В доме, где обитают люди, где время измеряется количеством привычных завершённых дел, а пространство приобретает чётко выверенную географию маршрута их выполнения, вещи становятся частью такого вот микрокосма и начинают жить в прочном симбиозе, имея равные с людьми права на жизнь и место под солнцем. Это уже аксиома, а потому глупо оправдываться, почему трудно выкинуть оккупировавший лоджию дряхлый холодильник или очистить шкаф от нежелательных элементов.
Помещение нежилое, казённое, напротив, почему-то считается неспособным зачать в себе жизнь. Якобы контингент там меняется одинаково быстро, будь то мебель, оргтехника или наёмные работники. Якобы невозможно пустить корни в казённый линолеум, невозможно зацепиться ростками за крашеные стены, а пищевая цепь ограничена мусорной корзиной.
Вальтер устроился на работу полностью свободным от подобных предрассудков. Он понимал, что человеческая популяция представлена в этом магазинчике очень скудно: владелец и по совместительству директор и бухгалтер, он сам - Вальтер - и его сменщик, тоже студент - Майк. Студент-очник, поэтому график Вальтера зависел от расписания Майка. С последним он общался на уровне "пост сдал - пост принял". С работодателем - по принципу "кассу сдал - кассу принял". И ничуть не тяготился, потому что по натуре был одиночкой, в стайном инстинкте ему было отказано. Зато быстро сдружился с основным видом - книгами. Они не боялись оказываться на его столе в открытом виде и позволяли подолгу себя читать. Вальтер быстро разобрался, что есть книги-растения, книги-животные, книги-паразиты и книги-доноры... Одни цветут под солнцем мысли, другие плодоносят, третьи ускользают от охотника, четвёртые дружелюбно ластятся, пятые кормятся временем и эмоциями, шестые питают читателей сами, седьмые при этом ядовиты. Прекрасные как розы, вечные как секвойя, повторяющие то, что слышат от людей, подобно попугаям, независимые, подобно кошачьим, книги-однодневки, книги-долгожители, влекомые ли циклической миграцией из рук в руки, с трудом ли пускающие корни у нового владельца - существа эти живее их создателей, и ими трудно управлять. Не всякий разберёт, дана ему проекция Эдема, или заброшенный, но пышный сад, или враждебная чаща, иль ботанический вертоград, созданный для просвещения.
Вальтер возделывал этот сад с удовольствием и часто впускал сюда посетителей: кого-то - посмотреть, кого-то - прикормить с руки, кого-то - за свежими саженцами.
Понять, сколь трудно поддерживать в гармонии этот хрупкий биоценоз, мог только настоящий биолог. И Бен Фергюссон - тот самый, которого уличили в гипнотических пассах, был частым гостем в книжном магазине.
Сегодня он отчаянно боролся со сном и ерошил волосы:
- Слушай, тут такая ерунда... Дурь какая-то... Короче, слушай.
В ноябрьский день, когда в окно видна лишь пустота, что знаменует: на улице нечего делать, не грех было и посидеть за чашкой кофе.
- Короче, дали нам добро на эксгумацию. Наконец-то. Привезли. Разложили мы всех четверых, перебрали по косточке. ДНК, биология, биохимия, все дела...
- Угу.
- Колупались с каждым хрящиком. Анализы сделали. Посмотрели. За голову схватились...
...Марина так прямо и сказала:
- Ну и что делать нам с этой мозаикой?
- Пазл, блин, - соглашается Стейси.
- Может, патологоанатомов дождёмся? - Джею как будто не хотелось уйти пораньше.
- До ночной смены здесь торчать?
- Сейчас уже ночная смена.
- Значит, опаздывают?
- Ну никакой дисциплины.
- Вот и я говорю.
- Девочки, может по пиву? - предлагает Бен.
- Ага, чтобы потом в глазах двоилось. Вернёшься, а их восемь...
- Жуть, - соглашается Джей.
- Ладно. Всё, - русская демонстративно снимает перчатки и берёт из-под настольной лампы внушительную папку. - Кости пронумерованы?
- Ну да.
Джей неуверенно присоединяется к просмотру отчёта:
- Пронумерованы... У каждого заново...
- Ну, бля, бардак. А говорят, у НАС беспорядок.
Марина взмахнула руками, заставив остальных отстраниться: получить папкой с металлическими скобами не хотелось.
Стейси сдвинула маску на подбородок и заправила выбившийся локон под шапочку.
- Попробуем по логике. Кто у нас самый высокий - Эдвард?
- Так у нас не с берцовыми непонятки.
- Как будто сколиоз на рост не влияет. Ты как будто мед за три мили обходил.
Джей задумчиво обошёл четыре стола:
- Да они после МРТ все какие-то... неровные...
- Нет. Мне одно интересно! - Стейсино сопрано даёт такое эхо, что позавидовал бы любой Стивен Кинг. - Кто?! Как?! Когда?! Мог?! Перепутать?! Кости?! Ну не могильщики же!
- Миссис Говард, оставьте свой перфекционизм. Давайте работать с тем, что имеем.
- И что вы предлагаете, коллега?
Бен почесал затылок - и замер.
- Точно. Марина, вы же делали замеры черепной коробки.
- Ну.
- По ним и сверять будем.
- Это мы с черепами определились. Допустим, - уточнил Джей. - А дальше?
- А дальше - квест, - вздохнула госпожа Санаева. - Называется "Собери мужика".
- Если бы только одного... - мечтательно приобняла её за плечи Стейси.
- Вот и хрен-то...
- Две некрофилки, - сплюнул Бен. - Всё. Оставляем вас наедине. Вшестером. Я хочу кофе, пива и спать.
- Ложись, - хихикнул Джей. - Мы тя посторожим.
- И измерим, - подхватила Стейси.
Четверо живых в ворчании столпились вокруг кофеварки и по очереди оборачивались на четверых мёртвых.
- Стойте, - резко сказала Марина - как будто кто-то из присутствующих осмеливался бежать. - Если кривая спина - не более чем легенда, то разрыв сухожилия мы фиксировали...
- Ага. У троих. Два рубца на запястье у Эдварда. Травма обеих локтевых у Генриха.
- Бедный Генрих...
- Кстати, я читала...
- Что?
- "Бедного Генриха".
- Это правда, что с него "Красавицу и чудовище" потом списали?
Слово за слово, разговор зашёл об искусстве. Голубоватое мерцание светильников в прохладном зале напомнило атмосферу музея. Джей вспомнил поход в Лувр...
- Да. О портретах, - вернулась в русло Стейси. - Ричарда ведь на всех портретах по-разному изображали. Самый ранний - сразу по возвращении из Бургундии - кстати, флорентийцев по манере напоминает - хотя художник неизвестен...
- Шла бы ты в искусствоведы.
- Поздняк метаться... Вот там он - с идеально ровными плечами. Портрет семьдесят седьмого года - там всё тщательно плащом замаскировано. И не поймёшь. А восемьдесят третьего - после коронации написан - снова всё ровно...
- Можно подумать, художник изобразил бы как есть... Схлопотал бы...
- А руки везде на груди скрещены. Так, что левая спрятана.
- На последнем портрете не спрятана, - тряхнул головой Бен. - Там он левой рукой надевает на правый мизинец перстень...
- Да? Может, копия? Другая версия?
- Ну не знаю.
- А я слышала, это вообще после его смерти портрет был написан...
- Который? С перстнем?
- Ну да...
Дискуссия оборвалась: все дружно вздрогнули от звука шагов.
- Всё. Вольно. По домам, - первым опомнился Джей.
- А завтра - снова...
- Только умоляю: пронумеруйте по-нормальному!
- Ну всё...
- Хотите, на колени встану?
- Это ж всё заново проверять...
- Кстати, вы в курсе, что у нас на четверых пять коленных чашечек?
- У нас?
- Ну вы поняли.
- Вот им и скажи. Пусть сами разбираются. Устала - не могу.
Генетик, химик, антрополог и судмедэксперт переоделись в гражданское и вышли через лаборантскую под скрип соседней двери. Ночная смена наведёт порядок. Шаги рассеялись по залу, четыре голоса завели тихий разговор. Четверо на четверо.
У распахнутой дверцы "Хонды" Бен собрался позвонить жене - и долго шарил по пустому карману.
Придётся возвращаться.
Свет в лаборантской почему-то не включили. На столе голубел квадрат от смежного окна. На границе света и тьмы блеснул экран телефона - Бен обнаружил его почти сразу. И по инерции посмотрел в окно.
Четверо мужчин стояли тесным кружком между столами и темпераментно беседовали, ярким пятном выделяясь среди общего монохрома...
Красное, чёрное, тёмно-зелёное...
Какого чёрта?
Он прислушался:
- Где ещё два ребра?
- Понятия не имеем.
- Признавайтесь.
- Спросите у здешних работников, сударь.
- Объясняться перед батраками? Благодарю покорно.
- Вы всегда были высокомерны, Ричмонд, - улыбнулся белокожий брюнет в чёрно-красном.
- Меня останавливает лишь нежелание омрачать праздник, - отвечал самый молодой в этой странной компании.
- Помнится, именно в праздник вы объявили меня своим врагом.
Брюнет показался Бену знакомым. Точно где-то видел. В кино, что ли?
Все четверо картинно застыли - будто бы сошли с какого-то живописного полотна...
- Остыньте, Ваше высочество, - рослый шатен несколько фамильярно похлопал черноволосого по плечу. - Всё решит честная игра.
- Приступим, - высказался наконец четвёртый.
Историческая реконструкция, блин.
Надышался, что ли, чем?
Четвёртый небрежно смахнул рукавом со стола всё, что нажито было непосильным трудом исследователей, и, подметая зелёным бархатом кафель, принялся художественно раскладывать останки.
А потом заявил, что по праву старшинства начнёт первым.
Бен выронил телефон.
Все четверо обернулись.
- Крыса, должно быть, - пожал плечами тот, кого назвали Ричмондом.
- Cat, and Rat, and Lovell Dog... - вполголоса проговорил господин в зелёном и пару раз подбросил череп для разминки.
Не то чтобы Бен не любил боулинг. Но он привык к традиционному инвентарю. И был настолько шокирован, что не подумал отойти от окна.
Однако его не замечали.
- Десять из десяти. Ваша очередь, Эдвард.
Эдвард - шатен - присевший было на каталку, так что Бен испугался за хрупкое оборудование, поймал череп, аккуратно отложил в сторонку и принялся снимать перчатки, мимоходом спрашивая:
- Здесь не будет чего-нибудь выпить?
- Я видел спирт, - сообщил Ричмонд, указывая на лаборантскую.
Только сейчас Бен сообразил спрятаться за шторкой.
- Как-то неблагородно, - возразил брюнет.
- Ну тогда кофе. Больше у них ничего нет.
- Скудновато, - Его высочество принял у Эдварда эстафету.
- Ну если вы умеете его готовить... - примирительно сказал последний.
Покушение на кофеварку заставило Бена окончательно сползти на пол и провести ещё Бог весть сколько времени под столом. Выскользнуть тайком из лаборантской, даже при отдельной двери, он не осмеливался.
Он покорно слушал стук костей, лязг ножен, звон чашек и возгласы - довольные и не очень:
- Второй год подряд! Это несправедливо!
- Опять в проигрыше, Глостер?
- Я предлагал меняться каждый год - без всяких соревнований.
- А как же азарт?
- Не расстраивайтесь, дорогой брат.
Пока Эдвард отпаивал проигравшего брата кофе, а остальные двое вели светскую беседу, Бен нашёл в себе силы прокрасться в коридор - и что есть мочи помчался к машине.
Телефон не забыл...
- Вот такая вот хрень. Переработал, походу. Уже кошмары снятся.
- Чего только не приснится, - согласился Вальтер.
Скрипнула дверь. Бен подпрыгнул на месте. Девушка в сером пальто скромно устроилась у стеллажа, разглядывая журналы.
- Что только не приснится, - повторил Вальтер. - Вот у меня однажды...
И завёл свою историю. Неважно, что он сочинял её на ходу. Важно, чтобы Бен слушал не отвлекаясь - иначе память ему не заговорить.
Речь слилась в бессодержательный поток, Бен словно заснул с открытыми глазами - и проснулся по щелчку.
- Ну, у меня покупатель, извини.
- Давай. Пока.
Бен вышел. Девушка приблизилась к Вальтеру. Пергидролевые кудри золотились в свете настольной лампы.
- А, Марлен. Привет.
- Вельти!
- Не ожидал тебя увидеть.
- Ну, сегодня моя очередь тебя навестить. Говорят, ты скоро женишься?
- Пусть говорят.
- Но есть девушка?
- Я же показывал фотографию.
- Карточка - это одно, а пообщаться с глазу на глаз - совсем другое.
- Ты права. Кофе?
- Давай. Ничего у тебя тут. Миленько.
- Мне тоже нравится. А как твой благоверный?
- Ой, не спрашивай. Слава Богу, брачный контракт расписан до буковки... Здесь курят?
- Пожалуйста.
Марлен извлекла из сумочки портсигар.
- Ты тоже позаботься, если надумаешь окольцеваться.
- Будь спокойна, я держу руку на пульсе.
- Вот и славно.
Они болтали и пили кофе - пасмурным ноябрьским днём - в долгую ночь Самайна - Вальтер и фрау Марлен Зайлер, урождённая герцогиня фон Саарбрюккен, его прапрабабушка.