Некто М. глотал вечерний кофе в игрушечной закусочной.
Желтое, как тонкая фольга, освещение интерьера рядополагалось с синим, отменного атласа, туманом - оттепельным, холодным; эта реминисценция магического шведского флага отбрасывала на холст полуосознаваемого восприятия М. изломанно-лучистые, крестообразные переплетения.
М., перезрелых лет беллетрист, как раз задумался о совершенстве. В качестве такового на текущий момент рассматривались: скважины в воздухе. Также: индийская диаграмма Шри-Янтра. Инвенция тантрических мудрецов, засасывающая самое себя в алмазную тьму. Безупречность.
Сделав заключительный глоток и отняв чашку ото рта, он ударился взглядом о голубоглазого облезлого человека, сгустившегося внезапно из двойственного источника: дрожания последнего втянутого жидкого куска кофе и пространства, полупокрытого двоящимся полумесяцем чашки.
"Я знаю его. Не помню имени". Двадцать лет тому М., офицер по призыву, очутился на хребте, на подступах к осажденному городу одной из тогдашних локальных войн. Он хранил в подвальных этажах памяти сумрачно-яркие, отточенно-металлические образы того времени. Этот человек, возможно, был одним из контрактников, прибывших вместо увольнявшихся срочников; вскоре у него обнаружился жестокий, неистребимый педикулез. Его методично поедали вши. "Так умерли некоторые исторические лица" - М. потревожил свою поверхностную эрудицию. Он соглашался с резкой виновностью того лейтенанта двадцатилетней давности. И он не будет узнавать его. Нет, это не он.
- Ищете совершенства? - промурлыкал омерзительно мелодическим голосом невзрачный и страшноватый визави М. - Взгляните на тыльную сторону левой ладони.
- Совершенства - растерянно пробубнил М.
- Да. Сосуды на тыльной стороне ладони, пястные вены, тыльная венозная сеть кисти. Смотрите. Какие они рельефные, выпуклые. Вот трубчатые колонны пястных костей, на их фоне расцветают зеленые, сизо-золотые вены. Вглядитесь, сосуды образуют букву "шин". Трезубец. Означает безумие. Эти огоньки, танцующие поверх изогнутых стволов "шин" - отнюдь не пламя молитвы, которое вырывается вверх. Это обратный огонь венозной крови, втягивание Вселенной внутрь человека. И это - совершенство.
- Да?... - что можно было еще сказать. Во всяком случае, М. не знал.
Собеседник - точь-в-точь морщинистая старуха с тонким утиным носом. Или гермафродит со светло горящими глазами. На стенке позади - литография: пестро-радостный Монгольфьер, похожий на таинственную колбу.
Тут М. услышал мерцающе-кислотное жжение, жужжание, тошнотворную дурноту нисходящей спиральной левитации. Освещение померкло.
Прояснение. Тусклые, магматические воспоминания каких-то слепых перекатов, толчков, падений. Потом будто наводят резкость. М. знал, что существуют люцидные сновидения; за неимением лучшего, приходилось думать, что это оно и есть. Иногда ты осознаешь во сне себя, осознаешь, что ты во сне, но ты не осознаешь...
Метро. Абсолютно неизвестная станция вобрала в себя архитектуру всех станций, виденных М. Синие фрески, зеркальные колонны.
- Горько во рту? - незнакомец как будто давно перешел на "ты" и стал заметно развязней. - Это хорошо. Должно стать еще горше, едче. Мы сюда и спустились для этого.
"Я вспомнил. Детский сад. Мы дружили. Алёша. Он был тихий, странный. Похож на гипсовую гибкую мышь. Всё заклинал, заклинал: он разыщет Атлантиду. Зима, мы сидим на скамейке качелей. Алексей, человек Божий. И гнетущая, позорная для меня история, связанная с ним. Или нет?"
На платформе; оба смотрят в дыру тоннеля. Загорается яркий свет; черное, белое; беспримесно. Забытьё, но уже не дурнотное, нежное.
Очнулся. Ночной депрессивный ландшафт. Пустыри, геометрическая железная клетка голых кустов, местный Кальвариум. Далекие сетки жестких огней. Ветер, идеально прозрачный и круглый, беспощадный. Они двое, обнявшись за плечи; дыхание чистых спиртовых паров. Отточенный трехгранный напильник в свободной руке его нового друга.