В 1969 году, получив повестку из военкомата, я прямиком отправился в то самое здание. Где комиссаром этого заведения был подполковник по фамилии Промах. Будучи в этом чине, он производил впечатление неотёсанного солдафона-горлопана. Порой, выпрыгивая из своего кабинета, он набрасывался на молодых призывников с руганью и оскорблениями, у многих отбивая всякое желание служить. В этот раз в фойе военного комиссариата меня встретил знакомый старшина с ярко-рыжими волосами и таким же румяным лицом. Этот старшина всегда был жизнерадостным и в какой-то степени добрым человеком, в отличие от неотёсанного военкома Промаха. 'Ты наконец-то пришёл', - встретил он меня с порога. 'Мы уже заждались тебя одного.' Он сразу же начал объяснять, как правильно вести себя в дороге и каким маршрутом добраться до места отправки на службу.
И, бросив на меня свой взгляд, старшина произнёс: 'В этой группе ты будешь за старшего', - и, протянув мне папку с документами, добавил: 'Как доберётесь, передашь тому, кто вас встретит'.
Чтобы подготовиться к отправке, нам дали всего сутки. Затем нужно было встретиться на станции Асбест и отправиться до Егоршино.
На перроне вокзала нас, тех, кто отправился на службу, было всего трое, а провожающих собралось немало. Среди них были люди, находившиеся в состоянии алкогольного опьянения, что привело к небольшим стычкам между провожающими.Я избегал драк, потому что хотел в армию, а не в милицию.
Когда я устроился в вагоне и посмотрел в мутное окно, то увидел, как три девушки, с которыми я успел подружиться и даже понравиться, машут мне на прощание. Каждая из них считала меня своим парнем. Но ни одна из них не тронула моё сердце, и я подумал, что, возможно, было бы лучше, если бы они меня не дождались.
А когда я получал письма из дома, особенно от Людмилы Власовой, в которых она писала, что её слёзы размывают чернила, я думал: "Скорей бы она уже вышла замуж".
И вот мы наконец отправились в путь. К вечеру, без происшествий, добрались до временных казарм недалеко от места прибытия. Дойдя туда пешком. Где нам предстояло провести время до следующего этапа службы.
Несмотря на первое июня, погода не радовала теплом. Временные казармы без окон и дверей выглядели неуютно. Вместо стекол были старые фанерные щиты, которые кое-как защищали от ветра. Потепления не предвиделось, да и деревья не спешили покрываться зеленью.
Войдя в здание, я увидел деревянные нары, где нам предстояло жить во время службы. Новобранцы, прибывшие с нами, искали свободные места на двухъярусных нарах. Некоторые из них были пьяны, а другие, после проводов, с трудом держались на ногах.
На следующий день после бессонной ночи нас повели на завтрак. В столовой было уныло, есть не хотелось. Суп оказался водянистым и безвкусным. На второе подали сухую рыбу хек, но только хвосты. Эти жесткие сухожилия скрипели на зубах, словно песок. Мы не знали, сколько времени придется провести здесь, поэтому ели то, что давали, и пили темный напиток под названием какао.
Новобранцы из разных уголков Свердловской области шумно перемещались по территории, объединяясь в большие группы. Многие из них были пьяны, хотя и не все. Те, кто выпил, вели себя агрессивно по отношению к одиночкам и небольшим группам призывников.
Лёжа на нарах, мы с товарищем обсуждали, куда нас могут отправить и когда это произойдёт. Внезапно к нам подбежал невысокий парень, в глазах которого читался пьяный блеск. Он потребовал деньги. Я спокойно ответил, что деньги у нас есть, но в данный момент они нам нужнее.
Отбежав на безопасное расстояние, он, уже издалека, прокричал: 'Скоро вернусь с ребятами, и мы с тобой разберёмся'. Однако больше он не появился. Вокруг царила суета и гул, и было трудно определить, где мы находимся и что нас ждёт. Неопределённость и гнетущая атмосфера вызывали беспокойство. Внезапно на соседних нарах началась возня.
Поднявшись, я заметил, что у одного из новичков случился эпилептический приступ. Люди вокруг старались удержать его на боку, чтобы предотвратить удушье от собственных выделений, вытекающих изо рта. Кто-то закричал: 'Не переворачивайте его на спину, он задохнётся!' Вскоре появились те, кто, очевидно, знал, как действовать в подобной ситуации, и быстро увели его под руки. Больше его не видели, вероятно, его отправили домой.
И вот наступил обед, нестройной колонной мы снова направились в столовую. Знакомую нам своими отвратительными блюдами. После первого завтрака её сразу прозвали 'рыгаловкой'. В обед меню не изменилось: каша на воде и мутный напиток в стаканах, который выдавали за чай.
Когда мы вернулись в казарму, нас встретили новые новобранцы. Через некоторое время старший офицер вывел нас, сто пятьдесят человек, на улицу и выстроил в две шеренги. В строю кто-то из более опытных новобранцев громко сообщил, что за нами прибыл покупатель и сегодня всех отправят к месту службы.
Услышав слово 'покупатели', я вспомнил сцену из романа Гарриет Бичер 'Хижины дяди Тома, или Жизнь среди низших'. Внезапно все обратили внимание на человека в военной форме, который оказался тем самым покупателем, ищущим новобранцев. Его решительный голос мгновенно поднял настроение и дал понять, что наша судьба скоро определится. Этим 'покупателем' был Иван Иваныч Сухоруков - старшина, под руководством которого мне предстояло провести два года службы.
Тщательно пересчитав всех присутствующих по именам, он громко поинтересовался: 'Есть ли у кого-нибудь вопросы?' Несколько солдат одновременно спросили, куда нас направят для службы. Широко обнажив крупные прокуренные зубы в улыбке, старшина ответил: 'Именно этого вопроса я и ждал'. Его ответ прозвучал быстро и, как мне показалось, заранее подготовлен: 'Мы отправимся туда, где всегда светло и ясно, где только солнце, где цветут яблоневые сады и каждую палку обвивает лоза виноградника'. И тут же добавил: 'Вам всем повезло'. Немного помолчав и спрятав свою улыбку, старшина Сухоруков сказал: 'Но я вас сразу предупреждаю: если кто-то нарушит правила или попытается достать спиртное во время перерывов, его ждёт строгое наказание'.
После красочного рассказа старшины Сухорукова вся наша разношёрстная компания разразилась нестройными криками 'ура!' и радостными возгласами. Кто-то снова стал задавать вопросы: 'А есть ли там море, далеко ли оно?' И снова, широко ощерив свой большой рот, поступил ответ: 'Там, куда я вас везу, целый океан'. И тут же команда: 'Равняйсь! Смирно! Разговоры в строю прекратить! Шагом марш!' - и мы покинули место временного пребывания, направившись к тому же железнодорожному вокзалу, откуда и прибыли. Где, усевшись в поезд, покатились в сторону Свердловска (ныне Екатеринбург).
По прибытии на железнодорожный вокзал в Свердловске нас встречали три автобуса, которые оперативно доставили нас в аэропорт Кольцово, где ожидал самолёт ТУ-134. Заняв свои места в салоне, стюардесса попросила пассажиров сохранять спокойствие и не перемещаться по нему без необходимости, особенно группами. Для многих из нас, включая меня, это был первый полёт на самолёте.
Вскоре самолёт взял курс на Братск, откуда после посадки и дозаправки направился в Хабаровск. По прибытии в Хабаровск нам дали короткий отдых перед пересадкой. Затем, снова пересадив на другой рейс, стюардесса объявила, что мы летим на Магадан. Даже наивные парни из уральских деревень начали осознавать, что тёплым югом и обещанным морем с виноградниками не пахнет за пределами Магадана.
После приземления в Магадане нам сказали, что до части осталось совсем немного - достаточно пересесть на другой самолёт, чтобы оказаться на месте. Многие потеряли интерес к тому, куда их отправляют. Все были измотаны долгой дорогой и мечтали поскорее добраться до цели.
Те, кто слишком много выпил дома, уже пришли в себя и успокоились. У некоторых из них похмелье оказалось особенно тяжёлым. В креслах самолёта они тихо шуршали пакетами, иногда издавая звуки, напоминающие рвоту. Но теперь они уже не могли облегчить своё состояние очередной рюмкой, как бы им этого ни хотелось.
И вот мы снова в воздухе, направляемся в город Анадырь, о котором никто из нас до сегодняшнего дня ничего не знал.
Старшина Сухоруков стал жестче с теми, кто задавал лишние вопросы.
После долгого путешествия с многочисленными пересадками мои ноги затекли. Казалось, они превратились в дерево, и мне приходилось вставать, чтобы размять их. За окном самолета простирался однообразный пейзаж: скалы острыми пиками угрожающе нависали под нашим судном.
Вскоре объявили о посадке в Анадыре. Выйдя из самолета, мы снова выстроились в шеренгу. Перед нами возвышались небольшие сопки с заснеженными вершинами, откуда дул сильный ветер, довольно холодный для июня. По прибытии старшина Сухоруков резко изменился. Его голос стал более строгим, улыбка исчезла с лица, и он начал кричать. Стало очевидно, что время для шуток и воспоминаний о виноградниках подошло к концу.
После долгого перелёта старшина выглядел измотанным. Его раздражали постоянные претензии. Он мечтал передать все дела подчинённым и наконец отдохнуть.
- Прекратить разговоры! - рявкнул он. - Сейчас мы едем в баню, затем в столовую, а после всех процедур - в роту.
Он тут же скомандовал: 'Равняйсь! Смирно!' - и наш разношёрстный взвод направился к бане.
По пути к бане мы увидели солдатские казармы в виде бараков, на крыльце которых стояли солдаты, форма которых выглядела удручающе: у одних она была грязной и замасленной, у других - с болтающимися бляхами на ремнях, свисающих прямо на прорехи штанов.
Они больше походили на обычных слесарей или членов банды Махно, чем на военных. Ни один из них не напоминал Ивана Бровкина из известного фильма о его армейской службе.
Проходя мимо разношёрстной группы солдат, кто-то из толпы выкрикнул: 'Салаги, держитесь! Мы на вас пахать будем!' Никто не отреагировал. Мы направились к невысокому зданию с вывеской 'Баня', где нас встретил молодой сержант, вернувшийся из учебки, и солдаты-срочники. Они спокойно объяснили, куда идти и что делать.
В очереди на стрижку нас быстро подстригли и отправили мыться. Перед входом в моечную каждый из нас получил маленький кусочек хозяйственного мыла, заранее нарезанного.
В моечном зале я заметил солдат с татуировками на коже. Некоторые из них изображали цепи, орлов и колокола. Позже выяснилось, что среди нас были люди с судимостями, совершившие преступления до службы в армии. Как и я, они привлекали внимание полиции и состояли на учете. Дома я тоже попадал в неприятности из-за участия в драке и получил десять суток ареста. Те, у кого были наколки, имели, хоть и небольшие, но тюремные сроки.
Снова я вспомнил нашего военкома, по фамилии Промах, который был родом с Украины. Он часто пытался задеть и унизить молодых призывников. Когда он увидел моё дело на комиссии, его лицо исказилось от гнева. Он начал кричать на меня, будто я отправлялся не в армию, а в тюрьму.
'Ты поедешь к белым медведям', - заявил он. Сначала я подумал, что это какая-то шутка. Но оказалось, что это было его намеренное решение.
После бани небольшими группами мы вернулись в роту, где нас ожидал месяц карантинных мероприятий. Построившись, мы направились в столовую - длинное строение, напоминающее барак. Когда мы вошли, в самом конце барака нас встретили крупные крысы, сидевшие на задних лапах, словно большие кошки. При нашем появлении они, не тушуясь, спокойно, без всякой паники скрылись в своих норах в полу.
По команде нас рассадили по десять человек за каждый стол, где уже были расставлены еда, посуда, ложки и половники. Я заметил, что посуда была жирной и, как мне показалось, недостаточно чистой, поэтому решил отказаться от ужина.
По прибытии в роту я с удовольствием доел пирожки, приготовленные мамой. Но к утру сильно проголодался. Несмотря на крыс и жирную посуду, я съел всё, что было на завтрак.
И вновь построение, новые командиры объясняют правила. В какой-то момент я осознал, что больше не принадлежу сам себе. За время карантина я услышал некоторые новые слова, которые раньше не знал. Если что-то вызывало недовольство или я не успевал, меня спрашивали: 'Ты что, такой борзый?' Когда нужно было что-то принести, приказывали: 'Быстро! Мухой!', и многие новобранцы спешили выполнить нелепые команды. В тот же день нам выдали военную форму. Надев её, я заметил свою тонкую шею, да и форма сидела на мне мешковато.
В девять вечера, после того как прозвучал отбой, я мгновенно погрузился в сон. Проснувшись по команде 'подъём', я вновь осознал, что нахожусь не дома. В шесть утра раздался громкий голос дневального: 'Рота, подъём!'. Затем последовал ещё один точно такой же крик. Кто-то рядом давал советы, как быстро и правильно одеться. Было сложно определить, кто главный, но те, кто отдавал команды, явно получали от этого удовольствие. В первый же день после подъёма сержанты отправили на внеочередные наказания тех, кто одевался медленно или допускал ошибки.
После пробуждения нас повели на утреннюю гимнастику. Мы побежали по длинному коридору, где у открытых дверей стоял солдат-грузин по фамилии Рухадзе. У него был большой и острый, как клюв орла, нос, в руке накрученный на ладони солдатский ремень, которым он без промедления хлестал того, кто, как ему казалось, бежал слишком медленно. Каждый, кого он бил, непроизвольно сгибался от боли. Мне удалось проскочить мимо него без удара, но я понял, что скоро может прийти моя очередь.
Думать об этом было неприятно, но я решил, что не позволю никому унижать или бить себя, и был готов к таким ситуациям, уже зная, как действовать, так как перед армией я прошел свои уличные 'хулиганские университеты', где смог не раз защитить себя и друзей.
С двенадцати лет я перестал полагаться на помощь других, включая даже тех сверстников, которые казались сильнее и могли бы меня защитить. уже тогда я понял, что в самые трудные моменты эти ребята, которые казались большими и сильными, первыми тебя могли предать.
Помню, в детстве я пришел домой после того, как меня избили два сверстника. Мать просила отца: 'Сходи и разберись с ними'. Но отец ответил: 'Не пойду. Вот увидишь, когда вырастет, он сам решит с теми, кто его обижал'. Перед армией я уже пользовался авторитетом среди местной шпаны и мог дать отпор любому, кто пытался меня или друзей обидеть. Кто-то из них носил ножи, но часто даже не успевали их даже достать, как падали.
Иногда те, с кем у меня были какие-то стычки, часто становились моими друзьями. Потому что они начинали проявлять ко мне уважение. С виду я не был похож на хулигана. А напротив, худосочный, с тонкой шеей и едва заметным пушком на лице, я сбивал с толку тех, кто решался на меня напасть или как-то унизить.
Но после того как они теряли зубы, всё становилось ясно. А те, кто не знал меня и пытался вести себя со мной так же, как в детстве, вскоре жалея об этом. Слухи обо мне распространились по городу быстро.
На танцплощадке ко мне подошел молодой человек моего возраста и начал угрожать. Он заявил, что является братом Валерки Севостьянова, а тот, в свою очередь, утверждал, что дружит с самим Давыдом. Под именем Давыд был я.
Я не стал предпринимать никаких действий, так как ситуация показалась мне забавной. В это время на площадку пришел мой друг Валерка Севостьянов. Узнав о произошедшем, он дал своему брату подзатыльник.
Конечно же, пробовал алкоголь, чтобы соответствовать ожиданиям друзей. Однако он не вызвал у меня положительных эмоций. Ни пиво, ни другие алкогольные напитки не принесли мне удовольствия, а после их употребления я чувствовал себя некомфортно.
Меня всегда привлекали занятия спортом, особенно борьба и подтягивания на турнике. Я с радостью помогал соседям колоть дрова. Когда приезжал лесовоз с берёзовыми дровами, я мог за три рубля очень быстро расколоть за несколько утренних разминок. Особенно любил это делать зимой, когда мороженные чурки разлетались под колуном как стеклянные. В процессе этой работы я развил хлёсткий удар, который особенно был эффективен с правой руки. Этот навык я случайно приобрёл на авторемонтном заводе. Когда мне было 17 лет, мать привела меня на завод, где я стал учеником слесаря.
Когда мастер назначил меня на сборку двигателей ГАЗ-51. Целую смену я стоял на конвейере и работал ключом-шпильковертом, выкручивая шпильки из блока двигателя. В этих условиях мой боковой удар оказался настоящим спасением. Иногда противники, которые пытались меня ударить, засыпали на месте. Я успевал нанести ещё один или даже два удара, от которых они скручивались в штопор.
Однако самое важное осознание пришло ко мне позже. Я понял, что в любой драке страх - это худший враг. И именно он часто мешает достичь победы.
В условиях карантина я заметил, что некоторые наши новобранцы стремились утвердиться и завоевать влияние в коллективе. иногда между ними случались конфликты, которые порой напоминали петушиные бои. У меня, который пришёл с улицы, кроме смеха, ничего не вызывали.
Мне, пришедшему с улицы, смотреть это было интересно. И я, как эксперт уличных драк, среди наших задир-новобранцев пока не увидел хороших бойцов.
Особенно мне запомнился один из новобранцев - Александр Макаров. Больше всего меня поразило, что, несмотря на русскую фамилию, у него были мелкие кудряшки. И он больше походил на человека с кавказскими корнями, что вскоре и подтвердилось.
То, что его поведение было вызывающим, этим ничего не сказать, он каждую минуту задирался и провоцировал конфликты. Если кто-то осмеливался ответить ему, не боясь, он хватался за первый попавшийся предмет - стул или что-то еще. Многие, увидев это, предпочитали отступить.
Находясь в карантине, я не пересекался с ним. Большую часть времени мы были с земляком, с которым потом попали в одну роту после карантина.
Как и многие другие новобранцы, я скучал по дому. Два года казались мне бесконечностью. Но я понимал, что нужно привыкнуть к армейской жизни и влиться в коллектив.
Прошла неделя. Командир собрал всех и спросил, кто хочет заняться стенгазетой. Мой товарищ Иван Березовский, который приехал сюда вместе со мной, сразу предложил свою помощь. Я с радостью присоединился к нему, чтобы не отставать. Собрав всё необходимое, мы устроились в ленинской комнате и с энтузиазмом принялись за дело.
Иван работал, а я сидел рядом. Он справлялся лучше меня, поэтому я просто с ним разговаривал, наблюдая за солдатами, которые убирали казарму: нося ведра с водой и тряпками, отрабатывая наряды вне очереди за какие-то свои провинности. Вдруг я заметил, что молодые призывники выглядят растерянными и испуганными. Внезапно раздался голос с кавказским акцентом. В комнату вошел Рухадзе, и тут стало ясно, почему ребята нервничали и опасались.
Он постоянно резко входил и выходил из комнаты, громко крича на кого-то в коридоре, раздавая указания нарядчикам. В очередной раз ворвавшись в комнату отдыха, он ловко запрыгнул на гладильный стол, поёрзав своим задом, устраиваясь поудобнее, вытащил папиросу 'Беломорканал' из нагрудного кармана, с наслаждением затянулся и пристально посмотрел на нас. И вдруг его взгляд остановился на мне.
Я тоже не мог оторвать от него свой взгляд. Он был похож на пирата из фильма - только повязки на глазу и ножа за поясом не хватало. Чёрная кожа, орлиный нос, синеватые белки с чёрными зрачками делали его образ зловещим.
Гимнастёрка, сидящая на нём, плотно облегала его мускулистое тело, а голенища сапог врезались в его накаченные по горам икры ног. Сидя на гладильном столе, куря папиросу, Рухадзе играл, подкидывая коробок спичек, остановив свой взгляд на мне, он вдруг спросил: 'Ты чо тута сидишь?' На что я спокойно ответил, что мне дали задание подготовить стенгазету. Но он, не выслушав, резко меня перебил. 'Рисовать кончишь и поли мить тама пийдешь', - глядя прямо мне в глаза, завораживающе сказал мне Рухадзе, указав на то место, где работали напуганные молодые солдатики.
Я не получал наряд, - спокойно ответил я снова, предполагая, что он ошибается и имеет в виду кого-то из тех солдат, которые уже мыли полы. Хотя уже стал понимать, просто его наезд на в мою сторону, чтобы унизить меня и принудить к мытью полов.
Он не дал мне даже возможности высказать свою мысль. Его реакция на мой ответ была мгновенной и крайне агрессивной. Внезапно он швырнул коробок спичек прямо мне в лицо и вскочил со стола, бросившись на меня, как коршун, готовый к атаке. Но я мгновенно ответил боковым ударом в челюсть правой рукой.
Пропустив удар, он резко рванулся к стене напротив. Его лицо отразило смесь страха и даже ужас, исчезло всякое высокомерие. Он вжался в стену, как настоящий кавказский джигит, раскинув руки и плотно прижав ладони к поверхности стены, словно он стоял на краю обрыва скалы. Затем он быстро скрылся за дверью, хотя я ожидал увидеть между нами кулачный обмен.
Призывники, которые стали свидетелями этой сцены, остановились, крепко сжимая в руках тряпки. Мой друг Иван, не теряя самообладания, произнёс: 'Сейчас Рухадзе кого-нибудь приведёт'.
Через несколько минут после инцидента с Рухадзе в дверях появился новобранец нашего призыва с тряпкой. Его лицо выражало испуг, похожее на выражение Пьеро из сказки 'Буратино'. Он тихо произнёс: 'Тебя зовут'.
'Кто?' - спросил я его. Он молча указал на дверь командира роты и тут же исчез. Я решил, что меня вызывает командир, но, войдя в комнату, увидел за столом Рухадзе. Его лицо было искажено болью, а взгляд направлен на меня исподлобья. Рухадзе произнес: 'Я твою мать имел'. Я ответил, что его родню и его самого не раз, и добавил: 'Давай, вставай, решим всё один на один!'
'Ты занимаешься боксом?' - вдруг как ни в чём не бывало спросил он меня. Да, сказал я, хотя на самом деле никогда не занимался этим видом спорта.
И вдруг он спокойно и примирительно сказал: 'Пожалуйста, никому об этом не рассказывай, хорошо?' Я не стал отвечать и вышел из кабины, чтобы отправиться спать.
Его просьба тогда вызвала у меня недоумение. Однако я начал осознавать, что если бы рассказал об этом другим, это могло бы повредить его репутации среди сослуживцев. После инцидента с Рухадзе он перестал замечать меня. И уже больше он не появлялся у дверей с ремнём и не проводил утреннюю зарядку.
Через месяц карантина нас направили на стажировку в разные роты к опытным военнослужащим, которых готовили к демобилизации.
Меня прикрепили стажироваться к невысокому улыбчивому парню по фамилии Медведев. После вечерней проверки, подойдя ко мне, он представился и протянул мне руку. Я впервые увидел старшего солдата таким дружелюбным и лишенным высокомерия. Он просто, без пафоса, спросил мое имя и предложил показать мне объекты, которые нам, как водителям, предстояло обслуживать.
На следующий день мы с ним пошли в автопарк, где была собрана вся техника нашего автобатальона. Он указал мне на старый самосвал ЗИЛ-ММЗ-585 и сказал: 'Вот моя ласточка'. Аккумулятор машины не работал, и чтобы завести двигатель, нужно было использовать заводную ручку. Так началась моя работа, в которой я был и стажёром, и стартером одновременно.
До службы в армии я нередко заводил автомобиль с помощью ручного стартера. Однако этот процесс всегда приносил мне радость и заряжал энергией.
Мой новый коллега Медведев был человеком с отличным настроением. Он с самого утра поднимал мне дух, в отличие от некоторых 'стариков', которые служили дольше нас и пытались строить из себя важных персон.
На следующий день Медведев показал мне, как правильно держать заводную ручку. Он объяснил, что это необходимо, чтобы избежать травмы пальцев при неправильной регулировке зажигания. 'Если зажигание настроено неправильно, - повторил он, - то заводная ручка может вылететь обратно и повредить кисть'. Я кивал ему в знак согласия, хотя раньше даже не знал об этом.
На рабочих объектах он старался не глушить двигатель самосвала во время погрузки. Однако, если это всё же происходило, я был готов завести его в любой момент. Что у меня получалось на отлично. Залезая обратно в кабину, Медведев, смеясь, говорил мне: 'Ну ты даёшь, паря! Вроде с виду поджарый, а здорово это у тебя получается'.
Месяц стажировки пролетел незаметно, и после вечерней проверки ко мне подошёл старшина. Он сообщил, что завтра мне предоставят другой автомобиль для индивидуальной работы, но сначала его нужно будет отремонтировать, чтобы я мог выезжать на линию самостоятельно. Я был невероятно рад, что наконец получу возможность работать на своём транспорте.
После завтрака нас собрали и отвели в гараж. Механик подвёл меня к автомобилю, припаркованному у забора. Я увидел свою новую машину, изрядно потрёпанную долгими чукотскими дорогами. Мне показалось, колёса словно вросли в землю, а фары с грустью смотрели на меня, будто укоряя за что-то. Механик сообщил, что машина неисправна, и предложил мне самостоятельно разобраться, как её починить, чтобы снова пустить в работу. Он посоветовал обратиться к опытным водителям, если возникнут трудности, и как-то быстро ушёл. 'Может, кто-то поможет советом', - прокричал он мне уже издали напоследок. После этих слов я почувствовал себя растерянно, не зная, с чего начать.
Оставшись один на один со своей машиной, я вдруг услышал свист. Повернувшись, увидел солдата, лежащего на левом боку своего грузовика, такого же, как мой ЗИЛ. Всё его лицо было покрыто мазутной грязью и выглядело раздражённым. На нём и его одежде были видны следы такого же чёрного масла.
После своего посвиста он напомнил мне Соловья-разбойника из фильма про Илью Муромца.
Лёжа у открытого капота, он без слов поманил меня пальцем, приглашая подойти к нему. Его жест не предвещал ничего хорошего, но только не для меня. Подобная высокомерная манера уже вызвала у меня лишь раздражение, но не страх с рабским подгибанием ног.
Приблизившись к нему, чтобы рассмотреть его получше, я увидел в его руках отвёртку, которой он, как я понял, перемыкал бабину стартёра.
Бросив на меня мрачный свой взгляд, он не попросил, а приказал завести двигатель его машины. 'Ты чего встал?' - сказал он мне. - 'Вон заводная ручка, бери и крути'. Я был готов помочь, но его поведение меня разозлило. Я понял, что ситуация выйдет из-под контроля, и он может пострадать. Но только не я.
К своему удивлению, я испытал непреодолимое желание продолжить игру в кошки-мышки и решил ему подыграть. Хотя я не хотел усугублять и без того непростую ситуацию, наивно полагая, что это игра моего воображения.
Взявшись за стартер, который был уже установлен в храповик двигателя, и начал его с силой вращать. В это время солдат, лежавший на крыле, казалось, полностью погрузился в работу под капотом. Он то подносил отвёртку к бобине, то убирал её, внимательно глядя в моторный отсек, как в космическую бездну. Было видно, что он сам не совсем понимал, что делает.
Но все мои попытки завести двигатель его самосвала были тщетны. Однако солдат, казалось, не замечал моих стараний. Внезапно я почувствовал себя пленником, что ещё больше стало меня злить. Бесполезные действия выводили из себя, но я старался не показывать своего недовольства, убеждая себя, что помогаю ему. Глупая надежда на то, что сначала мы заведём его грузовик, затем мой, и станем друзьями, как с Медведевым, не покидала меня. Но двигатель самосвала оставался безмолвным. В конце концов я резко прекратил свои попытки оживить его машину.
Увидев, что я стою неподвижно, он не просто спросил меня, в чём дело. Он зарычал: 'Ну ты чего, салага, ты что уставился, давай крути!' Сгрудив свои брови, он рычал на меня. Но для меня он уже был слизняком, который возомнил себя не пойми кем. Я лишь ждал свою невзрачную жертву, которая набросится на меня.
Уже подыгрывая ему, я предложил ему альтернативный способ: запустить обе машины, сначала его, а затем мою. 'Дай мне отвёртку, - сказал я, - а ты крути. Я не хочу делать бесполезную работу, ты тоже помогай', - снова повторил я.
Его разозлила моя попытка рационально объяснить ситуацию, а меня взбесило его высокомерное поведение.
Моё предложение вызвало у него бурную реакцию. Резко спрыгнув с крыла своего автомобиля, он с отвёрткой в руке рванул в мою сторону, где сразу же получил несколько точных ударов, рухнув к моим ногам. Поскольку этого оказалось достаточно, я не стал его добивать. Очнувшись, он молча, но быстро заполз под свою машину, которая так и не была заведена.
Позже я узнал, что это был Макшаков, боксёр из Москвы, пришедший в армию на год раньше меня. Однако в тот момент я даже не обратил внимания на его профессиональные навыки.
После всего произошедшего я забрался в кабину стоявшего рядом грузовика, где начал обдумывать свои дальнейшие шаги. Внезапно с подножки ЗИЛа я вновь увидел заметил другую наглую физиономию. Которая с напором нагло прокричала: 'Эй, салабон, быстро найди сигарету для дембеля Васи!'
Прежде чем я разобрался, о какой сигарете идет речь и кто такой Вася, а также где искать эту сигарету, незнакомец внезапно распахнул дверцу кабины, резко схватил меня за рукав и с силой потянул из кабины. В результате мы оба рухнули на землю.
Хотя он оказался подо мной, он, видимо, не осознавал опасности. Он продолжал отдавать команды, где искать сигарету, пытаясь выбраться из-под меня и угрожая мне.
После первых моих ударов он уже визжал, как поросенок, лёжа на спине в грязной чукотской луже.
Придержав его ещё какое-то время, я позволил ему сбежать. Так как в любой драке кровожадным я не был.
Не успел я и глазом моргнуть, как ко мне приближалась группа из шести человек во главе с тем самым солдатом, побитым вторым по очереди. Подойдя на расстоянии двух-трех шагов, один из них, очевидно, самый авторитетный, спросил меня:
- Ты что, такой борзый?
Откинув голову с длинными кудряшками и посмотрев на меня с явным презрением.
- Зачем ты нашего парня так? - спросил он меня.
С первых же минут я понял, что среди них нет достойных соперников, способных противостоять мне в одиночку. Все прибывшие 'заступники' стояли и смотрели на кудрявого с чёрной шевелюрой, ожидая его решения. Прижимаясь к его телу, не понимая, что им делать дальше. А у самого 'крутого' весь вид выдавал только лишь одно высокомерие. Было ясно, что он не хочет и не собирается драться со мной.
Да нет, я не борзый, спокойным тоном ответил я кудрявому. Но один на один с любым из вас готов хоть сейчас. А кинетесь толпой, то буду решать по ситуации. Повторил я снова, не моргнув глазом, при этом сразу заметив растерянность в глазах кучерявого.
И вдруг один из стоящих рядом, светловолосый сутулый, с торчащими лопатками и приплюснутой головой, словно у цыплёнка табака, пожаренного где-то под гнётом, обратился к кудрявому: 'Ну давай, Боря'.
Но Боря не спешил. Однако плоскоголовый не отставал и взял всё в свои руки. Он снова провокаторским тоном произнёс: 'Ну что ты, Боря? Мы поможем, если что'.
С первых же минут общения с Борей я понял, что он не представляет для меня угрозы. Его взгляд напомнил мне образ заботливого папы-няни из мультфильма 'Волк и телёнок'. Волк похитил бычка, намереваясь съесть, но вместо этого накормил его и полюбил как своего сына. Так и Боря смотрел на меня с теплотой и без малейших признаков агрессии. У него были густые чёрные ресницы и кудрявые волосы, спадающие на лоб, как у того бычка.
Как выяснилось позже, провокатор с плоским лицом по фамилии Попков тоже был из Хабаровска, как и их главарь, кудрявый Боря. Тогда, повернувшись к солдату, которого я избил, он по-дружески сказал: 'Ну что, Савел, начни ты, мы же все тут с тобой'. Не отставал от Савела белобрысый Попков.
И тот, кто только что вырвался у меня из рук, лежа в грязной луже, теперь сделал шаг в мою сторону. Я отступил на полшага от группы, не теряя её из виду, резко повернувшись к Савелу. Наши глаза встретились, и я увидел в них животный страх. Мгновенно отпрянув назад, он завопил: 'Да ну его на Х#Й!'. И всем стало ясно, что его лицо пылает от моих ударов, он явно не желает испытать их снова. Те, кто пришел, чтобы разобраться со мной, это поняли тоже, что Савел получил хорошую 'прививку'. И помнит боль на своём лице.
Вдруг снова раздался крик плоскоголового Попкова: 'Макшак, а тебя кто? Тоже он?' И тот самый, кто недавно заставлял меня крутить кривой стартёр, вылезал с испуганным лицом из-под машины. Хотя я уже забыл о нём из-за истории с воином Савелом.
'Да', - тихо и невнятно, как бы жалуясь, произнёс Макшаков. И тут снова запричитал плоскоголовый Попков, который горел желанием разобраться со мной с помощью других. А меня он стал уже сильно раздражать, как вдруг я вспомнил, где видел я это плоскоголовое чудовище.
Внезапно я понял, что передо мной инопланетянин, как на картинках. Его худое и бледное тело, с тонкими длинными руками, напоминало мне ходячий скелет. Но в нём было столько злобы и энергии, что он был готов разделаться со мной, но только с помощью других.
И вдруг, словно хрен с горы, внезапно появился тот самый дембель Вася. Который громко, но почему-то не подходя близко, а издалека прокричал в толпу: 'Ну что вы там застряли?' А потом повторил ещё громче и уже в приказном тоне: 'Савел, а где моя сигарета, ты долго будешь ещё её искать?' Вася закричал, вдруг плоскоголовый, как бы жалуясь: 'Да тут один борзый избил наших двоих!' И Вася с расстояния метров тридцать, не подходя близко. Стоя на ногах, которые были одним круглым колесом, а сам дембель Вася был метр с шапкой. Уже издали дал распоряжение для всех, он почти заорал: 'Передайте ему от меня, что он будет пахать на полах до самого моего дембеля!' Затем, медленно развернувшись, тут же укатился на своих ногах-колесах. Куда восвояси.
Оставшись в одиночестве, все шестёрки дембеля Васи по поиску для него сигарет с недовольным видом, наклонив головы, пошли всей своей кучей в сторону. А я направился к своей машине, с которой так и не успел поближе познакомиться. Если не считать её грустных фар-глазниц.
Наконец-то наступило время обеда, и нас всех организованно повели в столовую. После столовой я снова вернулся в гараж, чтобы продолжить работу над автомобилем. Однако, к моему сожалению, мне не смогли или не захотели помочь. Пришлось ждать до вечера, когда нас снова отправят в столовую, а затем в казарму.
Вернувшись к вечеру с работы в роту, ко мне сразу же подошёл сержант Саранцев, который был старше меня на полтора года по службе, а по годам лет на шесть. Сам он был родом из города Саранска. Было видно, что он меня ждал, подойдя ко мне вплотную, он тут же повторил заезженную фразу всех старослужащих солдат: 'Ты ЧО такой борзый?'
Я ничего ему не ответил. А просто смотрел на него молча и ждал, что он будет делать дальше. Немного постояв, сержант ушёл, сказав мне на прощание: 'Ну смотри, салага, служба у тебя будет нелёгкая'.
С первых дней моего пребывания в роте я сразу обратил внимание на сержанта Саранцева. Несмотря на то, что он был старше нас и многих призывников, его невысокий рост не выделял его в нашей среде. По словам солдат, Саранцев пытался уклониться от службы, но в конечном итоге оказался в армейских рядах. Уже в первые дни я почувствовал его высокомерное отношение к молодым солдатам и даже своим сослуживцам, которых он часто подвергал насмешкам.
Его кожа была ярко-красного оттенка, покрывая тело от шеи до пят. Он был одет в тёмную офицерскую форму, которая обвисала на его узких, покатых плечах. Ноги 35-го размера с тонкими икрами болтались в сапогах, как пестики в церковных колоколах. Маленькие красные руки с мелкими шишечками напоминали детские. Возможно, именно из-за этих особенностей характера и внешности у него развилась зависть и стремление доминировать над окружающими. Это могло быть связано с его физическими или личными недостатками.
У сержанта было слишком много амбиций, и он часто вмешивался в разговоры солдат, которые просто отдыхали в кругу своих товарищей. Его звучавший с хрипотцой голос всегда был с наставлениями приказа, который можно было услышать в любом уголке казармы.
Когда солдаты отправлялись на работу или в столовую, он успевал найти кого-нибудь, над кем можно было посмеяться или уколоть словом, даже когда они были в строю. Но его никогда не видели с гаечными ключами в гараже или лежащим под машиной в процессе ремонта.
Вскоре после разговора с сержантом в казарме прозвучала команда на построение. Рота выстроилась в коридоре для переклички перед отбоем. Перекличку проводил старшина Поленец - высокий, подтянутый и всегда трезвый. При его появлении солдаты притихали и начинали шептаться.
Проведя перекличку, старшина дал команду нарядчикам выйти из строя. Несколько человек вышли вперёд. Ко мне тут же вплотную подошёл сержант Саранцев и тихо прошипел: 'А ты что стоишь? Выходи тоже, у тебя наказание за драку!' 'За что?' - спросил я. Сержант выпучил глаза: 'За драку на производстве!' Я вышел и встал рядом с наказуемыми.
После поверки старшина подходил к каждому по очереди, чтобы узнать, за какие именно провинности они получили наряды. После ответа нарушителя отправляли к дежурному, где тот каждому из них распределял задания. Когда подошла моя очередь, я спокойно сказал: 'За драку'. Старшина переспросил, и я повторил. 'Зайди ко мне в кабинет', - сказал он мне.
В кабинете я изложил события в точности так, как они происходили. Не стал следовать версии сержанта Саранцева. Я рассказал старшине, как помогал завести машину и почему не пошел искать сигарету для дембеля Васи.
Старшина склонил голову над столом и внимательно меня выслушал. Потом он сказал: 'Позови сержанта Саранцева'. Я открыл дверь, чтобы позвать сержанта, и случайно ударил его дверью. Он стоял прямо за ней и всё слышал.
Позовите этих двоих, - сказал старшина сержанту.Когда они вошли, старшина Полонец окинул их взглядом, рассмеялся и сказал:
- Это ты их так отделал? Ну, молодец!
Затем он снова улыбнулся и обратился к пострадавшим:
- Наконец-то, дорогие мои, вы столкнулись с трудностями! Ведь не все же начинают службу с поиска сигарет, как вы.
Он посмотрел на сержанта и добавил:
- Всех троих - на мытьё полов! Распределите их по разным местам. А то он снова им вломит!
Выйдя из кабинета старшины, я подошел к сержанту и спросил, что нужно сделать. На его лице читалось недовольство. Я переспросил. Он молча показал объем работы и собирался уйти. Я спросил, где Макшаков и Савелков. 'Им не положено', - ответил он. Постояв у ведра с тряпкой, я сказал: 'Нам дали наряд всем троим. Один я полы мыть не буду'. Сержант ничего не ответил и молча ушел. Я убрал ведро и пошел спать.
Через неделю после происшествия старшина Поланец во время вечерней проверки громко сказал: 'Ефрейтор Давыдов, выйди из строя!' Все начали искать ефрейтора, включая меня. Старшина посмотрел на меня и произнёс: 'Да, это ты. Выходи вперёд!' Он объявил, что назначает меня командиром отделения из девяти призывников. Затем старшина вручил мне список с их фамилиями.
На следующий день меня вызвал капитан Шкодюк, командир роты. Солдаты прозвали его Мокшей. Он попросил меня не применять силу и, если что, сразу писать на его имя рапорт.
Через два дня ко мне подошёл солдат с комсомольским значком.
- Ты Давыдов? - спросил он.
- Да, - ответил я.
- А я Иванов, секретарь комсомольской организации нашей роты. Пошли в Ленинскую комнату.
По дороге он поинтересовался, состою ли я в комсомоле. Я ответил, что нет. Он достал лист бумаги и сказал:
- Как командиру тебе обязательно нужно вступить в наши ряды.
Я согласился. Он продиктовал, как правильно написать заявление. Затем снял с плеча фотоаппарат и пригласил меня выйти на улицу к автомобилю ЗИЛ-555.
- Встань на бампер и открой капот, - сказал он. - Опусти одну руку под капот, как будто ремонтируешь автомобиль, а другой держись за край капота. И главное, улыбайся в объектив и не моргай.
Моя фотография вскоре оказалась на доске почёта. Под ней значилось: 'Комсомолец и участник боевой и политической подготовки ефрейтор Давыдов В.В. выполняет план на 120%'. Через несколько дней мне вручили значок ударника коммунистического труда и прикрепили к груди комсомольский значок перед строем.
После этого случая меня, как и сержанта Саранцева, стали назначать дежурным по роте. Теперь я поднимал роту на утренний подъём, водил солдат на работу и в столовую. За мелкие проступки меня уже не могли наказать внеочередными нарядами. Те, кто был в конфликте со мной, при встрече отводили взгляд или, заметив издалека, меняли маршрут.
Некоторые молодые солдаты, как и я, подходили и рассказывали, что их тоже обижают. Другие просто спрашивали: 'Ты боксёр?' или 'Я понял, ты бьёшь прямо'. Я не подтверждал и не опровергал их предположения, только улыбался.
Однажды в гараже я встретил своего земляка Вову Глухова. Он с энтузиазмом стирал носки и трусы кудрявого Бори Хабаровского. В тазике с водой он с удовольствием намыливал плавки. Мне показалось, что Вова делает это с нежностью: аккуратно доставал носки из воды, поворачивал их и разглядывал. Я подумал, что ещё чуть-чуть - и он начнёт их целовать.
Когда я подошёл к нему, спросил: 'Вова, ты боишься Борю?' Он с улыбкой ответил: 'Боря - очень хороший человек. Он сказал, что уважает меня'. Эти слова прозвучали искренне и тепло, что свидетельствовало о настоящих чувствах к Боре.
Вдруг я предложил: 'Давай я выброшу тазик вместе с трусами'. Вова испугался и недоумённо посмотрел на меня. Он схватил тазик и быстро убежал, спасая имущество Бори Хабаровского.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Когда я стал командиром отделения, у меня появилось больше свободного времени. Вскоре я заметил, что многие мои ровесники-солдаты злоупотребляли алкоголем. Было очевидно, что некоторые из них уже страдали алкогольной зависимостью с молодости. В те времена в солдатском магазине можно было купить водку и зубровку без ограничений. Но больше всего меня поразило, что некоторые из них пили тройной одеколон и огуречный лосьон.
Для этого они уходили в уличный туалет, быстро выпивали пенящуюся жидкость, запивая её водой. Пустые флаконы выбрасывали в отхожее место, и вскоре в туалете образовывалась целая коллекция таких ёмкостей.
После того как я стал командиром отделения и получил звание ефрейтора, ко мне подошёл старшина Сухоруков. Он попросил пришить знаки отличия на погоны. 'Ты же теперь командир, - с улыбкой сказал он, - должен выглядеть соответственно'.
После вечернего осмотра я сразу направился в комнату отдыха. Там я занялся пришиванием знаков различия на гимнастёрку и парадный мундир. Я очень хотел, чтобы близкие увидели моё фото в новых погонах. На пути туда я встретил сержанта Саранцева. Рядом с ним шёл солдат, который подбегал к нему с разных сторон и заглядывал в глаза с почтительным выражением.
Я взялся за дело: аккуратно вшивал аккумуляторные пластины в погоны, стараясь, чтобы они выглядели ровно и без перекосов. Результат меня устроил.
Закончив, я направился к кровати, чтобы отдохнуть. Вдруг передо мной возник солдат, сопровождавший недавно Саранцева. Он бросил на меня короткий взгляд, попытался пройти мимо, но, оказавшись рядом, резко схватил меня за погон, сорвал его и бросился к дверям сушилки, где висели шинели. Я бросился за ним, но он скрылся за рядами вешалок. Я пытался его достать, но конструкция вешалок рухнула, накрыв нас обоих.
Я выбрался из-под груды солдатских шинелей. Солдат упорно лез глубже, сжимая мой погон и сопротивляясь. Мне пришлось ударить его несколько раз, чтобы забрать погон. Я забрал свою вещь. Уходя увидел, что солдат без сознания, а погон нужно переделать.
Я смотрел на свой повреждённый погон, когда передо мной возник сержант Саранцев. Он был в одних кальсонах, без рубашки, от него разило алкоголем. Его тело с покатыми плечами и грудью, похожей на куриную, сразу бросилось мне в глаза. И этот человек, подумал я, руководит теми, кто может сорвать мой погон или насмехаться над другими по его воле.
Ты знаешь, сказал мне сержант, мы тебя изобьём толпой. Я подошёл к нему вплотную и, глядя ему в лицо, сказал сквозь зубы: 'Ты, Саранцев, вообще никто. Если хочешь избить меня, выбирай любое время или день, и я с лёгкостью тебя отделаю'. Затем добавил: 'Мы решим это один на один, на кулаках'. После этих слов сержант Саранцев сразу же ушёл.
На следующий день меня вызвал командир роты Шкодюк. Он отчитал меня за избиение солдата Гилёва. 'Зачем ты это сделал? Теперь ты командир, и поэтому должен писать рапорты, а не применять силу. Будь как сержант Саранцев', - сказал Шкодюк. 'Чтобы это было в последний раз', - добавил он. 'И ещё в погоны нельзя вшивать аккумуляторные пластины, это против устава', - повторил командир роты Шкодюк.
Писать докладные мне не хотелось, но и спорить с командиром роты я тоже не хотел. Я видел, что у сержанта Саранцева погоны не по уставу и форма не та, что должна быть у рядового. Но я решил не настаивать. На следующий день я завершил работу над пришиванием погон согласно своему плану с новыми вставками. Перед тем как увести строй в столовую, после чего доложил капитану о готовности. Он, не задавая лишних вопросов, но отметил, что знаки различия пришиты аккуратно.
К выходным замполит объявил о боксёрских поединках в части. Каждому предложили выбрать: выйти на ринг или стать зрителем. Участники могли сами выбрать соперников, и я с радостью согласился. Мне выпало сражаться с Харитоновым, который пришёл в часть на год раньше. В роте его звали Портосом. Сержант Саранцев был судьёй, хотя сам не участвовал. Он внимательно следил за Портосом, то подходил ближе, жестикулируя, то отскакивал в сторону. Портос, опустив голову, одобрительно кивал, наблюдая за жестами Саранцева и слушая его указания.
В один из дней натянули канаты на импровизированной арене. Все солдаты собрались, чтобы бесплатно посмотреть на бой.
Мы с Портосом стояли в противоположных углах ринга - так решил жребий. Раздался гонг, и поединок начался.
Портос рванулся в центр ринга. Он кружил, нанося удары по воздуху. То отступал, то притворялся, будто собирается атаковать. Каждый раз выбрасывал прямые джебы передо мной, заставляя кружиться в танце бокса то вправо, то влево.
Ждать его удара я не стал. Атаковал сразу, используя обе руки, усиливая боковые удары и ломая его волю к сопротивлению. У Портоса не оставалось шансов. Получив несколько сильных ударов, он быстро нырнул под канаты, сорвал перчатки на ходу и спрятался между двухъярусными солдатскими кроватями.
Сержант Саранцев и его сторонники громко выразили недовольство. 'Это несправедливо! - кричали они. - Он дрался нечестно, это была уличная драка!' Я искал Портоса взглядом и заметил его вдали между двухъярусными кроватями. Он уже снял перчатки, которые сержант Саранцев так старательно надевал на него.
В этот момент на ринг вышел старшина Сухоруков. Подняв мою руку, он спросил: 'Желающие есть?' Недовольные тут же замолчали.