Аннотация: По-настоящему в свои иллюзии можно поверить лишь убедив в них другого.
СЕКТА АХАМА ДАСА
Последний сон распадается серым уличным дождем и шорохами в коридоре. Это веник Ахама. По субботам, Ахам, которого зовут на самом деле совсем по другому, встает ни свет ни заря и принимается за уборку. Вечером появятся гости. Они любят чистоту, оставляя за собой ужасающий беспорядок, чтобы через неделю снова оказаться в сияющей квартире. Нелюбовь к этим незнакомым людям выливается ехидными замечаниями за ночным мытьем стаканов и выгребанием окурков из углов слишком большой квартиры, в которой, наверное, достаточно удобно проводить заседания эзотерических обществ, но трудно жить вдвоем. Когда в незанятых комнатах идет жизнь иная, к человеку непричастная, сродни сегодняшнему тяжелому рассвету, пробирающемуся сквозь неплотно прикрытые шторы. Возможно, это связано с таинственными знакомыми Ахама.
- Знаешь, скоро я начну верить во всю вашу эзотерическую муру. По крайне мере, после ваших сборищ я боюсь ходить по квартире.
Ахам смущенно улыбается, веник продолжает деловито сновать по полу.
- Кстати, Ани тоже это чувствует. Когда она в самый неподходящий момент вздрагивает от какого-нибудь шороха, прелесть общения теряется.
Ахам продолжает улыбаться, но в изгибе губ появляется нечто, из-за чего хочется вскочить и ударить его прямо по этим усмехающимся губам. Он не знает, что с Ани, похоже, все закончилось. Милый голос в трубке все равнодушнее, а поводы уклонения от встреч все необычней. Что теперь делать субботними вечерами, когда по давно установившемуся соглашению надо покидать дом, освобождая место для подозрительных игр. Горечь собственной непричастности лежала в основании этой связи, с начала и до конца. Ани с ее богатыми родственниками и молодыми людьми в автомобилях. Ахам и его смешные трансцедентные увлечения. Что теперь делать в этом огромном городе, подвешенном к мутному небу нитями ноябрьского дождя. Бродить по мокрым улицам, отогреваясь в вагонах метро; сидеть за пустым столикам кафе, где только презрительная лень лоснящегося бармена мешает ему выпроводить под дождь неплатежеспособного посетителя. Что делать в воскресенье, когда городские сумерки вползают в пустую квартиру, а мысли уныло бредут цепочкой заключенных на тюремной прогулке.
- В твоей секте есть красивые женщины?
Ахам снова улыбается, на этот раз печально.
- Есть. Но они не в твоем вкусе. К тому же, у тебя есть Ани. Кстати, как у вас дела?
- Отлично. Встречаемся сегодня в пять. Сначала ресторан, потом театр, потом посмотрим. Вернусь заполночь. Так что у тебя как раз будет время вымыть пол за твоими друзями - они настолько просветленные, что даже забывают снимать ботинки.
Ахам отставляет чашку с кофе.
- Ты все время стараешься задеть меня, - говорит он укоризненно. - Твое право относиться к моим делам как к ребячеству. Но почему они тебя так раздражают? Ведь это всего лишь один вечер в неделю. Точно также я оставляю квартиру в твоем распоряжении на воскресенье.
- А может, я собираюсь вступить в твою организацию. Я тоже могу прочитать доклад на отвлеченную тему. Я вам такого начитаю, что твои друзья обо всем забудут, не то что о ботинках.
Ахам качает головой:
- Ты скептик. Чтобы не сказать - циник. Ты умеешь только смеяться и злиться. И больше ничего.
- Конечно, мне смешно, когда в протоколах, что ты мне давал, встречаются выражения вроде “вербальные тексты” - как-будто бывают другие. А вы что - вообще у себя не смеетесь?
- Почему же, смеемся. Над такими, как ты.
Курносое, с мольчишескими веснушками лицо Ахама хранит снисходительную печаль. Лицо удивительно не подходит к выдуманному индийскому имени. Ахам Дас - так он фигурирует в записях их таинственных заседаний.
- Я иногда жалею, что давал тебе читать наши записи. - Ахам продолжает разговор, начатый давным-давно, когда странные линии свели двух людей в огромной пустой квартире огромного пустого города. - Ты казался больным, и я думал, что мы сможем помочь тебе. Но ты болен неизлечимо.
Двое стоят у окна и смотрят на город.
- Если лечение заключается в том, чтобы спрятать страх за томами авторитетов и соблюдением жалких ритуалов - жалких, потому что их смысл понятен вам не больше, чем мне...
- Это ты прячешься. Мы открыты.
- Чему? Этому? Посмотри туда, на это скопище конструктивистского бреда, что притворяется живым, когда оно мертво и наоборот. Каким образом ваши учения, рожденные среди гор и пустынь, помогут вам справится с этим? Вечером вы сидите и глубокомысленно обсуждаете сотериологические проблемы, а утром также злобно давитесь в автобусах, торчите в ваших конторах и устраиваете скандал, когда вас обсчитают в магазине. Чистое лицемерие. Впрочем, пока вы не начали жрать кактусы и устраивать ритуальные совокупления на кладбищах, все это достаточно безобидно. А если мы уж заговорили о том, кто больше открыт и кто больше боится, то стремление сбиться в кучку - типичная реакция страха, а рассуждения в узком кругу о единстве с Космосом многого не стоят.
- Мы хотя бы открыты друг другу. Ты же полностью закуклился, если не называть открытостью твою привычку растворяться среди переулков и проспектов города, который ты ненавидишь и называешь нехорошими словами. Может быть, ты в чем-то прав, и наши занятия - ребячество. Но посмотри - ты весь издерган, а наши игры позволяют нам жить спокойно и радостно, даже здесь. Кстати, я, в отличие от тебя, не устраиваю скандалов в магазиних.
Диспут лениво вращается, как вода в выключенной стиральной машине. За окном ничуть не светлее; если зажечь свет, можно подумать, что на улице вечер.
Диспут умыло бредет прохожими вдоль мерцающих витрин. Женщины, красные, в вязанных щапочках и бледные, в беретах и шапках, мужчины в отсыревших пальто. Неожиданно нестерпимый стальной блеск неба над крышами на западе, стеклянные створки. “Одно кофе без сахара.” Не остается денег на метро, но надо согреться, необходимо согреться изнутри, теплом пусть обманчивым, но реальным. Позвонить Ани, сказать сквозь обрывки смеха и музыки что, Ани, мне холодно, и я промок, нет денег на метро, но я дойду пешком, я не испорчу компании, если хочешь - посижу на кухне, а хочешь - буду танцевать с твоими друзьями, шутить и играть в “крокодила”. Бармен смотрит неприязненно. Чашка давно опустела, пора выходить; невидимые прохожие снуют в темноте за прозрачныим створками. В комнате курятся благовония и седовласый господин во главе стола, с бородой под Шри Ауробиндо степенно произносит: “Я думаю, мы должны поблагодарить нашего уважаемого брата Ахама Даса за превосходное исследование сансарического бытия личности в условиях урбанизированного окружения и путях его возможной, я бы сказал, интериоризации...” В полумраке тихо потрескивают благовония. Уважаемый Ахам Дас почтительно принимает поздравления. По-настоящему в свои иллюзии можно поверить лишь убедив в них другого. Сектанты пьют горячий чай с печеньем, сыпя крошки на пол и делятся впечатлениями. Дождь все сильнее, ледяные капли, нада приучить себя к зонтикам. Появиться перед ними в таком виде, извини Ахам, Ани внезапно уехала по неотложному делу, а я, кажется, простудился; извините, господа, я постараюсь не мешать. Посмотреть на их спокойствие и радость, на их быстрый обмен раздраженными и недоумевающими взглядами. Один угол, другой, пересечь пустынный переулок, дворик с голыми кустами сирени и раскисшей песочницей. Совсем недалеко, даже для таких нерешительных шагов. Предательски невидимые лужи, мокрая кошка дрожит в темноте подъезда.
Пальцы задерживаются в кармане с ключами. Лучше будет независимый, свободный звонок по всей квартире. Шорох за дверью - там удивленные взгляды, бедный Ахам Дас пожимает плечами, человек во главе стола наконец-то кивает.
Дверь медленно приоткрывается, растерянное лицо Ахама, веснушки видны даже в полутьме прихожей. Вешалка пуста.
- Они, оказывается, пальто тоже не снимают? Извини, Ахам, я не собирался вам мешать, но Ани пришлось уехать по делу...
- Сегодня никого нет. Мне позвонили после твоего ухода, сказали, что на сегодня все отменяется, понимаешь, совершенно неожиданно, так что я один, никого нет.
Становится легко и весело. “А я, как дурак, три часа бродил под дождем, чуть не простудился...”
Но лицо Ахама по-прежнему растеряно. Он исчезает в комнату, через щелку видно, как он торопливо собирает стаканы и блюдца, зачем-то расставленные на столе. На скатерти лужицы чая и крошки печенья.
Человек в мокром плаще стоит в прихожей и задумчиво смотрит на пол, истоптанный обувью разных размеров, такая всегда найдется на антресолях старых квартир. Следы еще влажные. Человек стоит, давая Ахаму время засунуть столовые приборы в ящик комода, швырнув туда же грязную скатерть.
Хочется много теплой воды, “я в ванную.” Через полчаса двое сидят на кухне, пол чисто вымыт, но на лице Ахама все еще заметны следы волнения, он едва не расплескал чай.
- Обрати внимание, для тебя секта стала чем-то вроде наркотика. Стоит сорваться одной встрече, и ты уже не можешь совладать с нервами.
Ахам смущенно улыбается, думая о своем, как и его собеседник. У бесконечного спора нет шансов продолжиться в этот вечер.
- Ты завтра идешь?
- Да, - медленно отвечает Ахам. - Завтра нельзя пропускать. Нам надо многое обсудить.
Они ложатся спать в разных комнатах, видят разные сны, наутро их будит все тот же дождь. Днем они мало разговаривают, и человек посторонний и ненужный мог бы подумать, что друзья поссорились.
Вечером, лишь только за Ахамом закрывается дверь, оставшийся одевает пальто и берет зонтик, который, если его чуть наклонить, может укрыть человека от взгляда не хуже чем от дождя. Тихо выскальзывает он на лестницу, прислушиваясь к гулким шагам внизу. Они петляют по улицам, один впереди другого, ныряют в гремящее чрево метро, рассматривают витрины, смешиваются с толпой на сверкающих проспектах. Когда один заходит в кафе, другой терпеливо ждет его в подъезде противоположного дома. Нити дождя поднимаются от них к невидимому небу. Человек с зонтиком терпеливо смотрит сквозь прозрачные створки на маленькую фигурку, сгорбившуюся за пустым столиком. Потом они еще долго бродят промокшими улицами, пока идущий сзади не исчезает, наконец, в темном проулке. Сложив зонтик, он направляется домой. Квартира встречает его затаенной неприязнью. Не раздеваясь, он проходит в комнату, выдвигает из-под кровати чемодан. Деньги, отложенные на крайний случай. Поезда ходят круглосуточно. Путевые огни бегут за грязным стеклом, город отпускает человека, но маленькая, нелепая фигурка за столиком кафе не оставляет его, даже когда огромный город, ноябрьский дождь и лица случайных прохожих бесследно уходят туда, где всегда пребывали призрачные друзья Ахама Даса.