Время было около полдня, а мне было так скучно. Стояла палящая жара, и только порывы сухого ветра давали небольшое облегчение. Если стоять, раскинувши в стороны руки, и прищурить от слепящего солнца глаза, то ветер сначала начнет надувать куполом подол платья, а потом станет играть с ним то, поднимая то, сминая и закручивая вокруг тела. Хорошо ...
Дома нет никого: родители на работе с утра, а сестра, которая была старше меня на 7 лет, ушла к подругам, приказав мне со двора не выходить. Одна только наша собака лежала на боку в тени под деревом груши. Жарко и ей, длинный язык дрожал, а её черные бока ходили ходуном.
- Что мой хороший, наверное, пить хочешь? - спросила я и, наклонившись, погладила его по голове. Гарик, так звали нашу собаку, поднял голову, замахал хвостом и лизнул меня в лицо. Я отпрянула, а он встал. Это был большой дог серой окраски с добрыми черными глазами. Обняв его за шею, я ему зашептала на ухо:
-Сейчас, сейчас, погоди немного.
Схватив его миску для воды и подбежав к крану, я налила в неё до краев холодной воды. Затем с трудом подняв, и тихонько переступая, чтоб не разлить, понесла её к Гарику, который бесновался и рвался с цепи. Пришлось к нему тогда повернуться спиной и оттеснить его, чтобы не выбил у меня из рук воду. Поставив миску, я долго смотрела, как пёс жадно лакал воду, и изредка поглядывая на меня, поднимая смешно брови. Затем он, вильнув хвостом, и вновь улегся в тень. Жарко и скучно. Я вернулась к крану, и так же ненасытно стала пить воду, а потом подставлять под холодную струю руки до плеч и ноги до трусиков, старалась при этом не замочить подол платьица. Хорошо ...
Скучно, дом закрыт, но заходить в пустые и тихие комнаты не хотелось, решила сходить на улицу и позвать друзей поиграть. Но не так то легко пройти до калитки, ведущей на улицу. Мои подошвы больно и зло обжигал горячий асфальт. Пришлось пробежаться до бордюра на цыпочках, а потом пролезть в палисадник и уже по земле выйти на тень от калитки. Безлюдная улица встретила меня тишиной, только где-то вдалеке гудели машины, там было шоссе. От дома к дому я ходила и звала подруг. На мои крики выходили их мамы или папы и говорили, чтобы я шла домой так как подруги мои толи спят, толи кушают, словом на улицу не выйдут. И тогда я решила пойти к Лидке, которая жила на самом конце нашей улицы, хотя мама мне и запрещала с ней водиться. Лидка была добрая и веселая девочка, с двумя рыжими косичками и веснушками на лице. Она жила только с мамой, такой вечно сердитой тетей, а отец их бросил и очень далеко от них уехал. Лидка была на два года старше, она уже перешла во второй класс и могла читать.
По дороге я вырвала несколько цветков, подобрала сухих веточек и один цветной фантик от конфеты, и подойдя к Лидкиному дому всё собранное богатство, разложила для игры в принцев и принцесс на лавочке, что стояла у деревянного забора. У них был новый, деревянный забор, выкрашенный в темно зеленый цвет, а на верху штакетины были вырезаны заостренным к верху сердечком. Тут в тени на лавочке обдувал ветерок и было не так жарко. Долго я рассматривала картинку на фантике и представляла, какая на вкус могла быть съеденная кем-то конфета. Хорошо...
Немного поиграв с фантиком и цветочком, я стала звать Лидку, громко выкрикивая имя. В ответ тишина. Тогда я залезла на лавочку с ногами, хотя если бы вышла Лидкина мама, то она меня за это, наверное, поругала. Но мне было так скучно и одиноко, что хотелось побыстрее вызвать свою подругу. Я ухватилась руками на забор, привстала на цыпочки и, просунув голову между досок забора, стала громко кричать, монотонно повторяя имя. Вдруг мои ноги сорвались с лавочки и я на шее повисла между сердечек забора. Моё горло сильно сдавило с боков и я не могла больше проронить ни звука. Я попыталась удержаться на руках, но они быстро слабели, а горло всё больше сдавливали сердечки своими выпуклыми боками, ведь я под собственным весом оседала между штакетин.
- Мамочка помоги...мне стыдно...я не хочу... тут... оставаться... висеть...
мамочка...помоги..., - роем пронеслись мысли.
Стало трудно дышать, и я увидела себя со спины висящую на чужом заборе, смешно дрыгающую босыми ногами, с задравшимся платьицем, с побелевшими от натуги пальцами. Улица будто вымерла и погрузилась в недобрую тишину, а в висках боль застучала глухими ударами:
-Попытайся... ещё раз...последний раз...
И вот через миг один палец болтающейся одной ноги наткнулся на лавочку, и я быстро оперлась на неё сначала другой ногой, потом уже крепко смогла встать обеими ногами на цыпочки. Из последних сил подтянулась немного на руках и осторожно вытащила шею из плена забора. С трудом, разжав пальцы рук, я опустилась на лавочку, одернула платье, и тихо заплакала, не напрягая горло, так как оно саднило, и болело. Смахнув рукой, застилающие глаза слезы, я стала рассматривать свое тело: ноги и мой живот были изрезаны царапинами и занозами, а сквозь порезы сочилась кровь. Я встала и побрела домой. Жива. Хорошо...
У калитки меня ждала сестра. Увидев меня, та закричала:
-Ну, сколько можно тебе повторять, чтобы ты никуда не ходила! Чучело, взгляни на себя!
Стоило мне на час отлучиться, так ты уже вся извозилась, и умудрилась порвать платье!
Опять дралась? Девочка называется, позор! Ну, вот скоро родители прейдут с работы, что я им скажу?
Ответить я ей не могла, не было голоса. Сестра схватила меня за руки, и больно сдавив, потащила меня к нам во двор, где, отвесив мне несколько тумаков и подзатыльников, стала меня мыть и переодевать, нещадно при этом ругая меня. Мне было больно, но не одиноко. Хорошо...