"Имя его было как осенний лист, перезимовавший под снегом - тень имени..."
Марина и Сергей Дяченко
Подземный ветер
Прошедшее
Тишину серого голого пустыря около зачахшего завода потревожило шуршание шин. Не торопливо, осторожно разворачиваясь на въезде, показались белый Лэндкрузер и пара заляпанных грязью "девяток". Замерли. Несколько минут ничего не происходило. Лихо выворачивая руль влетели три чёрных Джипа - из-под колёс брызнула галька.
Одновременно, как по команде, распахнулись дверцы. Молодые парни в спортивных костюмах "Адидас" и кроссовках-всесезонках высыпали крепким ядрёным горохом. Одинаковые лбы наклонились, а бычьи затылки напряглись.
Из Джипов вразвалочку вышли ребята в черных кожаных куртках.
Сергей Приблудный по прозвищу Серый шагнул им навстречу:
- Приглашал, Вазген? Вот он я, говори.
- Дарагой, я гавари? Ты гавари. Мой любимый племянник Хасан к вам пошёл - мёртвый пришёл. Кто винават? Нада ответить, - сладко растягивая слова, Вазген укоризненно повертел головой.
Ответить Серый был готов, но не успел он и рта раскрыть, как его слегка качнуло - земная твердь вздрогнула на миг и успокоилась. Братва заозиралась, схватившись для верности за оружие.
- Вазген, без шуток, - резко выкрикнул Серый.
- Ты тоже, не начинай, - в голосе обычно невозмутимого Вазгена послышалось раздражение.
Холодный ноябрьский воздух замер.
На бетонной стене, ограждающей завод, начала проявляться тонкая линия. Чёрной змейкой она извивалась по жёлтой штукатурке, прорисовывая силуэт человека. Когда невидимая рука окончила штриховку тёмных волос, из-под линий потекли разноцветные струи, окрашивая фигуру. Граффити колыхнулось, потеряло чёткую очерченность, приобрело объём, и от стены отделился щуплый парнишка в жёлтой неоновой куртке с рюкзачком на плече.
- Ребята, могу ли я вас попросить перенести место встречи? - парнишка был улыбчив и уверен в себе.
- Ты кто такой и чиво тибе нада? - попытался удержать ситуацию под контролем Вазген.
- Видите ли, здесь в данный момент будет происходить наиважнейшее событие, и ваше присутствие крайне нежелательно, - настаивал парнишка, плавно приближаясь к братве.
- Ты, чудила, двигай отсюда, - Серого, привыкшего действовать, а не говорить, лихорадило. Он не любил непонятное и не верил в необъяснимое. Рука с пушкой плясала. Ствол торчал как указательный палец.
Заходила, задвигалась земля. Тишину разорвал пронзительный вопль: то ли ожила заводская сирена, то ли закричало то необъяснимое, в которое Серый не верил. Пытаясь удержаться от падения, он нажал на спуск ТТ. Старт был дан. Залаяли стволы, автоматы выплёвывали смерть, щедро рассыпая её жестами сеятеля. Хватило всем.
Парнишка недовольно огляделся. Пустырь теперь напоминал площадку для игры в городки. Люди, не двигаясь, валялись выбитыми "рюхами".
Сирена не смолкала.
- Людва, - цыкнул парень и, чуть сдвинув стонущего Серого, склонился над вспухающим на земле нарывом.
Корка слежавшейся почвы трескалась. Кратер углублялся. На дне появилась согнутая спина с острыми выступами позвоночных костей. Она всплывала медленно, нехотя, трудно выдираясь из объятий земли. Парень, не жалея тонких белых пальцев, разгребал комки глины, отшвыривал щебень, расширяя выход. Сирена, зависнув на высокой ноте, оборвалась. Выбравшееся наружу существо скатилось с насыпи и затихло, замерло на корточках. Изредка подёргивая плечом, оно то стряхивало комки корневищ, то проводило по лысине тыльной стороной руки, размазывая стекающую кровь Серого.
Парень порывшись в рюкзаке, хохотнул как от щекотки и удовлетворённо воззрился на сгусток тумана, что клубясь и выбрасывая короткие протуберанцы, уютно устроился у него на ладони.
Затем он обнял существо, крепко прижал его к себе спиной и вдавил сгусток в солнечное сплетение. Существо обмякло.
Пока оно судорожно глотало воздух и неуверенными движениями пыталось подняться на ноги, парень достал из рюкзака плащ и заботливо накинул ему на плечи.
Существо задышало глубже, спокойнее, выпрямилось и распахнуло руки. Плащ словно откинутый ветром застыл на миг каркасом изломанных линий и опал, окутав фигуру крыльями цвета асфальта.
Парень что-то шепнул ему на ухо. Глаза существа озарились пониманием, вспыхнувшие в них огни завертелись каруселью. Он кивнул и, мягко взмахнув серыми шершавыми крыльями, растворился в небе над городом.
Парень снова начал рыться в рюкзаке, поглядывая на Серого. Тот уже не стонал. Из-под прижатых к животу пальцев сочилась кровь. Точно такой же сгусток тумана нашёлся и для Серого.
- Что за хрен, чувак? - Серый ошалело помотал головой. Дёрнулся было к стволу, валяющемуся на расстоянии вытянутой руки, но остановился. Раны на простреленной кисти затягивались розовой кожей, не оставляя рубцов.
Парень сел на землю рядом.
- Ты виновен, - сказал он.
Серого пробрало холодом до костей. А ведь даже Вазген, напоминающий сейчас скрюченного дохлого муравья, не пугал его так. Ни когда был живым, ни теперь, скалящийся рандолевой улыбкой.
- Виновен? - еле разлепил губы Серый.
- Ты осквернил колыбель Города кровью.
- Кто ты, чел? - Серый задавал вопросы в надежде, что появятся знакомые слова и фразы обретут смысл.
- Бродич я, вроде повитухи, - улыбнулся парень.
Из-за резкого перехода от ледяного тона к дружелюбному, Серому стало не по себе.
- Как же тебе объяснить то... Понимаешь, каждый город имеет свою душу, - начал Бродич. - Но появляется она не сразу. Вызревает у каждого в свой срок. У маленьких городишек - раньше, у миллионников - позже. Я прихожу, встречаю, даю имя. Не названия, которые всем известны. Сокровенные имена. Рождение души Города - процесс, не требующий свидетелей, и уж точно он не должен быть связан с кровью людвы. Никогда ещё такого не было.
- Ну, слышь, извини, что ли, не специально ведь, - Серый с трудом подбирал непривычные слова.
- Что ж теперь, - отмахнулся Бродич, думая о своём. - Приглядеть бы за ним, а я так занят. Происходит что-то не понятное - города один за другим забывают свои имена, становятся безучастными ко всему, уходят скитаться. И что там начинается... Даже людва это чувствует... Раньше только с Подземным Ветром проблемы были, а что это за напасть...
- Какой подземный ветер? - скорее по инерции, чем для информации переспросил Серый, не понимая, о чём говорит ему этот странный парень. Вокруг них - убитые, и вместо того, что бы "валить", он сидит и слушает о каком-то подземном ветре.
Бродич не ответил. Он беззвучно шевелил губами, будто убеждал себя в чём-то. На его висках начала проступать седина, лицо медленно затягивало паутиной морщин. Мелко затряслись руки.
Перед Серым вдруг оказался хорошо поживший дед.
- Эй! - он резко пихнул под рёбра быстро старившегося парня. Тот встрепенулся и старческий облик рассыпался пылью.
- Я решил, - голос Бродича вновь заледенел, - виноват - отслужи. Теперь тебе ни курить, ни пить, ни любить. Для людвы ты исчезнешь. Зато будешь видеть души городов. Найдёшь заболевшего - поможешь. Как излечишь последний город, отпущу тебя на покой. Только остерегайся Подземного Ветра. - Бродич бросил Серому блокнот и карандаш. - Держи, Лекарь, встретимся ещё. - Он закинул рюкзак на плечо и пошёл обратно к бетонной стене.
Плохо соображающий Серый успел крикнуть вслед:
- Подожди, какой я тебе Лекарь? Как излечишь?
- Помогай им вспомнить свои имена. Подсказки ищи вокруг себя. Переплети внешнее с внутренним, и узнаешь.
- А как я тебя потом найду?
- Просто позови, - голос растворился в стене вместе с пареньком.
Серый встал. Куда идти? В какую сторону? "А не всё ли равно", - махнул он рукой. - Лекарь... Смешно. Бандит, убийца и вдруг Лекарь. Лекарь... Серый... - забормотал он в такт шагам, пытаясь приспособить к себе новое прозвище. Но вскоре сквозь монотонность слогов стал пробиваться Зов. Зашептали голоса, выстукивая отдельными буквами мольбу о помощи. Серый остановился, прислушался, потоптался на месте, раскачиваясь в разные стороны, интуитивно выбирая направление, и уверенно зашагал туда, где его ждали.
* * *
Настоящее актуальное
Я Серый Лекарь... Серый Лекарь... Сколько прошагал, столько и повторил своё имя. Боюсь забыть его. Не хочу потерять себя, стать похожим на Город-маразматик - пустой взгляд, бензиновые слюни по подбородку и запах протухшей помойки. Сколько их было таких на моём пути - вереница отсюда и до обеда.
Сейчас, конечно, я и сам - ещё тот красавец. Уже давно умываюсь в ручьях, предварительно закрыв глаза. На что любоваться-то? На обтянутый кожей скелет? На седые космы, что как паутина на ветру. Одежда - лохмотья. Одно осталось у меня - имя. Я - не только Лекарь. Ещё помню, что когда-то меня звали Серый. Вот пусть и буду - Серый Лекарь. Всё это я.
Странно, я довольно легко научился обходиться без еды, без женщин, без власти. Всё не нужное, не важное отвалилось быстро и безболезненно как засохшая болячка. Но, Господи, как же хочется покурить. Хоть разок. И ещё - поговорить с другом, разделить сигарету, дорогу, время и одиночество. А были у меня когда-нибудь друзья? Не братаны, а такие, чтоб... Не помню. Что-то далёкое из детства пытается докричаться, но глухо и неразборчиво.
Скоро, скоро всё закончится. Я прислушиваюсь, шепчущих голосов больше нет. Никто не просит о помощи.
Вот они, все Города записаны. Бумага истёрта, края страниц обтрёпаны. От карандаша остался замусоленный огрызок. На последней странице - последний исцелённый Город. Всё.
Эпидемия просто пришла, и, надеюсь, закончилась.
Я возвращаюсь туда, где когда-то был наказан. Трогаю шершавый бетон стены. Она почти не изменилась, только немного облупилась штукатурка. Пустырь снова безлюден. Немного более зарос, вот и вся разница.
Раньше я думал, что когда закончу эту проклятую работу, заору, выматерюсь от души, но я просто шепчу: " Я - всё. Бродич, - зову я.
Он вышел из огромной - в человеческий рост - трубы, полузакопанной в землю. Такой же щуплый, в неоновой курточке и с рюкзаком на плече.
- Я - всё, - тычу ему блокнотом в руки.
Он улыбается, взгляд, словно вымороженное прозрачное небо.
- Давно не виделись, - говорит он. - Но ты не закончил. Остался ещё один Город.
- Как ещё один? Но я ничего больше не слышу. - Тру лицо сухой ладонью, размазываю мокрое по щекам. Не понимаю - это дождь или слёзы.
- Для тебя конец там, где начало.
Молчим. Понимание где-то рядом. Гладкая змеиная сущность скользит по извилинам и хватает себя за хвост:
- Он тоже болен, мой Город? - Это не как с другими Городами. Тоскливо, будто не уберёг часть себя. - Но почему я его не слышу?
- Думаю потому, что он - на половину ты.
- Но ты же знаешь его имя, сам называл, помоги. - Мне кажется, что я могу пожертвовать всем, даже возможностью покурить. Чувство ожидания прилипшей к губе сигареты тает. Пусть не освобожусь. Не хочу видеть мой Город жалким, потерянным бомжом. Сяду тут, и буду потихоньку истлевать. Я устал.
- Ты думаешь, я не пытался? - Бродич сдерживает прорывающуюся наружу горечь. - Видимо, у него есть и второе имя, связанное с твоей кровью. А угадывать я не умею - я умею только знать. Ты тоже скорее всего бессилен. Психиатру не вылечить себя. В пятнах Роршаха будешь видеть одинаковые с ним кошмары, но найти их источник не сможешь.
Я слышу, этому парнишке, уверенному в себе до тошноты, не безразличен мой Город.
- Но попробовать-то можно? - Я, конечно, устал, но просто сидеть и ждать целую бесконечность - скучно.
Стоим и смотрим друг на друга. Слышно как где-то осыпался песок. "Кррруа! Кррруа!" - сказала недовольно ворона. Пахнет зимой. Небо начинает темнеть на горизонте.
- Попробуй, - наконец раздаётся в тишине. - Первое имя не секрет для тебя. Я назвал его Последний, - тихо говорит поседевший парнишка. - Поправляет на плече рюкзак и возвращается туда, откуда пришёл.
* * *
Настоящее постоянное
Мы с Городом играем в шашки. В Северные. Не люблю терять побитые дамки, даю им шанс подняться.
Ему тоже нравится. Если бы не игра, не удержать мне Последнего на месте. Он как птицы осенью - постоянно улетает. А я нахожу, останавливаю, и снова за шашки.
Когда Последний спит, я ищу подсказки.
* * *
Юрист горит желанием мне помочь. Видимо, из благодарности за компанию, которой у него негусто. С тех пор, как он обзавёлся дорожным знаком "кирпич", итак не простой его характер покрылся патиной высокомерия. Поток мобилья уменьшился, а потом и вовсе обмелел. Остальные столбы обвинили в этом Юриста. Им стало нечего обсуждать. А если не о чем поговорить, то жизнь проходит мимо, посчитали они.
- И, представляешь, - нехотя жалуется Юрист, - Новенькая Улочка перестала заглядывать, сказала, что я нудный. Говорят, её видели с нутром Дворца Культуры и Спорта. Ну, разве я нудный?
Я похлопываю по обрывку объявления "ЮРИСТ т. 1..." на его бетонном теле. Он успокаивается. Каждый раз при встрече Юрист просит предложить ему варианты значения буквы "т.". "Телефон" он отвергает сразу. Больше всего ему нравится слово "точно", а после попытки расшифровать это как "трезвый", Юрист не сигналил мне фонарём целый месяц. Он, конечно, вспыльчивый, но отходчивый. Жаль только, чувство юмора в его основание залить забыли.
Это он мне напомнил о Подземном Ветре.
- Если тебе нечего терять, - нервно помаргивая и оглядываясь, шепнул Юрист, - обратись к Подземному Ветру.
* * *
Чёрный мрамор входа в подземное царство притягивает, опутывает паутиной серых разводов. Трогаю полу-смытое объявление - " борк сн а". Стена отвечает холодом. Безумие - ждать помощи от врага. Из разверстого зева пахнет падалью. Кисло-сладкий шлейф вываливается наружу и втягивается обратно.
Дыхание Подземного Ветра это дыхание хищника. Смрадное, отдающее полупереваренными останками жертв. И повадки его это повадки хищника. Подстеречь и напасть наверняка, когда шансов на спасение почти нет.
Я не прячусь, я иду к нему сам. Ищу его. Подземный Ветер налетает неожиданно. Окутывает и душит, забив нос и рот чем-то пыльным. Хриплю: - Подожди. Подожди. Пог-го-во-рим.
Хищник не разговаривает. Зубами как скальпелем рвёт покровы, снимает пласт за пластом. Боли нет. Наваливается сонливость. Наркоз.
Огни фонарей сияющими жемчужинами парят над тонким станом пешеходной улицы. Новенькие ботинки разбрызгивают прозрачные лужи. Месяц самостоятельной жизни после поднадзорной детдомовской. Первая стипендия, даже две. А две стипендии для двоих это гораздо больше, чем одна для одного.
- Ну, всё, в общагу? - говорит он.
- Да ну, классно же, - отвечаю я.
- Чё, пацаны, закурить найдётся...
Им просто было скучно. А мне страшно. Что там блеснуло, сталь или вода? На физкультуре у меня всегда был лучший результат в классе по бегу.
Опять запахло падалью. Смотрю вокруг - смятые коробки, блёклый пластик, осклизлые комки органики и вездесущие мешочки, пакеты. Разорванная книжка прилетает мне в голову - чайке, скинувшей её, не понравилась либо поэзия, либо я. "Хорошо, хоть обложки нет", - потирая одной рукой макушку, второй поднимаю намокшие страницы. Очищаю налипший сор, осторожно перелистываю; прочитанные строки ни о чём не говорят. Так, разноцветные обрывки чужих эмоций. Бумага липнет к пальцам, оставляя на них прозрачные частички. Скатываю их и стряхиваю - катышки, эмоции. Переворачиваю последнюю страницу. Верхняя половина её остаётся висеть, а на втором обрывке читаю:
Имя твоё - птица в руке,
"Что-то в груди отзывается сжатым трепещущим комочком".
Имя твоё - льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твоё - пять букв,
"Ну что ж - поиграем в угадайку. Поиграем как в детстве в..."
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту. (1)
Всё. Больше страниц нет. Больше и не надо, вот она - подсказка.
Бубенец. Навои. Так называла меня нянечка-таджичка за звонкий голос и весёлый нрав, ещё до того, как я стал Серым. До того, как предал единственного друга. Его кости я давно похоронил под пластами пепла, глины и замостил булыжником. Стал другим человеком.
Подземный Ветер снимал всё наносное, осталось то последнее, обо что клацнули зубы. И ещё раз.
- Прости, слышишь меня? Прости. - Размягчается броня вокруг сердца. Стальные листы набухают и растекаются весенней снеговой мокрядью. Твёрдое живое зерно взрывается зелёным. Я тянусь за ним. Туда - к свету, к свободе, к другу.
Горло раздирает кашель. Мокрая футболка прилипла к лопаткам. Холодный каменный пол нехотя отпускает меня. Из тоннеля доносится затухающий обиженный вой.
* * *
Два дня я мыкаюсь в поисках опять пропавшего Города. Нахожу его, уныло бредущего через стылую лесопосадку. Кричу:
- Вернись, Я знаю, как тебя зовут!
- В шашки? - привычно спрашивает он.
- К чёрту шашки! Бродич, - зову, - я нашёл. - Бродич! - Интересно, как он здесь появиться. Из дупла, что ли вылезет.
От радости всё внутри меня искрит, будто капилляры лопаются в голове. Я хохочу звонко, как в детстве, бегу навстречу вяло переминающемуся Городу. Обняв его, я называю первое имя - в правое ухо, второе - в левое.
Нет, Бродич не вылезает из дупла. Он невозмутимо выходит из-за тоненького прута арматуры, воткнутого зачем-то между деревьями. Позёр. Достаёт из рюкзака скатанный кусок материи. Я знаю что это. Грубый и шершавый с виду, но на удивленье лёгкий, плащ оживает у меня на плечах, упруго дёргает назад, застывает на мгновенье и плавно опускается. Я вижу крылья цвета асфальта.
- Полетели к той трубе, - показываю я брату близнецу на высокий столб дыма вдалеке, - познакомлю тебя с Заводом. Давно хотел его спросить, что он курит. И мы - Навои Приблудный и Навои Последний - растворяемся в небе над городом.