Аннотация: Нечто в роде эссе об известной каждому сказке Льюса Кэрролла с совершенно новой и не каждому известной стороны.
ОТКРОВЕНИЕ РЕВЕРАНСА
нечто вроде эссе
Явления бытия, как полагается, изволят существовать в безупречном единстве и непорочной целостности - при всей множественности и разнообразии внешних форм. Об этой извечной и, безусловно, всем и каждому известной истине не стоило бы и упоминать лишний раз, не начни мы наш разговор непосредственно с так называемой главы угла - во избежание беспрестанных оговорок и оглядок на упомянутый угол и его главу в процессе следования избранному пути. В силу указанных причин обозначим нашу красную нить вышивкой на безукоризненной белизне платка и вольным жестом продемонстрируем его абсолютную и откровенную простоту.
Итак, попросту говоря, мир является нам в картинках, действиях, реалиях, в основе которых имеется нечто одно-единое для всех и вся. Обнаруживает себя эта незримая ось большей частью метафорически - посредством поэтического или философского осмысления. И скорее, если задуматься, первого, чем второго. Потому как система (конечная цель любой философии) если и применима к действительности, то только лишь к продукту ratio, а вовсе не к творению Всевышнего. Поэтическое же видение - инструмент куда более тонкий и чуткий. Его невозможно подчинить рассудку, природа поэтического постижения недоказуема. Ему-то и свойственно проникновение в глубины мироустройства, поближе к той самой оси, и познание - зачастую нечаянное - простых, но скрываемых от любопытного глаза законов.
Впрочем, от случая к случаю закон невероятного единства мироздания прорывается в плоскость материальной реальности и являет нам, в большинстве своем не имеющим ушей, то, что мы привыкли называть - в лучшем случае - чудом.
Чуду же, как известно, место в сказке.
Сказка, обнаруживающая себя в самой повседневной и прозаичной сфере, именуемой человеческой жизнью, и есть тот самый прорыв обшивки осью, о коем шла речь выше.
Второй хвост главной нити, торчащей из узла, говорит нам о том, что сказка - не единственная среда обитания чуда.
Конечно.
Оно живет - прежде всего - в религии. Иными словами, чудо - неизбежный в своей чудесности компонент веры.
Чудо является в мир волей Творца, пробиваясь солнечным лучом сквозь свинцово-туманные небеса, красуясь радугой, средоточием семи простых цветов, которые составляют пеструю раскраску всей планеты.
И если в условиях сказки чудо - оно же волшебство - главный действующий механизм, движущая сила, без которой сказка не была бы таковой, то для религиозного мышления оно - лишь свободное проявление Господней воли, не необходимость, а - возможность, не определяющий элемент ткани, а - дополнительный, выступающий в те редкие моменты, когда Творец идет на определенного рода уступку, говоря с непонятливым человеком доступными ему средствами, то есть - на его языке.
Впрочем, редкость и якобы случайность нисколько не умаляет роли и значимости этих моментов. Напротив: это опять-таки прорыв божественной энергии, способной одним легким жестом перевернуть мир.
Что же, в таком случае, общего у чуда-волшебства сказочного и чуда - божественного откровения? Ведь, помещенное как в первую, так и во вторую плоскость, оно никогда не перестает быть тем, чем является: собственно чудом. Я уже не говорю о жизни.
Вероятно, ответ стоит поискать в мудрости устройства мира как физической основы бытия, природы. Радуга случается в момент противостояния двух сил: темной силы (дождя) и светлой (солнца). И заметнее, и прекраснее она - на фоне свинцового неба. Причем, заметьте, такое небо - несмотря на всю его зловещность - всегда остается фоном.
Знал бы Ирод, что чем он сильней, / тем верней, неизбежнее чудо. / Постоянство такого родства - / основной механизм Рождества (И.Бродский).
Дабы не быть грешить пустословием, вспомним о чуде воскрешения как одном из величайших чудес всех времен и народов. В сказке оно свершается, кстати сказать, не без участия такого атрибута, как мертвая и живая вода (или - реже - при помощи волшебной палочки и тому подобных вещиц), кои способны остановить и повернуть вспять естественный физиологический процесс. Вода в данном случае является своего рода посредником. В христианстве же воскрешение (как и прочие чудесные явления) происходит по одной лишь Господней воле, и тут уж "посредником" выступает само чудо.
Связующей нитью между Богом и человеками.
Между небом и землей.
Радугой.
Так вот, вышеупомянутая радуга соединяет вещи несоединимые на первый взгляд, и в том числе - религию и сказку.
Казалось бы, христианство как отдельно взятая религия и язычество как природа, породившая сказку - плоскости сугубо полярные и друг другу противоречащие. Но мистика в сказке - как рыба в воде, да и в религиозном откровении без нее не обойтись.
Это если брать во внимание внутреннюю структуру материи.
А как быть со внешнею стороною? Как здесь проявит себя всемогущий и вездесущий принцип единства? Имеется ли такая форма выражения, которая бы могла примирить в какой-либо степени эти две разновеликие сферы?
К чести принципа всеединства, - имеется.
На наш неискушенный взгляд, таковой формой является притча.
Повествуя о чуде как божественном откровении, она в то же время весьма похожа на сказку. Или, вернее, на ее фабулу.
Иначе говоря, развернутая притча может быть сказкой. Во всяком случае, подчеркиваю, на наш взгляд - не искушенный филологическими исследованиями - и интеллект, не обремененный как излишними так и необходимыми знаниями в области фило- и теологии.
В связи с этим читатель вправе задать следующий вопрос: зачем же, в таком случае, не обладая достаточной эрудицией в обозначенной области, автор берется за сей труд, рискуя всем, чем можно рисковать в данной ситуации? Не стоит ли для начала серьезно изучить исследуемый предмет, создать надежную информативную базу?
Позвольте объясниться. Дело в том, что нам представляется особенно ценным именно такой - неискушенный, не засоренный, а стало быть, в определенной степени чистый и невинный - взгляд на вещи. На любые вещи. В том числе и на столь непостижимые, как чудо. И, не претендуя никоим образом на серьезность данного исследования, автор лишь делится своими соображениями, основанными на собственном опыте - духовном ли, житейском ли.
Такой взгляд, безусловно, искренне дорог автору, и последний ничего не может поделать с указанным обстоятельством.
Более того. Знания как таковые, чистые, теоретические - автору не представляются интересными и значимыми. Только будучи пережитыми, они являют собой истинную ценность. Только так, и не иначе. На это, к сожалению, требуется довольно много времени, коим автор не располагает. Ему некогда. Посему это более чем скромное исследование неких существенных сторон бытия обретает тот вид, который ныне перед глазами читателя. Плод некоего духовно-житейского опыта, который автору посчастливилось пережить. Вероятно, это единственный - и, несомненно, лучший - выход.
NBРаз уж мы отошли в сторону, скажите, читатель: чем жизнь отличается от литературы, судьба отдельно взятого человека - от истории отдельно прочитанной повести?
- Ничем. Думаю, если разобраться хорошенько, вы со мной согласитесь.
И в первой, и во второй из названных реальностей все, что могло бы сойти за случайность, совпадение, стечение обстоятельств, таковым на самом деле не является. Все - не просто так. Нет ничего лишнего, и ни одного слова не сказано впустую.
Разница, пожалуй, лишь в том, что игру литературного произведения мы принимаем безоговорочно, будучи уверены в том, что у книги есть свой автор.
В то время как те же самые правила в жизни признаем порой неохотно.
Тут, в жизни, у нас есть право выбора на это признание.
О нем-то, между прочим, и толкует Библия.
Только зовется он несколько иначе - "вера".
Возвращаясь к нашему разговору, отметим невзначай тот факт, что вера есть необходимое условие для явления чуда. С другой стороны, Библия приводит множество обратных примеров, когда именно чудо приводит к вере, становится источником веры, ее началом в человеке.
(Так что же изначально? - вмешался бы непременно дотошный автор, оказавшись часом на месте читателя. Предусмотрев тем самым такой поворот событий, отсылаю уважаемого читателя к более известному и глубинному варианту проблемы, обозначенной кратко как "курица-яйцо".)
Подобных явлений чуда, обращающих в веру, немало и в истории времен не столь отдаленных. Именно последние и навязали автору необходимость перевести некоторые явления в плоскость вербальную.
Итак, притча, подобно сказке, есть форма устного творчества. Грубо говоря. Как у одной, так и у другой может быть (или - с равным успехом - не быть) свой конкретный автор.
Притчи, предположительно, слагаются лицами духовными. Сказки же - людьми просто творческими и не обделенными богатым воображением, хорошо к тому же знакомыми с национальным фольклором.
Следуя заданной в начале пути логике всеединства, сможем ли мы обнаружить точку соприкосновения притчи и сказки в чьем-либо творчестве?
Один такой пример обнаруживается столь явственно, что стоило бы заявить о нем в первых же строках сего труда, обходя дальнею стороною угол зрения с его неизменной главой.
Жил в Англии девятнадцатого столетия священник. Духовный отец был к тому же и известным ученым, а именно - математиком, и даже более того - первооткрывателем математической логики (согласно мнению Вл.Орла).
NB Снова налицо вещи не очень-то сочетаемые и в то же время вполне мирно уживающиеся в судьбе одного человека: два способа постижения мира - религиозное откровение и аналитический взгляд, жесткая логика.
Как, скажите на милость, объяснить подобную уживаемость?
Вероятно, здесь, как и в любом другом аналогичном случае, вступает в силу механизм комплиментарности (см., в частности, фуги и инвенции И.С.Баха как средоточие воплощения упомянутого принципа), ритмического взаимодополнения.
Разными языками, голосами - об одном. И одно из важнейших условий при этом - умение слушать, вслушиваться и - слышать.
Странно было бы с нашей стороны не ожидать от такого человека чего-либо необычного.
Конечно. Читателю, без труда сообразившему, о ком идет речь, несложно будет назвать истинное имя этого англичанина - Чарльз Лютвидж Доджсон, написавшего среди прочего две бессмертных сказки про Алису и ее путешествия, именуя себя при этом Льюисом Кэрроллом.
К слову: заводя речь об "Алисе" сразу после разговора о притче, необходимо отметить, что мы не возлагаем на сказку Кэрролла непосильную ношу попытки стать притчей. Это, разумеется, совершенно иной природы произведение. Но - произведение столь же необычное, сколь и ее автор. Сказка, да не совсем сказка. В ней обнаруживаются довольно сильные вещи, и сила эта в ее неведомой глубине имеет характер тщательно замаскированной притчевости.
Насколько известно всякому пристрастному любителю сказок, несчастную "Алису" кэрролловеды интерпретировали на все лады, в самых разных - мыслимых и немыслимых - контекстах, разымая ее музЫку как труп. В результате появилось множество исследований текста обеих сказок в ракурсе теологическом, историко-религиозном, просто историческом, психоаналитическом, физиологически-фрейдистском; кроме того, на вооружение были взяты всевозможные "комбинированные" методики. На сказку Кэрролла взирали как на произведение в рамках литературной тенденции к романтической иронии, как на виртуально-игровое действо, как на источник некоторых научных предвидений и изобретений, как на магическое поле зашифрованных тайн и проч. и проч.
Одним словом, рассматривали "Алису" сначала в микроскоп, затем - в телескоп, а потом - в театральный бинокль. Несть числа им, бывшим и грядущим, заявляющим Алисе, что она едет не в ту сторону.
Апофеозом явилось всеобщее признание сочинения Кэрролла "неисчерпаемым".
Охватывая единым взором все литературоведческие изыскания, убеждаемся в том, что "Алису" анализировали хоть и по-разному, но всегда - как систему в себе.
Автора же данного труда постигло откровение совершенно иного плана, выводящего некоторые элементы сказки в сферу самой что ни на есть реальной жизни.
Этакие прорывы из одной плоскости в другую обнаружились.
Причем - обнаружились совершенно неожиданно, случайно - казалось бы, фрагментарно, не укладываясь при всем желании настырного ratio в какую бы то ни было логическую (или даже - логичную) систему.
Как это, позвольте, понимать? - слышу недоуменный возглас читателя. - Неужели в нашей с вами обыкновенной, известной до мельчайших деталей жизни можно встретить на пути улыбку без кота или рассердить недолжным обращением старину Время?
В ответ автору ничего не остается, как предложить читателю небольшую прогулку. Нет, экскурсией ее не назовешь - слишком живы и неуловимы "экспонаты", да и жизнь наша, при всех ее недостатках, все же не очень-то похожа на музей.
Пожалуй, назовем это путешествие знакомством с откровением, если хотите - чудом в самых известных и реальных условиях обитания человека.
Насколько подобные явления имеют место быть - судить читателю. Автор же вправе только лишь приоткрыть дверь в чудесный сад. А уж кому чего необходимо съесть или выпить - решать не ему.
NB Не забывая при этом о главе угла...
Было бы опрометчиво, по меньшей мере, заводить речь о чуде как божественном откровении, рассматривая его сквозь призму текста обычной (пусть и гениальной) сказки. Подобный подход был бы кощунственным и принимал бы очертания еретической направленности (вспомним хотя бы тот факт, что Доджсон принадлежал в силу известных обстоятельств к католической церкви, а автор и иже с ним - к церкви православной...)
Но если не быть столь прямолинейным и категоричным, да еще вдобавок ко всему вспомнить Борхеса, некогда говаривавшего о том, что все книги мира - суть варианты одной и той же истории, то можно - делая скидку на неискушенность - принять точку зрения автора о принципе всеединства и попытаться поверить следующему: на каком бы языке не говорили вещи или люди (сказок ли, притч ли), они говорят об одном.
Все имеет свое начало.
В нашем случае все - чудесный процесс постижения откровений, как и собственно история создания данного сочинения - началось с крайне досадного, неприглядного и до отвращения прозаического факта опоздания на работу.
Время нещадно ускользало из-под пальцев, откалывалось и вываливалось в щели большими кусками. Опаздывать было ни в коем разе нельзя. День выдался такой - особенный, под мою ответственность. К тому же, на эту работу я нанялась не так давно, и над моею головой нависал дамоклов меч испытательного срока. Одним словом, передо мной довольно отчетливо вырисовывалась перспектива увольнения. Конечно - в худшем случае. Лучшие же были пока не для меня.
Тем не менее, я катастрофически опаздывала.
Автоматически совершая утренне-собирательное действо, я, помнится, подумала, что в маршрутку в это время уже никак не втиснуться. Мысль была обреченной. Она мне не нравилась. Посмотрев на часы, я убедилась в том, что в пропасть свалилось еще десять минут.
Как человек, не так давно свернувший на путь к вере, я (сначала не без труда, а потом выяснилось, что как-то незаметно) поселила в своем доме молитву. Утром, когда отчетливо ощущаешь чистоту во всей ее непорочности, так хорошо произнести несколько святых слов.
Я столкнулась с моментом выбора. В воздухе нарисовался знак вопроса. Время стремительно утекало, его не было даже для раздумий. Сэкономить или - остаться верной?
Так же автоматически, как несколькими минутами ранее подходила к умывальнику, я подошла к образам.
Надо отдать должное высшим силам: ничего осознанного в моем решении не было. Не было даже решения как такового, как изъявления свободной воли. Где-то рядом мелькнула мысль: ну опоздаю и опоздаю. Все равно будет так, как должно быть. И не иначе. Трудно даже сказать, была ли эта мысль моей, или же пришла мне на помощь откуда-то сверху.
А дальше случилось чудо. Маленькое, обыкновенное чудо.
Только-только я подошла к остановке, печально провожая взглядом проносящиеся мимо, до отказа набитые маршрутки, как из-за поворота - "откуда ни возьмись" - вывернула еще одна, абсолютно пустая. Судя по номеру, она ехала в нужную мне сторону...
Я сидела в салоне. Наслаждалась хорошей ездой и чувством глубокого облегчения. За окном мелькали здания и деревья. День был спасен. Тождество оставшегося времени и пути ощущалось внутренним током крови.
Тут-то меня и настигло первое откровение.
"Пока ты думаешь, что мне сказать, сделай реверанс, - сказала Черная Королева. - Реверансы экономят массу времени"
- Какой ужас, - помнится, подумалось мне. - Как можно молитву назвать реверансом?!
Более того - как вообще может быть соотнесен текст обычной сказки и божественный промысел?
Но, несмотря на первый инстинктивный порыв отталкивания от подобных мыслей всеми четырьмя, Откровение Реверанса все же настолько поразило меня, что я не могла не присмотреться к "Алисе" с этой колокольни, а также к ее автору. Надо сказать, некоторые биографические данные последнего (имеется в виду священнический сан Ч.Л.Доджсона) несколько успокоили меня и еще более уверили в том, что эта сказка таит в себе куда больше, чем кажется при взгляде в телескоп, микроскоп и даже в театральный бинокль.
Оставался, правда, некий диссонанс между католичеством и православием, но со временем и он разрешился. В большую терцию.
"Алису" я любила с детства, и с детства часто перечитывала ее, особенно "Зазеркалье", обнаружив завораживающую загадку: даже когда счет числа общений с этой сказкой перешел на десятки, я не могла вычерпать ее до дна.
NB Наверно, пристрастный читатель уже успел заметить, что каждая книга имеет свою глубину. Она измеряется, в том числе, количеством прочтений. Есть книги, которые после повторного обращения к ним становятся не интересны. У вас возникает ясное ощущение, что вы эту книжку переросли, и вам в ней мелко и неуютно (тут я не говорю о книгах-однодневках, которые перечитыванию, а иногда и дочитыванию до конца не подлежат вовсе).
А есть и другие: их глубина раскрывается не сразу. Сначала текст кажется просто загадочным и не очень-то пускает тебя. Ты интуитивно чувствуешь его магическое притяжение. Тут что-то есть, говоришь ты себе. Но что именно тебя так влечет к этой книге, понять не так-то просто. Ты ее читаешь еще раз, затем только через год, потом - еще спустя полгода, потом, так и не разгадав до конца, делаешь ход конем: якобы забываешь о ее существовании, и снова возвращаешься только через несколько лет. И еще позже с тобой и книгой происходит следующее: она прорастает в твою жизнь, ты обнаруживаешь ее возле себя неожиданно, и понимаешь, что она живет там, откуда все берется. Ты подходишь к полке, протягиваешь ей руку как старому другу и открываешь переплет с чувством, похожим на благоговение. Тут только и раскрывается пред тобой ее непостижимая глубина. Именно тогда.
Такие книги нечасты, весьма и весьма. Дна нет у Библии. Было бы крайне опрометчиво ставить "Алису" в один ряд со Священным Писанием, пусть и на почтительном расстоянии. Автор не оступится, да будет на то воля Господа. Но сказка Кэрролла, думается мне, одна из не-сразу-постижимых по глубине книг, написанных человеком и не претендующих на эту самую глубину. Во всяком случае, на наш взгляд, не обремененный излишней гениальностью.
Сколько помню, образ Алисы - девочки, которая бродит по неизведанной стране и познает ее тайны, законы и механизмы - был мне близок настолько, что постепенно врос и стал со мной единым целым. Я ощущала себя Алисой, Алиса путешествовала по миру, в который была заброшена я.
Впрочем, прошедшее время тут ни к чему. Все вышеизложенное предельно соответствует и дню нынешнему.
Одним словом, оказалось совершенно несложно в наблюдаемых явлениях бытия услышать голоса героев сказки Кэрролла. И первой, как уже известно читателю, со мной заговорила Черная Королева.
Реверанс позволяет сэкономить массу времени... Абсурд, но - против фактов, как говорится, не попрешь. Только что на собственном опыте мне пришлось удостовериться в истинности этого утверждения.
К слову: автор не докатился до того, чтобы в дальнейшем использовать этот закон в подобных ситуациях. Сработало бы или не сработало, - это уже не столь важно. Одной(здесь - одного раза) вполне достаточно, сказала Алиса, утоляя жажду жутко соленой воблой. Тем более (!), когда речь идет не о вобле, а о чуде. Чудо, позвольте заметить - материал, совершенно непригодный для каких бы то ни было экспериментов. Оно скроено из материи чрезвычайной тонкости. С чудом надо быть очень осторожным. И весьма тактичным.
Итак, истины, зашифрованные в "Алисе", прорастают наружу. Сюда. Но в мир не житейский все же, а - духовный. Поскольку чудо возможно только в окружающей среде не гражданственного, не социального или прочих - отнюдь! - но духовного содержания. Все кругом оживает, обретает смысл - только так. В один прекрасный день начинаешь видеть не вещи, но - их формирующее и скрепляющее вещество. Основы. Вернее, - намеки, мельчайшие составляющие основ. Обретаешь возможность выйти в космические сферы, где живет то, что называется, в том числе, чудом. Оставаясь при этом дома.
И мне захотелось пойти по течению этой мысли: присмотреться к "Алисе" получше именно в таком свете.
Надо признать, на меня тут же ворохом посыпались вопросы. Одни уводили в какие-то совершенно чужие дебри, то есть, старались запутать меня и сбить с дороги во что бы то ни стало. Но встречались и другие - которые радовали меня, как зерна, прорастающие из кучи плевел.
Первым делом меня заинтересовал способ проникновения в Тот мир. В обоих случаях, заметьте, это паДение/паРение. Причем, если в Страну Чудес Алиса просто-напросто свалилась через кроличью нору,
NB к слову сказать, даже не упала, а опала - как лист, что подтверждает как скорость падения, так и тот факт, что приземлилась Алиса на ворох листьев: это замечание будет иметь значение чуть ниже
то в Зазеркалье неким промежуточным пространством явилась комната, в которой все уже было наоборот, но еще ЗА пределами игры (то есть - ДО ТОГО, как в нее вступить в качестве участника). И вот из этой самой комнаты Алиса вылетела по лестнице. Именно вылетела, держась за перила и думая при этом, что в Зазеркалье так и полагается. Чувствуется опыт героини, приобретенный в первом путешествии. Ощутим он и в рассуждениях Алисы, которые приобрели более прочную логическую основу, в ее куда большей уверенности. Да и слез стало значительно меньше.
Впрочем, не об этом речь, а о полете (опадании/слетании) как способе проникновения на территорию Того (Иного) мира. Запомним этот факт.
Кроме того, интересны сами названия книг (миров).
С названием своей первой сказки Льюис Кэрролл определился не сразу. Первоначальным ее вариантом, как известно, было Подземелье (Undegraund). Вероятно, автор счел его слишком мрачным - а может, еще по каким причинам - и мир, в который попала Алиса, стал называться более ненавязчиво и пространно. Подземелье все-таки вызывает довольно устойчивые ассоциации (нет, я не о короленковских детях, - во время оно этого сочинения еще не было). Как бы то ни было, а образ мира загробного - пусть и в самых неясных, расплывчатых очертаниях - вырисовывался бы перед читателем.
Может быть.
Я бы и не дошла до подобной мысли, кабы не завели меня в эти степи размышления о Зазеркалье. Меня смущал избранный автором вид сказочного пространства. Почему именно сквозь Зеркало? Мало ли других царств - Подводное, скажем, или английский вариант Лукоморья...
Случилось так, что во время размышлений мне то и дело попадались под руку зеркала из литературы двадцатого века, что характерно - авторов вовсе не английских, и даже не англоязычных, а именно - в "Хазарском словаре" Милорада Павича (фрагментарно) и в "Атласе, составленном небом" Горана Петровича (как весьма активные действующие лица/вещи).
Так или иначе, но в обоих случаях сербской литературы зеркало имело непосредственную или косвенную связь с миром умерших, а также имело довольно необычные отношения со временем, что неудивительно - в мире ТОМ время обретает качества некоей условности.
NB Напомним читателю вкратце, что имеется в виду. У Павича это два зеркала принцессы Атех - быстрое и медленное. Как видно из названий, первое отражало несколько мгновений будущего, а второе - чуть припаздывало, в результате чего можно было узреть прошлое расстоянием в те же несколько секунд. Зеркала - оба сразу - были поднесены принцессе сразу после пробуждения, и это обстоятельство сыграло решающую роль в ее судьбе. Дело в том, что на веках принцессы были написаны буквы, которые несли смерть каждому, кто их прочитает. Зеркала же отразили образ моргнувшей принцессы - секундой до и секундой после. Печальные последствия, как утверждает одна из версий по Павичу, не заставили себя ждать.
У Горана Петровича уже в одном произведении имелось в наличии целых три зеркала. У каждого было свое предназначение, но особенно интересным и значимым было Северное (если не ошибаюсь) зеркало, которое играло роль окна между миром живых и миром умерших. Через него можно было даже передавать письма господину Поланскому, пребывающему в горнем мире, и получать весточки оттуда.
Таким образом, посредством зеркала и его роли происходит пересечение культур, настолько разных, что сам факт пересечения кажется случайным. Но мы-то знаем на собственном опыте, что случайностей не бывает, и мир един.
Исходя из таких вот рассуждений, напрашивается вывод: обе сказки Кэрролла каким-то образом имеют намек на мир, куда уходят души. Разумеется, это вовсе не утверждение. Скорее - отдаленный звуковой фон. Что-то ведь заставляет думать так...
Но можно ли вообразить, что Льюис Кэрролл - человек, безмерно любящий детей - был способен (пусть на уровне подсознания) отправить маленькую девочку, будем говорить максимально грубо и определенно, - в загробный мир? На прогулку - ?
Несмотря на весь воображаемый при этом ужас, - можно.
Если учесть, что мир этот прекрасен. И к тому же, вход туда живым не дозволен. Непременное условие для проникновения сквозь туманные врата или через дверцу в райский сад - это готовность духа (достижение суб-вершин духовного развития) к переходу, или же - чистота, непорочность души. Кому как не ребенку, невинной семилетней девочке можно было бы стать воплощением подобного ангельского образа?
Заметьте, сад - это первое, куда попадает Алиса из промежуточного пространства (комната зазеркального дома, холл с множеством дверей) как в первой, так и во второй сказке!
Не случайно, как мне кажется, это неизменно - сад.
Но есть и другое, не менее важное условие: сон. Который становится очевидным, впрочем, лишь по возвращении обратно. Дабы не смущать невинный дух, вероятно.
Кроме того, вышеупомянутый Павич предлагает еще одну интерпретацию зеркала - как дьявольской иконы, в которой правая рука становится левой, и наоборот. Но! - это правило действует лишь до тех пор, пока мы находимся по ЭТУ сторону зеркала. Когда же мы проникаем сквозь него и оказываемся с ТОЙ стороны, наши руки возвращают свою истинную функциональность. Правда, Алиса читает зазеркальную книгу только при помощи зеркала. Но это единственный случай, да и то - еще не выходя из промежуточного пространства комнаты. Далее (и весьма активно) наблюдается устная форма творчества, преимущественно поэтического, в том числе песенного направления.
Тут же возникает правомерный вопрос: а имеет ли какое-либо место письменность в тех краях? Думается мне, это все же способ - высший способ - передачи информации, наследования культуры, характерный исключительно для мира живых.
Подобного плана домыслы по поводу таящихся в названиях сказок дополнительных намеков - всего лишь домыслы, и таковыми останутся, во всяком случае, в рамках данного исследования.
Ни в коем разе не пытаясь (и даже не желая) открывать еще одну Америку, утверждать, что, мол, Алиса на самом-то деле путешествовала по загробному миру, - я просто хотела бы навести читателя на мысль, что те неведомые края, куда отправил свою маленькую героиню Льюис Кэрролл, хранят в себе свои абсурдные (с нашей точки зрения) законы, которые самым чудесным и необъяснимым образом прорываются в нашу действительность и в какой-то мере объясняют ее... И, как их не назови, именно оттуда к нам является под видом обыкновенного чуда - истина.
Какие такие особенности имеются у этого запредельного мира? Один из способов исследования чего-либо нового, принятый в науке, - сравнение. Попробуем соотнести привычные нам параметры физического мира с их искаженным вариантом в стране Зазеркалья.
Я говорю о пространстве и времени.
Один из законов решения зазеркального пространства звучит так: "Чтобы приблизиться к чему-либо, нужно идти в противоположную сторону". Алиса уяснила это для себя не без труда, методом многочисленных экспериментов, заканчивающихся всегда одним и тем же результатом. Как ни пыталась она взойти на гору, всякий раз тропинка неожиданно поворачивала (пожимая при этом плечами), и приводила путешественницу все к тому же крыльцу все того же дома.
Интересно, что вышеупомянутый закон прекрасно действует и по нашу сторону, - с одной лишь (неизменной) оговоркой: по отношению к процессам не физического, а духовного мира. Иными словами, речь здесь идет о преодолении пространств не территориального плана, а расстояний в человеческих отношениях. Или же о постижении явлений и понятий сугубо абстрактных.
К нему же примешивается и более известный физике принцип взаимодополнения, комбинаторики, компенсации. Людьми неоднократно было подмечено, что мир устроен гармонично весьма. Если в одном месте (деле, сфере) убавится, стало быть, прибавится в другом. И прибавляется, надо сказать, часто в совершенно неожиданном месте (деле, сфере):
"Не везет мне в смерти - повезет в любви"
"Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь"
и т.д., и т.п.
NB Вспомним опять-таки о музыке и ее комплиментарном ритме (от слова "комплимент"): участники некоего "разговора" говорят по очереди, не перебивая друг друга; как только один умолкает, вступает другой. Важным условием комплиментарности, таким образом, является умение слушать. Большая редкость в наше время. Неудивительно, что комплиментарный ритм свойственен старинной музыке, полифонии 18 столетия - стилю с довольно ясно оговоренным "кодексом" правил и законов написания. С утверждением в последующем гомофонно-гармонического (аккордового) склада фактуры о комплиментарности сразу забыли, и с тех пор умение слушать стало постепенно утрачиваться, что и привело человеческое общество к плачевному нынешнему состоянию.
Впрочем, именно редкостные свойства комплиментарного ритма помогают выживать в условиях Зазеркального пространства. Уметь "услышать" ситуацию, почувствовать положение вещей и дать "собеседнику" возможность высказаться. Подыграть ему немножко.
Вспомните, что вы делаете в том случае, если страстно желаете чего-либо, а это самое "что-либо" ускользает у вас из-под пальцев с быстротой и ловкостью, обратно пропорциональной силе вашего желания? Разумеется, вы немедленно отворачиваетесь и принимаете равнодушно-отсутствующий вид, дабы дать дорогу и зеленый свет свободному и вольному движению, справедливо полагая, что ничто не стоит на месте, но напротив. А "взаимопритяжимость", как известно, особенно хороша между вещами (явлениями, характерами) с крайне полярными свойствами вообще и поведения в частности.
Противоположности притягиваются.
Плюс на минус.
"Если гора не идет к Магомету..." (правда, в нашем случае с точностью наоборот, -- с места сдвигаются горы - что результата, согласно математике уровня начальных классов, не изменит, уж поверьте на слово).
О, сколько раз мне приходилось испытывать каверзный характер закона преодоления пространств на собственном опыте! О, скольких требовалось сил, чтобы заставить себя повернуть в противоположном от объекта пристрастий направлении!
Но он работал. Надо признать.
Особенно - в случаях, когда и в самом деле перегораешь и теряешь интерес к желаемому. Не понарошку. Позднее, как говорится, счастье.
И это уже грустно.
А мы о грустном не договаривались, посему плавно перехожу к закону номер два, касаемому зазеркальных (мыслим - духовных) пространств.
Сформулирован он, как и предыдущий, все той же Черной Королевой, и звучит примерно следующим образом:
"Бежать во весь дух, чтобы оставаться на месте, и бежать в два раза быстрее, чтобы попасть в другое место"
Казалось бы, как можно сдвинуться с места, куда же быстрее, если уже для того, чтобы остаться, нужно бежать ИЗО ВСЕХ СИЛ??? Встречный вопрос: а если НЕ бежать, разве не останешься на этом самом месте? Разве уедешь... куда-то? Да и куда, простите? Назад?
Парадокс, но - да.
Значит ли все сие, что мы - на бегущей дорожке, которая затащит нас в небытие (в духовном отношении, конечно), позволь мы себе хоть на минуту расслабиться и застыть в неподвижности?!
Именно. Дело обстоит так, и не иначе: в мире духовном всякая остановка и даже движение вполсилы неизбежно тащит тебя во мрак. Единственный выход хотя бы остаться на месте - бежать изо всех сил. А если быть верным тексту, - "во весь дух", что, думается нам, не случайно сформулировано переводчиком.
В два раза быстрее могут бежать только истинно Сильные Духом - подвижники и гении.
NB Есть, правда, еще один способ ускорения, доступный в какой-то мере и простым смертным. Вернее, не способ, но - путь. Он весьма близок к двум названным выше, и в какой-то степени может стать в один с ними ряд.
Называется он - поэзия. Точнее: процесс написания стихов. Поэтическое, одним словом, видение/мышление/постижение (о коем было сумбурно говорено еще во первых строках).
О пути сем откровенно и убедительно рассказал миру безмерно уважаемый и любимый мною Иосиф Александрович Бродский, за что и дали ему, надо полагать, нобелевскую премию.
Вот что говорил Иосиф Александрович:
"...порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удается оказаться там, где до него никто не бывал, - и дальше, может быть, чем он сам бы желал. Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихосложение - колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения".
Следуя одному из вышеперечисленных путей, стало быть, можно преодолеть духовное, оно же - культурное, оно же - религиозное - пространство, сдвинуть его с мертвой точки, развернуть его дальше, чем оно на данный момент в тебе есть - вглубь, либо вширь. Это гигантский труд (отнюдь непросто даже пройти сквозь "зеркало", оказаться по ту его сторону, не говоря уже о дальнейшем продвижении), либо - чудо.
Более того - чудо откровения.
Так не будем же останавливаться, согласно установленному правилу, и двинемся далее, по одной из дорог. Причем совершенно неважно, по какой именно. Ибо сказано Черной Королевой:
"Здесь нет ЭТИХ и ТЕХ дорожек. Все они попросту МОИ".
Это невероятное по степени воздействия изречение достойно того, чтобы стать первым в ряду законов решения пространства, скажу больше - во главе вообще всей этой истории с Зазеркальем, духовным миром, религиозно-культурологическим космосом и проч. и проч.
Настал момент, когда особенно хочется краткости, лаконичности.
Тишины.
Многословие автоматически приравнивается к пустословию (оно и верно), и вменяется в грех. Только вот подобная форма изложения потребует от собеседника понимания безукоризненной тонкости, с полуслова. Хочется верить, что, одолев предыдущие страницы, читатель уже научился распознавать причудливый язык автора и смотрит ныне на предмет нашего, с позволения сказать, исследования одними с автором глазами.
Ежели я заблуждаюсь, и вам все еще непонятно при чем тут дорожки и каким образом можно заменить разницу между "теми" и "этими" одним словом "мои", - в таком случае, думаю, автору стоит признать собственное бессилие и мирно распрощаться с воображаемым читателем. Впрочем, это можно было сделать и раньше, у четвертого колышка.
Для тех же, к кому не относится вышесказанное (для двух-трех крайне дорогих мне человек, надо полагать, не более), я буду сворачивать мысль по возможности плотно.
Итак, идем дальше. За руку с Алисой.
Выявив некоторые определяющие свойства зазеркального пространства, как то:
--
1 - чтобы приблизиться к чему-либо (кому-либо) нужно идти в противоположную сторону
--
2 - бежать изо всех сил, чтобы оставаться на месте, и бежать в два раза быстрее, чтобы попасть в другое место
--
3 (ключевое) - здесь нет Этих и Тех дорожек, все они попросту Мои
остановимся вкратце на остальных, которые мы не вправе считать дополнительными или косвенными, поскольку они являются частью решения пространства (мыслим - духовного, как и условились) ровно настолько же, насколько и первые три.
Интересны также, на наш взгляд, как способы преодоления границ обоих миров, так и некоторые особенности передвижения внутри обратно-стороннего края.
Путь, как уже было подмечено, в кэрролловскую страну (имеются в виду обе), лежит через а) - сон и б) - падение=парение=опадание=слетание.
Теперь, зная условно (или принимая на веру), что миры, в которых путешествовала Алиса, имеют непосредственную связь с миром духовным, и потусторонними являются практически в буквальном смысле слова, неслучайность выбора автора именно этих путей преодоления границ между ними и миром земным становится очевидной и вполне логичной.
Чуть-чуть поясним.
а) Сон.
Согласно Кэрроллу, сон - не только средство проникновения сквозь границы, он в конечном счете оказывается собственно тем иносторонним миром. Вспомните, как заканчиваются обе сказки. - Именно. Пробуждением. То есть, Туда мы проникаем плавно, следуя определенной логике, в соответствии причинно-следственной связи мира этого (погнались за Кроликом (из любопытства) и рухнули в нору / беседовали с котенком у зеркала, которое превратилось в некий туман, и полюбопытствовали опять-таки). Оттуда же возвращаемся совершенно иначе: внезапно. Неожиданно. В разгаре событий. На самом интересном месте. Вопреки всякой логике. Раз - и дома.
Что же такое, собственно говоря, сон? Почему Кэрролл с его богатейшим воображением дважды выбирает именно его для проникновения в свои сказочные страны?
Наверняка теме сна и сновидения посвящено огромное количество исследований, как сугубо научных, так и психо-физиологических. Никуда мы с вами не полезем. Ограничимся непредвзятостью взглядов и суждений.
Думается нам по этому поводу вот что.
Сон как сновидение - вполне реальная реальность, которая отличается от яви прежде всего освобождением некоего субъекта от его физической оболочки, то бишь - тела. А также абсурдностью (кажущейся! что и наблюдаем в "Алисе"). Во сне мы чаще наблюдаем или участвуем как бы изнутри некоего сгустка энергии - духовной энергии, разумеется. Даже если видим себя со стороны, мы можем узнать себя в каком угодно образе - даже в образе человека, которого никогда до того не видели. Бесспорно, иногда бывает, что нам снятся и ощущения тела (чувство голода, боли, холода и т.д.), но они больше похожи на воспоминания об ощущениях.
Эта внутренняя свобода от физической оболочки дана нам временно только во сне. Ее же мы обретаем навсегда, покидая душою тело.
Тут же незамедлительно примем во внимание пункт б) - падение/слетание.
Особенно характерен символ лестницы в Зазеркальном Доме. Лестница - путь восхождения, путь духовного совершенствования с незапамятных времен (по Иоанну Лествичнику). Оказавшись по ту сторону, мы, очевидно, достигаем вершины - каждый своей. С которой, в общем-то, нам остается только слететь. Держась за перила.
Далее в Зазеркалье нам представляется важным эпизод первого хода Алисы в качестве пешки.
NB Тут сделаем шаг в сторону, потому как необходимо оговорить тему игры. В одном случае - это карты, в другом - шахматы. Как понимать тему игры в избранном нами ракурсе? Нам кажется, Кэрролл выбирает игру как тот образ организации некоего неизведанного мира, который на данный момент хорошо известен героине. (Накануне путешествия в Зазеркалье увлеченность Алисы шахматами оговорена достаточно ясно.) То есть механизмы ситуаций непознанной реальности внешне приравниваются к тем, что были постигаемы нами прежде. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что означают нечто качественно иное (даже герои известных народных английских сказок ведут себя по-другому, а не так, как можно было бы предположить).
Таким образом, нам следует понимать игру как переходную форму из одного бытия в другое.
Первый ход у пешки - шаг через клетку по типу "е2-е4". Кэрролл предлагает Алисе для вступления в "игру" весьма своеобразный (своеобычный, как непременно сказала бы секретарша из сочинений Сергея Довлатова) способ.
"Ничего страшного, - сказал один из пассажиров, выглянув в окно. - Просто сейчас поезд будет прыгать через ручей". И все успокоились. Хотя Алисе до этого казалось, что поезда не умеют прыгать. Тем более - через ручей.
Хорошенькие ассоциации напрашиваются, если обратимся к мифологии: прежде всего, Стикс - река, через которую перевозят в страну мертвых. Правда, на лодке. Но тогда (в эпоху античной Греции) поездов попросту не было. Они появились куда позже, и в наше время уже не редкость. В частности, обнаруживаем один такой поезд в современном мультфильме о приключениях японских детей. Названия и имен авторов, конечно же, мне не вспомнить; важно, что речь идет о мультфильме - в общем-то, тема, данная с нашей точки зрения Кэрроллом метафорически и очень тонко, ныне открывается детям более ясно и отчетливо. Иными словами, имеет место в искусстве для детей. Поезд, согласно упомянутому мультфильму, идет в тот же самый загробный мир и ходит только в один конец. В Зазеркалье мы наблюдаем аналогичную картину.
Символов и образов, подтверждающих нашу мысль, как видим, более чем достаточно.
Но все же - !!! - ни в коем случае реальность, о которой мы пытаемся говорить, не стоит заживо приравнивать к "тому свету". Читатель должен понимать и всегда помнить, что под формулировкой "духовное пространство" скрывается бытие куда более широкое, всеобъемлющее, не имеющее определенной зависимости от каких бы то ни было образов - религиозных, мифологических, литературных. Оно - источник множественных образов, первопричина всех причин, то Единое, которое божественно и неделимо.
Мне страшно стыдно говорить о столь великом в контексте столь малого, практически ничтожного. Но в этом-то, пожалуй, и заключается самое очевидное и бесспорное доказательство величия и всеединства, о котором люди говорили с незапамятных времен, но всякий раз оставляли некоторую недоговоренность, поскольку невозможно выразить невыразимое.
Переходим, все же, к очередной особенности зазеркального пространства.
"Там, в лесу, есть такое место, где ни у кого нет имени".
Не только имени. Там полностью отсутствует страх. Олененок нисколько не боится Алисы - до тех пор, пока не узнает, что она - человек (имя тем самым несет в себе прямую предназначенность). До выхода из леса стираются грани между типами живых существ, наделенных изначально определенными функциями. Обнуляется весь механизм действия подобных субъектов. Да простит меня читатель, что я этакой терминологией... Но как-то иначе не очень-то и скажешь.
Идеальный мир, не обремененный страстями, не зараженный болью и страхом.
Едва ли не Эдем, мир до грехопадения.
Появляется эта иллюзия в лесу как краткий фрагмент Алисиного пути. Как напоминание, которое исчезает мгновенно, как только Место, где ни у кого нет имени, заканчивается. Стало быть, даже намек, иллюзорный образ имеет пространственное (территориальное даже) ограничение, если переводить на наш, земной, язык. Аналогичным образом ограничен период сотворения мира до Дня Шестого, когда Бог создал человека, дабы тот хозяйничал в мире и давал всем живым существам имена.
Так пространственно-временной континуум наделяется единым качеством - качеством скоротечности и "преходящности".
В Стране Чудес обнаруживается полярное райской роще Зазеркалья место: наплаканное море слез, в котором чуть не утонула Алиса. Причем слезы были наплаканы ею самой. Характерна и причина слез: жалость, опять-таки, к самой себе.
Таким образом, круг причинно-следственной связи крайне тесен и замыкается на самом человеке. Понятное дело, куда нас это ведет, если коснуться культурологи: в эпоху Возрождения с его гуманизмом, где в центре мироздания - по представлениям человека - находится человек, грандиозный венец творения, который является и отправной точкой, и последним звеном цепи.
Результат подобного убеждения неизменно приводит к непомерному возвеличиванию фигуры человека, и в данном состоянии последний способен наплакать соленое море невероятных размеров. После чего, разумеется, происходит неизбежное уничижение, и тут-то нам и грозит опасность утонуть в собственных слезах. Не самый лучший финал.
Подобные метаморфозы мы наблюдаем не только в истории человечества в целом, но и в истории каждого отдельного человека. Последнее нам представляется более важным, потому как лес состоит из деревьев. И еще более - потому, что это трагедия одной человеческой души, которой не стоит целый мир, согласно Евангелию.
Так от решения пространства постепенно и незаметно мы набрели на некоторые особенности и закономерности, связанные со временем.
Обращение обитающих в Зазеркалье со временем, надо признать, весьма вольное. Вольное настолько, что реверанс как средство экономии "временной массы" теряется из виду как дело само собой разумеющееся. К примеру, Шалтай - герой, которому явно не присуще чувство юмора - искреннее советует Алисе остановиться на семи (имеется в виду возраст, если кто плохо помнит текст кэрролловской сказки). Иными словами, можно остановить внутренний, субъективный отсчет времени. Между прочим, подобные вещи случаются и с нами сплошь и рядом: я, к примеру, остановилась на девятнадцати, и вот уже семь лет подряд больше девятнадцати на вид мне никто не дает.
Со временем - со стариной Временем - можно также вступить в обыкновенные человеческие отношения, и даже поссориться (что стало виной бесконечного безумного чаепития). Здесь налицо - огромнейшее значение символики циферблата часов.