Солнечный воскресный день. За окном подходил к концу октябрь. Деревья вовсю избавлялись от украшавшей их кроны, в то время как люди облачались в более теплую межсезонную одёжу. Было 9 часов утра, жители крохотного областного города, не спеша, собирались по своим делам: кто-то на работу, кто-то на свои дачные наделы, некоторые просто по магазинам; в это время на свой второй урок топал ученик местной средней школы Кирилл Исаев, шестнадцати лет от роду.
Довольно смышлёный парнишка, Кирилл часто становился центром склок и распрей среди всех учеников школы. Обладая природной мечтательностью, Кирилл подолгу гулял, выходя из дому задолго до начала занятий и возвращаясь под вечер, что частенько заканчивалось опозданием на урок и выливалось в нравоучения педагогов и укоры любящей бабушки. Совершая, таким образом, свои утренние моционы, Кирилл часто выходил за окраину города; туда, где тесным порядком расселились владельцы роскошных коттеджей вперемешку с обитателями старых построек советских времён. Обособленные тесным расположением, прорезанные узкими улочками, что сокращало количество прохожих, эти места привлекали Кирилла своим спокойствием, уединённостью от городской суеты и тишиной, которой порой не хватает даже в городишках.
Недалеко от главной улицы дачного поселения стоит недостроенная многоэтажка. Кирпичом обложены только первые шесть этажей, на большее фирм-однодневок не хватило. Сама постройка, лишенная окон и угнетающая вид города, отделена от остальных домов бетонным забором с колючей проволокой, за которым заросли бурьяна, крапивы и репейника. Когда-то это строение задумывалось, как многоэтажный жилой дом для военнослужащих, но личный интерес всегда преобладает над общественным и, обогатившись, подрядчики оставили проект. Этот дом, так раздражающе действующий на Кирилла, когда тот наблюдал его со стороны, открывал перед ним обширный простор для созерцания своего города и близлежащих, вплоть до московских владений, если бы ему вздумалось добраться до его верхушки. Перемахнув через забор, местами доходивший лишь до шеи человека среднего роста и преодолев несчётное количество ступенек девятнадцати этажей, Кирилл оказывался на крыше, предоставляющей его мечтательной натуре встречать рассвет и закат, чем он и занимался практически ежедневно.
В этот раз дом-искуситель привел Кирилла по иной причине. Прогуливаясь по знакомым улочкам, школьник невольно бросил взгляд на многоэтажку и застыл на месте. На крыше, возле самого края стоял человек; по длинным, развевающимся по ветру волосам и ярко-красной куртке Кирилл определил, что это девушка. Тревога закралась в его сердце, он не знал наверняка, какие мотивы заставили её так близко подойти к краю, но страшное неумолимое подозрение наполнило всё его естество. В ту же секунду он ринулся к постройке, перескочил через забор и побежал по лестнице. "Боже, только бы я ошибался, пусть это будет всего лишь мой естественный испуг при виде человека на крыше, пусть это не будет то, о чём я думаю". Но через секунду внутренний голос, то самое неизведанное, что помогает нам и становится компасом, когда мы находимся на перепутье, твердил иное. "Только бы успеть, только б не опоздать. Быстрее, быстрее. Хватит себя жалеть, беги, беги. Уже четырнадцатый, ещё пять. Подожди, не прыгай, я спасу тебя, чего бы мне это не стоило, только дождись. Шестнадцатый. Боже, задержи её там, ещё минутку и я доберусь. Потерпи, родная, не губи себя. Дай время мне и себе, всё будет хорошо. Восемнадцатый. Я спасу тебя, не знаю как, но я сделаю всё для этого. Крыша, слава Богу, она стоит, жива". Исаев был уже наверху и увидел, что девушка стояла в противоположной стороне от места, где лестница упиралась в крышу и на расстоянии тридцати метров от неё. Геометрия, расстояние и ветер скрыли присутствие юноши и уберегли девушку от чреватой немыслимыми последствиями внезапности.
С трудом удержав дыхание из-за бешено скачущего сердца, Кирилл на цыпочках прокрался к противоположному краю крыши, дабы сузить обзор, чтобы скрыть себя, если бы она решила оглянуться. Старшеклассник знал, что его не слышно, но трепетно-бережливое отношение к девушке и её положению не позволяло ему хоть как-то обнаружить себя. Девушка тем временем тихо плакала, опустившись на колени. Подозрения Кирилла оправдались - она готовилась совершить самоубийство и прощалась со всем тем, что поначалу радовало её, а позже стало условием бедственного положения несчастной. Школьник понял, что это наилучший момент объявить себя, - несчастная находилась в нескольких метрах от края.
- Катя, что с тобой? - Кирилл узнал её, это была учащаяся девятого класса, местная красавица, славившаяся своей дружелюбностью и взаимовыручкой, Катя Савина. Бедняжка вздрогнула при звуке чужого голоса, ещё больше от произнесения своего имени.
- Кто ты? Что тебе надо? - она тут же поднялась.
- Прости, если помешал, я не хотел. Просто я частенько гуляю здесь, в том числе и на этом месте; а тут увидел, что кто-то ещё облюбовал мою обитель и вот решил узнать, кто этот "наглец". Поднялся и вижу тебя, - дружелюбно ответил он.
- Откуда ты меня знаешь? - спросила девушка. Мне ты не знаком.
- Мы много раз пересекались, но ни разу не общались. Мы из одной школы, ты в девятом - я в одиннадцатом классе. Я Кирилл...Исаев, - пояснил юноша.
С секунду школьница всматривалась в незваного гостя, нарушившего её уединение; потом, уловив образ представшего молодого человека в своих воспоминаниях, произнесла:
- Да, вспомнила, ты тот самый парень, который вечно ввязывается во все передряги.
- А ты верный друг любого, кто в этом нуждается, - улыбнулся Кирилл.
- Всё это, конечно, очень интересно, но мне сейчас нет ни до кого дела, я хочу побыть одна, - выдала девятиклассница.
- Да, я заметил, но видишь, какая штука выходит, я протопал через весь город ради этого места и не собираюсь уходить отсюда.
Бесцеремонный ответ школьника ошарашил девушку. Тем не менее, она повторила:
- Послушай, ты что, не понимаешь? Я тебе русским языком сказала, что хочу побыть в одиночестве!
- Я уйду, только если сочту это нужным. Пока в твоих словах не было сказано ничего, что могло бы убедить меня покинуть это место.
- Пожалуйста, уйди, мне плохо, и я не хочу никого видеть.
- А тебе и не придётся, - не унимался Исаев, - оставайся здесь, а я займу противоположную сторону крыши. И повернулся, чтобы занять указанное место.
Савина, не знавшая, как по-другому избавиться от назойливого мальчишки, внутренне проклинавшая его, выпалила:
- Меня бросил парень, и теперь я хочу остаться одна! Доволен ты теперь?!
- Теперь всё понятно, - Кирилл круто развернулся, - вот в чём причина.
Девушка недоумённо посмотрела на Исаева.
- Какая ещё причина? Ты о чём?
- Я знаю, что ты задумала, и теперь понял, что тобой движет. Ты этого не сделаешь.
- Что задумала? Чего я не сделаю? Мальчик, ты здоров? - всё также продолжала Савина, но теперь, вместо прежней отрешённости и безразличия, у неё стало закрадываться сомнение, что старшеклассник действительно знает, что она задумала. Кирилл тем временем продолжал:
- Я-то здоров... - он укоризненно посмотрел на девятиклассницу, как бы говоря: "В отличие от тебя. Но я смогу излечить недуг, если выслушаешь".
- Так, всё, мне этот цирк надоел! Уходи или...
- Или что? - перебил девушку юноша.
- Или... или я сама уйду отсюда на другое место, - робко произнесла Катя.
- Раз так, то я буду только рад. Дорога свободна, уходи.
От бессилия и сознания, что у неё отнимают последнюю, самую интимную свободу, являющейся основой жизни, свободу выбора, Катя опустилась на корточки.
- Прошу тебя, уйди, - слабо прошептала она.
- Повторяю, ты этого не сделаешь. Мне понятно твоё желание лишить себя жизни, когда-то я сам хотел умереть; вот только корни наших решений разнятся, мои гораздо глубже и причина, побудившая меня осмелиться на этот шаг весомее твоей. В отличие от тебя я лучше сознавал последствия своего поступка, в то время как ты не имеешь ни малейшего представления о том, что намереваешься совершить. Но, несмотря на испытываемую боль, я смог перебороть слабость и продолжил жить.
Для Савиной, оказавшейся в сложном положении, была удивительна проницательность молодого человека, который совсем её не знал. В то же время последний факт и слова, произнесённые им, разозлили девушку.
- Да что тебе известно? Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о том, что у меня в душе! Все лезут со своими советами, думая, что понимают меня, - вспылила несчастная. - Уходи! Оставь меня в покое! Мне не интересны твои россказни, - с меньшей решимостью и большей покорностью слушать отреагировала Катя на слова Кирилла. Хоть ей по-прежнему было тягостно положение, в котором она находилась, но живое участие постороннего, невесть откуда взявшегося человека встрепенуло в её душе успокоенные мраком струны, мгновенно откликающиеся на каждый позыв жизни. Теперь она против своей воли проявляла интерес к истории новоявленного человека, так судьбоносно появившегося на конце её жизненного пути и сумевшего отвратить, по крайней мере, на время, от неоправданного поступка; пусть и первоначальный порыв злости ещё двигал устами девушки. А Кирилл, надеявшись остановить поток негодования, льющийся в его сторону, и тем самым обратить внимание девушки к себе, отвратив её помыслы о суициде, невозмутимо продолжал:
- Как-то раз, в последний, как оказалось, мы с моим отцом сильно поругались. Это был обычный житейский конфликт между родителем и ребёнком. Подобное всегда происходит во всех семьях. Только моя была не вполне нормальная.
Катя, теперь уверенная, что спровадить наглого юношу не удастся, не выслушав рассказ, окончательно опустилась на холодный кирпичный пол. К тому же, сейчас она вышла из того безнадёжно-мучительного состояния, в котором находилась до прихода школьника. Теперь она склонна была принять его предложение.
- Я по обыкновению смотрел свои любимые мультики, как вдруг пришёл папа и накричал на меня за то, что близко сидел к телевизору. Меня огорошила и смутила такая реакция. Конечно, я понял, что папа заботится обо мне, но почему с такой злобой?.. я же его единственная радость, как он мне всегда напоминал. Дальше он начал читать мне нотации про то, что можно, а что нельзя делать, про моё будущее и вообще как жить. И может, я бы ничего ему не ответил, если бы не форма, в которой он доносил до меня простые истины. Он кричал. Меня возмутило подобное обращение, и всё, что я ему ответил, захлёбываясь слезами, так это то, что мама не стала бы на меня кричать, а ласково попросила отодвинуться от экрана.
Крик папы тут же пресёкся, и он резко поменялся в лице. Из пунцово-красного оно постепенно приобрело оттенок серости. Молча он вышел из комнаты, выронив пульт, которым за секунду до моих слов усердно размахивал. В следующее мгновение я услышал стук захлопывающейся двери - папа ушёл на улицу. Больше живым мне не суждено было его увидеть.
Проходя мимо пустыря, на котором возводился панельный дом, он оступился и свалился в яму, где лежал различный строительный мусор. В результате падения папа сломал ногу и ребро.
Тут Кирилл остановился. Катя, до этого не поднимавшая своих заплаканных глаз, взглянула на старшеклассника, исповедовавшегося перед ней. Она стала проникаться чужой судьбой. А школьник стоял в трёх метрах от неё на самом краю крыши, устремив вдаль свой взгляд. Катя хотела окликнуть его и уже дёрнулась, чтобы оттащить его от пропасти, как Кирилл уловил её движение и сам отпрянул от края с еле заметной улыбкой. Нет, всё сказанное о смерти отца не было выдумкой, просто он слишком много времени потратил на оплакивание и измышления, что теперь мог сдерживать свои эмоции при очередном воспоминании о нём. К тому же сейчас его занимало единственное намерение - помочь девушке. Ради этого он готов был вновь пережить те мучительные моменты жизни. Внутренний голос подсказывал мальчику, что единственный способ помочь человеку, это дать понять ему, что он не одинок в своём горе. И главное заключалось в том, чтобы повествуя о своих печалях, не погрузиться в них настолько, чтобы личные переживания оградили тебя от внешнего мира. Видя, что его слова возымели своё действие, он, воодушевлённый тем, что его горе может спасти чью-то жизнь, продолжил рассказ:
- Сейчас я невольно представляю, как он, задыхаясь, пытался подняться на искалеченную конечность и неизменно сваливался обратно. Он умер от переохлаждения в той самой яме, поскольку не мог выбраться, а одет был в том, в чём вышел из дома, - водолазку и треники; к тому же стояли довольно сильные морозы. Случай произошёл ночью, работы уже не велись и встретить прохожего в той области довольно трудно.
Осознание смысла сказанных мною слов пришло вскоре. Я понял, что нажал на старую кровоточащую рану, имя которой моя мама. Она умерла в результате родов, отдала свою жизнь, чтобы я жил. Папа не любил говорить о ней с кем-либо, даже со своей мамой, моей бабушкой, и только мне рассказывал про неё. Я понимаю теперь, как тяжело ему было, и в том числе от моих расспросов, но он всегда говорил мне про неё, когда я спрашивал, и говорил с улыбкой. Как ни горько ему было, он считал должным, чтобы сын знал, кто его мать. Отец поистине любил меня, и я не должен был так говорить. Я знаю, что папа не испытывал на меня зла; он был выше этого и слишком любил меня, чтобы как-то озлобляться. Потом я узнал, что у него произошла ссора с моей тётей, маминой сестрой, и что в разговоре она упомянула мою маму. Это и привело его в состояние бешенства, в котором я его застал. Вспоминая тот вечер, я представляю, насколько одиноко чувствовал себя отец. Тётя задела его за живое; сразу же всплыли воспоминания о счастливом времени, проведённом вместе, позже так резко оборвавшемся утратой любимого человека. И хоть я родился, долгожданное чудо, праздничным тот день не назовёшь. "Сын убил жену", - так совсем недавно я чувствовал. А потом добавил к и без того истерзанному сердцу очередной укол.
Обними я отца, попроси прощения, и он был бы жив; но в место этого я решил отбиваться встречными нападками. Он не нашёл утешения даже у меня, своего сына, единственной отрады. Теперь я стал причиной и гибели отца. Может, и косвенно, не желая того. Если бы от меня зависело моё рождение, я, несомненно, не пожелал бы этого, только бы мама с папой были живы. Но передо мной само собой вставала мысль, как бы рождаясь из моей, что если бы родители, точнее папа, мог вернуть то время, то, уверен, он поступил бы также. Мама, хоть она и не могла знать, что ей не выжить после родов (возможно, перед самым концом она почувствовала это), также бы не захотела ничего менять. Их намерение осталось бы непоколебимым, несмотря ни на что. А всё потому, что они с полной ясностью осознавали всю важность и ответственность своего шага. Эта мысль стала доходить до меня совсем недавно, когда я всё чаще стал погружаться в воспоминания, оставленные мне отцом, и представления о матери, рисуемые моим воображением после многочисленных расспросов о ней.
Мои родители были тихими, но твёрдыми людьми, ценившими порядочность, движимые благочестивыми помыслами. И вот я, обращаясь к прошлому и всматриваясь в настоящее, пытался понять, чего лишился мир. Мой мир лишился благодетели и самопожертвования, олицетворением которых являлись мои родители. Я только вступаю в жизнь и не претендую на объективное суждение о ней, но нравы общества, то, что нескончаемым потоком льётся на головы людей, я, уж, не говорю о детях, для которых теперь всё вполне доступно и даже поощрительно, показывают мне, насколько прогнило человеческое существо. С грустью смотришь на то, как молодая девушка готова отдаться такому же молодому несмышлёному парню ради получения новых ощущений. Ещё хуже, что это для них это ничего не значит, как только форма развлечения и получения удовольствия, диковинных впечатлений. Нет осознания безнравственности подобного действия. Вместо этого они спокойно разбегаются в стороны; иногда, правда, подобные отношения длятся некоторое время, но всё равно заканчиваются разрывом; и угрызения совести, если и присутствуют, то довольно быстро улетучиваются из сердца. Это происходит только тогда, когда молодые не любят друг друга, а только влюблены. Положение усугубляется тем, что большинство родителей довольно молоды и относятся к этому вполне лояльно. Как тут девушкам и юношам не запутаться. Хорошо, если эти самые юноши и девушки навещают своих бабушек и дедушек, - от них более вероятно услышать наставление о порядочности и чести. Но зачастую, помощь не приходит. Во многом оттого, что сейчас дети раньше взрослеют и чувствуют поддержку в компании таких же несмышлёнышей. "Выпей, покури, уколись", - все такие добрые и заботливые сделались, что становится жутко. Глядя на эти веяния в обществе, от которых у меня возникает чувство омерзения и одиночества, и отождествляя их с представлением родителей о морали, которое согревает мне сердце и наполняет душу умилением, я понимаю, что ценности мамы и папы истинны, а то, что поощряется государством, - фальшь. Единственное, что вводит меня в противоречие, это каким образом родители решили, исповедуя честность и порядочность, предать свои идеалы и совершить акт растления своих душ. Они отреклись от моральных устоев, являвшихся фундаментом их отношения к миру, лишили себя чистоты и невинности, предались велениям тела, разлагающих душу. Как они могли так опуститься? Как могли они стать частью всеобщего падения и безудержного блудодейства? Как из провозглашённой ими чистоты мог появиться на свет я. Я долго думал над подобным жгучим противоречием двух самых любимых мною людей, и ответ пришёл неожиданно, но неотступно. Никакого другого выхода из возникшей дилеммы я не видел и принял этот вариант; тем более что другие не подходили, да они и не шли после моего озарения. Любовь был ответ. Та сила, которая движет нашими лучшими побуждениями и которой покорились мои родители, несмотря на весь ужас предстоящего шага. Человек рождается через грех родителей. Два создания, два любящих сердца, связанных любовью (не телесной близостью, но душевной), совершают насилие над собой (над своими душами) через акт соития ради создания, любить которого они будут сильнее, чем друг друга. Первородное жертвоприношение мамы и папы ради своего дитя, ради жизни. Они любили друг друга и во имя любви пожертвовали своей невинностью, чтобы дать жизнь мне, далёкому неизвестному существу, от которого одни хлопоты и проблемы. Они не знали меня, так же, как и я не знал их, но уже любили и любили сильнее всего на свете. Именно тогда мне предстал образ матери, робкой девушки, не желавшей и отталкивающей от себя всякую мысль о совокуплении, но твёрдой, а потому мужественной, в своём намерении сделать этот шаг, разъедающий душу. Любовь девушки к молодому человеку, переросшая в любовь к высшему, поднялась над её отношением к нему, возвысив её существо для создания новой жизни. Это иной вид любви, любви созидательной, которая затмевает всё дурное, оставляя после себя только свет и тепло. Эта любовь, побуждающая приносить себя в жертву, испытывая при этом радость, есть жизнь.
Вот в чём отличие между любовью и любострастием, - теперь Кирилл обращался напрямую к девятикласснице. - В понимании того, что ты делаешь. Какова цель твоего действия. В этом предельная разница между жертвой родителей и твоей. Они пожертвовали своей честью и принципами ради жизни. Твоя же жертва исходит от слабости и несёт за собой лишь боль и смерть. Помимо осквернения своей души, если ты поняла всё, что я сказал, ты кощунственно, неблагодарно и эгоистично поступаешь по отношению к своим несчастным родителям. Думая только о себе, ты не привносишь в мир ничего, кроме горя. Твои родители любят тебя больше всего, их мир - это ты. Подумай же, как ты отплачиваешь их мечте и мужеству своим намерением лишить себя жизни.
Молодой человек перевёл дух. После нескольких секунд безмолвия он добавил:
- Я сказал всё, что считал нужным и теперь уйду. Если ты и сейчас решишь покончить с собой, я не стану тебя удерживать, - добавил Кирилл.
Девушка по-прежнему продолжала сидеть, опустив голову на колени и направив взгляд в пол. Только теперь этот взгляд дышал некоторой растерянностью, заменившей прежнее отчаяние.
Немного помявшись, юноша произнёс:
- Ну, я пойду; если понапрасну отнял у тебя время, прости. Я сделал это не от скуки, не ради забавы и не пытался своей речью исповедать тебя. А теперь мне пора... извини. - И, развернувшись, не спеша, двинулся к выходу.
Катя, до этого находившаяся в состоянии какого-то полузабытья, очнулась от последних слов Кирилла. Его уход встрепенул её, и она, обернувшись, окликнула:
- Постой!
Исаев остановился; через секунду он встретился взглядом с опухшими и немного красными глазами, но уже излучающими не отрешённость, а вопрошающими. По-прежнему глядя на него снизу вверх, она продолжила:
- То, что ты мне рассказал, правда?
- Да, - утвердительно кивнув головой, ответил Кирилл.
Катя, всё так же с надеждой смотрела на него; в то же время взгляд её как будто пронизывал Исаева насквозь, как бы желая убедить девушку, что перед ней стоит человек, действительно переживший подобные минуты и искренне понимавший её. Между тем на Кирилла взгляд Кати действовал успокаивающе, рождая в его душе чувство радостного умиления. Он понимал, что к ней вновь возвращается желание жить. Сейчас он лишь хотел укрепить доверие к нему, но для этого Кириллу не нужно было прибегать ни к каким уловкам. Все действия молодого человека были естественными и подлинным отражением его состояния.
- Как же ты смог вынести это в одиночку? - спросила Катя.
- Мне удалось усвоить образ жизни родителей, - ответил Кирилл. - Их любовь ко мне и к жизни, самопожертвование мамы, стойкость и сила воли папы, моё уважение к их выбору и почитание - всё вместе показало мне пагубность и несправедливость моего решения. И чтобы со мной не происходило, они всегда напоминают мне о своём присутствии. Пока они живы в моём сердце, буду жить и я. Таким образом, я был не один, - подытожил он.
Речь Кирилла смутила Катю. Она пыталась разобраться во всём, что он ей поведал, но голова была не способна думать. Но это отнюдь не беспокоило её. Что-то внутри поднималось в ней, озаряя путь, который до этого был окутан мраком, - сердце прониклось участием нового друга в её судьбе и откликнулось на призыв жить. Девушка ощущала некую связь с молодым человеком; то, что не способен понять разум, а доступно лишь сердцу. Не зная, что ответить, она чуть слышно промолвила:
- Прости...я... я не знаю... не знаю, что сказать... - Она в бессилии опустила голову.
В тот же миг Кирилл подошёл к ней, опустился на колено и взял её за руки; она медленно, виновато взглянула на него.
- Пообещай, что чтобы ни случилось, какие бы напасти не приключились, ты будешь жить.
- Но почему для тебя это так важно? - доверчиво глядя, спросила девушка.
- Ты дорога мне, и я не хочу, чтобы ты пострадала.
Она влюблёнными глазами посмотрела на него:
- Обещаю.
- Теперь ты понимаешь, что назад пути нет? Ты пообещала мне, а значит, Богу. Твои слова, обращённые ко мне, засвидетельствовал Он, потому что Бог повсюду и слышит и видит каждого из нас. Если до сегодняшнего дня ты не задумывалась над этим, то теперь знаешь, перед Кем в ответе за свои действия. Ты красивая добрая девушка.
- С чего ты это взял?
- Все люди добрые. Только некоторые сбиваются с верного пути и возвращаются, а кто-то сворачивает и остаётся, но рождаемся мы все ангелами.
Девушка по-прежнему смотрела на мальчика, как будто не замечала обращённых к ней слов. Кирилл, снисходительно улыбнувшись, обнял её; она, так нуждавшаяся в поддержке и опоре, прижалась к его груди.
Какое-то время они молча сидели, предавшись успокоению, ни о чём не думая. Оба обрели, и они понимали это, недостающую часть себя, не абстракцию, а вполне осязаемую, обличённую в форму часть. Такое понимание позволяло чувствовать себя нужным этому миру, не замкнутым в определённом контингенте лиц, а свободным в своём определении. Наконец, Кирилл прервал молчание:
- Пойдём отсюда. Хватит на сегодня переживаний. Ты согласна?
- Да.
Исаев встал и подал ей руку. Она ласково посмотрела на него, вверила свою ладонь и поднялась. Кирилл заботливо положил руку на плечо Кати, прижав её к себе. Так они направились к лестнице, ведущей к выходу из недостройки, и уже через несколько минут двигались по узким улочкам, слабо населёнными людьми, возвращаясь домой (Кирилл вызвался проводить девушку до дома).
Дорогой они ни о чём не говорили; каждый пережил потрясение, которое, они ещё не вполне сознавали этого, оставило в душе семя иного понимания жизни. Не того, которым руководствовались и продолжают руководствоваться массы, а данного людям две тысячи лет назад.
В таком умиротворённо-радостном состоянии они незаметно дошли до катиного дома.
- Мы пришли, - заметила Катя, когда они оказались возле двери подъезда. Чуть-чуть переждав, с еле заметным вздохом она добавила:
- Спасибо тебе! Ты вернул меня к жизни!
- Ты сама решила жить, - возразил Кирилл. - Я поделился опытом, которым располагал, и ты, проникнувшись смыслом услышанного, сделала выбор. И я рад, что он совпал с моим.
- А, ведь, этого могло и не быть, и всё из-за того, что мой, теперь уже бывший, парень и моя лучшая подруга, которая предала моё доверие к ней, украдкой встречались и смеялись за моей спиной, а в глаза пускали льстивые слова, - спокойно разъяснила девятиклассница. - Ты, наверное, думаешь, это ужасно глупо.
- Вовсе нет, и взрослые совершают отчаянные поступки; а для подростков - мечтательных, наивных существ - предаться новому чувству ничего не стоит. И подобные настроения, к сожалению, не редкость, - заключил юноша.
Катя смотрела на Исаева, и в глазах стоял влюблённый взгляд, не могущий ускользнуть даже от самого невнимательного собеседника.
Кирилл, несколько смутившись, понял, что необходимо разъяснить теперешнее их положение, дабы не ввести девушку в новое заблуждение, которое могло обернуться поистине плачевным исходом, если бы ему вздумалось повременить с этим делом. Несмотря на то, что его слова могли растравить только начавшее залечиваться сердце, Исаев обратился:
- Катя, я понимаю, что ты сейчас испытываешь ко мне. Ты думаешь, что я тот, с кем тебе суждено связать свою судьбу и прожить счастливую жизнь. Прости, но ты заблуждаешься. Я верю, что ты станешь счастлива, но с человеком, которого по-настоящему полюбишь. Ты красивая, добрая девушка и обязательно сделаешь верный выбор. Но сейчас ты ошибаешься. Тобой движет чувство признательности за спасение, хотя спасла себя ты сама. Это чувство ты выдаёшь за любовь, оно мешает твоему сердцу видеть ясно. Я не говорю, что благодарить плохо; но благодарность не должна контролировать веления сердца, а именно это она и будет делать. Сейчас тебе кажется, что я тот, кто тебе предназначен и кому предназначена ты. Какое-то время ты будешь удовлетворяться этим, но вскоре чувство притупится. Признательность останется, но больше она не возбудит в тебе любовь ко мне; ты станешь относиться ко мне, как к другу. Так же, как я сейчас к тебе отношусь. А это отравит жизнь нам обоим.
Катя, молчала, опустив свои прекрасные серо-голубые глаза. Её солнечного цвета локоны слабо трепетались осенним ветерком.
- Прости, если обидел, - Кирилл также виновато опустил голову, - но я сказал это, только потому, что люблю тебя, люблю как брат. - Юноша остановился, больше он не мог произнести ни слова, лишь боязливо перекидывал взгляд с асфальта на девушку и обратно.
Какое-то время повисла тишина. Один молчал от гнетущей неизвестности последствий сказанных слов, другая собиралась с мыслями. Наконец, молчание нарушила школьница:
- Мне больно это признавать, - начала она, - но, пожалуй, ты прав. Я говорю так не оттого, что чувствую это, а по огромному испытываемому мной к тебе доверию. Сейчас мной и правда движет сильная признательность, кажется, я действительно люблю тебя, как молодого человека. Не могу подтвердить твои слова, хочу их опровергнуть, но, наверное, только время разрешит сомнения сердца. Я не в праве обижаться или негодовать; напротив, я уважаю твой выбор и ценю заботу, проявленную ко мне. Твои действия прямо подтверждают сказанные слова. - И через секунду добавила:
Что ж, давай останемся верными друзьями, отдадимся проверке временем, спешить нам некуда. Меня это устраивает.
- Меня тоже, - улыбнувшись, встретил решение девятиклассницы Кирилл.
- К тому же не только время, но и расстояние испытают наше отношение друг к другу, подтвердив или опровергнув сказанное тобой, - проронила Катя.
- В каком смысле? - удивился Исаев.
- Завтра мы с родителями уезжаем из города. Переезжаем на новое место в Москву. Папе далеко добираться до работы, да и денег дорога отнимает много. А на новом месте она почти у дома. Снимали здесь квартиру - снимем и там.
- Ааа..
- В принципе я не против, - не замечая возгласа Кирилла, продолжала Катя. - из-за последних событий меня здесь особо ничего не держит. Не держало, - поспешила исправиться Савина, - таково было моё состояние, пока не появился ты. Теперь я не хочу покидать место, в котором встретила нечто небывалое. Этот город подарил мне тебя, а ты - новое понимание жизни. А сейчас переезд отнимает тебя у меня. Несправедливо... - последнее слово было проглочено девушкой, из глаз которой струились крупные слёзы.
Кирилл прижал её к себе.
- Ничего, перемены к лучшему. Возможно, там тебя ждёт судьбоносная встреча, - утешал он нежное создание. Нашу дружбу не разрушит расстояние. Мы слишком тесно связаны. Ты доверилась мне, а я тебе. И всё это произошло в очень важный момент нашей жизни. Тут не обошлось без провидения. Ты обрела друга, а я единомышленника. Подобные узы не исчезают.
К тому же мы всегда сможем навещать друг друга, - нежно гладя девушку по белокурой головке, добавил Кирилл. - Ну, не плачь, всё хорошо. Мы всегда будем вместе. Ты там же, где и мои родители, - произнёс он, приложив руку к сердцу. - Только ты живой образ, обратиться к которому я всегда смогу, не испытывая при этом боли.
Катя улыбнулась.
- Хорошо, раз так, тогда я спокойна и весела. Негоже мне расстраиваться, я же всегда всех поддерживаю; это моё призвание, - подтвердила она не без гордости, вытирая слёзы.
- Вот, правильно. Будь молодцом. Киснуть - нормально, если в меру, а с тебя хватит на много лет вперёд.
- Именно! - Наступила пауза, в течении которой подростки смиренно любовались друг другом. Молчание прервала среднеклассница, почувствовав приближение нового наплыва эмоций:
- Наверное, пора прощаться, а то чувствую, ещё немного и от моей решимости останется пустое место. К тому же надо помочь родителям со сборами, а тут как назло похолодало, даже снег пошёл.
Они подняли головы, и действительно сверху сыпали крупные снежные звёзды первого зимнего ненастья. Опускаясь в хаотичном порядке, узорчатые капли удивительно изящно обрамляли волосы детей, складываясь в неповторимые мягкие диадемы, заставляя поверить их, будто они наследники огромного, созданного для них царства.
- Не люблю снег, - буркнула Катя. А ты одет легко; не хочу, чтобы наградой за совершённое тобой стала какая-нибудь бяка. - Она была стойкой девушкой и быстро приходила в себя. Проникнувшись духом Кирилла, она не хотела мучить его своими слезами, которые, уверена, ещё долгое время текли бы нескончаемыми потоками, рождёнными из исцелившегося сердца.
ќќќ - Мне приятен твой настрой, - искренне радуясь, произнёс Исаев и, прощаясь, обнял её. - А вот насчёт снега ты зря, - с улыбкой добавил он.
- Почему? - поинтересовалась Катя.
- Позже скажу, - ответил Кирилл.
- Но когда? Я ведь завтра уезжаю? - не унималась девушка.
- Ещё успеешь услышать меня, пока ты здесь, - игриво подмигнул старшеклассник.
Катя недоумённо поглядела на него. У обоих на душе было радостное настроение, словно не было прошлых часов.
- Давай, иди. Я подожду, пока ты зайдёшь, - еле скрывая улыбку, сказал Кирилл.
Катя, решившая поддержать его в этой игре, демонстративно состроила хмурое личико и набрала номер квартиры.
Кирилл самодовольно улыбнулся и, дождавшись, когда Катя скрылась за дверью, побежал домой.
Наутро, когда все вещи были сложены и можно было отправляться в путь, Катя, открыв дверь, обнаружила на коврике письмо, адресованное ей. С радостной дрожью она прочла содержимое листа:
"Каждое время года по-своему привлекательно - я люблю лето и зиму за их полноценность - только зелень или только снег. Но и весна с осенью, несмотря на их грязь, одаривают нас неповторимой красотой: одна выглядит пёстро в своей первой половине, другая дарит нам возможность лицезреть зарождение жизни во второй. Оглянись вокруг и посмотри на то, что открыто пред тобой; насколько бесценен дар, на который закрываешь глаза. Ты молода и должна любить. Пускай страдает душа, мучается голова, сердце же пусть любит. Я всегда буду рядом, только кликни, и я приду. Теперь я твой опекун, а ты моё сердце. И если тебе станет грустно, посмотри на небо и вспомни обо мне. Думаю, приятно будет нам обоим. Быть может, зима и не самый красивый период, но, однозначно, самый сказочный, приветливый и уютный.
И когда белые вихри перестанут кружить над твоей головой, тогда взгляни на звёзды, это тот же снег вселенной. Заметь, насколько с ними светлее. Они подобно ему также освещают ночь, и всё это только для тебя".