Женщина медленным, точно рассчитанным движением занесла мотыгу, потом с коротким, резким выдохом ударила по последнему комку, раскрошив его в мелкие кусочки. Придирчиво оглядев приствольный круг и убедившись, что он взрыхлен на совесть, она заковыляла к скамейке, чтобы передохнуть. Едкий соленый пот заливал глаза, а противная разламывающая боль в пояснице, не утихающая с самого утра, неумолимо напоминала о возрасте.
-Эйрис!
Служанка досадливо поморщилась, услышав оклик из открытого окна. До скамейки оставалась пара шагов, она уже предвкушала, как откинется на спинку, с наслаждением вытянув гудящие ноги. А теперь изволь идти на зов хозяйки.
И можно смело биться о заклад, что ей доведется услышать все тот же вопрос: не видна ли на дороге повозка священника.
Правда, для этого нужно иметь, что поставить в виде заклада... А все ее имущество, кроме той одежды, которая сейчас на ней - смена платья, пара старых залатанных ночных рубашек да запасные башмаки, которые она одевает только по праздничным дням, когда идет в церковь.
Впрочем, у хозяйки осталось немногим больше... Святые угодники, а ведь когда-то их имение процветало!
С кряхтением и тихой руганью - проклятая поясница сегодня особенно разболелась, - Эйрис отряхнула башмаки от пыли, и вошла в прихожую.
-Ну, долго тебя ждать, копуша?! - женский голос гневно завибрировал, чуть не сорвавшись на визг.
-А я, простите, давно уже не молоденькая, бежать не могу! - едко отозвалась служанка, переступая порог комнаты.
-Что?! Ах ты, дерзкая! Да я тебя...
Тощая, с ввалившимися щеками, седовласая дама в стареньком вылинявшем платье и кружевном чепце, сидевшая возле окна в скрипучем кресле-качалке, гневно сдвинула брови и наморщила узенький лобик. Видимо, она считала: ее вид достаточно грозен, чтобы вселить в служанку должный страх перед господской немилостью.
Эйрис, снисходительно хмыкнув, скрестила руки на груди.
-Зачем звали? Говорите быстрее, я устала!
-Да это просто... Какая наглость! Ты переходишь все границы! Почему боги до сих пор не испепелили тебя молниями?!
-Потому, что они не такие глупые.
Госпожа чуть не задохнулась от негодования:
-Не смей кощунствовать, мерзавка! Я прикажу тебя высечь!
-Кому, интересно, прикажете? - вздохнула Эйрис. - Забыли, что кроме меня здесь никого нет?
-Ничего, я сама тебя поучу!..
-Угу, конечно. Так я и далась...
На глаза дамы навернулись слезы, тонкие, брезгливо поджатые губки задрожали.
-Как это ужасно, оказаться в столь печальном положении! - всхлипнула она. - Терпеть общество этой мерзкой грубиянки, неотесанной мужички...
-Мужички, которая вас кормит и ухаживает за вами, - докончила Эйрис. - Конечно, куда мне тягаться с благородными в манерах, но что могу - делаю. И буду делать, пока жива. Ведь ваш муженек, царство ему вечное, когда умирал, что говорил мне? Ты, Эйрис, не оставляй госпожу, она ведь без тебя пропадет, она хуже дитя малого...
Хозяйка громко всхлипнула:
-Зачем ты так? Мне вредно волноваться, у меня больное сердце, а ты, бесчувственная, напоминаешь... Специально хочешь меня расстроить? Прочь с моих глаз!
-Ну, уж нет! Сначала скажите, зачем звали.
-О боги, за что мне такое наказание?! Уже в собственном доме оскорбляют, и кто!...
-Кто - мы уже выяснили, - вздохнула служанка. - А то, что осталось от вашего дома, давно бурьяном заросло... Еще раз спрашиваю: зачем звали? Если насчет отца Дика - я его не видела. Дорога пустая, до самого поворота.
-Пошла вон!!!
Эйрис с тяжелым вздохом направилась к выходу.
-Подожди! Что у нас сегодня на обед?
-То же, что и вчера, и позавчера. Отдохну немного, и разогрею.
-О боги! Опять одни овощи?!
-Не одни, а с кукурузной лепешкой.
-Но это... Да ты что, издеваешься надо мной? Ничего мясного, или рыбного?!
-Мясо или рыба денег стоят, - вздохнула служанка, мысленно прося святых угодников послать ей терпения. - А они у вас есть? И вообще, я устала! Пойду, посижу хоть немного...
И, не обращая внимания на плач и упреки, Эйрис вышла из комнаты.
-Так-то ты выполняешь обещание, негодяйка? - донеслось ей вслед. - Ох, если бы случилось чудо, если бы муж ожил...
"Это было бы очень хорошо, - невольно подумала служанка, спускаясь с крыльца. - Вскопали бы лишний участок!"
Да уж, господин, оказавшись в таком положении, не побрезговал бы никаким трудом, не то, что его дражайшая половина... Хоть и был потомственным дворянином, и честью своей дорожил, как следует.
С другой стороны, мужчина на одной овощной диете не протянет, ему хоть иногда, но нужно мясо... Но это уже его забота! В крайнем случае, подал бы прошение сюзерену, графу Сауорту, выхлопотал бы какой-никакой пенсион.
Неловко, унизительно, кто спорит... Но если судьба крепко возьмет за горло, тут уж не до гордости, быть бы живу.
С трудом переставляя затекшие, будто налитые свинцом ноги, Эйрис добралась до скамейки, уселась поудобнее, страдальчески кряхтя и утирая рукавом мокрый лоб. Все тело разламывалось, будто ее долго и усердно избивали дубинками, обмотанными мягким тряпьем: следов почти не остается, а боль сводит с ума.
-Ничего мясного, или рыбного! - передразнила она хозяйку, искусно имитируя ее визгливые, недовольные нотки. - Мать твою благородную... Скажите, пожалуйста, уже и овощи в глотку не лезут!
Она снова оглядела аккуратные, тщательно прополотые грядки с зеленью, луком и чесноком, потом - безупречно ровные ряды бобов, шпалеры со стручками фасоли и гороха, и, наконец, участок с желто - полосатыми тыквами. Такой работой гордился бы самый опытный и умелый огородник. По справедливости, ее должны были похвалить, но разве от хозяйки дождешься! Вот рыцарь Тобин, царство ему вечное, тот умел ценить усердие и преданность...
Глаза защипало - не поймешь, то ли от соленого пота, скатившегося по лбу, то ли от слез.
- - - - - - - - - - - - - - - -
"Наберись терпения, поскольку я при всем желании не смогу сказать, когда вернусь к вам..."
Отец Нор обмакнул перо в чернильницу, обдумывая следующую фразу. Пожалуй, вот так...
"Несмотря на все старания лучших медиков Кольруда, состояние молодого графа не только не улучшается, но внушает все более сильную тревогу. Его сиятельство страшно переживает, буквально места себе не находит, осунулся и исхудал. Он постарел за эти дни на добрый десяток лет. Дворецкий Ральф, единственный человек, которого он допускает к себе, украдкой шепнул мне, что беспокоится о здравости рассудка господина. С его слов, у графа до сих пор маковой росинки во рту не было..."
Священник смущенно потупился, вспомнив обильный и очень вкусный обед, только что поднесенный ему. Конечно, негоже впадать в грех чревоугодия, тем более, когда у собрата по вере, под чьим кровом ты живешь, такое тяжкое несчастье! Хотя бы из моральной солидарности с несчастным графом надо было попоститься... Или, по крайней мере, уменьшить свою порцию...
Но, с другой стороны, он оказался под этим самым кровом не по своей воле! К тому же граф просил его молиться о здравии сына и наследника, причем без устали, усердно и непрерывно. А для этого нужны силы, долгие молитвы - нелегкое дело...
Да, именно так!
Успокоив свою совесть, отец Нор продолжил письмо жене:
"Ты сама понимаешь, какая ответственность лежит на мне. Жизнь невинного ребенка теперь не только в руках искусных медиков, но и в моих, недостойных, ибо, хоть все обитатели усадьбы горячо молятся о скорейшем выздоровлении молодого графа, я все-таки служитель божий, и мои мольбы дойдут до Них быстрее и легче, нежели мольбы мирян. Отказать несчастному отцу в его просьбе было бы не только противно моему сану, но и попросту бесчеловечно..."
А также смертельно опасно, мысленно добавил священник. При одном воспоминании о безумных глазах Хольга, на руках которого дергался и извивался дико кричащий мальчик, по спине снова пополз холодок.
Да уж, события той ночи никогда не изгладятся из его памяти. Сколько бы лет ему еще не отпустили боги...
Окна комнаты, ставшей его пристанищем - очень роскошным и удобным, хоть и невольным! - выходили как раз на ту сторону двора усадьбы, где и был вырыт ров-ловушка. О, конечно, сначала он был вне себя от возмущения, негодуя на насилие, совершенное над духовной особой, но превосходная пища с божественно вкусным вином (граф сдержал слово, надо отдать ему должное!) быстро смягчила его праведный гнев. Приставленный лакей был услужлив и расторопен, мебель - необыкновенно удобной, к тому же, по распоряжению дворецкого Ральфа, ему принесли несколько книг, дабы нежданному гостю нашлось, чем скоротать вынужденную скуку... В конце концов, какому священнику низшего сана еще выпадет такая удача - погостить в графских покоях! К тому же деньги, отсчитанные ему за венчание, очень пригодятся семье.
Конечно, домашние будут волноваться, но тут уж ничего не поделаешь. Ральф, выслушав просьбу передать жене хоть самую краткую весточку, чтобы не терзалась понапрасну, только покачал головой:
-Простите, святой отец, но это решительно невозможно. По приказу его сиятельства, ни один человек, ни конный, ни пеший, не может сегодня покинуть пределы усадьбы.
Дворецкий был безукоризненно вежлив и почтителен, но сразу стало яснее ясного: просить и настаивать бесполезно, для этого человека приказ господина все равно, что божья воля. Значит, так тому и быть... Ему и раньше неоднократно случалось отлучаться, не предупредив жену, когда за ним присылали из окрестных деревушек, исповедать умирающего, или окрестить новорожденного младенца... ничего, поволнуется, зато как обрадуется нежданному заработку!
К тому же... Да, вот об этом надо написать:
"Кроме того, дорогая, хотя я никоим образом об этом не просил, и даже не намекал, граф дал слово, что если боги услышат мои молитвы, и его сын поправится, он сделает щедрое пожертвование на наш храм..."
Отец Нор, не удержавшись, зябко передернул плечами. "Дал слово" - это, пожалуй, самое мягкое определение...
Он снова увидел пляшущее пламя факелов, услышал тяжелый топот, лязг оружия и дикий, пронзительный крик ребенка, которому вторил визгливый, захлебывающийся от рыданий голос секретаря Робера:
-Ваше сиятельство... Помилуйте меня, дурака, не лишайте жизни... Клянусь всеми святыми, не виноват! На минутку вышел, всего на минутку, кто же мог знать...
На лицо Хольга страшно было смотреть. Растерянный, перепуганный до полусмерти, граф быстро шел по коридору, крепко прижимая к себе бьющегося в припадке сына. Он то кричал, требуя немедленно послать за лучшими лекарями, то принимался что-то шептать на ухо ребенку, пытаясь погладить его по голове... А потом граф резко остановился, чудом удержав равновесие, потому, что окончательно обезумевший секретарь с истошным воплем упал навзничь и обхватил ноги господина:
-Ваше сиятельство!!!
Отец Нор, застыв на пороге своей комнаты, дрожа и непрерывно осеняя себя крестным знамением, слушал, как распростертый на полу человечек снова и снова клялся в том, что в точности исполнял господскую волю, глаз не спуская со спящего ребенка. Но когда злодеи вошли в усадьбу, и он увидел зарево пожара, проклятая человеческая натура взяла верх, у него скрутило живот с перепугу, он же человек миролюбивый, покладистый, никогда никакого оружия в руках не держал, кроме ножичка для очинки перьев, как и докладывал его сиятельству...
-Убери руки, мерзавец!!! - нечеловеческим голосом взревел Хольг, тщетно пытаясь высвободить сапог, в который секретарь вцепился мертвой хваткой утопающего.
Даже у священника волосы чуть не встали дыбом от ужаса. Клацая зубами, отец Нор с трудом разбирал смысл слов секретаря, продолжающего удерживать господина за ноги: мол, срочно понадобилось отлучиться... да, конечно, он помнил приказ его сиятельства, но терпеть не было никакой возможности... а осквернять ночной горшок графского наследника было просто немыслимо, это же посягательство на все устои Империи... выскочил на минутку, не больше, ребенок крепко спал... кто же мог предвидеть, что он именно тогда проснется, увидит зарево, выглянет в окно и убежит!!! И куда смотрели слуги, как допустили, чтобы мальчик вышел из дома?! Этих негодяев, подлецов, олухов безмозглых нужно...
Какой кары, по мнению Робера, заслуживали бестолковые слуги, священнику узнать не довелось: два человека - дворецкий Ральф и какой-то стражник - все-таки сумели оторвать секретаря от господина, и Хольг, высвободив ногу, носком сапога ударил рыдающего человечка прямо в трясущийся рот. Почти без замаха, но очень сильно, судя по жалобному скулящему визгу и потекшей крови.
-Чтоб духу твоего здесь не было!!! - зарычал граф, испепеляя секретаря яростным взглядом. - Вон из усадьбы! Сию же минуту! И будь счастлив, что сохранил голову, идиот!
Он быстро двинулся дальше по коридору, сопровождаемый грузно топающими стражниками. Поравнявшись со священником, внезапно остановился, круто повернулся к нему, так что отец Нор от неожиданности и испуга чуть не прилип спиной к дверному косяку:
-Ваше...
-Молитесь, святой отец! Молитесь без устали, просите богов, чтобы с моим сыном ничего не случилось! Я озолочу и вас, и ваш храм!
-Слушаюсь... ваше сиятельство... - кое-как пролепетал священник, не решаясь отвести взгляд от безумных, обжигающих глаз графа.
-Начинайте сейчас же, не теряйте времени!!! - проревел Хольг, срываясь с места.
-Да, да, конечно... Слушаюсь... Сию минуту... то есть, секунду... О, бог-отец и бог-сын, осененные святым духом... - пятясь на подгибающихся ногах, священник переступил порог своей комнаты, и торопливо, дрожащими руками захлопнул дверь...
О своем тогдашнем страхе жене лучше не писать, незачем волновать ее. Она и так весьма впечатлительная.
"Поэтому могу лишь повторить: наберись терпения, и уповай на лучшее".
На лучшее...
Сердце отца Нора снова учащенно забилось, точь-в-точь, как после разговора с дворецким, на следующее утро после расправы с разбойниками:
-Я охотно и со всем усердием молюсь о здравии молодого графа, боги тому свидетели! - обратился он к Ральфу, улучив удобную минуту. - Но не считаете ли вы, что было бы куда проще и естественнее, если бы его сиятельство поручил это своему духовнику?
Дворецкий немного замялся, и по его лицу пробежала тень, что изрядно озадачило отца Нора.
-У господина графа нет духовника, - ответил Ральф с заметным напряжением в голосе. - То есть, конечно, раньше был, но уже год, как... Ну, в общем... - дворецкий замялся, с досадой глядя на священника. - Простите, святой отец, я очень спешу, как-нибудь в другой раз...
И он торопливо направился прочь, оставив священника в полном недоумении, смешанном с жгучим, растравленным любопытством.
Чтобы у дворянина высшего ранга не было личного исповедника?! Просто невероятно, неслыханно! Ведь Хольг - истинно верующий, в этом можно не сомневаться.... Может, духовник умер, или так тяжело заболел, что не в состоянии исполнять свои обязанности? Но, со слов дворецкого, прошел целый год, неужели граф за столько времени не удосужился...
Отец Нор затрепетал от возбужденного волнения, как гончая, идущая по следу. У графа, члена Тайного Совета, просто-напросто должен быть духовник! По-другому и быть не может.
Так почему бы...
Священник боязливо оглянулся, будто кто-то мог подслушать его сокровенные мысли.
Строго говоря, это грех гордыни... Но, с другой стороны, разве не святой долг любого служителя церкви заботиться о бессмертных душах собратьев по вере! Сколько добрых дел он сможет совершить, будучи рядом с графом, воздействуя на него словом божьим, смягчая его необузданную натуру и отвращая - по мере сил, конечно! - от дурных поступков... А уж какая польза от этого будет семье, ведь у него дети, их надо кормить, одевать... Да и жене, как любой женщине, было бы приятно получить обновки...
Наверное, тогдашний духовник чем-то не угодил графу. Скорее всего, слишком резко и откровенно осуждал его грехи, забыв о том, что одни лишь боги безупречны, даже у святых угодников были недостатки. С людьми надо помягче, поделикатнее... Ласковое слово быстрее и вернее найдет путь к ожесточившемуся сердцу, нежели гневный, пусть и справедливый, окрик.
Личный исповедник члена Тайного Совета!!! О боги, будьте милосердны, пошлите удачу...
Дверь за спиной громко хлопнула, и отец Нор, грубо сброшенный с высот мечтаний на грешную землю, обернувшись, инстинктивно вскочил, а потом замер, будто парализованный. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, только мелко подрагивали губы, и часто-часто моргали глаза.
- - - - - - - - - - - - - - - -
-Едет! - крикнула Эйрис. - Показался из-за поворота!
-Что ты там бормочешь? Я не слышу, приди и доложи, как надо! - сварливо откликнулась хозяйка.
-Прекрасно слышите. Впрочем, я не гордая, могу повторить: отец Дик едет!!!
-О боги, ну и манеры! Зачем так надрывать глотку! Впрочем, что взять с неотесанной деревенщины...
Эйрис только отмахнулась, как от назойливой мухи.
Ведь если злиться на хозяйку, то ежедневно... да что там, ежечасно! Ее разум повредился безвозвратно, с того злополучного дня, когда граф Сауорт принес им черную весть...
Впрочем, справедливость не велит забывать, что сначала-то он явился светлым вестником! Точнее, избавителем. Спасителем. Благодетелем. Да как ни назови, факт остается фактом: господин сражался отчаянно, но силы иссякали, еще немного - и злодеи одолели бы его... Граф со своим отрядом телохранителей появился в самый нужный момент.
Пятерых мародеров тут же зарубили, двое уцелевших с воплями и плачем бросили оружие и подняли руки, умоляя Сауорта о помиловании. С тем же успехом они могли обращаться к старой яблоне, на ветвях которой закачались через считанные минуты.
А потом... Потом граф, спешившись, приблизился к рыцарю Тобину, взмокшему и тяжело дышащему, повелительным жестом пресек слова благодарности за спасение и заверил, что это он должен благодарить богов за ниспосланную возможность помочь своему преданному вассалу, много лет служившему еще его отцу верой и правдой. После чего cпросил, какой кары, по мнению рыцаря, заслуживают слуги, бросившие его в беде (они тем временем, убедившись, что с разбойниками покончено, выбрались из зарослей густого кустарника на краю усадьбы и робко приближались к господину, пряча глаза).
-Пусть убираются, куда хотят! - отрезал Тобин, даже не удостоив их взглядом. - Трусы и предатели мне не нужны.
-Воля ваша, - не споря, согласился граф. - Вон, презренные!
Повара, садовника и лакея - именно они, кроме нее, Эйрис, еще оставались в услужении у господ к тому дню, - как ветром сдуло.
Выдержав паузу, сюзерен почтительно склонил голову перед пожилым рыцарем... и уже не столь уверенным голосом, слегка запинаясь, произнес слова, от которых Тобин пошатнулся и, наверное, упал бы, если бы его не поддержали крепкие руки молодого господина...
"С чего это он так гонит?" - насторожилась Эйрис, обратив внимание, что повозка священника приближалась необычно быстро, вздымая целое облако пыли.
Отец Дик являл собою солидность, и в прямом, и в переносном смысле. Ходил всегда неторопливо и размеренно, будто ощупывал ногою поверхность земли, прежде чем доверить ей вес своего грузного тела, говорил медленно, одним и тем же спокойным, убаюкивающим тоном, словно цедил густой мед. И ездил, в точности соблюдаю старую пословицу: "Тише едешь - дальше будешь". Представить святого отца взволнованным или спешащим было столь же немыслимо, как ожидать снежной метели в разгар жаркого лета.
Каждое воскресенье, пока был жив хозяин, священник приезжал к Тобину, чтобы принять его исповедь и дать свое пастырское благословение, и всегда между ними происходил один и тот же разговор:
-На все воля божья, - пытался втолковать поседевшему рыцарю отец Дик. - Смиритесь, сын мой!
-Но почему, почему боги призвали к себе молодых юношей, а не меня?! - неизменно возражал Тобин. - Где в Священной Книге сказано, что родители должны переживать детей?!
-Пути господни неисповедимы, и не нам, жалким смертным, осуждать их...
-Я не осуждаю, святой отец, я лишь пытаюсь понять! И не могу!
-Если бы вы, сын мой, были сдержаннее, если бы не впали в смертный грех гнева, может быть, ваши дети остались бы живы... Не спорю, они поступили дурно, ослушавшись отцовского запрета. Но родительское проклятие...
-О-ооо, вы снова пронзаете мне сердце, святой отец! Знали бы вы, сколько раз я жалел, что мой язык не отсох в ту минуту! Но опять-таки, почему боги не покарали меня? Почему они обрушили свой гнев на моих детей? Я согрешил, меня и наказывайте, при чем тут сыновья?! Это жестоко, слишком жестоко!
-Сын мой, мне больно видеть вашу скорбь, но еще больнее слышать эту хулу на богов-хранителей. По справедливости, я должен был бы наложить на вас епитимью, но боги заповедали нам прощать грешников. Молитесь и уповайте на их бесконечное милосердие...
"Да что это, в самом деле?! - всполошилась служанка, убедившись, что зрение ее не обмануло: старенькая повозка отца Дика, влекомая его рыжей кобылой, неслась во весь отпор. Уже можно было разглядеть фигуру священника, и Эйрис изумленно открыла рот, увидев, как святой отец нахлестывает лошадь, понуждая ее наддать ходу. - Уж не волки ли за ним гонятся?!"
Она оглянулась по сторонам, лихорадочно обдумывая, что бы использовать, как оружие. Мотыгу? Лопату? Или, пока еще есть время, поспешить в домик, где на стене у двери висит старый верный меч покойного хозяина?
О-ох, какая только ерунда не придет в голову с перепугу, да на такой жаре! Меч! Из нее фехтовальщик, как из хозяйки - огородница. Волки, наверное, лопнут со смеху, увидев ее с грозным оружием в руках...
Хотя, какие, к демонам, волки! Летом они сытые, людей не трогают... О, святые угодники, да что же это...
Глаза служанки округлились так, что едва не вылезли из орбит.
В повозке, рядом с отцом Диком, сидела женщина. И не просто сидела - бесстыдно прильнула к нему, чуть не обнимая, положив голову на плечо!!!
Ах, развратница! А этот-то, этот... Хорош служитель церкви, нечего сказать! Средь бела дня, не стыдясь ни богов, ни людей! А она, дура, еще переполошилась, готова была грудью... тьфу, садовыми инструментами! - защищать его от cерых разбойников... Ну, погоди же, сейчас я тебя так "защищу", мало не покажется...
К обоюдному счастью и священника, и Эйрис, негодование служанки было столь велико, что на нее напал временный паралич, лишив возможности нанести святому отцу оскорбление словом и действием (точнее - черенком мотыги, которым она собралась вразумить грешника и наставить на путь истинный). Поэтому отец Дик, осадив взмыленную, тяжело дышащую кобылу, беспрепятственно выбрался из повозки и успел, торопливо поклонившись хозяйке, смотревшей на него из окна, крикнуть:
-Эйрис, помоги! Бедняжке совсем плохо!
Хотя служанка все еще была охвачена праведным гневом, испуганный вид и голос священника, а главное - мертвенно-бледное лицо "развратницы", бессильно опрокинувшейся набок, быстро привели ее в чувство. Отбросив ненужную мотыгу, Эйрис заспешила к повозке, передвигаясь со всей скоростью, какую только могли развить ее уставшие, отекшие ноги.
Священник семенил следом, испуганно бормоча:
-Она шла передо мной, по дороге, шаталась из стороны в сторону... Я еще грешным делом подумал: какой позор, пьяная! И вдруг как упадет! Чудом ее не переехал, еле успел остановить Форри... Вылезаю из повозки, гляжу: нет, не пьяная, хуже! Умирающая!
-Типун вам на язык, святой отец! - сердито прикрикнула служанка. - Боги милостивы, нечего всякие страшные вещи наговаривать! Полежит, оклемается. Ну-ка, берите ее за ноги, а я - под мышки, несем в дом!
Эйрис злилась не столько на отца Дика, сколько на себя - за то, что всего минуту назад так дурно подумала о несчастной, которой оставалось жить всего ничего. Молодая женщина вплотную приблизилась к черте, отделявшей живых от мертвых - служанке пришлось видеть слишком много умирающих на своем веку, и она не могла ошибиться.
Может, если позвать к ней лекаря... Так ведь ему нужно заплатить, а они бедны, как церковные мыши! Да и пока до него доберешься, пока привезешь...
-О боги, что это такое?! - взвизгнула хозяйка при виде появившейся на пороге процессии: сначала осторожно пятившейся служанки, потом горизонтального тела в измятом грязном чепце и изодранном черном платье, и, наконец, смущенного и запыхавшегося святого отца.
-Не что, а кто! - еле выговорила Эйрис. - Несчастная, которой нужна помощь.
-Помощь? Но почему? Как? Откуда? Что все это значит? Не смей отворачиваться, я к тебе обращаюсь! О, святые угодники, что ты делаешь?! Эту грязную оборванку, и на мою кровать!!!
-Сейчас я ее раздену и оботру, и она не будет грязной, - с трудом переводя дух, ответила служанка, выпрямляясь и скрипя зубами от боли в пояснице. - Святой отец, принесите воды, не сочтите за труд. Вон ведро в углу, а где колодец, вы знаете.
-Да, да, конечно! - с готовностью кивнул cвященник. - Заодно прихвачу ее вещи, осмотрим их, может, узнаем, кто она такая...
-Что за наглость! - возопила хозяйка. - Как ты смеешь обременять святого отца своими обязанностями, тунеядка?! Если тебе так необходима вода, сама сходи и принеси!
-Но, госпожа Мелона, мне совсем не трудно, уверяю вас! К тому же, Эйрис устала... - забормотал отец Дик, пятясь к двери.
-Ей не с чего уставать, разве что от собственного безделья! Вы только представьте, у этой лентяйки не находится времени приготовить хороший обед, я уже не припомню, когда в последний раз ела мясо, или рыбу... Одни овощи! О, если бы мой супруг был жив...
-Конечно... безусловно... - священник, торопливо подхватив ведро, с явным облегчением скрылся за порогом.
Эйрис, мысленно прося богов и всех святых послать ей терпения, стала осторожно расстегивать крючки на платье женщины.
"Боги послали тебе тяжкую ношу, дочь моя, - часто говорил ей отец Дик. - Будь великодушна и терпелива, помни, что твоя госпожа - как дитя малое. Потерять двух сыновей - это ужасный удар, неудивительно, что ее рассудок помутился. Ухаживай за ней, делай, что в твоих силах, с покорностью и выдержкой, и будет тебе награда в жизни вечной..."
Ох, как же тяжело сохранять эту самую выдержку! Она ведь тоже живой человек, не бесчувственное железо. А награда то ли будет, то ли нет, это еще вилами по воде писано...
Веки умирающей, дрогнув, приоткрылись. Большие карие глаза, медленно оглядевшись, остановились на лице служанки.
-Где... я? - чуть слышно прошелестели слова.
-У друзей. Тебе стало плохо на дороге, ты лишилась чувств. Немудрено, в этакую-то жарищу! - торопливо заговорила Эйрис, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и беззаботно.
-Да, действительно, очень жарко! Возьми веер и обмахивай меня! - донесся от окна новый приказ хозяйки.
-У... друзей? У меня... нет друзей. Все предали... отвернулись...
-Ты что, не слышишь, негодница? Возьми веер! - повысила голос хозяйка, нахмурившись и сверкая глазами.
"И веера-то ни одного не осталось, все в пожаре сгинуло..." - внезапно, с острой нахлынувшей тоской подумала Эйрис.
-Как отвернулись, так и снова повернутся! - с неестественной веселостью отозвалась она, управившись со всеми крючками и завязками. - Ну-ка, постарайся, чуток приподнимись...О боги, снова рвется, а ведь платье-то хорошее было, одной материи, небось, на пяток серебряных таларов... Не горюй, зашью, залатаю, еще послужит!
-Не... послужит... Я умираю.
Служанка застыла, невольно охнув и прижав к груди рваное платье, только что снятое с незнакомки.
-Оглохла, мерзавка?! - раздался злобный визгливый оклик. - Да я тебя...
Эйрис медленно повернулась к хозяйке, и та, испуганно вжавшись в спинку кресла-качалки, поперхнулась на полуслове.
-Не ты меня, а я тебя, зараза, своими руками придушу, если еще разок откроешь пасть! - страшным свистящим шепотом произнесла служанка. - И плевать, что мне на этом свете голову снимут, а на том придется гореть в геенне огненной! Поняла?!
-А-аа-оооо....
Госпожа Мелона, стуча зубами, издала какой-то невнятный, стонущий всхлип.
-Похоже, поняла, - точно таким же шепотом добавила Эйрис. - Вот и славненько!
Она снова повернулась к женщине, бессильно распростертой на кровати.
-Ах ты, глупышка! Чего придумала - умирать собралась! Отлежишься, подкормим тебя - вон какая худющая, кожа да кости... Прямо живой скелет, простите, святые угодники... Сейчас оботру, грязь смою, сразу лучше будет! - бормотала служанка, стараясь сдержать слезы и инстинктивно подмечая, что у женщины тонкие и изящные кисти рук и ступни, а белье, хоть и заношенное до неприличия, было пошито явно для благородной дамы - простолюдинки таким просто не пользуются. Да и сбитые, рваные башмачки, которые она только что сняла с нее, когда-то, в лучшие времена, стоили немалые деньги... Что все это значит, святые угодники?!
Бедностью ныне в Империи никого не удивишь, но даже вконец разорившиеся дворянки не доводят себя до такого состояния. В крайнем случае, находят приют в монастыре, или идут в приживалки к более благополучным родственникам...
-О-оох!!! - с изумлением и испугом, не сдержавшись, выдохнула она, отпрянув от женщины, как от зачумленной.
-Вот, я принес! - раздался голос отца Дика, и обливающийся потом толстяк шумно брякнул об пол деревянное ведро, полное воды, а чуть погодя - плетеный короб, видимо, с вещами неизвестной. - Что такое, дочь моя? У тебя такой вид, будто ты увидела ядовитую змею!
-Боюсь!!! - завизжала госпожа Мелона, позабыв от страха угрозу служанки. - Где змея?! Какая змея?! Откуда здесь змея?! Караул, спасайте...
Эйрис резко обернулась к священнику (хозяйка, неверно истолковавшая ее движение, тут же запнулась, зажав рот ладонями) и трясущейся рукой указала на то, что считанные мгновения назад открылось ее взору.
Святой отец, осторожно приблизившись к кровати, посмотрел туда же и, побледнев, осенил себя крестным знамением:
-Да смилуются над нами боги!!! Это эсанка!!!
- - - - - - - - - - - - - -
В трактире "Золотой барашек" яблоку негде было упасть, в него набились не только постоянные клиенты, но и их родственники и приятели, а также случайные прохожие, привлеченные громовым ревом: "Да здравствует Хольг! Слава Хольгу!", разносившимся далеко вокруг. Духота стояла невообразимая; тепло, струящееся от потных, распаренных до красноты тел смешивалось с чадящим жаром от кухонных плит, и спертый, влажный воздух буквально застревал в груди. Самые нестойкие, чувствуя, что вот-вот лишатся сознания, время от времени протискивались наружу, чтобы хоть немного перевести дух и прийти в себя. К каждому освободившемуся месту тут же устремлялось несколько желающих, вспыхивала яростная перепалка, но дальше пары подбитых глаз и расквашенных носов пока еще не доходило.
И снова от оглушающего многоголосого вопля: "Да здравствует Хольг!!!" дребезжали плохо протертые окна и тряслась паутина в углах потолка...
Точно такое же зрелище можно было увидеть в любом другом трактире Кольруда.
Имя храброго и умного графа, в одночасье уничтожившего целую шайку разбойников, уже три дня было у всех на устах. Горожане ликовали, превозносили до небес решительность и прозорливость Хольга, огорчались при мысли, что подлые злодеи отделались легкой смертью - "Истыкали стрелами - всего-то! Их бы, демонских отродий, помучить, как следует, раздробить все косточки, вытянуть жилы... ну да ладно, не все сразу!" - и изумленно крутили головами, обсуждая поступок сына графа. (Тут мнения разделились: одни считали, что малыш - настоящий герой, другие до хрипоты утверждали, что такое "геройство" заслуживает хорошего ремня). Все дружно восторгались мужеством и преданностью нового начальника графской стражи, чудом успевшего отвести от ребенка неминуемую гибель, и искренне жалели, что малыш от пережитого потрясения заболел нервной горячкой и до сих пор мечется в бреду, а бедняга Гумар получил такую тяжелую рану, что неизвестно, сумеет ли выжить.
Трактирщики, валившиеся с ног от усталости, благословляли графа не только за уничтожение опасной шайки, но и за резкий приток посетителей. В неполные три дня они заработали больше, чем за иные две недели.
А потом случилась самая естественная вещь. Чью-то голову посетила мысль: если истреблена одна разбойничья шайка, почему нельзя точно так же поступить и с остальными, и навести в Империи долгожданный порядок?!
Она распространилась со скоростью лесного пожара, охватив весь Кольруд. Само собой, разбойниками мечты горожан не ограничились; все как-то сразу вспомнили, что в Империи предостаточно и продажных хапуг-чиновников, и дворян, сдирающих с простого люда три шкуры...
Жители столицы были охвачены таким возбуждением, что требовался лишь самый малый толчок, самый ничтожный повод, чтобы накопившаяся смесь многолетней обиды, бессильной злости и внезапно пробудившейся надежды вскипела и выплеснулась бурлящим, стремительным потоком. Они дошли до такого состояния, когда люди готовы решительно на все: и на светлые свершения, и на гнусные непотребства. Нужен был лишь вожак.
По прихоти судьбы, он отыскался в скромном, ничем не примечательном трактире "Золотой барашек", приняв облик Рамона, когда-то неплохого сапожника, а теперь известного всему кварталу бездельника, драчуна и пьянчуги.
- - - - - - - - - - - - - -
В комнате с плотно задернутыми занавесками за небольшим сервированным столом сидели два человека. Один был пожилой, с изрядно поседевшей шевелюрой и глубокими морщинами на высоком лбу и в уголках рта, другой - в расцвете молодости и силы, стройный, крепко сбитый, с черными, как смоль, густыми и волнистыми кудрями.
-Очень прискорбно, что столь важная информация дошла до меня с большим опозданием, - укоризненно произнес седой. Он говорил на языке Империи, но с заметным акцентом.
Кудрявый брюнет нахмурился, собираясь резко возразить, но собеседник опередил его, быстро добавив:
-Это не в упрек, я прекрасно понимаю, как нелегко было организовать нашу встречу... Повторяю, это очень важная информация, точнее сказать - бесценная, и я от имени его величества даю слово, что ваши заслуги будут должным образом отмечены. Разрешите поднять кубок за ваше здоровье! Или, может быть, вы предпочитаете какой-то другой напиток? Вам стоит только сказать...
-О, нет! - покачал головой черноволосый. - То, что я предпочитаю, вот здесь!
И он с улыбкой указал на хрустальный графин посреди стола.
- - - - - - - - - - - - - -
Лицо Хольга могло вогнать в панический страх даже храбреца. Ну, а отец Нор отвагой никогда не отличался...
-В... Ва... Сия.... - что-то нечленораздельное срывалось с его помертвевших губ, упорно не желая складываться в слова. Ослабевшие ноги противно подгибались, словно в них откуда -то возникло несколько пар лишних суставов. Священник непременно свалился бы, не успей он ухватиться обеими руками за столешницу.
У графа, стоявшего на пороге комнаты, было лицо человека, прошедшего через самые страшные муки, доступные воображению. Особенно пугали его глаза - наполненные беспредельным отчаянием, дикой яростью и бессильной, жуткой тоской.
Медленно ступая, Хольг приблизился к священнику. С каждым его шагом душа отца Нора уходила все ниже и ниже, пока не добралась до пяток.
-Ваш-шшш... - отчаянным усилием он попытался выговорить титул графа, но омертвевший от ужаса язык отказывался повиноваться.
-Мой сын умирает, - деревянным, безжизненным голосом сказал Хольг. - Медики только что признались: они бессильны.
Естественная жалость к несчастному отцу пересилила страх, и священник почувствовал, как охватившее его оцепенение исчезло.
-Ваше... сиятельство! Не теряйте надежды... - все еще с трудом, но уже вполне разборчиво забормотал он. - Божья милость беспредельна...
-Я обещал осыпать их золотом, с ног до головы, - то ли не расслышав, что говорил святой отец, то ли просто пропустив его слова мимо ушей, тем же мертвым голосом продолжал граф. - Я просил, я умолял их спасти мальчика! А они говорят - надежды нет. Я поклялся отдать им половину моих земель, даже... - тут голос графа задрожал - даже фамильный замок, где жили многие поколения Хольгов! Ответ тот же - надежды нет. Тогда я сказал: если не спасете сына, вас подвергнут таким пыткам, что будете просить о смерти, как о величайшей милости... Что, вы думаете, они ответили? Можете делать, что хотите, и боги вам судьи, но надежды все равно нет, потому, что они-то - не боги! Они сделали все, что могли, но мальчик не доживет до утра.
Страшные глаза графа впились в священника.
-Вы обещали молиться, чтобы мой сын выздоровел. Ну, и?..
-Ваше сиятельство!!! - возопил рыдающим голосом отец Нор. - Клянусь всеми святыми, я молился, усердно и без устали! Вот только пару минут назад отвлекся, чтобы весточку жене написать, она ведь волнуется, бедняжка...
-Вы молились усердно и без устали... - повторил граф. - А боги глухи! Почему? Либо вы плохой священник, либо они злые и не любят людей...
-Ох... Сын мой... то есть, прошу прощения, ваше сиятельство... Вас ослепила скорбь, вы не верите в божье милосердие!
-Да, не верю. Нет никакого милосердия в том, чтобы убивать невинного ребенка! Боги жестоки и несправедливы!
-Умоляю вас... Это... это самое настоящее кощунство!
-А прерывать жизнь шестилетнего ребенка - не кощунство, по-вашему?!
-Ваше сиятельство...
-Я знаю наперед все, что вы мне скажете! Мол, пути господни неисповедимы, боги наказывают людей за грехи и так далее... Какие грехи могли быть у моего мальчика? Честно, откровенно - какие?!
-Ваше сиятельство... Вам больно, вы страдаете, потому не отдаете себе отчета в своих словах... Я могу сказать лишь одно: не теряйте надежды! Боги милостивы, и нет предела их чудесам. Искренне покайтесь в грехах своих, и они спасут молодого графа...
Слова отца Нора произвели эффект, прямо противоположный тому, на который он рассчитывал.
-Так и знал! - с презрением и ненавистью воскликнул Хольг, будто окатив священника целым ушатом ледяной воды. - Вы, святоши, все одинаковые! Несете один и тот же бред! Мол, я сам виноват, это наказание за мои грехи. Да, я грешен, так накажите меня, за что страдает мой мальчик? Как можно убивать ребенка, чтобы устыдить отца?! Не всякий душегуб решится на такое злодейство, а вашим богам хоть бы что!..
-Ваше сиятельство!!! - чуть не завыл отец Нор, чувствуя, как душа снова уходит в пятки при мысли, что сейчас грянет гром небесный и богохульник падет хладным трупом.
-Наберитесь мужества и признайтесь, что я прав! - прорычал Хольг, прожигая священника ненавидящим взглядом. - Или возразите! Только без дурацкого скулежа: "На все воля божья, пути господни неисповедимы..." Можете ли вы хоть что-то сказать?! Ну??!
Ужас, охвативший священника, парализовал его ум, и в обычных-то условиях не слишком глубокий и острый. Трясясь и клацая зубами, святой отец, не отдавая отчета словам, залепетал:
-Ваш сын выживет, боги троицу любят... Его спасут, боги троицу любят... Да, боги троицу любят... любят.... Очень любят...
При чем тут была троица, как всплыла она в его помутившемся рассудке, он не смог бы объяснить даже под угрозой казни.
А потом, когда отец Нор пришел в себя и прислушался к тому, что лепечет, он сдавленно охнул и зажмурился.
Несколько невыносимо долгих секунд прошли в мертвой, жуткой тишине. Потом священник, собрав последние остатки храбрости, рискнул слегка приоткрыть один глаз.
И тут же, ойкнув, захлопнул его снова. Даже лютая ярость на лице графа испугала бы его меньше, чем эта рассеянная, добрая улыбка.
Священнику все стало ясно: несчастный отец от горя тронулся умом. И одним богам ведомо, что он сейчас примется делать, и какие приказы будет отдавать...
-Боги троицу любят! - послышался веселый, бодрый голос Хольга. - Как же я сам не догадался! Это же так просто!
Одежда отца Нора насквозь пропиталась ледяным потом от смертного ужаса.
Он чувствовал, как крепкие руки графа обнимают его, слышал восторженные слова: "Святой отец, вы - гений! Я приближу вас к себе, вы будете моим духовником!". Но вместо ликующей радости от осознания того, что безумно дерзкая мечта, возникшая считанные минуты назад, по какому-то волшебству или бесконечному милосердию божьему может осуществиться, испытывал лишь животный, панический страх. Больше всего ему хотелось проснуться и обнаружить, что все это - лишь кошмарный, затянувшийся сон.
Объятия разжались, потом хлопнула дверь. Судя по звукам, донесшимся из коридора, граф куда-то удалялся с большой скоростью, почти бегом.
Священник, бессильно всхлипнув, повалился на колени и стал читать первую пришедшую на ум молитву.
- - - - - - - - - - - -
-И у вас нет никаких догадок?
-Увы, никаких.
-Жаль... - Седой человек задумчиво покачал головой, потом медленно поднялся, прошелся взад-вперед по комнате, сцепив за спиной руки. - Все-таки постарайтесь вспомнить, может, он хоть намекал...
-Господин посол, о чем, по-вашему, я думал в эти дни? - как ни старался сдержаться жгучий брюнет, в его голосе все-таки прозвучали раздраженные нотки. - Я перебирал в памяти всю нашу беседу, много раз! Ни имени, ни намека - даже самого малого! Джервис - хитрый лис, из него слова клещами не вытянешь.
-Полагаю, вы все-таки преувеличиваете, - усмехнулся тот, кого назвали послом. - Сомневаюсь, чтобы нашелся хоть один человек, который выдержит допрос с пристрастием. Впрочем, допускаю, что у вас в Вельсе их и проводить-то толком не умеют... А у нас мастера-допросчики даром хлеб не едят. Попади господин Джервис к ним в руки, выложил бы все, что знает, и даже то, что не знает.
Брюнет чуть заметно поморщился - собеседник вольно или невольно задел чувствительную струнку, не назвав его родину Империей, как предпочитали говорить сами вельсцы.
Поскольку, с точки зрения любого эсана, Вельса была слишком мала и слаба, чтобы претендовать на столь почетное и величественное определение...
-Впрочем, это неважно! - решительно воскликнул седоволосый, снова присаживаясь к столу. - Кого бы он ни выбрал на должность Наместника, его будет ждать разочарование... И весьма горькое!
-А вы, господин посол, знаете имя будущего Наместника Империи? - с многозначительной улыбкой спросил брюнет, слегка подчеркнув последнее слово.
-Разумеется, знаю, поскольку в данный момент я имею честь находиться в его обществе. Вы позволите еще раз поднять кубок за ваше здоровье, господин Борк?