Аннотация: ... и о других литературных и нелитературных категориях.
Вот как меня забавляют такие вещи в читательских отзывах: "Ну, этот не испортит книги - у него есть соответствующий опыт!"
Этот - воевал. Поэтому его книги о войне, написанные с истинным знанием дела, могут считаться истинными шедеврами. Этот - профессионально занимается изучением оружия. Поэтому уж точно знает, как оно всё заряжается и стреляет, не может напортачить. Этот - плавал, летал, путешествовал, знает. Он непременно создаст Вещь.
В издательских аннотациях, в рекламе, на читательских конференциях непременно говорится о писательском опыте, в неизменно восхищённых тонах, с неизменным противопоставлением Бывалого всяким разным, не державшим в руках ничего, тяжелее авторучки. Причём, я замечал, чем слабее писатель, тем больше разговоров о том, какой у него богатый опыт в описываемой сфере.
Это преклонение перед Опытом, безусловно, коренится в нашем советском прошлом.
Все помнят творческие командировки членов Союза Писателей, каковые члены разъезжали по просторам нашей необъятной Родины, дабы своими глазами увидеть трудовой подвиг народа. Как съехидничал Веллер, взглянуть, как доятся колхозники и выполняют план по молоку и маслу коровы и быки. В ту пору прекрасную бытовало мнение, что писатель обязательно должен "наблюдать жизнь", каковую жизнь "простые смертные" ему и показывали изо всех сил, угощая самогонкой местного разлива.
После получения соответствующего опыта надлежало создать шедевр.
Любопытно, почему шедевров выходило меньше, чем ожидалось...
С другой стороны...
Одним из лучших поэтов, писавших о Великой Отечественной, я считаю Высоцкого. Подозреваю, не только я. Именно Высоцкому писали письма фронтовики, спрашивая, "не тот ли он Володя, с которым они под Оршей выходили из окружения". Но именно Высоцкий и не воевал. Ни в Великой Отечественной, ни в какой другой войне не участвовал. Мало того, он её даже не наблюдал: рождённый в 1938 году, был таким маленьким ребёнком, что воспоминания остались лишь самые смутные - и связанные, скорее, с трудной и голодной жизнью в прифронтовой Москве, чем с войной как таковой. Не было опыта.
Ладно. Поэт.
С прозой сложнее. И, тем не менее, похожий пример: впервые прочтя повести Туболева "Одиночный полёт" и "Чужое небо", я остался в убеждении, что автор воевал, военный лётчик - но, ёлы-палы, он не только не воевал, он на момент написания этих книг даже не летал толком! Он учился на военного штурмана, но закончил училище в 1958 году - и тут же был демобилизован из-за начавшегося в то время сокращения армии! Потом уже, потом, в девяностые, доучивался, стал гражданским лётчиком, обожал небо всю жизнь - но наипрекраснейшие свои книги об авиации написал, работая провинциальным журналистом. Войны не видел с гарантией, вообще, никак. Но сравнить "Чужое небо" и "Одиночный полёт", предположим, с "Повестью о настоящем человеке" - и сразу видно, у кого тут настоящая война, у кого настоящие люди и у кого настоящее небо, при том, что Полевой видел войну воочью и был действующим военным журналистом.
Ведь, казалось бы, у очевидца, вдобавок, постоянно общающегося с непосредственными участниками событий, было гораздо больше возможностей написать, минимум, без грубых ляпов и натяжек - я уже и не говорю о литературном стиле! Полевой, военный корреспондент, "наблюдал жизнь", можно сказать, на передовой. Насколько я понимаю, с Маресьевым он тоже общался. Материал у него был - обширнейший, из первых рук, свежий. И? Роман начинается чудовищно глупым описанием воздушного боя и катастрофы, повергающим в ужас даже неспециалистов - настолько всё картонно, нелогично и нелепо. Далее следует описание убийства медведя двумя пистолетными выстрелами...
Читал я интервью с Маресьевым. Медведя он не убивал, конечно, тем более - из пистолета ТТ. Воздушный бой, в котором был сбит его самолёт, тоже выглядел принципиально иначе. Да и вообще, этот умный, добрый и сильный, наделённый чувством спокойного юмора человек на вопросы о соответствии фактов его собственной биографии описанному в романе Полевого отзывался примерно в духе: "Ну, что же поделаешь, литература - она и есть литература..." Другими словами, поздравляю вас, гражданин, совравши.
Во всём. Даже в мелочах и частностях.
А ведь Туболев тоже журналист, что показательно. Только со своими героями непосредственно не общался и войны не видел. Не лауреат Сталинской премии, да. Вообще, к сожалению, незаслуженно мало известен. Но - какой знобящий эффект присутствия! Какое мощное ощущение полёта!
Хочется цитировать Туболева, просто для радости. Ну, к примеру: "С первого дня войны в каждом вылете рядом с пилотом шла смерть. Но он не думал об этом. Когда управляешь такой совершенной и сложной машиной, как самолет, невольно появляется иллюзия, что ты все можешь, что только от тебя, от твоего умения, твоей воли зависит победа и жизнь. Чуткая, быстроходная и грозная машина послушно выполняет малейшее желание пилота, стремительно ввинчивается в небо или кометой несется к земле. Да разве можно, управляя таким чудом, поверить, что тебя собьют? Пока тебя обнаружат, пока прицелятся, пока дадут залп, ты уже обнаружил противника, прицелился, обрушил ему на голову бомбовый груз, прошил ливнем пуль и снарядов и растаял в небе. Кроме того, за эти полчаса - час ты проделал столько эволюций, выполнил такой объем физической, умственной и нервной работы, с которым простой смертный в обыкновенных условиях управился бы разве что за неделю. И у тебя не было возможности не только подумать о том, что тебя могут покалечить или убить, но даже соотнести все происходящее с собой.
Великолепная машина - боевой самолет! Даже если бы конструкторы специально поставили перед собой задачу создать нечто, превращающее человека в героя, они не смогли бы выдумать ничего лучшего. Военный самолет начинен таким количеством приборов, агрегатов, систем управления, что на мысли о чем-нибудь другом, кроме них, у летчика не остается ни одной свободной секунды. Каждое мгновение он должен держать в центре внимании минимум десяток приборов, решать по крайней мере шесть-семь задач и делать десяток движений. Это - в спокойном полете. Во время боя интенсивность работы возрастает раз в пятнадцать...
Зато когда пилот оказывается вдали от опасности, на земле, и вспоминает, что ему пришлось пережить в воздухе, он порой с ужасом думает о том, что через несколько часов все это предстоит повторить сначала". Это к вопросу о том, насколько функциональны и психологичны могут быть описания в отличном тексте. А какова его работа над образами лётчиков - можно убедиться, прочтя книгу. Это блеск. Они стопроцентно психологически достоверны. Никаких "Советских Людей" с агитплаката, просто люди, настоящие, в том числе - и в том самом смысле, который плоховато удался Полевому.
И никаких бунинских пейзажных красот, которыми полон текст Полевого - как же не полюбоваться природой! Видение "из глаз", того и так, как видят лётчики, герои текста. Попробуем сравнить. Пейзажи Полевого: "Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.
Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки".
И рассуждение о пейзажах у Туболева: "За редкими исключениями у штурмана нет времени любоваться красотами природы. Красоты природы на штурманском языке именуются элементами полета. Вон то великолепнейшее озеро, вызвавшее бы крик восторга у любого путешественника, для штурмана - исходный пункт маршрута. Излучина тихой, охваченной рябиновым пожаром реки служит контрольным ориентиром. Разбушевавшаяся стихия грозовой тучи - препятствие на пути следования. Барашки кучевых облаков - это не барашки, это восходящие и нисходящие потоки, болтанка, и штурман должен трезво оценить прочность крыльев своей машины, прежде чем дать пилоту курс для дальнейшего следования.
Анализ и расчет, расчет и анализ - вот красоты, которым поклонялся штурман Назаров". К вопросу о том, каким образом создаётся атмосфера текста. Да, Полевой живописен. Литературен. И не атмосферен. А недостаток атмосферы и недопонимание психологии героев с лихвой возмещает избыток пафоса.
Тут ведь что интересно: пафос обычно приписывают "диванным воякам, которые настоящей войны в глаза не видели" - а на поверку у фронтового журналиста Полевого пафоса столько, что на десятерых таких "гражданских" писателей, как Туболев, хватит. Причём, не стоит думать, что тогда все так писали - вот чудесный, ярчайший, совершенно беспафосный Курочкин, фронтовик, кстати. Современник Полевого. Правда, не лауреат Сталинской премии. Или Тендряков. Тоже фронтовик. Тоже не лауреат.
Дело не в опыте и не в отстутствии опыта. В чём?
Подозреваю, что опыт писателю принципиально необходим, но под опытом поверхностные и не слишком утруждающие голову люди понимают совершенно не те вещи.
С их точки зрения, у Курочкина и Полевого был схожий военный опыт. С моей точки зрения, у Курочкина и Полевого был абсолютно различный опыт в общении с людьми и понимании их мышления и мотивов поведения. Если смотреть отсюда, то опыт Курочкина ближе не к опыту Полевого, современника и фронтовика, а к опыту Туболева, рождённого уже после войны. Во всяком случае, и Курочкина, и Туболева занимает не некая внешняя обстановка, на которую можно накладывать фантазии на тему (как было проделано в "Повести о настоящем человеке"), а внутренняя суть человека в крайне тяжёлой ситуации, в момент смертельного риска или нравственного выбора.
По-видимому, место, где будущий писатель будет постигать эту самую внутреннюю суть, особенного значения не имеет. Человек, наделённый воображением и умеющий описывать словами возникающие в воображении картины, всегда опишет любую обстановку. Нравственный выбор есть нравственный выбор, человеческая душа есть человеческая душа. Если писатель понимает людей настолько, что может более или менее точно представить себе их поведение в разных ситуациях - ему, в сущности, безразлично, в каких декорациях играть свой спектакль. Зэков Высоцкий изображал не менее убедительно, чем солдат - хотя это довольно-таки разные пласты бытия, причём одинаково далёкие от его реальной жизни. Когда речь в его балладах заходила о космонавтах, шофёрах-дальнобойщиках или средневековых рыцарях - отлично удавалось и это, просто сравнительно меньшее число слушателей могло подтвердить удивительное эмоциональное сходство описываемого с реальным. А Крапивина, скажем, занимает нравственный выбор подростка; если бы его хоть немного интересовали пионеры-герои и военная тема, он написал бы о них прекрасно, не сомневаюсь.
Предположу, что писательский талант, кроме фанатичной преданности Слову - это, главным образом, умение где-то получить опыт нравственного выбора. Можно и на коммунальной кухне - не принципиально. По самому большому счёту, коммунальные разборки отличаются от военных действий только масштабом. Информацию о любых железяках можно получить в мирное время, в исчерпывающем размере, к услугам реставрирующего историю - энциклопедии, Сеть, воспоминания очевидцев, книги и фильмы, но фишка в том, что не умеющему понимать людей всё это совершенно ни к чему.
Без достоверного описания человека описания всякого окружающего его барахла, как бы хороши они не были, выглядят довольно убого. В лучшем случае, им место не в художественном тексте, а в той же энциклопедии или справочнике, откуда их и взяли.
"Железячники" бывают разные. По сути, барышня, уделяющая массу внимания нарядам героев и оставляющая за флагом всё, что связано с движениями их душ - тоже своего рода "железячник", во всяком случае, принцип действия у неё именно такой. Если вокруг текста ведётся слишком много разговоров о наличии или отстуствии у автора "военного" или "экстремального" опыта - книга, скорее всего, не удалась. И во времена Полевого, и в наше время слишком многие авторы подменяют внутреннее внешним - а о внешнем можно говорить только в терминах "железа". Ну, согласитесь, невозможно обсуждать ту же "Повесть..." Полевого с другой точки зрения! Нет там никакого внутреннего конфликта, никакого настоящего экстрима - только его внешнее выражение. Сюжет, реальный подвиг Маресьева, поднял книгу на высоту необыкновенную - книга этот подвиг упростила и опустила. Человек превратился в отвлечённый принцип, в то, что сейчас называют "картоном" - и в сталинское время, как и в наше, на подобные вещи был серьёзный спрос. Всё очень чётко, понятно и определённо - "пример для подражания", гвозди бы делать из этих людей. Реалистично прописанный внутренний мир Мересьева только испортил бы правильную агитку. Нельзя же писать плакаты в духе портретов Северного Возрождения! Это было бы как-то даже смешно...
Другое дело - лейтенант Саня Малешкин Курочкина или "несимпатичные капитаны" Туболева. Это не агитки, там можно. Живые черты можно, внутренний конфликт можно, нравственный выбор, настоящую, недекларируемую боль... Может, дело ещё и в опыте боли? Одну из своих сильнейших вещей, "Голова профессора Доуэля", Беляев пишет после нескольких лет, проведённых в постели, полупарализованным... Может, писателю необходимо время для осмысливания пережитого? Может, ему важнее обдумывать, чем искать "жареные темы", и не столько "наблюдать жизнь", сколько участвовать в ней?
Правда, замечено, что за такие вещи чрезвычайно редко дают всякого рода литературные премии. Я даже подозреваю, что во все времена сильными мира сего отмечался определённый сорт "картона" - а люди с опытом другого плана оставались в литературе другими путями. Любовью читателей, скажем.
Как Довлатов, у которого однозначно не было военного опыта, а тот, который был, вызвал к жизни предельно спорные для любителей определённости вещи.
Предвижу, что сейчас набежит народ с возражениями. Защищать Полевого... и тех чудесных парней, которые не путают курок со спусковым крючком, потому что не по наслышке знают, что такое оружие. Кому, скажут, нужен эмоциональный опыт, когда есть военный опыт?
В конце концов, если бы я был прав, разве толпа фанатов обожала бы своих кумиров, пишущих многотомные опусы из жизни оружия, в которых люди - только придатки к чему-то стреляющему?
Да и вообще, подозреваю, что говорю не о том.
За что я, действительно, прикопался к Полевому! По сравнению с подавляющим большинством современников, "пишущих про войну", всё равно, какую, он велик, как Данте и Шекспир, вместе взятые! Бог с ними, с его техническими ляпами! Он, по крайней мере, не описывал, как его герой убивает десятерых эсесовцев голыми руками. Бог с ней, с картонностью! В те времена вообще не могли представить себе, что такое настоящая картонность! Чтобы у читателя клейстер на зубах оседал! Чтобы тошнило! Наивная агитка, всего лишь...
К тому же, агитка за всё хорошее.
За целеустремлённость и волю к жизни. За отвагу и преодоление себя. За честную дружбу и нежную любовь, наконец!
Ведь Мересьев-то тяжело переживает, увидев вмёрзшие в наст трупы раненых и санитарки. Заводит тёплые отношения с товарищами по несчастью в госпитале. Мучительно размышляет, имеет ли право написать своей подруге, оставшись калекой.
По нынешним временам это назвали бы глубиной и тщательностью проработки личности!
Современники, в принципе не имеющие опыта отношений, считают скорбь по погибшим друзьям - слюнтяйством. Любовь к оставленной где-то там девушке - "розовоми соплями". Дружбу... по нынешним полуфашистским временам, любые описания трогательной дружбы между мужчинами лучше выкинуть - они приравнены к преступлению. Кукушкин безутешно рыдает над умершим Комиссаром? С чего бы это он, а? Отмороженные современные персонажи таких чувств не испытывают.
Чем меньше опыта в отношениях - тем лучше. Современного отмороженного читателя "подробности чувств" только бесят. Инфантильная толпа требует экшена, беготни с железом по лесам, пластания мяса... некоторые особенно продвинутые называют описания гор трупов "лёгким чтивом для отдыха" - поставщики соответствующих описаний готовы им это предоставить. В некоторых кругах модно описывать убийства с небрежным шиком, подчёркивая, насколько у героя отбита душа.
Посчитайте, сколько современных читателей подчёркивают в комментариях нечто, вроде: "Отсутствует опостылевшая любовная линия". Этих равно не интересует ни чувственный опыт, ни дырка на его месте, выраженная неизбежными страстями к неизбежным эльфийкам. Эти ищут только мяса и железа.
Отношения, в которых нет эроса, сводятся либо к расчёту, либо к некоему суррогату долга: герои вместе идут мстить врагам, которые сожгли родную хату, держась друг от друга настолько далеко, чтобы никто, не дай Бог, не заподозрил их в недозволенных сантиментах. Эпоха боевого товарищества канула в Лету вместе с Мересьевым и Малешкиным равно. С опытом товарищества у наших современников всё гораздо хуже, чем с боевым опытом: наш современник воспитывается на безграничной власти денег, на представлении, что предавать и быть преданным - нормальнейшая норма, на жажде манипуляций людьми. Современнику хочется признания без труда - и в книгах его альтер-эго признают за наглость и крепкие кулаки. Всё остальное автоматически списано, как сомнительное.
Боевую дружбу не купишь в принципе. Её даже суррогатом не заменишь, как любовь. Она либо есть, либо её нет совсем - она выпадает не только из опыта, но и из фантазий подавляющего большинства современной пописывающей братии.
А фанфикёры, пардон, фикрайтеры, создают у публики представление о том, что если уж люди искренне дружны между собой - то между ними точно есть что-то физиологическое. Бескорыстие в отношениях - полное, когда не требуется ни денег, ни секса - невообразимо и не упоминается, как явление несуществующее.
Забавно, что у диванных вояк, сумевших вмастить экшеном и мясом, боевого опыта их читательский круг особенно не требует. От них не ожидают даже элементарной достоверности, мало-мальских представлений, если не о личности, то хоть об антураже - того, за что альтисториков готовы съесть с костями.
И мы выходим на любопытный парадокс современной окололитературной жизни: декларируется приветствие опыта, с опытом носятся, как с писаной торбой - но реальный и подтверждённый опыт особенно не нужен.