Данильченко Евгений Анатольевич : другие произведения.

Дух

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мой первый опыт написания книги. Эта книга - моя попытка исследовать такую тему, как дедовщина в армии. Я не пытаюсь просто представить все в черном страшном цвете, показать все ужасы дедовщины. У меня другая была задача, когда писал книгу. Я пытался понять, откуда берется дедовщина, что она значит для солдат, почему солдаты уходят, а дедовщина остается. Ну и, наконец, как дедовщина влияет на молодые умы солдат. Конечно, книга местами эмоциональная. Наверное, она в некоторых местах занудливая, потому что я пытался рассказать тем, кто никогда не служил в армии, различные подробности, чтобы картина была полной. Но надеюсь, что от этого книга не сильно пострадала и я получу от читателей их комментарии. За любой комментарий буду признателен. Спасибо!
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Д У Х
   (Дембельская сказка)
   Данильченко Евгений
   Содержание
   ЧАСТЬ I 3
   ГЛАВА 1. Кафедра 3
   ГЛАВА 2. Сборный пункт 6
   ГЛАВА 3. Купцы 10
   ГЛАВА 4. Первый день 15
   ГЛАВА 5. РМП 22
   ГЛАВА 6. Cуслик, палево! 54
   ЧАСТЬ II 77
   ГЛАВА 7. Рота 77
   ГЛАВА 8. Уставной 94
   ГЛАВА 9. Взятие Измаила 106
   ГЛАВА 10. Фадей 118
   ГЛАВА 11. Увал 129
   ГЛАВА 12. О дивный новый мир! 138
   ГЛАВА 13. Штабной 143
   ЧАСТЬ III 163
   ГЛАВА 14. Пожар 163
   ГЛАВА 15. Младший сержант 172
   ГЛАВА 16. Побег 180
   ЧАСТЬ IV 187
   ГЛАВА 18. Мазута 187
   ГЛАВА 19. Дембель 196
   ЧАСТЬ I
   ГЛАВА 1. Кафедра
   Экзамен в военном училище.
   Преподаватель:
   - Из чего сделана пуля?
   Курсант, заглянув в шпору:
   - Из железа.
   Преподаватель, заглянув в шпору:
   - Правильно! А из чего сделан гвоздь?
   Курсант, заглянув в шпору:
   - Из железа.
   Преподаватель, заглянув в шпору:
   - Неправильно. Из того же металла.
   Старый анекдот
   Началось все на втором курсе института. Я, как и вся мужская половина нашей группы, попал на военную кафедру. В главном корпусе института за большими красными дверями с двуглавым орлом скрывался свой отдельный мирок - армия со своим дежурным, дневальными, классами боевой подготовки, со своими замполитами и прапорщиками, с жизнью по расписанию и специфическим армейским языком.
   Из веселых и непоседливых студентов военноначальники сразу принялись лепить стадо одинаково стриженных и одинаково одетых солдат. Занятие это изначально было малоперспективным ввиду специфичности студенческого люда. Военные этого признавать не хотели, поэтому очень злились на студентов. Нас строили, нам выносили замечания, угрожали выгнать с кафедры, но снова и снова мы приходили на утреннее построение с большим опозданием, с длинными волосами и одетыми в джинсы. Без особого энтузиазма мы слушали, чем отличается устройство российской армии от американской, заполняли тетрадку со специальными военными топографическими знаками, засыпая на ходу, учили тактико-технические характеристики различных видов армейских вооружений и ходили строевым шагом на заднем дворе главного корпуса института.
   Пытаясь заставить нас проживать один день в неделю по законам армии, офицеры военной кафедры забыли, что сначала нам нужно было внушить уважение к самой армии, дать нам почувствовать гордость за то, что мы будущие офицеры великой Российской армии, будущие защитники родины. Вместо этого на нас по поводу и без повода кричали, строили, и очень сильно материли. Военные производили на нас впечатление людей очень ограниченных и невоспитанных. Армейский мат, казенная армейская речь сильно резали нам слух, что не добавляло уважения офицерам.
   Большую часть занятий проводил один майор. Он был очень нервный и строгий. Постоянно заставлял всю роту стоя слушать его лекцию, стоило ему только услышать какой-нибудь посторонний шум в аудитории. Во время его лекций мы узнали, что СССР развалили империалисты, что Ельцин продал нас с потрохами Западу, что при Сталине был порядок, что единственный человек, который спасет Россию это Зюганов. А вот по своей военной специальности мы так толком ничего из его уст и не услышали. Конечно, у каждого человека есть право иметь свою точку зрения на историю своей страны. Определенно, в советское время ему жилось слаще, но только вот во многом из-за таких как он, который не хочет готовить специалистов, а только занимается демагогией, вся эта самая система и рухнула.
   Одним словом, четверг, день военной кафедры, был сущей каторгой для меня и других моих сокурсников. И терпели все этот день по одной простой причине никто не хотел идти служить в армию солдатом слишком часто мы слышали про дедовщину из средств массовой информации и из уст отслуживших, никто не хотел терять лучшие годы жизни в армии.
   Весной я пошел на обязательную медицинскую комиссию в районный военкомат. В военном комиссариате отношение к призывникам такое же наплевательское, как и во всей армии. В душном, плохо освещенном коридоре, простояв на ногах в очередях около пяти часов, надлежало пройти разных врачей. Стоматологи, психотерапевты, отоларингологи и хирурги должны были оценить твое физическое состояние и годность к несению службы. Самым последним врачом всегда был хирург. Он внимательно осмотрел меня и направил на обследование в больницу, чтобы я сделал рентгеновские снимки позвоночника. Это никак меня не удивило, потому, как я с детства знал, что у меня есть небольшое искривление позвоночника и иногда спина у меня побаливала так, что приходилось полчаса - час лежать на животе, чтобы боль ушла.
   Через неделю с рентгеновскими снимками в руках я уже стоял у кабинета председателя медицинской комиссии.
   - Можно войти? спросил я, постучав предварительно в дверь.
   - Заходи - скривившись, ответил мне один из врачей, очень недовольный неуставным словечком «можно». - Раздеться до трусов и встать в центре на коврик, руки по швам.
   Несколько минут врачи внимательно изучали мою медицинскую карту и снимки позвоночника.
   - Одевайтесь, - сказал мне председатель комиссии. Значит так, юноша, мы изучили ваше дело и обнаружили, что у вас кифоз. С таким заболеванием в армию не положено. К несению службы вы не годны. Я бы мог вам и сейчас выдать военный билет, но списки призывников, не годных к службе, мы уже подали, поэтому вам придется подождать еще год до следующей комиссии. Но для вас ведь это не критично, вы же и так учитесь в институте и у вас отсрочка? Так ведь?
   - Да, - плохо скрывая свою радость, ответил я.
   - Ну, вот и ладно. Придете через год в это же время. Следующий!
   Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны я радовался, что мне не придется служить, не придется тратить пару лет своей жизни на армию и ходить на военную кафедру. С другой стороны, я был так воспитан, что любой уважающий себя молодой человек просто обязан был послужить в армии, чтобы стать настоящим мужчиной и защитником Родины.
   Но в армии я все же не очень хотел служить. Поэтому на следующий день я бросил военную кафедру. Какой теперь от нее был толк, если я не годен для службы?
   Через год, как мне и сказал председатель комиссии я со своими снимками снова пришел на осмотр. Оказалось, что за год снимки устарели и нужно делать новые. Вдруг у меня все прошло и позвоночник стал прямым? Снова поход в больницу за новыми снимками. И снова те же слова председателя: «Вы не годны. Я мог вы вас сейчас освободить от службы, но списки уже поданы. Приходите через год, а лучше всего после института. Все равно ведь пока вы учитесь, вас никто в армию не заберет».
   Так я и поступил. Осенью 2002 года, получив повестку в военкомат, абсолютно спокойный и уверенный в том, что армия мне не грозит, заранее сделав новые снимки, которые подтвердили мой диагноз, я явился на комиссию.
   Все тоже врач, тот же председатель комиссии внимательно изучив мои снимки, объявил, что к службе в армии я годен. «Ограниченно годен» - пояснил он.
   - Как же так? Вы же сами говорили ранее, что с моим заболеванием меня в армию не берут! почувствовал я ком в горле.
   Но комиссия и слушать меня не хотела. Ограниченно годен к строевой службе и точка!
   Я испытал настоящий шок. Меня заберут в армию? Но у меня же были другие планы, мне работать нужно, строить свою жизнь. Я был очень возмущен такой несправедливостью со стороны медицинской комиссии. Ведь у меня же были снимки, я ведь не стал за эти годы более здоровым.
   Решив разобраться в этом вопросе, я обзавелся так называемым «расписанием болезней», которое представляло из себя список болезней, по которым в армию не берут. У каждой болезни были четкие признаки и параметры. Сравнив анамнез к моим снимкам и данные расписания болезней, я обнаружил точное совпадение двенадцати из тринадцати признаков. По всем параметрам мое заболевание подходило под описание, изложенное в этом справочнике. Кроме одного параметра. Оказывается, мне нужно было каждые полгода обращаться в больницу с жалобами на свою спину и получать соответствующие справки. Такие обращение у меня были, но за всю свою студенческую жизнь я обращался к врачам с жалобами на боли в спине только два раза, а этого было мало, чтобы признать меня негодным к несению службы. Вот и получалось, что с формальной точки зрения комиссия была права. Несмотря на никуда не исчезнувшее искривление позвоночника, никуда не исчезнувшие боли и неоднократно ранее звучавшие заверения председателя комиссии, что для армии я не гожусь, следующий год своей жизни мне предстояло отдать служению родине.
   «Ограниченно годен» лишь немного облегчало мне службу я не мог служить в каких-нибудь частях с большой физической нагрузкой. Меня не могли взять служить десантником, танкистом или морским пехотинцем. Мне предстояло служить где-нибудь попроще, вроде пехоты, войсках связи или стройбате.
   Возмущенная таким решением медицинской комиссии моя мать пыталась препятствовать моей службе, не хотела отпускать меня в армию. Но я уже смирился с тем, что буду служить. Мне казалось, что самой судьбой мне специально уготовано пройти армию, чтобы, наконец, стать настоящим мужчиной, возмужать, поверить в свои силы и преодолеть свои комплексы.
   27 ноября 2002 года вырвавшись из рук своей матери, я отправился в военный комиссариат. Собрав немногочисленную партию призывников в актовом зале, военный комиссар прочитал нам дежурную лекцию о патриотизме, пожелал удачи и вручил военные билеты с проставленной датой призыва на военную службу. Фактически в этот момент пошел обратный отсчет до моего дембеля. После этого всех призывников под крики и плачь родственников посадили в автобус и отвезли на сборный пункт.
   ГЛАВА 2. Сборный пункт
   Серое, мрачное здание, обнесенное высоким забором с колючей проволокой, более всего походило на тюрьму, чем на место, где должна начинаться служба у защитников Родины. Со стороны улицы нельзя было различить ни одного окна здания, нельзя было увидеть даже краешком глаза, что творилось за этим высоким бетонным забором. Вход на территорию преграждал КПП со своим дежурным и дневальными. Возле входа на стене висели списки призывников и вокруг всегда толпилась масса людей, пытавшихся понять, где сейчас находится их сын, в какую часть его заберут и когда будет отправление в часть. Заплаканные, грустные и очень взволнованные лица родителей встречали очередной автобус с призывниками, въезжавший на территорию областного сборочного пункта.
   Пройдя повторную медицинскую комиссию уже на территории сборного пункта, новая группа призывников попала в большой спортивный зал, в котором уже в тот момент томилось больше семи сотен таких же бедняг. Не обращая никакого внимания на нас, ребята продолжали беседовать между собой. Они были разбиты на отдельные кучки. Кто-то жался в уголке, пытаясь согреться, кто-то втихаря курил. Счастливчики, которым удалось занять свободные места на скамейках, пытались согреться последними лучами солнца, постоянно передвигая скамейки на то место, куда падал свет. Остальные же ребята, не обращая никакого внимания на периодические крики и ругань дежуривших при входе солдат сборного пункта, лежали на полу, закутавшись в свои куртки. Некоторые ребята, чтобы согреться, отжимались и подтягивались на турниках. В зале было очень холодно. На дворе стояла поздняя осень, спортивный зал никак не отапливался и морозный ветер с улицы легко проникал сквозь огромные щели в оконных блоках. Все были одеты в легкую одежду, понимая, что в армии им выдадут военную форму, поэтому не было необходимости одеваться на пересыльной в дорогую и теплую одежду. Старые потрепанные трико, видавшие виды свитера, грязные стоптанные кроссовки такой была типичная одежда новобранцев. Никто не рассчитывал находиться долго на пересыльном пункте, будучи уверенными, что уже сегодня они выедут в часть.
   Зал, не переставая ни на секунду, гудел. Он был похож на большую базарную площадь. Только в качестве товара здесь выступало мужское население призывного возраста, а в качестве купцов офицеры, которые время от времени заходили в зал, строили всех, разбивали солдат на новые группы, кого-то зачисляли себе в команду, кого-то переводили в резерв. После чего следовала команда «Разойдись!» и призывники разбегались, стараясь успеть занять свободные скамейки.
   Подсев на подоконник к одной группе ребят, я попытался послушать, о чем они говорят и согреться. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Очень скоро я буду в армии, меня ждут суровые испытания. Возможно, я прыгну с парашютом, или буду ездить на танке. А, возможно, попаду в какую-нибудь горячую точку. А ведь еще вчера я был дома и жил другой жизнью. А теперь у меня начинается новая жизнь, я, наконец-таки, стану настоящим мужчиной и буду себя уважать и гордиться собой. Буду сильным и храбрым. В голове всплыли картинки из советских фильмов про армию, и я погрузился в свои грезы, где были одни только боевые вертолеты, военные штурмовики и истребители, дальние походы на кораблях и подлодках, все взрывалось и грохотало, Катюши метали свои огненные снаряды на противника, а танки вплавь преодолевали водные преграды. Я представил, как я буду стрелять из автомата, и стоять на параде в красивой форме и с оружием в руках. А потом увидел себя после службы, на дембель, в красивой военной форме, в тельняшке, каким я буду сильным и красивым, каким я буду уверенным себе и храбрым. Все увидят меня после армии, увидят, как я повзрослел, все будут мною гордиться, и все девчонки будут вешаться мне на шею.
   - А если ты учился на военной кафедре, то служить тебе два года, но офицером, - прервал мои размышления голос одного из рядом сидящих новобранцев а если ли ты с высшим образованием, но без военной кафедры, то тогда служить тебе только год, но солдатом.
   - Серьезно? переспросил я. «Значит, мне все-таки служить год, а не два. Год это уже не так и много» - промелькнуло у меня в голове. А кем служить лучше? Солдатом год или офицером два года?
   - Лучше вообще не служить!
   У выхода из спортзала была организована торговая точка, в которой продавались предметы первой необходимости: советский станок для бритья, зубная паста «Жемчуг», хозяйственное мыло, сигареты, картошка быстрого приготовления и холодная заиндевевшая пицца в полиэтиленовой упаковке. Весь этот нехитрый ассортимент продукции продавался в четыре раза дороже, чем на улице. Никто не хотел тратиться, поэтому продававшая все это женщина явно скучала и обидчиво подглядывала на нас. Иногда родителям через дежуривших солдат удавалось передать посылки для своих детей. Посылки доходили до ребят уже вскрытые, и все самое ценное оттуда было украдено. Но что-то все-таки доходило, и обычно это была еда. Поэтому за день по всему залу вырастали горы мусора из разных фантиков, обертки и упаковок из-под разных продуктов.
   - И долго нам тут сидеть в этом дерме? поинтересовался долговязый рыжий парень.
   - Как повезет. Я уже четыре дня тут. Говорят, тех, кто очень долго ожидает купцов, отпускают домой на выходные отвечал ему другой.
   - А меня уже записали в восьмидесятую команду, значит, меня, наверное, скоро заберут?
   - Нет, восьмидесятая команда это резерв.
   - А мне сказали, что это морской десант.
   - Ха! Кто сказал? Тот майор в строевой части? Ты ему больше верь! Это у них шутка такая! Армейский юмор, блин!
   Согреваясь разговорами и собственным дыханием, наша небольшая компания дождалась ужина. Столовая не могла вместить всех призывников одновременно, поэтому призывников разбили на несколько групп, всем приходилось по нескольку часов ждать, когда придет очередь твоей группы. Подгоняемые офицерами и сержантами мы быстро проглотили ужин и освободили место в столовой для следующей группы.
   - Эх, теперь бы покурить! вздохнул все тот же рыжий парнишка по фамилии Захаров, который, как оказалось, знал меня до армии, потому что жил в соседнем дворе и часто меня видел.
   - Ага! И сходить в туалет! А то уже пять часов не выводили на улицу! Козлы! пробубнил молодой электрик с железной дороги Дима Борисов.
   Поход на улицу в туалет занял еще час. Сначала нужно было дождаться всех солдат с ужина. Потом нас очень долго строили в спортивном зале и так же долго строили перед выходом из здания.
   - Отставить разговоры в строю! орал офицер, пытаясь нас всех в десятый раз пересчитать. Еще раз повторяю для тупых, пока вы не заткнетесь и не дадите мне нормально вас всех пересчитать, будете тут стоять и мерзнуть до отбоя!
   - Хорош, парни! Ну, правда, хватит уже! В туалет хочется мочи нет! разнеслись по строю голоса недовольных ребят.
   - Значит так, начинаю сначала. Еще одно замечание, верну вас обратно, останетесь без вечерней прогулки! продолжил перекличку офицер. Эй, это кто там такой умный?! Кто это там курит в строю?! вскипел снова офицер, завидев дым. - Кругом, мать вашу! В казарму по одному заходи строиться!
   - Ну, товарищ, капитан! Мы больше не будем! Мы в туалет хотим! Пожалуйста!
   - Куралесин, ко мне! подозвал к себе офицер сержанта, который стоял немного поодаль с сигаретой в зубах. Объясните, пожалуйста, товарищам призывникам, где они находятся.
   - Будь сделано, товарищ капитан! держа руки в карманах, отвечал офицеру сержант. - Эй ты, педрила в кожаной курке! Да-да, ты с сигаретой! Ты сегодня у меня всю ночь будешь очки в туалете пидорить вместо сна. спокойно произнес сержант. - Ты меня понял?! Кто-нибудь хочет ему помочь? обратился сержант к строю.
   Угроза подействовала незамедлительно и все разговоры в строю тут же исчезли. Сержант отвел нас к летнему туалету, который находился в 100 метрах от входа в здание пересыльного. Туалет, который представлял из себя небольшую беседку без дверей и освещения, был настолько испачкан продуктами жизнедеятельности людей, что находиться там было сравни испытанию газовой камерой в фашистском концлагере. Большинство призывников освободило свои мочевые пузыри на соседние кустики и бросилось жадно курить последнюю на сегодняшний день сигарету.
   - Стройся, уроды! прокричал злой сержант.
   Нас не надо было подгонять, мы были и так рады поскорее вернуться в здание, потому что мы продрогли до костей на этом морозе, и сил больше находиться на улице у нас не осталось.
   Заведя нас обратно в спортивный зал, дежурный офицер разбил всех призывников на новые группы по пятьдесят человек.
   - Группа один будет спать на четвертом этаже в комнате четыреста десять, группа два будет спать в четыреста одиннадцатой комнате, группа три будет Разговорчики в строю! Вы что спать не хотите?
   Такая же процедура пересчета всех призывников с криками и армейским матом повторилась уже на четвертом этаже перед комнатой отдыха. Матерщинник-офицер никак не хотел отпускать нас спать. Непривычные к армейским порядкам молодые люди, в добавок не отличавшиеся хорошим воспитанием, постоянно выводили офицера из себя. Но строгий капитан никак не хотел уступать призывникам и несмотря на поздний час старался проучить строптивых призывников. После любого разговора в строю перекличка начиналась заново.
   - А можно нескромный вопрос? - обратился к офицеру один из призывников.
   - Во-первых, в армии нет нескромным вопросов! Вопросы в армии бывают двух типов албанские и квадратные. Во-вторых, не «можно», а «разрешите обратиться, товарищ капитан».
   - А когда мы пойдем спать, товарищ капитан?
   - А вот когда я решу, тогда и пойдете. - заметно повысив голос ответил офицер.
   Перекличка начиналась заново. До уставших призывников наконец начинало доходить, что тут они полностью зависят от старших по званию. И волей не волей придется слушаться людей с погонами и лычками. Так в молодых ребятах вырабатывали покорность, без которой невозможна армия.
   Наконец, полпервого ночи нашу группу загнали в небольшую комнату, где нам предстояло спать. В комнате не было света. Какое-то подобие кроватей деревянные ящики прямоугольной формы стояли в три ряда плотно друг другу. Никаких подушек, никаких матрацев и одеял, никакого постельного белья и прикроватных тумбочек. Вместо подушек такие же деревянные ящики в виде треугольной призмы. Нельзя выйти в туалет, нельзя умыться перед сном и почистить зубы. Я попытался как-нибудь приспособиться к этим жестким нарам, свернувшись калачиком и согревая руки теплым воздухом изо рта. Большинство окон в комнате было разбито, поэтому температура в помещении стояла такая же, как и на улице, т.е. еще холоднее, чем в спортивном зале днем. Одна надежда, что скоро мы своим дыханием хоть немного согреем помещение. Несколько ребят решилось снять обувь и едкий запах грязных носков, которые не менялись неделю, распространился на всю комнату.
   - Фу, блядь! Вот воняет-то! разнеслось по комнате. Сволочи! За кого они нас считают? Мы что в тюрьме?!
   - Кому это тут не спится?! грозно прикрикнул офицер, который уже собирался закрыть дверь в комнату. Еще одно слово и вся комната будет спать стоя! Всем отбой!
   Входная дверь захлопнулась, послышался лязг ключа в замке и щелчок, комната погрузилась в кромешную тьму. Ветер запел свою песню, играя на осколках окон. Все, что нам осталось в этой комнате, это темно-синее небо в окнах, звезды и черные контуры многоэтажек, за которыми, совсем рядом, находился и мой родной дом. В десяти минутах ходьбы от ОСП находятся сейчас мои родители и сестры. Почему-то мне представилось, что они сейчас все сидят и пьют горячий чай. Хоть кому-то сейчас на свете тепло! Наверное, всей семьей обсуждают мой призыв и, конечно, переживают за меня. Больше всех расстроена моя мама. Она так не хотела меня отпускать, так плакала! Я никогда еще не видел ее такой расстроенной! Я никогда не забуду эти глаза, полные горя и отчаянья! Когда я теперь снова увижу свою родню? Впереди еще целый год!
   Закутавшись в мастерку от спортивного костюма, я попытался уснуть. Сделать это было не просто и не только из-за сильного холода. Солдат в помещении было много. И не всем хотелось спать. То тут, то там, был слышен шепот. О чем говорили - было не различить, но инстинктивно слух напрягался, и это мешало уснуть.
   - Парни, вы что еще ненаговорились за день? Вам что хочется всю ночь стоя провести? Дайте поспать, уроды! делали замечания таким болтунам. Но через несколько минут шептания возникали уже в другом углу.
   Вскоре дверь в комнату открылась, и зашел наш офицер.
   - Подъем! Не хотите спать, будете у меня всю ночь стоять! Подъем, я сказал!
   - Товарищ майор, мы больше не будем! Ну, товарищ майор!
   - Это мое последнее китайское предупреждение, сжалился офицер - еще одно слово и пойдете на улицу территорию убирать!
   Шептания постепенно прекратились и я уснул. Но сон был очень коротким, потому что уже в пять утра нас разбудил этот ненавистный офицер. На сборном пункте одновременно находились сотни призывников, а уборная комната на этаже была одна, рассчитанная максимум на десять человек. Чтобы каждый призывник мог хотя бы пять минут потратить на утренний туалет, приходилось очень рано устраивать подъем. Толкаясь и отпихиваясь, солдаты ютились у умывальников по десять-двенадцать человек, пытаясь хотя бы почистить зубы. После чего следовала очередная проверка, а затем спортзал, завтрак, новые купцы, коллективный поход на улицу в туалет и долгие беседы в ожидании, когда тебя заберут, наконец, в армию.
   Так прошли еще одни сутки на ОСП. Еще один тяжелый день, постоянное чувство голода и недосыпание, крики офицеров и сержантов, жгучий холод и безуспешные попытки согреться. День тянулся бесконечно долго. Казалось, что никому нет дела до меня, никогда меня с пересыльного пункта не заберут.
   За день в спортивный зал приходило много разных купцов в красивых армейских формах. Были коренастые и накаченные десантники в зеленой полевой форме и тельняшках, с краповыми беретами и множеством разных орденов и медалей на груди. Были матросы Черноморского флота. Высоченные бравые ребята в черных шинелях и бескозырках. Суровый взгляд, стройная осанка, четкие и уверенные движения, звонкий командирский голос казалось, каждый новый военный был крупнее и красивее предыдущего. Толпа грязных и уставших оборванцев с восхищением смотрела на их форму и мечтала когда-нибудь выглядеть также. Я тоже хотел как можно скорее уехать с пересыльного, но никто из купцов не хотел брать меня в свою команду. Часть призывников убывала с пересыльного, но на их место привозили новых со всей области. К исходу вторых суток на ОСП я так и остался в команде номер восемьдесят.
   ГЛАВА 3. Купцы
   На третий день у нас сложилась уже своя небольшая компания таких же, как я, неприкаянных и никому не нужных призывников. Сходив на обед, мы продолжали ютиться на подоконнике.
   - Когда же нас заберут уже в армию? задавался Володя Прядкин вопросом, который нас всех также сильно волновал. Не могу я уже больше здесь! Завтра будет неделя, как я тут мерзну!
   - А почему тебя на выходные не отпустили домой?
   - Потому что я из области, мне далеко до дома добираться.
   - А где и кем ты хотел бы служить? поддержал разговор Борисов.
   - Ну не знаю. Вообще, я фельдшер, хочу в армии быть врачом, может быть в военном госпитале где-нибудь служить, набираться опыта.
   - А ты кем хочешь быть? Какое у тебя образование? поинтересовался я у совсем еще молоденького парнишки Саши Иванова.
   - У меня экономическое образование, я колледж окончил по специальности «менеджер». Хочу после армии получить высшее образование.
   - Боюсь, нашей армии экономисты особенно не нужны. Может быть, у тебя есть водительские права? Или какие-нибудь другие таланты, пригодные для российской армии?
   - Ну, не знаю
   - Чем ты увлекаешься по жизни? Хобби есть?
   - Музыку люблю. Электронную и инструментальную. Жан-Мишель Жарр, Китаро, нравится Кенни Джи, оркестр Поля Мориа, Вангелис. Такого плана музыку люблю слушать.
   - А ты что, Дим, слушаешь? стал я доставать своими расспросами Борисова.
   - А я ничего не слушаю. За день в Депо так наработаешься, что сил нет ни на что. Привезут вагон какой-нибудь убитый, вся проводка сгнившая, ничего не работает. И ты весь день лазаешь, лазаешь по всему вагону, прозваниваешь цепи. А там же ведь напряжение и ответственность какая!
   - Так у тебя должен быть специальный допуск для таких работ?
   - Все у меня есть! Знаешь сколько я уже вагонов восстановил?! О! Меня даже наш бригадир в армию не хотел отпускать. В военкомат ходил к комиссару, просил не забирать. Но там же все решают деньги. Зато он меня ждет из армии, место для меня оставил.
   - А ты, Женек, что приуныл? обратился я к худощавому и нескладному парнишке с большими грустными глазами, который все время сидел рядом с нами и почти никогда ничего не говорил.
   - Мы с ним вместе работали, перебил меня Борисов мы с Женьком в одном чушке учились. С детства друг друга знаем. И работали в одном депо, только я занимался силовой проводкой внутри вагона, а он восстановлением проводки радио и прочей слаботочкой.
   Мой тезка по фамилии Данковцев был скорее похож на старичка, чем на молодого парня, которому предстояло защищать Родину. Он очень сильно отличался от своего друга Борисова. Борисов был парень очень высокий и с виду очень сильный. Двухметровый великан, с огромной ладонью и длинными руками резко контрастировал с щупленьким и нескладным Данковцевым. Но было и что-то общее во всех ребятах в нашей небольшой компании. И Борисов с Данковцевым, и Саша Иванов, и Прядкин с Тарасовым вели себя очень скромно и тихо здесь на пересыльном пункте, где преимущество составляли ребята совсем другого типа. Тут и там был слышен мат, ругань. Тут и там происходили ссоры, конфликты. Новобранцы не отличались изяществом манер, хорошим воспитанием и желанием служить Родине. Это была дворовая шпана, любители выпить и подраться, потерянное поколение.
   - А ты что слушаешь, Женек? обратился ко мне Иванов.
   - Ну, я тоже люблю оркестр Поля Мориа, да и Кенни Джи мне нравится.
   - Правда? искренне удивился Иванов А я думал, что это только я слушаю такую музыку!
   «Забавный парнишка» - подумал я. «Совсем не похож на эту уличную шантрапу, которой набит этот зал. Очень простой и наивный».
   - А что же ты в институт сразу не пошел учиться после школы? поинтересовался я у Саши.
   - В институт без денег не поступишь. А откуда мне их взять? Отца у меня нет, вдвоем с матерью живем, денег не хватает. Зато после армии у меня будет преимущество при поступлении в институт. Обязательно продолжу свое обучение! радовался Иванов.
   - Становись! послышалось из угла, где был вход в зал. Это дежурный офицер собирался сделать нам очередное объявление. Призывники быстро построились. Все, чьи фамилии сейчас назову, становятся слева от меня, остальные свободны. Слушайте внимательное, читаю: Соколов!
   - Я!
   - Прядкин!
   - Я!
   - Захаров! Захаров?! Где Захаров?
   - Я!
   - Ты что глухой, Захаров? Сюда становись! Беспалов, Жидких Андрей и Жидких Виталий, Иванов Александр, Борисов
   Всего было названо сорок фамилий и скоро наша команда стояла отдельно и дожидалась своей участи. Появилась надежда, что нас скоро заберут в часть.
   - Остальные, разойдись! командовал офицер.
   Только сейчас мы заметили, что вместе с офицером в зал вошли и два короткостриженных молодых человека лет двадцати пяти. Они были одеты в гражданскую форму, современную, стильную одежду, и выглядели очень ухоженно. Один из них был одет в белоснежный свитер с высоким воротом и строгие брюки, на втором был джемпер из кашемира и пашмины в полоску и модные джинсы. Они не были похожи на тех военных, которые постоянно приходили к нам в спортзал за новой партией солдат. У них не было никаких нагрудных знаков, не было пагон и головных уборов, их лица не были такими суровыми, наоборот ребята излучали тепло и радость, словно не замечали той неприятной действительности, которая нас всех окружала. Единственное, что выдавало в них людей военных, это их безукоризненная выправка и уверенная походка.
   Парень в белом свитере с высокими воротником, закрывавшим всю его шею, начал разговор первым.
   - Становись! Равняйсь! Смирно! уверенно произнес молодой человек. Вольно! Ну что голубчики? Готовы к службе в армии?
   - Да готовы заберите нас отсюда поскорее загудел строй.
   - Хорошо. Тогда слушайте меня внимательно! Значит так, меня зовут капитан Коробов. А это мой коллега, старший лейтенант Ангел. Сегодня вы здесь потому, что скоро, очень скоро Вам предстоит служба в Российской Армии. Мы со старшим лейтенантом Ангелом отберем из Вас двадцать самых достойных, самых лучших, кто поедет служить в нашу часть. Вопросы есть?
   - А что за войска, товарищ капитан? Где мы будем служить?
   - Секрет! Со временем все узнаете. Скажу только одно служить Вы будете под Москвой. Часть очень хорошая. Считайте, что Вам повезло.
   - А когда мы поедем в часть? Сегодня?
   - Это тоже не могу пока сказать. Как получится.
   - А часть большая?
   - Со временем все узнаете. Если вопросов больше нет, то разойдись!
   Удивленная и озадаченная наша компания заняла свое привычное место на подоконнике.
   - Что-то здесь неладное Почему они одеты в гражданскую форму? выразил общее удивление Тарасов.
   - Да, и почему не хотят говорить из каких они войск? вторил ему Прядкин.
   - Мне кажется они из ФАПСИ, мне еще в военкомате сказали, что моя служба будет связана с компьютерами высказал я свое предположение.
   - Может быть, и не из ФАПСИ, но определенно из ГРУ. Из нас будут готовить разведчиков. Поэтому они в гражданской форме и не говорят откуда.
   - Или из Стройбата, поэтому не хотят нас разочаровывать раньше времени.
   - Военным вообще верить нельзя!
   - А может быть нас хотят забрать в Космические войска? Слышали, что они сказали? Часть находится под Москвой! Может быть, они из Звездного городка?
   - И ты на это купился? Может быть они из Сибири приехали и лапшу тут на уши сейчас нам развешали
   - А у этого, второго, как фамилия? Что-то я не расслышал Какая странная фамилия
   - Ангел! Ангел нас заберет в армию. Ангел и Коробов.
   - Ну и фамилия!
   - Может быть, это его не настоящее имя. Если он разведчик, то это просто его подпольная кличка.
   - Дурак, ты! Подпольная кличка разведчика это большая тайна разведчиков, никто не будет ее всем рассказывать.
   - Да, я тоже уверен, они разведчики! не унимался Тарасов.
   Весь следующий час мы продолжали гадать, кто эти загадочные молодые люди, из каких они войск и почему они не хотят нам ничего рассказывать. И вот капитан Коробов и старший лейтенант Ангел снова появились в зале. Они снова нас построили, отсеяли десять человек, после чего оставшихся тридцать они отвели на третий этаж, где с каждым из нас провели личную беседу.
   В небольшой комнате старший лейтенант Ангел сидел за столом со стопкой личных дел призывников и делал на полях карандашом свои пометки. Рядом лежал от руки написанный список солдат, который он предусмотрительно прикрыл от меня рукой. На краю стола сидел капитан Коробов и приветливо мне улыбался.
   - Ну что Беспалов, рассказывай, что ты окончил, что умеешь делать? За что тебя из института-то выгнали?
   - Почему это выгнали? Я окончил институт с красным дипломом, между прочим!
   - Да ну! удивился Коробов.
   - Да, в этом году закончил политех. Наш воронежский политех.
   - А специальность у тебя какая?
   - Инженер-системотехник
   - То есть ты хочешь сказать, что ты умеешь обращаться с компьютером?
   - Умею. А что это вас так удивляет? Я программистом работал в одной компании. Там в личном деле все должно быть.
   - И умеешь быстро набираться тексты на компьютере?
   - Да я с закрытыми глазами могу печатать на компьютере!
   - Ишь, ты! Хорошо! Коль не врешь, пойдешь ко мне штаб, будешь служить под моим началом.
   Капитан широко улыбнулся и я почувствовал с его стороны уважение и даже некоторую теплоту по отношению к себе.
   Ангел так же улыбался в мой адрес, делая пометки в моем деле.
   - Ну, тогда у нас к тебе больше вопросов нет. Позови следующего.
   С приподнятым настроением я шел обратно в спортивный зал. Удача повернулась ко мне лицом. Я еще не знал, в какой части я буду служить, что это за войска, но я знал, что буду работать за компьютером. Для меня это была приятная новость, потому как не хотелось терять своей квалификации за время службы в армии. И потом я чувствовал, что с этими офицерами у меня установились добрые отношения, определенно Коробов и Ангел испытывали ко мне симпатию и уважение.
   Больше за этот день мы их не видели. Так прошел еще один день на сборном пункте. Потом была снова ночь в этой комнате с разбитыми окнами. Мы снова все промерзли до костей. Снова не выспались, снова уставшие и голодные ждали, что же будет дальше. Гадали, куда нас заберут. Кто эти загадочные военные в гражданской форме?
   Количество призывников на сборном пункте после вчерашней отправки в войска поубавилось, новая партия еще не приехала. Казалось, что скоро вообще никого не останется в спортивном зале, только одни мы тут забытые всеми сидим. И ни одни нормальные военные не хотят нас брать к себе в часть. Моряки забрали к себе на корабль самых высоких ребят, десантники забрали самых сильных и крепких. А мы никому не нужны. Чем же мы не угодили всем этим военным? И почему нами заинтересовались только эти таинственные пижоны в гражданке?
   В девять часов утра, после завтрака и утренней прогулки, мы снова оказались в спортивном зале. Свободных мест стало больше и всей нашей компании нашлось место на скамейке, что позволило нам погреться немного на солнышке. Снова пришли наши офицеры и построили нас. Как всегда больше говорил Коробов. Больше всего его интересовало, у кого из отобранных им солдат, есть водительские права, и кто окончил кулинарный техникум.
   - Более менее, мы определились с составом. Часть из вас мы уже точно берем, - Коробов бросил свой взгляд на меня но насчет других мы еще подумаем
   Отобрав таких солдат, в которых Коробов сомневался, он вышел из зала. Через какое-то время ребята стали по одному возвращаться. Саша Иванов зашел в зал с плохо скрываемым разочарованием. Было видно, что он очень расстроен. Но Саша не хотел, чтобы кто-то его жалел, поэтому на наши расспросы только отшучивался. Вскоре снова появились и сами офицеры. Построив нас, они отсеяли еще пять человек.
   - Товарищ капитан, а куда же мы все-таки едем служить? поинтересовался молодой парнишка из Борисоглебска Андрей Жидких.
   - В топографические войска.
   - Куда-куда? Какие войска? непонимающе переглянулись солдаты.
   - Карты будем делать? уточнил я.
   - Точно, Беспалов. И не только карты. Вы поедите служить в город Звенигород в топогеодезический отряд при топографической службе штаба Московского военного округа. Будете делать карты и макеты местности. В детстве папье-маше занимался кто-нибудь?
   - Папе что? выразил Захаров недоумение большинства солдат.
   - Папье-маше, придурок! не вытерпел Тарасов.
   - На себя посмотри! огрызнулся Захаров. Если ты такой умный, то что ты в армии забыл?
   - Отставить разговоры! прикрикнул Ангел. Кто разрешал разговоры в строю? Вы в армии находитесь или где? Будете разговаривать тогда, когда мы вам разрешим. Забудьте о гражданской жизни! Она осталась там за забором! Вы в армии находитесь! Скоро вам будет не до разговоров. Будете слушать капитана Коробова, попадете в хорошую часть, и служба будет у Вас легкой, с пользой и с удовольствием проведете ближайшие два года. А будете нарушать порядок, отправим вас служить в горячую точку. Не дети уже! Пора вам повзрослеть, наконец! Будете служить в нашей части, будете сидеть себе тихо рисовать карты и клеить макеты, профессию новую освоите, будете потом на гражданке хорошие деньги зарабатывать. Если кого-то это не устраивает, то поедите с теми десантниками в Чечню пушечным мясом служить! А на дембель вернетесь к родителям в цинковом гробу! Кому-то что-то не ясно?!
   Новобранцы примолкли и опустили глаза.
   - Сейчас пойдете с нами на дактилоскопию, продолжал уже Коробов - снимем отпечатки ваших пальцев на случай, если вы погибнете в армии. Чтобы врачи смогли опознать ваши останки. Надеюсь, до этого не дойдет, но вы должны понимать, что отныне ваши жизни вам не принадлежат. Отныне вы солдаты Российской Армии и должны беспрекословно выполнять то, что Вам прикажут. И если прикажут умереть, значит, вы должны умереть. Вы не в детском саду находитесь.
   Спустившись в темный и сырой подвал, мы выстроились в очередь в кабинет на дактилоскопию.
   - Постойте пока здесь, я сейчас вернусь, - произнес капитан Коробов и скрылся за одной из дверей.
   - Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? подошел я Ангелу.
   - Валяй! по-свойски ответил мне старший лейтенант.
   - Мне нужно поговорить с Вами с глазу на глаз.
   - Хорошо. Давай отойдем. Здесь нас никто не услышит. Чего ты хотел?
   - Товарищ старший лейтенант, у меня есть к Вам небольшая просьба.
   - Говори!
   - Помните того парнишку Сашу Иванова, который эконом закончил? Возьмите его с нами, пожалуйста! Он хороший парень, я его знаю. С ним проблем в армии не будет. Вот с этим поваром с лицом серийного убийцы у Вас проблемы будут, а с Ивановым все будет хорошо!
   - Хм! улыбнулся Ангел. Ну, хорошо Я поговорю с Коробовым. Но, ты же понимаешь, что услуга за услуга
   - Да, конечно.
   - Мы с дороги, очень устали... Накроешь нам в поезде небольшой стол, нальешь чего-нибудь Понял?
   - Без проблем! Сделаем, товарищ старший лейтенант!
   - Ну, тогда считай, что вопрос твой решен!
   Находясь под впечатлением от своей наглости и неизвестно откуда взявшейся способности решать вопросы и договариваться с людьми, я провел остаток дня в ожидании отправки в войска. Мы не знали, когда нас заберут, сегодня или через неделю, нам ничего не говорили, держали в полной неизвестности, но меня это уже не очень волновало. Я почувствовал, что уже начинаю меняться, что армия на меня уже подействовала в лучшую сторону. Мне стало приятно на душе от того, что я стал взрослее, серьезнее. А что будет через год, когда я вернусь домой? Да, через год, я буду таким же мужественным и самодостаточным, как эти двое! Как здорово, что у меня скоро начнется новая жизнь!
   Отправка в войска проходила в лучших армейских традициях. Когда стемнело и стало невыносимо холодно, без всякого предупреждения несколько сот человек с матом и криками выгнали на улицу и в спешке посадили в автобусы. В салон, в котором ехала наша группа, зашел Коробов и снова нас пересчитал. Собрав у нас военные билеты, он пожелал нам удачи. Водитель взял курс на городской вокзал.
   Колонна из стареньких «Икарусов» провезла на нас по улицам родного города. Прохожие оглядывались на нас, стараясь понять, чем же мы заслужили такую честь, что нас сопровождал целый эскорт из милицейских машин. Тем временем, город жил своей жизнью. Быстро потеряв к нам всяческий интерес, он готовился ко сну. Казалось, никому нет дела, что несколько сот молодых людей насильно забирают, увозят от своих родных, от матерей. Но это ощущение было обманчивое, потому как на вокзале нас уже ждало людское море из родственников, которые хотели попрощаться со своими сыновьями, братьями, внуками.
   - Женя, ну ты уж там себя в обиду не давай! Никого не бойся! Мы в тебя верим, ты молодец, ты настоящий мужчина, торопилась попрощаться со мной моя тетя мы тебя будем ждать.
   - Время, время! Поторопитесь! подгонял нас какой-то офицер.
   - Я с твоими снимками пойду к прокурору! Они не имели право тебя забирать, я их всех под суд отдам! плакала моя мать А там, когда приедешь в часть, будет еще одно медицинское обследование. И тебя обязательно вернут обратно.
   - По вагонам! Закончили прощаться! разнесло по платформе.
   Наконец, поезд тронулся. Скорый 81-ый очень медленно набирал ход, как будто машинист специально давал нам время еще раз посмотреть на своих родных, еще раз попрощаться. Мучительные минуты прощания с родными растянулись, заставив всех на некоторое время замолчать и погрузиться в свое персональное горе. Слезы на глазах родных и близких дали нам понять, что наше путешествие длиною в пару лет будет совсем нелегким.
   - Ну что парни, поехали служить? обратился я к товарищам по несчастью.
   - Да уж
   - Вы знаете парни, что есть такая традиция, когда тебя забирают в часть, нужно проставиться перед купцами.
   - Что-то мы не слышали про такую традицию.
   - Есть, есть такая традиция. Нужно проставиться. Нам потом будет легче служить. Если что Коробов за нас словечко замолвит. Давайте скидываться.
   - Ну ладно, если это такая традиция
   Собрав несколько сотен рублей, мы с Борисовым отправились к офицерам.
   - Ну что, Беспалов, ты нам вроде бы что-то обещал увидев нас, произнес Ангел.
   - А мы как раз по этому вопросу к Вам.
   - Это вот от нашего стола к вашему протянул Борисов сверток с курицей-гриль Коробову.
   - Товарищ капитан, разрешите, мы с Борисовым сходим в вагон-ресторан за выпивкой.
   - Конечно! Не задерживайся там!
   Мы были не против отдать хоть все продукты, которыми нас снабдили в дорогу наши родственники на вокзале. Все были очень расстроены, на душе скребли кошки и кусок в рот не лез. Мы еще не знали, что нормальной пищи еще очень долго не увидим. Но сейчас нам совсем не хотелось кушать. Накормив и напоив наших купцов, я попытался уснуть, но заплаканные глаза матери и ее голос еще очень долго были у меня в голове.
   ГЛАВА 4. Первый день
   Москва встречала новобранцев холодом и туманом. Она гудела миллионами автомобилей, мерцала огнями рекламных вывесок, спорила и шепталась, торопилась и толкалась. Одним словом, столица не обращала никакого внимания на два десятка молодых людей, преимущественно одетых в легкие спортивные костюмы, которые прибыли на ее вокзал в первый день зимы. Новобранца Иванова всю дорогу мучили боли в животе и ему было не понять радости товарищей, многие из которых первый раз попали в такой большой город, и теперь с нескрываемым изумлением смотрели на вавилонское столпотворение привокзальной площади и московской подземки. Все были рады вырваться с ОСП, всем хотелось поскорее попасть в часть, чтобы принять долгожданный душ и покушать горячей пищи.
   К 12-ти часам дня холодная электричка доставила солдат на небольшую тупиковую станцию города Звенигород. Всю дорогу капитан Коробов терпеливо отвечал на расспросы солдат о части: А много ли машин в части? А можно ли сдать на водительские права в армии? А как кормят? А танки есть? А нам дадут пострелять? А сколько в части солдат? А участвует ли часть в боевых действиях? Бывают ли командировки в Чечню? А кто из знаменитостей служил в части?
   По прибытию на станцию оказалось, что обещанный автобус из части за нами так и не приехал и пришлось сидеть еще некоторое время на старой, обветшалой от времени станции, ожидая следующего рейсового автобуса.
   - Беспалов, что-то твоему товарищу совсем плохо. Слабенький он какой-то, обратился ко мне Коробов.
   - Живот у него болит, товарищ капитан.
   - Ты там присматривай за ним в части. Тяжко ему будет в армии. Ты несешь за него ответственность, ты же упросил нас взять его с нами.
   - Я знаю, товарищ капитан, буду присматривать, не беспокойтесь, - почувствовал я на себе ответственность за Иванова.
   Коробов продолжил свой рассказ про часть.
   - Часть у нас небольшая, но очень ухоженная и уютная. Располагается в очень живописном месте. Звенигород это подмосковная Швейцария. Вся Москва зимой ездит сюда кататься на лыжах. Рядом с частью находится знаменитый Савино-Сторожевский монастырь, когда-то это была резиденция царя Михаила Федоровича. Именно в этом монастыре снимали фильм «Иван Васильевич меняет профессию». А рядом с частью, буквально в пяти километрах раньше была заправка около железнодорожного переезда. Помните фильм «Невероятные приключения итальянцев в России»? Вот именно на этом месте снимали ту сцену, где они там взрывали заправку. Помните?
   На лицах новобранцев появилась улыбка и радость от того, что им предстоит служить в таком месте.
   - А кто-нибудь из знаменитостей в часть приезжает? Кто из известных людей служил в армии? интересовались солдаты.
   - Из известных у нас служил Валентин Юдашкин, даже в музее фотографии хранятся, где он в солдатской форме. До сих пор его помнят некоторые офицеры. Еще в армии он много шил и был очень мастеровитым. А еще - призадумался Коробов еще к нам периодически приезжают с концертом из Москвы эстрадные исполнители. Когда-то к нам Пугачева даже приезжала, Кобзон был и очень любил к нам в часть приезжать Леонид Куравлев. У нашего замполита даже есть фотографии, где они вместе. Так что я думаю, что за время службы вы кого-нибудь из известных людей увидите. А так из знаменитостей больше никто не служил, только дети высокопоставленных советских чиновников. Ну, вы их все равно не знаете! А летом мы обязательно вас свозим в Москву в музей Бородинской битвы. Вы едете служить в «шоколадную» часть. Радуйтесь!
   - Да здорово - Глаза ребят радостно заблестели. - Ну, раз так, тогда два года это не так и много! Быстро пролетят, возмужаем, наберемся сил, послужим Родине!
   - Машин много. Есть свой бензовоз, есть кран и даже своя пожарная машина. Летом солдаты ездят вместе с офицерами в длительные командировки. Есть свой спортзал, будете заниматься спортом. Есть свой клуб, где по выходным будете смотреть кино. Насчет питания не беспокойтесь, голодная смерть вам не грозит. У нас есть свой свинарник, так что мясом мы обеспечены круглый год. Коробову нельзя было не верить. Он был слишком обаятельный и располагающий к себе. Мы все смотрели на него с восхищением и каждый в душе мечтал стать таким же, как он, уверенным в себе, таким же подтянутым, сильным, мужественным.
   Так, незаметно в разговорах прошло еще полчаса и вскоре все мы ехали в автобусе с загадочным пунктом назначения «Звездочка». По мере приближения к части волнение среди новобранцев возрастало, разговоров становилось все меньше и меньше, а в конце солдаты и вовсе затихли, погрузившись в свои мысли. Все растеряно смотрели по сторонам. Стало невыносимо грустно. Каждый осознал, что теперь нет пути назад. Когда мы теперь увидим своих близких, своих любимых? Когда мы увидим своих друзей? Когда мы снова окажемся дома? Наверное, в следующий раз, когда мы будем дома, мы уже будем совсем другими. Мы изменимся, повзрослеем, станем настоящими мужчинами. А что нас ждет впереди? Мы не знаем. Пути назад нет. Скоро нас оденут в военную форму, постригут, будут только с утра до вечера нами командовать и орать на нас. Да, мы хотим пройти эту школу жизни, мы хотим стать сильнее, мы готовы к ночным тревогам, готовы к марш-броскам, к учениям, стрельбам и прочим испытаниям армейской жизни. И все же, как хочется, чтобы автобус сломался и мы еще как можно дольше оставались на свободе! Да, именно на свободе, потому что армия и несвобода были для нас тождественно равны. Как только раньше мы этого не понимали и как не ценили мы своей свободы! Тоскливо и очень одиноко так, что слезы наворачивались на глазах у ребят, но никто не хотел показывать своих эмоций, каждый смотрел в свою сторону, боясь пересечься взглядом с товарищем. Ведь мы же солдаты! Мы мужчины!
   Проехав через весь Звенигород с его небольшими, но аккуратными домиками, пропетляв немного по извилистой дороге, проходящей через древние леса и преодолев легендарный железнодорожный переезд, мы оказали на развилке. Одна дорога шла дальше прямо, а другая, извиваясь, уходила вверх и пряталась за частоколом могучих многовековых деревьев. Напрягшись из последних сил, старенький автобус взобрался по крутому подъему наверх холма, где и прятались войсковая часть номер 53537 и пионерский лагерь «Звездочка». Небольшая площадка для разворота автобусов перед воротами КПП, пять небольших пятиэтажек советской постройки, один единственный на весь военный городок продуктовый магазин-павильон на заднем конце площадки все очень маленькое и миниатюрное, все только подчеркивало, что мы попали в небольшую и скромную часть. Тихий уголок подмосковной Швейцарии не предвещал ничего плохого.
   В полной тишине строем мы зашли на территорию части, сиротливо озираясь по сторонам и пытаясь понять, куда же мы попали. От ворот КПП дорога лучами расходилась в три стороны. Две дороги шли перпендикулярно пропускному пункту, огибая с разных сторон большую клумбу, на которой находилась памятная стена с изображенным на ней боевым путем части. Чуть поодаль был монумент героям Великой Отечественной войны. С одной стороны такой Аллеи Славы находился штаб части четырехэтажное серое здание пряталось за ветками деревьев и казалось было обычным жилым домом, только не было балконов, да и все окна и занавески были подозрительно одинаковые. Другая дорога, огибавшая аллею, проходила мимо стендов с портретами исторических личностей, внесших большой вклад в развитие военной топографии. Третья дорога уходила направо от КПП - конца дороги не было видно.
   Сбросив листву, деревья готовились к зиме. Пожухлые листья, устилавшие все в округе, не могли никак скрасить общей картины, представшей перед нами. Армия изнутри выглядела очень серой и унылой. Никаких ярких, теплых красок: все здания серые, портреты и подписи к ним черно-белые, мрачный и невзрачный памятник солдатам Великой Отечественной, все здания без вывесок, без табличек, все одинаково холодное и неприветливое. Очень тихо, нет городской суеты. Казалось, что кроме солдат на КПП, больше никого нет на тысячи верст в округе. Только холодный ветер злобно завывает и обжигает нас своим ледяным дыханием, да вдали слышно как метлы скребут по поверхности асфальта.
   - Да вы не смотрите, что все так серо вокруг. Это сейчас у нас в части все так неказисто. Осень все-таки. Зато летом у нас тут все в цветах и зелени. Вы не представляете, как хорошо в части летом! словно прочитал мои мысли капитан Коробов.
   Мы жадно всматривались во всю эту новую для нас действительность. Очень скоро мы будем ходить вокруг этой аллеи каждый день, мы настолько привыкнем к портретам Петра Первого, Куприянова, Суворова и Ленина, что перестанем их замечать. Очень скоро мы научимся жить по армейским правилам, изучим каждый уголочек части, будем разговаривать на армейском языке, мы даже привыкнем к постоянным крикам и ругани. А через какое-то время научимся и обходить все эти армейские запреты. Но сейчас мы жадно всматриваемся во все эти лица и окружающие нас здания, внимательно прислушиваемся ко всем звуках. Куда нас ведет Коробов? Что нас ждет дальше?
   Только сейчас до нас стало доходить, что в ближайшее два года мы не будем принадлежать себе. Мы будем носить только военную форму, весь наш день будет расписан по минутам, кушать и спать мы будем только в определенные для этого часы, у нас не будет своего личного имущества, со всеми военными мы будем разговаривать только на этом казенном языке, в туалет сходить и то придется спрашивать разрешения командира! Полежать на диване перед телевизором, поиграть на компьютере, почитать книжку перед сном, поваляться в ванной, встретиться со своими друзьями, сходить с ними на дискотеку или просто посидеть в кафе обо всем этом можно забыть на два года. Два года никаких девушек, никаких свиданий, никаких походов в кино, никаких поцелуев!
   - Черт! Это что теперь два года без спиртного? вырвалось у Захарова. Нужно было напиться вчера в поезде! Черт! Черт! Черт!
   - Не трави душу! пронеслось по строю.
   - Отставить разговоры! резко оборвал Коробов.
   Да, я становился рабом на время службы в армии. Моя жизнь теперь мне не принадлежала. Я должен исполнять все приказы своих командиров. И если мне прикажут умереть за Родину, я обязан выполнить и этот приказ.
   Коробов отвел нас в столовую, в которой нас уже давно заждались, о чем свидетельствовал остывший обед и отсутствие других военных в зале. После долгожданного обеда мы проследовали на вещевой склад, который находился на территории автомобильного парка. Начальник склада старший прапорщик Зуев неторопливо выдавал нам военную форму.
   - Размер обуви? спросил он у Борисова.
   - Сорок седьмой!
   Озадаченный прапорщик исчез в глубине склада.
   - Ну как тут служится? Сам откуда? Давно приехали? пристали мы с расспросами к молодому солдату, который помогал прапорщику по складу.
   - Да, неплохо. Вот только Дёма Дёма - больной на голову. Говорят в детстве с моста упал головой вниз отвечал рядовой Аршинов, смуглый небольшого роста парнишка с большой папилломой около левого уха.
   - А кто такой Дёма?
   - Командир нашей роты. Лютый мужик. Не дай бог накосячить, так отделает - мало не покажется...
   - Ну вот, нашлись твои кирзачи. Три года тебя дожидались, улыбался прапорщик Зуев здесь распишись!
   - А деды есть? продолжали допрос солдаты.
   - Не-а! Какие деды? Кормят только мало, а так все супер!
   На дворе стоял лютый холод, немногим теплее было в железном ангаре склада, где мы и переоделись.
   - Все получили форму? обратился к нам Коробов. Построились! Идем в казарму. Шагом марш!
   Одевшись в защитного цвета военную полевую форму и кирзовые сапоги, мы впервые почувствовали себя настоящими солдатами. Чувство гордости и прилив самоуважения наполнил мое сознание. Я настоящий солдат, я уже не вчерашний мальчишка, а настоящий мужчина, военный, на мне настоящая форма и вокруг меня настоящая армия! Я не побоялся и пошел в армию. Я готов ко всем испытания, потому что я не трус, как те мои сверстники, которые откосили от армии, нашли способ избежать службы. И я патриот не на словах, а на деле, потому как готов к защите Родины, готов с оружием в руках отстаивать интересы страны.
   Первое, что мы увидели, войдя в казарму, были такие же как мы молодые солдаты. Они сидели на табуретках перед телевизором. Повернув назад свои лысые головы, солдаты сиротливо посмотрели на нас. Это были ребята из других городов, из Ярославской и Тверской областей, приехавшие в часть на пару дней раньше нашего. На них уже была военная форма и они уже немного освоились в армии.
   - Ну вот, принимай! обратился Коробов к капитану Демьянову.
   Перед нами стояла груда мышц, которую плохо скрывала армейская униформа. Большие злющие черные глаза молниеносно окинули нас своим взглядом, а его массивная нижняя челюсть скомандовала басом: «Становись!»
   Вот они какие настоящие военные!
   - Равняйсь! Отставить! Равняйсь!! Смирно! Здравствуйте, товарищи! приложив руку к виску, командовал Демьянов.
   - Здравья желаю, товарищ капитан! вяло и нескладно отвечало молодое пополнение.
   - Вы что, мало каши ели? А ну еще раз! Здравствуйте, товарищи!
   - Здравья желаю, товарищ капитан! громче повторили мы.
   - Плохо! Очень плохо! А ну еще раз, набрали побольше воздуха в легкие. Здравствуйте, товарищи!
   - Здравья желаю, товарищ капитан! еще громче повторили мы.
   - Ладно, научитесь. Значит так, меня зовут капитан Демьянов. Отныне я ваш командир. Поздравляю Вас с началом службы в Вооруженных Силах Российской Федерации! торжественно произнес Демьянов и замолчал, ожидая ответной реакции новобранцев.
   Рота безмолвствовала, переглядываясь и шушукаясь, пыталась понять, что от нее хочет капитан.
   - Что должны отвечать солдаты? Правильно - «Служу Российской Федерации». А ну еще раз все хором. Поздравляю Вас с началом службы, товарищи!
   - Служим Российской Федерации! нескладно и в разнобой произнесла рота.
   - Громче, еще громче!
   - Служим Российской Федерации!!!
   - Еще громче! Не слышу, еще громче!
   - Служим Российской Федерации!!! вложив все последние силы в эту попытку, прокричала рота.
   - Будем тренироваться но позже Старшина сейчас отведет вас в нашу баню, и вы помоетесь. А то вы с дороги, устали. Так ведь, бойцы? Небось, на сборном пункте жизнь не сахар? сменил свой тон капитан. Ну, ничего! Сейчас мы Вас помоем и обогреем. Вы отдохнете и тогда уже начнете свою службу.
   Старшина, прихрамывая на левую ногу, отвел нас в баню, где мы сняли с себя остатки гражданской одежды и оказались впервые за долгое время под душем. Наши носки и нижнее белье старшина тут же выкинул в яму перед баней, облил бензином и поджег.
   Помещение душевой поразило нас своей разрухой. Не работающие краны, погнутые шайки, заплесневелые обмылки и разбитая плитка на полу оставили не самое приятное впечатление о бане. Подгоняемые старшиной мы быстро облились водой из шаек и выбежали обратно в предбанник, где ефрейтор Ефремов выдал всем нам новое армейское нижнее белье, которое состояло из двух пар кальсон и рубашек.
   - Ефремов, покажи им, как наматывать портянки! донесся из соседней комнаты голос старшины.
   - Есть, товарищ прапорщик. Все подошли сюда и смотрим, стал поучать нас ефрейтор. Вынув свою ногу из сапога, мы увидели, что на самом деле у него на ногах были не портянки, а обычные шерстяные носки. Очень толстые и теплые. Вот почему, в отличие от нас, ему не было холодно на улице! Значит так, ногу ставите на портянку, вот приблизительно так, один конец отводите сюда, а другим концом обматываете сначала ступню, а потом щиколотку. И вот так вставляете в сапог
   - А что можно носки носить, товарищ ефрейтор?
   - Нет. Мало еще прослужил, солдат, чтобы в носках ходить! злобно посмотрел на нас ефрейтор. Всем ясно как мотать портянки? Еще раз показываю. Ногу сюда, этот конец сюда, этим обматываете вот так
   - Ну что, Ефремов, показал? завидев старшину, ефрейтор быстро спрятал свои носки в сапог. Выводи всех строиться на улицу. Покурите пока.
   - Есть, товарищ прапорщик! Что уставились? Считаю до пяти, чтобы никого не осталось в бане! Кто выйдет последний, понесет постельное белье в роту.
   В казарме всех новобранцев и ранее прибывших солдат снова построили. Два ряда молодых стояло вдоль всей взлетки перед ротным, старшиной и сержантами. Капитан Демьянов держал речь.
   - Для вновь прибывших представляю еще раз ваших командиров. Это прапорщик Мотузин ваш старшина. По всем хозяйственным вопросами, прошу любить и жаловать. Старший лейтенант Толстых, замполит, моя правая рука. Он будет проводить с Вами воспитательную работу. Командир второго взвода старший лейтенант Финатов. Заместитель командира первого взвода сержант Фадеев. Командиры отделения первого ефрейтор Ретюнских, ефрейтор Хлопцев, заместитель командира второго взвода младший сержант Сапогов. Командир отделения второго взвода ефрейтор Ефремов. Командир третьего взвода старший лейтенант Петров. Заместители командира третьего взвода младший сержант Попов, командир отделения третьего взвода младший сержант Володин. Вы не смотрите, что у Володина пока нет лычек, я только сегодня ему присвоил звание. Скоро мы распределим вас всех по отделениям. Если кто-то не будет слушать своих командиров, будет иметь дело лично со мной. Ефремов, Ретюнских, Хлопцев, Володин, Фадеев, Сапогов и Попов ваши первые наставники, командиры, они будут с вами двадцать четыре часа в сутки. Слушаться их и выполнять их приказы неукоснительно ваша святая обязанность! Сержанты вам расскажут про наш распорядок дня, научат вас, как правильно застилать постель, как подшиваться, как следить за формой и своим внешним видом, будут проводить с вами зарядки и готовить вас к присяге. Сейчас сержанты покажут вам казарму. Но перед этим старшина определит вам ваши койки и выдаст постельное белье. Все ясно? Есть вопросы? Не стесняйтесь! командир внимательно поглядел нам в глаза, готовый ответить на любой вопрос. Человек-гора, чемпион училища по бодибилдингу, внушал солдатам дикий страх. Никто так и не решился на вопрос. Ну, раз вопросов нет, тогда, старшина, командуй!
   Первый день в армии был очень насыщенным и познавательным. Все было нам в новинку, непривычно, мы абсолютно не знали как себя вести, как обращаться к командирам, что делать. Но командиры отнеслись к нам с пониманием и в первый день нас не загружали лишней работой.
   Они показали нам все помещения казармы. Показали, где находилась бытовка. Здесь мы должны были себе каждый вечер гладить подворотнички и пришивать их на воротник кителя. Стежки на подворотничках должны быть не больше пяти миллиметров. Так требовал устав. Нам показали сушилку, специальную комнату, в которой было очень тепло и где на ночь мы должны были оставлять свои сапоги и портянки. Но поскольку, мы были молодыми и неопытными солдатами, да и наша форма еще не имела еще никаких клеймений, ротный распорядился сапоги на ночь оставлять возле кроватей под табуретками, чтобы утром по ошибке не надеть чужие сапоги. В умывальной комнате были рукомойники вдоль двух стен, в которых всегда текла только холодная вода. А еще была большая раковина на уровне пола, чтобы солдаты в ней мыли перед отбоем ноги.
   Казарма представляла из себя такое большое общежитие на целую роту солдат, только в ней не было кухни, но были все условия, чтобы солдаты могли тут спать, учиться, поддерживать в порядке свое обмундирование. Через всю казарма проходил большой коридор, который назывался взлеткой. Одним своим концом коридор упирался в огражденную железной решеткой комнату, предназначенной для хранения оружия, которую старшина использовал, чтобы складировать там гражданскую одежду солдат. Другим своим концом коридор упирался в тумбочку со стареньким телевизором и кассетным магнитофоном. В этой половине казармы располагались кровати солдат. На армейском языке эта часть казармы называлась «располагой». Взлетка делила расположение на две стороны. Также в казарме были две отдельные комнаты со столами, как в школе. Одна из этих комнат называлась Ленинской, все стены ее были увешаны армейской атрибутикой, государственной символикой, портретами руководителей государства и армии, а также фотографиями военной техники. Оказавшись в этой комнате, мы должны были чувствовать гордость за то, что служим в такой мощной и современной армии, что только в ней есть такая уникальная техника и такие герои-военные.
   У ротного и старшины в казарме также были свои комнаты. Ротный сидел в канцелярии со своими командирами взводов, а старшина прохлаждался в коптерке, в которой хранилась зимняя одежда, противогазы и прочее солдатское имущество. Все было новеньким, блестело, новенький линолеум на полу, краска на плинтусах еще не успела высохнуть и стены были девственно чисты. Но даже свежий ремонт в казарме не мог никак избавить меня от ощущения казенности и убогости, которое я испытывал в казарме. Все было тут чужим, чопорным и безликим. Серые стены, топорно сделанные гладильные столы в бытовке, одинаково убогие во всех комнатах плафоны на лампах угнетали своим однообразием и отсутствием вкуса.
   После ужина ротный потренировал нас одевать форму на время, после чего дал всем время посидеть спокойно в Ленинской комнате. Все кругом было насыщенно армейской спецификой, все вызывало в нас неподдельный интерес. С любознательностью пятилетнего ребенка мы вглядывались во все окружавшее и не переставали осыпать вопросами ребят из других областей, которые прибыли в часть немного раньше нас.
   Впечатлений и эмоций от происходящего было так много, что большинство солдат тут же принялось писать письма родным и близким с подробным описанием увиденного.
   - Слышь, а как правильно пишется слово «дорога»? Через «а» или «о»? «Дарога» или «дорога»? - обратился к соседу по парте рядовой Вилюм.
   - Зачем тебе?
   - Да хочу написать родителям, как ехать сюда. Ты знаешь, как пользоваться метро? Можешь помочь мне написать, как сюда добираться?
   - Я сам не знаю. Сам в первый раз метро увидел. И родители у меня никогда не были в таком большом городе, как Москва. Не знаю, как они смогут разобраться, как сюда доехать.
   - Вот он, наверное, знает! посмотрел на меня Вилюм. Ох, ни черта себе, сколько он накатал уже!
   - Ты что, все подряд описываешь? Даже как в туалет ходишь, что ли описываешь? засмеялись надо мной ребята.
   - Нет, просто впечатлений очень много! оправдывался я.
   - На две страницы накатал! А я не могу даже полстранички написать. Не знаю, что еще написать родным сокрушался рядовой Терентьев.
   Первый день в армии подходил к концу. Мы сходили на ужин в столовую строем, подшили воротнички, поиграли в настольные игры, посмотрели последний новости и померзли на вечерней поверке на плацу. Наконец, приняв вечерний туалет и уложив форму на табуретки, как нас учили сержанты и ефрейторы, мы легли спать.
   Нереальность происходящего не давала мне покоя. Мне не верилось, что я в армии, что я лежу в армейской койке, вокруг меня добрых шесть десятков таких же, как я молодых солдат, я нахожусь вдали от дома и ближайший год должен прожить тут. У меня уже есть армейская форма и эти портянки. Есть эти смешные кальсоны с дыркой между ног, но зато нет привычных носков и трусов. Господи, как это непривычно все!
   - Рота, отбой! прокричал дневальный со своей тумбочки. Дежурный по роте выключил свет в расположении, и мы все погрузились в темноту.
   Не верится! Этого не может быть! Это сон! Это все происходит не со мной! Ну не может этого быть! Еще вчера я был в Воронеже, еще неделю тому назад я ходил на работу, у меня была совсем другая жизнь. А теперь я слышу «Рота, отбой!», теперь я военный. Не верится! Нет, это все существует только в моем воображении! Кто-нибудь, ущипните меня!
   Похоже, не один я мучился в эту первую ночь и никак не могу уснуть. Солдаты шептались и ворочались, периодически вызывая на себя гнев дежурного по роте. Через час сон все-таки поборол меня и я заснул.
   - Рота, подъем! прокричал своим басом капитан Демьянов, тут же яркий свет ударил в глаза и солдаты испуганно засуетились. Живо, подъем! Козлов, как я вас учил скидывать одеяло? Подъем, подъем!
   Молодые солдаты быстро подскакивали с постелей и судорожно стали надевать на себя армейские штаны. Черт, какие же они неудобные! И этот ремень никак не хочет застегиваться! Да их тут еще и два! И эти пуговицы! Почему бы не сделать молнию! Черт бы подрал этих военных с их идиотской одеждой!
   - Считаю до пяти, кто не успеет одеться и построиться на взлетке, будет всю ночь тренироваться! прикрикнул Демьянов и продолжал важно расхаживать по расположению, внимательно разглядывая, как новобранцы мучаются с непривычными для них портянками и кирзовыми сапогами. Раз! окинул взором солдат капитан. Два!.. Три!.. Четыре!... Пять! Смирно!
   Солдаты испуганно замерли. Часть солдат уже успела выбежать на взлетку и построиться. Но не все из них успели застегнуть китель или надеть ремень. У многих из сапог торчали портянки. Остальные солдаты замерли в разных позах, как будто это была детская игра «Морская фигура, замри!». Рота погрузилась в тишину. Подбоченив руки и насупившись, Демьянов тоже замер. Поворачивая голову и злобно осматривая каждого солдата, он не произносил ни слова. Тишина и непредсказуемость ротного угнетали.
   Выдержав по театральному длинную паузу, капитан прокричал «Рота, отбой!» и добавил: «Можно не укладывать одежду».
   Солдаты бросились быстро снимать с себя форму и прыгать в постель. Но не успела еще вся рота лечь, как ротный снова командовал.
   - Рота, подъем! Живо! Через пять секунд вы должны стоять на взлетке в полной форме и застегнутые на все пуговицы! Время пошло!
   Дождавшись, пока все построятся, капитан стал осматривать солдат. Он ходил вдоль строя и делал замечания. Немного поругав нас за медлительность, он снова скомандовал отбой. Ожидая нового подвоха, солдаты все же бросились укладываться. Наконец, когда все улеглись, ротный пожелал нам хорошо отдохнуть и потушил свет.
   - Все, парни, на сегодня отбой. Хорошо Вам выспаться, не буду вас больше мучить. Вы устали, я понимаю. Спокойной ночи!
   - Взаимно! с подсказки сержантов, прокричала в ответ рота.
   Удостоверившись, что ротный ушел, солдаты облегченно вздохнули и попытались уснуть. Но не прошло и десяти минут, как ротный снова включил свет в казарме и прокричал «Рота, подъем!». Недовольные солдаты подскакивали с постелей и побежали строиться.
   - Кто?! Кто это сказал?! - вдруг неистово заорал Демьянов. А ну выйди сюда и скажи мне это лично, если не боишься!
   Солдаты замерли в испуге. Ротный обернулся и грозно посмотрел на солдат, одевавшихся в дальнем углу расположения, ища глазами солдата, который словами выразил то, что испытывали все солдаты роты в этот момент.
   - Вы думаете, что мне обидно это слышать? Да вы мне комплимент сделали! продолжал капитан. Вы еще не знаете, что такое «заебать» по-настоящему! Я вас еще так Вы у меня еще увидите, что такое настоящая служба! Что, кишка тонка, сознаться, кто это сказал?
   Солдаты все также молчали и не двигались, боясь сделать хоть одно лишнее движение.
   - Молокососы! На губах молоко еще не обсохло! Отбой, рота!
   Солдаты еще долгое время не могли уснуть, ожидая нового прихода ротного и нового подъема, но капитан пощадил нас и дал поспать. Так закончился первый день в армии.
   ГЛАВА 5. РМП
   «Рота, подъем!» - прокричал сержант.
   Вот и началась, наконец, моя служба! Пять минут на утренний туалет, построение на взлетке, перекличка и мы уже на улице бежим вокруг казармы с сержантами и делаем упражнения на утренней зарядке.
   - Бегом! Бегом! Бегом! Быстрее! подгоняет нас сержант.
   Заправка постелей, утренний осмотр, поход в столовую на завтрак, перекур в беседке возле роты. Все в бешеном темпе, не останавливаясь и не делая передышек.
   И снова сержант кричит: «Бегом! Бегом! Быстрее!»
   Утреннее информирование в роте, равнение кроватей и вот мы уже стоим на плацу перед командиром части.
   Мне все еще не верилось, что это происходит со мной. Уж больно быстро и сильно изменился привычный мне образ жизни. Еще неделю тому назад я жил в другом городе, ходил на работу, и понятия не имел, что такое армия. Теперь же я стоял на плацу воинской части в числе трехсот военных, которые замерли по стойке «смирно» перед грозным полковником. Крупный мужчина с тремя полковничьими звездами на погонах и каракулевой шапкой на голове важно расхаживал перед строем. Все как во сне. Где я оказался? Кругом снег, все белое, тотальная тишина, нет машин, нет женщин, нет обыденной городской суеты. Кажется, что я оказался где-то очень далеко-далеко, где-то в заснеженном таежном краю, вдали от больших городов и магистралей. Здесь не летают птицы, не ходят трамваи и люди не спешат на работу, здесь нет магазинов, нет кино, здесь люди не говорят друг другу «Привет!», не спрашивают «Который час?», не играют в песочницах дети, здесь нет собак и кошек, здесь нет ничего, кроме снега и этих черных нежилых строений вокруг плаца. Только военные совершают непонятные мне перемещения перед строем и ходят строевым шагом.
   Наконец, командир части объявляет: «Сводная рота на уборку территории, рота молодого пополнения на занятия! Офицеры и прапорщики на места постоянного несения службы! Разойдись!»
   Рядом с командиром части все это время стоит начальник штаба подполковник Шибитов. Он не возмутим, серьезен и являет собой образчик настоящей мужественности, которую можно встретить только в армии.
   - Разойдись! повторяет красивым баритоном команду бравый офицер.
   Рота молодого пополнения неумело чеканя строевым шагом плац, направляется к своей казарме. В казарме ее ждут занятия.
   Шестьдесят человек расселись на табуретки в несколько рядов на взлетке, повернувшись лицом ко входу в казарму. Перед нами поставили стол, за который сел командир роты, раздали тетрадки и ручки и ротный начал свою речь.
   - Так, отставить разговоры! Слушать всем сюда внимательно! начал по обыкновению очень строго капитан. Сегодня у нас с Вами первое занятие. Наконец, рота у нас укомплектована полностью. Как вы знаете, вчера прибыли последние призывники из Воронежа и теперь в таком составе вы будете здесь служить до присяги. Для вновь прибывших солдат поясню, что вы находитесь в роте молодого пополнения и тут вы будете проходить Курс молодого бойца. Как видите часть у нас небольшая, всего у нас три роты в части. Это казарма роты обслуживания, которая в обычное время здесь располагается, развел руками офицер, показывая на стены вы здесь гости, находитесь временно. Специально к вашему приезду здесь был проведен ремонт, поэтому прошу вас очень бережно относиться к имуществу, не пачкать стены и новый линолеум. Еще есть рота топогеодезического обслуживания и автомобильная рота. Сейчас эти три роты, на время пока вы не примите присягу и вас не распределят по ротам, объединены в одну Сводную роту. Расскажу Вам немного как устроена армия. Ну, насчет званий, это вы наверно все отлично знаете, а если кто не знает в процессе службы узнает всю иерархию званий. Я не буду на это тратить время, расскажу вам из каких подразделений состоит армия. Самое маленькое воинское образование в армии называется отделением. Отделение состоит из десяти солдат, из десяти рядовых и командира отделения, младшего сержанта. Далее идет взвод. Взвод состоит из двух отделений, у него есть командир взвода лейтенант или младший лейтенант и заместитель командира взвода. Это сержантская должность. Потом идет рота. Рота состоит из трех взводов. Скоро мы вас всех распре делим по взводам, но, наверное, на первое время мы поступим проще, каждый взвод будет состоять из солдат из одной области. В части у нас три роты, как я уже сказал. И наша часть является отрядом по армейской классификации, но устроена она по принципу полка, поэтому и командир нашей части полковник. Часть была организована в годы Великой Отечественной войны, служила всегда верой и правдой нашему Отечеству, за что была награждена орденом Ленина. При входе на территорию отряда вы видели боевой путь нашей части. У нас славное прошлое и, надеюсь, такое же славное будущее. У нас есть свое боевое знамя. Вы его еще увидите, конечно. Раньше у нас был наряд, солдаты несли караул возле воинского знамени, но сейчас оно просто стоит в штабе и участвует в разных торжественных мероприятиях. Например, когда происходит присяга или на день части, который у нас летом. Так, теперь записывайте тему нашего занятия, произнес ротный и открыл лежавший перед ним на столе военный журнал. Тема занятия «Служба в армии не долг, а почетное право». Так, слушайте внимательно!
   Солдаты зашуршали тетрадями, переспрашивая друг у друга тему занятия. Некоторым не хватило ручек, и сержанты выдали ручки таким солдатам.
   - Патриотизм одна из наиболее значимых, непреходящих ценностей, присущая всем сферам жизни общества и государства, являющаяся важнейшим духовным достоянием личности, характеризующая высший уровень ее развития и проявляющаяся в активной деятельностной самореализации на благо Отечества. продолжал читать командир - Патриотизм олицетворяет любовь к своей Родине, сопричастность с ее историей, культурой, достижениями, проблемами, притягательными и неотделимыми в силу своей неповторимости и незаменимости, составляющими духовно-нравственную основу личности, формирующими ее гражданскую позицию и потребность в достойном, самоотверженном, вплоть до самопожертвования, служении Отечеству. Он представляет собой своего рода фундамент общественного и государственного здания, идеологическую опору его жизнеспособности, одно из первоосновных условий эффективного функционирования всей системы социальных и государственных институтов.
   Солдаты начинали скучать и ерзать на своих неудобных табуретках. Кто-то пытался записывать за командиром, кто-то в тетрадке писал письмо родным. Большинство жутко мучилось в неудобной позе и не очень понимало, что нужно записывать, а что нет. Рядовой Перепелкин весь свой художественный талант направил на то, чтобы нарисовать на весь лист большой мужской детородный орган.
   - Смотри, Воробей - шепотом обратился к сидящему рядом рядовому Воробьеву. В ответ Воробьев тихо рассмеялся и нарисовал такой же орган у себя в тетради.
   - Встать, солдат! издал командир очень рассержено. Да, да я к тебе обращаюсь! Встать надо, когда к тебе обращается старший по званию! Тебя это тоже касается, Воробьев! Чем вы там занимаетесь?!
   Сержант Фадеев подошел к Перепелкину и Воробьеву, выхватил из рук их художества и передал их ротному.
   - Это что такое?! Я вас спрашиваю, что это такое?! разъяренно вскричал офицер. Что молчим?!
   - Мы больше не будем опустив головы, понуро отвечали солдаты.
   - Что значит, не будем? Вы где находитесь, отморозки?! Это вы в детском саду так можете отвечать! Вы вообще себе отчет отдаете в своих действиях? Ничего святого в вас нет! Вы понимаете, что вы пришли в армию служить? Служить! И это вам не игрушки! Вы пришли сюда Родину защищать! Вы знаете, что я могу вас под трибунал отдать за порчу военного имущества!
   Слова Демьянова прозвучали угрожающе для всех солдат. Рота притихла, боясь шелохнуться.
   - Садитесь! Еще раз такое увижу, - капитан демонстративно сжал свои богатырские кулаки пеняйте на себя! У меня разговор короткий.
   Дема замолчал. Мучительная пауза повисла в воздухе.
   - Одним из направлений в воспитании у личного состава Вооруженных Сил РФ патриотизма, верности воинскому долгу, готовности к достойному служению Отечеству является патриотическое направление. продолжил капитан. - Оно заключается в воспитании важнейших духовно-нравственных и культурно-исторических ценностей, отражающих специфику формирования и развития нашего общества и государства, национального самосознания, образа жизни, миропонимания и судьбы россиян. Оно строится на беззаветной любви и преданности своему Отечеству, гордости за принадлежность к великому народу, к его свершениям, испытаниям и проблемам, почитании национальных святынь и символов, готовности к достойному и самоотверженному служению обществу и государству
   - Дежурный по роте на выход! разнеслось по всей казарме.
   Младший сержант Володин, который все это время стоял, опершись на стенку в коридоре, и наблюдал за происходящим из-за спины командира роты, нехотя повернулся в сторону входа в казарму, поправил форму и отправился встречать зашедшего офицера.
   Через минуту в расположение зашел небольшого роста военный - подполковник Свисюк.
   - Встать! Смирно! скомандовал ротный и сам встал, приветствуя старшего по званию.
   - Садитесь, садитесь! дружелюбно ответил офицер.
   - Присаживайтесь, товарищ полковник! уступил ему свое место Демьянов.
   Это был один из главных офицеров части, который отвечал за профилактику правонарушений. Он поставил стул сбоку стола, присел на край стула и стал беседовать с нами.
   - Да, я мог бы многое рассказать вам про долг перед Родиной и про историю сражений за нашу страну, про подвиги простых солдат во время Великой Отечественной войны. Вы знаете, я долгое время служил в Таманской дивизии. Знаете, что такое дивизия? Я был командиром батальона. Столько насмотрелся за время службы, ни одну книгу можно написать. Таманская часть, в отличие от нашей части, боевая, находится в постоянной готовности в любой момент выступить на линию фронта, начать боевые действия. С нашей маленькой частью ее, конечно, сравнивать нельзя. Поэтому я за время своей службы не раз видел, как гибнут солдаты, гибнут за Родину, за наше с вами Отечество. Много было разных случаев. Но имеет ли смысл сейчас все это вспоминать? Уверен, раз вы здесь и сейчас, вы уже сами совершили свой маленький подвиг. В наше время духовного нищания и безнравственности, полного обесценивания слова «патриот», я вас всех считаю героями и патриотами нашей Родины. Вы пошли служить стране, хотя ваши друзья-сверстники откосили от службы, хотя средства массовой информации постоянно очерняют нашу армию, упорно создавая в вашем сознании отвратительный образ армии, как место, где царит жестокая дедовщина и армейское самодурство. И я не считаю, что вы просто неудачники, которые не смогли откупиться, отмазаться от службы. Вы уже совершили поступок взрослого мужчины и это ваш первый шаг к возмужанию и нравственному взрослению. Уважайте себя за это! Многие из вас до армии не имели возможности регулярно питаться, некоторые никогда не спали в своей жизни на чистых простынях, не знали нормальных бытовых условий. Армия вам все это дает. В армии вы станете взрослее и более приспособленными к сложной взрослой жизни.
   - Товарищ полковник, а можно вопрос?
   - Во-первых, не «можно», а «разрешите». А во-вторых, когда обращаешься к старшему по званию, наверное, нужно встать и представиться. Так ведь, солдат? вмешался в разговор капитан Демьянов.
   - Что за вопрос? проводя рукой по усам, посмотрел на солдата Свисюк.
   - Рядовой Пучков. Я хотел спросить, товарищ полковник, а дедовщина в части есть? осмелился спросить солдат то, что больше всего волновало в этот момент солдат.
   - Садись, солдат... казалось Свисюк был немного озадачен прямотой вопроса и с трудом подбирал слова для ответа. То, что вы называете дедовщиной, вообще-то, правильно называется «неуставными отношениями». Любые неуставные отношения в армии запрещены. Вам повезло, что вы попали в такую хорошую часть, где дедовщины почти нет. Конечно, смотря, что считать дедовщиной. Если старослужащий делится с вами своим опытом и считает себя вправе давать вам советы, указывать, как лучше сделать, как поступить в какой-то ситуации, так в этом ничего страшного нет. В конце концов, он отслужил больше, чем вы, он опытнее вас, делает все немного быстрее, он быстрее одевается, быстрее заправляет постель, быстрее соберет автомат. Это нормально, я считаю. Но вот издевательства при этом, конечно, не допустимы. Если из вас вымогают деньги, избивают, заставляют делать всю тяжелую работу за старослужащих, тогда другое дело. Служба солдата очень тяжела и понятно желание старослужащих переложить на плечи молодого солдата всю самую тяжелую и неблагодарную работу. Но перед уставом все равны. А это значит, что рядовой не имеет права командовать другими рядовым. В ваших силах не допустить этого! У вас очень большой призыв шестьдесят человек. В прошлые годы мы призывали меньше, поэтому в этом году численно вас гораздо больше, чем старослужащих. А значит, вместе, сообща вы всегда сможете дать отпор старослужащим. Просто держитесь вместе и никто вас не тронет! Мы проводим целенаправленную работу в части по пресечению любых неуставных отношений. Каждый год мы стараемся призывать больше солдат с высшим образованием. Мы давно уже заметили, что люди с высшим образованием менее склонны к дедовщине. Такие солдаты взрослее и образованнее, они более дисциплинированны и ответственны. Кроме того, нами постоянно ведется работа по выявлению и пресечению самих случаев неуставных отношений и наказанию виновников. Нарушение воинской дисциплины, неуставные отношения это преступление, за которые мы вправе отдать вас под суд. Об этом вы должны помнить. Каждые полгода один солдат из части уезжает в дисбат за неуставные отношения. Как раз сейчас я оформляю документы по одному такому случаю. Солдат из РТГО, которому оставалось служить меньше полугода, избил молодого солдата рядового Негодяева. Теперь этот старослужащий вместо дембеля будет год служить в дисбате, а после этого вернется в часть дослуживать свои полгода. Потому что срок отбывания в дисбате не засчитывается в срок службу. Так что вы должны себе четко представлять, чем вам грозит нарушение устава. Не становитесь на эту скользкую дорожку. Зачем вам осложнять самим себе жизнь? Отслужите спокойно два года, вернетесь домой окрепшими, возмужавшими, здоровыми, сильными.
   - Товарищ полковник, разрешите вопрос? Рядовой Прядкин.
   - Слушаю тебя, солдат. Задавай вопрос!
   - Товарищ полковник, вы говорили, что рядовой не имеет права приказывать другому рядовому. А если старший по званию, например, сержант требует от солдата невозможного, приказывает сделать что-то, чего не имеет права требовать по уставу. Что тогда делать солдату? Выполнять приказ?
   - Закономерный вопрос. Хороший вопрос! Присаживайся, Прядкин! Свисюк на секунду задумался. Он отодвинул свой стул еще дальше от стола, сев на самый конец стула, всячески демонстрируя, что он хочет быть ближе к нам. - Да, приказы, могут быть всякими и не всегда подчиненному может быть ясна конечная цель приказа. развел руками офицер. - Именно поэтому, в армии действует принцип беспрекословного исполнения приказа. Приказы не обсуждаются, приказы выполняются немедленно. Ваши сержанты это ваши начальники. Их слово для вас закон. Как быть тогда, если они вам приказывают что-то, что вам кажется неправильным, противозаконным, ущемляющим ваши права? Сначала вы должны выполнить приказ. Даже если вам прикажут умереть сначала вы должны выполнить приказ. Потом только пишите рапорт командиру роты.
   По рядам солдат прокатился смех.
   - А что вы смеетесь? Именно так, сначала бросаетесь на пулемет, закрываете своим телом амбразуру, а потом пишете рапорт. продолжал офицер. - Если ваш рапорт проигнорировали, тогда специально для вас мы сделали возможность обратиться с жалобами к руководству армии. Для этого вот тут Свисюк указал на неприметный с виду почтовый ящик, который висел при входе в расположение чуть ниже выключателя висит специальный почтовый ящик с адресом приемной министра обороны, куда вы можете смело писать свои письма. Кроме того, у командира роты, и у меня, и у командира части есть специальные дни и часы приема, когда вы можете обратиться к нам напрямую с любыми вашими проблемами. Так что все в ваших руках. Если больше вопросов нет, то разрешите откланяться.
   - Встать! скомандовал ротный. Ты и ты относите стол в комнату, остальные расставить стулья и построиться на взлетке. Дневальный, строй роту!
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального! прокричал дневальный со своей тумбочки.
   На улице стояла настоящая зима. Снег шел постоянно. Воинская часть превратилась в снежный городок, в котором не осталось и следа от прежней армейской серости. Темные зимние дни были заполнены постоянной уборкой снега, в коротких передышках между этой важной воинской задачей нас готовили к присяге. Мы изучали устав, учили текст присяги, ходили строем, маршировали и учились собирать автомат на пустующем втором этаже нашей казармы.
   Вечером второго дня грипп, который я подхватил еще на пересыльном, наконец, взял верх надо мной и ротный отправил меня в санчасть, располагавшуюся в торце соседней казармы напротив штаба части.
   Молоденький лейтенант медицинской службы Майков осмотрел меня без особого энтузиазма и выделил свободную койку в одной из трех комнат санчасти.
   - Савицкий! прокричал лейтенант на всю санчасть. Где тебя, холера, носит?
   - Здесь я, товарищ лейтенант.
   - Будешь выдавать бойцу аспирин каждый раз после еды и проверяй температуру.
   - Хорошо.
   - Да, и что там с туалетом? Помыл его?
   - Заканчиваю.
   - Ладно, иди отсюда! Глаза бы мои на тебя не смотрели!
   Рядовой Савицкий дослуживал свои последние деньки. Он был последним из своего призыва, кто еще не уволился. История умалчивает, почему так получилось, но в армии солдат, которые увольняются под Новый год, называют «дедами Морозами». Савицкий всегда находился в прекрасном настроении, не обращая внимания на шутки офицеров, которого любили над ним подшучивать, и, как и все дембеля, позволял себе вести полугражданский образ жизни, носить под формой гражданскую теплую одежду и давно уже отпустил волосы, готовясь к жизни после армии.
   - Эй, Вилюм, как самочувствие, боец? обратился он к моему соседу по комнате.
   - Хорошо.
   - Короче, есть боевая задача для тебя. Ты же хочешь послужить Родине? Ну, тогда слушай задачу: берешь тряпку и ведро и идешь мыть полы в туалете.
   - Но - хотел было возразить солдат.
   - Что но ? Ты что уже выздоровел? В роту захотел или хочешь, чтобы я и дальше молчал и не говорил лейтехе, что ты градусник на батарее греешь?
   - Ну ладно, ладно! недовольно проворчал солдат и нехотя встал с постели. Так бы сразу и сказал! А то «как твое здоровье?», «послужить Родине»!
  
   Неделю я провел в санчасти, почти забыв, что я нахожусь в армии. Днем читал книжку «Трое в лодке, не считая собаки» на английском языке, чтобы не потерять навыки английского, а по вечерам после отбоя вместе с другими больными смотрел фильмы. По телевизору постоянно крутили клип испанской группы «Las Ketchup» с их хитом «Asereje». Как только на экранах появлялись девушки этой группы, все солдаты прилипали к экранам. На три минуты мы переносились далеко-далеко из заснеженной России на райские острова где-то в Средиземном море, окунались в атмосферу счастья и беззаботной жизни. Потом нас ждало жестокое разочарование, потому что в такие минуты мы особенно сильно чувствовали, что девушек мы увидим еще очень не скоро. Один только «дед Мороз» веселился и пританцовывал: «О, девчонки, я еду к вам!».
   Иногда к нам наведывались дежурные офицеры, обычно перед отбоем, чтобы проверить порядок, часто заходили молодые солдаты мазать зеленкой мозоли, от которых мучилось полроты РМП, не привыкшей ходить в портянках, да наш ротный любил захаживать к лейтехе, чтобы пропустить с ним стопку другую припасенного медицинского спирта. Но, в основном, мы были предоставлены сами себе. Здоровье солдат не очень волновало Майкова, сам он был не частым гостем в санчасти, предпочитая компанию капитана Демьянова и прапорщика Мотузина в РМП. Поэтому лейтенант понятия не имел, что у него в санчасти лежат здоровые солдаты, которых давно уже пора выписывать.
   Наконец меня вернули в роту, Савицкого с почестями демобилизовали, а на его место назначили Прядкина, который так мечтал служить в санчасти. В роте мне пришлось заново привыкать к армейскому распорядку дня, постоянным крикам сержантов и бесконечным построениям и перекличкам.
   Но больше всего я уставал от такой армейской процедуры, как «равнение кроватей». Начиналась она утром, после зарядки, повторялась регулярно по несколько раз в день и длилась в среднем от получаса до часа. Заправлять надо было не просто свою кровать утром, а нужно было постоянно в течение дня свою и чужие постели поправлять, отбивать кантики и следить за тем, чтобы полоски на всех кроватях в расположении были в одну линию параллельно грядушкам. А грядушки в свою очередь должны быть в одну линию и параллельны полосам на линолеуме. В свою очередь, подушки, прикроватные тумбочки, цветы на тумбочках и все остальные предметы в казарме также должны подчиняться этому правилу тотальной параллельности и перпендикулярности.
   Ловкими движениями сержант Попов несколько раз показал нам мастер-класс, как правильно заправлять армейские койки, после чего мы скоро научились также ловко и быстро заправлять постель сами. Но этого сержантам было недостаточно. Нужно было не просто заправить постель и выровнять все остальные кровати. Нужно было сделать кантик. Кантик это любимая забава всех военных. Кантик в армии должен быть везде и во всем. Постель не достаточно было заправить аккуратно, нужно было еще при помощи специальных дощечек с рукоятками или же перевёрнутой табуреткой отбить кантик, для этого двумя дощечками наносились удары одновременно сверху и сбоку до тех пор, пока все углы заправленной постели и подушки не становились прямыми.
   Так же с кантиком летом подстригался кустарник на территории части, солдаты с кантиком подстригали каждый вечер друг другу затылки, а сугробы в армии обязательно должны иметь вид правильных параллелепипедов, быть одинаковой высоты на все территории части. Одним словом, кантик это квинтэссенция всего армейского единообразия и уставного. Это уставная догма, возведенная в ранг абсолюта. Маниакальное стремление военных к единообразию, постоянное равнение кроватей и борьба за кантик никак не могли ужиться в моей голове с тем, что я уже успел увидеть в армии за эти дни: сержантом Володиным, который читал нам Устав по слогам, вороватым старшиной роты Мотузиным, постоянно пьющими на службе Майковым и Демьяновым.
   Я искренне удивлялся, зачем нужно было равнять кровати так долго и по несколько раз за день, если любому, даже молодому солдату хватало пяти минут, чтобы идеально ровно заправить свою постель. Кроме того, солдатам запрещено было в течение дня лежать или просто сидеть на кроватях. С этим приходилось просто мириться и продолжать дальше равнять кровати.
   Утренняя процедура по заправке постелей была в самом разгаре. Дневальные домывали полы, остальные солдаты, только что пришедшие с зарядки, суетились вокруг постелей. Сержанты Володин и Фадеев о чем-то громко смеялись, стоя в дверях умывальной комнаты, Попов стоял широко расставив ноги посреди расположения с пультом в руках и щелкам по разным каналам.
   - Иванов, что тупим? подгонял ефрейтор Ретюнских молодых солдат. Что встал Иванов? У тебя руки откуда растут? Ты что постель заправить нормально не можешь? Первый день в армии что ли?
   Иванов судорожно бегал вокруг кровати, лоб его покрылся испариной. Постель упорно не хотела поддаваться, края постели топорщились из-за того, что покрывало было слишком сильно натянуто, кантик никак не получался. Я поспешил на помощь боевому товарищу, памятуя об обещании данному Коробову.
   - Запомните, бойцы, жизнь солдата сложна и когда вы перейдете в роту, вам жизнь в РМП покажется раем. Поэтому вам надо сейчас привыкать ко всем тяжестями и не расслабляться, поучал нас Попов Хлопцев, Ретюнских, что молчим? Что успокоились? Что сами хотите заправлять постели? Что расслабились?
   Ефрейторы, как верные церберы сержантов, набросились на нас с новой силой и рота забегала вокруг кроватей еще быстрее.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального на утренний осмотр! раздался привычный крик дневального.
   - А ну быстро все в строй упали! закричал из умывальной комнаты Фадеев.
   Солдаты бросились строиться, между делом забежав в умывальную комнату, чтобы в специально отведенном для этого уголке почистить сапоги перед предстоящем осмотром.
   - Первая шеренга, два шага вперед! проводил утренний осмотр в нашем взводе младший сержант Володин и трудно было не заметить, что это ему доставляло огромное удовольствие.
   Володин упивался своим недавно обретенным сержантским статусом и своей властью над нами. Низко спущенный армейский ремень с начищенной медной бляхой, увешанная всевозможными значками и нашивками грудь, а также заправленный с характерным для всех старослужащих сзади хвостом китель настойчиво нарисовали в моем воображении образ молодого петушка, который красуется перед насестом с курочками и образ дешевого деревенского мачо, который пришел в сельский клуб кадрить девчонок.
   - Первая шеренга, кругом! Снять головные уборы! Содержимое карманов в шапки! продолжал младший сержант.
   Осмотрев наши шапки и выкинув из них на пол все, что не полагалось таскать с собой, Володин продолжал осмотр.
   - Бесплов, ты, что не бреешься? обратился ко мне Володин.
   - Бреюсь, товарищ младший сержант - отвечал я Просто у меня тонкая кожа на лице, даже после бритья видны волосики усов под кожей.
   - Эй, Фадей, иди посмотри! недоверчиво рассматривая мое лицо, позвал Володин своего товарища.
   - Ну - удивленно посмотрел на меня Фадеев Ну, значит бывает. Но в следующий раз тщательней брейся, солдат!
   - Есть! ответил я.
   Сержанты продолжили утренний осмотр.
   - Что вы таскаете с собой календари? Дни что ли считаете до дембеля? Вам до дембеля еще как до Луны! Не положено вам иметь календари! Мало прослужил, сынок! отчитывал Володин рядового Перепелкина.
   Володин порвал календарь на мелкие кусочки и бросил на пол.
   - Через пару недель любая бумага в ваших карманах превратится в труху, замучаетесь штаны отмывать! Мы же о вас заботимся! добавил Попов. Запомните, все что вам полагается носить с собой: военный билет и носовой платок, еще разрешается носить одну, подчеркиваю, одну пачку сигарет и зажигалку. Все остальное не положено и будет изыматься!
   - Кругом! Наклонить голову вперед! Правую ногу на носок! Володин проверял наличие кантика на затылках и состояние каблуков на сапогах.
   Провинившиеся получали подзатыльник и удар по пятке. После этого следовала проверка наличия обязательных клеймений на одежде, сапогах, ремне и шапке. Также проверялась намотка ниток, которые полагалось делать из ниток двух цветов: зеленого и черного, которые наматывались на иголку, приколотую на скрытой части шапки. Проверялась чистота подворотничков, длина стежков они не должны быть больше одного сантиметра, а также проверялась длина ногтей. Если у солдата на осмотре были длинные ногти, ему полагалось наказание от сержанта в виде удара бляхой по ногтям.
   - Получай! А никого не волнует, что у тебя нет ножниц! В следующий раз родишь ножницы! приговаривал Володин, когда наказывал провинившегося. А если не хватает времени днем, вставай ночью и приводи себя в порядок.
   - Кругом! Первая шеренга встать в строй! почти одновременно скомандовали замкомвзвода своим солдатам.
   - Становись! Равняйсь! Смирно! Рядовой Перепелкин, рядовой Воробьев, рядовой Синицын, выйти из строя! командовал сержант Фадеев.
   Солдаты сделали два шага вперед.
   - За ненадлежащий внешний вид объявляю вам по одному наряду вне очереди! Придете с завтрака и отпидорите сортир. Встать в строй! - Есть! отозвались провинившиеся.
   - Командуй, Володя! передал бразды правления в роте Фадеев.
   - Одеваемся и выходим строиться на улицу - подхватил Володин.
   Стук армейских кирзачей и хлопанье входной дверью на пару минут наполнили помещение казармы какофонией звуков.
   - Так, что за пиздешь?! Кто разрешал разговаривать? Кто последний выйдет из казармы будет после завтрака помогать тем троим пидорить очки!
   На улице нас ждал декабрьский мороз и традиционная песня по дороге. Армейская столовая находилась в паре сотни метров от нашей казармы и представляла из себя двухэтажное здание с офицерским клубом, музеем части и помещением для приготовления пищи на первом этаже и большим залом для приема пищи на втором. Быстро повесив свои бушлаты и ополоснув руки на первом этаже при входе, мы забежали на второй этаж и построились в несколько колонн рядом со столиком, где завтракал дежурный по части.
   - Равняйсь! Смирно! командовал Володин, стоявший напротив роты. Равнение на-право!
   Володин находился в отличном настроении и продолжил свои кривляния. Приложив на манер французских военных руку к виску ладонью вперед, он манерно выпятил свою грудь и улыбался.
   - Товарищ капитан, рота молодого пополнения в составе пятидесяти пяти человек на прием пищи построена! Командир отделения младший сержант Володин. обратился сержант к офицеру, сидящему за столом.
   Капитан неторопливо поднялся и стал внимательно оглядывать стоящего перед ним «клоуна».
   - Вольно - недоверчиво произнес капитан.
   - Вольно! повторил сержант, делая доворот в нашу сторону.
   - Ну, докладывай, Володин! Где остальные?
   - Ха-ха не сдержался Володин Трое в наряде по роте, двое в санчасти, один из них болен, другой санинструктор
   - Понятно - еще раз с недоверием посмотрел на Володина капитан, - Заводи!
   - Ха-ха, слева по одному!
   Вереница голодных солдат потянулась вдоль раздатки. Казалось все солдаты, которые сидели в зале, внимательно осматривали молодое пополнение. От их леденящего взгляда на душе становилось неуютно. Впереди шли сержанты и ефрейторы, которым повара охотно добавляли порцию.
   - А можно мне тоже добавки? обратился я к повару, чье лицо мне показалось очень знакомым.
   - Можно Машку за ляжку! скривил злое лицо мне человек в белом халате и поварском колпаке. До фига отслужил что ли солдат?
   - Ну, а все же? Тебе что жалко?
   - Нет, я сказал! Ты что русского языка не понимаешь?! Не задерживай роту! Иди отсюда!
   - Эх, встретил бы я тебя под Сталинградом в сорок третьем расстроено произнес я.
   Рядом с окном хлебореза на столике лежали два подноса с нарезанным черным хлебом, который остался после предыдущих приемов пищи. Я взял себе пару горбушек, чтобы набить чем-то желудок.
   - Ты что делаешь? послышался предостерегающий шопот рядового Горохова за спиной. Положи на место! Ты что не знаешь, что нельзя брать отсюда хлеб? Нехватом станешь!
   - Сами вы нехваты! Я кушать хочу!
   Лавки и столы РМП располагались в дальнем углу зала. Мы расселись и принялись завтракать. Многие солдаты старались занять места поближе к сержантам, которые иногда угощали колбасой и маслом.
   На завтрак нам полагалась гречневая каша с подливкой, в которой вместо мяса были только шкварки. Сегодня был понедельник, командирский день, а значит, командир части и все командиры рот должны были присутствовать на завтраке вместе с солдатами.
   В столовую зашел Батя в сопровождении начальника столовой прапорщика Пешкова и ротных. Рядом услужливо суетился дежурный по столовой. Батя по-хозяйски расхаживал по залу, заглядывал в тарелки солдат и отпускал все новые и новые распоряжения.
   - Сидите, сидите! произнес полковник Быстров, подходя к тому месту, где сидела рота молодого пополнения. Когда вы кушаете или работаете, не зачем вставать. Приятного вам аппетита!
   - Взаимно! дружно отозвалась рота и продолжила уплетать кашу.
   - Ну как вам армейская пища, бойцы? Нормально вас кормят? Есть какие-то просьбы, пожелания? Да вы не стесняйтесь, говорите!
   - Товарищ полковник, все хорошо, но только мало, нельзя ли хоть немного увеличить порции?
   - Ну что же учтем... Товарищ старший прапорщик возьмет ваше замечание на заметку. Так ведь Иван Андреевич? обратился Батя к стоящему от него по левую руку начальнику столовой.
   - Будет сделано, товарищ полковник! вытянулся Пешков в струнку, пытаясь спрятать свой живот.
   - Ну ладно, кушайте! Кушайте! Наедайтесь! Набирайтесь сил! сказал командир и вместе со своей свитой проследовал в офицерский зал, где его ждало специальное угощение.
   За каждым столом в солдатской столовой умещались сразу восемь человек. Солдаты быстро ели и обсуждали последние новости, которые могли обсудить только во время приема пищи, потому что в другое время солдаты были заняты
   - Мавлей, а как же ты ешь сало? Это же свинина! Разве мусульманам можно есть свинину? обратился один из солдат к призывнику из Ингушетии.
   - Видишь, я в тенечке сижу?
   - И что из этого?
   - Аллах меня не видит, так что ничего страшного нет!
   Солдаты дружно рассмеялись.
   - Закончить прием пищи! скомандовал Володин, вставая из-за стола, По команде «Закончить прием пищи» вы должны убрать руки со стола и ждать следующей команды. Отставить разговоры!
   Сдав свой поднос с грязной посудой на мойку, Володин вернулся.
   - Выходим строиться! Живее давай! А тебя что, солдат, это не касается? Выходим строиться!
   Запихав горбушки черного хлеба в карманы и сдав посуду я вместе с другими выбежал на улицу.
   - Что-то я совсем не наелся - грустно произнес Женя Козлов.
   - Ага, только раздразнили желудок перешептывались солдаты в строю.
   - Отставить разговоры! командовал ротой Володин. Шагом марш!
   На встречу роте шел одинокий солдат сводной роты. Он был небольшого росточка с огромными румяными щеками, он двигался уверенными шагами по направлению к столовой, держа руки в карманах.
   - Духи, в роте вам пизда!!! прокричал вдруг всей роте незнакомец.
   Как гром среди ясного неба прозвучала его угроза. Взгляд солдата выражал крайнее призрение к нам. Володин радостно заулыбался. Мурашки побежали по спинам солдат. Впервые с начала службы, несмотря на все увешивания наших командиров, что в части нет никакой дедовщины, мы почувствовали страх перед той невиданно жесткой силой, которая находилась где-то тут же рядом в части и от которой трудно было ожидать чего-то хорошего. Никто не знал, что такое дедовщина в действительности, кто такие деды и чем грозит встреча с ними. Но злобный оскал проходившего мимо солдата не оставлял нам никаких сомнений, что после перехода в роту к старослужащим нас ждут тяжелые времена, нас ждут испытания и возможно сопряженные с риском для здоровья. Мы понятия не имели, что нас ждет, но это незнание и неизбежность встречи с ним нас пугали. Какое-то злое и кровожадное чудовище по имени «дед» жило рядом с нами в части. Оно затаилось и ждало. И вот сегодня мы увидели пока только его глаза, красные глаза налитые кровью, эти глаза пока всего лишь осматривали, оценивали нас. Страшное чудище нагуливало аппетит.
   - Привет, Круглый! бросил ему Володин Держи, краба!
   - Привет! пожал на ходу протянутую руку рядовой и пошел дальше.
   Рота подошла к казарме.
   - На месте стой! Налево! Справа по одному в казарму шагом марш!
   Сегодня весь день шел снег, зима набирала обороты, температура неуклонно ползла вниз, приближаясь к минус тридцати. По ночам в роте было очень холодно, и ротный разрешал нам поверх тоненьких одеял укрываться бушлатами.
   Часть мгновенно покрылась метровыми сугробами снега, солдаты постоянно его убирали, но снег продолжал идти дни напролет. Почти все дни мы проводили на улице, очищая плац, дорожки вокруг казармы и Аллеи Славы и дорогу в столовую, которая также была закреплена за нашей ротой. Отдельные взводы поочередно занимались строевой подготовкой с сержантами на плацу, но чем ниже становилась температура, тем чаще занятия переносились на незаселенный второй этаж казармы. Остальные солдаты продолжали убирать снег.
   Злой ветер дул в лицо, поднимал снежинки вверх, словно никак не хотел мириться с армейскими порядками. Природа отторгала кантики и любую попытку навести порядок на вверенной солдатам территории. Дорога в столовую стараниями солдат обрастала новыми сугробами по обочине, но снега на самой дороге упорно не становилось меньше. Через полчаса прохода по ней скребками и лопатами новый слой снега не оставлял и следа от проделанной работы.
   Я впервые увидел, как Коробов выглядит в военной форме. Он одиноко шел в столовую своей четкой уверенной походной. Военная форма изменила его до неузнаваемости, теперь он совсем не походил на того молодого щегла, каким он выглядел на пересыльном. Суровый мужчина, который каким-то невообразимым образом за неделю, казалось, вырос на целую голову и оброс грудой мышц, шел мне навстречу.
   - Здравия желаю, товарищ капитан!
   - Ну, здравствуй, здравствуй, Беспалов! улыбнулся мне в ответ Коробов своей лучезарной улыбкой, Как поживаешь? Как служба?
   - Да вроде бы все в порядке. Только вот болел я недавно. Даже в санчасти лежал.
   - В санчасти, говоришь, лежал Хочешь я дам тебе совет один? Если ты хочешь нормально служить в армии, ты должен забыть о всяких болезнях. Это армия, здесь не любят тех, кто отлынивает от службы и валяется по больницам.
   - Я знаю, товарищ капитан. Но у меня была высокая температура попытался я оправдаться.
   - А это никого не волнует! Учти, если еще раз услышу, что ты лежишь в санчасти, я тебя к себе в штаб не возьму. грозно посмотрел на меня Коробов. - Мне такие солдаты не нужны. Будешь вместе с другими солдатами копать окопы от забора и до обеда. Ты меня понял?
   - Я все понял... опустил виновато голову я - А когда я буду заниматься нормальной работой?
   - Ты сначала присягу прими! Будешь нормально служить, в апреле сядешь за компьютер. Только не подведи меня! С русским языком, с грамотностью у тебя все нормально?
   - Да вроде бы нормально. Ну, относительно, конечно
   - Ладно, Женька! Хорошо служи и все у тебя будет хорошо! Главное не лентяйничай и время пролетит быстро!
   - Спасибо, товарищ капитан! Я не подведу.
   - Я знаю. Успехов тебе! произнес Коробов на прощание, пожал мне руку и удалился по направлению в столовую.
   Через каждый час мы должны были греться в казарме. А самое теплое место в казарме была сушилка. Прислонившись спиной к батареям, мы пытались запастись теплом до следующего выхода на улицу. Набившиеся в сушилку солдаты за прошедшую неделю уже успели достаточно хорошо узнать друг друга. У некоторых солдат появились прозвища. Теперь это уже была не безликая масса одинаковых солдат. Солдаты стали постепенно меняться, речь солдат стала все больше походить на речь военных. В ней стало еще больше мата и специфических армейских ругательств.
   - Слышали, что сегодня сказал этот солдат из сводной роты? не унимался рядовой Горохов. Это был щупленький восемнадцатилетний парнишка с тоненькими ручками и длинными пальцами.
   - Свисюк говорил, что нет в части дедовщины - мрачно оппонировал рядовой Шемотюк.
   - Да кого ты слушаешь? Ему что дедушки обо всем докладывают? Он что стоит за дверью, когда дедушки «воспитывают» молодых?
   - Нас все равно намного больше! Мы сильнее! Возьмем количеством! Правильно я говорю, Леха? обратился рядовой Шемотюк к вошедшему в сушилку погреться рядовому Басову.
   Леха Басов был словно сказочный герой. С лицом старичка и ростом метр с кепкой в свои неполные девятнадцать лет, он все делал по-деревенски неспешно и обстоятельно. За деревенский говор на «о» его в роте быстро прозвали «Костромой». Но сам он был не из Костромы, а из Ярославской области, что не меняло сути, потому что всю жизнь он прожил в глухой глубинке, в большой деревенской семье. С детства привык к тяжелому ручному труду, о чем свидетельствовали его большие мозолистые руки. Он никогда не обижался, если его передразнивали, и всегда готов был отозваться на любую просьбу товарищей.
   - О, Леха, Леха Басов пришел! обрадовался младший из братьев Жидких Андрей и попытался спародировать характерный говор Басова, Здорово, Леха! Ты, правда до армии работал водителем кобылы?
   - Чур, тебя! Сам ты водитель кобылы! Электриком я работал! У меня даже допуск есть для работы с высоким напряжением! То-то!
   - Леха, что делать будем?
   - А что случилось-то?
   - К дедушкам в роту хочешь?
   - А, чему быть, тому не миновать. Ну, поколотят маленько Что об это говорить? Вы бы вон ноги лучше отряхивали при входе в казарму. А то грязь развели, а дневальным убирать за вами!
   - Так, я не понял, что за посиделки устроили?! через открывшуюся дверь сделал нам замечание сержант Фадеев. Что уже все убрали? Работы никакой нет что ли? Вам работу найти?
   Не знаю, что лучше: убирать снег в двадцатиградусный мороз или маршировать в тоненьких портянках по плацу, но постоянные работы на свежем воздухе шли нам на пользу, мы закалялись и крепли. Никогда, наверное, еще я за всю свою жизнь не проводил столько времени на улице, на свежем воздухе.
   Правда, свободного времени с каждым днем становилось все меньше и меньше. За день ломалась пара совковых лопат, солдаты натирали новые мозоли на ногах с непривычки и из-за этого постоянно бегали в санчасть. Но более всего солдаты страдали от холода. Не помогали ни ватные штаны, ни валенки, ни тулуп с варежками, выданные старшиной для уборки снега. Все чаще мы бегали в казарму греться. Настоящий отдых для солдат наступал только после ужина. Это было единственное время, когда мы могли заняться своими делами. Сняв кители и сменив тяжелые кирзовые сапоги на резиновые тапочки, солдаты бродили на казарме в поисках занятия. Телевизор смотреть не разрешалось, поэтому большинство солдат предпочитало сидеть в ленинской комнате и комнате отдыха, где можно было почитать газету «Красная звезда» месячной давности, поиграть в шахматы или написать письмо родным.
   Уже почти две недели в армии, а еще ни одного письма из дома ни я, ни другие солдаты не получали. Каждый день мы с нескрываемой надеждой смотрели на приходящего в казарму солдата-почтальона по прозвищу «Кабан». Но писем в очередной раз не было.
   Одиночество и тоска по дому усиливались с каждым днем, проведенным в армии. Грусть накатывала с новой силой. Все окружавшее меня казалось каким-то чужим, противоестественным. Но не так пугали меня бытовые условия, как нехватка нормального общения с нормальными людьми. С каждым днем молодые солдаты становились злее, коллектив стал распадаться на компании по интересам, общение с некоторыми солдатами становилось невыносимым. Каждый солдат пытался самоутвердиться, показать, что он главный здесь, пытался задеть другого солдата за больное место, оскорбить.
   Когда я писал письма родным я отгораживался от внешнего мира невидимой перегородкой и погружался в свой мир, в котором все было по-доброму и по-простому. Мир, где тебя понимают, любят и ценят, где с твоим мнением считаются и не имеет значения, что ты рядовой и мало еще прослужил. Я представлял себе свой дом, своих родителей и сестер. Я общался с ними, изливал свою душу и мне казалось, что они слышат меня сейчас, просто не могут ответить.
   - Женек, может партейку сыграем? застал меня в раздумьях Саша Иванов.
   - Чего? А, не нет, спасибо! поднял я глаза на Иванова, который сидел рядом с шахматной доской.
   - А может все-таки сыграем? продолжал он меня упрашивать.
   - Не Саш, с тобой играть бесполезно! Ты любого в два хода сделаешь!
   - Это верно! заулыбался Иванов у меня ведь юношеский разряд по шахматам!
   - Ты уже подшился? Кантик сделал?
   - Успею! Еще партию сыграю с кем-нибудь и пойду готовиться к утреннему осмотру.
   - Хорошо! Если тебе понадобится моя помощь - не договорил я, потому что мои мысли уносили меня со скоростью истребителя далеко домой.
   - Ага! Сделаешь мне потом кантик?
   Дверь в комнату открылась и оттуда выглянул дневальный.
   - Парни, к-к-кто-нибудь есть шаа-а-аряший в компьютерах? произнес рядовой Широков.
   - А что случилось? спустился я с небес.
   - Там это - заикаясь говорил Широков Ка-ка-какой-та а-а-а-фицер звонит. Ему нужен компьютерщик. Па-а-адойдешь?
   - Уже иду - обрадовался я и пошел за Широковым к тумбочке дневального, где стоял телефон.
   - Рядовой Беспалов! произнес я в трубку, слегка волнуясь и пытаясь соблюдать заведенные в армии правила общения. Слушаю Вас!
   - Как? Беспалов? Беспалов, ты в компьютерах разбираешься? услышал я в трубку сильно картавивший голос. Знаешь, как таблицу в Ворде сделать?
   - Конечно! Это легко! Нужно войти в меню «Таблица», выбрать
   - Подожди! Не гони коней, Беспалов! Знаешь, где шестое отделение находится?
   - Ну, так, весьма приблизительно.
   - Значит так, мальчик большой, найдешь, не заблудишься! Иди сюда! Придешь, спросишь капитана Баронова. Жду!
   - Но, товарищ капитан, я не могу без разрешения уйти из роты
   - Считай, что оно у тебя есть! Позови ротного к телефону!
   На улице стояла метель и завывал ветер. Слабый свет уличных фонарей освещал неубранную дорогу в шестое отделение. Дорога была длинной и что находилось в конце ее было не различить. Узкая полоска света уличных фонарей освещала путь. Было очень темно. Я оказался в одиночестве. Но только на этот раз одиночество было не душевным состоянием, а физическим явлением. Впервые за все это время я оказался один на один с собой. Мне не нужно было идти в ногу с другими солдатами, на меня не смотрели сержанты и сослуживцы, мне не нужно было следить за тем, правильно ли на мне сидит форма. Я был один. Я мог прыгать, плясать, кривляться и говорить в слух разные глупости, не боясь за это быть наказанным.
   Подпрыгнув изо всех сил вверх и повалявшись вдоволь в сугробе, я почувствовал, какое это счастье быть свободным. Преодолев желание повалять еще дурака, я пошел в шестое отделение. Отделение находилось за отдельным забором. При входе меня встречал очень угрюмый сержант, который молча показал мне, где сидит капитан Баронов.
   - Разрешите войти, товарищ капитан? обратился я к офицеру, который сидел в темной комнате при входе в отделение.
   В комнате было темно, лишь свет от экрана монитора падал на лицо офицера. Капитан много курил, окурки не умещались в пепельницу, так и норовя вывалиться на стол.
   - Заходи, Беспалов! ответил офицер, туша очередную сигарету. Садись сюда! Мне нужно вот эту таблицу сделать. Сможешь?
   - Смогу ответил я капитану и принялся рисовать в Ворде таблицу. Это просто товарищ, капитан. Можно вот так сделать выравнивание текста, так выбрать направление, а так менять ширину столбцов и высоту строчек.
   - А ты мне вот эту таблицу сделай! Я не знаю, как мне вот эту колонку разбить на части.
   - Ну, это вот так делается. Вы выделяете вот это столбец так и нажимаете «добавить столбцы», или нажимаете вот сюда и вот так.
   Капитан внимательно смотрел за быстрыми движениями курсора мышки по экрану.
   - Как у тебя это ловко получается! Что закончил, Беспалов?
   - Политех.
   - А, сразу видно, что с высшим образованием, не то, что эти раздолбаи!
   В дверях кабинета стоял тот высокий сержант, который встречал меня при входе в отделение. Облокотившись на дверной косяк, он стоял, держа в руках какие-то бумаги. Петух за спиной, шапка надетая набекрень и расслабленный ремень не оставляли никаких сомнений в том, что это старослужащий. Он злобно, с некоторой обидой смотрел на меня. Баронов стоял рядом со мной и, не отрываясь, всматривался в экран.
   - Что тебе, Григорьев? заметил офицер сержанта.
   - Товарищ капитан, подпишите, пожалуйста, лист обхода. Я все посмотрел, все печати на месте.
   - А те дальние КамАЗы у ограды посмотрел? Что там было?
   - Да, все нормально. Пломбы на месте.
   - Кунг закрыл?
   - Да, вот ключи.
   - Хорошо, оставь тогда, я подпишу позже, не отрываясь от экрана, говорил Баронов. Да, и выкинь, пожалуйста, окурки.
   Бросив злобный взгляд на меня, Григорьев нехотя взял пепельницу.
   - Рылевич, ко мне! послышался голос сержант из коридора. - На, выкинь это!
   - Беспалов, а ты и программировать можешь? не унимался Баронов.
   - Могу, я до армии программистом работал.
   - А что-нибудь о ГИСе ты слышал? Сталкивался когда-нибудь?
   - Ну, что это такое знаю, но лично не приходилось иметь дело
   - А хочешь за компьютером работать постоянно? Дема уже сказал, в какую роту ты попадешь?
   - Никак нет, товарищ капитан. От нас это держат в секрете.
   - Я поговорю с ним, и ты будешь служить в шестом отделении. Тут работы невпроворот. Будешь у меня карты рисовать картавил Баронов. Хочешь?
   - Так точно, с удовольствием оторопел я от неожиданного предложения.
   - Ну, вот и ладно, нам нужны толковые солдаты.
   - Товарищ капитан, мы закончили печатать партию. Для новой партии бумага нужна - в дверях кабинета стоял рядовой Рылевич с чистой пепельницей.
   - А, иду уже. Посиди пока тут, Беспалов. Вот этот текст мне набери! офицер быстро вышел из кабинета и направился по коридору в дальнюю комнату шестого отделения, где стояли печатные станки, и вокруг которых возились чумазые солдаты.
   - Привет! сказал мне Рылевич, когда ушел Баронов. Что делаешь?
   - Да вот капитан попросил таблички сделать.
   - А, понятно. Он меня тоже спрашивал, но я не знаю, как сделать в таблице текст вертикально.
   - Да это вот так делается показал я Рылевичу.
   - Меня Мишей зовут.
   - Женя пожал я Мише руку.
   - Я сразу понял, что ты с высшим.
   Миша был таким же молодым солдатом как и я, только приехал он из Ярославля. Я не раз видел его в роте, но лично никогда не общался с ним.
   - Я про тебя тоже так подумал. А что ты закончил?
   - Ярославский политех, САПР.
   - Ха, да мы коллеги! Я тоже САПР закончил! А что вы тут в шестом делаете?
   - Дежурим. Такой же наряд как по роте дневальным.
   - Это я понимаю. Но вы тут еще что-то печатаете?
   - Да нет, мы пока ничего не печатаем. Этот тут солдаты из сводной роты печатают. Мы просто дневальные. Баронов подбирается себе новую команду взамен тех, кто весной будет увольняться. Вот и вводит нас в курс дела.
   - Ну и как наряд? Тяжелый? Что делаете в наряде?
   - На вышке стоим посменно, территорию чистим, охраняем машины, и тут в отделении пидорим пол в коридоре.
   - А спать вам дают?
   - Да, посменно в роте по два часа ночью спим.
   - А ночью в отделении что делаете, когда не стоите на вышке? Отдыхаете?
   - Да куда там! С Гришей поспишь! Он всегда работу какую-нибудь найдет!
   - Рыло, ты, что тут делаешь? тут как тут появился сержант Григорьев. Я что тебе сказал сделать?
   - А я уже выкинул, вот пепельницу принес.
   - И что? Я что-то не понял, тебе, что заняться нечем? Самый умный что ли?! Кто тебе разрешал сюда заходить?
   - Да, я - начал было оправдываться Миша.
   - Головка ты от руля! Взял лопату и пошел на улицу! Тебе мало снега на улице что ли?! Организовать снегопад?
   Рылевич быстро оделся и пулей вылетел на улицу.
   - А ты что тут расселся? набросился сержант на меня.
   - Выполняю поручение капитана - набираю документ.
   - Ну, так и делай работу! А сделал работу, дуй в роту! Устроили тут посиделки! не унимался сержант. Совсем вы там, в РМП расслабились!
   - Хорошо, я понял.
   В комнату зашел капитан Баронов чем-то очень озадаченный.
   - Ну, что закончил, Беспалов? Ладно, иди в роту. Я поговорю с Демьяновым насчет тебя.
   Я был рад, что передо мной открывалась перспектива получения новых знаний. Мне всегда казалось, что в армии от глупой работы и бестолковых занятий я могу потерять свои навыки и умения. Это меня всегда пугало в армии. Я только что закончил институт, получил диплом инженера и мне никак не хотелось терять своих знаний. Мне всегда хотелось развиваться, расти в профессиональном плане, получать новые знания, осваивать новые технологии, глубже познавать окружающий меня мир. Без этого я не могу представить своей жизни. Безусловно, в армии познаешь новый мир, получаешь незабываемый опыт, растешь как личность. Так, по крайней мере, мне хотелось думать, когда я шел в армию. Но год проводить с лопатой в руках или равнять постоянно кровати в мои планы не входило. Мне хотелось от себя личностного роста, развития и поэтому знакомство с таким человеком, как Баронов, меня очень обрадовало. Он хотел, чтобы я занимался неизвестной мне ранее технологией, он видел во мне специалиста и мне это было очень приятно. С капитаном Бароновым кроме личностного роста, я получал шанс вырасти и как профессионал. Но кое-что меня мучило. Пока я шел в роту я все пытался понять, что мне мешает в полной мере радоваться открывавшимся возможностям. Во-первых, сам Баронов не производил впечатления огромного специалиста по компьютерным технологиям. А значит весьма сомнительным выглядело то, что он может меня чему-то новому научить. Во-вторых, встречаться с этим сержантом снова как-то не очень хотелось. Какая агрессия, какая ненависть в его глазах! Почему он так ненавидит меня, если я его даже не знаю? Что плохого я ему сделал, в чем я провинился перед ним? Как приятно общаться с офицерами, которые видят в тебе человека равного себе и уважают тебя и как тяжело общаться со старослужащими, с сержантами и простыми солдатами, которые так и норовят сказать тебе гадость, как-нибудь унизить и оскорбить! Почему так получается? Почему столько злобы в простых солдатах?
   Было приятно вот так прогуляться одному по части, почувствовать себя свободным. Было приятно посидеть за компьютером и постучать по клавишам после такого долгого перерыва. Было приятно пообщаться с человеком, который не видел в тебе соперника, врага или просто рядового, с которым можно общаться только криком, только отдавая команды.
   Но нужно было снова возвращаться в роту. Было уже почти девять часов вечера, мне предстояло еще подшиться перед утренней поверкой, привести себя в порядок, чем я и занялся по приходу в казарму.
   Десятки солдат сновали по расположению в белуге и сланцах. Места в бытовке было мало, поэтому многие солдаты, помыв свои подворотнички и прогладив утюгом, шли в расположение подшиваться. Среди них был и я.
   - Эй, Козлов! зашел в расположение сержант Попов. Здоровый парень, широкоплечий, крепко стоящий на ногах, носил новую форму. Верхняя пуговица его кителя всегда была расстегнута и выглядывающая оттуда широкая толстая белоснежная подшива подчеркивали его статус старослужащего. Ты ничего не потерял, Козел, а?
   Рядовой Козлов, по кличке «Нарик», который рылся в этот момент в своей тумбочке, тотчас обернулся и улыбнулся своей беззубой улыбкой.
   - Потерял Военный билет не могу найти.
   - Что ты говоришь! Проебал военный билет?! - покачал головой Попов. А где ты его оставлял?
   - Кажись, у умывальника - взгляд солдата выражал полную растерянность.
   - Ну и что смотрел там?
   - Смотрел, нету. А вы его нашли, товарищ сержант?
   - Ты его сейчас сам найдешь. Точнее, родишь.
   - А это как? непонимающе смотрел на сержанта Козлов.
   - Как как? Что никогда не видел как женщины рожают? Иди сюда и ложись на кровать! указал Попов солдату на кровать Иванова.
   Солдат подчинился. Все солдаты в расположении бросили свои дела и решили подойти поближе посмотреть на невиданное действие.
   - Укладывайся на кровать. Вот, вот так! Накрывайся сверху одеялом. Полностью накрывайся! Так Молодец! Задирай теперь ноги на грядушку.
   - Так, товарищ сержант? доносилось из-под одеяла.
   - Подушку подложи под задницу! Да не так! Вот сюда! Попов запихал одну подушку под Козлова, другую положил на живот солдату и накрыл одеялом. Ну, теперь кричи! Громко кричи!
   - Что кричать, товарищ сержант?
   - Кричи, как кричат бабы при родах!
   - А-а-а! закричал тоненьким голосочком солдат. Так?
   - Громче кричи!
   - А-а-а!!!
   - Сильнее кричи, Козел!
   - А-а-а!!! Рожаю!!!
   - Тужься! Сильнее тужься!
   - А-а-а!
   - Сильнее! Тужься! Вижу уже! Выходит!
   - А-а-а!!! Больно! А-а-а! Рожаю!
   - Ну, еще немного потерпи, дорогая! Тужься! Уже вижу начало!
   - А-а-а! кричал что есть силы Козлов из-под одеяла.
   Толпа солдат собралась вокруг кровати, где лежал рожениц Козлов. Дикий гогот разносился по всей казарме. На крики солдата из разных комнат шли все новые и новые солдаты. Расталкивая друг друга, каждый хотел поближе рассмотреть, как рожает солдат.
   - Ну, еще немного поднатужься, Козлов!
   - А-а-а!
   - Ну вот, можешь же, когда захочешь! подкладывая под мягкое место солдата военный билет, приговаривал сержант Попов. Ну, посмотри какого малыша ты родил!
   Под всеобщий смех сослуживцев, Козлов скинул с себя одеяло и взял в руки свой военный билет.
   - Твой?
   - Ага улыбался солдат.
   - Смотри, больше не проебывай свой военник!
   - Спасибо, товарищ сержант. Больше не буду.
   - Все видели? обратился сержант к стоявшим рядом молодым солдатам. Вас ждет такая же участь, если не будете следить за собой и своими вещами! Не слышу ответа!
   - Так точно! отозвались солдаты.
   - Разойдись! А ты, Козлов куда пошел? Постель за собой убери! Я что ли буду за тобой убирать?
  
   Шли дни. РМП после пересыльного пункта казалась землей обетованной. Свободного времени было достаточно. Нас почти не направляли ни на какие работы, вместо этого с нами постоянно проводили занятия сержанты и изредка офицеры. Утром мы слушали лекции, днем ходили на плацу строем или убирали снег. Сержанты учили нас правильно подходить к начальнику, обращаться к нему, разучивали с нами строевые песни. Когда занятия проходили в казарме, сержанты давали нам под запись отдельные главы из Устава. Самое главное было выучить права и обязанности солдат и матросов.
   Наряд был только один - дневальным по роте. Почему-то чаще всех туда ставили двух ингушей, которые служили с нами, рядовых Хасана Костоева и Мавлея Багаева. Хасан был очень спокойным и молчаливым парнем, плохо понимал и также плохо говорил по-русски. Мавлей, напротив, был очень активным и общительным. Ингушей сторонились и побаивались, не зная чего можно от них ожидать. Остальные солдаты очень скоро перезнакомились друг с другом, сформировались компании. Отдельных солдат, преимущественно одних и тех же, все время направляли в наряд в шестое отделение. В наряд солдаты ходили раз в три дня.
   Мы сидели на очередном занятии и слушали, как младший сержант Володин пытался прочитать нам Устав, тот тут, то там запинаясь или ставя ударение на неправильный слог. С каждой минутой слушать постоянно кривлявшегося и отпускавшего глупые шуточки сержанта становилось невыносимо тяжело. Все меньше и меньше в этом сержанте я видел прожженного и многоопытного солдата, бойца, все больше я видел в сидящем перед собой младшем сержанте молодого парнишку, которого за неуспеваемость выгнали из какого-нибудь техникума. Его призвали в армию в восемнадцать лет, он еще ничего в своей жизни не видел, жил в своем маленьком городишке, гонял мяч на спортивной площадке, втайне от родителей покуривал и выпивал с друзьями, и, наверное, жутко робел и краснел, когда знакомился с девушками. В отличие от сержантов Фадеева и Попова, Володин не отличался габаритами и не производил впечатления сильного человека, способного постоять за себя. Он всячески старался казаться взрослее, чем был на самом деле. Володин старался ни в чем не отставать от своих товарищей, очень часто копируя манеру поведения и речь Фадеева и Попова.
   В комнату зашел командир нашего взвода лейтенант Петров. Он был слегка уменьшенной копией командира роты. На пару лет его младше и чуть ниже, но такой же накаченный, с таким же квадратным лицом и массивной нижней челюстью. Казалось, лейтенанта ничего в жизни не интересовало, кроме очередных рекордных килограммов, взятых в спортзале.
   - Встать! - скомандовал Володин.
   - Садитесь, садитесь! произнес Петров. Желающие поехать в теплицу поработать есть? Нужно десять крепких добровольцев.
   Десять добровольцев нашлось быстро. Без работы солдатам долго не дают сидеть. Солдатам все равно, где работать, главное, что в этот раз была возможность выбраться хоть и на время, но за пределы части, хоть немного подышать свободным воздухом.
   Я впервые ехал на работу в теплицу. В тесном микроавтобусе было тихо. Солдаты с интересом разглядывали город Звенигород, а лейтенант молчаливо отсиживался в сторонке. Автобус поколесил по незнакомым нам улочкам и выехал с другого конца города. Здесь была большая современная теплица с бесчисленными рядами кустов помидоров и огурцов.
   - Такая большая и современная теплица, а без солдат обойтись не могут! вставил свои десять копеек Рылевич.
   - Ну, ты же знаешь, что «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор. А солдат из ТГО заменяет хоть кого» - вспомнил я армейскую поговорку.
   Нам предстояло поднимать трубы оросительной системы, которые лежали на грядках, и вешать их на специальные крепления на колоннах, которые были установлены через каждые пять метров. В трубах оставалась вода, поэтому они были очень тяжелыми, десять солдат с трудом поднимали одну трубу. Лейтенант Петров руководил работами, давая нам обратный отчет, чтобы поднимать трубы всеми одновременно.
   Труд облагораживает людей. Совместный труд людей сплочает. В едином порыве поднимая тяжеленные трубы над грядками, мы старались действовать согласованно и синхронно, чтобы вся тяжесть распределялась равномерно между нами. Это было очень тяжело сделать, потому что десять человек для такой работы явно не хватало. Тем не менее, каждый выкладывался полностью и был честен перед другими.
   После каждых десяти таких труб лейтенант устраивал нам небольшой отдых. Желающие могли покурить, другие пользовались случаем, чтобы попить воды.
   - Товарищ лейтенант, а нам что-нибудь заплатят за нашу работу? поинтересовался рядовой Горохов.
   - Ты что, Горох, дурак? рассмеялся рядовой Воробьев. Мы тут зарабатываем деньги не себе, а Бате! Вчера родился что ли?
   - Теплица выделит потом немного своей продукции, сам не веря в свои слова, отвечал лейтенант Петров. Будете в столовой салаты есть из помидоров и огурцов.
   Немногословный Петров откровенно скучал.
   - А сигаретой не угостите, товарищ лейтенант? обратился Рылевич к офицеру.
   Офицер достал пачку «Мальборо» и угостил всех солдат.
   - Ты же вроде бы не куришь, Миш? шепнул я Рылевичу.
   - Да ты не понимаешь, сигареты в армии это валюта, отвечал Миша - К тем же сержантам понадобится обратиться, сунешь им сигарету, они тебе охотнее помогут. Понял? Захочешь, например, сходить в штаб позвонить домой - одного тебя не отпустят, а с сержантом без проблем. Так просто сержант с тобой не пойдет, а если ты его подмаслишь, то он тебе поможет.
   В половину первого дня за нами приехал автобус, чтобы отвести на обед. А после обеда в слегка измененном составе нас снова отвезли на работу в теплицу. В это время наша рота все также убирала территорию от снега. Снег, не переставая, шел каждый день. Теперь уборка территории от снега стала нашим единственным занятием на долгое время. Утром, после подъема, мы убирали снег вместо зарядки, после завтрака до развода мы очищали плац, после развода мы снова убирали снег, убирали, снова убирали, он снова шел, мы снова убирали. Убирали снег весь день. Иногда убирали снег после вечерней поверки, даже после отбоя случалось. Но этого, наверное, было недостаточно, потому что командир части очень сильно ругался каждый раз на разводе, недовольный обилием снега на его территории.
   После ужина, в один из немногих вечеров, когда мы могли спокойно отдохнуть после еще одного дня, проведенного в армии, мы сидели в Ленинской комнате и занимались своими делами. Словоохотливый Рылевич доиграл партию с Ивановым и пересел ко мне, чтобы мешать мне своими разговорами.
   - Ну что не хочешь с Ивановым партию сыграть?
   - Нет, у него разряд. Бесполезная трата времени, я лучше письмо напишу домой.
   - Да хватит тебе! Я его вон обыграл!
   - Только перед этим он тебя десять раз подряд сделал.
   - Ну и что! Зато я его черными обыграл!
   - Мы завтра устроим матч-реванш! донесся из дальнего угла голос Иванова. Посмотрим кто кого!
   - Скучаешь по дому? обратился ко мне Рылевич. Устал от службы?
   - По дому скучаю, конечно. А служба так себе...
   - Ну, в общем-то, не так и сложна эта служба.
   - Да, мне тоже казалось в начале, что будет тяжелее. Чем-то напоминает мне пионерский лагерь. Тоже есть распорядок дня, всякие правила и жизнь под одной крышей. Только много физической работы. Но это не проблема! Больше работы, быстрее время летит, быстрее окажешься дома.
   - Да, но еще эти правила разные, в туалет без разрешения не сходишь, ходить строем, обращаться ко всем по званию и все такое.
   - Ну, это не проблема, это вопрос привычки. Человек скотина неприхотливая, ко всему привыкает. Я по-другому представлял себе службу. По большому счету, кроме этих условностей, я армии-то и не вижу. Мы не солдаты, мы рабочие. Как будто мы работаем вахтовым методом где-то за полярным кругом.
   - Ага, снег добываем ухмыльнулся Миша.
   - Да, просто ходим строем, носим армейскую форму и живем общим бытом.
   - Если бы не эти наряды, вообще не жизнь, а малина.
   - А я еще ни в одном наряде не был. Почему-то меня старшина никуда не ставит.
   - Да вы, батенька, хорошо живете! Забыл он значит про вас? Может мне напомнить ему о вашем существовании?
   - Да хватит тебе!
   - А я вот постоянно хожу в шестое.
   - Ну и как там?
   - Как? пожал плечами Рылевич - Холодно. На вышке стоим, ночью тридцати градусный мороз, мерзнем сильно. Особенно сильно ноги мерзнут, все время там ходим взад-вперед, чтобы не окоченеть окончательно.
   - А отжиматься пробовал? Быстро согреешься, если отожмешься раз десять. Вам хоть теплую одежду выдают?
   - Да, если еще можно назвать теплой! Ну, есть там кафтан из овечьей шкуры, дырявый весь, и валенки еще. Но ведь Баронов запрещает их одевать, если на улице нет минус двадцати.
   - Но при
   - Не, не помогает. При тридцати градусах он уже не помогает.
   - Так холодно? И по скольку же вы стоите там на вышке?
   - Вообще мы должны стоять по графику по два часа. Но из-за того, что так холодно, стоим по часу.
   Дверь в комнату отворилась, и в нее вошел сержант Фадеев.
   - Встать! кто-то из солдат вовремя сообразил скомандовать сидящим в помещении.
   - Садись! с нескрываемой усталостью произнес Фадеев.
   Сегодня замкомвзода снова дежурил по роте и вскоре ему предстояло проводить вечернюю поверку на плацу. Фадеев, которого Попов и Володин всегда называли «Фадеем», а офицеры часто обращались к нему по имени-отчеству, очень ответственно относился к своим сержантским обязанностям. Находясь в наряде, он не мог себе позволить расслабиться, периодически проверял своих дневальных и осматривал помещения. Суровый сержант вызывал у всех солдат страх. Даже когда он улыбался и смеялся казалось, что на самом деле он злится и готов в любую секунду наброситься на тебя с кулаками. С таким лучше не шутить.
   Когда Фадеев оказался в комнате, разговоры солдат стали намного тише. Сержант сел за столик около окна и принялся читать письмо из дома. В присутствии старшего по званию, солдаты старались вести себя сдержаннее.
   - Ты мне скажи, вот хочу себе дома сделать интернет. Что для этого нужно? сменил тему разговора Миша.
   - Смотря какой интернет...
   - А какой лучше? Через ADSL или по выделенке?
   - Лучше по выделенке, конечно.
   - Ну, тогда у меня будет внешний ip-адрес, за него нужно платить, и залезть ко мне на компьютер могут. Это же небезопасно. Так ведь? прищурив левый глаз, спрашивал Мишка.
   - Чего-чего? Ты что-то путаешь, Миш. Одно с другим никак не связано. Тебе не обязательно иметь внешний ip-адрес, чтобы подключаться к интернету.
   - Разве нет? А как же тогда?
   Миша интересный собеседник, но иногда, кажется, он не слушает тебя, забегает всегда вперед, не следит за твоими рассуждениями и объяснениями. Но при этом он большой любитель задавать много вопросов. Рассуждения и мысли Рылевича очень многих людей ставят в тупик. Он непредсказуем и оригинален. Многим людям его мысли кажутся абсурдными и неожиданными. Большинство людей просто не готовы с ним общаться, наверное, потому что его идеи и взгляды часто бывают очень нестандартными, непривычными для слуха людям. Очень часто люди задают вопрос, ожидая услышать некоторый ответ, к которому они внутренне готовы, и этот ответ им нужен скорее для подтверждения своей мысли, а не для познания мира. Миша был не таким. Он на все смотрел широко открытыми глазами. Миша часто менял тему для разговора, общение с ним очень часто начиналось неожиданно и также неожиданно заканчивалось. На середине разговора мог запросто встать и сказать: «Ну, все с вами ясно, я пошел». Очень скоро многие солдаты стали считать его недалеким и странным. Простому человек проще отвергнуть что-то, что он не понимает, чем попытаться взглянуть на мир другими глазами, глазами таких чудиков, как Миша Рылевич. Многих раздражала его суетливость и нежелание спокойно сидеть на месте. Казалось, детская любознательность продолжала в нем жить и в его двадцать два года, постоянно двигала его чем-то заняться, все попробовать своими ругами, разобраться во всем, что он еще не понимает.
   - Ну, смотри, когда ты подключаешься к интернету, не зависимо от того, подключаешься ты по обычному телефонному модему, по ADSL-модему или по выделенке, ты всегда получаешь ip-адрес. Компьютер в сети не может существовать без адреса. Другое дело, что необязательно, что этот адрес Сам того не заметив, я стал активно жестикулировать руками, необязательно должен быть внешним. Этот адрес обычно является внутренним адресом твоего провайдера. Тебе не обязательно иметь внешний адрес, чтобы быть в интернете. А чтобы твой компьютер выходил в интернет, провайдер либо обеспечивает доступ к интернету через прокси-сервер, либо через такой сервис как NAT, это такая трансляция имен.
   Я говорил и говорил, он слушал, я рисовал схемы, пытаясь объяснить Мише как устроен Интернет. Миша задавал снова и снова свои вопросы, не успев дослушать мой ответ на предыдущий вопрос, заставляя меня все глубже и глубже погружаться в предмет нашей беседы. Рассказ захватывал меня самого еще больше, чем Мишу, потому что я соскучился по такому рода общению. Мне хотелось все ему досконально объяснить и самому вспомнить и почувствовать, что я могу не только снег убирать и ходить строевым шагом по плацу.
   - Не понял. Как же мой компьютер выйдет в интернет, если он имеет только внутренний адрес? Он же фактически не подключен к интернету?
   Сержант Фадеев, услышав нашу беседу, повернул голову в мою сторону и стал пристально нас рассматривать. Я почувствовал с каким вниманием он следит за мной. Нет, его не интересовал, как устроен интернет. Он был далек от всех этих современных технологий, они его мало интересовали. Его в первую очередь привлекло то, с каким жаром, с какой страстью я рассказывал товарищу, как я заводился, пытаясь донести до Миши информацию так, чтобы ему стало все понятно. Не отрываясь, сержант смотрел на нас. Его взгляд заставил меня слегка нервничать. Казалось, теперь я должен так объяснять, чтобы меня понял не только один Рылевич.
   - Ну смотри, при первом варианте с прокси-сервером, твой компьютер фактически обращается к этому прокси-серверу, который подключен в интернету напрямую. стал я рисовать Мише на листе бумаги схему, как организован интернет. - Твой компьютер как бы говорит прокси-серверу: «Эй, парень, мне нужен сайт www.shilovich.ru», сервер говорит ему: «О’кей, нет проблем!». Скачивает из интернета ему эту страничку и пересылает ее на твой компьютер. Если уже кто-то лазил на эту страничку из этой внутренней сети до тебя, то она у него уже в памяти, в кэше, и он выдает тебе ее, не обращаясь лишний раз к интернету. выдохнул я.
   - А второй способ?
   - При втором способе тоже стоит отдельный сервер. У него есть внешний адрес, и когда ты лезешь в интернет, фактически ты используешь его внешний адрес. Т.е. пакеты с запросами уходят в интернет с этого сервера, но, грубо говоря, со специальной пометкой, что не с самого сервера, а именно вот с этого компьютера. Понятно? Т.е. там в пакете есть поле с номером порта. Каждый порт в специальной табличке на сервере соответствует какому-то компьютеру во внутренней сети. Когда приходит ответ, сервер видит на какой порт этот пакет пришел, просматривает свою табличку и видит, что вот этот порт предназначен для вот этого компьютера вот с этим внутренним адресом и пересылает пакет на твой компьютер. Понятно?
   - Не очень. А откуда этот сервер знает, где находится сайт, который мне нужен. Как он его находит в интернете?
   - Ну, для этого есть такая вещь как DNS-сервер и такая штука как «маршрутизация». Это отдельная история.
   - Да что ты ему объясняешь, Беспалов! Он же тупой! прокричал со своего места Фадеев. Он же ничего не поймет!
   Прямой взгляд сержанта прошил меня насквозь.
   - Ну, так вот, смотри что такое маршрутизация - продолжал я, пытаясь не обращать внимания на слова сержанта.
   - Дежурный по роте на выход! послышалось из-за двери.
   Фадеев быстро встал, одел шапку и вышел за дверь.
   - Эй, затуп! Что стоим-молчим?! послышался голос из-за двери. Кричи «Смирно!».
   - Смирно!
   Вся жизнь в роте остановилась на мгновение и в казарме воцарилась полная тишина.
   - Ротный, наверное, пришел встал Миша из-за стола пойду я подошьюсь, а то гляди запрягут что-нибудь делать.
  
   Получив после обеда от старшины подменную одежду, я лег спать. Было очень непривычно спать в середине дня. Вся рота, кроме дневальных и нас, в этот момент была на улице и чистила плац к разводу. Мы же пытались поскорее заснуть, потому что времени на сон у нас было очень мало. Вообще-то нас должно было быть пять человек. Но мы еще были молодыми солдатами, неопытными, поэтому в наряд по столовой должны были идти всемером.
   В расположении было светло и свежо. Дневальные домывали полы, а дежуривший по роте ефрейтор Ретюнских неспешно подгонял их. На улице стояла отличная зимняя погода. Я быстро провалился в сон, но долго мне поспать не удалось. Все тот же ефрейтор Ретюнских через два часа разбудил нас криками «Подъем, наряд!».
   Я первый раз шел в наряд. Обычный наряд начинается в шесть часов вечера с развода на плацу. За полтора часа до этого разводу на плацу предшествует построение суточного на проверку. Вообще-то, по Уставу, перед нарядом спать запрещено, а полагается готовиться к наряду, подготавливая свою форму и внешний вид, и повторяя обязанности суточного наряда. Но понимая всю тяжесть несения службы в наряде, офицеры разрешали нам перед заступлением в наряд немного поспать. Весь остальной суточный наряд после первого построения на плацу отправлялся в роту готовиться к шестичасовому разводу. Наряд же по столовой с плаца отправлялся прямиком в столовую к начальнику столовой.
   Старший прапорщик Пешков, заложив руки за спину, расхаживал перед строем солдат. Он проводил с нами инструктаж на повышенных тонах, периодически срываясь на крик. Проведя с нами короткий ликбез на тему правил безопасности и распределив нас по нашим рабочим местам, старший прапорщик Пешков приступал к рассказу о наших обязанностях.
   - Так, коридор, твои обязанности отпидорить очки и отпиперить весь коридор на первом этаже. А также комнату приготовления холодных закусок. Мыть мясорубку и овощерезку не надо, это не ваши обязанности. Это обязанность поваров. И не надо бросаться на эти объедки после приема пищи, караси ебаные! Знаю я вас, с голоду ломанетесь доедать кашу после ужина, наебенитесь перловкой, а потом отложите в сортире вот такие личинки прапорщик сделал красноречивый жест, приложив левую ладонь к локтю правой руки. А еще носитесь как угорелые по лестнице-чудеснице и суп разливаете! Отпидоришь и отпиперишь все так, чтобы все горело и мегало! Понял меня, орел? Возьмешь щетку, каустиковую соду, ведро и тряпку, и отпиперишь каждый миллиметр плитки, каждый уголочек. Ототрешь на плитке каждую черточку, каждое пятнышко! Как говорится: Ветер в харю, я хуярю! Так солдат? Я проверю, если найду, хоть одну черточку на полу, будишь у меня в противогазе бегать по всей столовой. Ты меня понял? И это касается каждого! Смейтесь, смейтесь! Вы меня еще запомните, карасики! Всю жизнь будете меня помнить!
   Суточный наряд по столовой стоял перед старшим прапорщиком и внимательно слушал его наставления, периодически взрываясь смехом, услышав очередное непарламентское выражение начальника столовой. Никогда еще в жизни, я не слышал такого количества разнообразных матерных выражений. Настоящий прапорщик! Вот они какие! Гораздо ярче, чем бывают в кино! Если настоящий офицер, в моем понимании, должен быть образцом воспитанности и культурности, быть человеком высоких идеалов и безмерной храбрости, то настоящие прапорщики должны быть такими как Пешков, людьми приземленными и грубыми.
   - И учитесь принимать правильно наряд. Не принимайте наряд, пока не убедились, что предыдущий наряд все убрал, каждую плиточку, каждый уголочек в столовой отпидорил. Вы должны их заебать по полной программе! Задрачивайте их, пока они все не уберут. А если они отказываются что-то делать, не принимайте наряд, пускай они остаются здесь после ужина и сдают свой наряд. Проверяйте весь инвентарь. Чтобы все было на месте и чтобы ничего не было сломано. Если чего-то нет их проблемы, пускай рожают! Сломается полотер обращайтесь ко мне, у меня есть мастерская, если руки растут из правильного места, почините. заканчивал свой почти часовой монолог начальник столовой. - Ну, раз всем все понятно, голубчики, то бегом на свои рабочие места! Живо! Впереди работы выше крыши!
   Наряд в столовую начинался раньше других нарядов из-за каждодневной необходимости привозить продукты со склада. Склад почему-то находился на территории автомобильного парка, поэтому перед каждым нарядом за продуктами туда отправлялась дежурная шишига. В этот раз машина сломалась и нам пришлось самостоятельно идти на склад. К моменту, когда мы получили коробки с продуктами из рук вороватого начальника склада старшего прапорщика Старостина и вернулись обратно в столовую, было уже почти семь часов вечера.
   Тяжесть несения наряда в столовой, тот объем работ, который предстоит сделать за сутки, зависел от умения правильно принять наряд от предыдущей смены. Если быть очень придирчивым к предыдущей смене, то после ужина работы будет мало и можно раньше лечь спать. Но мы этого еще не знали. А из-за того, что мы долго ходили на склад, предыдущая смена ушла, не сдав нам наряд. Ничего не оставалось, как быстро поужинать и приступить в уборке.
   - Давайте, не засиживайтесь! подгонял нас дежурный по столовой. Вас еще ждут полы и посуда! Короткий перекур и за уборку! Кто быстро уберется, идет помогать варочному чистить картошку. Чем раньше почистите картошку, тем раньше ляжете спать!
   Наряд по столовой был самым тяжелым из всех, что был в части. Молодых солдат до присяги старались меньше в него ставить, понимая как тяжело сразу привыкнуть ко всем армейским требованиям. Но после присяги, обычно именно молодые солдаты и ходили в наряд по столовую. Офицеры редко ставили старослужащих в наряд по столовой, дабы не обидеть их самолюбия и не нарушить того негласного правила в армии, по которому вся самая тяжелая работа доставалась молодым. Я бы сказал, что не просто вся самая тяжелая работа доставалась молодым, а вообще вся работа доставалась молодым. Чем больше дней ты отслужил в армии, тем меньше тебе приходилось работать. Таково было главное правило. Чем больше военный отслужил в армии, тем больше его уважали.
   После того, как вся часть покушала, мы принялись за работу. Все полы, все стены, все помещения и вся посуда, вместе с котлами для варки в столовой моются три раза в сутки. За солдатами, несущими наряд, закрепляются разные помещения и в соответствии с этим солдат так и называют «Зал», «Мойка», «Коридор», «Варочный». Самый простой наряд у «варочного». Ему ничего почти убирать не надо, он только таскает бачки с едой из кухни в раздаточную на второй этаж и убирается в самой варочной. Самый тяжелый - у «коридора». Ему приходится весь наряд мыть сортир и коридор, по которому взад-вперед ходят повара, таскаются бачки с пищей и обязательно проливается горячий суп или липки кисель. Всегда рядом Пешков, который как заведенный на тебя орет, периодически спуская на тебя поваров, которые впрочем и без напоминаний прапорщика любят делать замечания молодому солдату, говорить ему гадости или озадачивать какой-нибудь работой. На втором этаже наряд у солдат немного попроще, Пешков там бывает только один раз в день. Но не дай бог Пешкову оказаться там в этот момент в плохом настроении! Сорок ведер пены, разлитых по всему этажу, тебе гарантированы! И никого не волнует, что, например, через полчаса придет кушать часть в лепешку расшибешься, но убраться до прихода солдат ты обязан!
   Сегодня я был «коридором». Первый раз в армии мне предстояло мыть так много полов. Длинный кафельный пол из красной плитки на первом этаже, казалось, еще помнил солдат царской армии. Плитка была потрескавшейся, пол шел волнами, местами напоминая уменьшенную копию брусчатки Красной площади. Стоя на карачках, я пытался отмыть плитку от жира разлившегося супа. Прапорщик Пешков беспрерывно ходил в варочную, давая последние указания поварам перед своим уходом, и периодически покрикивал на меня.
   - Что очки уже отпидорил, солдат? смотрел на меня Пешков сверху. - И не вздумай меня обманывать! Со мной такие номера не проходят! Пошевеливайся, давай! Кто же так моет! Так ты до завтрака будешь мыть!
   Мне хотелось скорее выбраться на второй этаж. Вечерний прием пищи закончен и в столовой больше нет никого кроме поваров и суточного наряда. Скоро повара уйдут в роту, и мы сможем, наконец, сытно поужинать остатками пищи.
   - Коридор! разнеслось по первому этажу.
   Знакомый мне уже повар Соколов звал меня. Он был одним из трех поваров нашей части. Из всех поваров он был самым молодым, призвался на полгода раньше нас. Повара старшего призыва и старослужащие постоянно его гоняли, давали ему разные поручения. Обычно они заставляли его приносить что-нибудь из столовой в казарму, жарить картошку и делать прочие блюда специально для старослужащих. Но об этом мы тогда еще не знали, и считали его таким же старослужащим, каких и остальных поваров.
   Прыщавое лицо Соколова выглянуло из-за стены и посмотрело с призрением в мою сторону.
   - Где тебя, холера, носит! Помоги варочному переставить кастрюлю!
   Я покорно пошел в сторону варочной. Варочная представляла из себя просторную комнату с высоченным потолками, огромными окнами из фасадной стеклянной плитки. На полу и стенах была потрескавшаяся плитка, отполированная и покрытая плесенью, от постоянного мятья. Черные, закопченные потолки говорили мне, что ремонт тут не делался со времен постройки здания. У дальней от входа стены стояли промышленные электрические плиты, вдоль окон стояли большие котлы с водой, а при входе был разделочный стол. Возле плиты стоял рядовой Мальгин с полотенцем в руках и смотрел на меня.
   - Смотрите, не поскользнитесь! Уроните, будите суп ложкой собирать обратно в кастрюлю! повторил нам повар.
   Взявшись с Витьком за горячие ручки мы перетащили тяжелый чан с варевом на пол.
   - А ну-ка, пойди пойди сюда! услышал я странный голос за своей спиной.
   Я повернулся. Снизу вверх на меня смотрел небольшого росточка парнишка с раскосыми глазами в белом халате повара.
   - А ну-ка, наклони свою хаю! угрожающие кричал на меня солдат. Это сё такое? Я тебя спрасиваю, солдат! Это се такое?
   Не разобрав его слов, я растерянно посмотрел на Мальгина, ожидая его помощи. Солдат схватил меня за подбородок и стал тыкать своим пальцем на мою верхнюю губу.
   - Чего? не понимал я.
   - Сё это такое, а? Тебя сто, солдат, бриться не усили?
   - Чего? Прости, я не понял, что ты сказал.
   - Ты сё, дурак?! По-русски не понимаешь?! в довесок к своим словами он наградил меня оплеухой Посему не бреешься, солдат, а?
   - Я бреюсь растерялся я. - просто у меня усы быстро отрастают. Я
   - Сё за бред ты несесь! заорал на меня солдат и наградил повторно оплеухой - Еще раз увизю небритым, сказю твоим дедуськам! Ти меня понял, солдат?!
   Наряд начинался не очень весело. Никогда не знаешь, чего ожидать от этих поваров. Все злые как собаки. Прапорщик злой, повара злые, сержанты злые, все кругом злые. Чего ради? Почему нельзя нормально общаться?
   К счастью, скоро все разошлись. От тяжелой работы не так сильно устаешь, как от этих озлобленных военных, люто ненавидящих всех, так и норовящих тебя как-то унизить, указать тебе на твое место или озадачить очередной малоприятной работой. Проползав три часа на корточках и отмыв всю плитку в коридоре, я присоединился к другим солдатам, которые сидели в цехе приготовления холодных закусок. Было уже очень поздно и всем хотелось спать. Но оставалась еще одна боевая задача, которую нужно было выполнить перед сном почистить три мешка картошки. Сгрудившись над ведром с очистками, солдаты срезали кожуру с мерзлой картошки.
   - А, Женек, закончил? обернулся в мою сторону Витя Мальгин. Возьми у дежурного нож и присоединяйся к нам!
   - Да тут есть нож! - протянул мне старый ржавый столовый нож рядовой Горохов. Присаживайся.
   - Холодно у Вас тут - промолвил я, присаживаясь.
   - А мы тут чаем согреваемся, который остался после ужина. Ты хоть успел поесть?
   - Да, немного перекусил.
   - Давно я так плотно не кушал довольно произнес Мальгин. Если ты успеешь наверх, может быть «мойка» еще не все помыла и там что-нибудь осталось.
   - Я уже ходил, они все помыли. Это все надо сегодня почистить? грустно выдохнул я.
   - Не все. Еще полмешка моркови и лука.
   - Тогда надо поторапливаться. Хочется еще поспать сегодня - завтра еще весь день убираться.
   - Ха, ты надеешься сегодня поспать?
   - Ну, хотя бы пару часов
   - Забудь!
   - Ты хочешь, сказать, что все солдаты вот так ходят в наряды? Что только и делают, что убираются и чистят картошку?
   - А ты как думал?
   - И старослужащие?
   - Нет, за старослужащих молодые все делают вставил свое слово Воробьев.
   Солдаты замолчали. Было очень холодно, пар шел изо рта солдат. На нас были бушлаты, но это не помогало. На улице стоял сильный мороз, а комната, где мы чистили картошку, как на зло, располагалась у самого входа.
   Тема дедовщины все больше и больше волновала солдат. Несмотря на то, что мы жили в отдельной казарме, где все было строго по Уставу, время от времени мы сталкивались с солдатами из других рот и понимали, что они живут совсем по другим правилам. Общение с солдатами из других рот не всегда было приятным. Скорее было нормой, что от них исходил один сплошной негатив. И было не важно, кто был этим старослужащим: почтальон, который приносил долгожданные письма из дома, случайный солдат на улице или повар в столовой. Каждый встречавшийся нам старослужащий пытался нами командовать, угрожать, показывал свое презрение к нам. А если и попадались относительно дружелюбные старослужащие, то они всегда нас предостерегали насчет дедовщины, пугали теми порядками, которые заведены у них в роте.
   Вскоре вниз спустились братья Жидких. Они домыли посуду и закрепленную за ними территорию и теперь принялись тоже чистить картошку.
   - Говорят, в роте будет совсем не сахар - нарушил тишину Горохов.
   - Да ебал я в рот, этих дедушек! Пускай только попробуют что-нибудь сделать мне! Ночью перережу их вонючие глотки! с кавказским акцентом выругался Богаев Умрут как последние собаки! Клянусь своей матушкой!
   - Правильно, Мавлей! Так и надо! Надо держаться всем вместе, бороться за свои права, отстаивать! поддержал его Андрей Жидких.
   - Мы с братом друг друга в обиду не дадим! добавил Виталий Жидких Надо всем быть за одно. Вместе мы сила!
   - Вы будете драться с ними? - удивился Горохов.
   - Если понадобиться, конечно, будем!
   - Давайте договоримся, никого из наших в беде не бросать! Нас много и вместе мы сможем дать отпор дедам добавил я.
   - А ты уверен, что у нас будет возможность защитить друг друга? Они же могут нас и по одиночке - не унимался Горохов.
   - Но, мы же всегда будем в курсе, если что-то случится с кем-нибудь из наших товарищей! Так ведь, парни? Мы же не трусы! Мы сможем их наказать!
   - Правильно говоришь, Женек! Все зависит от нас самих! Мы не затем с братом пришли в армию, чтобы прислуживать тут дедам!
   - Да, нас наши родители не поймут, если мы будем тут унижаться перед дедами! Нам будет стыдно смотреть им в глаза.
   - Значит договорились?
   - Договорились! солдаты единогласно поддержали мое предложение.
   - Вот это я понимаю! ерзал на стуле Горохов. А то по отдельности они нам быстро кислород перекроют! Посмотреть только на Фадеева
   - А что Фадеев?
   - Не хотел бы я попасть в одну роту с Фадеевым!
   - Интересно, а в какой роте этот повар служит? вспомнил я про неприятный случай в варочной пару часов тому назад.
   - Ты имеешь в виду хлебореза, который сегодня к тебе приставал? посмотрел на меня Мальгин.
   - Хлебореза? Я думал это повар.
   - Нет, это хлеборез. Соколов из РТГО.
   - Еще один Соколов?
   - Да, они оба Соколовы.
   - Почему он так меня невзлюбил?
   - Да он ко всем так. Ты разве не понял, старослужащие они со всеми молодыми так себя ведут!
   - Что плохого я ему сделал? Какое ему дело до моих усов?
   - Не бери в голову!
   - Нам надо держаться вместе. Мне не нравится, когда со мной так обращаются. Если надо, я готов с ними драться.
   - Я тоже готов! улыбнулся Мальгин.
   - И мы готовы!
   - Пусть только тронут кого-нибудь из моих друзей! Зарежу! поднял голову Богаев.
   Так за разговорами о дедовщине, прошло еще несколько часов. Становилось еще холоднее, мы периодически вставали и разминались, пытались как-то согреться. Очень хотелось спать, но количество картошки все никак не уменьшалось.
   - А куда потом все эти очистки девают? поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
   - Свиньям. На свиноферму нашу отвозят.
   - А зачем вы тогда бросаете окурки свои сюда?
   - Больше грязи шире морда!
   - Ну, вы даете
   - А картошка все никак не кончается вздохнул Мальгин.
   - А мы сейчас сделаем так сказал Богаев и высыпал остатки картошки в ведро с очистками. Потом тщательно перемешал все это с остатками. Довольный собой он встал со скамейки и ушел мыть руки.
   - Ну, раз всё, то надо будить дежурного и идти в роту.
   - Теперь понятно, почему, когда дежурит сводная рота по столовой, пюре получается таким жидким.
   - А ты думал, что они быстрее нас картошку чистят? посмотрел на меня с недоумением Горохов.
   - Ладно, не умничай, Горох! Пойдемте, наконец, в роту уже!
   Было уже четыре часа ночи. Мы оказались одни на улице и даже в ночное время, когда кругом нет никого, солдаты не должны ходить, как им вздумается. Солдаты должны ходить только строем. А строй должен кто-то вести, поэтому еще минут пять мы потратили на пререкания, кто из нас главный и кто должен вести наряд в роту. Мне и Мальгину было все равно кто главный, хотелось поскорее упасть в койку и уснуть. Но другим почему-то обязательно нужно было продемонстрировать, что они выше остальных, показать свои амбиции, свои претензии на лидерство.
   В пять часов утра все тот же молодой повар Соколов растолкал нас.
   - Вставайте, уроды! шепотом подгонял он нас.
   Смертельная усталость сковала меня. Веки не слушались, руки опускались, а свинцовая голова так и тянула меня назад к подушке.
   Совершив очередной подвиг во имя Родины, мы потащились в столовую. Теперь никто не спорил, кому вести солдат к столовой, кому командовать в этот раз. Засыпая на ходу, мы нехотя добрели до столовой. Мороз лишь на время взбодрил нас, придя на место, большинство солдат поспешило найти укромные места, чтобы вздремнуть еще какое-то время. Жесткие скамейки оказались не такими и жесткими для сна, на полу спалось не менее сладко, чем в армейской койке, а отсутствие подушки с лихвой компенсировалось толстым бушлатом.
   Но поспать и десяти минут нам так и не удалось. Часть еще досматривала свои сны, на улице было темно, но в столовой уже вовсю шло приготовление пищи. Приближался завтрак, нужно было поднимать тяжелые кастрюли из варочной на второй этаж, помогать «залу» сервировать столы и разносить тарелки с хлебом и маслом. Повара упорно не хотели давать нам отдохнуть, придумывая все новую и новую работу для нас. Пол в коридоре был окончательно испачкан, и после короткой передышки на завтрак, я принялся снова натирать полотером плитку.
   - Коридор! в очередной раз донеслось из варочной.
   Побросав тряпку и полотер, я поспешил в самую теплую и светлую комнату на территории всей части. Около входа за разделочным столом стоял Пешков. Не обратив на меня никакого внимания, он продолжил ножом разделывать сваренное мясо. Вырезанные куски сала он откладывал в сторону, мясо же, нисколько не церемонясь, рукой направлял себе в рот.
   Помогая Мальгину перетаскивать очередную кастрюлю с одной плиты на другую, я продолжал украдкой посматривать на начальника столовой. Пешков все также невозмутимо поедал солдатское мясо. Положив, очередной кусок себе в рот, Пешков обернулся в сторону поваров:
   - Ну что, Сокол, я жду тебя у себя к одиннадцати. Две порции, смотри не опаздывай. А это вот прапорщик ножом ткнул куски сала. на обед.
   Старший прапорщик удалился к себе в комнату.
   - Чтобы ты сдох, ублюдок! выругался про себя повар. А вы что встали?! заорал на нас Соколов. Работы что ли нет?
   Я вернулся к своему полотеру. Полы в армии моются не так как на гражданке. Берется обычное ведро и стругается в него очень мелко половинка хозяйственного мыла, заливается все это чуть-чуть водой на самом донышке, после чего начинают переливать эту смесь из одного ведра в другое. Получается пена, целое ведро пены. Этой пеной обильно поливаются полы, и солдат начинает усиленно натирать плитку полотером, потом проходит полы еще раз тряпкой, смывая остатки пены. Так отмываются черточки от армейских сапог, коих за день в столовой после целого табуна кирзачей остается очень много. В бесконечном натирании полов и смывании тряпочкой пены проходит весь наряд. На целые сутки солдату выдается только половинка мыла, которой не хватает на эти сотни квадратных метров полов. Пользоваться шваброй негласно запрещено, да и полотером не все черточки отмываются, поэтому большую часть времени солдат моет полы тряпкой, стоя на четвереньках.
   Вымытые полы, покрытые глянцем от мыльной воды, и тщательно натертые полотером, блестели как купала Савинно - Сторожевского монастыря. Уставший, но довольный собой, я поспешил помочь Мальгину перенести большую кастрюлю чая на второй этаж. Приближался обед, в раздаточной суетился Андрей Жидких, а его брат мыл полы в зале.
   Поставив чай на стол в раздаточной, Мальгин вышел в зал и обратился к Виталию:
   - Виталик, я что-то не понял, ты что «зал»? Разве ты не с братом на мойке?
   - Да, я с братом, просто помогаю Мавлею.
   В темном дальнем углу зала спиной к нам сидел рядовой Богаев. Услышав, что говорят про него, ингуш наклонил ниже голову, и сделал вид, что он ничего не слышит.
   - Ничего не понимаю. А - не находя слов, Мальгин указал рукой на Мавлея.
   - Ну, видишь ли Виталий стал говорить шепотом он мусульманин, им Коран запрещает брать в руки тряпку, не мужское это дело.
   - И что? разозлился Мальгин. А сало кушать Коран не запрещает?
   - Ладно, не кипятись, Витек! попытался успокоить Мальгина старший Жидких Не кипятись! Я уберу за него, ничего со мной не случится.
   - Коридор! Варочный! донеслось с первого этажа.
   Пошли, Вить, нас зовут! позвал я Мальгина.
   Витя недовольно вздохнул и пошел со мной по лестнице вниз. Видеть его расстроенным или злым было большой редкостью. Неунывающий Мальгин всегда излучал оптимизм и жизнерадостное восприятие жизни. Он был одного возраста со мной, попал в армию после сельскохозяйственного института, не косил и не бегал от службы, он просто хотел служить в армии, потому что считал, что через это должен пройти любой уважающий себя мужчина. До службы он усиленно занимался гиревым спортом, о чем красноречиво говорили его бицепсы и фигура.
   По лестнице нам на встречу поднимался хлеборез:
   - За мной работа есть!
   Соколов отвел нас в свою комнату, которая находилась напротив раздаточной. В ней стояли тележки с черным хлебом и холодильник, в котором хлеборез хранил масло. На столах стояли подносы с тарелками нарезанного черного хлеба и пайками маслами. В каждой тарелке лежало по четыре пайки сливочного масла, по одной на каждого солдата.
   - Берите подносы и расставляйте пока хлеб по столам. указал нам Соколов.
   Хлеборез открыл потрескавшиеся от времени деревянные ставни окна, выходящего в зал, и мы с Мальгиным принялись разносить хлеб, помогая готовить зал к приему солдат. Через свое окно Соколов подавал хлеб и масло, мы расставляли его по столам. В окна зала через сиротливые ветви деревьев без труда пробивался яркий свет зимнего солнца. После нескольких часов подряд проведенных на холодном полу коридора первого этажа, было приятно оказаться под теплыми лучами солнца. С минуты на минуту должны были прийти первые солдаты. Богаев все также продолжал обиженно сидел в стороне.
   - Вот эти тарелки поставись вон на се столы указал рукой Соколов на столы, которые располагались вдоль окон.
   Получив из рук хлебореза очередную тарелку с маслом, я был удивлен количеством паек масла в ней:
   - Э. А, тут масла, кажется, больше чем надо
   - Сиво?! посмотрел на меня злобно хлеборез. Не твое собасье дело! Завали свой ебальник и неси!
   Такое грубое общение все еще было непривычно для меня, но чем больше я находился в армии, тем больше замечал, что военные, особенно солдаты, очень озлоблены, на них на всех давят их начальники, они в свою очередь отыгрываются на своих подчиненных. И такое общение было нормой для большинства. Все распоряжения в армии сопровождаются криками и матом. Каждый солдат пытается утвердиться в коллективе, в своем окружении, и делает он это за счет других, унижая и оскорбляя своих товарищей при любой возможности. Солдат, рядовой, при любом удобном случае, пытается командовать другими. А старослужащие считают за правило, что все молодые солдаты являются их подчиненными.
   Быстро пообедав, наш суточный наряд вышел на финишную прямую. Теперь нужно было подготовиться к сдаче наряда. Последний бросок, последняя уборка. Еще раз все заново перемыть, протереть, расставить по своим местам, проверить инвентарь. Помыть полы нужно было так подгадать, чтобы к моменту прихода нового суточного наряда они еще не успели высохнуть, чтобы они блестели и принимающие не могли ни к чему придраться.
   В шесть часов вечера в коридоре появился солдат сводной роты рядовой Дерендяев. С расслабленным ремнем на талии и обрезанными сапогами с болтавшимися по-пижонски хлястиками, он уверенной походкой прошелся по плитке, которую я только что помыл:
   - Ну что, солдат обратился он ко мне. так не пойдет! Перемывай все!
   - Но я только что помыл - растерянно посмотрел я на него, вставая с колен. Все чисто.
   - А меня не ебет! Я не приму наряд, пока тут не будет полного порядка!
   - Но тут и так все чисто
   - А это что? провел Дерендяев по стене пальцем. Видишь, какая грязь?
   Рядовой Дерендяев приподнял тяжелую тумбочку, стоявшую в темном закутке коридора, указав мне на пыль, которая была под ней. После чего, он принялся мне указывать на каждую черточку на плитке, приговаривая:
   - А это? И вот! Да меня не ебет, что ты мыл! Заново все перемывай! Не приму наряд, пока все не помоешь!
   - Но тут чисто! Это вообще не грязь, а просто трещина на плите. А этот след не отмывается, этой плитке тысячу лет, ее менять давно пора! пытался я возразить.
   - Не понял! повысил солдат голос - Ты че, солдат? Ты со мной еще спорить будешь? Совсем духи оборзели!
   В коридоре появился пьяный начальник столовой:
   - А! Давай, Дерендяй, задрачивай его! Проверяй все, а то тебе придется все это мыть самому! А ты, солдат посмотрел Пешков на меня давай пошевеливайся! Нужно было раньше головой думать и все тут отпидорить заранее, а не бегать на второй этаж жрать перловку!
   - Но я - хотел было возразить я начальнику столовой, но Пешков не стал слушать меня, а пошел дальше в свою комнату.
   - Понял, солдат? добавил Дерендяев Все тут помоешь снова, потом отмоешь ведро и тряпку обязательно помоешь. Я приду и проверю. А пока я буду на втором этаже. Свистнешь, как закончишь!
   Это было похоже на какой-то заговор, на какое-то специальное наказание для молодых солдат. Как будто всем командирам было выгодно натравливать солдат друг на друга.
   Расстроено вздохнув, я принялся снова мыть полы. Каждый солдат ходил в наряд регулярно, потому каждому солдату приходилось регулярно принимать и сдавать наряд, каждый раз ругаясь, придираясь к другому солдату или посылая его на три буквы. В таких перебранках солдаты совершенствовали, оттачивали свое мастерство в армейской брани. Сегодня ты сдаешь наряд и к тебе придираются и не отпускают в роту, завтра также и ты будешь придираться к солдату, чтобы в наряде как можно меньше убираться.
   К счастью, в семь часов принимающий наряд солдат отпустил меня, и я уставший ушел в роту.
   На ужин была в очередной раз костлявая рыбка навага и пюре, из нашей вчерашней картошки. Сидя за столом, мы обсуждали еще один прожитый в армии день.
   - Ну, как тебе наряд по столовой? посмеивался надо мной Рылевич, видя как я устал.
   - У меня руки отваливаются, спина жутко болит показал я Мишке свои мозоли на руках.
   - Это еще ерунда. Вон, когда я ходил в наряд, у нас Терентьева этот дикий прапор залил. Сорок ведер воды ему вылил в зал. А потом еще заставил в противогазе бегать по всей столовой.
   - У нас, слава богу, ничего такого не было вставил младший Жидких.
   - Хоть покушал нормально, первый раз за все это время выдавил я из себя, отодвигая в сторону тарелку.
   - Да уж добавил Андрей Жидких столько вчера после ужина съели, что до сих пор не могу отойти.
   - Помыться бы теперь! Сутки почти полы мыл, весь грязный, уставший. сказал я.
   - Терпи солдат. Теперь только в следующую субботу помоешься. ответил мне Рылевич.
   - А разве в роте нельзя мыться? У нас же есть там душ.
   - Это только для старослужащих. ответил мне Миша, поглядев в сторону Володина.
   - Отставить прием пищи! прокричал в ответ младший сержант и встал из-за стола, чтобы отвести солдат обратно в казарму.
  
   Высокий, темноволосый офицер с кобурой на поясе пружинистой ковбойской походкой подошел к массивной железной двери. Капитан недоверчиво посмотрел в нашу сторону.
   - Стойте здесь! обратился он к нам, доставая ключи из кармана.
   В коридоре штаба было невыносимо душно. То и дело мимо проходили офицеры, заставляя нас выпрямляться и козырять. Облокотившись на стену мы ждали. Синяя краска на стенах облупилась, то тут, то там из-под нее виднелась бетонная стена и можно было прочесть надпись карандашом «ДМБ-99». Рядом стоял стол, в стене над столом было специальное отверстие, куда вставлялось дуло автомата при перезарядке.
   Втроем с Широковым и Володиным мы ожидали офицера возле оружейной комнаты штаба. Сегодня нам предстояло получить для роты долгожданные автоматы. Трех автоматов АКМ было недостаточно, чтобы обеспечить оружием каждого солдата в роте, но хватало, чтобы научить нас собирать и разбирать автомат на отдельные части.
   - Беспалов, ремень подтяни! сделал мне замечание Володин И ты, Широков, тоже!
   - Держите! вынес офицер автоматы Калашникова. Они, конечно, шестидесятых годов, но чтобы потренироваться сгодится. Хотя нет, вот этот, кажется, семьдесят четвертого года. мрачно произнес военный.
   Офицер перевернул оружие цевьем вниз и посмотрел на клейменье на прикладе.
   - Точно, вот этот один из самых новых в нашей части. Держите! А, ты, Володин, тут распишись! переписав номера всех автоматов, капитан расписался сам и указал сержанту место для росписи. Володин, перед сдачей почистите оружие. Иначе не приму. Ты меня понял?
   - Так точно, товарищ капитан! Товарищ капитан, а вы не знаете, скоро мы поедем на стрельбы?
   - А тебе зачем, Володя? Ты что воевать собрался?
   - Ха-ха! Ну, так просто - улыбался Володин. Скоро?
   - Скоро - все также мрачно отвечал офицер.
   Мы повесили на свои плечи автоматы, которые оказались неожиданно тяжелыми. Каждому хотелось себя почувствовать настоящим военным с настоящим оружием. Какой мальчишка в детстве не играл в «войнушку», какой мальчишка в детстве не мечтал пострелять из настоящего автомата? Сбылось! Вот оно! Я не просто в армии, не просто в военной форме, но и с оружием в руках!
   - Стоять! Куда пошли? Кто давал команду? Кто так оружие носит?! набросился на нас Володин. Сюда идите! Автомат вот так носится! Вот так! Ремешок нужно натянуть и вот здесь закрепить! Учитесь! Давайте, шагом марш!
   В сопровождении младшего сержанта Володина мы прибыли в учебный класс казармы, где на протяжении нескольких часов весь взвод по очереди тренировался собирать и разбирать автомат Калашникова. Вскоре большинству солдат эта процедура надоела, солдаты молча сидели в сторонке, безучастно поглядывая на рядовых Перепелкина, Воробьева, Виноградова и Синицына, которые на перегонки продолжали терзать старенькие автоматы.
   - Окончить занятие! скомандовал Володин. Расселись все по своим местам!
   - И все-таки я быстрее! Ровно десять секунд! пробубнил Перепелкин своим товарищам, возвращаясь на свое место за партой.
   - Быстрее рассаживайтесь! начал сержант. Ну как, у всех получается?
   - Да Ничего сложного понеслось с разных сторон. А когда мы сможем пострелять из них?
   - Скоро. До призыва по идее должны Вас свозить на стрельбище. А потом забудете об оружии до самого дембеля. Если повезет, то может быть пару раз за время службы дадут вам пострелять. Хотя на вряд ли
   - А что так? снова раздался гнусавый бас Перепелкина.
   - А что вы так на меня уставились? стоял Володин, вальяжно облокотившись на стол. Ваше оружие метла и лопата! А еще половая тряпка! Вы уже узнали, как моются полы в армии?
   - Ну, да, пеной С полотером и на карачках - отвечал за всех Воробьев.
   - Нет, вы еще не знаете, как они по-настоящему моются! Вас просто жалеют, потому, что вы еще молодые, присягу не приняли. Ну, ничего, подождите! Вот присягу примите и увидите, как офицеры сядут вам на шею! Только и будете, что работать с утра до вечера! Вам жизнь в РМП после этого раем покажется!
   Солдаты примолкли.
   - И что так, до самого дембеля, что ли, убирать снег и мыть полы?
   - Ну, почему же! У вас есть выбор. Вы можете жить по уставу и тогда вас будутзаебывать уборкой, заправкой постелей и прочими работами до самого дембеля, а можете жить по дедовщине, как я. Вот посмотрите на меня, никто не может меня заставить взять в руки тряпку или лопату.
   - Ну, вы же сержант! возразил Воробьев.
   - А звание тут не причем! Даже если меня разжалуют в рядовые, я все равно уже в руки тряпку не возьму и работать не будут. Я свое уже отпахал, отлетал я свое.
   - А как же офицеры? Ротный может? Он же может Вас заставить работать?
   - Нет.
   - Как так?
   - Просто! Негласное соглашение. Понимаете? Если вы думаете, что офицеры хотят, чтобы все было по Уставу, то ошибаетесь! Все офицеры негласно поддерживают дедовщину.
   - И даже Дема?
   - Дема? Дема это отдельная история! Дема у себя в роте сам первый дедушка. Правда, он больной на голову. Он как-то с моста упал головой вниз Все мозги себе отшиб. Не хотел бы я оказаться у него в роте. Вот кто попадет в нашу роту, в РТГО, тому считайте, повезло. У нас совсем другие порядки. У себя в роте я могу днем валяться на кровати, могу смотреть телек в любое время, кушать, когда захочу, могу носить под формой теплую одежду. Да много чего еще такого. И служба идет совсем ненапряжно. Не жизнь, а малина!
   - Вот здорово! заулыбался рядовой Вилюм. Не то, что мы тут, только и делам, что убираем снег, да полосы эти дурацкие на кроватях равняем! Задолбал уже этот кантик!
   - Ну, вы же понимаете, что ничего в жизни просто так не бывает? Сначала, конечно, вам придется помыть полы, полетать немного духами. Но потом заживете припеваючи. Полгода духом отлетать это не так страшно, как до дембеля по уставу заебываться.
   - Во-во! протянул с первой парты Воробьев.
   - Ну, так как? Как служить будем, парни? По уставу или дедовщине? Кто за дедовщину? Кто хочет жить по дедовщине, кто хочет жить в армии по-человечески, поднимите руки!
   Большая часть роты, недолго думая, подняла руки. Оставшись в меньшинстве солдаты немного поколебались и потом тоже подняли руки. Все понимали, что перед ним стоит не просто сержант, а их будущий дедушка, с которым предстоит жить некоторое время в роте. От этого сержанта зависело очень многое в нашей повседневной жизни. Ссориться с ним, идти против течения никто не хотел.
   - Ну, вот и молодцы! потер свои руки Володин. Нет, вы можете отказаться. Я же вас не заставляю жить по дедовщине. А то, побежите потом жаловаться Павлюку, скажите ему, что, мол, я заставляю Вас служить по дедовщине. Я вас не заставляю, вы сделали свой собственный выбор. Вот офицеры и армейский устав заставляют вас, не оставляя вам никого выбора в жизни, а я его вам предоставляю. Будите соблюдать определенные правила, и ближайшие полгода пролетят очень быстро и незаметно. А потом быстро черпанётись и жить станет намного легче. А когда вас дедуют
   Дверь в комнату медленно отворилась, и в нее зашел капитан Демьянов.
   - Смирно! скомандовал Володин.
   Солдаты встали по стойке «Смирно» и замерли.
   - Что делаешь, Володин?
   - Провожу занятия, товарищ капитан. Присягу учим.
   - Понятно. Смотрите солдаты, учите присягу наизусть. Кто к завтрашнему дню не сдаст Володину присягу, будет иметь разговор со мной. Всем ясно?
   - Так точно! дружно ответило взвод.
   - Продолжай, Володин!
   Окинув суровым взглядом присутствовавших, капитан удалился.
   - Садись! Открыли тетрадки и начинаем учить присягу продолжал Володин.
   Солдаты, сопя носами, принялись учить три предложения текста присяги. Тянулись минуты. Володин, развалившись в стуле, не знал чем себя занять. Через некоторое время он достал из кармана четки и стал их крутить вокруг пальца. Наигравшись вдоволь четками, он достал календарь и стал считать дни до дембеля. Оставалось служить чуть меньше года. Первый год службы всегда пролетает очень быстро. Напротив, второй тянется бесконечно долго. Володин все еще был черепом, но уже стал сержантом, поэтому мог не думать о дедушках в своей роте. По возвращению в свою роту, его должны были дедовать. Молодые солдаты об этом не знали, полагая, что он уже дедушка.
   Денис Володин свое уже отлетал. Осенний призыв уволился, ни оставив в части больше ни одного старослужащего, который мог бы издеваться над Володиным. Ему предстояло пожинать плоды дедовщины. Теперь он сможет пожить в свое удовольствие! Маленькие глазки сержанта заморгали, взгляд быстро начал перемещаться с одного солдата на другого. Володин карандашом записал что-то в своем маленьком блокноте.
   - Ну что, кто-нибудь готов сдавать присягу? наконец, обратился он к солдатам.
   Солдаты молчали, еще больше склонив головы, как делают школьники, неготовые к урокам.
   - Учтите, до присяги осталось меньше недели! Мне все равно, как вы будете читать присягу: наизусть или по бумажке. Но Вам должно быть не все равно. Вам принимать присягу. Вы будете там стоять на плацу перед вашими родственниками, перед своими родителями, перед своими девчонками и позориться! Ну, что неужели до сих пор никто не выучил текст?
   Солдаты молчали, опустив виновато глаза.
   - Володя, а ты что сидишь? заглянул в дверь младший сержант Попов.
   - А что? обернулся Володин в сторону своего друга.
   - Пошли жрать! Фадей пришел.
   - А Дема?
   - Дема свалил. С КПП звонили, его нет в части.
   - Так, что за разговоры! встал сержант из-за стола. Что Вы все так оживились?! Всем сидеть и учить присягу. Приду - проверю!
   Дверь за сержантами захлопнулась, и солдаты тут же побросали свои тетради и начали живо обсуждать слова Володина. Никто не хотел дедовщины, все боялись дедов, но также все понимали, что дедовщина неизбежна. Еще недавно казалось, что никакой дедовщины в части нет. Со стороны сержантов, мы не видели никаких проявлений неуставных отношений. Никто не называл нас духами, даже само слово «дедовщина» казалось было под большим запретом. Все, что происходило в роте было в рамках Устава, строго по Закону. Большинство солдат не понимало, зачем нужна эта дедовщина и что это за зверь такой, о котором все только и говорят, но никто не видел в глаза. Чем страшен этот зверь? Почему нельзя служить в армии все время также как сейчас, как в РМП?
   Спереди сидела небольшая группа солдат, одна из многих кампаний, которые уже успели сформироваться за этот короткий срок в роте молодого пополнения.
   - Вот, и мы также будем когда-нибудь. Отлетаем свое, и будем себе спокойно кушать в любое время, когда захотим мечтательно произнес Захаров.
   - Сволочи, сами сейчас жрут, а нам не дают нормально поесть в столовой, все время подгоняют! возмущался Воробьев.
   - А тебе, что, Воробьей, не хватает? Ты что нехват, что ли? пробубнил рядовой Ягодка.
   - Завали свой поганый ебальник! Сам нехват!
   - Да, блядь, ты своими слюнями сейчас всю комнату забрызгаешь, нехват!
   - Щас у меня в организм получишь! угрожающе приподнялся с места Воробьев.
   - Эй, хорош Вам! вмещался Перепелкин. Успокойтесь, Орлы! Лучше подумайте, как быстрее черпануться!
   - Да, что тут думать! махнул рукой Захаров - Быстрее огребем своих улюлей, быстрее черпанемся!
   На протяжении получаса мы были предоставлены себе. Это был не первый случай обсуждения дедовщины. Дедовщина была основной темой бесед молодых солдат в любое время. До сегодняшнего дня мы никогда не слышали от сержантов, чтобы они что-то говорили про дедов, про духов, про черпание. В нашем представлении дедовщина была чем-то ужасным, какой-то мясорубкой для молодых солдат. Рота, куда нас должны были перевести после присяги, казалась нам адом, где нас с утра до вечера только что и будут делать, как бить, прокачивать, заставлять делать всякие унизительные вещи. Большинство солдат были настроены негативно по отношению к дедовщине. Но страх перед дедами был сильнее любого чувства собственного достоинства. Кто-то еще надеялся на поддержку товарищей, на армейское братство, но появились и такие, кто понимал, что самой лучший выход, это подружиться с дедушками, выслужиться перед ними. Мы не знали, кто такие дедушки, как они выглядят, чем именно они так страшны, но догадывались, что Володин, Попов и Фадеев и есть наши будущие дедушки.
   Каждый раз, когда солдат получал посылку из дома, предварительно вскрытую старшиной, он доставал оттуда все деликатесы и нес их в первую очередь сержантам. Колбаса и сало, которыми сержанты иногда угощали солдат в столовой, были как раз из этих посылок. Особенно старались выслужиться перед сержантами наши ингуши. Хасан и Мавлей чуть ли не каждый вечер с сержантами ходили в чипок, как военные назвали небольшой магазинчик, который находился за пределами части в военном городке. Оттуда ингуши регулярно приносили большие пакеты с едой для сержантов.
   До сегодняшнего дня дедовщину просто боялись. Но после слов Володина, многие солдаты увидели в дедовщине также и возможность в скором времени избавить себя от тяжелых армейских обязанностей.
   С каждым днем количество работы для солдат увеличивалось. Свободного времени становилось все меньше и меньше, занятия по Уставу стали большой редкость. Осталась только ненавистная всеми молодыми солдатами строевая подготовка. Нас стали ставить в наряды не только по роте, но и в наряды, в которые ходили все солдаты части. Теперь каждые три дня солдаты роты молодого пополнения заступали в различные наряды. Каждый наряд длился по двадцать четыре часа, из которых в лучшем случае удавалось поспать только четыре, все же остальное время отвадилось на уборку, независимо от того, что это был за наряд: наряд дневальным по роте, рабочим в столовой, дневальным по КПП или наряд в шестое отделение. Все меньше и меньше мы видели в армии военное начало. Все меньше и меньше мы чувствовали себя настоящими военными и солдатами. Все больше и больше мы чувствовали себя крепостными, у которых есть только одно право и обязанность в жизни это работа. И самой унизительной и тяжелой работой в армии оказалась постоянная уборка. Солдаты должны каждый день с утра до вечера следить за порядком в части: равнять кровати, убираться в казарме, убирать снег на территории, мыть посуду в столовой и неустанно следить, чтобы при этом внешний вид соответствовал уставу, чтобы был чистый подворотничок, бритый затылок и начищенные до блеска армейские сапоги и бляха. В любой момент, офицер или сержант могли тебе сделать замечание за ненадлежащий внешний вид и наградить нарядом на работы вне очереди. Иллюзии первых дней о том, что мы будем в армии служить родине улетучились. Теперь каждый из нас понимал, что в армии мы просто обслуживающий персонал у офицеров, бесправный и поставленный в положение рабов. Теперь все мы хотели только одного, чтобы это все поскорее закончилось.
  
   Среда. И снова занятия по радиационно-химической и биологической защите. Занятия по РХБЗ всегда проходили на плацу перед разводами. Тут мы на время тренировались одевать противогаз. Резиновый день, как его прозвали солдаты, ничем особенным не отличался от остальных дней в армии, кроме необходимости всюду таскать с собой сумку с противогазом.
   После развода всю роту молодого пополнения направили в казарму. Здесь ротный выдал всем старые рюкзаки песочного цвета с зелеными резиновыми химкостюмами внутри. Потратив три часа на подписание рюкзаков и устранение недостатков комплектности наборов, под руководством ротного мы принялись тренировать одевание костюма на время.
   - Плащ в рукав! Чулки, перчатки надеть! Газы! командовал Демьянов.
   Рота принялась быстро разворачивать свои костюмы. Путаясь в завязках и креплениях, молодые солдаты неумело одевали костюмы. Ротный нервничал и заставлял нас снова все складываться в рюкзак и повторять процедуру.
   - Попов, покажи бойцам, как правильно одевать костюм! устав смотреть на наши мучения, произнес капитан.
   Еще полчаса сержант показывал на своем примере, как можно быстро одевать химкостюм и при этом не запутаться в его многочисленных завязках. После чего всю роту выгнали на улицу учиться ходить строем. Нас готовили к присяге, которая должна была состояться 22 декабря 2002 года. Оставались считанные дни.
   После обеда мы снова оказались на улице. На сей раз уже предстояло убирать снег. Привыкнув к этой каждодневной процедуре, солдаты быстро делили плац на участки, распределяя между собой обязанности исходя из того инвентаря, который доставался отдельному солдату. Часть солдат проходила плац большими скребками, другая лопатой выкидывала снег за пределы плаца, третьи придавали образовавшимся сугробам армейский кантик.
   - Мышь, ты че проебываешься? Все работают, а ты стоишь! Работай, давай! закричал рядовой Горохов на своего сослуживца Селина, который был очень маленького роста и из-за своих заметно выдающихся вперед зубов в роте его быстро прозвали «Мышью».
   - А что ты раскомандовался, Горох? Перец, что ли? огрызнулся Селин.
   - Кто если ни я буду смотреть за такими проебщиками!
   - Нашелся тут командир! За собой смотри, мудак!
   - Ебальник свой завали! Сейчас получишь у меня!
   Рядом с плацем стояли Богаев и Кастоев. Они практически никогда не работали и все время разговаривали между собой на непонятном для остальных ингушском языке. Сержанты после всех этих подношений с их стороны, делали вид, что не замечают, что ингуши не работают. А другие солдаты воздерживались связываться с кавказцами, то ли из-за боязни их непредсказуемого горячего нрава, то ли боялись показаться неполиткоректными.
   Из дверей казармы сводной роты вскоре вышел другой кавказец. Борцовской походкой, втянув шею в плечи, он направился в сторону сержанта Попова. По дороге он крепко обнялся с Мавлеем и Хасаном, сказал им что-то на своем языке, после чего пожал руку Попову.
   - Саша, это мои друзья донеслись до остальных солдат обрывки их разговора и если их кто-нибудь пальцем тронет, будет иметь дело со мной. Ты меня понимаешь, дорогой?
   - Да мне плевать на них! отмахнулся Попов. Только чтобы не мешали мне.
   Кавказец снова произнес что-то на своем языке Мавлею и Хасану, после чего отправился в столовую.
   Мы продолжали убирать снег, а наши ингуши некоторое время постояв для приличия на улице, ушли вскоре греться в казарму. Через полчаса из-за дверей казармы раздались крики. На улицу выбежали Мавлей и Хасан. Вслед за ними появился наш ротный.
   - Попов, какого хера?! выругался Демьянов - Почему эти молодчики греются в казарме, когда вся рота на улице вкалывает?!
   - Они замерзли, товарищ капитан.
   - И что? Я сказал, в час не больше пятнадцати минут можно греться! Еще раз такое увижу, они у меня будут одни весь плац чистить! Ты меня понял, Попов?
   - Так точно, товарищ капитан! отвечал сержант.
   Ротный ушел, одарив напоследок своим тяжелым уничижающим взглядом Богаева и Кастоева.
   - Эй, Мавлей, Хасан, вы не думайте, что вы такие особенные, что вам все можно! сказал Попов ингушам, когда капитан скрылся за дверями казармы.
   Ингуши в ответ промолчали и принялись неторопливо работать лопатами.
   Снег закрутил с новой силой, задул сильный ветер. Нарезанный ровными прямоугольниками плац походил на большое лоскутное одеяло. На дальних участках уже заканчивалась уборка, и слой снега там был тонким, самые же первые участки, с которых начиналась уборка плаца, были снова занесены снегом. Закончив убирать снег, солдаты направились греться в казарму.
   На следующий день вся рота молодого пополнения в полном составе отправилась на стрельбы. Солдат построили, пересчитали и посадили в армейские грузовики. Провезя по заснеженным лесам Подмосковной Швейцарии, грузовик вывез нас к воротам секретной армейской части. Преодолев шлагбаум с автоматчиками и неумолкающими ни на секунду собаками, машина двинулась дальше в самую чащу густого непроходимого леса. Вскоре дорога окончательно закончилась, солдат выгрузили из кунга и повели пешком к стрельбищу. Дорога уходила в глубь леса и мы молча шли, тоща вместе с собой коробки с сухими пайками и бидоны с горячем чаем. Через какое-то время все солдаты остановились как завороженные. Слева от дороги вдали виднелась небольшая опушка. В окружении величавых дубов высотой с небоскреб стояла пусковая установка с такой же высокой баллистической ракетой. Ракета стояла готовая к запуску и казалось в любую минут может взлететь. Рядом стояли плащ-палатки, какие-то загадочные деревянные конструкции и суетились военные. Офицеры издалека недовольно посмотрели в нашу сторону.
   - Что встали?! Вперед рота! скомандовали сержанты, которые шли сзади.
   Солдаты проследовали дальше, не отпуская глаз с этой огромной ракеты.
   - Межконтинентальная пояснил нам позже Демьянов. Если бы не ядерное оружие, нашу страну давно бы захватили.
   И снова узкая тропинка, снова густой лес. Еще пару километров пешком и мы, наконец, вышли на стрельбище, где нас уже поджидал подполковник с длинными усами на военном УАЗике со своим водителем. Объяснив нам правила безопасности и порядок выполнения упражнения, офицеры стали выдавать солдатам по очереди патроны. На снегу перед деревянным бруствером постелили плащ-палатки и рядом поставили раскладные столы. На одном столе стояли упаковки патронов и журнал, в котором отмечали результаты солдат, на другом стояли бидоны с горячим чаем и армейские галеты. Выпустив под присмотром офицеров по три пристрелочных трассирующих патрона в цель и три зачетных из «Калашникова» солдаты торопились скорее к столу с чаем.
   - Товарищ сержант, а когда мы еще поедем стрелять?- обратился рядовой Перепелкин к сержанту Фадееву.
   - Еще? Фадеев громко засмеялся.
   Стоявшие рядом сержанты разразились заливным смехом.
   - Ну, если повезет, еще разок перед дембелем постреляешь может быть - с усмешкой произнес сержант.
  
   В пятницу вечером нас отвели в армейскую баню, после нее мы спокойно подшились и в последний раз повторили текст присяги. Уже на следующий день, часть изменилась до неузнаваемости. Топогеодезический отряд бурлил, превратившись в огромный улей. Тут и там по территории части расхаживали люди, одетые в гражданскую одежду. Офицеры безуспешно пытались контролировать толпу.
   Вскоре на плацу выстроилась вся часть.
   Присяга началась с торжественного парада. Прозвучал гимн, батя произнес пафосную речь и солдаты строем промаршировали по плацу вслед за знаменостной группой. Во главе группы с красным знаменем в руках шествовал капитан Коробов, следом за ним шли два капитана братья-близнецы Лиманских.
   После прохода строем перед трибуной с первыми лицами части, выстроившись повзводно в три колонны, рота молодого полонения стала принимать присягу. Вокруг плаца все это время толпились многочисленные родственники недавних призывников. Родители, братья и сестры, девушки парней смотрели на своих защитников с нескрываемым восхищением. Они постоянно шелками затворами фотоаппаратов и махали руками своим близким. Им казалось, что уже за месяц пребывания в армии, их сын, брат, молодой человек так изменился, так сильно повзрослел, что они совсем не замечали того, что солдаты идут вовсе не в ногу, одежда на них висит и не по размеру, да и присягу большинство солдат не смогло повторить наизусть, а читало по бумажке. Как только солдаты стали подходить к установленным на плацу столам за оружием, чтобы принимать присягу, толпа родственника бросилась на плац и окружила плотным кольцом солдат. Офицеры как могли оттесняли толпу дальше, но кольцо гражданских людей все больше и больше сжималось.
   - Саша, помаши маме ручкой! как из рекламы доносилось то тут, то там.
   С каждой минутой торжественное мероприятие все больше превращалось в профанацию, а плац все больше и больше был похож на большую базарную площадь. Вспышки фотоаппаратов не переставали слепить своим светом солдат, толпа родственников бурно и громко обсуждала все происходящее, нисколько не смущаясь, что присутствуют на священном действии. Они, не переставая, кричали, пытаясь обратить на себя внимание солдат. Те же, смущаясь своих родных, неумело выполняя довороты перед столом и забывая текст, постепенно друг за другом произносили слова клятвы и расписывались в соответствующем журнале.
   - Служу Российской Федерации! торжественно произносил очередной призывник и становился в строй.
   После того, как последний солдат принял присягу, родственники бросились обнимать своих солдат.
   Все ребята в этот день получили увольнительный в город и вместе со своими родственниками поспешили отправиться в Звенигород поглощать сумки продовольствия, привезенные в огромном количестве для голодающих солдат.
   Шесть десятков новоиспеченных солдат с родителями из нашей части гуляли по небольшому подмосковному городишку. Мы чувствовали себя состоявшимися солдатами, настоящими мужчинами, и не потому, что приняли присягу, а потому что нас, наконец, смогли увидеть в форме наши родные и близкие, потому что солдатом себя чувствуешь только тогда, когда оказываешься среди гражданских людей.
   Многие солдаты воспользовались моментом и утолили накопившуюся жажду в спиртном. Но то ли они пили в первой половине дня, что к вечеру все выветрилось, толи, были достаточно удачливы при возвращении в часть, но никому из них не досталось за употребление спиртного. Не повезло в этот день только Рылевичу. Вечером, будучи уже в военном городке, он зашел в чипок, расположенный в 50 метров от КПП части и спросил пиво. Продавщица ему как солдату отказала, он пошел в часть, но не успел он пройти эти 50 метров, как командир роты и заместитель командира части уже знали, что молодой солдат хотел купить пива. В последствии, эта история обросла новыми подробностями, например, будто бы у Рылевича вышел в этом магазине конфликт с одним из офицеров части, и солдат даже нагрубил ему, будто бы солдат был мертвецки пьян и спрашивал он не пиво, а водку. Так что в день присяги, вечером после увольнения Рылевичу устроили в роте обструкцию, старшина поставил его на несколько нарядов подряд в столовую, а ротный дал кличку «алкаш», хотя Миша и был в тот день абсолютно трезвым.
   В тот день почти каждый солдат принес по нескольку пакетов разнообразной еды с собой, все те не съеденные гостинцы, которые им надавали близки. Все они достались командиру роты, старшине и сержантам. Солдатам почти ничего не осталось. Но даже те крохи, которые остались у солдат, вдруг быстро стали пропадать из тумбочек, потому что оказалось, что в роте есть немало таких, которые не прочь «покрысятничать».
   Вечер дня присяги - самый унылый момент в жизни солдата. Любая встреча с родными очень тяжела.Тяжела, потому что приходится расставаться, понимаешь, что увидишь их снова еще очень не скоро, понимаешь, что тебе еще служить и служить. Все солдаты в тот вечер находились в очень подавленном настроении. Никто ни с кем не разговаривал, а по одиночке переживал расставание с близкими. С отбоем рота быстро погрузилась в темноту и уснула.
   ГЛАВА 6. Cуслик, палево!
   - Эй, Беспалый услышал я сквозь сон шепот сержанта Попова. Ну, ты чё, переводиться в духи будешь?
   - Чего? ответил я спросонья. Я еще не отошел от этого насыщенного событиями дня, и не мог понять, чего от меня хочет сержант.
   Открыв глаза, я увидел нависшего надо мной Попова. Позади него, опершись на грядушку моей кровати и играяся четками, стоял самодовольный Володин.
   - Ну, так как? Служить по-хорошему будешь или как? повторил Попов. Сто рублей и ты будешь духом.
   - Нет, мне это не интересно. смущенно произнес я, одновременно чувствуя прилив адреналина и сжимая под одеялом кулаки с утроенной силой.
   Я знал, что после присяги рано или поздно столкнусь с дедовщиной лицом к лицу, и знал, что могу от нее и получить по этому лицу. Но я не знал, что это произойдет так быстро. В этот вечер, после того, как я дал присягу служить своей стране, после общения со своей матерью, я чувствовал необычайный прилив силы и эмоций, был полон веры в себя и свои силы. А еще я верил своему командиру роты и офицерам, которые говорили про священный долг и про то, что с дедовщиной можно и нужно бороться. Для меня было оскорбительно, что сегодня, после того как я почувствовал себя полноценным солдатом, защитником своей семьи, настоящим мужчиной, кто-то будет называть меня духом, да еще возьмет с меня за это деньги.
   Считалось, что до присяги мы были еще гражданскими людьми, поэтому старослужащие боялись с нами связываться, а теперь, когда мы окончательно стали военными, у сержантов, наконец, были развязаны руки в отношении нас.
   - Ну как знаешь - покачал головой Попов - Смотри, пожалеешь об этом
   Сержанты обогнули кровать с другой стороны, подошли к моему беззубому соседу и стали его будить.
   - Эй, козел! Просыпайся, Козлов! В духи переводиться будешь?
   Я приподнялся на локти и стал смотреть на происходящее.
   - Беспалов, спи! Ты что, команды «Отбой!» не понимаешь? грубо произнес Попов в мой адрес.
   Я прилег и сделал вид, что сплю.
   - Ну, что, Козел, будешь переводиться в духи? шепотом повторил Володин.
   - Конечно! Но только у меня сейчас денег нет замялся солдат, не желая сержантам показывать, где у него спрятаны деньги.
   - Ничего, потом заплатишь. Вставай, давай! сказал сержант Попов.
   Козлов поднялся с кровати и стал ожидать дальнейших указаний. Меж тем Володин вышел в коридор, посмотреть, нету ли посторонних лиц, и где находится командир роты. Убедившись, что никто их не видит, Попов сделал несколько шагов назад и, размахнувшись, что было силы, ударил с разбега Козлова в грудь. От такого удара худосочный Козлов перелетел через две кровати и упал около моей тумбочки. Володин в коридоре тихо засмеялся.
   - Вставай, Козлик! Еще раз давай! повторил шепотом Попов и поставил солдата возле грядушки моей кровати, чтобы в этот раз Козлов не смог далеко улететь.
   Козлов прищурил глаза и попытался сгруппироваться, чтобы было не очень больно. Попов снова размахнулся и ударил Козлова в грудь со всей силы. Кровать под тяжестью солдата зашаталась, солдат от боли согнулся и хриплое дыхание вырвалось у него из груди. Попов, подув на кулак, самодовольно выдохнул:
   - Ну, все, отбой, Козлов! Теперь ты дух!
   - Поприсидай, Козлов! Тебе полегчает! сказал подошедший Володин.
   - А что мне теперь полагается как духу, товарищ сержант? тяжело дыша, выдавил из себя Козлов.
   - Можешь теперь курить в любое время, не спрашивая у нас разрешения и снять колокольчик с бляхи, чтобы не звенел при ходьбе.
   Под взглядами других проснувшихся к этому времени солдат, Козлов доковылял до постели и лег спать.
   - Все нормально? обратился я к Козлову, который лежал на соседней койке.
   - Все хорошо тихо ответил Женя.
   По его лицу текли слезы, но он не хотел, чтобы его кто-то видел в таком состоянии. Козлов повернулся ко мне спиной и, посапывая носом, еще долго лежал и тихо плакал.
   Остаток ночи сержанты продолжили «переводить» новоиспеченных солдат из «запахов» в «духи». Тут и там солдаты падали на пол. Сержанты менялись местами, Володин и Попов поочередно «переводили» солдат. Было слышно, как при падении они ударяются о тумбочки, плошки с цветами и железные кровати. После каждого нового «перевода», следовал небольшой перерыв, который нужен был сержантам, чтобы отдышаться и убедиться, что командир роты в своей комнате ничего не услышал.
  
   На следующее утро в курилке возле нашей казармы, все солдаты живо обсуждали произошедшее ночью. Синицын, Перепелкин, Захаров, Воробьев, Ягодка и прочие солдаты показывали друг другу свои ремни без «колокольчиков». «Колокольчиком» называлась специальная железная трубка на обратной стороне бляхи, которая служила фиксатором ремня, чтобы он не расходился при ходьбе. Рота молодых солдат всегда отличалась от рот старослужащих характерным позвякиванием этих колокольчиков. Теперь наша рота перестала звенеть. Некоторых солдат еще не успели перевестись в духи, поэтому другие солдаты, духи, презрительно называли их запахами.
   - Эй, алкаш, а ты что еще запашок? презрительно произнес Ягодка, увидев Рылевича, заходящего в беседку. Не перевелся вчера?
   - Развели вас как лохов, а вы и радуетесь! ответил ему Миша.
   - Сам ты лох, Рыло! гордо произнес Перепелкин. Мы теперь выше тебя и ты должен нам подчиняться!
   - А за одно место тебе не подержать?
   Рядом стоял Мальгин и показывал мне свой колокольчик.
   - А ты почему не стал переводиться? спросил я его.
   - А зачем? удивился Мальгин. Зачем это надо? Чтобы он не звенел? Так он мне не мешает? Чтобы ходить курить, когда захочу? Так я не курю.
   - Ну как, чтобы стать духом, чтобы подняться вверх по этой иерархии
   - Какой иерархии? Это все Попов и Володин придумали, чтобы срубить денег с этих придурков!
   - Ага! присоединился к нашему разговору Рылевич Как дети, ей богу! Возьму отвертку и сниму колокольчик. Делов-то!
   - А проверят? Порча казенного имущества как-никак!
   - Да, кому это нужно! отмахнулся Миша Через неделю все об этом забудут, никто и знать не будет дух ты или запах.
   - Только вот Попов и Володин прекрасно помнят, кого они перевели, а кого нет, кто дал им денег, а кто нет
   - Рота, становись! скомандовал Фадеев, стоявший возле входа в казарму.
   Солдаты, побросав бычки, бросились строиться, чтобы идти на развод.
   Жизнь после присяги изменилась. Больше с нами не проводили никаких учений, командир роты не проводил с нами утреннего информирования, замполит роты ушел в глубокий запой и мы его больше не видели. Весь день с нами были только сержанты. Под их присмотром с утра до вечера мы только и делали, что убирали снег и маршировали по плацу. Если был снег, мы его убирали. Не было снега, маршировали по плацу. После ужина вместо отдыха мы регулярно мыли полы всей ротой. Теперь нас ставили во все наряды, как и остальных солдат части.
   За пару ночей Попов и Володин перевели всех молодых солдат в духи, оставив нас с Мишей и Витей в меньшинстве.
   Тон общения сержантов с нами также изменился, стало меньше формальностей, меньше уставных условностей, но это не означало, что сержанты стали добрее относиться к нам. Напротив, если раньше общение было сухим и проходило строго по уставу, то теперь сержанты всячески показывали нам, что мы для них люди второго сорта.
   - Запомните, духи, проводил с нами воспитательную беседу возле туалета сержант Попов очко около окна только для старослужащих. Увижу кого-нибудь здесь будете своей зубной щеткой отмывать его!
   Солдаты понимающе закивали головой.
  
   После обеда я снова пошел в наряд по столовой. В этот раз мне выпало нести наряд по мойке вместе с Рылевичем. После очередного феерического инструктажа начальника столовой и поездки за продуктами, мы отправились на мойку, которая находилась на втором этаже и представляла из себя небольшое закрытое помещение с предбанником, соединявшим ее с раздаточной комнатой, и единственным окном, которое выходило в зал, где обедали солдаты. Перед этим окном в зале стоял стол для грязной посуды, а мы через это окно должны были грязную посуда со стола убирать. У противоположной от входа стены была непосредственно мойка, в которой тоненьким ручейком текла горячая вода. У мойки была одна замечательная особенность время от времени она била током. Где-то в щитке на первом этаже все время замыкало. Щиток замыкало от того, что туда капала вода с первого этажа. Изолировать щиток никому из военных в голову не пришло, проблему решили по-армейски просто: солдатам выдали резиновые сапоги. Впрочем, и они не спасали, потому что давным-давно были дырявыми, а на полу была постоянно вода, которая стекалась туда со всех моек и стола, на который складывалась для сушки чистая посуда. А чтобы мы не ходить по этой воде и лишний раз не биться током, на полу лежали деревянные поддоны. В обязанности «Мойки» входило не только помыть всю посуду, какая только есть в столовой после каждого приема пищи, но навести порядок в мойке, в предбаннике и раздаточной комнате, помыть везде полы, стены и столы. Все это приходилось делать вдвоем в промежутках между приемами пищи.
   Уже все роты позавтракали, покушал суточный наряд, и столовая опустела, а «зал» уже начинал уборку вверенной ему территории, когда в столовую на второй этаж поднялась странная парочка солдат. Небольшого росточка солдаты сводной роты, громко разговаривая между собой, подошли к раздаточной.
   - Эй, есть, кто тут живой или все сдохли? прокричал розовощекий Круглов.
   Его товарищ, рядовой Савин, не мог спокойно стоять на месте и все время озирался по сторонам, как будто кого-то или чего ждал, или боялся, что их кто-то увидит.
   - Эй, душара, позови поваров! крикнул Савин Мальгину, который в этот момент убирал остатки посуды со столов.
   - Хорош тебе, Сава! - перегнувшись через парапет раздаточной Круглов стал сам накладывать себе еду из больших алюминиевых кастрюль. К черту поваров!
   Наложив себе каждый по двойной порции каши с рыбой и взяв по два стакана чая, странная парочка направилась к одному из столов, который стоял возле окна. Опушенные вниз ремни, завязанные из кителя за спиной петушиный хвост, называемый солдатами просто «петух», и обрезанные сапоги должны были показывать всем, что эти солдаты старослужащие. Но сгорбленные спины и грязная форма говорили о том, что в неофициальной армейской иерархии они занимали не очень высокое положение. Это были черепа.
   - Эй, зал, иди сюда! усевшись за стол, Круглов позвал к себе Мальгина.
   - Слушай сюда, солдат! нравоучительным тоном, стал говорить Савин. Видишь вот эти столы? солдат указал на ряд столов, которые стояли вдоль окон. Думаешь это случайно, что у них столешницы темнее, чем у других столов? Это сделано специально! Смотри солдат, на этих столах все крошки, все твои недочеты сразу видны. Поэтому убирай их получше! И не забудь обязательно на эти столы поставить салфетки, насыпать соль в Как их Круглый, как эти штуки называются?
   - Солонки, твою мать!
   - Во, точно! Возьмешь у поваров соль и перец и наполнишь солонки.
   - Смотри солдат, мы проверим!
   Спокойный Мальгин без особого энтузиазма выслушал речь старослужащих и продолжил убираться. Савин и Круглов, тем временем принялись уплетать по-армейски очень быстро свой завтрак. Закончив кушать, они подошли с подносами к окну нашей мойки и постучали кружками по железному столу.
   - Эй, мойка! Кто-нибудь там есть? Вы что уснули там, духи?
   - Чего вам надо? высунул я свою голову в отверстие.
   Круглов в ту же минуту ударил меня своим подносом по голове и недовольно произнес:
   - Лучше мойте подносы, мойка!
   - Вот олень! рассмеялся Савин и удалился из зала вместе к Кругловым.
   Получив неприятный удар по голове, я взялся за ушибленное место и, повернувшись к Рылевичу, проскулил:
   - Вот уроды! Что они себе позволяют!
   - Ладно, не кипятись! До свадьбы заживет! пожалел меня Миша.
   Очередной день в армии не сулил ничего хорошего. Впереди была еще огромная гора посуды, которая постоянно дополнялось новой, которую приносил то варочный от поваров с первого этажа, то Мальгин из зала. Еще мы с ужасом ждали начальника столовой, который мог нагрянуть на второй этаж в любой момент и если ему что-то не понравится, то мог нас залить или заставить бегать в противогазах. Радости не добавляла и громкая надоедливая музыка, разносящаяся на всю столовую из динамиков местного радиоузла. Хиты «Иванушек» и «Ленинграда», сменял противный голоса Скутера, который вопрошал «How much is the fish?».
   - Кстати, а почем нынче рыбка? спрашивал меня Рылевич.
   - Кстати, а чем нам нынче мыть посуду? отвечал я. У нас закончился порошок. А мы еще и половины не помыли.
   - Да ничем. Так водой споласкивай и все. Мы же не виноваты, что Пешков мало выделяет чистящих средств на наряд.
   - Чтобы отмыть жир, нужна горячая вода как минимум. А теплая вода тут из крана еле течет. Может быть, пойти на улицу, накопать песка где-нибудь?
   - Ага! Сейчас! Я посмотрю, как ты будешь руками раскапывать мерзлую землю!
   - Ну, может быть у Пешкова есть лом? Нет? Ну ладно, если ты считаешь, что этого достаточно, пусть будет по-твоему!
   На мойку зашел Мальгин и принес еще один поднос со стопкой грязных тарелок и стаканов.
   - Кто это был, Витек? поинтересовался я у него.
   - Не знаю, какие-то гоблины из сводной роты. От горшка два вершка, но и им тоже не терпится командовать молодыми. весело отвечал Витя.
   На мойке было холодно, иногда мы выходили в зал к Мальгину, чтобы погреться под лучами утреннего солнца, но работы было так много, что до самого обеда мы почти безвылазно находились в своей маленькой сырой коморке. Убравшись в спешке перед самым обедом в раздаточной и быстро перекусив, мы с Рылевичем вернулись на мойку. Сводная рота как раз закончила прием пищи и понесла сдавать грязную посуду. Мы с Мишей стали возле окошка, готовые принимать подносы с посудой, чтобы они не скапливались на столе для грязной посуды.
   - Эй, мойка, вы, что совсем там оборзели! донеслись через окно крики недовольных солдат.
   - Лучше мойте посуду, козлы! произнес рядовой Дерендяев и швырнул поднос с посудой к нам в окно.
   Поднос пролетел со свистом несколько метров вперед и, ударившись о противоположную стенку комнаты, с грохотом упал на пол. Я поспешил его скорее поднять, но тут же другой спланировал прямо мне в спину. Выругавшись про себя, я вместе с Рылевичем предпочел как можно скорее спрятаться за стенкой мойки, чтобы новые подносы не попадали больше в нас.
   - Теперь я понимаю, почему вся посуда в армии пластмассовая! сказал Миша, глядя на то, как я потираю больное место.
   - Хорошо, что еще ножей солдатам не выдают вздохнул я в ответ.
   После обеда мы продолжили уборку помещений и мытье посуды с устроенной силой. Нужно было готовиться к сдаче наряда солдатам Сводной роты. Зная, как они умеют придираться ко всем мелочам, мы предпочли подойти к этому процессу с большей самоотдачей. Вместо закончившегося порошка для мытья посуды мы использовали землю, которую немного позаимствовали из горшков с цветами, что стояли в зале.
   - Вот свиньи! выругался Мальгин, принеся нам очередной поднос с грязной посудой, которую он собрал со столов. Взяли и измазали мне столы маслом!
   - Это они специально! отозвался Рылевич.
   - Проучить нас хотят добавил я.
   - Разлили всюду липкий чай, запихали масло в солонки натуральные свиньи! продолжал негодовать Мальгин.
   - Ладно, Витек, не переживай! Мы поможем тебе навести порядок, как у себя закончим. поддержал я Мальгина.
  
   Вечером после ужина уставшие и грязные, мы, наконец, попали в казарму и принялись приводить себя в порядок. Через какое-то время роту построили, пересчитали и под руководством сержантов отвели в клуб, который находился за штабом, вниз по дорожке от санчасти. Мы первый раз были в этом большом здании. Вокруг было много деревьев, и летом здесь было очень хорошо, прохладно и тихо. На втором этаже клуба располагалась библиотека, в которую никто из солдат никогда не ходил. Молодым солдатам нельзя в одиночку ходить по части, а старослужащие были равнодушны к чтению литературы и вообще любым видам просвещения. Здание клуба было таким же невзрачным, как и все остальные армейские постройки, и внутри оно также не отличалось особым изыском. Деревянные ряды кресел были испещрены разными надписями, вроде «Ковров ДМБ-2000» или «Щербатый лох!». На сцене клуба стояли столы и кафедра с резным деревянным двуглавым орлом, покрытым лаком. Такие орлы красовались на многих стендах части.
   На сцене стояли молодые ребята лет двадцати пяти, опрятные и одетые во все черное: черные брюки, черные свитера, черные рубашки. Они спокойно дождались, пока мы усядемся в зале, представились работниками военной прокуратуры и начали беседу с нами. Ребята терпеливо и доходчиво объяснили всю юридическую ответственность, которая лежит на плечах солдат. Главное обязанность солдат заключалась в неукоснительном выполнении любых приказов начальства и соблюдении требований Устава. Стараясь как можно больше запугать нас, они привели несколько примеров уголовных дел из своей практики и сказали, что все случаи нарушения закона в нашей части им известны, и что еще никто не уходил от наказания за правонарушения.
   Вскоре на сцене появился пожилой подполковник с длинными усами и седой головой. Подполковник спокойно повесил свою шинель на стоящую рядом вешалку, снял зеленый армейский шарф и шапку.
   - Встать! скомандовал Попов.
   Загромыхав крышками откидных сидений, солдаты встали.
   - Садитесь, товарищи! обратился к нам подполковник.
   Подполковник Павлюк был офицером старой закалки, из того поколения офицеров советской армии, для которых честь мундира была не пустым звуком. Громкие слова о военном долге из его уст всегда звучали органично и не так напыщенно, как из уст других офицеров части. Павлюка очень боялись и уважали. Он был принципиальным и очень порядочным, при этом не лишен был чувства юмора и ораторских способностей.
   - Садитесь, товарищи! повторил подполковник. Спасибо большое нашим гостям за их интересный рассказ. Я сначала хотел продолжить с Вами беседу о ситуации на Балканах и в Ираке, которую мы начали в прошлый раз. Солдаты сводной роты знают, что обычно по субботам мы встречаемся здесь в клубе, чтобы обсуждать насущные проблемы нашей страны, армии, складывающуюся международной обстановку, но сегодня тема нашего разговора иная. Я не случайно пригласил к нам на встречу наших уважаемых гостей из прокуратуры. Они уже довели до вашего сведения юридические аспекты службы в армии, не буду на этом останавливаться подробно, хочу просто поговорить об одном очень важном моменте армейской службы. Я хочу с вами поговорить о неуставных отношениях. К сожалению, в последнее время это стало бичом для нашей многострадальной армии
   Ряды кресел были поделены на две части. Слева от прохода сидели солдаты сводной роты. Они заметно отличались от нас свои габаритами и раскованностью. Старослужащие подчеркнуто расслаблено сидели на сиденьях, периодически поглядывая на молодых. Задние ряды, спрятавшись от глаз полковника за широкими спина солдат первых рядов, дремали. Справа от прохода сидели солдаты РМП. В первом ряде и последнем сидели сержанты. Молодые солдаты внимательно слушали речь офицеров. Подполковник говорил очень доходчиво, старался подбирать простые слова, приводить понятные всем примеры, периодически отпуская армейские шуточки в адрес того или иного солдата.
   Павлюк продолжал:
   - Я не говорю о таких детских шалостях, вроде тех, через которые я сам прошел, когда был таких же молодым и зеленом солдатом как вы. В семидесятых, когда я только начинал свою службу, а был таким же рядовым срочной службы, и у нас в роте также были дедушки. Я вспоминаю случай, когда наши старослужащие заставляли меня перед отбоем выключать свет, обратившись к выключателю «Товарищ выключатель, разрешите вас выключить?». - Павлюк закрыл глаза и на секунду погрузился в свои воспоминания, потом приложил руку к виску и произнес снова Да, это было так, я говорил «Товарищ выключатель, разрешить вас выключить? Разрешите вас включить?». Или, например, мы говорили «Товарищ утюг, разрешите вами погладить?». А что вы смеетесь? Да, и такое было. Но, это ж все ерунда!.. Хотя и незаконно Но вот то, что сейчас творится в армии
   Павлюк вздохнул.
   - Я хочу предостеречь горячие головы Я понимаю, что у некоторых солдат сейчас в одном месте чешется в ожидании нового призыва Да, да, Касаткин, не делай вида, будто тебя это не касается!
   - А что чуть что, так сразу Касаткин, товарищ полковник? изобразив саму невинность, отвечал ефрейтор. Я что один в части солдат?
   - Отставить поясничать, Касаткин!
   Павлюк присел на край стола. Он был спокоен и уверен себе. Идеально ровные стрелки на брюках и аккуратно сложенный носовой платок в кармане указывали на заботливые руки жены полковника. Павлюк стряхнул со штанины невидимую крупинку пыли и продолжил:
   - Я понимаю, отслужив некоторое время в армии, вы хотите к себе некоторых послаблений. Служба в армии не сахар. Не спорю! Вы знаете, что в армию попадает только пять процентов от общего числа подлежащих призыву? Сейчас ваши друзья, ваши сверстники там на гражданке. Они гуляют с вашими девушками, ходят с ними в кино и ночные клубы, они живут гражданской жизнью, могу позволить себе выпить, они учатся, работают, путешествуют, зарабатывают деньги, живут полноценной жизнью. А служба в армии это всегда ограничение, ограничение ваших гражданских свобод. Вы понимаете, что вы уже обижены природой, обижены этим обществом изначально, раз вы попали служить в армию? Зачем же усложнять свою жизнь в армии?
   Павлюк сделал паузу и окинул взором весь зал. Солдаты притихли. Он посмотрел внимательно на Касаткина, посмотрел ему в глаза. Тот, не вытерпев прямого взгляда, опустил голову вниз.
   - Почему бы вам наоборот не сплотиться? Почему не помочь молодым солдатам на начальном этапе службы? Где ваша взаимовыручка? Где армейское братство? Где солдатское товарищество?
   - А почему мы должны им помогать, товарищ полковник? снова стал с места Касаткин Нам кто-нибудь помогал? Когда мы были молодыми, нам что-то никто не помогал!
   - Садись, садись, Касаткин! Я понял тебя. Да, это правда, но в ваших силах все это изменить. Ты помнишь, Касаткин, каким ты был, когда пришел в часть? Ты же был вот таким сопляком. Тебе нужна была помощь? Почему ты не обращался ко мне?
   - А я что похож на стукача?
   - В этом ваша беда, что вы не понимаете разницы между стукачеством и защитой собственных прав. Знаете, пару лет тому назад у нас в части случилось ЧП. В автороте служил парень из Нижнего. Старослужащие издевались над ним, а он молчал, он держал все в себе. И вот однажды он оказался в наряде со своими обидчиками. Это был патруль. И когда они шли строем мимо столовой, он сбросил с плеча автомат, перезарядил и расстрелял весь патруль. Девять из десяти, чтобы были с ним в наряде, погибли сразу, на месте. Один только скончался уже позже, в госпитале. Да, это вот было здесь рядом, напротив нашей старой гауптвахты, около столовой. Именно поэтому, кстати, у нас в части патруль ходит без оружия. И в оружейных комнатах в казармах у вас не хранится больше оружие. Не будем обсуждать сейчас этого солдата. Он мне показался психически нездоровым, и сейчас он где-то в Кащенко до сих пор. Я его не оправдываю. Но ведь всего этого могло и не случиться. Подумайте об этом на досуге, товарищи солдаты и сержанты! Если вопросов больше нет, то не смею больше задерживать вас.
   - Встать! скомандовал Попов.
   - Сводная рота, выходим строиться на улицу! скомандовал сержант из сводной роты.
   Вслед за сводной ротой, на улицу вышла наша рота. Построившись в колонну перед клубом, мы ждали, когда сержанты докурят и поведут нас обратно в казарму. Сводная рота ушла, потом мимо нас прошел Павлюк со своими гостями. Мы продолжали ждать своих сержантов. Докурив в сторонке от нас сигареты, сержанты вышли к строю.
   - Все что вы слышали сейчас это бред! произнес Володин. Выкиньте все это из головы!
   - Вы же понимаете, чего хотят офицеры? следом обратился к нам Фадеев. Они хотят, чтобы мы жили по Уставу. Кому-нибудь хочется жить по Уставу?
   - Нет, конечно! выкрикнул из строя Воробьев.
   - Мы не хотим жить по Уставу! поддержал его Перепелкин.
   - Вы же не хотите до дембеля полы мыть? уточнил свой вопрос Фадеев.
   - Нет! протянула рота.
   - Вот и мы не хотим, чтобы вы до дембеля полы мыли. Слушайте нас и служба будет легкой. заключил Володин.
   - В казарму шагом марш! скомандовал Фадеев немного в более спокойной и дружелюбной манере, чем он это делал обычно.
   Солдаты молча поплелись в казарму.
   В роте ефрейтор Хлопцев назначил нескольких солдат уборщиками в помощь дневальным, а остальные солдаты принялись готовиться к утренней поверке, приводя свою форму в порядок и делая друг другу кантик на затылке. Я же воспользовавшись свободной минуткой, принялся писать письмо своим родным. Прошло уже больше месяца, как мы находились в армии, но еще ни один солдат не получил ни одного письма из дома. Совсем недавно, пару дней тому назад на присяге мы видели своих родных и близких, но казалось, что с того дня прошла целая вечность. И мы снова все очень скучали по родным, по своему дому. Эмоции переполняли меня, и я очень быстро писал очередное объемное письмо домой, не обращая внимания на шутки товарищей, у которых вызывала недоумение моя способность писать длинные письма.
   В комнату зашел Иванов с гримасой боли на лице.
   - Что случилось? поинтересовался я у него.
   - Болит. поднял вверх большой палец правой руки Иванов.
   - Почему?
   - Уколол вчера иголкой, когда подшивался.
   - Боже ты мой, и что неужели до сих пор не проходит?
   - Не проходит. Вчера вечером меня назначили уборщиком и видимо в рану попала грязь. Теперь болит, гноится. Очень больно.
   - Тебе нужно срочно идти в санчасть. С этим, Саш, нельзя шутить.
   - Ходил уже. Лейтенант намазал палец какой-то мазью и забинтовал.
   - Какой мазью? Вишневского что ли?
   - Да, Вишневского, кажется. Какой-то зеленой и вонючей.
   - Мазь Вишневского тут не поможет! Поверь мне, у меня до армии было много фурункулов, я пробовал их лечить мазью Вишневского пустая трата времени! Видишь вот этот шрам у меня над губой? Это мне хирург вырезал фурункул. Так разнесло лицо, что в дверь не пролазил. И тоже пытался лечиться мазью Вишневского, но не помогло. Так что ты с этим не шути! Тебе нужно срочно к врачу! Это же армия! Сам знаешь, тут и болезни по-другому протекают, нежели на гражданке!
   - Ладно, завтра схожу
   - Не ладно, и не завтра, а сегодня! Сейчас же иди к ротному и попроси разрешения сходить в санчасть. У тебя еще и температура, наверняка, есть.
   В тот же вечер Иванова положили в санчасть, чтобы уже на следующий день отправить в военный госпиталь в Звенигороде.
   Рота тем временем сходила на вечернюю поверку и приготовилась ко сну. Прозвучала команда отбой и дневальный выключил свет в расположении. Сержанты по обычаю ложились самыми последними. В теплом трико и толстовках в расположение зашли Попов, Фадеев и Володин. Попов стал посреди расположения и радостно обратился к роте:
   - Рота, день прошел!
   - Заебись как хорошо! дружно ответила выдрессированная сержантом рота.
   - Рота, завтра будет день опять!
   - Ну и в рот его ебать! хором произнесли солдаты и зашуршали одеялами, укладываясь поудобнее.
   - Молодцы! А теперь повернулись на бочок - хуй в кулачок! Спим! Отбой рота!
   Попов сел на край своей постели и достал из ящика небольшую коробку со своими вещами.
   - Фадей, прикинь, мне осталось служить триста десять дней. произнес Попов, прокалывая иголкой очередную дырочку в своем календаре.
   - А у меня стодневка завтра начнется! ответил сержант Фадеев, по обычаю громко смеясь.
   - Да, как быстро время летит! А ведь еще недавно духами были. Помнишь, Фадей? Помнишь как нас Семен гонял? А зарядки его? Кстати, надо завтра такую же провести, а то расслабились они совсем.
   - Не надо, а то Дема будет возникать.
   - А что такого? Это же просто зарядка!
   - Слышь, Пепс, надо отметить стодневку! произнес сидевший на соседней кровати Володин.
   Он также как и Попов высчитывать по календарю свои дни.
   - Эй, хлопец! прокричал на весь коридор Попов. Где ты там, твою мать?
   Дежуривший по роте ефрейтор Хлопцев поспешил к сержантам.
   - Где, Сокол, Хлопцев? обратился Попов к ефрейтору.
   - Да, и когда будет готова наша картошка? набросился на Хлопцева младший сержант Володин.
   - Сейчас будет. Соколов звонил, сказал, что уже все готово, и он выходит из столовой.
   - Хорошо, как он придет, позовешь нас.
   - Хорошо!
   - Все, иди отсюда! по-хозяйски распоряжался ефрейтором Попов. Прикинь, Фадей, сто рублей не хватает до шести штукарей. Кого бы еще перевести в духи?
   - Вон, Володю переведи! громко засмеялся сержант.
   Володин и Попов громко рассмеялись и продолжили разбирать свои коробки, в то время как Фадеев на противоположной стороне коридора улегся в свою постель и пультом включил казарменный телевизор.
   - Смотри Фадей, какой у меня солдат есть! продолжил хвастаться Попов.
   - Какой?
   Сеня! Эй, Сеня! Ты спишь?
   Рядовой Синицын поднялся с постели и шепотом произнес:
   - Я, товарищ сержант. Я не сплю.
   - Сеня, иди сюда!
   Рядовой Синицын кавалерийской походкой подбежал к кровати сержанта. Он был очень маленького роста, коренастый с большими крепкими руками. Черные жгучие волосы и улыбка до ушей Синицына мигом выросли перед Поповым в ожидании дальнейших указаний.
   - Ну что Сеня, готов послужить Родине?
   - Конечно, готов заулыбался Синицын.
   - Знаешь, как в армии борются с храпунами?
   - Нее-е-т заулыбался Синицын.
   - Вот тебе боевое задание: берешь подушку и бьешь по голове всех, кто храпит. Выполняй!
   - Есть! лицо солдата расплылось в лучезарной улыбке.
   Сеня, не долго мешкая, взял свою подушку и оглушил ей первого храпуна. Солдат недовольно заворчал.
   - Чего?! Спи давай! Расхрапелся тут, понимаешь! деловито произнес Синицын.
   Вскоре пришел из столовой повар Соколов, и сержанты ушли праздновать начало стодневки Фадеева. Синицын же продолжил расхаживать по расположению с подушкой и бороться с храпом. Глядя на Синицына, Перепелкин, Воробьев и Виноградов тоже встали с кроватей и тоже начали лупить подушками храпунов. В начале они наказывали таким образом только тех, кто мешал своих храпом спать другим, потом войдя в раж, они стали бить подушками всех, кто им не нравился. Перепуганные солдаты не понимали, что происходит, пытались ругаться, огрызаться, но встречали жесткий отпор от Синицына и его компании. Так продолжалось около часу. Сержанты вернулись в расположение довольные, сытые и слегка поддатые.
   - Ну как успехи, Синицын? развалившись на кровати, проговорил весело Попов.
   - Порядок! довольно заулыбался Синицын.
   - Видал, Фадей? повернувшись к Фадееву боком, сказал Попов Видал, каких орлов я себе нашел?
   - Твои орлы загораживают мне телевизор, недовольно ответил сержант Эй, Перепелкин, ебнись-ка в постель! И остальные тоже! Кто вам вообще разрешал вставать после отбоя?!
   - Сеня, Сеня, останься! Подними-ка мне Широкова и Кукина. Пусть ко мне подойдут!
   Через минуту сонные Широков и Кукин в одном нижнем белье стояли в коридоре расположения возле кровати Попова. Яркий свет лампы из коридора освещал их лица и слепил глаза. Солдаты щурились, боясь пошевелиться. Страх перед пьяными и непредсказуемыми сержантами сковывал движения Широкова и Кукина и держал в напряжении всю роту, которая внимательно наблюдала за происходящим. Младший сержант лежал на кровати и отдавал им распоряжения.
   - Ну что, парни, когда служить-то начнем? А? Совсем расслабились! Вы что думаете, в детский сад попали? Думаете, все время будет с Вами Дема?
   Солдаты переглянулись.
   -Что Широков молчим?
   - Да я - волнуясь, промямлил Широков.
   - Головка ты от руля! А ну-ка упали и отжались двадцать раз!
   Солдаты опустились вниз на пол и стали отжиматься.
   - Не так быстро! Сеня, иди сюда! Считать будешь!
   Солдаты покорно принялись отжиматься.
   - Ну что устали? спросил Попов, когда солдаты отжались и встали.
   - Никак нет! ответили, задыхаясь, солдаты.
   - Слышь, Фадей, глянь, двадцать раз толком не могут отжаться! А помнишь, как нас Семен заставлял отжиматься? Всю роту раз по сто сто пятьдесят, не меньше
   - Да, с Семеном не поспоришь. Хочешь - не хочешь, отожмешься.
   - Ничего парни, скоро вы быстро наберете форму и тоже будете отжиматься по сто раз. Мы из вас сделаем настоящих солдат! А ну-ка, отойдите друг от друга на два-три метра. В детстве когда-нибудь играли в юлу?
   - Так точно отвечали Кукин и Широков.
   - Тогда мы сейчас поиграем в нее. По команде, когда я скажу, начинаете быстро крутиться вокруг собственной оси. Быстро-быстро-быстро крутитесь, пока я не скажу «стоп». Ясно?
   - Так точно!
   - На старт! Внимание! Марш! скомандовал сержант и солдаты начали быстро крутиться на месте вокруг своей оси.
   - Быстрее! Быстрее! Еще! Крутимся, крутимся, пока я не скажу когда остановиться! Активнее давай! Кукин, быстрее! Широков, не останавливайся! подгонял сержант солдат. Стоп!
   Солдаты по инерции сделали еще по паре оборотов, прежде чем остановиться. Голова у солдат кружилась и они не могли нормально стоять на месте.
   - Марш в койки! Бегом! Бегом, я сказал!
   Солдаты, потерявшие из-за головокружения ориентацию в пространстве в первое время никак не могли пройти между кроватями. Они все время ударялись о грядушки, сшибая на ходу табуретки солдат с одеждой и спотыкаясь о кирзовые сапоги, стоявшие совсем некстати тут же. Глядя на эту картину, сержанты смеялись и веселились как дети в цирке на представлении какого-нибудь клоуна.
   - Смотри, смотри Пепс, как этого занесло! смеялся Володин.
   - Кукин, твою мать! Твоя кровать в другой стороне! смеялся Попов.
   Рота молодого пополнения замерла в оцепенении. Большая часть солдат уже не спала в этот момент. Вжавшись в свои матрацы и подушки, солдаты ждали, кто будет следующим.
   - Сеня, ну-ка позови мне сюда Козлова и Данковцева! продолжая смеяться, произнес Володин.
   Лежавший на соседней кровати Перепелкин встал и принялся будить Данковцева, пока Синицин поднимал с постели Козлова. Игра в юлу повторилась. Солдаты как будто пьяные, шатаясь из стороны в сторону, с трудом шли к своим кроватям, пока сержанты не переставали смеяться. Упав в постель, солдаты еще некоторое время приходили в себя.
  
   Несколько следующих дней все разговоры солдат только и были, что о ночной юле. Настроение у всех было подавленное. Дедовщина, которую так все боялись, медленно, но верно входила в нашу жизнь. Теперь уже никто не сомневался, что дедовщина в части есть. Но большего всего солдат возмущало, что у старослужащих появились своеобразные помощники. Ночная юла повторялась и в следующие несколько ночей, избиение подушками сонных солдат также происходили каждую ночь. И каждый раз непосредственными участниками этих событий были Синицын, Перепелкин, Воробьев и однофамилиц поваров еще один Соколов. Из-за своих фамилий, скоро их стали звать просто - «пернатые». Постепенно к пернатым присоединились, изначально настроенные по отношению к ним отрицательно, Ягодка и Виноградов.
   Молодые солдаты относились с большим презрением к пернатым. С пернатыми старались не общаться и сторонились, за глаза называя их жополизами. Но ввязываться с ними в прямое столкновение, ссориться с пернатыми никто не хотел. Пернатые находились постоянно рядом с сержантами, выполняя их мелкие поручения днем и помогая сержантам ночью устраивать юлу. Пернатые продолжали бить подушками других солдат после отбоя, даже если на то не было специального распоряжения. Больше всего от пернатых доставалось солдатам, которые явно или неявно показывали им свое неуважение днем. Единственные солдаты, кого пернатые ночью не били подушками, были кавказцы Кастоев и Богаев. Пернатые пользовались покровительством сержантов, периодически получая от них некоторые послабления и чувствовали за своими спинами поддержку сержантов. Поэтому другие солдаты не вступали с ними в конфликт, а молча сносили удары подушками.
   В одну из таких ночей незадолго до нового года меня разбудил Воробьев и позвал к Попову, который, как и его друзья Володин и Фадеев, в этот момент лежал на кровати. Я подошел, настроенный не выполнять никакую юлу и прочие возможные неуставные приказы сержантов. Я был готов, если потребуется, драться. Рядом уже стоял другой солдат в нижнем белье по кличке «Апельсин». Это был здоровый, крупный парень, рыжий и с веснушками, за что и получивший свое прозвище. На секунду мне показалось, что он, также как и я, не станет подчиняться приказам сержантов. В его глазах я увидел искры ненависти к старослужащим. Вдвоем с ним нам было по силам продержаться некоторое время в драке, если она возникнет. Внутри себя я надеялся, что если завяжется драка с сержантами, то другие солдаты нас поддержат, как мы договаривались об этом неоднократно.
   Попов непринужденно и даже с некоторой ленью в голосе приказал нам крутиться также, как это делали другие солдаты. И в этот момент вся моя уверенность в себе и настрой дать отпор старослужащим, куда-то исчезли. Я испугался. Подчинился. Глядя на то, как завертелся Апельсин, я также стал крутиться, насилуя свой слабый мозжичек, пока не услышал спасительное «Стоп!». После этого я пошел к своей кровати под смех и издевки сержантов, сшибая на ходу табуретки и ударяясь о кровати.
   Чувство унижения, которое я при этом испытал, запало мне в душу и не давало долгое время покоя. Почему? Почему я? Почему подчинился? Они сержанты, их приказ для меня закон, какой бы это и ни был приказ. Но, это же неуставные отношения! Куда смотрит ротный? А как же эти разговоры про то, что в части нет никакой дедовщины? Пойти и рассказать про все это ротному? Но я ведь не стукач! Это не по-мужски - бегать жаловаться. Да и что это изменит, если ротный вместе с Поповым вместе пьют? Где это видано, чтобы офицер вместе с солдатом-срочником вместе пили? Но ведь Попов был своим в офицерских кругах. Кому поверят, кого поддержат? Поддержат многоопытного сержанта или зеленого солдата, который прослужил чуть больше месяца? Почему я струсил? Испугался сержантских лычек? Где моя гордость? Где мое самоуважение? Но ведь и Рылевич, и Мальгин, и прочие солдаты тоже подчинились Попову, также крутились юлой перед ним и никто из них не осмелился перечить сержантам. Никто не сопротивлялся, никто из солдат даже не подумал как-то возразить сержантам. Нет! Это все отговорки Я просто струсил Я хотел стать в армии настоящим мужчиной, возмужать, а продолжал все также вести себя как ребенок.
   Обо всем этом я думал, когда сидел на полу в темном расположении, греясь спиной о батарею. На дворе мела метель, бороться с разбушевавшейся природой будущим топографам и геодезистам было не под силу. Вместо обычной для нее в это время уборки снега, рота готовилась к новому году. Оказалось, что в нашей части есть даже трактор, который способен убрать снег во всей части. Солдат из автороты ловко нарезал круги на тракторе по плацу, за десять минут убрав столько снега, сколько целая рота убирала за час. Только почему-то этот трактор в работе мы выдели первый и последний раз.
   Капитан Демьянов отобрал несколько человек для новогоднего спектакля для детей офицеров. Кто-то учил слова, кто-то репетировал сценки, кто-то играл в шахматы, кто-то готовился к утренней поверки, а я сидел один в темной комнате расположения, предоставленный своим мыслям.
   Мои рассуждения прервали голоса Кастоева и Богаева. Они о чем-то громко говорили между собой на своем языке. Зайдя в расположение, они стали оглядываться по сторонам, но меня не увидели. В комнате было темно, а я сидел в дальнем от них углу, загороженный рядами коек. Наконец, их голоса стихли. Хасан остался стоять посреди расположения, в то время как Мавлей подошел к кровати у противоположного окна. Что это он там делает? Разве это его кровать? пронеслось у меня в голове. Мавлей открыл дверцу тумбочки и стал что-то в ней искать. Хасан оглянулся посмотреть, нет ли кого поблизости и продолжил наблюдать за Мавлеем. Богаев же вытащил из тумбочки белый пакет, достал из него горсть печенья и торопливо отправил себе в карман. Перебросившись между собой парой фраз, кавказцы продолжили лазить по чужим тумбочкам. Богаев просматривал содержимое тумбочек и если находил что-то из еды, показывал сначала Кастоеву, а потом клал в карман. Хасан стоял на страже, чтобы случайно никто не зашел в расположение и не застал их за воровством. Когда он увидел, что в расположение идет солдат, он на своем ингушском языке сказал об этом Мавлею, и вдвоем они, как ни в чем не бывало, вышли в коридор.
   Так вот куда делось мое печенье из тумбочки! А я-то думал, почему оно так быстро закончилось?! Живем под одной крышей, вместе несем вся тяготы службы, но почему-то одни солдаты бьют других подушками, когда те спят, вторые воруют, третьи отлынивают от работы Хотя Хотя, это обычно одни и те же люди
  
   Дилемма для солдата, стоящего в наряде дневальным по роте: что лучше - стоять все время по стойке смирно на тумбочке или ходить по казарме и за всеми убирать? Стоять по стойке смирно долгое время очень утомительно, быстро устает спина и ноги. Облокотиться на тумбочку дневального нельзя или присесть категорически запрещено. Ходить же по роте за всеми убираться тоже удовольствия не доставляет. Во-первых, нет ни одной свободной минуты, сержант постоянно находит для тебя какую-то работу - обычно это мытье полов. Во-вторых, и эта стало с каждыми днем все более и более ощутимым, уборка, мытье полов стали в среде солдата считаться унизительными работами, не достойными настоящих мужчин. Даже молодые солдаты на дневальных смотрели с презрением, хотя завтра сами могли также попасть в наряд. Вся грязная и неблагодарная работе в роте лежала на плечах дневальных.
   Чтобы никому не было обидно, мы с Женей «Нариком», вторым дневальным, этот вопрос решили по справедливости: час стоял я на тумбочки, час он и так чередовались постоянно. В праздничную новогоднюю ночь именно нам двоим с ним выпало стоять в наряде по роте с сержантом Фадеевым.
   Это был мой первый наряд дневальным. Я очень волновался и чувствовал себя явно не в своей тарелке от новой роли. Будучи от природы очень стеснительным и застенчивым, я сильно волновался каждый раз, когда предстояло прокричать на всю казарму очередную команду согласно распорядку дня или подать правильную команду при входе офицера в казарму. Дело в том, что в зависимости от того, какой офицер заходит в казарму, солдат должен прокричать либо «Дежурный по роте на выход!», либо «Смирно!». Команда «Смирно!» подавалась, если в казарму заходил ротный, командир части или его заместители. При этом если в казарме находился старший по званию, например, подполковник Свисюк, а в казарму заходил ротный капитан Демьянов, подавать команду «Смирно!» было нельзя. Каждый раз, когда заходил какой-то офицер, нужно было быстро соображать и подавать команду, быстро разбираясь в званиях незнакомых офицеров, их рангах. С непривычки и от волнения я, конечно, ошибался, из-за чего постоянно получал нагоняй от сержантов. День был праздничный, офицеры то и дело заходили поздравить ротного и старшину с новым годом, я периодически ошибался с командой. В конце концов, Володин предложил снять меня с наряда, назвав меня «затупом».
   - Нет! возразил ему Фадеев и посмотрел мне в глаза. Он справится. Соберется и больше не будет тупить. Так ведь, Беспалов?
   - Да... То есть, так точно, товарищ сержант! пообещал я сержанту.
   Больше в тот вечер я не ошибался и когда в дверях казармы появился командир части со своей свитой, я бойко прокричал «Смирно!».
   - Товарищ полковник, за время моего дежурства происшествий не случилось! - вылетел на встречу бате сержант, приложив правую руку к виску. - Дежурный по роте, сержант Фадеев!
   Следом из своей комнаты на встречу бате, вышел наш ротный и также представился.
   Суровый полковник Быстров, ничего не ответив, величаво проследовал в расположение, где по стойке «смирно» замерли молодые солдаты. На поставленных на взлетке буквой «П» столах уже заняли свое место праздничные угощения и все было готово к встрече нового 2003-го года. До боя курантов оставалось чуть больше часа.
   - Вольно окинув внимательно всех своим взглядом, с некоторой брезгливостью в голосе произнес полковник.
   Фадеев оглянулся в мою сторону.
   - Вольно! прокричал я из-за всех своих сил.
   Фадеев довольно кивнул головой.
   - Здравствуйте, товарищи! обратился командир части к солдатам.
   - Здравья желаем, товарищ полковник! выпалили солдаты.
   - Поздравляю Вас с наступающим Новым 2003-им годом! начал батя свою речь.
   Он говорил как всегда долго и пафосно. С непроницаемым лицом, голосом, готовым сорваться на крик в любую минуту, он рассказывал про долг, про службу, про врага, который не спит и про министерство обороны, которое о нас заботиться. В конце, он пожелал нам здоровья и успехов в службе в новом году.
   - Еще раз с наступающим вас Новым годом, товарищи солдаты и сержанты! Успехов Вам в наступающем году, здоровья Вам и Вашим родным! Чтобы все очень скоро вернулись домой здоровыми, сильными, возмужавшими, настоящими мужчинами!
   - Служим Российской Федерации! сообразили солдаты.
   Подполковник Астафьев тем временем достал из черного пакета небольшую коробку и передал ее Быстрову.
   - А чтобы вам легче служилось продолжал Быстров командование части дарит вашей роте небольшой подарок. Вот этот новый утюг и электрический чайник будут помогать Вам в вашей нелегкой службе. Я передаю их вашему старшине, но вы всегда можете потребовать их у него. Но обещайте мне, что будете пить чай только в свободное от несения службы время!
   Прапорщик Мотузин, улыбаясь и хихикая, принял подарки из руки полковника. Справедливости ради надо отметить, что утюг был очень полезной вещью в роте, и после советских утюгов, которые очень долго нагревались и долго остывали, он казался верхом инженерной мыслью в области утюгостроения. А вот электрический чайник в тот вечер мы видел в первый и последний раз. Как и много другое, на что клал свой глаз Мотузин, чайник бесследно исчез в бездонной кладовой старшины.
   Когда командир части ушел, ротный позвал всех, кто был в казарме за праздничный стол, в том числе и нас, дневальных, с сержантом Фадеевым.
   - Парни, я хочу поздравить Вас ото всего сердца с наступающим Новым годом! держа в руках бокал с лимонадом, говорил капитан - Впереди Вас ждет ваш первый год службы в армии, и Вам, конечно, непривычно и, наверное, обидно встречать новый год не в кругу своей семьи, не со своими друзьями, а здесь, в казарме со своими армейскими товарищами. Но поверьте мне, этот новый год вы запомните на всю свою жизнь. Когда еще в вашей жизни будет такой необычный Новый год? Отслужив в армии, вернувшись на гражданку, Вы через всю свою жизнь пронесете воспоминания о настоящей мужской дружбе, об особом армейском товариществе, которого больше нигде не встретите. Поверьте мне, будет в вашей жизни еще много праздников, с любыми девушками, с семьей, с детьми, будут пьянки и гулянки, все будет, но такой новый год бывает только раз в жизни! С Новым годом Вас! С Новым счастьем! За Вас, парни! Ура!
   - Ура! Ура! Ура! выпалила радостно рота и стала чокаться пластиковыми стаканами друг с другом.
   - А теперь сюрприз не успел произнести капитан, как в расположение с радостными воплями ворвались Дед Мороз со Снегурочкой. В косолапой походке Снегурочки легко угадывался прапорщик Мотузин. Старшина уже успел заложить за воротник, поэтому еле держался на ногах, то и дело облокачиваясь на Деда Мороза, который был на голову ниже него.
   Рылевич, переодетый в Деда Мороза, радостно поприветствовал всех, старательно изображая старца:
   - Здравствуйте, ребятушки! Какие вы красивые и нарядные!
   Солдаты недоуменно переглянулись между собой.
   - А какие у вас костюмы! проговорил фальцетом старшина и принял кокетливую позу.
   Дикий гогот пронесся по расположению. Не удержались от смеха ни сержанты, ни офицеры.
   - Много дел у меня накопилось: подарки всем детям готовлю, снегами пушистыми поля, леса и горы укрываю. Забот у меня сейчас много, но письма я ваши получил и приготовил вам подарки. А какие подарки вы мне приготовили? басом проговорил Рылевич.
   - Ребята, давайте прочитаем дедушке стихи, которые вы приготовили! пьяная Снегурка снова скорчила рожу, от которой всем стало смешно.
   - Так, не стесняемся! Не стесняемся, бойцы! вмешался в действие Демьянов. рассказываем стихи, если не знаете стихи, можете спеть песни, сплясать, все что умеете!
   Нехотя и слегка робея, солдаты стали рассказывать стихи, рядовой Никитин под гитару спел песню. В ответ старшина одаривал солдат конфетами. Увидев, что у Деда Мороза в его мешке ничего ценного, кроме конфет нет, солдаты быстро потеряли интерес к действию, как не пытался Рылевич развеселить всех:
   - Угадайте, что это такое? Оно ваше и всегда будет вашим, но чаще им пользуются ваши близкие и друзья
   - Беспалов, Козлов! повернулся к нам Фадеев праздник окончен, по местам!
   Я вернулся на тумбочку и оттуда наблюдал за всеобщим весельем, за тем, как солдаты продолжали праздновать новый год. Под всеобщий смех Снегурочка и Дед Мороз танцевали медленный танец. Прапорщик Мотузин в пьяном угаре схватил Рылевича за ягодицы своими большими руками, прижал его так сильно, что бедному Деду Морозу было некуда деваться от своей Снегурочки. Рота солдат разразилась истерическим смехом.
   - Так, тихо всем! Отставить разговоры! крикнул капитан, когда на экране телевизора появился Президент страны.
   - Мы вместе многое сделали, мы вместе работали, чтобы жизнь наша стала более предсказуемой. Достигли, хотя и небольших, но видимых результатов, - донеслось с экрана телевизора до тумбочки дневального. - Благодаря этому год 2002-й заметно отличался от предыдущих
   Все молчали и стоя слушали речь. Прапорщик Мотузин манерно выставил левую руку вперед, подражая нацистским штурмовикам.
   «И это прапорщик Российской армии, защитник страны, которая победила фашизм » - подумалось мне в этот момент. «И это армия! Господи, где я нахожусь? Что я тут забыл?»
   - Ура! - закричали солдаты под бой курантов. С Новым годом! Ура!
   Наступил новый 2003ий год, капитан великодушно разрешил солдатам еще немного посидеть за праздничным столом и посмотреть телевизор до часу ночи. Сам он вместе со старшиной и командирами взводов отправился отмечать праздник к себе в комнату. Праздничный стол был накрыт на месячную зарплату молодых солдат. Он был скуден и беден, но даже то, что было куплено на ничтожное жалование солдат, досталось не столько солдатам, сколько офицерам. Салаты, жареное мясо, картошка, приготовленные в отдельной посуде и в значительно большем количестве, чем для солдат, после отбоя руками дневальных были спущены с пустующего второго этажа казармы в канцелярию командира.
   Мы же, дневальные, не спали всю ночь, потому как разные офицеры без конца приходили и уходили из роты, поздравляя другу друга. А мы были как мальчики на побегушках у них: «Дневальный, принеси еще чаю!», «Дневальный, принеси еще тортика!».
   Ночью, солдаты вереницей потянулись в туалет.
   - Я не знал, Миш, что ты такой талант! сказал я Рылевичу, когда он проходил мимо тумбочки дневального. Где ты научился так хорошо вести новогодние праздники?
   - Да, я подрабатывал Дедом Морозом до армии заулыбался Миша.
   - Здорово у тебя получилось! Повесил народ Жаль, Иванов тебя не видел!
   - Иванову сейчас не до этого. Ему палец отрезали
   - Как как отрезали?
   - Так, в госпитале обследовали и сказали, что у него началось гноение кости. Пришлось в срочном порядке отрезать. А ты разве не знал?
   - Рыло, ты, что не спишь? А ну бегом в постель! выглядывая из-за двери казармы, прикрикнул на нас недовольно сержант Попов.
   - А я в туалет иду
   - Ну, так иди, что тут встал?! Беспалов, кто тебе разрешал стоя на тумбочке разговаривать?
   - Виноват
   - Позови Фадея! Постой, не кричи! Так сбегай и скажи ему, чтобы шел на второй этаж! сказал уже тише и спокойнее Попов.
   Так в постоянной беготне и прошла новогодняя ночь и мой первый наряд дневальным по роте. Офицеры еще долго гуляли и веселились, из канцелярии то и дело доносились пьяные крики и «Золотые купола» Круга, а ротный время от времени выходил объясняться в любви дневальным. Сержанты же, пользуясь случаем, пили на втором этаже вдали от офицерских глаз, попутно пряча от офицеров и те продукты, которые были куплены на деньги солдат к новогоднему столу. Этих продуктов хватило еще на три ночи таких праздников жизни.
  
   Еще через неделю был день моего рожденья. В части был заведен порядок, что солдат в свой день рожденья освобождается от всяких работ и может спать весь день. Командир роты подарил мне и еще одному имениннику по паре конфет, с почты принесли телеграмму от родителей и я улегся спать. Другим именинником в тот день оказался тот самый Козлов, с которым мы дневальничали на Новый год. Мало того, что его звали тоже Женя и кровати наши были расположены рядом, так еще и родился он в один день со мной.
   Я лежал в кровати и думал об этих превратностях судьбы, и о том, как здорово вот так после всей это армейской беготни, немного полентяйничать и поспать.
   После обеда с развода всех солдат отправили чистить плац, в роте остались только дежурный Попов, да дневальные. Попов лежал на нерасстеленной кровати, положив ногу на ногу, и щелкал пультом телевизора, борясь со скукой. По казарме периодически ходили дневальные и создавали видимость уборки.
   - Ягодка, ко мне! позвал Попов солдата.
   Солдат подошел к дежурному приставным шагом и приложил руку к виску.
   - Товарищ сержант, рядовой Ягодка по вашему - не успел договорить солдат.
   - Ягодка, тебе, что заняться нечем?
   - Никак нет, товарищ сержант! Убираюсь - на лице рядового появилась улыбка, плохо скрывающая нарастающее чувство страха.
   - Иди сюда, Ягодка. Да не сюда, вот сюда встань! Ближе! Еще ближе! Да не бойся, не съем я тебя! показал сержант солдату место возле своей тумбочки.
   - А что делать? напрягся солдат.
   - Будешь стоять и охранять мою тумбочку. Понял? Это твой боевой пост и смотри не вздумай его покинуть! Понял меня?
   - Понял выдохнул солдат.
   С недавних пор в роте стало нормой, что сержанты и солдаты периодически играли в игры. Для сержантов солдаты были предметом для развлечения. Ими можно было командовать, отдавать приказы выполнить самые глупые и нелепые поручения. В основном в таких играх участвовали Перепелкин, Синицын, Воробьев, Ягодка, Виноградов и Соловьев. А устраивали эти игры сержант Попов и, глядя на него, Володин. Пернатые знали, что это всего лишь игра, в которой важно продемонстрировать сержантам свою лояльность. Сержанты снова и снова придумывали новые издевательства над бесправными солдатами, а пернатые спокойно терпели это. Иногда эти игры носили вполне безобидный характер, а иногда очень унизительный характер. Всем было ясно, что таким образом сержанты проверяют на преданность и лояльность солдат.
   - Смотри, будешь тут стоять и каждые полчаса кукарекать.
   - Кукарекать?! недоумевал Ягодка.
   - А что ты скривил такое ебло? Кукарекать что ли не умеешь? И встань так, как будто стоишь на тумбочке дневального. Встань на табуретку! Да не шатайся ты так! Ровно встань! Руки по швам!
   Поставив солдата на табуретку, сержант снова улегся на кровать и принялся смотреть телевизор. Посмотрев минут двадцать музыкальный канал, Попов выключил телевизор и повернулся на другой бок в попытке уснуть. В роте наступил гробовая тишина, нарушаемая время от времени только долговязым Ягодкой, которому было тяжело долго стоять, соблюдая равновесие маленькой табуретке.
   - Ку-ка-ре-ку... тихо проговорил Ягодка по прошествии тридцати минут.
   Попов сладко спал. Ягодка осторожно слез с табуретки и присел на нее, стараясь не разбудить сержанта.
   Вскоре в казарму зашел Володин вместе с Перепелкиным и Синицыным. Володин как всегда очень манерно отдал свой бушлат прислуживавшему Синицыну и прошел в расположение.
   - Ягодка, ты, что тут делаешь?
   - Кукарекаю - привставая с табуретки, ответил солдат.
   - Чего? Больной что ль?
   - Почему сразу больной надулся еще больше солдат Мне товарищ сержант сказал.
   - Это я его поставил. Пускай стоит через сон пробубнил Попов. А то просплю развод
   - А что ты тогда расселся тут? набросился на солдата Володин.
   Достав из тумбочки туалетные принадлежности, сержант взял с задней грядушки кровати полотенце и ушел бриться.
   Яркое зимнее солнце заливало своим светом все расположение. Лень и нега охватили всех солдат, бывших в роте. Безмятежную тишину нарушали только капли воды, которые на улице время от времени падали с сосулек на подоконник. Синицын с Перепелкиным посмеявшись некоторое время над Ягодкой ушли в ленинскую комнату писать письма родным. Вернувшийся из умывальной комнаты Володин как ни в чем не бывало улегся спать. Самые тяжелые месяцы службы, самые суровые испытания у Володина и Попова были уже позади, теперь им предстояло в полной мере насладиться статусом старослужащих. После скоротечных и насыщенных событиями первых месяцев службы, когда солдат является духом или черепом, когда у солдата нет времени на передышку, когда у солдата много разной работы и забот, следующие месяцы тянуться значительно дольше. Лучший способ приблизить долгожданный дембель это сон.
   - Ку-ка-ре-ку! снова пропел Ягодка.
   - Завали свой ебальник, Ягодка! не выдержал Володин Съебался отсюда! Иди лучше на фишку сядь!
  
   - Вспышка слева! громкий и гнусавый голос Володина разбудил меня. Наступил вечер и пора уже было вставать. Праздник закончился.
   На полу в расположении лежало несколько солдат все те же «пернатые» в полном составе.
   - Встать! снова прокричал Володин. - Лечь!.. Встать!.. Лечь!.. Встать!
   Солдаты, отряхиваясь, встали.
   - Вспышка справа! продолжал Володин.
   И тут же солдаты быстро попадали в противоположную от сержанта сторону.
   - Встать! не унимался младший сержант.
   Попов и Володин, выспавшись днем, развлекали себя как могли. Верные приспешники сержантов терпеливо сносили все шутки и издевки старослужащих.
   - Сева, а ну-ка покажи суслика! улыбаясь, приказал Попов.
   Синицын, поджав нижнюю губу, выпятил вперед свои передние зубы и стал причмокивать, изображая грызуна.
   - Не, не смешно! вращая чечетки на указательном пальце правой руки, реагировал Володин. Вот смотри как мой солдат изображает суслика! Перепелкин, а ну-ка сделай суслика!
   Перепелкин также поджав нижнюю губу стал изображать якобы жующего суслика. Выставив перед лицом свои руки, изображавшими лапки грызуна, и прищурив глаза, солдат стал перебегать взглядом из стороны в сторону. Получившийся суслик вызвал новый приступ смеха у сержантов.
   - Суслик, палево! приказал другим солдатам Попов.
   Пернатые все как один стали повторять Перепелкина. Гомерический смех разнесся по казарме. Сержанты были очень довольны своим новым развлечением.
   - Принять упор лежа! прокричал Володин. Двадцать раз отжаться! На счет раз начи-най!
   Солдаты снова упали навзничь и принялись отжиматься. Тем временем я оделся и поспешил в умывальную комнату привести себя в порядок. До ужина оставалось еще больше часа, было достаточно времени, чтобы написать письмо домой.
   Сержанты продолжали придумывать новые издевательства для пернатых. Другие молодые солдаты, боясь попасть под горячую руку Попова и Володина, старались держаться подальше от расположения. Кто-то смотрел на пернатых с пренебрежением, считая, что они потеряли честь и самоуважение, кто-то смотрел с жалостью, но большинство понимало, что это только вопрос времени, когда и остальных солдат также будут унижать. Единственные из молодых солдат, кто не испытывал никакого страха в этот момент, были ингуши Богаева и Кастоев. Они стояли тут же рядом и смотрели на все происходящее со стороны как на развлечение, неспешно натирая войлоком свои бляхи.
   - Фишка! Фишка! раздалось из угла расположения, где на подоконнике сидел солдат. - Ротный идет!
  
   В столовой опять давали навагу с жиденьким картофельным пюре. Солдаты, весь день проведшие в постоянной работе, с жадностью набросились на скудный ужин. Пернатые по сложившейся уже традиции сидели рядом с сержантами и получали от них в дополнение к ужину пайку масла. Остальные обсуждали последние новости в части, которых как всегда было предостаточно.
   - Говорят, Сапогова и Ретюнских черпанули вчера ночью проговорил Горохов.
   - Да, не Сапогова, а Хлопцева! возразил Вилюм.
   - А ты-то откуда все знаешь? - с недоверием посмотрел на Вилюма Горохов.
   Солдата Вилюма все считали тупицей. Даже среди всей этой серой массы малообразованных солдат он выделялся какой-то особенной глупостью и простоватостью. С Вилюмом никто не дружил, кроме такого же глупого Ремезова и хитрого Кукина, который, видимо, находил какое-то свое особенное удовольствие в общении с этой парочкой. Только Ремезов и Вилюм могли слушать и верить всему, что говорит Кукин, всегда отличавшемуся безграничной фантазией, авантюризмом и постоянной потребностью врать.
   - Сам видел. Я вчера ночью ходил в туалет, а там Попов порол ремнем наших ефрейторов.
   - И че? все также с недоверием смотрел на него Горохов. Ты хочешь сказать, что теперь Хлопцев старше Сапогова?
   - Ну, я не знаю, я только говорю, что сам видел.
   - Да не может такого быть! Хлопцев ведь ефрейтор, а Сапогов сержант. Получается, что ефрейтор будет командовать сержантом.
   - Ну не при офицерах, конечно вмешался в разговор Кукин.
   - А Сапогов получается дух? удивился я.
   - Конечно! Он такой же, как мы, дух. Он вообще не имеет никакого права что-то нам приказывать, пояснил мне Кукин, который в этот момент хотел всем показать, что теперь не собирается слушать приказы сержанта Сапогова. Он никто для меня!
   - Вилька, может ты все это выдумал? Может тебе померещилось или сон приснился? Или может это было не черпание вовсе? Может быть, это просто какое-то наказание? произнес задумчиво Горохов.
   - Да ладно! А то я такой глупый ничего не понимаю! возмутился Вилюм Бляхой он бил их по мягкому месту! Черпал он их! Сам видел!
   Через пару дней слова Вилюма получили физическое доказательство. Новоиспеченные черепа Хлопцев и Ретюнских потребовали от молодого повара Соколова полного подчинения в связи с их новым статусом. В доказательство своей лояльности, он должен был принести им из столовой вечером после отбоя тарелку жареной картошки. То ли по каким-то причинам Соколову не удалось эту картошку приготовить, то ли повар не посчитал новых черепов достаточно авторитетными для него, но картошку он им так и не принес. Стерпеть неподчинение, неисполнение приказа, ефрейторы не смогли, потому в тот же вечер после отбоя в ванной комнате Соколова прокачали - так в армии называется вид наказания, когда солдата заставляли отжиматься от пола до полного изнеможения. Чтобы солдат в полной мере чувствовал всю свою вину провинившегося дополнительно бьют ногами и отдавливают сапогами руки. Но видимо, в какой-то момент щупленький башкирский парнишка Хлопцев вошел в раж от безграничной власти над рядовым Соколовым, и перешел к мордобою.
   Несколько дней повар прятал свое разукрашенное синяками лицо в коридорах столовой, подальше от глаз офицеров, пока не попался на глаза командиру роты Демьянову. Получив оплеуху от капитана, Соколов был отправлен в казарму. Вечером ротный построил всю роту на взлетке и устроил досмотр солдат на предмет возможных ушибов и синяков на теле. Не найдя более ничего криминального, капитан разразился длинной гневной тирадой в наш адрес. Он пригрозил жестко пресекать любые проявления неуставных отношений в роте, проводить досмотры личного состава регулярно и внезапно, а также найти того «выродка», который избил повара.
   - Что меня больше всего меня поражает, шепнул мне Рылевич, пока мы стояли в строю и слушали речь капитана так это, что даже дураку ясно, что Сокола били старослужащие, но при этом почему-то ругают нас, с нами проводят воспитательную беседу, а не с сержантами.
   Однако Соколов своего обидчика так и не выдал, ефрейтора никак не наказали, и сам Хлопцев после этого случая стал чуть ли ни героем роты. По крайней мере, ефрейтор теперь ходил по казарме очень гордый своим поступком, всячески демонстрируя нам, духам, свое полное пренебрежение.
  
   С каждым днем, чем ближе становился переезд в роту, напряжение среди молодых солдат нарастало. Мы с ужасом ждали этого дня. Офицеры держали от нас в тайне, кто в какую роту попадет. Считалось, что из трех рот, которые существовали в части, самой спокойной была Рота Обеспечения - РО, под командованием нашего капитана Демьянова, который считался одним из главных борцов с дедовщиной в части. Две другие роты Автомобильная Рота (АР) и Рота Топогеодезического Обеспечения (РТГО) - спорили между собой за звание самой отъявленной роты. В РТГО служил тот самый ефрейтор Касаткин, который считался самым главным дедушкой в части. Он славился особенной жесткостью и беспощадностью к духам. В Автороте служил наш Попов, там он был главным дедушкой.
   В течение месяца после присяги офицеры составляли списки распределения молодых солдат по ротам. Солдаты с водительскими правами преимущественно записывали в автомобильную роту, остальных солдат распределяли в соответствии с их способностями и потребностями той или иной роты. Роте обеспечения в первую очередь нужны были связисты и электрики, роте топогеодезического обеспечения печатники. За отдельных солдат между командирами рот шла нешуточная война.
   Так же в части были постоянные наряды такие наряды, которые закрепляются за отдельными солдатами, в которые они ходят как на работу каждый день. Например, банщик, коптерщики, повара все они были в постоянных нарядах. Другим примером, постоянного наряда служил наряд по свинарнику. В отличие от других постоянных нарядов, служба в свинарнике считалась малопривлекательной. От свинарей всегда отвратительно пахло, да и выглядели они совсем не как солдаты: одетые в старые засаленные бушлаты и вечно чумазые они скорее были похожи на деревенских бродяг, чем на солдат. Самая унизительная армейская работа уборка, да еще и уборка продуктов жизнедеятельность свиней, сильно перевешивало в глазах солдат, все преимущества жизни на свинарнике: отдельная комната, удаленная от казарм и старослужащих, практическое отсутствие какого-либо распорядка дня, минимальный контроль со стороны старших по званию, возможность регулярно и сытно питаться. Поэтому, когда пришла пора выбирать из молодых солдат замену старослужащим свинарям, желающих служить в свинарнике не оказалось. Капитан Демьянов, построив роту, долго пытался заинтересовать солдат всеми преимуществами службы на свинарне, пытался также взывать к патриотическим чувствам, объясняя, что это такая же служба, такая же защита Отечества. Наконец, под общий смех солдат, были выбраны два добровольца, будущих свинаря Борисов и Козлов.
   Тем временем, переезд в новую роту затягивался - и все из-за ремонта, который затеяли в казарме РТГО до прибытия в часть молодого пополнения. На время этого ремонта три постоянных роты объединили в одну Сводную роту и поселили все солдат этой роты в казарму Автомобильной роты. Временная рота - Рота молодого пополнения заняла казарму Роты обеспечения, и вот теперь после присяги Рота молодого пополнения должна была быть расформирована.
   Таким образом, в роте молодого пополнения были сплошь духи, не считая командиров отделений, а в Сводной роте почти не осталось духов, все были либо дедами, либо черепами. На плечи черепов в Сводной роте ложилась самая тяжелая и неблагодарная работа в роте работа духов, дедушкам тоже были нужны новые духи, которые в этот момент были только в РМП. Поэтому каждый раз, когда пути Сводной роты и роты молодого пополнения пересекались, на разводе ли или в столовой, мы испытывали на себе наполненные яростью взгляды старослужащих. Они смотрели на нас как голодные волки смотрят на стадо жирных овечек. Казалось еще чуть-чуть и они бросятся на нас, порвут в клочья. От этих ледяных пронзающих взглядов нас бросало в дрожь. Это были такие моменты, когда ты чувствовал не столько страх, сколько обреченность перед неизбежностью. Ты понимал, что никто и ничто не сможет тебя защитить перед надвигающейся бедой.
   Но не все молодые солдаты желали, чтобы ремонт в казарме РТГО затягивался. Пернатые, в отличие от большинства, хотели как можно скорее оказаться в новой роте. Они знали, что избежать издевательств со стороны дедов не получится, поэтому хотели как можно скорее пройти через неминуемые испытания, чтобы быстрее черпануться. Синицын и кампания упросили Демьянова записать их всех в РТГО. Пернатые постоянно вертелись под ногами у сержантов, прислуживая им, выполняя различные прихоти Попова, Володина и Фадеева.
   - Смотри, Косой, какого солдата я тебе привел! Фадеев пожал руку Касаткину. Сам напросился!
   На улице стоял сильный мороз, старослужащие слегка пританцовывали, чтобы не замерзнуть. Фадеев закурил сигарету.
   - Это тот, про которого ты рассказывал? ефрейтор снисходительно посмотрел на Синицына Ну что Сеня, говорят, ты хочешь стать крутым перцем да поскорее?
   - Ага довольно заулыбался солдат.
   - А ты знаешь, через какие испытания нужно пройти, чтобы стать дедушкой?
   - А я готов!
   - Ну что же, тогда тогда пока поднимайся на второй этаж, будешь помогать делать нам ремонт. Спросишь там Саву или Круглого, они покажут тебе, что надо делать. А мы потом с тобой еще отдельно поговорим.
   Синицын, расплывшийся в улыбке, поторопился подняться в казарму.
   Тем временем, Фадеев и Касаткин продолжили свой разговор.
   - Ну что, Фадей, что там слышно насчет перевода в роту?
   - Да откуда я, знаю, Косой? От тебя же все зависит, как ремонт закончишь, так и переедим.
   - Мне бы побольше рабочих рук! Может быть ты мне еще пару тел дашь? Деме какая разница чем солдаты заняты!
   - Дам. Фадеев сделал глубокую затяжку Самому надоело с этим психом находиться в одной казарме. Не зря про него говорят, что ему сейф на голову упал.
   Старослужащие рассмеялись. Фадеев выбросил сигарету в урну и повернулся лицом к плацу.
   - Чё встали?! резко закричал Фадеев на нашу роту, которая в этот момент находилась на плацу и тренировала подход к начальнику.
   - Духи твои совсем расслабились, дал бы ты их мне на полчасика
   - А ну построились! грозно заорал Фадеев.
   Накануне в казарме проводилось занятие «час здоровья». В течение полутора часов под видом физическое подготовки, Попов и Володин коллективно прокачивали всю роту на взлетке. Все это время солдаты отжимались от пола, отжимались без перерыва, без передышки. Отжимались одновременно по команде: если кто-то из солдат на очередной счет не был способен подняться, отжавшись от пола, все остальные солдаты ждали его в положении «полтора». Из-за этого даже самые сильные физически солдаты уставали не меньше самых слабых. К концу занятия, которое, казалось, длилось целую вечность, вся рота ненавидела своих слабых членов, из-за которых приходилось напрягаться всем. Единственными солдатами, которым было проявлено небольшое снисхождение в виде возможности отлучиться в туалет на пару минут, были, конечно, «пернатые».
   В армии обычно все упражнения делаются коллективно. Приседают, отжимаются, качают пресс и прочие физические упражнения делают совместно, тем или иным способом держась за соседа. В результате нагрузка на одного человека значительно увеличивается, потому что ты должен не только поднимать свой вес, но еще и вес соседа, а если сосед оказывается физически слабым, и не способен отжаться и десяти раз, тебе приходится отжиматься и за себя и за него. Такое занятие проводилось впервые - до этого все физические упражнения приходилось делать только на утренних зарядках, также носивших силовой характер, но сильно ограниченной по времени из-за сильных морозов на улице.
   Сегодня у всех болели руки, болели спины, мышцы были наполнены неподъемной тяжестью, а словосочетание «час здоровья» вызывало нервную дрожь по всему телу. Солдаты не переставали ругаться между собой, вспоминая тех, кто не мог нормально отжиматься накануне, и из-за кого страдала вся рота.
   - Отставить разговоры! прикрикнул Фадеев, подходя к роте.
   Окинув взглядом солдат, сержант после некоторой паузы произнес:
   - Воробей, Ягодка, Соловей и Рыло! Пойдете сейчас в РТГО, поможете ремонт делать. Остальные идут сейчас в казарму за лопатами, будете наводить порядок на территории. Шагом марш!
   Команды сержанта Фадеева выполнялись беспрекословно. Из всех сержантов в нашей роте он был самым требовательным и безжалостным. До обеда мы были обеспечены новой работой. Два прошедших зимних месяца выдались очень снежными. «Горы» снега окружали весь плац, в некоторых местах возвышаясь на несколько метров над землей. Плац был очень быстро убран, но это не означало окончания работ. Теперь все сугробы вокруг плаца должны были быть приведены в состояние армейского единообразия. Солдаты забирались на вершины сугробов и тщательно выравнивали лопатами верхушки, добиваясь одинаковой высоты всех сугробов вокруг плаца. Где-то верхушки срезались и излишки снега перекладывались на соседний сугроб, где снова утрамбовывались.
   - А что ты удивляешься, Женек? улыбался мне Мальгин, продолжая активно работать лопатой Если не будет хватать снега для кантика, нас запросто могут и в лес отправить за новым снегом, лишь бы все выровнять.
   - Не понимаю я этого.
   - Да пойми ты, дело не в кантике, а в том, чтобы нас занять работой, чтобы мы без дела не сидели!
   - А какое это все имеет отношение к защите Родины?
   - Ну как Ну - Мальгин призадумался. Да черт его знает! Просто старайся поменьше об этом думать!
   Закончив выравнивать сугробы сверху, солдаты продолжили равнять сугробы по краям. За время, проведенное в армии, все уже привыкли к такой работе, это была уже рутина, ни у кого не вызывавшая никакого интереса и вопросов. Все знали, что если закончить убирать снег сейчас, то отдохнуть, спокойно посидеть в казарме, как это было до присяги, все равно не дадут. Альтернатива уборке снега была только одна такое же бессмысленное и утомительное равнение кроватей в казарме. До обеда еще было далеко, потому солдаты спокойно и привычно для себя изображали бурную деятельность.
   Наконец, наступил долгожданный обед. Солдат в армии постоянно испытывает чувства голода, работает много, а порции в армейской столовой такие маленькие, что уже после выхода из столовой испытываешь чувство голода с новой силой. Так и живет солдат завтраками, обедами и ужинами, а все остальное время между приемами пищи борется с ноющим чувством голода. Но по армейским понятиям признаться в том, что ты голоден большой грех. Дедовщина запрещает молодым солдатам есть что-нибудь, кроме того, что дают в столовой.
   - А Рыло, представляете, заходит в комнату, хватает кусок черного хлеба и начинает жадно его жрать доносится из-за соседнего столика смех Воробьева.
   - Рыло, опять что-то начудил? присаживаясь за стол к остальным «пернатым», интересуется Перепелкин.
   - Представляешь, - продолжает Воробьев. были с ними в казарме РТГО, работали, он такой, как ни в чем не бывало, заходит в комнату, где сидят дедушки, берет у них со стола буханку черного хлеба, садится в угол и начинает жадно есть. Еле отняли.
   - Вот дебил!
   - Нехват!
   - Эй, нехват, как тебе черняшка?! сказал Перепелкин Рылевичу, который в этот момент присаживается к моему столу. Ты знаешь, какое наказание ждет таких нехватов как ты? Будешь в роте после отбоя есть черный хлеб с гуталином!
   - Отвали! огрызается Рылевич.
   - Что случилось, Миш? спрашиваю я у Рылевича.
   - Да ничего. Увидел у перцев РТГО буханку черного хлеба. Попросил отрезать кусочек. Отрезали, поделились, но зато раздули из этого такую историю!
   - А он ест, прям так жадно, у него прям слюни такие стекают изо рта, и глаза такие красные, дикие, вцепился в эту буханку и не отпускает. доносятся от «пернатых» обрывки их разговора.
   - Не обращай внимания! Меня вот давно уже нехватом прозвали, и ничего. Да, мне не хватает того, что дают в столовой! А им что хватает? Посмотри на Попова, Володина и Фадеева! Постоянно в роте кушают! Такие же нехваты, как и все. Да все солдаты нехваты.
   - А я и не обращаю внимания. Все это делается, чтобы разобщить нас. Видишь, как очень умно ведут себя деды? Они разобщают разными способами молодых солдат, показывают, как тяжело быть духам и как легче служится, если ты им прислуживаешь, выполняешь их требования.
   - Ну, конечно, действуют по привычной, отработанной годами, схеме. Не они это придумали, но сами через это прошли и знают, как эта машина работает.
   - Если бы мы вчера не были так измучены этими отжиманиями, мы бы сами друг друга перебили.
   - Разделяй и властвуй! Послушное стадо. Они даже не понимают, что ими очень грамотно управляют.
   Весь оставшийся день до ужина рота провела в уборке казармы, за исключением «пернатых», которые все до единого отправились делать ремонт в казарму РТГО. После ужина вся рота была в сборе и могла, наконец, отдохнуть после долгого дня. Часть солдат подшивалась, кто-то проводил время в ленинской комнате в настольных играх и написании писем родным, но часть солдат была в расположении вместе с Володиным и Поповым. Сержанты в очередной раз устраивали для себя развлечения с молодыми солдатами, заставляя выполнять тех разные глупые поручения. Периодически, солдаты отжимались, но никто не пытался спорить со старослужащими, покорно снося все издевательства. На сей раз число солдат, развлекающих Попова и Володина было больше обычного. Молодые солдаты очень быстро учились армейским премудростям. Неизбежность жизни в условиях дедовщины наталкивала солдата на простой вывод, что с дедами лучше дружить, не воевать с ними, не просто демонстрировать им свою лояльность, а стараться услужить им, выделиться из общей толпы, чтобы скорее заслужить их милость и быстрее черпануться. Старослужащие уже успели объяснить молодым солдатам, что черпать будут в первую очередь тех, кто будет по их понятиям этого заслуживать. «Пернатых» уже почти никто не называл «жополизами», наоборот с ними старались также дружить. Семена, брошенные на благодатную почву, давали своих всходы: пыл и желание солдат бороться с дедами стали затихать, разговоров о том, что дедовщина - это зло, значительно поубавилось. Служба в РМП носила достаточно размеренный характер, а все сложности отношений со старослужащими нивелировались, если ты им прислуживал, как это делали «пернатые». Каждый старался приспособиться к сложившимся условиям, понимая, что самые серьезные испытания, самые сложные месяцы их службы еще впереди - когда они столкнуться лицом к лицу с дедами и черепами в своих будущих ротах. Многие рассчитывали уже сейчас заслужить благосклонность своих будущих дедушек.
   Распорядок дня постепенно менялся. Количество уборок в казарме увеличивалось с каждым днем, мытье полов становилось каждодневным и самым неприятным занятием для солдат. Самым главным наказанием для солдат являлось уборка туалета.
   Поведение старослужащих становилось все более и более вызывающим, подчеркнуто пренебрежительным к молодым солдатам. Попов, Володин и Фадеев держали полагающуюся дистанцию между собой и молодыми солдатами, показывая им все выгодны от жизни по дедовщине: они могли валяться на кроватях днем, а духи должны были потом часами равнять постели, они могли кушать в любое время суток, в том время как молодым солдатам даже попросить добавки в столовой строго-настрого запрещалось, они могли позволить себе носить дополнительное теплое белье в лютые морозы, хотя при этом строго наказывали любого из молодых солдат за любое маломальское нарушение в форме одежды, если даже эта провинность заключалась в неправильно намотанной портянке. Словно в подтверждение установившихся негласных армейских порядков, принципиальный ранее капитан Демьянов не обращал никакого внимания на то, что старослужащие носят форму не по Уставу, и, наоборот, мог запросто наградить парой увесистых ударов любого молодого солдата, кто осмелится расслабить ремень или при нем положить руки в карманы.
   Оставшись по обыкновению в роте без офицеров, весь вечер после ужина молодые солдаты развлекали старослужащих, попеременно отжимаясь, падая на пол под команды «Вспышка, справа!», «Вспышка, слева!» и изображая суслика под радостные вопли Володина «Суслик, палево!». Солдат Ягодка снова охранял тумбочку Попова, Воробьев подносил сигареты сержантам и уносил окурки, всячески прислуживал, Синицын раздавал подзатыльники нерасторопным дневальным, а Перепелкин делал рисунки для дембельского альбома младшего сержанта Володина. Так продолжалось до тех пор, пока «фишка» на окне не доложила, что в казарму идет ротный.
   Капитан Демьянов не поощрял откровенных проявлений дедовщины, постоянно подчеркивая в своих речах, что неуставные отношения намерен жестко пресекать. Тем не менее, он признавал право старослужащих на некоторые послабления в отношении Устава.
   Сержанты неспешно встали с кроватей и поправили ремни. Стоящие рядом Синицын, Воробьев и Ягодка принялись в спешке заправлять мятые постели сержантов.
   - Что остальные встали? заорал Попов. А ну все равняем кровати!
   - Смирно! прокричал в этот момент дневальный на тумбочке.
   Рота замерла. Капитан Демьянов выслушал доклад дежурившего по роте ефрейтора Ретюнских, после чего зашел в расположение. Солдаты продолжили равнять кровати, боязливо поглядывая на непредсказуемого Дему.
   Понявший все капитан, недовольно посмотрел на лица сержантов. Те, в свою очередь, изобразили абсолютное спокойствие и равнодушие к грозному выражению лица ротного. Это было очень важно для них. Так они демонстрировали духам, кто на самом деле в роте главный. Молодые солдаты одинаково боялись и ротного и сержантов, но все знали, что капитан и другие офицеры практически не бывают в казарме, в то время как сержанты все время рядом и от того, как они относятся к тебе, зависит тяжесть твоей службы. В воздухе повисла пауза. Тяжелый взгляд капитана не оказал никакого действия на сержантов. Володин, как ни чем не бывало, поигрывал своими чечетками, а Попов демонстративно положил руки в карманы брюк.
   - Отставить равнять кровати! заговорил наконец капитан. Всем подшиваться и готовиться к завтрашнему дню!
   Невидимый бой был проигран и недовольный Демьянов удалился к себе в канцелярию.
   - Вот придурок! выругался Попов, когда капитан уже был далеко и не мог слышать его слов.
   - Ну ничего, скоро вернемся в роту, все будет по-нашему. проговорил Володин.
   Свет в расположении был выключен и основная масса солдат переместилась в бытовку и комнату отдыха подшивать воротнички.
   - Говорят, в роте будет полная жопа! вздохнул рядовой Вилюм.
   - Да, не хотел бы оказаться в одной роте с Фадеем или Поповым. поддержал его один из братьев Жидких.
   - И с Володиным
   - А что Володин? Володин это клоун. Дурачок! Во всем копирует Фадеева и Попова. Он без них ничто. Ноль без палочки!
   - Пока мы под одной крышей с Демой, они не посмеют нас трогать.
   - Да, что Дема?! Плевать они хотели на него!
   - Говорят, скоро уже переезжаем. Нас там ждут не дождутся.
   - Ага, особенно Касаткин. Вот уж с кем бы я не хотел оказаться в одной роте, так это с этим чертом. Лучше уж попасть в автороту, чем быть в одной роте с Косым.
   - И Фадеев тоже не подарок.
   - Говорят в РТГО дедушки солдату ребро сломали, пока он спал.
   - Да о чем вы говорите? - вмешался в разговор Захаров, - В РТГО лучше - они летом почти всей ротой выезжают в поля. Считай, что и не в армии служишь, а на природе три месяца живут! Вот это я понимаю! Хочу в РТГО служить!
   - Вот тебе сломают ребро, будешь потом говорить!
   - Ничего не сломают! Наверняка солдат накосячил где-нибудь, вот его и наказали. Даже Фадей сказал, что тот солдат сам
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального! пронеслось по казарме.
   Капитан Демьянов расхаживал вдоль коридора длинными шагами и был явно очень зол. Рота, натягивая на себя неподшитые кителя, в спешке строилась.
   - Кто?! Я спрашиваю, кто эта сука?! заорал неистово капитан.
   - А ну бегом упали в строй! подгоняли сержанты замешкавшихся солдат. Кукин, упал в строй! Потом подошьешься! Терентьев, тебе что отдельное приглашение нужно?!
   - Стройся! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! капитан прошелся вдоль всей роты и внимательно посмотрел каждому в глаза.
   Солдаты замерли как вкопанные.
   - В нашей роте завелась крыса! объявил, наконец, ротный. Ну что сознаваться будем, кто в нашей роте ворует у своих боевых товарищей? Да какой же низости нужно опуститься, чтобы воровать у своих товарищей?!Ведь, живем все под одной крышей!
   Капитан еще раз обвел всех солдат взглядом.
   - Что, никто не хочет сознаться? Кишка тонка?! заорал капитан. Хорошо, значит вы все трусы! Тогда поступим по-другому. Первая шеренга, два шага вперед! Кругом! Содержимое карманов на пол!
   - А что ищем, товарищ капитан? обратился Володин к Демьянову.
   - Сегодня у одного из наших солдат кто-то украл пачку сигарет. И эта крыса сейчас стоит среди нас и надсмехается над нами! грозно глядя на роту, проговорил капитан.
   - Солдаты, вам, что не хватает тех сигарет, которые выдает старшина? обратился к солдатам сержант Фадеев.
   Солдаты смущено молчали.
   - Хватает Да мало ли кто мог сигареты взять - проговорил наконец Перепелкин.
   - Может быть по ошибке Нам все хватает - смущенно и в разнобой заговорили солдаты. Это не мы А у кого украли? Может быть он сам их куда-то дел?
   Сержанты внимательно осмотрели, что солдаты выкинули на пол и,не найдя сигарет, приступили к ощупыванию каждого солдата.
   - Первая шеренга, встать в строй! скомандовал Фадеев.
   - Лучше сразу сознайтесь! вставил свое слово Попов. Так будет лучше!
   Не найдя сигарет и в карманах солдат, сержанты стали проверять бушлаты, висевшие тут же в шкафу. Наконец, Попов достал из кармана одного из бушлатов новенькую пачку сигарет.
   - Ох, не фига себе какие сигареты у нас солдаты курят! удивился Попов. А еще жалуются, что плохо им служится!
   - Чей бушлат, спрашиваю?! заорал на роту капитан.
   - Кастоев Кастоева, товарищ капитан прочитал бирку на воротнике бушлата Попов.
   - Широков, это те самые сигареты, что у тебя пропали?
   Солдат внимательно разглядел пачку сигарет в руках капитана.
   - Так точно, товарищ капитан. ответил рядовой.
   - Значит солдат Кастоев обокрал своего товарища?! капитан подошел к ингушу и схватил того за шею. Что молчишь, солдат? Ничего не хочешь сказать своим товарищам?
   Кастоев гордо молчал. Ингуш смотрел своими большими глазами в глаза капитана, не отводя взгляда и терпеливо снося тяжелую руку капитана на своем затылке.
   - Ну что, парни, что будем теперь делать с Кастоевым? обратился капитан к роте.
   - Хасан, кхамакырликабрухка! неожиданно для всех рядовой Богаев обратился к своему другу на непонятном для всех языке.
   Вся рота поняла, что в краже сигарет замешан и второй ингуш, но доказательств этого не было. Солдаты зашушукались между собой, косо поглядывая на Богаева.
   - Кастоев, ты где взял эти сигареты? снова обратился капитан к солдату.
   - Нэ понимаю. Я нэ понимаю - с сильным акцентом произнес Хасан.
   - Где ты взял эти сигареты? офицер выставил перед носом солдата пачку сигарет. Откуда у тебя эти сигареты?
   - Нэ понимаю.
   - Ах, ты не понимаешь, мразь! А ну иди сюда! вскипел Демьянов.
   Капитан взял за ухо Кастоева и вытащил того на середину расположения перед всей ротой. Крупный, похожий на небольшого медведя солдат стоически стерпел боль, не проронив ни слова.
   - Хасан! Ирхлакхара мы раваликра! снова вылетело из уст Богаева.
   - Рымзыикх! ответил Кастоев.
   - Смотри, - шепотом произнес, стоявший рядом со мной, Рылевич Богаев просит не выдавать его, а Кастоев, наверное, говорит, чтобы тот не переживал.
   Капитан недовольно посмотрел в сторону Богаева и выдохнул:
   - Если я узнаю, что кто-то помогал Кастоеву Кастоев, ты зачем это сделал?
   Солдат продолжал стоять с отсутствующим взглядом, изображая человека, не понимающего что происходит. Не моргая, он смотрел в одну точку.
   - Кастоев, ты хоть понимаешь, что тебя ждет? Как ты служить собираешься? Завтра вся часть будет знать, что ты вор! Тебе руки никто в части не подаст. И поверь мне, я найду способ, как сообщить твоим родителям, чем ты тут занимаешься
   - Нэ надо - сделал недовольное лицо Кастоев. Нэ надо Пожалюйста!
   - Что? Я не расслышал, что ты сказал?!
   - Нэ надо, товарищ капитан Нэ надо мамэ
   - Не надо говоришь? Так кто украл сигареты?
   - Я...
   - Не слышу. Громче скажи, чтобы все слышали!
   - Это я
   На лице Кастоева не было и тени смущения или чувства вины. Он продолжал все так же смотреть в одну точку.
   - Громче!!!
   - Это я украл сигарэты - спокойно ответил Кастоев.
   Капитан снова замолчал. Подбоченив руки, капитан стоял перед солдатом и еле сдерживал себя от того, чтобы не ударить Кастоева.
   - Ах ты - прошипел Демьянов, стиснув зубы. Понабрали горных баранов, мать вашу! И что теперь ты будешь делать, солдат? Как в глаза своим товарищам будешь смотреть? Как вину свою искупать будешь? А?
   Хасан со стеклянными глазами молчал.
   - Молчим, да? капитан повернулся к роте. Ну что, рота, как будем наказывать Кастоева? Он же у вас украл сигареты! Вам решать, как его наказывать. Есть какие-нибудь предложения?
   - В наряд его, в столовую! загудела рота. На пару недель, чтобы не вылезал оттуда!
   - В наряд это само собой проговорил ротный. - Давайте его накажем таким образом: пускай он лучше возьмет и выкурит всю эту пачку разом! Раз он так жаждал получить эти сигареты, пускай курит все сигареты разом!
   - Да, пускай курит! поддержала капитана рота.
   - Ты не против, Широков?
   - Никак нет, товарищ капитан!
   - Так, спички, зажигалка есть у кого? Тебе помочь, Кастоев? Что стоишь, распечатывай пачку!
   Кастоев обреченно сорвал обертку с пачки.
   - Товарищ капитан, разрешите, товарищ капитан? заныл Богаев. Товарищ капитан, он же не курит, он же до армии вообще не курил никогда, он только здесь впервые попробовал.
   - А о чем он думал, когда совершал кражу? ответил капитан, поднося зажигалку к первой сигарете.
   Кастоев сделал затяжку и медленно достал вторую сигарету. Снова прикурил, снова полез за новой сигаретой в пачку, потом еще за одной. Откашлявшись на четвертой сигарете, Кастоев продолжил прикуривать новые сигареты и под пристальным взглядом ротного наполнял свой рот очередной табачной отравой. На восьмой сигарете капитан сжалился над солдатом и разрешил курить ему сигареты в несколько заходов. Лицо солдата быстро окутало плотное облако табачного дыма, но оно не могло скрыть слез, которые текли по лицу Кастоева. Едкие клубы дыма разъедали слизистую, глаза стали болезненного красного цвета, кожа побелела, солдат задыхался, но продолжал курить, не произнося ни слова.
   Докурив сигареты, солдат снова истошно закашлял.
   - Воды ему принесите! скомандовал ротный. Ну что, солдат, ты осознал свою вину?
   - Да - продолжал кашлять Кастоев.
   - Ничего не хочешь сказать своим товарищам?
   Солдат замялся.
   - Ничего не хочешь попросить у них?
   -Я? - солдат непонимающе посмотрел на капитана - хочу папросить прощэния
   - Да не мне это говори! У своих товарищей проси прощенья!
   - Простите моргая красными глазами, проговорил Хасан.
   - И это все?
   - Я больше так нэ буду!
   - Ну, что будем заставлять его еще курить сигареты? обратился ротный к солдатам.
   - Ладно уж! сжалилась рота. Хватит с него!
  
   ЧАСТЬ II
   ГЛАВА 7. Рота
   Страх не прощают. За унижение страхом мстят И не просто, а кровью
   Юлиан Семенов
   Переезд в роту состоялся по-военному очень быстро. Я бы сказал, молниеносно. Еще утром мы были в РМП, тренировали одевание костюмов ОЗК, надевали на скорость противогазы, и ничего не предвещало быстрых перемен, а уже после обеда мы выбирали себе койки в РТГО.
   «Выбирали» - это, конечно, громко сказано. Ротный быстро распределил всех по кроватям. Старшина выдал всем матрацы, постельное белье и именные железные табуретки, которые мы тут же и подписали. Распределение же мест в кубрике не имело ровным счетом никакого значения. Новый ротный, стараясь хоть как-то защитить нас от старослужащих, хотел сделать так, чтобы молодые солдаты спали в одной стороне расположения, а старослужащие на другой. Но у ефрейтора Касаткина на сей счет было свое мнение. После ухода ротного из казармы, он объявил молодым солдатам, что самые привилегированные места в роте это места возле взлётки, т.е. такие места, с которых лучше всего виден экран телевизора. Он тут же выкинул из приглянувшейся ему тумбочки вещи молодого солдата и улегся на самое, по его мнению, удобное место в казарме. Тоже самое сделали и другие старослужащие. Нам ничего не оставалось сделать, как занять свободные кровати вдоль окон. Все это происходило на глазах нашего нового старшины, который молча переписал схему расположения солдат по койкам в соответствии с порядком, предложенным ефрейтором Касаткиным.
   И тут же после распределения тумбочек, кроватей и табуреток, нам устроили глобальную уборку всей казармы. Отличие этой уборки от уборки в РМП заключалось в том, что уборкой занимались абсолютно все солдаты, а не только «наряд» и «уборщики».
   Мы еще плохо понимали того, куда попали. Мы еще не знали всех новых правил. Но приметы новых порядков были видны уже сейчас невооруженным взглядом. В РМП не было дедушек, были сержанты, которые нами командовали. Тут же сразу бросалась в глаза группа солдат из сержанта Фадеева, ефрейтора Касаткина, младшего сержанта Григорьева, рядового Джамалутдинова, младшего сержанта Володина и младшего же сержанта Кабанова. Эти солдаты были иначе, чем мы одеты. Они вели себя очень раскованно и уверенно, по-хозяйски. Но прежде всего эти солдаты выделялись своими габаритами и казались нам взрослее и намного мужественнее, чем мы. Они были на порядок крупнее и сильнее солдат нашего призыва. Особенно Джамалутдинов, который был похож на бурого медведя, только что вылезшего из своей берлоги. Он также неуклюже двигался по казарме, при каждом шаге у него двигалась не только нога, но и соответствующим образом поворачивалось все туловище. Накаченная шея, огромные плечи и руки, которые все время были расставлены в стороны, как будто он пытался тебя поймать ими, низкий неприятный голос, с характерным кавказским акцентом, коверкающим русские слова, все это вместе создавало очень неприятный и страшный образ. Мы не знали, что ждать от него. Кавказцы, как мы уже успели убедиться на своем опыте, народ вспыльчивый и непредсказуемый. Ефрейтор Касаткин по своим габаритам лишь немногим уступал Джамалутдинову. Свое свободное время он любил проводить в спортзале, тягая гантели и штанги, периодически хвастался, что у него есть пояс по боям без правил. Григорьев постоянно был в шестом отделении, а Кабанов в клубе, поэтому мы их увидели только вечером. Фадеева же и Володина мы знали по РМП поэтому они и так были нашими привычными командирами.
   Ефрейтор Касаткин и другие перцы самодовольно стояли в умывальной комнате и курили. Они были одеты не по форме, что только подчеркивало их особый статус. Им было очень весело, потому, что наконец-то в роте появились молодые солдаты. С большим интересом старослужащие обсуждали каждого из нас, кому-то придумывали клички, смеялись над нашими неловкими движениями. Убираться нам было не в новинку - в РМП и в нарядах по столовой мы уже успели уяснить себе все премудрости армейского мытья полов. Мы наивно полагали, что в этот раз уборка казармы много времени не займет, потому как нас было более чем достаточно для данной миссии, но не тут-то было.
   - Живее давайте, пошевеливайтесь! Кто вас так учил мыть полы?! заорал у меня над ухом Савин.
   Внутри меня все негодовало кто такой Савин? Он такой же рядовой, как и я. Какое право он имеет командовать нами? Что он о себе возомнил?
   - Живее давайте! Живее! вторил ему такой же рядовой Круглов.
   Все молодые солдаты были очень перепуганы, и никто не осмелился поставить этих рядовых на место. Савин и Круглов были черепами - солдатами на полгода больше нас отслужившими. Они продолжали на нас орать. Тихая и безмятежная жизнь для нас закончилась. Одними криками Круглов и Савин не ограничились, начав раздавать затрещины налево и направо. Получить затрещину от такого же рядового, как и сам, было еще не самым обидным в этой уборке.
   Касаткин продолжал громко смеяться вместе с другими дедушками, стоя на пороге умывальной комнаты, как вдруг его лицо резко перекосилось. «Круглый, Сава, вы куда смотрите, мать вашу!» - заорал, чуть не позеленев от ярости, ефрейтор «Это что такое у солдата в руках?». Савин мигом осознав свою ошибку, ногой выбил из рук солдата швабру и от души добавил пинок армейским сапогом по мягкому месту духа.
   «Швабру для мытья полов использовать нельзя!» - не унимался тем временем Касаткин. «Вас что там в РМП вообще ничему не учили? Шваброй вы никогда хорошо полы не помоете. Повторяю, мыть полы только руками! Увижу у кого-нибудь в руках швабру сломаю о вашу голову».
   Желания поспорить с Касаткиным ни у кого не возникло, и мы продолжили дальше натирать полы. На сей раз уже приходилось мыть полы без швабры. Поскольку на коленках нам ползать тоже запрещалось мы могли испачкать одежду - приходилось сгибать спины и мыть полы на прямых ногах. Очень быстро мышцы на спине и ногах у всех затекли, очень сильно хотелось присесть и отдохнуть, но такой возможности у нас не было. Мы должны были перемыть не только расположение, но и всю взлетку, туалет, умывальную комнату, бытовку, комнату со спортивным инвентарем, лестницу, сушилку. Мы носились как угорелые с ведрами в умывальную комнату за водой, снова и снова взбалтывая пену в ведрах. В умывальной комнате продолжали курить некоторые дембеля. Остальные пили чай в бытовке. Приходилось все время их обходить, мы чувствовали себя маленькими собачонками, которые путаются у них под ногами. С нескрываемым чувством превосходства дедушки смотрели на нас сверху вниз и продолжали рассказывать друг другу смешные истории из своей службы. Все это время за нами ходили черепа и не переставали орать, находя каждому из нас какое-нибудь крепкое словечко, следя за тем, чтобы никто не садился, не отдыхал.
   - Сава, Круглый, сейчас вы у меня сами будете мыть полы, если эти уроды не пошевелятся! подгоняли черепов Фадеев и Володин.
   - А ну быстрее давай, олень! Затирай быстрее пятно! кричал Круглов.
   - Тебя что это не касается? Пошевеливайся, Перепелкин! не унимался Сапогов.
   - Давно не получал?! кричал младший сержант Ермилов на нерадивого солдата и отвешивал ему подзатыльник.
   Не успев закончить с уборкой казармы мы услышали новую команду от ефрейтора Касаткина: «В распалагу все! Равняем кровати!».
   - Бегом - я сказал! кричал Савин.
   - Бегом! кричал Круглов и давал пробегающим мимо него солдатам пинка.
   Мы наивно полагали, что после длительной и изнуряющей уборки нам дадут хотя бы полчасика прийти в себя, просто посидеть, чтобы отдохнули спина и ноги. Куда там!
   Нас загнали в расположение и приказали равнять кровати, кантики на одеялах и подушки. Ефрейтор Касаткин с сотоварищами развалились на своих кроватях и внимательно разглядывали молодое пополнение. Телевизор вещал Муз-ТВ.
   «Я так люблю тебя, я так хочу тебя!» - доносился из телевизора голос восходящей звезды.
   - Слышь, Косой, посмотри этот клип до конца! Тут в конце у девки сиськи видны, - не унимался младший сержант Володин Вот, вот! Сейчас! Смотри - видел? Видел?!
   - Да ебал я его в рот, твоего Диму Еблана! Меня на гражданке в сто раз круче телка ждет! - небрежно ответил ему Касаткин Сапог, твою мать! Ты куда смотришь?! Ты не в телек смотри, твою мать! За духами следи! Давно не получал, что ли? Сейчас сам у меня кровати ровнять будешь!
   Младший сержант Сапогов, не смотря на свое звание, продолжал оставаться «духом». Он был у нас командиром отделения в РМП и за это время мы успели к нему привыкнуть и даже подружиться. Но это было все в прошлом и не имело сейчас уже никакого значения. Сапогов, также как и мы, очень боялся Касаткина и должен был также летать, только выполняя при этом свои сержантские обязанности.
   - Что встал, Тюпин?! заорал с новой силой Сапогов А ну ровняй кровати!
   - А тебя что это не касается, Воробьев?! накинулся на солдата Савин.
   - Работаем, работаем, не стоим! присоединился к ним Круглов.
   - Эй, ты, как тебя там, олень? Ты что уже все закончил? Ты в этом уверен? У тебя еще подушки не выровнены, тумбочки и цветы! Давай быстрее! Пошевеливайся, олень! заорал Савин на другого солдата.
   Мы не знали точного времени, но, кажется, было около пяти дня. До ужина еще больше двух часов. Интересно, нам дадут хотя бы часик до ужина посидеть позаниматься своими делами?
   - Еще два часа этой ерундой страдать как будто прочитав мои мысли, сказал полушепотом Рылевич, ровнявший вместе со мной кровати.
   Выровняв уже раз по двадцать все складки, все уголки, все полоски, все грядушки, табуретки, тумбочки и цветы и, вообще, все, что только можно было найти в расположении, мы не прекращали работы, продолжая дальше летать по расположению от кровати к кровати. Кто-то достал нитки и стал по нитке выравнивать полосы на одеялах, часть солдат побежала за водой, чтобы полить цветы в пятый по счету раз, кто-то принес тряпку, чтобы протереть все тумбочки и подоконники в третий раз подряд.
   - Живей давай, Беспалов! Пошевеливайся! Ты что думаешь, что уже все выровнял? получил я болезненный подзатыльник от Круглова А это что? Что это такое, Беспалов? Я тебя спрашиваю, что это такое?! Да меня не ебет, что ты уже тут все выровнял! Выровнял свою кровать, помоги соседу!
   Огромные розовые щеки стояли надо мной и орали. В глазах этого восемнадцати летнего парнишки читалась лютая ненависть и презрение ко всем молодым солдатам. Круглов был небольшого роста, но с большими руками. Он и Савин не переставали ни на секунду орать на нас.
   - Что у вас за бардак тут творится? Скоро уже ужин, а у вас ничего еще не выровнено! хриплым голосом покрикивал на солдат Савин. Живее давайте, олени! Шевелитесь!
   Черепа носились за нами, беспрестанно крича на нас, придумывая все новые и новые ругательства. Снова и снова мы заправляли и перезаправляли кровати, перекладывали подушки и по-новому равняли их уголки, бегали по расположению, меняясь рядами, сбивая друг друга с ног и продолжать ровнять, ровнять и ровнять этот проклятый кантик! Мы ненавидели уже само слово «кантик» и того человека, который придумал эти полосы на покрывалах!
   - Круглый, что за фигня?! Ты что, сука, совсем обленился? Я вам устрою сегодня веселую ночку! негодующе кричал Касаткин со своей постели, держа в одной руке пульт от телевизора Фадей, сегодня бокс по телеку будет?
   - Будет, только не по телевизору. Я даже догадываюсь, кто будет у меня спарринг-партнером. Так ведь, Круглый? - засмеялся сержант Фадеев.
   Круглов и другие черепа бросились с новой силой кричать на нас. В ход пошло их следующее оружие борьбы с нерадивым молодым пополнением переворачивание кроватей, которые, по мнению черепов, были плохо заправлены. Провинившимся молодым солдатам «пробивали лося». В такой суете и постоянной беготне прошел еще один час, а за ним и еще один. Казалось это никогда не закончится. У нас не было часов и мы лишь догадывались который сейчас час. Тело все изнывало от усталости, хотелось все бросить и упасть на пол.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального для похода на обед! наконец, разнеслось по казарме.
   - Какой обед, дневальный?! Ты что там спишь, сука?! заорал Касаткин.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального для похода на ужин! быстро исправился молодой солдат, дежурившей по роте.
   - Я вам, суки, устрою службу! медленно поднимаясь с кровати, проворчал Касаткин. Ох, устрою!
   - А ну бегом все упали в строй! Бегом, бегом! Живо! кричали на нас черепа.
   Небольшая передышка на ужин и уже через 15 минут мы убирали от снега приказарменную территорию. Часть же солдат снова мыла полы в помещениях. Снова и снова вокруг нас бегали черепа и орали, беспрестанно ругались, что мы очень медленно и плохо убираемся. Единственно облегчение рядом не было дедушек, которым не хотелось в такой мороз выходить из казармы.
   На улице уже темнота выколи глаз. Очень скоро наступит первая ночь под одной крышей с дедами. Молодые солдаты в полном оцепенении, уставшие и напуганные, продолжают усиленно махать лопатами, боясь как-то провиниться перед дедами и черепами.
   В половину девятого вечера мы, наконец, получаем немного времени, чтобы заняться собой. У нас есть всего лишь полчаса на то, чтобы сходить в туалет, подшиться, побриться, сделать друг другу кантик на затылке - одним словом, подготовиться к завтрашнему утреннему осмотру. Касаткин по-хозяйски стоит в проходе в умывальную комнату, и внимательно наблюдает за духами. Ефрейтор демонстрирует всем свое накаченное тело и упругие бицепсы. Его одежда, его поза, выражение лица все показывает нам, что он здесь главный, он хозяин.
   Мы новенькие в этой роте, все здесь для нас чужое и непривычное после РМП. Все, что мы видим, вызывает в нас если не страх, то, по крайней мере, сильное волнение.
   Обойти просто так Касаткина, чтобы попасть в заветный туалет не представляется возможным.
   - Разрешите пройти, товарищ ефрейтор? обращаюсь я к Касаткину.
   - Иди говорит ефрейтор и лишь через полминуты убирает с моего пути свою руку.
   Следом подходит другой солдат.
   - Э, олень! Ты куда прешься в белуге? возмутился Касаткин. И громко, чтобы его слышала вся рота, повторяет - Запомните, товарищи солдаты, в туалет строго настрого запрещено входить в белуге. Можно заходить либо в полной одежде, либо с голым торсом! Тебе понятно, солдат?!
   - Так точно . дрожащим со страху голосом произносит рядовой и убегает в расположение снимать белье.
   А день все никак не хотел заканчиваться! В девять часов вечера дневальный кричит очередную команду: «Рота, рассаживаемся на взлетке возле телевизора для просмотра вечерней программы!».
   - Бегом давай, бегом! подгоняют нас черепа.
   Солдаты быстро расхватывают табуретки у своих коек и рассаживаются в несколько рядов на взлётке перед выключенным телевизором. С боку, демонстративно отдельно, садятся черепа. Старослужащих никого нет. Только духи и два черепа. Никто не решается включить телевизор это привилегия старослужащих, но их в данный момент никого в расположении нет, они стоят все возле умывальной комнаты и о чем-то переговариваются. В полумраке расположения десять минут мы молча смотрим на черный квадрат Малевича на экране старенького «Шилялиса».
   Страх перед неизвестностью с новой волной накатывает на нас. Все с ужасом ждут первой ночи в роте. Никому не хочется повторить судьбу того солдата РТГО, которому пару месяцев тому назад сломали ребра.
   - Ну что духи, служить будем? спрашивает нас Донат Касаткин, присаживаясь на кровать рядом с нами. Значит, слушайте все сюда. Слушайте внимательно, повторять не буду. Так жили до нас, там жили мы, там будете жить и вы. Эти правила устанавливали не мы и не нам их нарушать. Вы духи бесправные, у вас нет никаких прав, есть только обязанности. Вы должны все время летать. Увижу, кто проебывается накажу. Обязанностей у вас много, поэтому слушайте внимательно, запоминайте. Часы всем снять! Часы могут носить только перцы.
   Рылевич, сидящий рядом со мной, прикрывает правой рукой свои пластмассовые наручные часы Seiko.
   - Вам не положено знать который час. Вам не положено сидеть. Если нечем заняться, значит будете мыть полы. Если все убрали, значит ровняете кровати. Увижу кого-нибудь сидящего пиняйте на себя! Это вам не РМП! Я не потерплю кого-нибудь не по форме одетым! Ремни затянуть! Пуговицы все застегнуть! Шапки одеть! В любое время вы должны быть одеты по форме, т.е. застегнуты на все пуговицы! Ничего лишнего не должно быть в карманах. В нагрудном кармане должен быть только военный билет и носовой платок. Больше вам ничего иметь не положено! Завтра проверю ваши тумбочки. Найду что-то лишнее выкину. До завтрашнего обеда потрудитесь навести порядок у себя в тумбочках, а не то наведу его я! Увижу грязный подворотничок, грязные сапоги или какую-нибудь лишнюю растительность на лице наряд вне очереди вам обеспечен. Запомните золотое правило! Накосячил один страдают за него все. Сегодняшние косяки так и быть прощаю вам. Но только сегодня. Милости от меня не ждите. Будете жить по моим правилам все будет хорошо у вас и будет и на вашей улице праздник... - не успел договорить Касаткин.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального на вечернюю поверку! прервал речь Доната дневальный по роте.
   Мы все дружно вскочили со своих мест, но Касаткин нас также быстро осадил:
   - Я что разрешал вам встать?
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального на вечернюю поверку!!! повторил дневальный еще громче, видимо решив, что в первый раз рота его не расслышала.
   - Завали свой ебальник, дневальный! невозмутимо крикнул на всю казарму Касаткин. Повторяю еще раз: накосячил один страдают все. Поэтому следите друг за другом, помогайте, так вам будете легче здесь выжить. Остальные правила вам сейчас на улице расскажут Сава и Круглый. Дневальный, строй роту!
   Выбежав на улицу после построения в роте, молодое пополнение толпой побежало в курилку. Курилка РТГО представляла из себя небольшую беседку из тоненьких труб, больше всего эта конструкция напоминала большую клетку для птиц. Мы быстро набились в курилку, подгоняемые нашими черепами. Курилка находилась сбоку от казармы на некотором удалении от входа в здание. Вальяжно и неторопливо наши дедушки вышли на крыльцо перед казармой. Вскоре к ним присоединились старшина роты Гаудуш и сам ротный - капитан Бойцов. Все вместе они о чем-то весело общались.
   В это время в курилке Савин и Круглов проводили с нами воспитательную беседу.
   - Значит так, духи! начал Савин, Правила такие: главные дедушки в роте это Косой, Фадей, Григорьев, Кабанов и Володин. Джамалутдинов не дедушка, он не имеет права вам что-то приказывать. А остальные, типа, Кривой, Ермилов, Сапогов, Чистый, всякие там Маркычи, Даниловы и тому подобные это либо черепа, либо деревянные дембеля. Они вам не указ! Ваша обязанность летать и прислуживать дедушкам. Никаких идиотских вопросов им не задавать. Все вопросы, просьбы все к нам. Обращаться к дедушкам только по имени. Нет никаких сержантов и ефрейторов - мы живем не по уставу! Не надо отдавать им воинское приветствие и вставать, когда они заходят к вам в комнату. Фадеева зовут Максим, Касаткина Донат, Кабанова Саша, Григорьеву тоже Саша, Володина зовут Денис, а не Володя. Володя это у него кликуха, а не имя. А вы что думали? Когда дедушка заходит в роту, рядом обязательно должен быть кто-нибудь, кто примет у дедушки его бушлат и повесит его на вешалку. После отбоя не спим до одиннадцати вдруг дедушке чего-нибудь потребуется. Если дедушка курит ждите неподалеку. Как докурит он отдаст вам сигарету нужно будет ее потушить. Если дедушка хочет курить, он скажет вам: «Сигарету!». Но не надо всей толпой бросаться искать сигарету! Скиньтесь на пачку сигарет и держите ее всегда где-нибудь наготове в роте. Когда понадобится сигарета дедушкам достанете оттуда. И зажигалку надо всегда иметь под рукой! И не смейте давать дедушкам Приму, которую вам выдает старшина. Тут же получите по голове! Сначала от дедушки, потом от меня! Дедушки абы что курить не станут. Купите нормальных сигарет! Запомните команду «Один!». Если дедушка крикнет «Один!», значит, ему срочно понадобился для чего-то дух. Например, ему нужно выбросить окурок сигареты или принести воды. Не надо бросаться всей толпой к дедушке. Тот, кто ближе всего в этот момент к дедушке тот и бежит к нему. Но если, суки, никто не прибежит, я, суки, вас вот этими руками удавлю! Не прибежать на команду «Один!» - это очень большой косяк. Вы должны летать, духи! Чем меньше косяков, тем вам будет легче. И нам с Круглым будет полегче.
   Мы стояли на двадцати градусном морозе и внимательно слушали наставления Савина и Круглов. Восемнадцатилетние молодые ребята, совсем еще зелененькие, молча внимали речам черепов. Они были похожи на кроликов, стоящих перед удавом. Безвольные, трусливые, жутко перепуганные они слушали и пытались запомнить сразу все. Внутри меня же все негодовало. Куда я попал? Я что должен прислуживать дедушкам? Какие еще команды? Какие сигареты? Я что, должен принимать у дедушки бушлат? Он что девушка или инвалид, чтобы помогать ему раздеться? Я не буду этого делать! Я что за этим пошел в армию? Надо бороться! Где вся та бравада, что была в вас еще несколько дней тому назад? Вы же собирались дать отпор дедам! Вы же готовы были драться с ними!
   Февральский холод и страх от того, что я попал в такую ситуацию, в равной степени обжигали меня. Меня всего трясло. Что делать?
   - Миша, ты тоже собираешься вот это все исполнять? - спросил я у Рылевича.
   - А куда деваться? - ответил он мне обреченным голосом. Есть другие варианты? Ты видел, какие они лоси? Кто с Касаткиным будет драться? Эти дети что ли? Или мы с тобой?
   Мне стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни еще не было страшно. Мои принципы, мое воспитание, мой внутренний мир - встали на дыбы, я не принимал и всячески отвергал окружавшую меня действительность! Нет, я не буду этого делать! Я так жить не буду! А что если они меня побьют? Я не боюсь Касаткина, я готов с ним драться! Я даже уверен, что не слабее его, не зря же я до армии ходил почти целый год в качалку! А если они побьют меня ночью? А если они меня как того солдата ударят грядушкой от кровати во сне? Да-да, нам рассказывали, как обычно это делается. Кладут подушку на голову солдата и поверх подушки бьют солдата железной трубкой. Следов избиения никаких нет, а у солдата сотрясение мозга. Ведь я же не смогу им ответить! Я же буду не готов. Ведь я же один, мне же никто из этих трусов не поможет! А дедов и черепов вон сколько!
   - Завтра мы вам расскажем дембельскую сказку, ее нужно будет выучить, спокойно и деловито Круглов и Савин продолжали объяснять духам обязанности, - в любой момент дедушка может ее спросить у вас. Вы должны знать ее наизусть, даже если в два часа ночи вас поднимут, вы должны ее без запинок рассказать. Сейчас после поверки придете в роту и расстелите дедушкам постели. Всем, кроме Фадея он в наряде. Смотрите не затупите! Не перепутайте кровати, олени! Я покажу вам, как правильно стелить постель дедушкам. И поставьте сразу фишку на дверь, чтобы ротный вас не запалил. И не забудьте уложить форму дедушек, когда они разденутся!
   - Стройся, Рота! послышалось со стороны казармы.
   Побросав сигареты, духи полетели строиться.
   - Бегом давай! Бегом! Упали все быстро в строй! - кричали нам вслед Савин и Круглов.
   Добежав до крыльца казармы мы быстро все построились и замерли. Медленно и величаво наши дедушки встали во главе строя, не церемонясь, отпихнули назад тех солдат, которые стояли вначале. Место дедушек в строю всегда вначале.
   - В колонну по четверо стано-вись! Напра-во! Равня-я-яйсь! Отставить! Равня-я-яйсь!!!! Отставить! Равня-я-яйсь! Смирно! командовал ротой сержант Фадеев.
   Выполнив доворот на девяносто градусов в сторону командира роты, Федеев продолжал: «Товарищ капитан, рота топогеодезического обеспечения для проведения вечерней поверки построена!»
   - Вольно!
   - Во-о-о-льно! выполнив доворот обратно в сторону роты, произнес Фадеев, и, повернувшись тут же обратно к командиру роты, продолжил - Разрешите вести, товарищ капитан?
   - Веди!
   - Нале-во! Шагом марш! Песню про Марусю запе-вай! растягивал слова сержант в такт движения.
   Пройдя мимо своей казармы и казармы автороты мы направились в сторону КПП по дороге между местной Аллеей Славы и Штабом.
   - Отставить песню! закричал Фадеев, когда мы поравнялись с главным входом штаба и увидели, что там стоит дежурный по части. Равнение на-право!
   Вся рота повернула головы направо и, чеканя строевым шагом, проследовала мимо дежурного.
   - Вольно! проводил нас взглядом дежурный.
   - Вольно! повторил Фадеев, - Песню про Марусю запе-вай!
   Мы продолжили свое пение. В конце строя шли наши черепа и сержанты Ермилов и Сапогов. Первые ряды, наши дедушки, шли, нарочито не соблюдая шага. Сзади черепа следили за тем, чтобы мы хорошо пели.
   - Громче пойте! Громче! стиснув зубы кричал нам Савин.
   Впереди дедушки разговаривали о чем-то своем, громко смеясь и не обращая на нас никакого внимания.
   - Что так тихо поешь, Пучек?! орал на солдата Круглов.
   - Я не могу громче, отозвался хриплым голосом испуганный Пучков.
   - Не может он! Научим! А ты что Вилюм мычишь? Громче пой, сука! Громче! продолжали ругаться на нас черепа и толкать в спину.
   - Левое плечо!... Прямо!... Прямо! направлял нас шедший рядом дежурный по роте Фадеев.
   По команде «Прямо!» роте полагалось сделать три строевых шага.
   - Левое плечо! Прямо! Рота послушно сделала поворот налево перед КПП, обогнула Аллею и проследовала обратном в направлении плаца.
   - Плохо поете, рота! Завтра я вам устрою хорошую утреннюю зарядку, раз вы не хотите нормально петь, сообщил нам Касаткин «благую весть» - Вы у меня еще и не так запоете!
   Проверка прошла по обыкновению очень быстро. Дежурный по роте проверил по списку наличие солдат, доложил об этом дежурившему по части офицеру, после чего загнал роту в казарму. Пулей влетев на второй этаж к себе в роту, мы бросились снимать с себя бушлаты, чтобы повесить их на плечики, вслед за нами не торопясь поднялись наши дедушки. Синицын, Перепелкин и другие «пернатые», отстранив прочих духов, подобострастно принялись принимать у дедушек их верхнюю одежду. Дневальный по роте посмотрел в плексигласовое оконце в двери, проверить, не поднимается кто-нибудь из офицеров по лестнице.
   - Фишка, фишка! закричал он, увидев капитана Бойцова.
   «Пернатые» повесели бушлаты дедушек в шкаф и побежали вслед за остальным в сушилку снимать сапоги.
   - Смирно! закричал дневальный, стоящий на тумбочке, как только открылась дверь. Вся рота замерла на своих местах. В роте стало непривычно тихо.
   - Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте сержант Фадеев! доложил Фадеев командиру роты.
   - Вольно! ответил ротный и проследовал к себе в канцелярию.
   Следом за ротным в дверях появился наш старшина.
   - Дежурный по роте на выход! отреагировал дневальный.
   - Товарищ прапорщик, дежурный по роте сержант Фадеев! еле сдерживаясь от смеха, доложил Фадеев старшине. Небольшого росточка двадцатилетний старшина Гаудуш был скорее похож на миниатюрного Чарли Чаплина, чем на того грозного и много повидавшего на своем веку старшину, как это часто показывают в фильмах. На первое время, когда молодые солдаты попадают в роту со старослужащими, офицеры и прапорщики роты должны по очереди дежурить ночью в казарме, чтобы не допустить неуставных отношений. Сегодня таким ответственным был старшина.
   - Хорош ржать, Фадей! ответил ему старшина.
   Гаудуш прошел в расположение и сел смотреть телевизор.
   Тем временем солдаты продолжали готовиться ко сну, кто-то бежал в туалет, кто-то, шлепая резиновым сланцами, бежал укладывать свою форму на табуретках. К раковине, где все мыли перед сном ноги, выстроилась очередь. В присутствии командира роты черепа вели себя тише и осторожнее. Другие старослужащие стояли в умывальной комнате и о чем-то беседовали. Савин и Круглов учили правильных духов как правильно расстилать постель дедушкам. Десяток солдат молодого пополнения окружили кровать Доната Касаткина и слушали наставления.
   До отбоя еще оставалось минут пятнадцать, большинство солдат уже сделали все последние за этот день дела и собирались поскорее лечь в долгожданную постель, поэтому после урока черепов, все разбежались по койкам.
   - Че разлеглись? крикнули на нас полушепотом черепа А ну ровнять всем бушлаты!
   Нехотя мы поднялись с постелей и пошли заниматься очередным бестолковым армейским занятием. Главное отличие этой процедуры от той, что мы выполняли в РМП заключалось в том, что в роте молодого пополнения все бушлаты висели подряд в случайном порядке, без разделения на бушлаты старослужащих и молодых. В новой же роте вначале висели бушлаты дедушек, потом остальных перцев, а в конце молодых солдат. Шкаф для бушлатов состоял из четырех секций и был без дверей. Всю первую секцию занимали бушлаты перцев. И первым, конечно, всегда висел бушлат Доната Касаткина. У него была сама красивая вешалка, а бушлат был старого образца, желтого песочного цвета, что всегда выделяло его из общей массы солдат, вместе с огромной красной кокардой на шапке, какую когда-то носили офицеры Советской армии. Не дай бог духам или черепам повесить свои бушлаты в первую секцию!
   С сегодняшнего дня процедура равнения бушлатов перед отбоем стала для нас обязательной каждодневной обязанностью - теперь у нас не было никакой возможности продлить сон хотя бы на несколько минут. Раньше, в РМП бушлаты выравнивали только дневальные по роте, сейчас же все молодые солдаты столпились возле шкафа с бушлатами. Мешая друг другу, мы проводили ладонями по рукавам бушлатов, гладя их и пытаясь выстроить плечики бушлатов в одну линию. Попытки понять глубокий тайный смысл этого действия и как это влияет на обороноспособность страны грозили серьезным психическим расстройством. Но черепов такие вопросы явно не занимали, они продолжали на нас полушепотом покрикивать и раздавать подзатыльники.
   - Рота, до отбоя осталось пять минут! прокричал дневальный на тумбочке.
   - А ну бегом по койкам! Если увижу кого-нибудь, кто не успел лечь до отбоя, будет всю ночь помогать дневальным наводить порядок в роте, крикнул на нас Фадеев, А вас что, господа перцы, это не касается? обратился Фадеев к Маркычу, Ермилову и прочим недедованным перцам, стоящим в умывальной комнате. С Фадеевым никто спорить не хотел, и вскоре вся рота ворочалась на неудобных кроватях. Максим выключил основной свет в расположении и включил красную лампу ночника. Расположение погрузилось в темноту, только свет из коридора, где стоял дневальный, да мерцание телевизора тускло освещали взлетку.
   - Рота, отбой! завистливо прокричал дневальный.
   Ему еще половину казармы мыть сегодня.
   Командир роты зашел в расположение, постоял полминуты, окинул взглядом солдат, и ушел домой, оставив присматривать за ротой старшину.
   Был очень тяжелый день, и я хотел поскорее вычеркнуть его из своей головы. Дембель стал на день короче и ладно. Хотелось закрыть глаза и попытаться поскорее забыть, где я нахожусь. Но памятуя о запрете спать до одиннадцати просто так взять и сразу уснуть было страшновато. Я посмотрел на других солдат моего призыва и оказалось, что никто из них глаза не закрывал. Дрожа от холода и от страха, вжавшись в свои постели, они старательно боролись с усталостью, накопившейся за день и пытались не уснуть. Фадеев со старшиной, сидя на табуретках перед телевизором, смотрели боксерский поединок. Касаткин лежал в постели рядом и курил сигарету. Все дедушки живо и с большими интересом обсуждали очередной бой Владимира Кличко. Никто из них не обращал внимания, что прозвучала команда к отбою и большинство солдат хочет спать. Старшине очень быстро бокс надоел.
   - Ты куда, cтаршина? удивился Фадеев.
   - Все, я ушел! Сами смотрите свой бокс! ответил прапорщик Гаудуш, стоя в дверях казармы.
   «Будь, что будет! Я спать хочу. Не буду я бодрствовать до одиннадцати! Я имею полное право спать после отбоя!» подумал я про себя, закрыл глаза и тут же погрузился в сон. Я хотел домой. Все сны солдат об одном и том же. О доме, о родных, о своей любимой девушке. А чаще вообще никаких снов нет, потому, что солдат за день так сильно устает, что сил уже ни что не остается, даже на сны.
   - Получай! послышалось сквозь сон. Через мгновение, получив неприятный удар подушкой по голове от Круглова, я открыл глаза и ощутил, что голова идет кругом. Где я? Я еще не успел проснуться и понять, что же произошло, только в ушах неприятно звенело.
   - Чё, спать любим?! наглая физиономия рядового Круглова в темноте смотрела на меня и улыбалась. Я даже не успел ничего ему ответить, а он уже шел к своей следующей жертве.
   Дедушки продолжали по-прежнему смотреть свой бокс и о чем-то живо спорить, не обращая ровным делом никакого внимания на происходящее в расположение. Тем временем черепа и сержанты Ермилов и Сапогов не унимались даже после отбоя. В одном только нижнем белье со своими подушками они ходили по расположению и смотрели, чтобы никто не уснул до одиннадцати ночи.
   «Плюх!» раздалось из другого конца расположения это один из черепов нашел себе очередную жертву. Солдат проснулся и несколько секунд пытался прийти в себя.
   - Че, спать любим? повторил любимую фразу всех черепов рядовой Савин.
   - До одиннадцати никому не спать! объяснял молодым солдатам Круглов.
   «Еще раз подойдет ко мне, плевать на всех этих дедов и черепов, я ему сам по голове чем-нибудь настучу» - я был очень зол и одновременно очень напуган.
   - Один! послышался писклявый голос Володина.
   Сразу с десяток солдат подскочило со своих постелей и бегом побежало к младшему сержанту. Одному из солдат он вручил окурок выкуренной только что сигареты, чтобы тот выкинул ее в туалете. Остальные солдаты также бегом вернулись в свои постели.
   - Духи, не зачем сразу всем вскакивать с постелей. Пускай один, кто ближе всего находится к дедушке, то и бежит на команду «Один!» - поучающим тоном обратился к молодым солдатам Донат Касаткин.
   Сил бороться со сном у меня уже не было. Мне предстояло еще для себя решить, как мне жить, точнее как мне выжить в такой армии, как мне вести себя с дедушками, жить ли мне по дедовщине, смириться с этим произволом или нет. Но сейчас я не хотел об этом думать. Я хотел только одного - спать. К счастью, до утра я больше подушкой по голове не получал.
  
   Звук, издаваемый галогеновой лампы при включении, разбудил меня. Неприятный яркий свет ударил в глаза. Сквозь белую пелену я увидел размытый силуэт сержанта Фадеева, стоящего возле выключателя.
   - Рота, подъем! закричал Фадеев, даже и не думая дать нам поспать лишних пару минут.
   Черепа уже были одеты и ходили по расположению, только успевая нас подгонять.
   - Подъем! Вставайте, олени! Живо! крики черепов как будто и не прекращались со вчерашнего дня.
   Они что, вообще никогда не спят? подумал я про себя.
   «Плюх!» досталось подушкой по голове моему соседу Лехе Басову.
   Подгонять молодых солдат особенно и не требовалось. Все и так были очень напуганы. Натягивая на ходу на себя форму, теряя шлепанцы и путаясь в завязках на брюках, молодые солдаты бегом устремились в туалет.
   - Я что не ясно выразился? возмущался Касаткин. В туалет можно либо в форме, либо с голым торсом. В белуге в туалет нельзя!
   - Тебе что, олень, не понятно? заорал Савин на молодого солдата.
   - Сава, это косяк оскалился Касаткин.
   - А ну подойти ко мне, олень! Савин не скрывал своей злобы. Любое нарушение «неуставных» порядков молодыми солдатами череп воспринимал как личное оскорбление. Не долго думая, он ударил солдата кулаком по макушке. Ну, что будем еще ходить в туалет в белуге? Будем, я тебе спрашиваю?!
   - Не-е-ет испуганно выдавил из себя солдат.
   Еще более перепуганные солдаты уже бежали в сушильную комнату за сапогами.
   - Рота стройся возле тумбочки дневального на утреннюю зарядку! Форма одежды номер пять! прокричал дневальный.
   На часах уж было пять минут седьмого. Выбрав трех солдат в помощь дневальным, чтобы провести уборку казармы, сержант Фадеев выгнал нас на улицу.
   Без бушлатов и головных уборов рота построилась перед казармой в ожидании Касаткина. Как и обещал, ефрейтор сегодня проводил с нами зарядку.
   - Бегом, марш! с места в карьер начал Донат, выйдя из дверей казармы.
   Рота была больше рада бегу, чем стоянию на пятнадцати градусном морозе, но темп, который сразу задал Касаткин, очень быстро всем оказался не по зубам. Солдаты стали задыхаться и спотыкаться. Часть солдат быстро отстала, кто-то падал, кто-то, задыхаясь, останавливался, чтобы поймать дыхание, но потом снова заставлял себя бежать, через силу, через «не могу», лишь бы не попасть под горячую руку ефрейтора. Казалось, Касаткину было не в первой так быстро бежать, он не на секунду не останавливался и продолжал нас подгонять:
   - Не отстаем, девочки! Эй, что за хлюпики тут собрались? Я сделаю из вас настоящих мужчин! А ну бегом! кричал Касаткин. Бегом давай! Вилюм, ты, что отстал?! Эй, как тебя там, тормоз! Я все вижу! Ты у меня из сортира вылезать не будешь! Будешь очки сегодня весь день пидорить! Ты меня понял? Кто-то хочет ему помочь? А ну бегом! Бегом, я сказал! Не останавливаемся!
   Ефрейтор отвесил удар сапогом по мягком месту одному из солдат, и остановился отдохнуть, наблюдая со стороны как молодые солдаты нарезают круги по территории части. Каждого отстающего солдата, пробегавшего мимо него, он награждал подзатыльником или ударом, а также персональным оскорблением.
   - Сапогов, еще два круга и веди их на спортплощадку! прокричал Касаткин.
   Сделав пару кругов вокруг Аллеи Славы и обогнув такое родное здание казармы РМП, рота выбежала на узенькую дорожку за плацем, ведущую к спортивной площадке, и остановилась дожидаясь дедушки.
   Касаткин, стоявший на углу казармы и куривший, подошел неспешно к солдатам.
   - Что остановились? На месте, бегом, марш! скомандовал ефрейтор. - Это что за маминкины сынки тут собрались? А? Это что это такое было? Воробьев, Перепелкин, вы за кого меня принимаете? Вы что думаете, что я ничего не видел? Сава, Круглый, вы меня поняли? Проведете воспитательную беседу с залетчиками!
   - Есть! отозвались черепа.
   Вот уроды выругался рядовой Круглов.
   - А теперь все вместе кладем друг другу руки на плечи и садимся на корточки. Садимся, я сказал! И так, в такой позе, движемся к площадке. Гуськом, по моей команде, начи-най!
   Рота покорно повиновалась командам дедушки. Сорок с лишним человек, выстроившись в длинный паровозик, медленно поползла к площадке. Чертыхаясь, матерясь друг на друга и периодически падая, солдаты преодолели добрые пару сотен метров в неудобной позе.
   - Не отстаем! Не растягиваемся! подгонял сзади Касаткин.
   Наконец, когда оставалось до конца дорожки пятьдесят метров, Касаткин приказал всем встать и бегом преодолеть остаток пути. Ноги солдат отказывались слушать своих хозяев, не хотели разгибаться и бежать, но позади стоял грозный дедушка, потому, выбиваясь из последний сил, солдаты полубегом - полушагом добрались до турников, надеясь, что тут им, наконец, дадут время на передышку.
   Но и тут их ждало разочарование.
   - Что встали? Я не понял, что была команда стоять? прокричал над ухом Касаткин. А ну все марш на перекладину! Сначала проходите на руках вот эту дорожку, потом перелазите ту стенку и бежите на брусья. Кто первый пройдет полосу препятствий, тот отдыхает, дожидаясь последних! Бегом, марш, я сказал! Кто падает с перекладины, начинает все заново!
   Обледеневшая длинная дорожка перекладин никак не давалась солдатам. Сначала она уходила круто вверх и требовала от солдат значительной сноровки и напряжения мышц, чтобы подняться на ее верхнюю точку. Потом, становилось легче, дорожка перекладин шла вниз, но уставшие руки, на которых к тому времени уже появились мозолины, не хотели держать солдат. Единицы, кто преодолел ее сразу. Остальные, вдоволь нападавшись с нее и выбившись окончательно из сил, сидели рядом на земле, не в силах подняться.
   Ефрейтор сжалился над такими солдатами и позволил им пропустить этот снаряд, дав команду черепам провести позже еще одну воспитательную работу с солдатами.
   Позади было полчаса изнурительной утренней зарядки. Несмотря на сильный мороз на улице и отсутствие бушлатов, мы все были в поту и тяжело дышали. Касаткин ни на секунду не останавливался, придумывая для нас все новые и новые испытания. Мы отжимались от земли, мы приседали и качали пресс. Все упражнения носили исключительно силовой характер. Если приседали, то держа на плечах другого солдата, если отжимались, то все вместе по одной команде, дожидаясь пока отожмется самый слабый, как это практиковал в РМП сержант Попов. Еще через двадцать минут зарядки, Касаткин заставил нас снова проползти гуськом тридцать метров вдоль площадки, после чего загнал в роту.
   - Пить! Пить! стонали солдаты и, не обращая никакого внимания на черепов, которые сзади их подгоняли, влетели на второй этаж казармы, чтобы тут же броситься к умывальникам за водой.
   Следом не торопясь поднялся и Касаткин.
   - Эй, я что-то не понял! Это кто вам разрешал пить воду? - разгоняя счастливчиков, которые успели сделать глоток живительной влаги, орал ефрейтор. А ну-ка все в расположение одеваться и равнять кровати!
   Двадцать минут бессмысленного равнения кроватей в этот раз показались настоящим подарком - долгожданным отдыхом после тяжелой утренней зарядки. Упражнения Касаткина так вымотали всех солдат, что даже у черепов не осталось сил кричать на нас. Они появились в расположении минут за пять перед построением на утренний осмотр, и если и кричали на нас, то скорее для проформы, демонстрируя дедушкам, что не забывают о своих обязательствах. Дедушки же по своему обычаю в это время находились в коптерке у старшины, где пили утренний чай.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального на утренний осмотр! разнеслось по казарме.
   Солдаты стремглав устремились к тумбочке дневального на построение, сшибая на своем пути табуретки и задевая кровати. Солдат не нужно было даже подгонять. Скорость выполнения всех команд по сравнению с РМП выросла в разы. Движимые страхом перед дедами, солдаты молниеносно бросались выполнять любое приказание не обдумывая.
   Построившись на взлетке, затянув потуже на всякий случай ремни, солдаты замерли в ожидании старших. Дедушки, потомив нас немного ожиданием, вышли из коптерки и принялись командовать. Вскоре в казарму пришел и командир роты. Капитан Бойцов вместе с другими офицерами роты и старшиной стоял спокойно в стороне и наблюдал, как сержанты проводят осмотр.
   Наконец, вынеся несколько нарядов вне очереди и проверив наличие солдат, сержант Сапогов доложил командиру роты:
   - Товарищ капитан, утренний осмотр в роте ТГО проведен.
   - Вольно.
   - Вольно! продублировал команду для роты сержант.
   - Сколько?
   - Шестьдесят пять по списку, трое в наряде, два санинструктора, остальные в наличии.
   - Выводи
   - Рота, выходим строиться на улицу для похода на завтрак!
   Шум, гам, топот армейских сапог вмиг взорвал утреннюю тишину казармы. Солдаты спешно на ходу одевали бушлаты и через несколько секунд не просто бежали, а прыгали по ступенькам вниз, перелетая по половине пролета за раз. Следом за нами, чуть медленнее бежали черепа, как это и полагалось отслужившим больше нашего. Они не забывали на ходу кричать на нас, а замешкавшихся подталкивать в спину.
   - Бегом, суки! Бегом! Что встали?! Бегом, ублюдки! кричал Савин, ударяя в спину Пучкова. Тот испуганно оглянулся и побежал дальше.
   - Вам, что утренней зарядки мало, олени?! добавлял Круглов.
   В самом конце вместе с офицерами роты на улицу вышли старослужащие. Дедушки неспешно заняли свое место в первых рядах колонны, привычно бесцеремонно оттолкнув весь строй назад. Фадеев, Володин, Касаткин и Джамалутдинов занимали первый ряд, следующие несколько рядов занимали старослужащие в соответствии с негласным рангом, потом стояли молодые солдаты, а в самом конце, в последних рядах, стояли черепа Савин, Круглов и Ермолов, которые должны были нас подгонять.
   - Веди роту, Сапогов! поручил сержанту наш капитан.
   - Шагом марш! Песню, запе-вай!
   «Маруся» сегодня звучала особенно громко. Соревнуясь в громкости исполнения с авторотой, которая пела «Крепче за баранку держись, шофер!», наша рота дошла до столовой, где также пулей вбежала на второй этаж и построилась. Поднявшиеся следом дедушки, оттолкнули солдат в первой колонне. Рота покорно перестроилась.
   - Слева в колонну по одному - не успел отдать приказание Сапогов, после доклада дежурному по части, как старослужащие уже направились к раздаточной. Взяв по стакану компота, старослужащие ушли за свои столы. Касаткин, Володин, Фадеев, Кабанов и Джамалутдинов уже сидели за столом и, прищурившись, посматривали на нас, когда мы подходили к столам с подносами.
   - Уводи роту! отдал приказ младшему сержанту Сапогову ефрейтор Касаткин.
   Сапогов, сидевший за соседним столиком, бросил недоеденный завтрак и встал, поспешно надевая шапку и поправляя ремень.
   - Окончить прием пищи! - скомандовал Сапогов.
   - Черт! Я даже притронуться к пище не успел! выругался тихо рядом Рылевич.
   - Да я вообще даже сесть не успел, Миш! Где наши семь минут положенные на завтрак? ответил я также шепотом.
   - Они, наверное, считают, что семь минут это вместе со временем на заход в столовую, построение и получение пищи.
   - Отставить разговоры! сделал нам замечание младший сержант. Выходим строиться!
   - Гады, не дают даже поесть спокойно! продолжали мы с Мишей возмущаться.
   Рылевич на ходу пытался набить роту перловой кашей и сделать глоток компота по дороге к столу с грязной посудой.
   - Чо, жрать любим? Бегом давай в строй! зашипели на нас сзади черепа. - Всасывать надо было быстрее, нехваты!
   Голодных и уставших солдат после «завтрака» загнали в курилку возле казармы, где черепа продолжили с нами воспитательную работу.
   - Так, слушайте все сюда! Что с вами такое, мать вашу?! Что-то вы тупите совсем не по-детски! нравоучительным тоном обратился к молодым солдатам рядовой Савин. Затупы! Олени! Вы знаете, во что обходится нам с Кругым все ваши залеты? А? Что так долго жрем? По-быстрому всосали и полетели дальше! Что, жрать любите? Вы летать должны, вы духи! Духу положено быть голодным и недосыпать! Совсем расслабились!
   - Больше не будет вам никакой пощады! пригрозил Круглый. Хватит с ними цацкаться, Сава! А то мы страдаем за них, а им ничего!
   - Что это было такое на зарядке, Перепелкин? А!? Ты что вздумал дедушку обманывать? А, мудак?! Ты за кого себя принимаешь? Да ты знаешь, что ты тут никто?! Ты ноль! Абсолютный ноль! Да дедушка тебя просто как букашку раздавит и не заметит! Ладно, Савин недовольно махнул рукой - мы с тобой еще отдельно поговорим. Короче, ближе к делу!
   Солдаты обступили двух черепов со всех сторон и внимательно ловили каждое слово.
   Времени мало, а жизнь духа очень тяжелая и насыщенная. Поэтому давайте прямо с сегодняшнего дня разучивайте дембельскую сказку. Я вам сейчас ее расскажу, а вы попытайтесь запомнить! Нет, Воробей, записывать ее нельзя. Вы ее должны выучить наизусть! Не дай бог увижу у кого-нибудь бумажку с текстом сказки, заставлю съесть! Всем ясно? Как учить тогда? Учить так: каждый пускай запомнит по одной - две строчки и будете друг другу рассказывать. Короче, слушай сказку:
   Как-то утром на опушке
   Соловей пропел кукушке:
   Чик-чирик, пиздык ку-ку
   Скоро дембель старикy.
   Рано утром нас подняли
   На зарядке отьебали.
   Масло съел и день прошёл,
   Старшина домой ушёл.
   Спи старик, спокойной ночи!
   Дембель стал на день короче!
   Пусть приснится дом родной,
   Баба с пышною пиздой.
   Море пива, водки таз
   Вовки Путина приказ об
   Увольнении в запас.
   Через горы, через лес
   Мчится дембельский экспресс.
   Целуйте рельса девушки,
   Едут на дембель дедушки!
   Разрешите доложить,
   Сколько дембелю служить.
   - Понятно? Запомнили? Нет? Вечером я ее еще раз повторю. Или Круглый расскажет. Не важно, кто вечером будет, тот и расскажет. А вы учите ее. Готовьтесь! Скоро дедушки начнут у вас спрашивать сказку и некого не ебет, если вы ее не запомнили. А те, кто не выучит, будут качаться и качаться до тех пор, пока не запомнят текст! Вам ясно? всей своей позой, выражением лица Савин показывал, что он настроен очень серьезно и никому не будет пощады. Он стоял, поставил ногу на скамейку, одно руку он держал за пазухой, в другой держал окурок и постоянно сплевывал. Подавшись всем телом вперед, он производил впечатление тюремного авторитета, который объясняет шестеркам правила зоны. - Вы должны быть готовы в любое время суток ее рассказать! А так же вы должны запомнить несколько цифр количество дней, которые осталось служить вашим дедушкам. Вам повезло, у вас не так много дедушек, как было у нас, поэтому запоминать не так много. У вас три дедушки, которые увольняются этой весной Гриша, Косой и Фадей, поэтому вам нужно помнить шесть цифр: у каждого дедушки количество дней до дембеля и количество дней до приказа. Точнее даже не шесть, а четыре, потому что одна цифра у всех одинаковая это количество дней до приказа. Вы должны каждый день самостоятельно считать эти дни. Каждый день, вечером, на ужине эта цифра уменьшается на один. До приказа будете считать эти цифры. На завтрак или на ужин дедушки могут у вас спросить, сколько им осталось служить. За каждый правильный ответ вы будете получать от них пайку масла.
   - Смотрите, не тупите! добавил Круглов. Проверяйте друг друга в течение дня, перед тем как идти на завтрак или ужин. Помогайте друг другу, так вам будет легче. А если не знаете, сколько дедушкам осталось служить, тогда садитесь подальше от них. Пока запомните одну цифру эта цифра пятьдесят семь, столько осталось дней до приказа. Ее запомнить и посчитать легко, а остальные мы скажем вам вечером, перед ужином. Соответственно, за ужином уже будет не пятьдесят семь, а пятьдесят шесть. И еще запомните пару правил! Чтобы мы никого не видели в качалке! Духам туда заходить и прикасаться к снарядам запрещено. Запрещены всякие нашивки, желтые бляхи, это только для перцов. И петухи вам завязывать тоже нельзя. У дедушек, который увольняются весной все зеленое вокруг. Это значит, что если дедушка спросит вас какого цвета вагон, в котором он поедет домой или какого цвета его зубная паста, то что вы должны ему ответить? Правильно зеленого! А если спросит сколько струн в его гитаре или сколько на небе звезд, то что вы должны ответить? Что тупим? Затупы, мать вашу! Сколько дней до дембеля осталось, столько и звезд на небе! Ясно? И еще по утрам запрещено чистить зубы. Будете чистить зубы только по вечерам. Если дедушки увидят, что вы по утрам чистите зубы, считайте что вы покойники. Мало прослужили, чтобы чистить по утрам зубы!
   - А что весь день ходить с грязными зубами? выразил общее недоумение Синицын.
   - А это никого не волнует! Это вам не РМП! Мы вот с Савой храним свои зубные щетки и пасту не в казарме и чистим зубы днем, когда получится. Так и вы поступайте, найдите себе какое-нибудь укромное место и прячьте там своим принадлежности. Проявляйте изобретательность! Всем все понятно? заторопился закончить разговор Круглов, завидев на крыльце казармы дедушек.
   - Стройся, рота! прокричал Касаткин.
   Солдаты, побросав бычки, бегом устремились к крыльцу строиться.
   - Я хочу к вам обратиться с небольшой просьбой. Вы все здесь настоящие мужики, я верю, что вы поймете меня. Скоро вы получите очередную получку - начал издалека ефрейтор.
   - Ну, вот Деньги ему наши понадобились - шепнул я Рылевичу.
   - А ты думал, что будет по-другому? Наивный! получил я в ответ.
   - Недавно одного нашего товарища эти шакалы офицеры забрали в дисбат. Вы же понимаете, что он настоящий пацан и пострадал абсолютно незаконно, несправедливо? Мы тут подумали и решили, что ему нужно помочь. Мы хотим отправить ему посылку Касаткин пытался показать, что его просьба носит исключительно добровольный характер, и не является приказом. Он боялся обвинений в вымогательстве, поэтому говорил непривычно мягко и с большими паузами между словами. В общем, все желающие могут скинуться на посылку для нашего друга, деньги отдавайте Саве и Круглому. Сколько не жалко.
   - Если вы, конечно, не против добавил Фадеев.
   - Да, а то будете потом говорить, что мы деньги у вас вымогаем Это должно быть ваше желание. сделал многозначительное выражение лица Донат.
   - Эх, плакали мои денежки - на ухо шепнул мне Миша - А я хотел в наряд лапши хоть купить
   - Ну, что все согласны помочь? повторил вопрос Касаткин.
   - Так точно! хором ответила рота. Никто не хотел перечить Касаткину, все отлично понимали, чем им грозит отказ. Залогом успеха в обществе, построенном на принципах дедовщины, является полная, тотальная, я бы сказал, кричащая лояльность вышестоящему лицу.
   - Ну, вот и отлично! В казарму слева по одному!
   До развода оставалось чуть меньше сорока минут. Обычно в РМП в это время нам давали возможность заняться своими делами или командиры взводов проводили с нами информирование. Но в новой роте все было по-другому. Офицером не было никакого дела до нас, мы теперь находились в одной роте со старослужащими и больше с нами никто нянчиться не собирался. Офицеры ушли к себе в канцелярию, обсуждать последние новости в части, а дедушки устроили очередную уборку в роте. Казалось, что за такое короткое время никак нельзя помыть всю казарму и эта затея была обречена на неудачу. Но и тут нас ждало жестокое разочарование. Черепа быстро набили пену в ведрах и в считанные минуты залили всю казарму обильным слоем мыльной воды. Воды было так много, что скоро она стала потоками вытекать из казармы, заливая лестницу и нижний этаж. Черепа все также привычно бегали вокруг нас и, раздавая пинки, орали:
   - Куда пошел, олень?! Быстрее давай вытирай! кричал Савин. Чо, проебываться любим?
   - Шевелись давай! Быстрее давай, Воробей! вторил ему Круглов. Бегом давай!
   - Шемотюк, кто тебе разрешал брать швабру? Щас по башке у меня получишь этой шваброй!
   - Басов, сука! Совсем расслабился! Ремень подтяни! помогал затягивать Круглов ремень Лехе Басов. Ремень он затянул так сильно, что тому даже дышать стало сложно. С таким сильно перетянутым ремнем и наклоняться мыть полы было тяжело. Но деваться было некуда. Савин подошел к другому солдату и тоже затянул потуже ремень.
   - Думаешь, ты самый умный? посмотрел Савин в глаза сильно напуганного Горохова. Я тебе сейчас покажу, как нужно затягивать ремень!
   Чтобы солдат не мог ремень в будущем легко расслабить, череп наступил пару раз сапогом на железный фиксатор с внутренней стороны бляхи, погнув его так, чтобы нельзя было более регулировать длину ремня.
   - Ну вот, Горох, теперь ты, наконец, похож на настоящего солдата! гордо произнес Савин, затягивая на Горохове ремень. И так субтильный солдат терпеливо снес очередное издевательство черепа и стал совсем походить на тонкую осину.
   - А ты куда пошел, Мышь? Бегом ко мне! Бери это ведро и готовь пену!
   - Эй ты, как тебя там, что уставился, работай давай!
   Откуда только у черепов брались силы, чтобы кричать на нас круглосуточно? Две коротышки с кривыми ногами носились как угорелые вокруг нас, в то время как мы стояли на корачках и только успевали собирать воду, которую черепа без конца везде лили. Казалось их задача состояла не столько в том, чтобы навести порядок в роте, сколько замучать молодых солдат. Мы неуклюже возили тряпкой по полу, собирая пену, которая в отличие от обычной воды не вытиралась за один проход.
   - Давай живее! Что встали? Затираем активнее! Чтобы ничего не осталось на полу! Никаких черточек чтобы не было! неслось с одной стороны.
   - Перепелкин, твою мать! Ты куда пошел? Это очко дедушек! Запомни и передай другим, если кто-то сюда пойдет будет всю ночь это очко лезвием пидорить. Ты меня понял?! тут же неслось с другой стороны.
   Возле умывальной комнаты в своей обычной надменной позе стоял Касаткин и курил. Он внимательно наблюдал за тем, как черепа управляются с духами. Докурив сигарету, он небрежно бросил окурок на пол в умывальной комнате, прямо перед моим носом, когда я оттирал плитку. Посмотрев на меня с нескрываемым чувством презрения, он удалился в бытовку кушать «дембельскую кашку» вместе с другими дедами.
   Солдаты, уставшие от бесконечной беготни и мытья полов искали любой способ хотя бы на минуту скрыться от глаз неугомонных черепов. Сначала солдаты бегали на улицу курить, но черепа быстро раскусили эту хитрость и стали духов и там гонять. Тогда солдаты стали чаще наведываться в туалет. Но и тут черепа быстро сообразили и, зайдя в очередной раз проверить туалет, Савин набросился на Рылевича:
   - Рыло, чо срать любим?
   - Ага, обожаю! не вытерпел и съехидничал Миша.
   Савин, поняв какую глупость он сказал, смутился и поспешно ретировался.
   Несмотря на цейтнот времени, рота успела за рекордно короткий промежуток времени помыть не только полы во всем расположении и на взлетке, но отмыть все стены, помыть полы в умывальной комнате и бытовке, протереть везде пыль и натереть до блеска раковины.
   Затем был утренний развод, на котором стал ясен смысл слов черепов, когда они говорили, что первые месяцы службы мы будем под любым предлогом стремиться оказаться подальше от роты. Тем, кому не посчастливилось быть озадаченными работой вне казармы, пришлось вернуться в роту, где Касаткин недолго думая озадачил солдат новой уборкой. Несмотря на меньшее количество солдат, уборка была не менее глобальной, чем до завтрака. Никого не волновало, что не было еще и девяти часов утра, а полы во всей казарме уже три раза перемывались, не считая того, что ночью, пока все спали, полы мыли дневальные.
   Офицеров на этот раз не было в казарме, все разошлись по своим делам. Фадеев, который был в наряде дежурным по роте, как и полагалось ему в это время, лег спать. Остальные дедушки заперлись в коптерке. Через некоторое время они позвали к себе наших черепов. Мы остались наедине с собой и могли немного отдохнуть. Из коптерки тем временем доносился громкий смех Джамалутдинова и Кабанова. Мы продолжали неспешно убирать, зная, что если даже быстро уберемся, все равно нас заставят убирать заново или придумают другу работу, поэтому торопиться было некуда. Наконец, наши черепа вернулись. Вышли они из коптерки с абсолютно каменными лицами, не предвещавшими нам ничего хорошего.
   - Перепелкин, Кукин, Воробей, ко мне! закричал Савин. Живо, я сказал!
   - Берем бушлаты, противогазы и бежим сюда! Немедленно! добавил Круглов.
   Черепа с духами скрылись в сушилке, а оставшиеся солдаты погрузились в полное оцепенение. Вот она та самая дедовщина, которую все так боялись и с таким страхом ждали. Всем стало страшно, гораздо страшнее обычного. Все понимали, или догадывались, что сейчас там творится в сушилке. Ужас от происходящего охватил всех нам, парализовал. Нас было мало, мы были не готовы к бунту. Мы были разобщены, мы друг друга еле терпели и этот момент, к которому мы готовились еще в РМП, в самом начале службы, так и не стал поводом объединиться и встать на защиту своих товарищей. На практике все оказалось намного сложнее, чем мы думали. Мы испугались. А тут еще и дедушки рядом в коптерке и их численно больше нас, и они сильнее нас Переглянувшись, мы без слов поняли друг друга.
   Через десять минут наши товарищи вышли из сушилки, еле волоча за собой ноги. Красные лица и тяжелая отдышка, безразличный, потерянный взгляд.
   - Ничего парни, похлопывая по плечу, успокаивал их Круглов. Привыкните!
   - Главное, не принимайте все это близко к сердцу! подбадривал Савин.
   - А вы что уставились, а ну живо мойте полы! набросились на нас черепа с новой силой. Или вам тоже захотелось покачаться?
   Не рискуя спорить, мне продолжили уборку. Помыв еще раз всю казарму, мы по указанию Касаткина отправились в расположение равнять кровати. Равнение кроватей требовало огромного терпения и сил. Это занятие могло длиться бесконечно, но к счастью очень скоро закончилось, потому что крики черепов и беготня молодых солдат быстро надоели сержанту Фадееву, который никак не могу из-за них уснуть.
   - А ну съебались все отсюда! недовольно рыкнул на нас Фадеев.
   Черепа быстро нашли нам другое занятие уборку снега на улице, а уже в половину первого, когда Фадеев проснулся, мы снова ровняли кровати в расположении, с нетерпением ожидая обеда. Все приходящие с работ солдат тут же направлялись к нам на подмогу бороться с главным врагом российской армии - кантиком.
   После молниеносного завтрака, когда большинство солдат осталось попросту голодными, солдаты ожидали чего-то подобного и в обед, поэтому все старались заняться место поближе к дедушкам, понимая что только это может дать какое-то время на обед.
   Суета и возня в рядах позади старослужащих, борьба за место поближе к дедушкам как отражение всей этой жизни по правилам дедовщины, где ты обязан занимать определенное положение в иерархии, и чем ты ближе к дедам, тем больше тебе достается. Словно каждое действие, каждый поступок дедов, каждое их правило и принцип были просчитаны с математической точностью, чтобы солдатам не оставалось никакого шанса на свое мнение или принципы. Любое отклонение от линии поведения, заданной через своих черепов дедами, грозило духам большими проблемами.
   - Я первое блюдо не уважаю. Оно вредно для здоровья. деловито произнес Касаткин за столом, обращаясь ко все роте. Поэтому я сам супов не ем и вам не рекомендую.
   Солдаты огорченно отодвинули первое и принялись с увеличенной скоростью поглощать кашу.
   - Ну что, все всосали? заторопился Касаткин, испугавшись, что духи успеют покушать. Сапогов, уводи роту!
   Неуспевший сам покушать, сержант поспешил скомандовать: «Рота, отставить прием пищи! Выходим строиться!».
   Снова рота в казарме, и снова промежутки времени между работой заполняются работой. Солдаты засучив рукава деловито бегают по казарме и наводят порядок. Какофония армейской суеты заполняет собой все помещение. Один лишь Богаев стоит безучастно в сторонке, как будто вся эта суета его не касается. Не первый раз я замечаю, что он не моет полы и не принимает никакого участия в ежедневных уборках. Либо он одиноко сидит на табуретке в расположении, либо в бытовке занимается починкой своей одежды. Гордый и непредсказуемый горец пользуется покровительством грозного Джамалутдинова. Мавлея никто не трогает и никто из нашего призыва не высказывает ему претензий. Каждый понимает, что с таким лучше не ссориться.
   Другая тенденция в жизни роты, которая нашла свое очередное подтверждение при назначении нарядов «пернатых» не ставят в тяжелые наряды. В наряды ставят обычно молодых солдат, старослужащих ставят в наряд редко, только если не хватает молодых. Пернатых же ставят преимущественно в легкие наряды, вроде «Посыльный» или «Патруль», это их маленькая награда за лояльность черепам и дедам. Обычно график нарядов составляется командиром роты, или замполитом, но деды в их отсутствии перекраивают график дежурств на свой лад. Фадеев, Касаткин, Володин и Кабанов, никого не стесняясь, замазывают штрихом отметки командира роты в графике, расставляя по нарядам солдат так, как им заблагорассудится.
   В результате, вместо наряда в «Патруль» мы с Рылевичем снова попали в столовую. И опять этот безумный прапор на нас орет; опять старослужащие автороты не хотят сдавать нам наряд и оставляют после себя полный бардак, из-за чего возникает очередная ссора и перебранка; опять горы посуды, которые нужно перемыть и километры полов, которые нужно отчистить от следов, оставленных табуном армейских ног; а еще очередные три мешка картошки, которые нужно почистить как можно скорее, если мы хотим сегодня хоть пару часов поспать. На следующий день все это повторяется, за единственным исключением принимающий наряд, солдаты роты обслуживания, никак не хотят принимать у нас наряд, заставляя нас снова и снова все перемывать. Уставшие и изможденные, вечером вы возвращаемся в родную роту после суточного отсутствия, где нас уже ждут черепа и деды со своими очередными срочными «боевыми» заданиями по уборке казармы и прилегающей территории.
   После уборки и пришивания воротничков, как обычно в девять часов вечера все молодые солдаты уселись на табуретки перед выключенным телевизором на взлетке. Все ждали новой встречи с Касаткиным и продолжения его нравоучительной беседы о смысле бытия и нравственных принципах настоящего солдата.
   В казарме было душно и, понимая, что до отбоя еще почти час, я расстегнул верхнюю пуговицу кителя и освободил шею, дабы не пачкать лишний раз только что пришитый чистый воротничок. Народ терпеливо ждал главного дедушку. Рылевич уже успел спрятать свои Seiko, потому нетерпеливо оглядывался назад, пытаясь увидеть настенные часы над головой дневального. Черепа, набегавшиеся за тень, устало сидели в сторонке.
   Вскоре появился и сам ефрейтор. По-барски вальяжно в одних кальсонах он проследовал в расположение и, усевшись на кровати Григорьева, начал разговор.
   - Я смотрю, вас жизнь ничему не учит! Вы что на курорт приехали отдыхать? Вы что хотите до конца службы полы мыть? А? Что молчим?
   - Никак нет! замычали в ответ солдат
   - Что?! Вы мне бросьте эти уставные штучки! возмутился Донат.
   Солдаты испуганно замолчали.
   - Как нужно отвечать на этот вопрос?
   - Нет! догадались «пернатые».
   - Нет! подхватили остальные.
   - Сава, Круглый, что-то плохо вы воспитываете своих духов. Чаще нужно проводить воспитательную работу с ними. Что вы цацкаетесь с ними? Я вам что, запрещаю с ними проводить работу? Ни дня не проходит без косяков! А за их косяки, будите расплачиваться Вы! Вы меня поняли?
   - Да, Донат, мы все поняли. виновато пробубнил Савин.
   - А это еще что такое? глаза Касаткина уставились на меня. Что это такое, солдат?
   - Что? непонимающе, переспросил я.
   - Что это такое, солдат? Тебе разве не говорили, что ты должен соблюдать форму одежды? Тебе кто разрешал расстегивать китель?
   - Но я Я специально, чтобы не пачкать
   - Чего? Ты что издеваешься? Ты что не знаешь правил?
   - Я больше не буду испуганно промямлил я в ответ.
   - Конечно, не будешь! Сава, Круглый, а ну-ка объясните этому солдату Касаткин остановился и одарил меня презрительным взглядом, - как правильно носить форму!
   - Вставай, Беспалов! За нами давай! И бушлат бери с собой!
   - И вот этого бойца прихватите с собой! в вдогонку произнес ефрейтор и указал на тихо сидевшего в сторонке Пучкова. Запомните, духи, косячит один наказание несут все. Дабы не расслаблялись
   Страх, неистовый ужас перед предстоящим наказанием охватил меня и парализовал мое тело. Сердце билось с удвоенной скоростью, руки и ноги стали ватными и отказывались слушать меня, мое сознание провалилось куда-то. Словно зомбированный я покорно пошел за черепами. Все происходящее было похоже на сон. Из периферийного зрения пропали детали, звуки и голоса вокруг как будто стал тише на пару порядков, только голоса черепов пробивались сквозь туман, который обволок все мое сознание. Я не знал что делать. Я так долго готовился к этому моменту, готовился бросить перчатку дедовщине, противостоять ей, готовился к драке и к защите своего достоинства, но вместо этого я покорно шел за черепами в сушилку.
   - Че стоишь как идиот, Беспалов? спокойно произнес Савин в сушилке. Оглох что ли?
   - Бушлат одень и упор лежа прими! приказал мне рядовой Круглов. - Сука, блядь, из-за таких уродов как ты, мы потом рожаем дедам деньги!
   - И ты, Пучок, живо упал! На счет раз опускаемся, на счет два поднимаемся. На полтора занимаем промежуточное положение! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два!
   Сначала черепа заставили нас отжаться раз пятьдесят в обычном темпе, после чего стали делать большие паузы между счетом.
   - Раз! Два! Раз! Савин сделал паузу. Полтора! Принять полтора! Пучков, я сказал полтора!
   - Я больше не могу простонал Пучков.
   - А никого это не ебет! Благодари, Беспалого, что ты качаешься! Это его косяк!
   - Че, Беспалый, будешь еще косячить? обрушился на меня Круглов. А кто тебе сказал «Два»? Принять, полтора!
   Круглов стоял сбоку надо мной, он опустил свой сапог на мою спину и прижал меня к земле.
   - Вот так! Будем качаться, если так не доходит. Будем из Вас всю вашу дурь выбивать! Не хотите качаться соображайте быстрее!
   - Что, сука, понравилось? Раз! Два! Раз! Два! Раз!.. Два! Два! Два! Теперь полтора! продолжал Круглов.
   В добавок ко всему, он наступил на мои пальцы.
   Мои руки задрожали. Я попытался принять позу «полтора», но руки не слушались меня.
   - Полтора - я сказал! заорал на меня Круглов. Он со всем размаха ударил меня ногой в бок. Что, сука, такой слабый?! Мало каши ел?!
   Я приподнялся из последних сил на руки и занял положение «полтора». Пучков, отжимавшийся рядом со мной, уже давно был не в силах подняться из положения «Один», за что так же получил свой пинок в живот.
   В сушилке было очень жарко, особенно в бушлате. По моему лицу катились капли пота, но я собрался с силами и продолжил отжиматься.
   - Ничего, мы с Круглым из тебя сделаем человека - проговорил назидательно Савин и также ударил меня ногой.
   Изможденный я упал на пол не в силах больше подняться. Я не чувствовал своих рук и мне было уже все равно, что на них стоял Круглов.
   - Ладно, Круглый, хватит с него! Я думаю, он урок усвоил. Вставайте, перцы!
   Я вышел из сушилки, еле держась на ногах. Во рту пересохло, болела грудь, руки не сгибались. Но боль физическая не так сильно чувствовалась, как боль психологическая. Я был растоптан, унижен как личность, морально раздавлен. Мысли путались в моей голове, я не понимал, что происходит. Все вокруг поплыло: солдаты, которые похватали бушлаты и, на бегу их одевая, выбегали на улицу, сержанты, которые подгоняли их криками, наглая рожа Касаткина, одарившая меня своей презрительной ухмылкой и сочувственный взгляд дневального. Я уже не понимал, куда все бегут, что мне делать и где я нахожусь. Все было как в тумане. Сердце сжималось от боли, хотелось кричать, кричать от дикого отчаянья, но даже на это у меня не было сил.
   - Главное не принимай все близко к сердцу похлопал меня сзади по плечу Савин.
   ГЛАВА 8. Уставной
   Касаткин, изредка бросая на меня свой напыщенно-презрительный взгляд, беседовал с другими дедушками. Со вчерашнего вечера, я был сам не свой. Во мне не осталось эмоцией. Я был опустошен внутри. Эмоции все были вчера. Сегодня во мне что-то умерло, и мне казалось, что Касаткин это тоже заметил. Возможно, поэтому его так волновало, как я убираюсь.
   - Живей давай, Беспалов! привычно орал на меня Савин.
   Касаткин что-то сказал Володину, тот в ответ пожал плечами. Оба загадочно посмотрели в мою сторону.
   - Живей давай! Пошевеливайтесь, олени! Заканчивайте мыть! продолжали суетиться черепа.
   Нет, мир не изменился. Все было как прежде: духи летали, черепа орали, подгоняя духов, дедушки же нарочито безразлично к происходящему вокруг занимались своими делами.
   На завтраке дедушки по обычаю заняли свой стол у окна. Рядом, за соседними столами расселись пернатые и черепа. Дедушки ничего не ели, только пили чай. Армейский обычай велит дедам отдавать свое масло духам, но только после того, как духи назовут дедам правильное количество дней, которое им осталось служить.
   Григорьев помахал мне рукой, чтобы я подошел. В ответ я подошел к их столу. Я знал, что конфликт неизбежен. Это вопрос только времени, когда они поймут, что я больше не живу по их правилам. Мне нужно было проявиться стойкость и смелость в общении с ними. Но сделать это было непросто.
   - Послушай, Беспалов. Мы хотим тебя угостить маслом. Ты же хочешь масла?
   - Не отказался бы.
   - Только скажи сначала, сколько дней Ну ты понимаешь - дедушки покосились на дежурного по части, сидевшего неподалеку и стали говорить тише. Сколько дней нам осталась до дембелям?
   - Не знаю и знать не хочу, сделал я безразличное лицо и сел обратно за свой столик.
   - Сава! Круглый! зашипели деды на черепов. - Идите сюда, суки. Что это за хуйня?
   - Мы им займемся, Саша.
   - Суки! дедушки взяли их стаканы с чаем и бросили в них все свое масло. Потом тщательно это масло размешали в стакане, так чтобы оно полностью растворилось в воде. Пейте, уроды! Если не можете воспитывать солдат, будите сами воспитываться!
   Давясь и морщась, периодически бросая гневные взгляды в мою сторону, черепа выпили свой чай.
   День прошел очень быстро и после ужина мы так же как обычно с криками и матюгами черепов взбежали по лестнице на второй этаж казармы. Солдаты торопились поскорее раздеться, но самые сметливые, пернатые, прежде всего, хотели принять бушлаты у дедушек и не торопились раздеваться сами. В казарму зашли Фадеев и Касаткин. Перепелкин молнией бросился к Фадееву и услужливо завертелся около него, Синицин же также приготовился принимать верхнюю одежду у Касаткина, но Донат демонстративно подошел ко мне и повернулся спиной, ожидая, что я буду помогать ему раздеваться. В ответ я также демонстративно отвернулся от него, делая вид, что вообще не понимаю чего от меня хотят. Я разделся и спокойно прошел в умывальную комнату.
   На лице Касаткина застыла гримаса ужаса и непонимания. Как вообще такое возможно? читалось в его недоумевающем взгляде. Казалось, его жизненные устои рухнули одномоментно и он был к этому просто не готов.
   Что тормозишь, Синицын! - зашипел на солдата череп. В ответ Синицын снова услужливо протянул руки к Касаткину.
   - Отвали! яростно бросил ефрейтор в ответ и оттолкнул солдата. Нет, ты это видел, Фадей? Каково, а?
  
   Я лежал в кровати, уставший от бесконечной мойки полов. Руки до сих пор были белыми и шершавыми от воды. Укрывшись тоненьким одеялом, я пытался согреться. Хотелось поскорее уснуть. Но я не мог. Внутреннее напряжение никак не отпускало меня. Я был напряжен как никогда еще в жизни. Ощущение, что ты находишься не просто во враждебной среде, а каждую секунду рискуешь получить по голове, быть избитым и остаться инвалидом на всю жизнь, не покидало меня. Собрав всю волю в кулак, я пытался совладать со своими нервами.
   - Один! Володин манерно выставил в сторону руку с сигаретой.
   - Ну, чё разлеглись?! защипели на молодых солдат черепа. А ну бегом давай!
   Молодые солдаты, как хорошо выдрессированные собачки в цирке, повыскакивали из кроватей и устремились к младшему сержанту.
   «Я должен быть сильнее всего этого. Я не такой, я не буду перед ними унижаться» - пронеслось у меня в голове и скоро я уснул.
   Как долго я спал не знаю, но через какое-то время меня разбудил Круглый.
   - Эй, Беспалый, спишь? Вставай, давай! Тебя Косой зовет. шепотом произнес череп, толкая меня в плечо.
   Вот оно, начинается испугался я.
   - Вставай, давай!
   Я молча встал и подошел к его постели. В казарме было тихо, все спали, если не считать ледяного февральского ветра, который через щели в окнах напивал своих зимние рулады. Даже телевизор непривычно молчал. Не спали только черепа и дедушки, да дневальный, который боролся со скукой и сном, покачиваясь на тумбочке. Свет из коридора слегка озарял вход в расположение, но его не хватало, чтобы вырвать из темноты лицо ефрейтора.
   - Я хочу послушать сказку донеслось с того места, где должно быть лежать Касаткин. Ну-ка расскажи мне сказку! нарочито сонно произнес ефрейтор и зевнул.
   - Не знаю я никакой сказки, неожиданно невозмутимо для себя, сорвалось с моих уст.
   - Плохо А, сколько мне дней осталось? после некоторой паузы продолжил дедушка.
   - Понятия не имею, мне это не интересно! еще более уверенно произнес я и спокойно направился к своей постели.
   В голове снова принялись живописно рисоваться сцены ночных избиений солдат, про которые так часто рассказывали по телевидению на гражданке и сослуживцы уже в армии. В мозгу снова всплыла история, рассказанная недавно, что непокорных солдат избивают во сне, когда они менее всего защищены, а чтобы не было следов перед тем как ударить, на голову человека кладут подушку, а затем уже бьют по голове чем-нибудь тяжелым грядушкой от кровати или табуреткой. Следов избиения никаких нет, но человек может стать овощем на всю жизнь. И спастись от этого невозможно, ты же должен спать когда-то! Ты же не можешь все бросить и уйти из казармы, из армии вообще! Неужели я обречен теперь каждую ночь засыпать со страхом проснуться уже искалеченным на всю жизнь?
   «Пусть только попробуют!» - пронесся в моей голове отголосок неожиданной храбрости.
   Я укутался потеплее и повернулся на правый бок, чтобы увидеть, что происходит возле кровати Касаткина.
   - Всем спать я сказал! цыкнул на черепов Донат и также поторопился закутаться в двойной слой одеял.
  
   Ненавистный звук галогенной лампы в очередной раз известил меня, что утро настало и вот-вот дневальный прокричит свое проклятое «Рота, подъем!»
   - Подъем, рота! скомандовал прежде дневального Володин. Еще минуту тому назад тихий и мирный улей солдат спал, а теперь проснулся и загудел. Словно пчелы, разбуженные от зимней спячки ярким сном, солдаты поскакивали со своих кроватей и понеслись в разные стороны. Кто-то бежал поскорее в туалет, в надежде успеть за пять минут, отведенные на все утренние процедуры, почистить зубы, кто-то бежал скорее в сушилку, расталкивая всех, чтобы успеть одеться, кто-то же успел при этом заправить постель Доната Касаткина, Максима Фадеева, Саши Григорьева и других дедушек. И всюду были эти вездесущие черепа, заранее одетые и не на секунду не забывающие о своих обязанностях подгонять духов.
   - Рота стройся возле тумбочки дневального!
   Солдаты, на ходу застегивая кителя и затягивая ремни, бросились строиться.
   После короткой утренней переклички, сержанты выбрали ответственных за уборку на территории и в казарме, отправив остальных на зарядку.
   Уборка началась с привычных криков и оскорблений со стороны черепов, но оказалось, что это было только начало. С этого утра моя служба в армии кардинально поменялась. Больше я никогда не ходил утром на зарядку или уборку территории. Связываться со мной напрямую, например, на зарядках, Касаткин не хотел. Но простить неповиновение тоже не мог, поэтому отныне меня регулярно ставили во все мыслимые и немыслимые уборки и вообще назначали на все прочие работы, которые считались самыми унизительными в армии. Пока что я об этом не знал и где-то в душе даже радовался, что сегодня не придется на морозе делать эту невыносимо тяжелую физическую зарядку под руководством ефрейтора.
   - Пошевеливайся! - услышал я привычное за спиной.
   Расположение было быстро поделено между дневальными и помощниками дневальных на четыре сектора и работа закипела. Взяв тряпку и ведро, я принялся вытирать пол там, где только что работал полотером дневальный.
   - Весело живется? - снова накинулся на меня череп. Думаешь, хорошо устроился? Быстрее работой тряпкой!
   - А ты мне не указывай, что делать! вырвалось у меня в ответ.
   Придирки и издевки черепов были одинаково оскорбительны для всех солдат, тем не менее повторенные в десятый-двадцатый раз они постепенно теряли всякую силу и становились просто назойливым фоном в ушах для всех духов. В этот же раз было видно, что Савин всячески старается задеть именно меня.
   - А ну, Жидких, иди сюда! скомандовал рядовой Савин. Бери табуретку и становись сюда! Бегом, я сказал!
   Младший Жидких, бросив веник, подбежал к Савину. Братья Андрей и Виталий Жидких были из Воронежской области, мои земляки. Мы познакомились с ними еще на пересыльном. Младший Андрей был крупнее и сильнее старшего брата Виталия, поэтому часто именно Андрея принимали за старшего брата. Отзывчивые и веселые братья всегда были желанными в любой солдатской компании и сумели, несмотря на все тяготы первых месяцев службы, сохранить отличные отношения со всем нашим призывом.
   Савин посадил сначала Андрея на табуретку, потом эту табуретку вытащил из-под него, заставив солдата стоять все в той же неудобное позе с согнутыми ногами. Потом он вручил табуретку в руки Жидких.
   - Вот так! Вытягивай теперь руки вперед и стой так, пока Беспалов не помоет все. А ты, Беспалов, пошевеливайся, если не хочешь, чтобы твой товарищ страдал! никак не мог успокоиться Савин.
   Казалось, Савин сам себя накручивал, все сильнее и сильнее возбуждаясь и наполняясь лютой ненавистью ко мне.
   - Пошевеливайся, давай, урод! - заорал на меня Савин еще сильнее и пнул ногой стоявшее возле меня ведро, которое в ответ разлилось грязным пятном по полу.
   Взглянув на перекошенное от боли лицо Жидких, я принялся скорее собирать воду.
   - Быстрее давай! зашипел на меня Андрей.
   Через пару минут Савин вернулся в расположение, держа в руках еще одно ведро воды.
   - Что, думаешь, ты все уже убрал? А это что? Сюда посмотри! А это что такое? Пыль?! Обманывать вздумал? Своих товарищей не уважаешь? Савин, недолго думая, вылил ведро под кровать. Затем он принес еще пару ведер и также вылил их на пол.
   - Живее давай, Беспалов! Чем дольше будешь убираться, тем дольше будет заебываться твой товарищ.
   - Двигай булками! заорал на меня Жидких. Что смотришь?! Пошевеливайся, урод!
   По лицу Андрея крупными каплями катился пот, руки солдата нервно дрожали и неумолимо двигались вниз. Андрей, собирая свои последние силы, снова поднимал табуретку вверх, но она никак не хотела его слушаться и давила свои грузом на обессиленные руки. Казалось бы, чего сложного опустить табуретку на пол и отказаться выполнять приказ равного по званию, но Андрей так поступить не мог. Отказаться выполнять приказ Савина - означало пойти против целой системы, стать врагом этой системы. Это означало пойти против черепов, против своих сослуживцев, против дедов, против Касаткина и Фадеева лично. Андрей это прекрасно понимал, потому Савин над ним, также как и над остальными духами, имел какую-то магическую, не поддающуюся никакому объяснению, власть.
   - Урод! Сука! Быстрее давай! заскрежетал зубам Жидких.
   - Что Беспалов, думаешь у нас не найдется на тебя управы? не унимался Савин.
   Я старался как можно быстрее домыть полы, чтобы облегчить судьбу Андрею, но это уже не имело никакого значения. Машина дедовщины уже заработала против меня на полную катушку. И все свои силы она бросила на то, чтобы не только максимально усложнить мне жизнь в армии, но чтобы и настроить против меня всех моих сослуживцев.
   Перед походом на завтрак состоялся обязательный утренний осмотр.
   - Ты что не бреешься, Беспалов? уставился на меня Кабанов.
   - Никак нет, бреюсь, просто у меня тонкая кожа на лице, из-под нее видны усы.
   - Ты кому сказки рассказываешь? Эй, Володя, глянь! Вот урод! Обманывать вздумал! Тебя что в РМП не учили, Беспалов, бриться перед сном?
   - Учили, товарищ сержант старался я соблюдать правила армейской речи и устав я бреюсь.
   - А это что такое? Володин посмотрел на мой носовой платок. Что это такое, солдат?
   - Платок, товарищ сержант
   - Хуйек, блядь! Почему он не упакован? Ты разве не знаешь, что платки должны быть запечатаны в пакет?! заорал Володин.
   - Но ведь тогда я не смогу им пользоваться
   - Что?! еще сильнее возмутился сержант - Спорить со мной вздумал? Рядовой Беспалов, выйти из строя!
   - Есть! ответил я и сделал два шага вперед и повернулся лицом к роте.
   - Рядовой Беспалов, за ненадлежащий внешний вид, объявляю вам один наряд вне очереди! Встать в строй!
   - Но я - я чувствовал, что начинаю вскипать.
   - Что?! возмутился сержант. Не подчинение приказу старшего? За неподчинение приказу старшего по званию объявляю вам еще два наряд вне очереди! Встать в строй!
   - Есть! произнес я и встал в строй.
   Самодовольный Касаткин проводил меня взглядом.
   - Ты что, Беспалов, думаешь, тебе все положено? Думаешь, ты самый умный? произнес Касаткин, единственный из всей роты стоявший в одних лишь брюках и майке.
   Не по форме одетый, он стоял вне строя у входа в умывальную комнату, подчеркивая свой статус человека вне устава. Запомни, Беспалов, и не таких ломали! После завтрака придешь и можешь приступать к уборке. Будешь помогать дневальным. Туалет тебя ждет!
  
   Позади были двое суток беспрерывной уборки. Без сна и перерыва на отдых снова и снова я мыл полы и убирался в казарме. Старослужащие методично раз за разом придумывали для меня новые способы наказания. Вечером, перед отбоем дежуривший по роте сержант Володин заставил меня одного убираться в казарме, нацепив на полотер пару блинов из качалки, чтобы им было сложно двигать. Затем Кабанов под общий смех старослужащих и пернатых вылил в сушилку сорок ведер воды и заставил их убирать одной тряпкой, запретив при этом пользоваться совком. Но и после того, как я собрал всю воду, Кабанов не успокоился. По его команде дневальные вылили еще восемьдесят ведер воды.
   - Что Беспалов, понравилось? - смотрели на меня счастливые глаза Касаткина.
   - Вы не имеете права! Нелюди! бросил я в ответ.
   - Еще один наряд вне очереди хочешь? набросился на меня Кабанов. Хотел жить по уставу живи! По уставу, чтобы ты знал, приказы выполняют беспрекословно, не обсуждаясь.
   Было уже глубоко за полночь, когда я закончил собирать воду с пола в сушилке. Часть воды успела испариться, создав невыносимую духоту в закрытом и натопленном помещении, заставленном армейскими сапогами и с развешанными повсюду портянками. Хотелось поскорее уйти отсюда.
   Тем временем, в бытовке пара молодых солдат пришивала толстую белую подшиву к кителям дедушек. Еще один солдат в умывальной полоскал в раковине чьи-то брюки. Раньше их ночью будили черепа, чтобы было кому привести в порядок одежду дедушек. Самим черепам статус не позволял это делать. Обязанности черепов это подгонять духов, всю грязную работу в казарме должны выполнять духи. Молодые солдаты постепенно вживались в роль духов и уже никто их ночью специально не будил для этих дел. Солдаты сами между собой распределяли порядок и полномочию по обслуживанию дедушек.
   Я прошел мимо них в туалет, чтобы вылить ведро грязной воды. Стоявший в соседней кабинке Круглов обернулся и ехидно улыбнулся мне.
   - Че, Беспалый, понравилось очки пидорить? усмехнулся Круглый. Вот такой ты военный, ебать! Будешь до дембеля пидорить очки но это твой выбор.
   - Беспалов, ты не расслабляйся, - произнес, зашедший следом за мной в туалетную комнату Володин. Тебе еще краны у писсуаров нужно натереть до блеска, а потом возьмешь лезвие и будешь очки приводить в первозданный вид, чтобы все блестело и мегало.
   Володин снял свой брючный ремень, обернул его вокруг крана ближайшего писсуара и стал мне показывать, как за счет трения нейлонового ремня о медный кран последний приобретал первоначальный ярко-желтый блеск.
   - Вот так, Беспалов, пройдешься по всем кранам. Ты же хотел жить по Уставу? А по Уставу что должен делать солдат? Правильно! Постоянно поддерживать порядок в казарме!
   Я был уже не в состоянии воспринимать какие-нибудь издевки старослужащих. Сломаться, смириться с происходящим вокруг мне не позволяла моя гордость, а пытаться им перечить, ругаться - не было никаких сил. Я знал, что они от меня не отстанут и чем больше я огрызался, тем сильнее они мучили меня. Набравшись терпения, я постарался просто сосредоточиться на уборке и поменьше думать, как это унизительно выполнять всю грязную работу в казарме.
   «Все это предрассудки» - говорил я себе «Все люди убираются. Они что на гражданке никогда не убирались? Или они привыкли, что за ними их родители убираются? Любой труд заслуживает уважения, в том числе и труд уборщика. Я вытерплю, я смогу, я сильнее их. Я смогу, я не тряпка! Господи, еще почти целый год в этом аду! Еще почти целый год с этими уродами под одной крышей! Нет, я смогу, я справлюсь, я что-нибудь придумаю! Я сильнее их!»
   - Беспалов, ты, что здесь делаешь? вернул меня к реальности голос Фадеева.
   Один из главных и самый бескомпромиссный дедушка части стоял посреди туалета в одной белуге. Рядом не было ни Володина, ни Круглов, никого другого. Он смотрел на меня как всегда своим тяжелым взглядом. Погрузившись в свои размышления, я совсем не заметил, как мои мучители ушли спать, а я натер до блеска почти все краны писсуаров.
   - Ты что не спишь?
   - В каком смысле? почуял я неладное. «Еще один решил надо мной поиздеваться? Да мне плевать на тебя! Давай, покажи какой ты остроумный! Ну, скажи мне что-нибудь про очки! Скажи!» - Наряд вне очереди, товарищ сержант. Помогаю дневальным наводить порядок.
   - Ясно. Давай заканчивай и иди спать! Понял меня?
   - Так точно то есть, да спасибо - растерялся я.
   - Окно открой, пусть проверится тут! все также невозмутимо и серьезно добавил сержант.
  
   Прошло два дня с тех пор, как я побывал в наряде. За это время я успел немного прийти в себя физически, но морально все также был раздавлен. Все солдаты показывали на меня пальцем, старослужащие смеялись, молодые солдаты пересказывали друг другу как страшилку историю моего наряда, черепа же соревновались между собой, кто придумает самую оскорбительную кличку для меня. А еще со всех сторон в мой адрес летело слово «уставной», но для меня в отличие от большинства солдат это не являлось оскорблением.
   - Ну-ка, зайди сюда, Беспалов! поймал меня в коридоре Кабанов. Поговорить надо!
   После ужина была очередная глобальная уборка в казарме, молодые солдаты суетились и бегали по всему расположению, а за ними бегали черепа, только успевая кричать и раздавать пинки.
   Я последовал за Кабановым в умывальную комнату, где меня уже ждала целая страта из накаченных торсов с короткостриженными головами, которые именовали себя дедушками. Выстроившись в ряд напротив меня, они заняли почти всю умывальную комнату, невольно мешая духам наводить в ней порядок. Молодой солдат, наливавший в это время воду в ведро, посмотрел на меня грустными глазами.
   - Данковцев, ты что вола ебешь? Ты, сучара, уже пять минут тут пену взбиваешь! заорал на солдата Сапогов. А ну бегом в расположение!
   Касаткин, бросил на кафельный пол комнаты окурок недокуренной сигареты и затушил ее ногой.
   - Ну что, Беспалов, понравилось жить по Уставу? посмотрел ефрейтор внимательно на меня.
   В ответ я также пристально посмотрел на ефрейтора и постарался успокоиться. Я никогда не отличался силой духа и участие в словесных перепалках не было моей сильной стороной.
   - Это лучше, чем унижаться перед вами!
   - Лучше очки пидорить, чем отлетать духом свои полгода как настоящий пацан, а потом зажить по-королевски? усмехнулся Кабанов.
   - Лучше Это честнее
   - Тебе служить-то всего год. Это другим придется духанку тянуть в два раз больше, чем тебе. Касаткин вдруг решил сыграть роль заботливого старшего товарища. - А ты, через пару месяцев мог бы уже черпануться, а где-нибудь летом уже дедушкой был.
   - Я не хочу жить по вашим законам! Вы просто изверги! Вам нравится издеваться над людьми
   - Правильный какой нашелся! Да что ты в этом понимаешь?! перебил меня Кабанов.
   - Погоди, Кабан, пускай скажет!
   - Что ты тогда в армию-то пошел, такой правильный? не унимался Кабанов.
   - Говори, Беспалов!
   - Вы когда-нибудь задумывались, что вы творите? Вы не думали, что у этих ребят есть матери? Вам не стыдно будет смотреть их матерям в лицо?
   - А кто будет смотреть нашим матерям в лицо, а? Думаешь, мы все это придумали?! не выдержал Володин. Думаешь, над нами не издевались, когда мы были духами? Думаешь, нам легко было? Да у вас тут вообще пионерский лагерь «Звездочка» по сравнению с тем, что у нас было!
   - Это что оправдание вашим поступкам? Наш призыв, что ли над вами издевался?
   - Ты тупой что ли, Беспалов?! Вот долбоеб! Это система такая! Не нами это придумано, не нам с этой системой бороться!
   - Для чего вы все это делаете? Я не могу понять. Вы боитесь, что кто-то вас заставит работать? Вам осталось служить полгода проживите спокойно и никого не трогайте! Что вам еще надо-то?
   - Ты считаешь, мы это делаем, потому что мы такие плохие, а ты хороший? Ты думаешь, мы делаем это ради собственной корысти? Дедовщина - это система, которая воспитывает из мальчика настоящего мужчину.
   - Вы не плохие, вы глупые. Вы ничего в жизни своей еще не видели! Из школы сразу попали в армию и тут вы дорвались до власти. Мозгов-то не хватает по-другому самоутвердиться, по-другому показать свою силу. Посмотрите на людей, которые старше вас и учились в институте! Обычно люди, которые учились в институте против дедовщины. Никогда не задумывались, почему так?
   - А ты думаешь нам было легко, Беспалов? вздохнул Фадеев.
   - Да кому ты объясняешь это, Фадей? Он же нас с тобой за людей не считает. У него, видите ли, высшее образование!
   - Да что вы с ними церемонитесь! привычно злые глаза Григорьев налились еще большей яростью. - Дайте мне его сюда, я ему сейчас об башку что-нибудь разобью
   - Успокойтесь! сказал Касаткин. Спокойно! Он еще тысячу раз пожалеет о своем решении. Хорошо, мы не будем тебя больше прокачивать, не будем тебя трогать, мы освобождаем тебя от обязательств соблюдать наши законы. Но мы устроим тебе жизнь по Уставу! Посмотрим, как ты потом запоешь! Ты думаешь, Беспалов, ты самый умный? Думаешь, мы такие тупые дикари тут устраиваем беспредел? Ничего ты не знаешь, Беспалов! Ты не был в нашей шкуре! Тебя только чуть-чуть тронули, а ты тут же в штаны наложил! А мы ведь даже ничего тебе еще и не сделали. Скажи спасибо Фадею, что он сжалился над тобой, пожалел тебя! Хочешь, чтобы все вокруг были правильными и чистенькими? Тогда ты должен с себя начать в первую очередь! Ты сначала сам должен стать таким! Попробуй, поживи по Уставу, соблюдая его на сто процентов и получай взыскания каждый раз за любое нарушение Устава! Что-то требуешь от людей?! Сначала это потребуй с себя! А я посмотрю, как ты захочешь по Уставу до конца службы мыть полы наравне с молодым призывом. Мы не корчим из себя правильных. Мы разрешаем себе и другим быть плохими, неидеальными, и нарушать правила. Мы разрешаем быть себе неправильными. Так устроен мир! И не тебе нас судить! Без нас тут не было бы порядка! На нас все в армии держится! И можешь не рассчитывать на помощь офицеров они тебе не помогут. Побежишь жаловаться кому-то мы тут же это узнаем и тогда тебе тут не жить. Стукачей в армии не любят, запомни! Понял меня? А теперь иди отсюда, бери вот эту тряпку и иди пидорь расположение, гавно! Тебе нужен приказ старшего по званию? По уставу хочешь жить? Так я старше тебя по званию, и я тебе приказываю!
   - Вали отсюда, Беспалов! набросились на меня другие.
   Я молча повернулся и отправился в расположение.
   - Вот гавно какое! А еще институт закончил! донеслось сзади.
  
   «Может быть, я был действительно неправ? Может быть, я чего-то не понимаю в этой жизни? Может быть, действительно на дедовщине и держится наша армия? Может быть по-другому и нельзя? Думал я, лежа в кровати после отбоя. - И они совсем не те изверги, какими мне кажутся. Просто они за два года службы в армии многое повидали, повзрослели, стали настоящими мужчинами и лучше меня знают, что такое жизнь? Ведь я же ради этого и шел в армию, чтобы стать мужчиной. Посмотри на них, какие они все взрослые, сильные - настоящие мужики. Вроде бы младше меня на несколько лет, а выглядят как настоящие взрослые мужики - не то, что я! И посмотри на наш призыв - сплошь все дети: дохлые, худые, слабые и трусливые. Я же ведь за этим и шел в армию, чтобы стать настоящим мужчиной! Может быть, мне и надо пройти через эту чертову дедовщину, пересилить себя и тогда я добьюсь заветной мечты? Как там говорится? Все что не убивает нас, делает нас сильнее? Может быть, именно вот такие тяжелые испытания, сопряженные с риском для жизни, унижения и издевательства, и делают из мальчика мужчину? Жизнь жестока и не справедлива. Это я такой идеалист и смотрю на нее через розовые очки, а жизнь она вот такая В ней много грязи... и не все так однозначно...»
   Я засыпал, а перед глазами стояла эта картина из умывальной. И эти глаза Касаткина. А еще злющие глаза Григорьева. Очень злые. Я чувствовал себя неуютно. Словно я нашкодивший ребенок, совершивший какую-то пакость и мне приходилось оправдываться перед старшими.
   «Я ведь ничего им такого не сделал - продолжал я думать про себя. а они меня буквально ненавидят. За что? Нет, Евгений, не все тут так однозначно. Может быть, конечно, они многое пережили и стали взрослее, но откуда эта ненависть? Разве быть мужчиной, быть взрослым сильным мужчиной означает ненавидеть все вокруг себя и быть злым? Откуда эта злоба?»
  
   - Так, наволочки в эту кучу, а простыни сюда показал Гаудуш рукой и пошевеливайтесь давайте!
   Сегодня была суббота. Раньше мы ходили в баню по пятницам после ужина, но теперь после перехода в роту многое изменилось. Часы посещения бани зависели не только от того, как быстро помоется другая рота, но и еще от того, будет ли в этом время горячая вода.
   Солдаты быстро разобрали грязное белье по кучкам и завязали узелком большие тюки белья. Все схватили свое мыльно-рыльное и выбежали строиться на улицу. Только старослужащие не вышли. В отличие от молодых солдат, они всегда мылись в роте, для этого в умывальной комнате был душ. Дедушки могли помыться в роте в любое время, когда им это хотелось, им никто не запрещал принимать душ даже ночью. Молодые же солдаты могли подойти к душу только с одной единственной целью - помыть сам душ.
   Дождавшись, пока трое солдат вытащили тюки с грязным бельем из казармы и дополнили строй, рота медленно поволочилась по направлению к бане. На улице было еще темно и в небе весел яркий полумесяц. В окнах автороты и роты обеспечения горел свет. Нам нужно было поторапливаться, чтобы попасть в баню раньше них, поэтому старшина приказал прибавить шагу.
   Баня была одним из немногих мест на территории части, где старослужащие бывали крайне редко. Но даже в их отсутствии дедовщина неизменно давала о себе знать. Молодые солдаты так привыкли к постоянным крикам, оскорблениям и унижениям, что без дедов каждый из солдат чувствовал желание реабилитироваться, восстановить свою попранную честь. Каждый хотел самоутвердиться в этом коллективе, доказать свое право на лучшее место, на лучший кусок, на то, чтобы остальные его слушались и боялись. В отсутствии дедов, коллектив молодых солдат не был един, не был монолитом, в нем тут же появлялись солдаты, которые стремились взять на себя роль, которую в обычно время выполняли дедушки. И коллектив снова разбивался на группы. И сейчас, в бане, солдаты снова вели негласную войну между собой. Сегодня не было черепов с нами, они были в наряде, посему их место под душем в этот раз оказалось свободным. Его тут же заняли пернатые. Это было самое блатное место в бане. Остальным пришлось довольствоваться шайками. Те же, кто не хотел смериться с ролью слабого и второсортного человека в этой стае, пытался также пролезть в душ. Но мест всего было три, поэтому солдаты тут же стали ругаться между собой и выталкивать друг друга из душа.
   После помывки, на которую было выделено пять минут, рота выстроилась в очередь за свежим нижним бельем, образовав вереницу из голых тел. Ефрейтор Ефремов, из роты обслуживания, который работал в бане, стал выбрасывать нам комплекты нижнего белья из своей коморки. Комплекты одежды, сложенные в рулон, вылетали из его окошка в противоположную сторону, попутно в воздухе разворачиваясь. После чего солдату приходилось искать свои штаны, рубашку и портянки в разных концах раздевалки.
   - Ефремов! одернул солдата прапорщик Мотузин.
   Но стоило Мотузину и Гаудушу отлучиться, ефрейтор принимался за свое дело заново, всем своим видом и действиями демонстрируя нам свое пренебрежение. Он был дембелем и через несколько месяцев ему предстояло увольняться. Мы были для него людьми второго сорта, а посему работать в бане и обслуживать таких людей, как мы, он никак не хотел. Его не интересовало, какой у нас размер одежды. В армии вообще это не имеет значения. Все нижнее белье в армии практически одного размера, поэтому на одном солдате рубашка весела и доходила чуть ли не до пят, а на другом брюки были больше похожи на шорты, не дотягивали даже до коленок.
   Но, несмотря на это, одеть чистое нижнее белье после бани всегда было очень приятно. Натянув поверх нижнего белья обычные брюки и китель, набросив бушлаты, солдаты торопились скорее выбежать на улицу, чтобы успеть выкурить сигарету, перед тем как снова оказаться в ненавистной всем роте.
   - Эй, Сеня, Перепелкин! окрикнул солдат Ефремов. Вот возьмите, передайте вашим.
   Ефремов протянул пернатым пакет с чистым нижним бельем для наших дедушек. Аккуратно сложенное белье было специально подобрано по размеру, все пуговицы и завязки были на месте.
   На этом утренние процедуры в субботу не заканчивались. По возвращению в казарму, мы брали свои покрывала и покрывала старослужащих и несли их вытряхивать на спортивную площадку. И конечно мы должны были еще заправить все постели также принесенным из бани свежими комплектами постельного белья и выровнять все кровати. Кантик никто не отменял.
   - Строй роту, дневальный! приказал старший лейтенант солдату, стоящему на тумбочке.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального для утреннего осмотра!
   Торопился на завтрак или просто хотелось покомандовать? Скорее последнее! Старший лейтенант Ануфриев на своих коротких кавалерийских ногах расхаживал перед строем и привычно ругал нас. Когда командира роты капитана Бойцова не было на месте, именно Ануфриев, заместитель командира роты по воспитательной работе, оставался за старшего. Он специально сегодня пришел пораньше утром в роту, чтобы лично провести осмотр. Вообще-то, он должен был ночевать в казарме. В первый месяц после того, как молодые солдаты были переведены в роту, офицеры должны были по очереди ночевать в казарме с солдатами, чтобы не допустить неуставных отношений. Но такое было скорее исключением из правил, и соблюдалось только такими же призывниками, как и мы, только с офицерскими погонами лейтенантами Непорожним и Коровиным, командирами второго и третьего взводов.
   - Что это такое солдат? Почему ремень не затянут? Совсем расслабились! повторял почти дословно замполит слова сержантов.
   Военная карьера Ануфриева никак не складывалась, капитана никак не присуждали, годы шли, а он мечтал о большем, чем быть просто замполитом роты. Свою досаду и раздражение, порожденные неудовлетворенностью жизнью, Ануфриев едва ли скрывал, периодически срываясь на солдат. Но в целом этот добродушный, по сути, человек с круглым лицом и немного излишним весом, очень быстро для всех молодых солдат перестал быть какой-то угроз и не вызывал никакого страха. Ведь все понимали, что рота управляется старослужащими и власть офицеров над солдатами условна. Понимали это и Непорожний и Коровин, которые только прибыли в часть и в первое время даже пытались как-то построить, приструнить дедушек, но быстро осознав, что реальной властью над старослужащими они никакой не обладают, успокоились. Тем более что от тех же старослужащих можно было в случае чего и по лицу получить где-нибудь в темном закоулке. Командир первого взвода прапорщик Копьев, который начинал свою службу в армии как такой же солдат по призыву, прекрасно был осведомлен, что такое дедовщина, потому даже не пытался как-то командовать своим взводом, предпочитая проводить время в автопарке, где ему никто не мешал пить горькую.
   - Я никогда не переставал, и впредь буду ставить вам в пример солдат старшего призыва, продолжал Ануфриев. Посмотрите на них! Они все подтянуты, ухожены Посмотрите на их одежду! Всегда чистая, выглаженная, воротнички чистые! Солдаты старшего призыва лучше заправляют постели, быстрее одевают одежду, противогазы, и в целом выглядят более опрятно. А вы, молодые солдаты, ходите как охламоны, как свиньи, ей богу! Вот что это, Басов, а? Куда это годится? А это, Селин, что это такое?
   Старший лейтенант принялся указывать на грязные пятна на форме солдат.
   - Именно поэтому старослужащие должны быть наставниками для молодых, обучать их, делиться своим опытом. Так ведь, Касаткин? Кстати, встань в строй!
   Ефрейтор нехотя сделал шаг в сторону роты, но так и не встал в строй, облокотившись левой рукой на решетку оружейной комнаты.
   - Вы еще неопытные, службы не видели, вам еще многому надо научиться, поэтому слушайте своих старших товарищей и берите с них пример! Касаткин, встань в строй!
   - Да, я нормально стою, товарищ старший лейтенант! заулыбался Касаткин и повернулся к оружейной комнате другим боком.
   - Всех кто, не хочет соблюдать армейские порядки, мы будем перевоспитывать. А сейчас все бегом на завтрак. Выводи роту, Фадеев!
   Суббота в армии день особенный. Суббота это парко-хозяйственный день, сокращенно ПХД. День, когда вся часть занимается с утра до вечера одной только уборкой. И в обычные дни солдаты занимаются в основном одной уборкой, но в этот день уборка принимает особо изощренные формы. Солдаты убираются не только в казарме и около нее. Наводится порядок на территории всей части, во всех ее закоулках, на территории военного городка, и даже в подъездах домов для офицеров.
   После завтрака был очередной развод. Неожиданно на него пришел батя. Неожиданно - потому что в выходные его никогда не было в части, а ПХД всегда проходил под руководством его замов полковника Астафьева или начальника штаба Шибитова.
   - Так, Перепелкин, Селин, Жидких оба, Савин, распределял солдат Бойцов - Пойдете убирать вокруг аллеи! Встаньте сюда в сторону.
   Солдаты выстроились в отдельную колонну.
   - Так, куда же вас всех деть-то? посмотрел капитан на остальных солдат. Старшина! Сколько тебе нужно солдат? Воробьев! Пойдешь со старшиной! Володин, берешь двух солдат и идешь в автопарк, наводить порядок в боксах!
   - Ну, товарищ, капитан! заныл младший сержант. Почему как что сразу я? Пускай вон Кабанов идет туда! Я в прошлую субботу там был.
   - Так, без разговоров!
   - Ну, товарищ
   - Володя, щас в лоб у меня получишь!
   Володин радостно заулыбался. Было видно, что между офицером и старослужащими есть некое подобие дружбы и только на людях они соблюдают эти уставные условности. Старослужащие никогда не стеснялись лишний раз показать молодым солдатам, что со многими офицерами они на короткой ноге.
   - Муратаев, Кукин, Виноградов, пойдете в городок, почистите дорожки перед домами. Муратаев, ты за старшего.
   - Есть!
   - Остальные все в роту, наводить порядок!
   - Пиздец Хорошему Дню! недовольно пробурчал Рылевич.
   - Равняйсь! скомандовал Бойцов, когда к роте неожиданно подошел командир части. Смирно! Товарищ полковник
   - Вольно! произнес батя своим низким голосом. Все в порядке, капитан?
   Батя по своей привычке подошел очень близко к первому ряду солдат и стал внимательно вглядываться в наши глаза. Рота замерла, ожидая очередной его гневной тирады. Полковник внимательно осмотрел каждого из нас, медленно прошелся перед строем и остановился перед Фадеевым.
   - Максим Юрьевич, - обратился к сержанту полковник. возьмете двух солдат и подойдете ко мне после развода!
   - Есть! таким же низким и как всегда невозмутимым голосом ответил сержант.
   - Капитан, - обратился батя к ротному я возьму у тебя троих солдат. Не против?
   - Конечно, товарищ полковник.
   Полковник снова бросил свой тяжелый взгляд на нашу роту и медленно вернулся в центр плаца.
   - Мне Мне послышалось? Или ты тоже это слышал? посмотрел я на Рылевича.
   - Не послышалось, он его по имени-отчеству назвал.
   - Становись! раздался зычный голосов подколковника Шибитова.
   Вороны, сидевшие как зрители по краям плаца, тут же поднялись в воздух, недовольно прокаркав в ответ.
   - Становись! повторил подполковник.
   Офицеры заторопились занять свое место в строю.
   - Равня-я-я-яяяйсь! протянул Шибитов. Смирно! По местам несения службы разойдись!
   Разделившись на несколько групп наша рота строем пересекла плац и направилась в казарму. Офицеры роты еще некоторое время постояли на крыльце. Выкурив по сигарете и дождавшись, когда командир части уйдет, они разошлись по домам, оставив присматривать за ротой сержантов.
   Глобальная уборка казармы в субботу отличалась от обычного каждодневного ПХД тем, что на время уборки солдатам разрешалось вместо сапог надеть сланцы и засучить рукава кителей, а еще тем, что все кровати в расположении сдвигались в одну сторону и солдаты на протяжении пары часа должны были отмывать пол полотером. Затем, натерев до блеска одну половину, кровати передвигались на чистую сторону, и процедура повторялась на грязной стороне. Пока одни солдаты наводили порядок в расположении, другие таким же образом наводили порядок во всех остальных помещениях казармы. Торопиться не было никакого смысла, потому что после любой уборки сразу следовала другая, а если это была не уборка, то равнение кроватей или какая-то другая работа. И молодые солдаты давно уже поняли, что как не старайся сделать быстрее работу, отдыха все равно не видать. Но чтобы солдаты не расслаблялись, на месте всегда были черепа - верные церберы дедушек. Тех, кто, по их мнению, не проявлял должного старания, они без промедления прокачивали или тут же на месте «пробивали лося».
   Отдых был привилегией только дедушек, которые даже в этой атмосфере постоянной беготни, криков черепов и беспрерывного переноса кроватей, столов, тумбочек и стульев, продолжали лежать на своих кроватях и смотреть телевизор. Словно они жили в своем отдельном измерении и все происходящее их не касалось.
   После обеда до самого ужина вся рота должна была ровнять кровати. Это было необычайно утомительное и тяжелое занятие, поэтому я был рад, что в этот раз вместо равнения кроватей меня отправили разгружать вагоны со щебенкой.
   Пару раз в неделю солдаты ездили на разные работы за пределы части. Мне нравилось ездить разгружать вагоны, потому что они находились на железнодорожной станции и когда мы подъезжали к станции, была видна та самая платформа, куда приходили электрички из Москвы. Казалось, что вот стоит сейчас сесть на эту электричку, и скоро ты окажешься дома, и весь это кошмар в твоей жизни закончится.
   Вагонов обычно бывало около десяти. Иногда это была щебенка, иногда уголь. Около вагонов суетились местные рабочие. Они открывали боковые стенки и поддоны, чтобы освободить щебенку. Когда замки так сильно примерзали, что сил рабочих не хватало их открыть, на помощь приходил экскаваторщик. Ловко орудуя ковшом, он поворачивал замерзшие щеколды и щебень самотеком ссыпался вниз.
   Но зимой часть щебня примерзала к стенкам вагонов и вот тогда и появлялась необходимость в солдатской рабочей силе. Мы забирались внутрь вагонов и лопатами отбивали застрявшую щебенку со стен и углов. Работать с мелким щебнем было не так сложно как с крупным. Крупный застревал в различных щелях и никак не хотел поддаваться. Поскольку поддоны были открыты, приходилось все время балансировать на небольших выступах у края стенок, чтобы самому не провалиться в эти отверстия внизу. На самих же путях трудилась другая часть солдат, которые в это время отбрасывали в сторону ту часть щебня, которая упала на сами пути. Небольшой, но очень юркий и быстрый экскаватор в это время своим ковшом, словно большой рукой, загребал щебень и насыпал его в стоявшие рядом самосвалы. Времени на перерыв не было. Нужно было работать быстро, чтобы поспевать за экскаватором, не задерживаться машины и вагоны, да и самим не замерзнуть на морозе.
   - Ну вот, словно и не было сегодня никакой бани! вздохнул Рылевич, когда мы ехали обратно в часть.
   Подменка на нем и правда в разных местах была испачкана и разорвана.
   - Ничего страшного, все равно же это подменка. Сейчас приедешь в роту и переоденешься.
   - Да? А нижнее белье мне тоже поменяют?
   - Ну-у-уу
   - Ну, вот и я о том! Какой дебил придумал баню один раз в неделю, да и еще сразу после бани устраивать ПХД и такие работы?
   Не найдя что ответить ему, я повернулся к окну. Старенький автобус КАвЗ неспешно вез нас по улицам Звенигорода. Лопаты то и время подпрыгивали вместе с солдатами на очередной колдобине, издавая грохот при падении. Солдаты вели оживленную беседу, и только сержант Фадеев сидел в сторонке и думал о чем-то своем. Водитель торопился поспеть довести нас пораньше, чтобы мы попали на ужин в установленное уставом время, но мы, напротив, лелеяли надежду на ужин с ротой опоздать, ведь тогда мы сможешь без спешки поесть отдельно, без Касаткина. А еще в таком случае мы позже окажемся в роте, а значит и меньше придется убираться.
   - Здесь, у киоска останови! вдруг крикнул сержант и повернулся к нам. Кто из вас курит? Руки поднимите, чтобы я видел! Три, четыре, пять. Рылевич, ты куришь? Опускайте! Сидите здесь, я сейчас вернусь! Нет, из автобуса выйти нельзя! Здесь сидите!
   Фадеев вернулся быстро, держа в руках несколько плиток шоколада и четыре пачки сигарет.
   - Вот, держите. Заработали, протянул Фадеев это добро нам.
   Это была поистине королевская награда и нам было все равно, что мы полдня пахали всего за сто рублей, а командир части положил себе в карман в десятки раз больше, ничего не делая.
  
   Воскресное утро начиналось замечательно. Это единственный день недели, когда солдату полагался отдых, если солдат, конечно, не был в наряде или не готовился в него заступить. Утром, пока еще ротный был в казарме, нам даже некоторое время разрешили посмотреть телевизор. Дедушки откуда-то из загашников достали видеокассету с «Универсальным солдатом». Рассевшись на табуретках в несколько рядов перед телевизором, мы принялись смотреть кино. Старослужащие по обычаю валялись в кроватях и громко разговаривали между собой, курили. Остальные солдаты молча ерзали на неудобных табуретках и про себя радовались, что могут, наконец, спокойно посидеть и не работать. Счастье длилось не долго. Скоро фильм закончился, и духов снова отправили равнять кровати.
   После обеда в воскресенье всем солдатам полагался сон. Разрешалось спать до шести часов вечера. Я уже расстилал постель, как и все остальные, готовый погрузиться в сладкие объятия Морфея, когда дневальный прокричал свое «Рота, стройся ».
   Младший сержант Володин величаво ходил перед строем и выбирал, кого бы из солдат послать на разгрузку щебенки в этот раз. То, что часть солдат вчера уже туда ездила и теперь была очередь других ехать для него не имело никакого значения. Нужно выбрать жертву, нужно было выбрать тех, кому испортить отдых, а кого этим отдыхом наградить.
   - Чистый, не хочешь поехать выгоны загружать?
   Чистяков был еще одним черепом роты из призыва Савина и Круглова. Но положение Чистякова в роте сильно отличалось от положения других черепов. Чистяков был любимчиком у дедушек и его никто никогда не трогали. Чистяков был крупным парнем с очень медленной речью. Его манера говорить очень нравилась дедушкам. Он постоянно шутил и дурачился. Слушать его и вправду было очень смешно. Поговаривали, что Чистякова отправили в армию родители, дабы спасти от наркотической зависимости. Чистяков на всех солдат всегда смотрел пренебрежительно сверху вниз. Но место свое в роте знал и дорожил им. Поэтому, он никогда не проявлял большого рвения командовать духами, всегда был рядом с дедами, пользовался практически всегда благами, доступными дембелям, за исключением того, что духи никогда не были его прислугой.
   - Дурак что ли? Я что похож на идиота? Ты лучше вот эту морду возьми!
   Чистякова указал пальцем на меня. Его взгляд буравил меня несколько секунд. Несмотря на то, что с Чистяковым мы никогда до этого нигде по службе не пересекались, не ходили никогда ни в один наряд вместе и даже не общались, я был для него таким же врагом, как и для всех черепов. Пронизанной ненавистью взгляд Чистякова был неприятен, ведь я со своей стороны никогда ничего дурного ему не делал.
   - Беспалов, - упиваясь от самодовольства, произнес Володин выходи из строя! Поедешь вагоны разгружать.
   Володин прошелся еще раз перед строем и выбрал еще десяток неугодных ему солдат, оставив верноподданных пернатых в роте.
   - Остальные все спать!
   Это была еще одна демонстрация того, как выгодно жить по дедовщине, как важно исполнять все приказы дедушек беспрекословно. Деваться было некуда. Как и не хотелось остаться в роте и поспать, но пришлось одеваться и ехать на разгрузку щебенки. Снова старенький КАвЗ, снова разгрузка вагонов на лютом морозе, снова экскаваторщик показывает свое филигранное мастерство управления ковшом, а мы как завороженные наблюдаем за ним, и снова возвращение в роту поздно к ужину. Ожидаемое награждение за испорченный отдых в виде шоколадки на этот раз мы не получили. Причитавшиеся солдатам сто рублей младший сержант Кабанов, который в этот раз ездил с нами, молча положил себе в карман.
  
   Шли дни. Зима неуклонно приближалась к своему концу. Служба становилась все более монотонной и изматывающей. Чтобы время летело быстрее, нужно было постоянно работать, поэтому, а еще и для того, чтобы поменьше находиться в казарме с дедами вместе, солдаты стремились под любым предлогом из казармы уйти и брались за любую самую тяжелую работу. Только пернатые старались всегда быть рядом с дедами, готовые сносить все унижения и оскорбления. Узнав, что я не живу по законам дедовщины, они принялись мне делать разные подлости. Их даже не нужно было настраивать против меня. Для них я был врагом их системы и сделать мне больно, оскорбить меня, поставить в неловкое положение стало для них неким смыслом жизни. Это приносило им моральное удовлетворение, приносило им определенные дивиденды в их отношениях с дедами, а также служило уроком для всех остальных солдат, которые не проявляли должного рвения в служении дедам. Вместе с черепами они старались мою жизнь сделать невыносимо тяжелой. Идя в строю, я регулярно получал удар по ногам сзади исподтишка то от Савина, то от Круглова, когда спускался с лестницы Воробьев или Перепелкин регулярно толками меня в спину, ночью, когда я спал, мне могли оторвать воротничок или испачкать одежду, чтобы на утреннем осмотре потом я получил наряд вне очереди. Старослужащие неизменно ставили меня в самые тяжелые наряды, придирались и ругали по любому случаю, черепа и пернатые постоянно старались задеть меня и вывести меня из спокойствия разными оскорблениями, а также тычками и легкими ударами в неожиданный момент. Надо сказать, что им это отлично удавалось. Поэтому время от времени я горячился, ругался с ними и начинал драться то с Синицыным, то с Богаевым, который вскоре стал другом пернатых, то с другими пернатыми, потому, что кричать друг на друга уже не имело никакого смысла. Все их издевательства носили крайне подлый характер, делались в момент, когда я меньше всего этого ожидал. Они смеялись и зубоскалили, и один лишь Рылевич меня пытался поддержать и успокоить.
   - Они специально это делают. А ты не поддавайся на их уловки. Не заводись, учил меня Миша. Чем спокойнее ты будешь, тем быстрее они забудут про тебя.
   Но они словно одержимые продолжали снова и снова пакостить мне при любом удобном случае. Дедушки при этом довольно потирали руки, а один раз Григорьев, когда я проходил вечером мимо него ни с того, ни с сего со всего размаха ударил меня кулаком в живот.
   - Что, мразь, нравится? проговорил злобно сержант, когда я, корчась от боли, лежал на полу. Не хуй с тобой церемониться! Особенный что ли?
   Но, в основном, действовал запрет Касаткина на то, чтобы меня трогать руками, бить или прокачивать. Как говорил сам Касаткин, это делалось для того, чтобы я не пошел кому-нибудь жаловаться.
   - Раз ты не хочешь жить по дедовщине, то мы тебя трогать не будем. Но мы будем тебя задрачивать по Уставу. не уставал повторять ефрейтор, а вместе с ним и другие старослужащие.
   Через какое-то время с подачи Володина солдаты роты стали называть меня стукачом. Никто не мог понять, почему я все это терплю и не соглашаюсь жить по правилам дедов. Поэтому решили, что я дружу с кем-то из офицеров и рассказываю ему обо всем, что творится в роте. С утра до вечера я слышал со всех сторон оскорбительные «стукач», «стукачок», «сука» и каждый раз, когда кто-то из офицеров прознавал о тех беспорядках, какие творятся в нашей казарме, вся рота тут же показывала на меня пальцем «А вот, кто у нас стучит »
   ГЛАВА 9. Взятие Измаила
   - Но в основном мне кажется, стало немного поспокойнее в роте осторожно произнес я.
   Мы ужинали в столовой с Рылевичем. Нас опять поставили в наряд вместе и мы могли спокойно пообщаться без посторонних глаз.
   - Тебе так кажется, отозвался Миша. Тебя же никто не трогает. Тебя же не прокачивают как нас. Ты же не бегаешь по части, не рожаешь дедушкам сигареты и деньги!
   В голосе Миши чувствовались нотки обиды.
   - Ну, знаешь ли, вы сами это выбрали! вскипал я. Вас никто не заставлял, вы сами избрали для себя такой путь. Мне тоже, знаешь ли, не сладко живется!
   - Все равно, тебе лучше. Тебе кажется, что стало тише. А на самом деле, ты же просто ничего не видишь. Савин сегодня наш взвод перед обедом в ленинской комнате прокачал. И каждую ночь постоянно прокачивают роту. Тебя же не поднимают ночью с кровати, ты спишь, а нас качают. Каждую ночь. За все косяки. В том числе и за твои. А иногда и просто так качают, просто ради профилактики.
   - Какие мои косяки? Миша, я не живу по дедовщине. За свои косяки я сам расплачиваюсь.
   - Это ты так думаешь. А на самом деле нас постоянно прокачивают за твои косяки.
   - Понимаю, вспомнил я как Савин с Кругловым качали меня. это неприятно, но все же это ваш выбор.
   - Тебе проще, у тебя ведь вон кто родители!
   - Кто?
   - Ну как, все же знают, что у тебя мама военный прокурор!
   - Чего-чего? Миша, что это за бред тут все про меня рассказывают? Сначала стукачом называют, теперь это. Миша, мои родители пенсионеры! Они бывшие милиционеры. Да, они милиционеры, оба майора. Да, у меня отец был когда-то начальником ОВД в одном небольшом городке. Но это было тысячу лет тому назад! А теперь он обычный пенсионер. Да, у меня мать бывший следователь, но я никакой не блатной. Я из очень простой, скромной семьи. Просто я так воспитан, поэтому и не могу жить по этим животным законам! Неужели это сложно понять?
   - Ну, может быть Не знаю - засомневался Миша.
   - Думаешь, если бы у меня мать была военным прокурором, Касаткин со своим дружками уже не оказались бы в диcбате?
   - Что правда, что ли пенсионеры?
   Я молча вздохнул.
   - У дедушек сегодня намечается пьянка снова заговорил Миша.
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю. Кукина сегодня отправляли в деревню за водкой.
   - Каким образом? Через КПП?
   - Да зачем такие сложности? За спортплощадкой в заборе есть дыра, Сава с Круглым показывали. Все очень просто. В деревне есть бабка, которая приторговывает паленой водкой.
   - Значит сегодня лучше в роту не ходить спать.
   - Да, но вряд ли тебе дежурный разрешит спать в столовой.
   - Я готов здесь на полу спать, лишь бы не идти в роту. Вот там, в уголке постелю себе бушлат и буду спать.
   Несколько месяцев постоянного хождения в наряды многому научили нас. Теперь мы знали как именно нужно убираться в столовой, чтобы при минимальных физических затратах уборка проходила быстро и не вызывала нареканий со стороны начальника столовой. Более того, теперь мы знали, как провести время в наряде с пользой для себя.
   Солдаты перед заступлением в наряд всегда ездили на машине на склад за продуктами. Освоившиеся солдаты теперь не просто перевозили продукты, но и, пользуясь случаем, запасались продуктами для себя. Сидящим в кузове солдатам никто не мешал отсыпать, отливать, откусывать и отламывали от суточного набора продуктов, выданных для всей части рыжим прапорщиком Старостиным. Благо в кабинете грузовика кроме них никого не было. Пяти минут, что занимала дорога от продуктового склада до заднего двора столовой, вполне хватало, чтобы заранее заготовленные емкости быстро наполнялись сахаром, подсолнечным маслом, крупами, макаронами и всем, что только можно было быстро припрятать там же в столовой. Кроме того, вечером из мешков с картошкой, луком и морковкой также извлекалась часть содержимого. Но так поступали не только солдаты суточного наряда. С заднего входа столовой кормились очень многие: это и повара, которые всегда готовили себе отдельно, это и дедушки, регулярно присылавшие своих ходоков в столовую, это и дежуривший по столовой прапорщик, начальник столовой, регулярно уносивший домой огромные сумки с продуктами, и часть офицеров штаба. Кто-то пользовался своим служебным положением, кто-то пользовался дружбой с начальником столовой Пешковым, но все знали, что они не одиноки в своих поступках. А потому по армейской привычке, каждый молча брал свою часть и не мешал другим поступать также.
   В результате от суточного набора продуктов оставалось в лучшем случае только две трети, поэтому никого в части не удивляло, что пюре всегда было жидким, вареные яйца были только по праздникам, а мясо было только на плакатах.
   К одиннадцати вечера у нас было все необходимое, чтобы пожарить себе картошку с рыбой. В столовой никого не было, кроме суточного наряда. Дежурный по столовой спокойно спал в своей коморке, в то время как мы с Мишей в кромешной тьме, чтобы не привлекать лишнего внимания, готовили на плите, еще не успевшей остыть после поваров. Остальной наряд тем временем чистил картошку на всю часть, приглядывая за входной дверью.
   Наконец, картошка была готова и сев в комнате холодных закусок, мы принялись уплетать поздний ужин.
   - Главное, чтобы нас никто не запалил. Не дай бог Сава или Круглый прознают, что мы тут картошку едим! - произнес старший Жидких.
   - А мне плевать! невозмутимо произнес Тюпин. Мне все равно. Я готов и поотжиматься за такой ужин!
   - Тише! Дежурного разбудите! успокаивал я разгорячившихся сослуживцев.
   - А что он нам сделает? проговорил Рылевич. Он нам не указ. Другое дело Пешков.
   Соскучившиеся по обычной домашней жареной картошке солдаты с жадностью накинулись на еду и не заметили, как в комнату зашел сонный дежурный.
   - Вы потом только посуду потом помойте за собой! проговорил прапорщик. И давайте поскорее заканчивайте и идите в роту!
   - Товарищ прапорщик! Разрешите нам остаться в столовой! Мы здесь переночуем. стали хором упрашивать его солдаты.
   Прапорщик устало посмотрел на нас. Глаза выражали сочувствие. Наша просьба его совсем не удивила. Он как сам бывший солдат, прекрасно понимал наше положение в роте.
   - Нет. Не положено. Давайте в роту быстрее. Беспалов, ты за старшего. Отведи остальных.
   Зима никак не хотела уходить и напоследок одарила нас лютыми морозами и метелью. Идти по холоду обратно в роту, где тебя ждали ненавистные деды, никак не хотелось. Но деваться было некуда.
   Дверь казармы открыл дежуривший по роте младший сержант Сапогов. Он тут же набросился на нас.
   - Что так долго? Что это вы там в столовой так поздно делали? А? А ну бегом все разделись и упали в кровати, уроды!
   Еще недавно Сапогов был другим. Он был духом, но получал от дедов так, как получают черепа. Он не скрывал от нас своего отрицательного отношения к дедам и всячески старался помочь нам, рядовым солдатам, пользуясь своим сержантским положением. Взамен наш призыв всегда очень сочувственно к нему относился, поддерживал его и где-то даже надеялся, что благодаря таким как он людям нам будет жить чуточку легче. Но, вскоре его черпанули. Голос, манера общаться, тон, отношение к нам все это в нем очень сильно изменилось. Теперь он всячески демонстрировал нам свое пренебрежение и при любом удобном случае старался нас оскорбить и унизить. Когда-то я даже подарил ему свой крем для бритья. Я знал, что в моей тумбочке этот крем долго не проживет. Я знал, что как когда-то у меня украли мыло, привезенное на присягу матерью, также могли из моей тумбочки вытащить все что угодно. Я всегда видел в нем своего союзника по борьбе с дедовщиной и хотел быть его другом. Но теперь это был совсем другой человек. В нем ничего не осталось от того доброго и отзывчивого «Сапога», к которому мы все привыкли. И теперь я для него был врагом номер один. Теперь он меня люто ненавидел, как и все остальные черепа и пернатые.
   Бегом добравшись до сушилки, мы побросали сапоги и устремились в кровати. В расположении было темно, но работал телевизор. Несмотря на поздний час, дедушки не спали. Около телевизора в нижнем белье стояли Круглов, Савин и недавно вернувшийся в часть Негодяев.
   - Негодяй, ты можешь лечь, а Сава с Круглым остаются. произнес спокойной Касаткин лежа на кровати.
   Рядовой Негодяев был одного с Кругловым и Савиным призыва. Три месяца тому назад один из дедушек сломал ему ночью ребра, после чего Негодяева отправили лечиться госпиталь. После лечения он съездил в отпуск домой и вот теперь он снова вернулся в армию. Для духов он был абсолютно новым человеком, неизвестным. Раннее из нашего призыва его никто не видел, потому что случившееся насилие было еще до нашего перевода в роту.
   Негодяев был молодым человеком субтильного телосложения, сутулый, левый глаз его был всегда прищурен, как будто он улыбался. Он и вправду был улыбчивым и веселым парнем, но всегда старался использовать побольше матерных слов в своей речи, создавая себе образ бывалого, матерого солдата. Образ старослужащего дополняли руки, которые он всегда держал в карманах. Говорил он негромко и всегда страшно гнусил. Статус пострадавшего от рук дедушек придавал ему весомости в солдатской среде и давал право надеяться на некоторое послабление со стороны дедов.
   - А ну-как, подержите стульчик еще! приказал остальным с места Касаткин.
   Только сейчас, лежа уже в кровати, я хорошо рассмотрел в темноте лица Савина и Круглова. Они были покрыты потом, а взгляд у солдат был отсутствующий.
   Покорно взяв за ножки табуретки, они присели на корточки и вытянули руки вперед. Застыв в таком положении, они стояли несколько минут, пока усталость не взяла вверх над ними и руки не стали опускаться.
   - Сава, выше руки! Что за хуйня? Ты что команды не понял? сделал замечание Касаткин.
   Савин сделал над собой усилие и поднял табуретку на уровень груди.
   Дедушки продолжили смотреть порно по телевизору, не замечая страданий и мук черепов. Словно стоны и пыхтенье черепов относились не к ним, а к происходившему на экране. По лицам Савина и Круглова потекли ручьи пота, но настоящий дедушка Касаткин на это не обращал никакого внимания.
   - Выше руки! Совсем обленились!
   - Ага! Давно пиздюлей не получали! Расслабились! добавил Григорьев.
   - Вот когда мы уволимся, тогда будите тут расслабляться! А то устроили тут пионерский лагерь «Звездочка»!
   - Не говори, Косой! Семена забыли. Подумаешь ребра сломали Негодяю. Помню как нас Семен ночью всех ебашил грядушкой. Никого не щадил. Нас били еще хлестче, чем вас. А у вас тут действительно, не армия, а пионерский лагерь какой-то! Совсем расслабились!
   - У..ууу..у.. - заскулил Круглов от боли.
   - Я не понял, что это было, Круглый? Руки поднял, а то сейчас по печени получишь!
   Круглов попытался поднять выше табуретку, но она никак не слушалась его. Руки онемели и стали совершенно деревянными. Табуретка еще сильнее тянула к полу и вскоре совсем упала на пол. Круглов попытался снова ее поднять, но сил на это не было. Глядя на это, Григорьев встал с кровати и с размаха ударил Круглова ногой в живот. Корчась от боли солдат упал на колени. Володин тут же радостно захихикал со своей кровати.
   Чувство страха и ужаса охватило меня и всех остальных солдат, которые все это время наблюдали происходившие. Дедовщина во всем своем истинном обличии была сейчас в центре расположения и творила свое насилие. Страх - вот чего она хотела добиться от солдат! Через чувство страха дедовщина управляла солдатами.
   - А ну бегом в умывальную комнату! приказал черепам Касаткин.
   Савин и Круглов бегом устремились в умывальную комнату. За ними не торопясь поднялись с кроватей и проследовали все дедушки роты.
   Скоро из умывальной комнаты стали доноситься глухие звуки и хлопки. Это дедушки развлекались с черепами, избивая их, отрабатывая на них разные приемы и удары. Черепа не сопротивлялись, они служили им боксерскими грушами.
   - Хорошо пошло! донесся голос Касаткина из дальней от нас комнаты.
   - Вот так стой! произнес Фадеев и после этого послышался очередной хлопок, а потом звук падающего на плитку тела.
   - Ну что Круглый, побоксируем, а? снова послышался голос Касаткина и снова было слышно как кулаки дедушки ударялись о тело солдата.
   Следовал один удар, второй, третий, потом слышался стон и звук падающего на пол тела.
   - А ну-ка дай я! не удержался от соблазна Кабанов.
   Удар, еще один. Снова стон и тяжелое дыхание солдата.
   - Вай, а ты крепкий! похвалил Савина Джамалутдинов, который никогда сам не принимал никакого участия в делах дедов, но всегда находился с ними рядом.
   - Вот за что я вас уважаю, парни, так это за то, что вы настоящие мужики! произнес Касаткин.
   - Стань вот туда! донесся властный голос Фадеева.
   Было слышно, как Фадеев сделал несколько шагов и с разбегу ударил солдата ногой. Снова послышался хлопок и звук падающего тело. Кажется, что-то еще железное упало на пол и громко забрякало.
   - Фадей, ты поосторожнее! засмеялся Кабанов. Вы же в разных весовых категориях!
   - Ничего, Сава сильный, вытерпит. Он же меня любит, он знает, что я его не обижу. Правда, Сава?
   - Конечно, Максим! хрипя и тяжело дыша, произнес Савин.
   Еще через полчаса обессиленные Савин и Круглов, еле волоча ногами, вышли из умывальной комнаты. Вслед за ними, выкурив перед сном еще по сигарете, вышли также уставшие дедушки.
   Хотелось поскорее заснуть и не думать о происходящем. В конце концов, это их выбор. Они сами отстаивали законы дедовщины, сами издевались над другими солдатами, сами страдали от дедов. Но, несмотря на это, мне почему-то хотелось жалеть ненавистных мне черепов. Раздираемый внутренним противоречием, я быстро погрузился в сон.
  
   Прямиком из наряда по столовой я был в отправлен в наряд по шестому отделению. Поход в шестое отделение запомнился мне долгим стоянием на вышке. На ней было очень холодно, дул сильный ветер и дырявый бараний тулуп никак не согревал. Никто не хотел стоять на вышке из-за мороза. Я же напротив готов был там простоять хоть все сутки, лишь бы не находится в отделении вместе с дедами и черепами. Чтобы не замерзнуть на вышке, я намазывал ноги специальной согревающей мазью, а чтобы не уснуть периодически отжимался. Мазь жгла ноги, угрожая термическим ожогом, но это было лучше, чем отморозить конечности на тридцатипяти градусном морозе.
   Общение со старослужащими третьего взвода, работавшими в шестом отделении, было не из приятных. Рядовые Савин и Круглов, которые также относились к третьему взводу, постоянно заливали дежуривший наряд. Вечно злой сержант Григорьев смотрел на молодых солдат с лютой ненавистью и даже ночью нагружал солдат работой.
   Даже относительно дружелюбные младший сержант Казак и ефрейтор Кривоножкин никогда не упускали возможности показать нам, что они старослужащие и занимают в роте более высокое положение.
   Я стоял на вышке, когда Кривоножкин вышел из отделения и позвал меня помочь ему. Зайдя за ним в отделение, проследовал вглубь и зашел в одну из комнат, где стояли столы, на которых сшивали книги. На столе в углу стояли стакан с кисточками и флакон с клеем.
   - Убери в шкаф! коротко бросил мне ефрейтор.
   Некоторое время я был в полном недоумении. Стоило ли меня звать, чтобы просто убрать в шкаф стаканчик с грязными кисточками? Почему нельзя было сделать это самостоятельно? Какой тайный смысл был в этой действии?
   Очень скоро ситуация повторилась. На этот раз мне было приказано отнести пустую канистру из одного кунга в другой. Для меня это было вдвойне странно, ведь незадолго до этого сам Кривоножкин на моих глазах таскал тяжелые ведра из кунгов.
   Объяснение было простым. Нужно было во чтобы то ни стало показать молодым солдатам, кто тут старший, показать молодым их место. Старослужащим же не полагалось работать вовсе.
   Наряд закончился отчаянной борьбой за право стоять на вышке. Никто из дежуривших не горел желанием сдавать наряд. Каждая сдача наряда означала очередное мытье полов и придирки со стороны новой смены.
  
   Когда вечером я вернулся из наряда в казарму, я не мог не заметить, как в роте все изменилось. Казалось, только-только солдаты более-менее привыкли к этим порядкам, приспособились, научились в этих условиях как-то выживать, находить какие-то минуты отдыха незаметно для черепов и дедов, придумывать разные способы, чтобы меньше работать и реже попадаться на глаза дедам. Казалось, что жизнь молодых солдат стала налаживаться. Казалось, что ничего такого страшного в этой дедовщине нет, что это просто игра и не более того. Нужно просто делать вид, что ты играешь по этим правилам и ждать, когда наступит твое время.
   И вот теперь каждый своими глазами увидел насколько все это по-настоящему, насколько это все по-животному дико и беспринципно. Позавчера ночью это испытали на себе черепа. Но сегодня на их месте мог оказаться любой другой. И никто не был защищен от этого. Никто бы не пришел на помощь, никто бы не встал за тебя. А если бы ты стал сопротивляться и бороться с ними тебе было еще больнее. Деды ни перед чем бы не остановились. Сегодня они чувствовали себя еще увереннее, чем обычно. Да, они чувствовали, что их боятся. Они чувствовали, что они хозяева роты. Они хозяева жизни своих солдат. И духи для них просто пыль. Они знали, что стоит только захотеть и солдат будет землю грызть ради них.
   Власть дедушек над духами была абсолютная, тотальная. Солдаты были морально подавлены, в воздухе витал страх. Солдат сковал чудовищный страх физического наказания, страх испытать боль, страх быть избитым, стать инвалидами на всю жизнь или просто быть убитым в порыве дикой жесткости, которую могли проявить дедушки без всякой на то причины. Боязнь попасться под горячую руку, боязнь чем-то прогневить дедушек, заставляла духов летать - летать с неистовой скоростью по казарме, наводя порядок. Солдаты с утроенной энергией бегали по казарме, брались за все, что только можно было убрать, помыть, почистить. С утроенной энергией натирались полы, с утроенной энергией выравнивались кровати. Солдаты бегали как заведенные по расположению, подчас сбивая друг друга, но стараясь не останавливаться, чтобы никто не мог заподозрить их в какой-то нелояльность дедушкам.
   Но еще большие перемены были в черепах. После вчерашнего ночного избиения, в них не осталось больше никакой жалости к духам. Все доброе, что в них еще оставалось, было окончательно уничтожено Касаткиным со товарищами. Абсолютно непроницаемые лица, на которых не было ничего кроме злобы и ненависти к духам, смотрели на солдат. Глаза были наполнены отчаянной яростью. Привычного крика черепов почти не было слышно. Черепа больше не стеснялись применять силу. Каждого второго солдата они били со всей силы то по спине, то по ногам, шипя на него и отпуская в его адрес проклятья. Вчера они страдали из-за духов. Из-за духов, которые недостаточно расторопны, которые забывают, сколько дней осталось до приказа дедушкам, которые не проявляются достаточного рвения при служении старослужащим, которые по мнению дедушек совсем расслабились. Вертикаль власти снова заработала. Деды черепа духи. Энергия и сила ненависти переполняла черепов настолько, что никто не осмелился перечить им. Даже если солдат был на пару голов выше Савина или Круглова, он казался слабым и ничтожным созданием рядом с ними. Пройдя испытание страхом, испытание болью, солдат перестает больше бояться - он действует, не чувствуя страха, он не ограничивает себя ни чем. Для него больше нет никаких принципов и моральных ограничений.
  
   Наступило время вечерней прогулки, и солдаты выбежали на улицу строиться. Рядом, из соседней казармы также выбежали солдаты автороты. Не торопясь, вслед за духами и черепами, по-барски вальяжно вышли дедушки. Завидев друг друга, дедушки автороты и роты ТГО поздоровались.
   - Слышь, Косой, а у меня духи тумбочки охраняют ночью,- похвастался Попов.
   В ответ Касаткин громко рассмеялся.
   - Слышь, Пепс, а они тебе трусы случаем одевать не помогают?
   - А что?
   - Да то, что ты хуйней страдаешь!
   Солдаты громко рассмеялись.
   - Вот у нас сказал команду «Один» и духи сразу прибегут и сделают, что им прикажешь! Вот так надо их дрессировать!
   Фадеев и Касаткин снова дружно рассмеялись.
   Солдаты автороты с любопытством смотрели на нас. Большинство из них было нам знакомо по РМП. Когда-то вместе с ними мы спали под одной крышей, вместе с ними познавали армейские порядки и быт, вместе строили планы, как бороться с дедами.
   Но сейчас по прошествии месяца, как нас развели по ротам, от былой дружбы и храбрости не осталось и следа. Словно два стада послушных овечек стояли наши роты и смотрели друг на друга в ожидании дедушек. Загнанный взгляд солдат автороты говорил нам, что им также как и нам приходится несладко.
   Мы не знали, что происходит в других ротах. Общаться с солдатами не своей роты у нас не было возможности, поэтому нам также было интересно послушать, о чем говорят дедушки. Но вместе с тем, мы понимали, что такое обмен информацией может привести к появлению новых издевательств в наших ротах.
   Дедушки продолжали хвастаться друг перед другом, наперебой рассказывая о порядках, установленных в своих ротах, пока, наконец, в угаре хвастовства две роты не стали забрасывать друг друга снежками. Завязалась настоящая битва между авторотой и ротой топогеодезического обеспечения. В ход пошел весь снег, который окружал плац в виде аккуратного кантика со стороны казармы. В обе стороны летели десятки снежных комьев одновременно. Это очень напоминало детскую игру, вот только солдаты бросали снежки с каким-то особенным остервенением и ненавистью, так и стараясь, чтобы снежок попал в незащищенной бушлатом место и причинил больше боли.
   - Парни, мочи их! кричали Попов и Биюшкин с противоположной стороны.
   - Мочи, мазуту! кричал Фадеев с нашей стороны.
   Еще чуть-чуть и солдаты перешли бы в рукопашный бой, но на горизонте появился помощник дежурного по части и снежная битва также быстро прекратилась, как и началась. Солдаты сделали обязательный круг по части перед вечерней поверкой, постояли на плацу и вернулись в казарму.
   В казарме дедушки никак не могли успокоиться и после отбоя. Дембель приближался, дедушки все больше и больше чувствовали себя расслабленными и свободными. Сегодня дедушки пили. Пьянки ночью становились теперь обыденным делом. Раньше дедушки строго наказывали черепов и духов за разные провинности, а теперь им стало не интересно растрачивать свои силы и эмоции на поддержание порядка в роте. Гораздо выгоднее оказалось требовать с солдат отступные вместо наказания. У духов и черепов был выбор либо отдать деньги, либо понести наказание. Поэтому почти каждый вечер солдаты покупали дедушкам продукты и спиртное, только чтобы дедушки не устраивали солдатам побои. Теперь все прекрасно знали, что ждет солдат за их провинности перед дедушками. Никто не хотел оказаться в шкуре Савина и Круглова и быть боксерской грушей для дедушек. Но и дедушки не хотели оставаться без своего спиртного и еды. Поэтому очень быстро это стало своего рода игрой в кошки-мышки. Духи и черепа старались всячески выполнять требования дедушек, а дедушки в свою очередь постоянно создавали для духов такие ситуации, чтобы можно было их подловить на ошибках и проступках, чтобы получить формальное основание требовать откуп. Духи прекрасно знали, что это игра. Знали, что дедушки всегда найдут способ придраться к духам и черепам и что это всего лишь повод для вымогания денег. Поэтому духи с утра до вечера были заняты поиском денег для очередной пьянки дедушек. С утра до вечера солдаты бегали по казармам и нарядам, занимая друг у друга деньги и стреляя сигареты.
   Уже одним своим существованием дух был обязан дедушкам. Даже когда солдат шел в наряд, он обязан был обеспечить своего дежурного, который был дедушкой, продуктами питания, чтобы наряд прошел хорошо, и чтобы дедушка дал своим духам-дневальным побольше поспать. Каждый раз дневальные по роте или по КПП, или по шестому отделения, перед заступлением в наряд бежали в ЧИПок за лапшой быстрого приготовления, майонезом и пакетиком быстрорастворимого кофе. А если удавалось стащить из столовой банку сгущенного молока, то покупалось еще и печенье и делалась дембельская кашка - каша, которую разрешалось есть только дембелям.
   Сегодня как раз был такой день. Дедушки были в отличном настроении и спокойно пили водку, которую солдаты принесли из соседней деревни. Они лежали в койках и громко разговаривали. По части дежурил капитан Шарапов и все знали, что он делает только формальные обходы, тщательно проверять роту он станет. Так оно и вышло. В одиннадцать вечера в двери казармы постучали и вскоре в казарму зашел высокий красивый капитан с кобурой на поясе. Он принял доклад дежурного по роте и прошелся до расположения, где к тому времени дедушки уже успели попрятать спиртное и притвориться спящими. Шарапов постоял минутку и быстро ушел, а дедушки продолжили пить, как ни в чем не бывало. Более того, того они сняли с окна фишку, абсолютно уверенные, что больше никто в казарму не придет.
   Но неожиданно для всех в первом часу ночи в казарму наведался командир роты. Капитан Бойцов быстро проследовал в расположение и увидел прямо на полу рядом с кроватями дедушек валяющиеся бутылки водки. Немедленно прозвучала команда «Подъем!» и был включен свет.
   - Рота, стройся! прокричал в ярости капитан.
   Солдаты повскакивали со своих постелей и на ходу натягивая брюки и застегивая пуговицы на кителях устремились к тумбочке дневального.
   - Касаткин, ко мне в комнату, живо!
   Дедушки нехотя вставали с кроватей и одевались. Дневальные суетились под ногами у дедушек, собирая бутылки и помогая им одеться.
   Вскоре рота почти в полном составе стояла на взлетке перед тумбочкой дневального. Воцарилась тишина. В канцелярии капитана за закрытой дверью шел серьезный разговор.
   - Вы совсем охуели?! донесся оттуда грозный рык капитана.
   Ответа Доната мы не услушали. Только через некоторое время послышалось как что-то очень массивное ударяется о стену. Потом послышался еще один удар.
   - Ты что, думаешь, что ты тут главный? Что тебе все можно?
   И снова удар. Капитан бил ефрейтора по-армейски от души. Несколько раз из комнаты доносилось очередное матерное словечко и снова следовал удар. Все ждали, чья будет следующая очередь идти общаться с Бойцовым.
   Наконец дверь со скрипом открылась и оттуда вышел немного помятый Касаткин с очень серьезным выражением лицам. Но по выражению лица Касаткина не чувствовалось, что тот понял урок. Наоборот, настрой Касаткина был решительный.
   - Не прихуели ли вы тут, господа, а? Что вы думаете, я не знаю, чем вы тут занимаетесь? начал орать командир, выйдя из своей комнаты. А ну вышли из строя! Что вы думаете, я не знаю кто тут деды? Что кишка тонка?
   Дедушки некоторое время переглядывались между собой, а потом сделали два шага вперед. Капитан продолжал их ругать, но дедушки молчали и ничего не отвечали.
   - Что, совсем страх потеряли? Почувствовали себя королями жизни? продолжал капитан. Давно ли вы сами были молодыми солдатами?
   - Товарищ капитан! попытался вставить слово Касаткин.
   - Что товарищ капитан?! С тобой Косой у нас будет еще один отдельный разговор! Мы еще не закончили нашу беседу.
   - А почему, когда мы были духами, нас никто не защищал? Вы помните, как мы тут летали? Почему им можно, а нам нельзя?
   Командир был вне себя от ярости. Еще никогда мы не видели его в таком состоянии. Дедушки, понуро потупив взгляд, стояли посреди казармы в ряд. Один только Касаткин стоял с высоко поднятой головой.
   - Принять упор лежа! приказал дедушкам капитан.
   Деды нехотя опустились на пол.
   - По моей команде начинаем отжиматься! Раз! Два! продолжил Бойцов.
   Дедушки подчинились и стали отжиматься. Было видно, что дедушкам было не впервой отжиматься и делали они это очень легко. Тем не менее, дойдя до десяти, дедушки медленно один за другим встали.
   - Не понял! заорал капитан Бойцов. А ну принять упор лежа! Команды отставить не было!
   - Мы больше не будем отжиматься, хватит с нас! ответил Касаткин.
   - Мы свое уже отлетали! добавил Кабанов.
   - А ну приняли упор лежа! повторил капитан команду.
   - Вы нам ничего не сделаете вставил свое слово обычно молчаливый Григорьев.
   - Что почувствовали себя перцами? закричал капитан. Забыли где находитесь? Я вам устрою сладкую жизнь! И вам тоже! посмотрел грозно офицер на остальных солдат. Совсем распоясались! Думаете, я ничего не вижу и ничего не знаю? Так! Понятно! Внимание, рота! Слушай мою команду! Принять форму одежды номер пять! Выходи строиться на улицу! А ну бегом! Живо!
   Рота бросилась спешно одеваться и уже через пару минут стояла в полном составе на улице. На улице было темно. Тусклый свет фонарей освещал дорогу вдоль казарм. Мы выстроились перед входом в ожидании капитана.
   - Господа старослужащие, сейчас мы будем выполнять с вами учебное упражнение «Взятие Измаила». Видите те сугробы? ротный указал на горы снега, которые лежали по периметру плаца. Всю зиму снег регулярно собирался с плаца солдатами и укладывался в аккуратные сугробы с кантиком по бокам плаца. И сейчас, к концу зимы, эти сугробы достигали высоты 3-4 метра. Вам предстоит их штурмовать. Выходим строиться на плац!
   От нашей роты отделилась группа старослужащих и стройной колонной проследовала за капитаном. Потом так же по команде, старослужащие бросились атаковать сугробы. После того как солдаты забрались на самый верх, следовала новая команда, и солдаты снова с криками бежали брать новые сугробы на противоположной стороне плаца. В течение получаса мы наблюдали, как взрослые мужики бегают по плацу в разные стороны и уничтожают результаты наших многомесячных трудов.
   Затем капитан махнул рукой дежурному, и мы вернулись в роту. Еще через час, когда мы уже лежали в койках, в роту забежали дедушки. Они были все в снегу и тяжело дышали.
  
   На следующий день, капитан Бойцов вывел всю роту за пределы части, приказал одеть противогазы и бегать в них по лесу. В течение часа вся рота носилась за капитаном по рыхлому весеннему снегу. Деды и черепа очень строго следили за духами, чтобы те не снимали противогазы, в то время как сами себе они не отказывали в праве эти противогазы снять. Армейское «накосячил один страдают все» как всегда работало против тех, кто армейские законы не нарушал. Капитан грозил наказать любого, кто снимет противогаз, но почему-то никак не замечал старослужащих, которые этот противогаз одевали не полностью, давая себе возможность спокойно дышать. Молодые солдаты боялись получить наказание, как от ротного, так и от старослужащих, которые воспользовались очередным случаем, чтобы укрепить свою власть в роте.
   - Совсем расслабились! Хорошо живете! Вы думаете, что попали в пионерский лагерь? кричал на нас ротный. Так я вам покажу, что такое настоящая армия!
   - Воробей, еще раз увижу, что ты снимаешь противогаз, будешь у меня всю ночь порядок в сортире наводить! грозился сержант Фадеев.
   Бегать по снегу в полном обмундировании было занятием не из приятных. Вдвойне было тяжело из-за противогаза на лице. Кислорода не хватало, мы задыхались, шли на всяческие ухищрения, лишь бы получить дополнительный глоток воздуха. Под противогазом мы быстро вспотели. Но времени остановиться и отдышаться у нас не было. Капитан продолжал гонять нашу роту по лесу. Он хотел, чтобы мы почувствовали что такое настоящая армия. Мне было тяжело, сил почти не осталось. Хотелось упасть тут же на снег и отдышаться. Казалось это никогда не закончится и мне уже было все равно на наказания. Я был не одинок часть солдат окончательно отстала от строя и встала обессиленная. Сегодня им гарантирован наряд.
   Найдя в себе последние силы, я продолжил бег. Несмотря на всю тяжесть этого испытания, в глубине души я радовался, что наконец-то наша служба стала больше походить на настоящую службу и от бесконечной уборки полов мы перейдем теперь к настоящим армейским занятиям. Лучше переносить такие физические нагрузки, чем унижаться перед дедами.
   К сожалению, вся злость капитана была направлена не на одних старослужащих, а на роту вцелом. И из-за старослужащих страдали мы. Деды же всегда находили возможность в любой ситуации не слушать ротного и поступать по-своему.
   - Кто последний прибежит будет сегодня очки пидорить! подгонял сзади роту Касаткин. Он даже не одевал противогаза. Как и остальные старослужащие, он изображал из себя младшего командира, который помогает офицеру поддерживать порядок и управляет ротой, а посему носить противогаз не должен.
   Побегав еще немного по лесу в противогазах, также бегом наша рота вернулась в казарму, где бегом бросилась к умывальным кранам за водой. Отдельные счастливчики даже успели немного утолить жажду, пока в роте снова не оказались деды и не выгнали всех в расположение равнять кровати.
   Капитан такой пробежкой рассчитывал показать свою власть и навести порядок в роте, но результат получился обратный. Каждый солдат в роте еще больше убедился в том, что реальная власть в роте принадлежит дедам. Деды никого не боятся, и их никто не может наказать. Бойцов не может находиться в роте постоянно с солдатами и следить за всеми. А вот деды и черепа находятся в казарме постоянно и именно они устанавливают свои порядки.
   Уже вечером в роте состоялась очередная пьянка. Поводом послужил день рожденья Кабанова. Кабанов, как и Володин, были на полгода младше призыва Фадеева-Григорьева-Касаткина. Именно они должны были стать главными дедами роты после увольнения весной старшего призыва. Облеченные сержантской властью, Володин и Кабанов всегда молодым призывом воспринимались как деды, но стали дедами официально только несколько дней тому назад. Для многих это стало неожиданностью. Никто из молодого призыва никогда не видел никаких обрядов черпания и дедования. Эти обряды проходили ночью в тайне ото всех и только потом на следующий день по роте распространялись слухи. После любых обрядов у солдат менялась форма одежды и поведение. Это тоже было частью ритуала. Став черепом солдату разрешалось расслабить ремень, обрезать сапоги, подшиваться толстой подшивой огромными стежками. Армейскую шапку-ушанку деды подвергали специальной обработке зубной пастой, после чего мех на шапке терял свою пушистость, становился приглаженным и ярче блестел.
   Всем своим внешним видом старослужащий показывал, что он уже не дух и может одеваться так, как ему хочется. На утренних осмотрах дедушки, проверявшие внешний вид черепов никогда к ним не придирались и закрывали глаза на любые нарушения Устава. А главное черепам теперь не нужно было убираться и делать другую тяжелую работу.
   Солдаты, становившиеся дедами, получали неограниченную власть над духами и черепами. Теперь их одежда это предмет заботы духов, которые должны были следить за ее чистотой. Но при этом сама одежда, сам внешний вид черепов и дедов должен подчеркивать большой срок службы солдата, выглядеть как одежда бывалого солдата, быть потертой и выцветшей.
   Единственный солдат, который часто нарушал этот негласный обычай - был младший сержант Володин. После того, как он стал дедушкой, он тут же купил у начальника вещевого склада новую яркую форму и переоделся. Володин всегда хотел выглядеть как щегол и тщательно следил за своим внешним видом. Раздобыв в автопарке подшипник, он вставил из него в свою подошву маленькие шарики. Теперь каждый раз на вечернем осмотре, когда он шел строевым шагом по плацу, шарики подшипников в его сапогах терлись об асфальт и выбивали искру. Манерный Володин никогда не упускал случая покривляться.
   Все эти изменения не могли произойти без разрешения дедов. Поэтому если какой-то солдат вдруг начинал одеваться по-другому или вести себя иначе, чем прежде, все понимали, что его черпанули или дедовали.
   После дедования Володин и Кабанов стали еще более заметными фигурами в нашей роте и стали требовать к себе большего внимания, выдавая молодым солдатам гораздо больше указаний, чем остальные деды.
   В эту ночь я дневальничал по роте. Как и все дневальные, я хотел, чтобы поскорее прозвучала команда «отбой» и можно было быстро убраться и лечь поспать свои законные четыре часа. Никто ко мне в этот раз не придирался. Все деды предусмотрительно заперлись в каптерке, что бы не испытывать свою судьбу и не попасться ротному. Я спокойно мыл полы в расположении, когда в роту пришел дежуривший по части старший лейтенант Филиппов.
   Володин встретил лейтенанта и проводил к остальным в каптерку. Филиппов сам бывший солдат, дослужившийся до офицерского звания, всегда относился к старослужащим как к друзьям. Он пил с дедами на равных, словно и не был в этот вечер ответственным за порядок на территории части.
   - Хорошо вы тут устроились. Старшина не против? зайдя в комнату поинтересовался лейтенант.
   - А что он нам скажет? самодовольно ухмыльнулся ефрейтор Касаткин. Тем более, что я каптерщик, у меня вот и ключи есть.
   - Угощайтесь, товарищ старший лейтенант пригласил к столу Кабанов.
   Нехитрый стол состоял из армейских деликатесов из столовой: жареной картошки, соленых огурцов и помидоров, а также организованной черепами лапши «Доширак» и дембельской кашки.
   Лейтенант сел за центральное место и пожал всем руку.
   - Ну вот, все в сборе. Теперь можно еще раз поздравить нашего товарища с днем рожденья. Сегодня ему исполнилось двадцать лет. Юбилей, так сказать. Вся жизнь еще впереди. суровый Григорьев был необычно многословен в этот вечер. - Хочу пожелать тебе, Саша, чтобы армейская служба у тебя была легкой, чтобы ты никогда не забывал своих верных друзей и чтобы все у тебя на гражданке сложилось хорошо!
   - За тебя Кабан! поднял стакан Касаткин.
   - Давай, Кабанов, за твое здоровье! поддержал Филиппов.
   - Чтобы дембель поскорее наступил! добавил Фадеев.
   - Товарищ старший лейтенант, а Вы что так мало пьете? заулыбался Володин.
   - Спасибо парни, но мне много нельзя. Я же на службе.
   - Да ладно вам! Успеете! Вы же обход совершаете! Кто вам что скажет? - не унимался Володин. В части же ведь никого нет. Самый старший по званию в части сейчас это Вы!
   - Так, надо товарищу старшему лейтенанту штрафную! поддержал его Касаткин.
   - Ну, давайте еще по одной и хватит. Чуть-чуть только, лейтенант показал жестом свою норму. Вот столько.
   - Между первой и второй перерывчик небольшой!
   - Товарищ старший лейтенант, а товарищ старший лейтенант, а вот скажите, у вас в роте была дедовщина, когда вы срочку тянули?
   - Конечно, была, Володя. Куда же без нее. На ней же вся армия и держится наша.
   - Вот, и я так считаю. А наш ротный как будто в другом измерении живет!
   - Ага, заставил нас сегодня в противогазах по лесу бегать, - изобразил обиду Кабанов.
   - Боец? Не обращайте внимания! Он же с племянницей бати, с Натальей, встречается. Выслужиться ему нужно. А вы ему всю статистику портите. Вот и бесится.
   - Чего это мы ему портим? Мы ему порядок поддерживать помогаем! Без нас знаете тут что творилось бы! Они только нас и слушаются! не унимался Володин.
   - У нас дисциплина железная с гордостью произнес ефрейтор.
   - Да, не то, что в других ротах!
   - Ну, за вас, парни! поднял еще один тост офицер.
   - И за вас, товарищ старший лейтенант! Побольше бы таких понимающих офицеров в армии, вот тогда бы был порядок!
   - А знаете, как они нас боятся! Касаткин откинулся на спинку стула. подними хоть ночью их и заставь землю есть тут же бросятся! Честное слово!
   - Да, мы их держим в ежовых рукавицах.
   - А мы сейчас Вам это покажем.
   - Да не надо, парни. Пускай поспят солдаты.
   - А мы покажем!
   - Мы сейчас вам покажем! Пойдемте!
   Дедушки вышли в коридор и увидели меня на полу, затирающим пятна на линолеуме.
   - Беспалов, а ты что тут делаешь? посмотрел на меня лейтенант.
   - Навожу порядок, товарищ старший лейтенант. Дневальный я.
   - А
   - Беспалов, давай заканчивай и иди спать ложись приказал Фадеев.
   - Нет, какой спать! Ты в ленинской комнате уже убрался? Вот иди и мой там полы! Бегом давай! приказал Володин.
   - Поднимай роту, дневальный обратился тем временем Касаткин к другому дневальному, стоящему на тумбочке.
   - Рота, подъем! - прокричал перепуганный дневальный тут же.
   - Подъем, рота! Володин включил свет в расположении.
   - Громче кричи! Касаткин посмотрел грозно на Шемотюка на тумбочке. Строй роту.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального! продолжил солдат.
   - Форма одежды номер три! Повторяю, форма одежды номер три! одеваться полностью не надо. командовал параллельно Володин.
   Солдаты побросав одежду и одеяла устремились на взлетку. Все были очень напуганы. Никто не знал, чего можно было ожидать от пьяных старослужащих в двенадцать часов ночи.
   - Первая шеренга два шага вперед! Первая шеренга, кругом!
   Две шеренги стояли посреди казармы друг напротив друга. Между ними важно ходили дедушки.
   - Ну что, солдаты, совсем расслабились! Совсем от рук отбились! Почему так долго строимся, а? А если вдруг война? А если военная тревога? Что тогда?
   Солдаты виновато смотрели в пол.
   Касаткин расхаживал по казарме как настоящий хозяин, заложив руки за спину и демонстрируя всем свой накаченный торс.
   - А вы господа перцы, куда смотрите? обратился Касаткин к Круглову и Савину. Что молчите?
   - Че ты лыбишься, Перепелкин? Давно пиздюлей не получал, а? громком рявкнул Фадеев на другом конце строя.
   - А ну принять упор лежа! Всем! Мигом! скомандовал ефрейтор.
   Солдаты еще больше напуганные внезапным приступом агрессии старослужащих, все как один упали на пол и приготовились отжиматься.
   - Хватит, я верю. поторопился Филиппов успокоить старослужащих. Рота, встать!
   - Скажите спасибо старшему лейтенанту. А ну всем спать! командовал Касаткин.
   - Рота, отбой! А ну бегом всем спать! завизжал Кабан.
   - Живо, живо давай! подгоняли роту черепа.
   - Ебанулись все в койки! И вы тоже! встретились глазами Савин и Фадеев.
   На несколько секунд ночную тишину взорвал топот босых ног и скрип половиц в расположении. Еще через мгновение заскрипели пружины армейских коек. И потом наступила такая же внезапная ледяная тишина.
   Дежурный Филиппов зашел в расположение и сам выключил свет, потом он еще раз поздравил Кабанова с днем рожденья и поторопился поскорее уйти.
   - Да, кто они такие, Фадей! А? Я им сейчас покажу, кто я, а кто они! не унимался Касаткин после ухода дежурного. - А ну строй роту, дневальный! Сейчас они у меня узнают, что такое служба! Хватит с ними цацкаться!
   - Правильно, Косой! Сейчас мы им покажем, как бегать капитану жаловаться!
   - Рота, подъем! зазвенело с новой силой в расположении.
   Ноги солдат не поспевали за солдатами. Они скользили и падали, но рвались вперед на взлетку так, как будто позади них полыхал огонь и все рушилось.
   - А ну бегом, давай! Бегом! Бегом, давай! Быстро все построились! кричал Кабанов.
   - Ты что сука так тупишь! Григорьев со всего размаху отвесил подзатыльник солдату. Долго еще тупить собираешь, Басов, а?
   - Кукин, живее давай!
   - Вилюм, затуп, ты долго еще будешь вола ебать?
   Солдаты стояли в две шеренги друг напротив друга, освободив проход для дедов. Сорок с небольшим молодых ребят, одетых в одно нижнее белье, стояли посреди казармы, покорно ожидая своей участи. Сомнений ни у кого не было. О подобных историях солдаты часто слышали на гражданке, по телевизору неоднократно показывали, как деды издеваются на солдатами. Все знали, что рано или поздно такое случится. Но все надеялись, что никогда этого не произойдет в действительности. Это где-то там, в телевизоре такое случается, с другими, но с ними никогда такого произойти не может. Но все-таки этот момент наступил.
   До этого, деды никогда напрямую не трогали духов. Духов били и прокачивали только черепа. Прокачивали поодиночке или небольшими группами. Били за конкретные проступки, прокачивали, чтобы солдаты быстрее двигались и были расторопнее при исполнении приказов. Черепа таким образом расплачивались за свой статус. Они рисковали тем, что именно им приходилось иметь дело с молодыми солдатами и в случае, если какое-нибудь проявление неуставных отношений становилось известно офицерам, именно черепа оказывались виновными и несли всю тяжесть наказания. Дедушкам нужно было время, чтобы присмотреться к молодым солдатами, удостовериться в их лояльности, узнать, кто из солдат может стучать, а на кого можно положиться. Никто не хотел рисковать: до дембеля оставалось меньше двух месяцев и никто из них не хотел вместо заслуженного отдыха отправиться служить в дисбат.
   Но сейчас дедушки уже были уверенны в своих духах. Каждого они успели хорошо изучить. Многим они уже дали клички. Они знали чего можно ждать от роты и знали прекрасно, что солдаты их боятся.
   - Что суки, стучим потихонечку ротному? Постукиваем, да? не дожидаясь ответа от солдат, Касаткин ударил кулаком в живот Тюпина. Солдат присел и тихо застонал.
   Подходя выборочно к солдатам, старослужащие били их то в живот, то в грудь. Кому-то доставался удар кулаком, кого-то били ногой. Худые, тоненькие как спички молодые солдаты один за другим падали от мощных ударов на пол, складываясь пополам. Не имело значения, что говорили в этот момент старослужащие. Нужен был просто повод. Деды выбирали себе новую жертву и били ее. Очередная жертва не сопротивлялась, покорно ожидая своей участи.
   - Что, будем дальше стучать?! Я сказал встать всем! Что разве была команда сидеть, Шемотюк?! кричал Касаткин.
   Солдаты, превозмогая боль, поднялись на ноги. Страха уже не было. Было ожидание следующих ударов. Тем, кто уже испытал на себе силу удара дедов было легче - они уже знали, что их ожидает.
   - Значит так, духи, слушайте меня внимательно. Повторять не буду. Вы здесь никто. Пока мы находимся в роте, вы наши духи, вы принадлежите нам. Наступит ваше время, будете вы командовать, будут у вас ваши духи. А пока мы не уволились, вы должны нас беспрекословно слушаться. А вы ни хуя не слушаетесь! Совсем расслабились! заводился все сильнее и сильнее Касаткин. - Пока я здесь в роте, вы будете жить по дедовщине, будете жить по моим правилам. Всем понятно?
   -Так точно! прокричала рота.
   - Не слышу.
   - Так точно!!!
   - А?
   - Так точно!!! солдаты кричали изо всех сил.
   - Так-то лучше. Не мы эти правила придумали, не нам их менять. Все настоящие пацаны живут по этим законам. И я хочу, чтобы вы тоже стали настоящими мужиками, чтобы ваши матери гордились вами, когда вы придете на гражданку. Это все делается для вашего же блага. Вы мне еще будете благодарны.
   - А ну приняли все положение лежа! скомандовал Кабанов.
   Солдаты упали на пол и стали отжиматься. Через некоторое время Кабанов поднял роту и дал команду «отбой», но не успела рота добежать до постели и лечь, как прозвучала снова команда «подьем!». Старослужащие снова построили роту в две шеренги, снова стали выборочно избивать солдат, а после заставили роту еще раз отжиматься.
   Истосковавшиеся по человеческой боли и унижению, деды заводились все больше и больше, входя в раж при виде очередного солдата, получавшего удар в грудь. Кто-то при падении падал в шкаф с одеждой, кто-то ударялся спиной о бетонную стену. Но все они потом судорожно пытались поймать дыхание. Глотая воздух как делает это рыба, внезапно оказавшаяся на суши, духи были абсолютно беспомощны и беззащитны перед дедами. Тупая боль пронзала грудь, казалось, сердце сейчас выпрыгнет из груди и разорвется на части. Когда-то казавшаяся совсем невинной детской шалостью игра в дедов и духов приобретала новое значение с очередным телом, корчившемся в судорогах на полу.
   И опять звучит команда «отбой», снова солдаты сломя голову бегут к постелям, мечтая, что наконец-то этот кошмар на сегодня закончен, но снова следует команда «подъем» и снова избиение повторяется.
   Снял, Володя? обернулся довольный Касаткин к Денису Володину.
   Ага - все это время младший сержант Володин спокойно стоял около оружейной комнаты и в руках держал небольшую портативную камеру.
   Вай, Володя дорогой, потом мне дашь эту кассету, да? с кавказким акцентом произнес Джамалутдинов.
   Отбой, рота! приказал Кабанов.
   Бегом, давай! заорал Савин.
   Живее, ублюдки! поддержал его Круглов.
   Черепа хоть и получали вместе со всеми удары по почкам, но не забывали ни на секунду о своих обязанностях.
  
   ГЛАВА 10. Фадей
   - Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! Касаткин заигрывающее обратился к Непорожнему. А Вы не поговорите с ротным, чтобы он мне увольнение на субботу дал?
   Касаткин медленно одевался возле своей тумбочки. Вокруг суетились солдаты, они равняли кровати, наводили кантик, подгоняемые сержантами и черепами. В присутствии офицера черепа вели себя спокойнее, чем обычно: рук не распускали, говорили тише, употребляли гораздо меньше оскорблений в речи. Касаткин только что принял душ и неспешно натягивал на себя форму. Даже офицеру-срочнику, служба которого больше напоминала экскурсию в дикий армейский заповедник, этот контраст в поведении ефрейтора и других солдат говорил о многом. Но лейтенант с некоторых пор предпочитал ничего не замечать.
   - Поговорю, Донат. А зачем тебе? Хочешь съездить в город купить одежду к дембелю?
   - Да, нет. Хочу сходить в Саввино-Сторожевский монастырь. Креститься хочу. Раз уж повезло служить в таком месте, грех не воспользоваться случаем.
   - Это похвальное желание.
   - Конечно. Я - очень верующий человек. Видите, у меня вот даже икона есть.
   Касаткин указал рукой на небольшую икону, стоящую у него на тумбочке. На второй полке рядом с зубной пастой и командирской сумкой лежала видеокассета без наклеек и надписей. Взгляд самого Касаткина зацепился за эту кассету, он некоторое время о чем-то подумал, потом взял ее в руки.
   - А что это за кассета? Боевик какой-нибудь? поинтересовался лейтенант.
   - А не, ничего интересного - сделал безразличный взгляд ефрейтор, - Знаете, я считаю, что каждый человек должен жить честно и по законам божьим. Мы русские солдаты должны защищать нашу Родину. Быть русским солдатом значит быть православным. Я хочу креститься. Поговорите, пожалуйста, с ротным, товарищ лейтенант!
   - Не переживай, Донат, поговорю. Будет у тебя увольнительное на завтра. Вообще, может быть надо всю роту туда сводить. Это будет всем полезно. Наверняка, кто-нибудь еще захочет креститься.
   - Конечно.
   - Так что же это за кассета?
   - Да так, ничего особенного не забивайте себе голову.
   На тумбочках остальных дедов также стояли небольшие иконы со святыми. Почти у всех у них на груди были нательные крестики. Старослужащие были уверены в том, что они живут по законам божьим, а нас всех считали грешниками.
   Но мне было на это плевать. В этот момент я думал, как бы стащить эту кассету у Касаткина! Как сильно бы она изменила мою жизнь и жизнь других солдат! Как сильно бы изменился тон речи дедов! К сожалению, Касаткин догадался ее спрятать от глаз подальше и больше я ее никогда не видел.
   - Рота, выходим строиться на улицу! прозвучала команда дневального.
   Солдаты бросились одеваться. День только начинался, предстоял развод. Как всегда солдат подгоняли черепа и пернатые. Стараясь выслужиться перед старослужащими Воробьев, Перепелкин и Синицын все чаще и чаще добровольно брали на себя повышенные обязательства. Будучи духами, они при любой возможности пытались командовать такими же духами нашей роты.
   - Чё стоим, олени?! А ну бегом марш! подгоняли Воробьев своих товарищей.
   - А ну бегом, пошевеливаемся! Рыло, тебе что-то непонятно? верещал Перепелкин своим гнусавым голосом, казавшемся вечно заложенным носом. - Получи, сука!
   - Вы давайте, олени, сами пошевеливайтесь! прозвучал голос Савина сзади.
   Каждый раз спуск по лестнице на первый этаж был похож на стихийное бедствие. Солдаты спускались вниз не просто бегом, а гигантскими прыжками, преодолевая за раз целые пролеты. Тех, кто хотел спокойно спуститься вниз, не рискуя при этом сломать себе шею, вопреки их воле, пернатые толкали в спину и обкладывали бранью. Вот и в этот раз Воробьев также подло исподтишка хотел толкнуть меня с лестницы вниз. Но привыкнув за последний месяц к подобным выходкам его самого и его товарищей, я успел вовремя увернуться и отойти в сторону. Воробьев пролетел несколько ступеней вниз, после чего, дождавшись меня, бросился ко мне с кулаками. Обменявшись парой ударов и немного покричав друг на друга, мы продолжили наш спуск вниз. Воробьев побежал дальше, продолжая все также толкать солдат в спину. Но через несколько секунд раздался жалобный визг и на следующем пролете я увидел лежащего на полу Воробьева, держащегося за ногу.
   - Что, мудак, добегался? не удержался я, пробегая мимо него.
   - Да пошел ты аа-а-а! - Воробьев не смог договорить до конца, боль перекосила все его лицо.
   К счастью для него, это был всего лишь вывих ноги. Солдата отправили в санчасть, а ротный тут же строго-настрого запретил нам больше бегать по лестнице.
   - Беспалов, в роту! определил меня на разводе капитан Бойцов.
   Мне не хотелось в роту. Уж лучше пойти убирать улицу или поехать куда-нибудь работать, только бы не в роту! Двести тридцать восемь дней до дембеля целая вечность до того, как закончится этот ад! Еще целых двести двадцать восемь дней мне придется видеть этих дедов, черепов, пернатых каждый день, и каждый день они будут делать мою жизнь в армии невыносимой!
   Придя в казарму, ротный, к моему удивлению, тут же вызвал меня к себе в канцелярию. Там он объявил мне, что отныне я писарь роты. Почему именно меня ротный решил сделать новым писарем? Это назначение заставило меня удивиться еще сильнее. Мой ужасный почерк явно не мог способствовать моему новому назначению. В роте был Перепелкин, у которого был идеальный красивый почерк и художественные способности. Перепелкин делал рисунки во все дембельские альбомы старослужащим и выполнял обязанности писаря еще в РМП. По своей наивности я решил, что причиной моего назначения является мое высшее образование. Но тут меня ждал еще больший сюрприз.
   Прежнему писарю роты Фадееву не так давно, на двадцать третье февраля, дали звание старшины. Срок службы его неумолимо подходил к концу. Фадееву, которого даже командир части называл по имени-отчеству, а простые солдаты чуть ли не падали в обморок при одном только его взгляде, было больше не интересно просиживать дни за письменным столом канцелярии. Именно Максим Фадеев и предложил ротному сделать меня новым писарем роты.
   Новое занятие оказалось несложным. В основном работа писаря состояла в составлении расписания занятий на неделю. На большом листе ватмана предстояло сначала расчертить клеточки с днями недели, а потом заполнить клетки названиями занятий. Капитан выдал армейскую методичку по составлению расписания, из которой следовало, что практически все недели в месяце были одинаковые. Только в первую неделю месяца были предусмотрены тренировки «тревоги». В других неделях только менялись названия тем для занятий, которые брались все также из методички, и лишь в исключительных случаях названия для занятий придумывал ротный. Правда, это значения никакого ровным счетом не имело, потому что никаких занятий в роте не проводилось. Только первое время в новой роте солдаты всматривались в расписание по привычке, принесенной из РМП.
   Помимо составления расписаний в мои обязанности входило написание конспектов занятий для офицеров, которые эти занятия должны были проводить, и ведение журнала посещения занятий, который, впрочем, заполнялся случайным образом.
   Оставленный капитаном, я сидел один в канцелярии и неторопливо выводил левой рукой загогулины. Спешить не имело никакого смысла. Я сидел в этой комнате с выцветшими обоями и облезлым шкафом, покрытым пылью, и отдыхал от армейской суеты. Слева около двери валялся свернутый агитплакат из советских времен, а на самой верхней полке шкафе лежал старый кубок за третье место в каком-то соревновании. На противоположной стене висела огромная фотография Москвы из космоса с нанесенными названиями самых больших улиц. Кроме этой фотографии ничего современного в комнате не было. Даже графин с водой, стоящий на подоконнике, был родом из коммунистического прошлого. Казалось, само время в этой комнате остановилось. Все здесь располагало к покою и умиротворению.
   - Беспалов, какого черта ты тут сидишь? услышал я недовольный окрик Касаткина, который заглянул в этом время в канцелярию, проверяя нет ли в казарме ротного.
   - Расписание составляю.
   - Расписание? переспросил меня Касаткин.
   - Да, ротный сделал меня писарем. сухо ответил я.
   - Чего? Какого ?! Кабан, ты слыхал?! недовольный ефрейтор развернулся и направился к дежурившему сержанту.
   - Не-а, чего?
   - Ты в курсе? Ты слыхал? донеслись до меня возмущенные вопли Касаткина из коридора. Ты в курсе, что ротный сделал этого урода писарем?
   - Какого урода?
   - Да какого какого?! Беспалова! Какого еще? Он теперь новый писарь!
   Я старался не обращать внимания на их недовольство и продолжил работу.
   Ближе к обеду в казарму вернулся капитан и Касаткин тут же с порога атаковал его просьбой не оставлять меня писарем, назвав лентяем и предложив кандидатуру Перепелкина на эту должность.
   - Отвали, Касаткин! отмахнулся от него капитан и проследовал в канцелярию.
   Сев за стол, Бойцов достал график нарядов и стал его править. Штрихом замазав мою фамилию в нарядах по столовой, он вписал меня дневальным по роте на весь месяц. Ротный хотел меня больше видеть в казарме, чтобы я мог одновременно быть дневальным по роте и выполнять обязанности писаря.
   Тем временем казарма снова наполнялась солдатами, которые возвращались с разных работ. Всех входящих молодых солдат дежуривший по роте Кабанов тут же отправлял ровнять кровати. В казарме становилось все шумнее приближалось время обеда. Топот армейских сапог по расположению и крики черепов были слышны даже в канцелярии. Периодически в канцелярию заглядывали недовольные деды и с нескрываемой ненавистью смотрели на меня.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального для похода в столовую! ровно в 13-15 произнес дневальный.
   - Разрешите идти, товарищ капитан? встал я из-за стола.
   - Да, Беспалов, иди. Нет, подожди! До понедельника успеешь доделать расписание?
   - Так точно. Успею.
   - Ну, хорошо, иди.
   В столовой мы снова сели с Рылевичем рядом и стали обсуждать последние новости в части.
   Наша рота в столовой сидела почти у самого входа на второй этаж, только один ряд столов отделял нас от дежурного по части. За этими столами сидели солдаты другой части, которая располагалась на территории нашей части.
   Это была специальная воинская часть, которая отвечала за работу склада топографических карт. Сами склады располагались за забором с колючей проволокой рядом с нашим шестым отделением, а штабом и одновременно казармой для солдат части служил четвертый этаж нашего штаба. Это была совсем небольшая часть, в которой служило всего семь солдат. Все время солдаты и офицеры этой части проводили у себя в штабе, либо на своем складе, поэтому мы их видели очень редко. Это была секретная часть, и мы про нее ничего не знали. Мы видели только солдат, которые приходили в нашу столовую кушать.
   Каждый раз, когда они заходили в столовую, от них веяло жутким холодом. Они никогда не улыбались, никогда не суетились, передвигались практически синхронно и с большим достоинством. Все их движения были острыми, резкими, отточенными как булатный клинок, не было никаких лишних движений. Кушали они всегда молча, а при ходьбе был слышен только скрип всегда натертых до блеска кирзовых сапог.
   Подтянутые и с иголочки одетые солдаты производили на нас неизгладимое впечатление. Лица с чертами диких животных, вытянутыми вперед как у собак челюстями и носами, обдавали нас ледяными взглядами и мы невольно отворачивались. Во главе этого небольшого войска всегда сидел самый крупный солдат. Сев за стол, солдаты тут же наклоняли низко голову и так, не поднимая голов, сидели до окончания приема пищи. Только их главный внимательно смотрел поверх затылков.
   - Вот у них, наверное, порядок в части! я вздохнул.
   - У кого? - посмотрел на меня Рылевич.
   -Да у этих - кивнул я головой в сторону наших соседей. Дедовщины, наверное, никакой там нет.
   - Да брось, еще какая там дедовщина!
   - Зачем им дедовщина? Что им делить-то? Живут под одной крышей маленькой компанией. Разделите между собой наряд, составьте графики, убирайтесь у себя в комнате добросовестно и радуйтесь жизни, что попали в такую часть. Что еще надо-то?
   - Наивный! Там дедовщина такая, какая нам и не снилась! Они за ночь по пять-семь тысяч рожают.
   - Сколько-сколько? Такого не может быть! Где им столько денег найти?
   - Может! Жить захочешь и еще не столько родишь.
   - Ну, сто, ну, пятьсот рублей я еще могу представить. Но то, что ты говоришь - это преувеличение!
   - Не знаю, но я слышал такую сумму
   - Такова сущность людей вмешался в разговор, сидевший с нами за одним столом, Ларин. в любом мужском коллективе всегда начинает выстраиваться пирамида власти. Всегда появляется кто-то главный, который силой своего характера подминает под себя остальных.
   - Не всегда именно силой характера. возразил ему я. - Не всегда этот человек самый достойный и справедливый.
   - Да, но в любом случае это сильная личность и заставляет других жить по его правилам.
   - Потому что другие слабые члены коллектива не способны самостоятельно мыслить и принимать решения. И тогда им действительно нужен контроль сверху. Но не всем людям нужен постоянный контроль.
   - Закончили приемы пищи! проходивший мимо младший сержант Володин с презрением посмотрел на нас.
   Володин положил поднос на стол рядом с мойкой и перекинулся парой фраз с дежурившими по столовой солдатами из автороты. Развернувшись к нашей кроте, Володин поспешил принять свою любимую позу бывалого солдата, заложив большие пальцы рук за ремень, и лениво произнес:
   - Выходим, рота!
   Новый китель Володина сидел как литой на нем. Только нелепые нижние карманы, которые он еще не успел оторвать, нарушали идеальный образ старослужащего.
   - Куда сегодня в наряд? спросил меня Рылевич по дороге в казарму.
   - В роту, а ты?
   - В столовую опять.
   - Ну, неплохо, покушаешь по-нормальному.
   - Да, если бы только не одно «но».
   - Какое «но»?
   - Видел, кто у Автороты дежурит? Старослужащие. Видать накосячили сильно и Ерофеев поставил их в наказание в наряд.
   - Плохо.
   - Конечно, плохо. Сам понимаешь, наряд они нам сдавать не будут.
   Дедушки автороты Ефремов, Биюшкин, Дерендяев и прочие дежурившие по столовой не только сдавать наряд, но и убираться в нем не собирались. Вместо них из роты приходили духи, которые и наводили порядок, мыли посуду и полы.
   После обеда в казарме всегда было построение, на котором объявлялось, какой солдат в какой наряд заступает.
   Построив всю роту, Касаткин зачитывал с графика фамилии солдат.
   - Так, в шестое отделение: Пучков, Тюпин, Селин, Ларин и Горохов. Дежурный младший сержант Казак. Столовая - ефрейтор посмотрел на лист некоторое время и задумался. Эй, Володя, дай штрих.
   Касаткин что-то замазал в графике, подул на штрих, чтобы он скорее застыл и вписал поверх новые фамилии.
   - Так, в патруль идут: Перепелкин и Синицын.
   Перепелкин и Синицын радостно заулыбались. Это был самый легкий и самый желанный наряд из всех существующих в части. Попасть в патруль мечтал каждый солдат. И все молодые солдаты понимали, что в этот наряд ходят только избранные. Все обязанности патрульных сводились к тому, чтобы ходить по части вместе с начальником патруля. Вечером, после восьми часов патруль обычно выходил за пределы части, чтобы проверить обстановку в военном городке и тогда у солдат, дежуривших в патруле, появлялась возможность заглянуть в местный магазинчик купить себе продуктов. После того, как патруль обходил подъезды зданий в военном городке и проверял там чердаки, он направлялся в автопарк. Там начальник патруля делал дежурную запись в журнале и отправлялся проверять шестое отделение.
   Оставив подобную запись в журнале в шестом отделении, патруль возвращался обратно в штаб, чтобы оттуда отправиться к плацу, на котором должна была проходить вечерняя поверка. Это была простая формальность - патруль просто стоял на углу плаца, дожидаясь окончания проверки. После чего солдаты отправлялись в роту, где должны были быть всегда готовы выдвинуться в штаб по первой команде дежурного, а начальник патруля должен был отправляться в штаб. Но на деле начальник патруля уходил спать домой, а солдаты также ложились спать в роте. Формально весь следующий день солдаты из патруля находились в наряде, и их никто не мог заставить работать. Но на деле иногда патруль привлекали к некоторым работам, зная, что все равно солдаты сидят без дела.
   - Так, столовая - продолжил Касаткин рассматривать график. Ягодка, Рылевич, Беспалов, Шемотюк и Кукин. И Кукин! Так, посыльный. Посыльный у нас Данилов. КПП Дежурный Ермилов, дневальные Савин и Круглов. Парк В парк у нас идут следующие товарищи. Помощник дежурного по парку Сапогов. Дневальные Виноградов, Вилюм и Костыгов. Суточный наряд отправляется готовиться, а остальные все за уборку.
  
   Беспалов, а ты - капитан удивленно смотрел на меня, пока я переодевался в подменку. Ты что, разве в столовую сегодня идешь?
   - Так точно.
   - А разве я Понятно... А ты успеешь сделать мне расписание?
   - Успею, товарищ капитан.
   - Ну, хорошо, иди! ответил мне капитан.
   Я оделся и вышел на построение вместе с другими. На улице уже начинало темнеть, в стеклах казармы отражалось вечернее солнце и слепило глаза. Наряд был обыденностью, а армейская жизнь казалась настолько однообразной изо дня в день, что возникало ощущение, что вся армейская служба - это один сплошной очень длинный день. Это была просто работа, каждодневная обыденная работа. И поначалу было непривычно идти на эту работу в конце дня, когда обычные люди уже готовятся отдыхать. Но сейчас это воспринималось как само собой разумеющаяся вещь и не вызывало никаких эмоций.
   Я смотрел на помощника дежурного по части и не слышал, что он говорит. Мой разум заполняли разные мысли.
   Я все пытался понять, почему все так происходит. Почему офицеры на все закрывают глаза, почему то, что лежит на поверхности, то, что видит обычный солдат, офицерами упорно не замечается. Любой солдат видит издалека кто дедушка, кто дух, а кто череп. Каждый солдат в части знал, что происходит по ночам, каждый солдат знал все эти порядки и знал, что стоит только захотеть офицерам и те легко наведут порядок. Но офицеры продолжали упорно делать вид, что часть живет строго по Уставу.
   Капитан как будто не хотел замечать, что старослужащие правят график нарядов по своему усмотрению. Да, для него не имело большого значения, кто из солдат в какой наряд идет, но для самих солдат распределение нарядов было таким же проявлением дедовщины, как и все остальное, творившееся в роте.
   Жизнь роты не была набором случайных событий, она подчинялась определенным правилам и законам. Это был живой организм, в котором каждый солдат выполнял свою функцию. На КПП должны были дежурить свои солдаты, которые могли при необходимости сбегать в ЧИПок, а также предупредить старослужащих на случай, если в часть заходила фишка. Посыльный, который сидел все время в штабе вместе с дежурным по части, должен был звонить дежурному по роте в случае, если дежурный по части выходил на проверку казарм.
   У многих солдат были постоянные места несения службы. Кабанов был почтальоном. Он мог вскрывать посылки солдат, просматривать письма, доставать для старослужащих вещи, которых нет в части, пользуясь возможностью свободного выхода за пределы части. Рядовой Муратаев из призыва Володина и Кабанова по прозвищу «Маркыч» (все считали его евреем) работал каждый день в прачечной в соседнем военном госпитале, он обеспечивал старослужащих всегда свежим бельем и новой подшивой, которая отрезалась от простыней, от чего простыни постепенно становились все короче и короче. Были и другие солдаты с постоянными местами работы: в санчасти, в свинарнике, в шестом отделении и на водонапорной станции (и КНС). И каждый выполнял какую-то свою функцию по обеспечению старослужащих различными благами.
   У других рот для солдат тоже были свои постоянные места работ. У роты обеспечения солдаты работали в штабе и на узле связи, у автороты многие солдаты с утра до вечера проводили время в автопарке. А солдат Звонов, по прозвищу «Звон», был личным водителем командира части.
   Все это работало как слаженный механизм, как одна машина. Свинари доставали картошку, лук, морковь, рыбу и мясо, а повара из этих продуктов готовили для старослужащих блюда. Свой хлеборез всегда обеспечивал хлебом, сахаром, маслом и посудой. Солдаты из шестого отделения клеили дембельские альбомы, а Перепелкин делал в них рисунки. Фишка на подоконнике предупреждал о нежданных гостях, а черепа поддерживали порядок среди духов в казарме.
   Это была своя отдельная жизнь. Она шла параллельно военной службе. В ней у солдат не было званий, не было уставных формальностей. В ней была своя жесткая иерархия и все было в ней подчиненно тому, чтобы жизнь дедов, тех, кто наверху этой пирамиды, была максимально комфортной, приближенной к гражданским условиям. Жизнь дедов в армии напоминала жизнь монархов. Их власть над солдатами была абсолютной. Им не нужно было даже командовать солдатами и следить за порядком в роте - для этого были черепа. Черепа сами несли дедам еду и деньги, чтобы выслужиться перед ними. Дедам не нужно было стирать одежду или заправлять постель для этого были духи. Для дедов не существовал армейский распорядок дня. Они могли не вставать в шесть утра, если в роте не было офицера, а спать до самого завтрака, потому что ротой в этой время все равно управляли черепа. А иногда деды не ходили на завтрак и вовсе, если знали, что по части дежурит офицер, который не проверяет численность солдат, пришедших на прием пищи. Из санчасти дедам принесли специальные подушки, набитые гусиными перьями. Эти подушки были зримо больше и мягче обычных подушек. Деды могли курить в расположении, лежать на кроватях в любое время дня, у них были теплые одеяла, они могли принимать душ в казарме, а не ходить в баню со всеми. Они не соблюдали правил ношения армейской формы, не ходили строем, не пели песни в строю, могли позволить себе напиться. И в наряды они никогда не ходили. А если случайно и попадали в наряд, то всегда духи за них делали всю их работу. Духи, словно прислуга при монархе, были всегда рядом, готовые выполнить любую их прихоть. Все что требовалось от дедов это периодически избивать черепов, чтобы те были в тонусе и не расслаблялись.
   Быть в армии и не служить это мечта любого солдата, который оказывается в ней. Армейская служба повинность для любого солдата. Солдат находится в армии против своей воли, поэтому отношение к армии у него как к тюрьме.
   Деды ставят перед духами простой вопрос вы хотите жить по Уставу или жить как мы, как короли? Жить по Уставу, по всем правилам армейской жизни весь срок службы очень тяжело. Тем более, что старослужащие, пользуясь своей формальной властью в роте, делают жизнь по Уставу для молодых солдат невыносимой. У молодых солдат не остается выбора. Они хотят жить как деды, но для того, чтобы оказаться наверху этой неформальной пирамиды необходимо самому сначала пройти все тяготы жизни духа, испытать на себе разные унижения и издевательства.
   Параллельная жизнь затягивала солдат. Она была для них важнее настоящей армейской жизни. Дед для солдат становился главнее любого офицера.
   Я погружался в свои мысли, и на душе становилось гадко. Мне становилось обидно видеть, во что превратилась наша армия. Ради чего мы служим? Мы же служим дедам, а не нашей стране!
   - По местам несения службы, разойдись! донеслась до меня команда помощника дежурного.
   - Идите, я вас догоню! сказал нам вслед сержант-контрактник Чеботарь. Сегодня он был наш дежурный по столовой.
   Чеботарь остановился у края плаца поздороваться со своим другом сержантом Пашковым. Роман Пашков, один из главных дедов Роты обеспечения с лицом французского бульдога - огромными щеками, свисающими вниз, и большими глазами стоял возле входа в свою казарму. На гражданке он служил в милиции оперативным уполномоченным, но по какой-то причине бросил службу и его призвали в армию. В армии ему нравилось больше и он раздумывал, чтобы перейти на службу по контракту.
   Пашков проводил своим тяжелым взглядом меня и обратился к Чеботарю:
   - Ты это слушай, поаккуратнее с этим черным. Ты в курсе, кто у него мать?
   - Нет, а кто?
   - У него мать - федеральный судья. Понял? Он это блатной. У них там в РТГО он такие номера вытворяет!
   - Спасибо, что предупредил.
   Мне были смешны все эти досужие домыслы, о том, что я блатной. Но я не торопился их опровергать. Деды не понимали причин моего поведения, они думали, что только человек, у которого есть за спиной какая-то защита, поддержка, может пойти против них. Я понимал, что это проявление их трусости. Потому что сами они не хотели рисковать, не хотели связываться со мной, опасаясь за свой дембель. Такие слухи шли только на пользу мне.
  
   Наряд по столовой прошел спокойно, если не считать того, что начальник столовой Пешков заставил Ягодку бегать с противогазом по всей столовой. К сожалению, и покушать плотно нам тоже не удалось. После того, как поужинали три роты, в столовую пришли Круглов и Савин. Она съели по две порции каши и рыбы на месте, а оставшуюся часть забрали к себе в наряд на КПП, попутно обозвав нас с Рылевичем «нехватами».
   После обеда быстро прибравшись на мойке, мы с Рылевичем не знали чем себя занять и стали обследовать столовую. Солдатская столовая располагалась на втором этаже здания. Столовую с первым этажом соединяли три лестницы. Одна лестница вела на кухню на первый этаж. По второй каждый день поднимались солдаты на прием пищи. А еще одна лестница с противоположного конца вела прямиком на первый этаж к офицерской части столовой. В конце этой лестницы была дверь, состоявшая из железных прутьев. Изловчившись, мы протиснулись между этих прутьев и оказались в доселе закрытом от наших глаз офицерском клубе.
   В столовой было тихо и мы старались вести себя осторожно, чтобы ненароком не привлечь внимание Пешкова, который был совсем рядом. Несмотря на это мы не удержались и сыграли партию в бильярд на столе, который стоял посредине комнаты, а после этого отправились дальше исследовать офицерский клуб. Комната, где обедали офицеры, была намного меньше солдатской столовой. Большинство офицеров получало армейский паек и предпочитало питаться дома. Это было выгоднее, чем стоять на котловом довольствии части. Каждый офицер регулярно ходил в различные наряды, а значит и так получал возможность регулярно питаться в солдатской столовой вместе с солдатами. Это позволяло офицером значительно экономить на продуктах. Поэтому в офицерском клубе накрывались столы только по случаю каких-то праздников, а в остальное время он пустовал. Зато рядом с этой комнатой располагалось еще несколько комнат.
   Как оказалось, это был музей части. На стенах в рамочках висели коллективные портреты офицеров части разных лет, на подставке у стены стоял старенький оптический теодолит, на другой стене висели фотографии всех командиров части и фотография юного Валентина Юдашкина в солдатской форме, на столах лежали старые топографические карты времен войны и личные вещи офицеров, тут и там были разбросаны разные артефакты из жизни части. Но центральным местом всего музея был стол, на котором лежала толстая книга с кожаным переплетом. Это была книга почета, в которую записывались лучшие солдаты, которые служили в части. Я принялся листать книгу. Бравые ребята, отличники боевой и политической подготовки, улыбчивые, широкоплечие парни 50х, 60х, 70х и 80х годов смотрели на меня из прошлого. Это были те самые ребята, на которых я хотел быть похожим, когда шел в армии. Это они были героями тех фильмов про армию, которые я когда-то видел в детстве.
   - Смотри, Миш! позвал я Рылевича показать книгу.
   - О, Фадей! увидал Рылевич фотографию нашего замкомвзвода.
   Последними из вписанных в эту книгу оказались сержант РО Каракозов и наш Максим Фадеев. Аккуратным штабным почерком на одной странице вместе с фотографией были указаны биографические данные Фадеева, его день рожденья, дата призыва, воинское звание и особые заслуги перед частью.
  
   На следующий после наряда день всю роту отправили убирать лед на дороге перед КПП. Прелесть этой работы была в том, что убирали мы лед не на территории части, а с обратной стороны КПП. Мне и раньше доводилось выходить за пределы части. Это было еще в январе, когда я дневальничал по автопарку. Дорога в автопарк шла вдоль армейского забора. С дорогой стороны дороги стояла офицерской общежитие, а рядом небольшая хоккейная коробка с залитым льдом. В ней играли офицерский дети. Среди них было много подростков пятнадцати, восемнадцати, двадцати лет. Они были совсем не на много моложе меня. Тогда я шел мимо них и дико им завидовал. Ведь моя служба только начиналась тогда, на дворе стояли морозы, и казалось моей службе нет конца и краю.
   Но сегодня уже было тепло. Ласковое солнце припекало, снег быстро таял, на льду образовалась глубокая колея. Автобус, который когда-то привез меня в часть, уже не мог спокойно ездить по этому льду, застревая в образовавшихся прогалинах. Мы словно оказались на мгновение в другом мире. Кругом ходили люди в непривычной для нас гражданской форме, на остановке стоял автобус, ездили машины. Мрачная зима сменилась обнадеживающей весной. А значит и служба уже не стоит на месте! Значит и мой дембель приближается. «Еще двести тридцать шесть дней. А вечером уже будет двести тридцать пять! Осталась весна, потом лето а потом чуть-чуть осень и я дома!» - подумал я про себя. На душе вдруг стало радостно и легко.
   Неожиданно на горизонте появился командир части. Он подошел с Фадееву и отвел его в сторонку:
   - Максим Юрьевич, я вас попрошу взять пару солдат с ломами и убрать лед возле моего подъезда.
   Ничто не могло вывести из себя спокойного и самоуверенного Фадеева, даже командир части, который наводил ужас на всех офицеров своими командами, которые он обычно произносил на повышенных тонах.
   По возвращению в казарму я услышал, как меня зовет Володин. Он сидел один в канцелярии и заполнял свою сержантскую книжку.
   - Садись, Беспалов!
   Я присел напротив него.
   - Так, где ты родился? начал меня допрашивать младший сержант.
   - Село Богородское Ивановского района Ивановской области.
   - Дата рожденья? сержант аккуратно записывал все в блокнот.
   - Девятого января восьмидесятого.
   - Дети?
   - Нет.
   - В бога веришь?
   - Нет, я убежденный атеист.
   Володин поднял голову и недоуменно посмотрел на меня. Какое-то время он пытался понять, что я сказал, а потом переспросил:
   - Чего? Не расслышал. Ты в бога веришь?
   - Я атеист.
   - Нет, ты не понял. Я имею в виду, ты в бога веришь? переспросил Володин.
   - А - не сразу сообразил, что хочет от меня Володин, даже потерял на мгновение дар речи. - Нет, не верю - наконец, собравшись с мыслями, произнес.
   - Ладно, свободен. Позови там - Володин посмотрел в свой блокнот. Басова позови!
   Володин продолжил заполнять анкеты, а я отправился готовиться к очередному наряду.
  
   - Максим - я колебался, не зная как лучше обратиться к Фадееву, то ли по имени, как полагается по законам дедовщины, то ли по званию, как это правильно по Уставу.
   - Да. оторвав глаза от чтения, Фадеев посмотрел на меня. - Проходи.
   - Я хотел поблагодарить тебя. Я не знаю, зачем ты это делаешь, но я вижу, что ты мне очень помогаешь.
   В бедно обставленной комнате канцелярии, у самого окна Максим Фадеев сидел за рабочим столом командира роты и рассматривал старый глянцевый журнал. Несколько распечатанных конвертов с письмами небрежно валялись рядом. Фадеев старался себя занять чем-то в наряде. В комнате было очень светло и это резко контрастировало с ночной обстановкой остальной казармы. Старая магнитола была настроена на одну из немногих радиостанций, которые ловились в районе части. Так было проще не уснуть в наряде.
   - Садись! Фадеев указал мне рукой на место.
   Поперек командирского стола стоял буквой «Т» другой стол. Он был ниже и на нем не было стекла. Я присел за него.
   Было видно, что Фадеев чувствует себя за командирским столом хозяином и для него это было привычным занятием сидеть в этом круглом командирском кресле.
   Он отложил в сторону журнал и принялся внимательно слушать меня.
   - Я говорю, что по-человечески тебе очень признателен за все, что ты делаешь для меня. Хотя я и не очень понимаю точнее совсем не понимаю, зачем тебе это нужно
   - Что именно? переспросил меня Фадеев.
   Круглое лицо старослужащего с родинкой на правой щеки внимательно смотрело на меня. Оно если и выражало что-то в этот момент, то только усталость. Казалось, Фадееву не было до меня никакого дела. И в этот момент я подумал, что может быть мне все это показалось? И нет никакой помощи с его стороны, нет никакой опеки, что все это просто плод моего воображения.
   - Ну вроде бы ты - замялся я, стараясь подобрать слова, чтобы не обидеть его. ты дед. А я дух по вашей терминологии так получается.
   - И что? Ты думаешь, что я какое-то животное?
   - Нет, ну как сказать
   - Говори как есть.
   - Эх - вздохнул я. Я был совсем не готов к такому разговору и вообще не понимал уже, зачем я зашел к нему. Ну, ты знаешь мое отношение к дедовщине. Мне противны эти все ваши порядки. Я считаю, что можно жить совсем по-другому. Для меня это все просто дикость какая-то.
   - Продолжай.
   - И если прямо говорить, то деды производят впечатление каких-то нелюдей, садистов что ли. Нельзя же так с солдатами поступать. У вас же и так вся власть в ваших руках, зачем вам еще вот эти унижения придумывать для солдат? Я этого не понимаю.
   - Ты думаешь, что мы садисты?
   - Не знаю, как это правильно назвать, но я не понимаю вашего поведения. Вот, к примеру, мой отец служил в армии, точнее на флоте. Он служил целых четыре года. Да, у них тоже могли молодых ребят, как-то называть там, типа «салага», да могли молодого матроса как-то в наказание заставить убирать. Но унижений никаких не было. Работали все одинаково, убирались и молодые солдаты и старые вместе, старшие всегда относились к молодым по-доброму, по-отечески, были как старшие наставники. И при этом был порядок. Могли пожурить молодых, могли пошутить, разыграть, но унизить никогда. Я не понимаю, зачем нужно унижать солдат.
   - Ты думаешь, мне это нужно?
   - Я не знаю
   Фадеев отклонился на заднюю спинку кресла.
   - А что бы ты сделал на моем месте, если бы у тебя в подчинении были такие как Вилюм или Кукин? Как ты заставишь таких людей быстро выполнять приказ? А если они не захотят выполнять приказ? Ты думаешь в нормальных условиях можно Воробьева или Перепелкина заставить слушаться? Ты видишь в роте хоть одного нормального адекватного человека? Ты видишь в роте хоть одного солдата, который пришел в армию служить? Фадеев вздохнул. Я понимаю, о чем ты говоришь. Ты думаешь, что мы издеваемся над вашим призывом, что мы изверги и поступаем так, потому что нам просто так хочется. Но это не так. А ты знаешь, как над нами издевались? Знаешь, через что мы прошли? Да ваша духанка это просто детский лепет по сравнению с тем, какая была у нас. Когда мы мыли полы нас так заливали, что вода ручьями стекла на первый этаж. Офицеры из отделения приходили к нам жаловаться. Драили все с утра до вечера. Драили всей ротой казарму ночью. А мы вас не трогаем даже. Вы и десятой части тех унижений и издевательств, которые у нас были, не испытываете.
   - Не знал, - стал я оправдываться.
   - Ты видел Семена?
   - Нет, я не застал его.
   - Его фотография висит на стене в ленинской комнате. Справа при входе там.
   - А, да - стал я припоминать фотографию огромного мужика со свирепым лицом в сержантской форме на стенде.
   - Ты думаешь, ты смог бы так вести себя с ним? Думаешь, он стал бы с тобой тут цацкаться? Стал бы он тебя спрашивать, хочешь ты жить по дедовщине или нет? Да он бы в первый же день тебя так отделал, что пропало бы напрочь всякое желание спорить с ним.
   - Ну - мне нечего было ему ответить.
   - Я тоже пришел в армию такой наивный, простой Служить Родине хотел. На гражданке ходил в ДОСААФ, готовился к армии, спортом занимался. У меня же разряд есть по вольной борьбе. Думал, приду в армию, деды мне будут не страшны. Буду служить по чести. Наивный! Фадеев нервно закурил сигарету и протянул мне пачку.
   - Нет, спасибо.
   Фадеев выпустил облако дыма над своей головой.
   - Мы с Гришей и Косым так летали по духанке тут - страшно вспомнить! Это вас тут за все косяки наказывают деньгами. А нас били. Постоянно. Мы постепенно сатанели от такой жизни. Хоть волком вой, хоть на стену лезь, а деться было некуда! А офицерам на все плевать. Бойцов в роте вообще не появлялся. Всем управлял тут один Семен. И мы летали. Нас ебут, а мы крепчаем. Нас снова ебут, а мы еще крепчаем. Зверели в прямом смысле этого слова. Через полгода службы в армии уже не обращаешь никакого внимания на эти крики, на оскорбления и издевки, которые как из рога изобилья льются на твою голову. Ты становишься глух ко всякого рода попыткам оскорбить тебя.
   - И как ты все это вытерпел? Почему не взял отпуск? Ведь отпуск можно взять по частям.
   - Я вытерпел целый год, прежде чем взял отпуск. Раньше было нельзя Семен бы этого не понял.
   - Ну, а в отпуске полегчало хоть немного?
   - Как сказать . Фадеев снова вздохнул. Он не смотрел больше на меня. Он был полностью поглощен своими воспоминаниями. Когда я приехал в свой родной Нижний Новгород, шел от вокзала до дома пешком. Мне там не далеко идти. И вот иду я по дороге и какой-то мужик передо мной выскакивает. Достал нож, стал угрожать мне, деньги требовать. Веришь или нет, а мне после Семена на этого мужика было наплевать. В том смысле, что мне вообще не было страшно. Во мне было столько злобы, столько ненависти, столько энергии, столько уверенности в себе, что я, недолго думая, ударил этого мужика. Выбил из рук у него нож, стал бить по лицу, повалил на землю, стал бить его ногами. Во мне было столько этой ненависти и злобы, она так меня захватила, что я даже на какое-то время сам не знал, что делаю. Какой-то урод посмел у меня требовать деньги, угрожать мне! Я бил его неистово, а сам был как будто не в себе. Я не понимал, что происходит. Копившаяся внутри меня целый год ненависть вылезла наружу и я не мог ее остановить. Потом пришел в себя, а этот мужик лежит весь в крови, поцарапанный, морда красная, нос поломан, весь в синяках и еле дышит. Тут только я и остановился. Еще бы чуть-чуть и я его убил бы. И мне было бы даже не жаль!... Я уже и не помню, что было дальше и как я попал домой Помню только ту пустоту внутри
   Фадеев замолчал. Мне стало неловко перед ним. Я почувствовал себя жалким и ничтожным трусом. Я даже не догадывался, что он перенес.
   - Главное, что тебе стало легче после этого - осторожно произнес я.
   - Это на всю жизнь. Дедовщина изменила меня. Я стал другим. Моя мать уже никогда не увидит прежнего веселого и улыбчивого мальчика, каким я был до армии.
   - М-да - вздохнул я. Вот поэтому я и не понимаю дедовщины Но все равно спасибо тебе огромное за все и за то, что ты вот так вот искренен со мной.
   - Дедовщина это правда жизни. От нее никуда не денешься. Я не знаю, насколько тебя хватит, но если что, обращайся!
   - Спасибо тебе, Максим!
  
   На следующее утром в роту неожиданно нагрянул подполковник Павлюк. Он был главным и чуть ли не единственным офицером в 47-ом ТГО, который боролся с дедовщиной. Второе лицо части, заместитель командира по воспитательной работе, которого по советской привычке называли замполитом, всегда появлялся неожиданно и наводил ужас на всех солдат. Высокий брюнет с пышными усами важно расхаживал по расположению казармы.
   Солдаты были раздеты по пояс и стояли перед ним в одних кальсонах. Вместе с начальником медчасти лейтенантом Майковым они проверяли солдат на предмет наличия синяков и ссадин.
   - Рядовой, что это у тебя с головой? подошел подполковник ко мне.
   - Это? Это фурункулы. На голове моей, на самой макушке было несколько ран. Не долеченный на гражданке фурункулез с новой силой проявился в армии. Иной раз было больно надевать шапку, потому, что на голове было постоянно три четыре фурункула.
   - Почему молчишь? Почему не обращаешься в санчасть?
   - Не хорошо это бегать по санчастям. Не по-мужски это. вспомнил я слова Коробова.
   - Глупости говоришь, солдат! Санчасть для того и существует, чтобы лечить вас. Не дай бог вы тут в армии чем-то заболеете и выйдите из части больными людьми, нам этого ваши матери не простят.
   - Да врачи не помогут. Мне нужно другое питание, пивные дрожжи, а еще переливание крови.
   - Если надо, солдат, то и на операцию тебя отправим! Пока ты служишь в армии, государство о тебе позаботится и все необходимым обеспечит. Лейтенант Майков, возьмете этого солдата на заметку. Если надо, дадите лекарства какие надо.
   - Есть, товарищ полковник!
   Павлюк продолжил свой осмотр. Он некоторое время постоял напротив Касаткина, внимательно его разглядывая. Конечно, не ссадины и синяки он искал на его теле. Так же офицера интересовали наколки, которые были запрещены в армии.
   - Никто не обижает тебя, Касаткин? пошутил Павлюк. Смотри, Касаткин! Ой, смотри, Касаткин! Доиграешься ты! Кто-нибудь тебе однажды так вломит, мало не покажется!
   - Я не из пугливых, товарищ полковник! огрызнулся ефрейтор.
   Только сейчас я мог спокойно рассмотреть фигуру Доната. Да, было видно, что Касаткин занимается спортом, качается. Но сейчас он уже не казался мне таким большим и сильным как в первые дни. У страха, как говорится, глаза велики. И сейчас я понимал, что Касаткин не был самым сильным в роте и уступал в габаритах некоторым солдатами, в том числе и мне. Стоя вот так в одних кальсонах, без всех этих дедовских атрибутов, без возможности как-то показать нам свое превосходство, деды не производили на меня сейчас того впечатления, что было вначале. Это были не какие-то бравые ребята, не какие-то матерые и солидные мужчины, а это были подростки, обычные девятнадцатилетние подростки с еще не до конца сформировавшимся фигурами. На Володина и Кабанова и вовсе было страшно смотреть, они были очень худыми и мускулатура практически отсутствовала. Не понятно, чего их так все боятся. Одни только Фадеев и Джамалутдинов выделялись габаритами из числа старослужащих.
   - А ты старшина, живот подтяни! Павлюк обратился к Фадееву. Надо к дембелю лишние килограммы-то сбросить! А то тут от безделья скоро совсем жиром заплывете!
   Придраться было больше не к чему и Павлюк ушел. Но уходя, он пообещал, что проверки будут повторяться и они будут внезапные.
   На самом деле у некоторых солдат синяки были. Но таких солдат опытные старослужащие успели на время проверки спрятать в каптерке.
   - Вот сволочь! Ходит тут, шакал! выругался Касаткин, когда ушли офицеры.
   - Похоже, что кто-то ему стучит! высказался в слух Фадеев.
   - Да по-любому у нас в роте есть стукач! Узнаю, кто эта сука, я ему руки-ноги повыдергаю!
  
   ГЛАВА 11. Увал
   Прошло уже больше трех месяцев, как мы приняли присягу. На дворе стоял март-месяц, снег почти весь растаял, а вместе со снегом растаяли и наши надежды на интересную и содержательную службу. Теперь нас всех интересовал только один вопрос: как выжить в этом доме сумасшедших. Все мы хотели как можно меньше находиться в роте и мечтали, чтобы Касаткин с другими дедушками поскорее уволились.
   Словно чувствуя, что молодые солдаты доведены до последней стадии отчаянья и если сейчас не дать им выпустить пар, то может произойти что-то непоправимое, командиры рот дали всем желающим увольнительные в город на один день.
   Взяв из тайника сэкономленные скромные сбережения, наша дружная компания из трех человек отправилась в увольнение в город Звенигород. Миша и Витя тут же погрузились в мечты, в предвкушении скорого праздника желудков.
   - Эх, сейчас попью молочка, предавался грезам Мальгин холодненького, вкусненького. Возьму какую-нибудь плюшку, или просто батон.
   - Что молоко! Эх, молоко! Я вас умоляю! Лучше пива взять и чего-нибудь солененького! мечтал Рылевич Возьмем наше ярославское пиво это лучше всего!
   - Миш, ты учти, что у нас денег мало, особо не разгуляешься добавил я свою ложку дегтя в их мечтательную бочку меда.
   - Вот и пейте сами свое молоко, а я буду пиво. Мне больше ничего не надо!
   - А я даже рад, что нас так кормят только здоровой пищей, с утра до вечера каши и каши. Здоровее будем.
   - То-то я смотрю ты весь фурункулами покрылся от такой еды как всегда не церемонясь, высказался Рылевич в мой адрес.
   - Это у меня с гражданки. Просто там я регулярно пил пивные дрожжи и фурункулы меня не мучили. А тут никаких лекарств нет.
   - Ну, вот потому и нужно тебе выпить пиво! Вместо пивных дрожжей выпьешь пива и все фурункулы вмиг пройдут!
   - Я, Миш, соскучился по обычной жареной картошке и яичнице. Больше мне ничего не надо.
   - И я хочу картошку. Чертовски соскучился по гражданской пище вздохнул Мальгин.
   - Кто же вам тут картошку будет жарить, батенька? Вам что столового пюре не хватает? Да, вы я посмотрю нехваты еще те!
   - А я никогда и не скрывал, что я нехват. И мне, Миш, плевать на этих пернатых и эти идиотские правила. Я что должен из-за них голодать? Если вам Касаткин запрещает в обед кушать первое, то мне он не указ.
   - А что вам Касаткин запрещает кушать первое? искренне удивился Мальгин, который служил в роте обслуживания.
   - Да, говорит, что всякие там супы и щи вредны для желудка человека.
   - Эх, попробовал бы он у нас в роте такое сказать, его бы Дема в миг по стенке бы размазал.
   - Ну, у вас там в роте обслуживания порядок
   - Не то чтобы порядок. У нас тоже дедовщина. Просто главный дед в нашей роте это сам Дема.
   - Ну что вы загрустили опять! Радоваться надо! Мы, наконец, вырвались из части! Сейчас пива напьемся, погуляем! Дембель уже не за горами, скоро лето, дедушки уволятся и все будет хорошо!
   - Хорошо Кукину, он скоро домой поедет!
   - А что этот маленький прохвост собрался так рано в отпуск? удивился Мальгин.
   - Не поверишь! Он поступать в военное училище хочет! Пришел к Павлюку и стал ему плакаться. Не могу, говорит, жить без армии. Хочу всю жизнь свою связать с армией. Павлюк повелся и дал ему отпуск десять дней, чтобы он собрал документы для поступления в училище смеялся Рылевич.
   - Ай да, Кукин! Ай да, сукин сын!
   - Пить будет весь отпуск, наверное! Пить наше ярославское пиво! Он же наш, ярославский.
   Выйдя на конечной остановке автобуса, мы принялись разыскивать подходящий магазин и скверик, где можно спокойно посидеть и покушать.
   - Главное не попасться на глаза патрулю предостерег я парней.
   - Да не боись, им не из-за чего к нам придираться.
   - Пока что не из-за чего А вот когда ты пропустишь бутылку-другую пива будут у тебя в роте в большие проблемы. Как на присяге. Помнишь?
   - А мне плевать! Пива хочу! Пива!!! Дайте мне пива!
   Город Звенигород произвел на нас весьма приятное впечатление и своей архитектурой и чистотой, только был маленьким, гулять было негде. Несмотря на то, что в округе было немало воинских частей и человек в форме был привычным явлением на улицах города, со стороны жителей мы чувствовали теплоту и сочувствие. Продавщица в магазине не стала брать с нас денег за рыбу для Рылевича, а люди на улице приветливо улыбались нам.
   Наконец, найдя укромное место на территории близлежащего леса, мы вдоволь напились молока и наелись вареной колбасы. Счастью нашему не было придела! Но самым счастливым из нас троих был Миша, потому что он, наконец, добрался до своего вожделенного пива.
   - Хорошо сидим! молвил счастливый Мишка, сдирая кожу с вяленой воблы. Что, кто-нибудь хочет рыбки с пивом?
   - Да, как мало нужно для счастья! переводя дух, произнес Мальгин.
   - Эх, пойду еще куплю бутылочку. Конечно, это не такое пиво, как у нас в Ярике, но все равно неплохо произнес Миша и пошел обратно в магазин.
   Нам было настолько хорошо и сытно, что идти куда-то или пытаться мешать Мишке напиться мы были уже не в состоянии. Скоро Миша вернулся, но вернулся без пива и не один.
   - Ну вот, вляпался в историю! вздохнули мы хором с Витькой. Нельзя было его одного отпускать.
   Рядом с Мишей стояло два здоровых парня.
   - Парни, нужна ваша помощь! Помогите подтолкнуть машину!
   - Да не вопрос! Поможем, Витек?
   - А что не помочь? Поможем! отлегло у нас на сердце.
   Грузовая газель увязла в весенней жиже возле магазина и упорно не хотела оттуда выбираться. Поднапрягшись, мы вытолкнули авто на асфальтированный участок дороги. Благодарный водитель сунул мне в руку сторублевую купюру.
   - Да, ладно, не надо, возразил было я. Мы же не из-за денег. Со всеми может случиться. Сегодня мы вам помогли, завтра вы нам поможете. Земля ведь круглая.
   - Не скромничай, бери! Я же знаю, как вам там, в армии несладко. Сам служил.
   - Ну, тогда спасибо! Удачи на дорогах!
   - Давайте, парни! Не унывайте! Будет и на вашей улице праздник! Дембель неизбежен!
   Попрощавшись с этими ребятами, мы отправились гулять по городу. Рылевич очень хотел совместно заработанные деньги потратить на выпивку, но мне удалось уговорить его заменить поход в питейное заведение походом в местный музей Великой Отечественной войны.
   К нашему удивлению вход в музей для военнослужащих оказался бесплатными, потому после культурного просвещения перед нашей компаний с новой силой стал вопрос как потратить эти сто рублей.
   - Ладно, Миш, покупай что хочешь! устав спорить, сдался Мальгин.
   - Во-о-т! протянул Рылевич Вот это другое дело! Вот это я понимаю!
   - Только не покупай пиво около нашей части добавил я.
   - Не переживай. Я все равно сегодня иду в наряд по шестому. На вышку встану и все выветрится.
   Так прошло наше увольнение. Счастливые и довольные, мы вернулись в часть. Отметившись в штабе у дежурного, мы вышли постоять на крыльце, подышать свободным воздухом напоследок, перед тем, как разойтись по ротам.
   - Славно отдохнули! вздохнул Миша. Зря вы отказались от пива!
   - Надо еще как-нибудь сорганизоваться предложил я.
   - Ага, соберемся и обязательно сходим куда-нибудь поедим жареной картошки! добавил Мальгин.
   Жизнь возвращалась в привычное русло, праздник окончен, впереди армейский дурдом, Касаткин, пернатые и бесконечное мытье полов и равнение кроватей. А до дембеля еще далеко. Осознав это, грустные мы побрели в свои казармы.
  
   У входа в казарму толпился народ. Рота с интересом наблюдала за беседой, которая проходила между Фадеевым и Даниловым. Рядовой Данилов был ничем не примечательным дембелем, который в роте практически не появлялся. Он был почти штатным посыльным и все время прибывал в штабе в комнате, где сидят дежурные по части. Будучи своим человеком в дежурке, он регулярно информировал дедушек рот о всех передвижениях дежуривших по части офицеров. Данилов никогда никого из молодых солдат не трогал, внимания к своей персоне не требовал, жил жизнью обычного деревянного дембеля и с высока, как это полагается всем дембелям, посматривал на молодых солдат. До дембеля ему оставалось чуть меньше месяца и все мысли его были заняты только предстоящим увольнением.
   Впрочем нормальной беседой, то что происходило между Фадеевым и Даниловы на улице, назвать было нельзя. Это было нравоучительная речь Фадеева с элементами каратэ и бокса.
   - Ты что, сука, пил в увольнении? кричал на Данилова старшина. Совсем, сука, расслабился?
   - Да не пил я, Максим защищаясь, выставлял он вперед руки. Ну, вот понюхай.
   Но просьбы о пощаде не помогали и руки не защищали. Следовал мощный удар ногой в грудь и в живот. Затем Фадеев добавлял кулаками. Старшина бил сильно и абсолютно не стеснялся свидетелей. Данилов постепенно пятился все дальше от крыльца казармы в сторону курилку. Все это время Фадеев не переставал кричать на Данилова, а тот оправдываться. Глаза Фадеева были полны лютой ненависти. Казалось перед ним стоит не его товарищ по призыву, а кровный враг. Фадеев делал несколько шагов назад, чтобы потом с новой силой обрушить на дембеля град ударов. Беспомощный Данилов еле держался на ногах.
   Закончив беседу, Фадеев повернулся к роте:
   - Че вылупились, уроды? На бесплатный спектакль что ли пришли смотреть? А ну бегом всем строиться! Данилов, упал в строй! Отдельное приглашение что ли нужно? Дембелем себя почувствовал?
   Построив роту, Фадеев отвел нас в столовую на ужин. После увольнения, нам с Мишей впервые за все это время не хотелось ничего кушать в армейской столовой. Мы могли никуда не торопиться и больше поговорить еще и потому, что в этот раз с нами не было Касаткина.
   Я рассказал Мише о своей ночной беседе с Фадеевым, что было принято Рылевичем, как обычно, с большим скепсисом.
   - Да врет он все! Все знают, что Фадеев был любимчиком у своих дедов. Типа как наш Чистый. И свой призыв Фадея никогда не любил из-за этого. Он поднялся только потому, что привез из отпуска кучу денег своим дедам и те его быстро деданули.
   - Зато сержант из него в любом случае хороший получился.
   - Тут я не спорю. Кстати, заметил, что когда Фадеев дежурит по роте, то ночью все спят и нет никаких безобразий. Фадеев не допускает, чтобы в его наряд кого-нибудь прокачивали или бухали.
   А причину отсутствия Касаткина на ужине мы узнали уже в казарме. Поднявшись к себе на второй этаж, мы с удивлением обнаружили там Касаткина с гипсом на правой руке. Касаткин не поленился объяснить роте, что был в увольнении и на обратном пути в часть, когда он ехал в электричке, столкнулся с молодыми людьми, которые о солдатах, в частности, и об армии в целом вызывались крайне негативно. Завязалась драка, в которой он дрался как лев, но сломал руку, которую теперь гордо показывал всем.
  
   Так начиналась эта весна. Теперь в моей службе стало немного меньше нарядов, и я мог больше времени проводить в казарме, не боясь быть привлеченным к работам по воле старослужащих. Дни я проводил постоянно в канцелярии, составляя расписание и выполняя прочие мелкие поручения офицеров. У меня даже оставалось время писать многочисленные письма домой и читать книгу. «Дон Кихот» Сервантеса настраивал меня на философский лад, невольно свою борьбу с дедовщиной я сравнивал с борьбой с ветряными мельницами. Но относительно спокойная служба в последние недели не была абсолютно безоблачной. Порой мне казалось, что я зашел в тупик. От меня отвернулась вся рота. Да что там рота, вся часть отвернулась! Все солдаты, все сто восемьдесят человек в части были настроены негативно по отношению ко мне. Остались буквально единицы сочувствующих и понимающих, таких как Мальгин и Рылевич. Остальные солдаты в массе своей люто меня ненавидели. Тихие спокойные дни, проводимые за книжкой или расписанием, сменялись постоянными обязательными уборками по вечерам и неизменными нарядами в выходные дни. Старослужащие, черепа, деды, пернатые никогда не упускали случая, чтобы отравить мое существование в роте.
   Из моей тумбочки постоянно пропадали туалетные принадлежности. Надо сказать, что брать чужие вещи и лазить по тумбочкам солдат было обычной практикой в роте. Если в РМП за это можно было получить по голове от грозного Демьянова, то в нашей роте воровство было нормой. Все, что плохо лежало, очень быстро пропадало. У солдата не так много личных вещей. В основном, это были туалетные принадлежности, тетрадка с ручкой, конверты, запасные подворотнички, нитка с иголкой. Все лекарства солдаты должны были сдавать в общий медицинский ящичек, который висел в стене в бытовке.
   Пернатые и черепа уже никого не стеснялись и в любое время дня спокойно шарили по тумбочкам, если было что-то нужно. Также регулярно они осматривали кровати солдат, поднимая матрацы и ощупывая подушки, в поисках возможно спрятанных денег. У солдат в армии нет своего личного пространства и спрятать деньги, какие-то личные вещи практически невозможно. Все на виду. С точки зрения дедовщины, украсть у соседа деньги, которые ему прислали из дома, не было постыдным деянием. А если солдат не смог сберечь деньги значит он сам виноват. Надо быть умнее и осмотрительнее.
   Последним издевательством, которое появилось в арсенале пернатых, стал обычай подло бить меня подушкой по голове в момент, когда я сплю. Это могло случиться ночью, но чаще всего это происходило днем, когда я спал положенные перед любым нарядом два часа.
   Но самым неприятным и обидным для меня было даже не воровство, и не шутки солдат по поводу моих фурункулов, и не постоянные оскорбления со стороны других солдат, и даже не маниакальное стремление старослужащих поставить меня в самый тяжелый наряд. Самым неприятным были всегда неожиданные, выполненные исподтишка удары по ногам сзади, когда я шел в строю. Они всегда были неожиданными. Иногда они были сильными, иногда были очень коварными и осторожными, и делались так, чтобы я сам не заметил, как у меня заплетаются ноги и падал.
   Какое-то время по совету Рылевича я терпел, надеясь, что пернатым вскоре все это надоест и они забудут про меня. Но это так и не заканчивалось. Наоборот, постоянное издевательство надо мной стал для них развлечением. Круглосуточные издевательства превращали мою жизнь в ад. Пернатые весело при этом смеялись, а деды довольно потирали руки.
   В роту из санчасти вернулся Воробьев. И мои стычки с ним снова стали каждодневным испытанием моего характера.
   Такое подлое поведение солдат никак не укладывалось в моей голове. Когда Богаев в очередной раз ударил меня по ногам сзади, я развернулся и сделал ему замечание, наивно полагая, что тот задел мои ноги случайно, или сделанное замечание его пристыдит. Напротив, уже на следующем шаге Богаев снова ударил меня по ногам. Тогда я не вытерпел и, развернувшись, со всего размаху ударил его ногой в ответ.
   Я никак не мог понять, что движет этими людьми. Как можно делать гадость исподтишка и не стыдится этого? Как могут так поступать взрослые люди в девятнадцать лет, которые пришли служить Родине? Как так может поступать горец Богаев? Разве горцы не должны себя вести честно, как это подобает гордым и благородным народам Кавказа? Но в глазах Богаева я не увидел стыда. Напротив, в них была такая уже привычная ненависть. Богаев попытался также в ответ ударить меня ногой. До армии, еще в школе я занимался волной борьбой, потому у меня никогда не было привычки драться. Я никогда не махал кулаками, никогда не бил человека, никогда не старался человеку нанести травму или сделать больно. Если у меня и выходил с кем-то конфликт, то по борцовской привычке я старался человека ухватить за какую-нибудь часть тела, сделать захват, провести прием и повалить на землю. Прижать противника к земле, обездвижив его вот что было для борца доказательством победы. Когда Богаев попытался ударить меня ногой, я инстинктивно ее поймал и обхватил рукой. Богаев оказался стоящим на одной ноге. Тут же в мою сторону понеслись проклятья на ингушском языке, он хотел меня ударить кулаками, но сделать это было неудобно, руки не могли дотянуться до меня. Некоторое время мы так стояли, ругаясь друг на друга, пока подоспевшие на помощь Воробьев и Перепелкин не оттолкнули меня в сторону.
   - Беспалов, ты что бьешь товарища? Кто тебе такое право давал? В дисбат, сука, захотел? набросился тут же на меня Володин, который вел роту.
   От каждой такой стычки с пернатыми я еще некоторое время приходил в себя. А пернатые и черепа быстро начинали шутить и через некоторое время в мою сторону летели новые оскорбления.
   Не так было больно получить удар по ногам или подушкой по голове, сколько было трудно морально смириться с существованием всей этой мерзости вокруг тебя. Обстановка угнетала.
  
   К счастью, вскоре я получил еще одну передышку, а потом и еще одну. Сначала меня отправили в санчасть из-за моих фурункулов, а потом я получил два дня отпуска и отправился в родной Воронеж на побывку. В санчасти я провел несколько дней в компании веселых и неунывающих санинструкторов Прядкина и Тарасова. Их служба в армии была практически полностью лишена как всех уставных условностей, так и требований дедовщины. Они честно называли свою службу «проебом» и радовались каждому новому дню в армии. Что такое дедовщина они знали только по разговорам солдат, которые лежали у них в палатах. С дедами они практически никогда не общались, а черепов и наших пернатых они просто игнорировали. Тарасов записывал все армейские истории к себе в блокнот и называл армию не иначе как дурдом. Особенно ему нравились высказывания офицеров. Образцы косноязычия и армейской глупости, которые ему доводилось слышать, он тщательно конспектировал, чтобы потом читать вслух своим друзьям.
   Там же в санчасти я познакомился с капитаном Чередниченко. В один из дней он был дежурным по части и пришел, как это и положено, проверить санчасть перед отбоем. Мы разговорились, и его очень заинтересовало мое инженерное образование. Через час он снова вернулся в санчасть, но уже, чтобы принести мне тетрадку со своими расчетами. Ему очень нужно решить одну задачу для своей адъюнктуры, и он никак не мог взять один интеграл. Я помог ему с решением, после чего стал для него безусловным авторитетом в математике.
   - Беспалов, а может быть ты еще и английский знаешь? поинтересовался Чередниченко.
   - Ну, смотря, что нужно?
   - Нужно написать реферат для моей жены. Она поступает в аспирантуру, а английский не знает. Поможешь?
   - Надо, значит, напишем, улыбнулся я в ответ, и приятное чувство собственной значимости мигом заполнило все уголки моей души.
   К себе домой я отправился после того, как моя мать по телефону договорилась с Павлюком о двух днях отпуска для меня по семейным обстоятельствам. Обстоятельств никаких особых не было, просто родные очень соскучились по мне.
   Рано утром вместе с увольнительной запиской я поспешил быстрее выйти за пределы части, чтобы успеть на электричку до Москвы. На улице было еще темно, но часть уже не спала. Солдаты роты обслуживания уже мели вовсю метлами возле штаба и завистливо смотрели мне вслед. Я ехал домой и был счастлив как никогда в жизни. Даже нежданный попутчик в дороге не способен был испортить настроение.
   Мы сели в электричку вместе: я и мой сослуживец рядовой Кукин. Маленького росточка жгучий шатен со сросшимися бровями и кривыми ножками по прозвищу «Кук» производил впечатление незаурядного человека. У него никогда не закрывался рот, он всегда всё знал обо всех, все новости, все сплетни, все самые большие секреты в части можно было узнать у него. Живчик и непоседа Кукин был очень большого мнения о себе и любил рассказывать всякие небылицы, но очень скоро все в части убедились, что он самый большой лгун и обманщик на свете. Он врал и делал это с огромным удовольствием. Он не мог спокойно рассказать какую-то историю, чтобы не приукрасить ее так, чтобы не придать ей пикантности и остроты. В любой ситуации, в любом положении он думал, как бы найти какую-то выгоду, пользу для себя и обмануть товарища.
   В начале службы, Кукин также как и остальные принялся придираться ко мне и пакостить, подражая пернатым. Но делал это не из-за какого-то негативного отношения ко мне, а с целью выслужиться перед пернатыми. Дело в том, что помимо постоянного стремления врать, у него была еще одна яркая черта. Он был трусом. Он боялся всех и вся. Перед сильными людьми, перед людьми, наделенными властью или физической силой, он трясся как осенний листок на ветру.
   Поговаривали, что в армию он попал, чтобы уберечься от тюрьмы. Он учился на втором курсе института на психолога, и однажды, проходя мимо деканата, увидел через открытую дверь на столе декана новенький ноутбук. В комнате никого не было, и Кукин не устоял перед соблазном. Он схватил этот ноутбук и поспешил скрыться. Но уже на второй остановке от института, когда он уже ехал в автобусе, в нем якобы проснулась совесть, или скорее страх, и он решил вернуть ноутбук. Раскаянья будущего психолога на декана не подействовали, и было принято решение выгнать студента Кукина из института, возбудив уголовное дело. Но тут в ситуацию вмешалась мать Кукина, которая по его словам была прокурором, и его быстро отправила в армию, подальше от правосудия.
   В электричке мы с Кукиным уселись друг напротив друга. Мне не хотелось с ним общаться, хотя и былых обид я на него уже не держал, прекрасно понимая его сущность.
   Своей улыбкой с большими промежутками между зубами он смотрел на меня.
   - Беспалов, а ты куда едешь? начал подлизываться тут же ко мне Кукин. Кстати, извини, не знаю твоего имени.
   - Женя. Домой еду на пару дней, ответил я нехотя и посмотрел в окно.
   - Женя, не обижайся на меня. Я же ничего против тебя не имею. Наоборот, я тебя очень уважаю. Вон ты как с ними, все боятся их, а ты один нашел в себе смелость противостоять дедам.
   Хитренькие глазки забегали по сторонам.
   - А что же сам не пойдешь против них?
   - Я? Кукин замялся. Я обязательно пойду. Я вообще знаешь, считаю, что таким как они людям не место в армии. В армии должны служить такие, как мы с тобой. Честные, порядочные, те, кто хочет служить Родине, а не эти уроды. Касаткин, Фадеев, Круглый, Савин это не люди. Ненавижу их.
   - Любопытно
   - Только и слышишь от них: этого нельзя, того нельзя! Да какое они вообще имеют право командовать? Видишь, что у меня есть? - Кукин достал из кармана новенький шеврон.
   Шевроны духам, как любые другие отличительные знаки, были строжайше запрещены. Молодой солдат должен выглядеть как неопытный, «зеленый» солдат. Его одежда должна быть максимально простой и ничем не выделяться. По случаю двадцать третьего февраля меня наградили памятным значком, который я не преминул повесить тут же себе на грудь. Тогда это вызвало яростный гнев, негодование со стороны старослужащих. Неслыханная наглость, чтобы дух ходил со значком на форме. Вскоре я повесил себе еще один значок синий инженерский ромбик. Это значок был как бельмо на глазах у дедов. Ведь такие ромбики были только у офицеров, ни один другой солдат с высшим образованием никогда не осмеливался такой значок вешать на форму. Снести такое оскорбление, неуважение к своим традициям, деды не могли. Они стали оскорблять и поносить меня еще сильнее за эти значки. Но на меня это не действовало. Я стоял на своем - значки заслуженные и я имею полное право их носить. Тогда деды через своих черепов выкрали у меня синий ромбик. Взять памятный армейский значок они не осмелились, потому что его вручал командир роты, - они просто сломали у него крепление, а синий ромбик пропал бесследно. И деды тогда заявили, что понятия не имеют, где он, что он никому не нужен, что я его сам где-то потерял. Я ехал в Воронеж и знал, что там меня ждет уже новый синий ромбик, который я обязательно снова нацеплю на форму. А памятный значок я уже успел пришить нитками к форме.
   - Это летучая мышь довольный собой произнес солдат. В руках он держал маленький круглый кусок резины с нанесенным на него рисунком летучей мыши. Это знак военной разведки. Особое подразделение.
   - Зачем тебе это?
   - Ну что же я должен ехать к себе домой, как лох? Неужели ты считаешь, что служить в топографических войсках - это круто?
   - А я первое что сделаю, когда приеду домой, это сниму эту проклятую военную форму и надену удобную гражданскую одежду!
   - Нет, что ты, я наоборот, всем покажу, что такое настоящий военный!
   Кукин снял с себя солдатский китель, достал из шапки нитку с иголкой и стал пришивать шеврон на рукав.
   - А ты куда едешь? Тоже домой?
   - Домой! Поступать в военное училище!
   - Вот как? стал я припоминать слова Рылевича.
   - Да, хочу служить в армии. Не представляешь, как хочу служить в армии! Я понял, что это мое. Я создан для армии! Павлюк дал мне двадцать дней, чтобы я собрал документы на поступление в ВУЗ. Солдатам полагаются различные льготы по поступлению.
   - И где же ты хочешь служить?
   - Я хочу поехать воевать в Чечню. Как настоящий мужчина, нечего тут прятаться! Эх, жаль война закончилась, а то бы я им показал! Но ничего, мы еще повоюем!
   Закончив пришивать шеврон и одев на себя китель, Кукин достал из сумки голубой берет и надел его вместо обычной солдатской ушанки. Положив ногу на ногу и сложив руки на груди крестом, Кукин тихо запел:
   - Скорый поезд к дому мчится, прилечу домой как птица
   На отдельных словах Кукин повышал голос, как бы стараясь показать всему вагону, что он настоящий дембель. Но тут же, видимо, ловил себя на мысли, что его может кто-то заметить, и тогда Кукин пригибался и пел уже почти шепотом. Потом, набравшись смелости, Кукин снова начинал выкрикивать отдельные слова из песни, но снова затихал, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
   - Жизнь начнется без авралов, сундуков и генералов! Демобилизациа-а-а-а-ая! завыл Кукин.
   Я снова отвернулся к окну и стал думать о своем. Меня ждал дом и моя родная семья.
  
   Дома я с удивлением для себя узнал, что стал весить на пятнадцать килограмм больше, чем до армии. Это было удивительно, ведь в армии я постоянно чувствовал себя голодным. То ли постоянные работы, то ли жизнь на свежем воздухе, то ли регулярное питание в одно и тоже время привели к тому, что я весил уже восемьдесят восемь килограмм.
   - А что ты удивляешься? - вернул меня с небес на землю меня Рылевич. ты набрал этот вес за последний месяц из-за нарядов по столовой. Вот и все объяснение. Не фиг в столовой из кастрюли есть! Нехват этим все сказано.
   Небольшая передышка и снова служба. Снова бесноватые деды, снова неугомонные черепа и пернатые, беготня, суета, крики, наряды, мытье полов и бесконечное равнение кроватей.
   За время небольшого отдыха, я окончательно потерял всяческое желание служить в армии. В душе не осталось никакой надежды, что служба принесет мне хоть какую-нибудь пользу в жизни, и мне лишь нужно было собрать всю волю в кулак, чтобы прожить в армии еще двести восемнадцать дней.
   Не так часто солдату в армии удается посидеть без дела. Утреннее информирование в клубе проводилось нечасто. Обычно оно проходило по пятницам, но сегодня был особый случай. Замполит Павлюк должен был нам рассказать что-то очень важное. В ожидании полковника, три роты солдат сидели в клубе и общались. Дедушки всех рот сидели отдельно, образуя клуб избранных.
   - Кукин, оказывается, не просто собрался поступать в военное училище, а хочет пойти воевать! поделился я с Рылевичем последней новостью.
   - Кто, Кук? Да брось! Навесил тебе лапши на уши, а ты и поверил! Нельзя же так всему верить! Откосить от армии он собрался, план придумал, как не служить. Сначала съездит домой, соберет документы. Потому съездит сдавать экзамены в училище. Потом он провалит первую сессию и его выгонят за неуспеваемость и так он окажется на гражданке.
   - Мне кажется, так не бывает. Его тогда должны забрать обратно в армию.
   - Он надеется, что не заберут.
   - Маленький прохвост!
   - А то!
   - Всем встать! раздалась команда Попова, когда в клубе появился полковник Павлюк.
   - Садитесь, садитесь! Полковник медленно поднялся на сцену. Ну что, невеселые настали у нас деньки? Пока наш главнокомандующий языком чешет, американские войска, поддерживаемые своими империалистами, напали на дружественный нам режим Саддама Хусейна! Как всегда вероломно, поправ все международные нормы, в обход решений Совбеза ОНН, не спрашивая ничьего согласия, американцы начали очередную войну на Ближнем Востоке! Вот так вот, дорогие мои!
   Полковник рассказал нам обстоятельно все подробности военной операции, донес последние новости с фронтов и рассказал, чем это все грозит России. Рассказывал он это очень увлекательно, используя яркие образы и сравнения. Но интересно было не это. Удивительным было то, что мы, солдаты Российской армии, узнали о начавшихся не так далеко от наших государственных границ военных действиях только две недели спустя. Солдаты, призванные в армию для служения Родине, о таких важных глобальных геополитических событиях в мире узнавали позднее всех на этой планете.
   Почему так получалось? В роте телевизор круглосуточно вещал Муз-ТВ. Подходить к телевизору духу категорически запрещалось. А кроме музыкальных клипов и бокса дедушки ничего признавать не хотели. За пределы части выйти было невозможно. Все газеты в казарме были двухмесячной давности. Таким образом, в части был настоящий информационный вакуум. И никого из офицеров и солдат похоже не интересовало то, что происходит сейчас в мире, то, что самым прямым образом касалось интересов нашей страны, которые армия должна защищать. Если бы не полковник Павлюк, возможно мы бы еще не скоро узнали бы про вторжение американцев в Ирак.
   Старослужащих в этот день волновал совсем другой вопрос. Двадцать пятое марта, также как и двадцать пятое сентября каждый год был днем Приказа. Это был тот самый день, до которого отсчитывают сто дней. В этот день по традиции издавался приказ «О призыве на военную службу и увольнении в запас». Стодневка завершалась и дембеля становились практически гражданскими людьми. Для духов это тоже была радостная новость. Теперь им не нужно было считать на одну цифру меньше, да и была надежда, что теперь деды будут вести себя поспокойнее, ведь никому не хотелось под самый дембель попасть в дисбат.
   Павлюк также не забыл поздравить солдат с этим праздником. На этом утреннее информирование закончилось, и мы вернулись на плац.
  
   - Подъем, рота! прокричал Чередниченко. Это что это такое тут устроили?!
   Я открыл глаза. В центре расположения стоял разъяренный капитан и смотрел на наших дедов. На полу валялись бутылки с водкой и окурки.
   - А? промычал пьяный Володин, который не мог даже поднять головы. Что?
   - Встать, я сказал! Чередниченко схватил Володина за шиворот и попытался того стряхнуть с кровати.
   - А? Чё? промямлил в ответ напуганный Володин.
   - Свиньи грязные!
   Капитан руками ухватился за грядушку и перевернул кровать дедушки на бок. Володин с грохотом упал на пол, пустые бутылки разлетелись от его падения во все стороны. Затем офицер перевернул также кровать Кабанова. После этого уже остальные дедушки не стали испытывать судьбу и сами встали с кроватей.
   - Третий взвод может спать дальше! капитан увидел, как вся рота уже спешно одевалась. Солдаты третьего взвода, которые только недавно пришли из шестого отделения, даже не успели толком проснуться, тут же поспешили в свои койки. Беспалов, ты тоже можешь не вставать! увидел меня офицер.
   Я никогда не относился к третьему взводу, но иногда ходил в шестое отделение на работы. Капитан Баронов постоянно придумывал мне работу и многие были уверены, что я состою в третьем взводе. Сегодня я не ходил в шестое отделение, но тем не менее Чередниченко разрешил мне спать. А у третьего взвода периодически случались «оперативки» - так назывались срочные задания из генштаба, которые приходилось выполнять отделению обработки информации и в которых участвовал наш третий взвод. Задания заключались в изготовлении каких-нибудь карт или книг и по времени занимали несколько недель. Как всегда это были очень срочные задания, поэтому солдаты и офицеры чуть ли ни сутки на пролет проводили в шестом отделении, переменно сменяя друг друга у печатных станков.
   Чередниченко хотел проучить всю роту, которая не соблюдает порядка, но не хотел, чтобы страдали невинные.
   - Выходим строиться на улицу! раздалась новая команда.
   Чередниченко сегодня дежурил по части. Он никогда не относился к своим обязанностям формально и всегда дотошно проверял остальных дежурных. Капитан обошел казарму с обратной стороны здания, так чтобы «фишка» на окне не заметила его и он мог проникнуть в здание абсолютно незамеченным. Его появление в роте стало полной неожиданностью для дежурного по роте и для старослужащих.
   Посреди ночи капитан вывел солдат на плац и заставил их бегать кругами. Какого-то более страшного наказания для солдат, чем лишить их сна, он придумать не мог. Но солдаты уже привыкли к постоянным ночным пробежкам. Для старослужащих это не представляло большой проблемы, потому что в отличие от молодых солдат, у них имелась возможность поспать в другое время.
   Новое ночное происшествие не прошло незамеченным со стороны нашего ротного. Бойцов произвел перестановки в роте. Чистяков и Сапогов получили повышения в звании. Часть старослужащих, имевших постоянные рабочие места, теперь их лишились и должны были постоянно находиться в казарме. Кабанов лишился должности посыльного, и его место занял старший из братьев Жидких Андрей. Рядовой Рыбалко теперь был прикреплен к клубу, Данковцев занял место Муратаева в прачечной, а Миша Сафонов теперь регулярно дежурил на КНС. Таким образом, ротный хотел дать возможность молодым солдатам находиться подальше от дедов, а старослужащих привлечь к работам в казарме. С другой стороны, самим старослужащим уже совсем не хотелось где-либо работать. Они хотели просто дослужить до дембеля спокойно и без потрясений. В казарме старослужащие могли находиться целый день. Вся работа все равно ложилась на плечи молодых солдат. Старослужащие могли спокойно валяться на кроватях, есть, смотреть телевизор и готовить себе дембельскую форму.
   А еще капитан сделал Фадеева постоянным дежурным по роте. Вплоть до его дембеля в графике нарядов дежурным по роте теперь значился старшина Фадеев. Для него этого было удобно, ведь он мог спать теперь весь день - сначала утром, как дежурный, который не спал всю ночь, а затем после обеда, как заступающий в новый наряд. А значит его дембель приближался еще быстрее. Это было удобно и для ротного. Фадеев был его правой рукой в роте, имел власти над солдатами гораздо больше, чем командующие взводами офицеры, и при Фадееве в роте всегда был порядок. После того, как Фадеев заступил в свой постоянный наряд дежурного по роте, у нас, наконец, прекратились ночные прокачки солдат и постоянные пьянки старослужащих.
   Для Фадеева не существовало авторитетов в роте. Его одинаково боялись как молодые солдаты, так и солдаты из его призыва. В субботу после очередного увольнения в казарму вернулся Кривоножкин. Он был заметно пьян, ведь служить оставалось чуть больше недели и его больше ничего не сдерживало. Фадеев прямо в казарме набросился на солдата и стал его избивать на глазах у всех солдат. На сей раз солдату некуда было деться от ударов старшины, поэтому ефрейтор постоянно ударялся спиной о входную дверь, а под конец солдат просто сел на полу, закрыв лицо руками. Кривоножкин не сопротивлялся и не кричал, он просто спокойно сносил удары, понимая, что провинился и что даже статус дембеля не защитит его от Фадеева.
  
   ГЛАВА 12. О дивный новый мир!
   Не пробыв и недели в лазарете, в казарму вернулся ефрейтор Касаткин. Со своей забинтованной рукой он ходил по казарме как какой-нибудь ветеран войны и важно раздавал всем указания. Переломанная рука была отличной отговоркой, чтобы не ходить больше в наряды до самого увольнения в запас.
   - Косой, что у тебя там? Золото, бриллианты? подшучивал над ефрейтором Володин.
   В ответ Касаткин самодовольно улыбался.
   Старослужащие наслаждались долгожданным теплом. Наконец-то наступила весна и они скоро уволятся. Теперь дембеля стали меньше уделять внимания роте и солдатам, посвящая свое время подготовке к предстоящему увольнению. В бытовке во всю шла работа по приведению в порядок дембельской формы: пришивались огромные эполеты, новые шевроны и аксельбанты. Казарменный магнитофон в десятый раз на дню крутил одну и туже песню «Демобилизация», и дембеля погружались в приятные мечты о скорой гражданской жизни.
   В самом начале апреля уволился первый солдат. Это был служащий роты обслуживания сержант Каракозов. Образцовый сержант и победитель различных спортивных состязаний за отличную службу получил право быть первым уволенным в запас в этом году. Мы никогда еще не видели, как увольняются солдаты из армии и не знали о существовавших на этот счет традициях.
   В свой последний день в армии солдат должен выполнить свои армейские обязательства последний раз, так чтобы больше никогда к этому не возвращаться. Это самый главный момент в службе солдата, когда она понимает, что больше никогда в жизни ему не придется такое делать. На армейском языке все это называлось «забить».
   Последний наряд в жизни солдат должен «забить», последний поход в столовую забить, плац забить. Одним словом, «забить» - это поставить точку в своей службе, забить на службу.
   Забить наряд это еще и своего рода месть армии. Все два года солдат находится в армии вопреки своему желанию, он трудится, живет по определенному распорядку дня, выполняет приказы старших, унижается, терпит оскорбления. Два года он относится к армии как к тюрьме и вот в последний день солдат понимает, что эта жизнь за колючей проволокой наконец-то закончилась. Ненавистная армия теперь в прошлом и ничто не может уже помешать ему жить по-своему. Забить наряд это выразить всю свою ненависть к армии. Солдаты, увольняющиеся в запас, стремились в последнем наряде как-то отомстить армии за потерянные два года жизни, они ломали швабры, гнули ведра, портили армейское имущество, зная, что как дембелей их уже никто никогда не сможет за это наказать. Если солдат был в наряде по парку, он непременно должен был сломать автомобиль. Сломать так, чтобы еще полгода его не могли восстановить и вспоминали солдата недобрым словом. Если солдат служил на узле связи, он должен быть сломать радиостанцию. Если солдат служил в штабе, он должен был на память о себе отформатировать жесткий диск компьютера или посадить на компьютер вирусы. Отомстить армии стало святым долгом каждого солдата. И каждый офицер прекрасно знал об этой традиции, потому старался быть начеку в этот период.
   Если солдату не удавалось что-то сломать в наряде, тогда он просто заливал своих молодых сослуживцев. Но заливал не так, как это делалось обычно, а с особой ненавистью. Воды выливалось в разы больше обычного, пены было столько, что молодые солдаты сутки напролет вынуждены были ее собирать. По этой причине никто из солдат не хотел идти в последний наряд дембеля.
   А вечером перед увольнением солдат шел в последний раз в столовую, где он по традиции должен был собрать все подносы солдат своей роты и сдать их на мойку. Это означало «забить столовую». Под громкие аплодисменты и крики товарищей, дембель относил подносы, и все понимали, что больше никогда в своей жизни этот солдат не придет в армейскую столовую.
   А после столовой солдат незадолго до вечерней поверки должен был забить плац - пройти последний раз строевым шагом по периметру плаца, выполняя команды сержанта, чтобы больше уже никогда в жизни не ходить строевым шагом.
   Все три роты стояли возле плаца и смотрели на то, как Каракозов чеканит шаг. Возможно впервые за все время службы сержант шел строевым шагом себе в удовольствие. Он поднимал высоко ноги, тянул носок и каждое его движение, каждый доворот и разворот были образцовыми для других солдат.
   Мы смотрели на чужой праздник одновременно с радостью и грустью. Чувство зависти не покидало нас. За всем происходящим на плацу мы видели наши семьи, родных, наши дома.
   - Прикинь, Воробей, завтра вечером он будет уже дома сидеть и чай попивать! произнес Перепелкин так, как будто нарисованная им картина была за гранью реальности.
   - Да-а-ааа-а-а, - с грустью в голосе протянул Воробьев - а нам тут еще полтора года лямку тянуть.
   - Ну, все, цирк закончился! прокричал Кабанов. Упали все в строй!
   - Бегом, бегом, давай! затянули свою старую песню черепа. Упали все в строй!
   Рота неспешно тронулась на традиционную вечернюю прогулку, грустно затянув «Марусю».
   Сегодня с плаца после вечерней поверки все три роты не торопились уходить. Сержанты роты обслуживания зачитали перед строем поздравления Каракозову и солдаты устроили овацию дембелю. Каждый мечтал поскорее оказаться на его месте. Прошедший дедовщину, дослужившийся до сержантских лычек, дедушка и уважаемый всей частью дембель, был образцом для всех. На собственном примере он демонстрировал всем, как нужно служить, чтобы из унижаемого и гонимого маленького скромного татарского мальчика в начале службы превратиться в сильного и грозного мужика, которого беспрекословно слушаются молодые солдаты и уважают старшие по званию.
  
   С какого-то момента постоянные крики и беготня, оскорбления черепов и дедов, которые постоянно летят в твоей адрес, перестают тебя задевать. Ты просыпаешься утром, бежишь на построение, потом убираешься, идешь в столовую, распевая песню в строю, возвращаешься в роту, чтобы снова равнять кровати, а все происходящее вокруг тебя становится тебе безразличным. Это как замедленная съемка. Жизнь вокруг тебя проходит в какой-то другой реальности, в другом измерении. Привычные тебе звуки и крики становятся вдруг очень тихими и отдаленными. То, что вызывало раньше в тебе какие-то эмоции, реакции, вдруг перестает существовать, перестает тебя трогать. Твои руки привычно выравнивают покрывало на постели, твои ноги рефлекторно несут тебя от одной кровати к другой, а ты сам в этом момент уже где-то совсем далеко. Через открытое окно поступает свежий апрельский воздух, который пьянит тебя своей свободой, а теплые лучи солнца согревают душу. Ты вроде бы здесь, в армии, но душа твоя очень далеко.
   В начале апреля уже стало ясно, что казавшаяся такой страшной по началу дедовщина все меньше и меньше пугает молодых солдат. Угрозы, крики, прокачки уже не действовали на солдат так, как раньше. Деды становились все более безразличными к тому, что творилось в казарме, черепа не проявляли уже того рвения, что было раньше. Принятые в роте порядки и модели поведения стали обыденностью и, казалось, соблюдались всеми просто по привычке. Черепа нехотя покрикивали на духов, деды лениво подгоняли черепов, духи больше делали вид, что что-то убирают, чем реально убирали. Привычное регулярное мытье полов сменилось бесконечной чередой равнений кроватей.
   Никого не устраивал сложившийся статус-кво, но все с этим смирились и просто жили в ожидании скорых перемен. Деды думали только об увольнении, черепа скорее уже хотели стать дедами и понимали, что теперь деды им ничего сделать уже не могут. Духи ждали, когда придет новый призыв и свои обязанности они переложат на них.
   Сегодня в расположении было непривычно тихо и непривычно малолюдно. Можно было даже не бегать, можно было даже перекинуться парой слов с друзьями, можно было даже различить голоса офицеров, громко беседующих внизу на крыльце казармы. Куда-то подевались почти все черепа и деды, а вместе с ними пропали наши пернатые. Мы остались наедине с сержантами Сапоговым и Ермиловым, которых больше интересовало происходящее на экране телевизора, чем в расположении.
   Но вскоре на взлетке показались пернатые. Впереди них важно шел Воробьев, на ходу застегивая ремень. К удивлению всех у него была желтая бляха, а из-за расстегнутого воротника выглядывала нарочито толстая подшива. Он ловким движением расправил китель спереди и поправил «петуха» сзади.
   - А ну равняем кровати!!! без промедления заорал Воробьев.
   - Живо, давай! Пошевеливайся! гнусаво пробасил следом зашедший в расположение Перепелкин.
   - Что уставился, Жидких! подхватил Синицын. Равняй, давай!
   Все пернатые: Воробьев, Синицын, Соловьев, Перепелкин, Ягодка и Виноградов теперь оказались с нами по другую сторону фронта. Теперь они такие же черепа, как и Савин и Круглов.
   Вчерашние друзья, вчерашние товарищи по несчастью, с которыми они вместе делили все тяготы жизни духов, теперь стали для них людьми второго сорта. Черепа смотрели на солдат своего призыва свысока. Никогда не испытывая к нам каких-то особо добрых дружеских чувств, они получили достойную награду за свои усилия. Не зря они все эти месяцы из кожи вон лезли, чтобы ублажить дедов, не зря они унижались и лебезили перед старослужащими! Теперь им больше не надо самим что-то равнять или убирать. Теперь они могут громко орать на солдат своего призыва. И было видно, что последнее доставляло им особое удовольствие. Возможность командовать другими была как бальзам на их души - то, что было обыденностью для дедов, то, что порядком надоело Савину и Круглову, для пернатых было теперь источником огромного удовольствия и счастья.
   С необычайным энтузиазмом и энергией они набросились на духов. Крики и оскорбления с новой силой разнеслись по всему расположения. Новая порция толчков, подзатыльников и ударов досталась всем без исключения духам.
   Пернатых не нужно было подгонять, им не нужна была какая-то особенная мотивация. Они наслаждались своим новым статусом, упивались обретенной властью. Обескураженные солдаты сначала не понимали, что происходит. Для них было необычно, что солдаты своего призыва раздают им указания и кричат на них. Первая реакция была игнорировать приказы пернатых, но те незамедлительно показали свою власть. Болезненный удар между лопаток Басову, пару подзатыльников Пучкову и Вилюму показали всю серьезность намерений пернатых. Не остались в стороне и деды, которые своими окриками на духов помогли пернатым быстро установить свою власть над остальной частью молодого призыва.
   Через пару дней с новой силой в роте солдаты смирились. Казалось, что так было всегда, и никто уже не мог представить, чтобы пернатые наравне со всеми равняли кровати или мыли полы. Более того, молодые солдаты понимали, что они тоже могут вскоре стать черепами, если будут предельно лояльными по отношению к новой власти и к дедам.
   Дедов уже мало интересовало поддержание какого-то баланса власти в роте, они были готовы черпануть почти любого, у кого есть деньги. Вскоре еще несколько человек в роте черпанулись, и положение духов стало заметно хуже. Количество человек, которым полагалось работать постоянно уменьшалось, нагрузка на оставшихся духов возрастала. Машина дедовщины как хорошо отлаженный десятилетиями механизм не знал изъянов. Шестеренки крутились без сбоев, выполняя свое назначение и перемалывая человеческую волю, достоинство и совесть. И вот уже напуганные возможностью остаться в меньшинстве духи с утроенной силой старались лучше ублажить дедушек и быстрее накопить денег, чтобы тоже черпануться.
   Никого уже не удивляло, что солдат, с которым ты только вчера вместе убирался в наряде и чистил картошку в столовой, на следующий день после черпания мог запросто тебя прокачать в сушилке.
   Деды ездили в увольнения, чтобы на вырученные от черпания деньги накупить себе новой модной одежды к демобилизации. А в это время бывшие товарищи по несчастью с упоением издевались друг над другом.
  
   - Где Кук? сходу выпалил забежавший в роту Воробьев.
   - В армию забрали!
   - Да иди ты! По-нормальному нельзя что ли ответить?
   Воробьев обиженно повернулся и направился в расположение.
   - Да откуда я знаю! Все хотят его видеть! бросил ему вслед дневальный Ягодка, который стоял так, как полагается всем черепам: с расслабленным ремнем и облокотившись на тумбочку.
   Пернатые были очень возбуждены в этот день. Все слышали, что Кукин приехал из отпуска с огромными сумками продуктов для дедушек. Новоявленные черепа надеялись, что им удастся запугать Кукина и тогда и им что-то тоже перепадет.
   Казавшаяся такой легкой на первый взгляд жизнь черепа имела помимо ряда преимуществ перед жизнью духа и один большой недостаток. За все свои косяки духи расплачивались прокачкой, черепа же за свои косяки и косяки свои духов расплачивались перед дедушками деньгами и иногда побоями.
   Чтобы не испытывать на себе всю силу ударов Фадеева и Касаткина, пернатые с утра до вечера носились как угорелые по части в поисках денег. Ближе к дембелю, деды старались выжать из роты максимум денег, поэтому тщательно выискивали косяки у черепов и духов.
   На таких людях, как пернатые и держится дедовщина. Именно они обладают маниакальным стремлением к власти. Именно такие, как они, готовы унижаться перед старшими, чтобы потом прийти к власти. Именно такие, как они, готовы пойти на любые подлости, ведь их не интересует результат, их интересует только личная выгода и власть. Они готовы служить любой власти, и быстро осваивают любую демагогию, которая выгодна им. Они не умеют дружить, они с легкостью предадут своего товарища, подставят или унизят тогда, когда им это будет нужно. Но вместе с тем, осознавая свою уязвимость они держатся всегда в стае, потому что так легко победить любого, кто морально, интеллектуально и физически сильнее их. Это некоторое подобие шакальей стаи, которая есть почти в любом большом коллективе, не спешила останавливаться на достигнутом, она стремилась захватить всю власть в нашей роте.
   - Кукин, твою мать! Ты вернулся! хитро заулыбался Ягодка. Воробей! Иди сюда!
   - Тише ты! А где дедушки? смущенно щурился солдат.
   - Поесть что есть? Колбаса есть?
   - Да тише ты!
   Кукин медленно протиснулся в дверь. В руках у него была большая дорожная сумка и два огромных пакета с едой.
   Кукину было очень тяжело в роте. Он никак не хотел быть духом, не хотел унижаться, но до ужаса боялся дедов, и они пользовались его страхом на всю катушку.
   - О, Кук! завидел солдата выходящей из умывальной комнаты Володин.
   - Я это - замялся Кукин. Ну, я тут это принес вам, Денис.
   - О, это ты здорово придумал! Молодец! Пошли к нам! Володин по-приятельски обнял Кукина за плечо. - Фадей, Косой, где вы?!
   Дедушка проводил солдата в коптерку, где сидели остальные старослужащие. Сегодня у них был очередной праздник. Кукина же быстро выставили за дверь, лишив всей еды, и он медленно побрел в расположение к своей тумбочке.
   - Кукин, ты, что тут делаешь? набросился на него в коридоре дежурный по роте Сапогов.
   - Из отпуска приехал, грустно улыбнулся солдат.
   - И что дальше? Почему не равняем кровати? А? Я тебя спрашиваю?
   Кукину стало еще грустнее от этих слов. Он замялся и не знал, что ответить, понуро опустив голову.
   - Пока ты тут шляешься, твои товарищи там в расположении заебываются!
   - Но я
   - А ну бегом в расположение!
   Но как только Кукин повернулся к дежурному боком и сделал первый шаг, Сапогов схватил его за рукав:
   - Погоди! Что это?
   Сапогов уставился на правое плечо Кукина. Сверху на клапанах, предназначенных для погон, едва виднелись отверстия.
   - Это что это такое, Кук?
   Кукин ничего не ответил, только снова уставился в пол.
   - А ну-ка, ну-ка - Сапогов развернул солдата, чтобы рассмотреть левый клапан. Кукин, ты, что лычки себе вешал?
   - Да нет
   - Да не ври ты! Вот умора! Ну, ты даешь Кукин!
   - Ничего не было
   - Ну, ты и идиот!
   - Честное слово, клянусь моей матушкой!
   - Да кому ты лапшу на уши вешаешь, дебил!
   Скоро уже вся рота стояла вокруг Кукина и показывала на него пальцем. Еще одно отверстие было найдено на нагрудном кармане, куда он вешал какой-то значок, купленный в военторге. Но самое интересное, что на обратном пути в часть на Белорусском вокзале Кукина задержал военный патруль, который быстро заметил несоответствии воинских знаков отличия и звания, указанного в военном билете. Теперь в наказание Кукину предстояло раз в неделю ездить в Москву в комендатуру, где он должен был два часа маршировать строевым шагом. Ни о каком быстром черпании, как о том мечтал Кукин, везя в часть большие сумки с едой для дедов, теперь думать было нельзя. Напротив, Кукин стал объектом постоянных насмешек со стороны всей роты. Теперь Кукина прокачивают, ставят в тяжелые наряды и гнобят, как только могут. Чтобы избавить его от этих насмешек и возможных наказаний со своей стороны, деды выставляют Кукину новый счет.
   Кукин, который за время отпуска так и не собрал никаких документов для поступления в ВУЗ и не подготовился ни к каким экзаменам, потому что все двадцать дней провел в беспросветных пьянках с друзьями, придумывает новую причину поехать в отпуск собрать якобы недостающие документы для ВУЗа. Он упрашивает Павлюка предоставить ему еще один короткий отпуск на несколько дней. И снова из отпуска он возвращается с огромными сумками для дедов. И только после этого в роте перестают больше придираться к несчастному солдату и забывают об этой истории с лычками.
   Но тем временем, аппетиты дедов только росли. Одного сытного ужина и спиртного им уже было недостаточно. Просто уехать из части в модной современной одежде этого тоже было мало.
   - А вы знаете, что быть дедом очень выгодно? Вот у нас в части, прошлый призыв был очень талантливый. Ребята уезжали из части на своих машинах! продолжал учить своих черепов Касаткин. Вы понимаете, как это круто быть дедом! Вы же не хотите быть лохами, как эти духи! Вот мы скоро уйдем, и власть перейдет к вам. И тогда вы тут заживете! Поэтому если не будете слушаться нас, вы никогда не станете дедами. Сейчас мы вас напрягаем, мы стрижем деньги, а потом все это стадо, весь новый призыв будет вашим и уже вы будете стричь с них деньги!
  
   ГЛАВА 13. Штабной
   Мне нравилось стоять на вышке. Отсюда всегда открывался изумительный вид. Наша часть располагалась за городом, на вершине холма. По склонам холма росли деревья, поэтому часть была спрятана со всех стороны от посторонних глаз. Но вышка автопарка была самым высоким местом этого холма, и с нее можно было увидеть очень многое. Слева вдали виднелись деревенские домики близлежащей деревни, чуть дальше, купола Саввино-Сторожевского монастыря, а уже совсем у горизонта виднелся и Звенигород. Правее открывался и вовсе замечательный вид. У подножия холма протекала тоненьким ручейком Москва-река, а дальше разные поля, между которым шла железная дорога, до которой, казалось, можно рукой поднять. Почти игрушечные паровозики везли за собой гурьбу смешных вагончиков куда-то вдаль. Казалось, что это паровоз едет ко мне домой. Накатывала грусть и тоска по дому. Мысленно я оказывался в этом паровозике, среди этих широких полей, чувствовал себя свободным человеком. Это такое щемящее сердце чувство! В армии тобой постоянно кто-то командует, практически не бывает времени, когда ты остаешься один на один с собой, когда тебе ничего не нужно делать, никто тебе ничего не указывает, не кричит тебе на ухо и не обзывает последними словами. А тут тут такая красота! Ты один, тишина, природа и этот паровозик, который везет тебя домой
   Ярко алые от заходящего солнца облака накрыли войсковую часть 53537. Небо переливалось всеми оттенками синего и красного, и лишь узкая полоска неба над лесом еще некоторое время оставалась белой. Поезд уехал далеко вдаль, подарив мне на прощанье протяжные звуки своего гудка. Стремительно темнело и уже невозможно было различить силуэтов солдат автороты, которые возились со старенькой шишигой в соседнем боксе.
   Дежурный по парку проводил обход территории и проверял целостность печатей на всех боксах. День клонился к своему завершению и часть медленно готовилась ко сну.
   - Жидков, заканчивай со своим бойцами возиться тут. послышался голос Дузя.
   - Сейчас, товарищ прапорщик, только карбюратор прочистим. Не можем же мы его грязным так оставить.
   - Пошевеливайтесь, скоро вечерняя поверка!
   Я на всякий случай вылез из своей железной коробки, чтобы Дузь смог удостовериться, что я не сплю. На фоне неба, прапорщик отчетливо увидел мой силуэт.
   - Стоишь? Ну, стой, стой
   Больше сегодня никто проверять меня уже не придет. Только через два часа меня должен сменить на вышке следующий дневальный. А может быть и он не придет. Наряд по парку никогда не считался тяжелым. Территория, на которой дневальным предстояло поддерживать порядок, была небольшой, посторонние сюда не ходили, черепа были далеко. Да и прапорщик Дузь, несмотря на всю свою дурную славу очень требовательного и дотошного человека, на поверку оказался очень добрым и понимающим. Он никогда не придирался в наряде к солдатам просто так. Достаточно было соблюдать его нехитрые правила и наряд проходил спокойно. Поэтому в отличие от наряда по шестому, солдаты не горели желания дежурить на холодной вышке и предпочитали сидеть в теплой бытовке с дежурным, где всегда можно было попить чаю и побаловать себя лапшой быстрого приготовления.
   Вскоре фонарь над соседним боксом погас и парк окончательно погрузился в темноту апрельской ночи, от которой не спасало даже дежурное освещение по периметру территории автопарка. Свежий ветерок подул со стороны Москвы-реки. Где-то вдали дачники готовили шашлыки и чуткое обоняние вечно голодного солдата мигом нарисовало в моем мозгу воспоминания о недавнем походе в увольнение с Рылевичем и Мальгиным.
   Да, как мало нужно для счастья! Кто бы мог подумать, что пакет молока и полбатона свежего белого хлеба способны меня сделать самым счастливым человеком на свете! Вот они там на гражданке живут и даже не понимают своего счастья! А ведь только когда тебя лишают в жизни всего, даже маленькая толика того, что у тебя когда-то было, даже самые простые обыкновенные вещи становятся для тебя настоящим смыслом. Какое это счастье, видеть своих близких каждый день! Какое-то это счастье распоряжаться своим временем самостоятельно! Какое это счастье быть свободным человеком! Свобода, вот чего не хватает солдату в армии. Солдат чувствует себя в армии абсолютно бесправным существом. Не каждый способен принять добровольно эти ограничения. Устав это всегда правила, это всегда запрет, это ограничение свободы. Нужно быть очень взрослым и ответственным человеком, чтобы самостоятельно себя ограничить. Пожалуй, это своего рода показатель зрелости человека. Ребенок не знает ограничений. Ребенок не может сам себя ограничить в своих желаниях. Его всегда ограничивают взрослые. Ребенок не знает слов «долг», «ответственность», «обязательство». У него есть только слово «хочу». И когда он хочет, он просто берет то, что хочет, не задумываясь ни о чем. Взрослого человека, взрослую личность как раз и отличают от ребенка наличие этих самоограничений. Взрослый человек жертвует своими желаниями, своими потребностями, своими временем и силами ради чего-то: своих детей, жены, своих родителей, своей страны. В этом смысле понятие «солдата» - это не столько юридическое понятие, а больше моральное. Каждый из нас является солдатом своей страны, если он готов ради этой страны чем-то пожертвовать - это и значит быть Гражданином, это и значит любовь к своей стране, это означает патриотизм. Самоограничение и жертвенность во имя других вот что отличает настоящего патриота и защитника. Этим всегда был силен наш русский солдат. И эти чувства, эти качества не могут быть навязаны насильно, нельзя быть патриотом по чей-то указке. До этого нужно самому дойти, нравственно вырасти до такого состояния. Может ли наше современное общество потребления найти в себе достаточно людей, готовых идти служить в армию по зову сердца? И как остальных солдат приручить к порядку? Где тот баланс между порядком и самоограничением и тотальным уничтожением личности при помощи Устава?
   Если исходить из того, что дедовщина это определенный ответ, реакция солдат на необходимость жить точно по строгому уставу, то фундаментальные основы дедовщины заложены в ментальных основах нашего общества, во всей нашей истории. Отношение к солдату со стороны офицерства в нашей армии всегда было тираническое - это отношение как к прислуге, как к людям второго сорта. Если вспомнить, что наша армия, наша советская красная армия вышла из царской армии, то становится понятно, откуда такое отношение. В царской армии солдатами были представители низших слоев населения, это были крепостные, подневольные люди, мужчины, которые служили в армии помимо своей воли десятилетиями. Отношение высшего сословия к солдатам было презрительное. Солдат в армии находился на положении бесправного раба. За примером далеко ходить не надо, достаточно внимательно почитать «Порт-Артур» Степанова или вспомнить императора Павла Первого. В Советской армии ничего принципиально не изменилось. Потому что солдатами служили, в основном, те же представители низших слоев общества и называлась она рабоче-крестьянской. Иногда ситуация улучшалась за счет популяризации службы армии и формирования особого слоя высокоморального офицерства. Но эта прослойка никогда не была особенно толстой. А в современной армии, в нашем современном обществе потребления, эта прослойка стала почти не видна.
   Можно по-разному относиться к такому положению дел. Конечно, в армии не может быть демократии по определению. Приказ командира, главнокомандующего должен по всей армейской иерархии доводиться до каждого солдата без искажения и выполняться молниеносно и беспрекословно. Это так. И возможно именно благодаря такому тиранскому отношению к солдату, а еще благодаря высокой степени патриотичности обычного российского война и достигались все эти победы в нашей истории. Нехватка современного вооружения и отсутствие координации в деятельности армейских руководителей компенсировались удивительным самопожертвованием простого русского солдата.
   Примером может служить недавняя война, в которой благодаря храбрости и самопожертвованию наших ребят удалось добиться победы. Но вот вопрос, какой ценой была достигнута эта победа? К сожалению, в очередной раз солдат для наших командиров стал разменной монетой, пушечным мясом. В очередной раз мы побеждаем числом, а не умением. В то время как современные армии западных стран дорожат жизнью каждого солдата, когда армия США вводит в действие беспилотные самолеты и танки, когда наводка на цель и разведывательные действия ведутся с помощью спутников, когда у каждого американского военного есть специальный датчик, благодаря которым их командиры могут в режиме реального времени на своих компьютерах следить за каждым движением своих солдат, знать состояние их здоровья и иметь прямой канал связи с ним, в нашей армии до сих пор жизнь простого солдата ничего не стоит, а новая техника появляется в войсках с огромным опозданием, и не везде, а зачастую используется для очковтирательства, но никак не по назначению.
   Может ли и дальше наша армия строиться на таком рабском положении солдата? Наверное, если мы строим новое общество, общество в котором так ценится свобода, человеческая жизнь, справедливость, демократия, нужно пересматривать и принципы, на которых строится армия. Наше общество, наши граждане, те, кто идет служить в армию, еще не до конца «выдавили из себя раба», поэтому в армии процветает дедовщина. А благодаря тому, что наше общество живет по новым рыночным принципам, дедовщина тоже мутировала, и теперь, чтобы перевестись из «духа» в «черепа» или заслужить право стать «дедом», нужно платить деньги. А став «дедом», ты получаешь право собирать дань с молодых солдат. Такого никогда не было в советской армии. Теперь же вымогательство денег стало еще одной чертой уродливой солдатской действительности нашей армии.
   - Беспалов, спишь?!
   Кто-то сильно бил по железной лестнице, ведущей на вышку. Я тут же вскочил и вышел на площадку:
   - Никак нет, товарищ прапорщик! Греюсь!
   - Смотри у меня! Дузь тщательно всматривался в мое лицо, пытаясь увидеть на нем следы сна. При свете полной луны это сделать было несложно. Я почти уже заснул, если бы не прапорщик, сладко бы поспал пару часов. Прапорщик ушел и снова я остался один. На этот раз пронесло, но надо быть внимательнее. Не раз уже солдаты в наряде у Дузя бегали по пятьдесят, а то и более кругов вокруг парка. Дузь никогда не издевался над солдатами, но его способы поддержания дисциплины всегда были очень действенными. Одни за это его ненавидели, другие очень уважали.
   Весь сон быстро выветрился, хотелось просто постоять на свежем воздухе и смотреть на звезды. Отсюда они казались еще ближе, чем обычно. Я бы так и стоял всю ночь, но время неуклонно двигалось вперед, приближаясь к двум часам ночи время, когда нужно было меняться. Я слез с вышки и направился в сторожку дежурного по парку. Дузя, к моему удивлению, в дежурке не было, он уже сам спал в комнате, которая когда-то в советское время служила место для уроков вождения для солдат-водителей. Теперь эта комната была складом для старой советской атрибутики. Сверху донизу она была заставлена старыми плакатами, красными стягами, какими-то макетами и прочим хламом. У окна стоял запыленный грязный стол, уставленный пустыми бутылками от водки и армянского коньяка, в пепельнице дымилась непотушенная сигарета. На противоположной стороне на диване калачиком свернувшись лежал Дузь.
   - Дверь закрой, солдат! кинул мне прапорщик, увидев меня раздевающимся в коридоре. Дует!
   - Аккуратнее там, мы только что полы помыли донесся до меня из другой комнаты голос Горохова.
   - Вот они какие! Сами постоянно требуют от нас порядка, а посмотри в какую помойку свою комнату превратили! шепнул мне Рылевич, когда я зашел в комнату.
   - А что вы оба здесь делаете? Чей черед сейчас спать?
   - Да сейчас пойду Не хочется идти. Далеко. Лучше здесь спать, больше на сон останется. проворчал Горохов одеваясь. Моя бы воля, я бы прям здесь на полу лег. Кто закроет за мной?
   Здание дежурки состояло из трех комнат, соединенных между собой маленьким коридором. В одной комнате находился пульт управления. Старый советский аппарат, на котором фиксировалось какая машина сейчас в пути, какая в парке. Это информация должна была передаваться в штаб, потому что выпуск любой машины с территории части производился только по команде дежурного по части. Сейчас пульт был сломан, поэтому все перемещения машин записывались в большую толстую тетрадь. В этой же комнате находились и шкафчик с ключами от машин, и кнопка, нажатие на которую поднимало или опускало шлагбаум на въезде в парк. В этой комнате мог находиться только дежурный по парку, солдату заходить в эту комнату строжайше запрещалось. Еще одна комната было специальной комнатой для суточного наряда. Она была пустая, в ней не было ничего, кроме пары табуреток. Суточный наряд должен был поддерживать порядок в этой комнате и коридоре, а также на небольшой площадке перед зданием дежурки. Поскольку офицеры и прапорщики, заходившие в дежурку никогда не снимали обувь, дежуривший наряд солдат постоянно занимался мытьем коридора.
   У дежурного по парку был помощник сержант-срочник. Сержант подменял дежурного, когда тот ходил в столовую или спал. А также помощник дежурного следил за нарядом. Сейчас помощник дежурного собирался идти в роту вместе с Гороховым, чтобы спать свои положенные по уставу четыре часа.
   На ночь парк закрывался: массивные ворота выдвигались, на них вешалась цепь с массивным амбарным замком. И кроме дежурного по части, который после отбоя появлялся в парке с проверкой, ночью больше никто в парк не приходил. Замечательное время, потому что мы с Рылевичем остались одни, никто не мог помешать нам заварить заранее запасенную лапшу быстрого приготовления и насладиться тишиной и спокойствием, которых так не хватает в армии.
   - Так что ты так говорил про культурное общество? Рылевич пытался скрасить часы дежурства общением.
   - Я говорю, что считается, что чем более культурнее и образованнее общество, тем оно более предсказуемое, потому что культурное общество живет по традициям, по законам, правилам.
   - И получается более управляемое
   - Может быть? А это плохо?
   - По-моему это ужасно скучно и бесперспективно.
   - Почему?
   - Ну, это как про тех девушек, про которых ты мне рассказывал. Девушки любят хулиганов, потому что они непредсказуемые. А всякие отличники, зануды им не интересны, с ними скучно.
   - Вот они выйдут замуж за такого хулигана, а потом эти хулиганы изменяют им налево и направо, быстро разводятся, и дети остаются без отцов. И плодится на земле число брошенных, обиженных, обманутых и униженных. И все потому что они непредсказуемые видите ли. Не приспособлены они для жизни по правилам, не способны взять на себя ответственность! Люди должны соблюдать правила, должны себя ограничивать. Так же и общество - если в этом обществе нет законов, нет правил, наступит анархия, такое общество не сможет развиваться, такое общество развалится, оно погибнет, его поглотит другое, более культурное и более образованное.
   - А как же варвары, которые захватили Рим?
   - Ну не знаю. Наверное это исключение, подтверждающее правило. Ну, с другой стороны, какое наследие после себя оставила Римская империя и что после себя оставили варвары? Ты помнишь какого-нибудь выдающегося архитектора или ученого у варваров?
   - А я думаю, что ты максималист, ты не видишь, что жизнь не черно-белая, а она имеет разные оттенки.
   - Конечно, надо искать баланс, мы не роботы, но - мне было нечего ему ответить и я погрузился в свои размышления.
   - Что замолчал?
   - Да так Вот зачем человек идет в армию служить?
   - Да ни за чем. Так надо. Человек не выбирает. Все умные от армии косят. Служба в армии это просто потерянное время.
   - А если это потерянное время зачем тогда государству все это нужно? Какой смысл?
   - Ну как деньги выделяются, кто-то получает зарплату, довольствие, кто-то строит все эти танки и самолеты, вроде бы люди при деле. Надо же чем-то людей занять?
   - Я все это понимаю. Но ведь армию изначально создавали для чего?
   - Ну, типа для защиты родины.
   - Правильно. И вот представь себе солдат, которые служат в армии. Если их поступками руководит желание сделать что-то полезное для страны, такая своего рода жертвенность тогда они будут служить одним образом, а если, как ты говоришь они тут теряют только год своей жизни, а некоторые и два, то как они будут служить? Как их заставить служить?
   - Через страх! Через дедовщину! Как же еще!
   - Вот именно! Вот есть два солдата, один служит, потому что чувствует в себе такую потребность, а другой, потому что его загнали в армию и угрожают чем-то. Они будут служить одинаково? Они будут одинаково относиться к армии? Конечно, нужно искать какой-то баланс, конечно идеальных людей не бывает, конечно, на одном голом патриотизме сейчас далеко не уедешь. Сейчас просто не найдется достаточно таких людей. Но мне кажется, что и на одном страхе тоже ничего не построишь. Страх, дедовщина это другая крайность. Это путь в никуда.
   - Надо чай заварить.
   Мы сидели вдвоем у холодного окна, общались и ели медленно лапшу, наслаждаяся острым вкусом китайской химии, которая добавляется в нее. Теплая лапша согревала желудок, создавая приятное ощущения сытости. Хотелось, чтобы это ощущения не заканчивалось никогда, поэтому мы ели не торопясь, тщательно все пережевывая.
   Армейская служба была как один длинный нескончаемый день. События в нем сменялись одни на другие с калейдоскопической скоростью, поэтому мы ничуть не удивились, когда через несколько часов вернувшийся из роты Горохов стал с увлечением рассказывать о новом происшествии в части.
   - Прихожу в роту, начал запыхавшийся Горохов а рота вся стоит на взлетке в одном нижнем белье.
   - Опять дедушки куражатся?
   - Да нет же! В том-то и дело, что не дедушки. Павлюк в казарме! Всех построил и давай их проверять. Всё проверять: одежду, бушлаты, тумбочки! Все перевернул вверх дном, всех обыскал. Абсолютно всех, даже дедов.
   - А что искал-то?
   - Деньги! Деньги он искал! Деньги, которые черепа вымогали!
   - Да постой ты! Расскажи все порядку! Что случилось-то?
   - Рассказываю. Вчера вечером на ужине наши опять накосячили. Неправильно назвали дни дедушкам. Ну, дедушки выставили черепам счет, приказали им организовать пьянку. Выбора нет снова быть боксерской грушей для дедов никому не охота. Черепа после ужина бросились по части искать деньги. Всех обежали, никто занять не может, ни у кого денег нет. И так всей части уже должны! А рожать-то спиртное и закуску надо! Последняя надежда на санинструкторов! Пошли в санчасть к Прядкину и Тарасову. Тарасова нет, он уехал в город покупать медикаменты по заданию Майкова. Да Тарасов бы и не дал. Стали трясти Прядкина, стали на него наезжать, угрожать ему. Прядкин их послал.
   - А кто именно это был?
   - Да Круглый с Савой.
   - И что тогда?
   - Ну как обычно, выпендривались, угрожали ему. Сказали, что если через час денег не достанет, то они его изобьют. Зарядили ему сотку. Ушли. Прядкин позвонил напрямую Павлюку. Рассказал все как было. Павлюк дал Прядкину сторублевую бумажку и записал её номер. Эту бумажку через час Прядкин и отдал черепам. А ночью в роту ворвался Павлюк и стал всех проверять. Ну, естественно нашел деньги у Круглова. Теперь Круглому дисбат грозит.
   - Да ты что! Врешь, наверное!
   - Честное слово! Круглова арестовали тут же и посадили в оружейку. Сидит сейчас как животное за решеткой, запертый на замок.
   - Так и надо! торжествовал я. Ай, да Прядкин! Ай, да молодец! Не побоялся, сориентировался!
   - Да, только теперь его будут все считать стукачем. Никто руку не подаст вставил свои пять копеек Рылевич.
   - Я подам. Он молодец! Что в этом плохого? Он защищал свои права. Круглова что ли жалеть? Он получил заслуженно!
   - Стучать не хорошо.
   - Нет, извини Миш, если тебя на улице ограбят, ты разве не пойдешь в милицию писать заявление, ты разве не захочешь, чтобы виновных наказали? Если рассуждать как ты, то нам и милиция не нужна, потому что все, кто обращается в милицию это все стукачи. Человек, Миш, нарушил права другого солдата, человек нарушил закон, нарушил Устав. За это он должен понести наказание. Для этого есть военная прокуратора, для этого есть Павлюк. Все правильно. Все так и должно быть. Если бы все поступали так, как Прядкин, дедовщины вообще не было бы.
   - Было бы сплошное стукачество!
   - Ну, смотря, что считать стукачеством! Во всем надо знать меру. Круглый и Сава явно перешли все границы. А вместе с ними и Косой с остальными дедами.
   - Но стукачем никто не хочет быть. В армии стукачей не любят. Теперь Прядкину жить спокойно не дадут.
   - Они теперь будут бояться с ним связываться, я не хотел никак уступать.
   - Значит, другим способом будут ему мстить. Как тебе не дают жить, так и ему будут портить жизнь.
   - Да он живет в санчасти, он этих дедов и пернатых и не видит, он с ними никак не пересекается. Вообще не понятно на что они надеялись, когда шли к нему.
   - Да, это было глупо подтвердил Горохов. Трясти деньги надо с проверенных солдат.
   - Что теперь с ними будет?
   - Не знаю. Наверное, будет суд. Павлюк очень возмущался и угрожал ему судом.
   - И как же теперь себя чувствует Круглый? этот вопрос волновал меня больше всего.
   - Подавленно. Напуганный очень. Сам не свой.
   - То-то! злорадствовал я. За свои поступки надо отвечать. Рано или поздно им всем воздастся!
   - Во-во! поддержал меня Горохов. Как Касаткину поломают руки, будут знать!
   - Касаткину? Причем здесь Косой? Ему же в электрички какие-то хулиганы сломали руку
   - Да это он так говорит! Братья Кривого сломали ему руку! В одной электричке ехали с ним и сломали. Проучить хотели Косого. В шестом отделении все об этом давно знают.
   - За что?! Они же одного призыва!
   - Ну, он же и над своим призывом издевался. Теперь зато Кривого не трогают.
   - Потому что они только силу понимают.
   - Только Круглый и Сава бегают деньги вымогать не по своей воли. Они же сами первыми страдают от дедов не унимался Миша. Больше всех получают от дедов, а в случае чего оказываются крайними.
   - Да, - согласился Горохов положение у черепов может быть даже хуже, чем у духов. Мы в крайнем случае пиздюлей получим, а они могут и в тюрьму угодить.
   - Они сами выбрали для себя этот путь.
   На улице начинало светать. Зевая и потягиваясь вышел из свой комнаты вышел Дузь.
   - Ладно, парни, встал Горохов пошел я на вышку.
   Мы с Рылевичем вышли на улицу, чтобы открыть ворота. Вскоре часть снова оживет. Оставались последние минуты перед затишьем. Мы стали приводить территорию вокруг дежурки в порядок.
   На территории автопарка располагалась небольшая заправка, которой заведовал в свободное от дежурств время сам прапорщик Дузь. Поскольку дело это было ответственное и никто, кроме него, не имел доступа к складу ГСМ, то и ставили прапорщика в наряд только по автопарку. Через полчаса на территорию автопарка пришел рядовой Звонов. Он вывел из боксов командирский УАЗик, чтобы деловито продефилировать перед нами. Еще через некоторое время черная девятка с затонированными окнами въехала на территорию парка. За рулем снова сидел Звонов.
   - Батя, просил заправить. деловито сказал солдат Дузю, открывая окно.
   - А кто мне будет потом недостачу списывать? возмущался прапорщик.
   - Батя сказал, если что звонить ему.
   - Черт бы вас всех подрал! Ходите с утра до вечера и клянчите! Я что волшебник? У меня что тут нефтяная скважина что ли?
   - На марше спишите!
   - Я без тебя знаю, что мне делать! Скажешь десять литров, больше нет.
   - Ну, товарищ прапорщик! Ну
   - Что товарищ прапорщик? Я десять лет товарищ прапорщик!
   - Товарищ прапорщик Батя просил полный бак
   Дузь хотел выругаться, но потом махнул рукой и пошел по направлению склада. Пока прапорщик ходил по парку, на его рабочем месте сидел помощник дежурного сержант Сапогов. Он пришел в парк после ночного отдыха вместе с Гороховым, но напуганный ночным происшествием в роте, вел себя очень скромно и тихо.
   Мы с Мишей убирались за дежуркой. Тут был небольшой полисадник, организованный специально для курящих. За забором внизу были боксы складов, куда мы ездили за продуктами для столовой перед нарядом. Между складами и забором проходила дорога, которая упиралась в высокие ворота. За ними находились гаражи офицеров, а также небольшая свиноферма, которая обеспечивала мясом нашу часть. В ней содержалось около пятидесяти голов свиней, а также жили два свинаря. Сейчас как раз один из этих свинарей перелезал забор, чтобы потом присоединиться к нам, когда мы пойдем на завтрак. Его звали Борисов. Тот самый Борисов, с которым мы вместе были на пересыльном. Вот уже месяц, как на место старых свинарей, которым предстояло скорое увольнение, из роты обеспечения назначили новых Борисова и Козлова. О том, что именно их назначат свинарями, было известно давно. Наконец, заняв свое место, они были несказанно довольны, потому что теперь в их жизни не было никакой дедовщины, да и сама служба проходила где-то в стороне от них. Если в РМП все посмеивались над будущими свинарями, то теперь напротив им открыто завидовали.
   Подойдя к нам, Борисов не стал скрывать своей радости увидеть знакомые лица. Из правого кармана своей короткой телогрейки он достал папиросы и предложил нам.
   - Мы не курим. произнес Рылевич.
   Между тем я закончил подметать и повесил инвентарь на стену.
   - А где Женек? - поинтересовался я.
   - Он приболел немного. На завтрак не пойдет. Да и не положено нам двоим ходить вместе кушать. Мало ли что случится, пока нас нет. задымил Дима Борисов. - Вчера вечером одна опоросилась, мы до двух ночи не спали.
   - Принимали роды?
   - Ага! Свиньи же такие бестолковые! Запросто могут при родах раздавить своего поросенка.
   - Так у вас теперь пополнение! Значит, может быть и нам теперь что-то перепадет на стол! Часто у вас там забивают свиней?
   - Часто, но на мясо не надейтесь. Все мясо себе офицеры забирают: батя, Астахов, еще этот полковник как его Пурясьев! А еще иногда Шибитов приезжает. Солдатам только сало отдают. Да и то не всегда.
   Из дежурки в это время вышел Сапогов.
   - Товарищ прапорщик! Товарищ прапорщик! Вас капитан Коробов к телефону! прокричал он Дузю, который возился с замком на заправке.
   - Этому что еще надо от меня! проворчал он, подходя к дежурке. Да, Володь, слушаю тебя. проговорил он в трубку. Что ты говоришь? Нет, не могу Володь, нету у меня! Ну как вы не поймете, ну нет у меня бензина! Нету! Кончился! Вот будет новый завоз тогда звони. Да, пока! Бывай!
   Тем временем мы вместе с Сапоговым отправились к дежурной части на завтрак. Туда давно уже пришел весь суточный наряд по части, ждали только нас. Дежуривший по КПП младший сержант Ермилов тут же доложил дежурному по части о нашем прибытии, услышав в ответ «Строй наряд!».
   - Становись! прозвенел срывающийся на визг голос сержанта.
   Солдаты неспешно выстроились в две шеренги напротив штаба. Из ворот четырехэтажного здания вышел высокий офицер с кобурой на поясе.
   - Равняйсь! Смирно! произнес Ермилов и, чеканя шаг, сделал пару шагов по направлению к офицеру.
   Офицер в ответ вытянулся в струнку и приложил праву руку к виску.
   - Товарищ капитан, суточный наряд для похода в столовую построен. Дежурный по КПП младший сержант Ермилов! соблюдая все формальности, произнес солдат.
   - Вольно!
   - Вольно! повернувшись к нам произнес солдат.
   - Все на месте? уточнил капитан Шарапов.
   - Так точно. Разрешите уводить?
   - Веди!
   - Наряд, напра-во! Шагом марш!
   Тишина в столовой продержалась недолго. Уже через пять минут пришла авторота, следом за ней рота обслуживания и наша рота. Володин, приведший нашу роту, доложил дежурному об отсутствующем Круглове. Пойманному с поличным пернатому не разрешалось теперь выходить за пределы казармы, и он остался сидеть за решеткой оружейной комнаты. Теперь все внимание солдат было приковано к Прядкину, который как ни в чем не бывало пришел в столовую за продуктами для санчасти. Представившись дежурному по части, слегка сгорбленный Прядкин невозмутимо проследовал вдоль раздатки с набором мисок, в которые повара наложили блюда для больных солдат. Прядкин был очень высоким молодым человеком, но с явным недобором веса. С признаками дистрофии он был признан ограниченно годным к службе и отправлен служить в нашу часть. Казалось, миски с продуктами были для него непосильной ношей и потому сильно тянули его вниз.
   Никто из солдат, сидящих в зале, не посмел даже слова сказать ему, но десятки глаз следили за каждым его движением. В одночасье солдат, на которого до этого никто не обращал никакого внимания, стал центром всеобщего обсуждения и осуждения. Также как и я, он теперь стал врагом для всех живущих по дедовщине. Прядкин ушел, и пернатые теперь вовсю обсуждали будущее Круглова, а дедушки о чем-то очень тихо шептались между собой и даже дали солдатам спокойно и без спешки поесть. Володин теперь не кривлялся и был чрезвычайно серьезен, Касаткин злобно посматривал на меня.
   В половину восьмого суточный наряд закончил ужинать и мы с Рылевичем и Сапоговым отправились обратно в автопарк, где прошел еще один день нашей службы. Вечером наряд пришли принимать солдаты автороты. Их задача была как можно дольше принимать у нас наряд, несмотря на то, что мы еще за час до их прихода навели полный порядок и на территории, и в дежурке. Среди принимающих был Захаров. Он уже гордо расхаживал с желтой бляхой на ремне и посматривал на нас как на людей второго сорта. Засунув руки в карманы брюк он ходил вокруг дежурки и отыскивал окурки, бумажки и прочий мусор в замерзшей земле. Другой солдат автороты Ремезов всю дорогу молчал и только боязливо осматривался по сторонам. Третий дневальный Костоев и вовсе сидел молча на лавке, отстраненно думая о чем-то своем. Новый помощник дежурного ефрейтор Жидков - подначивал Захарова быть строже к нам.
   - А меня не ебёт, - повторял как попугай Захаров убирайтесь заново!
   Да мы особо и не торопились. Все равно в роте ничем не лучше!
  
   В субботу меня направили с группой других солдат на очередную работу за пределы части. На сей раз это было рядом с частью Савинно-сторожевский монастырь. На новеньком микроавтобусе Вольксваген с затонированными окнам нас привезли к центральным воротам монастыря. На встречу вышел худой батюшка с большим крестом на груди и тут же перекрестил нас.
   Весь православный люд готовился к предстоящей скоро Пасхе и нам также предстояло поучаствовать в подготовке монастыря к празднику. В награду за наш труд нас сытно накормили в общей столовой, которая располагалась на нижнем этаже одного из зданий. Тут же сидели прихожане и красили праздничные яйца, не обращая на нас никакого внимания. Батюшка же сновал то тут, то там, постоянно раздавая всем указания, и периодически отлучаясь на своем новеньком внедорожнике в город. В один из приездов я поймал его возле заднего входа в храм и попросил позвонить по телефону, который торчал у него на поясе.
   Позвонив домой и, сообщив родным, что у меня все в порядке, я спросил у батюшки сколько я ему должен за звонок.
   - Ничего не должен, у меня безлимитный тариф, услышал я в ответ. Ступай с богом, сын мой.
   Савинно-сторожевский монастырь оказался небольшим, но очень приветливым и красивым местом. Добрые лица прихожан смотрел ласково и миролюбиво на солдат и казалось даже жесткое сердце сержанта Фадеева, бывшего с нами, стало немного добрее в тот момент. Фадеев постоял какое-то время в главном храме вместе с нами, после чего мы вернулись в часть.
   На вечерней поверке Володин произнес поздравления увольнявшемуся сержанту Казаку. Все солдаты завистливо смотрели на него, а после построения по армейской традиции перенесли его койку в ленинскую комнату. Если бы он увольнялся летом, то койку бы вынесли на улицу, но еще было недостаточно тепло для этого. Казак уже считался гражданским человеком, ему не полагалось спать вместе с солдатами, не полагалось соблюдать армейские распорядки. На утреннем осмотре сержант Казак угостил на прощанье всех конфетами и больше мы его не видели.
  
   Прошла еще одна неделя. Впереди было сто девяносто пять дней службы. На улице уже растаял весь снег, солнце пригревало, градусник брал новые высоты, и сегодня он уже доставал пятнадцатиградусной отметки. В зимних бушлатах было жарковато. После бани нам выдали новое нижнее белье: трусы и футболки. Часть перешла на летнюю форму одежды, сняв бушлаты и сменив ушанки на кепки. Близилась так называемая проверка за зимний период обучения.
   На одном из утренних разводов к нашей роте подошел капитан Коробов. Он поговорил о чем-то с ротным, после чего ротный отставил меня в стороне от остальных солдат. Отныне я становился помощником капитана в штабе, у меня появилось новое постоянное рабочее место. Это означало помимо всего прочего, что меня теперь не будут ставить наряд, по крайней мере в будние дни. Но вместе с тем как я узнал позже, гарантировало мне наряд в выходной день, потому что деды не могли просто так смириться с тем, чтобы я вместе с остальной ротой в воскресенье отдыхал.
   Я шел первый раз в штаб и никак не мог нарадоваться своему счастью. Теперь я один, теперь у меня есть постоянное место работы и это место за компьютером! Я забуду про постоянные уборки, буду больше общаться с офицерами, у меня будет свой уголок в части, где я смогу хранить свои вещи, не боясь, что их кто-то украдет! Рядом не будет ненавистных черепов и пернатых, буду видеть Касаткина и его братию только по вечерам! Жизнь налаживается и все больше становится похожей на гражданскую.
   Коробов показал мне свой кабинет. Он располагался на втором этаже штаба, в правом его крыле, рядом с кабинетом начальника штаба подполковника Шибитова. Кругом то и дело сновали офицеры, и первое время штаб мне напоминал пчелиный улей. Штабные офицеры с папками ходили между кабинетами, протискиваясь в узкий проход. Периодически в штаб заходили ротные, что-то выпрашивая для себя и для своих подчиненных в больших кабинетах. И только когда на втором этаже появлялся батя, штаб замирал.
   Тесный, небольшого размера кабинет Коробова был очень светлым и уютным. В центре его располагался письменный стол самого капитана, у окна стоял стол поменьше и с компьютером, за которым мне полагалось работать. На подоконнике располагался кувшин с водой и пара плошек дохлых кактусов, а рядом большой сейф, в котором хранились личные дела всех офицеров.
   Капитан, попросив чувствовать себя как дома, показал шкаф, в котором всегда можно было найти чайник, сахар и печенье. Он долго рассказывал про порядки в его кабинете, про необходимость регулярно наводить порядок, про организацию самой работы, про мои обязанности, но больше всего времени он потратил на рассказ про своего бывшего помощника Галанина, который должен уволиться на днях. Было видно, что Женя Галанин занимал больше место в сердце офицера и он надеялся, что когда-то я смогу стать для него таким же другом и незаменимым помощником.
   Там же в штабе я познакомился с помощником Павлюка, худеньким парнишкой из роты обслуживания, также моим тезкой. Женя Троицкий чувствовал себя старожилой штаба. Казалось он торопился с тобой скорее поделиться своими секретами штабной жизни, чтобы кто-то наконец оценил каких высот и привилегий в службе он добился.
   Напротив кабинета Коробова была строевая часть кабинет, в котором сидела гражданская служащая Любовь Алексеевна и ее помощник Перепелкин, как будто сговорившись, тоже Женя. Перепелкин своим красивым, не лишенным изящества почерком в специальной книге выводил все приказы командира по части. Оказалось, что все действия в части постоянно документировались и Перепелкин был очень важным человеком в штабе. От его скорости написания приказов, зависело как быстро тот или иной офицер окажется в отпуске, получит денежное довольствие или премию. Каждый день издавался приказ о том, сколько людей должны получить питание столовой, кого уволить из части, кого принять, сколько закупить машинного масла и бензина, сколько формы и какой выдать солдатам, когда будет марш или очередная тревога. Перепелкин постоянно ходил к командиру части относить книгу на подпись и слушать новые приказы. На меня Перепелкин смотрел снисходительно, чувствуя свое превосходство. Свое особое положение в штабе он не преминул тут же продемонстрировать мне, перебросившись парой шуток с Коробовым.
   - Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе повезло служить в штабе, и ты должен оправдать оказанное тебе доверие? обратился ко мне Коробов.
   - Так точно товарищ, капитан!
   - Ты должен понимать, что за любые косяки, ты отсюда тут же вылетишь.
   Коробов одарил меня своей лучезарной улыбкой. Он искал во мне нового Галанина, но не мог перейти границу, отделявшую офицера и простого солдата.
   - Будешь хорошо служить, получишь сержанта. Все, кто служат в штабе, рано или поздно получают сержанта. Но для этого ты не должен косячить. Один косяк и ты отсюда пулей вылетишь. А когда придет время, я поговорю с твоим ротным и решу вопрос о сержанстве. Но мне важно, чтобы ты смог меня подменять, когда меня не будет. На твоего предшественника я всегда мог положиться. Я оставлял ему работу и всегда был уверен, что он все сделает как надо и вовремя. Так, ты, правда умеешь печатать, не глядя на клавиатуру? Женя Галанин может быть не так быстро, как ты, печатал, но он был очень аккуратным и внимательным. Он никогда меня не подводил.
   Постоянное сравнение меня с Галаниным уже начинало немного раздражать.
   - Вот тебе ключ от кабинета, - продолжал Коробов, - можешь приходить в кабинет в любое время и работать. С Бойцовым я поговорил. Женя часто сюда приходил в свободное время, и ты тоже можешь сюда приходить. Но если ты приходишь, когда меня нет, то закрывайся, чтобы не было лишних вопросов.
   Освоившись на новом месте работы, я уже скоро вовсю печатал на компьютере незамысловатые документы капитана. К обеду я шел обратно в роту, стараясь приходить непосредственно к построению, чтобы не приходилось равнять кровати, чем сильно раздражал пернатых, которые в это время вовсю гоняли по расположению духов.
   - А-а-а-аа штабной пришел - ворчали они.
   После обеда я, не дожидаясь развода, сразу уходил в штаб. Ротный был не против, а остальные недовольно смотрели в след. Пернатые теперь видели меня намного реже и не могли мне больше портить жизнь так, как делали это раньше. Бойцов не хотел искать нового писаря в роту, напротив предупредил меня, что обязанности по написанию расписания для роты с меня никто не снимал. Имея под рукой компьютер, я, не долго думая, вбил расписание в экселевскую таблицу, чтобы затем распечатывать его на нескольких листах и склеивать в один большой лист. Такой подход очень понравился Бойцову и остальным ротным, и вскоре я делал расписание уже для всех рот. Постепенно и другие офицеры в штабе стали ко мне обращаться за разными просьбами и Коробову уже приходилось разгонять своих сослуживцев от меня как назойливых мух, чтобы не мешать мне делать основную работу. Особенно часто ко мне обращались за просьбой капитаны Стоичев и Баронов. У них всегда было какое-то задание для меня. А поскольку они были старше меня по званию, то отказать я им никак не мог. С утра до вечера я бегал между тремя офицерами, которые время от времени ругались между собой, решая кому из них принадлежат на меня права. Баронов по-прежнему имел на меня планы в шестом отделении и обещал поговорить с ротными, чтобы меня перевели в третий взвод. Коробов через некоторое время доведенный другими капитанами до отчаянья, согласился поделить меня между остальными. Утром и днем я должен был работать на Коробова, а вечером и ночью поступал в распоряжение Баронова и Стоичева.
   Я был рад такой возможности меньше времени проводить в казарме, реже видеть пернатых. Я как раз сидел в шестом отделении вечером и набирал какой-то незамысловатый документ для Стоичева, когда в кабинете появился Рылевич и стал рассказывать последнюю новость.
   - Прикинь, Костоева избили.
   - Да ты что?! А за что? Что-нибудь снова украл? Кто избил?
   - Пепс. За все хорошее. За то, что живет не по-пацански. Убираться не хочет, работать не хочет, порядков не соблюдает. У них вчера была пьянка в автороте по случаю увольнения Джамалутдинова. Ну и Попов разгорячился и избил Костоева. Так избил его, что места живого нет на лице. Голова раза в два увеличилась от синяков и шишек.
   - И что Костоев? Что теперь будет с Поповым?
   - Костоев сейчас в санчасти: сидит и мычит, ничего не говорит. Хорошо его отделал Попов, будет знать, как себя так вести! Мудак! Они же с Мавлеем по сути такие же духи, как мы, только их никто никогда не трогал. Они сразу жили как черепа. Никогда не летали как духи, никогда не убирались, их никогда не прокачивали. Так они почувствовали, что им все можно и надели желтые бляхи, подрезали себе сапоги, петухов стали завязывать - почувствовали себя королями жизни. Ну и как только их заступничек уволился, Попов тут же показал Костоеву, где его место. Приказал вчера Хасану мыть полы, а когда тот стал отпираться, отделал его по полной программе.
   - Ну, Хасан сильный парень, крупный. Как Попов с ним справился один?
   - Наверное уж, не один! Наверняка Жидков и прочие деды автороты помогали ему!
   - Так что же теперь будет с Поповым? Дисбат?
   - Пока не ясно. Самое интересное, что остальные кавказцы сегодня днем ходили к бате, просили не наказывать Попова. Говорят, что Хасан сам виноват. Посмотрим, что будет дальше
   - А у тебя как дела? Что нового? Давно не видел тебя!
   - Да, все по-старому. Работаю как проклятый. Черпануться хочу, разговаривал с Кабаном, он зарядил пятихатку.
   - Будешь как пернатые своих гонять?
   - Да ничего я не хочу, лишь бы отстали все! Скоро новый призыв приедет, пускай они вкалывают!
   - Я не пойму ты, что перешел на их сторону? Ты хочешь жить по дедовщине?
   - А есть варианты? Ты так говоришь, как будто тут можно жить по-другому, как будто по-другому можно справиться с этим стадом баранов! Посмотри на них, разве их можно как-то иначе заставить служить?! Только дедовщина может справиться с ними. Я не собираюсь до конца службы полы мыть, уже через полгода домой, я хочу черпануться поскорее и спокойно прожить эти шесть месяцев.
   - Да, время быстро летит. Уже полгода прошло. Еще полгода и домой
   - Интересно, что будет в роте, когда Косой уволится
   Из окна повеяло весенней прохладой. Ветки сирени ненавязчиво хлестали по стеклу. Сад шестого отделения расцвел, затопив всю территорию своей зеленью. Но ледяной ветер, дувший с северо-запада, не давал еще в полной мере насладиться наступившим долгожданным апрелем.
   Закончив с работой, я отправился в роту. Короткий путь, который я выбрал для себя в этот раз, пролегал через территорию огорода, мимо теплицы, спортивной площадки и самой столовой. Пробираясь через заросли огорода я случайно наткнулся на Мальгина, который как раз в этом время возился с рассадой.
   - Привет, Витек! Какие дела? обрадовался я другу.
   - О, какие люди! Привет, дружище! Давно не виделись!
   - Ну как ты, Витек? Как поживаешь? Что у вас там нового в роте?
   - Да все по-старому. Вчера Дема пьяный был опять. Поднял нас среди ночи, устроил нам тренировку тревоги, проверял, как быстро мы одеваемся. Час не давал поспать.
   - Ну, он у вас считай самый главный дедушка.
   - Вроде того, хотя за его спиной дедовщина в роте есть. Помнишь Широкова?
   - Да, такой длинный, худой парнишка, со светлыми волосами, конопатый, очень тихий. Он, кажется, у вас связист. Из нашего призыва.
   - Да, тихий. Недавно его черпанули. Представляешь, стояли с ним в наряде по роте. Но он же теперь череп, ему мыть полы не положено. Я весь наряд один за него и отдувался. Так он меня еще ночью и прокачал. Ух, я был зол! Если бы ты знал, как я был зол! Нет, не из-за того, что пришлось отжиматься. Мне это не тяжело. Но ведь мы с Широковым вместе ходили в наряды раньше постоянно, я с ним делился своими запасами, мы вроде как дружили. А он со мной так
   - У меня нет слов, нет слов!
   - Так это еще что? Помнишь Богданова? Ну, того темненького парнишку из вашей Воронежской области.
   - Это который еще со своим другом призвался, с которым вместе в одном классе учились?
   - Не просто учились, а сидели за одной партой! А теперь Богданова черпанули, а друг остался духом. И вот, чтобы показать дедам свою лояльность или просто потому что почувствовал себя крутым перцем, он на следующий же вечер после своего черпания своего-то одноклассника и прокачал в сушилке! Представляешь?
   - Да ты что! стал я возмущаться. Ну, это же ни в какие ворота не идет!
   - Вот что делает с людьми армия!
   - Да уж в голове не укладывается... Ну а ты-то сам как?
   - Да вот, копаюсь тут в земле потихоньку. Мне нравится. Тихо, никто ко мне не ходит. Так что ты, это, заглядывай ко мне в теплицу-то. У меня тут хорошо.
   - А тебя уже назначили главным агрономом части?
   - Да, Пешков уже дал указание вырастить и заготовить шесть бочек огурцов и помидоров.
   - Значит ты теперь будешь постоянно в теплице, постоянный наряд, в другие наряды ходить не будешь?
   - Ага, не буду! Буду приходить в роту только ночевать.
   - Отлично! Рад за тебя! Так тебе будет легче. Пойду я.
   - Да, я сам очень рад. Ну пока, Женек!
   В роте тем временем полным ходом шло приготовление к проверке за зимний период обучения. Главное действо всей проверки это смотр формы, который касается абсолютно всех служащих части от самого командира, до самого последнего солдата. Больше всего за этот смотр переживает старшина, потому что на нем лежит вся ответственность за то, чтобы солдаты РТГО не ударили в грязь лицом.
   По такому случаю, старшина получил на складе новую форму для всех солдат. Форма была разной: разной расцветки, разного качества и главное разного размера. Конечно, всю хорошую форму он тут же выдал дедушкам и черепам. Мне досталась форма старого образца, из холщевой грубой ткани, да вдобавок и на два размера больше моего. Деваться было некуда, пришлось одеть ее, но ненадолго. В коридоре в этой форме меня сразу заметил Бойцов и тут же приказал старшине выдать другую, нормального размера и качества. Старшине пришлось отнять нормальную форму у кого-то из пернатых, чем вызвал бурю негодования у Володина. Командиру было важно, чтобы солдат его роты, который постоянно находится в штабе, выглядел достойно и не вызывал нареканий, поэтому с того момента у меня оказалась самая красивая форма в роте, чем я несказанно злил всех моих врагов.
   Самый же худший, огромных размеров комплект формы достался Кукину, который, впрочем, отсутствовал в это время. Он получил от Павлюка очередные дни, чтобы якобы сдавать экзамены в военное училище. Форма оказалась настолько огромной для маленького Кукина, что по приезду тот от нее отказался и продолжил ходить в старой.
   В роте продолжалось движение, все солдаты приводили новую форму в порядок, подшивались, разглаживали брюки и китель, на одежду и сапоги наносилась новая маркировка - одним словом, наблюдалась обычная для такого момента суета.
   - Негодяй, ты, что с сапогами сделал? орал старшина на черепа.
   - Чё, старшина? Отличные сапоги!
   - Я тебе дам отличные сапоги! Я тебе только выдал новые сапоги, а ты уже обрезал их!
   - А что я как лох должен что ли ходить? не унимался Негодяев.
   - Негодняй, ты у меня из наряда по столовой не будешь вылезать, если не достанешь новых сапог!
   - А где мне их достать-то?
   - А меня это не ебет! Рожай, но чтобы завтра на смотре на тебе были новые сапоги!
   На смотр, правда, Негодяев пришел в старых сапогах, но на это уже никто не обратил внимания. Батя и так был очень сильно недоволен тем, как выглядят его солдаты, устроил нагоняй всем старшинам и постановил провести через неделю новый смотр, к которому все замечания должны были быть устранены. Не забыл полковник Быстров и про историю с Поповым. Рассказав всем как недостойно себя ведет солдат, и, пригрозив нам всем жестоким наказанием за подобные проступки, он понизил Попова еще на одно звание вниз, чем вызвал улыбку на лице всех дедушек.
   «Чистые погоны чистая совесть» - любил повторять позже Попов.
   - Какие же вы еще дети! Да офицерам вообще плевать, что вы там делаете в роте. Делайте что хотите, только чтобы мы не знали! заявил мне в тот же день Коробов в штабе.
   - То есть вы считаете, что издеваться друг над другом это нормально?
   - При чем здесь издеваться, Женя? Ты пойми, самое главное чему должна тебя научить служба в армии это то, как быть частью общества, как уметь ладить с разными людьми, с которыми живешь под одной крышей! Ты вот этого явно не умеешь!
   - Но я не приемлю дедовщину и не хочу я с ними жить!
   - Какой ты еще дурачок! Посмотри на Женю Галанина! Да, когда он был молодым солдатом он тоже приходил из роты замученным и уставшим, но он никогда не жаловался и всегда стойко переносил все тяготы. А ведь он мог. Но он молчал, но зато добился уважения в роте, никто никогда не считал его проебщиком, хотя он был в штабе постоянно. Вот с кого надо брать пример! А потом когда он послужил побольше, наверное, он и в роте тоже стал занимать более значимые позиции, но я ему никогда не задавал вопросов, кем он был в роте и что он там делал. Хотя я, конечно, понимал это. Но это его дело. Такова жизнь! А ты не хочешь этого понять! А это очень важно в жизни.
   - Вы думаете, что я стукач? Это вам Перепелкин сказок нарассказывал?
   - Я не думаю, что это правда. Я верю тебе.
   Через какое-то время мы с капитаном Коробовом подружились. Он оказался добрым и порядочным человеком, очень трудолюбивым и организованным, правда не забывал соблюдать дистанцию с человеком ниже его по званию, но это не мешало нам довольно искренне разговаривать на самые разные темы, спорить и оставаться при этом на своих позициях.
   Офицеру российской армии Коробову приходилось подрабатывать охранником в Звенигороде, из-за этого он часто отлучался с работы, оставляя на меня заполнение всевозможных представлений к очередным званиям и наградам.
   - Как они могут закрывать глаза на дедовщину? Разве такое наказание для Попова - это не пародия на правосудие? обсуждал я с Рылевичем слова Коробова.
   - Ну, чисто по-пацански все верно. Ведь Хасан сам виноват.
   - Но ведь это уже не первый такой случай с Поповым. Я понимаю, что Попов дружит с офицерами, но ведь он нарушает Устав. Разве не должны офицеры бороться с дедовщиной?
   - Да с какой стати? Им дедовщина очень даже нужна! Сам же слышал, как они говорят, что армия без дедовщины не армия. Они через дедовщину и управляют солдатами. Сам посуди, даже то, как в армии присваивают звания это уже дедовщина. Ведь звания присваивают за выслугу лет, а не за достижения по службе. Чем это не дедовщина? Тут уважают тех, кто больше прослужил, те в авторитете. И потом они сами прошли дедовщину!
   - Где?
   - Да как где? В своих военных училищах, думаешь там нет дедовщины? Там еще похлеще нашей дедовщина! Даже в кадетских корпусах есть дедовщина!
  
   Проверка за зимний период обучения не заняла много времени. Изначально на это мероприятие была отведена целая неделя, но фактически все прошло за два дня. В понедельник, когда состоялся смотр формы, прошло еще два экзамена. Экзаменами их можно было назвать с очень большой натяжкой. Первый был посвящен знанию Устава. Из Устава солдаты чуть-чуть помнили про обязанности солдат и матросов и более ничего. Офицеры не смогли долго смотреть на мучения солдат и раздали всем Устав, чтобы те списали ответы. Правда, даже не смотря на такую помощь, все равно все получили «удовлетворительно». Затем была проверка специальных знаний. Предполагалось, что всю зиму солдаты усиленно изучали новую для себя военную специальность, но на практике только на этом экзамене большинство солдат не просто в первый раз увидело, что представляет из себя теодолит, но вообще услышало такое слово. Все занятие свелось к тому, что лейтенант Солопов из третьего отделения показал, как правильно теодолит устанавливается в землю.
   На следующий день состоялся экзамен по физической подготовке. Сначала был забег на три километра. К слову, первым эти несколько кругов по территории части пробежал я. А потом была сдача норматива по подтягиванию. Но и тут, несмотря на все утренние зарядки Касаткина, большинство солдат не смогло подтянуться и пяти раз. Отличились на сей раз только Рылевич и Воробьев. Капитан Ануфриев прочитал нам длинную мораль о том, как важно для солдата заниматься спортом, а Касаткин пообещал поделиться с нами своим опытом следующим утром.
   На этом проверка и закончилась, жизнь части быстро вернулась в прежнее русло, и лишь стенд с отметками о якобы сданных экзаменах и проводимом соревновании между ротами, еще пару недель стоявший в столовой, напоминал нам об этом наиважнейшем мероприятии.
   Девятого мая в клубе состоялось торжественное мероприятие, приуроченное к празднику Победы, на котором также были подведены итоги проверки. РТГО и Авторота по всем дисциплинам получила отметку «удовлетворительно», а образец армейского порядка Рота Обслуживания ожидаемо получила «хорошо».
   Нежданно негаданно на этом мероприятии приказом командира части по итогам проверки мне было присвоено воинское звание «ефрейтор». Пернатые завистливо смотрели на меня, не зная как теперь быть со мной. Ведь в отсутствие сержантов, я становился для них старшим по званию и мог командовать. Но дедушки тут же всем напомнили, что поскольку Беспалов не живет по дедовщине, то и звание его для остальных не имеет значения и тут же нового ефрейтора назначили уборщиком в помощь дневальным.
  
   Наша война с дедами не прекращалась ни на минуту. Задетое самолюбие черепов и дедов вылезало наружу при каждой новой встрече. Ненависть и злоба в отношении меня питались от какого-то неиссякаемого источника. Порой казалось, что весь смысл своей жизни они видели только в том, как бы еще больше напакостить мне.
   Сначала они воровали у меня из тумбочки туалетные принадлежности и били меня подушкой исподтишка, когда я спал. Теперь же им не давали покоя мои ефрейторские лычки и подшива, которую они также подло отрывали ночью, чтобы на утром сержант, проводящий осмотр, мог придраться ко мне и дать наряд вне очереди.
   В начале мая к нам в часть перевели двух сержантов из учебной части. Ребята хоть и были русскими, но родом с Кавказа. Видимо поэтому того, что был покрупнее, сразу прозвали Кабардой. Это был младший сержант Юрин высокий, крупный, с тяжелой нижней челюстью, немного прихрамывающий на правую ногу парень. Первое время он и второй новобранец Мамаев держались всех стороной, вели себя очень тихо и скромно. Пройдя испытания дедовщиной в учебке, они прекрасно знали цену своим лычкам, но очень скоро подружились с нашими пернатыми, а Володин с Кабановым их быстро черпанули.
   Почувствовав себя более значимыми, они тут же принялись гонять всех духов и выслуживаться перед дедами. Но самым большим врагом для Юрина неожиданно стал я. Мы никогда с ним до этого не пересекались и не общались, но с какого-то момента, завидя меня, он тут же бросался с криками «А вот этот мудак! А ну иди ровняй кровати! Что в наряд захотел?» или «Что, уставной, думаешь раз ты ефрейтор тебе теперь все можно?». Пару раз это заканчивалось пинками и тычками с его стороны, которыми он хотел вывести меня из себя. Потом обычно следовали взаимные оскорбления и толчки. Ненависть, взявшаясь из ниоткуда, не имела под собой никаких особых оснований, но с ней приходилось теперь считаться.
   От этой ненависти я скрывался в штабе. Теперь утром после подъема я сразу же шел в штаб, где мог спокойно почистить зубы и выпить чашку чая. Вскоре я и вовсе стал штатным посыльным штаба от РТГО вместо уволившегося Данилова, а капитан Чередниченко в знак благодарности за мою помощь с рефератом для его жены притащил диски с фильмами, чтобы мне было чем заняться в штабе вечером. Теперь из штаба я приходил в роту только чтобы поспать.
   В штабе я постепенно обзаводился знакомствами с офицерами. Общаясь с ними, я всегда понимал, что между нами по Уставу находится целая пропасть, потому никогда не было никакого панибратства, общения на «ты», нарушения субординации. Но вместе с тем, мне было с ними приятно общаться и сам факт такого общения, безусловно, льстил моему самолюбию.
   Все больше и больше офицеров обращались ко мне за помощью по тем или иным вопросами. Все больше и больше офицеров видело во мне равного человека. Нередко перед кабинетом Коробова выростала целая очередь из офицеров, но все эти офицеры шли не к моему капитану, всем им нужна была моя помощь. Владимир Николаевич злился, ругался с сослуживцами, закрывал дверь, отгоняя от меня посетителей как назойливых мух, но ничего с этим поделать не мог.
   На обед по приказу Коробова я ходил вместе с суточным нарядом, чтобы с обеда приходить сразу в штаб и помогать ему с текущими делами. В очередной такой поход в строю я услышал от солдат, что мой отец оказывается генерал армии. Откуда исходили эти слухи я узнал немного позже, когда увидел на столе Коробова приказ из штаба округа с планом по очередному призыву за подписью моего однофамильца. Такой документ не мог пройти у Перепелкина незамеченным.
   - А когда привезут новых солдат? поинтересовался я у Коробова.
   - Скоро, очень скоро
   - Вы снова поедете за ними в Воронеж?
   - Ага улыбнулся Коробов. Тебе что-то надо передать в Воронеж?
   - Да нет, я не об этом, товарищ капитан. Вы же поедете на пересыльной наш, а он находится в десяти минутах ходьбы от моего дома. Я позвоню родителям, они приютят Вас. Можете у них остановиться, переночивать. И Вам будет удобно, там все рядом. Соглашаейтесь! Я серьезно, они не откажут. Моя мама вкусно готовит, Вам понравится. Соглашайтесь!
   - Ну хорошо, хорошо, Женька! Спасибо! еще больше заулыбался капитан. Только если это не стеснит твоих родителей. Если тебе что-то надо передать, ты скажи маме, я привезу.
   - Да нет, мне ничего не надо, ну, разве что письмо передать. Вы снова с капитаном Ангелом поедете?
   - Нет, на этот раз с Фадеевым.
   Последняя новость еще больше меня взволновала. Фадеев всегда по-доброму относился ко мне. Вопреки имиджу сурового и жесткого дедушки, порой ставя под угрозу свое положение в роте, он всегда помогал мне и делал это бескорыстно. Мне хотелось его как-то отблагодарить, поэтому в роте я повторил ему те же слова, что и Коробову.
   - Спасибо сдержанно ответил Фадеев. Он держал дистанцию, и мне не нужно было говорить пафосных слов, как я ценю его поддержку и как я ему благодарен. Порой молчание действительно громче любых слов.
   - Спасибо! еще раз повторил он. Что-то надо передать родным?
   Скоро они с Коробовым уехали за новым призывом в Воронеж, а по возвращении Максим Фадеев уволился и больше я его никогда не видел.
  
   - Черт, как холодно!
   - Не май месяц все-таки!
   - Старшина, холодно!
   - А я что могу поделать? Ждите субботу! В баню пойдете, получите зимнее нижнее белье.
   - Правое плечо вперед! перебил старшину Кабанов.
   Солдаты шли строем на обед. Обогнув плац рядом с казармой Автороты, рота направилась в сторону столовой. Впереди как обычно нарочито не в ногу с остальным шли дедушки, чиркал каблуком по асфальту, выбивая искру, Володин. Руки также нарочито он спрятал в карманах брюк. Манерно вытянув шею вперед, он совершал редкие, но резкие движения головой, как бы стараясь обратить на себя внимание остальных. Теперь он был главным дедушкой роты и занимал место Касаткина в строю. По левую руку от Володина шел новоиспеченный младший сержант Чистяков, а еще левее шли младшие сержанты Сапогов и Юрин. Сапогов сильно изменился за последнее время. Почувствовал слабину новых дедов, он понял, что с его сержантскими лычками в роте ему никто и никогда ничего не сделает. Из образцового сержанта он все больше и больше превращался в прожигателя жизни (если можно применить такое выражение к срочникам в принципе), небрежно относился к своим сержантским обязанностям, а порой и просто их не исполнял. Юрин же напротив рвался к власти, вот и теперь он занял место в первом ряду строя, растолкав остальных.
   Позади них следовали пернатые. Перепелкин, который постоянно прыскал слюной через щель в передних зубах и всю дорогу молчал, шел слева, занимая место за Юриным. Из всех черепов физически он был самый слабый, поэтому не мог диктовать им свои условия. Но он был и самым умным, и самым хитрым в их компании, а вдобавок и самым осведомленным солдатом во всей части, поэтому не без оснований претендовал на лидерство. Но негласным лидером был все же Синицын, который шел рядом. Перепелкин завидывал ему, но каждая попытка оспорить лидерство заканчивалась неудачей и плохо скрываемой обидой. Воробьев, который шел по другую руку от Синицына, напротив лидерских амбиций не имел и ни перед кем не заискивал. Он верил, что только вместе, только объединившись можно установить свой контроль над ротой. Гордый Мавлей, хоть и старался показать всем свое безразличие к подобного рода играм в среде пернатых, но на самом деле очень боялся остаться один и повторить судьбу Кастоева в автороте.
   В следующем ряду шли пернатые, игравшие меньшую роль в роте: Виноградов и Соловьев, Ягодка и Рыбалко. Неприкаянный Виноградов был слишком мягким и пугливым человеком, чтобы претендовать на какую-то серьезную роль. Кроме того, он был с высшим образованием, служить ему оставалось немного, поэтому вся его служба была построена по принципу «я вас не трогаю, вы меня». Он хотел дослужить свой срок без потрясений. В роте он если и кричал на духов, то только на самых слабых и только чтобы не было к нему претензий со стороны дедов. Олег Рыбалко, такой же одногодник, как и Виноградов, стремился сделать свою службу как можно проще. Он очень быстро попал на службу к Павлюку в клуб, где и проводил почти все время. В роте он почти не появлялся, а когда появлялся, любил порисоваться перед духами своей властью и формой с различными причиндалами, как это положено черепам. В этом он мало чем отличался Володина. Если Синицын и Перепелкин гоняли духов, чтобы добиться каких-то конкретных целей, то Рыбалко это делал только из-за эстетического удовольствия, из-за пьянящего ощущения безграничной власти над другими.
   Ягодка гонял духов, потому что он ненавидел весь мир. Его все раздражало в этом мире. И своих друзей по пернатому сообществу он тихо ненавидел и ненавидел не меньше, чем дедов и духов. Но отыграться мог только на беззащитных духах. Худой, высокий и не в меру слащавый Ягодка больше занимался самолюбованием, чем исполнением обязанностей черепа. Он ненавидел всех, кто отвлекал его от самолюбования и не испытывал к нему таких же чувств. В отличие, от Рыбалко, который, когда кричал на солдат, делал всегда это с улыбкой и неописуемым наслаждением, Ягодка в такие минуты была сама серьезность. Если он кричал на тебя самыми отборными последними словами, то он искренне верил в них и в каждом слове, в каждом взгляде, жесте была неподдельная ненависть, презрение к тебе.
   А Соловьев же никого толком гонять не мог. Он был настолько туп, что самостоятельно не мог и пары слов связать. Булгаковский Шариков на его фоне мог показаться профессором Преображенским. Поэтому он как заведенный твердил слова своих старших товарищей, злился, что духи его игнорируют, но ничего с этим поделать не мог.
   И только Синицын из всей этой оборзевшей и потерявшей последний стыд гоп-компании, по-настоящему был предан делу дедовщины. Синицын проявлял неподдельную жестокость и нетерпимость к духам, искренне веря тем заповедям, что в него вдалбливали Попов с Володиным еще в РМП, а позже и Касаткин в роте. Он стремился установить свою власть и свои порядки. Но пока он ждал нужного момента, потому что прекрасно понимал, что власть тогда власть, когда она легитимна, когда ее признают остальные. Он ждал своего часа, всячески поддерживая власть нынешних дедов.
   В середине и конце колонны шли духи: Горохов, Данковцев, Рылевич, Пучков, Селин, вернувшийся из отпуска Кукин, Миша Сафонов, «Кострома» Леха Басов, электрик третьего взвода Костыгов, братья Жидких, Шемотюк и друг Кукина Вилюм. Остальные солдаты были в наряде.
   В конце строя, отмеривая на асфальте метровые шаги, но все равно отставая от строя, шел Савин. После того, как Круглова отправили в дисбат, его и Негодяева деды совсем перестали трогать. Предполагалось, что после увольнения старшего призыва именно они Круглов, Савин и Негодяев вместе с Кабановым и Володиным станут дедами в роте и получат долгожданные «бонусы» за долгие месяцы унижений и оскорблений. Но после того, как на суде Круглову дали 1 год службы в дисциплинарном батальоне, что-то внутри Савина и отчасти Негодяева перегорело. Они ушли полностью в себя и практически перестали поддерживать связь с внешним миром. Могли дать и больший срок, и даже реальный уголовный срок, но Рылевич, который на суде выступал как свидетель, в самый последний момент изменил свои показания и отказался свидетельствовать против Круглова.
   Отдельно от роты шел сержант Кабанов, периодически повизгивая:
   - Вы что совсем охренели?! Шире шаг! Перепелкин, я не понял, тебе, что отдельное приглашение требуется?!
   Чуть дальше впереди, срезав расстояние через плац, обособленно шел старшина Гаудуш.
   Проходя мимо казармы роты обслуживания, наша рота замедлила шаг. В этот самый момент из казармы РО высыпали озиравшиеся по сторонам солдаты Роты Молодого Пополнения. Неуклюжие, нескладные они только привыкали к мысли, что теперь этот небольшой клочок земли в лесах под Звенигородом на долгое время станет их родным домом, будет их вселенной, потому часто шарахались от собственной тени.
   - Духи, в роте вам пизда! угрожающе прокричал в их сторону Воробьев.
   - Пощады не будет, духи! добавил Синицын.
   Молодое пополнение замерло в оцепенении, провожая взглядом нашу роту. Пернатые тут же принялись между собой злобно смеяться и обсуждать нелепый вид молодых солдат.
   - Вот уроды!
   - А на этого, на этого длинного посмотри!
   - Во дебил!
   - Отлично получилось!
   - Придут в роту, вот мы оттянемся!
   - Отставить разговоры в строю! прервал их резко Кабанов.
   Увольнение Касаткина кардинальным образом изменило соотношения сил в роте. Донат был настоящим лидером, жестким, сильным и одержимым идеей дедовщины. Смогут ли вечный кривляка Володин и обидчивый Кабанов заменить его, хватит ли лидерских качеств и авторитета, чтобы сохранить власть, которая неожиданно пришла им в руки? Самоуверенный Володин никогда не задавался этим вопросом, он слишком любил себя, чтобы замечать какую власть в роте в последнее время приобрели пернатые.
   Дойдя до столовой, Володин не дождавшись команды Кабанова, самостоятельно покинул строй, чем вызвал сильное недовольство со стороны последнего.
   - Ну, Володя! заныл Кабанов. Всегда ты так! А вы куда дернулись, бараны?! Команды заходить не было!
   Юрин и прочие пернатые побоялись ослушаться Кабанова. Улыбаясь и смеясь, они вернулись в строй. Один только Чистяков увязался следом за Володиным.
   - Слева по одному - недовольно бросил оставшимся Кабанов.
   Голодные мы бросились скорее в столовую. Впервые за долгое время рота могла спокойно обедать. Больше никто не запрещал есть первое блюдо, никто не указывал что нам можно есть, а чего нет. Да и подгонять нас больше было некому. В отсутствие Касаткина перцы были и сами рады появившейся возможности спокойно покушать.
   - Ну, как у тебя дела? Где был вчера? мог я спокойно поговорить с Рылевичем.
   - Да все по-старому. К Шарапову вчера домой ходил.
   - Что ты забыл у него?
   - Да, ремонт он делает. Патрон в плафоне не мог сам поменять.
   - Не мог или не хотел?
   - И не мог и не хотел. Ты же знаешь этих офицеров! Они совсем безрукие. Живут как барчонки, за них все солдаты делают. Сами палец о палец не ударят. Если бы не солдаты, этот весь военный городок утонул бы в грязи. Такое впечатление, что только в ПХД убираются их дворы, а сами они только мусорить умеют и солдат гонять.
   - А как же цвет российской армии, элита и все такое?
   - Да какой цвет? Какая элита? Женя, оглянись вокруг! Какую элиту ты увидел тут? Шакалы одни кругом!
   - Они все закончили ВУЗ в Питере, очень престижный, кстати. Военные инженеры-топографы, начитанные, образованные люди.
   - Да, только ничего в части не делают. - Рылевич поднес ложку ко рту. Все солдаты за них делают
   - А как же шестое отделение? С утра до вечера пашет, постоянно что-то печатают для штаба округа!
   - Да не только для штаба округа... Много левого печатают. Последний раз какие-то поздравительные альбомы готовили. И делали-то опять же солдаты!
   - Но зато вот третье отделение скоро поедет в поля, проводить топографическую съемку какого-то аэропорта.
   - Поедут, только это что? Это всего пару месяцев в году! А остальное время они тут отсиживаются.
   - Уж, наверное, не отсиживаются. Тоже небось подрабатывают. Государство не может прокормить свою армию, вот и ездят офицеры на шарашки, делают там топографические съемки для разных строящих объектов. Все выживают как могут!
   - Да, а батя гоняет солдат на разгрузку вагонов или в теплицу.
   - Не только в теплицу. Мы вчера в Звенигород ездили таскали чугунные батареи вечером. Ни копейки не заплатили. Но кто-то ведь с этого что-то поимел.
   - Да знама кто
   Вечером в роте я встретил Муратаева. Как я уже говорил, он больше не ходил в прачечную, отправив туда вместо себя нескладного и самого затюканного в части солдата Данковцева, чем ему, кстати, очень помог. Теперь тот вместо Маркыча вставал ни свет ни заря и отправлялся в соседний военный госпиталь, где весь день занимался стиркой постельных принадлежностей и нижнего белья солдат, возвращаясь вечером аккурат к отбою. Раньше у Муратаева был друг в роте, с которым они постоянно общались. Тот солдат также, как и Муратаев, в роте почти не появлялся до поры до времени, потому что служил постоянно на КНС. Всего было две станции очистных сооружений в военном городке. Одна находилась на возвышенности, рядом с автопарком. Отсюда вода подавалась в дома военного городка и в казармы. Другая станция располагалась непосредственно на территории части, за бывшей гауптвахтой, между столовой и постом пожарной дружинны. И та, и другая были окружены колючей проволокой и непроходимыми зарослями. На территории КНС нестерпимо пахло нечистотами, от того желающих служить на КНС было немного. Однако, неоспоримым преимуществом такой службы была практически стопроцентная независимость от роты. Солдат, который служил на этой станции, был в круглосуточном наряде. Поочередно сменяясь в дежурстве с престарелым мужчиной лет восьмидесяти и его немолодой женой, он кочевал с одной станции на другую. Желающих работать на КНС за мизерную зарплату среди гражданских не находилось, поэтому часть традиционно в такой форме помогала городку. Гражданские дежурные КНС очень любили своего солдата, и очень расстроились, когда друг Муратаева уволился. Теперь на его место назначили Мишу Сафонова. Молодого, красивого, стройного парня, который был как и его предшественник рад сидеть все время на КНС, подальше от роты. Единственная его забота была поглядывать за парой датчиков и записывать показания в журнал. Теперь у Муратаева не осталось друга в части, он не ходил в прачечную, в наряды его не ставили, потому что часто его помощь требовалась старшине в бане, а в роте никто приказывать ему не мог. Другими словами Муратаев вообще ничего не делал и был предоставлен сам себе почти все время.
   Муратаев был одного призыва с Володиным и Кабановым, но в отличии от них, не был дедушкой. Не заслужил. Он был простым деревянным дембелем и его это вполне устраивало. Сидя в комнате отдыха он читал очередное произведение Азика Азимова. Никто, как обычно, не обращал на него внимания. Хотя в последнее время Маркыч стал больше появляться на людях и позволял себе то, что раньше только дедушки могли, тем не менее он оставался очень скромным солдатом.
   Сегодня я оказался раньше положенного в роте. Было пять часов вечера, большинство солдат еще было на разных работах, пернатых в роте не было, а дежурившей по роте младший сержант Мамаев в отсутствие остальных перцев стеснялся приставать ко мне. Я мог спокойно посидеть в комнате отдыха и написать письмо родным. Муратаеву не было до меня никакого дела. Я писал свое письмо, но постепенно мысли мои все больше и больше уходили в сторону от мечтаний о доме. Мы сидели с Маркычем за соседними столами друг напротив друга, но он был так погружен в свое чтение, что казалось, даже не заметил моего присутствия в комнате.
   Мне же напротив в какой-то момент стал жутко интересно с ним пообщаться. Он казался человеком порядочным, неглупым, воспитанным. Одним словом, он сильно отличался от всех перцев и для меня было странным, как он умудрился при этом стать деревянным дембелем.
   - Что читаешь? - начал я издалека.
   - Что? А - он нехотя оторвался от книжки и его обычно добрые глаза посмотрели на меня с легким презрением. Да так, почитываю...
   Муратаев поднял книжку так, чтобы я мог разглядеть обложку.
   - Интересная?
   - А.. Да - Муратаев не скрывал отсутствия желания общаться со мной.
   Окна были закрыты и в ней было не очень комфортно дышать. Но еще тяжелее было находиться под лучами солнца. Сидевший ближе к окну Муратаев бросил на меня недовольный взгляд и передвинулся на скамейке в сторону под тенек.
   - Открой дверь, пожалуйста. наконец проговорил он.
   - Хорошо вот так вот спокойно посидеть одному, когда тебя не дергают. открывая дверь продолжил я.
   - Хорошо, но это надо заслужить.
   - Как заслужить? Унижаясь?
   Маркыч недовольно отложил в сторону книгу, поняв, что я не дам ему спокойно почитать.
   - Все унижаются. Чем ты лучше других? Скажи спасибо, что тебя Касаткин пожалел.
   - То есть ты считаешь это нормальным?
   - Это армия, тут по-другому нельзя.
   - А как же потом на гражданке? Как же потом жить с этим?
   - А что в этом такого?
   - Ну как что Ну вот тут солдат становится дедушкой, он тут король, он тут бог, он тут всех гоняет, все перед ним пресмыкаются, а потом он вернется на гражданку и станет там жить Там же совсем другие правила! Нужно ведь что-то представлять из себя там, чтобы чего-то добиться в жизни. Там же никто не будет тебе считать дни и читать на ночь дембельскую сказку. Там никого не прокачаешь, не поставишь на бабки Если ты ноль, то никакая желтая бляха тебе не поможет!
   - Тьфу, затараторил!
   - Разве я не прав?
   - Не прав. Муратаев сложил на груди руки крестом. Подумаешь, что тут было! Солдат вернется из армии и забудет что тут было. Этого ничего нет. Это все игра. Это просто такая игра. Маленькие дети дурачатся. Потом они взрослеют, возвращаются домой и живут совсем по-другому. Будут вспоминать армию как страшный сон. Ничего этого нет, понимаешь? Вот это все вокруг, вот этот стол, эти стены, дедовщина, черепа это все игра воображения. Через полгода это растворится как дым, ничего этого не будет в твоей жизни! А ты из-за этого себе и другим только жизнь усложняешь!
   - Но как ты можешь так говорить? Ведь это же все отразится на человеке, это же на всю жизнь. Вот ты на гражданке кто? Какие у тебя планы после армии?
   - В милицию пойду работать.
   - А Ну и ты считаешь, что это нормально?
   - А что не так? обиделся Маркыч.
   - Ну как ну вот ты пойдешь в милицию служить, будешь ловить преступников, бороться со всякой нечистью, но сам же живешь с этой нечистью тут, сам же живешь по их правилам. Как ты будешь там защищать Закон, если сам здесь не хочешь жить по Закону?!
   - И что? В милицию вообще набирают только тех, кто служил в армии. Думаешь, там не знают, что такое дедовщина?
   - Да, но - я был неприятно разочарован. Но как же принципы?
   - Да что ты все заладил про свои принципы! Что дают тебе твои принципы? Тебе полгода осталось до дембеля, а тебя за человека в роте не считают! Вот чего стоят твои принципы!
   - Зато я сам себя уважаю! обиделся уже я.
   - Вот служил бы как все, сейчас бы был уже черепом, а там еще пару месяцев, сам стал бы дедушкой и наслаждался жизнью. Брал бы пример с Рыбалко и Виноградова! А то принципы у него! А у других что ли не принципы? Думаешь у Косого не было принципов? Или у Фадеева? А ты знаешь как над ними издевались тут еще до вас? Знаешь как из них все эти принципы тут вытряхивали? Это они тебя пожалели. А Косого, Фадея, Гриню, нас с Володей и Кабаном никто не жалел. Так что не тебе нас судить! Понял?
   Муратаев захлопнул книжку и молча ушел из комнаты, оставив меня наедине с собой и своими неприятными мыслями.
   Может быть я действительно был не прав? Все кругом настроены ко мне крайне агрессивно. Никто не хочет понять меня. Разве что Мальгин, да отчасти Рылевич меня поддерживают. Даже Коробов, офицер, даже он считает, что я ничего не смыслю в этой жизни. Да, есть еще Чередниченко Думаю он меня поддержал бы. Наверняка, он в курсе моего положения. Он хорошо относится ко мне. Возможно Баронов поддержал бы. Ну и Павлюк по идее тоже А больше никто Все против меня. Все смотрят на меня как на маленького капризного мальчика. Все двести сорок солдат и офицеров части презирают меня. И все по тому, что я не живу по дедовщине. Кто-то осуждается меня негласно, кто-то из кожи вон лезет, чтобы испортить мне жизнь. Но любой другой солдат, самый последний, самый глупый, сам мерзкий и ничтожный солдат в армии, живущий по дедовщине, пользуется в части большим уважением и понимаем, чем я. Или нет... Или все же да? А этот Юрин Он только появился в части а уже столько ненависти в нем ко мне. Это все ему пернатые рассказали! Конечно! Это они его настроили! Но ведь ненависть у него совсем не поддельная, не наигранная. Он по-настоящему меня ненавидит! Ненавидит потому что то, что он пережил там в учебке то, что не довелось пережить мне тут. Он ненавидит меня потому что все пережили, а я нет. Да даже Маркыч, скромный и добрый парень, даже он против меня!
   Минутная слабость и все мои сомнения привели к неожиданному для меня поступку.
   В этот момент в комнату зашли Володин с Кабановым, о чем-то очень живо общаясь между собой.
   - Беспалов, выйди погуляй! мало обращая на меня внимания, бросил мне Володин.
   Я уже собирался выйти, но в последний момент повернулся к ним и проговорил:
   - Мне нужно с вами поговорить. Можно?
   - Че те нужно, Беспалов? провизжал Кабанов.
   - Можно с вами наедине поговорить?
   - Ну садись, поговорим. - переглянулись солдаты
   Я закрыл дверь на всякий случай. Мне было неловко к ним обращаться. Живя под одной крышей в роте я никогда с ними не общался. Все наше общение сводилось только к их командам, к их крикам, да и те в последнее время прекратились, потому что теперь за них командовали другие.
   - Что ты хотел? торопился Володин. Побыстрее давай, нам некогда.
   - Я - сильно волнуясь, начал я. Я тут подумал и решил.
   - Ну?
   - Я тут подумал и решил, что хочу черпануться. Я хотел попросить вас черпануть меня.
   - Прикинь, Кабан? Володин заулыбался.
   Я согласен. Я готов заплатить вам за это, как полагается. я был очень смущен.
   Сержанты совсем не ожидали такое услышать от меня.
   - Ты же понимаешь, что это не просто процедура. Это ответственность. Ты должен после выполнять обязанности черепов.
   - Я готов. мой голос дрожал.
   - Ты уверен в этом? Тебе придется не просто кричать на духов, ты должен их прокачивать, если надо бить. Ты будешь их бить?
   - Я готов. солгал я, думая, что главное, чтобы от меня отстали.
   - Я не верю ему, Володя.
   - Я готов заплатить. - повторил я.
   - Ты че, Беспалов, думаешь мы просто так всех черпаем? Думаешь, мы только ради денег это делаем? обозлился на меня Кабанов.
   Изрытое оспой лицо Кабанов смотрело на меня своими маленькими красными глазенками.
   - Нет, конечно. Я все понимаю.
   - Я ему не верю, Володя!
   - Погоди, Кабан. Надо подумать хорошенько.
   - Да что тут думать! Видишь, он просто не хочет быть больше духом. Беспалый, ты думаешь, ты такой умный, да? Думаешь, заплатишь, мы тебя черпанем и отстанем? Да если бы хотели, мы бы давным давно задрочили бы тебя! Мы тебе жить тут не дали бы! Сам бы отсюда сбежал или повесился. Мы просто тебя пожалели, Беспалов! Да, тогда зимой, нам просто стало тебя жаль! И Косой тебя пожалел. Разве ты сам не заметил, что мы тебя почти не трогали? Ты нам просто стал не интересен. Ты сам настроил против себя всю роту. Ты этого заслужил! И тебе теперь с этим жить.
   - Я все понимаю.
   - А раз понимаешь, тогда и черпать мы тебя не будем. Ты был и останешься до конца службы духом. Свободен!
  
   ЧАСТЬ III
   ГЛАВА 14. Пожар
   - Жопа в мыле, яйца в поте - мы дневальные по роте. по-кавалерийски кривые ноги Синицына тяжело ступали по взвлетке. Облатадель ног смотрел на согнувшиеся спины солдат сверху и привычно покрикивал.
   - Шевелитесь давайте! кричал рядом Воробьев на молодого солдата. .
   - Чё уставились, дурачье! Синицын толкнул ногой стоявшее рядом ведро с водой. Быстро все затираем! Через пять минут построение!
   Новый призыв неумело елозил тряпкой по полу. В глазах читался такой всем знакомый страх. Только теперь этот страх казался мне странным. Как они могли бояться тех, кто сами всего несколько месяцев тому назад также ползали по полу и ни в чем их физически не превосходили?
   Было много суеты и беготни, но уборка еле двигалась. Периодически Синицын и Воробьев отвешивали тумаков молодым солдатам.
   - Слышь, ты, ефрейтор, тебя это тоже касается! младший сержант Юрин был дежурным по роте. Быстрее двигайся, Беспалов! А не то наряд вне очереди получишь!
   - Да, пошевеливайся, лошок! бросил проходящий в это время мимо Мавлей.
   - На себя посмотри!
   - Ты чё-то сказал?
   - Что слышал!
   - Ты тут не строй из себя крутого! Мы все знаем кто ты!
   Богаев со всего размаха ударил ногой по полотеру, которым я затирал в этот момент пятно и он вылетел у меня из рук.
   - Да пошел ты! не удержался я.
   - Это ты у меня сейчас пойдешь! Зарежу тебя! Ночью встану и зарежу! Маме кусочками по почте отправлю! с резко усилившимся кавказским акцентом произнес Мавлей. Понял меня?
   Еле сдерживая свою ненависть, я поднял полотер.
   - Руки коротки, мудак!
   В ответ Мавлей снова ударил ногой по полотеру, из-за чего он сломался пополам. Синицын и Воробьев дружно засмеялись. Мавлей стал передо мной, выпятив вперед свою грудь. Какое-то мгновение мы стояли друг против друга, не двигаясь, а потом стали толкаться и наконец, схватив друг друга за руки, начали бороться. Обхватив левой рукой его шею, а правой потянув за локоть, я пытался его повалить на землю. Богаев, хоть и был на голову ниже меня ростом, но очень крепко стоял на ногах. Своей правой рукой он также захватил мою шею и никак не хотел сдаваться. Ноги искали лучшую точку опоры.
   - Эй-эй, драчуны, хватит! Беспалов, отставить! Юрин пытался защитить своего товарища. Беспалов, что ты возомнил о себе! Думаешь, если ефрейторские лычки напялил на себя, то теперь тебе все можно?
   Оттолкнув от себя настырного Мавлея, я попытался успокоиться. А Богаев поправил форму и прошел в туалетную комнату как ни в чем не бывало. В последнее время Богаев окончательно почувствовал себя одним из хозяев роты. Молодой призыв не знал, что он никогда не был настоящим черепом, не летал как дух, не перенес всех испытаний, но видели как по-хозяйски он вел себя в роте. Поэтому с их стороны отношение к Богаеву было такое же, как ко всем пернатым. Старший призыв, деды, уволились, никто теперь не мог поставить его на место. Друзья Богаева, пернатые, боялись ему перечить, поэтому казалось Богаев обрел прежнюю уверенность в себе, теперь он жил даже больше жизнью дедушки, чем черепа. Ничего не делал, позволяя себе в роте все: от возможности одеваться не по уставу до приема душа в казарме, валялся в кровати в любое время суток, курить в расположении, никогда не работать в нарядах. Он смотрел со стороны на то, как одни русские парни изгаляются над другими, что вызывало в нем неподдельную радость, смех. Иногда и он позволял себе командовать молодыми солдатами, но делал это не часто, видимо случай с Костоевым не давал ему покоя.
   С приходом нового призыва моя жизнь в роте не изменилась. Меньше работы не стало, лишь пернатые из-за всех сил стремились унизить меня на глазах молодых солдат. Ведь эти ребята через некоторое время станут черепами и получат определенную свободу в роте, а мне так и суждено по их классификации остаться духом до конца службы.
   Новый призыв оказался маленьким, в нашу роту перевели всего десять человек. Рослые, безликие в своей нескладности и страхе они напоминали нам нас самих полугодичной давности. Для нас они были все на одно лицо: без имен, кличек, без характеров, без каких-то индивидуальных особенностей. Духи одним словом. Молча носятся по казарме и делают все, что им скажут черепа. Вроде бы как вот они рядом, живут с тобой под одной крышей, но вроде бы как их и нет! Личность духа полностью растворена в его ничтожной, никчемной жизни. Он живет не для себя.
   - Рота, стройся возле тумбочки дневального! прокричал долговязый дух нового призыва.
   Солдаты забегали еще быстрее. Одни солдаты понеслись с ведрами быстрее в ванную комнату. Другие побежали быстрее одеваться. Началась привычная перед построением беготня.
   - Быстрее давай! Пошевеливайтесь! - прогундосил Перепелкин, только зашедший в казарму и поправлявший толстую подшиву. Одетый как щегол в новую форму, с обрезанными сапогами с торчащими хлястиками, заправленным петухом кителем и желтой бляхой на ремне, он не скрывал удовольствия от своего вида.
   - Упали все в строй! Мигом! Сеня, Воробьей, вас это тоже касается! Володин, который до всего этого лежал на кровати в расположении длинными шагами шел к тумбочке дневального. Взяв листок с тумбочки дневального, он стал зачитывать список солдат. Запнувшись на очередной незнакомой фамилии нового солдата, исковеркав ее и рассмеявшись вслух, он продолжал.
   - Выходим на улицу строиться! сказал Володин.
   - Живо! Живо! Живо! погоняли сзади пернатые.
   В столовой снова принялись все обсуждать последние новости. Новостей как всегда было много. Пернатые обсуждали возможный скорый отъезд в поля. Третье отделение, располагавшееся на первом этаже нашей казармы, собиралось ехать в командировку. Им нужны были солдаты. Майор Юпатов подбирал себе небольшую команду. Было уже ясно, что в эту команду точно войдет Володин, который будет там старшим из числа срочников. Никому не хотелось проводить лето в части, все хотели уехать подальше, там где была хоть какая-то свобода. Бегать с теоделитом в руках за офицерами по полям было по сравнению с казарменной жизнью настоящим счастьем для солдата. Пернатые из кожи вон лезли перед Володиным и Юпатовым, чтобы их взяли в поля.
   Другой новостью стала история про Ремезова. Сергей Ремезов, солдат нашего призыва, служил в автороте. Вел себя очень тихо, бесприкословно выполнял все прихоти своих дедов, никому не мешал, гонора не выказывал. Одним словом был образцовым духом. Ничем не выделяясь среди своих сослуживцев, он в последнее время компенсировал свою серость буйной, ничем не сдерживаемой фантазией. Может быть, так проявлялось постоянное нервное напряжение. Одной из его фантазий была история про его семью. Оказалось, что он давным давно уже женат и у него не то шесть, не то семь детей. Это в восемьнадцать-то лет!
   Все посмеялись и быстро забыли про это. Наверное, еще бы чуть-чуть и его бы черпанули. Но тут приключилась новая история. Он так всего боялся, что черепа и дедушки пользовались им на полную катушку, постоянно вымогая из него деньги. Но денег ему взять было негде. Только занять. После очередного залета, черепа выставили ему счет. Денег у солдата не было, занять было негде, а снова качаться в сушилке не хотелось. И решил тогда Ремезов занять деньги у дедов. Те одолжили ему денег, всего-то 100 рублей. Но с условием: «Не вернешь 100 рублей сегодня, будешь завтра должен 200 рублей. Не вернешь завтра 200 рублей, будешь должен послезавтра 400 рублей. И так далее».
   Но денег для возврата не было, как он ни старался, как ни бегал по части и ни умолял других занять ему. А время шло. И скоро общая сумма долга уже перевалил отметку в 7000 рублей. Он сильно испугался и пошел сдал всех своих кредиторов Павлюку, сказав, что те из него деньги вымогают.
   Снова был скандал. И опять никого не наказали. Занявшему деньги Попову снова пригрозили пальчиком, но ничего делать с ним не стали.
   За столом в столовой солдаты как раз обсуждали Ремезова. Некоторые его ругали за такое поведение, считая что он поступил не по-мужски доложив Павлюку, некоторые называли проценты дедов грабительскими, но большинство над Ремезовым просто смеялось.
   После обеда были названы заступающие в наряд. Мне выпал черед идти в шестое отделение, что было неожиданностью для меня, да и Коробова, который привык видеть меня в наряде посыльного.
  
   Но наряд в шестое отделение уже не был таким тяжелым, как зимой. Деды все уволились, Круглова забрали в дисбат, оставшиеся Савин и Негодяев вели себя необычайно тихо. В нарядах стали меньше убираться, но больше ругаться друг с другом. Большая часть наряда была занята не столько уборкой, сколько работой в самом отделении. Шла очередная оперативка. А мне, как незанятому в оперативке, приходилось все сутки стоять на вышке. Но мне это даже нравилось. Шестое отделение утопало в листве. Несмотря на стоявшую в июне жару, шестое отделение было озазисом свежести и прохлады. Солдаты деловито возились с печатными станками, офицеры попеременно управляли этим процессом, Баронов возился в парке со своим стареньким москвиченком. Я стоял сверху и обозревал всю часть. В воздухе тянуло легкой гарью. Так горела сухая трава на полях у подножия склона, на котором находилась часть.
   - Костыгов! закричал Баронов. Костыгов!
   Черная голова солдата показалась в дверях отделения.
   - Костыгов! повторил Баронов.
   Солдат обогнул по дорожке здание отделения и подошел к офицеру.
   - Я, товарищ капитан!
   - Костыгов, ты электрик?
   - Так точно, товарищ капитан!
   - Ты сильный электрик?
   Солдат смущенно замялся.
   - Ну так
   - Сильный электрик? повторил майор.
   - Так точно.
   - Ну тогда иди подтолкнешь машину!
   Солдат понял, что это была очередная шутка капитана и ничуть не обиделся. Костыгов принялся толкать машину. Баронов одной рукой крутил руль, другой толкал автомобиль. Вскоре и другие солдаты также принялись помогать майору.
   Солнце начинало краснеть и садиться за горизонт. По небу побежали пурпурные облака с золотым отливом снизу и небольшими проплешинами. Капитан уехал, оставив лейтенантов Пиранера и Кулешова самим управляться с солдатами. Но с наступлением темноты и они ушли.
   Приятное состояние тишины и спокойствия наступило в шестом отделении. Вокруг фонаря суетился рой светлячков, отбрасывавший на автопарк танцующие тени. Стояли теплые ночи и можно было не прятаться в отделении. В отделении остался один Савин. Костыгов занял место на вышке, а мы же с Рылевичем сели на скамейку.
   - А Савин-то оказался нормальным парнем. заметил Рылевич.
   - С чего бы это?
   - Ну, видишь - Касаткин уволился, остальные деды уволились - больше никто на него не давит. Живет теперь в свое удовольствие: его никто не напрягает и он тоже. Даже не заливает в наряде.
   - Ну да. Сидит в углу и ни с кем не общается.
   - Арест Круглого сильно отразился на нем. Стал какой-то отстраненный, замкнутый. Почти ни с кем не общается, ведет себя тише воды, ниже травы. Просто сам на себя не похож.
   - Может быть, до него что-то дошло. Почувствовал силу закона. Внутри идет переоценка ценностей - пожал я плечами.
   - Может быть, он наоборот чувствует несправедливость закона. Что другие занимались этим и им ничего, а вот именно Круглова посадили. Разве это справедливо?
   - Это не проблема закона. Проблема в его применении. Как сделать так, чтобы все равны были перед ним? Вопрос как сделать так, чтобы не только Круголова посадили, но и всех, кто нарушает закон?
   - А если закон несправедлив?
   - Если несправедлив, то он несправедлив для всех. Тогда нужно менять закон. Смысл любого закона в справедливости.
   - Но и дедовщина за справедливость.
   - Дедовщина это право сильного. Законы дедовщины меняются с каждым призывом. Не мне тебе рассказывать как это происходит. Захочет дедушка черпанет духа, не захочет - не черпанет. А был бы закон тогда бы пришел срок, отслужил полгода и ты автоматически череп. Осталось служить 100 дней - и ты автоматически дедушка...
   - Но все равно это правила. Пускай это называется «жить по понятиям». Ну и что? Те же правила, те же законы. Какая разница? Ну, пускай это будет называться «понятием», а не законом. Суть ведь не меняется!
   - Да как сказать Закон уравнивает. Понятие дает преимущество. Закон в идеале не зависит от человека. Понятие всегда на кого-то работает. Наверное, есть какая-то связь между понятиями и законом. Может быть, закон это зафиксированное на бумаге понятие. Не знаю Как только оно зафиксировано оно становится одинаковым для всех. А пока нет, каждый использует его по-своему. Все эти понятия лишь одной цели служат угнетение молодых солдат старослужащими.
   - Но, а как же то, что деды отдают масло молодым солдатам, когда у них начинается стодневка? Это же забота о молодых?
   - Это лицемерие! Дешевка. Сначала отнять у духов все, назвать их нехватами, самим объедаться в роте, запрещать принимать первое в обед, а потом эта подачка
   - Ну хорошо А как же те законы, которые закрепляли права сословий или скажем защищали права рабовладельцев? Получается это тоже не законы, а понятия?
   - В какой-то мере да. Все, что не делает людей равными это понятия, это какие-то трактовки, субъективности ну, в общем, закон должен объединять людей, а понятия людей разделяют. А еще меня удивляет вот это их упоение своими понятиями. Как будто они изобрели что-то такое, чего до них не знали. Как будто они познали смысл жизни. Что все такие глупые, наивные, живут по закону, а они самые умные изобрели понятия. Только вот потом вернутся на гражданку и снова придется жить по закону. И если не захотят жить по закону, то рано или поздно эти их понятия обернутся против них. Рано или поздно они наломают дров в жизни, получат от этой жизни по голове и прозреют! Но вот что удивительно, после этого они будут ходить с высоко поднятой головой, как будто они познали смысл жизни, который другим познать не дано. И будут учить других как жить! Только вот я не понимаю за что им такая привилегия?! А к тем другим, которые сразу все знали, почему к ним такое пренебрежительное отношение всегда? Как будто чтобы понять, что не стоит совать пальцы в розетку, нужно сначала испытать на себе действие тока!
   - Но так же живет вся страна!
   - Да, и к власти в стране пришли люди, которые живут по понятиям. Посмотри сколько людей служило в армии, почти все они прошли школу дедовщины, многие были дедами. И теперь они все живут на гражданке с искаженной психикой, искаженными моральными ценностями. Наше общество устроено по сути также как и солдатское. В обществе есть такие же деды и черепа, которые охраняют власть, а остальной народ это бесправные духи. Только об этом не говорится прямо. Поэтому успех в таком обществе сопутствует не самым умным и талантливым, а тем, кто умеет жить по понятиям. Куда может двигаться такое общество, если не поддерживает свободы людей, их стремление к знаниям и развитию, а признает только шестерок? Как будет вести себя шестерка в такой иерархии, если она получит власть?
   Дверь калитки за соседним складом еле слышно зазвучала своим металическим голосом, Костыгов потянул за веревку, протянутую с вышки в отделение. На другом конце веревки железная кружка стала истерично биться о железный бак, стоявщий в туалете. Это служило дежурному по отделению сигналом, что надо выйти на встречу ночным визитерам. Через полминуты на дорожке к отделению показалась коренастная фигура Басова.
   Савин недовольно сплюнул на землю и вернулся обратно в отделение.
   - Леха, какими судьбами? сказал я.
   - Знамо какого, Синицын и Воробьев спать не дают, чаевничать собрались на ночь глядя, а чайник в роте спалили. Вы это, кипятильничком не богаты?
   - Что свой-то не судьба-то сделать? привычно проворчал Рылевич. Все ходите попрошайничаете! А! Рылевич махнул рукой.
   - Да, но - замялся Басов.
   - А еще электрик! перебил его Рылевич. Иди, там на столе в отделении лежит.
   - А это Сава ничего не скажет?
   - Не боись, не скажет. Давно бы сами сделали! Два лезвия и проволока вот и весь кипятильник! Рылевич указал рукой в сторону отделения.
   - Ага, спасибо!
   - Леха, что там в роте, все тихо? Про дежурного ничего не слышно? Когда к нам пойдут? сказал я вслед Басову.
   - Ему сейчас не до вас. Там такое в парке творится! Копьев по пьяни КАМАЗ разбил.
   - Чего? Что случилось? Да расскажи ты по-нормальному!
   - Рассказываю. Началось все с Ремезова. Мать его узнала про эту историю с вымогательством денег и решила приехать в часть. Ремизов, чтобы не ударить в грязь лицом, решил подготовиться к встрече и приодеться. Снова занял денег у дедов, чтобы купить форму у прапорщика как его? Ну у этого... рыжого
   - Старостина!
   - Ага, его самого. Ну, значит форму купить он не купил, а в наряд с деньгами пошел. А там в наряде в напарники попался ему Захаров и дежурный по парку наш Копьев. Ремизов, чтобы наряд прошел спокойно, проставился. Сначала пива выпили, потом водки, потом все это смешали. Стали спорить, кто лучше КАМАЗ водит. Прапорщик Копьев решил доказать, что лучше Захарова водит машину. Сделал пару кругов по автопарку на время. Потом Захар проехал. Потом еще выпили. Снова сели за руль. Ну и спьяну Копьев врезался в стоявший рядом тягач. Теперь вот часть осталось без автомобилей. Это единственные машины, которые были на ходу.
   - М-да Как теперь в столовую продукты возить-то? Не завидую я заступающим завтра в наряд!
   - И что теперь будет?
   - Да кто же его теперь знает? покачал головой Басов. Ладно, заболтался я с вами! Пойду я.
   - А, что я говорил! В таких тихонях как Ремизов такие черти водятся! с ухмылкой произнес Рылевич. - От них все беды. Уж лучше пернатые. С ними все ясно. А такой вот тихоня ходит и его никто не замечается, а потом бац и Чикатило, и получите пятьдесят шесть жертв!
  
   На следующий день, возвращаясь в шестое отделение после обеда, я подрался с Тюпиным. Он недавно черпанулся и его отношение ко мне изменилось. Раньше мы были товарищами по несчастью. С одной лишь разностью, что он терпел, а я боролся. Я был для таких, как он, своеобразным моральным авторитетом. А теперь он стал черепом, теперь его жизнь стала намного лучше моей. Он почувствовал, наконец, все преимущества, которые дает дедовщина. Я стал для него лохом и одновременно напоминаем о его низости. Ему хотелось отыграться на мне. Из униженного духа он превратился в подобие капо из нациского лагеря. Недавняя отзывчивость и дружелюбность сменились на ненависть и подлость.
   Слышать давно привычные обзывательства пернатых из уст бывшего друга было обидно. Я не выдержал. Мы схватились, стали валяться и перекатываться на пыльной дороге, пока наконец не замерли в обоюдном захвате. Какое-то время никто не мог пошевелиться. Потом нас разняли и Тюпин вдогонку бросил мне очередную гадость - «А я думал ты сильнее».
   Я встал на вышку и увидел как сильный дым по-военному основательно ведет свое наступление на нашу часть с другого конца. Ветер, который дул с Запада, гнал огонь к нашей части. Сначала казалось, что огонь сам потухнет. Никто не принимал никаких мер. Но когда столб огня стоял уже у самой изгороди, у забора, и вот-вот грозил перекинуться на казармы тогда, наконец, армейские власти спохватились. Долго на вышке я не простоял, потому что всех дневальных со всех нарядов вызвали в роты. Старшины рот срочно организовывали своих солдат на тушение. В каждой казарме были свои ведра для мытья полов. Было принято решение за неимением других использовать их. Дневальные как угорелые бегали к себе в роты, чтобы налить воду и бежать к забору.. Положение было критическое, нужно было торопиться. Бетонная стена около казарм уже начинала чернеть и нагреваться от огня, а в щелях между плитами показались языки пламени. Тяжелее всего приходилось нашей роте, потому что бегать приходилось с ведрами на второй этаж. Использовали все имеющиеся в казарме емкости. В эту минуту никто не думал о званиях, об уставных условностях и понятиях. Каждый старался, как мог. Командование тушением скоро возглавил лично заместитель командира части полковник Астахов. Пара солдат забрались на высокий забор сверху, чтобы оттуда лить воду, остальные несколько десятков продолжали таскать воду из своих казарм. Дорога была каждая секунда, предсказать направление ветра была невозможно, а летняя жара только усиливалась. Неподалеку находилось деревянное здание клуба части, а также сосны, которые могли вспыхнуть в любой момент. Самоотдача была сумасшедшая. Чумазые лица солдат на заборе постоянно кричали «Воды! Еще воды! Скорее!». Солдаты бегали с ведрами уже больше часа, но результата это не приносило. Пока наконец санинструктор Тарасов не подошел к Астахову и не предложил наливать воду не в казармах, а в туалете санчасти. Благо окна туалета выглядывали прямо на забор.
   - Где ты раньше был? - ответил ему полковник.
   Срочно открыли настежь окно, организовали цепочку из солдат, чтобы передавать ведра. Работа пошла значительно быстрее. Еще через полчаса огонь был потушен, часть спасена.
   Полковник Астахов поблагодарил всех солдат за проявленное рвение и самоотдачу. Уставшие, перепачканные солдаты заслужили похвалу. Довольный офицер направился было в штаб докладывать командиру части, пока тот же Тарасов не напомнил офицеру, что на углу здания санчасти есть пожарный щит, на котором весят нетронутые ведра, багры и лопаты.
   Полковник тихо выругался, не забыв упомянуть армейский дебилизм. Но тут же Тарасов указал на табличку с гидрантом и висевшей рядом шланг на случай пожара. Лицо полковника побагровело.
   Вот мудаки! - подняв глаза вверх, произнес Астахов.
   Да это еще что, товарищ полковник! - никак не успокаивался Тарасов (его очень забавляло все происходящее). - У нас же в части есть своя пожарная машина и своя пожарная дружина. Это же ежедневный наряд для автороты. Как раз для таких случаев...
   Вашу мать! - послышалось в ответ.
   Тарасов обожал такие случаи. Все истории проявления армейской глупости он любовно записывал в свой дембельский блокнот. Особенно любил он высказывания наших начальников, собрав за полгода службы внушительную коллекцию цитат Павлюка, Быстрова, Астахова и прочих команидров.
   Ночью того же дня в два часа я был разбужен дневальным. После наряда очень хотелось спать, но служба есть служба и когда тебя к телефону срочно вызывает лично дежурный по части выбора нет надо идти. На том конце провода зазвучал такой знакомый картавый голос майора Баронова.
   Беспалов, спишь? - поставил в тупик меня офицер.
   Э-м-м-мм....Никак нет, товарищ майор.
   Надо родине послужить. Ты меня понял? Собирайся в штаб. Нужна твоя помощь. Бегом давай.
   Есть товарищ, майор. Иду.
   Через десят минут я был уже в кабинете майора на втором этаже штаба. В небольшой комнате было темно, только тусклый свет ночной лампы на столе озарял какие-то бумаги в руках майора. Было накурено, но Баронов продолжал курить одну сигарету за другой.
   Присаживайся, Беспалов! Помощь твоя нужна. Ты же умный, без тебя тут никак не обойтись. Документ один нужно составить.
   Я присел за стол, включил компьютер.
   Значит так, - продолжал майор. - Ты же знаешь, что в стране творится. Кругом террористы. Тут из штаба округа эти гении прислали очередную писульку. Надо что-то делать.
   Разработать какие-то мероприятия?
   Да, Беспалов, расширить, углубить, усилить, укрепить... Ты же понимаешь? Надо подготовить ответ. Давай, включай свою адскую машинку!
   Майор погрузился в чтение документов. Я же запустил популярный текстовый редактор и принялся слушать Баронова. Мне хотелось принять участие в разработке этого документа, почувствовать свою значимость, но майор не спешил со мной говорить. Майор молчал. Через какое-то время он произносил «Щас, щас!» и снова уходил в небытие. Так прошли десять минут, потом еще полчаса, потом еще. И уже придя в себя где-то в три часа ночи он сдался:
   Беспалов, иди спать! Ты свободен.
  
   Яркий июньский денек, воскресенье. Часть отдыхает, только отдельные солдаты вместе с старшиной Гаудушом неторопливо наводят марафет красят белой известью бордюрные камни, метут дорожки, сажают цветы в полисаднике. Часть, и так утопающая в зелени, становится еще краше, приобретая тот цветущий вид, про который нам рассказывал Коробов еще полгода тому назад, когда вез нас, призывников, в часть.
   Накануне с технического склада украден дорогостоящий офицерский магнитофон, привезенный из зарубежной командировки. Официально никто ничего не говорит, но слухи быстро разносятся по части. Майор Баронов ведет тайное следствие и обещает найти негодяев. Только что в доверительной беседе он расспрашивал меня, не слышал ли я какие-нибудь разговоры солдат в роте, может быть знаю, кто это сделал. Намекает на то, что он уже догадывается, кто это сделал и что все следы ведут в нашу роту.
   Я старался уже больше ничему не удивляться. Небольшая часть, все друг у друга на виду. Казалось бы, должен царить строгий армейский порядок во всем. Однако события, которые порой трудно укладываются в голове и в гражданской жизни случаются редко, тут происходят с завидной регулярностью. Каждый день полон новых историй, сплетен, коллизий.
   Скоро идти на обед в столовую, а после обеда я снова заступаю в наряд посыльным. Это значит, что я смогу хоть немного поспать перед нарядом, отдохнуть от происходящего. Да и ужин не за горами. Дембель уже почти стал на день короче. Всего лишь сто тридцать семь дней!
   Наряд, в который я заступаю, наряд посыльного - мечта любого солдата. Небольшая уборка в штабе, и все остальное время ты сидишь в дежурной комнате вместе с офицерами в ожидании мелких поручений. Одна из приятнейших и вовсе не обременительных обязанностей включать свет на территории части. Вечером, когда солнце окончательно садится за горизонт и часть погружается во тьму, дневальный идет к техническому складу, где есть щиток, управляющий наружным освещением части. Один щелчок рубильника, и десятки огней одновременно загораются по всей части. Словно новогодняя елка загорается огнями, часть окутывается мягким светом фонарей. Происходит ежедневное волшебство, которое, впрочем, никто, кроме дневального, не замечает.
   Около склада я встретил Рылевича, который в это время возвращался из шестого отделения. Внимательный Рылевич любил делиться со мной своими наблюдениями.
   Смотри, народ совсем распустился. Убираются всего пару раз в день! Не то, что мы!
   Ну, а куда смотрят твои черепа?
   Да что черепа? Они сами расслабились! Кабанов и Володин со своей ношей не справляются. Слабенькие они деды. Ну и черепа соответственно не напрягаются. Сапогов вон вообще на все забил. Позавчера в наряде по КПП стоял. Так он ночью ушел спать в роту, а тут батя приехал неожиданно. А дежурного по КПП нет. И в пять утра Сапогова нет. Дежурный по части отругал Сапогова, а ему хоть бы хны! После обеда снова ушел в роту и на наряд забил. Вот тебе и дежурный по КПП! И что? Володин и Кабанов ему слова не скажут, а дежурный по части что может сделать? Ну поставит ему за наряд «неуд». И что? На что это влияет? Вот и получается, что пока физической силы не применишь, пока мордой по столу не повозишь порядка не будет. Страх вот что поддерживает порядок в армии. Это же агалы! С ними по-другому нельзя! Они по-хорошему не понимают. А у нас что? Вон смотри. Копьев разбил военный КАМАЗ. И это прапорщик российской армии! Как они могут требовать от остальных солдат порядка? Вот и получается, что в нынешних условиях только физическая сила, только дедовщина может навести порядок.
   Да, любопытно. То есть по-твоему только так можно управлять солдатами? А я вот тут тебе кое-что из Интернета распечатал. Вот смотри. Это воспоминания Альфреда Шпеера. Это нациский преступник. Читай!
   Рылевич взял в руки листок и прочел:
   На суде в Нюрнберге я сказал: «Если бы у Гитлера были друзья, я был бы его другом. Я обязан ему вдохновением и славой моей молодости так же, как позднее ужасом и виной».
   В образе Гитлера, каким он был по отношению ко мне и другим, можно уловить некоторые симпатичные черты. Возникает также впечатление человека, во многих отношениях одаренного и самоотверженного. Но чем дольше я писал, тем больше я чувствовал, что речь шла при этом о поверхностных качествах.
   Потому что таким впечатлениям противостоит незабываемый урок: Нюрнбергский процесс. Я никогда не забуду один фотодокумент, изображающий еврейскую семью, идущую на смерть: мужчина со своей женой и своими детьми на пути к смерти. Он и сегодня стоит у меня перед глазами.
   В Нюрнберге меня приговорили к двадцати годам тюрьмы. Приговор военного трибунала, как бы несовершенно ни изображали историю, попытался сформулировать вину. Наказание, всегда мало пригодное для измерения исторической ответственности, положило конец моему гражданскому существованию. А та фотография лишила мою жизнь основы. Она оказалась долговечнее приговора.
   Понимаешь?
   Ну и что? - посмотрел на меня Рылевич, когда закончил читать. - Если ты про Касаткина, то при нем хотя бы было чисто и никто не проебывался.
   По крайней мере при нем поезда стали ходить вовремя! - я попытался передразнить его.
   Чего?
   Да просто так говорили о Бенито Муссолини, фашистком дикторе, правившем Италией.
   Что ты хочешь этим сказать?
   А то, что достижения человека, его хорошие качества совсем не компенсируют, не уравновешивают его недостатки и пороки.
   Почему нет?
   Потому что это не математика. Вспомни девяностые. Меня всегда поражали эти воры, эти мафиози, которые сначала грабили и убивали свой народ, а потом шли и на награбленные деньги строили храмы. И после этого батюшка целовал им руки и отпускал все грехи. Разве может считаться порядочным человек, укравший сначала десять миллионов, а потом пару миллионов пожертвовавший на благотворительность? Да хоть все десять миллионов пожертвует, это все равно не оправдывает всех преступлений этого человека. Одно хорошее дело, правильный поступок не дает человеку индульгенцию на всю жизни, не дает права совершать подлости и уж тем более издеваться над другими. Чистые полы при Касаткине не служат ему оправданием, они только доказывают неправильность организации армейской жизни и не более того.
   Но порядок же нужно как-то поддерживать? Это же армия! Нужно поддерживать власть, нужна беспрекословность подчинения, без нее никуда. Как еще обеспечить в армии лояльность подчиненных?
   И ты думаешь, что эту лояльность нужно обеспечивать только страхом? Ты не думал к чему это приводит? Ты не думал, что солдат, который приходит в армию в восемнадцать лет ничего раньше не видел и не знал, и он такой способ обеспечения лояльности как тут, потом перенесет в жизнь. Ведь для него это станет азбучной истиной. Он потом и в жизни будет сначала унижаться сам, а потом унижать других.
   Ну и что в этом плохого?
   Что плохого? Отрицательная селекция! На чем строится отрицательная селекция? Именно на этом. Туда, наверх социальной пирамиды, поднимаются люди с очень сомнительными личными качествами. Как они поднимаются по этой лестнице, почему именно они? Да все потому, что они проявляют лояльность. Они не представляют угрозы вышестоящим. Может быть, сама лояльность и не есть что-то очень плохое...
   Вот именно! Что в этом плохого?
   А то, что лояльность становится доминирующим критерием для успеха. Ни ум, ни трудолюбие, ни разные там таланты или порядочность, а именно лояльность. В армии при дедовщине только те добиваются успеха, кто потерял всяческое представление о совести, кто не остановится ни перед чем: ни перед насилием, ни перед кражей последнего у соседа, ни перед любой другой низостью! Лояльность? Вот она твоя лояльность! Посмотри на пернатых! Лояльность, а на деле лицемерие и лизоблюдство, открывает дороги таким, как пернатые.
   Наш разговор перебил Иванов. Тот самый Иванов, который зимой лишился пальца и который со мной вместе приехал из Воронежа. Вот уже полгода он занимался оформлением документов о своей демобилизации. Сразу после той злополучной операции, когда ему оттяпали палец, он поехал в Воронеж в отпуск, потом был вынужден вернуться в госпиталь в Москву, чтобы там врачи подтвердили, что пальца у него больше нет, но и после этого его никак не могли демобилизовать. Несколько месяцев он провел собирая разные бумажки и все это время жил в медсанчасти.
   Сейчас он шел из штаба к себе в санчасть готовится ко сну. Все мы обрадовались неожиданной встрече. Иванов рассказал, что, наконец, подписан приказ, и завтра он вернется к гражданской жизни. Но также он рассказал историю из автороты, в которой формально числился. История была про солдата, который, находясь в отпуске, отрубил себе палец, якобы чтобы не возвращаться больше в часть. Все это было на уровне слухов, и мы с Мишей впервые слышали такое, но лишний раз показывало, какая атмосфера царила в автороте.
   Попрощавшись с Ивановым и Рылевичем, я вернулся в штаб. Работы никакой не было, и дежуривший по части Чередниченко, разрешил мне идти в кабинет Коробова, где я мог спокойно посмотреть на компьютере фильмы. Капитан Чередниченко позже зашел ко мне в гости и угостил печеньем. После часу ночи, когда обычно посыльным разрешается идти в казарму, чтобы поспать, я решил остаться в штабе. Тут было спокойнее.
   Пожар, который чуть было не охватил часть несколько дней назад в прямом смысле слова, в переносном давно уже полыхал. Это был огонь нравственной войны и он сжирал души молодых людей, рискуя оставить пепелища в их душах. Молодой человек, не до конца сформировавшаяся еще личность, не способный остатками собственного достоинства противостоять внешнему насилию, превращался в одну боевую единицу, безликое существо, как того добивалось офицерское начальство и как того добивались деды. Безропотное стадо молодых солдат каждый день ходило по части. Стадо выгуливали, кормили, нагружали работой. Это стадо охранялось старослужащими солдатами-садистами, которые тщательно следили, чтобы никто даже и подумать не мог, чтобы иметь свое мнение, свою волю, желание, какую-то собственность. Судьба молодых солдат была предначертана. Солдаты попадали в колею, по которой в будущем, через каких-то полгода, они сами дойдут до статуса черепов, а потом и дедов, и будут также с упоением издеваться над вновь прибывшими в часть.
   Утром была тревога. Учебная тревога проводилась аккуратно по расписанию в первый понедельник каждого месяца. Для солдат тревога означала, что их сон будет на десять минут короче и вместо утренней зарядки будет построение на плацу. Часть солдат при этом должна была занять свои боевые посты: КНС, свинарник, точки на углах плаца и т.п., а еще часть до построения успеть сбегать в военный город и разбудить офицеров, для чего каждый такой солдат накануне тревоги получал от старшины карточку с адресом своего офицера. Но ни такой персональный будильник, ни то, что все офицеры прекрасно знали, когда будет тревога, на построение они все равно опаздывали и долго тянулись вереницей от КПП к плацу. Под мрачным взглядом бати они прибавляли шагу, чтобы скорее занять свое место в строю. Затем следовала тирада командира части, которые обещал разобраться с этим безобразием. И затем солдаты, побросав рюкзаки в казарме, шли на обед. Солдаты любили тревогу. Вырваться хотя бы на десять минут за пределы части в военный город и не убираться утром в казарме было достойной компенсацией десяти потерянных минут сна.
   Будучи посыльным, я тоже в это утро бегал будить одного из командиров, точнее это был старшина автороты старший прапорщик Зуев. Впрочем, его это не спасло от уничижительного взгляда командира части. В остальном это был самый обычный день службы. После завтрака я уже был не нужен дежурному по части, потому меня тут же забрал к себе Коробов и весь день я проработал у него.
  
   ГЛАВА 15. Младший сержант
   Прошло без малого две недели. Все эти дни прячась от пернатых в штабе, я привык уходить из роты с самого подъема, приходя в казарму только чтобы пойти на прием пищи. А иногда и вовсе специально опаздывал, чтобы идти в столовую вместе с суточным нарядом. Но даже несмотря на то, что видеться с пернатыми я стал крайне редко, их ненависть ко не угасла. Они не упускали ни одного случая, чтобы сказать мне какую-нибудь гадость или устроить очередную подлость. Юрин же пошел дальше своих товарищей. Несколько раз в расположении, где я иногда равнял кровати вместе со всеми, после демонстративных придирок ко мне, после потока оскорблений в мой адрес и ответной реакции с моей стороны, он подходил ко мне и начинал толкаться. В отличие от пернатых, которых я не слушал, Юрин имел надо мной формальную власть. Смешивая свои неуставные взгляды и уставные полномочия, он требовал от меня подчинения. Мою строптивость он воспринимал не много - ни мало как личное оскорбление и никак не хотел униматься.
   Наступил праздничный день день основания нашей части. По такому случаю на плаце состоялся праздничный марш. Перед всеми солдатами части было торжественно пронесено боевое знамя, извлеченное для этого из хранилища штаба. Знаменосная группа группа из двух солдат и одного офицера. Офицером был один из братьев Лиманских, а солдатами были я и солдат нового призыва Халявин. С автоматами Калашникова на перевес мы проследовали мимо всех рот и трибуны, на которой находились офицеры части, а затем присоединились в нашей роте, которая вскоре ушла в Клуб.
   В тот момент, когда мы сдали оружие в штаб, в Клубе собралась уже вся часть, все офицеры, все прапорщики, все сержанты-контрактники и все гражданские служащие. Праздничное заседание вел командир части полковник Быстров, но по традиции самые долгие речи произносил замполит части подполковник Павлюк. После экскурса в историю части и рассказа про то, как без военных топографов не может обойтись ни одна армия мира, последовала самая приятная часть торжественного заседания награждение офицеров и солдат званиями, грамотами и подарками. Тут и меня опять вспомнили, объявив о присуждении звания младшего сержанта. Это стало для меня полной неожиданностью. Я не ожидал, что этот момент наступит так быстро. Всего полгода прошло после того, как я попал в армию, меньше двух месяцев прошло как я получил звание ефрейтора и собственно ничем особенным это звание не заслужил.
   Несмотря на то, что некоторое время тому назад Коробов говорил, что рано или поздно я получу это звание, а также несмотря на то, что Баронов очень хотел видеть меня в шестом отделении, для чего он собирался поговорить с нашим ротным для перевода меня на должность командира отделения третьего взвода, все же я почему-то был уверен, что истиной причиной моего повышения было просто искреннее желание самого ротного помочь мне. Ведь звание младшего сержанта автоматически лишало какой-либо власти дедов и черепов надо мной. Присуждение сержантских званий происходило решением командира части по представлению ротных. Поскольку наш ротный был человек крайне самостоятельным и щепетильным в таких вопросах, я не был склонен считать, что он мог поддаться чьим-то уговорам. Бойцов то ли хотел таким образом защитить меня от дедовщины, то ли ослабить власть дедов в роте, но его решение было насколько приятно, настолько и неожиданно для меня.
   Это было кардинально новый статус для меня, он в корне менял всю мою жизнь в армии. Поэтому даже последовавшие за этим назначением события не смогли сильно испортить мне настроения.
   По возвращении из клуба вся рота была построена на взлетке. Первым чем занялись наши перцы - это стали учить молодых солдат не слушать моих приказаний.
   Он вам никто, ясно? - несколько раз повторил Кабанов. - Нечего его слушать.
   Запомнили, желторотики? Беспалов человек второго сорта. Он хуже вас.
   Ну, понимашь... - любитель покривляться Чистяков хотел пошутить в мой адрес, но так и не нашел что сказать. - Ну, вы меня поняли. - после чего удалился в расположение, демонстрируя абсолютное равнодушнее к происходящему.
   Чистый, слышь, а че ротный тебе ничего не дал? - увязался за ним Володин, который к тому моменту уже успел сбросить сапоги и ходил по казарме в одних сланцах.
   Че-че, через плечо! Я почем знаю! Я же не как этот мудак, которому вон за не за что лычки дают.
   Да ладно, хорош тебе обижаться, Чистый! - доносилось из расположения.
   Но Чистяков уже отошел от обиды и снова продолжал шутить. Тем временем уже пернатые не унимались и во всю обливали меня грязью перед новыми солдатами. Раньше им было не до этого. С молодыми солдатами я никак не пересекался по службе и никого из них толком не знал. Но теперь они становились моими врагами против моего желания. Так же, как когда-то Касаткину было важно настроить против меня мой призыв, теперь пернатые восстанавливали против меня всех молодых солдат.
   Весеннее пополнение было сравнительном небольшим. Для них первые недели в роте были таким же тягостным испытанием, как и когда-то для нас. Пернатые также их регулярно прокачивали, вымогали деньги, заставляли до изнеможения заниматься уборкой, как когда-то Савин и Круглов издевались над нашим призывом. Молодые солдаты терпеливо и молча все сносили, стараясь всячески выслужиться. До этого момента я был для них абсолютно непонятным субъектом в роте. Они ничего не знали про мою службу и мое положение. Они видели, как мы ругаемся с дедами, видели, что я часто и много общаюсь с офицерами, хожу в штаб. И вот теперь я сержант, которому нельзя подчиняться. Они не понимали как себя вести. С одной стороны они все еще очень боялись всех, кто старше их по званию, с другой уже достаточно прослужили в роте, чтобы понять какую власть в ней имеют черепа.
   Мы еще не успели привыкнуть к новым солдатам, запомнить их имена и фамилии. Они для нас были все еще безликой толпой духов. Но несколько солдат все же уже выделялись среди них. Один из них был Халявин. Худощавый, среднего роста парнишка со слащавыми чертами лица и хитрыми глазами, он как-то сразу умудрился добиться к себе расположения черепов. Он не бездумно бегал по казарме, как остальные духи, а умел появляться в нужном месте в нужно время. Он был не там, где нужно было мыть полы или нести что-нибудь тяжелое, а там, где нужно было услужить старослужащим: подать одежду, угостить сигаретой, назвать количество дней до приказа. То, что других солдат его призыва очень унижало, его напротив скорее забавляло, он видел в этом игру и понимал, что быть лояльным в этой игре залог его успеха. Он быстро понял, как устроена дедовщина и вскоре уже начинал раздавать указания солдатам своего призыва, чем стал напоминать пернатых и то, как они вели себя зимой в РМП. Очень скоро в его взгляде появились и надменные нотки. Сначала, осознавая секрет успеха, который открылся ему раньше других солдат, он смотрел свысока только на свой призыв. Но чуть позже он уже не скрывал своего презрения и к тем солдатам нашего призыва, которые до сих пор оставались духами. Для него они были неудачниками и не стоили его внимания. Ведь за полгода службы они так и не уловили смысла всех этих неуставных ритуалов, который он осознал за пару недель.
   Полной противоположностью Халявина был солдат Максим Сошин. Это был высокий, но сутулый и худой молодой человек. Он медленно соображал и на него постоянно кричали. Он, как и Халявин, очень хотел выслужаться перед черепами, но совершенно не понимал, как это сделать. Начисто лишенный всяческой хитрости, Сошин носился по казарме с утра до вечера, пытаясь ублажить всех дедов и черепов, выполняя все их указания. Он постоянно что-то путал, постоянно опаздывал и делал все наоборот, за что регулярно получал подзатыльники и затрещины. Наклоняясь перед невысокими черепами, чтобы внимательно их слушать, он трясся как осиновый листок. После этого бросался бежать, чтобы выполнить их команду, предварительно получив болезненный удар по спине от черепа.
   Но если Сошин был вполне типичным солдатом российской армии, с совершенно обыденными поведением и уровнем страха, то Александр Таратайкин сильно выделялся на фоне всех. Таратайкин попал в армию буквально за год до предельного призывного возраста, он был старше даже командира роты. Но не это было так примечательно в нем. Больше всего он выделялся габаритами. Это был настоящим богатырем, выполнявшим норматив кандидата в мастера спорта по пауэрлифтингу. Высокий, с огромными рельефными мышцами взрослый мужчина, слегка заикающийся и, казалось, совсем не понимающий, что он забыл в армии в окружении этих детей. После института он какое-то время ничем не занимался, подрабатывая охранником, а потом вдруг решил резко изменить жизнь и пойти служить в армию. Забегая вперед скажу, что после срочной службы он остался-таки служить в армии по контракту, служил в Чечне, стал настоящим офицером. Но сейчас он выглядел совершенно инородным телом в нашей казарме. Он слушал приказания сержантов роты. А слушал ли он приказы черепов, и собирался ли он жить по дедовщине, никто не понимал, потому что даже самые накаченные и сильные старослужащие его побаивались.
   Мое новое звание означало также и то, что я переводился на пустующую сержантскую должность в третий взвод. Правда в моей жизни это почти ничего не меняло. Я продолжал также ходить в штаб, где разрывался между двумя офицерами Бароновым, который на день части получил новое звание майора (за что его солдаты стали называть Баронов Майоровым), и капитаном Коробовым. В головах же большинства солдат я и так давным давно был солдатом третьего взвода, потому что постоянно общался с Бароновым и часто ходил в наряд в шестое отделение. Но все равно мое сержантское звание было оскорблением для черепов.
   С первых минут моего нового статуса в роте началась новая игра против меня. На сей раз уже никто не мог меня унизить неприятной работой, но теперь они могли легко унизить меня нежеланием подчиняться моим указаниям как старшего по званию. Вся рота принялась неистово доказывать мне, что мои лычки ничего не значат для них, потому что я никогда не жил по дедовщине, не следовал их правилам.
   Первый раз это произошло, когда мне пришлось вести роту на обед. Зная наперед всю процедуру, я принялся спокойно командовать ротой, но тут же наткнулся на саботаж. Черепа сразу напомнили духам, что меня слушать необязательно, и демонстративно прошли обычным шагом через плац, что категорически запрещалось и ставило меня под удар, как сержанта, который не справляется со своими обязанностями. Солдаты игнорировали меня, ставили часто в неловкое положение перед офицерами, демонстративно не слушая моих простых команд, которые никогда не выходили за пределы Устава. Правда, мне не так часто и выпадало им командовать, да и не сильно я стремился это делать, но было всегда это неприятно. Поэтому я часто просто отстранялся от роты и жил своей жизнью. Теперь я мог себе это позволить абсолютно спокойно. Желающих покомандовать в казарме и так всегда было с излишком.
   Пернатые же искали новые способы испортить мне жизнь. Заметив, что как сержант я больше не старался пришивать воротничок маленькими стежками, они стали ночью его мне отрывать. Я пришивал снова, как хотел. Ведь меня теперь никто не проверял, теперь я, как сержант, сам проводил утренние проверки. Тогда они стали воровать все подряд у меня из тумбочки. Я давно уже привык все самое ценное хранить в штабе, но ходить каждое утро в штаб, чтобы почистить зубы мне больше не хотелось, поэтому вскоре зубную пасту и щетку я стал таскать собой в карманах военных штанов. Прознав про это пернатые нашли время, когда я спал перед нарядом, и выкрали туалетные принадлежности.
   - Товарищ капитан! Я больше так не могу! Что это за люди такие? - чувствуя негодование и силы, которые придавали лычки, я пошел жаловаться к замполиту роты капитану Ануфриеву. - Как так можно жить? Что это за люди такие, которые лазят по чужим карманам?
   Я уже готов был обвинять самого Ануфриева в том, что он распустил роту и совсем не занимается воспитательной работой.
   - Успокойся, Беспалов, и расскажи все по порядку. Что случилось?
   - Как так можно жить, товарищ капитан? - не унимался я.
   - Присядь, Беспалов. И спокойно все объясни.
   - Товарищ капитан, у нас в роте процветает воровство. Сегодня у меня украли зубную пасту. Я даже знаю на что ее извели. Если пойдете сейчас в туалет по запаху поймете на что пошла моя паста.
   - Из тумбочки вытащили?
   - Из брюк! Из карманов брюк, товарищ капитан!
   - А почему ты хранишь пасту не в тумбочке?
   - А где мне ее еще хранить, товарищ капитан? - меня так и подмывало зацепить капитана, я еле сдерживал себя. - Ведь ничего в роте, абсолютно ничего нельзя хранить. Все воруют.
   - Так, сейчас разберемся.
   Капитан открыл дверь канцелярии и крикнул дневальному:
   - Строй роту, дневальный!
   Через минуту мы с капитаном уже стояли перед всей ротой.
   - Равняйсь! Смирно! Товарищ капитан, рота... - докладывал Юрин, но был оборван на полуслове капитаном.
   - Вольно, товарищи солдаты. Что же это такое получается, а? Не хорошо! Не хорошо, товарищи солдаты! Это получается у нас в роте завелась крыса? Живем под одной крышей и друг у друга воруем.
   - А что случилось, товарищ капитан? тут же нашелся Кабанов. В отсутствие Володина, который уехал в поля, он остался единственным дедушкой в роте.
   - Что же вы у своего товарища крадете?
   - Это у Беспалова что ли? - посмотрел на меня Кабанов.
   - Да. Сами признаетесь, кто это сделал, или будем выяснять?
   - А что собственно говоря, случилось? Что украли? - Кабанов хоть и пытался делать вид, что не понимал, что происходит, но агрессивный его вид говорил, что ему прекрасно все известно и он не собирается идти на поводу у замполита.
   - Ну как, вот зубную пасту крадете.
   - Ой, не надо товарищ капитан. Никто ничего не крадет. Сами прекрасно знаете, что когда надо помыть полы, мы берем из тумбочек мыло, когда не хватает дневальным на наряд. Всегда так было.
   - Да, но не зубную пасту! И не из карманов! Это уже ни в какие ворота не идет! - вставил я.
   - А что это он зубную пасту хранит в брюках? Он что - особенный?
   - И вообще, - тут же вставил свое слово Чистяков. - когда у нас что-то крали, мы молчали, а не бегали к офицерам.
   - Да всегда так было. Нас же вы так не защищали! поддержал товарища Негодяев.
   - Мы же терпели, а он что? Чем он лучше нас? - проворчал Савин.
   - Ну вот что, солдаты, пошел на попятную капитан, не ожидавший такого напора со стороны солдат, узнаю, кто это сделал, накажу. А сейчас, разойдись!
   Солдаты спокойно разбрелись по казарме.
   - И вы позволите им дальше вот так себя вести? - посмотрел я на Ануфриева с укоризной.
   - Знаешь, Беспалов... сейчас все равно мы уже никого не найдем. А ты в следующий раз будь внимательнее, может быть заметишь, кто этим занимается.
   Ануфриев вернулся канцелярию, оставив меня одного. В это время как раз подошел солдат третьего взвода Селин.
   - Жень, а ты что зубную пасту с собой таскал? Ну ты даешь! Её в роте вообще нельзя хранить!
   - А где же ты ее хранишь? - удивлялся я.
   - Мы всё в шестом отделении прячем.
   - Но это же ведь неудобно! Когда же вы зубы чистите?
   - Да как получится. Некоторые месяцами зубы не чистят.
   - Ну нет уж! Я не хочу ходить с нечищеными зубами. - я был полон злобы. Ведь еще несколько месяцев я буду вынужден жить в таких условиях. Но другого выхода кроме как хранить зубную пасту в штабе и ходить по утра туда чистить зубы, у меня не оставалось.
   Взяв зубную пасту у Рылевича, я пошел готовиться к наряду. Сегодня я первый раз заступал дежурным по КПП. Теперь, став сержантом, я должен был ходить в другие наряды. Я не мог быть больше дневальным или посыльным. Это было и проще с одной стороны, ведь теперь мне не приходилось работать руками, но и сложнее - теперь на меня не просто ложилась большая ответственность, теперь мне нужно было каким-то образом командовать солдатами, которые никак не хотели меня слушаться.
   Наряд по КПП был двойным испытанием для меня, потому что одна из обязанностей дежурного это представляться всем шишкам части. Солдаты должны смотреть в оба, чтобы не пропустить появления у КПП командира части или его заместителей. После чего дежурный по КПП должен подойти к офицеру, представиться и доложить об остановке. После месяцев издевательств, оскорблений и унижений проявлять твердость, армейскую выправку, держаться с достоинством было не так-то просто. Был воскресный вечер, а значит большая часть наряда придется на понедельник, когда все офицеры 47 ТГО будут в части, более того - это командирский день, а значит командир части и его замы обязательно появятся на КПП. В добавок моими дневальными были Савин и Негодяев, что не сулило мне легкого наряда. Я заметно волновался и не зря.
   Как и ожидалось, наряд прошел неспокойно. Савин и Негодяев сразу отказались убирать. Вместо себя они пригнали молодых солдат, которые вначале и наводили порядок на КПП.
   Вечером заявился Сапогов. Он дежурил по автопарку в этот момент. Не спрашивая моего разрешения, втайне от меня, он самовольно схватил чайник, чтобы отнести его в автопарк.
   Все это сразу вывело меня из себя. Все валилось из рук, никто меня не слушался, и все солдаты вокруг, как будто сговорившись, делали все, чтобы только подставить меня и унизить. «В конце концов дневальным ведь придется сдавать тоже наряд, поэтому если Негодяев и Савин оставят после себя грязь это их проблемы. У них не примут наряд. Но вот чайник, который фигурирует в описи - вот это неприятность, его нужно вернуть во чтобы то ни стало» - подумал я про себя.
   Я стал звонить Сапогову в парк, но в ответ услышал от него «Пошел на хуй!». Что делать я не знал, потому злился и нервничал.
   Утром перед частью появился полковник Быстров. Я уже перестал надеяться на помощь со стороны Савина и Негодяева, потому сам стоял перед КПП и высматривал его вдали. Дневальные нехотя махали метлами перед воротами, больше создавая видимость работы. По их лицам было видно, что они не воспринимают меня как своего командира, а напротив думали как бы еще больше мне насолить.
   - Смирно! - скомандовал я своим дневальным, когда Быстров подходил к КПП. - Товарищ полковник, дежурный по КПП младший сержант Беспалов! - с дрожью в голосе произнес я после того, как сделал два строевых шага и приложил правую руку к виску. - За время моего дежурства...
   Полковник не дослушав меня, сказал «Вольно» и прошел мимо, не сильно обращая внимания на происходившее вокруг. В часть стали подтягиваться офицеры. В мои обязанности дежурного по КПП входило докладывать дежурному по части о входящих офицерах, а также с разрешения дежурного открывать и закрывать ворота для автомобилей.
   Постепенно обстановка на КПП успокоилась. После утреннего развода часть офицеров и вовсе ушла в военный городок. Мои дневальные демонстративно ничего не хотели делать - они удалились в комнату отдыха и там легли на кушетку. Я сделал еще пару безуспешных попыток вызволить свой чайник из рук Сапогова, но в телефон услышал привычное «Пошел на хуй!» и его гомерический хохот.
   Через некоторое время из части стали выходить солдаты. Кто-то выполнял поручение офицеров и шел в военный городок, кто-то небольшой группой направлялся в автопарк. Все солдаты должны были докладывать дежурному по КПП куда они идут, а я должен был записывать всех в журнал.
   - Стой! Куда идете? - обратился к солдатам автороты Дерендяеву и Цветкову, когда они проходили вертушку.
   - А тебя ебет? - услышал я в ответ от Цветкова.
   - Ебет!
   - А ты попрыгай - отойдет!
   - Прыгал, не отходит!
   - Попрыгай еще, олень!
   Чумазые солдаты пошли дальше, оставив меня с неприятными мыслями. Это были деды автороты, они не считали нужным ни с кем считаться. Все эти формальности армейской службы существовали только для молодых солдат. Для старослужащих следовать каким-либо правилам считалось проявлением слабости. Они всячески демонстрировали свое пренебрежение Уставом, воинским званиям, порядкам. Важно было показать свою силу. На прощание Дерендяев со всей силы ногой ударил по вертушке, чуть не погнув ее, на что из комнаты отдыха донесся злобный смех Савина и Негодяева.
   В десять часов у ворот части остановилась старенькая Газелька, из нее вышла женщина. Она направилась на КПП и стала интересоваться, как ей увидеть своего сына. Сын оказался солдатом нашей роты, из нового призыва. Его родители были проездом всего на один день и очень хотели повидать солдата, не попав в свое время на его присягу.
   - Сошин говорите? Постойте, Сошин ведь сегодня в наряде по автопарку, если я не ошибаюсь. Сейчас я узнаю, где он точно находится, и попробую вызвать. - ответил я женщине и направился к телефону.
   - Алло, дневальный? - позвонил я в свою казарму. - Это Беспалов. Подскажи, пожалуйста, где Сошин? Он в наряде сегодня? Что говоришь? В парке? Я так и думал. Спасибо!
   Да, незадача! Ведь в автопарке Сапогов дежурит, а он даже не хочет со мной говорить. Ничего не поделаешь - придется снова ему звонить.
   - Алло, Сапогов, послушай меня, тут к Сошину родители приехали.
   - Пошел на хуй! - раздалось на том конце провода, после чего трубку повесили.
   - Да послушай ты, Сапогов! - я снова набрал его номер.
   - Пошел на хуй, я тебе сказал! - и снова смех.
   - Будь человеком, тут к солдату приехали его родители.
   - Пошел на хуй, Беспалов! - трубку опять бросили.
   Я снова набрал номер автопарка.
   - Что ты все заладил «пошел, пошел». Ты Сошину скажи, что родители его приехали. - В ответ привычное ругательство. - Неужели ты не понимаешь, сколько они километров проехали, чтобы повидать сына?
   - А мне похую! Пошел на хуй! Понял? - и снова смех, снова Сапогов бросает трубку.
   - Ну, хорошо, тогда я звоню дежурному по части говорю я в трубку, из которой уже доносятся одни гудки.
   Через минут двадцать после моего звонка дежурному по части, солдат Сошин прибежал из автопарка. Увидев родных, он поспешил их обнять. Ротный в спешном порядке выписал солдату увольнительное, чтобы он мог побыть денек в окружении семьи.
   - Спасибо вам! - говорит мне его мать и протягивает пачку сигарет.
   - Да не за что. И я не курю. Спасибо.
   - Возьмите - возьмите! Я же знаю, что у вас это как валюта. Пригодится!
   - Спасибо, - и беру пачку, с которой не знаю что дальше делать.
   Тут же за спиной вырастают Негодяев и Савин.
   - Слышь, Беспалов, ты же все равно не куришь, отдай нам сигареты.
   - Нет уж. Я отдам кому-нибудь другому, а не вам.
   - Да хорош тебе, Женек. К чему они тебе! - тон их речи сразу меняется на заискивающий.
   - Я найду им применение, не переживайте!
   Я находился на взводе. Лицемерие, лживость, подлость вкупе с заносчивостью, злобой и гордыней солдат, окружавших меня, отравляли мне сейчас жизнь не меньше, чем когда я был рядовым и надо мной издевались Касаткин и компания. Казалось, от этого никуда не деться. Даже сержантские лычки не делали мою жизнь легче.
   Вскоре наступил обед. Я освоился потихонечку в наряде. Сводил суточный наряд в столовую, почувствовал каково это командовать людьми. Но нервное напряжение не отпускало меня весь день, тем более что мои дневальные так и не удосужились выполнять свои обязанности, а после трех часов дня и вовсе ушли без спроса в роту.
   Об этом и о краже чайника мне пришлось доложить дежурному по части, после чего Сапогов нехотя вернул имущество, а Савин с Негодяевым недовольные вернулись на КПП.
   - Ой, смотрите, невъебенный сержант пришел! - встретил меня вечером на пороге казармы дежуривший по роте Юрин. - Само оно! Хуйло явилось!
   Я уже не мог этого спокойно сносить.
   - Да пошел ты на хуй, мудак! - вырвалось у меня в ответ.
   - Че сказал?! А ну пойди сюда!
   - Что слышал, мудила!
   - Че, бычку включил? Смотрите какой он важный стал! Ты у меня довыебываешься, Беспалов! Думаешь, раз сержант, то теперь можешь спокойно жить?! Мы тебе устроим еще веселую жизнь!
   Куда деться? В какой угол забиться, чтобы они забыли про меня? Умыв лицо, я направился в штаб, чтобы не видеть рядом больше никого.
   Договорившись недавно с Коробовым и начальником штаба Шибитов, я организовал себе Интернет на компьютере. Для этого пришлось бросить воздушку от городского телефона Шибитова в соседний кабинет Коробова. Вечером, когда телефон был свободный, я мог по модему выходить в Интернет. Скорость была небольшая, но мне хватало, чтобы почитать последние новости про мою любимую Формулу-1 и написать письма родным домой. Тут я был один и на время забывал про пернатых.
   Напряжение понемногу отпускало меня, но уже на следующий день пернатые находили новый способ вывести меня из себя. В очередном наряде, на сей раз в шестое отделение, где я был дежурным, со мной произошел неприятный случай. По традиции дневальные неохотно выполняли приказания, живя своей жизнью. Я к этому уже достаточно привык. «Лишь бы мне не мешали жить» - говорил я себе. Но солдат нового призыва Петров в этом смысле отличался от остальных. Также, как когда-то наш призыв бегал с утра до вечера, чтобы ублажить наших дедов, исполняя различные поручения Савина и Круглова, теперь Петров бегал по всей части по поручению пернатых.
   Он постоянно то и дело отлучался из отделения на поиски то денег для дедов, то сигарет, то продуктов питания. К своим прямым обязанностям по отделению относился ни более, ни менее старательно, чем остальные, но указания от черепов для него были явно намного важнее. Так, не спрашивая моего разрешения, он весь наряд куда-то бегал. Периодически я видел его в компании других молодых солдат, они о чем-то шептались, решая очередную задачку, которую ставили перед ними черепа. Потом он пропадал, а когда появлялся молча сносил мои упреки и нравоучения. Наконец, после обеда он просто не вернулся в отделение. Задетый за самолюбие я начинал злиться. Это было больше похоже на очередную провокацию пернатых.
   - Ты где был Петров? - накинулся я на солдата, когда в начале четвертого часа он наконец появился на территории отделения. Он пролез через дыру в заборе, отделявшую шестое отделение от территории, относившейся к столовой, и оказался прямо передо мной.
   - Я это... Я потом все объясню. - мутные с поволокой глаза смотрели виновато вниз. Рыжеватая полевая форма такого же ржавого оттенка, как его волосы, натянулась за его спиной. Он опустил плечи, согнулся, его большие заскорузлые руки повисли внизу. Все также не смотря на меня, он постарался пройти мимо. - Я потом все объясню, - повторил он. - Простите меня, пожалуйста.
   - Я не понял, Петров, ты что русского языка не понимаешь? - я был выведен из себя его поведением. - Где ты шляешься? Кто тебе разрешал отлучаться без спроса?
   - Ну, я не могу этого говорить, товарищ сержант. У меня дела.
   Я все больше и больше заводился. Оказавшись с ним в отделении я перешел на крик. В этот момент никого не было рядом, кроме меня, Горохова и Петрова. Солдаты старались меня успокоить, но меня уже было не остановить.
   - Петров, ты что совсем меня слушать не хочешь?!
   Петров молчал.
   - А ну принять упор лежа! Живо! - я сам не заметил откуда взялось во мне эта ненависть.
   Петров нехотя лег.
   - Отжимаемся, Петров! Встанешь только тогда, когда я тебе разрешу.
   Петров отжался пару раз и встал.
   - Я не понял, тебе кто разрешал вставать, Петров?
   - Я не буду отжиматься. Вы не имеете права мне приказывать...
   - Это почему еще?! - кричал я в ярости. - Ты в наряде между прочим, Петров! А я старший по званию!
   - Все равно я не буду вам подчиняться! Вы такой же дух как я.
   Последние слова окончательно вывели меня из себя, я размахнулся и неловко ударил его кулаком по голове. В этот момент моя рука скользнула по его лбу - скрепка, которую я накануне вставил в браслет вместо потерявшегося крепления, зацепила острым краем кожу солдата и на этом месте выступила кровь. Через весь лоб шла царапина, поверх нее были маленькие красные капли.
   Ужас охватил меня в эту минуту. У меня затряслись руки. Что же я натворил! Как я мог! Ведь это же преступление! Я же сам веду себя также как эти уроды! Чем я лучше них, если сам распускаю руки! Что же со мной будет теперь!
   - Петров ты в порядке? Срочно иди вымой себе лицо. Возьми в аптеке вату и йод. - мои руки заметно тряслись, голос выдавал волнение.
   - Да успокойтесь вы, товарищ сержант! Это просто царапина.
   - Какой же я мудак! Прости меня Петров! Я не со зла. Какой же я мудак! Угораздило меня с тобой связаться!
   - Да все будет хорошо, товарищ сержант. Я никому не скажу. И Горохов промолчит. Ничего такого не случилось. Если кто спросит, я скажу - сам поцарапался.
   Но я был сам не свой. Любой синяк, любая маленькая травма, любая царапина в армии это повод для разбирательства со стороны руководства. Если это проявление неуставных отношений, то это основание для возбуждения уголовного дела. Я мысленно был готов к самому худшему.
   Вскоре в роте узнали о происшедшем царапину не лбу нельзя было никак спрятать. Бойцов вызвал меня в канцелярию для разговора.
   - Ну, рассказывай, Беспалов, как все произошло.
   - Сам не знаю, товарищ капитан. Виноват.
   - Ладно, ладно. Постой себя винить. Расскажи, как все было!
   Я рассказал все от начала до конца.
   - Понятно, Беспалов, - вздохнул Бойцов. - Знаешь, если у тебя есть проблемы с тем, что тебя не слушают солдаты, то ты лучше обратись ко мне в следующий раз. Я их мигом построю и заставлю тебя слушаться. Но руки распускать не надо. Это все решается по-другому.
   - Ну, вы же понимаете, товарищ капитан, что они не будут меня слушать, потому что я уставной... Наверное, вы зря дали мне сержанта. Не оправдал я ваши надежд. - вздохнул я.
   - Не переживай! Это будет тебе уроком, но в следующий раз лучше обратись ко мне.
   После разговора с ротным мне немного полегчало. Но меня не перестали мучить угрызения совести. Снова и снова мыслями я возвращался к случившемуся. Вот до чего доводит власть людей. Вот до чего доводит озлобленность. Вот откуда берется эта дедовщина, это человеконенавистничество. Сначала тебя загоняют в угол, травят, доводят до нервного срыва, а потом дают в руки власть, и вот ты уже ослеплен яростью и возможностью командовать людьми, и теперь ты сам бросаешься на всех. Это маятник. С какой амплитудой его отведут в одну сторону, с такой же он вернется назад. Затравленные, униженные вчера духи сегодня становятся монстрами-дедами.
   Но как я мог поддаться на это?! Как я мог так поступить! Как мне теперь смотреть людям в глаза!
   - Беспалов, что понравилось солдат бить? - услышал я за спиной Юрина.
   - Хочешь еще кого-нибудь прокачать? - смеялся Перепелкин.
   - Значит ты такой же, как мы, Беспалый! - добавил Воробьев. - А строил из себя тут бог весть кого!
   - Так что ты не можешь ничего нам больше говорить! Понял? - произнес Чистяков. - Ты не можешь больше нас ничем попрекать. Если ты чего-то требуешь от людей, ты сам должен соблюдать эти требования. А ты их не соблюдаешь. А мы вот можем требовать, потому что признаем свое несовершенство. Мы знаем, что можем поступить некрасиво, непорядочно, но мы даем себе право быть такими и даем это право другим. Мы живем так как хотим, а не как того требуют твои дурацкие правила. И в этом наша сила!
   Я не хотел их слушать. После разговора с ротным я хотел побыть один. Напряжение не отпускало меня. Я вышел на улицу. Тут я вспомнил о тех сигаретах, что дали мне родители Сошина, и закурил.
   Неделю после этого я был сам не свой, и выкурил за это время еще полпачки, хотя до этого никогда не курил. Но когда эта история улеглась, я окончательно успокоился, поспешил избавиться от сигарет, подарив их кому-то из солдат своего взвода.
  
   Настала долгожданная дата сто дней до приказа. Все солдаты, кому предстояло увольняться этой осенью, постриглись не просто наголо, а полностью под ноль. Такова была армейская традиция - постричься так, чтобы больше уже никогда в армии не стричься. Постриглись все, даже Мальгин постригся. Не постригся только Рылевич, который считал эту затею глупой. Радость от такого важного события в жизни любого солдата, как начало стодневники, так накрыла меня, что я не долго думая бритвенным станком соскоблил коротенькие волосики со своей головы.
   И хотя стрижка под ноль в армии была запрещена, офицеры понимали, что это такая традиция, посему закрывали на нее глаза. И только Павлюк, увидев меня в штабе лысым, недовольно произнес:
   - Я думал ты умнее их, Беспалов.
   - Это такая традиция, товарищ полковник. - оправдывался я.
   - Ты понимаешь, что это стрижка зэков?
   - А чем мы отличаемся от них... - выдохнул я в ответ.
  
   ГЛАВА 16. Побег
   Лето близилось к своему экватору. Рылевич не переставал меня убеждать, что надо ехать в отпуск. Какой смысл был упускать такое замечательное время? Когда придешь из армии, будет уже глубокая осень. Там уже работа, и не будет никакого отдыха. Я же настолько ненавидел армию, так хотел поскорее из нее выбраться, что те дни отпуска, которые мне полагались, решил не использовать, чтобы сократить на них срок службы.
   Не дождавшись меня, Рылевич уехал в отпуск один. Оставшись на время один, я искал поддержки у Мальгина. Теперь у меня было больше свободы распоряжаться своим временем, чем я и пользовался, часто навещая Витю в его теплице. Там меня и застали последние новости. В теплицу прибежал дневальный их роты и сказал, что в части объявлено ЧП и что всем надо срочно бежать на плац, там будет построение.
   Через пять минут уже почти вся часть была в сборе. На плацу толпились офицеры и солдаты, которые самостоятельно прибывали на плац. Старшина и ротный в спешном порядке обзванивали все места дежурств, посыльные бегали по всей части, собирая солдат из всех нарядов. Никто не знал, что толком случилось. Напряжение росло. Никогда еще не было таких внезапных построений.
   Высыпав на плац, солдаты молча стояли, в ожидании команды офицеров. Офицеры стояли в стороне и о чем-то шушукались. На углу одиноко стоял командир части.
   Наконец, зычный голос Шибитова разнесся по всему плацу:
   - Становись! Товарищи офицеры, какой вы пример подаете солдатам! Живее! Становись! Смирно!
   На плац зашел Быстров. К нему на встречу строевым шагом направился начальник штаба.
   Отдав воинское приветствие, Шибитов произнес:
   - Товарищ полковник, 47-ой топогеодезический отряд по вашему приказанию построен. Начальник штаба, подполковник Шибитов.
   - Вольно! - окинув всех своим свирепым взглядом, произнес полковник. - Командиры рот ко мне! Немедленно!
   Демьянов, Ерофеев и Бойцов поспешили к командиру части с докладом, держа в руках списки рот. Выслушав их доклады, Быстров сообщил им свои указания, после чего обратился ко всей части.
   - Товарищи солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры! В нашей части произошло ЧП. - полковник говорил медленно и как всегда очень громко. Он вглядывался в лица всех, кто находился на плацу. Желваки тяжело двигались, голова медленно покачивалась из стороны в сторону, а глаза искрились испепеляющим взглядом. - Из роты сбежали два солдата. Сегодня в три часа дня они вышли через КПП и направились в неизвестном направлении. И замечу, - никто у них не спросил разрешения покинуть часть! - полковник посмотрел на ротных. - Куда смотрел дежурный по КПП?! Немедленно снять весь наряд по КПП и направить их всех в наряд по столовой! И чтобы сержант, который там спал в это время, а по-другому я не могу объяснить происшедшее, чтобы шел в наряд по столовой простым рабочим. Я ясно выражаюсь?
   Полковник стоял в центре плаца и недобро поглядывал на нашу роту. Наступило гробовое молчание. Никто не смел и шелохнуться.
   - Никто не знает, где они сейчас. Живы ли они? С какой целью они покинули часть? Нет ли с ними какого-нибудь оружия? Нам не известно. Но вы должны знать, что самовольное оставление части - серьезное правонарушение, которое может повлечь за собой уголовное преследование. - командир выдерживал значительные паузы между словами.
   В этот момент я вспомнил как зимой, когда я еще был в РМП, ко мне в гости приезжала моя младшая сестра со своим молодым человеком. Это было отличное время я увидел дорогих мне людей, полакомился гостинцами и послушал на плеере сестры любимую музыку. Но только сейчас, слушая нравоучения командира части до меня дошло, что произошло тогда зимой. Ведь звали молодого человека моей сестры Мунир. Он был марокканцем, арабом. Они с сестрой приехали поздно вечером и попросились у Демьянова переночевать в части. Но несмотря на смуглое лицо, характерные восточные черты лица, а также акцент в его речи, никто не удосужился проверить его документы на КПП. Иностранный гражданин спокойно прошел на территорию военной части и провел там всю ночь!
   - Слушай мою команду! - вернул меня в реальность голос командира.
   - Равняйсь! Смирно! - вставил Шибитов.
   - Всем командирам рот немедленно организовать поиски пропавших солдат. Ужин перенести на час. Дежурному по части организовать группы для экстренного выезда в направлении железнодорожной станции и автовокзала города Звенигород. В семь часов доложить мне о результатах. Разойдись!
   - Вольно! Разойдись! - продублировал команду Шибитов.
   - Так, на месте стоим, никуда не уходим. - произнес Бойцов, обращаясь к нашей роте. - Старшина, давай еще раз всех проверим.
   Была проведена перекличка. Опасения, подтвердились - отсутствует один солдат Кукин. Вместе с солдатом автороты Ремезовым они сегодня из части и сбежали. Как оказалось, выйти за пределы части не представляло большой сложности. Они даже не стали утруждать себя поисками дыры в заборе. Не имея никаких документов и никаких разрешений, они просто спокойно проследовали через КПП. Дежурный по КПП вопросов не задавал. Солдаты спокойно дождались на расположенной поблизости остановке автобуса, сели в него и уехали в неизвестном направлении. И только наблюдательные жители военного городка сообщили командиру части о двух подозрительных солдатах, после чего и началась вся эта беготня.
   Поиски солдат в окрестных лесах, как и тщательная инспекция всей территории части, ожидаемо не дали никаких результатов. Было ясно, что два солдата, которых постоянно гнобили и унижали черепа и деды, заранее договорившись вместе бежали. Самовольное оставление части на срок до десяти суток еще могло быть каким-то образом им прощено, но больше десяти суток это уже была измена Родине.
   На следующий день Павлюк возбудил уголовное дело, были посланы телеграммы родителям солдат и в соответствующие военкоматы. Теперь все гадали, как быстро найдут беглецов и найдут ли их вообще.
  
   Через пару дней наступило долгожданное воскресенье. Наконец-то воскресное утро я мог провести спокойно, зная, что никакой Кабанов или Юрин не отправит меня на разгрузку вагонов или на работу в теплицу. Все пернатые, раздобыв где-то мяч, отправились на поле, обычно служившее стрельбищем для офицеров, поиграть в футбол. Некоторым счастливчикам старшина дал кроссовки. Остальным пришлось играть в кирзовым сапогах. Как любитель погонять мяч, я не мог удержаться, чтобы не присоединиться к ним, но быстро понял глупость этой затеи. Даже увлеченно бегая за мячом по полю, они никак не мог ли забыть, что находятся в армии, где в условиях постоянного прессинга нужно каждую секунду доказывать свое право на место под солнцем. Играли очень грубо, жестко: неистово били по ногам, не стеснялись толкаться, а в ответ на возмущения только смеялись. Быстро устав от этого жлобства, я покинул поле и отправился в спортивный зал.
   С недавних пор спортивным залом заведовал Таратайкин. За коротких срок он успел стать заметной фигурой в части, успел познакомиться с разными офицерами и договориться со старшим лейтенантом Петровым, чтобы тот отдал ему ключи от спортзала. Взамен, Тарайтайкин обещал поддерживать в зале порядок.
   Тарайкин в роте держался обособленно. Выполнял только те приказы, которые укладывались в понятие Устава. Пернатые побаивались с ним связываться, но начинали его ненавидеть также люто, как и меня. Ведь своими действиями он подрывал их власть в роте. Идти на прямую конфронтацию с ним они не могли. Все, на что они отваживались, это обзывать его «Тарантасом». Саша в ответ со свойственным ему хладнокровием смотрел на них сверху вниз и называл их коротышками, шушарой и пузатой мелочью.
   В спортзале было прохладно и тихо. Не было назойливых криков пернатых и постоянной казарменной суеты. Обычно к нам присоединялся Рылевич. Втроем мы тягали штанги, а Таратайкин учил нас, как правильно выполнять подходы.
   Но сегодня вместо Рылевича был младший сержант Ермилов, который поделился с нами последними новостями. Оказалось, что в часть приехали студенты военных кафедр. У них начались военные сборы. Это были такие же ребята, как мы с Мальгиным и Рылевичем, только-только закончившие институт. Но в отличие от нас в своих ВУЗах они ходили на занятия по военной подготовке. Также после института они попадали в армию, но их служба была короткой, длилась пару месяцев.
   Когда мы потом их увидели вживую, то были несколько обескуражены. Они абсолютно не умели ходить строевым шагом, отдавать воинские приветствия или докладывать по форме. Их движения были крайне неловкими, их офицерская форма топорщилась и смотрелась нескладно. Несмотря на то, что все они были взрослыми людьми, на голову выше остальных солдат части, крупнее обычных солдат-срочников, выглядели они как совершенные дети. Выходя из казармы для похода в столовую они могли забыть нескольких своих товарищей, которые потом догоняли строй. В среду, в резиновый день, построившись на плацу они вдруг обнаруживали, что забыли захватить с собой противогазы и также неорганизованно бегом мчались в казарму за заветными сумками с резиновыми изделиями. По сути это были обычные студенты, которым было глубоко наплевать на армейские порядки. Ведь приехали они сюда только ради того, чтобы принять поскорее присягу, получить лейтенантские погоны и уйти в запас, чтобы больше никогда уже не слышать про армию.
   Командовал этими солдатами такой же нескладный младший лейтенант Ненашев, который сам был призван в армию несколько месяцев тому назад. Не будучи кадровым офицером, он сам был карикатурой, пародией на настоящего офицера. Постоянное место его службы была рота обеспечения, где он был замполитом, но на время военных сборов курсантов стал их командиром.
   Люди, которые бывали в их казарме, а они заняли верхний этаж роты обеспечения, рассказывали какой бардак творится там. Там было грязно, пыльно, кругом были разбросаны их рюкзаки и одежда. Курсанты ели прямо в расположении, валяясь на кроватях, дневальный, в лучшем случае, нехотя махал веником, а когда им что-то надо было купить, то просто вставали и шли в чипок в военном городке. Никто их не останавливал на КПП. Такого поведения не могли себе позволить даже наши деды.
   Это так сильно контрастировало с нашей службой! Так сильно контрастировало с теми требованиями, которые предъявлялись к нам - солдатам-срочникам, что сразу поползли слухи, что это какие-то блатные курсанты. Уж больно простой и размеренной казалась их служба на фоне солдатской.
  
   Каждый день, каждая минута жизни в армии это испытание твоего характера, это проверка на прочность твоих принципов и устоев, твоего внутреннего стрежня. Внешняя среда изо всех сил старается отнять у тебя единственную твою собственность внутреннюю свободу, право иметь свое мнение. Отказаться от этого означало окончательно раствориться в этой серой массе, окончательно потерять лицо, превратиться в объект, из которого армейская среда вылепит своего очередного стойкого оловянного солдата, своего винтика.
   Многие не выдерживали этого каждодневного прессинга, этого каждодневного морального насилия над личностью. Отсутствие духовной, нравственной основы вело в условиях дедовщины к полной деградации личности. Каждый пытался выжить и спасти свое Я, как мог.
   Но не все справлялись с прессингом. Вчера я был в наряде по роте. Будучи дежурным я зашел в туалет проверить, как там идет уборка, и обнаружил сидящего на подоконнике солдата Сошина. По его щекам текли слезы, а сам он в этот момент медленно резал лезвием себе вены.
   - Что же ты делаешь, Сошин?! - закричал я не него. - Остановись!
   Солдат посмотрел на меня отсутствующим взглядом и всхлипывая продолжил дальше резать вены. Он стал делать новые надрезы, пока я не подбежал и не отнял у него лезвие. Возбужденный, я бросился сразу к телефону и принялся звонить в санчасть. Затем бросился к аптечке, чтобы достать из нее перевязочные материалы. Сбежалась вся рота, стали помогать солдату. Солдату оказали первую помощь, перевязали руки и отправили в санчасть, из которой он уже больше не возвращался. Как станет потом известно, его отправили к психиатрическую лечебницу.
   Теперь в роте не было Касаткина, не было Григорьева и других дедов уволившегося весной призыва. Володин был далеко в полях. Кабанов один имел над ротой весьма условную власть. Было ясно, что Сошина довели до такого состояния наши пернатые.
   И вот спустя почти полгода, как состоялась моя беседа с дедами прежнего призыва, я снова вел беседу в умывальной комнате на сей раз с пернатой братией. Изменились обстоятельства, изменились участники беседы, но предмет беседы осталась прежним.
   Мы случайно оказались в одно время в умывальной комнате. Я умывался, они чистили сапоги. Они не могли в очередной не воспользоваться случаем, чтобы не сказать мне пару гадостей. Наша перепалка плавно переросла в спор.
   Как вы не можете понять, что так нельзя жить? Ведь вы же сами были молодыми солдатами! - задавался я вопросом.
   Да что ты нам тут втираешь, а? Сам-то где был, когда Косой нас по ночам прокачивал. Ты-то у нас спал, ты же особенный. Тебя не трогали. - Воробьев стоял у самого прохода в умывальную комнату.
   Во-во, - произнес, стоявший возле окна, Ягодка. - Тебя не заставляли перед ними унижаться...
   Да вы сами вспомните, что вы тогда зимой в столовой говорили? - напоминал я им в ответ. - Вы же хотели объединиться, хотели помогать друг друга.
   Ничего ты не понимаешь, Беспалов! Это у тебя мать - военный прокурор или кто она там. А за нас кто заступится?
   Ага, попробуй сказать что-нибудь Косому!
   Но вы теперь можете все изменить. Теперь же все в ваших руках.
   А зачем? - говорил Воробьев. - Вот ты такой типа умный, объясни, зачем нам что-то менять. Ты знаешь, сколько мы денег отвалили этим уродам. И что все за просто так?
   Во-во, - пробубнил Ягодна, - каждый день рублей по сто рожали.
   Мы столько всего перенесли, сколько тебе и не снилось. И что все это напрасно? Пускай они теперь тоже полетают. Мы не заставляем их делать ничего такого, чего нас не заставляли.
   Но теперь же все в ваших руках, - заводился я. - Вы можете разорвать этот порочный круг. Вы можете прекратить это насилие, как когда-то сами мечтали!
   Зачем нам это нужно? Что ты нам тут пытаешься доказать? Ты вообще ничего не понимаешь в жизни!
   Да он вообще дебил.
   Вы просто нелюди! Как вы не можете понять, что своей ненавистью и жестокостью вы только такую же ненависть и жестокость порождаете в молодых солдатах.
   А нам какое до этого дело?
   Вы смотрели Чучело? - это был очень наивный вопрос.
   Че?
   Ну, Чучело - фильм Ролана Быкова. Человек, который смотрел «Чучело», слышал песню Марка Бернеса «Журавли» или читал Ремарка никогда не станет дедом. - Взгляд черепов не мог скрыть непонимания предмета разговора. Наивно было ждать от них даже попытки прислушаться к чужому мнению. Для них все было просто. Есть правила, которые придуманы не ими. Эти правила обеспечивают им более высокий статус в армии. Они его заслужили. Все остальное их не волновало.
   В умывальную комнату в этот момент зашел Таратайкин. Он еще из коридора слышал разговор. Не обращая никакого внимания на пернатых, Таратайкин произнес:
   - Женек, что ты перед свиньями бисер мечешь! Не поймут они этого! Не трать свое время!
   В ответ пернатые посмотрели на Таратайкина с еще большей ненавистью. С недавних пор он стал для них как кость в горле. Он был более выдержанным и спокойным. Его нельзя было вывести из себя издевками, которые легко ранили меня.
  
   Распоряжение штаба округа об усилении мер по антитеррористической защите части, которое тогда в штабе ночью читал майор Баронов, в последствие привело к некоторым результатам. Перед въездом в часть змейкой поставили железобетонные блоки, в дополнение к ним зачем-то поставили противотанковые ежи, был проведена разъяснительная работа с солдатами на случай теракта. Но было и еще одно решение - создавалась группа быстрого реагирования. Эта группа была создана взамен патруля и была призвана как раз защищать часть от террористов.
   Баронов, ответственный за мероприятия по антитеррористической защите части, не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью. Дело в том, что его шестое отделение постоянно должно было что-то печатать. И солдаты в отделении нужны были ему практически круглосуточно. Но каждый солдат по заведенному в армии порядку регулярно должен был ходить в наряд. И никто этой обязанности с солдат из шестого отделения не снимал. Поскольку рот в части было три и наряды между ротами чередовались, а суточный наряд - это почти вся рота, то каждые три дня майор оставался без рабочей силы. И вот, чтобы не терять своих солдат, которых он к тому уже успел обучить печатному делу и заменить их было некем, он просто записал всех солдат нашего третьего взвода в группу быстрого реагирования. Правильнее сказать, только солдаты третьего взвода могли заступать в наряд в группу быстрого реагирования.
   Группа быстрого реагирования состояла из десяти человек - половина взвода. Поскольку обязанности группы быстрого реагирования мало чем отличались от обязанностей патруля и были просто формальностью, то в свободное от патрулирования время эти солдаты поступали в распоряжение Баронова. Таким образом, получалось, что как минимум десять человек плюс наряд по шестому отделению всегда были в распоряжении офицера.
   Меня же это решение коснулось самым непосредственным образом, потому что командиром группы быстрого реагирования был назначен я. Это устраивало и Баронова, и Коробова и более чем устраивало меня. Мне не приходилось теперь ходить в другие наряды. Я был круглосуточно в одном постоянном наряде. Выполнив небольшие формальности командира ГБР я мог работать дальше, выполняя поручения Баронова и Коробова.
   Еще одной обязанностью ГБР было дежурить на всех построениях части. Каждый раз, когда часть собиралась на плацу, солдаты группы быстрого реагирования должны были становиться по всему периметру плаца. Со стороны это выглядело несколько странно. Ведь у группы быстрого реагирования не было оружия, а солдаты третьего взвода были почти все маленького росточка, щупленькие, за что их давно в роте прозвали покемонами. Такая охрана скорее выглядела комичной, чем какой-то серьезной силой, способной какого-то защитить.
   - Беспалов, собирай своих хлопцев и веди к штабу. Жди меня там. - сказал мне Баронов после утреннего развода.
   Мы направились к штабу, где солдатам выдали десять автоматов Калашникова. Оружия мы уже давно не держали в руках, но тех занятий зимой, когда мы часами собирали и разбирали автомат, хватило, чтобы сейчас относиться к оружию равнодушно.
   - Становись! Шагом марш скомандовал я группе.
   Солдаты направились к зданию клуба. Там Баронов объяснил нашу задачу. Предстоял учебный бой. По легенде здание клуба захватили террористы, а группе быстрого реагирования предстояло их обезоружить. Заняв положение в оврагах за клубом мы начали наш бой. Маленькими перебежками, прикрывая друг друга, солдаты медленно двигались к клубу. Горохов, Селин, Петров заходили справа, Ларин, Пучков и Костыгов атаковали воображаемых террористов слева. По центру же, отвлекая на себя внимание засевших в штабе преступников, вели бой Рылевич и Тюпин. Ларин и Костыгов быстро перебегали от дерева к дереву. Петров кричал Горохову, чтобы он нагнулся. Рылевич и Тюпин ползли по выжженной солнцем траве. Периодический солдаты делали воображаемые выстрелы из автоматов. Добравшись до клуба, солдаты слушали новые указания от Баронова и возвращались на исходные позиции.
   Чувствовалась общая неловкость солдат. Никто не понимал, как на самом деле ведется бой, а то, что происходило, было больше похоже на детскую игру «войнушку», чем на реальную схватку с террористами. Ларин двигался медленно и неклюже, Рылевич постоянно поднимал голову и делал солдатам замечания. Пучков и Селин вообще не знали, как правильно в руках держать автомат. Тюпину казалось больше доставлял удовольствие сам процесс катания по земле, чем бой, поэтому он по делу и без дела постоянно падал на землю. Ему казалось, что это выглядит очень мужественно, а на деле у большинства солдат это вызывало улыбку.
   Баронов, качая головой, подошел ко мне.
   Ну что скажешь, Беспалов? Совсем хуево?
   Какой-то детский сад, товарищ майор!
   Ладно, уводи солдат.
   Стройся! крикнул. Становись!
   Сдав оружие в штаб, мы вернулись к своим привычным обязанностям. Мои покемоны отправились в шестое отделение, а я в штаб к Коробову, где до конца дня печатал представления к очередным званиям для офицеров.
   Вечером, после ужина с небольшой группой солдат из ГБР я отправился на формальный осмотр территории. Теплый августовский вечер, дневная жара спала. Никто не хотел работать или идти в роту, поэтому солдаты с удовольствием ходили со мной по части. Более того, в обязанности ГБР входил так же осмотр военного городка и парка. До вечерней поверки, которую мы также должны были охранять, оставалось еще полтора часа и это время было полностью в нашем распоряжении.
   Пройдясь сначала до спортивной площадки за столовой, мы повернули назад и направились в военный город. Главной целью в военном городе для солдат всегда был чипок. Не было ничего более приятного для солдат, чем купить семечек и погулять по городку, лузгая их. Потом зашли в подъезд одного из домов и поднялись на пятый этаж. Там проверили закрыты ли замки на чердак. Прошлись по остальным подъездам и после этого с чувством выполненного долга отправились в автопарк. По дороге в автопарк мы проведали дежурившего на водонапорной станции Сафонова.
   Миша Сафонов был ряд любым гостям. Его место дежурства находилось на отшибе военного городка, за гаражами офицеров. Туда шла отдельная дорога, которая ответвлялась от дороги в автопарк. Обычно никто не ходил к нему. Так и сидел Сафонов с утра до вечера один, отлучаясь только на прием пиши. В небольшом домике, где располагалась водонапорная установка и небольшой пульт управления была также кровать, а в углу на тумбочке стоял старенький телевизор. Идеальные условия службы.
   После Сафонова мы пошли бродить по парку. Спустившись вниз по склону за парком мы оказались перед свинарником. Большая, толстая, перекормленная собака, смесь дворняги и сенбернара, встретила нас перед зданием. Она была настолько толстой, что даже когда мы начали ее гладить, она не могла найти в себе сил огрызнуться, а только недовольно ворча ушла в сторону.
   - Эй, есть тут кто живой? - постучал я в дверь.
   Дверь отварилась и на пороге показался Борисов, одетый в телогрейку и резиновые сапоги.
   - Дима, привет!
   - А, здорово Женек. А что вы тут делаете?
   - Ну мы типа патруля, ходим тут проверяем все. У тебя все хорошо?
   - Да вроде бы нормально. А вы там прапора моего не видели случаем?
   - Старостина? Нет, не видели. И склад его закрыт.
   - Это хорошо. - Борисов потер нос грязной рукой. - А то я тут затеял картошку жарить.
   - Здорово! А картошку ты где берешь?
   - Ну как где? Из того, что свиньям на прокорм выделяют, из того себе отбираю и жарю.
   - Много ее у тебя? Может быть ты и нас тогда угостишь? - за моей спиной солдаты радостно закивали головами.
   - А что не угостить? Угощу! А у вас есть соль? А то у меня закончилась совсем. Да и майонеза бы достать...
   - Да не вопрос, в магазине купим.
   - Ну, вот и здорово! Тогда после отбоя приходите, я пока начищу картошку.
   - А где Козлов? Ты что один теперь тут?
   - Козлов залетел и Мотузин забрал его обратно в роту обслуживания. Нас же периодически проверяют. Хоть мы и свинари, а все равно в первую очередь солдаты и поэтому должны соблюдать армейский распорядок дня. Понятно, что к нам в шесть утра никто не приходит проверять, как мы встаем и делаем зарядку, но иногда заходят офицеры и прапорщики, а еще иногда заглядывают наши черепа. Покричать на нас, да картошки украсть. А тут как-то на днях Мотузин заглянул. Семь утра, а Козлов в кровати валяется. Не повезло. Вот его и забрали в роту, чтобы вспомнил, что такое армейская служба.
   - Ну и как он там теперь в роте поживает?
   - Да как. Непривычно ему, конечно. Отвык от службы, расслабился. Там же суета, беготня постоянно. Дема там никому расслабиться не дает. А на днях стоял в наряде по роте и заснул. Проспал подъем. Мотузин заходит в казарму, а Женя возле тумбочки сидит и спит. А время уже пятнадцать минут седьмого. Рота уже давно должна быть на улице, на зарядке. И Дема скоро придет.
   - И что было?
   - Ну как что? Залетел он. Дежурный спит, дневальные спят. Прапорщик будит Козлова, говорит ему «Что, залез масенький? Сейчас тебя Дёме сдам, будешь знать, как спать в наряде!». Козлов перепугался, стал умолять его не сдавать командиру. Мотузин сжалился, пошел переставил часы на пятнадцать минут назад. Козлов прокричал «Рота, подъем!». Все ушли на зарядку. Потом время переставил назад. Никто ничего не заметил. Часов ведь у солдат нет. Это он мне по секрету рассказал потом.
   - Ну и хорошо, что все обошлось.
   - Да хорошо-то хорошо, но Мотузин не был бы собой, если бы не зарядил Козлову за это пятихатку. Говорит, к обеду не найдешь денег, не будешь у меня из наряда по столовой вылезать. Пришлось побегать Козлову по части, поискать денег, но все-таки он их нашел, отдал прапорщику. А Мотузин ему потом в благодарность у ротного подписал отпуск на пять дня, типа по семейным обстоятельствам. Так что сейчас Козлов в отпуске, уехал к себе домой.
   В очередной раз удивившись происходящему в армии, я отправился обратно в часть. Постояв для проформы возле плаца на вечерней поверке и объяснив дежурному по части, что мы еще не все осмотрели в военном городе, я с ГБР снова вышли за пределы части, чтобы присоединиться к Борисову и испытать вкус такой долгожданной жаренной картошки.
  
   Через неделю нашлись беглецы Кукин и Ремезов. За это время они успели добраться до границы Белоруссии с Польшей. В одной из деревень под Брестом их поймали за кражу гусей.
   Ремезова, который находился в невменяемом состоянии, сразу отправили к психиатрическую больницу к Сошину. Кукин же напротив вернулся в часть и продолжил свою службу. Свой побег он объяснил постоянными издевательствами со стороны старослужащих. Разбирательство по этому поводу растянулось на несколько месяцев. В конечном итоге ни Кукина, ни кого из старослужащих не наказали. Кукин говорил, что вмешалась его мать-прокурор, которая за деньги его отмазала от тюрьмы. Но ему никто больше не верил. Правда, черепа с тех перестали к нему придираться и унижать его. Кукин успокоился и зажил наконец спокойной жизнью.
  
   Я продолжал служить. Самое для меня примечательное в наряде было то, что мне не приходилось бывать теперь в казарме совсем. Даже ночью возвращаться в казарму не было никакой необходимости. А причиной тому была новая техника, которую привезли в часть.
   В середине августа в часть пригнали новые автомобили. Это были военные КАМАЗы, оборудованные новой секретной техникой для выполнения топографических работ. Эти машины поставили на территории шестого отделения, недалеко от забора со стороны картографического склада той второй части, солдаты которой жили в нашем штабе. Машин было три. В защитных цветах, новенькие, сверкающие своими деталями и огромными колесными дисками, красавцы КАМАЗы стояли в отделении и ждали высоких гостей. Часть должна была принимать участие в тестировании техники. В первые дни появления машин, вокруг них толпились офицеры части, а также приехавшие из штаба округа высокие чины. Но вскоре шумиха улеглась и про машины как будто все забыли. Нам же солдатам ГБР вменилось теперь в обязанности охранять их. Никакие террористы не представляли для части такой угрозы, как свои солдаты-варвары, которые могли что-нибудь утащить из новеньких машин. Поговаривали, что эти машины стоят миллионы долларов, и группа быстрого реагирования теперь должна была ночью дежурить у них. Правда, все дежурство заключалось в том, что мы под этими КАМАЗами спали. Ночи стояли теплые, в бушлатах на свежем воздухе на мягкой травке под КАМАЗами спалось очень сладко.
   Я не ночевал в роте, в столовую ходил с суточным нарядом, был сержантом, в наряде общался только с солдатами своего взвода, в котором не было пернатых, днем же находился в штабе. Теперь у меня не было совсем никакой необходимости появляться в роте. Я перестал полностью пересекаться с пернатыми. Я мог не видеть их целыми неделями.
   Так прошел еще один месяц моей службы в армии. Это был самый спокойный, самый счастливый месяц службы. До дембеля оставалось немногим более семидесяти дней. Близился конец лета. Звание младшего сержанта скоро дали и Горохову, и теперь в наряд по ГБР мы ходили с ним по очереди.
  
   ЧАСТЬ IV
   ГЛАВА 18. Мазута
   «... освобождаю вас от химеры, которая называется совестью...»
   А. Гитлер
   В последние дни августа в части разразился новый скандал: лейтенант Ненашев избил молодого курсанта. Командир части прилюдно на плацу отчитал офицера. Никогда еще за время моей службы я не слышал, чтобы к неуставным отношениям прибегал офицер. Молодой лейтенант, который сам находился в армии с мая-месяца казался абсолютно безобидным человеком. Солдаты всегда смеялись над его неуклюжестью и не воспринимали его всерьез. Видимо такая реакция со стороны курсантов и вывела его из себя. Напившись однажды вечером вместе с Мотузиным и Демьяновым, он решил показать курсантам кто тут главный. Часть отнеслась к случившемуся как к очередной армейской глупости.
   - Ерунда все это. - сказал мне тогда Халявин. Мы стояли с ним на крыльце казармы и разговаривали. - Не понимаю я вас. Попали служить в шоколадную часть. Живите и радуйтесь! В Чечню ведь вас не отправляют радуйтесь! Дедовщины такой как в Таманской и Дзержинской дивизиях нет радуйтесь! Из окон тут никто не выбрасывается, в сушилке не вешаются радуйтесь! Что еще надо?
   - Но тем не менее дедовщина есть.
   - Да разве это дедовщина?! Так, фигня! Не понимаю тебя, Беспалов. Жил бы по дедовщине, сейчас бы уже сам уже был дедом.
   - А тебя самого устраивает жить по дедовщине? Тебе нравится быть духом?
   - А что я? У меня все хорошо. Еще пару месяцев и черпанусь. Сейчас я потрачу немного денег, а потом, став дедом, я эти деньги соберу назад. Еще и в плюсе окажусь. У меня вообще родители взятку давали на пересыльном, чтобы меня сюда отправили. Все знают, что тут дедовщина слабенькая. Мы сейчас ходим квартиру ремонтируем Бойцову. Закончим, глядишь она даст ефрейтора или младшого. Вот пернатым, которые по выходным ездят работать на дачу командиру части уже обещали лычки. Тут главное не щелкать еблом. Надо от жизни брать все. Приспосабливаться к жизни, быть хитрее, тогда и будешь дедом. А если идти на принцип, то будешь как ты: один и все будут тебе пакостить. Ты со своей силой и умом мог бы легко быть дедом. Тебя бы все боялись и слушали, а вместо этого тебя все чмырят.
   Мне стало совсем грустно от этих слов. Чему учит дедовщина молодых людей? Для чего нужна такая дедовщина? Я оправдывал дедовщину тем, что солдаты испытав все ее тяготы, становятся взрослее и мужественнее. Я ошибался: взросление, приобретение мужских черт характера, никак не связано с дедовщиной. Да, возможно испытания и унижения дедовщиной закаляет характер и укрепляет волю. Но ведь она и уродует психику, прививает искаженные, уродливые нормы поведения в обществе. Физические и психическое насилие не может вызвать у человека здоровой реакции. Психологическая зрелость сопряжена с достижением зрелой личностной идентичности. Идентификация в условиях дедовщины не оставляет солдату выбора. Солдат однозначно идентифицируется как часть этой системы. И суть этой идентификации заключается в том, что человек как бы высоко не поднялся в иерархии так и остается маленьким и ничтожным, зависимым от вышестоящих членов иерархии. Внутри человека нет никакой свободы. Он раб, приспособленец, часть системы, ее винтик. А весь путь наверх это попытка самоутвердиться и отыграться на людях за свои унижения и слабости на тех кто внизу.
   Только тогда можно будет победить дедовщину в армии, когда в обществе поменяется отношение к ней, когда будет создана атмосфера нетерпимости к дедам. Когда бывший солдат будет скрывать тот факт, что он был в армии дедом. Если он будет знать, что им не дадут хорошей работы, а люди, узнав кто он, станут показывать на него пальцем. Идя в армию, молодой человек будет знать, чем ему грозит статус деда в армии, тогда он будет служить честно. У нас, к сожалению, очень часто к бывшим дедам относятся с пониманием, говоря, что по-другому служить нельзя, что если он дед, то и сам был духом и многое что вынес. Конечно, об этом не говорят вслух и открыто, но если ранее дедовщина была однозначным злом, то сейчас к этому многие относятся как к нормальному естественному явлению. И, увы, некоторые даже считаю, что именно она закаляет молодых людей и на ней держится боеспособность нашей армии.
   - Ты так уверен, что тебя скоро черпанут?
   - Конечно! Грядут большие перемены. Володя и Кабан скоро уволятся, пернатые станут дедами, новый призыв придет и им потребуются черепа. И тут я им очень понадоблюсь! Может быть это произойдет даже раньше. Посмотри на Кабана. Кто его сейчас слушает? Володя в полях, а без него Кабан не может справиться со всей ротой. Он слишком слабый. Перепелкин вон даже подрался недавно с ним. Представляешь, череп подрался с дедом! Где это видано?! А все потому что Кабан теряет свою власть. Теперь вся власть будет у пернатых. Их время наступает. Все это понимают. Посмотри как Юрин перед пернатыми выслуживается. Знает, кто сейчас главный в роте! Ладно, пошел я к командиру обои клеить.
   Еще один день подходил к концу. Нежелание находиться в одной казарме с пернатыми было настолько велико, что после ужина я опять ушел в штаб. Коробов был в отпуске, а капитан Лиманский, который подменял Владимира Николаевича, никогда не нагружал меня сверхурочной работой. Мне же просто хотелось побыть одному и побездельничать.
   Подойдя к двери кабинета, я услышал, что оттуда раздаются звуки. Удивительно, не уж-то Лиманский решил нагрянуть в столько поздний час в штаб? Дверь оказалась запертой. Постеснявшись открыть ее своим ключом, я постучал. Дверь отворилась.
   - Заходи, Женек! приветствовал меня Перепелкин на пороге кабинета.
   За спиной Перепелкина я увидел свой компьютер, по которому шел какой-то фильм.
   - А что ты тут делаешь? плохо скрывая свое удивление, произнес я.
   - Да, я нашел у тебя на компьютере фильм, вот и смотрю как ни в чем не бывало отвечал наглый солдат. Присоединяйся! У меня тут печенье есть, чай угощаю
   - А откуда у тебя ключ? Тебе Коробов разрешал сюда заходить?
   - Да ключ не проблема, я его у Любови Алексеевны в столе нашел.
   Я был очень удивлен. Нет, не тем, что этот прохвост брал без спроса чужие ключи и набрался наглости лазать по моему компьютеру. Не сомневаюсь, Перепелкин уже успел покопаться и в моем столе. Хорошо, что мне хватило ума хранить свои деньги в сейфе у Коробова, хотя теперь и это место нельзя считать надежным. Но главное меня удивило поведение Перепелкина, его заискивающее выражение лица, его улыбка и доброжелательный тон. Что это с ним случилось? Каких грибов он объелся? Неужто он и вправду решил со мной подружиться? Зачем ему это надо?
   - Ну, так чай тебе налить? У меня и сахар есть. Если что обращайся!
   - Что-что? Извини, я прослушал, что ты сказал.
   - Я говорю, вот чай и вот печенье. Присоединяйся!
   Фильм, который он смотрел, я уже видел, но от печенья с чаем не мог отказаться. Быстро выпив чай, я засобирался.
   - А Спасибо за угощенье, я пойду в роту. Закроешь тогда за собой как досмотришь.
   - Ага улыбнулся мне вслед мой тезка.
   Около нашей казармы за спортивной площадкой был небольшой склон. Там была высокая некошеная трава и обычно никто не ходил. Туда я и отправился прямиком из штаба. Я был сержант и это были одни из моих немногих привилегий относительно беспрепятственное перемещение по части и возможность распоряжаться свободным временем по своему усмотрению.
   Расположившись на траве, я уставился на облака. Здесь меня никто не мог видеть, да и мне отсюда тоже ничего не было видно. О том, что я нахожусь все-таки на территории части, напоминал лишь бетонный забор с колючей проволокой чуть ниже по склону.
   - Вот где ты! А я тебя ищу увидел я над собой голову Рылевича. Разлегся тут, понимаешь, товарищ сержант! А кто же будет солдатами командовать? Расслабились вы, батенька! Нету на вас Касаткина!
   - Ничего, не пропадут без меня! Там и так желающих покомандовать воз и маленькая тележка. Хлебом не корми, дай им только командовать!
   - Да шучу я, что ты сразу обижаешься?
   - Я не обижаюсь. Что ты сегодня так поздно? Что вас не было на ужине? Баронов не отпускал?
   - Оперативка. Я ушел, мне там больше делать нечего, а эти покемоны будут сегодня до отбоя печатать.
   - Приляг, посмотри на небо. Какая красота! Сейчас снова пролетали «Русские витязи».
   - Знаю, они тут рядом совсем, в Кубинке у них аэродром. Что им тут лететь? От силы может быть минуту, при их-то скорости!
   - Ну, вот и еще один день прошел. До дембеля остался семьдесят один день вспомнил я вслух про свой подсчет.
   - А, ты все считаешь эти дни? Домой хочешь? А что тогда отпуск не возьмешь? Ты же сержант, тебе же еще и сержантские десять суток положены. Съездил бы, отдохнул пока лето, а то потом вернешься осенью домой, пойдешь на работу и когда еще будет отпуск? Когда еще покупаешься в речке? Только через год?
   - Нет, Миша, не хочу я так. Лучше я на месяц раньше уволюсь. Немножко уже осталось потерпеть.
   - А, совсем забыл тебе рассказать! Я что пришел-то Ты слышал, что наши пернатые учудили?
   - Нет, я не в курсе.
   - А, да откуда тебе знать! Ты все тут облаками любуешься! Они сегодня в столовой после ужина остались и стали дежурный наряд строить.
   - Что-что делали?
   - Ну, так, угрожать им стали. Сказали, что как деды осенью дембельнутся, так придет их время, вся власть к ним перейдет. И они будут главными в части. Поэтому уже сейчас духи должны знать место и слушать их.
   - Какие духи? После нас же авторота дежурит. Это же не их духи, а духи дедов из автороты!
   - А что ты удивляешься? Им мало духов нашей роты. Наверное, хотят быть главными дедами во всей части.
   - И кто же там был?
   - Да все пернатые. Ягодка, Виноград, Рыбалко, Воробьев, Соловьев, конечно. Вроде бы Юрин с Мамаевым были.
   - Юрин не мог там быть, он сегодня дежурный по роте.
   - Ну не знаю, мне сказали, что Юрин был. Ну, в общем, вся их гоп-компания там была.
   - А ты откуда все это знаешь?
   - Ха, а Кукин на что? Кукин всегда в курсе последних новостей в части.
   - Да, скорее был домой! Прочь из этого дурдома! вздохнул я. Еще семьдесят один день. Семьдесят один день продержаться, не сойти с ума и домой!
   - Пошли в роту! Хватит уже лежать! Подшиться еще надо.
   У входа в казарму, на пороге крыльца стояли Перепелкин и Воробьев и что-то живо обсуждали. Перепелкин курил, периодически спрыскивая свою ядовитую слюну через щель в передних зубах, как он это часто любил делать.
   - Да ты че? Ну и как они отреагировали? изображал он из себя бывалого солдата.
   - Ну че-че? Чуть в штаны не наделали! рассмеялся Воробьев. - Я провел с ними разъяснительную беседу.
   - А они?
   - Сказали, что все поняли, что по
   Увидев нас, друзья с лицами заговорщиков прекратили свой разговор и переключились на нас.
   - Идут, слышь, Перепел! Два дембеля невъебенных идут!
   - Че, Беспалый, свой дембель высматривал в небе? подражая Воробьеву, пытался меня поддеть Перепелкин.
   - Высматривал, Перепелкин. нехотя ответил я, пытаясь показать полное спокойствие. Мой дембель уже рядом, а твоего совсем не видно.
   - А я вот расскажу Коробову, что ты по вечерам в штабе фильмы смотришь, а не работаешь вот он тебе устроит дембель веселый!
   - Напугал! Он сам мне эти фильмы приносит. Заодно ротному расскажи, который вместе с Коробовым их тоже смотрит.
   - Это что, этот мудак ходит в штаб фильмы смотреть по вечерам, а не работать? возмущался Воробьев. Проебываешься, значит, Беспалов!
   - Да тебя ебет, что я там делаю? начинался я злиться ты за собой следи, Воробьев!
   - Не кипятись, Женек! Пошли в роту пытался меня успокоить Рылевич.
   - А с тобой, Рыло, у нас будет отдельный разговор. Проведем с тобой воспитательную беседу крикнул нам вслед Воробьев.
   Поднимаясь по лестнице, я все никак не мог успокоиться.
   - Я не понимаю их, Миш! Не понимаю! Что им от меня нужно? Перепелкин в штабе меня чаем угощает, а тут из кожи вон лезет, чтобы уколоть, зацепить меня! Воробьев весь день в роте торчит, дурака валяет, со старшиной лясы точит и ничего не делает. И ему не нравится, видите ли, что я на компьютере фильмы смотрю! А посмотреть на них, так у них телек в роте совсем не выключается! Весь день свой Муз-ТВ смотрят! Хоть раз бы новости посмотрели или какую-нибудь передачу! Живем как в лесу, что творится за пределами части не знаем!
   - Да успокойся ты, Женек! Они все играют роль, все держатся своего стада, потому что поодиночке они ничто! Ничего им от тебя не нужно. Позлить тебя хотят и все. Не дает им покоя, что ты имеешь такие же свободы в роте, как и они.
   Сделав друг другу кантик и подшившись, мы вышли на улицу подышать свежим воздухом в ожидании вечерней поверки. В девять часов вечера в августе еще было достаточно светло и тепло. Чумазые и очень уставшие солдаты третьего взвода только сейчас возвращались из шестого отделения и подошли к казарме.
   - А ну бегом в роту! командовал с крыльца рядовой Воробьев Совсем расслабились, свиньи грязные!
   - Быстро умылись и выходим строиться! поддержал друга рядовой Перепелкин Подошьетесь после вечерней поверки!
   - А нам Баронов разрешил не ходить на поверку, он звонил дежурному по части и отпросил нас оправдывался за всех «покемонов» Пучков.
   - Оставь их в покое, Воробьев не выдержал я и вмешался.
   - Отвали, Олень! С тобой не разговаривают.
   - Сейчас Баронов с тобой будет разговаривать. Я тебе организую беседу.
   За своими пререканиями мы и не заметили, как третий взвод скрылся за дверями казармы.
   Спев «Марусю» и полюбовавшись яркой луной во время вечерней поверки, рота ТГО наконец легла спать.
   Жуткий грохот раздался неожиданно среди ночи в коридоре, когда вся рота уже досматривала десятый сон. Сонные солдаты пытались понять, что случилось и внимательно вслушивались во все звуки из коридора, лежа в постелях. Пучков нацепил на глаза свои круглые очочки в тонкой оправе и напряг из последних сил свое зрение.
   - Открой, сука, немедленно! неслось со стороны лестницы.
   Входная дверь затряслась с новой силой, послышался глухой удар, потом еще и еще удар. Грохот, исходивший от незваных ночных гостей, разбудил всю роту. Дежурный по роте сержант Юрин стоял напротив двери в полном оцепенении, не зная, что ему делать.
   - Открывай, ублюдок! Не то хуже будет! кричали неистово из-за двери голоса.
   Наконец, проснувшийся, как и все, сержант Кабанов, поспешил открыть дверь, чем спас ее от неминуемого уничтожения от нагрянувшего внезапно в нашу роту урагана в лице пьяных дедушек автороты Попова и Жидкова.
   - Иди сюда, ублюдок! кричал подвыпивший Попов на нашего Юрина Сюда иди, я кому сказал!
   Юрин сделал шаг назад.
   - Саша, не надо жалостливо выдавил из себя кабардинец.
   - Ты, че, тупой? Сюда иди, олень!
   - Не надо, Саша, умоляю! чуть не плача повторил Юрин.
   Все солдаты в койках замерли, боясь звуком привлечь к себе внимание Попова. Никто не понимал, что происходит и чем вызван такой гнев главного дедушки части.
   - Лови его, Жидкий! прокричал Попов.
   Юрин бросился прочь, но бежать ему было некуда, кроме как расположения. Перепрыгивая через кровати перепуганных солдат, сталкивая цветы и форму солдат на пол, две здоровенные детины носились по кругу за третьей детиной, как гончие собаки бегают за муляжом кролика на бегах.
   - Я тебе покажу «мазуту»! Я тебя сейчас так отделаю, мать родная не узнает! кричал на всю казарму Попов.
   - Саша, не надо! Я больше не буду! успевал выкрикивать на бегу Юрин.
   Солдаты РТГО вжались в свои койки, только глаза испуганно бегали из стороны в сторону, едва поспевая за всеми перемещениями этой троицы. Зловонный запах страха распространился по всей казарме. Онемевшие дневальные стояли в коридоре, боясь пошевелиться. И только лишь Кабанов все также невозмутимо стоял посреди расположения и спокойно наблюдал, как в углу расположения Попов и Жидков избивали пойманного, наконец, сержанта.
   «Сейчас или никогда» - промелькнуло у меня в голове, и я встал с кровати. Я подошел к Попову и Жидкову и попытался помешать им чинить расправу. Но они как будто не замечали меня, отмахиваясь как от назойливой мухи.
   - Саша, хватит! Хватит, парни! Также нельзя вдвоем одного!
   - Уйди, Беспалов грозно посмотрел на меня Кабанов.
   - Вашего же сержанта избивают, а вы молчите! ответил я дедушке своей роты.
   - Это не твое дело! Ты вообще не из нашей песочницы. Без тебя разберемся! Иди отсюда! отвечал Кабанов.
   Потеряв дар речи от услышанного, я оглянулся и посмотрел на солдат своей роты, ожидая поддержки от них. Но тщетно, ждать помощи было не откуда. В их глазах читался только неподдельный ужас и страх, что следующей жертвой будет кто-то из них. Я взглянул на Рылевича, но он только развел руками в ответ.
   «Ну, ладно» - подумал я про себя. «Лежите, дрожите дальше, трусливые кролики! Вы сами избрали для себя эти порядки, вот и наслаждайтесь! А я пошел спать!»
   Устав бить дежурного по роте, Попов снова заговорил.
   - А теперь все перцы РТГО подняли свои трусливые задницы, и вышли строиться перед оружейкой. Живо! кричал Попов.
   Полтора десятка солдат, пернатые и другие черепа нашей роты, молча повиновались приказу. Поставив солдат вдоль оружейной комнаты в коридоре. Без лишних церемоний, Попов стал каждого по порядку бить. Жидков добавлял со стороны. Кабанов стоял рядом и смотрел. Наконец, выпустив весь пар, Попов успокоился.
   - Ну что, поняли, кто тут главный? спросил Попов. Не слышу!
   - Так точно!
   - Все Саш, они все поняли, это будет им урок, иди спать успокаивал Попова Кабанов.
   Уставший, но довольный Попов удалился в свою роту.
   На следующий день вся часть гудела. Все солдаты и офицеры только тем и занимались, что обсуждали случившееся. Черепа нашей роты были срочно отправлены в наряд по столовой, чтобы как можно меньше людей видела их синяки. Остальным пришлось держать отчет перед ротным и батей. Меньше всего повезло Юрину. После избиения, на его лице не было живого места. От синяков и шишек его лицо превратилось в бесформенное месиво синего цвета, различить какие-либо отличительные черты и части лица на этой раздавшей в размерах голове никому не представлялось возможным. Скрыть это уже никто не мог, поэтому Юрин был отправлен тут же в санчасть.
   - В нашей части произошло очередное ЧП. Солдаты российской армии совершили чудовищный поступок, преступление, за которой виновные обязательно понесут ответственность - отчитывал Батя солдат на плацу.
   - Беспалов, как же такое могло произойти? тем временем донимал меня расспросами старший лейтенант Финатов, с которым мы были в наряде по ГБР, а посему стояли в курилке РТГО, охраняя плац во время построения. Объясни мне, как два пьяных солдата могли избить почти половину чужой роты?
   - Я сам не понимаю, товарищ старший лейтенант.
   - Ну, куда вы смотрели? Вы что не могли себя защитить? Ну, вы же, черт побери, военные! Как же взаимопомощь, выручка, солдатское братство?
   - О чем Вы говорите, старший лейтенант?! Где это Вы видели в российской армии солдатское братство?
   - Ну, хорошо, понимаю, Попов большой, его все боятся. Но, ведь по Уставу, что должны делать дневальные и дежурный, если ночью к ним в казарму будет ломиться посторонний человек?
   - Должны позвонить дежурному по части
   - А почему вы этого не сделали?
   - Хм Такие у них правила, это их внутренние разборки.
   - Какие же вы все-таки дети еще! Вы что не понимаете, что теперь вашу роту никто не будет уважать, теперь все будут над вами смеяться! Вы же трусы!
   - Это Вы им объясните, товарищ старший лейтенант!
   На плацу тем временем продолжал командовать Быстров.
   - Ефрейтор Попов! продолжал Батя. Выйти из строя!
   - Есть!
   - Понижаю вас на одно воинское звание! Встать в строй!
   Попов своей расслабленной дембельской походкой сделал два шага вперед обратно в строй.
   - Мы еще с тобой Попов позже поговорим. послал ему вслед полковник Быстров. - Предупреждаю Вас, товарищи солдаты
   «Опять одно и тоже!» - подумал я «Что за дурдом! Можно подумать Попову так нужно это звание! Да будь он хоть трижды рядовым, он все равно будет самым главным дедушкой в части, его будут все бояться и слушаться. И плевать он хотел на ваш Устав и на ваши порядки, господа военные! Хотите порядка в части, товарищ полковник? А что вы сделали для этого порядка? Одни громкие слова и никаких реальных дел!»
  
   - Ну успокойся, Миша! Хватит плакать! Все хорошо!
   - Ты не понимаешь. На гражданке бы я ему морду расквасил. Легко! А тут они втроем на меня одного! Воробьев бьет, а Жидких держит мне руки.
   - Жидких?
   - Да. Андрей Жидких. Кто бы мог подумать!
   Рылевич немного успокоился и рассказал, как только что его били пернатые. Несмотря на то, что совсем недавно Рылевича черпанули, отношение к нему со стороны пернатых было как к второсортному человеку. Для них не имело никакого значения, что Рылевич теперь такой же как они череп. Для них он был неугомонный Рыло со своими бредовыми идеями. Придурок, идиот самые мягкие эпитеты, которым его награждали. Пернатые страстно желали власти надо всеми солдатами и своенравный Рылевич выводил их из себя.
   Рылевич понял, что этот случай я буду использовать в беседе с ним, как аргумент против дедовщины. Несмотря на случившееся, Рылевич был по-прежнему сторонником дедовщины, поэтому он тут же заступился за неуставные отношения.
   - Это же ведь агалы, они по-другому служить не будут! Они все тут раскрутят по винтику и унесут. Они не служить сюда пришли! Только дедовщина может держать их в ежовых рукавицах и поддерживать порядок в роте. Что было, если бы не дедовщина? Кто бы тогда заставил этих идиотов следить за личной гигиеной, кто бы из них тогда добровольно убирался бы в казарме? Представляешь какой бардак будет в роте, если не убираться регулярно? Ведь шестьдесят человек под одной крышей живут. А в столовой, например, плохо помыл «зал» столы получай чай с маслом на столе, плохо помыла «мойка» посуду получай запущенный поднос с посудой в свое окно. Действует на солдат получше любых уроков и увещеваний. Если бы не дедовщина, все бы здесь давно расслабились и никто бы ничего не делал.
   - Нет, Миш! Не дело солдата заниматься всем этим! Для чего человек идет в армию служить? Зачем государству нужны солдаты? Чтобы иметь людей, готовых к защите своего государства, своей страны? Так? Убираться, готовить еду, мыть посуду должен гражданский персонал. А солдаты должны учиться в армии стрелять, прыгать с парашютом, уметь управлять боевой техникой, ориентироваться на незнакомой местности, уметь рыть окопы и маскироваться, солдаты должны заниматься спортом, осваивать боевые искусства, приемы рукопашного боя.
   - Ну, ты, батенька, какую-то идеальную армию нарисовал. Такого не бывает! Пойми, дедовщина это порядок. Это единственный способ поддерживать порядок в нашей армии.
   - Солдат, Миша, это не просто человек.
   - А кто?
   - Это человек с оружием. Это очень большая ответственность. Он несет в себе определенную моральную нагрузку. Он призван защищать, призван беречь мир, если надо, он должен умереть во имя своей страны, во имя своих родных и близких. Поэтому солдат должен быть высокоморальным человеком. Объясни мне, как высокоморальный дух и дедовщина могут сочетаться?
   - Да где ты видел оружие у нас? Лопата да швабра вот наше оружие!
   - Тогда зачем вообще нужна нам такая армия?
   - Да не зачем! Ты разве этого еще не понял?
   - А я считаю, что дедовщину можно побороть. Надо только захотеть.
   Я поделился с ним своими соображениями:
   Чтобы понять, как побороть дедовщину, надо понять почему она вообще есть, откуда она взялась. Проблема основная в том, что если раньше шли в армию чтобы служить, потому что был в людях патриотизм, служили ради идеи, то сейчас у нас другой строй, другая страна, и всем плевать на идеалы. В нынешних условиях только профессиональная армия способна полностью искоренить дедовщину.
   Но если денег у нас на профессиональную армию нет, то есть другие полумеры, которые могут эту дедовщину уменьшить.
   Сержанты не должны быть частью роты, у них должно быть свое помещение, где они будут жить, солдат из одной роты не может стать в этой же роте сержантом. В идеале, все сержанты должны быть контрактниками. Сейчас сержант - это солдат роты. В роте не все солдаты сержанты, а значит, сержант всегда стоит перед выбором, кому поручить тяжелую работу - молодому солдату или солдату из своего призыва, своему другу. Естественно при таком подходе всю тяжелую работу делает молодой солдат. Это и создает разделение роты на призывы, потому что старший призыв всегда имеет возможность защищать своих. Сержанты должны приходить в роту, только чтобы выполнять там свои обязанности - руководить, но не жить одним бытом с ротой.
   Надо убрать из армии всякие работы, вроде уборки территорий, мытья полов, стирки белья, приготовления пищи. Этим должны заниматься гражданские люди за отдельную плату. Благо вокруг частей есть военные городки, там живут семьи офицеров. Обычно в военных городах работы для них никакой нет. А солдат должен готовиться к войне. Если он будет с утра до вечера совершать марш-броски, стрелять из оружия, учиться, прыгать на парашютах и т.п., у него не будет ни сил, ни времени на дедовщину. И потом совместный труд сближает людей. А сейчас труд в армии солдат разделяет. Потому что деды и черепа в армии не работают. Наоборот, именно через выполнение тяжелых и малоприятных работ старослужащие унижают молодых солдат.
   Необходимо отменить отсрочки для студентов. В армии должны служить все. Сейчас в армии служат самые нижние слои населения, часто полукриминальные, необразованные, очень много бедных. Во-первых, это приводит к социальному расслоению, такие солдаты в армии чувствуют, что они изгои общества, потому что они в меньшинстве, их заставили служить, в то время как их друзья на гражданке развлекаются. Должны быть все равны. Иначе те, кто служат, относятся к армии как к тюрьме, и думают не как служить родине, а как навредить армии. Во-вторых, дедовщина среди солдат с более высоким социальным статусом, образованием, более культурных - гораздо более редкое явление. Чем человек образованнее, тем он хуже относится к дедовщине. Молодые 18-ти летние ребята, попавшие в армию с улицы, где они там жили по пацанским понятиям, просто не способны самостоятельно мыслить, и легко поддаются обработке со стороны дедов.
   Нужно поощрять офицеров за выявление фактов дедовщины, а не наоборот - наказывать, как это делается сейчас.
   Необходимо вернуть в армию гауптвахты. Сейчас солдата наказать за провинность никак нельзя. Фактически у любого командира, будь то офицер или сержант есть два способа наказать солдата - по закону - объявить выговор или дать наряд (на что солдату глубоко наплевать, ведь он и так считает, что находится в тюрьме, и эти наказания для его гражданской жизни не имеют никакого значения), или не по закону - т.е. избить, прокачать.
   Соответственно командирам, сержантам нужно дать помимо кнута и пряник. Сейчас законными способами управлять солдатами невозможно. Если действовать строго по закону, то через пару месяцев службы солдат просто ляжет на кровать и ничего делать не будет и ему ничего не сделаешь. Дедовщина сейчас - это как раз способ управления. Необходимо дать сержанту реальные полномочия, т.е. как раз эти кнут и пряник должны быть не только у офицера, но и у сержанта.
   Есть и другие способы, но они более затратные. Эти способы в основном носят организационный характер. И их можно еще придумать некоторое количество. Но если их внедрить, то реально уровень дедовщины упадет в разы.
   - Ты идеалист услышал я в ответ. Рылевич вытер лицо и пошел в умывальную комнату.
  
   Сегодня я по обычаю дежурил в наряде по ГБР. Мои «покемоны» трудились в шестом над очередной оперативкой, зарабатывая себе дополнительные дни к отпуску.
   Было приятно побродить по части теплым августовским вечером под последними лучами уходящего солнца. Дорога в шестое отделение шла от КПП мимо газовой котельной и теплицы Мальгина. С другой стороны дороги шел массивный бетонный забор с колючей проволокой наверху. Рядом не было никаких казарм, штабов, столовых, да и в шестое отделение ходили только солдаты нашего третьего взвода, поэтому на дороге я был один. Было тихо, деревья вдоль дороги неторопливо покачивались, создавая легкий приятный ветерок. Тишина и спокойствие, меня никто не донимает, не слышно визга «пернатой» братии что еще нужно в жизни?
   Калитка шестого отделения приветливо скрипнула, я обогнул здание технического склада и оказался перед отделением. В отделении кипела работа даже несмотря на то, что все офицеры куда-то ушли сейчас. Ефрейтор Горохов, дежуривший сегодня по шестому, не гнушался работы со всеми, ловко орудовал резаком. «Мышь» и Ларин что-то клеили. Как обычно суетливый и беспокойный Рылевич ходил по отделению, выполнял малопонятные нормальным людям действия и всех критиковал.
   Ларин, как всегда с улыбкой на лице, беззлобно ворчал на Мишку: «Рыло, да когда же ты успокоишься, наконец? Женек, забери его отсюда! Он нам работать спокойно не дает!»
   - Посмотри, как эти затупы склеивают альбомы! Вот, глянь! Склеили кое-как, тут выступает и тут выступает видел бы Баронов!
   - Да мы на станке сейчас все подрежем вмешался в разговор Горохов.
   - Что подрежем? Вы не думали, что когда листы вот так складываются, они смещаются относительно корешка? Вы сейчас подрежете и срежется на центральных страницах вся нумерация! А еще с высшим образованием, Ларин! недоумевал Миша.
   - Ой, Рыло, иди отсюда! Иди!
   Типичная сцена меня никак не трогала. Я лишь формально относился к третьему взводу. Практически не участвовал в их оперативках и ничего в печатном деле не понимал.
   - Миш, пошли отсюда! Не мешай людям работать!
   Рылевич сегодня был дневальным по шестому отделению, и сейчас была его очередь находиться на вышке. Но во время оперативок майор Баронов для суточного наряда находил много работы и разрешал на вышке не стоять.
   Обойдя здание отделения, мы вышли в парк. На улице уже начинало темнеть. Загорелись огни на фонарных столбах это посыльный заранее включил наружный свет по части.
   - Как дела, Миш? Что у тебя нового? спросил я Мишку.
   - Да ничего, все по-старому. Сегодня будем жарить картошку, когда офицеры окончательно уйдут. Петров знает одну бабульку в деревне, сбегает к ней и принесет подсолнечного масла.
   - А его никто не запалит?
   - Да тут рядом, за забор перелезть, 10 минут туда 10 минут обратно.
   - А деньги на масло?
   - Зачем? Он ей картошки отнесет, а она ему масла нальет.
   - А картошку где он возьмет? спросил я для поддержания разговора, хотя наперед знал его ответ.
   - Сегодня Тюпин в наряде по столовой, свой человек, картошка будет.
   Как только стемнело, мы развели костер на заднем дворе шестого отделения. Дыма от костра в темноте не было видно, беспокоиться было не о чем. Даже приходивший в шестое отделение дежурный по части ничего не заметил, хотя и вел себя по обыкновению очень придирчиво и въедливо. Горохов отчитался перед дежурным по части и присоединился к нам со своими дневальными.
   Девять месяцев службы давали о себе знать: мы уже наизусть знали, какой дежурный по части и в какое время приходит проверять шестое отделение, знали потаенные уголки части, куда ни один офицер никогда не ходил, а значит, куда можно было прятать свои заначки и где можно было разводить спокойно костер, мы знали все дыры в заборах, было даже несколько комплектов гражданской одежды на случай, если понадобится выйти за пределы части. У нас была своя, полугражданская жизнь, которая шла параллельно нашей официальной армейской. В этой жизни не было званий, не было черепов и дедов, не было равнений кроватей, не было прокачек и бесконечным уборок, эта жизнь все более и более походила на гражданскую.
   А еще мы знали волшебное слово «Рожай!» и когда нужно было мы «рожали». Только рожали мы для себя, а не для старшины или дедов. Поэтому ужин у нас был поистине королевский: жареная картошка, сосиски, помидорчики и огурчики из теплицы Мальгина, хлеб и соль все было. Были в полном наборе даже столовые принадлежности - одолжили до утра в столовой. Каким-то магическим образом все тот же кудесник Петров «родил» и сковородку, на которой мы и пожарили картошку.
   - О, наши пошли! Рылевич услышал, как перед вечерней поверкой наша рота затянула «Марусю».
   - А вот и Авторота - добавил я.
   С другой стороны части доносились обрывки песни про дороги фирменная песня Автороты. Три роты нашей части выходили на вечернюю поверку, соревнуясь друг с дружкой кто громче споет песню. Они ходили вокруг Аллеи Славы, проходя перед штабом, где в тот момент их приветствовал дежуривший по части офицер.
   - Плохо спели. Тихо, заключил Рылевич.
   Дежуривший по части майор Юпатов был строг, ему не понравилось, как роты спели песни и он отправил их на новый круг. Мы знали, что дежурный сейчас будет занят вечерней поверкой, затем сходит в парк и после проверит роты, и только потом нагрянет с проверкой к нам. Он не любитель ходить ночью проверять солдат, поэтому торопился сразу после вечерней поверки пройтись по всем постам суточного наряда, чтобы потом самому спокойно спать в дежурке. В ближайшие 1,5 часа в шестое отделение никто из офицеров к нам точно не придет. Перемещение всех фишек по части всегда отслеживались суточным нарядом. Пройти в шестое отделение можно только одним путем, т.е. мимо КПП. А значит, как только Юпатов пойдет сюда, нам тут же позвонят с КПП и предупредят. Все остальные офицеры уже давно ушли из части, мы остались в шестом одни наряд по отделению и ГБР.
   На ночь, если офицеры не оставались в шестом, внутренняя часть отделения закрывалась отдельной дверью, оставляя доступным для солдат только небольшой коридорчик со столиком и давно неработающий туалет, на полу которого очень сладко спалось.
   - Сегодня буду фильм смотреть на компьютере Пиранера признался мне Рылевич.
   - А как ты проникнешь внутрь? Через окно?
   - Нет, я сделал себе дубликат ключа, пока никто не видел.
   - А как же пломба? Там же печать стоит!
   - Ой, я прошу тебя! Ради бога! Легко все снимается и ставится обратно без повреждения пломбы. Вон Кривой сколько раз так делал, когда дежурил по отделению, он всегда ночью в наряде смотрел фильмы.
   - Ну, будь осторожнее! Тогда я пошел спать.
   - Под КамАЗом будешь опять ночевать?
   - Да типа охраняю - зевая и нехотя ответил я.
   - Ну-ну - уже думая о чем-то своем, произнес Рылевич.
   Постелив бушлат под одну из машин, я прилег. Представил себе родной дом, своих родителей и сестер, своего маленького племянника Ромку. Он, наверное, уже подрос, что-то, наверное, уже лопочет. Через месяц у него День рождения. Увидеть бы их поскорее всех!
   Сон быстро заключил меня в свои сладкие объятья, и я крепко уснул.
  
   ГЛАВА 19. Дембель
   Прошел сентябрь, октябрь подходил к концу. Меня больше ничего не трогало и не задевало в армии. Я не обращал внимания на происходящее вокруг. Даже когда солдаты автороты увидев за десять дней до дембеля на мне новые лычки сержанта кричали из окна мне в догонку «Ишь какой невъебенный сержант идет!», я только рассмеялся про себя.
   Пернатые постепенно отстали от меня. Больше они не имели надо мной никакой власти и не могли никак испортить мою жизнь. Да и им было теперь не до меня.
   В роте осенью наступил полный раздрай. Почувствовав власть в роте пернатые сначала стали устраивать пьяные вечеринки наподобие тех, которые весной устраивали Касаткин и компания. Юрин, привез из отпуска наркотическую траву. Во время одного из таких алкогольно-наркотических угаров они решили поставить на место зарвавшегося Таратайкина, устроив тому темную в умывальной комнате, шестером набросившись на Александра. Но лучше бы они этого не делали, потому что досталось каждому из них: одному из пернатых была вывернута челюсть, у другого сломано ребро, остальным с синяками и ссадинами пришлось спешно ретироваться.
   Но это не удерживало пернатых от дальнейших безобразий. Они уже чувствовали себя королями роты. Узнав, что Ермилов в наряде ходит к девушке легкого поведения в военном городке, они пристали к нему с просьбой дать адрес девушки, намереваясь притащить ее в казарму. Некогда образцового сержанта Сапогова за пьянку в наряде лишили еще одной лычки.
   Перепелкин больше не хотел весь день сидеть весь день в штабе. Он затеял продать свою должность какому-нибудь молодому солдату. А пока не найдя покупателя, он втихаря торговал увольнительными удостоверениями, украденными у Коробова. Глядя на Перепелкина Виталий Жидких тоже решал продать свою должность почтальона одному из молодых солдат.
   Не больше порядка было и в других ротах. В автороте Захаров умудрялся регулярно напиваться в наряде, из-за чего его неоднократно снимали с дежурного тягача.
   Пьянки, драки, грубые нарушения устава все это стало неотъемлемой частью армии. И на все это офицеры закрывали глаза, предпочитая не замечать происходящего. Апофеозом творящегося в армии абсурда служила осенняя проверка за летний период обучения. Стоит ли говорить, что никакого обучения в помине не было, да и вся проверка была сплошной профанацией. А перед этой проверкой в ожидании прибытия в часть начальника топографической службы округа в три часа ночи старшина поднял всю роту, чтобы очистить территорию части от листвы. В ответ на наш вопрос, как можно убирать в такой темноте листву, если не видно своих ног, старшина приказал всем у кого есть зажигалки вытащить их из карманов и светить друг другу. Так мы и ходили час с зажигалками в поисках листвы, пока, наконец, старшина не сжалился и не отпустил нас спать. И, конечно, на утро от нашей уборки не осталось и следа: новая листва равномерно покрыла все дорожки части, а сам генерал так и не приехал.
  
   Вот и наступил этот долгожданный день. Последний наряд, последний развод, последний поход в столовую. Последняя вечерняя поверка. Все в последний раз.
   Рылевич на плацу отдает мне команды, чтобы я мог «забить» плац и больше никогда не ходил строевым шагом. Счетник дней до дембелям остановился на цифре ноль - завтра я увольняюсь. Увольняюсь раньше Володина и Кабанова, самым первым из роты этой осенью. Я вытерпел, я смог, я вырываюсь из этого плена на свободу. Осталось совсем чуть-чуть!
   Я долго не мог уснуть, у меня в голове никак не укладывалось, что завтра я поеду домой и для меня все это закончится. На утро я уже проснулся другим человеком - гражданским. Мне уже не нужно было никуда торопиться, мне не нужно было проводить с солдатами утреннюю зарядку, следить за тем, как они убираются. Я мог просто валяться в кровати до завтрака. На меня даже никто не обращал внимания. «Я - дембель, я - ДЕМБЕЛЬ!!!» - стучало у меня в районе виска.
   Прошел завтрак. Время 8 утра, скоро развод на плацу, дневальный по роте командует: «Рота, выходим строиться на развод». Ротный, увидав меня, говорит: «Куда ты собрался? Сиди в роте, зачем тебе ходить на развод?».
   Впервые за все время службы я мог смотреть на этот развод со стороны как гражданский человек. Я смотрел из окна на плац, смотрел на батю, который свои басом в очередной раз кого-то матюгал (скорее всего за то, что так плохо прошла проверка за летний период обучения), на солдат, на все эти построения на плацу, на то, как солдаты ходят строевым шагом, вот они все пошли строем в клуб, слушать приказ (тот самый, по которому я, в частности, получал трое суток к отпуску). Я понимал, что их армейская жизнь продолжается, для них армия, этот весь дурдом еще не закончился, а я уже посторонний, я уже на это смотрю не как участник, а как зритель в театре смотрит на актеров.
   Пришел ротный, отдал мне гражданскую одежду. Вот они долгожданные трусы (а не кальсоны с дыркой между ног), вот они джинсы, носки, по которым я так соскучился (а не эти идиотские портянки), футболка нормального размера (а не армейская майка до пят), свитер, куртка и, наконец, ботинки. Какими же легкими показались мне эти ботинки после армейских кирзачей, в которых я проходил 11 месяцев практически круглосуточно! Я как белый человек сходил в чипок (уже ни у кого не спрашивая разрешения), купил гостинцы (шоколадки, печенье, лимонад, сигареты) своим друзьям (в шестое отделение, санинструкторам, Рылевичу и прочим), накрыл стол с водкой, вином и закуской в кабинете у Коробова. Как раз к этому моменту были оформлены все мои документы. Мы посидели с ротным, Коробовым, Пурясьевым и Любовью Алексеевной из строевой части, отметили мой дембель. В 12:50 я вышел из штаба абсолютно свободным человеком, без каких-либо обязательств ни перед кем. Завистливые взгляды суточного наряда, который в это время как обычно собирался возле штаба под окном дежурного по части, проводили меня до ворот КПП. Там я встретил Рылевича, который шел обедать (он был в наряде как раз), мы с ним сфотографировались у ворот части, я сел в автобус и на этом моя служба закончилась.
  
   Жизнь мигом обрела краски. Все эти маленькие вещички, которых ты лишен там, вдруг вернулись ко мне. В повседневной жизни ты их не замечаешь, они кажутся тебе обыденными и только после армии ты понимаешь, какое это счастье мыться в ванной, какое это счастье ложиться спать, когда захочешь, какое это счастье одевать трусы и носки. Смешно? Я сошел с ума? Но в тот день, 24 октября 2003 года я именно об этом и думал. Я был безмерно счастлив. Счастлив просто жить, счастлив ото всего на свете. От того, что просто видел другие лица. Все девушки в миг стали для меня писаными красавицами, все цвета стали для меня необычайно яркими, солнце светило так, как никогда оно еще не светило, вокруг все благоухало и пели райские птицы, несмотря на то, что выпал первый снег.
   Вот такая она служба в армии. Вчера я опять не мог три часа уснуть, потому что в очередной раз накатили воспоминания. И сейчас все это стоит перед моими глазами. Я помню все. Забыл разве что фамилии некоторых солдат и офицеров. Все у меня там было. Все что я написал, я во всем этом принимал непосредственное участие или был очевидцем. Все это я прочувствовал на своей шкуре. Но, ни о чем не жалею.
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Прошло уже целых девять лет, как закончилась моя служба в армии. Много из того года в армии навсегда стерто из моей памяти, забыто. Переживания тех месяцев далеко позади, но мысли о нашей армии меня не оставляют и по сей день.
   Армия это особенное место. Ты не можешь просто бросить все и уйти. Ты не можешь сказать: «Все, мне это надоело, не хочу я так жить». Хочешь ты того, или нет, ты видишь своих сослуживцев круглые сутки, ты живешь с ними под одной крышей, и если ты не живешь по тем же правилам, что живут они, если ты не можешь найти с ними общий язык твоя жизнь становится невыносимой. В этом смысле армия учит жить в коллективе, учит терпимости, дает огромный опыт социализации. Но, к сожалению, этот опыт в условиях дедовщины является пагубным. В дедовщине мы видим очень искаженные представления о порядках и принципах построения общества. Все то уродство нашего общества, которое потеряло всякие жизненные ориентиры и принципы, нашло прямое отражение в армии. Оно не просто отражается в армейской жизни, а многократно усиливается. И молодые люди, не окрепшие еще умы, ничего до этого не видевшие в жизни, пройдя школу дедовщины и попав на гражданку, будут выстраивать свою последующую жизнь по этим ненормальным, люмпеновским принципам. И это для государства может быть даже страшнее, чем несколько десятков или даже сотен в год покалеченных физически солдат. Десятки, сотни тысяч молодых людей с покалеченными душами каждый год выходят из ворот воинских частей, чтобы вернуться к гражданской жизни и прививать обществу с сильно ослабшим иммунитетом вирус дедовщины.
   Я не могу представить чтобы человек, который в армии был дедом, выйдя на гражданку стал там нормальным, порядочным человеком. Да, возможно, он сможет многого добиться, будет успешным и богатым, возможно у него будут морально и физически здоровые дети (хотя я в этом очень сомневаюсь) и его будут уважать родные, но все это скорее всего будет достигнуто таким же беспринципным и подлым способом, как этого добиваются в армии деды.
   Можно ли опереться на такую армию? Будет ли такая армия защищать нас в случае войны, не разбежится ли она, не начнут ли солдаты стрелять друг другу в спины? Служит ли такая армия интересам нашей страны?
   Эти вопросы не давали мне покоя на протяжении всей моей службы и потом, много лет спустя. И, конечно, мне стало интересно узнать, что же случилось с теми, с кем я служил, особенно с дедами. Нескольких из них, в том числе и пернатых, мне не составило большого труда разыскать посредством социальных сетей. Мне хотелось с ними пообщаться, понять, изменились ли они на гражданке, стали ли смотреть на жизнь по-другому, пересмотрели ли свои принципы.
   Ведь у дедушек после армии по сути есть только три варианта поведения:
   Встать на защиту принципов дедовщины, гордо заявив о себе как об армейских дедах. Признать факт издевательств, не скрывать то, чем они занимались в армии и отстаивать свои принципы. В этом случае, они будут отстаивать свое право издеваться над молодыми солдатами, а я буду с ними по-прежнему не согласен, но буду считать их сильными личностями.
   Признать факт издевательств, но признать, что были не правы. Если они это сделают искренне, тогда я их буду уважать. Если они еще и попросят прощения у всех, над кем они издевались, сходят в церковь помолиться, к примеру, сделают что-то полезное обществу - тогда я их буду уважать вдвойне.
   Не признавать факт издевательств. Сказать, что они белые и пушистые, а Беспалов - сумасшедший, которому привиделось то, чего не было на самом деле. Тогда они для меня будут трусами, хотя и будут называть меня при этом лгуном, говорить, что я рассказываю разные небылицы.
   Я пообщался и с Володиным, и с Касаткиным. Оба они повели себя как трусы. Касаткин признал, что был дедушкой в армии, но сказал, что все издевательства, которые я там видел, мне привиделись, это плод моей больной фантазии и никто мне никогда не поверит. Володин долго сопротивлялся и тоже не хотел ничего признавать. Потом, однако, стал оправдываться, что он тоже перенес много унижений, и что не мне его судить. Ну и никто из этих двоих дедушек даже подумать не смел, что они перед кем-то виноваты, что не мешало бы попросить прощения, покаяться. Пернатые нисколько не раскаялись в своих делах, а их жены только защищали их. Богаев же и вовсе оказался в тюрьме. Оттуда он мне стал угрожать расправой и требовать, чтобы я оставил его друзей в покое.
   Нет, дело не во мне и не в моей обиде. Дело в армии. Она воспитала еще несколько десятков трусов для своей страны. Горько это осознавать. Сильный человек может признать свои ошибки и покаяться. Армейские деды как показывает практика, никогда этого не сделают.
   10.03.2013
   Приложение 1. Армейский язык.
   Стоит немного рассказать об армейском языке, чтобы уважаемый читатель тоже почувствовал колорит армии во всех ее проявлениях. Армейский язык - это сплошной мат. На мате разговаривают в армии. Есть такие вещи армейские, которые можно только матерными словами выразить. Я до армии никогда не ругался, но когда живешь в мире, где нету телевизоров, нету книг, нету радио и других источников информации, а кругом все только на мате и говорят, то невозможно не заговорить и самому на мате. Приведу несколько типичных армейских словечек. Повторюсь, среди них очень много матерных. Армейский язык скуден до безобразия, но все солдатско-офицерские переживания или приказы можно выразить в этих словах, что успешно и делается в армии. Это не язык Достоевского или Толстого. Это не язык офицера Царской армии. Это современный язык нашей армии. Почувствуйте разницу!
   ПОЛЕЗТЬ В ЗАЛУПУ. ЗАЛУПА полезть в залупу означало отказаться что-то делать, упрямствовать, не желать выполнять чьи-то приказы. А самой залупой могут назвать солдата, который отказывался подчиняться.
   ЗАЁБ - это когда преднамеренно или непреднамеренно (Чаще преднамеренно. Все руководство подчиненными в армии сводится не столько к достижению поставленной цели, сколько «заебать» подчиненного) создают очень тяжелые условия для человека. Заебом можно назвать работу по разгрузке железнодорожного состава с щебенкой или такие порядки в роте, когда ты с утра до вечера моешь полы. Заеб - это один из методов воздействия начальника на подчиненного. Командир части заебывает офицеров, офицеры заебывают сержантов, сержанты - солдат. Это метод подчинения. Не хочешь правильно себя вести, забыл отдать воинское приветствие или плохо убрался в комнате - значит сейчас начнется заеб. Тебя заставят 10 раз перемывать пол, или бегать 30 кругов вокруг автопарка, или повторить без запинки «Товарищ старший прапорщик, разрешите войти, рядовой Иванов!» 50 раз, и за каждую запинку тебе будут добавлять еще 10. Заеб - когда ты приехал в часть после целого дня работы где-нибудь на дачи у командира части, весь в поту, уставший и рассказываешь товарищам: «Ну и заеб!»
   ПРОЁБ - это противоположное заебу. Например, служба санинструктора в санчасти. Ничего не делает, разве что утром проверяет градусники у больных, да ходит в столовую за едой для больных в соответствующее время. Есть телевизор, радио, книги, периодически ездит в Москву за медикаментами (в гражданской одежде, как белый человек, как будто и не служит, дышит свободным воздухом), никаких сержантов над тобой, никаких «дедушек» и «черепов». Раз в полгода какая-нибудь «фишка» наведается к тебе в санчать, увидит, что у тебя бардак наорет и можно еще на полгода забыть о нем.
   ОТСОС - ну это когда придраться не к чему: когда кантик удался на славу, когда полы так отмыты, что в них видишь свое отражение, когда сдаешь наряд, а принимающий наряд солдат даже не может ни к чему придраться, а ты ему говоришь: «Посмотри какой отсос! Все чисто, принимай наряд!».
   ПИДОРАСИТЬ - это означает какой-нибудь род человеческой деятельность, который в понятии военных является унизительным для мужчины. Чаще всего имеется в виду уборка. Особенно уборка туалета - это самая унизительная работа. В этом слове вся сущность на мой взгляд армейской дедовщины. Есть работа в армии, которую никто не хочет делать, которая унижает человека, и, естественно, эту работу поручают младшему по званию и тому, кто мало отслужил. Вся дедовщина строится на том, что солдат, отслуживший больше года, не хочет больше пидорасить. Как он - дембель и будет мыть полы?!
   РАСПИДОРКА - (ударение на О) - это производная от предыдущего слова. УБОРКА по-русски. Обычно употребляется вместе со словом «охуенная». Собственно говоря, другой в армии просто не бывает.
   ПИДОРИТЬ И ПИПЕРИТЬ - тоже самое, что и пидорасить. Скажем имеется ввиду более конкретные вещи. Например, солдат не скажет: «Надо почистить раковину», он скажет «надо отпидорить» или «надо отпиперить». Любимое выражение начальника столовой ст. прапорщика Пешкова, когда он проводил инструктаж перед суточным нарядом по столовой.
   ФИШКА - это какой-нибудь начальник, которого боятся. Это может быть начальник столовой, когда ты в наряде по столовой. Это командир части, командир роты или замполит. Дежурный по части - тоже типичная фишка. Например, ночью дембеля решили устроить пьянку. И нужно чтобы кто-то подежурил на окне, следил, не идет ли дежурный по части или другая фишка. Тогда подымают какого-нибудь молодого солдата и говорят ему: «Иди постой на фишке». В данной ситуации и самого солдата, который дежурит на окне, будут также называть фишкой. А когда солдат в окно увидит, что какой-то офицер идет в казарму, он сразу крикнет «Фишка! Фишка!».
   ПРОЕБАЛ - это слово означает «потерять». Ну не совсем потерять. Например, солдат в наряде по столовой сломал случайно швабру. А ему надо сдавать наряд. Он пойдет к другому солдату и сворует (или отберет) у него его швабру. Тогда про того солдата, у которого своровали швабру, скажут что он ее проебал. Или солдат стоит на вышке в 6-ом отделении, замерз, решил где-нибудь в уголке вышки посидеть и согреться, и не услышал, как хлопнула калитка ворот на охраняемой территории, когда на территорию отделения вошел дежурный по части и не подал сигнал дежурному по отделению. Тогда про такого солдата скажут, что он проебал дежурного по части. И тогда 100%, что его зальют. Или дневальный по роте не подал команду «Смирно!», когда в казарму зашла какая-нибудь фишка, тогда скажут, что «дневальный проебал фишку».
   ЗАЛИТЬ - это мера наказания нерадивого дневального или рабочего по столовой. Например, дневального за то, что он проебал фишку накажут так: выльют в сушилку (комната в казарме, где сушится одежда и обувь) 50 - 100 ведер воды. А дневальный должен одной тряпочкой всю эту воду собрать обратно. В сушилке обычно очень тепло, если даже не жарко, поэтому убирать в такой бане тряпочкой (а никто тебе никакого совка никогда не даст, ведь смысл именно в том, чтобы ты заебался, а не в том, чтобы было чисто) 100 ведер воды бывает иногда совсем не просто. Но при определенной сноровке за час можно управиться. Проверено. Но если зальют наряд по столовой, то вот это действительно караул. Во-первых, там нету сушилок и вода растекается по всему полу, образуя очень большую площадь, зачастую гораздо большую той, которую ты собирался убирать. Да еще тебе нальют на столы n-ное количество ведер пены. Работы будет уйма. Во-вторых, если в сушилке с уборкой можно задержаться, то в столовой так не получится, вот-вот придут солдаты кушать, а тебе надо столько всего перемыть! Ты и так целые сутки проводишь в уборке, только моешь и моешь эти полы, а тебя еще и залили. Это настоящий кошмар! Из-за этих заливаний несколько раз мы кушали в столовой, в которой на полах была вода слоем в несколько сантиметров. А потом, ведь наряд надо еще сдать, и принимать его у тебя не будут, пока ты всю эту воду не уберешь.
   РОЖАЙ! - это воистину волшебное слово в армии. В армии ведь ничего нет. Вот на гражданке допустим нужно мне забить гвоздь, чтобы повесить картинку на стену. Я пойду в кладовку, возьму молоток и гвозди. Нужна дрель - тоже есть. Или если что, то пойду куплю, и деньги у меня найдутся, или одолжу у соседа, у друга. В армии денег нету, нет магазинов, нет соседей, в армии нету элементарных вещей - ничего нет. Тряпка понадобится - днем с огнем не сыщешь! Гвозди, тарелка, кипятильник, ножницы - ничего нет! Т.е. где-то есть у кого-то, но не у всех и в очень маленьком количестве. Всегда надо где-то просить, одалживать (в этом есть одна из поучительных сторон армейской жизни, надо уметь поддерживать нормальные отношения со всеми, чтобы в случае чего они тебе помогли), занимать. Вот эти поиски того, чего у тебя нету и называются «рожанием». Отругал старшину командир части за то, что у его солдата обрезаны сапоги, тот в свою очередь кричит на солдата: «Мне плевать как, но рожай новые сапоги, чтобы завтра были!» И вот солдат уже снует по всей части, рожает эти правильные по уставу сапоги. Правда, чаще всего так и не найдя их, он украдет правильные сапоги у соседа или в другой роте.
   ПХД - это такой день недели. Суббота. Официально - Парко-Хозяйственный День. Неофициально - Пиздец Хорошему Дню. ПХД проводится в субботу, после трудовой недели. В этот день наводится глобальный порядок на всей территории части, в казармах и даже в военном городке (солдаты убираются за дворников и офицеров). Вот тогда и происходит эта охуенная распидорка всей казармы (т.е. абсолютно всей казармы убирается расположение, сушилка, умывальная комната, сортиры, бытовка, комнаты для занятий, отмываются все полы, стены, двери, окна, лестница и приказарменная территория). Порядок в казарме и так поддерживается с утра до вечера. Есть дневальные, которые за него отвечают, есть помощники дневальных, которых назначают каждое утро, день и вечер в помощь дневальным, чтобы все убрать, и есть еще ПХД. Да и на территории части солдаты регулярно убираются. По большому счету ПХД идет каждый день. Но в субботу он проходит в особо извращенной форме. Дедушки, конечно, в этом не принимают никакого участия, они лежат на кроватях и смотрят телевизор, а молодые солдаты под присмотром черепов усиленно пидорят.
   РЕЗИНОВЫЙ ДЕНЬ - среда. Проводится РХБЗ, т.е. занятие по радиационной и химико-бактериологической защите. Проводятся тренировки с одеванием противогазов и химкостюмов. Все офицеры, солдаты, прапорщики, сержанты выходят на все построения на плац обязательно с противогазом отсюда и название.
   ПОЙТИ В РОТУ, НАХОДИТЬСЯ В РОТЕ имеется в виду пойти в казарму, где располагается рота.
   ТЕЛО - так в армии называют человека. Например, про наглого или своенравного солдата - солдата, который не хочет подчиняться приказам, скажут: «Смотри какое охуевшее тело пошло!»
   ОРГАНИЗМ - соответственно для обозначения физического тела солдата используется понятие «организм». Например, угроза физической расправы может звучать так: «Сейчас в организм у меня получишь!»
   МЫЛЬНО-РЫЛЬНО - это туалетные принадлежности солдат, чуть ли не единственная собственность солдат.
   ЗАЛЕЗТЬ - это значит, что ты нарушил какие-то гласные или негластные правила, это значит, что на тебя есть компромат. Наш старшина в РМП говорил так: «Ну что, залез, масинький?».
   КОПТЕРКА и БЫТОВКА два помещения в казарме. Первое это что-то типа склада. Там хранится гражданская одежда солдат, зимние ватные штаны, валенки, фляжки, саперные лопаты и прочее. Любимое место время препровождения старшины роты. Тихое, закрытое помещение, никто не мешает пить. У старшины есть свой помощник коптерщик. Очень блатная должность (в нашей роте это, конечно, был ефрейтор Касаткин. Причем понятно, что ничего он по должности своими руками не делал он же дедушка! Но ключи свои от коптерки у него были).Второе это комната бытового обслуживания. Место, где солдаты подшиваются, гладят подворотнички, стригутся и т.п. Там есть зеркало во всю стену, розетки, столы, аптечка с лекарствами, чайник и утюг.
   ЧЕРПАНИЕ процедура перевода солдата из духа в черепа. Процедура платная и допускаются к ней только те духи, кто достоин, по мнению дедов, стать черепом. Процедура состоит в нанесении 25 ударов мокрым ремнем по голому мягкому месту черпаемого.
   ДЕДОВАНИЕ процедура перевода солдата из черепа в деды. Проводится дедами незадолго до своего увольнения, для того, чтобы в роте оставить после себя новых дедов. Право стать дедами получают только самые отъявленные черепа. Процедура дедования состоит в обливании новоиспеченного дедушки ведром ледяной воды. Процедура бесплатная и проводится обычно без предварительного предупреждения нового деда.
   ДЕМБЕЛЬСКАЯ КАШКА главное лакомство дедов. Могут позволить себе только солдаты, отслужившие значительный срок. Строго настрого запрещено есть дембельскую кашу молодым солдатам. Рецепт прост: две пачки мелко размолотого печенья перемешиваются со сгущенным молоком. Очень калорийный продукт, поэтому делается в небольших количества обычно на всех дедов.
   Вот, пожалуй, и все про лексикон. Маленький лексикон, но его вполне хватает всем военным.
   Приложение 2. Приблизительный распорядок дня
   Опишу типичный день солдата:
   6.00 - Рота, подъем!
   6.05 - Построение на взлетке, назначение уборщиков по расположению, остальные на зарядку (по уставу должно быть 6.10). Часть солдат убирается, другие - на зарядке.
   6.50 - Утренний туалет (в РМП утренний туалет был, там за этим командир роты строго следил. Когда перевели в роту, то об утреннем туалете оставалось только мечтать), заправка постелей
   7.00 - Утренний осмотр.
   7.15 - Построение на взлетке (взлетка - это такое место в расположении роты, казармы, такой длинный коридор через всю казарму от оружейной комнаты до телевизора в расположении в другом конце), перекличка солдат.
   7.20 - Рота должна быть в столовой и кушать. На завтрак отводится 15 минут, потом все в роту.
   7.55 - утреннее информирование - замполит доводит до нас последние новости или командир роты проводит с нами какое-нибудь занятие на тему типа: «Служба в армии не долг, а священное право». Проводилось крайне редко. Вместо информирования солдаты обычно равняют кровати или убираются.
   8.15 - Занятия на плацу. Строевая подготовка.
   8.30 - Развод. Развод эта такая штука, когда все роты строят в одну линию, приходит командир части и громогласно говорит: «Здравствуйте, товарищи!», а часть ему отвечает: «Здравья желаем, товарищ полковник!». Причем, если не получается сказать в один голос, складно, то заставляют раз по пять повторить сию процедуру. Командир части говорит какое-нибудь тепленькое словечко, потом командиры роты должны определить, куда отправить солдат сегодня, чем солдат занять: на учебу, на работу, кого куда. По идее должны всех направлять на учебу, но на практике никакой учебы не было.
   13.15 - Построение на взлетке в казарме. По идее к этому моменту все занятия и работы должны закончиться и все солдаты должны быть в роте и готовы идти на обед. После пересчета в роте, выходим строиться на улицу и далее с песней идем строем в столовую.
   13.20 - Обед. Реально, где-то минут 15, не более того, хотя по уставу положено 30 минут.
   14.15 - Выходим на плац (ну естественно все по команде, сначала построения в роте, пересчет личного состава, также как при походе на прием пиши) и занимаемся строевой подготовкой.
   14.30 - Развод. Картина повторяется.
   16.45 Построение на плацу заступающего суточного наряда для инструктажа.
   18.00 Соответствующая часть солдат заступает в суточный наряд.
   19.15 - Снова построение в роте (тех, кто не в наряде) перед ужином, снова всех пересчитывают.
   19.20 - Ужин, потом всех ведут в роту, выбирают уборщиков, кого-то на территорию убираться, но все должны успеть еще подшиться, поэтому где-то в 20-30 20.50 солдаты заканчивают работы и идут в роту, чтобы привести себя в порядок.
   21.00 - Просмотр программы «Время». В теории. За время службы видел программу «Время» только один раз в РМП.
   21.15 Снова построение на взлетке, снова всех солдат пересчитывают и выводят на улицу покурить, перед вечерней поверкой.
   21.20 Проход строем с песней по территории части.
   21.30 - Вечерняя поверка на плацу.
   22.00 - Отбой.
   Если солдат находится в наряде, то его распорядок немного отличается.
   14-00 - Солдаты, заступающие в наряд ложатся спать.
   16-00 - Подъем!
   16-30 - Инструктаж на плацу. Солдаты, заступающие в наряд в столовую после инструктажа сразу отправляются в столовую. Остальные возвращаются в казарму, где по Уставу должны готовиться к наряду, на практике их заставляют заниматься уборкой, если они духи.
   18-00 - Развод для заступающих в наряд на плацу.
   Далее само несение службы в наряде. У всех оно разное. Но смысл везде один, если ты не сержант, если не дежурный, а просто солдат, то твоя обязанность все время убираться. В наряде солдат имеет право поспать четыре часа, если выполнил свои обязанности. Время для сна выбирается в соответствии с условиями несения службы в наряде, с принятым графиком отдыха. Например, рабочие по столовой отдыхают ночью, когда дочистят всю картошку. Отдыхают в казарме. Если быстро почистить картошку, то можно поспать и больше, чем 4 часа. Дневальные по парку спят иногда в парке, иногда в роте, но по очереди, так, чтобы один всегда находился на вышке. Также по очереди спят и дневальные по шестому отделению, у них есть возможность идти в казарму, но из-за большого расстояния между шестым отделением и казармой, солдаты предпочитают спать на полу в неработающем туалете шестого отделения экономят драгоценное время.
   Наряд по столовой просыпается около 4-50, чтобы уже в 5-00 быть снова в столовой и готовиться к завтраку. В других нарядах обычно один дневальный (если их трое в наряде) имеет возможность идти спать с 9-00 до 12-00, если, например, всю ночь он стоял на вышке. Такой же привилегией обладают и дежурные (сержанты) в этих нарядах. Это самый лучший вариант для солдата в наряде, потому что обычно имеется возможность спать и ночью, когда дежурный по части спит, и официально в утренние часы. Поэтому из-за того, кто по какому графику будет нести службу в наряде, между солдатами часто возникают споры и ссоры.
   На приемы пищи наряд ходит в два приема. Первая часть наряда (дежурный сержант и один дневальный) ходят вместе с дежурным по части. Для чего они заранее собираются под окном дежурного по части, у входа в Штаб. Оттуда строем вместе с дежурным отправляются в столовую, где принимают пищу до прихода всех рот. Вторая часть солдат принимает пищу, когда приходят на место несения наряда первая часть. Это также привилегия пойти во вторую очередь кушать, потому что ты идешь самостоятельно, без сержанта, можешь спокойно посидеть в столовой, поесть в одиночестве - никто не будет тебя торопить. А главное, в этот момент в столовой уже поедят все роты, а значит можно взять себе добавки, если, конечно, что-то осталось в котлах после приема пищи.
   На следующий день солдаты сдают наряд принимающим и в 19-00 должны быть в казарме. И дальше идет служба по распорядку обычного дня.
   Приложение 3. Неформальная иерархия солдат в условиях дедовщины в 47-ом ТГО
   в 2002 2003гг.
   Запах
   Дух
   Череп
   Дед (деревянный дембель, если так и не дедовали).
   194
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"