- А помнишь, Романцов, как упыря ловили? - Самойлов допил крепкий кофе из пластикового стакана и вытер губы ладонью.
- Да ну тебя, шеф, - отмахнулся Мишка.
История про упыря была вечной подначкой над ним, уже давно не стажером, но все ещё "младшеньким". Поглумились тогда "деды" над салагой-опером, но без злости. А упырь оказался безобидным сумасшедшим бомжом, искусавшим самого себя до полусмерти. Кровопотеря была такой, что врачи только руками разводили. Но ничего, выжил бомжик, откачали. Бродит, небось, теперь по коридорам городской психбольницы в полосатой пижаме...
Мишка усмехнулся и покосился на сидящую сзади вместе с Самойловым тетку-эксперта. Раньше с ними ездил лысый толстячок Борисов, циник и балагур. А эта новая. Говорят, антрополог. Да и что обычному судмеду делать там, куда они едут?
- Глеб Сергеевич, вы мне карту показать обещали, - голос эксперта звучал тихо, но почему-то заставлял вслушиваться в каждое произнесенное слово.
- Вот, смотрите, Анна Егоровна, - с готовностью развернул Самойлов потрепанную штабную карту и принялся тыкать в неё шариковой ручкой. - Это вот - город, от него к Пенкам ведет дорога. Мы по ней едем.
- Ох и дыра эти Пенки, - подал голос водитель Тарас Майстрюк, по прозвищу Монстрюк. - Хорошо если с десяток домов остался, да и то - одни старухи да пьянчуги.
- А раньше? - профессор Марцевич вглядывалась в карту, прикидывая объем поисков.
- А раньше дворов с полсотни было, если не больше. Это при колхозе. А до революции Пенки довольно большим селом считались, пока церковь не взорвали.
- Тогда-то все и началось, - зловеще прокомментировал Мишка.
- Что началось? - не поняла Марцевич.
- Нечисть в Пенках завелась, - солидно кашлянул Монстрюк. - До этого, говорили, батюшка местный её сдерживал, отец Николай. А как его к стенке поставили, так и поперла нечистая сила с болот.
- Ты бы, Тарас, поменьше бабок тамошних слушал. - Самойлов обвел ручкой замысловатое бурое пятно на карте. - Вот болота. Лес тут Зяблов, а болото, стало быть - Белое.
- Странное название для болота, - профессор смотрела на спутников испытующе, словно проверяла, не врут ли.
- Это из-за тумана, - пояснил Самойлов. - Он там почти всегда стоит.
- Просто Гримпенская трясина, - авторитетно кивнул Мишка.
- Слышь, Самойлов, а мы туда надолго? - решил сменить тему Тарас.
- А что, боишься?
- Да не то, что боюсь. Просто неохота зависать ночью в этих Пенках. Вы стволы-то взяли?
- Спрашиваешь! - бодро ответил Мишка. - Куда ж мы без стволов, сам подумай.
За окном мерно рычащего мотором уазика мелькали темные стволы деревьев. Мрачный, с виду нехоженый лес с чахлым подлеском и редкими пятнами зарослей папоротника. Врывающийся через приоткрытые окна ветер пах прелью. Скоро пойдут грибы, если уже не пошли...
Профессор Марцевич закрыла глаза и вспомнила другой лес - с веселыми березами и спускающимся по склону оврага осинником. А внизу - ручей, студеный и быстрый. Если перейти его по камешкам и вскарабкаться вверх, можно собрать полный стакан земляники. Каникулы у бабушки...
- Приехали! - выдохнул Мишка. - Вот они, Пенки.
Машина выехала на небольшой выгон, за которым виднелись старые избы с покосившимися сараями и обнесенными жердями огородами. На ближайшем торчало пугало в драной тельняшке с закопченной эмалированной кастрюлей вместо головы. Переваливаясь с боку на бок на ухабах, уазик свернул к самой большой избе, над которой трепыхался выгоревший красный флаг. Край флага был истрепан в лоскуты.
- Тут единственный вменяемый товарищ обитает. Шилохвостов Иван Фомич. Бывший парторг колхоза. Монстрюк саркастически хмыкнул и притормозил у избы.
- А церковь там была - указал Мишка на белесую плешь в траве. - Под корень разнесли, в пыль. А попа, говорят, в болоте утопили. Живьем.
- Не болтай чепухи, Романцов. - Самойлов ловко выпрыгнул из уазика и потянулся. Потом потянул ноздрями воздух. - Лепота. Кто-то хлеб печет...
- Это мы сейчас разведаем, - с готовностью отозвался Монстрюк.
- Стоять! - приказал Самойлов. - Мы сюда не по шанежки приехали.
- Откуда вы тут все так хорошо знаете? - Профессор Марцевич выбиралась из машины с трудом - мышцы ныли от дорожной тряски.
- А мы в прошлом году беглых зэков в Пенках ловили. Три дня тут с ОМОНом сидели, торговались. Эти гады бабку Феоклисту в заложники взяли. - Мишка сделал несколько наклонов и приседаний, размялся. - Обещали сожрать.
- Вас?
- Бабку. Она в теле была, центнера полтора весила.
- И как?
- Да как... Терпение лопнуло, закидали избу гранатами со слезоточивым газом, ворвались и повязали.
- Повязали... - Самойлов поправил плечевую кобуру и постучал кулаком в покосившиеся ворота. - Два жмура и трое с огнестрелом. Плюс бабка с сердечным приступом. Эй, хозяин! Встречай гостей!
На его крик радостно забрехали три или четыре деревенские пустолайки. Потом воротина со скрипом открылась, и появился суровый старик в клетчатой рубахе, пузырящихся на коленях спортивных штанах и порыжевших опорках, в которых угадывались бывшие офицерские сапоги.
- Милиция прибыла? - деловито спросил дед.
Объяснять, что они из Следственного комитета - только время терять, поэтому Самойлов деловито кивнул.
- Здравствуй, Иван Фомич. Прибыли, да. То, насчет чего ты звонил, далеко отсюда?
- На машине минут за двадцать доберемся, - сообщил Шилохвостов. - И потом ещё пешедралом метров триста.
- Что, правда, много там костей? - высунулся вперед Мишка.
- Михайловна сказала - из торфа торчат. Но она не считала. Юбку подобрала и бежать. А я уж с вами связался через лесничество. Ну что, едем? Только резиновые сапоги надену...
***
Добрались и вправду быстро. Когда уазик по команде Шилохвостова притормозил на краю леса, стало понятно, почему дальше нужно "пешедралом" - впереди было высохшее болото, покрытое огромными косматыми кочками. Ехать по таким - только гробиться.
- Второй год сушь стоит, - сообщил бывший парторг, поправив на носу очки с толстыми линзами, и первым ступил на рыжий холмик. Кочка мягко подалась под ним, но выдержала. - Вот болотина и обезводела. А до этого каждый год метров по пять у леса отбирала. Каждый год... - он со значением обернулся на Самойлова. - С самой войны не останавливалось. А до этого - с революции. И туманы почти сошли.
- Ты это к чему, Иван Фомич? - опять вылез Мишка.
- А к тому, что силы у него, у Белого, не те нынче стали. Михайловна-то, дура, и обрадовалась, за ранними обабками поскакала. Обабки тут, и правда, что поросята...
- Обабки - это подберезовики? - деликатно спросила профессор Марцевич, легко, словно девушка, ступая по кочкам с чемоданчикам в руках. Нести его она никому не доверила.
- Они самые. Вот и наткнулась... Ну, а раз так вышло, обязаны властям сообщить. Вот, смотрите.
Шилохвостов остановился и указал на выступающие из полегшей травы кости. Грудная клетка, берцовая, таз... А подальше крутолобый, святящийся матовой белизной череп. И снова - берцовые, лучевые, фаланги, череп.
- Дальше не ходите! - резко скомандовала Марцевич и зашагала к первым находкам. Работы предстояло много. И странно, что лишь слегка затянутые высохшим илом и корнями осоки и рогоза кости лежат на виду. Обычно они остаются в глубине, а тут болото словно хотело избавиться от своей добычи. Сейчас надо разбить квадраты и начинать выемку. Сколько же их...
***
К избе Ивана Фомича возвращались уже в сумерках. Багажник уазика заполняли пластиковые мешки с останками. Обнаруженные при них предметы эксперт разложила в пакеты с наклейками и упаковала отдельно - в картонную коробку. Мишка охотно помогал ей и мотал на ус, как нужно работать в местах массовых захоронений. Только ведь не захоронение это было...
Профессор Марцевич устало откинулась на жесткую спинку сидения. Тут за день не управиться. Придется заночевать. С чем же они столкнулись?
- Иван Фомич, - словно угадав её мысли, спросил Самойлов, - а кладбище у вас где вообще?
- Да на пригорке, в той стороне. - Шилохвостов махнул рукой вправо и вперед. -Хоть народ в Пенках и со странностями, но погост тут чин чином, без выкрутасов.
Мишка отметил, что говорит он так, словно сам живет не в Пенках, а только состоит тут наблюдателем.
- Но тогда откуда столько тел в болоте?
Шилохвостов помялся и нехотя выдавил:
- Погост-то для своих.
- В смысле? - насторожился Самойлов. - Ты что, Иван Фомич, местную ересь поддерживаешь? А ведь коммунист, идейный.
- Да чего поддерживать? Оно хоть так, хоть этак выходит - непростое наше болото. И сейчас вот - отдало то, что столько лет держало.
- Сам же сказал - сушь.
- Сушь, да... - закряхтел Шилохвостов. - Ладно хоть не горим, как другие. Мы при болоте привыкли. И оно нас терпит. А вот чужих...
Анна Егоровна прислушивалась к этому странному разговору, а сама все пыталась с научной точки зрения объяснить сегодняшние находки. Лохмотья гимнастерки с почерневшим царским погоном, массивный серебряный крест, проросший корнями болотной травы маузер с табличкой "Красному командиру Ивану Ревякину за борьбу с контрреволюционной гидрой", ржавую немецкую каску и почти целые спортивные штаны с лампасами "Адидас". Что, черт побери, творилось на этом болоте? И при этом на костях ни одного следа пули или ножа. Хотя она не имела возможности проверить тщательно. Но обычно такие вещи сразу видно.
***
Пока хозяин разводил огонь в печи, а Мишка и Самойлов чистили картошку, профессор Марцевич ещё раз просмотрела находки и надолго задумалась над тяжелым стальным портсигаром, с которым намертво слиплись окаменелые черные папиросы.
За плечом деликатно кашлянули. Профессор вздрогнула и обернулась. Шилохвостов подошел неслышно и тоже смотрел на портсигар.
- Да был тут один. Из района присылали в пятьдесят девятом. Говорили, из комитета госбезопасности. Председатель его тогда устал убеждать, что Русаков не антисоветчик.
- И чем дело закончилось? - Профессор в упор смотрела на бывшего парторга.
- А ничем. Исчез он, комитетчик-то. Испарился. А портсигар я хорошо запомнил. Мне тогда восемнадцать было, беседовали... Так я с этой штуки глаз не сводил - он её постоянно в руках крутил. На крышке Кремль со звездой и лучами. Так?
Марцевич закрыла портсигар и черенком лежавшей на столе вилки соскребла с крышки засохшую грязь.
- Так. Фамилию его помните?
- Жуков. Степан Степанович.
- А Русаков - кто это?
Шилохвостов помялся.
- Колхозный счетовод. И краевед наш. Был. Помер лет двадцать назад. Он историю Пенок собирал и записывал. Потом большую статью в областную газету отправил. Вот тогда Жуков и появился. Потом его искать приезжали, народ расспросами мучили, Русакова арестовали, но через месяц отпустили.
- А что в той статье было?
- Так сами почитайте. Её в девяносто втором, как Русаков помер и перестройка началась, напечатали все-таки.
Шилохвостов подошел к буфету, пошарил на полке и протянул Марцевич истрепанный журнал "Чудеса и аномалии".
- Вы читайте, а я в подпол за соленьями слажу. Сейчас картошка доварится, поужинаем.
Марцевич проводила взглядом неслышно, словно кот, ступающего ногами в вязаных носках хозяина и открыла журнал.
***
- Так все-таки, - разминая вилкой в тарелке вареные картофелины, нетерпеливо спросил Мишка, - чьи это кости? И почему так много?
- Похоже, останки разного времени, - Марцевич и за столом продолжала читать. Она уже поняла, почему по душу автора статьи прислали "комитетчика" - слишком уж странные и политически вредные для тех времен факты в ней излагались. - Надо ещё разбираться. Но думаю, криминал тут если и есть, то давний.
- А как же штаны? - Мишка полил давленную картошку подсолнечным маслом и посолил. - "Адидасы"? И маузер.
- Маузер проверим, конечно, - захрустел соленым огурцом Самойлов. - Только видел я его. Из него лет сто не стреляли.
- Думаю, девяносто три.
Мужчины молча уставились на Марцевич.
- Вот, - ткнула она пальцем в страницу. - В 1919 году в Пенки прибыл продотряд под командованием Ревякина. Двенадцать красноармейцев.
- И что с ними стало? - впервые за вечер подал голос Монстрюк.
- Неизвестно. Остались ночевать, но утром ни одного продотрядовца в селе уже не было. А лошади и подводы остались. Потом точно так же исчез белоказачий разъезд. Этих было пятеро. Ну, а через три недели снова нагрянули красные - взорвали церковь, расстреляли местного священника, а троих мужиков арестовали и повезли в уезд.
- Не доехали, - то ли вопросительно, то ли утвердительно пробормотал Мишка.
Самойлов с прищуром смотрел на Марцевич. Она кивнула.
- Эта статья дает внятное объяснение сегодняшним находкам. Видимо, местные организовали отряд самообороны и...
- Но вы же сами сказали, что никаких пулевых следов не нашли. Они их что, душили? - перебил её Мишка.
- Не похоже, - покачала головой профессор Марцевич. - Переломов подъязыковой кости я тоже не обнаружила. Скорее всего, травили чем-то, а потом тела в болото сбрасывали.
- Да никто их не травил! - неожиданно вскинулся Шилохвостов. - Русаков ещё до войны всех местных опросил. И уж точно к болоту никто бы их не потащил. Его боялись до смерти...
- Но ведь немцы тоже тут пропали. Вот смотрите, что Русаков пишет: "В Пенки было направлено подразделение мотострелковой части вермахта. Спустя три дня, командование, встревоженное отсутствием связи с ним, выслало карательный отряд, который не обнаружил в селе ни единой живой души. Исчезли все - даже кошки и собаки".
- А что непонятного? - Шилохвостов пожал плечами. - Люди, как поутру увидели, что немцы сгинули, так похватали все, и в лес. Так до наших в норах и просидели, белок да грибы ели. Мне тогда всего год был, я сам не помню, мать рассказывала.
- Ну ладно, гражданская и Отечественная войны. Но - "Адидас"?
- Много тут швали в девяностые болталось... - туманно ответил Шилохвостов. Потом спохватился и нарочито засуетился: - Да вы ешьте, ешьте. Грибочков вот никто не пробовал.
- Грибочков, говоришь? - подозрительно уставился на стеклянную салатницу с груздями Мишка.
***
Ночь была тягуче-жаркой, и профессор Марцевич долго не могла уснуть. Хозяин уступил ей свою спальню, и теперь она маялась на комковатой перине от духоты - форточка в небольшой комнате была намертво замазана старой краской. Нет, завтра надо закругляться. Даже если не все закончат, лучше позже вернуться - на институтской машине, с парой квалифицированных помощников.
Снова и снова вспоминалось то, что она прочитала на пожелтевших журнальных страницах. Дотошный Русаков раскопал какие-то монастырские летописи четырнадцатого века с рассказом о стычке сборщиков ясака и княжеской конной сторожи. Дело происходило неподалеку от Пенок и закончилось для обеих сторон плохо. Уцелели немногие, да и те были сильно изранены. Князь повелел похоронить погибших и заложить в Пенках церковь. Вот только тел не нашли - на месте сражения разливалось, затягиваясь непроницаемым туманом, огромное болото.
Не выдержав, Анна Егоровна встала и распахнула дверь. По босым ногам потянуло прохладным сквозняком. Хорошо-то как. Оставив дверь открытой, она вернулась к кровати. В тусклом свете висящей за окном луны каждый её шаг вихрился прядями белого тумана. И такие же пряди сочились из-под двери веранды, где спали Самойлов и Мишка. Монстрюк по обыкновению заночевал в машине, и туман добрался до него раньше других.
***
- Тарасик, ну иди сюда, иди, - манила его мать. А когда он делал несколько неуверенных шагов, звонко смеялась и отбегала. И снова нужно было шагать, с трудом удерживая равновесие. Радовало одно - он знал, что там она будет с ним всегда, не предаст, не умрет, не оставит его на сурового отца и сварливую бабку. А значит, надо идти.
Мишку вела за собой Тоня, одноклассница, тонкая и глазастая Тоня. В продранных джинсах, с венком из полевой кашки, как тогда, в походе... И было стыдно и радостно бежать за ней, спотыкаясь и путаясь ногами в траве. Потом он упал, а Тоня все махала ему рукой.
Анна шла, не отводя взгляда от тонкой мальчишеской фигурки впереди. Глеб, как всегда, сутулился, он всегда сутулится так, что лопатки выпирают из-под футболки. А на шее пушатся светлые волоски, которые так приятно подойти и поцеловать, пока не дернул плечом: "Мама, опять?!" Она не думала, откуда он тут и куда идет, она должна была идти. Ведь там он будет.
И только Самойлов сопротивлялся. Ни родители, ни дочка, ни Диана, последняя и вроде бы любимая женщина, не сработали. Дочка вообще выглядела расплывчатым пятном, давно увезенным бывшей женой в Канаду. Родители не могли так улыбаться. Они вообще не умели улыбаться. А Диана... То, что привлекало Самойлова в этой сексапильной брюнетке вдруг осозналось им как пошлость и игра. Поэтому Самойлов так и сидел на топчане, уставившись в туман, и вставать не хотел. И только когда Мишка отчаянно закричал: "Шеф, на помощь!", он вскочил и, нашарив под подушкой табельный ПМ, бросился в сторону леса.
В сторону Зяблова леса, в сторону Белого болота.
Он нагонял остальных, прыгал, соскальзывал с кочек, снова вставал. Потом, нагнав, тормошил, пытался в тумане разглядеть глаза, нащупать пульс. Последнее, что он помнил, было лицо эксперта-антрополога с блуждающей счастливой улыбкой.
***
- Что это было? - бормотал Мишка с трудом поднимаясь на ноги. Лежал он на примятом сухом камыше, бока ныли, а босые ноги были покрыты коростой засохшей грязи. Странно, ведь болото высохло. Или не совсем?
Мишка огляделся. Над Белым болотом всходило солнце, старательно выжигая лучами клочья тумана. Темневшая неподалеку груда заворочалась, оказавшись приходящим в себя Монстрюком.
- Шеф? - пробормотал, а потом и крикнул Мишка. - Шеф, ты тут?
- Тут, - послышалось из-за зарослей рогоза. - Профессоршу откачиваю.
- Что с ней?
- Да жива вроде... И с чего нас всех на болото понесло?
Мишка пошел на голос, увидел, как Самойлов помогает Анне Егоровне встать. Она оглядывалась, но не с недоумением, а с горечью и разочарованием. Потом вдруг начала брезгливо стряхивать грязь и колючки со спортивного костюма, который надела вечером вместо пижамы.
- Какой-то морок это был, - Самойлов отпустил Марцевич, та пошатнулась, но устояла на ногах. - Вот как оно, оказывается, работает.
Самойлов с неожиданной злобой пнул ближайшую кочку и сплюнул.
- Только правильно Шилохвостов сказал - силы у него не те. Заманить заманило, а сожрать не смогло.
- Да здравствует глобальное потепление! - попытался пошутить Мишка. - Монстрюк, шагай сюда! Надо выбираться...
- Надо.
Самойлов прислушался. Чудится ему или нет, что где-то за камышами и рогозом журчит и булькает вода. Словно кто-то открыл задвижку...
- Пошли скорее! Ну, давайте же, Анна Егоровна!
Самойлов схватил за руку ещё до конца не пришедшую в себя Марцевич и потащил её к озаренному рассветным солнцем лесу. Им вслед пахнуло влажной гнилью, а оставленные между кочками следы начали медленно наливаться болотной жижей.
Скорее!
***
По лесу шли, уже еле переставляя ноги. Монстрюк проткнул чем-то пятку и хромал, опираясь на сломанную ветку. Марцевич внимательно слушала то, что говорил ей Самойлов и не соглашалась. Все должно иметь рациональное объяснение. Возможно, это болотный газ вызвал у них галлюцинации и приступ массового лунатизма? Или Шилохвостов подсыпал им что-то в еду?
Мишка слушал их спор, бил ранних комаров на плечах и стеснялся своих трусов с изображением пальм и девушек в бикини.
- А ещё был такой фильм - "Солярис", - неожиданно вспомнил он и ещё больше смутился. Потому что Самойлов и профессорша остановились и уставились на него, словно на глупого ребенка.
- Не болтай чепухи, Романцов, - отрезал Самойлов. - Ты ещё "Звездные войны" вспомни.
Мишка разобиделся и отстал. Зверски хотелось пить и смыть с себя грязь. Несколько сорванных на ходу ягод дикой малины смочили губы приторным соком. Дойти бы уже скорее...
Дошли.
Пенки выглядели точно так же, как накануне. Только на выгоне появилась привязанная на веревке к колышку коза. Ворота Шилохвостова были распахнуты, а сам он суетливо бегал вокруг стоящего за ними уазика, заглядывал внутрь, хватался за ручки дверей, словно не решаясь их открыть.
- Ты что же это, старый жулик, задумал? - взревел Монстрюк и, забыв про травму, рванул к машине. Остальные тоже прибавили шаг.
Удивительно, но Шилохвостов никак не отреагировал на крики приближающегося водителя. Он, наконец, открыл уазик и нашарил на его панели служебную рацию.
- Ты это чего, Иван Фомич, самовольничаешь? А ну верни рацию на место! - скомандовал Самойлов.
Но Шилохвостов, не обращая на него внимания, нажимал на все по очереди кнопки. Послышалось шипение и гул.
- Отдай рацию! - гаркнул ему чуть не в ухо подбежавший Монстрюк и попытался схватить аппарат, но рука прошла через него, как сквозь мираж.
И в уазик он забраться не смог.
И Самойлов безуспешно пытался докричаться до старика.
И Мишка не мог взять с заднего сидения бутылку с водой.
И только профессор Марцевич неожиданно сникла и молча села на траву у ворот.
Со стороны леса к ним приближались двое - обросший бородой мужик в сапогах и длинной рубахе с наборным поясом и здоровенный бугай с бритым затылком. На нем были штаны "Адидасы" и свитер с оленями.
Бугай с интересом смотрел на мечущихся у машины и едва сдерживал смех.
- Ну что, с прибытием, кореша, - осклабился он, сверкнув парой золотых коронок.
- Тамбовский волк тебе кореш, - огрызнулся было Мишка. А потом замолчал.
- Не кипишись, - миролюбиво продолжил "Адидас", но его перебил зычный голос Шилохвостова.
- Это из Пенок вас беспокоят, - орал он в рацию, словно собирался докричаться и без неё. - Тут ваши товарищи приезжали вчера. Так нет их.
Он умолк, старательно вслушиваясь в булькающий в недрах рации голос, а потом снова завопил: - Нет и все! Машина тут, а их нет!
- Как это нет? - буром попер на него Монстрюк, но снова промахнулся и закрутился на месте суетливо суя руки то в машину, то в Шилохвостова. - Да что же это такое?!
- Эй, мужики, - снова подал голос бугай. - Шумно тут. Пошли в тенек, перетрем.
А бородатый добродушно усмехнулся и заверил: - Ничего, обвыкнетесь. Поначалу-то трудно, а потом...
- Ну ладно, пошли, - кивнул Самойлов. - И много вас тут таких?
- Да хватает, - протянул бородатый. - Болото, оно забирает одно, а дает другое.
- Такие дела, - поддакнул ему "Адидас".
Профессор Марцевич проследила взглядом за удаляющимися мужчинами и устало закрыла глаза.
Безмятежное деревенское утро пахло парным молоком и печным дымом. И не время было решать, подарок или наказание они получили, приехав сюда. Да и есть ли ответ на этот вопрос?