Demidov Michael : другие произведения.

Новая наука логики Или Как философствуют тупым предметом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Семинар, прочитанный на философском факультете СПбГУ, 22 декабря 2005 года в 17 часов 10 минут.

   "Новая наука логики Или Как философствуют тупым предметом".
   Тезисы выступления:
      -- Ницше и критика понятий чистой психологией;
      -- "Шопенгауэр как воспитатель".
      -- "Рождение трагедии из духа музыки" - критика Сократа как логика и рационалиста;
      -- "Человеческое, слишком человеческое" - апология природной нелогичности;
      -- "Веселая наука" - война против истины. Нависание "тупого предмета".
      -- "Ecce Homo" - как истинный мир стал басней;
      -- "Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей" - новая наука логики. Удары "тупым предметом".
  

Мы, люди сегодняшнего дня, благодаря своеобразному господству современных наук, впадаем в необычное заблуждение, которое предполагает , что знание можно приобрести из науки и что мышление подлежит санкции науки. Между тем единственное, что, несмотря по обстоятельствам, может высказать мыслитель, нельзя логически или эмпирически ни доказать, ни опровергнуть. Это также и не дело веры. Это обнаруживается лишь тогда, когда мыслят вопросительно. При этом прозрачное всегда проявляется как сомнительное.

(М. Хайдеггер)

   Ницше и критика понятий чистой психологией.

   Ницше имеет историческое сознание, общее с Гегелем. Оба находятся под влиянием ранних греческих мыслите­лей, обращены к началам. Оба являются гераклитовца-ми. У Гегеля на первом месте работа понятия, у Ниц­ше -- рафинированная психология. Гегель подверг кри­тике старый рационализм, Ницше ведет борьбу против всякого рационализма. Ницше вступает в философское противоборство с западной метафизикой. Он обесценива­ет западные ценности, имеет волю к будущему, програм­му, идеал. Но Ницше не является утопистом, не верит в "прогресс". Он есть истинный предсказатель европейско­го нигилизма.
  
   "Рождение трагедии из духа музыки" - критика Сократа как логика и рационалиста
  
   Вначале у Ницше стоит всегда интуиция. Он остав­ляет спекуляцию чуждой, его мышление происходит из поэтического, символического, внутреннейшего опыта. Ницше находится под властью поэзии и мышления. Фило­софия есть трагическая мудрость, сущностный взгляд на борьбу антагонистических принципов Диониса и Аполло­на. Древний мотив борьбы тьмы и света господствует в ницшевской концепции. В "Рождении трагедии" практи­куется оптика искусства. Из этой оптики Ницше затем отслеживает врага трагедии -- сократовскую разум­ность -- из-за которой, как он говорит, греческая траге­дия умирает. С Сократом приходит конец трагической эпо­хи, начинается время разума и теоретического человека.
   Сократ означает для Ницше всемирно-историческую фигуру греческого просвещения, в котором
   утрачивается не только греческое бытие с его инстинктивностью, но и
   его жизненная основа, его мифическая глубина. Сократ предстает как отрицатель греческой сущности, как отри­цатель Гомера, Пиндара, Эсхила, Фидия, Перикла и Дио­ниса. Сократ является Ницше как несчастный грек; он характеризуется полным отсутстви­ем "инстинктивной мудрости". У Сократа, говорит Ниц­ше, только одна сторона духа образована -- логико-рацио­нальный момент. Сократ не имеет мистического органа. Он является специфическим не-мистиком, превращает все в мыслимое, логическое, разумное. Сократ является изоб­ретателем "теоретического человека"; он тем самым уста­навливает новый тип, новый идеал, предстает как руко­водитель греческой молодежи и прежде всего греческого юноши Платона.. Изобретенный Сократом теоретический разум разрушает художественную целостность мира, а в самом искусства заменяет власть интуиции теоретической схемой. Сократу молодого Ницше -- отрицатель "гречес­кой жизнерадостности". Начиная с Сократа теоретичес­кий разум притязает на господство над всем сущим и полностью изменяет характер греческой культуры. На смену трагической эпохе приходит эпоха торжества тео­ретической культуры. Согласно Ницше, от Сократа ведет свое происхождение ученая александрийская культура, немочная, книжная, чуждая мифологии и чуждая жиз­ни; культура, в которой одержали победу оптимизм и вера в разум. Человек этой сократовской антитрагиче­ской культуры -- - расслабленный оптимизмом и рассу­дочностью теоретический человек -- уже не способен вос­принимать веди в их целостности, во всем их естествен­ном трагизме. Но время сократовского человека миновало. Трагедия рождается вновь: из глубин немецкого духа, немецкой музыки, немецкой философии.
  
   "Шопенгауэр как воспитатель".
  
   Как мыслитель Ницше исходит из Шопенгауэра. Он почувствовал соприкосновение с родственной натурой, под влиянием которой пробуждалось и развивалось его соб­ственное Я. Шопенгауэр обладал тем, что Ницше счи­тает самым важным для философа, -- несокрушимой и суровой мужественностью. Но оппозиционный дух Ниц­ше сильнее всего был привлечен независимостью Шопен­гауэра, его свободой от "тисков патриотизма". "Никому он не был подвластен!" -- так заканчивает Ницше одну эпиграмму об Артуре Шопенгауэре. К "философской сис­теме" своего "великого учителя и воспитателя" он с само­го начала относился с недоверием и вскоре начал предо­стерегать от опасности шопенгауэровского учения. Шо­пенгауэр, назвавший себя случайным мыслителем, ввел в философию элемент вдохновения, рождающего отдельные мысли; в его манере философствовать заметна склонность к афоризмам (Шопенгауэр, "Свобода воли и нравственность"). Он полагал, что взгляды не могут быть противоречивыми; поэтому логическая разработка идей не казалась ему существенной. Оттого Шопенгауэр ис­тинно велик только в отдельных замечаниях и высказы­ваемых им глубоких взглядах на видимый мир. Ницше. Разделял с Шопенгауэром пренебрежение к логике. Он ви­дит в мышлении лишь "известное соотношение стремле­ний", а в разуме и его законах один лишь "грамматиче­ский предрассудок". Это есть самая крайняя противопо­ложность кантовскому направлению в немецкой философии. Шопенгауэр сделал центром философии вопрос о смысле бытия. Ницше перенял от него эту задачу философии.
   Становление -- это первопонятие философии Ницше, в котором фиксируется его представление о бытии. Бы­тия, каким его видели элеаты, -- вечного, неподвижного, покоящегося в себе, вневременного, растворяющего в себе становление -- для Ницше не существует, наоборот, бы­тие растворяется в становлении.
   Само же становление как мыслимое бытие не может быть горизонтом для какого-либо живого существа, ибо становление есть непостижимый поток вещей, который не укладывается в "схему сущего". Поэтому, мысля сущее, мы всегда мыслим нами же созданные фикции, и если мы говорим об истине, то эта истина всегда будет истиной сущего, следовательно, будет относиться к фикции. Как видим, негативная онтология Ницше определяет и особое отношение философа к проблеме истины. Здесь возникает антиномия между истиной как необходимой для жизни видимостью и истиной как познанием этой видимости. (Аствацацуров А., Три великие книги Ф. Ницше )
  
   "Человеческое, слишком человеческое" - апология природной нелогичности
  
   "Мы -- изначально нелогичные, -- полагает Ницше, -- и потому несправедливые существа и можем познать это; и это есть одна из величайших и самых неразрешимых дисгармоний бытия". (с. 260). Отсюда возникает вопрос: можно ли сознательно пребывать в неправде? или, если это неиз­бежно, то не следует ли тогда предпочесть смерть? Одна­ко вся человеческая жизнь глубоко погружена в неправ­ду, неистинное формирует ее. Индивид не может освобо­дить свою жизнь от всего неистинного, определяющего его мысли и поступки, не возненавидев при жизни своего прошлого, не обесценивая тем самым время, ушедшее в прошлое. Здесь возникает опасность такого миросозерца­ния, "которое в качестве личного результата влечет за собой отчаяние, а в теоретическом осмыслении -- филосо­фию разрушения" (с. 261).
   Проблема истины как необходимого для жизни заблуждения неизбежно выдвигает иной воп­рос: существует ли истина сама по себе, но не в том смысле, что она рассматривается как отрицание всего определенного бытия, а в качестве возможности прикос­нуться к самому бытию? В том случае, если истина вы­ступает как онтологизированное знание, проявляется как знание, то в каждом своем облике она станет для жизни опасной, опасной как привязанное к заблуждению чело­веческое бытие.
   С точки зрения самой жизни воля к истине, считает Ницше, достаточно сомнительна. Она предрассудок фило­софов, старательно обходящих вопрос о ценности "хоте­ния" истины, вопрос: что в нас хочет истины?.. Отчего же лучше не лжи? Сомнения? Даже неведения? Становление скрывает от человека самое глубокое, мудрое, и если жизнь основана на видимости, то для жизни вообще, как и для жизни индивида, "истина была бы разрушительным прин­ципом". Бытие человека и истина несовместимы. Пол­ное познание истины в конечном счете ведет к уничтоже­нию иллюзий, фикций, заблуждений, которые являются составной частью жизни, ибо самой жизни хочется види­мости. Поэтому моральное требование во всем искать ис­тину, понимание истины как безусловного долга познаю­щего враждебно жизни и убивает мир. "Истина убива­ет -- даже убивает себя сама, как только она познает, что ее фундамент -- заблуждение". За поиском истины, за волей к истине скрывается забвение жизни, воля к смер­ти. Для познающего возникают две возможности: он или растворяет все в познании, стремится все сделать духом, или же он сам себя растворяет в вещах. Растворение всех вещей в познании делает для познающего муки истины нестерпимым, все уничтожающим светом. Растворение себя в вещах -- второй путь познающего -- это смерть, путь в лабиринт, запутанности ходов которого избежать невозможно, и, следовательно, неизбежна встреча с Ми­нотавром, грозящая гибелью. Но цель и судьба познаю­щего -- желание заглянуть в лабиринт и "свести знаком­ство с господином Минотавром". Путь к истине всегда ведет к Минотавру. Однако у философа цель иная. "Лаби­ринтный человек, -- отмечает Ницше, -- никогда не ищет истины, но всегда лишь Ариадну, -- что бы он сам об этом ни говорил". (Аствацацуров, с. 37). Стало быть, поиск истины побужда­ет к совершенно иному, нежели истина.
   Ницше уподобляется фигуре Януса: он есть философ и софист. Он использует софистику не как искусство разговора -- не на риторическом уровне, -- он имеет ее как искусство "знаков-смыслов". Мысли не есть первич­но "истинное" или "ложное", они суть симптомы жизни, знаки существования. Ницше формирует "экзистенциаль­ную софистику" с виртуозностью. Теперь метафизика, религия, искусство ценятся не больше, чем способы исти­ны, они предстают как иллюзии. Ницше становится "про­светителем", он посвящает первое издание "Человеческо­го, слишком человеческого" Вольтеру, "великому освобо­дителю духа".
  
   "Веселая наука" - война против истины. Нависание "тупого предмета".
  
   Пятая книга "Веселой науки" "Мы бесстрашные", напи­санная уже после создания "Заратустры", набрасывает контуры программы преодоления кризиса европейской цивилизации, в которой работают понимание мира и су­щего как воли к власти и идея вечного возвращения. Ее можно рассматривать как своего рода прелюдию к послед­ним книгам философа, где главной темой станет пробле­ма всех ценностей, созданных европейской культурой.
   Ницше объявляет войну всему, что прочно укорени­лось в сознании европейского человека как вечные исти­ны, ценности и идеалы. Он выступает против истин, став­ших идолами, то есть против таких мировоззренческих положений, в которые проецирует себя нисходящая, боль­ная жизнь, не желающая идти по пути выздоровления, бессильная воля к власти. И все же какой бы отвлеченной от реальности ни казалась нам истина, она всегда указы­вает на личность ее творца. Именно здесь Ницше ищет генезис истины, видя в ней маску бытия личности в мире и культуре. Истина для него заключена в интерпретации мира личностью, в которой определился тот или иной тип жизни как воли к власти, это -- вхождение личности в культуру. Истина оказывается ничем иным, как пре­дельным смыслом самоинтерпретации личности в ее по­пытке утвердить себя в мире. Другое дело, что будет до­минировать в самой личности: скрывающийся в ней стад­ный инстинкт господства или инстинкт господства с его пафосом дистанции. Разрушение идолов-истин есть так­же и свержение творцов этих истин с постаментов, на которые их ошибочно поставила история.
   Однако период рационализма, то есть "просвещения" путем разума, был для Ницше временем мрака. Культура ума, называемая просвещением, дает отрицательные ре­зультаты. Она делает человека свободным и самостоя­тельным, но не объясняет ему цели его свободы. "Оказа­лось невозможным основать культуру на знании", -- это открытие сделал он еще в юности. Ницше стал стремить­ся подняться выше рационализма, как только пришел к нему. Преодолев метафизику, он счел необходимым сде­лать "шаг назад", чтобы понять историческое и психоло­гическое основание метафизических представлений. Ис­тинным рационалистом Ницше никогда не был. Но все это есть пребывание в дополуденном времени.
   Наука предстает как безграничная воля к знанию. Воля к истине и к знанию у Ницше тоже христианского происхождения. Правда, сам Ницше утверждает иначе: религия должна быть смертельным врагом знания. Зато в других случаях сам же Ницше выводит и собственную свою волю к истине, и безусловный характер современ­ной научности из того огня, который впервые разгорелся в христианстве, из той особой моральности, которая тре­бует истины во что бы то ни стало. Ницше хочет исти­ны -- как оружия против иллюзии и вздора; истины, и ничего кроме истины, ищет он и в своих исследованиях христианства и роковых последствий христианства для человеческого бытия. И вот, вначале пытаясь обрести до­стоверное знание, затем убедившись в сомнительности познанного, после этого стремясь до конца последовательно применить критический метод, потом видя, как пошатну­лась сама истина и, наконец, усомнившись в ценности истины как таковой, Ницше на собственном опыте узнает. что с современной наукой дело обстоит далеко не так.
   "Наука философична"? Это не означает, что она определенно делает у философии заем. Это не означает, что философия должна и может быть надежным фундаментом науки. Основанием науки долж­но быть более всего то, что устанавливает и обосновывает только философия: именно познанная истина сущего как такового.
   Ницше своим отвержением всякой узко воспри­нимаемой научности дает нам понять, что наука -- это что-то слишком человеческое, выражающее самую сущ­ность человечности. Он взрывает фундамент научных аргументов, отбрасывает в сторону логические костыли и воздвигает здание своей философии на "живом" осно­вании жизни. Он подозрительно относится к рациона­лизму и к понятийному мышлению.
   Критически воспри­нимая образ ученого, он утверждает, что ученый по свое­му существу неплодотворен и что он испытывает некото­рую исконную ненависть к плодотворным людям, поэто­му-то, по мысли Ницше, во все времена гении и ученые враждовали между собой. Он заявляет весьма категорич­но: "Ученый никогда не может стать философом; даже Кант не смог стать им..." ("Шопенгауэр как воспитатель",с. 65). Ницше также считает, что философия делает опасную уступку государству, когда она обязывается выступать по преимуществу и главным образом как ученость.
   О доказательстве как выводе и о характере мышления как доказательстве этим изложением еще ничего не до­стигнуто. Для прояснения мышления мы спрашиваем те­перь: является ли мышление доказательным в обычном смысле вывода внутри совокупности суждений. Или "ло­гика" философии есть совсем другая? В науках речь идет, например, о расщеплении атома, о наследственности, о ценообразовании, о Фридрихе Великом, об "Антигоне" Софокла; соответственно в философии речь идет напри­мер, о вечном возвращении. Другие предметы -- другая логика! Если только так полагать, тогда философия есть лишь наука среди других. Каждая наука имеет дело все­гда только с одной определенной областью сущего, и только в одном определенном отношении. Но философия мыслит сущее как целое в отношении, в котором каждое другое необходимо. "Логика" философии есть поэтому совсем Другая. Для мышления философии характерно полно­стью иное представление и прежде всего иная мыслитель­ная готовность. Можно было бы еще обратить внимание на формальную логику: мы думаем здесь всегда о внешнем и формальном.
  
   "Ecce Homo" - как истинный мир стал басней
  
   "То, что может быть доказано, небольшого стоит". Воля к власти, 197 стр.
   Западноевропей­ская метафизика, то есть рассмотрение сущего как тако­вого в целом, определяет сущее как то, что соотносится с разумом и мышлением. Здесь истина и истинное положе­ны в разуме. Западноевропейская метафизика, стало быть, основана на этом преимуществе разума. Поскольку про­светление и определение разума называется "логикой", остается также сказать: западноевропейская метафизика есть "логика". Сущность сущего как такового становится вовлеченной в круг мышления. Доверие к разуму и гос­подство в нем ratio не следует рассматривать односторонне как рационализм; к сфере доверия к разуму принадлежит также иррационализм. Великие рационалисты приходят прежде к иррационализму, и обратно, где иррациона-лизм определяет картину мира, там рационализм справ­ляет свою победу. Господство техники и восприимчивость к суеверию принадлежат друг другу. Не только иррацио­нализм, но также рационализм "живут" и сознают себя из страха перед понятием.
   "Доверие к разуму и его категориям, к диалектике, следовательно -- высокая оценка логики доказывает лишь проверенную на опыте полезность ее для жизни: но не ее истинность". (с. 231 "Воля к власти") Что означает в ницшевском положении "доверие к разуму"? Вообще с этим доверием связано основное понимание человека. То, с помощью чего мы различаем, что есть сущее и что есть не-сущее, есть ра­зум. При разуме состоит внешнее пред-решение о том, что говорит бытие. Поэтому подход, в котором представ­лены основные позиции западной метафизики, можно формально представить титулом: бытие и мышление. Это так понятое "доверие к разуму" и к мышлению ставит значащим признание рассудка и интеллекта. Также здесь разум есть масштаб того, что есть, может быть и должно быть. Рассудок же лишен корней и целей (с. 223). Какое значе­ние придает Ницше тому, что он называет "доверием к "разуму"? Ницше говорит: "доверие к разуму" не дока­зывает "истину" разумного познания. Ницше здесь видит лишь то, что научное по­знание, мышление о природе "полезно" для "жизни". "Истина" познания состоит в полезности познания для жизни. Тем самым довольно сказать: истинно то, что при­носит практический успех, и только степенью полезности оценивается истина истинного. Практическая ценность есть следствие того, что научное познание как таковое полезно. Практическое использование становится возмож-ным лишь на основе теоретической "полезности".
   Истина выражает характер разума. Основная черта этого характера состоит в том, чтобы представлять сущее как таковое. Что должна существовать известная масса верова­ний; что мы имеем право судить; что не допускаются со­мнения относительно всех существенных ценностей, это -- предпосылка всего живущего и его жизни. "Итак, -- пола­гает Ницше, -- что нечто должно считаться за истину, -- это необходимо, а не то, что нечто есть истина" (с. 223). Истина есть в сущности оценка. ""Истинный и кажущийся мир" -- эту антитезу я свожу на отношения ценности. Мы проеци­ровали условия нашего сохранения как предикаты сущего вообще. Из того, что мы должны обладать устойчивостью в нашей вере, чтобы преуспевать, мы вывели, что "истин­ный" мир не может быть изменчивым и становящимся, а только сущим"(с. 223).
  

"Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей" - новая наука логики. Удары "тупым предметом".

  
   Уважение к истине, полагает Ницше, является уже следствием иллюзии. Ис­тина сама есть "иллюзия". В действительности Ницше говорит о том, "что искусство более ценно, чем истина". Если познание есть воля к власти и познание рассмат­ривается как понимание истины, то истина есть суще­ственное в познании. Но изречение Ницше об истине ко­ротко звучит так: истина есть "иллюзия". Чтобы это определение истины еще более обострить и расширить, приведем второе высказывание Ницше. "Истина, -- пи­шет он, -- есть тот род заблуждения, без которого неко­торый определенный род живых существ не мог бы жить. Ценность для жизни является последним основанием". (с. 229). Выходит, что истина есть иллюзия и заблуждение пото­му, что она есть ценность. Удивительная логика! Мы дол­жны, таким образом, определеннее спросить у Ницше, что есть истина и познание, что есть знание и наука.
   Я верю, пишет Ницше, что то или другое так, а не иначе, -- как сущность истины. В оценках находят свое выражение условия сохранения и роста. Все наши позна­вательные органы и чувства развились лишь примени­тельно к условиям сохранения и роста. Что должна суще­ствовать известная масса верований; что мы имеем право судить; что не допускаются сомнения относительно всех существенных ценностей, это -- предпосылка всего жи­вущего него жизни. Итак, что нечто должно считаться за истину, -- это необходимо, а не то, что нечто есть истина.
  

Заключение.

   Ницше в соавторстве с Шопенгауэром предлагают концепцию "суггестивной" логики - логики убеждений, общего места. Дильтей, Виндельбанд и Рикерт - новую логику, где обратное соотношение объема и содержания понятия.
  
  

1

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"