Аннотация: Самая старая моя вещь, написана в середине 90-х. Не судите строго.
УРАГАН.
Каждое утро, в половине десятого, когда я стою на автобусной оста-новке в своем спальном районе, мимо неторопливо прокатывает ее машина. Она едет из коттеджного поселка, расположенного почти сразу за кольцевой. Именно здесь, поравнявшись с остановкой, она закуривает первую из восьми сигарет - столько она себе разрешила на день. Этой нормы она - Ира Зайцева, в девичестве Кожина, придерживается уже много лет.
Много лет я ее знаю.
Мы вместе учились и вместе заканчивали институт - не самый приви-легированный, но один из весьма престижных. В неразлучной нашей ком-пании было шестеро: кроме нее и меня, еще четверо ребят. Нас так и звали - "эта команда".
Ребята и сейчас бывают у меня часто. С ней мы не виделись с того са-мого дня, когда нам вручили дипломы - в пыльной аудитории, без речей и оркестров, с мятыми розовыми гвоздиками (по одной на нос, по две для от-личников). Событие это было должным образом отмечено в пиццерии, одну из первых в Москве - туда в студенческие времена уходили мы тратить сти-пендию, туда шли наши влюбленные выяснять отношения, туда заходили когда-то и мы с нею вдвоем, когда сбегали с лекции. Где теперь те пиццерии, где те времена, где мы?...
Чаще всего мы удирали с лекций по электротехнике, их читал наш зам. Декана, Александр Матвеевич Зайцев, прозванный в народе, конечно, Зайчиком - не только за фамилию, но и за видимую безвредность, и за ис-ключительную пугливость. Читал он на редкость плохо, до сих пор все электроприборы и вообще электричество остаются для меня страшной тай-ной. Вместе со всеми она потешалась на его лекциях, высмеивала его по-ходку, его лысину, его манеру одеваться - мы были жестоки, как жестоки бывают все очень молодые и уверенные в себе. Как я поняла потом, он был не так уж стар - около сорока пяти, и администратор он был превосходный. Его широкие и неожиданные деловые связи позволили ему не просто не утонуть, в бурном начале девяностых - он взлетел, и его банк устоял во всех кризисных моментах. Зайчик не ездит на "шестисотом" только потому, что предпочитает "Линкольн", и рядом с ним в этой машине обычно сидит она.
Тогда, в тот вечер после получения диплома, мы все удивились... нет, мы были в шоке, услышав о предстоящем ее бракосочетании с Зайчиком. С тех самых пор и прервались наши отношения, до того прочные и, казалось, очень близкие. Мы были ей более не нужны.
Впрочем, не до нее мне сейчас.
Я вижу приближающийся автобус и понимаю, что, если не влезу в него - придется снова брать тачку, а этого мой бюджет не выдержит. И я со-средотачиваюсь на ближайшей цели.
Вот проехала ее темно-вишневая "Ауди"; если бы она узнала меня с толпе ожидающих автобуса, то, возможно, остановилась бы и подвезла. А может быть, и нет. Скорее всего, нет. И "Ауди" благополучно достигает пе-рекрестка.
Сегодня пятница, середина мая 1998 года.
В эту пятницу на остановке почему-то особенно много. И проехать-то надо всего две остановки. Правда, длинные. Надо было сразу идти пешком. А теперь уже нет времени - в мою контору нужно приходить вовремя.
Открылись двери - впихиваемся, живенько - место у окна свободно, надо же - а, черт, садитесь, бабушка - носит же этих старух ездить в часы пик - занятный плащ на этой девице - книжку, конечно, не вынешь, ладно, до метро подожду - мерзкие автобусы, это же пытка - не могли родители квартиру в центре сделать... здесь мысли мои как бы спотыкаются: за квар-тиру я ежедневно благодарю бога. Если бы родители не схватили ее тогда, в восемьдесят девятом - фиг бы потом купили, откуда такие деньги. А без квартиры я бы волком выла.
Автобус резко сворачивает к метро и тормозит.
Вообще-то я люблю ездить в метро. Не говоря о том, что зачастую это быстрее, чем на машине, особенно в центре города - я люблю разглядывать публику на эскалаторе, на перроне, в вагоне. Сегодня напротив меня видит молодой человек, радующий меня до глубины души: на нем джинсы, белая рубашка - и синий галстук-бабочка. Я любуюсь этой картинкой до "Семе-новской", где он встает. Тут я с грустью вижу, что проклятая близорукость опять меня подвела: на парне просто белая рубашка с темным воротником. Галстук-бабочка улетучивается, ехидно помахивая мне крылышками.
От метро я бегу и на работу прилетаю вовремя.
Опаздывать неприятно (писать в журнале время прихода, а потом объясняться с начальством, фу!). Кроме того, в нашей организации это счи-тается дурным тоном. Хороший тон - приехать на четверть часа раньше. Так поступают начальники отделов - конечно, кроме тех случаев, когда они за-держиваются.
На широких подоконниках центральной лестницы уже сидят знакомые, полузнакомые и просто примелькавшиеся люди, курят, кивают, улыбаются. Здесь, на подоконниках, решаются обычно самые жгучие и серьезные вопросы, как личного, так и общественного характера. Порою и я заку-ривала, когда нужно было посочувствовать кому-то из подруг или прияте-лей, или посоветоваться с умным человеком (вообще-то я не курю, не пью и с мужиками держусь по возможности строго, так что все, что обычно обо мне рассказывают - это гнусные сплетни).
А где еще поговоришь так хорошо по секрету - только в курилке! Таблички "Место для курения" периодически снимались некурящей адми-нистрацией, урны исчезали, но борьба со стихией - дело бесполезное и за-ведомо бесперспективное. Вместо урн жаждущие приносят блюдца из ново-го сервиза, доводя этим до истерики хозяйственника Валентина Николаеви-ча, который этот сервиз сам лично выбирал, оплачивал и транспортировал; блюдца быстро переполняются, и пол и подоконник снова покрываются пе-плом и окурками.
Пора браться за дело. Еще пять минут на перекур, десять на кофе и личные звонки - и к компьютеру. У меня сегодня несколько писем партне-рам в Италию и в Штаты, в которых страшно заинтересован наш Генераль-ный, это означает, что письма будет вычитываться и перепроверяться до за-пятой.
Мой компьютер стоит в закутке, как бы аппендиксе большого зала, где, по западной моде, сидят почти все служащие нашей конторы. Большой зал превращен в отдельные "офисы" пластиковыми и стеклянными перего-родками нежно-голубого и гадко-сиреневого цвета, не доходящими до по-толка. Так что, если в одном конце зала кто-то чихает, то до другого конца долетает многократно отраженное эхо. Мне проще - мой аппендикс имеет с трех сторон настоящие стены, и даже окно, с видом на кирпичную стену со-седнего здания. Зато я могу разговаривать по телефону, не информируя о личных делах весь персонал нашей конторы.
Ибо персонал у нас преимущественно женский, и, вследствие этого, не только кашель долетает до противоположного конца зала в невероятно уси-ленном и искаженном виде - так же искажаются и украшаются и любые подробности личной биографии каждой сотрудницы. Особенно тех, кто не желает делать эти подробности достоянием общественности.
Тот, кто работал когда-нибудь в женских коллективах, знает, как бур-но и пышно цветут в них сплетни. То есть я не знаю, как это происходит в чисто мужских коллективах - не доводилось сталкиваться. Но один мой приятель, работающий в смешном банке, где не берут на работу женщин (даже секретари - и те мужского пола), утверждает: все то же.
Но о женском коллективе я знаю почти все. Сколько раз в моей жизни я слышала, с каким восторгом под страшным секретом (или не очень страшным) описываются тончайшие подробности любого события. Каждая более или менее хорошенькая или интересная женщина, приходящая на ра-боту, подвергается изучению, и уже через два дня всем, кто готов слушать, известно все. Любая местная сплетница точно знает, какая квартира у этой новой сотрудницы, и почему ей платят именно такую зарплату (в смысле - кто из начальников в ней лично заинтересован), сколько у нее детей и от ко-го они, сколько было, есть и будет любовников. О мужчинах рассказывали меньше - их у нас и было существенно меньше; но и их частная жизнь, по-видимому, касалась всех.
Разумеется, сами персонажи этих сказаний узнавали подробности своей личной жизни последними.
Я впервые близко столкнулась в этой особенностью женских коллек-тивов давно, почти сразу после окончания института, когда я работала в большой проектной организации. В восемьдесят девятом такие конторы еще только начинали разваливаться, и местным сплетницам хватало времени, чтобы порезвиться - работой их тогда не обременяли.
Я работала там уже почти полгода. От сплетен, касающихся других, отмахивалась, а рассказов о себе пока не слышала. Но однажды, спускаясь по лестнице, краем уха поймала обрывок разговора, заинтересовавшего меня чрезвычайно.
- Я тебя уверяю, Литовцева давно его бросила! - с жаром доказывала жен-щина, с которой я раскланивалась в коридоре, но даже имени ее не знала. - Еще два месяца тому назад, она тогда завела бурный роман с завом третьего отдела, с Гариным, - длинный такой мужик в очках.
- Ей-богу, Ларис, глупости ты говоришь, - раздраженно отвечала ей собе-седница, знакомая мне столько же, если не меньше. - Литовцева не такая дура, чтоб не понимать, что у Штейнмана карьеру она сделает только так. И чтоб она его бросила! Да на черта ей Гарин, у них и тематика разная, и ставок свободных у него нет.
- Зато я сколько раз видела, как они вместе приходят, ясно? - с прежним пылом возразила ей Лариса... и замолчала, увидев меня.
Я спустилась по лестнице, поздоровавшись с обеими, и, не вслушиваясь в шепот у себя за спиной, ушла в свою комнату. Я могла утешаться только тем, что я лучше своей репутации - многие ли могут сказать о себе то же самое?
Случай этот принес мне и ощутимую пользу - именно тогда треснули ро-зовые очки, которыми всех нас снабжают в избытке сначала школа, а потом институт. Вдребезги эти очки разлетелись много позже - после моего корот-ко знакомства с нынешним шефом.
Шеф мой, Александр Брониславович Свентицкий, именуемый в даль-нейшем просто "шеф" или А.Б., находился в том золотом для мужчины воз-расте, когда молодые женщины уже почти перестают смотреть на него, как на брачную добычу, но все еще охотно идут на роман при небольшом коли-честве дополнительных возбуждающих факторов, вроде колечка к Новому Году или просто возможности занять более высокую должность. Когда карьера достигла высокой точки, и впереди, кажется, новые вершины, а до спуска еще далеко; словом, ему подошло к сорока пяти. Он был удачлив и обаятелен, ему отчаянно везло (и он все для этого делал), а когда ни везение, ни обаяние не помогали, мог взять кого надо за горло. Его связи не только были ощутимо полезны для его бизнеса, но и не особо его пачкали. Его идеи были своевременны, оригинальны и вполне реальны. Его "крыша" была неощутима, но очень эффективна, офис - в самом центре Москвы, со-трудники готовы были работать с утра до ночи. Его любовницами, по слу-хам, были самые эффектные модельки из соседствующего с нами модельно-го агентства. Говорили, что и свои сотрудницы также не оставались незаме-ченными.
Не то чтобы он был очень уж хорош собой, но высокий рост, прекрасная фигура (теннис, бассейн, тренажерный зал - он очень следит за собой), свет-лые густые волосы почти без седины и умение носить костюм безупречно, как дипломат хорошей школы - все это производит впечатление на самых железных женщин.
Ну вот, четыре письма из пяти закончены, отпечатаны так, как любит шеф, и сложены в аккуратную папочку.
Звонит местный телефон.
- Александра Андреевна? Письмо на "SB-automatics" готово? - Евгения Эдуардовна, личный секретарь шефа, мегера лет пятидесяти, прошедшая с ним вместе все огни, воды и медные трубы.
- Да, Евгения Эдуардовна.
- Занесите его шефу, пожалуйста.
Конечно, перед визитом к шефу я не удержусь от взгляда в зеркало. То, что там отражается, сегодня вполне можно одобрить. Что бы ни говорили, а я не выгляжу на тридцать один, и мне очень идут новые очки в тонкой ме-таллической оправе, и эта прическа.
Приемная, где сидит Мегера, больше похожа на тропический сад: она не просто фанатично ухаживает за всеми этими зелеными насаждениями в горшках, плошках и кадках - она таскает их за собой из одной организации в другую. Говорят, шефу это очень нравится.
Когда я вхожу, Мегера поливает какое-то пушистое и темно-зеленое... чуть не сказало "существо" - столько в ее движениях нежности.
- Посмотрите, Александра Андреевна, а ведь она собирается цвести!
- Неужели? - говорю я, и тут замечаю, что, в самом деле, из середины цветка вырывается бледная сильная стрелка, на конце которой разворачи-ваются алые лепестки. - Боже, какая красота! - вырывается у меня.
- Да, она цветет так редко, раз в десять лет, и только в особо благоприят-ных условиях, - отвечает Мегера.
- Ну, в таких условиях, какие Вы им создали, нельзя не зацвести! - улыба-юсь я. Пожалуй, придется придумать ей другое прозвище - вовсе она не Мегера! Очень милая тетка.
- Проходите, пожалуйста, шеф ждет Вас.
Я толкаю легкую белую дверь, и вхожу в кабинет А.Б. Кабинет большой, три окна, среднее из них - эркером. Светлые стены, мебель светлого дерева, книжные шкафы, большой письменный стол, удобные кресла возле низкого столика, на котором светится плоской панелью навороченный ноутбук.
- Как Вас зовут? - слышу я голос у себя за спиной. Поворачиваюсь и вижу шефа возле открытых дверец еще одного шкафа, большого, со стеклян-ными полками, плотно уставленными фигурками дельфинов - стекло, ке-рамика, бархат, дерево, золото...
- Ой, что это? - невольно говорю я. - Простите, Александр Брониславович, меня зовут Александра Андреевна. Вообще-то я работаю у Вас уже чет-вертый месяц, меня представляли Вам при зачислении в штат.
- Что ж, теперь я буду знать, как Вас зовут...
- Вот письма, Александр Брониславович, четыре из пяти готовы, а по по-следнему, на итальянскую фирму, есть несколько вопросов.
- Вы пишете по-английски?
- Американцам - да. Итальянцам - по-итальянски. - Господи, спасибо, что я рано поняла: единственные мои способности - к языкам, и выучила их столько, сколько преподавателей могли оплатить родители. В результате я хорошо знаю английский, итальянский, немецкий и греческий, сносно - датский и шведский, и могу болтать на бытовые темы по-испански и по-французски.
- Спасибо, Александра Андреевна. Но письмо на итальянском я не смогу прочесть, Вам придется мне его перевести.
- Хорошо, Александр Брониславович, я приложу перевод.
- Присядьте пока, я просмотрю этот текст. - Хорошо еще, что английский он знает вполне прилично, на переговорах обходится без переводчика.
Я утопаю в мягком кресле возле журнального столика, А.Б. нажимает на кнопку на своем большом столе, и через пару минут вплывает бывшая Ме-гера с двумя чашками кофе. Любопытно: в одной из чашек - черный кофе, в другой - капуччино с шоколадом, как раз как я люблю. Мне протягивают чашку с капуччино - ай да Мегера! Положительно, теперь буду называть ее Мамочкой!
Шеф быстро просматривает письма, подписывается - ни в одном никаких исправлений не сделал, хорошо, я молодец - и отдает их терпеливо ждущей Мамочке.
- Все можно отправлять, вот это и это - срочно. А как Вам моя коллекция, Александра Андреевна? Кстати, Вы позволите мне называть Вас просто по имени?
- Ваша коллекция прекрасна, Александр Брониславович, я много о ней слышала, и вижу, что говорили правду. А просто по имени... давайте уж пока оставим как есть, а то я буду чувствовать себя неловко.
Сделав последний глоток кофе, я встаю, тщательно расправляя юбку.
- Я могу идти?
Он довольно долго молчит. Потом медленно выговаривает:
- Да, конечно, идите, заканчивайте последнее письмо.
Я коротко киваю и выхожу, определенно поймав на себе вполне откро-венный мужской взгляд шефа. Да, пожалуй что, о нем еще мало рассказы-вают...
В эту контору я попала, в общем-то, случайно. Одна из сотрудниц вышла замуж за непосредственного начальника и скоропостижно родила. Всем бы-ло понятно, что на работу она не вернется, на освободившееся место в отде-ле внешних связей взяли первого попавшегося человека "с улицы" - то есть меня. Я как раз собиралась уходить из предыдущей конторы, развалившейся под тяжким гнетом общественно-политической деятельности ее руководства. Руководство состояло преимущественно из бывших комсомольских работником горкомовского уровня. Они рвались в политику, им хотелось всего, много, и по возможности сразу, а работать для этого они не считали нужным. Контора, носившая пышное название "Ассоциация руководителей малых предприятий России" рассыпалась, просуществовав менее года. Впрочем, я ушла к Свентицкому чуть раньше и агонию не наблюдала. Со-трудники расползлись по аналогичным конторам-однодневкам, прихватив с собой кое-какое оборудование. Платили нам всем столько, сколько стоила наша работа, характеризуемая единственным образом: Имитация Бурной Деятельности, сокращенно ИБД.
Рабочий день начинался с подновления и расширения макияжа. Некото-рые экономили домашнее время и красились полностью на работе, но за не-надобностью еще никому не пришло в голову экономить рабочее время и краситься дома.
Затем следовал утренний чай с попутным обсуждением покупок, поездок и других серьезных проблем. Далее, примерно в половине первого, появ-лялся Генеральный (он очень любил название своей должности, и всегда старался произносить его так, чтобы буква "р" потерялась, и получилось "Гене'альный"). Тут начиналось собственно рабочее время, до двух часов, за это время можно многое успеть, если не лениться. А если лениться, то мож-но выпить еще чаю и поиграть в компьютер. Обеденное время - это святое, с двух до четырех, в хорошую погоду - по магазинам, в плохую... тоже, в об-щем-то, есть чем заняться. Я несколько раз успевала в обеденный перерыв слетать на свидание. И т.д. ИБД.
Понятно, что, когда контора рухнула, только отчаянные бездельники бы-ли огорчены. Но, как я уже отмечала, я успела отскочить раньше, и из-под обломков не спасалась.
Нынешняя фирма - совсем другое дело. Здесь и в самом деле работают. Никто - даже сам Свентицкий - не мог бы точно определить, чем конкретно мы занимаемся, И если полгода назад главным в офисе был рекламный от-дел, так как они делали большую рекламную кампанию о-очень крупного банка, то сейчас все карты в руках отдела внешних связей. Именно мы нашли и начали раскручивать большой инвестиционный проект. Работы, конечно, прибавилось, но это никого не пугало - прибавилось, и существенно, и денег в кармане.
Я возвращаюсь на рабочее место, в свой закуток. Вообще-то уже время обеда, у нас всех пропуска в бывшую столовую СЛУГ НАРОДА - стоимость обеда там чуть выше стоимости булочки в соседнем магазине. Но мне поче-му-то кажется, что лучше пожертвовать обедом, доделав письмо. И я сижу за своим компьютером, заглядывая попеременно то в рабочие материалы к проекту, то в словарь.
Через несколько отсеков от меня раздается телефонный звонок.
- Алло! - голос Оли, Ольги Лазаревой, официальной любовницы А.Б.
- Да, милый, конечно. Я все понимаю. Значит, встретимся, как обычно. Ну конечно, ко мне. Целую, пока.
Мне неприятно слышать чужой разговор, для которого она не пошла обедать вовремя, и я сжимаюсь в комок, стараясь даже не дышать - только бы Оля не поняла, что в зале еще кто-то есть. Я хорошо к ней отношусь, и не хотела бы ее огорчать.
Я сижу над работой допоздна. Спешить мне сегодня некуда: дочка еще на два дня у моих родителей, а дома меня никто не ждет. Муж тихо раство-рился, когда Насте было года два, последний мой роман благополучно за-вершился пару месяцев назад, а заводить новый пока что-то не хочется. Я уж лучше отдохну.
Вот простучали последние каблучки, задержавшись возле моей двери.
- Саша, ты здесь? Не собираешься пока?
- Через полчасика, Оль!
- Тогда я убежала, уже опаздываю! Я предупрежу охрану, что ты еще ра-ботаешь.
- Спасибо!
Полчасика, как водится, растянулись на час с лишним, и я отключаю компьютер уже в половине восьмого. В здании, наверное, никого нет, кроме меня и охраны, так что надо проверить, все ли выключено. Уборщицы при-дут только утром.
Я пробегаю по залу, заглядывая в отделы. Запирать двери у нас не при-нято - документы кладутся в сейф, компьютеры запаролены, а заглядывать в личные вещи никто не станет. Везде тихо. Я спускаюсь по лестнице, на вто-ром этаже сидят другие фирмы, но там давно никого нет.
Я прощаюсь с охранником, дремлющим возле телевизора, толкаю дверь... и утыкаюсь носом в чей-то светлый пиджак.
- Что-то Вы задержались - горите на работе, Александра Андреевна!
- Да и Вы не спешите домой, Александр Брониславович! - Интересно, откуда он здесь взялся? Ольга вроде бы давно ушла. Впрочем, это не мое дело.
Свентицкий стоит возле своей машины. У него роскошная темно-синяя "Вольво-960".
- Мне сегодня особо спешить некуда, так что, если позволите, я отвезу Вас, Александра Андреевна.
- Спасибо, Александр Брониславович, но я живу очень далеко. Мне не хотелось бы отнимать у Вас столько времени.
- Глупости, - говорит он неожиданно жестко, распахивает дверцу машины и подталкивает меня внутрь.
В машине пахнет натуральной кожей и дорогой мужской парфюмерией. И немного табаком, что странно, поскольку шеф не курит (именно он развел всю ту борьбу с курением, о которой я уже говорила).
- Итак, куда едем? Может быть, Вы позволите мне угостить вас чашкой кофе где-нибудь в приличном месте?
Я хихикаю, потому что не далее как вчера слышала, как шеф отчаянно крыл почти последними словами ночной клуб, куда отправился с какими-то деловыми партнерами - и обслуживают не так, и коктейли отвратные, и кофе гадкий. Так что его понятие о "приличном" месте весьма узко.
- Спасибо, с удовольствием. - "Надо бы еще вовремя напомнить себе са-мой, что до дому ехать и ехать..."
Машина мягко трогается с места, мы едем по старым центральным ули-цам, какими-то переулками, играет негромкая музыка. "Хорошо, что перед уходом я заново накрасила губы и слегка привела себя в порядок. А то сей-час блестела бы носом, как самовар".
Шеф резко сворачивает в какой-то дворик, и останавливает машину перед натянутой цепью.
- Ну вот, и приехали.
Я не сразу понимаю, что дворик - это и есть кафе. Столики под деревья-ми, на столиках свечи - совершенно южный вариант, Уже очень тепло, и сидеть на улице не в пример приятнее, чем в душном помещении. Шеф под-водит меня к столику в углу, отодвигает стул, помогает сесть и садится сам. За его спиной тут же возникает официант, мамочки мои, во фраке и белом галстуке - лорд, не иначе. Или шпрехшталмейстер.
- Добрый вечер, Александр Брониславович. Поужинаете сегодня, или как обычно?
Шеф взглядывает на меня:
- Вы голодны, Александра Андреевна? Рекомендую - здесь великолепные пирожные. И очень неплохой фруктовый салат.
- Замечательно, - отвечаю я. - И фруктовый салат, и кофе, и пирожное. Шоколадное.
- Мне как обычно, - поворачивается он к официанту. - И проследите, чтобы не загородили мою машину, я сегодня ненадолго.
За легкой и ни к чему не обязывающей болтовней время летит незаметно, исчезает и фруктовый салат, и принесенный шефу "Кампари". "Как же он поедет, ведь сам за рулем? - мелькает у меня мысль. - Впрочем, это его трудности. Я возьму такси".
Я смотрю на часы и прихожу в ужас: почти двенадцать!
- Прекрасный вечер, но мне надо ехать, Александр Брониславович. Пока я доберусь до моего спального района, будет уже очень поздно, а завтра мне рано вставать.
- Не волнуйтесь, сегодня вы доберетесь очень быстро, - усмехается он, и подзывает официанта. Мне не слышно, что он говорит, потому что я озабо-чена одной животрепещущей проблемой. Конечно, вечер прекрасен, но если я немедленно не доберусь до дамской комнаты, эта красота для меня по-меркнет. Слава богу, вон под тем деревом видна дверь куда-то в недра зда-ния, и если это не то, что мне нужно, я съем свою любимую шляпку.
- Я сейчас вернусь, - говорю я и решительной походкой направляюсь к заветной двери.
Сказав "Уф!" и снова ощутив всю прелесть весенней ночи, я замечаю, что посещаемое мной заведение не просто сияет чистотой - оно подавляет вели-чием, и белым мрамором, и золотом, и кабинкой с биде, и огромными зер-калами в полный рост. В углу сидит тетенька в ливрее, на столике перед ней все - от новых колготок до расчесок и обратно. А туалетная, прошу проще-ния, бумага - какой я в миланском "Хилтоне" не видывала! - розовая, четырехслойная, с цветочками!
Кажется, я несколько увлеклась описанием сантехнических красот... Но что поделаешь, я человек насквозь прагматичный, а после такой лошадиной дозы романтики мне остро необходимо что-нибудь приземленное...
Я возвращаюсь к столику с обновленным макияжем, легкой душой и светлыми мыслями о ремонте, начинающемся завтра в моей квартире. В де-вять придут мастера, и, разрази меня гром, за выходные они должны сделать хотя бы половину - за те-то деньги, которые они с меня запросили!
Шеф ждет меня, сидя за столиком и задумчиво рисуя что-то на салфетке. Он поднимает голову:
- Едем? - просто спрашивает он.
Я пожимаю плечами, и иду к машине.
Он открывает мне дверцу, придерживает ее, пока я сяду и расправлю юб-ку и... садится рядом. Тут я замечаю, что за рулем машины уже сидит води-тель - черт меня побери, в форменной фуражке!
- Итак, куда же мы едем?
Я называю адрес.
Шеф сидит спокойно, не пытаясь придвинуться ко мне или взять за руку. Такое впечатление, что это не за мной он так старательно ухаживал весь ве-чер. Меня это устраивает - я не собираюсь становиться очередной его пас-сией. По крайней мере, пока...
Утром, в девять, рабочие, конечно, не пришли. Не пришли они и в поло-вине десятого. И в десять. Когда без четверти одиннадцать раздался звонок в дверь, я уже кипела. Но за дверью стоили вовсе не те маляры, с которыми я договаривалась три дня назад - там были Андрей и Мишка, мои институт-ские друзья - двое из четверых.
- Хозяйка, побелку- покраску заказывали? - хохочут они. - Ты, говорят, собиралась ремонтироваться, так какого черта неизвестно с кем догова-риваешься?
- Разве ты не знаешь, кто лучший в мире наклеиватель обоев? - Добавляет появляющийся из-за Мишкиной спины Роман.
- Ох, ребята. Как хорошо, что вы пришли! Эти бандиты должны были поя-виться в девять, я тут уже по стенам бегаю от злости! Входите скорей!
Вся компания вваливается в мою крохотную прихожую.
- А где Лешка? - спрашиваю я, не обнаружив четвертого члена нашего со-общества.
- Через полчаса будет. За обоями поехал.
- Да есть у меня обои! Я все купила еще зимой!
- То, что у тебя есть, годится только в клозет на дачу. А то мы тебя не зна-ем, - авторитетно заявляет Роман.
Он прав: я сэкономила, и купила не то, что хотелось, а что подешевле.
- Значитца так, хозяйка, - продолжает бутафорить Андрей. - Гони-ка ты на рынок и по магазинам, и щоб обед был для рабочего класса не позднее трех часов! И супчик не забудь!
Ну, вот, теперь за ремонт можно не волноваться - ребята все сделают как надо, они еще в студенческие годы подрабатывали в разных шабашно-ремонтных бригадах, и славились качеством и скоростью работы. Брали соответственно, и отбою от заказов не знали. Не хотелось мне их экс-плуатировать, нечестно это, с меня-то они ничего не возьмут. А времени у них куда меньше, чем у меня: у Мишки и Романа свои фирмы, и нема-ленькие, Андрей - большая шишка на одной из московских бирж. Алек-сей вообще в Москве бывает раз в полгода, мотается между Штатами, Францией и Германией. И откуда они узнали, что я все это затеяла, да тем более - когда должны придти мастера?
Этот вопрос я несу домой из магазина вместе с едой..
Но на мои вопросы никто не отвечает. По моей однокомнатной квартире будто прошел смерч. Мебель в комнате сдвинута к середине, на шкафу сидит Михаил в традиционной шапке из старой газеты и вдохновенно размывает потолок.
- Иди, иди на кухню! Мы сегодня рабочий класс, нас кормить надо! А то у тебя как всегда - кроме йогурта и ветчины ничего в холодильнике нет!
Конечно - чему еще быть в холодильнике у одинокой женщины! Не во-зиться же мне с разносолами для себя! Вот когда ребенок домой приезжает - тогда и обед приходится готовить.
Ладно, в конце концов, что я так уж мучаюсь совестью? Физический труд - редкое развлечение для российского бизнесмена, пусть вместо тре-нажерного зала помашут малярной кистью. Опять же, не в ночном клубе деньги мотают (это я их женам потом буду говорить), а воскрешают светлые воспоминания юности. Заглушив таким образом душевные терзания, я ре-тируюсь на кухню, закрываю дверь, чтобы не дразнить ребят запахами раньше времени и приступаю к приготовлению обеда.
Готовить я вообще люблю, моей коллекции кулинарных книг позавидует сам Похлебкин, у меня их около 100 только на русском языке - а еще анг-лийские, французские, греческие.... Но сегодня я варю борщ и жарю "Таи-сины" котлеты. Приятельница моей матушки, Таисия Николаевна, готовить не любила, в отличие от меня. Но одно блюдо у нее всегда получалось вдохновенно - котлеты. Делюсь рецептом: в крупно помолотый мясной фарш тетя Тая добавляла, помимо минимального количества хлеба, еще и тертую картошку, чуть-чуть сметаны и соду. Котлеты получаются пышные и сочные. И много...
К вечеру разорение в моей квартире становится сравнимо с разорением Рязани Батыем. Ночевать здесь, конечно, невозможно. Я отдаю ребятам ключи, кидаю в сумку косметику и отбываю к родителям - придется Насте потерпеть меня в своей комнате пару ночей.
Насте десять лет, она рассудительна и разумна, что называется, не по го-дам. Впрочем, пробуждающиеся свойства ее характера заставляют смотреть на эту рассудительность с некоторой опаской. Если Настя решает, что ей что-то позарез нужно - не важно, что, игрушка, книга, любая вещь или ответ на вопрос - она добивается своего всеми доступными ей способами. Она лезет за книгой на самую верхнюю полку книжного шкафа; она звонит по международной справочной; она задает вопросы, пока не получит устраи-вающий ее ответ. Ценное, конечно, свойство характера, но родители мои уже воют. Впрочем, они, так же как и я, понимают, что ради хорошей школы стоит потерпеть. Именно из-за роскошной, великолепной языковой школы ребенок и живет с ними в центре Москвы, а ко мне на окраину приезжает иногда на выходные.
Родители радостно встречают мое появление, сдают ребенка с рук на руки и быстренько сматываются за город. Я просыпаюсь в восемь, и нахожу только записку: " Еда в холодильнике, уроки у ребенка не сделаны, прово-дишь ее в школу, вернемся в понедельник днем". Ну и славно. И мы прово-дим день в установлении доверительных отношений с немецким и англий-ским языком, а также в борьбе с рисованием - ну нет у нас обеих способно-стей к рисованию!
Около половины одиннадцатого вечера я, уложив Настю, сижу перед те-левизором (звук убран до минимума, потому что слушать поучающего и вещающего лощеного толстомордого комментатора сил нет) и читаю детек-тив. В тишине громкий звонок телефона раздается особенно пронзительно.
- Алло!
- Александра Андреевна? Простите, что беспокою так поздно, это Свен-тицкий. Но дело в том, что у меня к Вам просьба, и я хотел бы предупре-дить Вас заранее.
- Я слушаю, Александр Брониславович.
- Мне завтра вечером нужно идти на очень важную формальную встречу. По протоколу я должен быть с супругой. А Вы сами знаете, я не женат. Могу я попросить Вас сопровождать меня?
Вот это номер! В голове у меня бухает только эта дурацкая фраза... Если я соглашаюсь, - это налагает совершенно определенные обязательства; если отказываюсь, - кто знает, что выкинет обидевшийся шеф?
- Вы понимаете, по-английски я и сам смогу объясниться, - добавляет он, - но там могут быть очень нужные нам итальянцы.
- Я с удовольствием помогла бы Вам, Александр Брониславович, но, к со-жалению, на такие мероприятия нужно вечернее платье, а у меня его нет. Да даже если бы и было - у меня в квартире сейчас ремонт, я сюда-то, к родителям, приехала из-за этого. Так что все мои туалеты вне пределов досягаемости.
- Ну, это мы решим завтра, - смеется он, - пусть у меня никогда не будет более серьезных проблем! До завтра! - и шеф вешает трубку.
Все мое благостное настроение как рукой сняло. Отказаться я не могу, это понятно. Нужно ли предупредить Ольгу? Но что я ей скажу? Мы с ней никогда не были подругами, не были и врагами, не хочу я ей подкладывать такую свинью!!!
Впрочем, шефа ну никак нельзя называть свиньей. Он, конечно, волк - и по духу, и даже внешне чем-то...
Я засыпаю поздно, и снятся мне голубые глаза шефа, его синяя "Вольво" и почему-то голубые сверкающие крыльями бабочки...
До середины дня я не вылезаю из Интернета - по последнему проекту на-копилась куча вопросов, и прежде, чем писать нашим новым партнерам, я ищу в сети данные о них. Выясняется масса увлекательных подробностей - я нахожу не только историю фирмы и детали биографии основателей, но и кое-какие данные по репутации и состоянию фирмы на сегодня. Может, я ошибаюсь, но с ними лучше бы не связываться. В конце концов, через три недели в Милане большая выставка-конгресс по энергетике, почему бы Свентицкому туда не поехать и не найти кого-то понадежнее?
О его вчерашнем звонке и приглашении на вечер я за монитором совсем забываю.
Половина третьего. Есть хочется ужасно. Я лезу в сумку за кошельком, и обнаруживаю, что ее боковая сторона взрезана, все потроха торчат наружу и кошелька, конечно, нет. Я невольно вскрикиваю, и тут же в дверях появля-ется чья-то любопытная физиономия. Через десять минут уже вся контора знает о моем невезении. Правда, в кошельке было совсем немного, тысяч тридцать - сорок; но и они не бывают лишними, и обедать мне теперь не на что. Хорошо еще, что я не взяла сегодня бумажник, где, помимо денег, ле-жат все документы, визитные карточки, чеки на серьезные покупки и т.д. И сумка теперь испорчена безнадежно, значит, нужно покупать новую или доставать старую с антресолей... Да-а...
По коридору стучат каблуки, народ идет обедать. Желудок уже не зовет, а вопит громким голосом, но я сурово рекомендую ему заткнуться - я терп-лю, и он может потерпеть. Скрипит дверь, и в мою конуру входит Оля Лаза-рева.
- Привет! Я слышала, у тебя похитили все фамильные сокровища.
- Хуже, - смеюсь я, - у меня похитили возможность пообедать. Зато фи-гуре это пойдет на пользу.
- Знаешь, ты лучше береги фигуру менее радикально. Тем более что тебе это абсолютно без надобности. Пошли, я тебя покормлю.
- Спасибо, ты меня спасаешь! - Я и не думала, что из-за моего стола можно выбраться с такой скоростью. - Жрать хочется, как из ружья!
До столовой метров сто, стекляшка спрятана за спиной у церковки сем-надцатого века. Мы входим внутрь, получаем чеки и поднимаемся на второй этаж. Время уже позднее, и свободных столиков много. Мы садимся у окна за столик, полуприкрытый какими-то вьющимися растениями, отдаем чеки официантке и осматриваемся по сторонам. Наших никого нет, и Оля, оторвав глаза от рассольника, спрашивает:
- Шеф к тебе начал клинья подбивать?
Я, конечно, поняла сразу, что обедать она меня позвала не только из со-чувствия и хорошего ко мне отношения. На честный вопрос надо отвечать честно. Тем более что я ничего не обещала шефу.
- Начал. И довольно резво. Как ты к этому относишься?
- Ты знаешь, я рада. Я ведь замуж выхожу, и, как ты догадываешься, со-всем даже и за другого, там все очень серьезно и насовсем. Со Свентицким я давно хотела расстаться, так что если он начнет крутить шашни с тобой, ему, по крайней мере, будет не до меня. А ты всерьез собираешься с ним иметь дело?
- Не знаю, - говорю я медленно, и отодвигаю в сторону вазочку с десер-том - желе у них сегодня явно не удалось, - Если бы он вел себя по-другому - грубее, или слишком явственно показывал, что он начальник... А пока что все в рамках, даже и к чему придраться.
- Ну вот, займешь мое место, если захочешь. Вернусь из отпуска, сколько удастся, поработаю, но если придется уйти - не стану рыдать. Кофе будешь?
- Да ну его к черту, жарко для кофе. Слушай, ты - и замуж... Такая само-стоятельная, будешь мужу борщ варить. Еще и дома сядешь... Хорошо... Я тебя поздравляю, и когда церемония?
- В пятницу. Потом мы уедем, я взяла отпуск на две недели.
- И куда, если не секрет?
- В Грецию, неделя на материке, неделя на Крите. Только в конторе - ни-кому. Я не хочу, чтобы шеф знал до того... И вообще, Саша, ты имей в виду, что он человек очень мстительный. Если ты решишь, что тебе все это не на-до - продумай, как от него избавиться, чтобы он не мстил потом. Моя пред-шественница - ты ее не знала, такая Роксана, совершенно роковая женщина, и ужасно всю жизнь из-за этого мучилась, бедняжка... - Оля критически ос-матривает пирожное, и отламывает кусочек. - Так вот, она хорошо знала, что он совершенно не выносит женщин, вешающихся ему на шею, и избавилась от него именно так. - Еще кусочек пирожного подвергнут тщательному осмотру и отправлен в рот, - Она ему прохода не давала, звонила домой и на работу каждый день по десять раз, и приезжала, и шеф уже не знал, как ее стряхнуть. Так что тому, на кого она якобы переключилась, он готов был памятник поставить.
Мое сдавленное хихиканье уже душит меня, но Оля безжалостно про-должает:
- Как ты понимаешь, избавитель был ей давно знаком, и именно ради него она и хотела расстаться со Свентицким.
Отсмеявшись и отдышавшись, мы выходим на улицу. Уже почти четыре часа, но я не тороплюсь на рабочее место, да и Ольга, по-моему, тоже. Мы неспешно входим в подъезд, и навстречу мне буквально кидается Мегера.... ой, нет, она же теперь Мамочка!
- Александра Андреевна! Ну где же Вы ходите, Вас шеф уже три раза вы-зывал! Скорее, срочно!
Я пожимаю плечами и поднимаюсь следом за ней к шефскому кабинету. Ольга смотрит нам вслед, на повороте лестницы я приостанавливаюсь и смотрю на нее. Она еле заметно кивает мне и уходит к себе.
Шеф стоит возле приоткрытого окна своего кабинета. Он стремительно поворачивается ко мне:
- Ну, наконец-то! Почему Вы не зашли ко мне с утра?
- Добрый день, Александр Брониславович! Я не зашла, потому что, во-первых, Вы меня не вызывали, а во-вторых, я искала с утра материалы по нашим новым американским партнерам. И то, что я нашла, не вызывает же-лания подписывать с ними договор - судя по всему....
- К черту американцев! - перебивает меня А.Б. - Я знал, что с ними нельзя иметь дело, еще неделю назад. Просто я хотел, что Карпухин на этом сломал себе шею.
Карпухин - заместитель шефа и его правая рука. Человек малосимпатич-ный и, по-моему, непорядочный. Впрочем, состояние его шеи меня мало за-ботит. Видимо, он где-то перебежал шефу дорожку. А вот разговаривать со мной таким тоном ему пока никто не позволял.
- Извините, Александр Брониславович, но об этом нужно было преду-предить меня. Тогда бы я не теряла попусту время сегодня, а занялась бы чем-то нужным. - Я делаю шаг в сторону двери.
Шеф большими шагами пересекает кабинет и хватает меня за руку.
- Я ведь предупредил Вас вчера, что мы идем сегодня на очень важный для меня прием! Так какого же черта...
Видимо, лицо мое меняется очень уж сильно - я чувствую, как стягивает лоб и щеки, - шеф выпускает мою руку и отходит на шаг:
- Простите мою несдержанность, но я слишком беспокоился, что мы не успеем. Пожалуйста, присядьте. Хотите холодного соку, сегодня так жарко?
Я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться и сажусь в кресло. И как я, в са-мом деле, напрочь забыла о вчерашнем звонке?
- Благодарю Вас, не нужно. Я только что обедала. Но не кажется ли Вам, что мой вид несколько не подходит для приема. Я ведь говорила вчера, что у меня нет вечерних туалетов, а если бы и были - из-за ремонта я не смогла бы их добыть.
- Это не имеет значения, Александра Андреевна. Мы с Вами сейчас по-едем и все купим. А выглядите Вы всегда превосходно, никакие парик-махерские не нужны.
Ну еще бы - за каким лешим мне парикмахерские - у меня коса длиной ниже колен, я просто сворачиваю волосы в пучок размером с футбольный мяч. Тяжело ужасно, но ведь ни один мужик не устоит, увидев такое!
Шеф открывает сейф, я деликатно отворачиваюсь. Дверца сейфа с глухим лязгом захлопывается.
Темно-синяя "Вольво" мягко урчит, наворачивая на колеса московские улицы. И, несмотря на все неудобства одностороннего движения в старой части города, уже через несколько минут мы тормозим возле Пассажа.
- Платье в отделе "Шанель", туфли у "Стефан Келиан", остальное на ваш выбор, - коротко командует шеф, и мы идем - я бы сказала, бежим! - к стек-лянным дверям, мимо которых я много раз проходила, заглядывая в витри-ны. И ей-богу, мне совершенно все равно сейчас, как за это платье придется расплачиваться - о платье от Шанель я мечтала всю жизнь!
Шеф садится на мягкий диван, предоставляя мне общаться с целой стай-кой продавщиц. Они чирикают и щебечут, принося и унося все новые и но-вые шедевры. Наконец в груде платьев я замечаю то, о чем думала, входя в магазин: темно-синий струящийся муслин. Я беру платье и ухожу в приме-рочную. Следом за мной туда вносят еще несколько - белое, фисташковое, голубое... Но я уже знаю, что хочу вот это - цвета ночи, расшитое хрусталь-ными звездочками-бусинками, редкими возле выреза и более частыми, тем-неющими к длинному, развевающемуся подолу.
Я подхожу к зеркалу. Там отражается высокая стройная женщина в тем-но-синем, но не мрачном платье, идеально облегающем точеную фигуру и открывающем безупречные плечи. Это не я, я не могу так выглядеть!..
Я выхожу из примерочной и слышу, как ахают две продавщицы, не при-нимавшие участие в примерочной оргии, как забредший сюда "малиновый пиджак" тихо матерится и делает движение в мою сторону, как шеф роняет журнал, который он просматривал со скучающим видом.
- Бог ты мой, - тихо говорит он, - куда ж я раньше-то смотрел...
Платье стоит, должно быть, целое состояние, но шефа уже понесло, и он не говорит ни слова.
Мы покупаем еще и роскошные шелковые туфли на тонком каблуке, тоже синие, но чуть светлее, вышитые голубой шелковой нитью; и шифоновый, тоже вышитый, шарф, и вечернюю сумочку под цвет туфель. Я провожу некоторое время в "Дикой Орхидее", подбирая белье и колготки, шеф ждет меня в машине. В окно видно, как он нервничает, постукивая пальцами по рулю.
Потом шеф смотрит на меня мутным взглядом, хлопает себя по лбу и го-ворит:
- А драгоценности-то!
- Ни в коем случае! Иначе платье вернется обратно в магазин. У меня есть мои собственные кольца. И этого достаточно. Можно добавить бижутерию, кто отличит, натуральный ли жемчуг, если все вокруг в натуральном!
- Но так нельзя...
- Нет! - жестко говорю я, и А.Б. замолкает.
Мы останавливаемся на неплохой французской имитации жемчуга, кото-рую я даже могла бы себе позволить купить сама. Весь процесс отнимает у нас около полутора часов. Мобильный телефон шефа звякает несколько раз, но после примерки платья замолкает. Видимо, выключен.
Мы возвращаемся в контору, и я ухожу в свою конуру, чтобы причесать-ся и подкраситься. За недостающей косметикой я захожу к Лариске, у нее полный стол этого добра, поскольку именно от нее, в конечном итоге, зави-сит, насколько быстро те или иные наши партнеры или клиенты будут об-служены, получат свои деньги и т. д. Поэтому с косметикой и духами у нее все в порядке.
Впрочем, духи у меня свои, мужской вариант "Aqua di Gio", я вообще часто пользуюсь мужскими запахами. К половине восьмого я полностью го-това, волосы заново уложены в низкий тяжелый узел, глаза подведены, очки спрятаны в сумочку. Свои вещи я укладываю в большой пакет, разрезанную сумку со вздохом запихиваю туда же. Зеркальце у меня здесь только ма-ленькое в пудренице. Большое висит в женском туалете, и я выскальзываю из своей комнаты, моля бога, чтобы сотрудников в конторе уже не было.
Распахнув дверь. я нос к носу сталкиваюсь с Надеждой Генриховной За-уэрман, главной конторской сплетницей. Ей около пятидесяти лет, и, по крайней мере, тридцать из них она посвятила тому, чтобы портить настрое-ние, карьеру, а то и жизнь, окружающим, разнося по окрестностям подроб-ности их биографии, реальные или выдуманные за недостатком информации. Ну уж если не повезло - так не повезло! Теперь вся контора будет знать, что я куда-то ходила вечером со Свентицким, и как при этом выглядела. Насколько я знаю Надежду, будет рассказано и то, что, по ее пред-ставлениям, происходило с нами потом.
- Ах, Шурочка, как Вы прелестно выглядите, - прямо-таки поет Надежда. - И какое дивное платье, не от Зайцева ли?
- Нет-нет, не от Зайцева. Китайское, подруга привезла.
Чертова баба, все настроение испортила!
Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас мне на-до выглядеть лучше, чем любой кинозвезде. Да и в таком платье выглядеть иначе было бы просто преступлением.
Ох, если бы я тогда знала, насколько мне нужно в этот вечер хорошо вы-глядеть, я бы, наверное, волновалась в сто раз больше!
Я набрасываю на плечи легкий синий шарф, бросаю в зеркало последний контрольный ... хотела сказать "выстрел" - взгляд, конечно, и возвращаюсь к себе. Шелковые легчайшие туфли, кажется, сами застегиваются на щико-лотках и подбрасывают меня вверх. В таких туфлях можно танцевать всю ночь - только бы подметки выдержали. Я когда-то серьезно занималась бальными танцами, и хорошо знаю, что такое танцевать несколько часов, как горят от этого туфли. Правда, все мои танцы закончились с разводом.
Я вышла замуж рано, даже слишком. Мне не было еще девятнадцати, ко-гда отзвучала свадебная музыка, и я переехала к мужу. Он был старше меня на пять лет, из очень суровой семьи. И первый наш конфликт возник еще до свадьбы - он хотел, чтобы я сидела дома, я считала, что должна продолжать учиться. Мы протянули вместе три года, я и в самом деле очень любила его. К счастью, мы жили отдельно от его родителей, потому что свекровь возне-навидела меня с первого дня знакомства. Я олицетворяла все, что не нрави-лось ей в этой жизни вообще и в молодежи в частности - слишком свобод-ные манеры, образование, языки, иностранные фильмы и музыку, нежелание запираться в четырех стенах. В их доме не было книг, телевизор включался только для просмотра программы "Время" (сериалов тогда еще не показы-вали - а интересно, как бы она на них отреагировала?). И отец, и мать моего тогдашнего мужа были фанатичными партийцами, но к этому добавлялась яростная религиозность свекрови. Сейчас я понимаю, что она была просто несчастна, и видеть чужое счастье было выше ее сил. Но тогда меня начинало трясти от ее бесцеремонных приходов в наш дом (мы жили в со-седних подъездах, муж дал ей ключи от нашей квартиры, и она приходила в любое время суток), от злобы, читавшейся в каждом ее взгляде на меня, от того, что после ее визитов мужу казалось, что я все делаю не так. Когда появилась Настя, мне приказано было бросать институт (погуляла - и хва-тит!) и сидеть дома. Я забрала ребенка и, оставив все вещи, взяв только учебники, просто сбежала к своим родителям.
Конечно, меня вернули бы со скандалом и с милицией, но за дело взялся мой отец. Я не знаю, что он делал - он до сих пор это скрывает, - но меня оставили в покое раз и навсегда. Даже разводиться я не ходила.
Конечно, свинство это было с моей стороны - замуж выходила я сама, а избавиться от этого состояния без родителей не смогла.
Телефонный звонок. Городской телефон - значит, это не шеф. А пора бы ему уже позвонить, половина восьмого.
- Алло!
- Сашка? Салют, - слышу я голос Андрея. - Хорошо, что застал тебя на работе, а то потом не смогу позвонить, времени не будет. Мы не все закон-чили у тебя там, я хотел, чтобы ты посмотрела. Сегодня не получится, а что у тебя завтра?
Ну и свинья же я - ведь совсем забыла, что ребята провели в моей квар-тире все выходные, возясь с моим ремонтом! И что ключи у них - тоже за-была. Поехала бы сегодня после приема к себе и стояла бы перед закрытой дверью. Ох, не доведут меня до добра очередные любовные приключения!
- Привет, дорогой! Как хорошо, что ты позвонил! Давай завтра. Во сколько? Рано-то я не смогу освободиться...
- К шести вырвешься?
- Черт его знает, лучше в полседьмого. Ты заедешь?
- Договорились. - И он кладет трубку.
Ну да, в жизни иногда случаются маленькие чудеса, и я не против, чтобы они случались со мной! Вот - новое платье, и неожиданно снятый с моей спины ремонт...
Снова телефонный звонок. На сей раз местный. И пора бы уже - без чет-верти восемь.