Несколько лет подряд мне часто вспоминалось, как в детстве погружался в сновидения, удаляясь в беспамятстве от реальности. А утром после пробуждения я каждый раз будто перерождался в сознании и возвращался в заданную точку. Это были прекрасные чувства, к которым так и не смог вернуться.
- Помнишь, ты обещал мне не отказывать, если я тебя о чём-то попрошу?- спросил Ярек, со взглядом не приемлющий возражения.
- Три года прошло, а ты всё это время вынашивал моё обещание в голове?- я искренне удивился и дал понять, что моя просьба будет выполнена лишь в разумных пределах,- Трупы выкапывать ты меня не заставишь и красть корону у королевы Англии тоже не стану.
За три года мы с братом, не всерьез, создали целый культ бога Морфея. Просто дурачились. Ничего особого и сектантского культ из себя не представлял. Идолом нам служила вырванная страница из книги с изображением Морфея. После молитв взывающих к владыке снов и поддержки Ярека, мне приходило некое облегчение. Казалось, что я адаптировался и стал воспринимать бессонницу как должное. Вопросы о сне отошли на второй план.
- И что ты надумал?- я спросил и напрягся, так как от Ярека можно было ожидать только самое пакостное предложение.
- Не дрейфь. Ты всего лишь должен помочь мне кое-что найти в доме моего отца. Самому мне будет весьма и весьма сложно.
- И всё?- я уточнил на всякий случай.
- И мы в расчёте,- ответил Ярек и пошел собираться в университет.
Хоть мы и были одногодками, но я выглядел старше его. Из-за испорченного в детстве желудка я начал быстрее стареть. Так мне сказал доктор, но есть подозрения того, что это из-за бессонницы.
Поступили мы в разные учебные заведения. Он захотел изучать электротехнику, а я увлёкся журналистикой. Войтек думал, что это рвение ради него, но это не правда. Забота наших опекунов никуда с годами не испарилась и была испытана разными бытовыми передрягами. Сегодня, мой названный отец решил научить меня правильно бриться, как истинный родитель:
- Для начала намочи кисть и елозь ею по мылу до тех пор, пока не образуется пенка. Затем намыливаешь себе те участки, которые хочешь побрить. Ждешь хотя бы минутку и приступаешь к процессу. Делаешь это аккуратно против растущих волосинок. Плавными движениями несколько раз. И сильно не прижимай, а-то порежешься. Главное с родинками аккуратней. Сбреешь хоть одну такую, вовек кровь не остановишь.
- Где же ты раньше был? Оказывается, я всё это время брился неправильно,- отшутился и увидел, как Войтек меняется в лице,- Я сказал что-то обидное?
- Нет-нет. Просто кое-что вспомнилось.
- Поделись. Если не сложно,- настоял и продолжил ритуал бритья.
Войтек вытер запотевшее зеркало от пара кипятка и ответил мне:
- Часто вспоминаю миг, когда ты появился в нашей жизни. Мы с Ханной в тот день не могли решиться, усыновлять ли нам ребёнка из приюта, а тут ты на пороге. Стоишь весь такой несчастный, замученный, словно тебя сами небеса нам прислали. Представь хоть на мгновение наше удивление.
Я лишь молча обнял отца, измазав его пенкой. Войтек обнял меня ответно.
В университете я обрел двух товарищей поляков. Их уникальность, заключалась в их разных национальностях и религиях, которые меня тоже интересовали. Это были последние религии, с которыми ещё не сталкивался. Одного сокурсника буддиста звали Марек Вишневски, второго исламиста звали Климек Шенкевич. Но и в их религиях я не нашел бога отвечающего за отсутствие сна. О своём культе я пока боялся им рассказать, так как пока не был уверен, что они воспримут это рассудительно и без насмешек, с должной реакцией.
Больше всего мне понравились некоторые их высказывания. 'Глупец, который знает свою глупость, тем самым уже мудр, а глупец, мнящий себя мудрым, воистину глупец', рассказывал мне Марек учения Будды. 'Знание - это то, что приносит пользу, а не то, что заучивает', рассказывал мне Климек учения Аллаха. И все их слова имели большой смысл, но на мои вопросы по-прежнему не отвечали.
Возвращаясь обратно домой на велосипеде, мне показалось, что узнал одну знакомую давно забытую персону за рулём автомобиля. Такая же кожаная куртка принадлежала дяде Борису, но я упустил его из виду. И пусть. Не гнаться же мне за машиной на велосипеде. Скорее всего, обознался, он не может носить одну и ту же куртку столько лет подряд.
Вечером, перед самым закатом, настойчивый братец потащил меня в свой заколоченный дом, который через месяц должен был перейти ему по праву наследства. Но Ярек не стал ждать совершеннолетия. Убедившись, что никого из знакомых возле дома нет, мы проникли в обитель, словно воры. В нежилом помещении доминировала абсолютная тишина. Каждый шорох, каждое телодвижение, казалось, превращалось в грохот и эхом проносилось по полупустым комнатам. Невольно пронеслась мысль, что где-то среди всёй этой пыльной мебели притаился призрак бывшего хозяина.
- Теперь ты можешь сказать, что ты ищешь?- наконец-то задал долгожданный вопрос, и Ярек с трудом выговорил одно слово:
- Порох.
- Извини. Я не расслышал. Ты сказал - порох?
- Ты всё правильно услышал. Я так и сказал.
Повисла пауза и Ярек как-то напрягся.
- Зачем он тебе?- спросил у него совсем не о том, о чём собирался.
Напряженное выражение исчезло из самоуверенного лица.
- Хочу сделать салют и фейерверк собственными руками, по чертежам.
- Ты вроде такой умный, но такой дурак. Ума на пять злотых,- наконец-то я вернул ему его же, когда-то брошены мне слова.
- Я рассчитывал на мягкую критику,- ответил Ярек и, перебирая очередную коробку в чулане, напоролся на что-то слегка твёрдое и светло коричневое.
Таинственное нечто выглядело странно, будто древняя реликвия. И чтобы выяснить об этой штуке хоть каплю информации, я задал наводящий вопрос:
- Это разве порох? Он вроде должен быть черным и рассыпчатым.
Осмотрев находку детально, Ярек втянул её аромат и даже лизнул, а затем озвучил заключение:
- Кажется, это опиум.
- Это тоже что-то взрывчатое?- спросил, тыкая в опиум пальцем.
- Нет. Это что-то вроде болеутоляющего, а точнее снотворного. Гомер писал, что опиум даёт забвение печалей и снимает горе. А Парацельс называл опиум камнем бессмертия и часто использовал его в своей практике, как панацею от бессонницы.
Узнав немного познавательной истории от Ярека, во мне что-то вспыхнуло и разгорелось.
- А знаешь, что в нём содержится?- спросил братец и достал опиум из коробочки,- Он содержит Морфий. Ничего название не напоминает?
Последние слова и вовсе вовлекли меня в мир опиума целиком с головы до пят.
- И как его едят?- заинтересовавшись, перевёл взгляд на Ярека.
- Отец его курил. И знаешь, что он при этом мне бормотал?
- Что?
- Чтобы я держался от опиума как можно дальше. Что он пагубно влияет на сознание.
Мои надежды превратились в иллюзии. Я снова совершил шаг назад. Но теперь эта загадочная твердь не давала мне покоя.
- А вот и порох,- перебив мои мысли, с восторгом произнес Ярек и достал из другой коробки герметизированную пачку.
- Это опасная затея. Лучше оставь его здесь или отдай в полицию,- попытался вразумить брата словами, которые хотел произнести из самого начала, но он был решительно настроен и неумолим.
Обретя взрывоопасный порошок, мы оставили этот старый нежилой неуютный дом с загадочным запрещённым опиумом.
Как всегда в выходной день Ханна учила меня урокам рисования. Я уже многому у неё научился, но никак не мог нарисовать ни единого лица. Сколько бы, не корячился, сколько бы, не подражал, и сколько бы, не отвёл времени в бессонных ночах, всё тщетно. Поэтому каждый мой портрет был нарисован со спины.
- Я бездарность,- выругался сам на себя.
- Ты слишком к себе придираешься. Твои роботы великолепны. И это я тебе говорю беспристрастно. Не из-за лести.
- Если эти картины кто-то увидит, они точно назовут меня чокнутым,- ответил Ханне и сжамкал очередной забракованный холст.
Ханна подобрала жамканный рисунок, распрямила его и положила на стол.
- Неважно, каким тебя видят люди. Неважно, сколько и как долго тебя будут помнить. Важно кем ты являешься для самого себя, и доволен ли ты пройдённой до этого этапа жизнью.
- Я хочу, чтобы мои картины были также восхитительны как твои.
- Если ты научишься долго терпеть, то я расскажу тебе процесс.
- Насколько он долгий?
Перед ответом Хана улыбнулась так, будто уже предвидела реакцию нетерпимого сына.
- Около месяца.
- Ого,- я скривился по-ребячески.
- Поверь мне, это ещё и не долго,- мягко ответила Ханна и, взяв карандаш с листом бумаги, стала записывать,- Первый этап - идея, сотворение композиции и цветовое решение. Второй этап - ты рисуешь основу, определяя формы тонким шаром. Третий этап - детализация картины, создавая объемную тень и светотени. После того как всё это высохнет, приступаем к четвёртому этапу - усовершенствование деталей, корректировка цветов и добавка завершающих штрихов. Всё. Дальше лакируем. Но прежде чем вскрыть рисунок лаком нужно снова дать ему хорошенько высохнуть. А в целом, время работы зависит ещё от характера масляных красок и складности техники рисования.
- Спасибо за всё.
- Не бери в голову, мне не сложно.
- Я не об этом,- Ханна посмотрела мне прямо в глаза, не понимая, что я имею в виду,- Спасибо за то, что меня приютили, за то, что дарили заботу, и за то, что обучили меня. Я должен был сказать тебе с отцом эти слова давно, но только сейчас задумался о ценности ваших усилий и трудностей ради меня.
- Это тебе спасибо, ты с лихвой компенсировал нам наши хлопоты своей любовью.
Сложив бумагу в четыре раза, Ханна мне её отдала. Я в ответ крепко её обнял, так же, как и Войтека, когда он учил меня бриться.
Погода взбунтовалась ещё с ночи, будто предрекая что-то нехорошее. Небесный ветер согнал тучи в одну стаю, и они превратились в сплошную массу, что тот час почернела. Из взъерошенных цельных туч посыпалась снежная крошка, а затем и сам град. Из-за плюсовой температуры град сразу же таял, образовываясь в косые потоки. Залитые дождём окрестности не позволяли высунуть на улицу даже нос. Но Яреку всё чесались руки, совершить свою давнюю задумку. Интуиция меня не подвела, беда пришла, откуда никто не ожидал. Когда прозвучал оглушительный грохот, я сразу подумал, что это случилась очередная гроза, но когда Ярек вбежал в дом с обожженным лицом, стало определенно ясно, что он меня ослушался. Взорвавшийся порох повредил ему обе сетчатки глаз. В тот момент мне казалось, что это у меня обгоревшее лицо, а с глаз течёт кровь.
Ханна и Войтек немедленно засобирались и без лишних слов отправились к ближайшему доктору.
- Я с вами!- воскликнул им вослед.
- На улице ураган. Оставайся пока здесь. Если ты понадобишься, я тебя позову,- приказным тоном возразил Войтек.
Это было последнее, что я услышал от своего, ещё пока живого отца. Беда не стучит в двери и не просится войти. Я сам не знал, сколько раз повторил молитву всем богам, в том числе и Морфею - Десять? Двадцать? Тридцать? - прежде чем случилось непоправимое. Войтека и Ханну прямо возле дома привалило огромным тополем, который треснул у основания под натиском ветра. Ярек не пострадал, в отличие от ожога глаз. Я лишь помнил, как завел его обратно в дом и усадил на стул. Он всё спрашивал, где родители, но я не мог ответить, у меня на какое-то время пропал дар речи.
Невзирая на непогоду, я вернулся к телам родителей и сидел над Войтеком и Ханной, прикрывая их курткой до тех пор, пока не кончился дождливый ураган. Дерево убило их мгновенно, и они не нуждались в укрытии, но я всё равно не мог отойти. Качественный материал одежды надёжно защищал от непогоды, но не от душевной бури. В детстве я думал, что всё в мире вечно. А когда, около часа всматриваешься в мёртвые лица, начинаешь осознавать всю наивность детских грёз.
Ураган быстро утих. Прозрачные бусинки прибили пыль, и улицы вновь обрели первозданность чистоты воздуха. То там, то тут валялись крючковатые ветки деревьев, а кое-где и элементы чьих-то крыш. Люди принялись убирать на улице последствия стихии. Первые прохожие помогли мне откинуть ствол прогнившего изнутри дерева, и мы затащили родителей в дом. Только потом, я почувствовал то, что уже со мной происходило. Ядовитая боль хлынула из распахнутых окон, щелей двери и замочных скважин, затопив комнату доверху. Остались только я и мой слепой братец Ярек.
Что делать дальше? Однажды я подслушал, как Ханна и Войтек решали между собой, как и где их хоронить. Это облегчило, возложенную на меня обязанность, как на нового главу семьи. Ради формальности опекунство над несовершеннолетними взял на себя профессор Домбровски. На вид суровый дядька, оказался вполне отзывчивым и быстро вошел в наше положение. Профессор старался не вмешиваться в наш быт, дав полную свободу действий.
Всё это чудовищное происшествие серьезно сказалось на мне. Настал вечер, душевные раны всё ещё кровоточили, я больше не сдерживался, даже не помню, какая мелочь меня разозлила. Руки сами схватили шкаф и бросили его вниз. Накипевшая злость от бессонницы наконец-то высвободилась. Наверное, Ярек слышал грохот, но решил не вмешиваться, он всё понимал. Затем я успокоился, дожидаясь, предрассветное время и вылез на крышу нашего дома. А когда зашло солнце, я понял, что, сколько бы, не прожил жизней, а мне никогда не надоест, встречать рассвет. С восходом солнца этот мир ещё спокоен и мои мысли приходят в порядок. Только ради него можно отказаться от сна.
Стал частенько размышлять о смерти. Пришел к выводу, что чем старше организм, тем слабее инстинкты, так как желание жить с возрастом понемногу угасает. В сознании происходит некий настрой к неминуемой гибели от старости или внезапного несчастного случая. А ещё чаще стали посещать мысли - а что если бы? Реально ли было избежать, все те несчастья? Может, если соблюдать какой-то алгоритм, я уберегу хотя бы последнюю родственную душу. Тем более, что я сейчас в ответе за Ярека.
Терпение долго не могло таиться в слепом непоседе. Я просто ждал, когда же он выплеснет свой накопленный гнев. Спустя месяц, Ярек сорвался. Состригая ему ногти, имел неосторожность зацепить деликатную тему. Ни в коем случае не хотел его обидеть. Я лишь пытался его подбодрить.
- Тебе тогда повезло. Представь если бы ты стоял чуть ближе к родителям.
Прошло несколько секунд затишья, и Ярек взорвался, как тот треклятый порох:
- Повезло? Ты действительно считаешь, что мне повезло?! Я остался каликой!!!
Я искал оправдания своего провального утешения, но понимал, что сказанные неудачные слова уже не вернуть, а Ярек продолжал выплескивать накопленный негатив, не скупясь на правду:
- Слепота это проклятье. Это как бесконечный сон, что не имеет ни конца, ни края.
Мне надоело строить из себя виноватого, из-за того, в чём не был виноват и я ответно сорвался:
- Да! Но когда ты спишь по-настоящему, ты хотя бы видишь сны. Не смей сравнивать свой недуг с моим проклятым недугом.
- Ты считаешь свой дар недугом? В то время когда ты молился Морфею вернуть тебе сны, я молил его чтобы он одарил меня твоим, как ты выразился - недугом. Ты не умеешь ценить то, чем тебя наградили. Некоторые за такие возможности готовы были продать собственную душу дьяволу.
- Так ты молился не за меня,- чуть слышным тоном произнёс Яреку, показав ему в своей интонации разочарование.
- Ой. Да, хватит строить из себя жертву. Просто ты ещё не понимаешь уникальность того что имеешь. Сейчас я понимаю, что мне от такого дара не было бы проку. Покуда, я слеп.
- Откуда в тебе столько цинизма?- задал Яреку, накипевший за годы вопрос.
- Просто перестань меня жалеть. Ты же знаешь, я не люблю, когда меня жалеют. И научись видеть потенциал в недостатке. За прямолинейность извиняться не стану. Жизнь слишком коротка, чтобы разменивать её на скромность.
В его словах слышалась истина, и я не мог ему возразить. Вместо возражений предложил брату чай и он, изобразив легкую, но искреннюю улыбку, согласился.
В университете была середина осеннего семестра, и я ушел на короткие каникулы. Отпустив сиделку, повел брата в немое кино, которое давно ему обещал. Там он попросил пересказать ему шепотом, что я вижу.
- Сейчас на черно-белом экране молодая пара танцует фокстрот,- шепотом описал события Яреку, не отводя глаз от экрана.
- А как они танцуют без музыки?
Так как давно увлекался наукой, и всем тем, что она подарила человечеству, я детально знал, как работает кинопроектор.
- Видимо, когда их снимали на плёнку, музыка звучала. А теперь мы видим лишь последствия их действий, записанных на кинокамеру, с помощью света и линзы.
Вскоре Яреку опостылело и он попросился домой на середине фильма.
Дома мне пришлось самому стоять у раковины, закатив рукава рубашки до локтя, чтоб помыть посуду. Домыв последнюю тарелку, мочки пальцев поморщились. Теперь я выполнял всё, что делала Ханна. В том числе и пытался баловать брата разными вкусностями по её рецептам. Сегодняшний день показал мне, что я обречён, быть нянькой.
Закончив уборку, приступил к готовке ризотто. Я готовил его впервые, но строго по рецепту Ханны. А попробовав блюдо перед подачей на стол, я открыл в себе ещё один талант. Это было очень вкусно.
- После того как ты это съешь, твоя жизнь уже не будет прежней,- сказал Яреку и, показав его руками, где тарелка и ложка, стал ждать его реакции.
Попробовав моё ризотто, братец сделал то, что я бы никогда от него не ожидал. Извиняться Яреку не позволяло самолюбие, от слова никогда, но сегодня он разоткровенничался. От чего мне даже стало как-то не по себе.
- У меня тут было время подумать на досуге. В общем, прости меня за то, что я был таким идиотом. И за моё склочничество. Не думай обо мне плохо, я умею быть благодарным. Мы же с тобой вместе росли. Ты хоть и не родной, но всё же, брат.
От услышанной мною речи, чуть не поперхнулся своей же стряпнёй. Я смотрел на его зеницы, не реагирующие на свет, и не мог поверить, что слышу слова, которых ждал из самого знакомства с ним.
- Что на тебя нашло? Я и так это знал. Тебе не обязательно говорить то, что я всегда чувствовал. И вообще, доброта тебе не к лицу.
Затем Ярек поменялся в лице, и выдал то, что его давно терзало:
- В кинотеатре ты сказал, о последствиях их действий. Если бы я тебя послушал тогда, и не брал тот злосчастный порох, они бы не везли меня в ураган к врачу. Следовательно, остались бы живы.
- Какой теперь с этого прок? Ты только пытаешься взвесить на себя очередную ношу сожалений. Поверь. Легче не станет. Родителей не вернёшь. Лишь продлятся твои страдания.
Ярек снова откушал ризотто и жующим ртом добавил от себя ещё немного откровения:
- Знаешь? Ты родился не на той классовой стороне. Твоя ментальность всегда относилась к разряду тех, кто способен поменять этот мир в лучшую сторону. Если я в это верю, и ты поверь.
Теперь я всерьез начал задумываться об аналитике, благодаря которой можно будет предсказать назревающие события и таким образом предотвращать все возможные беды. Тем более, времени на это у меня было предостаточно.
Утром выходного дня, не нарушая традиций, медленно вошел в мастерскую. Вчера я осознал, что если буду рисовать строго по инструкции Ханны, как в рецептуре, тогда всё у меня получиться. Моим вдохновением стало разочарование. К тем заповедям, что существуют, я бы добавил ещё одну - не разочаруй. Ведь если боги сотворили всё это мне в назидание, то я так и не смог понять, что они хотели доказать.
Я брал холст только в минуты порыва. Сейчас я чувствовал именно такой порыв. Акриловые краски загрубели, пришлось их смочить. Потом я попробовал на руке мазок, схож ли он с цветом тела и, чтоб фон не сливался, добавил немного серого. Сегодня буду рисовать цветной портрет.
После подготовки задумчиво стал выводить контуры, волосы, бороду. На месте глаз возник эдакий сгусток бездонной пропасти и сломанной веры. К вечеру на холсте возник образ. Очеловеченный образ мрачного Морфея. Это была моя последняя дань ему за дар, но, как божество, он меня разочаровал. После завершения я скрутил работу в тубус, забросил на дальнюю полку, и разрушил алтарь Морфея.
Теперь я понял, что больше не нуждался в высших силах. Ни один бог меня не поддержал. Ни один бог не услышал меня. Их предназначение выполнил Ярек. Это он меня спас. Мой прежний культ перенесся на картину и исчез вместе с разочарованием в бесполезных идолах. И когда я отрекся от всех богов, моя жизнь стала легче, ведь я освободился.