Аннотация: н-да. очередной набросок повести. кроссовер Дозоров, Блейдов, Восставших из ада и прочей готичесско-мистической чуши.естествнно, приправленной оригинальным соусом:)
- Одно пиво, пожалуйста... - над моим ухом потревоженным пеплом вспыхнул голос. Я оторвал глаза от янтарного рыбьего глаза дна собственной кружки, и повернул голову, разглядывая в сумраке бара нового посетителя. Тот уже облокотился о стойку рядом со мной, вертел головой, оглядывая помещение.
"Старый подвал" совсем крохотное заведение, уютное, и, что приятно, малоизвестное. Стены облицованы пожелтевшей со временем сосной, всего один зал с тремя столиками, небольшая барная стойка и четыре трёхногие табуретки, будто сошедшие со страниц "Войны миров", на стенах - полочки с медной антикварной кухонной утварью, да небольшие картинки осенней Риги, наверняка выполненные за гроши одним из сотен уличных художников, ну, знаете, из тех что часами полируют булыжные мостовые Старого Города. Над дверью прибита оскаленная голова собаки. Иногда, в подпитии, Митко, хозяин "Подвала", он же бармен, убеждает меня, что это, дескать, застреленный его папашей волк, но я обычно смеюсь и говорю, что у волка совсем другая морда. Или что его папаша охотился на дворняг в переулках. Митко всегда надувается, и обижается на мои слова. Но, увы, с этим едким сарказмом я ничего не могу поделать. Так уж вышло - если ты с чем-то повязан, то всё, что остаётся делать - это цинично улыбаться и притворяться, что тебе нет дела ни до чего в этом мире.
Я вздохнул, и вгляделся в прибывшего. Человек устроился на табуретке, зацепив одним поношенным ботинком железное кольцо вокруг ножек, положил руки на столешницу, всю исчирканную царапинами и отполированную сотнями локтей. На вид, вроде турист туристом - клетчатая суконная куртка, бордовое с серым, джинсы, кроссовки... Под курткой - толстовка, с капюшоном, который, кстати, и скрывал лицо сидевшего ко мне боком парня. Митко, не глядя, сноровисто и быстро, с этакой щегольской небрежностью наливал ему пиво, слегка, но почему-то недобро, улыбаясь. Радио, до того тихо журчавшее, внезапно разразилось какой-то новомодной рэпчиной, столь чуждой нашему подвальчику, что я даже вздрогнул...
- Как там? - тихо спросил я у гостя, одновременно кивая головой в сторону тяжёлой дубовой двери.
Парень медленно, чересчур медленно, так, что я почти слышал скрип его шейных позвонков, повернул голову. Из-под капюшона в повороте сверкнуло совершенно белое, словно выточенное острым резцом из алебастра, обескровленное лицо. Я невольно отшатнулся, слегка, но, видимо, гость всё же это заметил. Его глаза были настолько светлого голубого цвета, что в свете ламп казались белёсыми бельмами статуи или маски. Странное лицо, очень странное, но, тем не менее, притягательное, и... Знакомое? Нет, вряд ли. Остатки чутья имеют тенденцию подводить, выдавать желаемое за действительное.
Он сказал:
- Дождь.
- Дождь... - Протянул я и снова уставился в свою кружку. - Дождь, всегда дождь.
- Завтра обещают потепление. - Вставил Митко, протирая очередную массивную кружку пушистым маленьким полотенцем. Подставил её под кран, и она быстро наполнилась пенистой золотистой жидкостью. Ловко просунув под донышко картонную подставку, Митко подал пиво гостю. Тот равнодушно заглянул в кружку, отставил её в сторону, и, совершенно по-хозяйски потянулся к радио, покрутил ручку тюнера, явно ища какую-то определённую волну. Мы с Митко удивлённо переглянулись, мол, что за ...?
- ... совершено жестокое убийство известного политика Томаса Раудинга, приехавшего в Ригу с официальным визитом... было найдено... разрозненным... Полиция не комментирует... следствие ведётся... - Помехи прерывали голос корреспондентки. Потом незнакомец нажал на "off", резко развернулся ко мне, вперившись своими светлыми глазами в моё лицо, словно пытаясь разглядеть в нём нечто жизненно важное.
Дискомфортное ощущение, вдруг на секунду задевшее моё тело, заставило меня чуть отклониться от нашего гостя, который, не сводя с меня глаз, протянул руку к кружке, и сделал большой булькающий глоток. Внутренним зрением я почувствовал, как напрягся Митко - воздух, ментальное пространство вдруг наполнилось угрожающими грозовыми разрядами крайнего напряжения.
- Хех, полиция... Ничего-то они не комментируют. Врут нам всё. Бедный Томас. Знаете, как его убили? - Человек слегка усмехнулся и снова хлебнул лучшего в Старом Городе пива. - Об этом они не говорят, конечно же, просто не знают, как такое могло произойти. Люди. Суетятся сейчас, чего-то волнуются, дёргают учёных... Ставят судмедэкспертов на дыбы.
- Простите... - Начал было я, но резкий взмах руки оборвал мою собравшуюся было оформиться реплику.
- Да. Очень странно его убили. Извлекли из тела органы. Все сразу. И, только представьте себе - убийца взял эти органы и завернул их в листы. Не простые листы... - Тут он хихикнул и наклонился ко мне. Я же сохранял молчание, пытался придать лицу равнодушное удивленное выражение, которое людям свойственно принимать в разговоре с душевнобольными. - В листы, выдернутые из Библии. Потом окружил завёрнутыми органами труп. Как египтяне при бальзамировании. Но...
- Господин. - Подал голос Митко - в интонациях его было слышное глухое ворчание. - Вы...
- Нет-нет, подожди! - Незнакомец поднял похожий на выбеленную временем кость, указательный палец, словно силясь вспомнить что-то важное, что он собрался сказать, но только что забыл. - Но самое интересное, само тело целое, да, без единого пореза. Такое ощущение, будто органы... Вынули через рот. Очень кровавый теперь этот переулок, очень. Никто не понимает в чём дело, кто мог так убить.
Голос незнакомца понизился до нервозного интимного шёпота, алчного и чрезвычайно неприятного. Узкое лицо словно играло в приглушённом свете, постоянно менялось, будто горячий воск.
- В Управлении Полиции считают, что это ритуальное убийство. Правда, чудовищная глупость?
- Уходите вон. - Радужки глаз Митко, в остервенении облокотившегося на дубовую стойку, быстро наливались расплавленным золотом. Я уже видел, как под кожей его лица начинают играть тёмные бугры, как постепенно вытягиваются и выдаются вперёд челюсти со стремительно растущими и уже выглядывающими из-под оскаленных губ клыками. Я видел, как его серые когти выскальзывают из подушечек пальцев, царапая полированное дерево, как... Как в его ошеломлённое лицо смотрит дуло массивного серебряного пистолета, покрытого чрезвычайно затейливой, в виде переплетающихся женских и мужских голых тел, резьбой по всему стволу и ручке.
Митко застыл, его зрачки схлопывались в узкие щелки и снова расширялись. Пространство словно застыло. Я думал о спрятанной в подмышечной кобуре "Берете".
- Я бы не советовал. - Медленно, с железной увесистостью сказал гость, даже не поворачивая к Митко головы, не удостаивая его замороженную, всецело поглощённую созерцанием бесконечной черноты дула, фигуру, взглядом. Тень рассекала лицо незнакомца на две чёткие половинки - тёмную и светлую. - Свельт, отзови своего пса.
В сознании одновременно прокрутились сотни мыслей и сценариев развития моего будущего, после чего я с досады лязгнул зубами, и кивнул Митко. Тот съежился, лицо его вернуло прежнюю форму, и он быстро, не оглядываясь, тихо скользнул на кухню, прикрывая за собой дверь.
Невообразимо экзотичный пистолет скользнул в просторный рукав, а на свет явился бэдж - на чёрном фоне тринадцатилучевая звезда.
"Вот же дерьмо" подумал я, вставая со стула, и заходя за стойку, на место Митко. Организм и ситуация требовали срочно промочить горло - я нашёл более-менее чистую кружку и отвинтил кран - "Старопрамен", разливное. Гадость, конечно, но финансы Митко надо было беречь. Незнакомец пристально наблюдал за моими действиями.
- Аг-сер Рагалд, Полиция Сарка. - Наконец нарушил он молчание.
Я покачал головой, допивая мгновенно ставшее безвкусным пиво. По правде сказать, при словах "Полиция Сарка", я чуть не подавился этим пивом - такими яркими были видения, цепочки воспоминаний и ассоциаций, что пробудились при этом словосочетании. Немного дрожа, я брякнул кружку о стойку, полез в карман за сигаретами. Полицейский с интересом рассматривал картины, явно не торопя меня с объяснениями. Конечно, эти холодные белесые глаза могли принадлежать только представителю закона, пусть и скрывшемуся под личиной тюфяка-туриста.
- Хорошо. Я понимаю. Вы намекаете на то, что я убил этого человека? - Спросил я, стараясь придать голосу лёгкую небрежность. В принципе, стараться и не надо было - я и в самом деле немного не врубался в ситуацию. Но сигарета - сигарета предательски дрожала меж побелевших пальцев.
- Не прикидывайтесь пневмо, Свельт. - Довольно резко ответил полицейский. - Способ убийства вам знаком, следовательно, вы также знаете, что Раудинг был сарком. Сарком Третьего Цикла.
- Я не прикидываюсь, детектив. Я действительно не знал о случившемся, и уж точно не имею к убийству сарка никакого отношения. Впрочем, я не собираюсь оправдываться... - Я пыхнул сигаретой, дым сложился в фигуру человека с пистолетом. - Я чист.
Аг-сер улыбнулся, неприятно и жёстко, как улыбаются все полицейские Сарка. В этой улыбке можно прочесть затаённую боль, над которой они так и не могут восторжествовать. Ах да, это жжёт мозг полынная горечь воспоминаний о потерянном небе и крыльях, боль от невозможности повернуть время вспять, боль, вечная агония в аду собственных разбитых иллюзий и несбывшихся надежд. Впрочем, одиночество терзает всех, всех терзает вечность, грызёт плоть, дробит кости, высасывая вкусный костный мозг бытия. Я их понимаю - хотели чистоты и свободы, а получили грязь и ненависть реального мира, железным кулаком размазавшего последние остатки будущего, стремлений, прямо по дерьму настоящего, жесткого и неизбежного. Что у них осталось? Только жизнь и обязанности, а за ними - серое ничто и абсолютный холод. Бесконечность этого простуженного мирка.
- Чист ли?
- Да. Послушайте... - Я устало вздохнул, провёл пальцем по ряду кружек, висевших над головой - стеклянные переливы. - Я веду благопристойную жизнь вот уже как тридцать лет с момента возвращения из Вечности. Веду жизнь пневма - не думаю о прошлом, хожу в кино, коллекционирую картины, держу собственный книжный магазинчик. По утрам я улыбаюсь девушкам из цветочного, плачу налоги. Вечерами смотрю сентиментальные фильмы и даже иногда по этому поводу пускаю слезу. Я помогаю госпоже Наугцек выносить мусор, и частенько сижу на набережной, смотрю на закат и крошу воробьям сухари на мостовую...
Полицейский закатил глаза, изображая скуку.
- Какая патетика... Не надо стараться произвести на меня хорошее впечатление, я и так всё знаю. - Из кармана он извлёк наладонник, провёл стилусом по экрану. Он сощурился, разглядывая что-то. - В данный момент, у вас под мышкой болтается заряжённый пистолет. Вы ходите в бар, владельцем которого является сомаш. Вы регулярно наведываетесь в сомашклуб "Палач" и... - Тут полицейский цинично усмехнулся, сверля меня взглядом бледных глаз. - Даже осушаете там смертных. К тому же, Верховный Архив передал мне информацию о том, что вы единственный "тёмный" сарк на всю Ригу, ко всему прочему ещё и Восставший из Ада.
- В пятый раз. - Добавил я. Дым помедлил и образовал фигуру чёрта с трезубцем.
- Какая разница. Таких как вы, Свельт, даже десять Вечностей в Преисподней не исправят... - В голосе Аг-сера звучало твёрдое убеждение в собственной правоте. Он вновь уткнулся в свой наладонник. "Toshiba, неплохо они устроились там, наверху" подумал я, и затушил сигарету о свою ладонь, наблюдая, как покрывается новой кожей и затягивается образовавшийся ожог. Запахло палёным мясом.
- Зря вы так, Рагалд. Вы же ничего не знаете об этом.
- Хм. Я знаю статистику.
- Великая наука статистика. Всё она знает, кроме одного - сколько в Москве стульев. - Процитировал я и щёлкнул зажигалкой. - Не убивал я вашего сарка, я даже его не знал. Если хотите, я вообще за последние два года не видел никого выше сомаша Второго Цикла. Я давно забросил свои идеи, и...
- Алиби есть? - Полицейский был непреклонен. Он убрал наладонник в типично туристский "кенгурятник", облизал асфальтово-серые губы, и встал с табуретки, растирая ладони, очевидно, уже успевшие замёрзнуть - в баре сломался радиатор, и временами становилось холодно.
- Спросите Митко. Я целый день здесь просидел...
- А ночь?
- Его ночью убили? - Дурацкий, конечно, вопрос. Ритуал убийства требует темноты, уединения. И желательно, полной или растущей луны. Убить сарка не так-то просто, это может сделать другой сарк, и то, обладающий Чужим Знанием. Например, такой, как я, чьего зрачка касался сам Высший, и даже оставил на нём свою метку. По привычке, нас называют "тёмными", хотя это больше дань человеческим архетипам... Но я не делал этого, совершенно точно. Уж убийство себе подобного я бы запомнил - такие воспоминания слишком ценны, это обращённые в драгоценные камни слёз в тяжёлых оправах, ядовитые плоды существования, которые надлежит хранить в золочёной клетке на самом дне сердца и не показывать никому. Никому... Лишь самому можно любоваться их смертельным блеском, лелея всё совершенство и красоту подобного поступка.
- Да. Послушайте, Свельт, у меня мало времени... Если у вас нет алиби, то мне придётся считать вашу память.
- Память можно стереть самому себе, разве вы этого не знаете, детектив? - Я вышел из-за стойки, поправил стул, смахнул пыль с медного чайничка, что стоял на полке. На кухне шумела вода - Митко в раздражении мыл посуду.
Рагалд искривил губы, всем своим видом показывая, что мои подколки на него не действуют. Между тем, он немного нервничал - и по безукоризненной неестественной гладкости его лица пробежала, оставляя влажную дорожку, капля пота.
- Я замечу пробелы, уже не сомневайтесь на этот счёт. И в случае чего, у меня есть полномочия. - Сказал он, смакуя само слово "полномочия" - в нём слышались хищные, плотоядно-жирные нотки, свирепая эманация и желание при малейшем моём промахе, выхватить безукоризненно работающий пистолет - и всадить в живое тело несколько свинцовых слизняков. Потом, отгородившись от мира стеклянно-дрожащей зыбкой перегородкой, вооружившись тесаком, провести ритуал отделения Сущности от тела, перерубая сухожилия и нервы, извлекая органы, разрезая скрепляющие нити, омытые кровью... Достать из плачущих лимфой и кровью тканей трепещущий кокон сущности и отволочь его на Суд, ощущая похвалу Другого, как спаниель, принёсший хозяину подстреленную утку...
- Ваши полномочия - поговорим о них позже. - Холодно заметил я, и выпрямился.
Мы стояли посреди бара, и полицейский закатал рукав безобразной толстовки, оголив мраморные извивы голубых вен, свою неживую руку с женоподобными ломкими, как палочки сахарного тростника, пальцами. Я скривился.
О, судьба, если она существует - жестокая и нелогичная штука. Только избавишься от ненужных связей, от царапающей нутро когтями, суки-совести, только обретёшь долгожданное хрупкое спокойствие - и тут она, с улыбкой Санта Клауса-маньяка, преподносит тебе зажатый в костлявой руке очередной подарок с мерно тикающим взрывателем...
Но - что бы Полиция Сарка ни хотела знать, у меня этой информации не было.
Ледяная рука обхватила мой затылок. Запах белых асфоделей затёк в ноздри, теребя остывший пивной перегар.
- Не дёргайтесь.
- Я уже проходил это. И не единожды.
Большой палец другой руки, с ухоженным длинным ногтём - именно на отблесках лампы, играющих на полированном ногте, я и сосредотачиваю свой взгляд - этот большой палец опускается на мой широко раскрытый глаз.
Давление.
Ноготь проткнул роговицу, прошёл дальше, сквозь зрачок как сквозь врата, остриём давя это липкое и белое, а потом и алое, что течёт горечью по щеке.
Считывание.
Трепет прикрытых век - он просматривает до тысячи образов всекунду.
Я закрыл второй глаз, ощущая не боль - а проникновение сущности полицейского, круги поглаживание его другой руки моего затылка - для лучшей настройки.
И потом мир вспыхивает белым, застывает...
И нет в этом мире ничего, кроме пронзающих ирис "ничто" игл информации...
Машины, литыми стальными каплями, с лязгающим, чешуйчатым шумом проносятся по мостовой. Из развёрстых, голодных пастей водостоков слюнями стекает отдающая железистым привкусом, вода. Эта же вода щупальцами струек ниспадает с проржавевшего козырька бара, который выходит на небольшую улочку, Йаумас. В такую погоду, глаза словно сами слезятся дождевыми линзами, воспринимают весь мир в оттенках синего. Всё синее, разных тусклых оттенков, кроме разве что неоновых трубок рекламы продуктового магазина напротив, вечных противников - зелёного и красного человечков, стражей наземного перехода, кроме размытых кислотой дождя задних тормозных фонарей да редких молодых людей, что одевают совершенно дикую цветастую одежду и не кутаются в одинаковые похоронные хитиновые плащи остального населения... В эти блестящие мокрые скорлупки, что суетливо и обречённо суетятся в сумерках города.
Мы с полицейским стояли под навесом и курили, я зябко ежился в тонком кожаном плаще. Полицейскому, кажется, было всё равно. Он нервически мял сигарету "Davidoff", облокотившись на высокую урну. Сощурившись, он исказил своё лицо в раздражённой полуулыбке, издал хриплый смешок.
- Чёрт побери, ты только подумай, а? На всех парах мчался из Лондона, без приличного багажа, без приличного отеля, убийцу ловить... А по приезде в этот дрянной город - облом. Ни убийцы, ни тёплого номера, ни нормальной встречи - местные из Полиции Сарка отмороженные словно...
Я усмехнулся.
- А почему именно ты, если ваша братия и в Риге сидит? Чем они таким важным занимаются, что сам не могут расследование провернуть?
- Я не знаю. Я был в Управлении, там меня приняли, мягко сказать, прохладно. Точнее, просто отшили - быстренько ввели в курс дела - то есть, сказали - наши работают на месте преступления, пытаются составить эфирную личностную карту, нате вам дело подозреваемого из архива и - вперёд, на задержание... - Дым тяжёлым пеплом оседал на лёгкие. Я кивнул.
- Зря они тебя одного послали, парень... Ты ведь Четвёртого Цикла максимум? Они что же, думали, окажись я убийцей, ты бы смог меня задержать? - Я удивленно сморщился. - Ну и дела, совсем они разучились дела вести... Размякли.
Аг-сер гордо вскинул голову.
- Вообще-то, я мог бы тебя и один взять. Если что... - Тут гордость поникла, зачахла. Сила, конечно, в том пистолете была, но её было слишком мало. Я вновь стал наблюдать за людьми - отсюда чувствуя, кто пневмо, кто сомаш... А присутствие другого сарка в кислом, пропитанном выхлопами воздухе, не ощущалось. Чё-ёрт. Я сплюнул, вытащил из смятой пачки ёщё сигарету. Рагалд вопросительно посмотрел на меня - у него не было зажигалки. Струя пламени вырвалась из моего большого пальца, нагнувшись к моей руке, он прикурил.
- Не смог бы. Ты дело внимательно читал? То-то и оно. Запомни - не переоценивай себя. Вы все этим страдаете.
- А ты, получается, нет, да?
- Дурацкий вопрос. Это как спрашивать пневмо или свежего сомаша "есть ли Бог?". Человек никогда не может быть ни в чём уверен. И в этом его сила. Уверенность опасна.
- Однако ты ведь получил метку. Значит, был уверен, что ты выиграешь? Что на этот раз твой Высший одержит победу? - В молочно-эмалевых глазах читался жадный, подрагивающий от возбуждения, интерес. Мальчишка, совсем мальчишка, хочет послушать красочные истории о великих битвах. А я - плохой рассказчик. Не хочу ничего вспоминать. И не буду. Я прислонился к деревянной двери "Старого Подвала", счистил о коврик прилипшую на ботинки грязь.
- Вот и видно, что ты сарк Четвёртого Цикла - всё вроде бы знаешь, да ничего понял. Память пьянит, кружит голову? Мой совет - сотри её, пока не угодил в Вечность, а не то она тебе ещё много боли принесёт. Я и Высший - это наши с ним дела, всего лишь маленький кусочек камня в огромной мозаике мира. И все мои поступки вкладывались в рамки ограничений, которые смертные по невежеству зовут "свободой выбора". И делал я только то, что считал нужным, а то к чему я пришёл - логическое продолжение.Consequences. Впрочем, рано или поздно и ты поймёшь... - Дым, выдохнутый мной, сложился в фигуру девушки, а потом превратился в топор.
Полицейский затушил свой окурок, покачал головой. Тишину, напряжённую и густую нарушало лишь громогласное биение пульса улицы.
- А я вот, всё не могу привыкнуть. Глупость, конечно, говорить об этом с сарком-убийцей, с грешником, но - ведь и я грешил, чего скрывать. Поплатился, да...
- Все полицейские когда-то согрешили.
- Да. И поэтому не понимаю, как ты можешь так спокойно жить, после того как тебя неоднократно втаптывали в грязь - после того как ты познал вкус победы? - Голос сорвался на высокие подростковые нотки.
Я пожал плечами. Дымный топор опустился на согбённую, пеплотканную фигурку.
- Болит, да? - Неожиданно участливо спросил я его.
Парень стянул с себя толстовку, оголив спину. Да, горе, понимаю - тут и на смертных наплюёшь.
Я присвистнул.
Сколько раз не встречался с копами, а такого не видел.
Длинные, рваные шрамы. Неровные, потрескавшиеся и загрубевшие края, обнажающие незаживающую плоть, наспех скреплены уродливыми, покрытыми язвой ржавчины, железными скобами, вгрызавшимися прямо в кожу. И, всё равно - из язвочек, пузырьков воспалений лезут жалкие, серые, проклёвывающиеся криком души, перья.
Я смотрел на эти остатки крыльев и кусал нижнюю губу, представляя, что должен чувствовать этот сарк. Нет, не только боль физическую, не только невыносимое осознание того, что небо навек потеряно, но и унижение - бесконечное, разъедающее душу пониманием того факта, что он сам проебал своё будущее...
Его дымная фигура превращается в руку, перехватывающую топор.
Я пускаю дракона.
- Нет, я заблокировал часть памяти. Зачем? О, знать о своих поражениях надо, но некоторые воспоминания слишком жутки, чтобы к ним возвращаться. Да, конечно, мне хочется иногда одеть старые доспехи, взять свой, свой личный меч и вспомнить былые времена, напоить сталь кровью, самому в ней искупаться, но - надо понять, что ничто не стоит на месте, как бы банально это не звучало. Что было раньше - сожжено, остался только пепел.
Рагалд кивнул - лицо его, сокрытое в сумерках тенью капюшона нельзя не разглядеть. Приватность, это так важно для людей.
- Кстати, как Лондон?
- Дождь.
- Дождь... Вечный туман на Темзой. Тауэр. М-м-м. Я скучаю по старому Лондону, по его кровавым мостовым... Ты шёл через Чистилище?
- Нет, обычным путём. Мне нельзя было.
- Жаль. Хотелось бы узнать, что там нового за два года случилось. Ах-х, Лондон. Как говорилось - "Лондон - город сомашей, Париж - город сарков", да?
- Скорее, Лондон сейчас - город презренных арабов.- Буркнул Аг-сер.
- Ах-х... - Протянул я разочарованно. - И впрямь, какая досада. Одни пневмо?
- Да-а. Грязные животные, дикие... Ну ладно, Свельт, ты ничего не разъяснил, скорее, ещё больше запутал. С другой стороны, - Он поднял голову, включая доселе мной не виданную доброжелательную улыбку, - Полиция Сарка не будет тебя больше трогать. Но... Раз уж ты отдалился от дел военных и тёмных, но сохранил старые связи, ты мог бы...
Он изобразил какой-то малопонятный жест руками.
- Мог бы. Поразнюхать. Что к чему.
- Поразнюхать? Я не адская гончая, чтобы нюхать и помогать полиции. К тому же, с какой это стати?
- А с такой. - Он ощерился, вытащил пистолет, рассматривая причудливые переплетения серебряных фигурок. - Что Томас Раудинг не просто очередной мёртвый сарк. А сорок шестой мёртвый сарк за эту неделю, по всей Европе. И, судя по всему, не последний.
Я выдохнул, похолодел, не зная, что и говорить на такое откровение. Это смахивало на то...
- Похоже на то, чем ты занимался перед Второй Мировой. Кто-то порабощает Сущности и взялся за это серьёзно, прямо как ты. Это значит, - Он наставил на меня ствол - слава Богу, тут темно, и прохожие не видят всего этого, - Что и ты не застрахован. Так что, следи за своей спиной.
Оружие исчезло, растворилось как по волшебству в узких ладонях, а сам полицейский, так и не попрощавшись, скользнул на тротуар, сливаясь с толпой озабоченных своими мелкими и ничтожными, но в их масштабе, вселенскими, проблемами, смертных пневмо. Я проводил его фигуру взглядом, пытаясь разглядеть в дождевой взвеси призрак отсечённых серых крыльев, но, так и не добившись успеха, сдался, выкинул недокуренную сигарету, и ушёл обратно в бар, прикрывая за собой скрипящую дверь.
Судьба подкинула ещё одну коробку, в которой спрятан лоскут будущего. Надо только её открыть.
Никто и никогда меня не спрашивал - а хочется ли мне это делать?