Однажды ко мне зашёл мой новый знакомый, Валерка Постников, с которым мы познакомились совсем недавно. Такой же, как и я, семнадцатилетний парень.
И сразу с порога предложил мне сходить к Людышу. 'Это классный чувак', - сказал Пося. - Он приглашал меня к себе, хочешь, и тебя заодно познакомлю, сказал он мне. Тут совсем недалеко, в соседнем квартале.
И, немного помолчав, задумчиво произнес: 'Кто знает, всякое случается'. А так мы всегда сможем обратиться к нему за помощью.
И в этот момент Пося сообщил мне, что его зовут Людвиг, а Людыш - это его прозвище. Тут, добавив, их семью перед войной между Россией и Германией всю эвакуировали из Поволжья на Урал.
Как и было условлено, он появился у меня в доме ближе к вечеру, и мы вместе отправились на встречу с Людышем.
Который встретил нас с лёгким пренебрежением, некоторое время стоя на пороге и зевая.. Однако затем, внезапно оживившись, он пригласил нас пройти на кухню. Развалившись на старом скрипучем стуле и закинув одну руку за спинку, другой нам указал на лавку.
- Присаживайтесь, - сказал он, - не стойте, в ногах правды нет. И, откинув голову назад, он громко расхохотался.
Он жил на первом этаже двухэтажного дома, который был построен ещё в сталинские времена. Напротив него располагались потемневшие дровяники с сеновалами, где можно было содержать различный скот, включая крупный рогатый.
Пося, расположившись на краю скамьи, начал беспокойно ёрзать, стремясь оказаться как можно ближе к Людышу.
И с подобострастием заглядывая Людышу в глаза, Пося стал рассказывать о том, кто я и что собой представляю.
- Вот это человек! - воскликнул Пося, указывая на меня. - На него можно рассчитывать в любой ситуации, - добавил он. Если понадобится, мы с ним разнесём всю голубятню твоего соседа Емельяна, как я тебе и обещал.
Только скажи когда, и мы придём в любое время, ночью разворотим. Людыш молча выслушал все его клятвы в преданности и сказал: 'Давай сначала выпьем за знакомство с твоим другом'. А голубятня подождёт, и вообще, поговорим потом, отдельно.
Он громко позвал свою жену, и она нехотя вышла из соседней комнаты, плавно выплыв из-за штор. 'Опять ты за своё', - с недовольством произнесла она, обращаясь к Людышу и ситуации в целом.
Однако всё, что требовалось для первого знакомства, выставила на стол, включая графин с жидкостью ржавого цвета, капуста с хлебом и вареная в мундире картошка.
Пося довольно быстро опьянел и снова начал горячо убеждать Людыша в своей преданности, зачем-то доказывая, что он тоже из рода немцев. И, засовывая свой большой палец в рот, он резко выдёргивал его из-за щеки, при этом издавая звуки, похожие на хлопок открывающейся бутылки шампанского.
Под эти свои выкрутасы он клялся на любой свой зуб, прижавшись к Людышу и заглядывая в глаза, снова и снова спрашивал, верит он ему или нет.
В ответ Людыш, улыбаясь и гладя его по голове, сказал: 'Конечно же, верю', и Пося вдруг, прослезившись, стал обнимать Людыша, говоря: 'Ты мне как брат, да я за тебя да хоть куда'.
Осень подходила к концу, и на улице стояла предзимняя погода, стемнело довольно рано. И Людыш, взглянув в окно, вдруг громко сказал: 'Вон идут два козла, надо бы их проучить'.
Пося резко вскочил из-за стола и, не дожидаясь ответа, выбежал на улицу, громко крича: 'Где они? Покажи мне их, я их разорву!'
Людыш медленно двинулся за ним, и мне ничего не оставалось, как последовать за ними.
Я не совсем понимал, кого нужно бить и что происходит, но Пося уже с кем-то дрался вдалеке.
Друг пострадавшего начал убегать, а Людыш, который всё это затеял, неожиданно схватил Посю за шкирку. Который продолжал размахивать кулаками в воздухе и пытался вырваться, что-то крича в сторону, где только что был бой.
Я стоял в стороне и ничего не понимал. Отойдя чуть в сторону, я заметил на снегу шарф и поднял его. Но Людыш тут же забрал его у меня и повесил на дверную ручку, сказав: 'Не трогай, пусть висит. Когда приедет милиция, я отдам его и скажу, что предотвратил избиение'.
После этого я сразу же отправился домой. От выпитого алкоголя голова кружилась, и я решил лечь спать.
Примерно в шесть часов утра меня разбудила мать, воскликнув: 'Вставай, к нам приехала милиция!' Я был очень удивлён и не мог понять, что случилось.
Однако на пороге нашей квартиры уже стоял милиционер в хромовых сапогах и чёрном полушубке. Он сразу же велел мне быстро собраться.
На вопросы матери, а что же произошло, он сухо ответил, что с этим разберутся соответствующие органы, а моя задача - доставить.
Когда мы вышли во двор, меня без лишних слов посадили в милицейский автомобиль и быстро отвезли в отделение. Поднявшись на второй этаж, я остановился у дверей кабинета, где мне предложили подождать.
Через некоторое время, как я понял, появился следователь. Он был в гражданской одежде и жестом пригласил меня в свой кабинет. Не говоря ни слова, он указал на стул у стола, сел напротив меня и вкратце изложил суть моего дела.
Не желая даже выслушать моё мнение о произошедших событиях, в которых я был лишь немым свидетелем, а не преступником, он резко оборвал меня, сказав, что Посников уже всё рассказал ему в деталях.
Не дав мне возможности ознакомиться с документом, он указал пальцем на место, где я должен был поставить свою подпись.
Затем меня сразу же препроводили в камеру, где уже находился Пося. Он же сидел на нарах с улыбкой на лице, словно был у себя дома.
В камере царила гнетущая атмосфера, особенно если учесть, что на больших общих нарах находился необычный народ с помятыми угрюмыми лицами.
Воздух в камере был тяжелым, но Пося, не обращая внимания на мое недовольство, прямо на настиле нижних нар отплясывал цыганочку и радостно говорил, что после обеда нас поведут на суд.
Примерно в середине дня в помещение вошёл сотрудник правоохранительных органов, огласил наши с Посей имена, сказав: 'Собирайтесь, идём на суд' и предупредил, чтобы мы не пытались как то улизнуть.
Выйдя на улицу, мы направились к двухэтажному зданию, где должен был состояться суд.
Ожидание было недолгим, и вскоре мы оказались перед судьёй - женщиной примерно сорока лет. Мне показалось, что она встретила нас довольно дружелюбно.*****
Не теряя времени, судья сразу же зачитала нам обвинения.
Когда она начала оглашать приговор, то почему-то обратилась за консультацией к сотруднику милиции, который привёл нас в зал суда и теперь также ожидал решения, слегка улыбнувшись, вдруг спросил его. А какой срок назначить этим двум хулиганам - три или пять лет?
Услышав эти слова, я почувствовал, как у меня подкосились ноги. А Пося вдруг начал громко плакать, умоляя о пощаде и обещая, что больше никогда так не сделает. Он тёр щёки ладонями, как будто стирая невидимые слёзы, и повторял: 'Больше никогда не буду так делать'.
Выждав небольшую паузу, судья вновь обратилась к милиционеру с вопросом: 'Может, дадим им на первый раз по пятнадцать суток?' И мы, не сговариваясь, стали её благодарить, а Пося вдруг почему-то даже поклонился, приложив руку к груди, одновременно повернув голову к сидящему за нами сотруднику милиции, смотря на него с мольбой и ожидая его вердикта.
Но когда все стороны были довольны и страж порядка, кивнув головой, дал согласие, судья почему-то вновь обратилась к полицейскому с вопросом, а не будет ли достаточно пяти суток, спросила она вновь его.
В ответ на это милиционер, резко поднявшись со стула, заявил, что пять суток ареста - это слишком мягкое наказание, учитывая, что один из пострадавших обратился в больницу. И вот судья огласила нам приговор: десять суток лишения свободы.
Только с возрастом я понял и в глубине души был признателен судье за то, что она помогла мне осознать и принять неприязнь к тюрьме через свои обращения к человеку, который не имел реальной власти, а просто подыграл ей с такими, как я, давая шанс на исправление.
Однако, как бы там ни было, дело против меня сфабриковали без каких-либо реальных оснований. Расследование было проведено с серьезными нарушениями, и меня наказали за поступки, которые я не совершал.**********
После суда нас снова привели в камеру, где мы и находились. Некоторые из обитателей камеры были здесь постоянными жителями и с удовольствием делились своими знаниями о том, когда и какое окно или дверь было перенесено с одного места на другое, а также о том, какие доски на нарах отсутствовали, а какие были заменены на новые.
Кто-то начал из сидельцев нас расспрашивать, как мы здесь оказались, и Пося с гордостью рассказывал о своих подвигах и в то же время не стеснялся в выражениях в адрес Людыша, которого он вдруг стал поносить и называть недобитым фашистом, который нас предал и выдал.
Я же молчал, потому и не разделял его радость, осознавая, что оказался здесь благодаря этому весёлому человеку, и уже принял твёрдое решение больше с ним не общаться.
Ну а во время пребывания в камере не было повода для грусти, поскольку постоянно появлялись новые персонажи. Которых приводили с улиц города в непотребном виде: любителей выпить, домашних деспотов и разного рода хулиганов. Некоторые из них, всё ещё находясь под воздействием алкоголя, выражали недовольство и громко возмущались, не в силах самостоятельно подняться с пола камеры.
Один из них пришёл в себя только утром и с возмущением стал обвинять свою дочь в том, что его задержали. Он утверждал, что пытался объяснить дочери и жене, как нужно правильно жить, но они вызвали милицию. При этом он не стеснялся в выражениях и не стеснялся оскорблять свою дочь.
Мне было неприятно слушать его, и остальные, кто был рядом, не проявили интереса к его рассказу, а лишь молчали.
И это было каждый день, особенно с наступлением вечера шло поступление новых интересных персонажей с улиц и прямиком из своих квартир, и всё дебоширы, которые, как я понял, были здесь завсегдатаями.
Некоторые из них, приветствуя, узнавали своих знакомых, другие молча занимали свободные места на нарах и засыпали.
После бессонной ночи, рано утром, меня вывели во двор милицейского участка, где выдали лопату и метлу. Мне показали, где нужно наводить порядок, и я принялся за работу.
Внезапно из темноты появилась моя мама и тихо спросила: 'Ну что, сынок, видимо, ты у меня по тюрьмам пойдешь?' В тот момент мне стало очень стыдно, и я дал ей обещание, что больше никогда не буду пить. И я сдержал это обещание до конца своей жизни.
После утренней работы нас накормили лёгким ужином и снова отправили на стройку. Нам предстояло возвести новое здание для городского отдела милиции.
Когда я занимался укладкой кирпичей, ко мне подошёл человек, который, как мне показалось, был начальником стройки. Он спросил, что я здесь делаю. Мне снова стало неловко, и я уже не помню, что ответил. Он лишь покачал головой и ушёл.
Вечером, когда всех снова собрали, дверь камеры резко распахнулась. На пороге появился милиционер с дерзким и наглым выражением лица, в начищенных до блеска хромовых сапогах.
Он неторопливо осмотрел всех, кто сидел на нарах, и его взгляд остановился на мне. Без лишних слов он произнес: 'Ты мне нужен'. Я спросил, зачем. Он повторил: 'Выходи, там узнаешь'. Затем он добавил: 'Возьми одежду, вопросы задашь потом'.
Выйдя в фойе дежурной части, где нас окружило большое скопление сотрудников милиции: они стояли, сидели, курили, громко смеясь и перекрикивая друг друга, разговаривали.
Тот же, который вывел меня, с трудом удерживал на поводке огромного восточно-европейского кобеля.
И обратившись ко мне: 'Так, слушай внимательно. Сейчас ты побежишь в сторону сквера,где находится горный техникум. Ты знаешь, где это?' - почти прокричал он. 'Знаю', - спокойно ответил я, глядя ему в глаза.
Вот тебе шапка, - сказал он, протягивая мне старую-престарую ушанку, бывшую в употреблении у заключённых. Затем, указав на огромного пса, который не сводил с меня глаз, добавил: - Поможешь мне натаскать его по следу.
И снова продолжил: 'Ты побежишь в сторону сквера по улице Ленина. На углу сквера закопай эту шапку в снег. Добеги до входа в сквер, там отломи большую ветку от акации и жди меня. Как только я подойду, бей его этой веткой по морде. Я буду удерживать его'. И, указав рукой на своего огромного пса, он спросил: 'Ты меня понял?'
Когда мы вышли с ним на улицу, и, видимо, не заметив моего рвения помочь ему с дрессировкой. Он снова обратился ко мне, но на этот раз уже повторив всё ранее сказанное мне сквозь зубы: 'Жди меня прямо у входа. И не вздумай куда-нибудь сбежать, понял?'
Прикинув всё за и против, я понял, что хлестать по морде этого чудовищного пса я не буду, и с первых же минут изменил свой план - выставить самоуверенного мента в дурака, которому, по моему мнению, уже многое сходило с рук.
Я тут же рванул в сторону дома, закопав по пути шапку, как и сказал дрессировщик собаки, но не мой.
Когда я прибежал домой, мать с испугом спросила, что случилось. Я объяснил ей ситуацию, а потом, перекусив и выпив чаю, сразу же отправился в отдел, но не навстречу огромному псу, а сделав крюк, намного раньше их где и дожидался в дежурной части милиции.
В фойе всё ещё было много сотрудников. Увидев меня, они с удивлением спросили, где мой поводырь.
Я сказал, что не имею представления о местонахождении шапки, но при этом сообщил, что возвращался по тому же пути, где оставил её в снегу.
Они начали смеяться над ним и говорить, что его собака глупа, как и он сам.
Кто-то вдруг вспомнил, что уже говорил ему об этом и прямо в лицо, на что он обиделся. И вообще это не настоящая собака, а так, просто помесь не пойми с кем.
После того как все посмеялись над собакой и её дрессировщиком, мне сказали, чтобы я дожидался его здесь на стуле, на который мне тут же указал дежурный.
Вскоре в фойе появился милиционер с собакой. Пёс сразу же, принюхавшись в мою сторону, зарычав, бросился в мою сторону. Но, немного прокатившись по паркету на своих хромовых сапогах, милиционер сумел его удержать.
Затем, как на допросе, он подошёл ко мне вплотную, чтобы никто не слышал его слов. С лицом маньяка, готовым меня убить, он тихо процедил сквозь зубы: 'Ну что, думаешь, обманул меня?'
Однако я хладнокровно, без малейшего признака волнения, сообщил ему, что всё произошло именно так, как он мне описал маршрут, и я двигался, который он мне и указал, в одну сторону и обратно.
Сотрудники, находившиеся рядом, снова начали смеяться над ним и его собакой.Кто-то из них громко сказал, что пёс - плохой. После чего кинолог с меня переключился на того из всей этой кучи собравшихся стражей. И после начавшего спора дежурный сказал: 'Уведите задержанного и прекратите тут орать'.
Затем он сопроводил меня обратно в камеру, напоследок пригрозив, что завтра снова отправится по моему следу со своей собакой.
У же с самого порога я понял, что все в камере с нетерпением ждали моего возвращения, особенно Пося.
- Ну как дела? - воскликнул он, подскочив ко мне и с тревогой заглядывая мне в глаза. - Мы все думали, что ты уже и не вернешься живым.
Выдержав паузу, я спокойно парировал: 'Ну какая это собака? Простая болонка. Я её с рук накормил, а то по следу пошли и потерялись вместе с опером, пришлось их искать'. С рук, пока не накормил, не успокоилась, и главное ласковая, хвостом всё виляет и руки лижет.
Я даже домой сбегал, поел, чаю напился, добавил я для всех разинувших рты слушателей, восседающих на нарах.
-Вот это да!-воскликнул Пося. А где эти-то были, пока ты чаи гонял? -Они во дворе были,-нагло ответил я.-А потом пошли сюда.
Дорогой, поговорили по душам, на завтра снова решил сходить и снова домой забегу по пути.
'Вот это да!' - снова воскликнул Пося. 'Я тоже хочу домой!' - сказал он. В ответ я сообщил ему, что завтра милиционер снова собирается взять след по запаху.
Слушай, братан, завопил вдруг Пося, ты поговори завтра с этим ментом, чтобы я сходил за тебя. Мне тоже ведь домой охота, - вдруг подытожил он с печалью в голосе.
Хорошо, если хочешь, можешь пойти вместо меня, как только он зайдёт за мной вечером. Но тебе придётся самому настойчиво просить об этом, ведь он не каждого берёт с собой.
На следующий день засов камеры щёлкнул, и появился старый знакомый в хромовых сапогах и, с порога прокричав мою фамилию, ждал ответа, но к его хромовым сапогам выпал Пося с криком: 'Можно я сегодня за него схожу? А потом дома попью поем и выпью чай'.
Не говоря ни слова, милиционер поспешно увел Посю с собой. Остальные задержанные с нетерпением стали ждать его возвращения.
В камеру Пося появился часа через полтора. Не вошел, а ворвался взъерошенный, мокрый и с порога завопил, что я его обманул, и если бы он знал, то никогда бы не пошёл на это дело.
Ходя туда и обратно по полу около нар, он продолжал возмущаться на всю камеру: 'Ты говорил мне, что эта собака ни о чём, что она некусачая, а там оказался настоящий волкодав! Он меня чуть не загрыз! Мне пришлось перепрыгивать через забор туда и обратно!'
Кроме того, этот грёбаный дрессировщик не отпустил меня домой и не позволил мне даже поесть, зло выговаривал он мне: Зачем ты меня обманул?' Ты же вчера утверждал, что собака не злая а добрая.
Я же, улыбаясь и глядя на него, произнёс: 'Скорей всего, вчера здесь был другой пёс'.И все, кто был в камере, громко рассмеялись.
После того как мы обсудили все нюансы, связанные с поведением злой и доброй собак, двери камеры открылись, и в них появился тот самый кинолог в хромовых сапогах, начищенных до блеска, и, взглянув на меня, сказал: 'Завтра ты снова пойдёшь со мной, а я буду следовать за тобой. И не вздумай меня дурить', - повторил он. 'Я знаю', - и, криво улыбнувшись, произнёс: 'В прошлый раз ты меня ведь обманул' и на посмешище выставил.
Вечером, после окончания рабочего дня, снова появилась дрессура в лице мента и пса. На этот раз он проводил со мной свой запугивающий инструктаж уже на улице, без посторонних глаз и ушей.
Слушай ты, начал он сразу же без предисловий, но с блатного наезда, приблизив своё лицо к моему, ты меня тогда дуранул, как лоха, и опозорил перед всем коллективом, и не сделал, как я тебя инструктировал.
Сейчас пойдешь в сторону старого стадиона к самому болоту, знаешь, где? Спросил он, снова подойдя ко мне вплотную.
Знаю, ответил я ему. Давай, жди там, сказал он, и не вздумай фордыбачить, или я его спущу на тебя, и он показал на своего пса, тоже разглядывающего меня с вожделением. И я побежал. А место это я знал отлично, там был пятиметровой высоты забор, и с первых минут я уже решил: залезу на него, и пусть попробует меня снять.
Вскоре из темноты появился огромный пёс с длинным мускулистым телом сверху на белом снегу, похожим на огромного волка, который приближался, наклонив свою огромную голову вслед на тропинку, по которой я и пробежал.
Когда я оказался на заборе, развернувшись в сторону, противоположную от собаки, я почувствовал себя в безопасности и не хотел слезать.
Подбежав к забору и покружив на месте, где закончился мой след, и услышав сверху мой шорох и начал прыгать, пытаясь меня стащить с него.
И тут появился кинолог, который словно на коньках скользил по снегу в своих хромовых сапогах.
Подбежав к собаке, он начал громко кричать на меня, требуя, чтобы я спустился. 'Спустись, или я тебя стащу оттуда', - стал орать он приказным тоном, на что я ответил, что не слезу с забора, пока он не заберёт собаку и не уйдет на расстояние, что он и сделал со словами: 'Ну погоди у меня, вздумал ещё меня дурить'.
После этого, когда мы отправились в полицейский участок, пёс буквально нёс его на своих хромовых сапогах с кожаной подошвой, словно на коньках, а я выбирал дистанцию между ними и собой.
Вскоре моё наказание закончилось, и я снова стал свободным человеком.
Но после знакомства с немцем Людышем, я прекратил общение с Посей.
Вскоре я узнал, что он попал в тюрьму, где стал жертвой насилия.
В последний раз я видел его, когда вернулся из армии. Это был совершенно другой человек с потухшим и испуганным взглядом.
Придя из армии, сам как-то увидел "авторитета" Людыша летом на водоёме, подойдя спросил его, как же так получилось, что он нас с Посей натравил и сам как старший не ответил за это. Обхватив его и приподняв, я сказал, что тебя бы за это надо утопить в водоёме, около которого мы с тобой сейчас находимся, и увидел в его глазах страх, так как он почувствовал силу во мне, испугавшись, он стал обвинять Посю, отпустив его, я ушел снова к тем, с кем отдыхал.
******