее роты, по всему видно, что не простые, им на заставе показалось, что - егеря. Развернулись цепью, начинают прочёску леса. Иванов поднял людей, послал снять охранение по всему периметру. Минут через двадцать все были в сборе. Пустив впереди дозор, срочно стали выбираться по почти совсем заросшей лесной дороге.
   Ехали осторожно, через два часа деревья стали реже, пошли просветы, поляны, вскоре уткнулись в стоящих на опушке среди редкого кустарника дозорных. Иванов подъехал к казакам, наблюдавшим за полем впереди:
   -Что там?
   -Ваше благородие, кажись никого.
   Приблизился Панаев. Раздвинул своим жеребцом лошадей дозорных, вклинился в разговор:
   -Капитан, надо двигать вперёд. Только что казачишка из арьергардного охранения прискакал, говорит, идут по следу австрийцы, уже близко.
   Выбора не было, вышли из леса - впереди обширное скошенное поле, гладкое, без холмов. Взводной колонной поскакали на рысях. Через версту забрезжило впереди: неопределённо-тёмное, то ли постройки, то ли ещё что-то.
   Громовой, раскатистый удар сверху. В сером, собирающемся к дождю небе, расплывалась красновато-розовая вспышка разрыва. Сейчас же, ещё один. Со звуком, похожим на внезапный ливень, только быстрее, зашуршали шрапнельные пули.
   -Слава Богу, разрывы высокие, кажется, никого не задело, - отчаянно закрутил головой, считая людей капитан. Он взглянул на ротмистра: у того уже выхвачена из ножен шашка, вертит ею над головой, подаёт знак развернуться в линию.
   -Вот, что значит опытный народ, мигом сообразили, все увидели сигнал кавалерийского командира и рассыпались в секунду лавой. Короткая команда: отряд, взяв интервал между всадниками, намётом рванул к попыхивающим дымками строениям.
   -Скорость, наше спасение, капитан, быстрота.- С перерывами, задыхаясь, кричал, охаживая по бокам своего гнедого, Панаев.
   Они скакали рядом. Трофейная англичанка Иванова стелилась над скошенной стернёй, как птица, без труда вынося его в голову атакующих. Жеребец ротмистра еле поспевал за ней, истязаемый и шпорами и ножнами шашки.
  
   Облачка красноватого дыма вспыхивают в небе всё чаще, всё ближе смертельный треск рвущейся шрапнели. Разрывы рисовали на фоне тёмного неба два дымных растекающихся в стороны эллипса, и эти знаки дали капитану Иванову неопределённую, зыбкую, как эти дымы надежду.
   -Бьют двумя орудиями, очередями, на одном прицеле, с одной установкой трубки, - подумал он.
   - Вот откуда эти два дымовых круга. Пока прицел короток и разрыв высокий. Если их артиллерийский офицер наблюдает, а он должен видеть это и руководить полубатареей, сейчас переменят и прицел и трубку.
   Мысль эта полсекунды металась в голове Иванова, вырвалась утробным рёвом: "Наддай!". Он оглянулся со страхом. Казаки бешено стегали плетьми своих мохноногих лошадок, те неслись, с чрезвычайной быстротой перебирая короткими ножками, у многих морды были уже в пене. Было видно: что все теперь уж, через полтора месяца после начала войны, много понимают в артиллерийском огне. Как можно скорее пытаются приблизиться к вражеской батарее, надеясь вырваться из прицелов австрийцев за счёт бешеного аллюра. До австрийских пушек оставалось не более полуверсты.
   Захлопало позади. Капитан вновь оглянулся, теперь уже со злым торжеством: с прицелом опять австрийцы ошиблись - разрывы почти у земли, но сзади, далеко сзади!
  
   Вот уже и видны две стоящие посреди каких-то построек, почти колесом к колесу, австрийские пушки. Вокруг орудий - бешеная суета. Иванов и с такого расстояния видел, как к правой от него пушке несколько человек бегом подкатывают зелёный зарядный ящик на огромных, как у туркестанской арбы колёсах. Видимо, у австрийцев заканчивались сейчас снаряды. Ещё один зарядный ящик, уже расстрелянный, стоял тут же у орудий, задрав к небу пару своих длинных оглобель.
   Пушки ударили снова. Два чёрных фонтана земли, вместе с дымом выстрелов стремительно полетели навстречу эскадрону. Затем, через долю секунды, дуплетом - рвущий барабанные перепонки разрыв гранат. С воем осколки пронеслись в нескольких дюймах над головой, окатив капитана горячей воздушной волной: будто мимо промчал на всех парах сверхбыстрый экспресс. - Что же это?- неслось в разгорячённом сознании. Через мгновение холодный рассудок его уже разрешил: - у австрийцев совсем не осталось шрапнели, да и времени их установщикам трубок поставить взрыватели "на картечь" - нет. Стреляют на удар - в артиллерии этот приём называется "камуфлет". Пущенная почти в землю граната, отскакивает подобно камешку от воды в детской игре, и разрывается в сажени-двух от земли, образуя в воздухе массу смертельных осколков. Подобный фокус требует безукоризненного исполнения и мастерства. Снаряд должен именно приложиться к земле, чтобы сработал от удара его взрыватель и уйти свечой вверх, чтобы взорваться там, а не зарывшись в землю, где большинство осколков так и не выйдут на земную поверхность, поразив лишь безобидных дождевых червей.
   -Что наши?- Иванов оглянулся по флангам лавы, уже обтекающей австрийские пушки. Залп, к счастью, задел лишь немногих - билась в последних муках сбитая взрывом монголка справа, ещё одна лошадь, с сорванным седлом, без хозяина, волочила это подпрыгивающее на кочках седло по полю. Снаряды вновь пробороздили высоким фонтаном чернозём и взорвались теперь уже совсем мимо цели.
   Это была агония австрийского артиллерийского взвода - на позицию ворвались разом. Казаки с диким, парализующим волю к сопротивлению гиканьем, гусары под предводительством Панаева напротив - молча. Но и те, и другие сразу же преступили к своей страшной работе. Артиллерийская прислуга была порублена тут же у орудий, за разбегающимися австрийцами погнались с пиками. Настигая, прикалывали и, выдернув наконечник из очередной жертвы, искали новую. Казаки буквально выковыривали солдат в серых кепи из свежевырытых окопов пиками, словно "щурили" строгой осоловевшую весеннюю рыбу. Избиение продолжалось не более пяти минут.
   Иванов, опустив поводья, объезжая лежащие в разнообразных позах тела, медленно кружил по двору небольшого поместья. Впереди орудий - земля как бы вспахана снарядами, пущенными на удар. У самих пушек прислуга лежала даже группами. Он подъехал к одному из орудий. Кобыла всхрапнула и дальше не пошла. Тут все погибли, пытаясь сделать последний выстрел: лицом вниз, крепко сжимая в побелевшей руке ременный повод спуска, у колеса пушки лежит австрийский фейрверкер. У хобота орудия, в позе зародыша - заряжающий. И мёртвый он не расстаётся с лежащим под его почти отрубленной рукой снарядным патроном. Все они, как один, исполнили до конца свой долг, пока шашка казака не прекратила их работы. Невдалеке у стога соломы лежали четыре артиллерийских офицера, тут же их бинокли и артиллерийские дальномерные трубы.
   Негромкий свист заставил его оглянуться. Это Панаев зовёт, машет рукой, возбуждён, хочет что-то показать. Он повернул кобылу и стал подъезжать к ротмистру. Тот соскочил с жеребца, наклонился над лежащим телом, шарит по карманам убитого.
   - Ротмистр, вы?!...
   -Смотрите, Иванов!
   У насыпанного зачем-то небольшого земляного кургана, сражённый в голову пикой, лежал могучего телосложения, ещё молодой и красивый генерал. Панаев протянул капитану найденный в кармане его кителя, с австрийским двухглавым орлом твёрдо-картонный документ. Капитан взглянул, поднял на ротмистра глаза:
   - Это начальник 10-й австро-венгерской пехотной дивизии Иосиф Родзиковский.
   - Лучшая смерть - на острие копья, как говорят магометане...
   - Опять поляк, - выругался Панаев.
   -Да, опять.
   -Дела...
  
  
  
   Привели двоих пленных австрийцев. Сразу же прояснилось: в поместье был штаб дивизии. Бывает на войне и не такое - не повезло генералу Родзиковскому. Кто ж знал, что, спасаясь от преследователей, русский диверсионный отряд разгромит их собственный штаб.
   Иванов напряжённо раздумывал:- В случившемся было две крайних стороны. Преследователи, потеряв теперь управление дивизии, некоторое время будут в замешательстве. Во всяком случае, капитану хотелось на это надеяться. С другой стороны, противник, обозлённый гибелью высшего начальника, будет продолжать поиск отряда с удвоенной силой.
  
   Он подозвал Панаева: - собирайте людей, поите лошадей, если остыли уже, надо спешить пока не поздно. Смотрю, казачки там уже поместье потрошат, мародёрство прошу прекратить, подтяните их, как вы умеете. Выполняйте.
  
   Ротмистр ринулся к постройкам и вскоре его зычный тенор, сдобренный изрядной порцией нецензурщины, надолго повис в воздухе. Через пару минут порядок был наведён: кавалеристы, чинно выстроившись у колодезного журавля, наполняли походные брезентовые вёдра и бегом неслись к коноводам, чтобы утолить жажду своих боевых бессловесных товарищей.
   -По коням!- через минуту на галицийском хуторе стало тихо. Лишь поднимающийся ветер
   гонял по квадратному двору машинописные листы из разгромленного штаба, да теребил
   прядь светлых выпачканных кровью волос на голове мертвеца в генеральском кителе.
  
  
  
  
   ПРИЕХАЛИ.
  
  
   Вкрадчиво, как бывает в этих краях в конце сентября, наступил серенький вечер. Вновь закрапал, шелестя, мелкий дождик. Пробираясь сквозь кусты ракитника густо растущего вдоль железнодорожной полосы, все уже были вдоволь мокры, лошади время от времени фыркая, встряхивали крупами, сбрасывая с боков накопившуюся влагу. Иванов вёл отряд, время от времени останавливаясь, ожидая вестей от идущего впереди дозора, замирая на месте, когда мимо на всех парах проносился очередной состав. Австрийцы, судя по всему, уже многому научились у своего железного союзника. Эшелоны шли с интервалом менее получаса.
   - Почти как у немцев, - подумал Иванов, - их школа. И не мудрено - русская армия уже у порога Карпатских ворот. Группа Брусилова (3-я, 8-я и Блокадная армии) менее чем в ста верстах от Перемышля. Стальные жилы железнодорожных путей империи Габсбургов напряжены теперь до предела. Австрийцы спешат, лихорадочно перебрасывая подкрепления и огневые припасы, надеясь задержать русских именно здесь в подготавливаемой десятилетиями ловушке.
   Перемышльская крепость, а вернее оборонительная крепостная система - самая современная в инженерном отношении была и задумана как западня для русской армии. Первый пояс укреплений состоял из 16-ти железобетонных отдельно стоящих фортов - огромных новейших укреплений, вооружённых отличными крупнокалиберными орудиями Шкода, не уступавшими по своим характеристикам новейшим германским. 26 более старых укреплений между фортами вместе образовывали периметр обороны в 45 вёрст. Пробивая который в одном месте, русская армия оказывалась бы уже перед новым препятствием - более плотным, но и более сильным укреплённым кольцом с наружным обводом в 17 вёрст. То есть буквально: между молотом и наковальней, так как взять все наружные форты и укрепления разом, одномоментно, не смогла бы не одна армия в мире. Даже несколько оставшихся незанятых укреплений станут бить в спину, прорвавшимся сквозь первый пояс войскам, делая невозможным штурм внутреннего обвода. А русская осадная артиллерия - чугунные крупповские мортиры изготовления 70-х годов прошлого века, из-за своей малой дальности достать до второго пояса укреплений не могли. Австрийцы небезосновательно надеялись устроить у Перемышля обильное кровопускание русской армии, не дав прорваться дальше предмостных укреплений реки Сан, разбив основную русскую силу здесь. Навсегда исключив прорыв противника за Карпатский хребет в Венгерские долины.
   Иванов знал, что к 23 сентября русская 3-я армия готова была закончить обложение Перемышля. Для чего 21-й и 11-й корпуса должны были переправиться через Сан в районе Радымно и Барег и охватить, одновременно с наступлением 5-й армии, крепость с севера. 9-й корпус укрепляется восточнее крепости на линии Старжава - Балицы, 10-й корпус - южнее этой линии охватывает Перемышль. Оставшийся участок обложения должен быть занят кавалерией.
   - Сегодня 18-е число, форсирование Сана назначено на 20-е. Австрийская разведка далеко не так глупа, как нам бы хотелось. Еврейское население Галиции - главный агентурный резерв австрийского генерального штаба бесперебойно поставляет стратегическую информацию в Вену. В том, что австрийцы хорошо осведомлены о предстоящей русской операции, у капитана Иванова не было никаких сомнений. Приготовление к форсированию водного рубежа тремя армиями, как и пресловутое "шило в мешке" не утаить, несмотря на принятые строжайшие меры. До выселения всех евреев из прифронтовой полосы не могло дойти, по причине опасения быть обвинёнными в "русском антисемитизме" и тому подобном. Австрийцы же наращивают переброску подкреплений к Сану...- Прервал ротмистр ехавший впереди. Поставил своего жеребца посреди дороги, загородив Иванову путь.
   - Задумались, капитан?
   -Что случилось?
   -Приехали.
   -В самом деле?
   - Да. Передали только что с головного дозора - виден мост. В версте.
   Иванов полчаса, как глядевший в трёхвёрстку, не поверил.
   -Неужто, так скоро?
   -Сами поглядим? - ротмистр тронул гнедого шагом, не оглядываясь на капитана, стал пробираться вперёд.
   Иванов слегка кольнул шпорой рыжую англичанку в бок. Та, оглянулась. Влажный огромный глаз косился недоуменно - не привыкла, видать, к подобному обращению. Осторожно подымая стройные ноги, пошла за жеребцом Панаева. Через пять минут они уткнулись в дозор, в кустах на краю заросшей мелким березняком балки. Отсюда открывался широкий обзор на лежащую в двухстах саженях двухколейную железнодорожную колею, упиравшуюся в перевёрнутую книзу железную трапецию моста.
   Оставив лошадей подоспевшему гусару, добрались до самого края обрыва. Залегли рядом с дозорными. Иванов осторожно посмотрел вниз. Похоже, было - здесь брали материал для каких-то строительных работ. По дну оврага проложен узкоколейный железный путь, обрывающийся у огромной кучи подготовленного к погрузке песка. Рельсы тускло поблёскивали, что говорило о том, что дорогой пользуются постоянно.
   -Смотрите-ка, капитан!- ротмистр, приподнявшись на корточки, указывал вдаль ведущей к мосту узкоколейки.
   Иванов тоже привстал на одно колено и, проследив указанную траекторию, поймал взглядом странный объект в полуверсте. Достать из футляра бинокль было делом секунды, и вскоре он рассматривал, увеличенную морской оптикой в двенадцать раз, необычную картинку.
   По узкоколейной дороге, как раз вынырнув из заросшей кустами впадины, на жёлтый песчаный бугор поднималась медленно пара белых волов впряжённая в довольно вместительную железную вагонетку. Возница шёл рядом, подбадривая тяжко ступавших животных ударами хворостины. Сзади вагонетки шли несколько человек с лопатами на плечах.
   Капитан опустил бинокль. - Ротмистр, похоже, они отсюда. Закончили работы на сегодня, куда-то песок тащат, надо бы проследить - куда. Пошлите, посмекалистей человечка. Пускай пристроится в хвост этой процессии, да доведёт их до конечной остановки.
   - П-с-с-т,- Панаев манил уже, скрывающихся в кустарнике дозорных. Оживлённо жестикулируя, шептал громко одному из них, маленькому пшеничноусому крепышу.
   - Понял, да... понял, да...- Иванов лишь слышал отрывки фраз, занятый дальнейшим детальным осмотром прилегающей к мосту местности.
   Отсюда подступы к виадуку были видны лишь частично. Часть моста и самую близкую местность к нему скрывала та самая возвышенность, через которую перевалил поезд с волами и вагонеткой. Вытащив из планшета начерченные в 13-м году неизвестным русским агентом довольно небрежные кроки этого моста и прилегающей местности, Иванов недовольно вздохнул. Разведывательный отдел штаба Киевского военного округа в своё время работал спустя рукава. Съёмка местности была проведена, видимо, из окна движущего поезда, и посему, понять укреплён ли мост в фортификационном отношении было крайне затруднительно. Понятно, что мост, имевший стратегическое значение, охранялся. Но как, и какие укрепления находятся при нём - пояснительная записка с обратной стороны съёмки не сообщала. Стояла лишь дата проведённого мероприятия, конспиративное имя агента и номер дела в секретном архиве штаба.
   Стало ясно, что предпринимать что-нибудь серьёзное сегодня без детальной доразведки, а вернее полной разведки по-новому, нельзя ни в коем случае.
   Он повернулся к сопевшему рядом ротмистру: - Борис Борисович, распорядитесь спешиваться, найдите укрытие неподалёку, на сегодня, видать, всё ...
  
   Панаев внимательно смотрел на капитана, в знак согласия прищурил вишнёвые, с веселыми всегдашними бесенятами глаза, и заспешил к подходящему отряду.
  
   Ночь прошла почти без сна, но удивительно плодотворно. До рассвета были обследованы все подходы, ведущие к виадуку. Ещё вечером Иванов узнал, что на правом берегу возле моста возводится что-то необычное, хотя так толком и не понял - что это, из объяснений светлоусого казака побывавшего там. Он мямлил про какие-то будки из свежих досок полузакопанные в землю, про большие кучи песку и мелкого камня и про невиданную, пыхтящую паром машину, крутящую огромную железную бочку. Ясно было, что строительство шло на широкую ногу и, капитан пожалел, что не послал к мосту кого-нибудь из гусарской конно-сапёрной команды. По крайней мере, сапёры бы разобрались, чем там заняты австрийцы, и что они там так спешно сооружают.
   К грядущей ночи от наблюдателей поступили донесения - австрийцы усиливают караульные посты вокруг моста. Капитана это не встревожило - он резонно полагал, что удвоение караулов на тёмное время суток является обычной практикой всех без исключения армий в военное время и ничего необычного тут нет. Он распорядился отойти разведчикам на возможно дальнее расстояние от австрийских постов с тем, чтобы не дать себя ненароком обнаружить. Однако и не дальше, чем позволяла необходимость держать врага всё время в поле зрения.
   Почти до самого утра Иванов вместе с ротмистром строили различные планы нападения на мост.
   Панаев горячился и требовал провести атаку в кавалерийском стиле: - Как хотите, Алексей Николаевич, а лучше моего предложения в данной ситуации ничего и быть не может. Подумайте, как хорошо: на заре, когда австрийцы ещё как мухи сонные, начинаем. Два наших пулемёта лупят по караулке, не давая выскочить подмоге к постам. Выдвижение начинаем из этой вот балки, в ней и сосредоточимся перед атакой. Сразу берём в карьер, вьючные лошади тоже участвуют в атаке. Мимо караульной казармы, не задерживаясь, влетаем на мост, моментально сбиваем посты с каждой из его сторон. Вьюки и рассупонивать не будем - каждая секунда дорога. Срежем их сразу же с лошадей - шашкой.
   Чик! И готово. У нас двадцать пудов пироксилина. Этого хватит. Поверьте. Мост, сами видели - без опор, однопролётный, он и нагрузку держит только за счёт оригинальной конструкции - как бы перевёрнутой арки. Слабым же местом его, нахожу только соединение с берегами, коих два. Под одним из них, все эти двадцать пудов и заложим. После взрыва - по коням, ни в какие бои не ввязываться, быстро отходим. Думаю, к ночи будем у своих. Вот, вкратце, мой план. Чем плох? Критикуйте, прошу вас.
   Панаев, кажется, уже заранее готовился обидеться.
   -Давайте я по порядку, ротмистр. Первое: два ваших пулемёта. Это вы слишком сильно сказали - у нас лишь два ружья - пулемёта "мадсен". Оружие, кстати, совсем неплохое, но оно далеко не равнозначно станковому пулемёту. Двадцать пять патронов в магазине, по четыре рожка на ружьё - полный боезапас. Итого по сто. Скорострельность, если не ошибаюсь, у нашего "мадсена" примерно шестьсот выстрелов в минуту. Простая арифметика нам говорит, что боезапаса этого хватит всего лишь на десять секунд непрерывной пальбы. Пардон, не учёл время на смену магазина, это три, максимум четыре секунды. Как говорит мой дядюшка бухгалтер: подобъём баланс. На полминуты интенсивного огневого боя хватит нам наших "пулемётов", Борис Борисович, дорогой!
   Далее. Я предполагаю, что наши стрелки - пулемётчики справляются на "ять". Перекрывая друг друга, ставят нам огневую завесу, допускаю, что минуты на две, но и не более. Не выйдет по времени больше - никаким чудом. Мы, как вы решили, вылетаем из балки, на самом быстром аллюре, ну и далее - верста этого чудного галопа по тяжёлому грунту. Мы с вами вечером, ведь отметили, что перед караульной казармой с полверсты совершенно открытой низины. Не исключаю, что вообще заболочено, ведь - не проверяли! Сейчас можно с уверенностью полагать - по узкоколейной дороге проскакать, возможно. Как минимум - там твёрдая почва. Но придётся нам по ней " гуськом", наступая, друг другу на пятки. И медленно. Две минуты форы быстро закончатся. Австрийцы проснутся, уверяю вас. Кстати, ротмистр, вы уверены, что у них нет пулемёта? Что-то мне подсказывает - должен быть, не мирное время. Мост, - какой-никакой, а стратегический объект, а австрийцы далеко не глупые люди, да и не такие уж плохие вояки. Если пулемёт у них всё же окажется - до моста нам не доскакать. На узкоколейке все и останемся. А рисковать в нашем случае, Борис Борисович, не имеем права.
   -Пессимист вы, Алексей Николаевич. С грунтом я маху дал, каюсь, не проверил. Так и знал, что вы мою замечательную идею под корень зарубите - не кавалерист вы...к сожалению. А вот насчёт магазинов к "мадсенам" - у нас два авиационных рожка имеется, пятидесятипатронных, достались по случаю. Впрочем, это уже всё равно...
   Панаев заметно загрустил, Иванову показалось, что тёмные глаза его влажно заблестели.
   -Ну-ну, Борис Борисович, вы похоже на меня уж и обиделись. Если, что и сказал резко, простите великодушно: не со зла. Ответственность за операцию делим пополам, потому жду от вас другое, с меньшей степенью риска. У вас же опыт, ротмистр, два месяца войны не шутка! Чем больше мы сейчас с вами обдумаем вариантов, тем лучше - будет из чего выбрать...
   Помолчали немного, думая каждый о своём. Панаев лишь сопел сначала, видимо не решаясь, потом сказал: - Ну не знаю, можно ещё тихо снять часовых попробовать, да вот незадача - наблюдатели донесли, что, как стало темнеть, при очередной смене караула на посты собак сторожевых повели. Теперь к постам близко не подойдёшь - собаки учуют.
   - Да, это тоже не походит,- машинально, находясь в своих мыслях, произнёс Иванов. - Что ж, давайте, подождём рассвета - утро вечера, мудренее.
   На том и порешили.
   Проведя около двух часов в тревожном забытьи, капитан проснулся с ясным ощущением, что мозг его, не переставая работать и во сне, произвёл что-то очень важное. Он огляделся вокруг себя. Уже начинало светать. Панаева рядом не было - верно пошёл проверять посты. Тёмное осеннее небо над головой; у моста лениво, пару раз брехнула караульная собака. Предрассветная чуткая тишина обволакивала всё вокруг как ватой. Он глядел в сторону моста и не видел ничего ближе двадцати шагов - дальше белыми волнами прикрывало всё плотное полотно тумана. Волны заколыхались, и из них внезапно вынырнула знакомая фигура, приблизилась.
   - Выспались, Алексей Николаевич?
   Ротмистр, а это был он, улыбался, наклоняясь над продолжавшим лежать на постеленной прямо, на землю казацкой шинели Ивановым. Был он мокр, что называется до нитки, но бодр и как-то не по-утреннему оживлён.
   - Вы откуда?
   -К мосту ходил.
   - Вас собака облаяла?
   - Не думаю. Я, знаете ли, вспомнил Фенимора Купера, и с подветренной стороны подобрался, так что, это не меня.
   Капитан резко поднялся, стряхивая остатки сна, показал рядом на шинель:- Присаживайтесь, расскажите, что там?
   Ротмистра так и распирало от нетерпения сообщить, как видно что-то очень важное, но он крепился, как мальчишка. Всё это было очень заметно со стороны.
   Меж тем, как-то внезапно рассвело.
   Иванов поощрил: - Вижу по вам, там есть что-то необычное. Ну-ну...
   -Есть, Алексей Николаевич, есть.- Панаев нарочито долго усаживался на предложенное место, расправлял подвёрнутую полу шинели, словом тянул время. Уселся, наконец.
   - Блокгауз австрийцы там строят. Железобетонный. Готовность примерно процентов на восемьдесят. Железная бочка, про которую казачок наш говорил, это бетоносмесительная машина, точно такую я перед войной на выставке в Нижнем видел. У них там целое производство - бочки с цементом, кучи битого камня, никто не охраняет, хотя и незачем, караульная казарма в двустах шагах, а укрепления ещё не совсем готовы. Подземная часть уже выстроена, наружные колпаки с амбразурами сейчас готовятся к отливке. Формы из тёса уже приготовлены - видимо тут дело одного-двух дней. Сильное будет укрепление, по-моему - не хуже, чем у бельгийцев в Льеже. Много они нашей крови здесь собираются выпить, если успеют закончить, да оснастят блокгауз пулемётами и
   орудиями.
   - Постойте, ротмистр, где карты, которые нашли у австрийцев на хуторе?
   - Алексей Николаевич, где ж им быть - у меня. Вестовой к моей вьючной приторочил, целый портфель.
   - Борис Борисович, они сейчас необходимы.
   - Надо? Будут - один момент.
   -Миколайчук!
   Тотчас откликнулся громким шёпотом вестовой: - Я, ваш бродь!
   -Мигом к лошадям, тащи жёлтую сумку, что я тебе велел во вьюк увязать.
   Зашипел, зашуршал стремительно раздвигаемый Миколайчуком кустарник, и смолкло всё. Через минуту - тот же звук приближающегося небольшого вихря. Запыхавшийся вестовой молча протягивал Панаеву туго набитый штабными бумагами, перетянутый ремнями портфель.
   Иванов, торопясь, рвал пряжки ремней.- Вот они - карты с синими печатями австрийского генштаба - их много, с десяток. Он отметил две из них. Кроме чернильного, отличающегося от русского своей тщедушностью, австрийского имперского двуглавого орла, на обратной стороне этих карт было и ещё кое-что. Он внимательнее присмотрелся к сделанным витиеватым писарским почерком надписям.- Утверждаю. - Было написано по-немецки.- Начальник Штаба генерал Конрад фон Гетцендорф.
   - Так - так,- неслось в голове,- знакомая личность. Это он, которого в русском генеральном штабе все почему-то звали запросто: - Конрад-. Начальник австро-венгерского генерального штаба и фактический, в отличие от номинального, эрцгерцога Фридриха, главнокомандующий австрийской армией. Раскрыл первую: крупного маштаба карта всего русско-австрийского фронта, с расположением сторон на 15-е сентября. Вторая заинтересовала больше. Это была даже не карта, а подробнейший план всего Перемышльского укреплённого района. С указанием старых и новых укреплений, коммуникаций и названиями фортов. Тут было всё - тип сооружений, вооружение крепостей, состав и количество гарнизонов. Бегло пробежав по плану глазами, Иванов нашёл и свой блокгауз. В сноске было указано - вступает в строй к 1.10.1914. Он сделал поправку на европейское летоисчисление, получалось, что через три недели крепость должна быть готова. Более внимательно он осматривал план минуты три и сделал важное заключение, что форт, находящийся сейчас перед ним, как бы заканчивает внешний периметр обороны всего крепостного района. Это был своего рода завершающий аккорд, последний мазок, благодаря которому, австрийцы накрепко запирали важнейший стратегический узел - железнодорожный вход в первое кольцо обороны Перемышля. []
   Он задумался. Поразмыслить было о чём: он уже видел ту ошибку, которую допустили в штабе фронта, решив на нынешнем этапе борьбы за Перемышль взрывать все мосты на центральной магистрали, ведущей в крепость. Это могло быть правильным ещё несколько недель назад. Но сейчас после взятия Львова - последней крепости, перед Перемышлем, являющимся ключом от ворот в Закарпатские провинции Габсбургской империи, это было, по меньшей мере, неразумно. Взорванные железнодорожные мосты так быстро не восстановить. По наплавным и понтонным пройдёт пехота, кавалерия, переправится полевая и дивизионная артиллерия, но осадные пушки из-за их огромного веса не перетащишь никак. Да и для подвоза огромного количества боеприпасов нужных для осады, мосты бы сейчас пригодились, как нельзя кстати. Этот, первый из железнодорожных виадуков за Саном, следовало бы сберечь, прежде всего. Ведь, если кольцо обороны, как показывал австрийский план укреплённого района, начинается именно здесь, то было бы крайне удобно начать крушить перекрывающие друг друга крепости именно отсюда. Захватив этот недостроенный блокгауз и сохранив мост, развернуть здесь ближнюю тыловую базу для штурма всего первого периметра обороны. Затем, заходя каждый раз с фланга и, если получится, то и с тыла, занять некоторое количество фортов, чтобы создать в обороне противника нужный по расстоянию разрыв для введения в него основной массы трёх штурмующих армий.
   Иванов сейчас ясно понимал, что они чуть было, не сделали тот стратегический промах, за который возможно пришлось бы расплатиться провалом всей осадной операции.
   Сейчас же следовало не торопиться и принять единственно верное решение. Для этого ему необходимо лишь одно - связь со штабом фронта.
   - Сколько мы можем оставаться незамеченными,- рассуждал он.- Если повезёт, то сутки, может быть двое. От преследователей оторвались, но везение не может продолжаться вечно. Австрийцы, взбешённые разгромом дивизионного штаба и гибелью начальника дивизии, должны сейчас " рыть землю" в поисках. Рано или поздно они выйдут на след - это лишь вопрос времени, а его с каждым часом остаётся катастрофически мало.
   - Надо разделиться,- произнёс он неожиданно.
   Ротмистр удивлённо поднял брови домиком: - ... ?.
   -Борис Борисович, необходимо заставить поверить австрийцев в то, что наш отряд выполнил свою задачу, а она была в раскрытии завесы на ближних подступах к крепостному району. Австрийцы должны посчитать, что, удачно проведя набег, при этом случайно или не случайно (это уж им судить), разбив дивизионный штаб, русские прорываются к своим. Нужна полная иллюзия того, что в австрийском тылу не остаётся никого. Понимаете?
   - Пока не очень, - признался Панаев.
   - Я считаю, что мост нам крайне необходим, для операции обложения. Было бы правильнее сохранить его до прибытия осадной армии, но так, как сам принять такое решение не имею полномочий, следует установить связь с командованием фронта. Чтобы донести мои соображения до штаба и пока решение наверху - то или иное, будет принято, потребуется, думаю не менее суток. Поэтому и надо, чтобы австрийцы были в полной уверенности, что мы убрались из их ближайшего тыла и поиски отряда были бы прекращены. Как старший, принимаю решение: здесь останется двенадцать человек ваших гусар из подрывной команды, если в штабе фронта решат, что виадук целесообразнее разрушить, думаю, мы с ними управимся. Если же примут моё предложение, то пускай сообщат в течение следующих суток. Вы, ротмистр, забирайте казаков, доставьте моё сообщение, куда - знаете: в ближайшее дивизионное разведывательное отделение, там решат, как с ним дальше поступить. Карты, документы возьмите с собой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ГУСАРА.
  
  
  
  
  
  
  
   Есть так много жизней достойных,
   Но одна лишь достойна смерть.
   Лишь под пулями в рвах спокойных
   Веришь в знамя господне, твердь...
   Был полдень, серенький и по-настоящему уже прохладный, когда полувзвод казаков под командованием ротмистра Бориса Панаева на версту подошёл к Сану. Позади - тридцать вёрст бешеной езды, разгромленный австрийский обоз, разбитая телефонная коммуникационная станция в маленьком еврейском местечке. Ротмистр вовсю старался демонстрировать свой путь и его отряд наделал немало шума в прифронтовом вражеском тылу. Пару раз по ним открывали огонь австрийские посты, но Панаев, не ввязываясь в перестрелки, уходил из-под выстрелов, неумолимо продвигаясь к намеченному им месту переправы. Он намеренно подходил к реке совсем в другом месте, резонно опасаясь, что на старом их уже ждут.
   - Гляди-ко, ваше благородие,- рыжебородый забайкалец - урядник, привстав в седле, указывал влево. Там, примерно в двух верстах, между чертой леса и низкими кучевыми облаками висела серая колбаса - аэростат наблюдения.
   - Ходу!- срываясь с рыси в карьер, проревел ротмистр.
   Срезая путь, он скакал по прямой к берегу Сана, надеясь на удачу: - вдруг неглазастый наблюдатель на шаре - проглядит, прошляпит маленькую кучку всадников вдали, среди открытого поля.
   Но везение на этот раз обошло стороной: плотный клубок угольно - чёрного дыма хлопнул внезапно по ходу движения.
   Цвет разрыва был необычен:- Снаряд-то не австрийский!- мелькнуло в ротмистровой лихой голове. Он воевавший на юго-западном фронте с начала компании, слишком хорошо знал красновато-розовые вспышки австрийских шрапнелей, имевшими такой цвет вследствие особой добавки к пороху, употребляемой австрийцами для облегчения пристрелки. Русский же шрапнельный снаряд при разрыве давал облачко плотного белого цвета.
   Он переглянулся со скакавшим с ним в стремя, урядником. Тот тоже пялил глаза на необычный разрыв. По своему поняв затруднение ротмистра, указывая на растекающееся, рассеивающееся чёрное облако, крикнул на ходу: - Германцы, ваш бродь!
   -Ну да, казаку, побывавшему на стыке двух фронтов на Висле, ему ли не знать, как выглядит разрыв немецкой шрапнели. Немцы? Откуда они здесь?- задавал он себе один и тот же вопрос. И вспомнил, внезапно, разговоры в штабе дивизии о ландверном корпусе генерала Войреша, посланном немцами на подмогу отступающим по всему фронту союзникам.
   Оглушающий треск совсем рядом. В правую руку Панаева ударило, как оглоблей. Рука, онемев, выпустила повод. Он покачнулся в седле, успев поймать левой рукой луку, выправился и оглянулся вокруг. Казаки от разрыва рассыпались в стороны. Скакавший рядом, только что говоривший с ним урядник, запрокинувшись на спину лошади, хватал чёрной дырой рта внезапно кончившийся воздух. Затем, мёртвым кулем упал в ноги своего жеребца, проволочившего его некоторое расстояние, потом остановившегося.
   Обстрел кончился. До реки оставалось уже не более полуверсты. В бешеном аллюре стремительно близился заросший кустарником спасительный берег. Рука, пробитая шрапнельной пулей, висела, как плеть. Ротмистр, попробовавший на ходу прибрать её хоть куда-нибудь, оставил руку, как есть, качающуюся безвольно от прыжков жеребца и хлопающую его по бедру. Боли он совершенно не чувствовал, лишь странный звон в ушах говорил, что не всё в порядке в тренированном теле кавалериста.
   Он кинул взгляд влево и понял, почему замолчала германская пушка - из рощицы на берегу стремительно, один за другим, выскакивали чёрные фигурки на конях и также быстро покатились наперерез, растягиваясь в линию эскадронной колонны.
   В голове стало горячо и совсем легко в теле. Ротмистр и в самом деле испытывал определённую эйфорию в минуту опасности. Он летел навстречу врагу, как на крыльях; ни страха уже, ни сожаленья, лишь азарт прирождённого бойца. И плевать, что противника, как минимум, вдвое и впереди - такая возможная гибель.
   - В линию!
   Казаки, выдернув из петель притороченные пики, развернулись в свою любимую, месяцем, лаву. Она была редка, всего-то десяток всадников, но засвистели по-разбойничьи, загикали и стали стремительно сближаться с головой вражеской колонны.
   С той стороны замешкались, приостановились, хлопнул навстречу русским нестройный залп, ещё. Сбились в кучу. Треск выстрелов слился в одну смертельную мелодию.
   Но вот они уже рядом. Их белые лица полны решимости, но уже какой-то червяк сомнения мелькнул в прищуренных, целящихся тебе прямо в сердце глазах!
   Панаев сдавленно охнул - грудь прошила огненная игла, черно в глазах. Он бросил повод и изо всех оставшихся сил вцепился рукой в седло.
   - Доскакать! Не показать, что умираешь ни своим, ни врагу.
   И, ведь, достали, доскакали, вцепились им в горло. Казаки, сбив с маху пиками первых в колонне всадников, рубили теперь разбегающихся, частью спешившихся немецких драгун, тех, кто стреляли залпами. Их офицера в блестящей каске, с пробитым пикой горлом потащила по земле за ногу в стремени его испуганная лошадь. Германского вахмистра с нахмуренным усатым лицом, расстрелявшего весь боезапас и пытавшегося, открыв затвор, вбить в карабин новую пачку патронов, насмерть растоптала мохнатая монголка. Потеряв начальство, немецкие драгуны дрогнули, те, что были на конях, поскакали кто куда. Их никто не преследовал, лишь безусый казачок-первогодок старательно выцеливая, выпустил им в спины неполную обойму.
   Это было последнее, что восприняло угасающее сознание ротмистра. Верный конь привёз его, шатающегося в седле, прямо в середину заканчивающегося побоища и остановился, задрожав лоснящимися боками.
   Он медленно сползал по потному крупу гнедого, обнимая его, стараясь ещё чуть-чуть задержаться на ЭТОМ свете, но его НЕЗДЕШНИЕ уже глаза, видели теперь - ДРУГОЕ.
   Там, за заросшими липовыми аллеями, видевшими по преданиям и Пушкина, стоит бедный помещичий дом, где старый отец с вечной балканской трубкой в седых усах и целый выводок барышень-сестёр, так любящих своего единственного брата. Там - вечное лето и нежаркое солнце сквозь вершины лип...
  
  
   Забайкальцев, переправлявшихся через Сан полчаса позднее, почти всех убила германская автомобильная пушка. Трёхтонный камион, с установленным на тумбе 77-миллиметровым орудием, страшно завывая, медленно выполз на отлогий песчаный берег к самой воде. Казакам оставалось проплыть до левого берега совсем немного, но немецкие артиллеристы были слишком хорошо вышколены, а их пушка с клиновым затвором и скорострельностью до 25-ти выстрелов в минуту не оставила им ни одного шанса. Первая же очередь в шесть шрапнелей накрыла плывущих людей и лошадей. Шесть клубков чёрного дыма над рекой вспыхнули почти одновременно. Затрещали, как фейерверки. Когда облако дыма рассеялось, на поверхности воды не было уже никого. Двоим оставшимся в живых казакам, пеши к полудню следующего дня, удалось добраться до расположения одной из дивизий гренадёрского корпуса и доставить послание Иванова.
  
  
   КОЛЛЕКЦИЯ В ЧЕМОДАНЕ.
  
  
   Этим днём капитан фактически ничего не предпринимал. Два человека из двенадцати оставшихся, были отосланы им "подальше" с лошадьми в качестве коноводов. Остальные кавалеристы, сменяясь по часу, вели наблюдение. У моста не происходило ничего необычного: по железной дороге грохотали колёсными парами воинские составы, да австрийская рабочая команда спешно достраивала бетонное укрепление.
   До полудня он провёл время на постах наблюдения. Убедившись, что противник находится под неусыпным и строгим контролем, Иванов направился на свой командный пункт, который находился на небольшом пригорке над песчаным карьером.
   Появляющиеся, время от времени, в песчаной яме рабочие никогда не пытались взобраться на вершину холма и не могли заметить его. Они быстро грузили вагонетку песком и, подтолкнув её для разбега, чтобы помочь волам сдвинуть с места тяжёлый груз, немедленно уходили прочь. Происходило это примерно раз в два часа, по песочному поезду можно было сверять часы.
   К двум часам пополудни, оставленный Панаевым его "Санчо Панса" - Миколайчук принёс капитану обед, состоявший из разогретой жестянки консервированных щей и пары чёрных сухарей. Иванов, обжегшись, вопросительно посмотрел на солдата - ведь он строго-настрого запретил разжигать костры. Оглядев банку и убедившись, что нет никаких следов копоти, он понял, что запасливый вестовой ротмистра имеет в наличии спиртовку!
   -Что ж, каков хозяин, таков и слуга. Панаев имеет даже отдельную вьючную лошадь для перевозки, как он говорит "необходимых мелочей" вплоть до раскладной кровати и походной резиновой ванны. Его швейцарской непромокаемой палаткой капитан уже имел случай воспользоваться. Вьючная, как звал её ротмистр "Маруська", обложенная поклажей, напоминала скорее небольшого верблюда, чем строевую лошадь.
   -Слишком, слишком много всего,- думал капитан и внезапно вспомнил.
   -А принеси-ка, любезный, коллекцию ротмистра.
   -Ящик?
   -Именно! Зелёный ящик.
   Миколайчук умчался.
  
   Панаев, будучи большим любителем всяких взрывающихся диковин, как-то уже показывал капитану свой заветный ящик из-под трёхдюймовых артиллерийских патронов, наполненный собранными им на полях сражений чудесами военной пиротехники. Тут были шашки австрийской взрывчатки экразита, куски, похожего по форме на мыло немецкого тритила. Ручные гранаты различной конструкции: германские, так называемые "голуби", имевшие каплеобразную форму и маленькие крылышки на хвосте, очень напоминающие аэропланные бомбы. Немецкие же "жабы", почти идеальные шары, с торчащими во все стороны, как у морских мин, взрывателями. Они взрывались, когда один из торчащих запалов мгновенного действия ударялся о поверхность чего-либо. Австрийские - удивительные ручные гранаты ударного действия - их метали, раскручивая за привязанную к стабилизирующему парашютику верёвку. Летели они, благодаря подобному устройству, довольно далеко - до восьмидесяти шагов. Гордостью коллекции, безусловно, была ручная бомба системы известного всем динамитного заводчика Нобеля. Необычная и по весу - около двух фунтов, и по форме - точная копия дискобольного снаряда. Надо думать, диск древних олимпийцев вдохновил знаменитого изобретателя взрывчатых веществ. На каком-то военно-гимнастическом празднике на Марсовом поле Иванову довелось видеть, как метают этот атлетический снаряд и, ему показался излишне комическим тот приём, с помощью которого, это делают.
   - Помилуйте, где так раскрутишься в окопе, как требует этот хитроумный способ "кидания".
   Примерно через полчаса пришёл сильно раскрасневшийся Миколайчук. Ящик он тащил, как чемодан, за прибитую гвоздиками, вырезанную из сыромятного ремня рукоятку. Капитан отослал денщика обратно к лошадям и занялся осмотром содержимого бывшей снарядной укупорки, а ныне вместилища ценного собрания. Его интересовало последнее поступление коллекции ротмистра, сделанное тем на разгромленном галицийском хуторе.
   -Кажется - это.
   Жестяная коробка, а в ней дюжина австрийских шомпольных гранат для метания из ружей. Отдельно в коробочке - недлинные железные прутки, собственно шомпола, стабилизирующие полёт гранатки; отдельно, холостые 8-ми миллиметровые манлихеровские патроны, с зажатыми звёздкой дульцами. Гранатки, насколько знал Иванов, были хитро устроены: взрывались от удара, но могли срабатывать и в воздухе - в них имелись замедлители, подобные шрапнельным трубкам.
   -Очень полезные штучки, - думал он, рассматривая покрытые чёрным лаком насечённые квадратами корпуса снарядиков с латунными тупыми носами. - Обыкновенное пехотное ружьё с ними превращается в небольшую пушку, способную поражать на несколько сот шагов даже защищённые полевыми укреплениями цели. В русской армии ничего подобного не было. Предложения по поводу оснащения пехоты шомпольными гранатами или навинтными на ружейный ствол мортирками регулярно поступали в военное министерство и от отечественных и от иностранных изобретателей. Но на вооружение почему-то ничего не принималось.
   -Что ж, будем бить врага его же оружием. Короткое пехотное ружьё Манлихера ( в австрийской армии оно классифицировалось, как штуцер) также было в наличии у запасливого ротмистра.
   Иванов рассчитывал атаковать мост завтрашним утром, отбить его у неприятеля и держать не менее суток. В депеше, посланной им в штаб фронта на имя Алексеева, содержался план, в случае выполнения которого, к захваченному им мосту, в течение не более двух суток, должна была подойти сначала кавалерийская часть, а затем и пехотная дивизия. Предполагалось, что от захваченного плацдарма у моста, осадная армия начнёт концентрическое движение к внутреннему обводу Перемышльской крепости, остальные две армии, отсюда же начнут взламывать внешний периметр укреплений, чтобы взять уже весь крепостной район в железное кольцо осады. Иванов просил штаб не позднее, чем к вечеру завтрашнего дня, найти возможность сообщить ему о принятом решении, так как удержать мост более суток, с двенадцатью бойцами, ему представлялось маловозможным.
  
  
  
   АТАКА.
  
  
   Осеннее утро наступало, словно нехотя. В серой дымке, после почти абсолютной черноты ночи, постепенно, медленно стали проступать неотчетливые, размытые силуэты. Все уже были наготове. На ближних подходах к мосту своего часа ждали две штурмовые команды. Капитан с оставшейся частью людей оставался у песчаной балки, ожидая начала австрийцами строительных работ. Его расчёт был на утреннюю расслабленную усталость караульной команды моста. На то, что после напряжённого ночного ожидания нападения, часовые теперь вялы, внимание их рассеяно и притуплено, что так свойственно психике человека, выполняющего на протяжении долгого времени одну и ту же работу, связанную с максимальным сосредоточением.
   Около восьми утра ему доложили, что упряжка быков с вагонеткой начала движение от строящегося блокгауза. Следующие полчаса напряжённого ожидания через некоторое время стали казаться ему вечностью. Он не раз подносил бинокль к глазам, долго рассматривал возницу, в высокой меховой шапке, лениво постёгивающего волов, идущих рядом с повозкой разномастно одетых рабочих с лопатами на плечах. Процессия шла неторопясь, заметно не горя желанием поскорее начать работы.
   -Наверное - мобилизованные,- решил капитан. Настолько явным показалось ему нежелание этих людей трудиться. Надо сказать, отношение населения Галиции к идущей на её территории войне, давно занимало Иванова. Коренные жители этой провинции Австро-Венгрии, когда-то давно называвшейся Червонной Русью, воспринимали приход русских армий по-разному.Часть русинов, славянской народности, говорящей на близком к малороссийскому наречии, приветствовала появление здесь войск русского царя либо относилась к ним с той или иной степенью лояльности. Другие из них, много ополяченные за прошедшие века, одураченные пропагандой инспирированной австрийским генеральным штабом, вбивавшей им в головы миф о существовавших, якобы на территории нынешних малороссийских губерний некого народа - "укров", вступали в формируемые австрийцами отряды "мазепинцев". "Незалежняя Украина" - вот, что было написано на знамёнах этих предателей большой славянской семьи. Хотя само это слово: Украина - явно говорило о том, что на одном из многих русских наречий оно обозначало, лишь ОКРАИНУ древней Киевской Руси и ничего более.
   - Ничего более..., - произнёс вслух капитан и словно очнулся. Мозг контролировал окружающую обстановку независимо от мыслей, делал сразу две работы одновременно. И вот теперь, когда повозка подошла совсем близко, он оборвал рассуждения Иванова и обратил всё его внимание на насущное сейчас.
   - Началось...,- он оглядел расположившуюся рядом с ним пятёрку бойцов и сделал им знак: - Приготовились!
   По взмаху руки, они разом скатились с крутого откоса вниз и предстали пред взором остолбеневших галицийцев в тёмных свитках. Оторопь последних была полная. Стояли не двигаясь, лишь их ленивые волы, мерно пережёвывавшие свою жвачку, нарушали, чавкая, полнейшую тишину.
   Допрашивая рабочих, капитан долго не мог добиться толку, так как их наречие, включавшее много польских, мадьярских и, Бог ещё знает какого языка слов, было ему малопонятно. К счастью, почти все они неплохо объяснялись по-немецки. Выяснено было лишь следущее: караульных - четырнадцать человек.
   Иванов подумал было связать их, но, присмотревшись к вислоусым, совсем не воинственным, отчасти туповатым физиономиям, решил не делать этого.
   -Видно птицу - по полёту, добра молодца - по соплям. Эти ничего не сделают. Эти, как их быки - будут поступать, как прикажет хозяин, или тот, кто в данный момент, как им кажется, контролирует ситуацию.
   Он объяснил, что от них требуется: - Стоять в балке смирно не менее часу, а потом - куда им угодно. Кажется, поняли.
   Галичан отогнали в сторону, приказали сесть на песок в кучу, а сами стали перецеплять волов. Через несколько минут всё было готово. Рога быков теперь глядели в обратный путь, а вся команда расположилась внутри вагонетки.
   - Цоб - цобе! - Миколайчук, одевши реквизированную у возницы высокую, выделанную из бараньей шкуры "кучму", огрел вола стоящего справа, по спине хворостиной. Тот дёрнул повозку. Его товарищ с обломанным рогом, подумав, тоже сделал свой первый шаг. Вагонетка заскрипела ржавыми парами. Поехали.
   Через полчаса неспешного хода, встали взбираться на кручу. Волы засопели, потрескивая газами желудков, пошли медленнее. Слышно было, как Миколайчук участил удары по бычьим бокам, однако это была малодейственная мера. Они, как шли с черепашьей скоростью в пол-человеческого шага, так и продолжали идти, нимало не обращая внимания на энергичное подбадривание своего жестокого поводыря.
   Иванов вскоре так измаялся сидеть внутри железной гулкой коробки, что всё чаще стал вскакивать, выглядывая вперёд. Но медленно, крайне медленно приближалась их конечная станция - недостроенный блокгауз австрийцев.
   Когда, наконец, подъехали к стройке, казалось, что на них никто не обратил внимания. Возле бетоносмесительной машины суетились двое мастеровых с маслёнками в руках. Она ещё не работала, лишь из высокой чугунной трубы стоящего рядом локомобиля, связанного с машиной широким приводным ремнём, валил густой сизый дым. Только-только, видать, разводили пары. Но вот, из-за досчатой постройки вышел какой-то господин в форменном австрийском железнодорожном картузе и в упор уставился на застенчиво отворачивающегося от него Миколайчука.
   Иванов, видевший всё это через щель из вагонетки, поспешил скомандовать и, через полсекунды гусары стояли на земле, угрожая оружием донельзя удивлённому господину. Смазчики застыли возле машины, не шевелились, из опущенных неловко, длинных носов их маслёнок, потянулись липкие нити пролитого машинного масла.
   Железнодорожный чин опомнился первым и, нелепо взмахнув руками, бросился со всей мочи по направлению к караульной казарме. Его задавленный крик раздался немного позднее, когда он уже успел сделать несколько то ли прыжков, то ли шагов.
   -Не стрелять!
   -Чего уж, толку никакого, всё равно,- подумал капитан и дал команду готовиться.
   Караулка была как на ладони: кирпичного цвета фасад в три окна, ограда из колючей проволоки на невысоких столбиках, у входа в ограду - полосатая будка караульного.
   Иванов, решив быть за артиллериста, с гранатным австрийским ружьём выбрал удобную позицию и встал на одно колено. Заранее свинченные с шомполами, поставленные на удар гранатки - в руке у игравшего роль заряжающего Миколайчука, в магазин штуцера заранее вставлена пачка с холостыми.
   Капитан кивнул. Миколайчук, придерживая дуло ружья одной рукой, с усилием вогнал в ствол шомпол первой гранаты.
   -Отойди! - Иванов целился в специальный гранатный прицел сбоку ружья.
   Выстрел. Граната в щепки разнесла будку часового, оставив на её месте лишь облачко перемешанного с древесной пылью синего дыма. Могущество ружейных гранат оказалось неожиданно велико. Четыре последующих выстрела, сделанных капитаном по казарме, разбили входную дверь и вырвали окна вместе с рамами. Показалось пламя. Через пару минут караульное помещение вспыхнуло как факел. Австрийцы, находившиеся в казарме, почти не отстреливались. Те из них, кто успел выскочить, удирали к мосту. Но там они попали под огонь штурмовавшей мост команды и, вскоре рассеявшись, пропали неизвестно куда. Некоторое время в воздухе ещё звучал звонкий стрёкот мадсеновских пулемётов - этот запоздалый звук был теперь, пожалуй, и лишним. Мост был захвачен.
  
   До самого вечера капитан ревизировал предмостовые укрепления. Блокгауз был почти готов, даже двухдюймовой брони двери, похожие на корабельные своими скруглёнными боками, уже были установлены на входе и внутри. Иванов вошёл внутрь тамбура перед входом в боевую рубку. Сбоку от толстой стальной двери - незаметная с первого взгляда, небольшая бойница, низко расположенная на уровне колен среднего человека, закрывающаяся изнутри бронированной пробкой. В случае если противник сумел таки пробраться в закрытый решётчатой дверью тамбур, сидящий внутри гарнизон через эту бойницу без труда смог бы уничтожить атакующих, либо выкатив в отверстие ручную бомбу, либо просто из револьвера. Узкий коридорчик, меньше квадратной сажени, не оставлял нападавшим никаких шансов уклониться от убийственного огня. А низко расположенная амбразура позволяла достать врагов даже залёгших на самом полу.
   Капитан перешагнул порог открытой двери, ведущей в боевое отделение. Дверь эта имела механизм запирания - толстую стальную рукоятку, только изнутри. Снаружи - шершавая броня, не за что и зацепиться, чтобы открыть. Но дверь была отворена, и он ступил на бетонный пол помещения. Внутри - полутьма, свет лишь из бойниц. Он включил электрический фонарь. Теперь он хорошо мог осмотреть всё помещение, состоящее как бы из двух рукавов, в конце каждого из которых, находилась бронированная амбразура, закреплённая в бетонном теле блокгауза на огромных болтах. Гайки были величиной с большой мужской кулак.
   Возле каждой из бойниц, на маленьких секторных рельсах стоял пулемётный станок. Чугунные колёса с рукоятками, наподобие механизмов наведения артиллерийских орудий - сверху и сбоку станка. Иванов покрутил одно из колёсиков: пулемётный станок легко и бесшумно заскользил по горизонтали. Тронул другое - станина с зажимами для пулемётного тела поднялась. Это были механизмы рассеивания пулемётного огня, как по фронту, так и в глубину.
   Всё тщательно продумано здесь в боевой рубке блокгауза для ведения долгого оборонительного боя. К каждому станку подведены гуттаперчевые трубочки с водой для охлаждения пулемётов. Трубки сообщаются с большим баком, стоящим посреди помещения. С потолка свисали гофрированные рукава. Иванов, подняв голову, проследил их путь и вскоре понял, что это такое. Рукава уходили в угол помещения, где соединялись с воздушным насосом, приводимым в действие коленчатой рукоятью. При вращении за рукоять насос загудел и начал отсасывать через раструбы близкий к станкам воздух. Хитроумно сделанный механизм предназначался для удаления из замкнутого помещения пороховых газов в изобилии производимыми двумя работающими пулемётами. Ничего подобного этому блокгаузу Иванов ещё не видел, и он долго ещё шарил лучом фонаря по серым стенам, натыкаясь то тут, то там на разные инженерные диковины и непонятные несведущему человеку устройства. С некоторым недоумением обнаружил на полу железный квадратный люк, попробовав его открыть - ничего не вышло, вышел из блокгауза наружу.
   Снаружи он обошёл бетонное сооружение кругом, отмечая для себя особенности всего оборонительного участка. Заметно было, что современные укрепления создавались не вдруг и не сейчас. Давным-давно насыпанный старый люнет и сейчас охранял блокгауз с тыла. Он представлял собой земляной невысокий вал, в форме русской "П", обращённый фронтом к мосту. На незакрытом валом участке и строился сейчас бетонный блокгауз, нацеленый бойницами своих пулемётов на открытый участок местности в противоположном мосту направлении. Люнет был существенно модернизирован австрийцами. По всему его периметру красовался сейчас окоп полного профиля с пулемётными гнёздами, причём австрийцы для сооружения последних не пожалели цемента. Пулемётные ячеи были не просто отлиты в земле из бетона, а и над поверхностью были сделаны невысокие, но довольно толстые гребни из того же материала с несколькими бойницами. Над окопами, перекрывая их в нескольких местах, желтели свежими досками щиты против шрапнели. Сам блокгауз стоял на очень удобном возвышении местности, усиленном к тому же, вырытым в сторону неприятеля эскарпом. Под обстрелом его пулемётов оказывалась обширная долина до следующего поворота реки, и не было никакой возможности подойти к мосту с правого берега, как-то минуя или обойдя этот укреплённый участок.
   Капитан взобрался на крышу блокгауза, опершись о недоделанный австрийцами бетонный колпак, долго глядел в сторону далёкого Сана. Заметно темнело. Внизу, потрескивая, догорала австрийская казарма. Он прислушался: и если не обманывали его чувства, звуки канонады, там, за горизонтом, всё явственнее проступали в прозрачной тишине осеннего вечера.
  
   Хмурое утро долго собиралось, моросило редким дождём, и всё же заметно светало, несмотря на густую облачность. Подул свежий ветерок, разогнал повисшие над самым мостом чёрные тучи, и стало как-то легче на душе. Ночная тревога уступала место неизвестно откуда взявшейся надежде.
   Утро застало капитана Иванова на железнодорожном виадуке, где подрывная команда укладывала последние пуды пироксилина. Мало в душе надеясь, что его послание дойдёт до командования фронта вовремя, а если и дойдёт, то будет поддержан его план, он решил на всякий случай минировать мост, чтобы быть готовым к любому повороту событий. Австрийцы со вчерашнего дня никак себя не проявляли. Ни вчера вечером, ни ночью не было заметно никакой активности их разведки. Это его и настораживало. Если бы не тот факт, что всякое передвижение по магистрали со вчерашнего вечера было прекращено, можно было думать, что австрийцы, и не догадываются о взятии моста русскими.
   Иванов, подумав, выдвинул для себя лишь одну версию: австрийское командование, наверняка получив различные сведения от оставшихся в живых охранников виадука и от отпущенных им рабочих, сейчас ломает голову, пытаясь выправить ситуацию. Видимо думая, что мост, так или иначе для них потерян и русские если и не взрывают его, то только для того, чтобы разрушить вместе с каким-нибудь воинским эшелоном, поэтому и медлят.
   Решив в любом случае держать мост до ночи, Иванов выстраивал в голове различные планы обороны захваченного плацдарма имеющимися у него малыми силами. А силы эти требовалось распределить так, чтобы и с фронта (со стороны блокгауза) и с тыла - виадука можно было хотя бы отбить противника, если он попытается с налёту ворваться на утраченные позиции. О том, чтобы выдержать хоть какое-то длительное время правильную осаду не могло быть и речи.
   -Если бы пару-тройку " Максимов", да не иметь нужды в боезапасе! Поставив их в бетонный каземат можно было не подпускать австрийцев и на версту сколь угодно долго,- вздыхал капитан.
  
  
  
  
   ГРИФ, ОН ЖЕ "ПАРСЕВАЛЬ 2"
   Едва слышимый звук, похожий на жужжание крупного насекомого, отвлёк его от тяжких раздумий. Он доносился переливами с западной стороны. Капитан повернулся, устремив взгляд вдоль бегущего к Перемышлю железнодорожного полотна. Низко, почти над самой дорогой висела маленькая тёмная точка, звук доносился оттуда.
   Через некоторое время стало заметно, что странный объект приближается. Гудение нарастало. Иванов следил за ним в бинокль, и ему теперь было видно, что над железной дорогой движется какой-то летательный аппарат. Летел он очень медленно. Наблюдая за ним в течение пяти минут, капитан решил, что летящий предмет не мог быть аэропланом, слишком мала была его скорость.
   -Тогда - что это? Управляемый аэростат?
   У австрийцев, как он знал, была лишь пара старых дирижаблей германской постройки, которые у них не летали.
   - Может быть немцы? У тех - целый воздушный флот. Весь сентябрь они с большой высоты бомбят Варшаву. Ночью нагоняют жути на обывателей, освещая город лучами прожекторов с небес. Недавно один из цепеллинов был подбит, упал недалеко от Варшавы, его экипаж в тридцать человек пленён, а останки огромного алюминиевого чудовища демонстрируются теперь в Петербурге на Манеже. Но для цепеллина приближающийся аэростат (а это был именно дирижабль - Иванов теперь ясно это видел) был слишком невелик, да и летел он очень медленно. Германские с жёстким металлическим каркасом управляемые аэростаты почти не уступают в скорости аэропланам - до ста вёрст в час летят. А этот еле тащится над железным полотном, при этом подвывая, как побитая собака.
   Он опустил бинокль. Время встретить воздушного врага было достаточно. Капитан приказал двум гусарам с ружьями-пулемётами занять позиции в окопах люнета, остальным, на всякий случай, укрыться в каземате блокгауза. Сам он, встав под защитой противошрапнельного щита в окопе, стал ожидать приближения летающей машины.
   Прошло минут десять. Дирижабль подобрался к мосту уже настолько близко, что Иванов при помощи бинокля смог разглядеть его достаточно хорошо. Под тем углом, с которого он наблюдал за продвижением воздушного корабля, ему был уже отлично виден его профиль, правда, в несколько смещённом боковом ракурсе. И этот ни на что не похожий, необычный профиль дирижабля был ему до странности знаком.
   Прежде он отметил, что аппарат принадлежал к типу мягких, безкаркасных управляемых аэростатов. Это было видно по форме безвольно опущенного к земле носа, по длинным троссовым подвесам платформы короткой, почти квадратной гондолы. Капитан подумал, что где-то он уже видел подобный корабль.
   На вооружении воздушного флота России перед войной было 15 дирижаблей
   производства семи как иностранных, преимущественно французских, так и отечественных
   фирм. А
   этот воздушный аппарат был похож на "Парсеваль" немецкой фирмы
   "Люфтфарцейг". Два таких дирижабля Россия приобрела у Германии ещё задолго до
   войны. И один из них - Парсеваль-2, переименованный потом в "Гриф", Иванову в 13-м
   году пришлось наблюдать на манёврах Киевского военного округа в Бердичеве, где тот и
   имел свою дислокацию в построенном специально эллинге
  
  
   .
   -Да это он и есть!- капитан теперь ясно видел, нанесённую славянской вязью на борту гондолы аршинную надпись.- Каким ветром их сюда занесло? Неужели нас ищут? Если так, то - дошёл, доскакал отчаянный гусар! Ах, какой молодец Панаев! - Иванов, уже ничего не опасаясь, выскочил на бруствер.
   Он взобрался на крышу блокгауза и, сорвав с головы фуражку, отчаянно замахал ею, стараясь привлечь внимание экипажа корабля. Дирижабль подплыл уже совсем близко - не больше трёхсот саженей отделяли его от укреплений.
   Его заметили. Иванов увидел какое-то движение в гондоле. В открытой части кабины, возле стеклянного ветрового козырька показалась голова пилота в кожаном яйцеобразном шлёме, блеснули огромные очки-консервы. В приветственном жесте два раза опустилась и поднялась рука в перчатке.
   Скорость корабля заметно упала - он еле-еле двигался, скорее по инерции, мотор его чуть слышно бормотал. Нос дирижабля стал медленно поворачивать по направлению к укреплениям, хорошо было заметно, как встало поперёк оси корабля, огромное перо руля направления на хвосте. Он стал подходить к блокгаузу. С гондолы что-то крикнули, Иванов не понял, но потом, когда с "Грифа" стали спускать гайдроп с маленьким, причудливой формы якорем, стало ясно, что воздухоплаватели просят помочь причалить.
   Капитан крикнул своих и, вскоре дирижабль был привязан в несколько концов и со всех сторон. Удивительные его винты, принимающие свою форму только за счёт центробежной силы вращения, хитроумно изготовленные немцами из кусков материи с вшитыми по краю лопасти металлическими тросиками с грузами, остановились и повисли, как мокрые тряпочки. Иванов ещё в 13-м году, осматривая "Гриф" в эллинге, обратил внимание на эту изощрённую конструкцию движителя воздушного корабля, не применявшуюся никем и никогда до инженеров "Люфтфарцейга". И вот сейчас: эти повисшие винты напомнили ему, что он видит этот дирижабль не впервые.
   С гондолы свесили верёвочную лестницу. Аэронавт в кожаных бриджах и такой же куртке быстро заскользил вниз по бамбуковым ступеням. Он прыжком соскочил с последней перекладины и предстал перед капитаном.
   -Батюшки! У "Грифа" всё тот же командир - капитан .....Какими судьбами - развёл руки Иванов.
   -Здравствуйте, здравствуйте. Вот пролетали мимо... Удивлены? Если серьёзно, то мы почтальоны. Вам письмо. Занесло же вас - не один аэроплан не взялся вам послание доставить, боятся, что на обратную дорогу бензина не хватит. Вот и пригодился старик "Парсеваль". Мы уж думали, что всю войну у себя в Бердичеве просидим, у нас и водород уже почти весь вышел из оболочки, висели в эллинге на верёвках подвязаные, как корова весной. Позавчера утром команда на вылет поступила, а труб с газом - наличие отсутствия. Хорошо, что в воздухоплавательной роте ещё два аэростата наблюдения имеется - перекачали из них. С бензином - такая же петрушка. Первосортный бензин только в аптеках. Бердичев - город еврейский, можно сказать столица семитов в Малороссии. У нас прапорщик в роте служит из местных, он нас и выручил. В синагоге кликнул клич, воззвал, так сказать, к патриотическим чувствам. Что вы думаете? К обеду весь запас провизоров был у нас! Мы и полетели! Во Львове взяли вам пакет. Ну, нас там ещё попросили посмотреть, чем дышит Перемышль. Так что мы к вам - с разведки.
   Иванов слушал командира "Грифа" в пол-уха. Он, разорвав серый конверт, не один раз уже пробежал всё послание и не понимал ничего.
   - Кому в штабе попал его план? Какой-то штабной чинуша предлагал Иванову действовать на своё усмотрение. Сообщалось лишь, что форсирование Сана из-за его разлива и выпавших осадков задерживается. Неужели доклад не попал к Алексееву? И что теперь делать? Получалось, что кто-то в штабе умыл руки.
   -Капитан, вы пролетали над Саном. Скажите, не заметили каких либо признаков подготовки переправы с нашей стороны?
   -Я Барег пролетал, там действительно видно - сапёры копошатся, весь левый берег в плотах и понтонах. Может быть уже - скоро.
   Иванов задумался: - Вот, что капитан, отвезите от меня весточку во Львов, добейтесь, прошу вас, чтобы она попала в руки командования фронта. Я здесь буду держаться, сколько удастся, так им и скажите. Мост взрывать не буду - пускай спешат. И ещё: капитан, у вас пулемёт есть?
   - Только - "мадсен".
   - Отдадите?
   -Забирайте. Сейчас прикажу спустить.
   Иванов, открыв полевую книжку, быстро набросал несколько слов.
   -Вот. Улетайте.
   -Желаю вам удачи, капитан.
   -Взаимно.
   Мотор "Грифа" долго не заводился, дымил и ожесточённо чихал. Наконец, заревел неожиданно сильно, пропеллеры превратились из безвольно висящего тряпья в два тёмно-прозрачных круга. По площадке возле блокгауза замело пыльной вьюгой. Повернув свой нос на юго-восток, аэростат медленно набирал высоту. Серое провисшее его брюхо было испещрено множеством заплат.
   - Долетит? - подумал Иванов с какой-то внезапной тоской, глядя на уплывающий вбок допотопный аппарат.
   Тот, однако, выправился, взял курс и, отчаянно дымя двигателем, пополз, надрываясь протяжным воем.
   ВЗАПЕРТИ.
  
   Глухой, тяжкий удар в который раз уже, через бетонные стены прошёл сквозь Иванова, заставив непроизвольно сжаться, и оставил в теле ощущение тысяч вонзившихся остреньких игл. От каждого попадания шестидюймовой бомбы, с пола каземата поднималось облако цементной мелкой пыли, и тогда трое последних защитника блокгауза переставали видеть, чихали, пытаясь дышать сквозь рукава гимнастёрок. Затем, когда пыль оседала, широко открыв рты, жадно хватали воздух, молча смотрели друг на друга измученными, красными глазами.
   Капитан подкрался к левой амбразуре, осторожно выглянул: картинка вся та же - серая туша блиндированного вагона в двухстах саженях, на самом краю его платформы на тумбе - длинноствольная морская пушка. Тёмный глаз её ствола медленно двинулся в сторону, нащупывая место для очередного удара. Вспышка. В амбразуру справа с рёвом и свистом влетела чёрная дымная струя и стала растекаться по потолку удушливым горячим облаком. Отвратительный, вызвавший у Иванова приступ тошноты, запах фенола заполнил тесное пространство каземата.
  
  
   - Мелинит. По-английски - лиддит, по-японски - шимозой начиняют свои морские снаряды австрийцы. Сами они называют его - экразит. Попадёт поближе - сгорим все, к чёртовой матери.
   Он устало посмотрел на зашедшегося в кашле Миколайчука. Вестовой корчился на полу, тщетно пытаясь освободить лёгкие от едкой химической дряни.
   - Патроны ещё есть?
   - Две обоймы осталось, ваше благородие,- зашарил в патронной сумке, лежащий у бронированной двери с револьвером наготове маленький светлоусый гусар.
   - Кидай сюда.
   Подсумок вместе с поясом зашуршал по пыльному бетонному полу.
   Иванов, перебегая от одной бойницы к другой, лихорадочно искал удобную позицию. Решив, что слева всё-таки лучше, начал прилаживать драгунку на пулемётный станок. Закрепив её барашками винтов, подогнал станок к амбразуре. Он удовлетворённо хмыкнул, любуясь работой: - Теперь винтовка жёстко соединена с точным механизмом наводки, и на таком расстоянии легко можно было попасть и в спичечный коробок.
   Капитан ещё раз заглянул в отверстие амбразуры: пушка молчала. Австрийцы из открытой двери броневагона подтаскивали на площадку к орудию тяжёлые серые ящики.
   - Э, да у вас снаряды закончились. Вовремя!
   Теперь хомутик прицельной рамки - на шестьсот шагов. Он крутил колесо горизонтальной наводки, прицеливаясь точно в середину поставленных друг на друга ящиков.
   Снаряды взорвались лишь на четвёртом выстреле. Качнулись бетонные стены от страшного толчка. Иванов, оказавшись на полу, на четвереньках подполз к бойнице: бронированный вагон горел. Сорванная взрывом пушка, уткнувшись хоботом ствола в железнодорожную насыпь, бороздила обочину дороги вслед за давшим задний ход локомотивом.
   - Крутов! - шевельнулся маленький человек, лежащий у входа.
   - Выгляни наружу. Осторожно только!
   Гусар повернул рукоятку запора, опасливо высунул нос наружу.
   - Вроде нет никого, - произнёс он скорее самому себе и быстро выскочил за порог, не прикрывая двери.
   Через полминуты - частые револьверные выстрелы, как будто велосипедист отстреливался из "велодога"* от стаи бродячих собак.
   Крутов ворвался в каземат, как ошпаренный, с выпученными глазами, быстро прихлопнул дверь.
   - Рядом австрияки! Как тараканов!
   В дверь глухо ударили несколько раз, потом примолкли.
   - Кажется, всё. Враг - у порога. Сопротивление маленького гарнизона крепости у моста сломлено. В живых, похоже, только мы трое, а осадная армия так и не подошла. Обороняться по большому счёту нечем. С десяток патронов на всех. Хорошо до амбразур австрийцы пока не добрались - под ними полуторасаженный эскарп. И, что теперь? - задал капитан вопрос в пустоту. Сдаваться?
   Он слышал, как возились австрийцы за бронированной дверью, устало кривил в насмешливой улыбке тонкие губы. Еле слышное шуршание в тамбуре за дверью напоминало возню крыс. Невыносимо было: вот так сидеть, слушать и ждать.- Чего? Пока они подтащат заряд и ...
   - Миколайчук, посмотри - в ящике у ротмистра ничего не осталось?
   - Вот тут что-то...
   -Неси к свету.
   В обеих ладонях, осторожно, как величайшую ценность, вестовой поднёс к амбразуре двухфунтовую, плоскую, как тарелка, бомбу Нобеля. Сбоку, состоящего из двух половинок диска - заклеенное вощёной бумажкой окошечко. Иванов надорвал бумагу: в отверстии - свёрнутый двухдюймовый кусок бикфордова шнура с обмазанным спичечным фосфором кончиком.
   План был таков: бомбой взорвать австрийцев в тамбуре у входа в каземат, а затем, воспользовавшись произведённой взрывом неразберихой попытаться вырваться из блокгауза. Больше капитану в голову ничего не приходило.
   Пригодилась низко расположенная над полом противоштурмовая амбразура: броневая пробка на четверть секунды открылась, затем прихлопнулась вновь, проглотив шипящий, выдающий струю искр из своего чрева, снаряд.
   Глухой удар за стеной. Подпрыгнул и опустился бетонный пол, ходуном заиграли тяжёлые серые стены.
   Сейчас же они бросились открывать стальную дверь выхода, но тщетно: рукоятка запора, несмотря на все усилия и удары прикладов, не поддавалась. Взрыв оказался слишком силён - дверь заклинило. Мышеловка захлопнулась.
   Капитан, прислонившись спиной к шершавой стене, сидел на пулемётном станке у амбразуры, пытаясь хоть что-нибудь услышать в открытую броневую заслонку. Но - тихо. Сами собой смежились веки. В полудрёме отяжелевший мозг восстанавливал одну за другой картины двухдневной осады.
  
  
  
  
  
   После отлёта "Грифа" Иванов приказал готовиться к долгой обороне. Сил и средств было крайне мало: чуть больше десятка бойцов, включая его самого, три ружья- пулемёта, десять драгунских винтовок. Около трёх сотен патронов на ружьё, немного ручных бомб. Такового боезапаса могло хватить с натягом лишь на сутки интенсивного огневого боя и капитан, собрав совет из старых опытных гусар-подрывников, приказал им думать.
   Решили: так, как мост теперь взрывать нет необходимости, то взрывчатку - двадцать пудов пироксилина, можно употребить с пользой. Предложили соорудить пару камнемётов, за неимением тяжёлого вооружения. Эти сапёрные устройства, сходные с фугасами, с успехом уже неоднократно применялись против пехотных колонн противника в ходе начавшейся войны и имели эффект.
   Камнемёт представлял собой отрытую в земле наклонную яму, на дно которой помещалось большое количество взрывчатого вещества. На взрывчатку укладывался деревянный щит, сверху он засыпался камнями. При взрыве поднималась туча камней и буквально сметала плотный строй противника не хуже артиллерии. В сущности, камнемёт - это такая большая картечная пушка. Только материал ствола не сталь, бронза или чугун, а земля. Пыж - деревянный щит, а картечные пули заменяет каменный дроб.
   Решили поставить камнемёты на самых опасных направлениях: один вдоль железнодорожного полотна ведущего к Перемышлю, с противоположной стороны насыпи, закрытой от обстрела. Укрывшисьсь за ней, противник мог бы подойти к укреплениям с тыла. Другой, после долгих раздумий, решили сделать кинжального огня, последним средством обороны против прорвавшихся через люнет в тыл блокгауза. И отрыть его у входа бетонного укрепления.
   Битого камня, употреблявшегося австрийцами для изготовления бетона было более, чем в достатке, доски для щитов - тоже. Поэтому приступили к отрывке наклонных шурфов немедленно. Вечером всё было готово: вдоль железнодорожного полотна сделали камнемёт большей мощности, заложив две трети имеющегося пироксилина. Туда же, в отрытый земляной ствол снарядили около вагонетки дроблёного булыжника.
   Камнемёт поменьше приготовили на вершине засыпанного землёй блокгауза. Шурф отрыли с наклоном вниз. При взрыве он должен был выстрелить во двор, образованный П-образным люнетом и тыльной стороной бетонного укрепления. Детонационные провода от камнемётов подвели, замаскировав, к недостроенному австрийцами бетонному куполу находившемуся на крыше блокгауза, где капитан решил устроить наблюдательный пункт и центр всей обороны.
   Утро наступило стрёкотом авиационного мотора в небе. Иванов выбежал из блокгауза, где провёл ночь, едва продрав глаза. Уставился в серое небо.
   - Может быть - это весточка от своих, уже форсировавших Сан?
   Рёв мотора был всё ближе, но самого аэроплана не видно. Серая тень мелькнула из-за спины капитана, как молния. Самолёт пронёсся совсем низко, ударив воздушной волной, круто стал забирать вверх, превратившись через мгновение в черный крест, висящий на пухлой груди облака.
   Не наш, - Иванов засомневался, но когда аэроплан повернулся, делая круг, он убедился: австрийский - "Таубе".
   Он делал круг, когда его обстреляли из " мадсена" с одного из постов у моста. Капитан крикнул, чтоб не расходовали патроны зря - попасть в несущийся со скоростью больше ста вёрст в час "Таубе", почти невозможно.
   Аэроплан проскользил над мостом в направлении блокгауза. Под его брюхом внезапно появилось что-то. Неопределённо - серое, похожее на пчелиный рой маленькое облачко. Стремительно разрастаясь, оно быстро понеслось к земле.
   Расслышав тоненькое пугающее посвистывание, Иванов едва успел прыгнуть в окоп под защиту противошрапнельного настила.
   Вовремя: по щиту глухо пробарабанило, прошипело рядом в окопе. Он поднял голову. Сосновые доски настила ощетинились кое-где свежими жёлтыми щепками. Из сколов торчали блестящие острые кончики, словно нерадивый плотник забыл загнуть пробитые гвозди.
   "Таубе", провожаемый, несмотря на приказ, частой стрельбой, скрылся за кромкой леса. Капитан выбрался наверх окопа и ходил теперь по настилу, пытаясь носком сапога выковырять застрявшие в щите свинцовые стрелки - флешетты. Ему удалось после значительных усилий выдернуть одну. Она была четырёхдюймовой длины, остро заточенная, снабжённая вертушкой-стабилизатором, само тело иглы не толще двух линий*. Стрелки производили несерьёзное впечатление - отлично сделанная, блестящая игрушка. Но такая штучка, как он слышал, запросто пробивала всадника вместе с лошадью, пущенная со значительной высоты. Немцы широко применяли флешетты на западном фронте против французов. Вот и австрийцы восприняли опыт своего союзника.
   Иванов, покрутив стреловидный снарядик в руках, положил его в нагрудный карман. На память.
   Через полчаса прибежал из леса раненый коновод с нерадостным сообщением.
   "Таубе" атаковал пасшихся на поляне лошадей, засыпав стрелками. Несколько из них были поражены настолько сильно, что упали и издохли тут же на поляне. Остальные, израненные, разбежались по лесу и коновод с пробитым стрелкой плечом не смог их собрать. Потеря лошадей означала, что теперь уже нет возможности быстро уйти и придётся стоять здесь до конца, ожидая осадные армии Брусилова.
   К полудню со стороны Перемышля были замечены всадники. Австрийский разъезд осторожно пробирался вдоль железнодорожной линии, скрываясь за крутой насыпью путей. Замеченных давно, их подпустили ближе, чем на полверсты и обстреляли. Австрийцы, не ввязываясь в перестрелку, тут же растворились в ближайших зарослях ракитника.
   Иванов понял, что это была разведка боем, и скоро прибудут главные австрийские силы, отдал приказ готовиться.
   Ещё вчера, будучи уверенным, что австрийцы будут наступать вдоль железнодорожных путей, он приказал оборудовать две позиции для фланкирующего пулемётного огня, замаскировать их. С тем, чтобы в нужный критический момент боя перекрёстно ударить по флангам противника.
   И вот сейчас, по два человека уже зашагали на расположенные друг от друга в полуверсте позиции. Каждая двойка имела при себе ружьё-пулемёт, по четыре магазина к нему, мешочек трёхлинейных патронов в россыпи, винтовку. Капитан, определив им сектора обстрела и договорившись о сигналах, сейчас смотрел в спины шагающей в колонне и даже в ногу четвёрке солдат, и странное чувство охватывало его душу. Как будто эту картину он уже видел, и увидит ещё не раз: уходящих к начинающему гореть вечерней зарёй горизонту бойцов, которым уже никогда не суждено вернуться...
  
   Через полчаса дозорные донесли: - австрийская пехотная колонна осторожно двигается с тыльной стороны насыпи. Их около роты, с кавалеристами. Конницы - до эскадрона. Расстояние до австрийского головного дозора - полторы версты.
   Иванов дал отмашку: - все по местам!
   Гусары спешно попрыгали в окопы люнета, стоявшего фронтом к железнодорожной насыпи. Лязгнули затворы. Со звяканьем полетели наземь освобождённые от патронного бремени жестянки обойм.
   Иванов некоторое время смотрел на сосредоточенных гусар, готовившихся к бою: - Ни тени сомнения в лицах. Присели у бетонных амбразур, зарядили ружья, поставили прицел. С привычной уже за два месяца войны готовностью умереть. Иностранцы назвали бы это русским фатализмом. Но фаталистом у нас был лишь один Печорин, да и тот, пожалуй, выдуман из головы...
   Протяжный условленный свист с передового поста означал, что австрийцы уже близко и вошли в зону поражения фугаса. Капитан со своего наблюдательного поста в куполе над блокгаузом, как ни старался, не смог обнаружить ничего подозрительного на той стороне железной дороги, но ему не виден склон насыпи на противоположной стороне. Сигнал означал, что австрийцы именно там.
   -Давай, - кивнул он гусару-подрывнику, сидящему вместе с ним в бетонной будке.
   Тот чиркнул тёркой по прижатой к косому срезу бикфордова шнура спичке. Шнур зашипел и выплюнул тонкую струю дымного пламени, мигом дошёл до запала, присоединённого к детанационному проводу. Ахнуло страшно за насыпью. Синий дым пеленою заволок всё железнодорожное полотно. Крики раненых австрийцев. Сразу же затрещали очереди "мадсенов". С минуту они поливали, почти не переставая. Закончили, когда расстреляли все свои магазины.
   Дым рассеялся. Стало совсем тихо. Переждав минуты три, Иванов спустился с купола и двинулся через люнет к железной дороге. Выглянул осторожно за бугор железнодорожной насыпи. На той стороне, в пятидесяти саженях в сторону Перемышля - засыпанные камнями и землёй лежали около двух десятков тел в серых мундирах - австрийские пехотинцы.
   Он смотрел вдоль железной дороги: оставшиеся в живых враги удрали достаточно далеко - их силуэты еле видны, и бегущие в конце - вот-вот скроются за поворотом дороги. Начинало темнеть.
  
   Австрийцы ушли и до следующего утра не подавали никаких признаков своего присутствия. А около девяти утра загудели рельсы со стороны Перемышля, через некоторое время из-за поворота дороги выскочил паровоз с прицепленными спереди и сзади двумя блиндированными вагонами. На носу головного вагона находилась крупного калибра, длинноствольная, похожая на морскую, пушка. Задний вагон весь ощетинился пулемётными стволами в бронированных кожухах, которые сразу же начали обстрел ближайших к дороге зарослей кустарника. Полетели сбитые пулями ветки. Австрийские пулемёты буквально выкашивали кусты, видимо, стараясь обезопасить себя от попыток подрыва пути.
   Бронепоезд затормозил в полуверсте от моста. Его пушка стала бить по укреплениям. Пристрелялись они быстро, и вскоре крупнокалиберные морские бомбы стали ложиться совсем рядом. Ударившись о блиндаж или в бетонный козырёк окопа, бомба подскакивала на несколько сажень и разрывалась с оглушительным кряканьем. Масса чёрного дыма, в центре - красное пламя и чёрное дымовое кольцо, которое, закручиваясь, долго подымается вверх...
   После нескольких залпов, паровоз, окутавшись, паром, резко дал вперёд, буксуя огромными колёсами. Продвинулся к блокгаузу на десяток саженей и вновь встал, опять заговорила пушка. Это была новая тактика австрийцев.
   Иванов видел, как под защитой бронированных вагонов, вдоль насыпи пробиралось несколько десятков австрийских пехотинцев. Замысел врага был ясен: под защитой броневагонов продвинуться к блокгаузу, как можно ближе, и, выйдя на прямую атаки, одним броском овладеть укреплением. Угроза была смертельна, и ничего противопоставить ей не было возможности. Снаряды методично разрушали люнет, и уже через несколько минут, земляное укрепление перестало существовать, как таковое. Защищавшие окопы гусары - двое оставшихся в живых, вместе с капитаном закрылись в бетонном чреве блокгауза. И вот теперь, похоже, наступал их черёд.
  
   Капитан с трудом открыл набрякшие веки. Муторное, сонное безразличие с трудом отпускало. В глубине его сознания едва теплилась смутная надежда.
   - Все-таки надо что-то делать. Думай! - приказал он не желающему просыпаться мозгу.
   - Сегодня ты умрёшь, - как будто ответил тот, и безразличие вновь накатило волной...
   Он встал и медленно побрёл к заклиненной стальной двери. Обходя водяной бак для охлаждения пулемётов, Иванов задел каблуком обо что-то. Под ногой - квадратный кусок железа, зачем-то привинченный болтами к бетонному полу. Капитан вспомнил, что видел его двое суток назад, когда впервые осматривал каземат. Он впечатал каблук в середину железного квадрата, прислушался к звуку. Встал на колено, достав наган из кобуры, несколько раз ударил рукояткой. Звук был такой, как будто под железом - пусто.
   -Чем бы вывинтить болты?
   Следовало торопиться. Снаружи через бронированную дверь опять доносилась невнятная возня австрийцев. Звякнуло в железной трубе под перископ (самого перископа не было), тесное помещение каземата наполнил резкий запах. Из трубы закапала густая чёрная жидкость, сначала каплями, потом тонкой струйкой, затем всё сильнее.
   - Нефть. Австрийцы решили нас сжечь. Черпают топливо из бака паровой машины, обозлились. Сейчас бросят спичку.
   Втроём они суетились вокруг трубы, не зная, что предпринять. Наконец, догадались: забили отверстие сорванными с тел рубахами.
   - Всё. Теперь - как открыть крышку люка?
   В трубе загудела, разгораясь, подожжённая нефть.
  
  
   Командующий осадными армиями Брусилов решается на штурм Перемышля лишь 7-го октября. Штурм закончился неудачей, повторить его ввиду подхода австрийцев, не было времени.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   40
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"