Аннотация: рассказ пожилого человека о метаморфозах его новой дружбы с интересным парнем.
Аскадор
И Г Р А
"Непростую задачу поставил он передо мной...
Конечно, в любое время я могу конкретно отказаться от его негласного предложения (он чутко и благородно оставил мне путь к отступлению). Отношения с ним ничему меня не обязывают. Однако... Что-то происходит между нами, уже произошло: может быть, какой-то сдвиг в моем мышлении, о котором только недавно я начал всерьез задумываться. И я бы не стал так подробно разбираться в подобном обстоятельстве, если б это не коснулось непосредственно меня.
А все началось с самого обыденного дела - с какой-то незначительной покупки. Я тогда подошел к окошку киоска и спросил, не завозили ли к ним горчичных булочек. Недалеко от нашего дома есть рынок, где мы с женой обычно покупаем продукты. На базаре, в разных его частях, расположены три хлебных киоска. В общем то, за продуктами в последнее время хожу я. Мы с женой - люди пожилые и покупать себе позволяем, в основном, лишь самое необходимое, но мне приятно иногда побаловать свою половину чем-нибудь вкусненьким. Так в последнее время жена моя полюбила горчичные булочки. Мелочь, казалось бы: подумаешь, булочки какие-то! При нынешнем то изобилии продуктов, можно было б и что-нибудь получше найти. А, нет, именно этот хлебопродукт оказался излюбленным у моей супруги. К тому же, эти вот недорогие, но действительно вкусные горчичные булочки стали почему-то реже появляться на прилавках, примерно также, как исчезла постепенно замечательная паляница. Из трех киосков на нашем рынке только в одном в последнее время еще появлялись они, да и то лишь раз в неделю по понедельникам. Потому у меня стало уже, ну, как бы традицией, что ли, потчевать свою дорогую супругу раз в неделю таким уже редким продуктом.
В тот понедельник я подошел к киоску и чуть склонился к небольшому окошку. На витрине после приема машины с хлебом не все еще было разложено, я спросил, есть ли мои булочки. Тогда еще мимолетом удивился, что на смену заступил новый, незнакомый мне продавец. Сколько помню, здесь всегда работали женщины, а тут вдруг сегодня довольно расторопно раскладывал товар молодой мужчина. Когда я обратился, к нему, он, чуть склонившись к окошку, оценивающим взглядом быстро окинул меня. Во взгляде этом промелькнула явная несимпатия, я это почувствовал. Промелькнула и погасла. Он споро положил в полиэтиленовый пакетик несколько булочек и протянули мне. Я рассчитался, поблагодарил и пошел домой, и понятия не имея тогда, насколько важной окажется для меня эта первая мимолетная встреча".
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Илья помог водителю разгрузить машину и уже дораскладывал хлеб по полкам витрины, когда к киоску подошел пожилой незнакомец. Чуть опираясь солидной рукой о прилавок возле окошка, он что-то спросил. Как показалось Илье, спросил вальяжно, самодовольно, хорошо поставленным низким голосом. Илья еще подумал тогда: "Надо же, с виду такой приятный солидный человек, а какая напыщенность, какое самодовольство!.." В общем, с первого взгляда, а точнее - с первого звука тот мужчина не понравился ему тогда. "Наверное - бывший начальничек", -подумал он с неприязнью (у Ильи, сколько он себя помнил, всегда вызывали антипатию люди чванливые, эгоистичные, с низкой, примитивной духовностью). Но лишь секунды длилось это неприятие к необычному для него покупателю. Голос пожилого, благообразно-красивого незнакомца какой-то интимной бархатистостью своей зацепил его где-то в глубине души и ,словно добрая, теплая волна нахлынула вдруг со стороны покупателя. Илья складывал в пакет булочки и руки его (просто до смешного!) почему-то начали взволнованно подрагивать. Сам не зная, отчего, он чувствовал, как волнение одолевает его. Мимолетом все поглядывал он на незнакомца, невольно любуясь его внешней привлекательностью. "Да уж, иметь бы такого друга!" - мелькнула тогда нелепая, безнадежная мысль. Что-то в покупателе этом было особенное, но что?.. Весь мягкий, домашний и, вместе с тем, мужественный облик и какое-то внутреннее притяжение. Незнакомец излучал невидимое теплое сияние, от которого на душе появлялась сладкая тревога. Казалось, что Илья знает его уже давным-давно. Но нет, незнакомо ему это приятное лицо, он впервые видит сегодня этого человека. Красивые, благородные голубые глаза, пшеничный цвет волос, солидные округлости розовых щек, присущая этому возрасту, приятная полнота... Но нет, не только во внешности дело (мало ли в Киеве красивых и даже очень красивых людей!). Тут что-то другое... Наверное, внутреннее содержание, духовность этого человека сначала пахнула теплом, а потом живым магнитом потянула к себе. Словно что-то по-доброму толкнуло Илью в грудь, враз, каким-то чудом, затронув сокровенные глубины души.
Незнакомец ушел, а Илья еще раз невольно потянулся к окошку, провожая его взглядом, ощущая в груди, в голове своей все еще не отливающую теплоту и сладкое предвкушение чего-то доброго в скором будущем.
. . . . . . . . . . . . . . . .
"Не помню, как это произошло, но мы с ним познакомились. Он сам как-то ненавязчиво проявил инициативу, познакомился со мной так, что я и не заметил. Парень он, конечно, по-своему интересный: умеет слушать, внимателен, всегда доброжелателен. Не знаю почему, но мне при каждой встрече было приятно с ним разговаривать, и я неизменно был доволен, когда наступала его смена. Конечно, я чувствовал к себе его искреннюю симпатию и он, по-человечески, становился симпатичен мне. Два раза в месяц я общался с ним, покупая булочки. Стоя у окошка в киоск, пока не было очередных покупателей, мы с ним разговаривали на разные незначительные темы. Покупатели подходили, я становился чуть в сторону, ожидая, пока Илья обслужит их, потом снова придвигался к окошку и мы продолжали прерванный разговор. Мой новый молодой друг просто подкупал своим неподдельным вниманием ко мне. Было в нем что-то такое, отчего становилось хорошо, спокойно на душе: поговорил с ним - и как будто груз проблем с плеч долой. Да-а... такой это любопытный человек. Но помимо всего этого, чувствовал я: что что-то здесь... ну, в общем, не просто симпатия... Как-то по-доброму блестят его приятные глазенки, когда он с нескрываемой любовью смотрит на меня (ну, какое сердце не тронет этот взгляд!). Внешне он, конечно, не красавец, да, разве для дружбы, для отношений мужских это имеет значение? Но, однако... как он, разительно преображается, когда видит меня! Он весь сразу как-то засветится изнутри, засияет душевной теплотою. Не знаю, почему, но мне хорошо с ним... ну, разговаривать. Кстати, жена моя как-то заметила, что булочки становятся еще более вкусными, но почему-то только через неделю (наверное, на хлебозаводе в эту смену появился хороший мастер, пекущий их). А меня так и подмывало ответить: это не на хлебозаводе мастер, а за прилавком киоска, появился другой человек, который, видимо, душевным теплом своим заряжает атмосферу и все продукты вокруг. И я не мог не замечать, как покупатели тянутся к нему. Есть в нем какой-то неиссякаемый заряд душевной доброты, и люди это чувствуют, люди так нуждаются в этом сейчас! Но, вернемся к развитию наших с ним необычных отношений.
Как-то, пока никто из покупателей не подходил, разговаривая с ним, я оперся рукой о прилавок, так, что рука оказалась в окошке немного на территории киоска. И он, любезно слушая мой очередной монолог, вдруг порывисто сжал в своих горячих руках мою ладонь, с жаром чуть притянул к себе. Я тогда не придал этому значения (постарался не придать), но ситуация показалась мне забавной. Да... Мельком оглянувшись, нет ли кого поблизости, он продолжал трепетно гладить-сжимать мою руку и, как бы потянувшись к окну, чтобы окинуть взглядом улицу, ненароком коснулся жаркими, трепетными губами тыльной части моей ладони... Мне - пожилому человеку, такое внимание было с одной стороны приятно, но с другой... как-то странно и немного не по себе... (что-то в этом было... ну, в общем, не то...).
Однажды, во время очередного нашего разговора у прилавка, он вежливо перебил меня и обратился ко мне с просьбой. Он сказал, что помимо этой работы у него есть более важное и интересное занятие: он увлекается лепкой из пластика фигурок людей, а также занимается фотографированием. Он сказал, что хотел бы обратиться ко мне за советом, как к человеку, как он сказал: "далекому от всего этого" и потому способному более объективно оценить его работы. С его слов я понял, что пластиковых фигурок у него накопилось уже так много, что он всерьез намеревается создать выставку своих работ в Киеве. Но существуют некоторые нюансы, из-за которых он порой сомневается, стоит ли выставлять работы на всеобщее обозрение. В общем, Илья предложил мне взглянуть на фотографии некоторых из них и вынести свое заключение: оценит ли это "обыкновенный, не искушенный в некоторых тонкостях зритель". Я согласился - приноси фотографии, посмотрю. Он принес: толстый фотоальбом, завернутый в газету, а сверху в полиэтиленовый пакет (видимо, для того, чтобы я не стал рассматривать фотографии прямо возле прилавка, а как следует ознакомился с ними дома). Я забрал фотоальбом и ушел... Что вам сказать?.. Я и предположить не мог, что молодого, вполне нормального с виду человека может так серьезно интересовать подобная сфера человеческих отношений. Такое пронзительное откровение, что открылось на его фотографиях, поначалу сконфузило, даже ошеломило меня. Хорошо, ещё, что Илья предварительно предупредил, чтоб супруга моя не видела всего этого. Но, несомненно, то, что я увидел - искусство... Те незабываемые образы, что создает Илья - мастерство далеко не низкого класса. Как, все же, он умеет искусно подвести, подтолкнуть зрителя от легкого абстрактного созерцания до глубокого, будоражащего воображение восприятия главного кульминационного момента своей очередной композиции! Думаю, неискушенный обыватель, впервые завидев что-либо из его работ, первым делом подумает, что это - какой-то новый вид изысканнейшей порнографии. Но нет, не порнография это. Это - что-то очень тонкое, одухотворенное, но, конечно же, с элементами откровенного секса. Похоже, передо мной действительно искусство, а не примитивные, порочные откровения сексуально озабоченного человека. Вот, взять хотя бы, эту серию работ. Я, конечно, не специалист, но мне кажется: все композиции у него построены по принципу комиксов, в них четко прослеживается развитие событий от начала и до конца. Перелистывая альбом страница за страницей, я словно сам невольно погружаюсь в этот, ранее неведомый мне и такой любопытный мир, где безраздельно и властно правит: царица-Любовь. Да вот - только любовь то эта необычная! Здесь редко, и как бы лишь для фонового восприятия, появляются иногда фигурки женщин. Развитие событий происходит чисто по мужской линии. Ну, взять, например, эту линию: вот седобородый боярин поит с кувшина молоком лежащего в сенях на полу молодого, изможденного человека, которого обессиленного, подобрала на дороге его дочь - боярышня. Вот молодой найденыш, видимо уже ставший работником в обширном хозяйстве боярском, чистит коня, а сам украдкой поглядывает на боярина, дающего во дворе распоряжения другим работникам. Как тонко и с любовью из пластика вылеплены черты лица у всех основных персонажей! Явно заметна, как-то чувствуется влюбленность и мука во взгляде молодого работника, как он смотрят на боярина! А тот, видать, и не замечает, не понимает ничего. Далее, от одной композиции до другой, последовательно прослеживается развитие странных отношений влюбленного в пожилого боярина нового работника. Невольно погружаешься в этот мир и становишься как бы его соучастником. А уж в данной то серии композиций, тем более, чувствуешь себя в самом центре событий, поскольку здесь... Я с самого начала почувствовал, что этот добрый, степенный боярин чем-то вроде близок мне. И тут меня осенило: так это ж я и есть! Умелый скульптор так тонко вылепил черты моего лица в полусказочном персонаже этом, что я невольно ощущал себя на месте боярина! А молодой работник... ну, конечно же, точно - это Илья! Так вот оно что!.. Илья изобразил наши с ним отношения таким удивительным, иносказательным образом. И чем дальше, тем больше погружался я в события пластиковых композиций. Я уже физически и духовно ощущал то, что замерло передо мной в неподвижных фигурках главных действующих лиц. И, конечно же, больше всего меня взбудоражило событие в бане. Там - в бане боярской между хозяином и юным работником произошло нечто такое, отчего невольно мурашки пробегают по коже. Ох, как тонко подчеркнута кульминация сладострастия у боярина, которого исподволь и искусно насилует его любимец-работник! Я даже в себе ощутил реальный отголосок этого, видать, умопомрачительного оргазма, я там - в боярине этом!... Это уже я надрывно, в сладкой муке и сгорая от стыда, извергаю семя в рот симпатичному работнику, это я возмущенно бью наглеца по щекам так, что тот отлетает к стене, опрокидывая собой кадку с водой... Все подчеркнуто умелым мастером, он влез в самую душу, мне даже не по себе от наплыва новых, ранее не ведомых ощущений, я физически чувствую, как напряжена и изнывает желанием плоть моя... Нет, это - какое-то безумие! Илья здесь, рядом, он сейчас со мной, он дарит мне новые ощущения необычным творчеством своим, он пытается сблизиться с объектом своих желаний. Ну, конечно же, чего ж тут непонятного: он хочет меня! Это же очевидно... Совершенно определенно - хочет именно меня. Но уж нет, друг любезный, так дело не пойдет! Уж к этому то я никак не готов, и не надейся понапрасну. Пластиковые фигурки, конечно, впечатляют, но себя представить в этой роли я никак не могу. Илья, ты просто сошел с ума, предлагая мне такое! Но каков, однако, хитрец! Сколь необычный, искусный метод обольщения придумал он! Уж куда тем традиционным ухаживаниям за женщинами при помощи дарения цветов и прочим, набившим оскомину набором приемов! Здесь же - совсем другое, безудержный полет фантазии, здесь, он, словно берет меня вежливо за руку и ненавязчиво, вводит в совершенно другое измерение, в сладостный мир обнаженных чувств и желаний. Он дарит самое ценное - свое не скованное, искреннее творчество. Но неужели же он действительно надеется, что таким образом может склонить меня - солидного семейного человека к столь странной близости с ним? Ведь, это же немыслимо! У меня в голове такое просто не укладывается! Он что, провоцирует, меня зачем-то, хочет высмеять на старости лет? Что за игру он затеял со мной? Сколь глубока и опасна может оказаться для меня эта странная игра? Однако, какой хитрый ход избрал он! Теперь понятно, что моя консультация, мой отзыв о его работах - всего лишь благовидный предлог, чтобы дать мне посмотреть эти фотографии. Совсем другое нужно ему от меня, совсем другое... Ай, да молодец! Ну, что ж, поздравляю, мой загадочный друг: кое-чего ты уже добился! Первый шаг ты сделал правильно, первый выстрел - без промаха: я тебя понял. Но в таком случае, теперь и ты держись: я не так прост, как ты, наверное, думаешь. Ты затеял эту хитрую игру и я, пожалуй, приму ее правила. Если ты задумал, посмеяться надо мной, то сам же и окажешься в дураках, тогда я уже усмехнусь над тобой. Ну, а если ты действительно тяготеешь ко мне и чего-то хочешь, тогда это еще хуже, тогда я вообще ничего не понимаю! Но, как бы там ни было, игру твою я пока осторожно принимаю, а время покажет, кто ты есть на самом деле. Пока что ты делаешь вид пай-мальчика, выбираешь тактику лишь иносказательного признания своей, якобы, искренней страсти ко мне. А я, в свою очередь, тоже сделаю вид, что ничего не понял. Вот и посмотрим теперь, надолго ли хватит тебя морочить мне голову разными там аллегорическими полунамеками. В любом случае, ты напрасно на что-то надеешься. Посмеяться надо мной у тебя не получится, а вот поиметь меня, этого я, тем более, не позволю.
Однако, какая-то незримая связь между нами уже образовалась и я не мог отделаться от этого навязчивого ощущения. Какой-то уже чисто спортивный азарт запретной игры начинал одолевать меня. Вспомнилась молодость, когда я был действительно очень азартным, даже авантюристичным парнем. От женщин у меня никогда отбоя не было, давались они, в основном, легко, но и влюблялся я часто и порой в нескольких сразу. Но чтобы меня желал кто-то из мужчин, этого никогда не замечал, да и не думал об этом никогда. Ну, что ж, давай, сыграем, друг любезный, в твою странную игру, это даже интересно! Было б действительно забавно поучаствовать, в столь, непростой, двусмысленной головоломке! Что ж, хорошо, мой искуситель и соблазнитель, попробуй же на самом деле соблазнить меня (если ты действительно этого хочешь). А я буду теперь внимательно прослеживать и контролировать развитие ситуации. И, если ты на самом деле, все же - порядочный человек, то кто знает... может быть, когда-нибудь, да и сжалюсь над тобой...
Итак, процесс пошел. Началась непростая психологическая игра между двумя неглупыми и в душе азартными людьми. Я упущу здесь подробности, как Илья приносил мне все новые и новые фотографии, якобы, для того, чтобы я вынес им свой, вердикт. Иногда я делал ему некоторые замечания чисто в творческом, плане, но, в общем-то, чаще чистосердечно признавал достоинства его, как необычного художника-новатора. Ни разу я не подал виду, что понял, ощутил на себе его разительные намеки, я был неприступен и достойно держал дистанцию. Но все сложнее становилось прикидываться мне, поскольку в последнее время сквозь глянец, фотографий виднелись образы только двух персонажей - меня и его. Уж не заметить этого мог бы только слепой или полный идиот. Но мне надо было во что бы то ни стало держать свою марку, я все еще надеялся вынудить его откровенно сказать мне, что он хочет от меня. Однако, Илья оказался сильнее, выдержаннее, чем я полагал поначалу. Возможно, он понял, что уже не он, а я с ним играю и принял правила уже навязанные мной. Но он по-прежнему оставался некой загадкой для меня. К моему удивлению, он перестал прибегать к явно уж откровенным эпизодам интимной близости между главными героями. Теперь в его творениях сплошь сквозила глубоко ощущаемая недосказанность, и это обстоятельство начало, даже несколько мучить меня. Не то он оказался умнее, чем я думал, не то душа у него настолько тонко организована, что глубокий смысл каждой новой работы был по-своему неповторим и ставил меня в растерянность. Он играл со мной мудро и достойно, нигде даже намека на пошлость отношений. Везде чувствовалась искренность и благородство. Талант художника рос у меня буквально на глазах. Уже поневоле я начинал преклоняться перед талантом этим. Каждый раз, в каждой новой работе мы, оказывались с ним в полуреальной, полусказочной стране, в самых разнообразных ролях и каждый раз - это было произведение искусства. Меня уже не смущали интимные намеки наших фантастических встреч, теперь я им был даже как-то и рад! Для меня уже томительно стали тянуться очередные две недели до нашей новой встречи. Я чувствовал начинал осознавать, как уже нуждаюсь в новых работах его. Своим светлым творчеством мой удивительный друг дарил мне, как бы, вторую жизнь. Он безвозмездно, с истинною широтой русской души дарил мне все самое прекрасное, что только мог, ничего от меня не требуя взамен. И мое прежнее недоверие к его намерениям до меня, сменялось постепенно-скрытым уважением и признательностью за его стоический, самозабвенный труд, за его, уже явную и неугасающую любовь ко мне. Да, именно любовь. И его гениальные творения являлись, как бы, теми любовными письмами, признаниями, о которых даже не каждая женщина то может помечтать! Никто и никогда еще не любил меня так возвышенно, и вместе с тем, так действенно, как мой Дорогой Друг! Теперь я боялся только одного - что однажды Илья, вдруг перестанет создавать для меня новые работы и оборвется моя сказочная вторая жизнь. Теперь мне даже страшно было представить такое. И как-то не задумывался я тогда, какого титанического труда стоит ему кропотливо, без устали воплощать для меня лучшие мысли и чувства свои в пластических образах. Я не задумывался, что и он тоже имеет право на, хоть какие-то знаки внимания с моей стороны, что он нуждается в моем душевном тепле... Тогда я был еще бесконечно далек от понимания этого.
Конечно, творчеством своим такой человек многих может свести с ума. Теперь это уже очевидно. Но он работал исключительно для меня, и это тешило даже мое мужское самолюбие. Мне было очень приятно, что, несмотря на мой возраст, меня так любят. Хотя, если разобраться: за что меня любить то? Что такое особенное я сейчас из себя представляю? И, тем не менее, он боготворил мною таким, какой я есть. Похоже, мне просто повезло, что я встретил такого, человека. А вот, повезло ли ему со мной... об этом я тоже тогда не думал.
Конечно, я не мог не видеть, как ему тяжело мое равнодушие к нему, не мог не видеть, как жадно он впитывает в себя каждое, очень редко и скупо роняемое ему доброе слово. Всеми своими работами он, как бы, кричал, он умолял меня в ответном, светлом чувстве, а я по-прежнему делал вид, что ничего не происходит. И, чем больше я понимал, что от меня чего-то ждут, тем меньше мне хотелось это дать. Таков вот парадокс... И он, кажется, понял меня, и с болью, смиренно принял это. Проглотил обиду и принял. Как же надо любить человека, насколько надо, быть сильным, чтобы пойти на такое! А он пошел. Думаю, он боялся потерять меня и, видимо, готов был на любые жертвы, лишь бы видеть меня снова и снова. Похоже - я и только я один волновал его сейчас больше всего на свете. Безграничная любовь была видна в его, порой мерцающих от сдерживаемых слез, усталых от ожидания, глазах. И я не знал иногда куда мне прятать глаза свои - порою мне становилось стыдно перед ним, совестно за мою, по-прежнему, напускную черствость. Порой, меня так, и порывало прижать его к себе, по-отечески согреть его в объятиях своих. Но, я не мог этого себе позволить: ведь, существовали незыблемые правила игры. Да и он неправильно мог бы понять такой мой порыв, восприняв это, как шаг навстречу его потаенным, но давно уже очевидным желаниям. Да, мне, было жаль его. Я бы хотел просто крепко дружить с ним, по-отечески дружить. Иногда, я не выдерживал и называл его: "Сына мой, сыночек". А он... Как он весь таял, млел от этих моих слов. Я же чувствовал, видел, с какими героическими усилиями он борется с самим собой, чтоб после слов таких не расцеловать мои руки, не броситься мне на шею, не стиснуть меня в жарких, истомившихся объятиях своих...
Однако, мы оба - мужчины и должны быть сильными. Негласный кодекс нашей затянувшейся игры установился прочно и надолго, он окреп, как каменный идол и ни друг мой, ни я, уже не смогли бы, наверное, перешагнуть, запретную черту, не смогли бы повалить этого идола на свой страх и риск. Илья оказался слишком стоек, да и мое кажущееся непонимание и неприступность, как отвесная скала возвышались перед ним... Кто первым, отважится на головокружительный шаг откровенного признания, кто первым повалит идола, с чьей стороны рухнет он? Да и рухнет ли теперь?.. Мой, ранее пробудившийся спортивный интерес, со временем переродился в жизненную необходимость, какую-то патологическую потребность изощренно истязать симпатичного мне, все более дорогого для меня человека. Не скажу, что я полюбил его так, как хотел бы он. Это было бы неправдой, да и не нужно мне. Но я, увы, искренне привязался к нему, как к сыну, как к самому лучшему своему другу. Похоже, я уже не мог представить свою жизнь без него... и без его творчества.
Однако, игра наша стала заходить слишком уж далеко. Было заметно, как постепенно меняется мой добрый друг. Мы по-прежнему виделись лишь раз в две недели: я - покупатель булочек, он - продавец. Илья неизменно складывал мне самые красиво запеченные булочки в пакет, и я уже заранее знал, что в пакете том обязательно будет лежать серия новых фотографий, на которых изображены он и я, только мы вдвоем. Там мы в другом, прекрасном мире, где нам обоим хорошо быть вместе, где жизнь - это счастье взаимной любви, где в наших, сияющих от счастья глазах отражаются, то сказочные горы, возносящиеся к небу сквозь слоистые дымки облаков, то звезды вселенной... Я уже давно всей душою жил его работами, его необыкновенным интимно-сказочным творчеством, от которого на душе всегда становилось необыкновенно празднично и светло. Вновь и вновь, и все чаще я ловил себя на мысли, на страхе, что когда-нибудь это блаженство может закончиться, что Илья перестанет приносить мне новые фотографии свои.
Я не мог не заметить, как Илья осунулся в последнее время. Как-то он обмолвился, что все свое свободное время только и делает, что лепит новые фигурки для меня, лепит
и фотографирует, чтобы снова и снова дарить мне невыразимую благость полусказочной жизни.
Я полюбил его. Теперь то я это знаю точно. Я полюбил его за добрую, отзывчивую душу, за его благородное, любящее сердце, за его, такую земную, плотскую и, вместе с тем, романтически-неземную любовь ко мне. И от такого всеобъемлющего, многогранного чувства его могло бы дрогнуть любое доброе сердце... Любое... да только не мое. Меня по-прежнему страшила неизбежная плотская развязка наших отношений в случае, если бы я сделал ему шаг навстречу. Развязка-кульминация наших созревших, но таких разных чувств... нет, это до сих нор не укладывалось у меня в голове. Ведь можно же обойтись как-то без этого, можно! Уж лучше оставить все как есть. Но, ведь, в том-то и дело, что прежними наши странные отношения до бесконечности тоже оставаться не могли. Я чувствовал: нервы у друга моего, похоже, начинают сдавать. Его ввалившиеся глаза на изможденном лице предательски выдавали тщательно скрываемые душевные муки. С томным сладострастием душевного садиста я тонул в черноте его, расширенных от избытка чувств зрачков, я блаженно купался в его чарующем, мерцающем взгляде, но также стоически не подавал вида, что и в моей душе в последнее время что-то происходит. Он был - Маг и Волшебник, он был мой и только мой! И как я теперь боялся, что он влюбится вдруг в кого-то другого, кроме меня! Да, я действительно стал этого опасаться. Его чудесное творчество, его жизнь стала принадлежать мне, он стал частью меня. Наши души срастались, уже срослись в какую-то необыкновенную, сильную Душу, мы словно становились двумя половинками Её Одной. И если бы он полюбил так страстно кого-то другого, я бы, наверное, этого не пережил. Он был мой... И вот, его не стало...
Что произошло в действительности? Могу лишь догадываться. Мне тяжело об этом говорить... Неизвестность причины этого по-прежнему тяготит меня.
Томительно тянулись дни от встречи до встречи. Встречаться раз в две недели - нелепейшая традиция, которую не он мне, а я ему навязал. Конечно, я знал, чувствовал, как часто он хочет видеть меня. Ведь, как он сразу весь преображался, лучился от счастья, когда я появлялся в проеме окошка в киоске его. Да, и я мечтал о встрече с ним уже, пожалуй, не меньше, чем даже он со мной. Мы стали поистине нужны друг другу, как воздух, как сама жизнь. И, не ведая того, я невольно считал каждый день до нашей следующей встречи и в душе безумно радовался, когда видел в киоске дорогое мне, милое лицо. Каждый второй понедельник я неизменно приносил ему в пакетике просмотренные фотографии, и он, также неизменно, вместе с булочками, с улыбкой, протягивал мне через окошко пакетик с новыми фотографиями. В эти волшебные минуты словно сладкий ток пробегал у нас по рукам. Иногда, когда никого из покупателей не было поблизости, ему удавалось, как бы ненароком, подавая пакет, этой же рукой, жарко пожать мою руку. Я улыбался снисходительно и иногда тоже отвечал ему добрым искренним дружеским пожатием. На этом наша физическая близость и заканчивалась. Смешно, правда?.. И все же, это было здорово! Такое рукопожатие для меня было приятнее и желаннее самых изысканнейших ласк...
Рукопожатие украдкой через окошко в киоске... Два взрослых человека... Что вам сказать?.. Если б можно было повернуть все назад. Мне кажется: с самого начала он совершил непоправимую ошибку - вместо того, чтобы открыто поведать мне о своих глубоких чувствах, он затеял эту нелепую игру. Он то затеял, а я подхватил... Конечно же - откройся он напрямую, я, в то время - малознакомый ему человек не ответил бы согласием сразу, это однозначно. Но будь он впоследствии более настойчив, то кто знает... Однако, эта наша затянувшаяся игра в конечном счете загубила то, отчего она и родилась. Как глупо все, как нелепо получилось... Кто ж мог подумать тогда, что так все закончится!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Словно в тумане Илья обслуживал первых покупателей. Так было нехорошо на душе, и слабость все более одолевала его. Сегодня у него очередной праздник: сегодня он увидит Любимого. Но почему же так грустно на душе? Почему прежнее чувство праздника исчезло, растворилось где-то? Как он всегда радовался, как ликовало сердце, когда видел ненаглядный облик - Ясно Солнышко, который одним лишь появлением своим согревал весь мир вокруг. "Но не нужен ты ему, Илья, не нужен! Ему приятны женщины, это давно понятно. Сколько ж можно тешить себя нелепой надеждой? Не дано слепому узреть краски Космоса, не дано. Ох, как болит сердце в последние дни! Надо же, никогда и не знал, как сильно оно может болеть. М-м-м... Да что же, это со мной сегодня?"
Илья устал, измучился от бессмысленности этой затянувшейся, глупой игры. Зачем она, кому она нужна? С горечью он думал: "Сколько же могу я навязывать человеку себя, свое мнение о полноценной дружбе? Неужели ж непонятно, что неинтересен я ему? Разве не видно: несмотря на все попытки мои, он так и остался бездушен? Ему нет ни до меня, ни до чувств моих никакого дела. Хотя, если разобраться: разве является навязчивостью то, что меня так тянет к нему? По-прежнему тянет, несмотря ни на что. Ведь, любой влюбленный стремится сблизиться с объектом своего влечения, так уж мы устроены Природой. Это - естественно. Что же зазорного в том, что я предлагаю человеку свои самые светлые чувства? Да вот, в том-то, видать, и дело, что не созрел он еще духовно до понимания этих чувств. Ну, а коль так... что ж, не нужно более вмешиваться в его размеренную, серую жизнь, не стоит... Я уже сделал все, что мог чтоб хоть как-то поднять его духовный уровень, чтобы он увидел, наконец, красоту более сильных отношений. Но, похоже, кроме похоти, в моих устремлениях не разглядел он ничего. Как это грустно осознавать. Если непонятна и в тягость любовь, то лучше уйти, оставить человека в покое, пожелать мира, здоровья, добра и уйти, исчезнуть с его жизненного горизонта. Завтра же я уволюсь отсюда. Сегодня подарю любимому последние фотографии, и все... больше он меня не увидит. Что ж, это будет правильное решение, единственно разумное. Довольно мучить себя. Всему когда-то приходит конец. Любовь, не подпитанная ни разу взаимностью, обречена на погибель. Увы, увы... Забудь свое солнышко, забудь свое ясное, не нужен ты ему. Итак, Илья, довольно сантиментов, сегодня ты выносишь окончательный приговор. Сегодня - последний день твоей любви. Убить в себе, заложенный свыше Дар... Не есть ли это преступление против высшей природы человека? Но что же остается мне?.. Нужно забыть Его, собрать в себе остаток мужества и забыть, другого выхода... ну, просто нет...".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"В тот понедельник, предвкушая скорую встречу, я подошел к киоску и, прокашлявшись, готовясь поприветствовать друга, наклонился к окошку. Однако, вместо Ильи за прилавком раскладывала хлеб его сменщица, которая работала ещё на прошлой неделе. Странно, почему-то Ильи на смене не оказалось. Я, в недоумении, отошел, в раздумье побродил по базару. Ничего не покупая и бессмысленным взором скользя по набитым продуктами прилавкам, по снующим людям вокруг. Что могло произойти, почему Илья не вышел сегодня? Уж не случилось ли чего, не заболел ли друг мой сердечный? В руке я нес пакет с его последними фотографиями, и как-то грустно становилось на душе. Даже защемило что-то в груди. Такая вдруг навалилась тоска, будто не видел Его уже целый год и еще столько же не увижу. Нет, я должен подойти, узнать, что с ним. А вдруг, ему нужна моя помощь? Может, лежит сейчас один в своей мастерской и некому ему даже кружку воды подать. Впрочем, он никогда не жаловался на свое здоровье (какие могут быть недуги в его-то возрасте!). Однако, отчего же это на сердце растет странная тревога? Я решительно развернулся и направился обратно к киоску. Вид у моего друга в последнее время был, прямо скажем - не очень... И уж я то понимал, догадывался, что никто другой, кроме меня не может стать причиной его истощения. Пора заканчивать с этими играми, надо открыто дать понять человеку, чтобы не питал он более тщетных надежд по отношению ко мне! Я ж не красна девица, чтобы кружить парню голову! Скажу ему прямо, что дорожу его дружбой очень дорожу, что почитаю его талант художника, что он для меня и друг, и сын, и все самоё дорогое, что может быть, но только не любовник! Но задача вот в том, как же мягче дать понять это ему, не разить наповал... Нет, никогда между нами не может быть той близости, о которой он так самозабвенно и тщетно мечтает. Я не смогу перебороть себя, свою натуру. Хватит, довольно игр! Решено, так и скажу, в следующий же раз, как только увидимся с ним... Что ж, пора делать выводы: игра наша подходит к логическому концу. Что я хотел в ней выяснить, давно уже стало очевидным: парень и не думал разыгрывать, смеяться надо мною, он действительно без ума от меня. И будь я или он женщиной - не было бы и проблем. Но вот игра... Ох уж эта нелепая, но такая сладкая игра. Она стала неотъемлемой частью жизни нашей! Как-то даже жаль расставаться с ней, я уже привык к ней, сроднился. Что же теперь будет, чем заполним мы отношения между нами?.. И все же, довольно баловства, важнее всего здоровье, само будущее друга моего. Ему нужно помочь найти женщину, хоть как-то похожую на меня. Вот этим я, пожалуй, и займусь...
Но странная тревога не покидала меня, сердце мое гулко отдавалось в груди. Да чего это я вдруг так разволновался-то? Почему-то нерешительно, я подошел к киоску, наклонившись к окошку, спросил у продавщицы, когда появится Илья... Но то, что я услышал!.. Прекратив раскладывать хлеб, она устало вытерла лоб тыльной стороной ладони и с грустью выговорила:
"Вы знаете, а Ильи уже не будет. Совсем не будет. Он умер... На прошлой неделе в понедельник, прямо тут в киоске и скончался...".
Я уже не помню, слушал ее или нет. Слова ее долетали как будто бы издалека, словно сквозь ватный покров. Не помню, как перешел через дорогу с оживленным движением машин и трамваев, как шел по улицам, не различая пути. "Он умер... умер... умер..." - стучало у меня в висках. Ушел в мир иной сразу же после того, как проводил меня прощальным взором. Я, как никогда раньше, чувствовал тогда за спиной его горячо любящий взгляд из киоска. Сердце друга не выдержало столь долгой нагрузки. Сердце его разорвалось... Скорая помощь, вызванная всполошенными покупателями, забрала его еще теплое тело, но спасти уже было невозможно. А я не знал, ничего не знал об этом. Я ничего не чувствовал! Шел себе домой с ароматными булочками и новыми фотографиями, предвкушая впереди нашу новую встречу... через две недели! предвкушая новое фантастическое общение с дорогим для меня творчеством. Его незабываемые фотографии стали для меня больше, чем цветы пылко влюбленного для женщины, его фотографии - неземное признание его, такой земной, но истинной и благородной любви. И совсем не помышлял он смеяться надо мной. С чего только взбрела мне в голову когда-то эта нелепая идея! Дурацкое подозрение... С любовью не играют, любовь не испытывают. Ею дорожат...
Он был сильным человеком. Он до конца выдержал испытание нелепой, в чем-то - сладкой для меня, но как полынь-трава, горькой для него игрой.
Ну, вот и все. Нет у меня больше друга, мне некого больше любить и не от кого скрывать свои, наконец, дозревшие истинные чувства. Прости меня, милый, сыночек мой, если сможешь, прости!..".
. . . . . . . . . . . . . . .
"Прошел год. Я стоял у могилы его и с прощальной тоскою смотрел на деревянный крест, скромно возвышающийся над могилкой его. У него никого в Киеве не оказалось кроме меня. Меня да неразлучного творчества. Я же и поставил этот крест, поскольку на памятник и оградку моих скромных средств никак бы не хватило. Те фотографии, что дал он мне в последний раз, я аккуратно разложил на земле могилки и снова и снова, с душевной тоской смотрел, как там на снимках мы с ним вдвоем, взявшись за руки, идем по жизни, как рука в руке, мы парим в облаках, как счастливо, озорно смеясь, словно дельфины обдавая друг друга брызгами, плещемся в синем море. Там - в фантастической стране, в нашем общем воображении прошла, пролетела прекрасная, насыщенная жизнь. Там, в какой-то степени, мы были счастливы оба, счастливы на равных.
Спасибо, друг мой за ту яркую жизнь, за счастье, что подарил мне ты на склоне лет. И дружба наша умереть не может, она еще встретится на Небесах. В той прекрасной стране я отдам тебе все тепло души своей, отдам все то, чем обделил, чего не додал в этой жизни. Прости меня, сыночек, Любовь моя горькая, песнь недопетая. Счастье мое. Наяву, неземной мой сон...
Ночь, бесшумными крыльями парила над Киевом, доброй колыбелью убаюкивала всех уставших. И я устал тоже. Я измучился и весь разбит за день годовщины смерти Ильи. Но сон не идет. Жена моя уснула уже давно, тихо посапывает на подушке возле моей головы ее теплая головушка. Я печально смотрю в темноту ночного потолка, сон не берет меня, сердце бьется слишком уж ровно, жизнь проходит скучная, однообразная. День за днем, день за днем... Какой смысл в этой бестолковой жизни, что я вижу, что испытываю в ней? Вот уже год, как нет Его, вот уже год, как не вижу глубину его живых, влюбленных в меня глаз, не живу нашей с ним общей жизнью... Неужели навсегда прервалась связь с теми необыкновенными чувствами, что так настойчиво предлагал он мне и что так крепко спаяли нашу дружбу? Теперь, значит, я так и не познаю на себе близости той, что во всех творениях своих намеками, пытался донести он до меня? Что же такого особенного в тех чувствах, в тех ощущениях телесных (или духовных тоже?), что скрыл от меня мой друг? Хотел, мечтал подарить мне и скрыл, похоронил вместе с собою. Как долго мог он истязать себя и меня недосказанностью, умопомрачительными аллегориями творений своих в то время, как живая плоть его, наверняка, изнывала, стонала от сдерживаемого желания. Нечеловеческая сила воли его оградила меня от падения, но убила его. И, разве, падением стала бы наша близость с ним? Уже пора б мне понять, что ничего зазорного в такой близости нет: когда искренне привязан к человеку, когда дорожишь им, то понятие порочности, греха исчезают, тогда остается лишь самое светлое, благородное понятие - Любовь. Далеко не каждому так повезло, как нам. Любовь взаимная... что может быть прекраснее? И кому какое дело - кто кого и как любит! Я же бездумно упустил свой шанс, а ведь возможно, и мне суждено было испытать минуты настоящего счастья, возможно! Мы оба могли быть счастливы близостью друг с другом. И жил бы человек мой дорогой, и задыхались бы мы, блаженствуя в жарких объятиях взаимных, и все бы у нас было, абсолютно все, чего бы мы только оба пожелали... Но поздно понял я это, слишком поздно.
Мой друг покинул и меня, и этот мир... Но не верю, все равно не верю до сих пор. Он жив, он всегда передо мной. Приснись мне, сыночек мой милый, пожалуйста, хотя бы во сне приди ко мне, обними меня крепко-крепко и никуда от себя не отпускай! Больше я не могу жить без тебя!..
Темный потолок покрывался слабым мерцанием, превращаясь в зыбкий туман, в облака. Разноцветие сгущающихся облаков сказочно наплывало на меня. Лежа на спине, я словно стал медленно, потом все быстрее подниматься, возноситься к устремившемуся мне навстречу доброму, красочному небу. Я уже вертикально летел в облаках и видел себя одновременно и вблизи, и как бы со стороны. Абсолютно голый, я стремительно и плавно летел навстречу чему-то доброму, дорогому, зовущему меня. Чувства благости и шальной, бесшабашной невесомости, наполняли меня. Там, глубоко внизу оставалась земля со всеми ее проблемами, с ее страданиями и безысходностью. А здесь было удивительно хорошо. Восторг безграничного, свободного полета, как когда-то в детских снах, охватил меня. Я парил, я летел, летел по-настоящему, как хотел и куда хотел, ликуя, я озорно кувыркнулся в воздухе, наслаждаясь подвластности своего тела малейшему движению мысли, с восторгом описал в воздухе крутой вираж, потом головокружительную петлю. Мое грузное тело, ощущалось сейчас молодым, полным сил и здоровья, и я все летел и летел навстречу чему-то важному заветному. Я ощущал, предчувствовал это всем своим существом.
И вот, из многоцветия облаков стали проступать, черты светлого лика. Знакомые, добрые черты, ласковые, усталые глаза. Лик величиной в полнеба, медленно наплывал, на меня. И мне было удивительно хорошо лететь и падать в объятия чарующе-ласковых, до боли знакомых глаз. Добрая улыбка озаряла небесно-прекрасное лицо. Где же я видел его, кто это?.. Ох, как приятно проваливаться в бездну его чарующих глаз, какое блаженство - лететь в лучах всепоглощающе-доброго взгляда! Всполохи, искры любви то, словно огромные электрические разряды ломанными зигзагами распарывали пространство, не обжигая, но ласково пронзая мое тело и уносясь далеко во вселенной, то добрыми зарницами мерцали вдалеке... "Где я, что со мной, чей этот благостный лик, откуда я знаю его?.." - силился, но никак не мог понять я. "Да это же ОН - любимый мой!" - вдруг осенило меня.
Лик растаял, растворился в облаках и теплые, добрые руки ласково сжали ладони мои. Я уже не летел, а плавно парил в разноцветии облаков и рядом со мной, медленно проявляясь, парил Илья. "Сынок, да ты жив?!" - вскричал я восторженно. "Как видите, жив, - ответил он с лукавой и доброй улыбкой, - Вы призывали ко мне, вот, ненадолго я и вернулся оттуда, - он показал взглядом на небо, что было еще выше того, где парили мы, - А вы знаете, там меня ждут, оказывается, там я нужен..." "Но и мне ты нужен тоже!" - невольным вскриком прервал его я, боясь потерять снова. "Зачем ты оставил меня в этом мире? - с обидой и горечью вырвалось у меня, - почему не взял меня с собой?" Илья ласково улыбнулся: "Потому, что я люблю вас, по-прежнему люблю, и вам еще не время покидать этот мир". "Но ты же хотел быть со мной! Почему так глупо мы поступили оба? Почему ты прямо мне ничего не сказал? Так оставить меня на полпути, бросить, как же ты мог!" Но лишь грустный вселюбящий взгляд ласково струился из глаз Ильи. Он тепло сжимал мои руки и я порывисто, жадно сжимал руки его. Невольно я окидывал взглядов его обнаженное тело. Как прекрасна, оказывается, может быть атлетически подтянутая мужская стать! Мой друг был действительно прекрасен! Почему же я с опозданием узнал это? Я впервые видел его обнаженное тело воочию, реальное, а не в вымышленных пластиковых образах на фото. Все-таки, живая плоть - это живая, плоть, и никакая даже самая совершенная скульптура не сможет сравниться с нею! Меня сладко влекло к другу, захотелось скользнуть руками по сильным, атласно переливающимся формам его упругого, мужественного тела, захотелось прижаться к нему, погрузиться в добрые, жаркие объятия. Но он лишь ласково смотрел на меня безмерно любуясь мной, струящимся взглядом окидывал меня с головы до ног и обратно. "Ну, сделай же хоть что-нибудь! - словно вскричало в отчаянии все мое существо. - Ведь, я же не имею опыта, не знаю, как быть в таких случаях! Научи меня, подари мне близость с собою. Умоляю тебя, любимый мой!" Чуткие, жаркие руки трепетно провели по моей спине. И мы сблизились живот к животу, лицом к лицу, плоть к плоти. Все сладостнее мы вминались друг в друга. На губах своих я ощутил горячее прикосновение губ его. Со стоном, знойно обнял я его и еще сильнее, со всей мужской силы, но бережно прижал к себе. Илья отвел лицо в сторону, глухо вздохнув, уткнулся им мне в плечо. Не то стон-страдание, не то стон-облегчение сотряс его, гулко отдаваясь в моей груди. И я сладостно впитывал в себя этот его стон, я весь растворялся в любимом. Жарко и самозабвенно я гладил его нагое, мускулистое тело, я упоительно льнул к нему, вминался в упругость его живой, трепетной плоти. Но он мягко высвободился из страстных объятий моих, с грустью промолвил: "Милый, единственный мой, я всегда буду любить и помнить только вас, любить больше всех на том и на этом свете. Но еще больше, чем вас, я люблю Бога нашего - Создателя. Сколько буду помнить себя, буду безмерно благодарить ЕГО за всю красоту, за всю великую гармонию и совершенство, что создал ОН во Вселенной, за то, что ОН создал и Вас по образу и подобию Своему. И теперь уже Сам Господь призывает меня, мне пора. Простите, любовь моя, за то, что не свершилось на Земле. Мы оба упустили отпущенное нам драгоценное время. Это время уже не вернуть. И мне пора покидать вас. Но вы не грустите, мы еще обязательно встретимся в следующем воплощении на Земле или на иной планете, в следующей инкарнации. Лишь только Бог знает, кем мы тогда родимся. Будем ли мы братом и сестрой, станем ли мужем и женой, или, как и в прошлой жизни, нам снова дадут шанс стать друзьями-любовниками, разве это важно? Важно, что любовь наша, вспыхнув однажды, уже будет пылать вечно. И дай нам Бог в следующих жизнях не упустить наш светлый шанс, чтоб не повторили мы больше ошибки нашей. Прощайте, мой ненаглядный, самый дорогой мой друг!".
Он по-доброму поцеловал меня в щеки, губы, глаза, и на щеках своих, на губах я почувствовал влагу его солоноватых слез. В последний раз я растворился в его добром, лучистом взгляде. Образ его медленно таял, смешиваясь с клубящимся вокруг разноцветием облаков. Все мое существо, все нутро отчаянно воспротивилось бессмысленности, нелепости неизбежного расставания. Мой друг еще здесь, я не хочу, я не могу снова потерять его! Я никому его не отдам!!! С жаром, хотел я еще вдогонку обнять, удержать любимого своего, но обнял лишь клубящуюся дымку облаков. Мой друг исчез... и теперь уже навсегда...
Я лежал с гулко колотящимся сердцем, изможденно откинув лицо на подушке. По щекам, одна за другой горошинами катились скупые мужские слезы... Как это жестоко, неудержимо жестоко - расставание с любимым человеком. Что натворили мы оба с тобой! Зачем, кому это было нужно: лицемерить друг перед другом?! Жизнь прошла. Прошла стороной, и упущено нами самое светлое, дорогое. Боже, как глупо, как нелепо и глупо это все!..
Рядом на подушке тихо посапывала моя жена. А мне было плохо, ох, как плохо было мне, тоскливо и безумно одиноко. Теперь я был один во всей вселенной. Без Него, я был - никто и ничто. Меня нет здесь, я весь там - с Ним. Любимый мой, где ты? Согрей меня, не уходи!..
Безудержное рыдание сотрясло мою грудь. Я рыдал по-мужски, неумело, давясь, взахлёб. Повернувшись набок, спиной к жене, чтобы не разбудить ее, уткнулся лицом в подушку, с силой вцепился в нее зубами. Глубокий, болезненный рык, нестерпимый стон накопившейся боли неудержимо вырывался из груди моей, и я со всей силы глушил его влажной и соленой от слез подушкой. Я был на грани безумного крика. Что натворили мы с тобой! Любимый, единственный мой, прости!..".