Дебрер Сергей Борисович. Мантры Пушкина и груди Наташи Ростовой

Сергей ДЕБРЕР

МАНТРЫ ПУШКИНА И ГРУДИ НАТАШИ РОСТОВОЙ

В июле текущего года в ганноверском Доме искусств состоялся творческий вечер российских деятелей современной культуры Светланы Василенко и Дмитрия Пригова.

Справка: Светлана Владимировна Василенко (род. в 1956 г.), выросла в семье офицера воинской части, обслуживавшей космодром близ поселка Капустин яр Астраханской области. Окончила в 1983 г. Литинститут им. Горького (семинар А. Проханова) и в 1989 г. Высшие сценарные и режиссерские курсы. Один из первых рассказов "За сайгаками" был опубликован в журнале "Литературная учеба" в 1982 г. Первая книга "Звонкое имя" вышла в 1991 г. и была отмечена в Праге как "лучшая европейская книга года". Сценарист фильмов "Некрасивая", "Шамара", сериалов "Горячев и другие", "Короли российского сыска". Член российского ПЕН-клуба. С 1996 года первый секретарь Союза российских писателей. Лауреат премии журнала "Новый мир" (1998) и премии Владимира Набокова (международный ПЕН-центр, 2001) за роман-житие "Дурочка".

Дмитрий Александрович Пригов (род. в 1940 г. в Москве), окончил Московское высшее художественно-промышленное училище им. Строганова. Художник, скульптор, писатель, драматург, акционист. Член Союза художников СССР с 1975 г., член Союза российских писателей с 1990 г. Член российского ПЕН-клуба, участник многих изобразительных и литературных андеграундных акций. С 1990 г. выпустил более десятка стихотворных сборников, а также роман "Живите в Москве" (2000) и книгу интервью "Говорит Д. А. Пригов" (2001). Лауреат премии Пастернака (2000) и Пушкинской премии немецкого Фонда Альфреда Тепфера (1993).

О фонде Тепфера: Обладая значительным капиталом, Альфред Тепфер завещал его фонду, признанному поддерживать лучших представителей культуры нескольких стран, в т.ч. и России, где литературная премия фонда носит имя А.С.Пушкина (в Англии аналогичную премию называют Шекспировской). Жюри премии возглавляет профессор гамбургского университета Вольф Шмидт, с российской стороны в жюри входит писатель Андрей Битов (первый лауреат Пушкинской премии фонда).

Программа вечера предусматривала презентацию авторами своих произведений, переведенных на немецкий язык. У Василенко это был роман "Дурочка" ("немая "дурочка" родилась в офицерской семье в маленьком военном городке. Родители, решив избавиться от позора, положили ребенка в колыбель и пустили по реке. Однако колдовские воды отнесли ее вспять на 30 лет, заставив пережить несколько вариантов судьбы" - к примеру, карибский кризис октября 1962 года). В романе Пригова "Живите в Москве" воспоминания автора о бомбардировках Москвы летчиками Люфтваффе, о колоннах пленных немцев, бредущих по московским улицам (sic! так в аннотации, при том, что автор 1940-го года рождения.-С.Д.), а также об андроповских "зачистках" кинотеатров и магазинов, перемежаются фантасмагорическими коллизиями (каннибал-Хрущев поедает поэта Вознесенского, и т.п.).

Гусарская дочь

Начался вечер традиционно. Представив гостей собравшимся, ведущая (она же переводчик) передала микрофон Светлане Владимировне, затем Дмитрию Александровичу. Авторы прочли по небольшому отрывку по-русски, после чего эти же и другие тексты уже по-немецки выразительно озвучил актер ганноверского художественного театра. На вопрос из зала - автобиографичен ли роман? - Василенко ответила утвердительно и привела два примера. Один из них касался карибского кризиса: хоть ей самой и было тогда всего шесть годиков, она хорошо запомнила, что для жителей домов офицерского состава воинской части космодрома "Капустин Яр" те события не представлялись трагическими, чего нельзя сказать об американцах. И в подтверждение столь неожиданного заявления Светлана Владимировна поведала о недавней встрече со своей сверстницей и коллегой - американской поэтессой. Та тоже родилась в семье офицера и тоже в военном городке ракетной части. Однако в дни карибского кризиса среди американцев царила паника. Отец поэтессы, уходя по тревоге на базу, попрощался с семьей как в последний раз, а потом, уже находясь в шахте, постоянно звонил с боевого поста в бомбоубежище дочери, спрашивал: "как себя чувствуешь?" и говорил, что "скоро конец всему". Мой же отец, - продолжила Светлана Владимировна, - будучи офицером, являлся тем человеком, который нажимал по приказу на кнопку, чтобы покончить с этим миром. И спустя много лет я спросила его: папа, а что вы чувствовали, что думали там, сидя у этих смертельных кнопок? "А знаешь, - ответил он мне, - мы в карты играли". Это был очень мужской ответ, - резюмировала писательница, - гусары всегда играли в карты перед тем, как застрелиться!

Свой экскурс в недавнее прошлое Светлана Владимировна завершила по-женски непосредственно:

- Космодром "Капустин яр", - заявила она немногочисленной аудитории (не считая переводчицы, актера, буфетчицы и автора этого репортажа, в зале сидели еще 16 человек - чопорные пожилые немцы из числа завсегдатаев литературных вечеров, на которые Литературное бюро Ганновера регулярно приглашает писателей из разных стран), - возник не без участия немцев. Ведь Америка и Россия поделили между собой трофейные немецкие ракеты "ФАУ-2". Так что к карибскому кризису и Германия причастна.

Посчитав на этом свою миссию дипломата державы-победительницы исполненной, Василенко перешла к собственно литературе. Так, повествуя об истоках своего творческого пути, она сказала:

- Моя писательская биография началась с того, что, когда я прочитала "Войну и мир", то почувствовала, как мне не хватило в Наташе Ростовой того, что было тогда во мне самой - ее сверстнице. Лев Толстой, конечно же, гений, - думала я, - но как же он бледно описал жизнь девочки, не понял жизни ее тела. Ведь в подростковом возрасте соревнуются созревание духа и созревание тела - груди начинают расти, первые месячные. И непонятно: жила она половой жизнью со своим мужем? И тогда я решила: буду писать о жизни женщины всю правду. И этому принципу я по мере сил всегда следовала. Многие коллеги-писатели не согласны со мной, что есть литература мужская и женская. Но я считаю, если говорить образно, что нужно писать гениталиями.

Арбуз равняется селедке

Когда настал черед Пригова, он, зачитав отрывок из романа, представил слушателям и еще одно произведение. Охарактеризовал его Дмитрий Александрович так:

- Это текст. Не стихи, не проза - именно текст, где я пытаюсь перевести одно в другое, как это делает рыночная система: она может труд философа перевести в количество товара. Или как это делает след, оставленный автомашиной: она может проехать по судьбе девочки ХVШ века. Систем много. Но я сегодня покажу одну:

"Если вкусовые качества арбуза можно принять за единицу, то селедки следует принять также за единицу. Икра красная, в зависимости от ее склизкости, от 1,1 до 0,8. Хлеб черный 0,8. Чуть поджаренный - уже 0,9. Малина, клубника, салями, мороженое и сыр 0,91. Плавленный сыр 0,5. Взбитые же сливки 1,58. Яйцо жареное на адском огне 1,59... Если совокупление мужчины с женщиной принять за единицу, то мужчины с мужчиной 0,89, а женщины с женщиной 0,81. Мужчины с ребенком 0,85, с собакой 0,68, с ягненком и теленком 0,52, с козлом 0,4. Минет любого рода имеет понижающий коэффициент 3. Совокупление с инкубом - минус 1,35, с суккубом - минус 2,41. С ангелоподобными существами и человеком 5,38... Если принять запах нормального человека за единицу, то у немытого человека будет 0,8. Запах ассенизатора 0,5, говна, миазмов и прочих отходов жизнедеятельности 0,1. Запах смерти, ужаса - минус 0,89. Запах благодати не определяется...".

Затем Пригов исполнил саундтекст (от англ. sound - звук.-С.Д.), предварив свой вокал такой преамбулой: "К юбилею Пушкина у меня был проект. Суть следующая: всякая культура имеет свою мантру. Для России это первые строчки "Евгения Онегина". Для Германии это, наверное, Гёте или Рильке. До наших времен дошло очень немного мантр. Наиболее известная - это индийская мантра (тут Дмитрий Александрович зычно протянул баритоном: "Ом-м-м-м-м-м".-С.Д.). Обычно саундтексты я исполняю с музыкантами, но сейчас будет соло". И в течение нескольких минут акционист и перформансист Пригов под один мотив, с разной степенью внятности и скорости произносил: "Ом-м-м-м-м-мой дядя самых честных правил-л-л-м-ом-м-м/Когда не в шутку занемог-м-м-ом-м-м/Он уважать себя заставил-л-л-м-ом-м-м-...", и т.д...

Чопорная немецкая публика с энтузиазмом похлопала экзотическому номеру.

Женский взгляд

- С 1985 по 1989 год был опубликован весь андеграунд, все антисоветские произведения авторов, сидевших в лагерях или уехавших на Запад, - начала Светлана Василенко свое интервью вашему корреспонденту, - а женская проза не печаталась. И не потому что мы, женщины, были пассивны. Во многом женщины в тысячи раз пронырливее мужчин. Но существовал всеобщий мужской заговор: ну нет такого понятия - женская литература, и всё тут! Феминизм у нас считался чем-то постыдным. Получалось, можно писать и о лагерях, и о войне, и обо всем человеческом опыте, но о женском опыте - о социальном, о телесном - нельзя: это бабья проза, это женская психопатология. Но ведь это касалось целого отряда женщин-писательниц, которые пришли со своим внутренним миром. Ко второй половине 80-х мы - выпускницы Литинститута, которых готовили в качестве образованных писательских жен, тем самым чуть ли не искусственно создав ситуацию, при которой возникло очень большое количество пишущих женщин, - мы стали писать о той жизни, что нас окружает. Мы ведь видим по-другому, чем мужчины.

Вы полагаете, что Толстой, высокохудожественно описавший роды, не смог бы, посчитай он это творчески необходимым, описать физиологические проявления, сопровождавшие взросление Наташи?

- Нет, ну смог бы, конечно. Ведь у него была жена, которая ему все рассказывала. Но я думаю, что существовало некое табу, которое над ним довлело. И не был еще открыт язык, которым можно описывать явления телесного порядка.

"Гаврилиада" ко временам Толстого была весьма широко известна.

- Это ироническая литература. К тому же она ходила в списках, а не была официальной. И я убеждена, что творчески, высокохудожественно, описать эти процессы способна лишь женщина-писательница.

Людмила Петрушевская, по вашим же словам, никогда не согласится, что она "писательница". Она скажет: "Я - писатель".

- Но я и прочие представители течения "Новый реализм" - такие, как Лариса Ванеева, Нина Садур, другие мои подруги по Литинституту, - мы ищем и находим это новое качество - именно женщина-писательница. Хотя у нас своей организации и нет, но мы в 2000 году провели в доме творчества Переделкино конференцию "Женщина. Свобода слова", издали сборник рассказов "Новые амазонки", в котором я была и автором, и редактором-составителем. А в марте этого года выпустили еще один сборник прозы - "Брызги шампанского". Рожденное нами направление литературы еще в самом начале пути, но даст большие художественные плоды. В конце концов, в России родились Толстой, Достоевский. Я думаю, что мы вправе ожидать в лице наших русских женщин-писательниц таких же фигур.

Следует ли предположить, что о внутреннем мире гея, лесбиянки, гермафродита, трансвестита никто не напишет художественней, чем сами представители этих секс-меньшинств (впрочем, в меньшинстве они пребывают сегодня; что будет завтра, если так и дальше пойдет - кто знает!)?

- Очень интересная мысль. "Писать гениталиями" - это, конечно же, метафора. Но сейчас существует, например, целый пласт гей-литературы, чей основатель Евгений Харитонов, с которым я была знакома (он умер в 80-м, кажется, году, в 40 лет), помимо социального протеста против запрета, добивался показать, что это такое - мужчине любить мужчину. Ведь это надо перестроить весь строй своей психики. Недавно был всемирный день геев. Они вышли на улицы, защищая свое право на однополую любовь. Вот также и мы боролись за свою женскую литературу, подвергавшуюся запрету. И я ищу смысл: почему запрещали геев? Почему запрещали женскую литературу? И нахожу ответ в том, что если ХХ век - это век социальных и национальных экспериментов (в России социальный, в Германии национальный, даже расовый), - то XXI век - это век экспериментов над полом. Сейчас ведь что интересно? Выступления геев, выступления лесбиянок, или фильмы о том, как женщина переделывается в мужчину или наоборот. То есть, то, чего не было до XXI века: сейчас они стали себя артикулировать, говорить о себе открыто. И я думаю, что женская литература, быть может, где-то примыкает к гей-литературе. Люди вдруг поняли, что они - существа разнополые, и пол можно изменять - или социально, живя мужчина с мужчиной, или путем переделывания. А можно - осознавать, как женщины осознали, что они женщины, и могут писать литературу о том, что они женщины. Причем, что важно - женщины разные. Как мужеподобная Маргарита Шарапова, пишущая о женщинах и лошадях; как Софья Купряшина - очень интересная писательница, лесбейского такого плана, она пишет обо всем, что сейчас востребовано.

Увидеть Париж ...или бутылку

Оставим пока литературную тему. Скажите, кого объединяет возглавляемый вами Союз российских писателей?

- Сегодня в Российской Федерации существуют два основных писательских союза: есть СП России (его еще называют патриотическим или коммунистическим, в нем остались все так называемые "почвенники" или "деревенщики" - Белов, Распутин, Носов покойный в нем состоял), и есть наш Союз российских писателей, который мы между собой называем демократическим (в нем состоят, например, Евтушенко, Вознесенский, Битов, Маканин - т.е. представители т.н. "городской" литературы). Есть еще СП Москвы, который входил в наш Союз. Но после прихода Риммы Казаковой мы размежевались и теперь существуем параллельно: они объединяют столичных писателей, а мы руководим всей нашей российской провинцией.

И в чем заключается ваше руководство?

- В провинции еще сохранился пиетет перед центром - "центр сказал, центр написал". У нас же, как-никак, 78 отделений. Вот надо кому-то из писателей помочь - и мы на наших бланках с нашими печатями пишем письма губернаторам, просим оказать помощь. В том числе и нашим отделениям, у которых нет ни помещений, ни денег ни на что. И очень часто действует, даже квартиры дают. Или могут взять наше провинциальное отделение на свой бюджет, средства выделить, как это было в Тюмени, 200 тысяч рублей, на которые можно, скажем, поехать на конференцию во Францию.

Да, это здорово - махнуть за губернаторский счет из Тюмени во Францию. А какую еще помощь способен оказать ваш Союз своим участникам?

- В средствах мы, конечно, стеснены - мы и сами, правление Союза, ютимся в одной комнатушке. Но остро нуждающимся можем выделить помощь 500 рублей.

А что стоит сегодня бутылка водки в России?

- 58 рублей. Но не сопоставляйте ваши деньги с нашими. По российским меркам 500 рублей - это нормальная сумма.

Ну, а издаться-то авторам - членам своего Союза вы помочь в состоянии?

- Практически, нет. Издательства от нас не зависят, а в литжурналах свои тусовки, куда пробиться провинциалу практически невозможно. В особенности - поэтам.

Даже талантливым?

- Поэтическая тусовка - это свое государство. Тем более, что провинциальные поэты резко отличаются от поэтов в больших городах. В особенности, если поэт считает себя постмодернистом. Для этого нужно иметь и художественное образование. Если в провинции возникает постмодернист, то это нечто, весьма самодельное. Не хватает значительности, знаний, владения методикой. Прозаикам пробиться немного легче: если вещь яркая, то может пройти. То есть, тоже не самотеком - в редакциях сегодня просто некому читать. И вообще установилась какая-то "стабильность", как в годы застоя: "А кто вас порекомендовал?". Но если сказать в редакции - вот этот парень талантливый, почитайте его, то может повезти.

И я ее страшуся

В одной из московских газет недавно опубликована статья, посвященная Пригову, в которой он дружески прозван "дедушкой русского пустословия". Как бы вы, Светлана Владимировна, в этом же ключе охарактеризовали себя?

- Мать-повитуха русской женской литературы, поскольку я, образно говоря, сама у себя принимала роды.

Пригов: Скорее, девушка литературных гениталий. Для меня пустословие не является негативным проявлением. Но если я - король пустословия, значит, я, как зеркало, отражаю состояние нынешнего говорения вообще. И моя задача - явить это пустословие оформленным, и как-бы не пустословием вообще.

Дмитрий Александрович, за какие литературные достижения вы удостоились завния лауреата Пушкинской премией немецкого фонда Тепфера?

- Эту премию присуждают не за конкретные произведения, а, так сказать, за жизнь в литературе. Я, в принципе, даже и не знаю параметров этой премии. Когда мне сообщили, что я стал ее лауреатом, то так и воспринял это - что дали за какую-то сумму текстов, которые я к тому времени написал.

Какое-то время назад вы намеревались обеспечить Россию своими стихами на все третье тысячелетие. С задачей справились?

- Как человек, верный принципам советского планирования и производства, я план перевыполнил. А план был - к 2001 году написать 24000 стихотворений - по одному на каждый месяц тысячелетия. Написал же я 34000.

Каким своим стихотворением вы бы могли обозначить сегодняшнюю ситуацию в России?

- Нам всем грозит свобода - свобода без конца,/Без выхода, без входа, без матери-отца,/Посередине Руси, за весь прошедший век./И я ее страшуся, как честный человек.

А лично вы страшитесь такой свободы?

- Как человек - нет, были времена и пострашнее. А как некое существо гражданское - конечно, страшно, что все это рухнет. Строй сегодняшней России еще неокрепший, но идущий верным путем к авторитаризму. Как правило, авторитаризм держится на олигархической группе, захватывающей политическую власть, основные финансовые потоки и основные масс-медиа, давая жить свободно всему, что недостойно ее внимания. А в России это всё, что меньше миллиона в год дохода, и всё, что адресуется меньше, чем тысяче человек (это тоталитаризм интересует все до копейки и до последнего человека). И еще: при авторитаризме не надо быть личным врагом кого-то из основной группы. Ненавидимым быть я не боюсь, денег таких у меня нет, влиять на умы миллионов я тоже не могу. Сегодня вкус политической, властной элиты остается на уровне очень традиционного восприятия. А моя номинация - искусство постконцептуальное, и для меня важно быть первым в своей номинации. Или хотя бы в первой десятке своей номинации.

Василенко: Мы говорим сейчас не совсем о литературе. Мы говорим о новом качестве искусства. Я принадлежу к течению нового реализма, и в искусстве мне всё интересно. Но мои товарищи по этому направлению - Олег Павлов, Алексей Варламов, некоторые другие - они настроены охранительно, они отрицают постмодернизм, отрицают и другие вещи, которые не входят в систему их писательских ценностей. А мне интересно всё, поскольку мы исправляем общество, занимаясь всеми этими делами - философией, религией. Мы, как демиурги своего государства, должны быть вместе. Вот как в Америке в свое время: собрались "отцы-основатели" и решили: наше государство будет таким-то, высшая ценность - свобода. Вот и в России нужно сесть и подумать: а что у нас за высшая ценность? Может быть, не свобода, а нечто иное? Может быть, мораль?

Какая мораль, Светлана Владимировна, в свете вышесказанного?

- Но это если мы решим создавать Россию как страну морали. Была же протестансткая идея в той же Германии. Вот решили они, что будут жить именно так, а не иначе. Но тогда начинаются запреты. А если как в Америке - провозгласили же они свободу, - то тогда нельзя запрещать геев, нельзя преследовать лесбиянок. Но меня больше сейчас интересует новое качество прозы. Я считаю, что новый реализм - это такая река Волга, в которую впадают рукава - постмодернизм, авангардизм. От Волгограда до Астрахани, где я сейчас живу, это уже и не Волга как таковая, это другая река, чем в истоке. В нее впадают другие реки, и стоки, и отходы. Так и направление, к которому я принадлежу: всё, что есть в обществе, в нем отражается. И вообще для меня героиня "Дурочки" - юродивая, которая спасет мир, - важнее, чем всеобщее духовное обнищание. Этим я хочу сказать, что как бы страшна ни была сегодняшняя жизнь российского народа, этот народ и эту страну может спасти маленький, никчемный, но необыкновенно чистый духовно человек. Ведь это русская народная традиция - прислушиваться к юродивым, чьими устами говорит Бог.

Последний вопрос к вам обоим: как вы оцениваете сегодняшнее состояние искусства в России и насколько ощутимо влияние на него глобализма?

Василенко: Лозунг "Искусство принадлежит народу" перешел к масскультуре. Имея в виду литературу, это массовая литература - Маринина, Донцова и иже с ними. Сейчас литература Распутина, Белова - это уже элитарная литература, маргинальная.

Маргинальная, т.е. пограничная?

- Ну да, пограничная между писателем и читателем, массовый читатель ее не читает. А постмодернистская литература, как и всё пост-модернистское искусство - это молодежная субкультура: поп-музыка, рок-музыка. И пост-модернистская поэзия где-то с ними рядом. Хотим мы того или нет, но сейчас мир стремится к социальному равенству. Уже среднего человека и миллионера внешне не отличишь - одеваемся в одну и ту же одежду, едим одну и ту же еду, ездим в одних и тех же автомобилях. Только у него где-то там, на банковском счете, цифры какие-то другие, чем у вас. Но их никто не видит и не знает. А внешне все одинаковы. Да и не только внешне, хотя, деньги ему и дают власть над вами. Но в социальном плане вы даже можете жить лучше, чем он - он может ходить в джинсах, хуже чем ваши. Но глобализм - это искусственная вещь. Собрались какие-то люди и решили: давайте жить вот именно так - так будет лучше для всего человечества. Так ведь и большевики собирались и решили сделать социалистическое государство, чтобы всем было хорошо. Вот и глобализм наподобие большевистской идеи - давайте осчастливим человечество, смешаем все народы, все расы, религии, идеологии. Вот такое сегодня состояние мира присутствует. И я его называю постмодернизмом.

Пригов: Сегодня искусством следует считать то, что функционирует реально. Для кого-то это не искусство, а для кого-то - искусство. Художники (в широком смысле слова) сегодня предлагают миру безумное количество безумных идей. Какие-то из них, затрагивающие необходимые или болезненные проблемы - те утверждаются. А какие-то не распознаются культурой как искусство и умирают. Если говорить об актуальном изобразительном искусстве, то российские художники сегодня втянуты в очень денежный и интенсивный процесс. Но как есть номинации в музыке - рэп, кантри, классика, и певец кантри не станет соревноваться с певцом рэпа, а оба они - с Паваротти, - так и для меня современное искусство давно стало полем различных номинаций. А по поводу глобализма, то я на себе ощущаю, насколько он влияет на художественные процессы в России. Вот я делаю выставку в Берлине, затем в Нью-Йорке, потом в Токио, садишься в Москве в машину, каких полно в мире, едешь в аэропорт - такой же, как все, приезжаешь - там гостиница, каких в мире тысячи, потом тебя везут в какой-то зал, похожий на сотни таких же. Все везде говорят на непонятном мне английском языке. После выставки ведут в итальянский ресторан, затем садишься в машину - и дальше. И был ли ты где, не был ли - запоминаешь только, что был в очередном мегаполисе.

* * *

Слушал я весь этот сюр, и, что называется, "грусть-тоска меня снедала". Ощущение было - словно пытаются накормить меня мылом, уверяя, что это изысканно-вкусно, потому как оно от Диора. Для западных немцев подобные ужимки и прыжки давно не в диковину: у самих подобных "культуртрегеров" - хоть завались. Даже похлеще встречаются. Устроил же в прошлом году в одной из ганноверских галерей некий умелец, тоже считающийся скульптором и акционистом, выставку своих инсталляций, сработанных из слоновьих экскрементов. Но если в таком же духе развивается и вся современная российская культура - жаль мне и эту Россию, и эту культуру со всеми ее демиургами. Да только пустословие - как ни пыжься, как ни утверждай, что "глобализм - это я!", - за многозначительность не выдать. И гениталии лучше бы использовать по прямому назначению.

Ганновер, июль 2003 года.

Комментарии: 2, последний от 17/02/2024. © Copyright Дебрер Сергей Борисович (debrer@web.de) Размещен: 23/07/2003, изменен: 17/02/2009. 26k. Статистика. Интервью: Литобзор		Ваша оценка:
Аннотация: Интервью Светланы Василенко и Дмитрия Пригова в Ганновере в июле 2003 года.

Дебрер Сергей Борисович : другие произведения.

Мантры Пушкина и груди Наташи Ростовой