Некоторые мысли перебивают хребет не хуже бейсбольной биты. Некоторые - лучше. Надо точно знать, с кем ты.
...Тридцать три года понадобилось Саше, чтобы определиться. Она ходила разряженная по Невскому, стуча в бубен с колокольчиками. Ходила в костел, сидела там, строгая, торжественная, откинувшись и прикрыв глаза. Ходила в белом балахоне, распугивая людей на остановках, обещая конец света. Ходила к ранней обедне, в темноте, голодная, жертвенная. Её обступали старушки, она сыпала им полные карманы конфет и денег. Старушки хищно улыбались, заискивающе поправляли ей складки на пальто, и шикали на прочих попрошаек, покусившихся на их добычу. Когда деньги кончились, старушки обступили её у входа, зло дергая за сумку. Саша виновато улыбнулась и больше не пришла. Потом она читала Толстого. Упростила гардероб, отнесла соседке по лестнице старые вещи, перечислила на счет детской больницы пятьсот рублей - и всё. Деньги опять кончились, ненужные вещи кончились, мужская рубашка балахоном полнила, а боговдохновенных бесед вести оказалось не с кем.
После, в Интернете, она наткнулась на крик купить донорскую почку для умирающей девочки. Саша сразу позвонила, и загремела в милицию. Когда выяснилось, что почку она желала отдать просто так, "ради человечности", Сашу отпустили. Больше всего милиция не любит дурочек. Дурочки позорят человечество. Они несерьёзны, а подвиг - вещь крайне серьёзная, и происходить должен с исключительно мужественным лицом.
Саша остановилась. Невидимое преображение случилось с ней. Она поняла своё предназначенье. Если ничего не удаётся сделать со своей жизнью, если не получается куда-нибудь приткнуть её, пристроить, примазать хоть к какому-то нужному делу - отдай жизнь просто так. Миллиарды планов просыпались на тихую душу Саши.
Попробуйте встать утром, выйти из дома и найти - кому отдать свою жизнь. Тогда вы поймете, что это такое. Через неделю от вас будут шарахаться соседи и одноклассники, через месяц вас перестанет забирать милиция потому, что в милицию попадать вы будете регулярно. Кончится порыв психушкой, условным сроком, или, на худой конец, отчаянным одиночеством - венцом прокаженных. Трудно решиться и посвятить кому-то или чему-то свою жизнь без остатка. Ещё трудней - найти того, кто примет твой бесценный дар и посягнёт на твою жизнь задаром и до конца.
Лишь нескольким придуркам из каждого миллиарда не даёт покоя их собственная, никому не посвященная, жизнь. Редкая патология души и никаких лекарств.
Саша металась между хосписом и богадельней, между сумасшедшими стариками и обреченными детьми. Надрывалась, наказывала себя за лень и страх, отчаивалась, рыдала на облупленных подоконниках. Друзей у неё не было. Знакомые волонтеры однажды, заехав за Сашей, поразились бедности её жилища. Это был не дом, а ночлежка, куда приводили изможденное дежурствами тело, чтобы тело набралось сил и не мешало хозяйке растрачивать себя. Саша исхудала, похорошела, и терпеливо ждала своего избавителя.
Двадцать девятого ноября полил дождь, ледяной, отвесный. Дождь перепутал месяцы. Ему бы обрушиться на изумрудные липы середины августа, ошпарить их теплой влагой, чтобы от вымытых деревьев шёл пар, если прищуриться, и смотреть сквозь солнце. Дождь спохватился, что проспал август и ливанул в ноябре.
Саша в пустой квартире отпраздновала тридцати трёхлетие, пригорюнившись в углу неуютной кухни, разминая руками жёсткие ошмётки калмыцкого чая. Из жирной травы вываливались целые стебельки сорняков с пружинистыми листочки. Чай пах затоптанным лугом и дымком. Саша брала полные горсти и вдыхала чужую далекую жизнь, пропитавшуюся степью, звездами, конскими ржаньями. Ей было страшно представить дикие просторы степей, в которых не отыскать ни человека, ни табуна, ни суслика. Там совсем некуда деть свою жизнь. На тысячи километров вокруг не найти, кому бы посвятить сегодняшний день.
Лишь одному человеку из каждого миллиарда нет в сегодняшнем дне покоя.
В восемь Саша заехала за карточками, и по набережной побрела в больницу. Фонари не успевали класть мазки света. Густой воздух напоминал тёмную воду аквариума - громадный аквариум ночного города, чуть-чуть кое-где подсвеченного фонарями, плескался, пропуская Сашу вглубь. Саша шла по дну гигантского водоёма и улыбалась. Перед мостом спуск к воде блеснул светлым пятнышком. Саша не думала спускаться, но зачем-то спустилась. Пятно метнулось в сторону. Рыбья чешуя воды блестела, забрызгивая светом всё вокруг, и Саша увидела пьяные белые глаза молоденькой девушки, шатавшейся на берегу гранитной ступеньки. В руках она держала свёрток. Саша напряглась, потом выдохнула и опустилась на колени.
- Не надо,- только сказала она.
Тонкая девочка, почти ребёнок, качнулась, и блики выхватили из тьмы злой взгляд. Бес глядел на Сашу из глубины добычи.
- Пошла ты, сука,- прошипела пьяная девушка, опустив руки со свертком, как опускают руки очень уставшие люди, измученные или опозоренные люди. Сверток запищал тонко, обиженно.
- Деточка, не надо это делать,- стояла на коленях Саша,- Хочешь, пойдём со мной. Всё наладится. Я помогу тебе...
- Помогу,- бес хотел засмеяться, но вместо смеха вышли три коротких "и", похожие на икоту,- Помощники,- вновь сдавленная икота фальшиво повисла среди шума воды и города,- Пошла ты...
Ребёнок закричал сильнее, предчувствуя, что судьба его вот-вот решится, взывая к милосердию мира.
- Отдай ребёнка, деточка. Не сделай зла. Отдохнёшь, всё разрешится...
- Так тебе ребёнок нужен, сука, ребёнок?- пьяно играя на каблуках, шипела девочка-мать,- Никому не нужен, а тебе нужен? Так на, забирай, раз нужен. Лови...
Мать сделала шаг назад, коротко замахнулась и хлёстко швырнула свёрток в черное месиво воды. Крохотный всплеск. Тишина, от которой лопаются перепонки. Мир рухнул.
Пьяные глаза девушки не успели застыть от ужаса, как увидели Сашу, падающую со ступеньки. Звуки пропали. Вода разверзлась совсем чуть-чуть, принимая Сашу. Пар поднялся и сопровождал брызги. Прошли тысячелетия, пока она скрылась.
Девочка, вдруг, упала на четвереньки, и завыла у кромки воды. Она шлёпала руками по воде и скулила, как волчица. Она ползала по ледяному граниту, то припадая головой к камню, то задирая высоко голову, разбитую, страшную, прогибаясь гибким телом под тяжестью ужаса, совершенного ею. Несколько раз она по пояс спускалась в ледяную воду, но, воя от бессилия, выпрыгивала на скользкие камни, разбивая колени, счёсывая локти, сдирая в кровь ногти. Инстинкт повелевал ей жить. Вдруг, где-то справа, ударили брызги. Свёрток вынырнул, как поплавок, из тьмы, его быстро толкали к спасительной суше. Ближе, ближе. Наконец, девочка сгребла сверток с поверхности, успев удивиться невероятной его тяжести.
- Оберни его скорей, иначе он умрёт сейчас,- Саша держалась за край ступеньки, заливаемой водой. Голос её испугал и без того свихнувшуюся от ужаса молодую мать.
- Оборачивай скорей,- выдохнула тем же страшным голосом Саша, раскидав руки по граниту, устало положив набок голову.
- Ага,- только и ответила мать. Она сорвала с себя светлый плащик, в котором была. Саша застонала, увидев, что под плащом ничего не было, кроме бюстгальтера. Детские лопатки дрожали. Дитя урывками, захлёбываясь от слёз, от страха, от холода целого ада, надругавшегося над ней, срывала мокрые пелёнки, расшнуровывала хитрые распашонки, рвала тесьму, и, наконец, схватила голое тельце ребёнка. Он мяукал, синий и ледяной. Мать обмотала его плащом, прижала к себе, и стала тереть его быстро-быстро, тормоша руками на все лады, во все стороны, не боясь сделать больно. Ребёнок отчаянно завизжал, оживая...
Девушка вскочила с колен, и молнией понеслась наверх. На верхней ступеньке она вскрикнула, как кричат убийцы, метнулась вниз, и уже здесь заорала во всё горло. Во всю
вселенную.
Саши не было.
Жирная вода блестела, шлёпая по пустой ступеньке.
Некоторые прохожие в тот вечер видели, как по набережной бежала девушка, почти ребёнок, в черных джинсах и бюстгальтере, с ребёнком на руках, завёрнутым в белую тряпку. Девушка кричала, как будто за ней гнался целый ад, но прохожие ясно видели, что никто не догонял её. Ноябрь испытывал терпенье подступающей зимы. От убегавших шёл густой пар, ибо живое всегда теплей, и при соприкосновении с адом - живое часто проигрывает битву. А, бывает, и выигрывает.
В этот день в больнице не спалось двум девочкам в торакальном отделении, ждавшим и не дождавшимся Сашу. Странно, что их Саша не пришла к ним. Ни с кем им не было так хорошо, как с ней. Девочки похныкали и уснули.
Через три дня, когда Сашу хоронили, немногие знакомые поражались нищете её жилища. В закромах нашлась лишь пригоршня калмыцкого чая, пахнущего затоптанным лугом. Но чай никто пить не стал.
В чем смысл её жизни? Зачем столь бедна ночлежка, предназначенная для неги, а не для жертвы? Прожить в нищете, и утонуть нелепо в восемь часов вечера в свой день рожденья, разбросав в спешке по мокрым ступеням медицинские карточки? Боже, помоги найти смысл. Бабочка. Нелепая бабочка.