Аннотация: Роман "Отступник" входит в серию Вселенная Метро-2033 Дмитрия Глуховского и является пятьдесят третьей (53) книгой этого проекта.
Посвящается Бессущностному,
который щадит нашу Вселенную лишь потому, что здесь
все еще обитают те, кто способен хоть что-то сказать этому Миру.
ПРОЛОГ
Огромный алый щит бросался в глаза издалека. Аршинные белоснежные буквы гласили:
Ожидаете Армагеддон? Обращайтесь к нам!
Строим бункеры на любой вкус!
Тел. 666-666
- Ты видел? - сказала Светлана, потягивая через трубочку колу из банки. - Даже здесь эта реклама висит.
- Я за рулем и не могу на всякую фигню смотреть, - ответил Лёня. - Ты же не хочешь в кювете оказаться?
- Надо же, - продолжала говорить девушка, откидывая со лба легкую прядь светлых с рыжинкой волос, - и номер телефона подходящий выкупили. А знаешь, кто занимается этими делами?
- Кто? - спросил Лёня, вслушиваясь в звуки голоса, что казался ему самым нежным в мире.
- Андрей Антипенко, - она смяла пустую банку и швырнула в открытое окно.
- Кто такой Андрей Антипенко? - нарочито равнодушно произнес парень.
На самом деле он, разумеется, слышал об одном из самых богатых людей Таганрога, и даже, пожалуй, немного завидовал тому, но показывать возлюбленной свою мелочность не очень-то хотелось.
- Ну да, - хмыкнула Света, - что вам, географам, летающим в облаках, до земных дел простых смертных. Это бизнесмен. Моя однокурсница его любовница. Он ей в центре Ростова шикарную квартиру снимает, на Пушкинской, двухкомнатную.
- Ого... - безучастно проговорил Лёня, прикидывая, во что такие подарочки должны обходиться.
Сначала он хотел сказать что-нибудь вроде: "Зато он не посвящает ей стихи", - но осекся, поскольку побоялся услышать что-то в стиле: "Зато ему ничего не стоит их купить".
- И по Ростову она рассекает на Ауди, - девушка с сомнением осмотрела салон их автомобиля, - за два миллиона.
Подержанный Фиат-Браво, в котором они мчались по Мариупольскому шоссе, был неплохой, приемистой машиной, но, разумеется, даже близко не тянул на такие деньги. Да и вообще, быть бы Лёне еще очень долго "безлошадным" и ходить пешком, если бы не мама: чтобы сын мог купить автомобиль, она, расщедрившись в честь окончания университета, сняла с книжки кругленькую сумму, доставшуюся по наследству.
- Лисёнок, - парень решил перевести неприятную тему разговора в более позитивное русло, - а этот твой Антипин себе-то бункер построил?
- Представь себе, да. И не один! Я как-то раз была в его особняке в Ростове, и могу сказать, что отделано все шикарно. Угадай где устроен вход? Прямо из спальни! - лукаво вымолвила Света, выпрямляя стройные ноги и томно потягиваясь, так что футболка обрисовала высокую грудь с бугорками сосков. - Я могла бы договориться и сводить тебя на экскурсию, знаешь, ведь в Таганроге у него тоже дом построен, но до осени не получится... Видишь ли, сейчас он жену в Таиланд отправил, а сам с моей подружкой на Сейшелы полетел.
- Кажется, скоро нам сворачивать налево, - сказал помрачневший Лёня, удивляясь, как это получалось, что обворожительная нежная Светлана, его любимый Лисёнок, вдруг становилась расчетливой и чужой.
Впрочем, несомненно, она просто дразнилась, уверил он себя.
* * *
Две недели назад Леонид Дрожжин получил диплом Южного Федерального Университета по специальности "преподаватель географии", и считал, что ему крупно повезло: он стал выпускником-специалистом.
- Поздравляю, сын! - сказала мама, когда он позвонил в Таганрог и сообщил, что диплом лежит в кармане. - Знаешь, я слышала, что со следующего года в твоем вузе какая-то двухуровневая система будет, частично платная... бакалавриат и магистратура... Мне заранее жаль моих школьников. Не думаю, что это приведет к чему-нибудь хорошему, посмотри на любые реформы в образовании за последние двадцать лет!
Лёня, конечно в таких выражениях о своем дипломе не думал, а просто очень радовался, что успел в последний вагон уходящего поезда под названием "полноценное высшее".
Да, быть преподавателем - не самое престижное ныне занятие, но парень учился отлично, и потому его оставили на кафедре. А тут уж прямая дорога защитить диссер, получить ученую степень... да что там! Даже без степени и без диссера, работать в Ростове в ВУЗе - это совсем не то же самое, что быть заштатным учителем в какой-нибудь таганрогской школе, пусть даже в родной Чеховской гимназии. Но будущий педагог чувствовал себя таким счастливым не только из-за неплохого старта на карьерной лестнице, - сегодня исполнялся ровно год, как он начал встречаться со Светой.
Лёня пригласил девушку отметить двойной праздник на Золотую Косу, благо база отдыха там была недорогая, а красоты природы, как он надеялся, могли поспорить с самими Сейшелами. День выдался знойным, на горизонте дрожало горячее марево, ярко-голубое небо слепило глаза, и впереди ждали две недели блаженства с любимой: золотой песок пляжа, жаркое солнце, холодное пиво с хорошо прожаренным шашлычком... И, конечно, изумительные лунные ночи.
***
После занудной процедуры оформления документов, грузная, неопределенного возраста женщина, с еле заметными усиками, выдала парочке ключи от летнего домика, в котором им предстояло обосноваться. Легкая постройка стояла в первом ряду деревянных хижин, из нее открывался прекрасный вид на море, а в тесноватой душевой кабинке можно было вполне комфортно помыться. Рядом располагался каменный мангал, который сулил ежевечерние вкусняшки.
К неудовольствию Лёни соседние домики оказались заселены. Рядом с левым стоял сверкающий хромом дорогущий джип с тонированными стеклами, а возле, с уже зажаренными кусками баранины, суетились кавказцы. Молодой педагог сразу окрестил их "бандой". Он не причислял себя к националистам, однако безбашенных гостей с юга недолюбливал, да что там греха таить - попросту боялся.
Компания справа также не вызывала особого доверия. Это были ребята хоть и славянской внешности, но в камуфляжной форме, судя по ухваткам - три десантника в увольнении, а один из них и вовсе щеголял пиратской повязкой на левом глазу. Лёня вспомнил слова мамы, что в последнее время вокруг таганрогского военного аэродрома наблюдалась нездоровая суета, сюда шел непрерывный поток грузовиков. Также на окраине города расквартировались рота ВДВ и две роты радиотехнических войск. Жители Таганрога плохо понимали, зачем здесь нужны войска. Может, просто учения? Ведь войны вроде не предвидится. Тут не Зулусия какая-нибудь, в конце концов, - эра глобальных конфликтов давно закончилась.
Впрочем, парень надеялся, что завтра к вечеру неприятные соседи уедут, рассеются, как дым на сильном ветру, и он останется со своей Светой-Лисёнком, однако, сегодняшнюю ночь во враждебном окружении еще нужно было пережить. Какая тут на фиг романтика, когда вокруг сплошь боевики!
Стараясь тактично не смотреть в лицо одноглазого, Лёня все-таки отметил, что при разговоре правая сторона рта у того дергается, и злые тонкие губы как бы вспухают с одного бока в жестокой усмешке. Зато грубые черты лица второго десантника имели на редкость простоватое выражение, а прекрасные голубые глаза казались украденными откуда-то с небес.
Третий - высокий, широкоплечий, в чьем резко очерченном красивом лице было что-то хищное, волчье, посмотрел на молодого преподавателя и вдруг перестал нанизывать сырое мясо на шампур. По спине педагога прошел холодок.
- Ты, случаем, не Лёня? - спросил десантник.
- Да, - подтвердил парень.
- А мать Татьяна... - десантник пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, - Татьяна...
- Владимировна.
- Точно! - вояка улыбнулся. - А ты меня не узнаешь?
Молодой педагог отрицательно покачал головой.
- Ты что, друган, мы ж в одном подъезде жили. Антон. Антон Орлов. Тебе от меня еще пару раз перепадало, забыл, что ли?
И Лёня вспомнил. Действительно, будучи подростком он частенько огребал от местного хулигана и главного заправилы дворовой шпаной Антохи.
- Да, - Лёня попытался изобразить радость встречи с давно забытым соседом, - теперь я тебя узнал.
- Так, давай к нам со своей красавицей, - тут же предложил десантник. - Столько лет не виделись, надо отметить встречу. Да и пока вы свой мангал раскочегарите, ночь настанет!
- Конечно, спасибо, за предложение... но мы... - замялся педагог.
- Мы с большим удовольствием, я очень проголодалась, - мягко, но, пожалуй, чересчур кокетливо проговорила Света, обхватив Лёнину руку.
Парню ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, он практически всегда уступал желаниям любимой. Наверное, оттого, что слишком долго мучился, добиваясь ее, тратил стипендию на подарки, сочинял стихи, а теперь вот, наконец завоевав, больше всего на свете боялся потерять. Она была первой и единственной девушкой в его жизни, во всяком случае, Лёня предпочитал думать именно так, и не любил вспоминать шальную ночь четвертого семестра, когда богатый оболтус, которому он фактически написал курсовую, решил отблагодарить своего "благодетеля" весьма своеобразно и привел в общежитие двух путан.
Поэтому, раз Светлана решила присоединиться к господам офицерам и прапорщикам, значит, так тому и быть.
Сперва был тост за знакомство с сослуживцами Антона - похожим на пирата Толиком, который оказался старлеем, но не из десантных, а из автомобильных войск, и старшим прапорщиком Витей Руденко. Почти сразу за первым тостом пошел второй - за родителей, и третий - за тех, кого с нами нет. А потом Антон предложил поднять пластиковые стаканчики за любовь с первого взгляда, бросая весьма выразительные взгляды в сторону Светланы. Это очень не понравилось Лёне, а девушка лукаво улыбалась, опуская длинные ресницы. Да, она обожала дразнить, заставляла ревновать парня, которому, если честно признаться, иногда это даже нравилось. Вернее, нравилось Лёне то, что в конце концов, вдоволь намучив, Светлана обнимала его при всех и говорила, что он самый лучший. Но в этот раз пытка продолжалась черезчур долго, новоиспеченный преподаватель землеведения (как иногда в шутку он себя называл), разозлившись, потерял контроль и пил по поводу и без него: за ВДВ, за Родину, за надежный ядерный щит, за чистое небо и хрен еще знает за что...
Затем Лёня каким-то образом оказался в море, пытаясь найти место поглубже, чтобы поплавать и понырять, причем он совершенно не помнил, как потом выбрался из воды на берег. И снова пошли стаканчики с сорокоградусной жидкостью: за меч Вооруженных сил, за автомат Калашникова, за Святую Русь, и за похеренное народное образование...
Когда стемнело Руденко развел костер, а Лёня, будучи в полузабытьи, слушал старлея Толика, фамилию которого начисто забыл. Никогда в жизни молодой педагог еще так не напивался. Парень даже не заметил, когда Светлана и бывший сосед Антоха куда-то испарились.
- Ты же препод, вот я тебя и спрашиваю, - говорил Толик, вперяясь в пустоту одним глазом, - почему, скажи, паршивая Македония отымела всех моих долбаных предков, всех бравых эллинов, почему?
Лёня пожал плечами. Вопрос был за гранью его понимания.
- А потому, что в Спарте упадок нравов случился. Вся Греция на Спарте держалась.
- Так уж... и вся? - заплетающимся языком пробубнил молодой педагог.
- Ясен хрен, вся! - выкрикнул Толик. - Да мне еще дед рассказывал, он из дворянского рода Алфераки, чистокровным греком был, потомок переселенцев с не пойми каких пор! Похоронен тут неподалеку, дедуля мой. Знаешь, как деревня наша называется? Лакедемоновка! Сохранили память о предках, это уж мы умеем, не отнять... Так что я тебе отвечаю, если б не Спарта с Леонидом, греков урыли бы еще персы, мать их за ногу. А потом, когда в Лакедемоне порядка не стало, вся хваленная Эллада гикнулась к хромым коням в задницу. И сейчас та же самая хрень. По всему миру одни гомики и наркоши. Упадок цивилизации, закат Европы. Понимаешь? Или ты со мной не согласен?
Лёня предпочел согласиться.
- А ведь тебя как самого знаменитого лакедемонского царя зовут, а это значит, ты боец! - старший лейтенант крепко обнял молодого педагога, отчего тот испугался, что бравый офицер, возможно, не только восхищается тремя сотнями воинов, павших при Фермопилах, но еще и является почитателем священного отряда из Фив. - Ты в армии служил?
- Нет, - с трудом выдавил тезка знаменитого спартанца.
- Один хрен, с таким именем, у тебя все в жизни будет лады. А, знаешь, почему?
- Потому что ЭТО СПАРТА!!! - неожиданно заорал Руденко и громко заржал.
- Витя, козел, какого лешего ты прикалываешься? - Толик отпустил молодого педагога и стал переругиваться с прапорщиком.
Чувствуя одновременные позывы к рвоте и по малой нужде, Лёня поспешил отойти от костра, чего изрядно пьяные вояки даже не заметили. Но не успел он отдалиться и на два десятка метров, как увидел увитую виноградом беседку, в которой заметил голого Антоху... А на дощатом столе бесстыдно раскинулась Светик, Лисёнок, его милая, ненаглядная, любимая...
Десантник был очень брутален, по крайней мере, так показалось начинающему преподавателю. Лёня никогда не мог и помыслить о столь дерзком обращении со своей возлюбленной. Но самое ужасное, самое невыносимое было в том, что ей эта первобытная жесткость невероятно нравилась. Она стонала в голос, она извивалась под диким, грубым напором, она молила о продолжении и яростно скребла ногтями по дереву...
Лёня замер как вкопанный; водка прибила эмоции, лишила возможности четко мыслить, действовать, и он стоял не в силах ни уйти, ни прервать буйство страсти.
Наконец, все закончилось. Света, взмокшая и расслабленная, откинулась на стол и ее светлые волосы упали почти до земли.
- Это было что-то... невероятное... - проговорила она, задыхаясь. - Никогда... никогда... я... никогда...
Из глаз будущего педагога брызнули слезы. "Сука! рыжая сука! Так ты меня! Так!!!"
Отвернувшись, он шатаясь побрел в сторону домика, в котором планировался рай для влюбленных.
***
Когда Лёня очнулся, солнце стояло уже довольно высоко. Голова раскалывалась и жутко хотелось пить. Молодой человек приподнялся, увидел стоящую возле двери початую бутылку минералки, но вставать не было ни сил, ни желания. Рядом на кровати, чуть прикрытая простыней, лежала Света, расплескав по смятой подушке роскошные золотистые волосы. Вдруг ему вспомнилась вчерашняя ночная сцена. Может, все это привиделось спьяну? Ведь вот же она рядом, его маленький славный Лисёнок...
Нет, вчера она и Орлов... Орлов и она... Лёню охватила бешенная обида и злость, отчего голова неожиданно перестала кружиться, и парень в три шага очутился у двери. Несколько глотков воды утолили жажду, а день стал обретать краски. Теперь предстояло самое трудное - надо было выйти на улицу и посмотреть в глаза Антону.
Возле соседнего домика творилось нечто странное. Десантники спешно собирались, не обратив ни малейшего внимания на вчерашнего собутыльника.
- Черт! Что теперь делать? - почти вопил старший прапорщик Руденко. - Как такое могло случиться? Не могу поверить! Куда, куда ехать?
- Отставить панику! Все накрылось конем, это ясно, - говорил одноглазый Толик, яростно жестикулируя, - теперь надо играть по своим правилам. Нельзя терять время. Через два дня, если не раньше, не будет ни командования, ни начальства, вообще ничего не будет...
- Ты так думаешь? - спросил Антон, надевая берет.
- Конечно, - воскликнул Толик. - Значит, рулить своей судьбой надо самим. А ты у нас, Антоха, парень боевой, за тобой люди пойдут.
- Что случилось?.. - услышал Леня хрипловатый женский голос и обернулся.
В его рубашке, наброшенной на голое тело, Светлана стояла опершись на дверной косяк, но серо-зеленые глаза, обычно такие яркие, сейчас выглядели как перегоревшие лампочки.
Антон глянул на девушку, недобро ухмыльнулся и бросил:
- Война началась.
- Какая война? - опешил молодой педагог.
- Термоядерная.
- Что??? - Света сделала несколько шагов вперед и поравнялась с Лёней.
- Ничего, детка, - Орлов послал воздушный поцелуй, - уже ничего. С Москвой связи нет, последнее, что мы услышали в эфире: Ростов разбомблен, Таганрог вроде цел. Пока цел... А значит, времени у нас очень мало.
- И что теперь? - растерялась девушка.
- Нам нужен транспорт, - сказал Руденко в упор глядя на Лёню. - Ты не одолжишь свой фиат?
- Да кто тебя, оленя рогатого, теперь будет спрашивать? - глумливо оскалился Толик.
- На черта нам его колымага, - Орлов указал на тонированный джип, - мне эта тачка нравится намного больше.
Старший лейтенант и старший прапорщик переглянулись; Толик поднял с песка крепкий брус, затем все трое молча обменялись серией непонятных жестов, кивнули друг другу, и направились к четырем кавказцам, суетящимся возле своего автомобиля. Антон шел замыкающим.
Момент был выбран исключительно удачно: двое южан отошли к террасе своего домика и о чем-то заспорили не повышая голоса, но увлеченно размахивая руками; как видно, разговор не предназначался для ушей их подчиненных. Третий уже сидел в машине на месте водителя, то и дело нервозно поглядывая на часы, но не пытался поторопить остальных. Четвертый, самый молодой и крепкий на вид, заталкивал в багажник очередную спортивную сумку.
Все эти детали Леня отметил за считанные доли секунды, не понимая еще, что будет дальше.
- Эй, генацвале, - с веселым пренебрежением проговорил Руденко, - вопрос тебе можно задать?
- Ну?.. - коротко стриженный брюнет поставил баул и резко повернулся к прапорщику, настороженно оглядывая незнакомого мужика, который, впрочем, не показался агрессивным.
- А что у тебя, братуха, с носом?
- А щито у мэня? - удивился кавказец, в тот же миг получив короткий мощный удар локтем в переносицу.
- Он у тебя сломан, - невозмутимо произнес Виктор.
Двое спорящих все еще не замечали, что их товарищ уже лежит без сознания, однако водитель, что-то заподозрив, попытался высунуться из машины, но подоспевший Толик приложил его бруском в висок. Глухо крякнув, мужчина вывалился из джипа на песок. Только в этот момент гости с юга обратили внимание на то, что происходит возле их автомобиля. Один из них бросив ошарашенный взгляд на подбегающего Антона, сунул правую руку под рубашку, но получил сокрушительный прямой в нижнюю челюсть и рухнул на ступеньки террасы. Последний из кавказцев, выкрикнув что-то неразборчивое, замахнулся на Орлова, но десантник, прикрывшись плечом от скользящего выпада, вмазал противнику коленом в пах. Протяжно взвыв, тот согнулся и начал падать. Добивающий удар пришелся ему на затылок и, Лёне показалось, что он услышал хруст позвонков.
- И делов-то, - усмехнулся Руденко, поочередно обыскивая поверженных владельцев джипа. - О! Ты смотри, у него откуда-то "Макаров" табельный. Ворованный, что ли? Братуха, ты разве не знаешь, что это противозаконно? О, а этот, кажись, уже двухсотый...
- Всю жизнь мечтал порулить такой махиной, - Орлов оттащил тело водителя, мешающее сесть в машину, по-хозяйски похлопал ладонью по рулю и повернулся к Светлане, которая таращила глаза от ужаса и не могла поверить, что все это происходит не в кино, а на самом деле:
- Поехали, красавица. Тебе здесь нечего ловить.
Девушка, прикусив губу, взглянула на Лёню. Он не знал, что сказать и лишь слабым голосом пролепетал:
- Не надо... Я все сделаю... Я люблю тебя, Лисёнок...
- Останешься с ним, так уже завтра тебя будут любить полсотни отморозков, - с мрачной насмешкой выделив слово "любить", проговорил Антон. - Ты еще не поняла, что началась ядерная война? Законов и судов больше нет, и теперь каждый сам себе суд и закон. Глянь на своего хиляка. Разве он сможет тебя защитить? А я смогу.
Лёня смотрел на любимую в упор, молча и дрожа всем телом. Он чувствовал, как кровь его буквально заледенела, ведь только что в трех шагах от него убили человека. Если сначала у парня и была робкая надежда, что десантники просто тупо, по-идиотски его разыгрывают, то короткая и жестокая, нет, скорее даже зверская расправа с кавказцами лучше всяких слов говорила: шутками тут и не пахнет.
Свету тоже сотрясала мелкая дрожь, она бросала затравленные взгляды то на педагога, то на десантника.
- Я даю тебе десять секунд, - сурово сказал Орлов, - больше ждать не буду. И если поедешь со мной, не вздумай распускать нюни. Ты больше не лисёнок, отныне ты волчица. Время пошло...
На мгновение в глазах Лёни все расплылось, а девушка прошептав: "Прости, Лёнечка", бросилась к тонированному джипу.
Может, десять минут, может, двадцать, а может, и целый час несостоявшийся преподаватель смотрел в ту сторону, куда умчался резко сорвавшийся с места внедорожник.
- Слюшай! Ты нэ адолжышь свой фиат?
Лёня повернул мокрое от слез лицо и увидел, что трое избитых до беспамятства кавказцев кое-как пришли в себя и уже окружили его машину. Четвертый со ступеней террасы так и не поднялся.
- Забирайте, - сказал бывший педагог, и, безвольно махнув рукой, побрел в сторону Таганрога.
Глава 1
ВСЕМ ПРЕДСТОИТ УМЕРЕТЬ: СТАРИКАМ И СОВСЕМ ЕЩЁ ЮНЫМ
С раннего детства Олег любил приходить на берег и смотреть на непрерывное скольжение воды, на темные, с мутно-белыми вкраплениями пены гребни волн, которые с убаюкивающей лаской подкатывались почти к его ногам. Миус тек живой тайной, субстанцией иного мира, где никому не было никакого дела до суетливой человеческой жизни, укрывшейся за частоколами Лакедемона. Река могла казаться спокойной или яростной, практически недвижной или стремительной, но даже закованная в лед, она не теряла неуловимой притягательности и очарования, от которых Олегу становилось теплее на сердце. Свои печали, невзгоды, терзания и боль, оставлял он в непрозрачных водах. Но сегодня верная река не сумела унести даже кусочек его тревоги. Слишком много было в душе беспокойства и смятения, гораздо больше того, что могли бы растворить в себе глубины вечного Миуса.
Жена Олега умерла. Еще неделю назад. Она принесла в мир новую жизнь, но в уплату отдала свою. Карине было всего семнадцать... Хотя, нет, правильнее сказать: ей было уже семнадцать! Далеко не каждый оказывался способен дожить и до такого возраста.
Мать Карины, достопочтенная Ксения, родила шестерых: двух мальчиков и четырех девочек. Первенец оказался беспалым уродцем, поэтому вскоре был задушен. Две дочки умерли от степного поветрия, поразившего Лакедемон семь лет назад, еще одну укусила жгучая многоножка и, вопреки ожиданиям, девочка не справилась с ядом насекомого. А вот теперь от родов скончалась Карина, и значит, у достопочтенной Ксении из шести детей в живых остался только мальчик, двенадцатилетний Миша, но кто скажет - отпразднует ли он свое совершеннолетие? Получалось, что Карина оставила мир живых далеко не в самом раннем возрасте...
Но судьба чужих детей Олега совсем не беспокоила: все, кто родился от полноправных граждан общины, с пеленок умели смотреть смерти прямо в глаза, не отворачиваясь и не отводя взгляда. Их готовили встречать свою погибель в полном вооружении, с боевым кличем на устах. Мальчики учились убивать раньше, чем познавали женщину: в пятнадцать лет, пройдя посвящение и зарезав раба, они получали личный меч и гладкоствол, а также право присутствовать и голосовать на Общем Собрании, а позже обзаводились семьей.
Спустя всего несколько месяцев после своего пятнадцатилетия, наравне с закаленными воинами, Олег уже бился с гидрами, хлынувшими из отравленного радиацией Азовского моря в устье Миуса. Водные бестии, чем-то схожие с гигантскими рыбами, так как кроме щупальцев у них имелись еще и плавники, пытались пересечь земляную насыпь и дамбу. Одиннадцать мужчин и три женщины пали тогда. Олег получил несколько ожогов и провалялся в горячке две недели, но выжил, практически вернувшись с того света. Может, именно поэтому его совсем не волновала ни своя смерть, ни чужая, и Карины тоже, пожалуй. Ведь когда-то юноша мечтал совсем о другой, но решение о браках принимали старейшины, и в жены ему назначили дочь достопочтенной Ксении, а ту, которая снилась Олегу холодными ночами, когда он лежал на жестком полу интерната, отдали лучшему другу - Артуру, сыну и наследнику царя Антона.
"Воин тем отличен от крестьян и рабов, что способен справиться со своими эмоциями, он потому сильнее слуг, что является господином своего тела и повелителем своей души. Незамутненный разум его сияет яркой звездой в ночном небе, и воля его непреклонна" - вновь и вновь юноша повторял про себя эту фразу из Кодекса чести, присутствуя на свадебных торжествах друга.
Но если прежде Олег равнодушно взирал на смерть, то совершенно неожиданно жизнь, совсем еще крошечная, беззащитная перед опасностями этого жестокого мира, всколыхнула его душу, как порой ураганный ветер вздымает темные волны Миуса.
- Мои соболезнования, Карина умерла, - сказал старейшина. - Ты знаешь, так бывает, но дочь твоя здравствует, и ей найдут кормилицу. А пока можешь подержать ее.
Молодой воин смотрел на лежащий в ладонях маленький сверток из ткани, застиранной до серого цвета, смотрел растерянным взглядом, не понимая, что же с ним делать, и тут в пеленках что-то шевельнулось... Боясь уронить оживший вдруг кулёк, Олег неловко прижал его к груди. Может, девочка дернула ножкой или ручкой? Или просто повернула головку на бок? Юноша не заметил. Но слабое движение совсем еще беспомощного существа показалось чудом из чудес. На какие-то доли секунды Олегу вдруг почудилось, что в этом крошечном человечке ожила его сестра, которую он почти не помнил, и, конечно, мать, о которой он старался не думать, и бабушка, которую он никогда не видел, и еще длинная вереница женщин, умерших давным-давно...
Сильные руки бойца дрогнули, и внутри, в самом центре груди, сначала что-то сжалось, а потом стало вырастать чувство, причиняющее боль. Олег испугался, как не боялся в день битвы с гидрами или в ночь посвящения в мужчины, - он поспешно отдал младенца какой-то женщине и вышел вон.
"Лучше бы ты не рождалась" - подумал новоиспеченный отец.
А на шестой день кормилица заметила у девочки отклонение - кошачьи зрачки. Естественно, она отказалась нянчить новорожденного выродка. Да кто бы не отказался? Это рабы могут плодить уродов, а от элиты - только здоровое потомство. Так было установлено уже много лет, и Олегу никогда не приходило в голову спорить, но неудержимая тревога не хотела подчиняться разуму... и даже воды Миуса не могли поглотить её.
И вот Олег стоял на берегу возле рыбацкой станции, рядом с дамбой и теребил перевязь казацкой шашки. Обычно один лишь взгляд на этот редкий в нынешние времена клинок наполнял сердце гордостью, внушал уверенность в собственных силах - ведь владеть подобной вещью мог далеко не всякий. Во всем Лакедемоне таких счастливцев и двадцати не набралось бы, а остальные воины были вынуждены довольствоваться работой местного кузнеца-умельца, что ковал мечи и тесаки из автомобильных рессор, но разумеется, эти грубоватые самоделки не слишком хорошего качества ни в какое сравнение не шли с холодным оружием, изготовленным задолго до Великого Коллапса. Отец Олега привез эту шашку из первого Азовского похода, и когда юноша получил клинок в наследство, то именно его превосходно отполированная, украшенная травлением и гравировкой сталь помогала справляться с горем потери, но сегодня ничего из проверенных средств не сработало, и юноша до боли в пальцах то сжимал, то разжимал цевье "Сайги", блуждая взглядом по поверхности реки. Волн не было - в тихую погоду возле дамбы их вообще никогда не бывает.
Чуть поодаль три крестьянина-рыболова нагло препирались с инспектором. Олег не помнил, как звали этого пузатого человека, одетого в грязный плащ и потрепанный камуфляж, - Осипчук или Осипенко, - но оплывшее лицо, мясистый нос, свисающий почти до верхней губы, маленькие, близко посаженные глазки, со злобой смотревшие на мир, а также вечно надутый вид внушали откровенную неприязнь.
- А я говорю, - ревел инспектор, брызгая слюной, - это дерьмовая рыба, и полные трудодни я вам не засчитаю, от неё фонит - мама не горюй.
- Как вы можете знать, - возмущался самый борзый рыбак в рваной рубахе, - фонит от неё или нет, если последний счетчик Гейгера сдох больше десяти лет назад?
- Значит, никто в Лакедемоновке не чует, а вы один чуете? - не уступал рыбак, довольно удачно передразнив характерное движение ноздрями.
- Не смей называть Лакедемон Лакедемоновкой, - прорычал инспектор, и нос его покраснел от гнева. - Это старое название из прошлой жизни, и вообще, вижу, раб, ты заговариваешься!
- Я не раб, - с достоинством ответил рыбак, - я крестьянин, и я свободный. Никто не имеет права называть меня рабом. Я подам жалобу в Совет старейшин.
Инспектор побагровел, затем аккуратно положил на песок ружье и с кулаками двинулся проучить наглеца.
- Я тебе щас покажу права, скотина тупая, - прошипел он.
Рыбак даже не пытался сопротивляться, а только зажмурился, готовясь получить взбучку. Но ничего не произошло, потому что сверху, словно с небес, послышался властный голос:
- Игорь! Прекратить самоуправство!
Все обернулись. На возвышенности возле ворот частокола стоял не кто иной, как сам Роман, один из двух царей Лакедемона, родной дядя Олега. Это был высокий, подтянутый мужчина; возраст почти никак не исказил правильных черт его лица, и лишь запорошил волосы заметной сединой; аккуратно подстриженная бородка темно-русого цвета, (которую царь имел обыкновение теребить в минуты задумчивости), под нижней губой не росла вовсе и там образовывались как бы две полянки в густом лесу.
Пальцы правой руки юноши сами собой сжались в кулак и рванулись к левому плечу - в приветствии.
- Доблесть и сила! - прокричал он в один голос с инспектором.
- Во имя победы! - ответил шаблонной фразой Роман, но руку в ответном приветствии не поднял (такая вольность старшим по должности позволялась).
- Игорь, но ведь рыбак прав, - неторопливо заговорил царь. - Он не раб, а потому не допускай оплошности, будь избирателен в словах.
Инспектор опустил голову и что-то невразумительно пробурчал, стараясь не смотреть на царя, которого давно ненавидел. Показывать свои чувства было ни к чему, ведь это могло только позабавить недруга, который прекрасно знал о собственной неуязвимости. Конечно, сейчас высокое положение защищало его лучше, чем когда-то бронежилет.
"Ты, пришел сюда, собака, поглумиться надо мной, - со злобой думал Игорь. - Ничего, посмотрим, как вы запоете, ты и твои дружки, когда я допишу свой дневник и все узнают о ваших подлостях, цари гребаные... Да ты кто такой, майоришка недоделанный... Произвел сам себя в генералы, подлец!"
- А вы, трое, - обратился царь Роман к рыбакам, - помните, что вы хоть и не рабы, но обязанности свои выполнять должны. Право жить в стенах Лакедемона надо добросовестно отрабатывать, иначе можно и в Малую Федоровку вылететь. Там за частоколом с десяток желающих на каждое ваше место найдется. Посему благодарите свою судьбу и не препирайтесь попусту с инспектором.
- Да, царь, - ответили смиренно потупившиеся крестьяне.
Довольный своим назиданием, Роман почесал бородку и обратился к Олегу:
- Я за тобой, племянник. Ты ведь знаешь, почему я пришел?
Олег, конечно же, знал. Судьба новорожденной с отклонением была предрешена, и не позднее чем завтра жизнь его дочери должна закончиться. Юноша плелся за дядей и пытался понять, почему весьма почетную привилегию - сопровождение царя - он выполняет сегодня с такой унылой неохотой. Кажется, еще вчера он был бы весьма горд пройти по центральной улице, и, безусловно, оказаться в центре внимания, но сегодня, переводя глаза с мощной дядиной шеи себе под ноги, молодой человек рассеянно посматривал на дома: саманные, деревянные, кирпичные. Редкие прохожие, главным образом - беспокойные крестьяне и ленивые рабы, шарахались в стороны, иногда до слуха Олега доносилось: "Доблесть и сила", но он не обращал на этот приветственный клич никакого внимания, поскольку шел рядом с царем, а тот лишь едва заметно кивал воинам. На сером, безукоризненно чистом плаще Романа почти во всю спину была вышита золотистая буква "Λ", которая двигалась в такт неровной походке. Наконец, показалось поле стадиона, где несколько десятков подростков из интерната, в основном парни, но изредка среди них мелькали и девушки, отрабатывали свой ужин. Олег по собственному опыту знал, что приходилось им нелегко.
У опытных воинов было немало хитростей, которые позволяли выиграть драгоценную секунду во время боя. Сейчас, выстроившись в два ряда, юные бойцы доводили до автоматизма работу с копьями. Конечно, во время тренировок, вместо тяжелого древка с железным наконечником, использовались просто шесты, но разбитые в кровь пальцы были самой малой платой за невнимательность. Суть упражнения заключалась в том, что боец во второй шеренге выкрикивал чье-то имя из стоявших впереди, одновременно с выкриком делая бросок. Названный должен был мгновенно сориентироваться, обернуться и поймать летящий шест. Этот прием требовал не только великолепной реакции, но и ловкости, помноженной на интуицию.
***
Над полем возвышался Храм Славы, и два его синих купола поблескивали в закатном солнце июльского дня. Раньше, до Великого Коллапса, это была обычная деревенская церковь, над розоватыми стенами которой возносились кресты. Но пришли другие времена, воскресли иные боги, кровавые, беспощадные, не ведающие ни жалости, ни милосердия, не прощающие ошибок; кресты куда-то подевались, а штукатурка цвета бледной зари - осыпалась. Здание потускнело, помрачнело обликом. Может, и ушла из него божья благодать, как исчезли священники и канули в небытие иконы с изображениями святых, но смутное величие все ещё витало рядом с этими стенами, а порядком выцветшая синь куполов привлекала взгляд.
Впрочем, Олег не загружал свою память такими ненужными словами, как "церковь", "благодать", "священники", "иконы", да и прочей белибердой минувшей эпохи. То есть сначала ему было интересно слушать воспоминания стариков о золотом веке, когда люди летали по небу, разговаривали друг с другом, разделенные невероятными расстояниями, ходили по Луне, опускались на дно морское... но однажды отец сказал ему:
- Да и что с того? Ну, было время, когда человек возомнил себя равным богам. А помогает ли это завтрашнему дню? Остановит ли хоть одну гидру, заставит ли птеродактилей не зариться на отбившихся от стада овец, придаст ли мужества в бою с врагами, с выродками-мутантами? Нет! Наоборот, это бабское нытье о прошлом лишь отнимает смелость, не дает покоя и попусту тревожит сердце.
После таких слов мальчик, старавшийся во всем подражать отцу, лишь презрительно кривил губы и отворачивался от подобных вещей.
- Доблесть и сила! - к царю подошел голый по пояс крепыш, лет сорока пяти.
Под его смуглой кожей, иссеченной многочисленными отметинами белых шрамов канатами свивались и перекатывались мышцы, левый глаз, потерянный на какой-то давней войне, закрывала повязка цвета хаки, зато правый напряженно вглядывался в собеседника.
В нос Олега ударил резкий запах пота, отчего жаркий день стал еще более удушливым.
- Во имя победы, Анатолий, - ответил Роман, - приветствую тебя. Антон здесь?
- Царь Антон изволил пойти домой, - ответил одноглазый, делая особое ударение на титуле.
- Ага, - кивнул Роман, - теперь бегать за ним придется, просил же, чтобы подождал...
- Наверное... - Анатолий нахмурился и замолчал, посматривая в сторону занимающихся боевой подготовкой юнцов. - Ваня! - вдруг заорал он во всю глотку. - Ты как шест держишь?! Убоище лесное, где твоя левая рука, почему не работает?! Я сейчас подойду и вырву ее из поганого плеча к ядрене фене, раз она тебе не нужна!.. Давай, давай, двигайся... резче, резче!.. Прошу прощения, не сдержался, - улыбнулся Анатолий, попытавшись придать лицу почтительное выражение.
Олег очень не любил Анатолия, командира трех десятков элитных воинов, так называемых "гвардейцев". Может, причина была в банальной зависти, ведь его самого так и не включили в состав гвардейцев. Или не мог он забыть жестокий нрав наставника, еще с тех времен, когда будучи безусым мальчишкой жил в интернате, где с утра до ночи, прерываясь лишь на еду и сон, тренировал тело и дух для будущих суровых испытаний, но тем не менее частенько попадал под тяжелые кулаки воспитателя. Да и кроме того, Анатолий был человеком царя Антона, то есть представлял другую группировку. Так что стойкая неприязнь к этому человеку, скорее всего, сложилась из всех трех причин.
- Ничего-ничего, - Роман оставался невозмутимым, словно не замечая нарушение субординации, - наставник должен воспитывать подрастающее поколение в непоколебимом и непреклонном духе. Так, что ты там начал говорить?
- Я хотел только сказать, что раз царь ушел, не дождавшись вас, значит, на то были веские основания.
- Да... - Роман почесал бороду, посмотрел на голубеющие купола храма Славы, снова почесал бороду, и задумчиво проговорил, - будем надеяться. Ладно, спасибо тебе, Анатолий.
Крепыш слегка поклонился и направился к полю стадиона, яростно матеря какого-то недотепу, уронившего шест.
***
Одноэтажный дом царя Антона, выкрашенный в два цвета - известью в белый, а цементным напылением в темно-серый - был, пожалуй, менее роскошен, чем жилище царя Романа. Но это здание обладало одним неоспоримым преимуществом: оно стояло напротив Дворца Собраний, бывшего сельского Дома Культуры. Когда-то тот был нежно-оранжевым, но то ли слишком праздничные тона перестали соответствовать жизни, то ли кончились запасы краски, только сейчас отделка Дворца Собраний была точно такой же, как и резиденция царя Антона, серо-белой, и это очень не нравилось соправителю Роману. Мало того что жилище конкурента находилось напротив главного здания общины, так они еще выглядели одинаково, что как бы намекало, кто из двух соправителей более важен.
Анатолий не обманул: Антон действительно находился у себя. Царь, возраст которого подбирался уже к пятидесяти годам, но все еще очень красивый, крепкий мужчина, вышел к посетителям и, сославшись на присутствие в доме лишних ушей - жены Светланы и двух рабов - пригласил своего соправителя и Олега пройтись до Дворца Собраний.
Все трое пересекли площадь, сохранившую почти весь асфальт и являвшую собой образец чистоты. Во всем Лакедемонском поселении не было более ухоженного места. Аккуратные, коротко подстриженные газоны радовали своей опрятностью, а голубые ели, величественные и гордые, устремлялись ввысь. Между хвойными деревьями, где когда-то стоял невысокий, покрашенный серебрянкой гипсовый памятник забытому ныне вождю исчезнувшего пролетариата, красовалась кирпичная арка, а в ней на мощной цепи был подвешен длинный рельс, служивший для созыва Общего Собрания. Боец при полном параде - в камуфлированной форме, с АКМ на груди и мечом на поясе - сжал руку в кулак и ударил по левому плечу, приветствуя проходившее начальство.
- Олег, сын Виктора, - начал чересчур официально и даже напыщенно свою речь Антон, - тебе известно, по какой причине ты здесь?
Олег молча кивнул.
- Хорошо, - сказал Антон, - я понимаю, что даже для закаленного бойца это непростое испытание: потерять жену, осознавая при этом, что она умерла впустую, породив на свет урода, недостойного быть ребенком полноправного гражданина.
Олег снова дернул головой, во рту у него пересохло, язык будто прилип к небу. Он ожидал услышать длинную речь, с рассуждениями, которые звучали на каждом Собрании, - о том, что неисполнение закона приведет к скорой гибели общества, (как уже однажды и случилось в прошлом), о том, что идеалы должны оставаться неколебимыми, и только эта неколебимость обеспечит в грядущем победу над всеми невзгодами, именно эта неколебимость даст подлинную власть Лакедемону, на котором лежат великие задачи... Однако царь Антон сказал коротко:
- У нас справедливые законы!
Олег промолчал, потому что ответа тут не требовалось.
- И ты должен совершить благородный поступок. Ты, Олег, сын Виктора, лично умертвишь выродка.
Губы юноши предательски дрогнули, он поднял голову и посмотрел в серо-зеленые глаза царя Антона. Взгляд правителя Лакедемона был непреклонным и жестким, искать снисходительности у этого человека было бессмысленно. Олег постарался взять себя в руки и снова кивнул.
- Да, - Антон похлопал юношу по плечу, - если бы младенец родился, не причинив ущерба матери, тогда его придушил бы по жребию кто-то из старейшин, но юная Карина, твоя жена, была убита этим маленьким исчадием. А значит, требуется личная месть, и ты должен стать орудием возмездия. Крепись и выполняй. Разумеется, твоя мужественность тебе зачтется.
Олег нахмурился ничего не понимая, а царь Антон пересекся взглядом со своим соправителем.
- Обязательно зачтется, - кашлянув и почесав бородку, сказал дядя, - уж не беспокойся. Достойный поступок получит свою награду. Олег, ты знаешь, у меня нет детей. Но твой отец, да восславят его вечные воды Миуса, был моим родным братом. У меня нет наследника, но когда душа моя пересечет Дамбу Теней и память о минувшей жизни растворится в Море Погибели, ты сможешь занять мое место. На ближайшем Собрании граждан, недели через две-три, я объявлю о твоем усыновлении, а также о том, что ты станешь моим преемником. Естественно, ты обязан быть идеальным гражданином и показывать пример должного поведения всем остальным, особенно подрастающему поколению.
Олег замер, а царь Роман положил руки на плечи юноши:
- Завтра утром, после построения на стадионе перед храмом Славы, ты сделаешь то, что должен сделать. Виктор, будь он жив, гордился бы тобой.
Юноша посмотрел на гранитную плиту, где были высечены имена павших в бою воинов, нашел там имя своего отца и опустил голову.
- Ну, вот и славно, - промурлыкал Роман. - Когда у тебя дежурство?
- Сегодня вечером, - голос молодого человека был неестественно хриплым. - На седьмой вышке.
- Ты от него освобождаешься, но свои законные трудодни получишь. А теперь иди и приготовься к завтрашнему дню!
- Доблесть и сила! - пробормотал Олег, спеша отойти, чтобы перевести дух после таких новостей.
***
Роман тяжело вздохнув, оперся на одну из гранитных плит и произнес:
- Антон, кроме нас здесь никого нет, но все же для разговора мне хотелось бы уединиться во Дворце Собраний.
- Что ж, пойдем.
Олег слышал эти слова и, скрытый густыми ветвями елок, наблюдал, как оба правителя неспешной, полной достоинства поступью направились к главному входу. Затем, ни о чем не думая, словно подчиняясь чужому приказу, он крадучись двинулся в обход здания и остановился у двери в маленькую каморку, где хранился садовый инвентарь. Чулан запирался не замком, а деревянной вертушкой, потому что воровство общественного имущества каралось очень жестоко, и охотников получить сорок плетей из-за украденной метелки или граблей не находилось. Олег вдруг представил, какое превосходное зрелище откроется, если кому-то понадобится какое-нибудь дурацкое ведро, и он заглянет в каморку! Юноша почувствовал, что капли ледяного пота стекают по спине: подслушать беседу царей... о, такое неслыханное преступление заслуживало как минимум смерти, однако молодой человек, никогда прежде не нарушавший правил, ничего не мог с собой поделать. Уйти было выше его сил, и поэтому, замерев в страшно неудобной позе, он приник ухом к дощатой перегородке.
Только три человека в Лакедемоне имели право открыть Дворец Собраний: два царя и казначей. Роман взошел на крыльцо, неторопливо порылся у себя в кармане, нашел отполированный ключ, вставил его в оттертую от пятен ржавчины замочную скважину. Дверь нехотя скрипнула, но легко поддалась нажиму и отворилась. Царь сделал приглашающий жест, его соправитель ухмыльнулся и зашел внутрь.
- Ну, вот, - облегченно вздохнул Роман, - здесь мы можем спокойно поговорить.
- Я слушаю тебя.
- Антон, ты знаешь, мы в некотором роде оппоненты, и это хорошо, - Роман говорил с легким придыханием, как делал всегда, если нервничал. - Да, это хорошо, ведь так поддерживается равновесие в нашем обществе, и только при таком условии остается выбор, благодаря которому мы можем найти оптимальное решение тех или иных проблем.
Роман постоял с минуту молча, как бы собираясь с мыслью, а Антон невозмутимо ждал, кривя губы чуть заметной снисходительной полуусмешкой.
- Я не хочу от тебя скрывать свои намерения, - прервал наконец тишину соправитель. - Мне кажется, что в истории нашей славной общины настал важный момент. На ближайшем Собрании граждан я предложу ряд реформ, которые должны будут укрепить Лакедемон.
- Целый ряд реформ?.. - глаза Антона и без того жесткие, лучились странным, будто угрожающим светом, и казалось, что вместо зрачков у него радиоактивная руда.
- Подозреваю, ты их не одобришь, - Роман сделал неопределенный жест рукой. - Но я попробую обосновать необходимость осуществления этих реформ.
- Что конкретно тебе не нравится, мой соправитель и друг? - медленно и спокойно, почти по слогам, но с заметными нотками угрозы проговорил Антон.
- Первое, что я хочу предложить, - будто не заметил недовольства собеседника Роман, - это закон о формализации ритуальных убийств. Для Лакедемона сейчас любая жизнь на вес золота. И убивать даже ущербных - непозволительная роскошь. И потому ритуал нужно превратить в формальную традицию, например, во время инициации юный воин должен не убивать, а просто избивать раба. С шестого года после Великого Коллапса ведется ежегодная перепись населения, и, думаю, ты в курсе, что число жителей за это время уменьшилось почти в три с половиной раза, убийство рабов экономически невы...
- Ладно, - оборвал Антон, - я понял. Что еще ты хочешь предложить?
Роман бросил недовольный взгляд на собеседника, собрался с духом и продолжил:
- Отмена обязательного убийства неполноценных детей от полноправных граждан...
- Это уж слишком, - взорвался Антон. - Ты что, хочешь превратить Лакедемон в прибежище ущербных недоносков?!
- Нет, - Роман казался невозмутимым, но жестикуляция его стала резче. - Я предлагаю детей, у которых имеются какие-то отклонения, но при этом две руки и две ноги, переводить на ранг ниже, то есть неполноценные дети воинов становятся крестьянами, а дети крестьян с уродствами, становятся рабами, что собственно сейчас и практикуется.
- Знаешь, - Антон усмехнувшись покачал головой, - но в таком случае, через, например, сто лет этих выблядков станет так много, что они просто сметут полноценных людей.
- Мне кажется, ты слишком далеко заглядываешь вперед: сто лет! - Роман поднял указательный палец вверх, будто доказывая своим жестом важность изрекаемого. - Я боюсь, что при такой политике, как сейчас, с людьми вообще можно будет распрощаться лет через пятнадцать-двадцать или раньше. И учти, женщины, полноправные гражданки, смотрят на нас волком. А бабы в гневе страшнее любого мутанта и ядовитее азовской гидры. Чуть ли не каждый третий ребенок рождается с отклонениями, число воинов с шестого года после коллапса уменьшилось на треть...
- Это все никому не нужная статистика, и только! - Антон буравил тяжелым злым взглядом собеседника. - Нужно гнаться не за количеством, а за качеством. Тебе просто жалко дочь своего племянника.
- Я сейчас тебе толкую не о жалости, а о целесообразности, - Роман тяжело дышал, на лбу выступили капельки пота. - Дочь Олега, как мы договорились, завтра будет задушена, потому что закон есть закон, и его не вправе нарушать даже цари.
- Все, что ты тут напридумывал со своими реформами, противоречит элитному воинскому духу...
- А что ему не противоречит?! - теперь взорвался Роман. - Совет, в котором заседают "старейшины" двадцати пяти лет от роду?
- Это вынужденная мера.
- Так вот все, абсолютно все, что я предлагаю, суть вынужденные меры и не более того... - царь Роман сделал глубокий вдох, потом выдохнул, голос его стал более спокойным, так что он мог говорить без придыхания. - В любом случае, я вынесу эти вопросы на обсуждение в Общее Собрание граждан.
- Как бы не так, - возразил царь Антон, и его лицо перекосила саркастическая усмешка. - Сперва твои сомнительные умственные потуги должен утвердить Совет Старейшин, а вот если он утвердит, тогда уж пожалуйста, пускай голосует всяк желающий, ведь закон, ты сам только что сказал, есть закон, даже для царей.
Роман прекрасно понимал, почему соправитель упомянул Совет Старейшин. Ведь из пятнадцати шестеро были ставленниками Антона, и только четверо - явными сторонниками Романа. Итого, если считать вместе с царями, пятеро против семи. Оставались трое нейтральных, которых каждая сторона перетягивала в свой лагерь, не гнушаясь даже прямым подкупом. Для того чтобы заблокировать любой проект, Антону нужен только один дополнительный голос, а чтобы запустить реформы, Роману понадобилась бы поддержка всех троих колеблющихся... И более чем понятно, в чью пользу тут расстановка сил.
- Безусловно, закон есть закон, - подтвердил царь Роман. - Просто, мой дорогой соправитель и друг, я рассчитывал на твою добрую волю, но раз ты не желаешь помочь мне в осуществлении необходимых мероприятий для спасения Лакедемона, я выставлю, как ты и требуешь, свои законопроекты на голосование в Совет Старейшин. А теперь извини, меня ждут дела. У тебя есть ключ, и, полагаю, ты сумеешь самостоятельно запереть Дворец Собраний.
- Разумеется...
Один мужчина ушел, а второй еще долго стоял в полутемном холле. Стоял и размышлял. Размышлял и никак не мог решить, как же ему поступить в этот раз.