Время потекло быстро и интересно. Я весьма близко сдружилась с герцогиней Алансонской, а Франсуа Ангулемский решительно объявил себя моим кавалером. Не было при дворе женщины, более образованной и благородной, и мужчины, более веселого и приятного.
Мишель встретился со мной не дома, не во дворце, а в гостях, чего я никак ожидать не могла. Я чуть не бросилась к нему в объятия, но вовремя остановилась, и правильно, потому что Мишель поздоровался со мной очень учтиво и куртуазно, вызывая восторг галантных старушек - настоящий бургундец пятьдесят лет назад! Я отвечала в том же духе. Позже я все же подошла к нему и тихо, почти на ухо, сказала:
- Прости меня, Мишель. Я наговорила гадостей со злости, потому что я не хотела расставаться с тобой.
- Да? А мне казалось, графиня, вашей целью было указать мне мое место на сворке.
Я отвернулась и отошла.
Прошло несколько дней - ничего не изменилось. Граф де Вильер оказывал мне "все знаки уважения и любви", но как холодно и церемонно это было! В простой поворот головы к Эрмине он ухитрялся вкладывать больше тепла. И однако, мне даже жаль стало глупую женщину, он не любил ее вовсе. Никогда он не искал ее глазами в толпе других дам, никогда его взгляд не останавливался на ней, если она того не видела, никогда его голос не становился бархатным, если он с ней говорил. И я не ревновала. Я чувствовала какое-то досадное отчаяние или отчаянную досаду. И с досады кокетничала со всеми подряд, не особо разбирая, стар или молод кавалер, умен или глуп, красив или дурен. Зато я прекрасно видела, что от кокетства этого у моего любезного супруга портится настроение. Иногда мне даже хотелось его убить. Конечно, это было бы бесполезно. Встречи с Мишелем причиняли мне боль, но отказаться видеть его я не могла.
***
Стройный молодой кавалер с точеным профилем бросил поводья конюху и вбежал в замок. По коридорам прошелестело: "Сеньор Расино из Флоренции к Его величеству!" Смуглый красавец приходился родственником семейству Медичи и привез королю письмо о некоем соглашении. Луи ХП принял посланца любезно, он знал Расино уже несколько лет, и потому лично распорядился, дабы сеньору подготовили хорошие покои.
Итальянец едва успел умыться с дороги, как к нему почти ворвался принц Ангулемский.
- Джеронимо, друг мой, я так рад вас видеть! Вот, даже отдохнуть вам не даю! Но рассказывайте же!
После итальянских новостей перешли к французским. И тут Расино осмелился спросить, как же поживает прекрасная мадам д*Эвре. Принц отмахнулся.
- Жером, милый, бросайте эту затею! Кругом столько красивых и пылких женщин, зачем вам эта статуя?
- Монсеньор, она - красавица!
Франсуа покачал головой.
- Ну, это только новизна после черноглазых итальянок. Ваша герцогиня до смерти влюбилась в графа де Вильера, помните его?
- Я ничего не понимаю в женщинах, - грустно заметил Джеронимо, - ну вот скажите, чем этот мальчишка лучше меня?
- Ничем. А я, верно, ничего не понимаю в мужчинах - видели бы вы его жену!
- Графиня де Вильер при дворе? Это тоже новость. Провинциальный мышонок с тугим кошельком?
- Жером! - укоризненно произнес принц, - Когда я вижу мадам де Вильер, я искренне сожалею, что сейчас нет крестовых походов.
- Помилуйте, монсеньор, на что вам эта глупость? Разве что убежать от графини подальше?
- Ах, нет, совсем наоборот! Хочется бросать ей под ноги сарацинские знамена! Она очаровательна, как фея, умна и приятна в обращении. Такой милой собеседницы более не найти, разве только моя сестра.
- Монсеньор, она отомстила Вильеру с вами?
- Да что вы в самом деле, Жером! Я всего лишь ее кавалер. Думаю, вы тоже будете добиваться этой чести.
- Заранее уступаю вам. Если она так хороша, что же Вильер не устоял перед Эрминой?
- Они рассорились, и теперь ни один не желает уступить другому. Через два дня будет Троица, и вы увидите ее на празднике.
***
Принц Ангулемский, принцесса Алансонская и Джеронимо Расино стояли на ступеньках и видели весь зал.
- Я покажу вам графиню, Жером.
- Нет, монсеньор, попробую сам угадать.
Принцесса засмеялась.
- Графиня очень мила, но сеньор Расино, когда она войдет, солнце не осветит этот зал. Ну разве только луч мелькнет, - добавила она.
Джеронимо увидел Эрмину д*Эвре рядом с Вильером и чуть зубами не заскрежетал. Какая же красавица! Светловолосая, с нежной белой кожей, розовыми губками, в платье, затканном фиолетовыми узорами, она великолепна, она - богиня! Она как... - Как моль! - вдруг пришло в голову, потому что за герцогиней вошла другая дама, и волосы ее горели бронзой на солнце, и было на ней платье цвета утренней зари. Луч, совершенный луч! Рядом с Эрми... Да кто такая Эрми? Джеронимо вмиг оказался внизу.
- Графиня, Джеронимо Расино к вашим услугам!
Сине-зеленые глаза весело удивились.
- Благодарю. Вам сказали обо мне принц и принцесса?
Джеронимо не ответил.
Итальянец мне понравился, насколько вообще может понравиться итальянец. Нельзя сказать, чтобы я любила его соотечественников - болтливы, ревнивы, коварны и вздорны. Правда, этот был уж очень хорош. Но мой взгляд все равно вновь и вновь устремлялся к Вильеру. И вот, проходя мимо, я небрежно сказала:
- Граф, потанцуете со мной?
- Я не очень люблю танцевать. Вы же знаете, мое воспитание танцев не предполагало, - меланхолично отвечал он, разглядывая стоящий рядом подсвечник.
- Но вы же танцевали в Мераньере...
И тут подошла герцогиня д*Эвре.
- Простите, мадам, граф обещал танцевать со мной! - и увела Мишеля из-под самого моего носа.
Я отвела глаза в сторону - и встретилась взглядом не с кем иным, как с господином Оноре де Сент-Меленом. Его усмешка была покровительственно-сочувственной, и я почти отпрыгнула в сторону, содрогаясь от отвращения. Ни дяди, ни принца с принцессой рядом не оказалось, я натолкнулась на итальянца, и почувствовала, как краснею чуть ли не в первый раз в жизни. Он тоже покраснел, но подал мне руку, и мы пошли к остальным парам.
После танца мы подошли к принцу, герцогине и другим придворным. Вильер и Эрмина шли за нами. Расино вдруг хитро усмехнулся, подхватил у кравчего кубок и сказал:
- Прекрасные дамы и благородные кавалеры, хотите маленькую сказку? Итальянскую сказку. Слушайте. В зеленой долине, где ярко светило солнце и росло множество цветов, жил-был один пастух. И услышал он однажды, что в пещере на вершине высокой горы растет белая лилия, самая красивая в мире. И вот, бросил он свой дом и отправился туда. Много сил потратил, много тягот вынес, пока добрался до той пещеры. И прекрасной показалась ему лилия. Но тут пастух наш вдруг заметил, что пальцы его свело в копыта, руки покрылись шерстью и уши выросли. Стал он обыкновенным ослом, только думал по-человечески. И увидел он, что в пещере той холодно и темно, а прекрасная лилия - всего лишь жалкий кусок льда. И понял он, что спуститься вниз сил у него не хватит, здесь он и умрет. Кое-как выполз бедный осел из пещеры. Солнце уже садилось, но один из последних лучей успел-таки погладить его по голове. И стало легче ослу, и поспешил он ближе к солнцу, и увидел в его лучах, что снова стал человеком. Стрелой бросился он прочь, и считал с тех пор, что солнечные лучи прекраснее любых цветов. Господа, в Италии солнце светит ярко, но я не встречал там солнечного луча прелестнее французского! Я пью за графиню де Вильер, господа, и да не будет среди нас ослов!
Принц и принцесса захлопали в ладоши, придворные подхватили. На меня и Расино дождем посыпались улыбки и комплименты. И я улыбалась в ответ. А вот кому-то было явно не до смеха.
***
В такой прекрасный летний день невозможно сидеть в четырех стенах. Утомившись от прогулки, Маргарита д*Алансон, я и еще несколько дам и кавалеров расположились под раскидистым дубом и по очереди читали вслух "Красавицу, не знающую жалости". Дамы смеялись, кавалеры время от времени досадливо крякали. Неожиданно к нам подошел Мишель, не один, конечно. С одной стороны у него на руке висела герцогиня д*Эвре, с другой - мадам де Форсе. Он в весьма учтивых выражениях попросил у принцессы позволения присоединиться к нашей компании. Маргарита холодно кивнула головой, к Эрмине же только что спиной не повернулась, и то, потому что сидела, однако та будто этого и не заметила. Конечно, для меня сразу солнце померкло, небо потускнело, и мне стало душно. И к чтению все как-то сразу вдруг охладели, а попытки завязать разговор затухали. Мадам де Шатильон, наверное, как и все, чтобы только не молчать, вдруг обратилась к Мишелю.
- Граф, вы слышали, вчера в Париж приехал мессир де Лассанж. Он ведь был вашим опекуном, так?
- Верно, мадам. Вчера, говорите?
- Да, вчера он ненадолго заходил к моему мужу вместе с графом де Роганом, с которым очень дружен. Весьма привлекательный кавалер, правда, очень загорелый, потому что был на Мальте.
- Знаю, мадам, - кивнул Вильер.
- Я слышала прежде, что он нелюдим и мрачен. Ах, какие слухи только не распускают завистники! Дамы, поверьте мне, более любезного и приятного кавалера трудно себе представить.
- Любезный? Лассанж? - изумился Мишель, - Мадам, вы правы, он хорош собой и обладает самыми изысканными манерами, но я никогда не замечал за мессиром особой любезности.
Шатильон обратилась ко мне:
- Графиня, вы ведь тоже его знаете, кто прав, ваш супруг или я?
Вильер усмехнулся, чем рассердил меня окончательно.
- Мадам, я не знаю, что называет любезностью граф, а что - вы. Если этим словом назвать способность увиваться за каждой юбкой - прав Вильер, если же рыцарское отношение к даме - правда, бесспорно, за вами.
Шатильон тут же заверила меня, что подразумевала второе, и что на волокиту и сердцееда мессир в самом деле нисколько не похож.
- Да вот же, он сам идет сюда по дорожке, смотрите!
Я повернулась и действительно увидела Лассанжа в его вечном красном наряде. Он шел не торопясь, и смотрел на гуляющих, иногда кланяясь. Вскочив и подобрав юбки, я со всех ног побежала к нему, ни мало не заботясь, что об этом подумают.
- Мессир Бернар, мессир Бернар!
Он увидел меня, широко радостно улыбнулся, и весело блеснул искрами в вишневых глазах. Тут же поцеловал меня в щеку.
- Маргарита, как я рад вас видеть! Вы еще красивее, чем были в моей памяти. Я только что от Ла Роша, он сказал мне, что вы у герцогини Алансонской. Идемте, представите меня ей. О, и Вильер здесь! С этой бледной молью, конечно. Я обо всем знаю, мадам, но поговорим об этом позже.
Мы подошли к принцессе, которая встретила Лассанжа очень ласково.
- А мы только что говорили о вас, мессир. Я слышала, вы с вашими рыцарями отбили у неверных сотню пленников-христиан.
- Право, ваше высочество, слухи сделали из меня настоящего Амадиса. Какая сотня, десятка два, быть может.
- Двадцать душ, вернувшихся в родной дом - это тоже очень много, - Маргарита подала ему руку, которую рыцарь со всем почтением поцеловал.
- Хотите присоединиться к нам, мессир?
- Благодарю за приглашение, ваше высочество, но я напротив хочу похитить у вас на время мадам де Вильер. Не возражаете, граф, если я прогуляюсь с вашей супругой?
Мишель не нашелся с ответом.
- Значит, не возражаете. Вот и замечательно, - Лассанж подал мне руку. - Да, граф, я буду у вас вечером, прошу вас быть у себя и никуда не уходить.
И мы отправились вдвоем по дорожке, провожаемые взглядом ошеломленного Мишеля.
***
Удивлен, ошеломлен - слишком слабое слово. Раздавлен - это уже ближе к истине, думал Мишель де Вильер, сидя ночью в полном одиночестве с кувшином вина. Он перестал что-либо понимать, мир перевернулся в тот момент, когда Маргарита полетела к Лассанжу с радостным криком, называя его по имени! А когда рыцарь в ответ улыбнулся... Улыбающийся Бернар сама по себе штука похлеще говорящей лошади, но как он улыбнулся! Как будто бы он был... счастлив? Он поцеловал Маргариту! Конечно, никто сей поцелуй не осудил, и Лассанж имел на него полное право как шурин ее дяди и как воспитатель ее мужа... Все так, если бы не обстоятельства, о которых никому неизвестно. Никто при дворе знать не знает, что год назад Марго при виде Бернара презрительно фыркнула бы и отвернулась, а он скорее умылся бы грязью, чем поцеловал ее. В голову даже закралась безумная мысль, не любовники ли они. Но она тут же умерла, потому что тогда пришлось бы признать заодно, что Его Святейшество Папа - магометанин, его величество Луи ХП - эфиоп, а сам он, Мишель - женщина. К тому же пришедший вечером Лассанж устроил ему такой разнос за Эрмину - впору было стены подпирать, чтобы не обрушились. "Я с самого начала был против ваших встреч с мадам Маргаритой", - говорил он, - "я изобретал самые скверные уловки против вашей страсти. И что же? Послушались вы меня? Нет, вы сделали все по-своему, вы продолжали тайком встречаться с этой девушкой, вы совсем закружили ей голову, пока не поставили ее в такое положение, что ей ничего больше не оставалось, как выйти за вас замуж. И что же? Красивую и достойную жену вы меняете на придворную потаскуху! Быть может, я вас этому учил?" Тут Мишель заметил, что мессир сам еще недавно ненавидел Маргариту пуще Дьявола и называл ее ведьмой. "Что с того? Я был неправ, черт побери! Но будь она и в самом деле распоследней ведьмой, я все равно повторил бы вам каждое мое слово. Экая важность, повздорили! Все супруги ссорятся. Но пристало ли мужчине принимать всерьез слова, сказанные женщиной в обиде и запальчивости? Женский язык длинен, скажет, потом подумает, но это не беда. Беда, коли мужчина начинает вести себя, как баба!" На эти слова Мишель оскорбился и спросил, уж не его ли мессир считает бабой, после чего предложил проверить это с помощью шпаг. В ответ Бернар плюнул, обозвал его щенком безмозглым и вышел, хлопнув дверью так, что она сломалась. Мишель вообще перестал что-либо понимать, знай он рыцаря похуже - решил бы что его подменили или околдовали. Но такого околдуешь, как же! А Маргарита, оказывается, ангел и невинная жертва гнусных вильеровских козней! Но... Черт знает теперь, как оно все на самом деле, думал Мишель, глядя в кувшин, где уже показалось дно. Значит, мессир так решил, и из них двоих предпочел женщину... Что ж, ему же хуже! Вильер и сам на многое способен, а на Бернаре и тех, кому он служит, свет клином не сошелся.
***
Лассанж застал меня дома одну - Бланка с Ленор отправились за кружевами, а дядя ушел к кому-то в гости.
- Я говорил с Вильером, - с ходу начал он, - толку никакого. Слышать ничего он не желает, дерзит и даже попытался завязать со мной драку. Единственное, чему он был безмерно удивлен - нашей с вами дружбе.
Я опустила голову.
- Ну, если уж и вас он слушать не хочет... Дядя был прав, мне нужно было выходить за кого угодно, кроме Мишеля.
Боль тупой волной ударила в грудь. Я рассеянно теребила пальцами платок. Лицо рыцаря было ласково, но в глазах опять заметались бешеные искры.
- Это моя вина, мадам. Не надо было отправлять его тогда в Париж, во всяком случае, таким образом. Мадам, я очень виноват перед вами, только я, Вильер - всего лишь орудие...
- Нет, мессир! Не смейте очернять себя, чтобы облегчить мне страдания. Даже если то, что вы говорите - правда, виноваты и я, и Мишель - он глупее, чем я думала.
Я потихоньку коснулась его волос, потом сама поцеловала его в губы. Он был красив, он любил меня...
Но Лассанж вдруг отстранился.
- А ну-ка перестаньте, Марго, - довольно грубо произнес он, - черт меня побери, если вы и в самом деле этого хотите! Я давал обет безбрачия, но образцом целомудрия не являюсь. Мне ничего не стоит стать любовником племянницы моего друга и жены моего воспитанника, меня даже совесть мучить не будет, и этот грех мне любой монах отпустит. Только вы-то совсем меня не любите, верно? Если я буду с вами добр - надоем вам через три дня, если жесток - вы опять меня возненавидите. Или я ошибаюсь, и вы сможете мне доказать, что я неправ? В конце концов, я всего лишь постучал в дверь, а не вел серьезную осаду с обстрелом укреплений. Зачем гарнизону сдаваться мне полностью, когда достаточно лишь вынести ковшик вина?
Он был прав во всем, что я могла сказать?
- Прекратите издеваться над собой, Маргарита. И не вздумайте стесняться своего порыва - на вашем месте так повела бы себя любая дама. Кавалер, впрочем, тоже... Вы в самом деле хотите вернуть Вильера?
Я закивала головой.
- Тогда будете делать то, что я скажу. Вы, надеюсь, не падали ему в ноги, не умоляли вас простить?
-Нет. Я действительно просила прощения за вырвавшиеся неверные слова, но ничем себя не унизила.
- Это хорошо, иначе он бы потерял к вам всякий интерес. Итак, во-первых, перестаньте вообще обращать на него внимания. Если вы окажетесь с ним в многолюдном собрании, не смотрите в его сторону, ведите себя так, будто его нет. Если напротив людей будет мало, здоровайтесь с ним в самую последнюю очередь, пусть это даже выглядит невежливо. Можете сказать "Ах, простите, я вас и не заметила". В разговоры с ним не вступайте, пусть у вас всегда найдется более интересный собеседник. Во-вторых, не кокетничайте излишне с другими. Будьте прекрасной безжалостной дамой. В третьих, если вам доведется вместе с Вильером участвовать в общем разговоре, не улыбайтесь его шуткам, но и нос не морщите - вы остроумны сами, так скажите на его остроту две своих, на его меткое слово - меткую фразу. Но говорите их не ему, а любому другому кавалеру, любой даме, которые окажутся рядом с вами.
- Вы думаете этого достаточно?
- Пока - да. Если через две недели такого обращения он не начнет крутиться около вас, как привязанный, я на ваших глазах съем свою перчатку.
***
После горячего приема, который Маргарита оказала Лассанжу, Мишель думал, уже ничто в этом мире не сможет его удивить. Оказалось, жестоко ошибся. С Маргаритой творилось что-то странное - она вдруг вообще совершенно искренне перестала его замечать. Раньше стоило ему войти в зал или комнату, лицо его жены превращалось в глухую неподвижную маску с застывшей болью в глазах. Мишель мысленно потирал руки, думая - еще чуть-чуть, и прибежишь, как миленькая, и умолять в слезах будешь... Но "чуть-чуть" не случилось. Напротив, Маргарита выглядела спокойной и весьма довольной жизнью. Она больше не искала его взглядом, да что - иногда и не замечала! Она перестала ему назло окружать себя придворными волокитами и ядовито их отбривала. И с очень немногими избранными ее можно было видеть под руку в саду. Мишеля это бесило, иногда он срывал свою злость на растерянной Эрми, которая никак не могла понять, чем же она не угодила любимому, старалась загладить какие-то ничтожные грешки, и это злило Мишеля еще больше - лучше бы рассердилась. Его самые отменные шутки повторяли лишь за тем, чтобы упомянуть, что и кому сказал в ответ на эти слова всем интересный Солнечный луч. Ну конечно, решил Вильер, она завела себе любовника. Но кого? При дворе самые злые языки не могли сказать про Марго ничего плохого. Мишель решил поговорить со служанкой Люси, подарив ей изрядный кошелек.
Люси денег не взяла, она питала слабость к Вильеру. Совершенно бесплатно она рассказала, что в доме бывают два-три старых приятеля господина де Ла Роша, мессир де Лассанж, оба Сент-Аманда и принц Ангулемский с итальянцем Расино, причем эти двое часто приходят вместе. Ничего более она добавить не могла, ибо с тех пор, как появилась "эта гитана", Люси занималась только мадемуазель де Монфор, а мадам более в ее услугах не нуждалась. Люси посоветовала графу поговорить с цыганкой, но денег ей не предлагать, "потому как эта дикая кошка может вашей милости их в лицо швырнуть и глаз выбить".
Приятелей Ла Роша Мишель сразу отверг - младшему из них было скорее под пятьдесят, чем за сорок, и они ничем не могли заинтересовать молодую, красивую и богатую женщину. О Лассанже и думать было нечего. С Сент-Амандами тоже все было ясно - Жозеф приходил к Бланке, а к Арману у Марго были исключительно сестринские чувства. Кроме того, младший Сент-Аманд по приезде в Париж сумел впутаться в довольно глупую историю, из которой Вильер вытащил его легко, быстро и без последствий. Узнай о той истории Жозеф - младший братец тут же был бы доставлен в родной Соньер к матушке, хорошо, если не связанный. После этого Арман проникся к Мишелю большой любовью и признательностью. Оставались принц и Расино - выбор не велик, но, как ни странно, он поставил Вильера в тупик.
Принцу Ангулемскому едва исполнилось восемнадцать лет, но высокий рост и статная фигура, которыми отличались почти все мужчины королевского рода Валуа, делали его облик лет на пять старше. А уж благодаря строгому воспитанию матери и прекрасному образованию в нем почти не осталось ничего мальчишеского. Но первый красавец среди принцев был равнодушен к чарам всех придворных дам, более того, прослыл среди последних галантнейшим но недоступным кавалером. Мишель осторожно навел справки насчет такой добродетели, и справки эти его полностью удовлетворили - знатные и влиятельные особы Франсуа были без надобности, его мать надежно предупредила его против скандалов и интриг. Зато у него имелась зазноба в городе, жена какого-то состоятельного простолюдина. Кроме того, принц отчаянно ухаживал за молоденькой свояченицей одного из королевских кравчих. Девушка попалась добропорядочная и несговорчивая, а потому Франсуа пока оставалось только жаловаться на жестокость его возлюбленной, что он и проделывал, рыдая в платок своей сестры, а если той не оказывалось рядом, то в платок мадам де Вильер. Судя по всему, ничем другим Маргарита его не интересовала.
С Расино оказалось еще сложнее. Да, он не отходил от графини. Да, старался усадить ее на лучшее место, подавал платки и веера, ухаживал за столом, танцевал с ней, читал стихи... Казалось бы, он любовник и есть, но Мишель хорошо знал итальянцев. Ухаживание за дамами и комплименты у них в крови и являются хорошим тоном абсолютно для всех уроженцев Аппенин, от принца до подметальщика, от кардинала до крестьянина, от художника до торговца. Итальянец компрометирует себя не сказав женщине слишком много, а напротив, сказав ей слишком мало, даже если эта женщина старше его бабушки, даже если он ее ненавидит. Мишелю была известна подлинная история одного миланского сеньора, который поймал с поличным неверную супругу, успевшую к тому времени услужить половине города и опозорившую всю семью. Несчастный рогоносец заставил непотребную женщину выпить яд, но поднося ей роковую чашу, не преминул сказать: "Грязная развратница, ах, как к лицу тебе это платье!" В свете всего известного, ухаживания Расино тоже ничего не стоили.
Взглянув на Ленор с ее строгой красотой в испанском наряде без единого украшения, Мишель и сам понял - деньги не помогут. Купил коралловые четки, пурпурные, безумной редкости, и подкараулил цыганку на улице.
Четки Ленор взяла, отвечала вежливо, но Вильер не мог отделаться от чувства, что она над ним смеется. Нет, рассказать ничего такого, о чем не знают все, она не может. Да, графиня в дружбе с принцем и итальянцем. Нет, никто из них не переступает дозволенных границ учтивости. Да, с мессиром де Лассанжем графиня еще более в дружбе. Ну нет, об этом даже подумать - смертный грех. Хотя ей самой, Ленор, очень жаль, что мессир не может собой располагать - они с мадам стали бы прекрасной парой. Как можно говорить такое в лицо законному мужу? Помилуйте, она не желает никого оскорбить. Но люди богатые и знатные, не имеющие детей и имеющие влиятельных покровителей, могут расторгнуть брак, который явно тяготит обоих, не правда ли?
Мишель был рад с ней расстаться. Еще немного, и он явно услышал бы о себе что-нибудь не очень лестное.
Бедняжка Эрми надоела ему окончательно, и он все чаще искал общества собственной жены, потерявшей к нему всякий интерес.
***
Эрмина д*Эвре в сопровождении своей единственной подруги мадам де Форсе прогуливалась по саду. С лужайки слышался смех, веселые голоса.
- Вся честная компания собралась, - недовольно сказала д*Эвре. Форсе усмехнулась в сторону - все-таки манеры у Эрми оставляют желать лучшего, следовало бы сказать "вся достойная компания".
- Я вижу герцога и герцогиню Ангулемских, герцогиню Алансонскую, и барона де Сент-Аманд, и супруги де Вильер, и сеньор Расино там.
- Подумать только, Мария! Год назад этот итальянец исполнял все мои прихоти, а теперь хвостом бегает за графиней. А принц? Что они в ней нашли, это просто смешно!
- Принцу вы никогда не нравились. А графиня очаровательна. У нее милый живой нрав, и она остроумна.
- Она некрасива.
- А это в вас говорит зависть, милая моя. Телосложение у нее не хуже вашего, рост - выше. Если лицо и не столь правильное, то намного ярче.
- Ах, да! Знаменитые волосы! Вы видели ее хоть раз в чепце? Хотя... Что я вижу, Мария! Вы тоже посыпали голову бронзовой пылью?
Мадам де Форсе отмахнулась.
- Золотой, а не бронзовой. Это удачно оттеняет глаза.
- Куда катится мир! Она решительно околдовала весь Ангулемский дом! Ей оказывают привет и почет, как принцессе, а ведь она ничем не выше меня по рождению!
- С чего вы это взяли? - спросила Мария.
- Как с чего? Она - дочь провинциального нетитулованного дворянина, ее дядюшка - такой же провинциальный барончик. Ла Рош - что это за имя? Это - плебейское имя. Младшая ветвь Рошморов? Не смешите меня!
- Это вы меня не смешите, - возразила Форсе. - Вы, я вижу, даже не потрудились должным образом справки навести. Могли бы и у ее величества спросить, почему король не брезгует обществом этого барончика, и почему это плебейское имя сидит за одним столом с Луизой Савойской, матерью наследника короны. Ревность лишила вас разума, меж тем как о сопернице нужно знать все.
- И чего же я не знаю?
Мадам де Форсе не успела открыть рот - к ним подошел ее преданный кавалер и попросил разрешения прогуляться с двумя прекрасными дамами. Рассказ пришлось отложить.
***
Маргарита Алансонская не смогла поехать в Блуа, и меня это очень огорчило. Я тоже хотела было остаться, но принцесса отговорила. Она поручила мне своего брата, просив заменить ему сестру по мере сил. Принца, в свою очередь, она убеждала заботиться обо мне, как о ней самой. Поэтому я весьма удивилась, когда в замке меня поселили в крохотной комнатушке, вся обстановка в которой состояла из кровати и маленького сундука, большой туда бы не вошел. Мадам де Дре, смотрительница замка, бормотала:
- Тесновато немного, но графиня здесь одна, другие дамы по пять вместе...
Ленор сказала, что поспит и на сундуке, и ничего, что он короткий, ноги подожмет, знала бы мадам, где ей случалось спать, а ведь сундук намного удобнее даже свиного корыта! Мадам Дре вытаращила глаза и поспешно вышла вон.
Принц Ангулемский, встретивший меня в зале, спросил, как мне мои комнаты.
- Монсеньор, моя комната неплоха, позвольте поблагодарить вас, что я в ней одна. Других дам, говорят, поселили вчетвером и впятером. А мне с камеристкой вполне хватает места, чтобы почивать спокойно.
Франсуа удивленно на меня воззрился, а затем вдруг очень властно потребовал отвести его в мои покои. Увидев комнату размером с сундук и сундук размером со шкатулку, он взялся за голову и срочно призвал смотрительницу несмотря на все мои отговорки.
- Мадам де Дре, до вас, кажется, не довели мой приказ - устроить графиню де Вильер со всем удобством, как мою сестру. По-вашему, принцесса Алансонская стала бы жить в этом чулане?
Дре побледнела и низко поклонилась.
- Монсеньор, поверьте, я старалась, но ничего более подобающего... все просторные покои заняты их величествами и вами с герцогиней...
- Все? А те комнаты, которые на Рождество занимала моя сестра? Их для себя принцесса Клод потребовала?
- Нет, монсеньор, - зашептала совсем растерявшаяся Дре.
- А кто там? Мадам д*Эвре?
- Нет, как можно...
Тут она набрала воздуха в грудь и выдохнула:
- Там вообще никого.
Принц захлопал глазами.
- Мадам, не понимаю вас. В чем же дело? Немедленно распорядитесь перенести туда вещи графини.
- Но, монсеньор... Ах, простите меня, но там...
- Что же там? - повысил голос потерявший терпение Франсуа.
- Привидение!
Принц уронил на пол берет, который вертел в руке, и рассмеялся. Я последовала его примеру, и даже Ленор, тихо сидевшая в углу, по-кошачьи фыркнула.
- Мадам, - повернулся ко мне Франсуа, вытирая слезы, - вы верите в привидения?
- Ну... В Священном Писании тень пророка Самуила являлась царю Саулу. Но я ни одного не видела.
- Слышали, мадам Дре? Графиня привидений не боится. Зовите слуг.
- Но монсеньор, там видели... Не служанки, не глупые девки. По весне в этих комнатах мадам графиня де Монморанси проездом ночевала. Выскочила с криком среди ночи, бледная, за сердце держится... Врача привезли... Говорила, ноги ее в покоях этих не будет.
- Тьфу, глупость какая! Монморанси как всегда на ночь ортоланов наелась, ей кошмар и приснился. И что же за призрак она увидала?
Дре опять зашептала:
- Монсеньор, то был призрак королевы Изабеллы Баварской! И сказал ей сей дух, что в этих комнатах каждую ночь у нее любовное свидание с герцогом Орлеанским...
- Что?!!! - тут уж Франсуа рассердился не на шутку, - Думайте, о чем говорите, глупая женщина! Герцог Орлеанский - дед его величества и мой прадед, если вы забыли! Что это за непристойности вы несете о давно почивших особах королевской крови в лицо их внуку? Вот что, мадам, если я услышу в Блуа еще что-то о привидении, я поговорю с королем и королевой, и вам быстро найдут замену!
Дре, почувствовав, что запахло чуть ли не Оскорблением Величества, немедленно приняла самый строгий вид, коему мешали только красные пятна на щеках, и мои вещи, Ленор, и я сама мгновенно оказались в уютных покоях, состоящих из небольшой приемной, и прекрасной спальни с кабинетом, подходящим для самой избалованной камеристки.
День закончился быстро. Ленор приготовила мне постель, и я почти упала в сон. Проснулась от мухи, которая ползла по моей щеке. Отмахнулась, но муха не улетала. Я открыла глаза. Была темная ночь и в каком-то неверном свете у кровати маячила белая рубаха.
- Ленор, чего тебе не спится? - пробормотала я. Рубаха исчезла, а за ней вдруг метнулась другая такая же. Я села.
- Что происходит?
Одна из белых рубах вернулась к кровати и голосом Ленор спросила:
- Мадам, вы видели ее? Видели? Надо же, какая наглость! Подождите, я свечи зажгу.
Мне хотелось спать. Мне дела не было до летающих рубах и возмущения цыганки. Та же с подсвечником в руках что-то делала в приемной, затем вернулась ко мне.
- Мадам, от чего вы проснулись?
- Муха ползала по лицу.
- Мадам, мухи не летают ночью! Здесь кто-то был, кажется, женщина, в одной рубашке.
- Тайный ход в стене?... Подожди, какая женщина? У меня? Ночью?
Ленор засмеялась.
- Мужчине вы удивились бы меньше, верно? Никакого тайного хода - она вошла и вышла в двери, я увидела. А что стука и скрипа не слышно, так петли смазаны хорошенько. Я слышала, как вы позвали, и сразу вскочила.
- Вряд ли. А впрочем, я поставила перед дверью кресла, сейчас возьму шитье и сяду в приемной. Спите спокойно, завтра поговорим.
Я пожала плечами и последовала ее совету.
Утром Ленор вернулась к ночным событиям.
- Мадам, думаю я, это было то самое привидение, что напугало герцогиню Монморанси и госпожу Дре. Только привидение это из плоти и крови, как и мы с вами. Иначе, рассудите, зачем ей бросаться к дверям, когда она просто могла растаять в воздухе? А она побежала, да так, что столик задела. В любом случае, не нравится мне, когда к вам в комнаты кто угодно проникнуть может. Я дверь осмотрела - там маленькая щелка есть, а в ней волос через засов пропущен.
Я предложила волос выдернуть и пожаловаться принцу и коменданту.
- Это мы всегда успеем, мадам, а хотите повеселиться?
- Как?
- Спрячетесь ночью за кровать, я за креслами сяду. А подушки в постели уложим так, будто вы под одеялом с головой. Как это привидение явится, вы выйдите и прикинетесь настоящей Изабеллой Баварской! То-то смеху будет!
- А ведь и верно! Только никому ни слова!
На вопросы о том, как провела ночь в подозрительных покоях, я отвечала, что спала крепко, ничего не видела и не слышала. Правда, служанке что-то почудилась, но что взять с суеверной наваррки, эти гасконцы - народ дикий. Поздно вечером Ленор заплела мне волосы в косы и уложила по бокам лица, как носили во времена Изабеллы Баварской. Надела на меня лучшую рубашку с брабантскими кружевами и густо напудрила мукой лицо и руки. В зеркале отразилось жуткое зрелище, и мы долго хихикали. Затем погасили свечи. Ленор спряталась за креслами, я села на скамеечку за кроватью, накинув на плечи одеяло. Ждали долго, и мне уже не раз хотелось послать всех в ад и лечь спать. Наконец, послышались тихие шаги. Я выглянула из-за полога и увидела женщину в белой рубахе, наклонившуюся к кровати. Откинув одеяло, я встала и бесшумно прошла к ней за спину.
- Негодная самозванка! Кто такая ходит по моим покоям и треплет мое имя всуе? - негромко вопросила я. Голос мой звучал чуть хрипловато и, от желания спать, заунывно. Незнакомка обернулась и... Визг, который я услышала, пронзил кинжалом мою голову! Она бросилась бежать, сшибая все на своем пути - скамеечку, кресла, Ленор, пытавшуюся ее схватить. Цыганку падение не обескуражило, она подпрыгнула, как кошка и выскочила в коридор.
- Мадам, я поймала! Сюда!
Я вылетела за ней. В коридоре горели факелы, и я увидела, что Ленор вцепилась вовсе не в даму в рубашке, а в вполне одетого отчаянно вырывавшегося мужчину.
- Кто это? - спросила я тем же хрипло-заунывным голосом. Схваченный глянул на меня, безумно завопил и вдруг обмяк, глаза его закатились.
Захлопали двери, послышался топот стражи. Я вспомнила, как выгляжу, быстро вытерла лицо рукавом и распустила косы.
- Что произошло, кто так орал? - раздался голос Вильера над моим плечом. За его спиной выросло полдюжины солдат. С другой стороны ко мне бежали принц Ангулемский и камердинер его величества. Коридор вмиг наполнился весьма легко и небрежно одетыми кавалерами, из-за дверей выглядывали растрепанные испуганные дамы.
- Я не знаю, кто это, - пожала плечами я.- Какая-то дама зашла ко мне в комнату, завизжала и убежала. Мы с Ленор вышли узнать, в чем дело, нам попался этот человек, он тоже кричал, как сумасшедший.
Упавший пришел в себя после пары оплеух. В нем узнали местного капеллана. Оглядев всех присутствующих, он вроде бы успокоился, но тут же с криками "mea culpa, mea magna culpa" повалился на колени. Он требовал какого-то отца Себастьена, он просил увести его отсюда, он умолял не оставлять его одного и, наконец, обещал во всем покаяться. Пришел аскетичного вида священник, увещал господ идти спать, солдаты подхватили капеллана, и свита сия удалилась. Мишель ласково осведомился, не напугана ли я, заметно разочаровался, убедившись в обратном, поцеловал мне руку. Зачем-то посмотрел на мою шею и усмехнулся. Принц пожелал спокойной ночи, мы вернулись к себе, Ленор налила мне бокал доброго вина, и я уснула.
Загадка разрешилась просто, об этом утром рассказал мне монсеньор Франсуа. Капеллана охватила пылкая страсть к одной из прислуживавших в замке девиц. Дабы честь духовного лица оставалась незапятнанной, встречаться они решили по ночам в хороших покоях, где их не стали бы искать. А чтобы никто из господ не пожелал в этих комнатах ночевать, разыграли комедию с привидениями. Каков же был ужас распутной девицы, когда она, желая напугать глупую графиню, столкнулась лицом с самой Изабеллой Баварской, бледной, как смерть, величественной и с горящими глазами! И как же перепугался капеллан, решивший, что покойная королева явилась, чтобы лично отправить его в ад за непотребное поведение! Оба любострастника были искренне убеждены, что видели настоящую королеву, хотя отец Себастьен и внушал им, что то их нечистая совесть приняла грозный облик.
Тут принц рассмеялся и лукаво посмотрел на меня.
- Вот посмеюсь я над Монморанси! Да не делайте же столь невинное лицо! Вильер вчера, пользуясь правами супруга, заглянул вам за вырез рубашки и развеселился. Я проследовал его примеру, правда не столь смело и далеко. Но все равно увидел - шея и грудь у вас были в муке. Привидение в Блуа!
***
Жизнь в Блуа с охотой, танцами и развлечениями мне нравилась. По дяде и Бланке я пока не успела соскучиться, разве что принцессы Маргариты не хватало. Даже Сент-Мелен меня не раздражал - я никогда не оставалась одна, и эта змея не могла проползти между принцем, Расино, Сент-Амандами и Вильером. Мне долго так казалось, пока однажды я не столкнулась с ним нос к носу на узкой лесенке.
- Ну вот и побеседуем, мадам, - сказал он, ловко отрезав мне дорогу и вверх, и вниз.
- Не пугайтесь и не кричите - сейчас белый день, кругом полно придворных и стражи, толпа прибежит вмиг. Я-то все равно не успею ничего вам сделать, но вы окажетесь в смешном положении.
- Что вам от меня нужно? Надеетесь, что я наконец-то оценила ваши достоинства?
- О нет, - Сент-Мелен скривил губы, - не скрою, у меня были некие упования, пока вы делили свое внимание между принцем и итальянцем. Но позже... Я знаю свое место, Лассанжу я не соперник.
Я чуть не задохнулась. Нет, я нисколько не почувствовала оскорбленной себя. Но мессир...
- Не судите других по себе! Вы не достойны быть шпорой на сапоге Лассанжа.
- Я вам о том же и толкую. Впрочем, не это я хотел сказать. Передайте вашему щеночку, что он попал в очень дурную для него компанию. Пусть к рыцарю вернется, пока не поздно. Пусть засунет свою гордость за пазуху. Разумеется, он обижен и расстроен, рога от приемного отца получить неприятно...
- Прекратите ваши гнусные домыслы, я не собираюсь вас слушать!
- Зря, графиня, зря. Считайте, для вас хлопочу.
Сент-Мелен поклонился и завернул за угол. Я осталась в недоумении и гневе.
***
... Кто-то окликнул его сзади. Неужели графиня? Быть не может! Оноре де Сент-Мелен оглянулся, увидел герцогиню д*Эвре, и чуть не испугался. Красивое лицо дамы было перекошено судорогой, глаза налились кровью, щеки и лоб покрывали красные и белые пятна.
- Герцогиня, что с вами? Вы больны?
- Зайдите ко мне, кавалер! Сейчас!
Сент-Мелен повиновался. Обезумевшая Эрмина повисла у него на воротнике.
- Я умоляю вас... Только вы, я знаю, можете... Я умираю, я погибла...
Сен-Мелен поискал воды или вина. Ничего не оказалось, и он закатил даме оплеуху. Некуртуазно, зато она сразу перестала хрипеть, и судороги пропали.
- Насколько я понимаю, мадам, Вильер вас оставил. И, судя по вашему состоянию, в самой грубой форме.
Эрмина разрыдалась. Сент-Мелен подождал, пока она успокоится, и спросил:
- Ну а от меня-то вы чего хотите? Убить его, что ли? Не стану, мне незачем.
Герцогиня замотала головой.
- Что вы, нет, не трогайте его! Это она, ведьма рыжая, только она... Я слышала, вы ухаживали за ней, вы хотели ее, а она вам отказала... Ну так заберите ее! Заберите ее и увезите с глаз долой! У меня есть один старый замок здесь недалеко, Модрибур, там никто не будет искать, и на вас не подумают, а потом все решат, что она умерла, и вам хорошо, и мне... Он ко мне вернется... потом...
У Сент-Мелена даже руки опустились. Совсем помешалась бабенка!
- Прекрасная герцогиня, да вы не в себе! Понимаете ли вы то, что говорите? Чего такого вы все нашли в этом глупом щенке, чтобы терять от него головы? Я - не вы, и я не хочу распрощаться со своей головой на деле. Вы знаете, что положено за насильственное похищение?
- Это если удастся доказать!
- Простой горожанке - да. Но любимице Ангулемского дома и даме Лассанжа не надо ничего доказывать. Сейчас мое слово ничто против ее слова. Кроме того, у меня есть некие обязательства, и я не имею права подвергать себя такому риску.
- Ничтожество! - заорала было Эрмина, но Сент-Мелен схватил ее за плечи и крепко встряхнул.
- А теперь слушайте, мадам. Графиня де Вильер интересует меня живая и невредимая. Вы же, прекрасная герцогиня, напротив для меня никакого интереса не представляете. Если с ней что-то вдруг случится, - съест или выпьет не то, со ступеньки упадет, в речке утонет, или просто пропадет куда-нибудь, ну вы меня понимаете, - я для начала выброшу вас с башенки повыше, а потом разбираться буду.
Сент-Мелен очаровательно улыбнулся, изящно поклонился заплаканной Эрмине и вышел.
Человек предполагает, а Бог располагает. Вечером Сент-Мелена нашел его друг и покровитель граф де Шателье. Дело вышло много хуже, чем он думал, когда предупреждал Маргариту насчет ее муженька. Вильер, обидевшийся на Лассанжа, в самом деле переметнулся к его неприятелям. А Шателье возмечтал приручить этого глупого графчика и сделал огромную ошибку, потому что графчик оказался не столь глуп, как о нем думали, и узнал то, что ему знать было вовсе не надо. И теперь Шателье был в ужасе, потому что из-за этой глупейшей промашки могла развалиться мечта всей его жизни. Да и сама жизнь окончилась бы топором на плахе. Выход был один - избавиться от Вильера. Совсем.
Сент-Мелен был раздосадован. Ему сразу не понравилось, что Шателье приблизил Вильера. Если бы не прихоть обоих - сделать нечто назло Лассанжу, все шло бы как должно.
Убивать Вильера не хотелось, но выхода не было, и времени тоже. Кроме того, нельзя было никого посвятить в сие дело, а это значило, что Вильера нужно убрать самому. И что же скажет Маргарита? Уж конечно, возненавидит окончательно. Но и предлог должен быть безупречен - никакой политики, значит - страсть. И большой скандал, за которым ничего не разглядеть, как дымовая завеса. А это значит... Возненавидит, да. Навсегда. Но впрочем, потом еще посмотрим. Когда он станет вторым человеком Франции, ненавидеть его будет невыгодно и опасно. А для этого щенка придется зарезать.
Сент-Мелен вздохнул и отправился в комнату к Эрмине д*Эвре.
***
Мишель де Вильер проснулся от глухих криков и какого-то стука. Открыл глаза и увидел, что над ним нависает камеристка Маргариты, та самая гитана, со свечой в руке. Другой рукой она успешно отмахивалась от лакея.
- Чего тебе... Ах, черт! Что с Марго? - заорал Вильер, потому что понял вдруг, почему Ленор вломилась к нему ночью.
- Мадам нигде нет. Это не пустая тревога, поверьте. Мадам в беде, и я не знаю, где ее искать. Вставайте, разбудите монсеньора принца и итальянца, они помогут. Я не могу это сделать, меня не пустят. И еще, ваша милость - пошлите спешно в Париж за мессиром, очень нужно.
- Одеваться!
Мишель бросился к Сент-Амандам, затем к Расино. Итальянец разбудил принца. Сонные, обеспокоенные, все пятеро ломали головы, но не придумали ничего. Спросили даже Ленор, но она лишь в отчаянии заламывала руки и умоляла Мишеля послать за рыцарем.
- Что за глупость! - рассердился Вильер, - Лассанж все равно раньше полудня не приедет, без него обойдемся.
Цыганка вдруг успокоилась, посмотрела на него с жалостью и отошла в дальний угол.
Рассветало. "Луч", - прошептал Джеронимо, глядя в окно.
- Луч! - вдруг вскрикнул он, - Моль! Эрмина, дьяболо!