Аннотация: Сейчас, по прошествии времени, я могу спокойно анализировать свой армейский опыт, без лишних эмоций. Но забыть это невозможно. Те, кто "оттоптал" свое в сапогах меня поймут...
ЗАПИСКИ КАПРАЛА.
Сразу оговорюсь, что цель данной публикации состоит не в том, чтобы очернить или распропагандировать современную российскую армию. Скорее это автобиографическое переосмысление полученного опыта военной службы по призыву, с попутным анализом и рекомендациями. Скажем так - прочитай я подобную статью перед отправкой в армию, мне было бы намного легче сориентироваться впоследствии и избежать ненужных ошибок. К сожалению многие уходящие 'служить Родине' зачастую имеют о войсках очень смутное представление, основанное на распространенных легендах и мифах. Поэтому только здесь вы можете почерпнуть всю правду о реалиях российской армии, без всякого приукрашивания. С другой стороны статья не претендует на абсолютный статус последней инстанции, потому что военные части отличаются друг от друга, везде есть своя специфика. Итак - приступим:
Призыв. Как много в этом слове для сердца юноши слилось... Чем запомнился мне призыв 'осень 2004 года'? Бледные лица пытающихся 'закосить', бесконечные очереди на медкомиссиях и шумные пьянки уходящих. Мне, как выпускнику ВУЗа, предстояло служить всего год. И если честно, то и этого года было откровенно жаль. Но к этому времени у меня уже выработалась нейтрально-пофигистическая позиция, выражавшаяся в лозунге: 'Призовут - бог с ними, забракуют - тоже неплохо'. Можно сразу предупредить будущих призывников, что симулировать тяжелую болезнь фактически невозможно, а с мелкими заболеваниями гребут всех. Калечиться на всю жизнь, чтобы не идти в армию, дураков нет. Зачастую берут даже тех, кто по здоровью не проходит, в основном для отчетности. Все равно их в армии комиссуют - бесплатно прокатятся туда-сюда на деньги Минобороны. Так что мне, с моей близорукостью, сам бог велел служить.
Маяк. Вот она - синяя печать 'призван пятнадцатого ноября Олекминским РВК' в военном билете, отделившая меня от гражданской жизни ровно на один год. Впереди полная неизвестность. Все эти профессиональные тесты, рекомендующие в определенные рода войск, можете использовать в качестве туалетной бумаги. Приедет 'покупатель' и возьмет всю партию оптом. Даром что самосвал не подгонят. И вот мы на распределительном пункте в г. Якутске, в простонародье именуемым 'маяком'. Здесь твоя судьба действительно может качнуться в любую сторону. Тут нас впервые начали ломать и подстраивать под армейскую гребенку. Наряды, ходьба строем, распорядок дня. Все эти слова, безобидные на бумаге, оборачиваются для расхлябанного 'гражданкой' сознания сущей пыткой. На 'маяке' мы впервые столкнулись с неуставными взаимоотношениями (т.е. 'дедовщиной'). Происходило все так - в комнату, где находилось пятьдесят человек, вошли трое 'дедов'. Последовала команда: 'Упор лежа - принять!'. Инертная масса, после прицельного метания сапогами в особо непокорных, выполнила приказ. Это был первый урок, усвоенный мною в армии: каждый человек в отдельности - личность, в толпе же все хорошие и плохие качества нивелируются и индивидуум поддается общему настроению.
Инженерные войска. Наконец, после недельного ожидания, приехали 'покупатели'. Меня записали в Вятское инженерное училище, находящееся в семидесяти километрах от г. Хабаровска. Поначалу прошли отчаянные слухи, что нас везут в стройбат. Однако сопровождающий офицер доходчиво объяснил, что инженерные войска - это не стройбат. Но все это оказалось софистикой. По дальнейшему опыту мы узнали, что вся армия, кроме частей боевой готовности, является стройбатом. Военным транспортным самолетом нас перебросили в Благовещенск, а оттуда поездом до Хабаровска. Этап обмундирования мы прошли в г. Якутске, что, на мой взгляд, оказалось ошибкой. Пока мы доехали до места назначения, многих уже успели ободрать как липку на многочисленных перевалочных пунктах. Самым ценным в нашем новеньком обмундировании считались сапоги, как самая изнашивающаяся матчасть. В результате многие, по прибытии в часть выглядели как отслужившие не один год в своих засаленных 'х/б' и стертых сапогах, которые носили несколько поколений военнослужащих. Нашим 'дедам' в принципе достались объедки былого пиршества, но этого им хватило. В этом 'специфика учебки'.
Специфика военного училища. Первое отличие 'учебки' от войск - это дикая, непередаваемая смесь 'уставщины' и 'дедовщины'. Причем 'дедовщины' самого непробиваемого свойства - 'сержантовщины'. Дело в том, что после прохождения учебного процесса длиной в шесть месяцев, курсанты отправляются в войска, а на их место нагоняют новых 'духов'. Остается только постоянный состав учебных рот - сержанты. По три сержанта на взвод. Вот они и являются старослужащими. Если в войсках рядовой-дух еще может безнаказанно (в теории) ударить рядового-дедушку, то тут поднять руку на сержанта означает нападение на своего непосредственного командира при исполнении обязанностей, со всеми вытекающими последствиями. Еще одна специфика 'учебки' - массовость. Каждые полгода прибывают и убывают полторы тысячи человек. Этакий человеческий муравейник. Роты по сто двадцать и взводы по тридцать человек. Скученность, духота, двухъярусные койки насколько хватает глаз, конвейерное питание. Имеются также и плюсы, но о них позднее.
Рота молодого пополнения. Что я помню с этого периода времени? Да ничего существенного. Многочасовое сидение на табуретках в ряд, затылок в затылок, и слушанье нудных лекций из устава, прерываемое строевой подготовкой по плацу. Через две недели нас раскидали по ротам. По идее мы должны были за это время акклиматизироваться к условиям армейской жизни, но этого не произошло. Ибо рота молодого пополнения в корне отличается от учебной.
Неуставные взаимоотношения. Третья учебная рота встретила веселыми сержантами, которые растащили нас по взводам. Я угодил в четвертый, готовящий механиков-водителей ИРМ (инженерной разведывательной машины). Пока мы не приняли присягу, сержанты нас не особо допекали. Но от этого легче не стало. Потому что в силу вступил основной закон армии - человек человеку волк. Среди людей всегда найдутся те, кто хочет поправить свое положение за счет других. В этом нет ничего удивительного - вся наша социальная система основана на насилии. Даже пословица такая есть: 'Наглость - второе счастье'. И вот из нашей курсантской массы стали появляться звероподобные личности, 'перцы', не гнушающиеся давить более слабых в моральном и физическом плане. Сержанты не только не пресекали подобные явления, но и подвели под эту базу стройную систему. 'Дедушка' выбирает себе одного 'перца' и берет под свою 'крышу', давая ему в руки карт-бланш на любые действия. Взамен тот обязуется устроить жизнь 'дедушки' в материальном плане, 'рожая' ему деньги и 'балабас'. А дальше начинаются зверства.
Зверства. Те несколько недель, которые остались до момента принятия присяги, показались нам месяцами. В туалет было практически невозможно попасть - 'перцы' там постоянно кого-то били. К этому, как ни странно, привыкаешь быстро. Даже если это тебя лупцуют. Как мы потом шутили: 'Битиё определяет сознание'. Фактически мордобой в конце службы утрачивает свою карательную функцию - его просто перестают бояться. Сами сержанты редко принимали участие в экзекуциях, и только исключительно в воспитательных целях. При этом они стараются не бить. А если рукоприкладствуют, то без следов (все-таки утренние телесные осмотры еще никто не отменял, а там за каждый синяк спросят). Для этого разработаны специальные болевые приемы. Например - 'спустить шину' или поставить 'колобаху'. Но это если ваши проступки незначительны. Ведь в распоряжении сержанта есть более страшная пытка - уставная 'вкачка', которой не брезгуют и офицеры. В принципе безобидный набор физкультурных упражнений, нередко в противогазе и с вещмешком набитым песком. Казалось бы, чего страшного? Побегал, попрыгал, отжался, присел, постоял на полусогнутых ногах. Однако всю суть этого метода понимаешь, когда количество приседаний переваливает за пятьсот (мой личный рекорд восемьсот). Тут главное довести курсанта до полуобморочного состояния. После этого побоев можно ждать как избавления.
Финт ушами. Подавив всю возможную и невозможную оппозицию, 'перцы' начали изгаляться, наслаждаясь своей властью над быдлом. Появились 'человек-оркестр', 'трансформеры', 'золотые духи' - кому как повезло. Попутно начал складываться штат 'домохозяек', которые должны были обслуживать 'перцев' и 'дедушек'. Сия участь не миновала и меня. Ко мне подошел зверообразный детина по кличке 'Шрек' (кстати, сходство с одноименным персонажем было разительное), двухметрового роста и лицом, не обезображенным интеллектом, с 'предложением' подшивать воротничок 'дедушке'. Он упирал на то, что это якобы большая честь. Я уже на примере других знал, чем заканчивается подобная уступка - если один раз дать слабину, то потом не слезут. Решительно отказавшись...очнулся в туалете, после контрольного удара табуреткой по голове. Времени дали подумать до завтра, намекнув, что бить будут, пока не соглашусь. Настало время тяжелых раздумий. Сразу надо оговориться - не верьте бравурным рассказам а-ля 'меня били две недели, но я был непреклонен'. Это сказки. Максимум пять дней - и вас сломают. Либо вы полезете в петлю. Для 'перцев' это принципиальный вопрос - сержанты решают дальнейшую их 'профпригодность' к управлению человеческим стадом, и вполне могут разжаловать претендента до 'духа обыкновенного, классического'. Поэтому единственный шанс избежать 'армейского дна' - это шевелить мозгами. Благо в экстремальных ситуациях у меня с этим порядок. Интересен был опыт лиц нерусской национальности. Они просто делали вид, что ничего не понимают по-русски, включая 'бронеколпак'. В общем - каждый выкручивался как мог, в силу своего ума и способностей. На следующий день, когда заместитель командира по воспитательной работе, капитан Ионов выкрикнул добровольцев рисовать стенгазету - я был в первом числе. И хотя рисовать особо не умел, напряг все свои способности и сотворил мегашедевр. При этом сознательно растянул работу на три дня. Суть любой системы - взаимозаменяемость деталей. Запертый в канцелярии (для сосредоточения над работой), я с болезненно-злорадной улыбкой слышал, по выкрикам дневального, как меня искали. День искали. Два искали. На третьи сутки нашли. Но уже не меня. Его звали Антон Галузин (вот ведь, до сих пор помню) и хватило всего несколько дней, чтобы сделать из него 'черта', 'робокопа'. Я не раз встречал его потом в ходе службы - забитое и испуганное существо в грязном 'х/б', постоянно ждущее от своих хозяев 'волшебного пиндюля' для ускорения. Стыдно ли мне было смотреть ему в глаза? Возможно. Но тут как на войне - или он, или ты. Так что в плюсы армии можно занести то, что она отучила меня от излишнего человеколюбия и привила здоровый эгоизм. По жизни пригодилось.
My way. Решив ковать железо, пока горячо, ваш покорный слуга начал срочно подыскивать себе стабильное место в системе. Пока шла работа над стенгазетой, я познакомился в канцелярии с единственным на тот момент ротным писарем Владимиром Сараевым. И, особо не мудрствуя, предложил себя в напарники. Утверждение в должности состоялось быстро - бумажной волокиты хватало на десятерых, а 'шакалы' не особенно любили утруждать себя работой. Замкомвзвода, сержант Давлятшин, увидев меня в канцелярии, одобрительно хлопнул по плечу: 'Шаришь, канистра! Хороший писарь для сержанта не менее важен, чем 'перец'. Так что старайся - партия тебя не забудет'.
Так что первый месяц в армии самый важный для дальнейшей службы. Кем ты себя покажешь - тем и будешь.
Присяга. И вот, наконец, торжественный день присяги. Что я запомнил из этого дня? Жуткий холод, обледеневшие варежки, примерзшие к автомату. Нетерпеливые лица офицеров, стремящихся завершить побыстрее эту нудную, но обязательную церемонию. И все? Ах, да - после присяги нам всем выдали по яблоку. В армии быстро учишься ценить маленькие радости жизни. И вот сидим с Вовчиком в канцелярии, хрустим одним яблоком на двоих (второе не удалось вовремя спрятать от вездесущих сержантов), а впереди еще целый год. Целый год серых, беспросветных, похожих друг на друга дней, одни и те же опостылевшие морды... Счет пошел даже не на дни, а на часы. Откровенно говоря, хотелось завыть.
Житие святых: еда. И вот началась наша непрезентабельная курсантская жизнь. Первое ощущение: жуткий голод. В армейской терминологии это называется 'нехват' - самое точное название для этого явления. Практически мы испытывали каждодневный голод, несмотря на трехразовое питание. Этому есть много объяснений, но я предпочитаю версию психологического свойства. Во-первых - многие на гражданке привыкли не ограничивать себя в еде, а тут разработанные неизвестными умными дядями порции: 'Сто грамм того, сто грамм этого'. Во-вторых - качество подаваемой пищи, которое в конвейерных условиях очень страдает. Сносно кормят только по выходным, когда варят каши, иногда даже с тушенкой. В остальное время курсантов 'радует' сложно передаваемая смесь кислой капусты с чем-то. Коротко эту бурду называют 'бикус'. Отсюда, единственным источником пищи для солдат может служить только хлеб. 'Хлеб всему голова!' - смысл этой пословицы понимаешь только в армии. Даже занимая очередь к столам, многие 'математики' умудрялись высчитывать свое место так, чтобы оказаться напротив хлеба и урвать побольше. В-третьих - посадите за стол десять голодных парней и подождите когда они все честно и поровну разделят. Ждать можно вечно, по крайней мере, я подобных казусов не наблюдал. Поэтому общую ситуацию за столом можно определить как непрерывную драку. А в любом переделе всегда найдутся те, кого обделили. Более цивилизовано курсанты ведут себя, когда за их столом оказывается сержант. Ибо младший командный состав не любит суеты и колготы. Вполне может прозвучать окрик: 'Вы чё, перхоть - хлеб поделить не можете? Отставить прием пищи! Я сказал ОТСТАВИТЬ!!!'. Но сидеть с сержантом (или 'перцем') - это стопроцентное изъятие из рациона таких деликатесов, как булочки и масло. И вот все эти факторы, совокупно с 'космическими завтраками', в итоге вызывают ощущение 'утраченных калорий', что приводит к психологическому голоду. Вместе с тем все курсанты в это время активно набирают в весе. Даже бывшие дистрофики округляются. Став сержантом, я с удивлением обнаружил, что с исчезновением ажиотажа вокруг еды исчез и 'нехват'. И мне стало хватать одной кружки чая с двумя ломтями хлеба. Вообще на тему армейского питания можно писать вечно. Поэтому напоследок дам общее описание столовой, уподобившись Данте: длинные ряды столов; влажная духота что зимой, что летом; полчища мух, периодически пикирующие в тарелки и чай (у нас их просто выбрасывали и продолжали прием пищи); бледные лица кухонного наряда, рыгающих от переедания пищевыми отбросами и стремящихся успеть накормить без малого тысячу человек; постоянное избиение особо проворных курсантов, которые пытались стащить лишнюю булочку или кусок хлеба с соседнего стола, принадлежащего другой роте и регулярные крики: 'Эй, если до меня хлеб не дойдет, то чая вы не увидите!'...
Житие святых: сон. Сразу готовьтесь, что первые полгода спать придется мало. Особенно если попадете в мясорубку нарядов. Но и без этого 'дедушки' не дадут вам соскучиться - они то высыпаются днем. Команда: 'Рота - подъем!' после отбоя будет звучать через день первые пару месяцев. А дальше общая 'вкачка', по поводу или без. Если провинности роты большие, то 'вкачивают' всех. Даже писарей и каптера, которым после этого еще ночь работать. Но такое бывает редко. Поэтому солдат наверстывает упущенное, когда придется: на политзанятиях, во время учебного процесса, в нарядах... Умудряются спать даже шагая в строю.
Житие святых: общение. Когда ты заперт в тесном пространстве со ста тридцатью курсантами (не считая сержантов и 'шакалов'), то какой бы ты не был нелюдимый, общаться все равно придется. Правда темы общения страдают однообразием и вытекают из предыдущих абзацев - как бы хорошо поесть и поспать. Плюс сюда добавляется сентиментальное нытье об утерянной гражданской жизни. Чем-то напоминает фразы из Масяни: 'А я в советские времена - о-о-о-о... А я то в советские времена - у-у-у-у...'. Вместе с тем на службе ты находишь настоящих Друзей. Именно так - с большой буквы. Видимо экстремальная ситуация (а армия - это и есть сплошной экстрим) сразу отсеивает просто знакомых от настоящих Друзей. 'Друг познается в беде' - эта пословица тоже применима к армейскому бытию. Так что это очередной плюс от службы. Теперь я могу поехать в Биробиджан, Раздольное, Новосибирск, Нерюнгри - и везде меня встретят как Друга, с которым прошли через многое. Единственный недостаток - за время службы так узнаешь человека, что говорить с ним потом просто не о чем. Практически полное единение сознания. Мы потом так и говорили: 'Давай посидим, помолчим в присутствии друг друга...'.
Невыносимость бытия. Оно действительно невыносимо, армейское бытие. Все что написано ранее про избиения, голод и недосып - это все пустяк, в сравнении с его величеством Однообразием. Когда весь день, начиная от 'Рота - подъем!' до 'Рота - отбой!', расписан мо мелочам. Имя этому ужасу - распорядок дня. Первые несколько месяцев просто на стенку лезть охота. Многие не выдерживают и ломаются. Дезертируют, вешаются, стреляются или косят под 'дурку'. Все что угодно, лишь бы выскочить из этой череды серых, невообразимо скучных дней. Впервые в жизни я полюбил неопределенность, предпочтя ее вместо будущего, разбитого по квадратикам. Единственное что могу посоветовать - нагрузить себя работой по самые уши, не оставляя места всяким нехорошим мыслям. Но есть вещь пострашнее армии. Правильно, вы угадали - это армия в квадрате...ну, или в кубе. Дисциплинарный батальон.
'Дизель'. В самом начале службы нам показали демонстрационный фильм. Впечатлило. Но больше всего нас испугал пришедший оттуда сержант. Он был жутко добрый и вел себя очень тихо. Притом, что раньше данный индивидуум прославился на всю 'учебку' своими зверствами. Так что на 'дизель' никто не хотел.
Побег в никуда. Сразу оговорюсь - бегать в 'СОЧи' не для умных людей. Ибо не было такого случая, чтобы не нашли. Рано или поздно найдут, дадут по мозгам и вернут дослуживать. Не было такого, чтобы не находили. Одного правда пять лет искали, но потом все равно нашли. В тайге. Повесился на ремне. Определили его только по бушлату, до такой степени он разложился. До сих пор помню эту фотографию, которую нам показывали в профилактических целях. Отношение к подобным 'лягушкам путешественницам' всегда презрительно-брезгливое. Офицеры не любят их за доставленные неприятности и нагоняй по службе, а солдаты за слабохарактерность и негласное нарушение корпоративной солидарности. Один 'чудак-человек' простоял три дня возле тумбочки дневального с табличкой 'Я - дезертир'. Ему не давали пить, есть, справлять нужду, а после ухода офицеров еще и били. Умные же люди действуют по-другому. Но их также не любят и называют 'косарями'.
Симулянты. Делается это просто - наносят себе травмы, несовместимые со службой, или стараются изобразить 'суицид'. Таких списывают по статье 'психическое расстройство'. Единственное 'но' - с подобной статьей на 'гражданке' нечего делать. Какой идиот возьмет к себе на работу психа? При этом все 'косари' оправдывают свои действия плохими вестями из дома, или синдромом 'девушка бросила'. К тому же не все попытки членовредительства заканчиваются удачно. Один наглотался хлорки, чтобы организовать себе язву, но переборщил и сжег себе желудок подчистую. Второй, стоя в карауле (туда, кстати, отбирают психически устойчивых), выстрелил себе в ногу из АК-74. Он видимо не знал, что пули у этой модели автомата со смещенным центром тяжести. В результате она навернула спираль по ноге, превращая ее в фарш, прошила кишки и, пробив диафрагму, застряла в легком. Когда мы прибежали, он уже агонизировал. Так что думайте, перед тем как совершать подобные глупости.
Писарь как мироощущение. Вопреки распространенному мнению быть писарем нелегко. Особенно в 'учебке'. Через тебя за день проходят тонны макулатуры: конспекты, бесчисленные ведомости, ротная документация и т.д. и т.п. Так что спать приходилось всего три часа в сутки. Правда, иногда сердобольные офицеры давали отоспаться днем, но это редко. Поэтому наши штаты потихоньку расширились. Часть работы, в частности конспекты для сержантов, отдали новичкам. Один я уперся и продолжал тянуть свою лямку (т.е. вел и взводную и ротную документацию). Во-первых, я четко уяснил один закон - будь полезен всем. Ведешь ротную документацию - 'шакалы' благосклонно смотрят, а взводную документацию - сержанты не трогают. Во-вторых, данная позиция не противоречит моей теории о загруженности работой. Время летит быстро, да и о 'смысле жизни' меньше думаешь. Когда же я поднял на свои плечи еще и ротное расписание (сверхсложный документ, который должен писать командир роты), то мое положение вообще упрочнилось дальше некуда. Теперь вместо полупрезрительных кличек 'Философ' и 'Бронеколпак' меня начали называть 'Сверхписарь' или 'Гигамозг'. Ко мне начала выстраиваться очередь, расписанная по дням и неделям. Потому что знали: 'Давыд не подведет и сделает все на уровне мировых стандартов'. Так что первые месяцы я работал на 'марку', а потом уже она начала работать на меня. Я сразу обзавелся полезными связями и поднялся практически до уровня 'перца', ни кого при этом не втаптывая в грязь и не унижая. Позже это сослужило мне добрую службу. Но у славы есть и обратная сторона - о тебе становится известно там, где не надо. Так что я не удивился, когда пришел вызов из штаба полка.
Тяжелый выбор. Штаб встретил меня предельной концентрацией 'шакалов' и офицеров на квадратный метр. Для моего сознания, уже отштампованного армией, это было большим испытанием. Повсюду сновали полковники и подполковники, не обращающие внимания на мои неловкие попытки отдать им честь. Вызвавший меня майор Конев, начальник строевого отдела, определенно относился к числу офицеров, а не 'шакалов'. Он не стал долго мудрить и прямо сказал, что ему нужен высокообразованный человек, чтобы вести документацию. Майор еще много чего говорил, но я его не слушал. У него в кабинете стоял компьютер. Он был древний как мир, но это был компьютер. Человеку, не прошедшего военной службы, этого не понять. Все равно, что луч света в темном царстве. Поэтому я знал, что соглашусь, независимо от условий. А ситуация была не ахти какая. Есть такая пословица: 'За двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь'. Я ее частично опровергнул, ведя одновременно ротную и взводную документацию. А если зайцев три? Уйду с должности ротного писаря - моментально лишусь своего положения в батальоне, откажусь от работы в штабе - после учебного периода будущее становится неопределенным. Соломону такие дилеммы и не снились! Поэтому я решил не отказываться ни от того, ни от другого. Настали поистине кошмарные времена, когда суток стало банально не хватать.
Наряды. Ни для кого не секрет, что армия у нас подсобное хозяйство, которое постоянно требует работников для содержания. Но и сами наряды делятся на 'блатные' и не очень. Важно знать, куда стоит идти, а куда лучше не соваться. Конечно, везде есть своя специфика, поэтому я приведу только пример нашей 'учебки'. Самый непопулярный наряд - это идти дневальным по роте, у нас даже бытовала присказка: 'Как наряд по роте - хрен кого найдете, как в столовую наряд - добровольцев целый ряд'. Туда попадают в основном 'робокопы', задача которых мыть, скоблить, стирать, подшивать. А если нет 'косяпоров', то еще и драить сортиры. Курсант, который был замечен в этом неблагородном деле, перестает быть человеком в прямом смысле этого слова. Самыми 'кошерными' нарядами считаются заступление в караул, или патруль по военному городку - сюда идут в основном 'перцы'. Остальные работы тоже жестко градуированы. Неплохими считаются дежурства на КПП, в штабе, кухонный наряд.
Дневалить же в 'чайной' оказалось не так выгодно, как казалось некоторым простакам. 'Дедушки' выдавали им объемные пакеты, с наказом наполнить их всяким вкусным 'балабасом', иначе им будет больно и стыдно за бессмысленно прожитые часы. Естественно наполнить их так никогда и не удалось.
Отдельные направления оккупируют национальные группировки - так в смену на котельную ходили одни якуты, других и близко не подпуская. И вообще в армии быстро расстаешься со слюнявым интернационализмом, если он есть, конечно.
Пестрое одеяло. Только на службе понимаешь всю многонациональность России. Но это открытие отнюдь не радостное. Особенно если вы считаете себя русским. Потому что русские - это пассивная полуаморфная масса, в отличие от тувинцев, дагестанцев и прочих узконациональных группировок. Если одного будут бить, то другие даже не подойдут поинтересоваться: 'Если бьют - значит, есть за что'. Но попробуйте тронуть того же тувинца, как сразу налетит толпа его галдящих собратьев и мало не покажется. В столовой та же история - один стол обязательно собирал всех тувинцев нашей роты, и попасть к ним было верхом трагедии. У нас это называлось: 'Угодить в республику Тыва'. Захватив все стратегические точки за столом, они попросту лишают вас еды, игнорируя возмущенные крики своими непроницаемыми азиатскими лицами. Да многие из них и по-русски говорить не умели, плюс большая разница в менталитете. Например, у этой национальности напрочь отсутствовали элементарные понятия о частной собственности - они могут походя вынуть сигарету, без всякого разрешения, у курящего прямо изо рта, не считая это порицательным. То же относилось и к тумбочкам. Еще по 'учебке' ходила поговорка: 'Тряхни тувинца - и из него обязательно выпадет заточка'. Это была просто мания какая-то - они делали заточки из всего подряд и периодически пускали их в ход. Дикий народ. Но все же они были лучше, чем 'даги'. Слава богу, в нашей роте их было очень мало - но и тех хватало с лихвой. Никогда и нигде я не видел большей жестокости, чем у этих 'горных орлов'. Даже после того, как их 'утрамбовывали' сержанты, макая головой в толчок, они все равно оставались 'перцами'. Так как это был их мир - мир первобытных законов, где прав тот, кто сильнее.
Зарядка. Зимой утренней гимнастики не было, но когда установилась приемлемая погода (минус десять по Цельсию) началось каждодневное истязание. Правда тут все зависело от настроения сержантов - если они были злые, то нас 'вкачивали' по полной программе, с бегом на два километра и 'гусиным' шагом. Но обычно их разбирала лень, и рота сворачивала с трассы в лес, где курила и справляла естественные потребности все время, отведенное на зарядку.
Учебный процесс. Собственно занятия в нашем инженерном училище по большей части являлись профанацией. Теоретическая подготовка сводилась либо к тупому сидению в классах, либо всех бросали на хозяйственные работы. Писари вообще не вылезали из канцелярии, но вместе с тем у нас были самые лучшие знания среди курсантов. Ведь мы собственноручно писали конспекты всех занятий и даже ставили липовые отметки на несуществующие уроки в учебных журналах. Поэтому когда приезжала комиссия, писарей сразу кидали в первые ряды отвечающих, ибо только они знали, чем отличается бортовой фрикцион от ПКТ. Более менее ситуация выправилась когда начались вождения. Но и здесь находилось место очковтирательству. Ушлые прапорщики с канистрами сливали топливо из машин, так что вместо положенного часа курсант практиковался только пятнадцать минут в день. Но на полигоне все равно было интереснее чем в казарме.
Раз в месяц нас также водили на стрельбище, где на одного человека отводилось тридцать патронов из АК-74. Опять-таки по документам. На деле же в рожке оставляли всего пятнадцать патронов. Образовавшиеся излишки офицеры использовали в шумном пиротехническом шоу, с использованием РПК и подствольных гранат. Но никто не жаловался, потому как в других частях и такого не было. Даже я со своей близорукостью умудрялся сдавать зачет на четверку, хотя отношу это на скорее на высокие тактико-технические свойства автомата, из которого затруднительно промахнуться. Но вскоре интерес к стрельбе поутих, так как стрельбище находилось в пяти километрах от 'учебки' и расстояние приходилось преодолевать в полной боевой выкладке бегом.
Строевой отдел. Сначала в штаб вызывали редко, но метко. Однако вскоре учебный процесс начал подходить к концу. И начался самый активный период в жизни строевого отдела - составлялись километровые списки убывающих в войска и прибывающего молодого пополнения. Как я пережил этот месяц, сам не помню. Но именно в этот момент мой авторитет в курсантской среде взлетел до невиданных высот, так как я стал локальным божеством, от которого зависела их дальнейшая судьба. Ко мне выстраивались делегации с дарами, прямо как ветхозаветные волхвы. Ибо все хотели служить поближе к дому, и Давыд мог устроить это. Правда, не всегда получалось - в Новосибирск уходила команда из пятнадцати человек, а претендентов было пятьдесят. Настал печальный момент расставанья с друзьями, убывающими в войска. Всегда оживленный муравейник казармы опустел. Оставшиеся немногочисленные старослужащие бродили по помещениям и тоскливо напевали: 'Скоро лето, скоро мухи - скоро к нам приедут духи'. В канцелярии осталось всего двое писарей - я и Димон Груздев, которого по причине несения караула решили оставить сержантом.
Быть или не быть? Целая мелодрама разыгралась при наборе нового сержантского состава, взамен дембельнувшихся 'дедушек'. Как ни странно, младшим командным составом становиться никто не хотел. Слишком уж большие расценки были. Новоиспеченному младшему сержанту требовалось положить в закрома новых 'дедушек' примерно семь тысяч рублей - сумма по армейским меркам астрономическая. От этого 'кандидаты' разбегались как тараканы. Один сбежал в 'СОЧи', другой изобразил 'дурку' и комиссовался. В итоге сержантов набрали среди бывших 'перцев', или людей с повышенной стойкостью психики. К последним относился Димон, которого били каждый вечер, за то, что он не мог 'родить' нужную сумму. Меня вся эта возня не касалась. Да я и не стремился к лычкам, готовясь к дальнейшей службе в строевом отделе. Но тут судьба преподнесла мне неожиданный сюрприз.
Момент истины.
Случилось все на очередном строевом смотре, когда начали в торжественной обстановке присваивать новые воинские звания 'отличникам боевой и политической'. Я как обычно стоял в третьем ряду и откровенно скучал. 'Рядовой Давыдов! Выйти из строя!' - эта команда застала меня врасплох. На негнущихся ногах я подбежал к седоусому полковнику, командиру части. И он вручил мне погоны младшего сержанта, пожав руку: 'Поздравляю!'. 'Служу Отечеству!' - хрипло каркнул я и вернулся в строй, сжимая потной рукой капральские знаки различия. По голове как кувалдой ударили. Гораздо позже я узнал, что насчет присвоения мне звания подсуетился майор Конев, желавший оставить меня помощником в строевом отделе. Он даже предлагал мне службу по контракту, но я отказался. А в тот момент мне было и радостно и тревожно одновременно. Именно этот кульминационный миг я запомнил больше всего из всей череды серых армейских дней. Вечером пришлось разориться и 'проставиться' за лычки, накупив пива и 'балабас'. Начинался новый период моей службы...
Армейская лафа. Начался самый лучший период моей службы. После казарменной муштры и бесконечных строевых смотров тишина штабных кабинетов казалась раем. Лычки сержанта давали неограниченную свободу передвижения по части и вне ее. К тому же я был выписан с третьей роты и переведен в 'роту-призрак', что также увеличило степень моей свободы. После окончания рабочего дня мне полагалось идти спать в батальон, но я до такой степени не хотел лишний раз видеть 'инопланетные' морды моих сослуживцев, что следовал примеру остальных штабных срочников и ночевал прямо в кабинете. Когда же устраивались тотальные проверки всего и вся, то наша братия дружно спускалась в подвальные помещения, где предавалась 'гасеву'. И вообще бомбоубежище было еще одним горизонтом нашей свободы.
Дети подземелья. Как оказалось, под штабом находилась развитая сеть подвалов и коммуникаций, в которых с непривычки можно было легко заплутать. Поэтому 'шакалы' редко заглядывали сюда. Также там жили самые отшельники в армейской среде - коммутаторщики и ТСОшники, которые не выбирались оттуда зачастую годами. Им даже еду туда приносили. Вылазки этих 'подземных чудищ' на божий свет происходило крайне редко и по великим праздникам. Именно к ним мы ходили чаевничать в свободное от работы время, попутно рассказывая обо всем, что происходит на поверхности.
Традиции. От них никуда не деться. Вместе с лычками на наши плечи легла 'рожаловка-капраловка'. Правда, условия, которые нам поставили штабные 'дедушки', были божескими в отличие от батальонных реалий. Требовалось всего лишь каждый день поставлять им на обед пачку майонеза. Дешево и сердито. Тем более что теперь мы сами получали свою мизерную (но такую необходимую) зарплату и она не уходила в широкие карманы сержантов и 'шакалов'. Фактически можно было зажить на широкую ногу, чем мы и занялись.
Низвержение с Олимпа. Как известно, легкая жизнь расслабляет людей. В моем случае это выразилось потерей бдительности и элементарной осторожности. Все чаще я начал попадать в различные неприятные ситуации и разборки, которых раньше избегал за версту. Лычки тоже сослужили плохую службу - появился элемент безнаказанности и 'блата'. В итоге все пришло к закономерному финалу. Катастрофа разразилась через месяц моего небожительства. Этому поспособствовало приобретение строевым отделом нового компьютера. Стоит упомянуть, что смерть старого была на моей совести. Как водится, кабинет после отбоя начал превращался в проходной двор - 'дедушки' и просто знакомые всех мастей ломились туда скрасить свои серые будни и поиграть на компьютере. Мой запасной ключ пошел по рукам. Ни к чему доброму это привести не могло. В один прекрасный день, некая 'прошареная' личность, так и оставшаяся неизвестной, свинтила с компьютера жесткий диск. На армейском диалекте это звучит так: 'Тихо стибрил и ушел - называется нашел'. Или вот еще мудрость: 'В армии можно все - главное не попадаться'. Началось падение. У меня изъяли ключи и отлучили от штаба. Майор Конев как раз был в отпуске и ничем помочь не мог. Но я был бы не я, если не приготовил себе заранее клок соломы, чтобы смягчить удар.
На исходные позиции. Все это время я не порывал отношений с третьей учебной ротой. Периодически в строевой отдел приходили сержанты отпечатывать документацию и на халяву затариваться чистой бумагой. Побродив в прострации с неделю, я направил свои стопы в батальон. В третьей роте как раз образовался дефицит сержантов (двух 'дедушек' за периодические избиения курсантов разжаловали в рядовые и отправили в войска) и меня без всяких промедлений поставили командиром отделения. Особенно обрадовался 'ротный' - с тех пор как я ушел, никто так и не смог без 'косяков' написать расписание. И вот я снова в родной канцелярии и на меня с испугом смотрят писари нового призыва, уже забитые уставом. Причудливы узоры судьбы!
Тяжесть лычек. Только став командиром отделения, я понял тот груз ответственности, который лег на мои плечи. Ко мне пришло понятие, что армия, оказывается, держится на сержантах, ибо офицеры в основе своей простые наблюдатели. Тридцать 'духов' оказались в полном моем распоряжении. И я отвечал за них головой. Если они 'косячили', то 'дрозда' от шакалов получал я. С другой стороны мне в руки был вложен неограниченный инструмент подавления и репрессий. Вот только я не спешил его применять. Проще говоря - у меня самого еще сержантский рев в ушах не утих, да и не хотелось им уподобляться. Однако пришлось. Вот еще одна мудрость, познанная мной на службе: 'Либерализм погубит армию'. Для начала я отменил для курсантов дурацкий обычай подрываться при входе младшего командного состава в помещение. Потом ввел неофициальное обращение по имени, вместо: 'Разрешите обратиться, товарищ сержант!'. Как оказалось, этого делать было нельзя.
Цепной пес. Почувствовав слабину, 'духи' поймали 'расслабон'. В отношениях ко мне появились запанибратские нотки, а приказы начали игнорироваться и саботироваться. Мой сержантский статус скатился к нулю. Несмотря на спокойный характер, я начал накаляться. В итоге сорвался и угостил табуреткой особо распоясавшихся 'перцев'. Потом загнал роту в умывальник и показательно 'вкачал'. На обеде устроил 'космический' прием пищи, а после погнал всех на плац и посвятил три часа отработке строевых приемов. 'Раз! Раз! Раз-два-три! Равнение в шеренгах! Нога поднимается на пятнадцать-двадцать сантиметров! Выше ногу! Четче шаг!' - я орал, пока не охрип. Массовое истязание прекратилось только тогда, когда в их глазах снова поселился страх. Я уяснил для себя раз и навсегда, что армия - в первую очередь инструмент подавления личности. Из солдата надо сделать мало рассуждающее 'тело', хорошо смазанную шестеренку в механизме агрессии. Это и есть основная задача церберов-сержантов.
Система. После этого я уже другими глазами взглянул на армейские зверства. Можно сказать, что они приобрели в моих глазах элемент повседневной необходимости. Этакая корпоративная солидарность младшего командного состава. Если система существует, значит это кому-нибудь надо. Но к некоторым проявлениям 'подавления' я так и не смог привыкнуть. Однажды, зайдя ночью в умывальник, увидел картину маслом - двое 'дагов' ставили в характерную позу тщедушного курсантика. 'Три секунды - и я вас здесь не наблюдаю! Отсчет пошел'. Паренек сразу же вырвался и убежал. 'Даги' же, держа 'масть', вразвалочку пошли к выходу, застегивая ширинки и недовольно ворча. Я знал, что рано или поздно они добьются своего. Но я ни к кому не испытывал жалости. Мне было просто противно. Совсем зачерствел.
Деревянный дед. И время полетело, как жар-птица. Каждый день проходил под знаком 'озадаченности' - то со стороны 'дедушек', то со стороны 'шакалов'. Но вскоре я послал 'дембелей' куда подальше, заявив, что сам без пяти минут гражданский человек. Они погавкали немного, но отстали со своей 'рожаловкой', повесив на 'деревянного деда' свои должностные обязанности. В том числе и организацию вождения. И вот тут я нагнал то, что недобрал курсантом - количество наезженных моточасов превысило все допустимые пределы, пришлось даже завести вторую книжку. По ночам мне снились бесконечные ряды ГСП, ПТС, ГМЗ, ИРМ и прочей гусеничной техники, сменяясь дежурством по роте. С уверенностью могу сказать, что сержантский состав является самой боеспособной частью российской армии. А впереди замаячил призрак свободы.
'На границе тучи ходят хмуро'. Случилось это в начале ноября, когда до 'дембеля' осталось две недели. Учебную часть подняли по тревоге. Я тогда был в антитеррористической группе быстрого реагирования и нас взяли на броню дежурной ИРМ. Поначалу все шло по сценарию 'учебной тревоги'. Но когда нам выдали боевые патроны и ИРМка, взметывая гусеницами снег, двинулась в сторону пограничного Амура, предположения сменились с безмятежных на апокалипсические. Видимо не только у меня в голове мелькнула мысль - война! Хотя некоторые даже обрадовались этому ЧП, прорвавшему серую размеренную пелену армейского бытия. Сообщения поступали к нам дозировано, но вскоре общая картина стала ясной. 'Сквозеры'! На этот раз они шли с нашей стороны в сторону Китая, но напоролись на погранотряд. Завязалась перестрелка. Нас же кинули наперерез отступающим контрабандистам. Я глядел на побелевшее от напряжения лицо сержанта Амелина. В бытность мою курсантом, он всегда доводил нас до полного изнеможения тактической подготовкой, с постоянной фразой на устах: 'Вот начнется война - я первый вас пристрелю!'. 'Ну что, Илья? Когда мочить станешь?' - я с улыбкой передернул затвор автомата. А в ответ трехэтажные маты. Но гоняли нас не зря. Соскочив в сугроб, я повел свое отделение на береговое возвышение. Амур только-только встал, еще исходя паром, и было маловероятно что 'сквозеры' пройдут здесь. Вдалеке гремели выстрелы, гулко раскатываясь эхом по таежному лесу. Лежать на промерзшей земле было не очень удобно, снег набился в сапоги, и вскоре единственным желанием было вернуться назад, в теплое помещение роты. Потому появление черных фигурок на льду было встречено с оживлением. Приказ был открывать стрельбу на поражение. 'Отделение! Одиночными - огонь!' - прокричал я и приник к прицелу АК-74, поймав на мушку один из бегущих человеческих силуэтов. А дальше было как в тире. Щелкающие одиночные прерывались взлаиванием Амелинского РПК. Фигурки бежали, падали и огрызались в нашу сторону пунктирами трассеров. Все окончилось так быстро, что никто даже не успел испугаться. Только на льду осталось пять неподвижных черных точек. Поэтому, когда мне говорят что Китай наш стратегический партнер, я усмехаюсь. В политике те же отношения что и в армии - слабых жрут не оглядываясь. Поэтому Россия никогда не будет слабой. С такими то соседями.
Пора домой! После инцидента со 'сквозерами', курсанты, принимавшие участие в отражении 'набега', получили двухнедельный отпуск домой. Я им завидовал по-черному. Мне же присвоили бесполезное внеочередное звание старшего сержанта. Вертя в руках новенькие погоны, я размышлял: 'Вот вам и цена человеческой жизни. Лучше бы на две недели раньше домой отправили'. Лычки я себе цеплять не стал, решив остаться 'вечным капралом'. За что имел скандал от 'ротного'. Но мне уже было все равно. Я забил на службу, валялся на койке. Да и что они могли со мной сделать? Разжаловать до младшего сержанта? Гы-гы-гы! Да хоть до рядового. Наконец день, который я ждал целый год, настал. В последний раз я прошел по казарменному помещению, ставшему моей тюрьмой и жилищем. Прощаться с пафосом, как это сделал Давлятшин (выстроив роту и зачитав прощальную речь), я не стал. Просто обошел всех, кого знал и молча пожал руку. На выходе из третьей роты, я обернулся и махнул рукой дневальному. Курсант заорал во всю мощь своих легких, со слезами на глазах: 'Пора домой!!!'.
И я выбежал по длинному коридору в мир...
Список армейских терминов.
'Маяк' - распределительный пункт призывников.
'Балабас' ('хавчик') - еда.
'Спустить шину' - удар подкованным сапогом наносится в кость голени. Боль адская, как минимум полдня хромоты обеспечено. 'Колобаха' - курсант наклоняет голову, и удар кулаком наносится в основание шеи. При этом особые остряки орут:
'Придерживай глаза - а то вылетят!'.
'Человек-оркестр' - постоянно ходит за 'дедушкой' и исполняет песни на заказ без инструментов. Незнание каких либо мелодий карается.
'Трансформеры' - жуткое переплетение тел двух или трех курсантов, составляющих различные скульптурные композиции или агрегаты. Практикуются бои между удачными конструкциями 'псевдороботов'.
'Золотой дух' - обычно на его место заступает самый маленький по росту курсант, который играет роль 'скомороха' или 'юродивого' при 'дедушках'. При этом ему позволяется некоторая вольность поведения.
'Черт, робокоп' - наиболее распространенное обозначение опустившихся людей.
'Волшебный пиндюль' - пинок, отвешиваемый 'духу' перед выполнением задания для предельного ускорения. Первые полгода новобранцы только и делают, что бегают. Ходить шагом запрещено.
'Бикус' - тухлая капуста с гарниром.
'Космический завтрак' - на прием пищи отводится пять секунд. Что успел, то и съел. Если рота по прежнему 'косячит', то наказание могут повторить в виде 'Космических обедов и ужинов'
'Вкачка' - комплекс физических упражнений, пока мускулы не откажут.
'СОЧ' - самовольное оставление части. У нас бытовало выражение: 'Нету мочи - дернул в СОЧи!'. Дезертиров же называли 'курортниками'.
'Дизель' - дисциплинарный батальон.
'Гусиный шаг' - курсанты садятся на корточки и ковыляют так тысячу или две тысячи метров. После пятисот метров ноги деревенеют и отнимаются. Не выдержавших взваливают на спины остальным.
'Перец' - своеобразный 'положенец' из числа 'духов', волк среди овец.
'Рожать' - добывать ('копытить') деньги для 'дедушки'. На вопрос: 'Как это делается?', следует стандартный ответ: 'Берешь тазик с теплой водой, полотенце - и РОЖАЕШЬ!'
'Шакалы' - солдатское прозвище офицеров.
'Даги' - дагестанцы. Часто так называют всех выходцев с Кавказа.
'Рота-призрак' - несуществующее подразделение, функционирующее только на бумаге.
'Гаситься' - отлынивать от службы.
'Сквозеры' - вооруженные личности (обычно китайского происхождения), пытающиеся перейти границу с контрабандным товаром.