Виталий Коржухин сидел перед кульманом, вперив невидящий взгляд в лист ватмана с лишь начавшей обозначаться конструкцией. Не шел из головы вчерашний разговор с Леной. Она честно призналась в том, что не любит его. Пока что. Может быть, со временем... Если он согласен ждать, пожалуйста, но обещать она не будет ничего. Вдруг да и встретится ей единственный и неповторимый, вдруг и затянет водоворот настоящей любви...
- Виталий Николаевич! Вам нехорошо? Принести воды? - робкий голосок студентки практикантки Любочки, как тихий шелест листвы. Но молодой человек поморщился. Расковыривать сердечную рану было и больно, и сладостно. Он недовольно отмахнулся от девушки, вырвавшей его из садо-мазохистского плена любовных переживаний.
Любочка ретировалась, не выказывая обиды на грубоватый тон. Однако время от времени Витали ловил на себе участливый взгляд больших голубых глаз. Собственно, эти бездонные озерца и составляли главную прелесть девчушки. Особой красотой она не блистала, но была, что называется, миленькой. Холостяк Никифоров сразу запал на нее. Впрочем, его громоподобный голос, пошловатые шуточки и назойливые ухаживания явно отпугивали эту "птичку-невеличку".
Где-то через полгода осады крепость по имени Лена сдалась, ибо гордый принц на белом жеребце промчался далекими от нее дорогами. А Коржухина к этому времени сделали заместителем начальника отдела. Свадьбу гуляли с размахом. Счастливый жених, не обремененный большой родней, пригласил в ресторан весь отдел.
Любочка, которую после успешной практики взяли в их контору на полставки ( она перевелась на вечернее отделение), заливаясь краской, вручила ему немного потертую коробку:
- Это моим родителям подарили на свадьбу. Говорили, работа известного мастера, восемнадцатый век.
Виталий запротестовал, он краем уха слышал, что девчушка круглая сирота:
- Нет, нет, милая, такие вещи не передаривают, это же память.
Глаза-озера потемнели:
- Не обижайте меня, Виталий Николаевич. Статуэтка эта к счастью. Мне очень хочется, чтобы она была с вами.
Вечером, перебирая подарки, Лена вначале брезгливо поджала губы, но открыв старый пожелтевший картон, раздвинув вату и развернув шуршащую папиросную бумагу, невольно залюбовалась прелестными фарфоровыми пастушком и пастушкой в идиллическом танце. Она лукаво взглянула на мужа:
- Признавайся, эта девица в тебя влюблена? - заметив искреннее изумление новоиспеченного супруга, от души расхохоталась. - Какой же ты лопух, дорогой!
Неожиданное открытие сперва смутило Коржухина, пару недель он ощущал неловкость, общаясь с Любочкой. Но затем ее робкая неназойливая нежность стала вызывать умиление. Быть предметом тайного обожания оказалось делом приятным, повышало самооценку и помогало выстоять в бурях семейных невзгод.
Рождение сына, а через год - еще и дочери только усилило грозовую атмосферу в семействе Коржухиных. Конечно, помогали бабушки-дедушки. Взяли няню. Виталий тоже взваливал на себя солидную долю домашних забот. Но, в первую очередь, следовало заботиться о финансовом благополучии семьи. Его проекты были успешны, работы прибавилось. Засиживаясь на службе допоздна, он чувствовал, что именно здесь, в заваленном чертежами и эскизами кабинете у него есть возможность быть по-настоящему самим собой, ощущать свою необходимость и душевный покой.
Уют и тепло создавало и почти незримое, но постоянное присутствие Любаши. Словно сами собой возникали на его столе чашечка кофе по утрам, стакан чая в полдень и вечером, пирожок или бутерброд на расписной тарелочке.
Однажды в разгар очередной жениной истерики, Виталий впервые хлопнул дверью. Очутившись в промозглых сумерках, он вначале брел невесть куда. Затем, наткнувшись на будку с неожиданно целым телефоном-автоматом позвонил по внезапно всплывшему в памяти номеру ( в авральных случаях нередко он вызывал Любочку на работу даже в выходные).
Грустные посиделки в маленькой "однушке", излияния и выворачивание души наизнанку как-то внезапно, но в общем-то закономерно закончились в постели. А после накатило отрезвление, страх и чувство вины перед обеими - и Леной, и Любой. Впрочем, и на этот раз мягкий нежный голосок утешил и успокоил:
- Не корите себя, Виталий Николаевич, Все в порядке. Ваша семья - это главное. Возвращайтесь домой, вы должны помириться с женою.
И действительно примирение состоялось, правда, ненадолго. Но теперь это уже не имело особого значения. К семейным передрягам Коржухин привык и притерпелся. А то, что именовалось пошловатым адюльтером, теперь, подобно волшебному лекарству, давало силы противостоять домашнему аду.
В его личной жизни, как и служебном кабинете, Любочка присутствовала где-то на переферии, но всегда незаметно окутывая его постоянной любовью и заботой.
Даже ее беременность ничего не изменила. Виталий охотно согласился с доводами, что не стоит создавать лишних проблем и посвящать кого-либо в их тайну.
И все же проблема возникла, потому что сын Любочки маленький Андрейка уж очень напоминал своего старшего единокровного братца Пашеньку. А свет, как известно, не без "добрых людей".
Боясь заглянуть в расширенные от бешенства глаза своей благоверной, Коржухин осиновым листиком трепетал на ветру ее гнева:
- Запомни, засранец, - медленно и веско цедила Елена, утратив обычные визгливые интонации, - ты со своей блядушкой не раз еще пожалеете, что живете на белом свете. Я вам покоя не дам. И развода тебе - тоже. А твой байстрючонок подохнет от голода.
В дальновидности Лене отказать было трудно. Она слишком дорожила весомыми заработками мужа, чтобы писать на него жалобы в высшие инстанции. Люба же, как всегда безропотно, выполнила главное требование обманутой жены - немедленно уволилась из проектного института. Впрочем, эту вроде бы неприметную работницу тут же охотно взяли в другой институт, и на гораздо более солидный оклад. Так что голодать ее сынишке не пришлось.
Несколько месяцев Коржухин держался, но, когда оказался на грани нервного срыва, опять набрал заветный номер телефона...
...Елена в вечернем платье стояла перед зеркалом, прикалывая филигранную брошь. Старинные часы с боем тревожно вызванивали, что через час начинается спектакль.
- Виталик обычно такой пунктуальный,- удивленно заметила ее сестра Нина, - всегда привожу его в пример моему Вовке.
- У его сучки еще один щенок появился, - равнодушно ответила Лена, отстегивая брошку и примеряя бусы.
- Ты так спокойно об этом?.. - сидевший у телевизора Володя был изумлен не меньше своей жены.
- А чего мне переживать, - голос ровен, в тоне цинизм. - Денег он ей дать не может, я забираю все. Уйти к ней тоже не получится, боится меня смертельно. А эта девка явно блаженная. У нее высокие помыслы и высокие чувства. Да, что с нее взять, недаром зовут, как деревенскую дурочку, Любашенькой.
В прихожей раздался звук шагов.
- Добрый вечер, - смущенный Виталий мял в руках шапку.
- Не натопчи, снимай туфли, - прикрикнула жена, - быстро переодевайся. Через пятнадцать минут выходим.
... Коржухину было пятьдесят девять, когда случился первый инсульт. Тогда он оправился, вернулся на службу. Но времена переменились, сменилось и начальство. Вместо пожилых интеллигентов пришли бойкие предприимчивые молодцы. Виталию Николаевичу предложили уйти на досрочную пенсию с почетом и некоторыми отступными, пригрозив в случае отказа банальным малоприятным увольнением.
Он уступил, сражаться было не в его характере. Но переживания приблизили второй инсульт, после которого Коржухин обезножил. Из больницы его забирали Любочка и Андрюша.
...Погрузневшая Елена Михайловна окинула праздничный стол взглядом опытной хозяйки, поправила салфетки, переставила блюдо с заливным в центр стола. Помогавшая ей сестра, не выдержав, спросила:
- Но Паша и Инночка хотя бы позвонили Виталику, поздравили с Новым Годом?
- Вот еще. Этот придурок сам звонил Пашеньке, просил денег. После второго инсульта мы привезли адвоката в больницу, Витька сделал доверенность на моих детей. Так что теперь у него самого ничего нет. Разумеется, мой сын не дурак, не дал папаше ни копейки.
- Но на какие же деньги они живут?
- Мне и самой интересно. Говорили, отец этой дурочки сменялся с ними на трехкомнатную квартиру, помогает ухаживать за Коржухиным. И пащенок тоже при деле. Он у них тоже блаженненький, как и все семейство. Достойный конец для моего непутевого муженька.
- Сказать по правде, не самый плохой вариант - заметила Нина Михайловна, - в конце концов, о нем заботятся люди, которые его любят.
- Да ты, дорогая, никак симпатизируешь этой шавке Любашке?
- Во всяком случае, теперь я начала ее уважать.
- Нинусик, это оттого, что ты у нас тоже не без привета, - усмехнулась Елена.
Впервые Нина Михайловна увидела Любу, Андрея и Варю на кладбище, когда хоронили Виталия Николаевича. Но, когда через три года столкнулась с нею на автобусной остановке, сразу уже узнала сухощавую фигуру и лицо, казавшееся удивительно моложавым в обрамлении естественной (без синьки и фиолета) седины. Невольно поздоровалась, и Любочка охотно откликнулась, а затем стала расспрашивать о здоровье Елены Михайловны, ужаснулась, узнав, что ее полностью скрутил ревматизм, живет одна в небольшой квартирке, в которую ее из прежних хоромов переселили дети, крайне редко заглядывающие к матери.
- Адрес скажите, пожалуйста, может проведаю, - сочувствие в голосе было неподдельным.
Нина Михайловна непроизвольно откликнулась, назвав улицу, номер дома, квартиру. А затем, по дороге домой, все ругала себя за излишнюю доверчивость. Какая глупость давать адрес немощной старухи ее старинной сопернице.
Тем же вечером она заглянула к сестре. Открывая дверь своим ключом, услышала голоса в гостинной.
Порозовевшая Елена Михайловна прихлебывала чаек, макая в него сухое печенье. В миске на столе лежали яблоки, на блюдечке курчавилась горка малины, рядом стоял домашний пирог.
Любаша обернулась к вошедшей:
- Ох, как хорошо, что и вы пришли. А мы как раз вспоминаем Виталия Николаевича. Замечательный был человек! Да, садитесь, садитесь. Пойду еще вскипячу чайник.
- Присаживайся, - барственно кивнула оплывшей головой сестра, - Любашка вон угощенье принесла. Давно я малинки не пробовала. Ну что ты стоишь, не церемонься. Она и пирожок испекла. Сказала, в другой раз своего пацана приведет. Андрюшка электрик, а у меня в туалете лампочка перегорела, и стиралка барахлит. А Варька ее - в медтехникуме. Тоже польза будет. Что ты глаза вытаращила? Я же всегда говорила: эта Любка - блаженная.