Мысли - неотъемлемая часть нашей жизни, это путеводные нити, это озвучивание большинства того, что происходит, это планы, переживания, обещания и самому себе и окружающим, это, наконец, наши чувства. Это подсветка всего того, что с нами происходит, происходило и только лишь могло произойти. Некоторые говорят, что они материальны, некоторые скачут на них на лошадях, начиная с девяностых годов прошлого века. Но как бы то не было, с мыслями далеко не всё так просто, и далеко не всё понятно. Объяснений их природы, их возникновения, места или мест, куда они уходят - огромное множество, включая физиологические, химические, эзотерические и прочие неведомые и маловнятные теории.
Но как бы то не было, именно они руководят нашей жизнью, именно они требуют выполнения того, что они же и диктуют нам. А организм в целом, вместе с мозгом, с другими системами, это лишь исполнитель их воли. И кажущаяся целостность и единство личности и организма её носителя, при более пристальном рассмотрении рассыпается в пыль, исчезает, как утренняя дымка. Да, мы можем остановить бег мыслей и сконцентрироваться на собственных вдохах и выдохах, мы можем контролировать собственное моргание, мы много чего можем, но далеко - далеко не всё.
Взаимосвязей между мыслями, из которых в значительной мере состоит сознание и организмом, являющимся его носителем - много, и это факт. К примеру, настроение, тоже являющееся частью сознания и руководящее всеми процессами в целом в течении каждого дня, может зависеть и от физиологических факторов. Вырос неправильно ноготь на пальце ноги, впился острым краешком в плоть - и всё, настроение испорчено, день пропал, потому что этот самый ноготь постоянно напоминает, привносит долю дискомфорта в настроение, это как лишняя приправа в блюде, которая всё портит, в ней самой нет никакой необходимости, но убирать её оттуда уже поздно. Обувь может натирать ноги и это тоже фактор, близкий к физиологическому, и это тоже портит настроение. Ещё его могут портить любые боли любого характера. И это тоже факт, от которого никуда не деться. Физиология влияет на мысли через настроение, это доказанный факт.
Любой гражданин или гражданка могут путём несложных наблюдений выявить такие закономерности в огромном количестве и пользоваться этим в своих личных целях, то есть себе же на благо. И каждый из нас может понаблюдать за собственными мыслями в разном настроении. Понаблюдать о чём они в том или ином настроении. Именно о чём, о чём-то светлом, созидательном, о каких-то собственных планах, мечтах о будущем или это просто фон для негативных реакций на успехи соседа, коллеги, конкурента. Это очень несложно, главное понимать, что они являются в сознании, пролетают, проходят, проползают, возможно некоторые из них даже задерживаются, но потом все они куда-то исчезают, что бы некоторые из них однажды вернулись, а другие растворились бесследно.
Но бывает и другая зависимость, когда мысли о чём-то вдруг воплощаются в реальность в самом непредсказуемом и порой извращённом виде. Мечты, которые растились и лелеялись месяцами и годами вдруг обретают такие формы, что порой даже медицина с её доскональным знанием физиологии становится в тупик и не даёт ничего абсолютно, кроме временного устранения симптомов. Об этом-то и пойдёт речь.
***
Филимонову почти пятьдесят. Можно сказать почти почтенный возраст, не пенсионер, конечно, не совсем седой, хорошо сохранился, да и с уважением как-то не задалось... Ну да ладно. Живёт Филиппов хорошо, не тужит, дети взрослые, появились рано, поэтому он давно уже дедушка. Хороший такой весёлый дед, улыбчивый, гостеприимный, во внуках души не чает. Да и они тоже всегда рады с дедом повидаться.
Только вот ни разу никто из двоих внуков и внучки на руках у деда не сидели, на себе он их не катал, не качал, в общем так случилось...
А случилось следующее, причём очень давно, настолько давно, в молодости, что сам Филиппов этого уже не помнит, может назвать лишь примерно год, когда это произошло, как раз после армии. Учиться он после школы не захотел, лихие перестроечные годы, с махровым расцветом кооперативного движения, появлением и зарождением бизнеса, с перспективами неограниченных, как тогда всем казалось, возможностей, принесли в сознание Филиппова мысли о баснословном обогащении на пустом месте, о сказочной сытой жизни, и он отправился прямиком в кооператив подсобником. Он, возможно, достиг бы больших успехов, но в те времена чтобы стать полноценным мужчиной нужно было послужить два года в Армии, и Армия с радостью принимала в ряды своих вооружённых сил всех, даже тех, кто в эти ряды не стремился и мужчиной становиться не торопился. Два года пролетели незаметно, как порыв весеннего ветра. Именно весной он ушёл в Армию и именно весной вернулся домой - доблестный защитник Родины, в начищенных до блеска сапогах, в фуражке и красных погонах. Вот только Родина встретила его не особо приветливо - кооператив закрылся, директор снял кассу и сбежал, коллеги разбрелись кто куда и пришлось Филиппову искать счастья на еле дышащих заводах, постигать новые знания и обучаться новым профессиям, а потом грянуло лихолетье девяностых и мысли о сказочной жизни и баснословных суммах денег буквально из воздуха привели неуча за прилавок на рынок...
Рынок это отдельная история. Работать на нём тяжело, нужно всем угодить, нужно ничего не испортить, даже если это вещевой рынок, нужно что бы что-то осталось себе, в общем тяжело... Именно тогда Филиппов начал задумываться о том, что надо бы как-то сократить нагрузки, и поберечь здоровье. Именно тогда, таская тюки с женскими трусами и бюстгальтерами, а именно таким товаром он промышлял и не видел в этом ничего зазорного, ведь в Армии уже отслужил и считал себя настоящим мужчиной, Филиппов впервые пожаловался на боли в пояснице. С кем не бывает - тяжести есть тяжести, но именно тогда он начал преувеличивать свои боли и страдания, что бы переложить часть нагрузок на коллег. Они шли ему навстречу, и тюки Филиппову доставались поменьше, полегче. А лицо Филиппова со временем становилось всё более страдальческим, ведь нужно же было как-то показывать свои мучения. Вот и допоказывался. Однажды боли скрутили его так, что он неделю не мог пошевелиться, не смотря на то, что рентген ничего не показывал, хирург и травматолог лишь разводили руками и помочь ничем существенным не могли. Но лекарства выписали, да такие, что подороже и как бы поэффективнее, врачи ведь тоже понимают что к чему и неучу с деньгами можно выписывать что угодно, хоть мел по цене серебряных изделий.
Филиппова после курса пропитых таблеток и серии уколов в задницу отпускало на пару - тройку месяцев, а потом всё возвращалось на свои места. Лицо Филиппова, барахольного торгаша, обветренное и обмороженное с течением времени стало походить на маску, выражающую хроническое недовольство, причём абсолютно всем - погодой, политикой, переходом на зимнее время, ценами на капусту осенью, пролётом самолётов над его домом, тем, что приходится вставать ни свет ни заря. В общем не радовало его абсолютно ничего. Мешки, тюки и баулы с сидорами за него уже давно таскали грузчики, развешивали тряпьё тоже они. А Филиппов простуженным м прокуренным голосом впаривал оптом то, к чему не мог иметь никакого отношения - женское бельё он не носил и даже ни разу не примерял, лишь в теории знал как оно сидит, не будет ли жать или нашёркивать в каких-то местах нежные женские тела. Но барыга на то и барыга, что бы продавать всё, что угодно, а чем он платит за этот талант - ему и не надо разбираться, незачем, лицо ли это, превратившееся в рожу, отсутствие совести, превратившееся в бездонный кошелёк и прорву неуёмной наживы или хронические боли в пояснице, отозвавшиеся однажды на мысль о том, что можно было бы и полегче, и чтоб тяжести не таскать...
Что касается семейной жизни - это отдельная тема и касаться её не стоит. Таких Филипповых пруд пруди и у каждого найдётся один - другой подобный знакомый, однажды заключивший неподписанную, неоформленную, незарегистрированную сделку с самим собой, с сознанием и образованием не самого талантливого выпускника средней школы, но с амбициями как минимум замминистра торговли, постаревший и тихо бубнящий в углу о своём героическом барахольном прошлом, с маской вечного недовольства и мыслями о собственных страданиях, прошлых и настоящих.
***
Петрову всего тридцать шесть. Но каких тридцать шесть... Они просто шикарны, не в том плане, что он мировая знаменитость или великий изобретатель, он не сделал для общества ничего значительного, существенного или полезного. Они шикарны, потому что около двадцати из них проходят в тумане, в травяном наркотическом угаре, но как... Это просто музыка, это песня, это рэгги, это особая романтика, это самое шикарное, что он только мог себе представить в совсем молодые годы. Недавно закончивший сельскохозяйственный техникум в райцентре и готовящийся пойти в армию, Петров, однажды попал в милицию с большим количеством не очень легальной травы, настолько не очень легальной, что ему грозил срок. Двое суток просидел он в специальном помещении в отделении милиции родного райцентра, вспоминал о траве, с которой его "приняли", всё, что читал о ней за два года употребления и зависимости. Обладая хорошей памятью, находясь в стрессовой ситуации, не находя другого выхода, он решил симулировать приступ сахарного диабета. Как это выглядит он знал, как-то помогал дойти до "скорой помощи" соседке по улице - пожилой женщине, которая всю жизнь мучилась от избыточного содержания сахара в крови. Бледная, с трясущимися руками, перепуганная тем, что во время приступа рядом с ней никого не оказалось, а телефона дома не было, она еле передвигала ноги, боялась оступиться, тревожилась о том, что дома одна останется кошка и некому будет её покормить.
Петров, тогда ещё порядочный студент, пышущий здоровьем и силой, предложил соседке свою помощь в этом вопросе, получил ключи от дома, в котором она жила, кошку на попечение и цветы для ухода и полива на подоконниках. Кошка привыкла к нему быстро, цветы подменой особо не озаботились, а вот медицинский справочник с верхней полки в доме соседки был приятно удивлён и очень польщён вниманием к себе со стороны юноши, не имеющим к медицине никакого отношения. Петров же, в свою очередь, начал чтение справочника почему-то именно с симптомов болезни соседки, его пытливый ум хотел понимания того, что произошло на его глазах. На дворе стоял конец девяностых годов - лихое время, изобилующее всем запрещённым, криминальным, когда жить стали не по совести, не по законам, а по понятиям, и литературы на самые разные темы было великое разноообразие, да и стоила она недорого, в этом было одно из преимуществ тех лет, когда интернета ещё не было.
Но у того времени были и другие стороны, гораздо более тёмные, чем те, которыми изобиловала литература тех лет, переполненная убийствами, ментами, обманами, грязью, похотью, чернухой и всем тем, что сейчас транслируется по телевизору круглосуточно и воспринимается как обыденность, никого не удивляя.
Петров, давно уже разобравшийся в разнотравьях родной суровой природы по книгам и статьям в газетах и журналах, перепробовавший всё, что только было можно, особо не разбираясь и не вникая в степень легальности им употребляемого, несколько раз наталкивался на перепечатку статей из зарубежных журналов о том, что употребление марихуаны влияет на уровень сахара в крови, понижая и стабилизируя его. Этот факт будоражил воображение Петрова, иногда задумываясь над этим он даже негодовал, не понимая, почему так несправедливо относятся к этому растению.
Сидя в бетонных недрах отделения милиции, в самом тёмном и негостеприимном его месте - в "стакане", как называли камеру без окна размером полтора на два метра с одной единственной скамейкой вдоль стены и ожидая результатов экспертизы найденного у него зелья, вчерашний выпускник решился провести эксперимент. Симуляция удалась. Милиционеры на утро третьего дня нашли задержанного бледным, почти бесчувственным, бормочущим что попало - про некормленную кошку и цветы на подоконниках, которые нужно поливать, как только его растормошили. Внезапно прижмурившийся задержанный грозил сотрудникам районного отдела разборками и возможно даже понижением в звании, поэтому скорую ждать долго не пришлось - смогли убедить диспетчера в срочности и необходимости действовать незамедлительно.
Петрова увезли в больницу, откачали, измерили и проверили всё, что только можно, результат оказался для него неутешительным - сахар в крови зашкаливал. Пока он лежал в больнице, доблестные правоохранители переговорили с теми, кто отвечал за результаты экспертизы, их тут же потеряли, сразу же потерялся и опять нашёлся материал для экспертизы, и повторный анализ показал несущественные проценты содержания незаконных веществ в том, что было у Петрова при задержании. Дело возбуждать не стали по причине отсутствия состава преступления.
Сам же Петров, уже лёжа под капельницами и понимая туманность его жизненных перспектив, описанные лечащим врачём и связанные с теперь подстерегающими его опасностями, крепко задумался. Такого он не ожидал. Его организм, находящийся в стрессе очень быстро, почти за сутки, а то и того меньше, подстроился под то, что Петров хотел лишь инсценировать, но сделал он это очень талантливо, видимо настолько талантливо, что для полной картины не хватало лишь сладкого в крови и организм отреагировал на это очень услужливо, не кочевряжась и приведя картину в полное соответствие с клинической.
Три дня Петров провёл в горестных размышлениях о том, что он зависит теперь от инсулиновых уколов, от шприца в кармане, от прибора, который потом будет носить с собой. И тут же прожектором вспыхнула в сознании Петрова мысль о том, что все травы, которые он будет продолжать курить, пойдут ему теперь только на пользу. Исключительно на пользу, согласно информации, почерпнутой им из перепечатанных их зарубежных журналов статей. Петров смотрел в потрескавшийся потолок и улыбался. Сыграв с ним довольно злую шутку, его же организм дал ему же поблажку, не легализовав наркотики, прочно обосновавшиеся в его жизни, но дав им моральную основу для присутствия в жизни.
Петров не стал особо разбираться в причинах появления интереса к наркотикам, к статьям в журналах, к быстрым, очень стремительным метаморфозам в его организме, не стал он и разбираться откуда впервые пришли мысли о самой траве, о том, кто или что принесло эти мысли в сознание. Ещё неделя ушла на то, что бы привыкнуть к мысли о неизбежности всего, что будет с ним происходить дальше и две на то, что бы ещё чуть-чуть поправиться и выписаться из больницы.
Теперь у Петрова размеренная, почти спокойная жизнь, с обоснованной зависимостью от травы, с мыслями, которые она ему несёт, с мыслями о том, что надо её где-то периодически брать, с мыслями о том, что он и трава теперь одно и то же единое целое, с разной музыкой под разное настроение от разных сортов лекарства, как теперь он её называет. Теперь у Петрова собственная философия, которая никому не мешает, никого не трогает, никого особо не напрягает и свой круг общения, в котором есть очень разные индивидуумы - от почти мутантов с напрочь покуренными мозгами, до таких же любителей регги и почитателей творчества Боба Марли, как он сам. Что же касается личной жизни Петрова - это отдельная история, речи о которой здесь не будет, ведь если немного повспоминать, покопаться в памяти, многие из нас могут вспомнить, что однажды при каких-нибудь не очень привычных обстоятельствах такой Петров им уже встречался - с беззаботной улыбочкой на лице с отсутствующим выражением, если не в тёмных очках, то обязательно с водянистым блеском на слегка розоватых белках прищуренных глаз, философствующий о том, что жизнь устроена очень странным образом, и что бы увидеть её с другой стороны и понять, нужно расширить сознание и для этого есть кое-какие средства. И далеко не все зависимые от наркотиков, такие как Петров, придерживающийся пацифистской основы, большинство из них, переступив грань закона однажды, повторяют это снова и снова, но уже в гораздо более опасной для общества форме.
Петров же, являясь скорее исключением из правил, по которым существуют все зависимые от наркотиков, только спустя много лет начал понимать, что с ним произошло и какую сделку он совершил, не задумываясь на тот
момент о перспективах.
***
Сидоровой сорок с хвостиком. Фамилия, вместе с почти взрослой уже дочерью, досталась от бывшего мужа, которого она готова обвинить во всём, что с ней происходило, происходит и будет происходить. А происходит с ней только самое неприятное, и к этому она уже привыкла. Точно так же, как привыкла в этом обвинять бывшего спутника жизни.
Это стало её образом жизни, смыслом её существования, ведь жизнью это назвать она не может. Хотела бы, да не может. Счастья не было и нет, а так хочется. Денег не было и нет, но они просто необходимы. Мужчины после мужа не было и нет, да уже и отвыкла. Постепенно, со скрипом, но отвыкла.
Замужем Сидорова пробыла около десяти лет, родила дочку, казалось бы, живи, да радуйся, но нет. Однажды она поймала себя на мысли, что достойна большего. Что вот этот самый, живущий в одной с ней квартире интеллегентишка не очень то её и достоин. Что вот ей бы больше подошёл бизнесмен или именитый спортсмен, или на худой конец подполковник, с усами, при погонах, а не этот, с какой-то там кафедры, гвоздя забить не умеющий. А потом она начала убеждать себя в том, что и замуж она вышла не по любви, а так, ради того, что все вышли уже, а она может и засидеться. И у неё получилось.
И получилось это шедеврально. Она перестала получать хоть какие-то ощущения от прикосновений интеллегентишки, от проникновений недостойного, от его поцелуев ей хотелось пойти чистить зубы, умыться, или лучше сразу под душ, смыть с себя всё. В том, что секс ей противен, она убедила себя ещё быстрее, чем в том, что она очень сильная, очень непонятая и совсем обездоленная.
Сила убеждения самой себя была ей тогда неизвестна, да и сейчас она это отрицает, сваливая вину за свои несчастья и невзгоды на окружающих. Это всё они виноваты, они сговорились, поэтому нет у меня счастья, долго жду его, а оно не приходит, оно где-то потерялось в пути.
Без мужчины она живёт уже лет семь или восемь, первое время было тяжело, две или три попытки завязать с кем-то хоть какие-то отношения заканчивались при первом же уединении в постели. Лёжа, словно деревянная колода она смотрела в потолок и слыша над ухом чьё-то сопение, которое раздражало с первой минуты, не ощущала ничего. Абсолютно ничего, кроме веса партнёра. А вот вес она ощущала хорошо. Её организм, каким-то удивительным и непостижимым образом подстроился под её же мысли о том, что она сильная, непонятая и обездоленная. Наверное злая шутка в том и заключалась, что сильной женщине партнёр не нужен, она самодостаточна, непонятость отразилась в притуплении некоторых физиологических функций и полном отсутствии возбуждения, а обездоленность вылилась в отсутствие ощущений.
Сидорова начала лютовать. В её мыслях, роившихся словно пчёлы возле улья, не было ни одной светлой, остались лишь такие, в которых мужики, встречавшиеся ей когда-либо все поголовно становились козлами, гомосеками и импотентами, она в них была королевой обездоленных и неудовлетворённых, с шикарной короной на голове, иногда царапающей потолок и чуть реже замыкающей троллейбусные провода, когда Сидорова переходила через дорогу высоко, как и подобает сильной независимой женщине, подняв голову.
Потом же она сама себя снова убедила в том, что все мужики по предварительному сговору, и никак иначе, перестали на неё смотреть. И само собой, руководил этими импотентами и гомосеками никто иной, как её бывший муж, распространивший слухи о ней, распрекрасной и раскрасивой, чтобы обездоленность её простиралась до горизонта в каждую сторону, непонятость висела над ней, словно дирижабль сопровождения, разрисованный стрелками, направленными исключительно на неё и лишь на силу её и независимость это чмо повлиять не могло, как ни старалось и не подговаривало импотентов и гомосеков сделать ей ещё больнее.
Так и проходили год за годом, в силе, непонятости и обездоленности, усугублённые фригидностью и отсутствием хоть чего-то, похожего на удовлетворение от секса, чего всем женщинам не хватает для их женского счастья, как бы они это не отрицали и не замалчивали.
И за все эти годы Сидорова так и не поняла, даже на шаг не приблизилась к пониманию того, что однажды она заключила сделку, отдав своё женское счастье взамен на иллюзию силы, исключительности, непонятости и независимости. А нужны ли ей они - это другой вопрос, но ответ она на него знает. Она же убедила себя в этом, конечно нужны, ведь кругом одни гомосеки и импотенты, идут вот, с бабами весёлыми зачем-то куда-то, улыбаются, хохочут, цветы им дарят, машины покупают, путёвки в жаркие страны, и на неё распрекрасную, сильную, исключительную и независимую даже не смотрят, козлы, одним словом.
Большинство из нас, если не все, когда-то совершают сделки с самими собой, но не замечают этого. И если посмотреть чуть глубже, или наоборот, отойти чуть дальше и попристальней присмотреться с этим процессам, то можно увидеть, что это сделки не самими собой полностью, а лишь с частью себя, и не с самой лучшей и выдающейся частью, это сделки со слабостью, с немощью, с неспособностью решать что-то, преодолевать какие-то трудности, зависимости, противостоять условиям.
И если всмотреться в это, то станет ясно, как белый день, что игра в поддавки, со сдачей своих позиций, чтобы слабость и неумение противостоять условиям крепла и развивалась, с последующим обоснованием её, с подведением моральной основы. И организм, до этого работающий как часы, как сумасшедший, хотя ума он не имеет и уметь не может, начинает подстраиваться под это и тут же диктует свои условия, но это уже не вросший в палец ноги ноготь, не кариес или парадантоз, это даже не изжога, способные подпортить настроение, это уже порой необратимые процессы, диктующие свои условия, и сознанию, пропускающему через себя непрекращающиеся боли, зависимости от лекарств и периодичности их приёмов, от вечной неудовлетворённости и угасания некоторых функций, только и остаётся, как подстраиваться под это и копить в себе исключительно мрачные мысли, раскрашивая окружающий мир в блёклые и тусклые цвета, вешая на всех ярлыки, забывая о радостях и исключая счастье.
Филиппов, побоявшись трудностей и пожалев себя, обрёк самого себя, фактически приговорил к пожизненным страданиям и обосновал это, счастлив ли он ? Нет.
Петров, боясь наказания за одну зависимость, тут же обрёл себе другую, не менее страшную и более тяжёлую, но обосновал ей первую, найдя в этом пользу и растворив свои переживания, боли и страхи в вечном наркотическом угаре.
Сидорова, догадываясь, но не сознаваясь себе в том, что живёт рядом с кем-то, чей умственный потенциал превосходит её собственный на порядок, убедила себя в своей исключительности и организм исключил из её жизни очень важную составляющую, а сознание, переполненное неудовлетворённостью и завистью тут же это усугубило.
И еси присмотреться к окружающим, то таких, как они, вышеописанные - огромное множество, только вот привыкли они себя убеждать, что их вины в этом нет никакой, и что бороться с этим уже поздно и бесполезно. Ведь для того что бы бороться нужно действовать, а ведь именно этого они так не хотели в своё время, когда и происходили в них изменения.