Аннотация: Когда не знаешь, что делать, доверься сердцу. Когда, тебя безжалостно преследуют, положись на друга. Когда, безысходность готова поглотить тебя, не бойся полюбить.
Ночной магазинчик
Лист первый
Что мне сказать?
Я знаю, что хороша собой, мне говорили это не раз, но отношусь к этому спокойно. Что мне с моей красоты? Часто приходиться слышать от женщин, с несложившейся личной жизнью, разговоры о том, что виной тому их якобы неброская и посредственная внешность. Но разве обязательно счастливы обладательницы голливудской внешности? Я не разубеждаю тех женщин, хотя могла бы это сделать.
Скажу о себе. Мне тридцать. Имею высшее образование, работу в престижной преуспевающей фирме, где за пять лет сделала карьеру, и где ценят как мои деловые качества, так и умение называть вещи своими именами.
Я умею выстраивать сугубо деловые отношения, не допуская в них ничего личного, относясь к человеку так, как он того заслуживает, а не от того насколько он симпатичен мне.
У меня двухкомнатная квартира -- место, куда мне каждый раз хочется возвращаться, и где я вовсе не чувствую себя одинокой.
Не обделена я и мужским вниманием, и чего бы еще желать, но счастлива ли я? Знаю, многие стремятся к тому, что я имею, совершенно не догадываясь или не желая верить, что красота, положение, деньги не всегда и не везде решают твои личные проблемы. Но горькое знание этого не разрушает стен моей темницы, и я подозреваю, что одинаково тяжко страдают и те, что "имеют", и те, что "не имеют" всего этого.
Нынешним вечером для меня все, возможно, измениться, хотя я, все же, опрометчиво не возлагаю свое будущее на мужчину, которого недавно узнала. Этим вечером я жду в гости Родиона. Его отличал ум, решительность и конечно же, мужской шарм. Это, согласитесь, немаловажно, как и то, что он меня волнует. Я мечтаю, чтобы у меня с ним все получилось и, надеюсь, я для него не просто очередная интрижка, да и я никогда не опущусь до этого. Остается надеется, что сегодняшний вечер станет решающим в наших отношениях. Хотя весь мой предыдущий опыт знал только расставания и потери, я все же решила рискнуть. Ведь не может же быть такого, чтобы счастье являлось для меня недосягаемо, как линия горизонта.
--
Что для вас, мадам? - как всегда обратился ко мне Сеня, продавец небольшого круглосуточного магазинчика, носящее пышное название "У короны"
Не очень удачное название, даже совсем неудачное для такой лавки. Но не смотря на это магазинчик пользуется у местного населения популярностью, особенно у бабушек, домохозяек и работающих женщин. Все называют его просто "Корона".
Когда ни загляни в "Корону", здесь всегда можно купить свежие продукты. Правда иногда забредают алкаши, но в "Короне" их не привечают и в долг не отпускают.
Строптивый, дотошный, нагловатый Сеня знает всех своих завсегдатаев поименно, и не очень-то с ними церемониться. Они же, почему-то, спускают ему все.
--
Ты уж, сынок, меня не обсчитывай, мне пенсии еще неделю целую дожидаться, - порой, плакалась ему какая-нибудь бабка.
--
Кто тебя обсчитывает, баб Клара? Вон, у дверей контрольные весы, иди и проверь, сколько твоя свекла весит, - ворчал Сеня, беззастенчиво обвесив старуху на двести грамм. Прохиндей!
--
Ты бы мне, Сеня, свеколку-то покрепче положил, что б не завалявшаяся была, - пыталась сквозь очки разглядеть лежащую на весах свеклу баба Клара.
--
Когда это вы у нас покупали, что-нибудь завалявшееся, а? - оскорблялся Сеня.
Объяснить, что в "Короне" всегда были свежие продукты, довольно просто: в таком небольшом магазинчике товар расходился быстрее, чем в огромном супермаркете, который надменно сверкал витринами, красуясь пестрой рекламой, почти через улицу от "Короны".
Я тоже отношу себя к завсегдатаям магазинчика, хотя тот же Сеня ни разу не обратился ко мне по имени, только "мадам". Каждый вечер я захожу в "Корону", где за одним длинным прилавком размещается и бакалея, и выпечка, и овощи, а за витриной холодильника молочные и мясные продукты. Напротив прилавка, у стены, высится холодильный шкаф битком набитый бутылками пива и газированной воды. С одной стороны, впритык к нему размещена витрина с парфюмерией: кремами, мылом, шампунями, лосьонами, лаками и, непонятно было, как все это умещалось за узкими стеклами стеллажа. С другой стороны холодильный шкаф подпирал низкий лоток с мороженным и мясными полуфабрикатами: котлетами, пельменями, замороженными овощами и фруктами. В оставшемся свободном проходе, между прилавком и холодильниками, обычно теснились покупатели и, если выстраивалась хоть маломальская очередь в четыре человека, то уже не было никакой возможности разглядеть продукты за витриной тем, кто только вошел в магазинчик.
А вот Сене и его сменщице Людке, как ее звали все, наоборот было удобно курсировать по ту сторону длинного прилавка, свободно лавируя между ящиками помидор, яблок, мешками с картошкой и луком. Покупатели, терпеливо дожидаясь своей очереди, могли вдоволь налюбоваться теснившимися на полках товарами: конфетами, банками с разносолами, макаронами.
Как ни смешно это звучит в "Короне" мне хорошо. Вечером после работы, пристроив свою "Ладу" на стоянке и, возвращаясь домой, я неизменно захожу в магазинчмк. Зимой здесь тепло, уютно светят лампы под, плетеными из соломки, абажурами, низко спускающимися к аппетитно пахнущим свежим батонам хлеба и булкам, аккуратно уложенными в корзины. Летом в "Короне" прохладно. Мерно гудят холодильники и глаза отдыхают от слепящего солнца в полумраке магазинчика. А с реклам, развешанных на стене и дверях, жизнерадостно смотрят ребята, внушающие каждому, что если он станет обладателем таких вещей, как "Орбит", "Кола" или сигареты Winston, то благополучие, здоровье и успех ему несомненно обеспечены, поскольку эти вещички и есть то счастье о котором он и не догадывался. Эй, не проходите мимо! Ведь, оказывается, так мало нужно для счастья. Купите эту мелочь! Что вам стоит? Иначе вашим зубкам -- хана, или вас замучает жажда, или на вас, попросту, никто не обратит внимания, поскольку вы "не соответствуете", если не курите элитных сигарет. Ну, это кому что нужно для счастья. Об этом можно поспорить. Правда?
Таких магазинчиков, как "Корона" полно и они, практически, ничем не отличаются друг от друга, разве что атмосферой царящих в них. Мне не хочется заходить туда, где продавец, со вздохом оторвавшись от сериала, который смотрел по переносному телевизору или от лузганья семечек, неохотно, быстро, не скрывая досады, обслуживает покупателя, чтобы вернуться к своему занятию и, в сумрачной затхлости, за прилавком, среди гниющего лука и проросшей картошки, переживать яркие моменты красивых сериальных страстей.
В супермаркете вы не получаете даже этот минимум общения. Там все обезличено, кроме очередей в кассу. Насмотревшись на товар, и совершенно не представляя, что ожидает тебя за его яркой упаковкой, ты, стиснутая нервной, уставшей очередью, подходишь к кассе, где, как на конвейере тебя, скорее всего и непроизвольно, обсчитает замученная кассир, которой просто некогда взглянуть тебе в лицо. Единственное, что ты можешь услышать от нее, это машинальное, заученное: "Добрый день" - и поэтому усталому приветствию, понимаешь, что для нее ты слилась с остальными в одно общее, безликое лицо капризного покупателя и, ты уже, даже, не какая-то там, к примеру, "мадам".
А мне вот по душе общаться с крикливой Людкой и терпеть ее грубоватый юмор, как и иронию ершистого Сени. Не знаю почему, но "Корона" чем-то напоминает мне бар, без которых не мыслит свой быт ни Америка, ни Европа.
Бар -- место общения, где можно скоротать безжалостно одинокий, угрюмый вечер, не чувствуя себя всеми забытой. Ты просто сидишь и потягиваешь любимый напиток, который бармен, зная вкус завсегдатая, наливает сразу же, едва ты подходишь к стойке. Он охотно поддержит непритязательный разговор, а после третьей рюмки можешь рассказать ему все, и он выслушает, сочувственно поддакивая там, где нужно, и обязательно скажет, когда настанет время твоего последнего стакана: "Сегодня с тебя достаточно".
Там неяркий, рассеянный свет бра и тихая музыка создает настроение ровной, ностальгической грусти, которая утишает страсти дня и это служит той точкой, которую ты ставишь в его конце, каким бы он ни выдался. Как бы хорошо думалось о часах, прожитых с самого утра и до той минуты, когда ты уселся за столик в углу, или на высокий табурет у стойки бара, слушая перестук бильярдных шаров, негромкие разговоры, и смех посетителей, держа в руке стакан мартини с, позвякивающими в нем, кусочками льда, а бармен внимательно и выжидающе смотрит на тебя, произнося насмешливо:
--
Что для вас, мадам.
Очнулась я уже не в баре, а в знакомом магазинчике. Сеня нейтрально смотрит на меня. Две бабульки, что за мной с упоением судачили о будущей надбавке к пенсии, притихли. Теперь их цепкое внимание будет направлено на то, что я буду брать. Так было всегда. В "Короне", явно, не понимали зачем я сюда хожу, когда рядом находится супермаркет. Но снобизма, крутизны и шика мне хватало на работе. Знаю, в "Короне" меня не жалуют: Сеня беззастенчиво обсчитывает, а скандальная Людка, как правило, три дня переживает из-за моего, как она выражается, "прикида". Но я все время напоминаю себе, что моя жизнь, какими-то полчаса в сутки соприкасается с "Короной", и царящее здесь мнение обо мне не должны меня волновать. Напомнив, себе об этом, я сосредоточилась на покупках. Так: сыр "Фетакса", оливки и маслины, сладкий перец для "Греческого салата". Виноград и ананас, французские конфеты под шампанское. И пока проворные руки Сени укладывали продукты в пакет, я опять отвлеклась, решая, что мне надеть к приходу Родиона.
Говорят, что мужчины мало обращают внимания на такие мелочи, как цвет помады, как уложены твои волосы, какие на тебе туфли, но все это сильно дополняет твое очарование. А я мечтала очаровать Родиона так, чтобы он не захотел сегодня уходить от меня. Думая об этом, я взяла протянутый мне Сеней пакет и, расплатившись, направилась к выходу.
--
Эй, мадам, а сдачу! - напомнил мне вдогонку Сеня.
Уже взявшись за ручку двери, я обернулась:
--
Оставьте себе, молодой человек, - мне страшно не хотелось возвращаться обратно к прилавку, но пришлось.
--
Что значит "оставьте себе"? Нет уж, вы, пожалуйста, заберите свои деньги...
Понимая, что он проявляет свою щепетильность больше мне в пику, из вредности и желания досадить, чем из принципа, я молча вернулась под неприязненные взгляды двух старух. В тишине магазинчика стук моих шпилек, раздавался выстрелами, расстреливавших их шаткое благополучие, потому что те двадцать рублей, которые составляли подаренную мной Сене сдачу, для них выросла до целого состояния. Я сжала мятые рубли в обтянутой перчаткой, ладони и покинула магазинчик, сопровождаемая напряженным молчанием.
И только выйдя на крыльцо, я смогла свободно вздохнуть, с наслаждением вдыхая пьянящий весенний воздух. Впереди меня ждал чудесный вечер, так неужели я испорчу себе настроение переживанием этого глупого, инцидента. Еще чего.
Я заторопилась к дому, прижимая к себе пакет с продуктами, с неловко болтающейся на локте сумочкой. Кажется, чего проще кинуть продукты в багажник моей Ладушки и подъехать к самому подъезду, но в том то и дело, что потом, пришлось бы думать куда приткнуть машину, а потом спать вполглаза, с испугом вскакивая и прислушиваясь к зовущему вою сигнализации -- не твоя ли? Гораздо лучше когда за твоей машиной приглядывают, за что я исправно плачу.
Не дождавшись лифта, я поднялась на пятый этаж и открыла дверь квартиры. Тишина и знакомые запахи моего жилища успокоили меня, и я уже не спеша, принялась готовиться к приходу Родиона. Решив, что сначала займусь собой, а ужином потом, я наполнила ванну горячей водой, добавив в нее душистой пены. Нежась в ней, я расслабилась и кажется, вздремнула. Торопливо завернувшись в широкое махровое полотенце, я выбралась из остывшей воды, утешая себя тем, что если даже не успею с ужином, то, что нам помешает приготовить его вместе с Родионом, и поколебавшись, наложила на лицо маску. Потом, отбросив полотенце, придирчиво осмотрела свое тело: длинные стройные ноги, узкая талия, тяжелая грудь. Оно не принадлежало еще никому, им только любовались, да желали издали. Широкая резинка кружевных трусиков плотно легла на мой плоский живот. Бюстгальтер из такого же кружева, едва удерживал грудь. Сегодня это кружево падет к ногам Родиона и... все будет хорошо.
Смыв с лица маску и наложив на него крем, я, расчесывая волосы, решала, как будет лучше -- поднять их или оставить распущенными. И так и так мне было к лицу. У меня густые послушные волосы, не испорченные ни химией, ни краской. Пока я их тщательно расчесывала, решение пришло само. Я ни за что не упрячу их в прическу, пусть они искушают и опутывают моего мужчину. Сняв со лба салфеткой лишний крем, я начала подкрашивать глаза, стараясь полностью сосредоточиться на этом действе, но мысли незаметно перенеслись к тем дням, когда я только узнала Родиона.
Мы познакомились на работе. Я приехала к нему в офис вести переговоры о нашем будущем сотрудничестве и убедить руководство его предприятия, что им выгодно работать именно с нами. Мы были в курсе того, что это производство присматривается к посредническим фирмам. Родион работал в мебельной фабрике, находя и обеспечивая ей необходимые заказы. Тогда ему уже предложили свои услуги наши конкуренты, отлично знавшие рынок сбыта, имевшие связи как среди покупателей, так и среди поставщиков, и, вообще неплохо развернувшиеся. Мы рассчитывали опередить их, но оказалось, что они опередили нас.
После той встречи, собравшись в моем кабинете, мы с моими коллегами обсудили все, что знали о прошедших переговорах наших конкурентов с представителем мебельной фабрики. Не стану раскрывать из какого источника нам стало это известно. Некоторый оптимизм внушило то, что заказчик, из-за которого шла борьба, еще не дал окончательного ответа нашим конкурентам. Проанализировав прошедшие переговоры, мы заметили их небольшую промашку и решили воспользоваться ею. Этой промашкой, было навязчивое желание понравиться, а отсюда и невольное выпячивание своих успехов, хотя уж они-то прекрасно знали, что если клиент заинтересуется, то он самостоятельно узнает, как и об успехах будущего партнера, так и об его неудачах.
Поэтому в своем визите к заказчику, я коротко и сдержано сообщила о наших возможностях, просто информируя и, ничего не обещая, после чего, попрощавшись, ушла, давая понять, что меня ждет работа с другими клиентами. Пусть это и было некоторым преувеличением, но ведь мы действительно не сидели без работы. На следующий день Родион позвонил мне и предложил работать с его заказом. Мы ликовали, но про себя я чувствовала, что Родион, представлявший заказчика, принял решение в пользу нашей фирмы, где-то из-за меня.
Работая с работодателями, мы всегда отбрасывали наши личные впечатления о партнерах, ставя во главе угла дело и для меня пугающе, внове оказалось то, что я думала о Родионе как о мужчине, а не как о деловом партнере. Эти мысли были навязчивы, смущали, сбивали с толку и я, кажется, ничего не могла с этим поделать, кроме того, чтобы тщательно скрывать их. Подобное случилось со мной впервые. Может быть потому, что мне до этого приходилось иметь дело с солидными мужчинами, имевшими за плечами большую часть прожитой жизни, обязательное брюшко и лысину, и беззастенчиво откровенно прикидывающие в разгар деловой встречи, лягу я с ними в постель сразу, и если нет, то, во сколько им обойдется затащить меня туда.
А вот Родион... Внешне он чем-то походил на Дэвида Духовны, к тому же оказался моим ровесником и при первой встрече смотрел на меня холодно, оценивающе. В наши с ним деловые встречи и телефонные разговоры, он не выказывал ко мне ничего кроме вежливости. Но вчера, в ресторане, где мы отмечали удачную сделку с поставщиками древесины, убедив их уступить нам в цене, я украдкой наблюдая за манерой его разговора, улыбкой и сдержанными жестами, вдруг обнаружила, что тоже являюсь объектом его пристального внимания. Я разволновалась как девчонка и, чтобы вернуть себе самообладание, отпросилась в дамскую комнату. Когда же все разъехались, вполне довольные друг другом и собой, Родион попросил меня посидеть с ним еще немного, и я осталась. Мы говорили обо всем и ни о чем, совсем не замечая времени. Моя неловкость и скованность растаяли перед его обаянием. Нам было так легко друг с другом. Расстались мы лишь после того как договорились о следующем свидании, которое и состоится сейчас. Возможно, эту ночь мы проведем вместе. Меня влекло к нему, да и он уже не скрывал своего желания.
Я резала на кухне салат, когда раздался звонок в дверь и, хотя я ждала Родиона, все равно оказалась не готова к его приходу. Отчего-то вдруг запаниковав, я заметалась по кухне, зачем-то хватаясь за тарелки, совсем позабыв снять фартук, так в нем и открыла дверь. А когда, ужаснувшись про себя, спохватилась, чувствуя, как в глобальной катастрофе рушится мир, решила, с трудом взяв себя в руки, что было бы глупо тут же при нем лихорадочно сдергивать несчастный фартук, и сделала вид, что его просто не существует.
По восхищенному и какому-то беспомощному взгляду Родиона, поняла, что волновалась зря -- он даже не заметил проклятого фартука. Так что, уйдя на кухню с букетом чайных роз, я живо исправила свою оплошность.
--
Тяжелый выдался день? - как можно беспечнее спросила я, внося в гостиную, брызнувшую хрустальным блеском, узкую вазу с розами и ставя ее на стеклянную поверхность столика, между двумя свечами.
--
Что? - очнулся Родион, до того задумчиво глядевший на меня. - Ах это... Знаешь, мне сейчас в голову не идет никакая работа.
Более чем откровенное признание. Улыбнувшись, я поправила тяжелые, источающие нежный аромат, бутоны и сообщила:
--
Сейчас принесу салат.
--
Я помогу, - вскочил с кресла Родион, но я покачала головой.
--
Будет лучше, если ты откроешь вино, - и кивнула на бумажный фирменный пакет, из которого виднелось горлышко бутылки дорогого испанского вина, что принес с собой Родион.
Он безропотно повиновался. Мы сидели за столиком и, ведя неспешный разговор, потягивали вино. Оно было терпким, не очень сладким и кружило голову, а не било в нее сразу же, вышибая из осмысленного состояния, как шампанское. Не помню, как мы подошли к тому, что начали оценивать поступки и умственный уровень некоторых наших политиков, от которых разговор перешел на человеческие отношения.
--
Я не сторонник объяснять себе и другим, поступки людей. Что я могу знать об их мотивах? Да и пойму ли я, собственно, этот мотив, - он поднял бокал, разглядывая вино на свет свечи. Насыщенно бордовое, оно, в глубине, играло золотистыми искрами. - И конечно же, был бы благодарен, если бы от подобного анализа избавили бы и меня, самого. Я ценю человека на столько, насколько он привлекателен лично для меня. Если между нами есть чувство приязни и симпатии, значит, мы сможем понять друг друга с полуоборота, и с ним у нас, соответственно, пойдет дело.
--
Даже если у такого человека нет необходимых знаний, или желания выкладываться, работая на тебя? - спросила я, вообще-то, не придавая этому разговору никакого значения. Для меня важнее было слышать его глубокий голос, видеть выражение глаз, ощущать едва уловимый аромат дорогих сигарет, наблюдать за его движениями, когда он подливал в бокалы вино. О чем мы говорим? Зачем?
--
Любого человека можно убедить работать с полной отдачей, показав ему его выгоду. Что касается знаний, то обучить сегодня не проблема. Особенно если это делать с терпением и любовью, - он выделил последнее слово особым тоном.
--
Ты со мной согласна? - тихо спросил он, глядя мне в глаза.
Я молча улыбалась, не отводя взгляда от его лица.
--
Вина? - Родион показал на мой пустой бокал.
Я кивнула. Он встал, прихватил бутылку, и обойдя стол, подошел ко мне. Присев на подлокотник моего кресла, плеснул вина в бокал, низко склоняясь ко мне и, казалось, заняв все пространство так, что мне стало трудно дышать. Я замерла с сильно бьющимся сердцем. Поставив бутылку, Родион обнял меня за плечо, и бережно коснувшись моего подбородка, поднял к себе мое лицо, приблизившись к нему. Я было вздрогнула от прикосновения его губ к моим глазам, но ведь именно так все и должно быть. Да, именно так, но опасный рубеж еще не пройден, мы еще только подходили к нему, и мне не следовало расслабляться.
Целуя меня, Родион гладил мои плечи, руки и когда коснулся груди, я заметно напряглась. Все в порядке, это лишь нормальная реакция женщины на мужское прикосновение. Я застыла, когда его пальцы чувственно погладили сосок поверх платья, но когда его ладонь забралась за его вырез и нетерпеливо сжала грудь, я вскочила и бросилась в противоположный угол комнаты, подальше от него. Возбужденный, ничего не понимающий Родион вскочил и шагнул, было, ко мне.
--
Нет! - чуть не закричала я, шарахнувшись в сторону. Меня тошнило.
--
Что? - его возбуждение прошло, уступив место недоумению и раздражению. - Что случилось? Прости меня, если я...
--
Нет... нет... это вовсе не ты... - торопливо зашептала я, едва справляясь со своей дурнотой. Что я могла сказать? Как объяснить?
--
Скажи, что произошло? Что я натворил? - настаивал Родион, слава богу, не делая больше попыток приблизиться ко мне. - Что происходит?
Что происходит? Происходит то, что я опять раздавлена и уничтожена.
--
Прости, - прошептала я, проведя ладонью по влажному от холодного пота лбу, тяжело и часто дыша. Все было ужаснее, чем мне представлялось. Я не могла заставить себя посмотреть на него. Мне казалось, что выражение его лица станет для меня окончательным приговором, и прошептала: - Тебе лучше уйти...
--
Нет, погоди... Все дело во мне? - ткнул он себя в грудь, кажется сильно удивившись подобному предположению. - Если так, то поверь, я не желал ничего такого... не желал оскорбить тебя. Мне казалось, что мы оба хотим одного и того же.
--
Так и есть... но все не так просто... я не могу, - мямлила я, силясь собраться с мыслями и сказать хоть что-то вразумительное.
--
Так, - Родион пригладил волосы. - Значит, мне уйти?
--
Да... то есть... я не знаю... - я действительно не знала, хочу ли, чтобы он ушел или остался. Чего может хотеть человек, вновь обретший свой кошмар?
--
Что ж, - вздохнул Родион. - Прости, что испортил тебе вечер.
Слишком уж спокойно произнес он это и, одернув пиджак, направился к двери. Я так и не двинулась, стоя вжавшись в стену, дрожа как побитая собака, виновато смотря ему вслед.
--
Думаю, тебе действительно лучше побыть одной. У тебя какой-то ненормальный вид. Ты действительно не хочешь, чтобы я остался? - обернулся он ко мне от двери. В ответ я только покачала головой. - Я позвоню тебе. Надеюсь, к завтрашнему дню ты придешь в себя...
Когда дверь за ним захлопнулась, я вздрогнула будто меня ударили. Он ушел, а я добралась до кресла и опустилась в него. Мой демон, жестоко напомнил мне, что он здесь и ни куда не делся. Пусть так, мне не впервой справляться с ним. Хуже то, что Родион наверняка объяснил мое поведение злым кокетством. А что еще можно подумать в подобной ситуации, даже если я себе не могу объяснить настоящую причину, происходящего со мной.
Я пила вино совершенно не заботясь о том, что могу испачкать платье цвета шампань и думала о том, что две мои любви, которые мне дано было испытать в своей жизни, не привели ни к чему, точнее привели к моему демону, завладевшему мной и очертившему вокруг меня некий круг, за который мне запрещено выходить. И до сего дня, я подчинялась ему.
Я влюблялась два раза: в институте и в начале своей карьеры.
Геннадий, моя студенческая любовь, когда дело дошло до постели, а я ничего не смогла с собой поделать, заявил, что я попросту хочу его "продинамить". Он едва не взял меня силой, усугубив мое и без того ужасное состояние, не говоря о том тоскливом впечатлении о сокровенных отношениях, которые только только открылись мне. После этого я долгое время, без тайной дрожи, не могла выносить мужского прикосновения. С Геннадием мы расстались. Напоследок, он устроил мне безобразную сцену, крича, что мне надо лечиться, что я напридумывала себе идиотских отговорок, оправдывая свою фригидность. Не хочу об этом вспоминать.
Миша. Я наполнила бокал дорогим вином и выпила его одним махом. Музыкальный центр снова воспроизвел задумчивое пение Криса Ри. Я заплакала и горький ком, стоявший в горле, постепенно растворился. Наша любовь поднималась и распускалась красивым роскошным цветком. Она была не реально романтична. Но главное то, что я полюбила. Осторожные, нежные прикосновения Михаила были приятны, не вызывая ни отторжения, ни страха. Я была счастлива и уверена, что ради него смогу перебороть и победить себя.
Наконец, мы уже не могли быть друг без друга, а ночью, которую решили провести вместе, повторилось то же самое, что и с Геннадием. Конечно, из моего сумбурного объяснения ошарашенный Михаил ничего не понял, он просто поверил мне, проявив, в отличие от Геннадия, такт и терпение. Через какое-то время, мы попробовали еще раз. Я... я очень старалась, но кроме истерики у меня ничего не получилось.
Вдруг, я поймала себя на том, что смеюсь. С чего это вдруг? Странный переход от слез к смеху, а вообще-то ничего странного, если учесть, что я пьяна. Рассмешила же меня мысль о платонической любви. Нам, людям, нынешнего века, это понятие чуждо. Для нас оно из области мифов. Раньше любовь и души влюбленных закалялись расставанием, многолетними ухаживаниями, неравенством положений и другими препятствиями. Сейчас ничего этого нет. Сняты все условности. Нам желается всего и сразу. Секс подменил само понятие любви. Иначе как объяснить, что отсутствие близости сломало моего любимого.
Тяжко вздохнув, промахиваясь, я с трудом налила себе еще вина, едва попадая в бокал и, расплескивая большую его часть мимо. К черту платье цвета шампань!
Так вот! Закончилась моя история с Михаилом тем, что придя ко мне в больницу, куда я легла на обследование, он сообщил, что пока я здесь, он съездит к своим родителям. Он уехал, а я обошла всех специалистов, каких только знала. Общий вердикт, что был мне вынесен, гласил, что я физически и психически здорова. Дело даже дошло до гипноза, и я согласилась на него, пока не узнала, что Михаил женился. Теперь у него подрастает дочка Марина, а недавно я узнала, что он развелся.
Я всхлипнула. Видит бог, мужчин, которых я любила, больше, чем кто-либо на свете, хотела сделать счастливыми. Я вылила остатки вина в бокал.
Время лечит. Господи, какая чушь! Время забирает мысли, сглаживает память, утешает, но не лечит боль. Боль возвращается вместе с воспоминаниями, чтобы, порой, ударить еще сильнее. Конечно, с Родионом все кончено, и мне придется свыкнуться с тем, что он уже не вернется. В конце концов, нужно окончательно принять мысль о том, что мой удел одиночество.
Просидев так, кажется часов до трех утра, я добралась до кровати и, рухнув на нее, забылась тяжелым сном.
Лист второй
На работу я приехала не в лучшей форме и выдержала круговерть суматошного дня благодаря черному крепкому кофе, который умела варить моя секретарша Светлана. За работой мне удалось отвлечься от моего настроения, суицидной обреченности и какой-то по-идиотски упрямой надежды, что у нас с Родионом все образуется.
Неожиданно, к концу рабочего дня, мои надежды начали сбываться. В приемной раздался телефонный звонок. Я не стала отвлекаться, зная, что Света возьмет трубку и если дело не потребует моего личного вмешательства или сможет подождать, разберется с этим сама. За дверью кабинета Света, подняв трубку, о чем-то спросила, и сразу же заглянула ко мне, шепотом сообщив, что Родион Дмитриевич ждет на проводе. Моя рука, лежащая на мышке, дернулась так, что я чуть не удалила файл с отчетом над которым работала. Я убрала пальцы с клавиши и попыталась успокоиться. У меня так перехватило дыхание, что сердце сжалось до микроскопических размеров, и я судорожно задышала, словно рыба, выброшенная на сушу. Ни с того ни с сего, я загадала, что если наш разговор с Родионом коснется личного, а не окажется сухо деловым, то он останется со мной до конца и поможет одолеть мне моего демона. И только после этого, я подняла трубку:
--
Да...
--
Марина? - раздался бархатный голос Родиона. Он замолчал, ожидая моего ответа и не дождавшись, уверено продолжала. - У тебя отличная секретарша. Не хотела соединять меня с тобой, не смотря на то, что я все-таки ваш работодатель.
--
Вы что-то хотели, Родион Дмитриевич? До конца рабочего дня осталось немного, а мне нужно закончить работу. Не хочу оставлять ее на завтра.
--
Тогда я буду предельно краток, Марина Евгеньевна. Как насчет того, чтобы встретиться сегодня вечером и поговорить? Ведь нам есть о чем поговорить?
--
Хорошо, - сохраняя ровный, отстраненный тон, сказала я, улыбаясь во весь рот.
--
Тогда я подъеду к тебе домой. Ладно?
--
Не теряй меня, если я ненадолго задержусь. Я зайду в магазин.
--
Договорились.
Какой к черту отчет! Мне хотелось заорать во все горло, встать на голову или сплясать на столе. Сама не знаю как, но я закончила отчет и даже успела его распечатать. Рабочий день как полчаса закончился. Я накинула жакет, переодела туфли на лодочки, взяла сумочку и, поискав в ящике стола ключ от кабинета и приемной, вышла.
К моему удивлению, Светлана все еще сидела за своим столом. Обычно, без пятнадцати пять ее место уже безнадежно пустует, поскольку дома, как ее, так и ужина с нетерпением дожидается муж и сын дошкольник, так что приемную и кабинет я закрываю сама. Сейчас же, даже не собравшись, Светлана сидела за столом и, подперев щеку кулаком, читала газету.
--
Что случилось? - испугалась я. - У тебя что, дома неприятности?
Очнувшись, она непонимающе посмотрела на меня, потом на часы.
--
Ужас какой-то, - побормотала она, не двинувшись с места, кое-как складывая газету. - Вы читали? Уму непостижимо, что вот уже месяц у нас здесь творятся страшные дела, а полиции, похоже, все до лампочки. Только и делают, что регулярно печатают в газете сводку об очередной жертве этого маньяка.
--
Какого маньяка? - спросила я, запирая кабинет.
--
Как какого? - раздраженно отозвалась Светлана, шурша пакетами. - Про него все газеты печатают. Нашли звезду, видите ли! А главное он в нашем районе орудует. Сволочь! И только одна газета предупреждает, чтобы по вечерам носа из дома не показывали, не ходили поодиночке и были предельно внимательными. А вот чем полиция занимается -- про то ни словечка.
--
То, что его не могут поймать, понятно. Он ведь свидетелей не оставляет... да где же он, - я никак не могла отыскать в сумочке ключ от машины. Неужели в спешке оставила его на столе. Придется снова открывать кабинет и искать там. - Свидетелей нет, никто его не видел и неизвестно кого искать... Ага!
Ключ нашелся, и пока Света выволакивала свои, битком набитые продуктами, сумки, я выключила ее компьютер.
--
Так-то, оно так, - нервничала Света, натягивая курточку, следя, чтобы сумки, стоящие в ногах, не повалились на пол. - Но и у полиции много возможностей при нынешней современной технологии. Они же не с лупой до сих пор работают. Вон в сериалах криминалисты по найденному волосу и слюне на окурке, определяют пол и рост преступника и даже чем он в детстве переболел. Ни за что не поверю, что на растерзанных трупах женщин этот нелюдь не оставил следов. Может, кто нибудь из бедняжек перед смертью сопротивлялась.
--
Если он не оглушал их ударом по голове, может и сопротивлялись, - я никак не могла дождаться, когда же Света подхватит свои сумки и выйдет за дверь. - И потом, ты больше сама себя пугаешь. Минусуй то, что пишут газеты. Давай я подброшу тебя домой, но с условием: про маньяка мы больше не говорим.
Света мигом подхватила свои сумки и, оборачиваясь ко мне на ходу, затараторила:
--
Как я вам благодарна, Марина Евгеньевна, а то сижу и думаю, как домой пойду, и дойду ли живой вообще. Все, больше ни словечка не скажу. Была бы охота об этом изувере говорить. Женщин вот жалко. Ведь тут берегись, не берегись, кто-то все равно заканчивает работу поздно. Не каждую же до дома может подбросить начальство.
Высадив Свету у ее дома, я доехала до своей стоянки и, поставив машину, поспешила домой, по привычке замедлив шаги у "Короны". Вчера ночью я постаралась на славу одна допив бутылку вина. Едва я ступила на крыльцо магазинчика, как меня окликнули. Обернувшись, я с удивлением увидела, подходящего ко мне, Родиона.
--
Я ждал тебя у супермаркета, - объяснял он, улыбаясь моему изумлению.
Похоже, он, не смотря ни на что, был рад видеть меня так же, как и я его.
--
Ты говорила, что заедешь в магазин, вот я и решил перехватить тебя у супермаркета. Потом увидел твою машину, подрулившую к парковке, и подумал, что успею догнать тебя там, но видимо мы разминулись. И, все равно я, как видишь, перехватил тебя. Нам обязательно сюда заходить?
О выпитом вине, разумеется, говорить было нельзя, неудобно, и я сказала первое, что пришло в голову: у меня закончился хлеб и ватные диски. Но главное, мне необходимо было время, чтобы подготовиться к предстоящему объяснению.
--
Хорошо, пойдем, - согласился он и, взяв меня под локоть, открыл передо мной дверь магазинчика.
На меня пахнуло знакомым ароматом бакалеи: свежим хлебом, сахаром, копченостями. Мы вошли. Пальцы Родиона стискивали мой локоть. Он огляделся с видом человека непонимающего, как его сюда занесло и что он здесь делает. Я же была неприятно удивлена тем, что у прилавка стояла небольшая очередь. По какой-то необъяснимой прихоти, именно сегодня, когда я зашла сюда с Родионом, здесь толпился народ и, как на грех, за прилавком, вместо Людмилы, сновал Сеня. Одно хорошо, что ему, похоже, некогда было пререкаться. Заняв очередь, я уже пожалела, что затащила сюда Родиона.
--
Женщина, извините, но не могли бы вы купить мне хлеба?
Со своего места в очереди, я посмотрела вперед. Говорившая оказалась сомнительного вида тетка, неопределенного возраста. Вытянутая футболка бесформенно висела на ней, а мятые спортивные штаны пузырились на коленях, но одежда хоть и была мятой, слава богу, выглядела чистой. Собранные в хвост волосы, спрятаны под обтрепанную бейсболку. Все это время она топталась у витрины с нарочитой внимательностью разглядывая лежащие за ней продукты, время от времени, не уверенно поглядывая на отоварившуюся плотную женщину в дешевом синтетическом жакете с люрексом и трикотажной юбке. Тетка придирчиво оглядывала продукты, выкладываемые перед ней Сеней, однако без всяких замечаний, запихивала их в пакет. Две стоящие передо мной женщины, до этого неприязненно оглядывая попрошайку, тут же насторожились, готовые сорваться на скандал, если та вздумает сунуться без очереди.
Почувствовав общее настроение, бомжиха приложила руку к груди и просяще произнесла:
--
Простите, что я без очереди... мне бы только хлебушка...
--
Всем хлебушка, - последовал быстрый и суровый ответ, я даже не успела понять, которая из женщин сказала это, но та, что стояла передо мной, вдруг завелась:
--
Не пила бы, так и не побиралась. На вас на всех хлеба покупать никаких наших денег не хватит, - с какой-то радостью выплеснула она свое раздражение на подвернувшуюся попрошайку.
--
Во-во, - поддержала ее другая. - Ты ей хлебушка, а она тут же за угол с мужиками водку жрать, да нашим хлебушком закусывать...
--
Мы же еще ее кобелей должны кормить, а у нас дети...
--
Куда смотрит администрация магазина? - шепнул мне Родион, брезгливо оглядывая попрошайку. - Тут, явно, попахивает антисанитарией.
Я осторожно принюхалась и оглядела бомжику внимательнее. Она не походила на опущенных, грязных, безликих существ, роющихся по помойкам. Ее лицо не было испитым, опухшим, а голос звучал чисто, без характерной для пьющего хрипотцы. По какой-то причине, она оказалась без работы, муж, наверняка, пьет и бьет, а на руках, наверное, еще и дети, из-за которых она бьется и держится из последних сил.
Отоварившаяся тетка, враждебно взглянув на нее, подхватила свои пакеты и молча, направилась к двери. Все, что надо она взяла, остальное ее не касалось.
--
Говори какой тебе хлеб. Я куплю. Только побыстрей, видишь у меня очередь, - устало проговорил Сеня.
Его длинная челка, что вечно падала ему на глаза, на этот раз была убрана под ободок, открывая лицо.
--
Да какой дадите, - с робкой надеждой повернулась к нему попрошайка.
--
Не, ну интересно, кто его есть-то будет? Я что ли?
--
Если можно то, белый, нарезной, - испуганно косясь на оторопевших баб, заикаясь попросила она.
--
Вот, - Сеня выложил на прилавок батон белого хлеба, - тогда уж и булочку возьми, что ли. Какую будешь?
Тетка, что стояла передо мной, судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова.
--
С повидлом, - прошептала попрошайка и, прихватив булочку и хлеб, поклонилась Сене и очереди. - Дай вам всем бог здоровья.
--
Что, собрался кормить всякий сброд? - сварливо начала выговаривать ему тетка, чья очередь подошла. - А им, вот увидишь, это быстро понравиться. Дождешься, что косяками к тебе пойдут.
--
Что для вас? - холодно спросил ее Сеня.
Взяв свиную вырезку, хлеб и горох, она молча ушла, как и та, что стояла перед нами за пельменями на развес.
--
Вам? - глянул на нас с Родионом Сеня.
--
Будьте добры, милейший, хлеб, только свежий, - опередил меня Родион, не дав и рта раскрыть. - Ватные диски и сигареты "Кофе-крим", и сложите все это, будьте любезны, в пакет.
Я закусила губу. Зря Родион так разговаривал с Сеней, тот не потерпит, чтобы его низвели до уровня лавочника. Сеня быстро и послушно сложил покупки в пакетик.
--
Желаете-с еще чего-нибудь? - с преувеличенно подобострастным поклоном протянул он пакетик Родиону.
В магазинчик с шумом и гвалтом ввалилась пара подростков и пристроилась за нами, увлеченно решая на что хватит их карманных денег, на "пепси", или чипсы.
--
Нет, у меня все, - проговорил Родион таким тоном, словно закрывал совещание у себя в кабинете. Неужели всерьез принял кривлянье Сени за чистую монету?
Достав кожаный бумажник, Родион неторопливо вынул купюру и положил на прилавок.
--
Сдачи не нужно, - небрежно бросил он.
Сеня, подобострастно склонив голову набок, следил за ним озорным взором. Подростки притихли, глядя во все глаза то на него, то на Родиона. Весь вид Родиона: его дорогие вещи, вальяжность, может, невольное высокомерие с которым он вел себя, все это являлось резким диссонансом всей обстановке магазинчика. Выглядело все так, словно какого нибудь аристократа, волею судьбы, вдруг занесло в убогую крестьянскую хижину. И Родион всячески старался подчеркнуть эту разницу, как и то, что он здесь случайно. Зацени!
Небрежно подхватив пальцем пакетик с хлебом и ватными дисками, Родион взял меня под руку и повел к выходу.
--
Нет уж, вы извольте забрать свою сдачу, - донесся до нас голос Сени. - Мы не какие там нибудь... Мы ни-ни... доверием клиентов не злоупотребляем-с... Нам, знаете, чужого не надоть... - и пока он, сосредоточенно сдвинув брови и шевеля губами в показном усилии, отсчитывал на ладони мелочь, тинэйджеры, отвернувшись к витрине, давились от смеха.
--
Вот... - Сеня с гордостью протянул ладонь с горстью монет, наверняка выгреб все мелочь из кассы, глядя на нас круглыми и невыразимо честными глазами. - Вот! Все до копеечки... и даже не сомневайтесь... мы честные, не какие там нибудь... можете пересчитать... да что бы мы... да ни-ни...
Поняв, что над ним попросту потешаются, Родион напрягся и побагровел. Я поспешила к Сене. В конце концов, кто-то должен был положить конец этому фарсу. Он, испуганно заморгав, склонился над моей протянутой рукой и высыпал монеты мне в ладонь, с подобострастием купеческого приказчика.
--
Милости просим к нам еще... Вы уж осчастливите нас... не забывайте, так сказать...
Стараясь не обращать внимание на его ерничанье, я вернулась к Родиону, сжимая в кулаке мелочь и поспешила вывести его из магазинчика. Как только за нами захлопнулась дверь, до нас донесся дружный хохот тинэйджеров, выкрикивавших с восторгом: "Здорово ты их сделал!"
--
Подонок! Недоносок! Быдло! - прорвало Родиона, едва мы спустились с крыльца. - Со мной никто так не смеет обращаться! Щенок!
--
Успокойся, прошу тебя. Парень же дурачился. Тебе просто не следовало вставать в позу барина, вот он и подыграл тебе.
--
Что?! Ты же его еще и защищаешь? Ну, знаешь ли...
--
Он просто пацан, будь же снисходителен... - пыталась я успокоить, не на шутку разошедшегося Родиона.
--
У меня такие молодчики вот где сидят, - в ярости сжал кулак Родион. - И пикнуть не смеют. И умоляю тебя, не суй ты мне эту мелочь. Что мне с ней делать?
--
Но, ведь, это твои деньги. Мне-то, что прикажешь с ними делать? - я едва удерживала рассыпающуюся горсть монет в кулаке.
--
Что хочешь, - последовал спокойный ответ Родиона, задумчиво глядящего на меня. - Не пойму я тебя, Марина, зачем надо было заходить в эту конуру, если рядом есть приличный супермаркет. И, вообще, я бы не советовал тебе употреблять в пищу то, что приобретено в этом сельпо для люмпенов.
--
Дело не в магазинчике, Родион, - я взяла у него пакет, который он держал на пальце, отстранив от себя подальше, - а в том, что ты не сумел достойно принять шутку этого мальчишки.
Мне не в чем было оправдываться перед ним.
--
Прекрасно. Видимо, разговора у нас с тобой сегодня не получиться, - холодно отрезал он.
--
Не получиться, - согласилась я.
Повернулась и пошла от него прочь. Ему, все-таки, удалось навязать мне чувство вины. Обида и досада давили, выжимая из глаз предательские слезы. Ну сколько же можно быть сильной? Я шагала по тротуару с пакетом в одной руке и с пригоршней денег в другой, пока не догадалась ссыпать ее в пакет.
Впереди меня брела женщина в застиранной футболке, и я поспешила догнать ее. Она встревожено обернулась на стук моих каблуков.
--
Постойте, - попросила я, когда женщина, прибавив шаг, свернула было в подворотню.
Она послушно остановилась, с подозрением глядя на меня.
--
Возьмите вот это, - я протянула ей свою визитку. - Завтра с утра придете по указанному в ней адресу, - длинным ногтем я очертила его на визитке. - Попросите охрану проводить вас в отдел кадров. Вам ведь нужна работа?
Женщина недоверчиво и печально смотрела на меня.
--
Не забудьте паспорт, - напомнила я.
--
Так ведь мой-то его пропил, - всхлипнула она. Робкая надежда, появившаяся было на ее лице, угасла и она протянула мне визитку обратно. - А то разве я бедствовала да побиралась?
Визитку я не взяла, а отдала ей пакетик с хлебом, ватными дисками, дорогими сигаретами и звякавшими на его дне, деньгами.
--
Тогда возьмите с собой те документы, что у вас имеются. Попробуем восстановить ваш паспорт.
--
Я уже пробовала, а в милиции мне одно говорят, что я, мол, беженка, выдающая себя за саму себя. И все намекают, что б денег дала, а где у меня деньги, если сама с детьми с голоду подыхаю. Я же не обманываю...
--
Хорошо, - перебила я ее, чувствуя, что она уже готова к слезной исповеди, выслушивать которую у меня не было никакого настроения. - Соберите все документы, что у вас имеются, и завтра с утра в отделе кадров посмотрим, что можно будет сделать.
Я отвернулась и быстро ушла, пресекая с ее стороны всякую попытку благодарить меня. Благодарить, пока, еще было не за что.
Этой ночью мне опять приснился обычный кошмар. Он всегда начинался одинаково: я лежу на холодном сыром асфальте, не в силах не то что подняться, а даже шевельнуться, при этом понимая, что если сейчас же не встану, то погибну. Мой взгляд упирается в потрескавшийся кирпич и выщербленную плитку, которой выложен фундамент какого-то развалившегося, нежилого дома. Откуда я уверена, что он нежилой, не знаю. Слышу приближающиеся ко мне неторопливые шаги, понимая, что обречена. Шаги останавливаются возле меня и кто-то, тяжело дыша, наклоняется ко мне. Тогда я вскакиваю в постели в холодном поту и потом уже не могу ни успокоится, ни заснуть.
И на этот раз, очнувшись от кошмара, я вскочила с сильно колотящимся сердцем, и зная, что уже ни за что не усну, переместилась из спальни на кухню. Часы показывали четыре утра. Я сварила кофе и, устроившись на угловом диванчике за столом, принялась пить его мелкими глотками, глядя в окно. В доме напротив светились два окна. Кому-то тоже не спалось в такую рань. Темную громаду дома снизу доверху, ровными стежками, прошивала вереница слабо освещенных подъездных окон.
Как всегда после кошмара, я принялась раздумывать о возможной связи этого сна и моей неспособностью ответить на мужскую страсть, хотя никакой связи не замечала. Что общего могло быть между тем, что я валяюсь где-то на асфальте и тем, что испытываю панику от невинных ласк любимого человека. Хотя интуитивно чувствовала здесь тесную связь и поэтому раз за разом задавала себе один и тот же вопрос: почему один и тот же сон снится мне регулярно?
По-моему, давно пора было прекращать с подобными ночными бдениями и вплотную заняться этой проблемой, обратившись к специалистам. Но их методы не давали мне уверенности в конечном результате. Начнут они с того, что переворошат мое прошлое, а его у меня почти нет. Было беззаботное детство, примерная юность и усидчивое студенчество, была успешная карьера молодого специалиста и, наконец, есть женщина все больше осознающая себя глубоко несчастной.
Кофе был давно выпит и я, сложив руки на груди, начала мерить кухню шагами. И ведь то, что со мной происходит не зацикленность на моей фригидности, а настоящая патология, противоречащая природе. Я остановилась, нахмурившись: о чем я сейчас думала? О сне или о моих отношениях с мужчинами? Я запуталась. Мне нужна помощь. Одна я не справлюсь. Родион? О чем он хотел со мной поговорить? Явно, о нашем, так и не состоявшемся свидании и если я расскажу ему все, как он поступит? Поверит, утешит или просто уйдет? Чем он сможет помочь? Легче всего помогать, когда твоя помощь не потребует от тебя ни усилий, ни лишних хлопот -- подал милостыньку и все, твоя совесть чиста. Но биться до конца над чужой проблемой, тратя свое время и нервы...
Не много ли я требую от Родиона? Но ведь я хочу дать ему именно то, чего он добивается. Если бы только он знал, что ломится в открытую дверь. Я опять загадала, что если после нашей ссоры, Родион объявится вновь, то предельно честно объясню ему причину своего вчерашнего поведения, как бы сумбурно это не звучало. Если он согласиться подождать меня, если поверит, я пройду всех специалистов, приму любое лечение, ради него, ради нас.
Сварив еще кофе, я позавтракала и начала собираться на работу. После утреннего совещания у Быкова, меня отыскала Света. Оказывается, уже два раза звонили из отдела кадров с вопросом, имею ли я какое-то отношение к некой странной особе, что явилась устраиваться на работу, предъявив мою визитку. Я позвонила в отдел кадров и сказала, что эту женщину рекомендую на ставку уборщицы.
--
С чего вы взяли, что у нас имеется ставка уборщицы? - иронично поинтересовался зав. отделом кадров.
--
Мне известно, что еще месяц назад у нас была свободная ставка уборщицы, а новой уборщицы, я пока что не вижу.
--
Мы не берем людей с улицы, - последовал ответ. - У нас все-таки не какой-то там овощной ларек...
--
Что значит с улицы? Этот человек пришел по моей рекомендации, - Света начала делать мне какие-то знаки. - Ну как, Владислав Анатольевич, увижу я свою протеже с завтрашнего утра на работе?
--
У нее нет паспорта, - сухо заметил зав. отделом кадров. - Вы в курсе?
--
Разумеется. Но пока Света занимается его восстановлением, можно оформить ее на работу по имеющимся у нее документам временно, хотя бы на три дня.
--
Мы не нанимаем временных сотрудников, - и Владимир Антонович положил трубку.
--
В чем дело, Света? - спросила я, повернувшись к своему секретарю.
--
Ох, Марина Евгеньевна, вы разворошили осиное гнездо. Ведь эта, якобы, свободная ставка уборщицы, на самом деле давно занята. И знаете кем? Тещей нашего незаменимого Поппи, - торопливо сообщила вездесущая Светлана.
Меня охватило раздражение. Опять этот мозгляк Поппи! С другой стороны, стоило ли связываться с этим гаденышем из-за неудачницы, о которой я ничего не знаю, кроме того, что она сама о себе рассказала.
--
Я ни разу не видела, чтобы его теща убирала холл или кабинеты в нашем заведении.
--
Она просто числиться.
--
То есть получает деньги за здорово живешь?
Света кивнула и добавила:
--
В выходные и праздники холл убирает тетя Галя.
Господи, когда же она отдыхает, эта тетя Галя? Эта добродушная и простая женщина каждое утро мыла наши кабинеты и места общего пользования. Теперь, выходит, она работает еще и в выходные, убирая холл.
--
Галина Викторовна получает за это доплату? - начиная злиться, спросила я.
--
Сущий мизер. Вы же знаете, она тянет всю семью и согласна подработать за любую копейку.
--
Кто-нибудь в курсе этого безобразия?
--
Да все! Ну, а что мы можем сделать? Вы ведь знаете, что с Поппи бесполезно связываться.
Еще бы мне не знать. Я отлично понимала, что мое покушение на "свободную ставку" не останется без последствия, и оно, это последствие, заявило о себе минут через пятнадцать. Я листала свой органайзер, чтобы найти телефон поставщика для которого составляла смету, когда звякнул селектор внутренней связи.
--
Марина Евгеньевна, зайдите ко мне, - попросил Геннадий Александрович Быков.
--
Уже иду, - и захлопнув органайзер, я отправилась на прием к директору нашей фирмы.
--
Марина Евгеньевна, - напомнила мне вслед Светлана, прося попридержать стервозность.
Она отлично поняла, что причиной моего вызова послужил визит Поппи к Быкову.
Глеб Поппи, фамилию которого наши сотрудники переиначивают и перевирают, ставя ударение на первом слоге, являлся двоюродным братом жены Быкова. До того, как устроиться сюда, этот дальний родственник Геннадия Александровича прозябал инженером с копеечной зарплатой на загибающемся предприятии, пока его двоюродная сестра не замолвила за кузена словечко перед своим мужем. И Быков устроил бедного родственника у себя.
Отъевшись, Поппи огляделся и развернулся вовсю, начав пристраивать к сытым хлебам богатого родственника свою семью, для чего уволил двух толковых ребят без ведома Быкова, освободив места для своей тещи и братца своей жены. Вернувшись из загранкомандировки, Быков не сразу узнал об этих кадровых перестановках. Они обнаружились, когда сорвалась одна крупная сделка, потому что клиент вовремя не получил нужных расчетов. Быков угрюмо поинтересовался у зав. отдела статистики, почему он заваливает работу, и тот пожаловался на то, что у него не хватает специалистов и вообще, рабочих рук. Слово за слово и правда всплыла наружу. После, зав. отдела статистики рассказывал, что никогда в жизни ему не приходилось слышать такого потока сплошной нецензурщины, как в тот день от Быкова.
К ответу притянули Поппи. На того было просто жалко смотреть. Разбирательство закончилось тем, что Быков выкинул родственничка на улицу без выходного пособия, мотивируя свой поступок, (а точнее яростно крича, перемежая каждое слово матом) тем, что Поппи своими действиями нанес фирме убыток. Света рассказывала, что в отделе статистики по такому поводу даже открыли бутылку шампанского. А на следующий день, ничего не понимающие сотрудники фирмы, смотрели на, как ни в чем ни бывало, разгуливающего по коридорам Поппи.
Оказалось, что Поппи, как только разъяренный Быков вышвырнул его за дверь, сразу же бросился жаловаться его жене, своей кузине. Та не просто устроила мужу скандал, а призвала на семейный совет всех родственников и Быкову пришлось пойти с ними на компромисс -- он оставляет Поппи в своей фирме, но его теща и шурин увольняются, освобождая ставки в отделе статистики. Так Геннадий Александрович вновь собрал в этом отделе специалистов, вернув, уволенных Поппи ребят и положив им оплату выше, чем они получали до этого. И сейчас выясняется, что теща Поппи вновь объявилась в нашей фирме уже в качестве уборщицы, теперь, очевидно, уже с попустительства самого Быкова. Что ж от уборщицы не зависит судьба фирмы, но премии она получает неплохие. Бесит и то, что вкалывающая за двоих тетя Галя, получает ее наравне с тещей Поппи, которую никто в нашей фирме в глаза не видел.
Входя в приемную Быкова, я столкнулась с, выходящим от него Поппи. Он с вызовом посмотрел на меня и, не посторонившись, вышел в дверь первым. Едва кивнув ему в ответ, я вошла в приемную и с молчаливого согласия Элеоноры Михайловны, секретарши Быкова, постучала в дверь директорского кабинета и, открыв ее, вошла.
Геннадий Александрович, крупный мужчина лет пятидесяти, читал документ, требовавший его подписи. Наш директор был человеком дотошным и держал в голове все, что касалось работы, вплоть до мелочей. Я, например, могла не вспомнить о газетной статье, анализирующей российский рынок, а Быков мог напомнить о ней через месяц, точно сказав в каком номере ее искать. В море бизнеса Геннадий Александрович являлся одной из тех акул, что пожирает конкурентов, словно мелких рыбешек, не отступая перед сильным врагом, и не позволяя потопить себя. Он умел выживать, вытягивая свое дело, выкладываясь сам и выжимая соки из своих сотрудников, все их силы и нервы, заставляя порой работать на пределе своих возможностей. Разумеется, подобные авралы обрушивались на наши головы не часто, но мы всегда были готовы к ним.
Сам Геннадий Александрович производил впечатление флегматичного, медленно реагирующего на все тугодума, которого с трудом можно вывести из себя. Но те, кто проработал с ним не один год, знали его способность схватывать все на лету и мгновенно просчитывать ситуацию в свою пользу. Что касается его флегматичного темперамента то, став один раз свидетелем его гнева, подозреваю, что он сознательно культивировал эту свою флегматичность, скрывая истинный темперамент. А если добавить, что кроме жены у него имелась еще и любовница, то это подтверждало мою догадке.
--
Присаживайтесь, Марина, - пригласил Быков, не отрываясь от документа.
Я устроилась на одном из кресел, стоящих вдоль длинного стола, на то же самое на котором сидела во время утреннего совещания. Дочитав документ, и размашисто расписавшись на нем, Геннадий Александрович отложил его в сторону.
--
Неважно вы что-то сегодня выглядите, Марина, - проговорил он, не глядя на меня, рассеяно завинчивая колпачок паркера. - Я еще на совещании это заметил. Может вам взять недельку отпуска? Съездите в Египет, или в Испанию, или еще куда-нибудь. А всех поставщиков и их клиентов передадите мне. Связь с Родионом Дмитриевичем буду держать через вашу Светлану. Не впервой уже...
--
Спасибо, Геннадий Александрович, я, честное слово, не хотела смущать вас своим видом. Просто не подумала, что кто-то обратит на него внимание.
--
Как же не обратит... Вы у нас красавица, лицо, так сказать, нашей фирмы и вас, да не заметить. Скажете тоже... - укоризненно покачал он головой.
Судя по тому, как он подмасливал и льстил, мне была уготована горькая пилюля.
--
Со мной все в порядке, и я не хочу брать отпуск. Просто не спала эту ночь.
--
Что так? - намеренно удивился Геннадий Александрович.
--
Я читала книгу о меценатстве. Ее автор рассказывает о некой теории, подтверждая ее примерами из жизни. Он доказывает, что богатство и успех приходят к тому, кто умеет отдавать и помогать, - начала я.
--
Ну, на Руси об этом давно известно. Автор, поди, американец, а они до этого недавно додумались, - он помолчал и добавил: - Вы, конечно, в курсе, что мы спонсируем местный драмтеатр.
--
Да, но на Руси никогда не путали благотворительность и милосердие с меценатством.
--
Хм, какая интересная книжка, - хмыкнул Геннадий Александрович, шевельнувшись и заскрипев своим креслом. - Дадите почитать?
--
Обязательно. Но я вот, что заметила: иногда труднее помочь конкретному лицу, чем какой-то организации.
--
Ага, теперь я понимаю ваше желание видеть конкретное лицо, моющее пол в холле, чем какую-то абстрактную тещу.
--
Извините, Геннадий Александрович.
--
Извиняться не стоит, и тут вы правы, но... вот Владислав Анатольевич говорит, что вы протежируете какой-то сомнительной личности, не имеющей документов, и он отказывается брать на себя ответственность, принимая ее на работу.
--
Ее паспорт пропил муж. Она находит временные заработки, чтобы кормить детей и нахлебника мужа. Она его выгнала, но он периодически приходит к ней ворует вещи ее и детей, и дерется. Света сделала запрос в полицию и там удосужились поднять все те заявления, что она писала по поводу утерянного паспорта.
--
Что вы говорите? - пробормотал Геннадий Александрович, постукивая ручкой по столешнице. - Ее дети учатся или еще маленькие?
--
Девочка в третьем классе. Мальчика нужно устраивать в детский сад. Учительница не раз обращался в детскую комнату милиции с просьбой оградить детей от отцовских побоев.
--
И что?
--
Ничего. Он ведь с ними не живет, и где обретается не известно. Появляется, когда у него заканчиваются деньги.
Какое-то время Геннадий Александрович молчал, о чем-то сосредоточенно думая, потом сказал:
--
Оформим ее пока временно по тем документам, что у нее имеются. Пусть Светлана передает дело об утерянном паспорте Владиславу Анатольевичу. Он лично займется им. Я наведу о ней справки. А с ее мужем разберется наш охранник Игорь. Ему достаточно будет просто взглянуть на муженька, чтобы тот больше не появлялся у своей жены. Мерзавец! Это ж надо, детишек бить! Развод-то у них оформлен?
--
Да.
Геннадий Александрович задумчиво посмотрел на меня и улыбнулся.
--
Вы, Марина, открываетесь мне с совершенно другой стороны. Вы всегда казались мне этакой холодной, равнодушной красавицей. Рад, что ошибся. Ну, хорошо! - он хлопнул по столу ладонью. - Я устанавливаю вашей протеже месяц испытательного срока с тем, разумеется, чтобы она об этом не знала. Если она оправдает наше доверие -- оформим на постоянную работу. Лично вас это устраивает?
--
Да конечно... Спасибо вам... - я встала.
--
Но альтруизм, Марина Евгеньевна, все же должен иметь свои границы, - последовал мягкий выговор.
"Как и местничество" - подумала я и спросила:
--
А как быть с тещей Глеба Германовича?
--
Не беспокойтесь за нее. У нее довольно неплохая пенсия и насколько я знаю, строительство дачки уже закончено.
--
Вы тоже открываетесь мне с другой стороны Геннадий Александрович, - улыбнулась я. - По тому с каким видом вышел от вас Глеб Германович, я приготовилась к трудному разговору.
--
Ну, он тут все расписал в черном цвете, обвинив вас в корысти. Я пообещал ему разобраться, и я разобрался.
Мы тепло распрощались. Что ж, я сделала что могла, дело теперь за Викой, так зовут мою протеже. Либо она воспользуется предоставленным ей шансом и докажет, что мы в ней не обманулись, либо подведет не только меня.
День взял меня в оборот дел, и я на время позабыла обо всем, что не имело отношения к работе. Сообщение Светланы о том, что меня разыскивает Родион Дмитриевич, застало меня за переговорами с представителем фанерной фабрики. Вполне надежные ребята, которых я без колебания могла рекомендовать, как надежных поставщиков Родиону. Правда были некоторые сомнения в том, что требования мебельного предприятия окажутся для них чрезмерно высокими. Об этом у нас и шел разговор, но меня заверили, что фанерная фабрика справится с заказом, каким бы привередливым ни был заказчик, так как недавно они приобрели новое оборудование. К тому же они порекомендовали мне одну фирму по изготовлению фурнитуры. Наконец мы поставили точку в наших переговорах и я, вежливо отклонив предложение остаться на ужин, поспешила в офис.
Едва я вошла в приемную, как Света глазами указала на дверь кабинета, давая понять, что Родион ждет меня там. Я кивнула и тихо сказала:
--
Не знаю, насколько затянется наш разговор, так что можешь уйти пораньше, чтобы не попасться с полными сумками в руки маньяка.