У Михаила долго пришлось выпрашивать верёвку. Он не хотел её мне давать, пряча глаза за электрическим светом, но когда я сказал ему, что он действует не по уставу, отказывая мне, он проиграл. И отдал мне верёвку. При этом, лицо его сморщилось и стало похоже на высохшую сливу, выбеленную солнцем.
Меня никто не провожал. Все были так заняты - играли в мяч, в шахматы, валялись на траве, сочиняли дерьмовенькие песни и рисовали картины. Как будто ничего важнее в мире нет, кроме как притворяться счастливыми и занятыми. Иные писали книги, но какой в этом смысл, если никогда не сможешь написать так, чтобы это полностью удовлетворило тебя самого?
Только Пётр сидел на лавке и смотрел, как я прилаживаю верёвку к облупившейся белой эмали ворот. У него были гнойные глаза больного грейхаунда, руки подагрически дрожали, а дым дешевых "Winston" он выпускал из лилового мочалистого носа.
- Зачем ты это делаешь? Разве тут не воплотились все твои мечты, разве ты не счастлив? Ты не можешь не быть счастливым... - Старчески бормотал Пётр, уставившись на грязь под своими ногтями.
- Я никогда не верил в рай и отрицал его. - Сказал я. - А бог действительно ведь умер. Но это место осталось. Место, которого быть не может. Я ждал Небытия. А получил - пансион для слабоумных.
Я засунул голову в петлю, держась за завитушки ворот.
- Ненавижу, когда меня наёбывают.
И разжал руки.
Дьявол сидел в пустыне на скамейке. На нем был давно не стиранный халат и цилиндр, побитый молью Он был очень грустным, кашлял, и рисовал пентаграммы палкой в песке.
Когда Дьявол увидел меня, он расхохотался так, что слёзы из глаз брызнули и закричал во всё горло: