Полено развалилось с коротким сухим треском под ударом тяжелого, чуть тронутого ржавчиной топора. Мужчина расправил облепленную мокрой от пота майкой спину, удовлетворенно выдохнул. Встряхнул натруженными руками, нагнулся к груде нарубленных дров и, набрав охапку, понес укладывать в поленницу. Летнее солнце почти мгновенно осушило выступившую на его крепких плечах влагу.
Из добротно срубленной, но покосившейся от времени, избы на крыльцо вышла сгорбленная старая женщина, несущая в руках небольшой сверток, обернутый в чистую холстину. Старуха с грустью посмотрела на поджарую фигуру мужчины у поленницы, подошла к большой куче еще несобранных дров и положила сверток на старую дубовую колоду, рядом с воткнутым в нее топором. Потом еще раз взглянула на мужчину, с какой-то затаенной в глазах материнской скорбью покачала головой и отправилась за дом, копаться в огороде.
Мужчина закончил укладывать дрова в штабель, поднял с земли затрепанную летную куртку и, вскинув ее на плечо, подошел к колоде. Откинул холст, под ним лежал шмат сала, несколько луковиц и пяток яиц. Повел взглядом, пытаясь обнаружить хозяйку дома. Не увидев старухи, досадливо махнул рукой и бережно спрятал сверток в глубокий карман куртки, поправил выбившиеся из высоких шнурованных ботинок брюки, вышел на деревенскую улицу.
На окраине села, он увидел нескольких человек, воровато суетящихся у открытого багажника потрепанного автомобиля. За основательным забором виднелся верх добротного кирпичного дома. Его крытая железом крыша отливала на солнце блеском свежевыложенного металла.
Один из людей с широким сытым лицом, одетый в форму прапорщика советских военно-воздушных сил узнал прохожего. Он поставил под ноги вытащенные из багажника банки с краской, явно сконфузившись, вытянулся и взял под козырек.
Мужчина смерил его долгим взглядом и ответил брезгливо-грустной усмешкой; отвернулся и медленно пошел дальше, глядя себе под ноги и качая головой, как человек, пытающийся избавиться от дурного сна.
У контрольно-пропускного пункта военного городка взгляд мужчины остановился на двух больших, вылинявших от дождей и солнца, плакатах. На первом красовались изрядно изуродованные временем фигуры рабочего, колхозницы и человека в летном шлеме и противоперегрузочном костюме с подписью: "Народ и армия едины!" На втором было изображено развевающееся красное знамя с серпом и молотом. Начертанный на нем лозунг гласил: "Ответим на решения партии беззаветным ратным трудом!" Краска на плакате кое-где отслоилась от металлической основы и висела лохмотьями, придавая знамени на плакате какой-то жалкий и оборванный вид.
Часовой на КПП отдал мужчине честь. Тот ответил ему рассеянным кивком и прошел за ворота.
Мужчина стоял перед пустыми полками гарнизонного магазина. Несколько сортов овощных консервов с потемневшими от времени этикетками, хлеб и дешевые сигареты сиротливо теснились на полке у кассы. Он протянул продавщице несколько купюр, по чьему-то затейливому капризу украшенных изображением зайца, взял полбуханки сырого, плохо пропеченного хлеба и пачку сигарет "Астра".
Его квартира встретила хозяина тишиной и запустением. Полная тарелка окурков и несколько немытых стаканов стояли на загаженном кухонном столе, угол кухни был завален пустыми бутылками. Он прошел в спальню не снимая обуви, походя окинул взглядом совершенно пустую гостиную - неравномерно выгоревшие обои хранили следы еще недавно висевших ковров, на полу были заметны отпечатки когда-то стоявшей мебели.
В спальне стояла узкая солдатская кровать с панцирной сеткой и шикарный, украшенный затейливой резьбой шкаф - единственный островок роскоши среди царившего в квартире запустения и разгрома. Он открыл дверцы шкафа, перед его взором предстал длинный ряд опустевших вешалок. В углу шкафа одиноко висел парадный мундир майора ВВС, отливая золотом погон и светясь белизной висящей под кителем рубашки. Мужчина задумчиво смотрел на мундир, удрученно опершись о дверцу шкафа. Потом вздохнул, словно решив для себя какую-то неведомую проблему, и стал снимать с кителя орден Красной звезды, висевший над коротким рядом юбилейных медалей.
Майор вернулся в спальню из ванной с мокрыми, аккуратно расчесанными волосами, посвежевший, одетый в застиранную, но чистую форменную рубашку. Трехдневная щетина исчезла, обнажилось худое осунувшееся лицо, нездоровая впалость щек.
На стене в спальне висело несколько фотографий в рамках. Майор подошел к ним и начал внимательно их рассматривать, словно пытаясь навсегда запомнить запечатленные на них фигуры и лица, вобрать их в себя глазами. Первая - он молодой лейтенант в первом офицерском мундире рядом с юной девушкой в красивом вечернем платье, держащей в руке большой букет роз. Подпись в углу "Июль 1984". На второй из них он стоял с той же девушкой, впрочем, нет - с уже взрослой женщиной, - на его руках восседал маленький мальчик. Чувство светлой радости и спокойного счастья переполняло их лица. Фото было датировано августом 88-го года. На последнем снимке подросший сын в отцовской летной фуражке, смешно наползающей ему на уши, позирует у кабины истребителя-перехватчика, гордо улыбаясь фотографу, в углу фото стояла цифра "90".
Он долго смотрел на фотографии, о чем-то раздумывая. Тени воспоминаний ложились на лицо летчика одна за другой. Когда по его впалой щеке скатилась слеза, майор смутившись своим чувствам, быстро смахнул ее и гордо выпрямившись, спокойным и твердым шагом вышел из комнаты.
В гермошлеме с поднятым забралом он на секунду замер на последней ступеньке приставной лесенки, ведущей в кабину перехватчика. Майор любовным взглядом окинул свой МИГ-25, кажущийся на земле чуть неуклюжим и тяжелым, как большой зверь, спрятавший когти и затаивший мощь. Он ласково погладил затянутой в кожаную перчатку рукой алюминиевый борт самолета, что-то неслышно прошептал и быстро вскарабкался в кабину.
Сдержанный рокот двигателей стоящего на взлетной полосе перехватчика сменился бешеным ревом, - разрешение на взлет было получено. Майор смерил взглядом двинувшуюся на него в переднем стекле фонаря длинную ленту бетона и резким движением вырвал шнур, связывающий его шлем с бортовой радиостанцией.
Летчик опустил глаза. На его левой руке лежал орден Красной звезды. Он бережно сжал ладонь, обнимая свою боевую награду, и прикрыл глаза, с чем-то или кем-то прощаясь. Потом вскинул голову и что есть силы, выжал ручку управления "от себя", заставляя рули высоты прижать самолет к земле, не выпускать его тяжелое, изрыгающее пламя тело в небо...
Люди на башне контроля полетов повскакали с мест и кинулись к окнам, когда истребитель-перехватчик на скорости в двести с лишним километров в час проехал взлетную полосу так от нее и не оторвавшись. Передняя стойка шасси выскочившего на грунт самолета мгновенно подломилась и МИГ-25, сделав несколько кувырков, превратился в огненный шар, катящийся по полю.
Баки и боекомплект взорвались одновременно, разорвав могучую боевую машину на части. Обломки оплавленного металла разлетелись на несколько сотен метров. Огненная дорожка пролегла по траве и быстро выгорела, оставив на зелени широкий черный шрам.