Аннотация: Рассказ-финалист 18-ой Грелки. О ценности одиночества.
Море Хикки
Миллионы чужих жизней за стеклом, и ни одну из них больше не придется понимать, принимать, трогать. Окно, как средневековая гильотина, отрубило меня от них, собрав достойную плату за свою работу. По-моему, справедливо. Ни одна из этих жизней теперь не зависит от меня, а главное -- не завишу я от них. Не нужно их чувствовать. Прикасаться. Вникать. Для меня города больше не существует. И его жителей -- тоже. Наконец одна. Наконец свобода?
Я прижимаюсь щекой к теплому камню. Сквозь мокрые ресницы смотрю, как заходящее солнце укладывается на плитку ровными квадратиками. На губах соленый вкус моря. Если глубоко вдохнуть, в носоглотке становится щекотно от брызг. Как будто сделала слишком большой глоток шипучки. Я слышу, как волны тяжело бьются о берег. Шум прибоя раз за разом накатывает и накрывает с головой. Хочется раствориться в пене. Я улыбаюсь. Слышится мелодичный звон, как будто разбился бокал. Я тянусь к коммуникатору. Он дважды выскальзывает из влажных пальцев, на третий раз я лениво подтаскиваю его к глазам. На экране цветет и подмигивает фиолетовый ирис. "Как ты?" - интересуется Дрэ. Только вот незадача. Здесь нет никакого "ты". Есть только "я"...
Когда начинала затекать спина, я поднималась и, размахивая руками, как во время утренней зарядки, подходила к окну. Во всю стену. В свое время я выбрала эту комнату из-за ее нелепой треугольной формы. Похоже на рисунки по оптике в школьном учебнике. В основании треугольника -- стекло, и сквозь него в жильца летят свет, и звук, и тьма, и преломляются, отражаясь от стен, смешиваются в многослойный коктейль.
- Ни мебели толком, конечно, не поставишь, - извинялась хозяйка, - ни развернешься. Зато совсем недорого за центр города, и вид, ты только посмотри, какой вид!
Я молча кивала и мечтала, когда же наконец эта женщина перестанет болтать, подпишет бумаги, развернется и уйдет. Когда можно будет захлопнуть за ней дверь, с удовольствием прислушаться к тяжелому "клац", закрыть все замки и осмотреть свою крепость.
Вид из окна и вправду был хорош. Все небо в сетке проводов, несколько уровней рельсов, подвесная дорога, окна многоэтажки напротив. По-моему, прекрасная экономия на картинах, фильмах и заставках. Захотелось разнообразия -- смотри в окно. Движущиеся картинки в онлайн-режиме, круглосуточно.
Я смотрела на небо и считала провода. Чаще всего верхние ярусы города затягивал туман, поэтому подсчеты удавались весьма приблизительно. Но зачем мне точные цифры, если важен сам процесс? Провода дрожали в такт проносящимся составам монорельса и тихонько пели. Я прижимала ладонь к стеклу и чувствовала, что оно тоже трясется. Ночью же, когда поезда ходили реже, оно было совсем неподвижным и холодным. И липким, если подышать на окно. За ним в холодце темноты виднелись огоньки города. Правильной гирляндой, вмерзшими в лед светлячками.
Когда спину отпускало, я возвращалась к монитору и рисовала очередного монстра. Или прекрасную воительницу, это как повезет. Везло, правда, больше на монстров. Особенно хорошо они у меня получались, когда на город опускался туман. Мягкий, тягучий, бесформенный. Лепи, что хочешь. Вытаскивай из влажного небытия за хвост самые уродливые тени. Плоди сущности.
Когда я переехала от родителей в отдельную квартиру, у нас в городе было около десятка миллионов жителей. За следующие три года их количество выросло вдвое. Весь горизонт заняли острые силуэты новостроек. Ленты новостей твердили о новейших развлекательных и бизнес-центрах, о кинотеатрах и стадионах, о больницах и университетах. Под окном протянулись свежеуложенные дороги. Провайдер набрал новых клиентов, и сеть начала подвисать. Лично меня волновало лишь последнее. Зачем дороги, если ты никуда не выходишь не то что из дома -- даже из комнаты? И какое дело до людей тому, кто сам заперся от них в треугольной крепости?
Та сторона треугольника, в которой находилась дверь, была самой ненадежной стеной обороны. Как ни крути, ее приходилось открывать хотя бы два раза в месяц, получить заказанные из магазина продукты. Когда работы было особенно много или выходила новая онлайн-игра, я забывала есть сутками, и срок обороны увеличивался. Правда, отчаянно болел желудок, но я его задабривала обещаниями "больше никогда не голодать". Глупо, конечно, но он до поры до времени верил.
В третью стену были встроены крошечный санузел и холодильник. Сколько раз приходилось выбрасывать испортившиеся продукты, случайно положенные на душевой поддон вместо морозилки, и как болят отмороженные пальцы на ноге, если на автомате шагнул в холодильник и на минуту задумался, почему пол такой холодный... Брр. Зато потом получались великолепные гнилостно-тухлые монстры и ледяные воительницы. Везде свои плюсы. А то любимый вопрос притворно-интеллигентных троллей - "где вы берете свои идеи?" Получается, из холодильника. Оригинально, правда?
Иногда, когда было настроение, я выбиралась в верхнюю десятку блогов. Лазила по лесенкам комментариев, бродила по троллячьим выселкам и распутывала клубки чужих веселий и скорбей. Хотелось посмеяться -- осваивала перлы сетевого жаргона, который менялся со скоростью широкого выделенного канала. А если надо было разозлиться или прийти в ярость для изображения батальной сцены -- выкапывала какой-нибудь пост о любви и милосердии. С длинной линеечкой одинаковых слов ниже, ни одной собственной мысли, однообразное -- "копипаст", "копипаст", "копипаст". Если много раз подряд произнести "копипаст", зажмурившись, это похоже на голодные жалобы противных, крикливых, взъерошенных птиц. "Копипас-с-с-ст!" Черт, даже у сетевых троллей голоса поприятнее будут. Всякие там "ололо" и "риальне блевотэ псто" читаются гораздо веселее.
На фэнтези-форуме, куда я периодически захаживала в поисках вдохновения, у меня даже было "прикормлено" несколько зеленокожих. Для того, чтобы собирать у них интересненькие ссылки и выслушивать новости о последних холиворах. Заподозрить бы мне неладное сразу, но процесс шел слишком медленно и ненавязчиво -- за пару лет один из троллей, глядишь, уже перебрался ко мне в закрытый уютный блог, каждое утро стал говорить "привет" в мессенджере рядом с сообщениями от заказчиков и присылать смайлики по праздникам. И самое ужасное -- я поймала себя на том, что знаю, как его зовут. Не в сети, а в жизни. Ну, ладно там, кто-то его зовет. Родители или друзья, такие же любители виртуальной реальности, раз в год приходящие к нему попить пиво и коллективно пострелять монстров. Моих родненьких монстров, кстати, прошу заметить. Но мне-то зачем его имя, спрашивается?
Зачем мне слово "Дрэ" из трех букв, если я не собираюсь его писать на заборе или использовать вслух?
Затем, чтобы проснуться однажды ночью в холодном поту от того, что у тебя во сне шевелятся губы? И перекатываются звуки почти разучившимся говорить языком? Ты сидишь на полу, обхватив плечи руками, и вспоминаешь свой сон. И дрожишь в ужасе, потому что хуже всех тварей-из-тумана воспоминание о том, как ты разбиваешь свое любимое огромное окно и кричишь, кричишь, кричишь чужое имя в холодною темноту города. Она в ответ заглатывает твой крик, плотоядно почавкивая, и вываливает на тебя все свои звуки, стоны, огни и звон разбитого стекла. Она победно ухмыляется тебе в лицо, потому что если тебе кто-то нужен, твоя крепость гроша ломаного не стоит. Если только не запереться заново -- уже вдвоем.
Мы одинаково ненавидели людей. Глумились на страницах чьих-то свадебных фотоальбомов, доводили до истерик участников серьезных онлайн-конференций, перекидывали друг другу "лолы", слепленные из плевков в чужую душу. Мне всё больше казалось, что он похож на меня. Что стекло не пойдет трещинами и мир не рухнет, если назвать его по имени. Что одиночество вдвоем -- в два раза более забавная штука, чем одиночество в одно лицо.
Мы сплясали танцы вокруг друг друга на всех уровнях игр, на всех лестничных площадках комментов и в мессенджерах трех типов. Мы принюхивались друг к другу, как сторожевые поисковые машины, как домены к серверам и как роботы к ключевым словам. У меня начали дрожать пальцы, когда он появлялся в сети, и я стала вдвое меньше работать. Он кричал капслоком, что в его окне нет никого, кроме меня, и ставил приват-режим тройной инвизибл.
Необходимость встретиться была налицо. Я уже звала его по имени каждый день и даже написала эти три буквы на заборе в социальной сети. Осталось только произнести вслух. Каждый раз, когда я шептала стеклу и городу его имя, сердце с противной щекоткой подбиралось к горлу и во рту пересыхало. Я стала бояться своего голоса.
Шестнадцатого сентября в восемнадцать сорок я открыла дверь и вышла в коридор. Медленно опустила карточку электронного ключа в карман и, прикусив губу, услышала за собой прощальный "клац". Сделала шаг, другой. Ноги подгибались. Пришлось прислониться к стене, чтобы успокоиться, и двигаться медленно, уговаривая себя на каждый метр. Вру. Не метр -- десяток сантиметров.
За чужими дверями шорохи. Там люди. Море, чертово море людей, живой биомассы, многорукой, шевелящейся, дергающейся. Они жуют, чавкают, глотают, хлопают губами, сморкаются, плачут, живут. Они шепчут, говорят, кричат, дышат, хрипят, подыхают.
Я побежала.
Долетела по коридору до поворота, чуть не упала на скользком полу, дернулась налево -- по-моему, там должен был быть лифт. И вправду, широкие зеркальные створки отозвались на кнопку, которую я дрожащим пальцем нажала десяток раз подряд. Кабина оказалась достаточно большой, чтобы забиться в угол, закрыть глаза и не видеть других пассажиров. Считать этажи и удары сердца и надеяться, что первые закончатся раньше.
Я вышла из дома и поняла, что разучилась дышать. Разучилась смотреть по сторонам, не впадать в панику, когда мимо проносится мобиль, ориентироваться в толпе. Разучилась не обращать внимания на чужие лица. Не смайлики, нет -- оплывающие, меняющиеся каждую секунду, с подергивающимися веками и уголками рта, с каплями слюны и размазанной помадой на подбородках, с дряблой и бугристой кожей. Я шла, как паладин шестидесятого уровня через песчаную бурю, вместо меча сжимая в кармане ключ от своей крепости и шепча с каждым шагом его имя. Хотя, это был сомнительный акт героизма. Если бы Дрэ жил дальше, чем в соседнем доме, крестовый поход мог бы сорваться из-за позорного бегства войска домой.
Лучше бы он сорвался.
У тролля оказалось человеческое лицо. И голос, не похожий на интонации в мессенджере. Пропахшие табаком пальцы и неловкие угловатые движения. Если я раньше и умела скрывать чувства, то за последние годы совсем разучилась это делать. И он всё прочитал в моих глазах, которые не получилось спрятать за монитором. Удивление, недоверие, отвращение, ужас. Как мне было объяснить, что я испугалась не его, а себя? Поняв в секунду, что он мне всё равно дорог, хотя и живой? Что я готова привести его в свой город или навсегда остаться -- в его?
- Дрэ...
- Хикки...
Вот и всё, никакой лесенки разговора не получилось. Сцепились пальцами и замолчали, как выброшенные на берег рыбы. Как немые, внезапно получившие дар разговора и не знающие, что с ним делать. Чувствуя, как этот дар истаивает под лучами жадного солнца, просыпается сквозь пальцы, и надо ловить его, ловить, пока не поздно, вцепляться намертво и держать до смерти. Иначе вместе с ним потеряешь и прошлое, и будущее, останешься с обмылком настоящего, всего с одним ударом сердца и одним дыханием.
На прощание он подарил мне угловатую флешку из серебристого металла с острыми гранями. Сам надел на шею, застегнул неудобную, слишком тесную цепочку. Пряча глаза сказал, что в следующий раз придет сам.
Только мы оба знали, что не будет никакого следующего раза. Потому что нет смысла называть друг друга по имени, если вы оба разучились это делать. Если вы оба -- хикки.
Время остановилось и поймало прохожих в желе. Сквозь слезы их было почти не видно, и обратный путь мне дался гораздо проще, чем дорога к Дрэ. Вру. Не обратный путь. Отступление.
Я не спала трое суток. Рисовала, как проклятая, перекидывалась со всеми виртуальными собеседниками ничего не значащими фразами, бросила всех своих персонажей в бессмысленные неравные битвы. Дрэ не появлялся. Я выключила компьютер из сети впервые за три года, разбила окно и легла спать.
Мне снился кошмар. Из тумана пришли люди и сели вокруг меня на корточки. Стали хором разговаривать гортанными голосами, трогать теплыми пальцами и тыкать факелами в шею.
Я проснулась и поняла, что не могу дышать. Солнце перепрыгивало с осколка на осколок по кафельному полу и щекотало мне нос. Из-под щеки расплывалась бордовая соленая лужа. Горло саднило. Я подтащила непослушную руку к шее и нащупала подарок от Дрэ, воткнувшийся в ямку между челюстью и трахеей. В ушах шумело. Хотелось закрыть глаза и раствориться в гуле, похожем на голос моря. Моря прозрачного и безбрежного спокойствия.
И я наконец поняла, что такое настоящее одиночество. Это не когда тебе на кого-то наплевать. Или ты кого-то боишься. Это когда ты не зависишь от них, а они -- не зависят от тебя. Весь город, в котором ты живешь. Вся страна. Весь мир. Настоящая свобода -- это смерть. Когда ничего не существует. И главное -- никого, даже тебя самого.
"Как ты?" - написал Дрэ в мессенджере. Потом помолчал и добавил:
-Знаешь, я тут подумал... Можно сделать вид, что ничего не было. Тогда у нас останется только память, но с ней легко справиться. Стереть, как ненужный файл. По-моему, неплохой выход. Ну, чего ты не отвечаешь?..