Брюхатый тихо ноющим замыслом создать, наконец, комментарий к собственному тексту - хотя, честно рассудить, "собственного" в любом человечьем опусе исчезающе скудно, не больше, чем зерна подлинной неповторимости в нас самих - я рисую его себе как раздувающийся Космос, когда Метагалактика (термин, завороживший меня в детстве) неотвратимо взбухает, а пространство, кожано поскрипывая, раздвигается в каждой своей точке - и подобно этому смысловые куски вживаются в роль песчинок, обслаиваемых перламутром глосс и примечаний. Я вовсе не хочу оказаться одержимым педантом - нет нужды укутывать подряд все пассажи в кокон маргиналий. В мутном сиянии юго-восточного закоулка черепа бледно затрепыхалась мысль о "комментарии к комментарию" - и пала, обезглавленная услужливым воспоминанием о логической бессмысленности существования "множества всех возможных множеств" - недаром гностики, дерзкие рационалисты и истинные поэты, ограничились всё же одним богом над богом (за исключением, быть может, Василида). Итак, попытаемся.
"Приспел час рассказать мою жизнь". Почему не "настал", не "наступил", не "пришел", не "подошел", или, хотя бы не "приблизился", не "пробил", не "грянул", в конце-концов? Это желание вонзить в строку непременно малоупотребительную и сочную (спелую?) вокабулу приводит к вычурности, манерности, прециозности и претенциозности (впрочем, не исключено, что в данном случае это всего только нежность к ветхим речениям).
"Мясорубкой полусна выдавленный в слюнный бурдюк рта, я впитал мягкое озарение". Святая правда. Холодная магма плоскогорий полусна, податливо-упругая ртуть вываренной луны, приглашающая огненную силу фантазии лепить качественные реальности - от юности они мнились мне вратами познания, доступными вне истязаний плоти и муштры духа - пусть это и выглядит немного жульнически.
"Я увидел, нет, вобрал в себя ноздрями ума единственный промах Улисса - он бросил Калипсо". Отсылка к древнеиндийской философии, где обоняние повязано с элементом земли (притхви). Следовательно, воспринятое умом как предмет обоняния обладает свойством тяжести, верности, твердости. Одиссей - да, безусловно, не забуду худую, пахнущую дразнящей затхлостью книжку, горчичную с угольно-серым, излагающую - прозой, ясное дело - похождения хитроумного любимца Паллады.
"Ultima Tule философского скитания". Мясистый намек на Гиперборею, в свою очередь, прилежно работающую твердыней надлюдских начал, не подверженных сансарическому коловращению.
"захотел согнуть линию времени". Противопоставление копьевидного времени авраамизма и удавьих колец Хроноса восточных учений стало трюизмом, до косточки обсосанным даже рыночными торговками. Но как быть с вечным возвращением Ницше и Петра Успенского, мучившим меня в сладкие и темные годы одинокой зрелости?
"И прозевал фортуну стать богом". Нет, не тем, каковым хотел стать Кириллов в "Бесах" Ф. М. Не домогаться быть вне сравнения и соперничества, по капризу вдыхать и выдыхать вселенные - нет, безмятежно парить в потоке розовых ветров над золотой землей, над морем, испещренным сияющими иероглифами островов.
"мозглая пасмурность мгновенно поджигает идею кофе (не нуждающегося в эпитетах)". К чему лохмотья уподоблений тому, что само дает вещам смысл и блеск? Кофе, конечно, был известен еще до Колумба (NB - ошибка автора. Колумб повинен не в кофе, а в какао). В глиняной библиотеках Аккада найдено упоминание магического напитка по имени "Набу-Шаррукин", и его действие поразительно сходно с благим ожогом семян кофе.
"За годы жалких попыток обнажить алмазный хребет слов я успел понять, сколь мало зависит от их подбора и порядка". Пастернак в своем переводе "Искусства поэзии" приписал Верлену слова: "Всех лучше песни, где немножко //И точность точно под хмельком". Как всегда у Пастернака, напрасно надеяться на буквализм, но тем вернее подтверждается сама идея - ибо стихи прекрасны.
"В меню дня - Борхес и вояж на Луну Сирано де Бержерака". Рассказы Борхеса, сухие черные алмазы, небрежной отточенностью вскрывают чувственные сосочки интеллекта. Сирано де Бержерак, вероятно, состоял в пресловутом и несуществующем братстве розенкрейцеров.
"перемесили ландшафт умеренно-континентальной комнаты на плазму Средиземноморья". Я остро чувствую войну нептунизма и плутонизма в геологии, талассократии и теллурократии в политософии.
"Свет - осязаем, это его исконное свойство, оно разрешает ему обмазывать зеркала тьмы". Учение Сохраварди. Или Манеса. Или мое.
"я положил себе писать ясно и просто". Результат вы читаете, коль еще не бросили. Мой нынешний стиль течет к проницаемости, четкости и уплощению - так индейским летом облака упрощают формы после буйных тортов, выпекаемых в кондитерской лета классического, редуцируя их к абстрактным геометрическим знакам. Стандартное небо впитало сок Ренессанса.
"молнией змеится резкий, словно белое на белом, разлом неба, рожденный сменой эонов". Небеса окостенели, потому прореха в их черепе в одночасье и благотворна, и опасна.
"дано немыслимое дозволение похитить всё, что казалось запертым навсегда в этот макабрический век". Я испытываю равное вожделение, равный страх пред обоими путями - правой и левой руки.
"эвокацию духа вступительных лет". Автор убил приличное время, дабы уловить паутинную дистинкцию между инвокацией и эвокацией. Отдаленно это может быть уподоблено различию меж зачатием ребенка и написанием его изображения.
"архивируй, ничтоже сумняшеся, пасмурные пищеблоки, признающие в обширном спектре запахов только кисло-прогорклые ноты..." А куда ты дел запах мокрого песка, мошенник? И где льдистый призрак - зазубрины пламени поверх темноты ночной кладовки?
"запечатать этого прозрачного демона в сосуд". Я разделяю Фалесово мнение о том, что всё полно богов.
"надмеваясь изяществом коралловых горл и надутостью оливковых ягодиц". А также полнотой фисташковых бедер и циановой мощью стоп.
"из честной каменной древесины полок". Известно, что в советские времена мебель изготавливали из железного дерева марегма, знаменитого тем, что его не могли пробить даже удары гуннских стрел.
"закупорить его, подобно тому, как замкнут пространством мой двойник, выхваченный из рвущихся вперед позвоночника и лопаток". Пассаж требует отдельного комментария, многократно превышающего исходный фрагмент.
"глухо ласкающую эпидермис памяти". Неточный образ. Память сама по себе лишена чувствительности - как и мясо мозга. То, что испытывает и страдает, называется душой.
"однажды его темя вспыхнет зеленью". Для конспирологов. Намек на "Орден зеленого дракона", и, естественно, на человека в зеленых перчатках.
"гороскоп, квадратный и полосатый, каковым ему и надлежит быть, согласно Петосирису и вавилонским магам". В первоначальном варианте место вавилонских магов занимал Фирмик Матерн, составивший, как уверяют, гороскоп Универсума (Thema Mundi).
"раздвигает кладку ниши, куда вмуровал ее кто-то жестокий и умный". Люблю иногда перечитать "Бочонок амонтильядо" Эдгара Аллана По. Каждая фраза - воистину, та самая кладка, что запечатала несчастного Фортунато (недурной оксюморон).
"штудирую марсианские каналы ладоней". Хиромантия, как и другие благородные науки чтения сигнатур тела, пополняет арсенал орудий писателя для овладения рембрандтовской силой портретов и остротой шемякинского гротеска.
"где нет ни дня, ни ночи, лишь высится до небес беспощадный и непостижимый фокусник в мягкой широкополой шляпе". Le bateleur, сиречь жонглер, первый из старших козырей марсельской колоды, увенчан шляпой, чьи поля формой напоминают восьмерку бесконечности.
"вот опять заблеял о любви кот, сгусток рдяного пламени". Ты умолчал о том, что вопли кота стекали по ночной черноте желтыми жирными потеками. И не поздно добавить красок - впрочем, сделаем это в следующей главе.
"становится очевидным, что луна сработана из бумаги, волшебно разрезаемой в рекламе сверхножей". Месяц в определенные моменты имеет консистенцию, подобную японской бумаге. Только безумец способен полагать, будто плоть луны постоянна по составу.
"я встретил эбеновую книгу, распираемую клокотанием пузырчатых миров и толпами священных чудовищ". Пассаж требует отдельного комментария, многократно превышающего исходный фрагмент (где-то я уже это говорил).
"я уже был девственный и сладострастный студиозус". Мандариновая клеенчатая книга, скользкая, точно пленка воды надо льдом. Козьма Прутков. "Доблестные студиозусы Вагнер и Кох".
"империя перешла в жидкое состояние". Пульсация жидкого пепельного пламени, трупно-серого, с сизо-жемчужными всполохами.