Комната была с мышиную норку. В ней помещалась ортопедическая кровать, крашенная в несносно фисташковый цвет, прикроватная тумбочка, оставшаяся еще с тех самых времен, да плотно придвинутое к половинчатому окну дерматиновое кресло, в котором коротала дни Мария Николаевна.
От окна сквозило сырой прелой листвой или дуло холодной пустотой, или веяло ароматом оттаявшей земли. И только иногда сквозь распахнутую створку прорывался прогретый солнцем, настоянный на липовом цвете воздух, пробиваемый пряным запахом пыли.
По этим переменам Мария Николаевна понимала, что жизнь продолжается, а время течет.
Она сама упросила родственников поместить ее в дом престарелых. Ее пенсии, да небольшой денежной добавки от детей хватало на то, чтобы обеспечить уход и содержание в маленькой, но отдельной палате. Дети постарались создать для нее максимальный комфорт, чтобы ничто ее не беспокоило, и никто не мешал.
Ей уже ничто не могло помешать, потому что последнее время Мария Николаевна была глуха и почти ничего не видела.
Несколько лет назад она сломала шейку бедра, неловко упав, поскользнувшись на заиндевелых тротуарных плитах. Смешно взмахнув руками, как трагедийный актер в минуту кульминации в заштатной пьесе, описав ногой пируэт, падая, она всю тяжесть рыхлого тела обрушила на другую ногу. Еще не поняв до конца, что с ней случилось, она услышала заливистый смех ребенка с другой стороны улицы. Потешаясь, ребенок смеялся и никак не мог остановиться. Поза ее была нелепа.
Она решилась доживать отпущенное ей время в доме призрения после того, как узнала, что не сможет больше ходить. Ее не смущала неподвижность, на которую она была обречена до конца дней, она боялась обеспокоить заботой о себе своих родных.
Ей всегда казалось, что она своим существованием мешает жить другим.
Родственники вначале навещали ее часто в этом добровольном изгнании, а с течением времени все реже и реже. Их визиты не вносили в ее бесцветный и безмолвный мир разнообразия, а доставляли беспокойство. Чьи-то руки касались ее дряблых рук, чьи-то губы чмокали в отвислую щеку. От этой нехитрой ласки Мария Николаевна расстраивалась и начинала плакать, судорожно всхлипывая, как ребенок, поскуливая, как щенок. Приходила медсестра и делала успокоительный укол. После уколов ей снились долгие сны. Эти сны были отголосками ее ушедшей жизни, но события в них разворачивались немного не так, как было на самом деле.
Ей десять лет, она окончила начальную школу. Училась не блестяще, но в итоговой ведомости четверок было мало - по труду, рисованию и физкультуре. Ее лучшая подруга Наташка, с которой они просидели за партой четыре года, уходила во вновь открываемую неподалеку школу с углубленным изучением немецкого языка. Она тянула Машу за собой. Что такое немецкий язык и для чего он в жизни может пригодиться, Маша не знала, но ей хотелось перемен, и потому она теребила родителей, чтобы они перевели ее вслед за Наташей. Родители Маши, недавние крестьяне, заботясь исключительно о том, чтобы дочь была сыта, поначалу противились. Но потом, видно решив, что уж лучше ребенку сидеть за книжками, чем слоняться по двору, отправили ее в немецкую школу. Язык Маше давался легко. Слова запоминались сами собой, а правила, повинуясь строгой логике построения, слагались в стройную картину. Она быстро освоилась с немецким, удивляя учителей своими способностями. Даже писала стихи, подражая Гете. По окончанию школы встал вопрос - куда идти дальше. Она попыталась, замахнувшись на несбыточное, поступить в институт Международных отношений, но на экзаменах ей дали понять, что этот институт не для нее и, недобрав обидный балл до проходного, она отнесла документы в Педагогический. Учительствовать после окончания института Маша, ставшая Марией Николаевной, пришла в ту же школу. Работа ее растянулась в 35 лет каждодневных классов с бестолковыми учениками, упорствующими в своем невежестве. Очень скоро она стала неврастеничкой. Замуж так и не вышла, оставшись старой девой. Жизнь для нее закончилась трагично и нелепо. Она попала под трамвай, возвращаясь с итогового педсовета - засмотрелась на расхристанного хулигана, который, размахивая портфелем, бежал за девочкой из ее класса. Хоронили ее в закрытом гробу. Она проснулась, не досмотрев финальную сцену погребения.
- Господи! Как хорошо, что мама тогда не согласилась перевести меня в эту немецкую школу! - думала Мария Николаевна, подставляя руки и лицо нянечке для утреннего обтирания.
Эта нянечка, в отличие от других, была милосердной. Она мягко водила ватным тампоном, смоченным в теплой воде, по лицу, шее и рукам. Это псевдо умывание немного освежило Марию Николаевну. Расположившись удобней в кресле у окна, она погрузилась в мир реально ушедших событий.
Маша окончила обычную московскую школу, где училась окрестная рабоче-крестьянская шпана с Самотечных улиц и Косого переулка. Учиться там было скучно, но зато Маше с лихвой хватало времени на чтение. Арсенал трех окрестных библиотек целиком находился в ее распоряжении и скрашивал однообразную школьную жизнь. Она записалась еще в туристический кружок Дома пионеров на Миусской улице и, в конце концов, забыла о существовании немецкой школы, пока этот сон не напомнил ей прошлое. Теперь Мария Николаевна поняла, что переходить туда было бы непростительной ошибкой.
Следующий сон приснился Марии Николаевне примерно через полгода.
Это была история первой любви.
Тем летом она приехала к бабушке в деревню в Горьковскую область, село Воскресенское. Село стояло, растянувшись по высокому берегу реки Ветлуги. Ветлуга где-то там, вдали, соединялась с Волгой, а возле села разливалась широким полотном по песчаному ложу. Песок был мелкий, белый и уютный, как горячая ванна. Речная вода уносила быстрым потоком грязь, которую бабы, заткнув подолы за пояс, выбивали колотушками из белья, стоя на мостках. С этих же мостков ребятня удила рыбу - язей и подлещиков. В бабушкином огороде краснела клубника.
Колька подошел к Маше в клубе после киношного сеанса и начал разговор ни о чем. Он был на год старше, уже окончил школу, и собирался поступать в рязанское летное училище. Два месяца они гуляли с Машей по вечерам вдоль Ветлуги, ходили в лес за черникой, или удили рыбу на запрятанных в лесу заросших кувшинками озерах, а то просто катались на велосипедах.
Они решили пожениться сразу после того, как Маша закончит школу.
После окончания школы она перебралась к нему в Рязань, где вскоре у них родилась дочка. Его направили в летную часть, в Архангельскую область, где Маша тоже начала работать, освоив нехитрую службу связистки. Дочка часто болела, а Колька вечерами задерживался в части, где не было недостатка в поводе отметить какое-нибудь событие. Его убили в Афгане. Маша осталась жить с дочкой в Архангельской квартире. Она получала небольшую пенсию за Колю и на дочку, которая была прикована к инвалидному креслу после перенесенного в детстве ревматизма. Денег едва хватало на жизнь. Дочка мучилась от боли, особенно нестерпимой в темные холодные зимы. Смотреть на ее страдания было невыносимо. Она молчала, но по ее лицу часто катились слезы.
Мария Николаевна проснулась, не выслушав дочкиного вопроса:
- Зачем ты меня родила?...
- Как хорошо, что я не вышла тогда за Кольку замуж - думала Мария Николаевна, подставляя утром дряблый бок медсестре.
Эта медсестра, приходящая каждые трое суток, делала особенно больные уколы. Мария Николаевна потом долго терла место укола вложенной в ее руку ваткой.
Потом опять застывала в продавленном кресле, в который раз переживая свою нескладную жизнь.
Маша долго не могла выйти замуж. Она ждала романтической любви, но отношения после той, детской, ни с кем не складывались. В конце концов, она пожалела невзрачного холостяка, стала с ним жить и вести совместное хозяйство. У них родились дети. Мужа Маша не любила. Каждую ночь, ложась с ним в постель, она воображала романтические истории, в которых жила счастливой жизнью с любимым человеком. Любимым человеком в ее мечтах был Колька.
Теперь она поняла, что жизнь с Колькой была бы для нее еще более безотрадной.
Третий сон пришелся на середину лета.
Больше всего в жизни Маша любила перемены. Ей хотелось путешествовать и видеть новые места. После школы она поступила в Геологоразведочной институт.
Студенческая жизнь полностью растворила в себе Машу. Походы. Туристические слеты. Ночи, проведенные возле лесного костра, гитара и песни. Маша попала в круг единомышленников, которые скоро стали ее самыми близкими друзьями. Все они были романтиками. Особой романтикой считалось выпить кружку водки, не закусывая. После чего с наслаждением затянуться "Примой".
Ей льстила их грубоватая оценка. Она гордилась тем, что может пронести 30-ти килограммовый рюкзак по долгому маршруту в горах, оставив за спиной некоторых далеко не слабых ребят. Ей нравилось преодолевать себя и быть первой.
По окончанию института их компания распалась и почти все нашли себя в цивилизованной жизни. Маша же продолжала работу в полевых партиях. Водка стала привычной каждодневной добавкой к ее нелегкой жизни. Замуж ее никто не позвал. Вначале она отклонялась от пьяных поползновений собутыльников, потом перестала и спала со всеми по очереди. Наверное, конец ее был бы очень печальным, но она счастливым образом не дожила до него. Она погибла в автомобильной катастрофе на ночной дороге. Последнее, что ей удалось увидеть во сне из того сюжета - это слепящие фары большегруза, несущегося в лоб по мокрой дороге.
- Как хорошо, что я послушала маму и поступила учиться в Станкин - думала Мария Николаевна, сбрасывая одеяло с плеч. Ночью ей было всегда жарко.
- Кажется, сегодня банный день - посчитала она по незаметным для других приметам.
Она закончила Станкин, а потом пошла мастером на завод, где всю жизнь проработал ее отец. Производство было вредное, и пенсию ей оформили досрочно. К этому времени она почти оглохла, а с глазами у нее всегда было плохо. Но все равно это было лучше, чем беспутная жизнь геологини - решила Мария Николаевна.
Мария Николаевна дождалась санитара, который пересадил ее в кресло у окна. В щель между подоконником и рамой пробивался холодный воздух - значит скоро Зима - поняла она и стала водить пальцем по холодному стеклу.
Она заснула прямо в кресле, даже не почувствовав обычного дневного укола.
На этот раз сон был прекрасен в своей нереальности.
Мария Николаевна видела в нем себя молодой девушкой. На ней было надето светлое облегающее платье, расширяющееся книзу широкими воланами. Она шла босиком по теплому мягкому песку. Песок был утрамбован тысячами босых ног. Песчаная дорога вела вверх к прекрасному саду, разбитому террасами по пологим склонам. В саду росли цветы, кустарники и деревья. Каждый уголок этого сада привлекал взор и притягивал. В саду находилось множество людей. Люди были приветливы и дружелюбны. Некоторые из них работали в саду, некоторые просто отдыхали, прогуливаясь. Они улыбались Маше и жестами звали к себе. Душистый воздух, теплый свет, согревающий лицо, красота и гармония сада - все радовало Машу. От людей в саду веяло таким умиротворением и спокойствием, что Маше хотелось подойти к каждому, поговорить или просто помолчать. Но ей было интересно узнать, что находится в глубине сада. Она пошла дальше и выше - по саду гуляли ручные звери, летали и пели нарядные птицы.
- Как хорошо! - Воскликнула она. - Как хочется здесь остаться и долго жить!
- Это теперь твое, Маша! - донесся до нее Голос. - Ходи, наслаждайся и радуйся.
Маша блаженно, как в детстве, засмеялась.
Статист откладывал просмотренные ленты снов в контейнеры для длительного хранения. Мельком глянул на экран. Последний сон для Маши был чрезвычайно прекрасен.
- Когда прекращать? - Спросил он, косясь куда то в угол.
- Пусть смотрит, сколько захочет, - донеслось совсем с другой стороны - когда устанет, лента сама перемотается.
- Я никак не возьму в толк - немного на повышенных тонах спросил статист, обращаясь уже к другому углу. - Почему этой несчастной пришлось влачить такую жалкую жизнь на допотопном заводе, живя с туповатым мужем, нечуткими детьми, а окончательно успокоиться в доме призрения. Зачем?
Ведь она могла бы окончить ту немецкую школу. Тогда бы она работала в торгпредстве, ездила по всему миру и по сей день была бы активна!
А, выйдя замуж за Кольку, она прожила бы счастливую и спокойную жизнь в Москве с любящим мужем и заботливыми детьми.
А если бы поступила в геологоразведочный институт, то на летней практике познакомилась бы с американцем и уехала с ним жить в сытую Америку.
Никак не пойму - повторил статист - почему ей не далось реализовать эти возможности!
- Эх, - печально сказал Голос откуда то снизу - опять ты сентиментальничаешь. Так ты никогда не станешь мастером!
- Если бы эта Маша не прожила предназначенную ей жизнь, то не шла бы в тот злополучный для нее день, увешанная сумками из магазина и не упала бы посреди улицы, рассмешив ту девочку. А эта девочка, между прочим, на всю жизнь запомнила нелепую старуху. И скорую помощь, которая подъехала не очень быстро и разговоры родных о том, что этой старухе больше никогда не встать на ноги.
Так вот, если эта девочка пойдет по правильному пути, то найдет средство для эффективного лечения артритов и много чего еще нужного и полезного этим людям.
Если конечно, - голос помолчал немного - эта девочка не свернет с назначенного ей пути и не польстится на жизнь фотомодели в 14 лет, или не увлечется молодым хлыщом, едва окончив институт.
- Тогда дайте хотя бы Машиной душе еще одну возможность прожить жизнь с лучшей долей! - с надеждой попросил статист.
Может быть, и дадим - сказал Голос - положи ее душу вон на ту дальнюю полку. Видишь сколько там обездоленных дожидается счастливой жизни? Может быть, и до нее когда-нибудь очередь дойдет.