Аннотация: У меня появился враг. Изобретательный, абсолютно безжалостный и совершенно безумный - редкая удача, как сказал бы приверженец радикальных психологических теорий.
Лемминги
Кошка сбежала из дома, а я о ней заботился как мог, иногда разговаривал, и она понимала даже больше, чем мне казалось - потому, наверное, и ушла. А до нее так же поступила жена, хотя к той я относился, пожалуй, еще лучше. Не знаю. Мне оставалось ухаживать за цветами, им деваться было некуда, но кактусы перестали цвести, а герань разбрасывала по комнате сухие жесткие листья, я наступал на них, вылезая из ванны, я находил их в постели, в тарелке с завтраком, в брошеной на стуле одежде. Все подоконники были заставлены цветами в горшках, все более пыльными и желтыми, а за стеклом внизу ходили люди. Я и сам иногда спускался, устав смотреть на них сверху.
- Тебе просто нужна женщина, - сказала мне телефонная трубка, и я послушно кивнул в ответ. Я тоже так думал. Я не совсем понимал для чего. Я и сейчас не понимаю, все перемешалось, на самом деле никто мне не был нужен тогда, причем взаимно, я больше не хотел быть ни обьектом ни субьектом - ни влечения ни злобы, ни заботы ни презрения. Никто мне не был нужен, а сейчас я могу думать только о тебе, скоро мы будем вместе, ты ждешь меня, ты поцелуешь меня у дверей, и тело твое раскроется мне навстречу.
Не нужна была мне женщина, и ты не была ею, ты походила на сьежившегося от холода ребенка, и от самой тебя исходил холод, как запах болезни. А теперь даже здесь, на ветру, мне жарко от твоих губ, и твоих рук и твоего... да твоего. Но тогда тебе было холодно. Стояла за мной, и все время курила, сигарету за сигаретой, а когда закончилась пачка, женщина обратилась ко мне, у вас не найдется сигаретки, это дало мне повод обронить какую-то глупость, вроде того, что вы так много курите, будто надеетесь согреться этим дымом. Было и правда прохладно. Она улыбнулась отсутствующе, не высказав намерения поддержать разговор, но продолжала курить мои сигареты, пока мы не зашли внутрь. Я все время болтал ерунду. Я так давно ни с кем не говорил, сказал я в свое оправдание, похоже сам расчитывая на жалость. И тогда она первый раз ответила счастливчик, а до этого по-моему только покорно молчала, словно не было сил отвязаться. К тому моменту мы уже обошли всю выставку, меня задевало отсутствие комплиментов моим обширным познаниям, ведь я рассказал больше любого экскурсовода, и я решился в отместку сам произнести нечто приятное, и заявил, что ей идет черное, это, кстати, стало правдой только много времени спустя, а она обьяснила коротко траур, что было воспринято мною как неудачная шутка, хотя я и поджал, на всякий случай, сочувственно губы и посмотрел вопросительно. Любая тема хороша для продолжения беседы, тем более, что надо было или прощаться у выхода, или предложить зайти в кафе, к счастью она все же ответила, ее муж умер несколько месяцев назад, мне показалось она сказала погиб, и я спросил почему-то автокатастрофа?, - она ответила упал со скалы, чем снова поставила меня в тупик. Я не знал как перейти на тему кафе, отсутствовала связующая нить, кроме самых циничных вариантов, которые сразу являются в голову, вроде я тоже в юности занимался скалолазанием и пойдем помянем что ли, и она сказала, впервые повернувшись ко мне:
- Зайдемте в бар. Я вам должна за такую чудесную лекцию о прерафаэлизме, вы очень расширили мой кругозор. - По образованию она была искусствовед, как я потом выяснил. Я вообще многое потом выяснил, слишком многое, очень постепенно и ненавязчиво, от встречи к встрече.
Как и многие суперсовременные заведения бар был оформлен с намеком на средневековый трактир, музыка играла слишком громко, а мне не стоило заказывать к кофе коньяк, я ничего не ел с утра, в таких случаях я становлюсь еще глупее, чем на самом деле, как и все, но ей необходим был алкоголь. Она все не могла согреться, так мне казалось, возможно как раз желание во что бы то ни стало согреть ее и заставить чуть развернуться и было тогда главным, еще до всех остальных желаний, хотя, наверное, я лгу себе как всегда, кто знает, наше влечение к тому или иному существу появляется, когда в мозгу начинают вырабатываться эндорфины, или эндорфины начинают вырабатываться, когда возникает влечение. Я разглядывал ее тайком - мне так казалось, а на самом деле очень откровенно, она все так же сутулилась, завернувшись в плечи, но взгляд ее заблестел, у нее были темные глаза, чуть раскосые; высокие скулы и тонкие губы, японский декаданс. Держалась она очень уверенно, не так, чтобы казалось - ей все равно с кем она сидит за столиком, а так, что казалось, ей все равно, с кем она сидит за столиком. Я просто ждал, когда и мне станет все равно, чтобы можно было вспомнить о возможности следующей встречи - в сущности, нам с вами обоим безразлично, так почему нет.
- У вас ведь наверняка много поклонников. Вы можете выбирать занятие для каждого. Но я умею не только пить кофе, честно. Не смейтесь. Не смейте. Я могу... я могу.... Вы сами должны сказать мне, что я могу, и чего нет. - Так я сказал ей много дней спустя, и тогда я уже знал, что для этой женщины я смогу все, а ведь мы даже еще не спали, мы не бывали друг у друга дома, она, в сущности, не была еще моей женщиной, избегая этого незаметно и непреклонно.
- Один. - Ответила она. Так я узнал, что у меня есть соперник.
Я не знал что говорить, только крутил в пальцах несуществующий фантик, скатывая его в шарик. Она не торопилась прийти на помощь, ей как всегда была безразлична моя реакция, а я вспоминал те неотложные дела, появлявшиеся у нее всякий раз в ответ на предложение зайти ко мне, все ее посмотри, как этот малыш похож на космонавта - закутанный и плохо ходит стоило взять ее руку чуть выше запястья, одинокое топтание у входа в кинотеатр, сколько раз это повторялось, был некий порог, словно внушавший ей страх, как мне тогда казалось - почему самое естественное обьяснение не приходило в голову, наверное тоже страх. А теперь что мне делать, я могу сколько угодно убеждать себя, все, что мне нужно - просто видеть ее, сидеть напротив или идти рядом, слышать ее голос - тоже редкое счастье, раньше я считал всех женщин болтливыми. Но все требует продолжения. Интересно, когда он появился, естественно - еще до меня, значит, сразу после смерти мужа, о котором она никогда не вспоминала, или даже раньше. Зачем я нужен тебе. Я знаю, ты не обманывала меня, не давала обещаний, ты просто соглашалась на следующее свидание, и на следующее, словно чего-то ждала, но я так и не понял чего, ведь всякий раз ты отступала, отстранялась, не давая при этом повода думать, что мои действия в чем-то неприятны. Я думал - просто требуется время, я не привык рассуждать в категориях победы или поражения - возможно, моя главная ошибка.
Я подвез ее до всегдашнего перекрестка, и поехал домой. Мы распрощались как обычно, но я знал, что этот раз был последним, я не сказал созвонимся, она не заметила, еще бы, она словно вообще ничего никогда не замечала, так искренне не замечала, считая это излишним. Квартира, порога которой она никогда не переступала, стала в десять раз более пустой. Внизу за стеклом ходили люди - жалкое удовольствие смотреть на них сверху.
Она позвонила через неделю или больше, оторвав меня от лежания на диване, с которого были различимы тускнеющие куски облаков над домом напротив, до этого я старался не подозревать, что каждый вечер безнадежно жду этого звонка, я даже не помнил, оставлял ли я свой номер, и пришел к выводу, что нет, не оставлял.
- Я хочу напроситься в гости. Если это удобно... Да, я буду через полчаса.
Она прожила у меня четыре дня и пять ночей. Взаимная дружеская услуга, по крайней мере вначале, словно она приняла неизбежность. Всю первую ночь она проплакала, я осторожно гладил ее тело, чувствуя вину, она говорила скозь слезы ты не понимаешь, прости меня и еще что-то, значение чего я действительно не понимал и не слушал. Утром я ушел, оставив ее спящую, вторые ключи я положил на столик, но вечером она встретила меня в прихожей, квартира за ее спиной сверкала чистотой, и она улыбалась, словно действительно радовалась моему приходу и удивлению. А ночью повторилось почти тоже самое, нам было хорошо, я уверен, но она снова начала плакать, и говорить что-то неразборчивое. Я лежал рядом, боясь прикоснуться, и думал, что все так и останется, я ничем не смогу помочь, и тогда я поднялся и сварил кофе, на часах было четыре, потом пятнадцать минут пятого, потом я услышал, как она встает и идет в ванную.
Мы сидели друг напротив друга, молча, и ее лицо было таким же жестким и беззащитным, как в первую нашу встречу. Я сказал:
- Давно, когда я был подростком, я познакомился с собакой, и потом она стала моей собакой - самой поразительной из всех собак, которых я знал. У нее было много странного в характере, что отличало ее от всех остальных... это неважно. Но в том числе, никто никогда не слышал, чтобы она скулила. Даже попрошайничала и просилась на улицу она всегда молча, хотя вообще полаять была не дура, особенно на кошек. Но на помощь она не звала никогда. Потом она пропала, мы долго искали ее, и в конце концов нашли - она каким-то образом провалилась в водосточный люк и утонула. Понимаешь, она провалилась в воду, и плавала, пытаясь выбраться на отвесные стены, бетон был весь исцарапан. Над ее головой ходили люди, а она молча боролась за жизнь, пока не устала.
- Собака... странно, что ты заговорил о собаках. Я знаю одного человека, у которого много собак... - Она внезапно рассмеялась странных горловым смехом и закашлялась. - Я должна уехать на некоторое время.
- Я говорил не о собаках, а о помощи. Никуда ты не поедешь. Я так думаю.
- Ты не понимаешь.
- Действительно. Только совершенный тупица может что-то не понять после столь подробных обьяснений.
- Есть вещи, которые тебя не касаются.
- Прекрасно, сделай так, чтобы они коснулись меня. Ведь пришла ты ко мне. Надо же быть хоть немного последовательной.
- Это было ошибкой.
- Я не смогу обьяснить... почему это не так. Я люблю тебя. Я готов на все ради тебя. Я не знаю, что с тобой. Я просто счастлив от того, что ты здесь, и ты знаешь это. Ты пришла ко мне, я не знаю, что случилось у тебя там, где ты была, но пришла ты сюда, значит это последнее место, где ты еще можешь ожидать помощи. Ты же пришла за нею.
--
Ты сказал о любви... А я надеялась - ты меня просто хочешь.
Наутро я позвонил на службу и сказался больным, отчасти это было правдой, отчасти я расчитывал на понимание, а в общем, я был там настолько незаметен последнее время, что мог бы никого не извещать об отсутствии. Я чувствовал, что не должен оставлять ее даже на короткое время., казалось, она благодарна за это. Два дня мы почти не выходили из дома, только за едой и сигаретами, и мало разговаривали. Она сделала несколько звонков, таких коротких, словно каждый раз попадала не туда или на том конце провода никто не брал трубку, но с кем-то она все же беседовала, из другой комнаты я слышал звук ее голоса, с каждым звонком все более бесстрастный и нервный.
- Если хочешь - давай уейдем вместе. Я могу взять отпуск. Мы можем сьездить... например заграницу. У меня есть деньги, мне их некуда тратить.
Она покачала головой.
--
Он все равно найдет меня, рано или поздно. Я не хочу, чтобы ты пострадал.
- Ты говоришь о любовнике, номер первый, я самого начала понял. Разумеется... Ну хорошо, найдет - и что? Убьет?
Она кивнула.
- Слушай, это же ерунда какая-то. Нет, конечно такое случается, но мы же современные...впрочем, я тоже несу бред...
--
Ты ничего не знаешь. Он уже убил одного человека.
И тогда я начал медленно понимать.
Только одна деталь поразила меня в ее рассказе о верной жене, счастливой в замужестве, идеальной паре, где отношения настолько близки и доверительны, что измены не играют никакой роли и словно относятся к другому миру; именно поэтому их нет, что они не важны; крепость их союза ничто не разрушит. Они не требуют друг от друга верности, соблюдая ее для себя, и так постепенно, они становятся мертвы для любви, разумеется. Они не знают об этом и все так же счастливы вместе, но тело совсем не хочет умирать, и рано или поздно чуть более пристальный взгляд случайного знакомого, даже знакомого знакомого - сколько таких взглядов не замечалось вовсе или служило предметом для шуток, когда они оставались вдвоем после ухода гостей - чуть более пристальный взгляд рождает странное вибрирующее ощущение, смутно знакомое, давнишнее ощущение, дежавю. И сначала можно обманывать себя исследовательским интересом, а изучение тем легче, чем чаще встречается этот человек, совершенно неинтересный, во всем уступающий единственному и навсегда любимому человеку, а потом все происходит совершенно естественно, и становится ясно, ужасающе ясно, что то заново родившееся странное ощущение и есть забытое счастье.
Все развивается так же банально, как и началось. Перед мужем совесть ее чиста, все это не имеет отношения к их союзу, и действительно, они все так же близки. Они не представляют жизнь друг без друга, да и зачем, она так же с нетерпением ждет его возвращения из частых командировок, так же радуется знакам его внимания, и даже словно более нежна с ним, чем раньше. Ей так же приятно засыпая чуствовать рядом его тело - правда, не более чем рядом, дальше что-то мешает, она не хочет притворяться. Предлагет ему, в шутку, завести любовницу на период ее временной фригидности - пожалуй, единственная ложь: она совсем не фригидна, она так же далека от этого, как в их медовый месяц, если не дальше. Кстати, неожиданно для себя она понимает, что действительно хочет, чтобы у мужа была любовница. Все пришло бы тогда в состояние некой гармонии, хотя непонятно, зачем в таком случае оставаться мужем и женой. Но это уже начинаются вопросы, самая невыносимая на свете вещь, вопросы все губят. Она привыкает жить здесь и сейчас, по другому невозможно. Особенно с ним, с другим - их связь не имеет будущего. Она всегда в настоящем, как солнечный зайчик, настолько, что каждое их расставание - навсегда. Она словно забывает о его существовании, и все становится как прежде. Встречаются они каждый день. С некоторым удивлением она обнаруживает, что любовник ревнует ее. Она не видит причин. Он предлагает ей расстаться с мужем, они уедут вдвоем в другой город, там поженятся; ей смешно, но он гораздо серьезнее, чем ей хочется верить. Наступает день, когда медленно и с неожиданной холодностью он обьясняет, что ей нельзя отступать - предательство есть предательство, что ей решать, здесь и сейчас, как она и привыкла, но решение предопределено ею же, она уже разрушила свой прежний мир, нравится ей об этом думать или нет, и возвращаться ей некуда.
Она слушает, не веря ушам, понимая его правоту и безнадежность своего положения, безнадежность своего существования, безнадежность мира, который, действительно, невозвратно разрушен, разрушен ею. Но больше ее занимает мысль о том, насколько другим стал в последние недели ее возлюбленный. Она так мало знает о нем. Ты так изменился шепчет она беззвучно в течение всей его речи. Ты так изменился. Почему-то это успокаивает ее, словно воздвигая невидимый щит, пока она наконец не находит силы встать, затушить сигарету, одеть плащ и уйти, на этот раз действительно навсегда.
На следующий день они встречаются. Их связь продолжается, но что-то уже надломилось, зачем ты это сделал, зачем тебе понадобился тот чертов разговор, все было так хорошо. Он даже не удостаивает ее ответом, и так понятно, что не было уже ничего хорошего, что все давно плохо, безнадежно плохо, что с какого-то момента они лишь играли в хорошо, как в то же самое она играет с мужем, но может быть все хорошее и было в этой игре, с самого начала. Кстати, она замечает, причем не сразу, что ее и в самом деле перестает интересовать секс, таким образом ее ложь оборачивается правдой, за исключением редких вспышек. Почти с одинаковым равнодушием она изменяет теперь любовнику с мужем и мужу с любовником, как-будто выполняя взятые ранее обязательства. Долг, одновременно являющийся предательством.
Самое тяжелое было в том, что единственный человек на поддержку которого она привыкла расчитывать во всех трудных ситуациях никак не мог ей помочь. Он по прежнему ничего не знал, или не подавал виду, а она становилась все более одинокой. Впервые в жизни она чувствовала такое глубокое одиночество. Сильнее, чем в детстве.
Трагичность развязки была предопределена простотой положения. Людям необычным, какими, по ее мнению, были все три действующих лица, опасно попадать в банальные ситуации. И все же, среди всех представляемых ею вариантов исхода, где первое место по степени вероятности занимало, естественно, ее самоубийство, а на втором тусклело застылое существование, в котором любовь предана за страсть, страсть потушена стыдом, а стыд так и не смог превратиться в активно действующую силу - среди всех возможностей не было самой жестокой, которая и стала в конечном счете реальностью.
- Я могла бы предугадать, причем двумя независимыми путями - говорила она сухо, словно анализировала композицию живописного полотна. - Во-первых, достаточно было честно спросить себя, что могло бы стать наихудшим концом, ужасом ужаса. Тогда бы неизбежно показалось что-нибудь вроде этого. Но мне как всегда не хватало смелости. А во-вторых, мой возлюбленный продолжал меняться. Наверное он всегда был таким, просто проявления стали другими. Когда я размышляла, чем же он сумел так захватить меня с самого начала, ответ всегда был один - страсть. Он умел отдаваться ей полностью и без остатка, и тогда она подсказывала ему безошибочные действия. А страсть его продолжала возрастать. Но на самой высокой ступени любое чувство теряет свои характеристики. По крайней мере у таких людей как... как мы с ним. Оно перестает быть чувством любви, чувством ненависти, страха, чувством влечения или отвращения, оно становится голой страстью, больше ничем. Он был сумасшедшим. Я начала бояться его. Чем меньше я могла ответить, тем больше он требовал. Ему казалось, что нам мешает один лишь факт, мое замужество, он говорил когда ты будешь свободной, если бы мы встретились раньше.. Он считал, что только моя неспособность изменить привычной жизни делает ситуацию невыносимой... По своему, он хотел помочь мне. Ненависть к моему мужу стала его навязчивой идеей, хотя мы никогда не говорили о нем. Я просто чувствовала.
- Тот по-прежнему ничего не подозревал?
- Не знаю. Тогда мне казалось, что нет. Своей ложью я оберегала его. Хотя это, конечно, всего лишь оправдание. Но представить, что он должен разделить со мной весь этот кошмар, в котором виновата я одна... Сейчас мне кажется, что моя ложь была напрасной. Когда... когда его не стало, я припомнила разные незаметные странности - фразы, поступки. Если представить, что он знал обо всем, хотя бы о фактической стороне... о том, что его любимая жена -ходящая по краю самоубийства шлюха и предательница, как бы он мог себя вести... возможно именно так и не иначе... Осторожно. Осторожно давая понять, что готов прийти на помощь, и давая возможность этого не понять. Сейчас это неважно. Он погиб из-за меня, из-за моего предательства, моей развратности, моего безволия, глупости и трусости. Как-то незадолго до... он сказал одну из этих странных фраз, по совершенно случайному поводу. Что-то вроде: когда нет выбора, приходится выбирать сам факт выбора, а что выбираешь - уже не столь важно... А я так и не смогла этого сделать и выбор сделали за меня.
Только одна деталь поразила меня в ее пересказе ее варианта вечной истории, и хотя она почти не останавливалась на этом моменте, но картина убийства тяжело осела в сознании - горный пейзаж, синеющий в далекой дымке город, низкие редкие сосны, лай собак и страшный крик человека, скользящего в пропасть. Можно все обьяснить рационально - человек отправился на горную прогулку и оступился на узкой тропинке, несчастный случай, так гораздо вернее, чем при использовании ружья, ножа, или что-нибудь еще; даже она, не говоря об официальном следствии, поверила в трагическую случайность, пока он сам не рассказал ей в приступе садистского отчаяния - разве не этого ты добивалась, разве не к этому ты вела; и все же - она права, надо быть сумасшедшим, чтобы... чтобы обставить все так.
Разговор вымотал ее, она почти засыпала, но это означало, что ей стало легче. Я не стал распрашивать ее дальше, тем более, что не совсем четко представлял, о чем еще я хотел бы узнать. Она прилегла на диван и сразу заснула, я все сидел в кресле, не зажигая света, спать не хотелось, как-будто ее нервное возбуждение перешло ко мне.
Сейчас надо дать ей время. Она облегчила душу, она расслабилась, впервые за долгий срок. Никто не подскажет мне, как действовать дальше, и все же, я уже смог сделать что-то, это хорошо, это хорошо...Но как вылечить тебя? Не знаю. Для начало, надо создать условия, где прошлое сможет стать прошлым... но это невозможно, пока ее преследует тот человек. Убийца. Что их связывает сейчас?.. Понятно, что она сама чувствует себя убийцей, и если сознание соучастия в преступлении не дает ей порвать с ним окончательно, только ли оно, он будет делать все, чтобы она продолжала мучаться. Безумец. Как дать ей веру в прощение? Прощение кем? Мы все атеисты. Как еще это называют... агностики. Ни черта, короче, не знающие.
Я так и не смог заснуть в ту ночь, волнение все не проходило, я понял его природу - у меня появился враг. Изобретательный, абсолютно безжалостный и совершенно безумный - редкая удача, как сказал бы приверженец радикальных психологических теорий. У меня появился враг, и у меня появился тот, кто нуждается в защите. Хотя опасность, вообще-то, грозила в первую очередь мне. Я поймал себя на том, что улыбаюсь невидимой в темноте улыбкой, к утру переросшей в нервный тик.
В течение нескольких дней я пребывал в приподнятом настроении, в ней тоже произошли перемены, она стала мягче, в ее словах, жестах и мимике исчезла отвлеченная сдержанность, она чаще смеялась, чаще обижалась и вообще стала более похожа на нормального человека. Все это было достаточно хрупким, но я отдавал себе отчет, что времени мало, а нужно было выяснить еще очень многое.
- Покажи мне его - сказал я.
Она сразу насторожилась. - Зачем тебе это?
- Я ни разу не видел настоящего убийцу, а если и видел, не знал. - Здесь я слегка соврал.
- Не заставляй меня жалеть о минутной слабости. Ты не должен ничего предпринимать.
- Только не становись, какой я тебя когда-то встретил. Сейчас ты мне больше нравишься. Не надо волноваться. Ничего не будет. Я просто хочу на него посмотреть. Ты... ты все еще имеешь к нему что-то?.. Прости.
Она покачала головой.
- С какого времени.
- Не знаю... Не заметила. Со вчера, с позавчера, месяц - что за глупый вопрос. Недавно. Ты когда меня первый раз захотел?
- Сразу. У нас, мужчин, всегда так.
- А у нас не так. Ни в ту ни в другую сторону. К тому же ты врешь.
- Ты боишься его?
- Ну что ты - сказала она наклоняясь и целуя меня в шею. - Разве могу я чего-нибудь бояться, когда рядом ты.
На следующий день мы отправились в то, что с недавнего времени можно было назвать деловым центром города. По дороге я старался выспросить побольше, но она и правда знала не так много. Ему было 34 года - она помнила день его рождения, вскоре после начала их романа. Он, по ее мнению, был директором чего-то - не очень большого, но и не совсем незначительного - его машина была большой и темной, как я сам убедился, а квартира, сказала она, была обставлена на широкую ногу, хотя предпочитал он небольшой загородный дом, доставшийся от родителей. Он несколько раз возил ее туда. В доме постоянно жил человек, специально нанятый чтобы ухаживать за собаками, которых было четыре. Ей они показались тогда очень добрыми и разумными, два дога, овчарка и питбуль.
Больше она могла бы рассказать о всяких мелочах - во что он любил одеваться, как за ней ухаживал, что предпочитал на завтрак, какие книги читал, какую музыку слушал, разбирался ли в компьютерах, но почему-то я не расспрашивал, хотя именно это могло оказаться наиболее полезным, но я совершенно отчетливо чувствовал ревность. На самом деле я ничего не хотел о нем знать. Неожиданно я понял, почему они никогда не обсуждали ее отношения с мужем, почему он так редко, по ее словам, заходил к ней домой, даже когда муж был в отьезде.
- Вот он. - сказала она. Я старался одновременно разглядывать мужчину в костюме и наблюдать за ее реакцией, и в обоих случаях не заметил ничего примечательного. Она спокойно смотрела на него сквозь лобовое стекло, откинувшись на спинку сидения, на лице не отражалось ни страха ни волнения. Впрочем, я знал, как она умеет притворяться - до такой степени притворяться, что в самом деле не испытывала того, что ей хотелось скрыть. А в нем действительно не было ничего запоминающегося. Относительно молод, рост чуть выше среднего, в меру небрежная походка. На плече сумка - нормальные люди нашего поколения уже не носят портфелей. Выйдя из дверей он задумчиво посмотрел на хмурящееся небо, кажется дождь начинается, но зонтик раскрывать не стал, до машины было всего несколько метров.
- Не пытайся высмотреть в нем монстра. Он такой же как и все.
- Вот именно. Я как раз думаю, чего ты в нем нашла.
- А в тебе?
- Я хотя бы людей собаками не травлю.
- Он тоже не травил, до поры. Не стоит об этом... Ты посмотрел? Поехали домой... Стой!
- Что?
- Сегодня пятница, ведь так? Он должен был поехать другой дорогой. Загород. К своим собакам. А он отправился на квартиру.
- Ну и что... может его там ждет дама.
- Ты все-таки дурак! И циник. Но сейчас не до этого. Ты что, не понимаешь, он мог решить остаться на выходные в городе только с одной целью - он будет разыскивать меня, как и обещал...
Я осторожно поехал за ним, на несколько машин позади, совершенно, впрочем, бесцельно. Я ощущал такую ненависть, что с трудом сдерживал искушение надавить на газ посильнее, и совершив сумасшедший вираж, догнать его и спихнуть на встречное движение. Хотя вряд ли бы мне это удалось.
- Он знает что-нибудь о нас?
- Не должен. Ты не поверишь, насколько я была осторожна. Последнее время мы редко встречаемся. Он считал, мне надо дать время. Время понять, что он сделал все правильно.
- А что произошло в тот день, когда ты появилась у меня?
- Он решил, что время вышло. К тому же он хотел... короче, меня очень хотел. Сообщил, что по-прежнему хранит мне верность. Преподнес это как величайшую самоотверженность, хотя сам же повторяет, что никто ему кроме меня не нужен. Мужская логика.
Господи, как я ненавижу его! Подонок! Как тот святоша, одинаковые... что ты уставился на меня. Старушку задавишь. Да! Тот все знал, все видел, видел, как я мучаюсь, видел, как все разваливается. Но ему важнее были игры в благородство. Как же - он рожден быть хорошим. Разве он может дать по морде своей женщине и обозвать ее шлюхой - никогда! Наоборот, он будет предупредительным и нежным. Она сама себя накажет. А он всегда готов прийти на помощь. Только не приходит... И не уходит...
- Подожди, а как же он погиб из-за меня, я все погубила и тому подобное?
- Да из-за себя он погиб! Он бы и сам в пропасть прыгнул, если бы этот кретин со своими собаками не подвернулся. Он же такой последовательный!
На перекрестке я повернул на проспект и сосредоточился на вождении.
Я не знал, что нам делать дальше. Но мне очень ясно представлясь почти застывшая картинка, движение было только в отдаленном лае собак, и чуть заметном дрожании иголок низенькой сосны, прямо перед глазами, дерево оплело корнями мелкие камни, держась за них у самого края обрыва, дальше была пустота. Потом внимание возвращалось к метроному дворников, мокрому асфальту и фарам встречных машин, две проекции накладывались друг на друга, и я вынужден был ехать очень медленно. Я не знал, что нам делать, но знал, чем все кончится; я не помнил, когда принял такое решение, но чувствовал на своем лице все ту же улыбку - независимую от меня, как и мое решение, которому оставалось только следовать.
Мы сняли маленькую квартиру на окраине города. Я взял отпуск, у нее с общественными инстанциями были какие-то свободные отношения, она в таких вещах не нуждалась. Мы отдыхали, она набиралась сил после, я набирался сил до. Собственно, особых сил не требовалось - план, если его можно было назвать планом, был готов; для его осуществления нужно было нечто иное, чем силы. Я ждал или знака, или просто ощущения, а для ощущения мне никогда не нужны были силы. Оно всегда приходило из глубин усталости и бессильного равнодушия, и чем более я бывал бессилен, тем более странные поступки могли затем совершаться. И однажды, не дождавшись ни того ни другого, я набрал номер, который, оказывается, помнил уже несколько лет. Мне не понадобилось лазить по старым записным книжкам - возможно, это и было знаком. Потом пришлось записывать и другие телефоны, по которым меня последовательно отсылали различные мужские и женские голоса и автоответчики, я уже начал терять надежду, когда телефон позвонил сам, и человек, которого я не сразу узнал, сказал.
- Я слышал, ты меня разыскиваешь.
- Откуда ты знаешь? Я никому не представлялся, и телефон не мой.
- Если бы я не мог узнавать таких вещей, ты бы не стал ко мне обращаться. Чего ты хочешь?
- Золотые слова, как редко мы их слышим. Я действительно от тебя кое-чего хочу. Нам нужно встретиться.
- Как можно быстрее?
- Да.
- Тогда жди. За тобой заедут. - Сказал голос и раздались гудки.
- Итак? - произнес он, откинувшись на спинку кресла. Он слегка потолстел, соответственно своему теперешнему социальному статусу.
- Итак, - начал я. - Я, как ты знаешь, сумасшедший.
- С первого дня. - Ответил он, не уточнив, имеет ли в виду день нашего знакомства или первый день моей жизни.
- Глупый вопрос, но здесь нас никто не услышит?
- Никто из тех, о ком бы я не знал. Впрочем, твое безумие не такая страшная тайна, если ты конечно, именно его намерен обсудить.
- Нет, я просто хотел с самого начала обьяснить, что я более сумасшедший, чем тебе кажется. Это важно для сути дела. Итак, я сумасшедший. И однажды я услышал от одного человека, которому я оказал не такую уж большую услугу, что, несмотря на мое сумасшествие, и на то, что благодаря ему, сумасшествию то-есть, мне вряд ли придется оказаться в ситуации безвыходной, поскольку все мои выходы и входы совсем другие, чем у людей нормальных...
- Извини. Не мог бы ты перейти к изложению дела. Ты пришел напомнить, что за мной должок. Я это признаю. Я готов, если смогу, выполнить то, о чем ты попросишь. Поэтому, не тяни.
- Хорошо. Есть человек. Я знаю как его зовут, где он живет и чем занимается. Все, что мне о нем неизвестно, ты легко сможешь выяснить сам. Дальше. Этот человек совершил безнаказанное преступление. Убил человека - намеренно и обдуманно. Человека невинного, который ничего плохого ему не сделал и даже не задумывался о его существовании. Теперь преступник угрожает жизни близкого мне существа, да и моей жизни тоже, хотя пока, о моем существовании не осведомлен, надеюсь.
- Ясно. Ты хочешь его опередить. То есть, я, используя свои... возможности, должен этого господина устранить... Я, в общем-то и не ожидал, что ты попросишь денег или пристроить родственника в муниципалитет. Правда, заказного убийства я тоже не предполагал. Я думал, у таких как ты, врагов не бывает. Как и близких существ, впрочем.
- Я тоже так думал. Но здесь есть некоторые привходящие обстоятельства. Как ты знаешь, я сумасшедший. И в этом деле меня интересует не только факт устранения, как ты выразился - устранить я смог бы и сам, хорошенько все обдумав, какой я ни есть безобидный и маленький. Он же справился. Мне важен способ и детали. Так сказать, антураж. И здесь одному мне ничего не сделать. Но чтобы мне помочь, ты должен отдавать себе отчет, что я сумасшедший, и просто постараться выполнить все так, как мне это видится... без поисков рациональных обьяснений.
- Хорошо, - просто ответил он. - Излагай детали.
Когда я закончил, он некоторое время молчал, задумчиво поглаживая мочку уха, потом произнес:
- Хороший план. Мне видны некоторые сложности, но ты не такой сумасшедший, каким притворяешься. Только одного не понимаю, причем здесь собаки. Он что, не любит собак?
- Наоборот. Если тебе интересно, подумай сам.
- Я подумаю. Пожалуй, с собаками будет основная трудность. Во-первых, я не знаю где взять псов - здоровых, ты говоришь, чтобы лаяли, - хотя это, в принципе, решаемо. Но собаки - это лишний шум. И лишняя примета. Представь группу людей, отправляющихся на горный перевал в сопровождении четырех-пяти зверюг. Ну еще понятно, эти... сенбернары. Но сенбернара, насколько я знаю, на человека броситься не заставишь. Тут нужны доберманы или ротвейлеры. Обязательно кто-нибудь запомнит. С собаками гуляют в парках. Возле речки... Зачем тебе собаки?... Хотя... Наоборот, говоришь? Кажется я понял. Ты что, хочешь воссоздать картину того, первого убийства, о котором говорил?
Я кивнул.
Он еще помолчал, покачиваясь вместе с креслом, потом сказал:
- Это сильно усложняет задачу. На каком-то этапе он неизбежно поймет, что происходит. Если вообще его удастся выманить на то место. А охота может быть успешной только если жертва как можно дольше не подозревает, что является жертвой.
- Я думаю, ты ошибаешься. Я вряд ли смогу доказать тебе свою точку зрения... Ты не берешь в расчет одного обстоятельства. Ты был бы прав, если предположить, что роль жертвы исполняется существом похожим на тебя. Но тебе, при всем твоем богатом жизненном опыте, не пришло бы в голову выманить мужа своей любовницы в горы, напустить на него собак, причем так аккуратно, что на теле не осталось ни одного укуса, и заставить спрыгнуть со скалы. Я думаю, сама идея преступления по страсти тебе чужда. А тем более, такое бредовое воплощение. Такие вещи порождаются сознанием принципиально от твоего отличным. Поэтическим, так сказать. Понимаешь, он такой же безумный, как и я. Именно это дает мне уверенность - как только он осознает происходящее, он, сам не отдавая себе отчета, будет в точности следовать поведению своей давнишней жертвы, поменявшись с нею местами. Он прыгнет в пропасть даже раньше, чем это станет для него единственным выходом. Как ты сам знаешь, входы и выходы у таких как я иные, чем у нормальных людей.
- Ничего я из твоей речи не понял, кроме утверждения, что все пойдет как по маслу, лишь только он поймет, что его подставили, как он подставил когда-то. Мне это очень сомнительно. Но если ты говоришь... Попробуем. Ты должен дать координаты клиента и показать место. Вообще, хочу сказать, такие... проблемы давно уже лежат вне сферы моих интересов. Я не говорю, что отказываюсь - то, о чем ты просишь будет организовано, но...
- Но ты не киллер, не глава Murder Incorporated, никогда им не был, и тем более не являешься сейчас. И не хочешь, чтобы к тебе так относились. Это ты хочешь сказать. Я знаю. Именно поэтому я пришел за помощью. За помощью. Иначе бы я просто принес деньги и оставил заказ.
- Приятно иметь дело с порядочными людьми. Жаль, что большинство из вас - сумасшедшие. Ты, кстати, сам собираешься присутствовать?
- Поблизости. В пределах слышимости.
- Это хорошо. Не будешь путаться под ногами.
Я уже собирался вставать и прощаться, когда он неожиданно сказал, словно нехотя:
- Я сделаю то, о чем ты просишь. Для меня это по-прежему нетрудно, даже легче, чем тебе кажется. Не такая большая услуга. Но знаешь, ты испортил мне настроение... Когда я, бывало, вспоминал тебя и наше странное знакомство, и думал, что вряд ли мы еще в этой жизни пересечемся, мне становилось... немного грустно что ли. Сейчас я знаю, после этого дела мы уже не встретимся никогда. И теперь я об этом не жалею.
- Я знаю. Я рад, что под конец ты все же изменил стилю. Я думаю, не многие удостаивались чести видеть тебя сентиментальным. Спасибо.
- Не за что. Что там еще в конце говорится... Да - береги себя.
Не знаю, что он имел в виду, совет слегка запоздал. По дороге домой меня слегка тошнило. Ты тогда сказала, что я выгляжу больным, и заставила померять температуру, она оказалась нормальной, еще бы. У нас теперь все будет нормально, все будет прекрасно, даже независимо от нас. Никогда я не чувствовал себя так хорошо. Осталось немного подождать, и так немного сделать, я все устроил. Все устроил так, как надо, только одеться стоило потеплее, ты опять скажешь, что я выгляжу больным и полезешь за градусником, или за медом, я обниму тебя сзади и положу голову на плечо, и скажу не стоит, даже здесь, на ветру я чувствую тепло твоего тела, а сейчас надо подняться с холодного камня и пройти немного по тропке, все уже закончилось, я слышал отдаленный лай, долгий, дольше чем предполагалось, я даже начал беспокоиться, но потом совсем близко раздался громкий крик - так близко, что мне казалось, я должен увидеть, даже отвернулся. Но все происходило на достаточном расстоянии, я правильно выбрал место. И пока я шел по узкой тропинке над самым обрывом, застегнув куртку до самого верха, все закончилось, участники разошлись, они привыкли уходить быстро. Наверное, я повторял его путь. Здесь он должен был ускорить шаг, здесь он первый раз оглянулся, а здесь побежал. Там, подальше, ему преградили путь, он повернул, заметив их издалека. Сюда, на маленькую площадку, он должен был выбраться в конце, обложенный со всех сторон, такой прекрасный вид, синяя дымка горизонта, серая ленточка шоссе далеко внизу, игрушечные автомобили ползут по ней, ничего не подозревая. С дороги тела не видно, и отсюда тоже. Подножье горы - сплошные скалы и валуны от обвалов. Мне так знакомо это место, дежавю. Я хочу подойти ближе, к самому краю, но не могу, странно, я никогда не испытывал головокружения, глядя вниз с высоты. Но почему я вынужден схватиться за тонкое деревце в паре метров от обрыва, оно кажется слишком тонким, я опускаюсь на камни, только нельзя ложиться, иначе я просто скачусь, камни шевеляться подо мной. Это наваждение. Я же никогда не боялся высоты. Теперь меня притягивает пропасть, и ветер, какой сильный здесь ветер. И я понимаю - мне нечего бояться. Не сейчас. Сейчас я встану и направлюсь обратно. Спустившись с перевала, я позвоню с ближайшего телефона и скажу, привет, я скоро приду. Ты ждешь меня. Ты встретишь меня у дверей, здесь и сейчас - только так и возможно, у нас впереди чудесный вечер, и ночь, и еще много ночей, пока не появится тот, кто заставит меня вернуться сюда, но не сейчас. Мы обьездим с тобой весь мир, мы будем любоваться закатами, и сидеть в маленьких тихих кафе, и кидаться друг в друга подушками в номерах случайных отелей, мы будем счастливы вместе, пока не произойдет того, о чем я не хочу думать сейчас, не хочу думать, не хочу.