Унылые потоки безразличных лиц. Особенно резкий контраст в отчуждении испытываешь, когда входишь в подземный переход. Темнота, выбитые лампочки, едва различимое бездарное граффити на стенах, подливка из грязи и снега, дымный запах убогости и нищеты.
Милош проводил здесь дни напролет, сидя в своей инвалидной коляске, протягивая руку и иногда что-то напевая заунывным голосом. Грусть в голосе Милоша была более чем наигранной, потому что обозленности на общество или тоски по ногам он не испытывал, порой находя свое положение достаточно завидным. Ног у него не стала после катастрофы, о которой я расскажу позже.
Каждый вечер в подземный переход за Милошем спускалась Люсьен, сначала брала на руки его, он обхватывал ее руками за спину, она затаскивала его на верхнюю ступеньку, там усаживала и возвращалась за коляской, очень переживая за ее сохранность.
Потом Люсьен садила Милоша на нее и катила к дому, который находился сравнительно недалеко. Невысокая пятиэтажка - дом под снос. На первый этаж забраться было несложно, незапертая, с разодранной в клочья обивкой, дверь чаще была приоткрыта, и оттуда тянулся влажный запах переваренных макарон.
В единственной комнате чаще всего сидела Наташа, покорно сложив ручки на коленках в ожидании прихода оставшихся обитателей квартиры. Наташа... молоденькая и красивая. Как она оказалась в этой атмосфере нищеты?
Милошу было под тридцать. Странно с ним жизнь поступила... Раньше у него было все: родители, две сестры, трехкомнатная квартира, достаток, перспективность и светлое будущее. Но внезапно младшая сестра покончила жизнь самоубийством, перерезав в ванной вены. Первым ее увидел Милош, что бросило тень на его бодрый и всегда веселый взгляд. Сестер он не любил, но, увидев смерть одной из них, подумал, что подобное может случиться однажды и с ним, раз у него те же гены. Это очень его расстроило, поэтому первые недели он ходил грустный и не замечал, как изменились отношения в семье. Отец, слепо любящий свою младшую дочь, тяжело приходил в себя, много пил. Матери было все равно, глаза ее были непрозрачны и пусты, словно отображали ее душу как в зеркале. Возможно, это отец привел своих дружков. Может быть, и мать, как говорится, в тихом омуте черти водятся...
Однажды, когда старшая сестра и Милош возвращались из института, оказалось, что возвращаться им было некуда. Квартира сгорела дотла вместе с родителями.
Тогда брат с сестрой на время поехали в Луганск к тете и дяде... жили там они несколько месяцев и это было достаточно сложное время, отношения прекратились после одной из ссор, Милош с сестрой собрали вещи и поехали обратно в Москву. Сестра вела машину в слезах. По дороге они разбились. Сестра погибла, Милошу пришлось ампутировать обе ноги.
Люсьен жила в пятиэтажном доме с самого детства. Обрывки воспоминаний, мусором лежащие в ее подсознании, иногда всплывали в снах нечеткими образами матери и отчима. Драки, пустые бутылки на столе, грязные следы на кухонном кафеле. Зачем мать назвала девочку Люсьен - шутки ли ради или в мечтах представляя ее светлое будущее - для самой Люсьен так и осталось неясно. "Такое красивое имя - такая некрасивая жизнь" - часто думала она, радуясь звуку собственного имени.
Однажды она влюбилась...
Наташа приехала из деревни, и, чтобы ее приняли на работу, ей была необходима прописка. Денег у нее не было, в шестнадцать лет она не могла их честно и быстро заработать, а тут подвернулась Люсьен со своей квартиркой. Просила только готовить и убираться. А Наташе это было не в тягость, она привыкла к ранним утрам и поздним вечерам, к мозолистым рукам и минимуму разговоров.
Внутри себя она ставила какие-то цели, но они были маленькими и достаточно ничтожными. Наташа и сама себя ощущала маленькой и ничтожной.
На ее темные глаза и притягательную фигуру обращали внимание многие мужчины на улицах, но у Наташи были свои представления о жизни, ей казалось кощунственным быть с кем-то после того, как она пережила любовь. И потом, все слова, которые ей говорили, комплименты - все это ей казалось лишь насмешкой.
Любовь? Какая любовь спрашиваете?
Люсьен была влюблена. Ей было четырнадцать. Веснушки, полнота, заношенные вещи - все это не давало ей никаких возможностей реализоваться в обычном коллективе школы. Она не была изгоем, она была никем.
И тогда она влюбилась, влюбилась в красивого и богатого, назло всем, и больше всего назло своей матери, давшей такой некрасивой девочке такое красивое имя.
Любила она тайно и страстно, писала письма и жгла их в кухонной раковине, подбрасывала в его почтовый ящик сложенные пополам листочки в клеточку с тремя словами, тщательно и любовно выписанными гелиевой ручкой.
Он не знал, от кого эти письма, но замечал, что рыжая куртка с выбивающимися из под шапки кудрявыми, сбитыми в паутинку, волосами, слишком чато проходит мимо окон его дома. Стал он это замечать тогда, когда, выглянув в окно, он увидел эту куртку, и она ему осторожно помахала, а потом убежала.
Его звали Милош, и он был перспективным молодым человеком со светлым будущим...
Люсьен везла домой Милоша. Тихие личные разговоры, которые обычно сопровождали эти вечерние возвращения, были слышны только им двоим.
Когда они оказались напротив двери, Милош вдруг сказал:
- Я слышу чей-то голос в воздухе...
Люсьен непонимающе нырнула в его синий взгляд, как вдруг сама почувствовала, что что-то не так, что-то произошло. Только голоса ей не слышались, просто резко защемило сердце. Последний раз такое было в тот день, когда Милош лишился ног.
Она осторожно приоткрыла дверь, и, войдя в помещение, тихо произнесла:
- Наташка, а где ужин?
Наташка, Наташка, куда ж ты делась?
Комната пуста, кухня пуста.
Люсьен приоткрыла дверь ванной и тихо, как внезапно ужаленная острым носиком комара, взвизгнула и упала на колени.
- Она мертва?
Милош был все еще за дверью, но что за чутье, он точно знал, что произошло.
Люсьен потянулась к распластанной на полу Наташке и взяла ее за руку. Так, ничего, ничего, бледная тишина, недвижима...
Что это? Пульс? Пульс! Тик-так, тик-так, как часы на стенке. Слава Богу!
Люсьен вскочила на ноги и бросилась к соседке - вызывать скорую...
На щеках Милоша текли слезы.
- У девочки сердечная недостаточность, порок сердца, понимаете? Непонятно, как она выжила, но нужна операция... иначе не выдержит...
Молодая доктор смотрела на Люсьен с явным пренебрежениям, стараясь побыстрее все разъяснить этой странной паре - безногому нищему на инвалидной коляске и грязной полной женщине с голубыми глазами.
- Кто вам эта девочка?
Люсьен опустила глаза, потом вдруг поднесла мозолистые руки к щекам и, раскатисто зарыдав, упала на колени перед доктором.
Молодая женщина подалась назад, инстинктивно подняв руки. Глаза ее испуганно щелкали ресницами, рот приоткрылся в безмолвном окрике.
Милош присвистнул. Люсьен продолжала заливаться плачем, но молодая доктор обернулась.
- Тетенька, Наташка - наша доча, я все для нее сделаю, вы скажите, что надо!
Доктор внезапно увидела, какое красивое лицо у этого нищего, но тут же мотнула головой, чтобы отбросить такие странные мысли - ей с детства прививали, что бомж - это некая грязная бесформенная человеческая глина, которая может вызывать только отвращение.
Люсьен стерла тыльной стороной ладони слезы с щек, на которых тут же образовались темные подтеки, и произнесла:
- Мы ж это... она жила у нас... дочка-то... так же это...
Доктор поправила очки, съехавшие к носу, и достаточно смело шагнула назад:
- Родная дочь?
Молчание.
- Операция стоит больших денег.
Молчание.
- Есть различные фонды, помогающие малоимущим. Можете к ним обратиться. Вам необходимо свидетельство об опекунстве и полис.
Молчание.
Доктор вышла.
И Милош, и Люсьен знали, что ни свидетельства об опекунстве, ни полиса, ни денег, ни даже адреса родственников Наташки они не знали.
Наташка любила. И Наташку любили. Ей было 13, ему 14. Дети, которые сами себе придумали мир, в котором жили. Он складывал ей голубей из листов бумаги, она таскала ему яблоки из сада.
- Я буду любить тебя всегда!
- И я!
- А знаешь почему?
- Знаю.
И тогда он брал яблоко, которое Наташка принесла ему, разрезал пополам карманным ножиком, отдавал ей половинку и произносил:
- Это - ты, это - я, а вместе мы одно...
- А когда умрем?
Он молчал, задумчиво глядя в небо.
- А ты думаешь, у Боженьки нету яблок?
Она еще долго приносила ему на могилу яблоки, надеясь, что он спустится за ними, и посадит семечки в рае...
Инвалидное кресло Милоша стояло слева от лавки, на которой, зажав голову между локтей, сидела Люсьен.
Я подсел к ним, смутно понимая, что хочу у них выяснить.
- Кто там, за дверью?
Люсьен тихо бормотала свои сбившиеся мысли.
Милош тоже что-то посапывал.
- Так что вы здесь делаете?
- Там Наташка... - Милош опустил растрепанную голову.
Люсьен зарыдала.
- А... кто она вам?
Безногий поправил одежду, взглянул на меня и произнес довольно резко:
- а вы, собственно, кто?.. хотя... впрочем, неважно.
Он задумчиво посмотрел в потолок, вздохнул и начал говорить:
- Я был молод, я был красив, но у меня никогда не было рамок - наверное, с рождения, я просто их боялся, рамок этих, хотя воспитывали меня достаточно консервативно... я должен был стать кем-то, рядом со мной должна была быть девушка-кто-то.
Люсьен достала платок и протерла руки, словно усомнившись в их чистоте.
Милош выхватил его у женщины и бросил в сторону:
- Да чего ты? Как хоронишь уже!! Живую-то душу!
Я тактично молчал, разглядывая эту интересную пару.
Действительно мужественное лицо мужчины, угадывалось былое атлетическое телосложение, умные глаза, сразу чувствовался осознанный взгляд представителя интеллигентной семьи.
Женщина была неухоженной, полной, под юбкой виднелись спущенные носки, только необыкновенная красота наивных покорных глаз создавала контраст в ее облике.
- Родители видели меня в мечтах с красивой девушкой, а я видел себя с красивой душой. А красивая душа каждый вечер ходила под моим окном, подбрасывала мне записки и жадно вглядывалась в мое лицо при любом удобном случае. И однажды я ответил на ее письмо... я ответил, что люблю ее, сказал, что она прекрасна... но семья... но потом...
Люсьен вдруг громко вздохнула:
- Я ж не... я ж того... я ж после письма того пошла к гадалке - колдунья у нас там есть, матери моей знакома была... та наговорила что-то на клубок ниток, и велела подбросить к ихнему крыльцу... а потом девочка умерла... и пожар...
Милош качал головой.
- Это все нам за них, мы к счастью пошли через кровь, понимаешь? - тут он схватил ее за плечи, резко, с чувством, я испугался, что Милош выпадет из своей коляски, но он тут же вернулся в обычное положение. - А Наташка... Наташка появилась случайно...Стала жить с нами... и я любил ее...
- Так как же я ее любила! - запричитала Люсьен, вскинув руки к бездушному потолку.
Я молчал, потому что слова комом стояли в горле. Нечасто я слышал странные истории, обычно все сводилось к любовным треугольникам или к деньгам, а здесь просто была любовь, какая-то чудовищная ее форма...
- А она не знала, что мы ее любили... мы ни разу с ней не разговаривали... - Милош опустил глаза. - Моя дочка. Наша дочка - и он приобнял Люсьен, которая в каком-то диком порыве кинулась к нему на шею и рыдала, рыдала, рыдала...
Мне больше нечего было делать здесь.
Я осторожно зашел за белую дверь, закинул на плечо мягкую душу Наташи и поднялся в раскрытую форточку по невидимой лестнице к воздушным замкам, где можно жить без документов и страхового полиса, где растут яблоневые сады и половинки никогда не расстаются...
А Милош и Люсьен?
Это другая история другого ангела, и, может быть, он когда-нибудь ее вам расскажет, и, может быть, она покажется вам интересной, но, что я знаю точно - это будет позже.