Говорят, возвращаться домой всегда в радость. Не знаю, не знаю, поспорил бы. Если возвращаешься домой после отработанной смены у станка, к любимой семье и веселым деткам, то да - возвращаться в радость. А когда дома тебя ждет запущенная, проржавевшая могила родной матери, тетка-алкоголичка и квартира, полная её хахалей и собутыльников, возвращаться домой особого желания не испытываешь. Особенно, когда похороны матери пропускаешь не потому, что забыл, а потому что в этот самый миг месил грязь и кормил вшей в окопах на Бетельгейзе-прима. А известие о смерти настигает тебя в душном, вонючем кубрике транспортника, во время перелета с Бетельгейзе на какую-то забытую богом и чертом станцию, через три месяца после её кончины.
И, вот, ты стоишь возле её поросшей сорняками могилы, а над тобой нависло яркое желтое солнце. Это только в фильмах сцена визита кладбища сопровождается проливным дождем и слякотью под ногами, дабы подчеркнуть весь трагизм ситуации, а на деле, зачастую, ты стоишь, как я, потея на жаре, но, не смея уйти в тень, потому что нельзя.
Фотографию для надгробия взяли из паспорта. Всем известно, какими мы выглядим на фотографиях в документах, и думаю, никто не согласился бы поместить такое на своё надгробие. Однако, вот, так. Тетка, которая "руководила" похоронами в мое отсутствие, вряд ли стала бы заморачиваться на подобные мелочи, вроде фотографии на надгробие. Да и была она здесь, судя по всему, только в день похорон.
Я постоял некоторое время, подровнял маленький ржавый заборчик, подергал траву, поднял завалившийся высохший венок, еще недолго постоял и побрел прочь.
Парадная форма космодесанта, несмотря на то, что была предназначена именно для парадов, почему-то никак не подходила для долгого стояния под палящим солнцем. Собственно, полевая форма тоже была не очень-то удобна в этом отношении, но, по крайней мере, была гораздо привычней. Одевать "парадку" мне приходилось до этого ровно дважды - на выпуск из учебки и на награждение "Орденом Мужества". Скрипя новой кожей ремня и ботинок, в идеально отглаженном камуфляже, с блестящим орденом и медальками помельче на груди, под осторожными взглядами граждан, я стоял на остановке, в ожидании автобуса в город...
В космопорту меня никто не встречал. Я вошел в зал ожидания и безо всякой надежды оглядел полупустые ряды кресел. Никого из знакомых я там не обнаружил. Никто не встречал меня и на автовокзале в моем городе. Поймав такси, я поехал туда, где раньше был мой дом.
- В армии, что ль служил? - спросил таксист, оглядываясь через плечо.
Интересно, мозги у этого мужика есть? - подумал я. Где еще мог служить одетый в камуфляж человек? В театре?
- Ага, - буркнул я в ответ.
- А в каких войсках?
- Космодесант.
- "Космодесант" - повторил водитель, словно пробуя слово на вкус. - И как служба?
Еще один дебильный вопрос.
- Нормально, - ответил я.
- Говорят, там какая-то войнушка была, с колонистами. Не слышал?
"Войнушка", усмехнулся я про себя. Тебя бы на эту "войнушку".
- Слышал, что-то.
- Да ты чего?! - воскликнул таксист. - Там целый город сожгли, а тех, кого не убили, на рудники сослали. Как не слышал-то?
Ага, целый город невинных колонистов. Только эти "невинные колонисты" сначала устроили массовую резню в городах, потом сбили два транспортника с беженцами, а потом лагерь ученых вместе с охранявшей их десантурой под нож пустили.
- И ты, что их оправдываешь? - не унимался водила. - Кучу людей не за хер собачий положили и ради чего? Ради урана этого сраного! Не успокоятся никак, бараны. Ты, вот, скажи, зачем ты в армию пошел?
Я посмотрел на водителя, в зеркале заднего вида были видны его глаза с нависшими над ними черными бровями. Он смотрел на меня, ожидая ответа на свои вопросы. Я не знал, что ему ответить и сказал просто:
- Деньги нужны были.
Видимо, мой ответ был не таким, какого ожидал он, так как водитель посмотрел на меня, будто я сидел голым.
- Так, ты что, в армию ходил не родину защищать, а ради бабла? - наконец, выдал он. - Ну, народ, ничего святого в них не осталось...
- Слышь, рулила, за дорогой следи! - не выдержал я.
Водитель обиженно умолк и за весь оставшийся путь не проронил ни слова. Деньги он от меня принял с таким видом, будто я склонил его к оральному сексу, а не доехал на его машине до своего дома.
Тетки дома не оказалось. Сколько я ни долбил, дверь мне никто так и не открыл. Я выкурил на площадке пару сигарет и решил поехать сразу на кладбище. Эра Цифры добралась даже до нашего захолустья и я без проблем нашел могилу матери в реестре кладбища.
- Что ж ты с матерью не приехал, не попрощался? - спросил у меня кладбищенский сторож, который, судя по надписи на двери кабинета, звался "управляющим".
- Не успел, - сухо ответил я.
- "Не успел", - передразнил меня он. - Девок, поди, в кабаках мял, да пьянствовал.
Я ему не ответил, молча пошел к указанному месту.
Когда я вернулся с кладбища, еще поднимаясь по заплеванной обшарпанной лестнице, я услышал, что дома у тетки царил праздник и веселье. Наверное, меня встречают, подумал я. И не ошибся. Дверь мне открыла тетка, размалеваная косметикой и уже изрядно поддатая. Помада и тени на её заплывшем от беспробудного пьянства лице выглядели так же уместно, как на племенном хряке ланкаширской породы. Сходство со свиньей ей придавала еще и бочковидная форма тела, на которое по случаю возвращения любимого племянника было надето некогда стильное платье.
- Петькааа! Племяш! - завизжала она, похлеще той свиньи и бросилась мне на шею. От неё пахло какой-то рыбой и перегаром.
- Привет, тёть Марин, - только и смог ответить я.
Мне с трудом удалось от неё отлипнуть и втиснуться в квартиру.
- Как ты вымахал-то, а! - умилялась мной тетка.
- Ну, куда мне расти, тёть Марин. Мне 27-й год уже, - буркнул я, разуваясь.
- Как же ты вымахал, - повторила она, слыша только свои собственные мысли. - Ну, идем, идем. Все уже собрались.
Эти имена вызывали какие-то смутные образы в моей голове, но конкретно я никого вспомнить не смог. Ладно, решил я, зайду, увижу, вспомню.
За столом расположилась весьма занимательная компания. У меня сложилось такое впечатление, что здесь собрались все самые яркие представители запойно-бомжевского бомонда нашего города, слегка прилизанные, чуть-чуть вымытые, немного выбритые. Все они, как один, вставали, подходили ко мне, чинно здоровались, хлопали по плечу, задавали идиотские вопросы, и вообще, вели себя так, будто вся моя служба, мои награды и звания - целиком их заслуга. Меня усадили за стол, где-то с краю, сунули в ладонь стакан с каким-то мутным пойлом, придвинули тарелку с непонятным салатом, кто-то провозгласил тост "За героя!" и все выпили. Я понюхал стакан, в лицо мне ударила вонь то ли растворителя, то ракетного топлива, что меня аж замутило. В армии часто приходится сталкиваться с самыми разными запахами, начиная от вони потных тел и оружейной смазки и заканчивая прогорклым, проникающим сквозь любую щель, запахом горелой плоти. Я был привычен ко всему, в том числе и самодельному пойлу самой разной крепости и вкусов, но это...
Я встал из-за стола. Тетка пискнула "ты куда?", но я не ответил, а вернулся в прихожую, достал бутылку весьма дорогого марсианского виски, купленного в дьюти-фри космопорта на Титане (мог себе позволить купить ящика три такого), и вернулся к столу. Выставленную на стол бутылку тут же подхватил то ли дядя Петя, то ли дядя Леша, то ли еще какой дед Олегыч, критически, с видом опытного знатока, осмотрел этикетку, буркнул "попробуем", уверенным движением свинтил пробку и разлил по стаканам.
Виски пошел гораздо лучше. Я ковырнул вилкой салат, но есть его не стал, хотя, опять же, был приучен жевать даже резину от БТРа.
- Петя, ты кушай, - подала голос тетка. - Худой, вон, какой. Плохо тебя кормили, поди?
- Нормально, - ответил я, но меня никто не услышал, потому, как в разговор встрял какой-то старик, по всей видимости, тот самый дед Олегыч.
- Ну, какая у них там еда, а?! - захрипел он. - Я когда служил, нам утром дадут такой жижи, типа каши на весь день и всё. И сухпай. И всё. Это сейчас у них соевые заменители всякие, прочая херня, а в наше время ничего этого не было. Похлебаешь жижки с утра и на весь день только сухпай. Вот, скажи, Паша... - дед посмотрел на меня.
- Вообще-то, я Петя... - начал я.
- Ну, Петя, - засмеялся дед и повернулся к моей тетке. - Слышь, Марка, я твоего пацана Пашкой назвал. Это у моего соседа Витьки Стоколова сынок Пашка, вот я и перепутал... хе-хе...
- Нормально кормили, - ответил я, решив поддержать разговор. Праздник, какой-никакой, в честь меня организовали, всё-таки, надо было соответствовать моменту. - Когда на Бетельгейзе перебросили, было похуже, но в целом, кормили нормально.
- Так, ты чё, воевал, что ли?! - повернулся ко мне, кажется, дядя Петя.
Я кивнул.
- Он у меня герой, - бахвалилась тетка и взмахнула рукой. - Вон, вишь, даже звезду дали.
- Это не звезда, это орден, - поправил я её.
- А, я ничего в этом не понимаю! - всплеснула рукой тетка и опрокинула очередной стакан.
"Зачем говоришь тогда, раз не понимаешь?" - хотел, было, спросить я, но промолчал.
- За что орден, хоть? - спросила вторая женщина, кажется, "тетя Люда".
- Ты чё, дура? - крикнул на неё дядя Леша. - Кто ж про такое спрашивает?
- Да, нормально всё... - начал было я, но дядя Леша меня перебил:
- Ты мне, вот, что скажи: тяжело в живого человека стрелять?
Я впал в ступор. Происходящее казалось мне каким-то театром абсурда. Странные люди. За свою службу я получил не самый последний в стране орден, целый ворох всяких медалей и значков, а их интересует, тяжело ли стрелять в живого человека. Государство и Легион платили мне весьма немалую зарплату, мне полагалась очень хорошая пенсия, как ветерану боевых действий, но никто не хочет слушать о том, как я воевал, как прикрывал спины своих товарищей, как вытащил из подбитого транспорта шестерых бойцов, включая двух офицеров, за что и получил "Мужество". Да и что бы я им рассказал про службу? Как за первый месяц службы спал всего сутки, в общей сложности? Как выблевывал свои кишки после "учебных газовых атак"? Как чуть не обоссался при высадке на Бетельгейзе-прима? Как смотрел на то, как закапывают в воронку от снаряда моих убитых сослуживцев? Разве им надо всё это знать?
- Скажи, а правда, в вашем Легионе в первый день заставляют 200 раз отжаться? - спросила та же "тетя Люда".
- Нет, - покачал я головой, отвлекшись от своих мыслей.
- Точно, дура, - ввернул реплику "дядя Леша" и снова повернулся ко мне. - А, правда, на Бетельгейзе этой вам приказывали женщин и детей расстреливать за то, что они повстанцам помогают?
- Нет, никто женщин и детей не расстреливал. По крайней мере, в моем подразделении точно.
- Ну, как... - оживился "дядя Леша". - По телеку показывали, что даже судили у вас кого-то...
- У нас, - твердо сказал я, - никого не судили. Еще раз: в моем подразделении, в моем батальоне никто детей и женщин не расстреливал.
- Ну, как...
- Я не отвечаю за весь Легион. Я отвечаю только за своё отделение, но я видел, что никто в моем батальоне никого не расстреливал!
- А то дело с Ганимедом?
- Какое дело?
- Ну, когда зэков постреляли.
- Я не знаю, о чем вы, это было за два года, до того, как я записался в Легион.
- Но всё равно...
- Да, ладно, Леха. Дело темное, генералы чего-то намутили, а ты на парня накинулся, - одернул его "дядя Петя".
Все замолчали. Я оглядел стол в поисках своей бутылки, но не нашел её, посмотрел под стол и нашел уже пустую бутыль.
- И всё-таки, я не пойму, чего это ты, Петька, в Легион этот подался, - протянула уже изрядно пьяная тетка.
- Деньги нужны были, - мрачно ответил я.
- Ну и шел бы в летчики, там и платят больше и безопаснее.
Ага, безопаснее, подумал я. Особенно, когда получаешь прямой наводкой в борт, времени надеть скафандр нету и голова лопается от резкого перепада давления. Вы думаете, почему среди пилотов почти ни у кого нет наград за ранение? Раненых космолетчиков не бывает. Бывают либо живые, либо мертвые.
- Ну и куда ты пойдешь сейчас, после армии? - продолжала тетка. - Охранником в клуб, шлюх охранять?
Я неопределенно пожал плечами.
- На похороны матери даже не приехал со своим Легионом! - бросила тетка.
У меня ком в горле встал.
- Это же мать, Паша... - прохрипел Олегыч. - Нельзя так.
- Я Петя, - чуть слышно прошептал я. - Я не мог.
- Ты не смог приехать на похороны своей собственной матери?! - воскликнула "тетя Люда". - Да, что там у вас за звери сидят в руководстве?! Не могут сына отпустить мать похоронить!
- Я не мог вылететь оттуда! - я, наконец, взял себя в руки. - Я на войне был. Там каждый второй транспорт сбивали! Я про её смерть узнал, только когда нас на переформирование вывели! Вы в курсе вообще, сколько отсюда до Бетельгейзе лететь?
- Да похер, где ты был, это мать твоя! - вмешался "дядя Петя". - Так нельзя, Паша.
Вместо ответа я схватил со стола бутылку с недопитой водкой и ударил его ею по голове.
- Сука, ты, меня Петя зовут! Петр, понял?!! - крикнул я. "Дядя Петя" уронил голову на стол, из затылка у него текла кровь.
- Э-э-э! Спокуха, братан! - встрял "дядя Леша". - Ты че, попутал чё? - и тут же получил кулаком в нос. В один голос завопили моя тетка и "тетя Люда", что-то хрипел "Олегыч".
- Петя! Петечка! Сыночек! - бросилась ко мне тетка.
- Отвали! - оттолкнул я её. Тетка упала на пол и завопила.
Ко мне подскочил "дядя Леша" с разбитым носом с криком:
- Да ты чё, опух?! - попытался ухватить меня за шиворот и толкнуть спиной вперед. Я выставил между ним и собой колено и стряхнул с себя его руки, после чего, двумя ударами в грудь, в область "солнечного сплетения" отправил его на пол.
Бабы продолжали орать, стол был разгромлен, праздник испорчен.
- Дебилы тупорылые! - рыкнул я и вышел в прихожую. Мне было куда идти, благо, хоть Легион обо мне не забыл и щедро оплатил отсутствие на похоронах моей собственной матери.