Мать зашлась в сухом скрежещущем кашле. Все нутро ее скрипело, словно развинченный, давно пришедший в негодность механизм. Наконец, она с трудом выдавила из себя:
- Нужно купить немного хлеба и молока.
Валери знала, медяки, зажатые в ладони, это - последние гроши, вырученные за золотое обручальное кольцо матери. Та долго берегла его. Но вот пришел тот черный день, когда последняя ценная вещь ушла из их семьи в чужие руки. Поэтому сегодня у них будет еда. А что завтра? Об этом лучше не думать.
Девушка вышла в морозный сумрак, подсвеченный коптящими газовыми фонарями. Ступала осторожно. Под тонким снежком таился раскатанный уличными мальчишками лед. Но, как ни старалась она держаться, ноги разъезжались. За квартал от булочной она все же поскользнулась, упала и сильно ушибла колено.
Сквозь слезы, застилавшие глаза, проступил высокий силуэт. Сильная рука в кожаной перчатке помогла ей подняться. От мужчины пахло дорогим парфюмом. Под темными усами скрывался намек на улыбку. Отблеск фонаря играл в глазах, затененных козырьком кепи.
Она безропотно, с огромным облегчением села в экипаж, стоящий на обочине. Осуществлялось заветное желание: любой ценой вырваться из нищеты и убожества. Сладковатый с примесью мускуса запах кружил голову.
Автомобиль тронулся. Пальцы тощего водителя на переднем сидении, уверенно сжимали руль. Экипаж мчался на бешеной скорости. На крутом повороте ее прижало к спутнику. Мягкие усы защекотали ей шею. Губы коснулись нежной кожи. В этот миг, длившийся целую вечность, Валери дала себе клятву быть верной рабыней этого сказочного принца, вырвавшего ее из унылой и постылой бедности.
Впоследствии она часто размышляла, отчего сразу же так безоговорочно поверила ему. Поражалась и тому, что оказалась для любимого не однодневной игрушкой.
В просторном доме, кроме них двоих, было всего лишь несколько слуг: скелетообразный водитель, он же садовник и сторож, угрюмая немолодая горничная с крючковатым носом и дебелая повариха, постоянно улыбавшаяся приторно и плотоядно.
Но Валери не замечала никого, кроме возлюбленного. Первое время она жила, словно в сказке. Целый день примеряла наряды, гуляла в саду, предавалась сладостным грезам. Потом заскучала. Дом находился в удаленной от города местности, до ближайших соседей ехать несколько миль, да и Ференц не хотел с ними общаться. Он был слишком занят на службе. Возвращался лишь поздно ночью. Но его страсть и пылкость вознаграждали юную женщину за тягостные и томительные часы ожидания.
Однажды она обмолвилась, что когда-то любила рисовать. И тут же у нее появился великолепный альбом и стопка листов веленевой бумаги, мягкие черные карандаши, уголь для рисования. Валери стала делать наброски в саду. Получалось неплохо. Но ей почему-то казалось, что цветы и листва, обращенные в графику, тускнеют и умирают, чем-то неуловимо напоминая уже было подзабытую ею больную мать.
Как-то ей стало плохо, закружилась голова, началась рвота. И она испугалась, что тоже смертельно заболела. Но Ференц лишь рассмеялся:
-Ты просто беременна, дорогая. Но это дело поправимое.
Ей тоже не хотелось становиться толстой и бесформенной, возиться с орущим, пачкающим пеленки малышом. Поэтому, когда в доме появился коротышка-доктор в золотом пенсне, Валери не раздумывая, спустилась с ним и женской прислугой в темное подвальное помещение, послушно разделась донага и улеглась на жесткую кожаную кушетку.
Издающая резкий запах хлороформа маска опустилась на лицо. В себя она пришла уже в собственной кровати. Несколько дней после этого ей немоглось. Сухопарая горничная Эльза заботливо ухаживала за молодой хозяйкой. Толстая Катишь готовила ее любимые блюда. Затем жизнь вошла в привычное русло. А через несколько месяцев все опять повторилось.
Затем это стало рутиной. Валери привыкла к частым беременностям. Прерывания их проходили для нее довольно легко. Однажды Ференц, смеясь, заметил, что, захоти она рожать, при ее плодовитости, можно было бы заселить их потомством целую деревушку.
Со временем Валери наскучило рисовать растительность сада. Теперь она фантазировала. И воображение уводило ее в таинственный темный мир мистики и колдовства. Порою чудилось, будто кто- то иной водит ее рукою, воссоздавая на бумаге демонов и духов, волколаков и вампиров. И эти создания казались настолько живыми, что ей самой становилось жутко.
Перед сном Валери прятала свои произведения в самой дальней комнате, служившей библиотекой. Здесь было немало фолиантов в кожаных переплетах с золотыми застежками. Многие на незнакомых языках, нередко с такими же чудовищными иллюстрациями, как и ее собственные рисунки.
Долгим тоскливым осенним днем, ступая по облетевшей листве сада, Валери обнаружила, что тощий Михей, уехавший с Ференцем, забыл запереть ворота. Обычно ее не тянуло из дому. Иного жилья, поблизости не было. Густой темный лес, подступавший к имению с северной стороны, к пешим прогулкам не располагал, слишком часто ночами там протяжно и надрывно выли волки.
Но томительная скука, одолевавшая ее в последнее время, требовала разрядки, и молодая женщина отворила калитку. Она решила пройтись к реке, серебристую ленточку которой видела вдали из окна верхнего этажа.
Погода была безветренной. Гладь реки серебрилась зеркалом, отражая склоненный к воде ивняк и прозрачное выцветшее небо. Валери вдруг подумала, что целую вечность не видела зеркал. Отчего-то ее совершенно не удивляло это в доме Ференца. Но теперь безумно захотелось увидеть свое отражение. Осторожно спустилась по обрывистому берегу и, держась за гибкий ивовый ствол, наклонившись, заглянула в воду.
На нее смотрела красивая женщина с капризным ртом и недоуменным взглядом. Валери качнула головой. Изображение - тоже. Но не сразу, а несколько помедлив.
- Кто ты? - невольно воскликнула Валери.
- Душа без женщины! - отозвался позади нее тонкий голосок. И было в нем что-то такое, от чего ее бросило в дрожь. И тотчас целый хор писклявых голосков заверещал:
- Женщина без души! Душа без женщины! Женщина без души! Без души! ..
С ужасом оглянулась Валери на эту странную песню-стон. Десяток крошечных скелетов копошился подле нее. Небо потемнело. Все вокруг утратило краски, стало черно-белым, будто ее рисунки. И чудовища ее снов и фантазий обретали плоть в этом знакомо-незнакомом мире.
- Женщина без души! Женщина без души! - голосили скелетики ... Скелеты нерожденных ею детишек, внезапно ясно осознала Валери.
- О, как поздно приходит прозрение, - голос возлюбленного звучал, как обычно мягко и иронично. Он стоял тут же, высокий стройный, нарушая красноватым отблеском глаз чудовищную гармонию черно-белого ужаса.
- Зачем? За что? - одними губами прошептала Валери.
- Моя дорогая, знаешь ли ты, какое лакомство вкуснее мяса нерожденных, еще не обретших души младенцев?
Валери заледенела, предчувствуя ответ.
- Плоть женщины, потерявшей душу, - взвизгнул ближайший малыш и его лязгающая челюсть первой впилась в трепещущее бездушное тело.