Свечкин Вадим Васильевич : другие произведения.

Учёба продолжается

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Учёба началась традиционно.


   Автор - Свечкин В.В.
   Учёба продолжается.
   Четвёртый курс.
  
   По правилам нашего института студенты опять встретились со своими люби­мыми преподавателями 31 августа, рано утром, в последний день летний.
   Лечебный факультет встречался во внутреннем дворе института, а фармацевтический снаружи, у центрального входа.
   Перед центральным входом в институт с самого раннего утра громко играла музыка что-то бравурное, поднимающее настроение, заметно упавшее в связи с началом нового учёбного года. Бестолково толпились разнообразные люди, совершенно разномастно одетые, от праздничной одежды, до вконец перемазанной ремонтно-строительной.
   Администрация призвала на митинг всех, кто числился в списках живым, строгим приказом, и никто не смог позволить себе отказаться от столь любезного приглашения.
   В толпе заметно выделялись первокурсники с родителями. Их торже­ственно, в срочном по­рядке, переводили из состава абитуриентов в студенты, под мелодич­ный звон литавров и душещипательные песни, льющиеся из институтского магнитофона.
   Декан нетерпеливо объяснял бывшим бестолковым абитуриентам, ещё вчерашним несмышленым школьникам, смысл проис­ходящего с ними сегодня, прямо сейчас, в самом эпицентре бурного митинга фармацевтической общественности. Кем они были раньше, и кем они стали теперь, после зачисления в доблестные ряды сту­дентов нашего института.
   Некоторые из родителей при этом объяснении, не стесняясь окружающих не­знакомых людей, громко плакали навзрыд. Другие родители, напротив, лихорадочно смеялись, не скрывая своего счастья от плачущих навзрыд незнакомцев. Кое-кто продолжал упрямо хранить невозмутимое хмурое выражение лица, свойственное нашему передовому народу в последние десятилетия, не веря в скромное счастье своих детей на факультете. Сами студенты-первокурсники ещё не могли оценить до конца того, что же с ними такое внезапно произошло. Может быть, это было и к лучшему.
   А произошла с ними поистине чудесная марксистско-ленинская философская метаморфоза: из одного своего качественного состояния они внезапно перешли в другое состояние. Скоро им это популярно и вполне доступно объяснят на за­нятиях на кафедре исто­рии КПСС умудрённые во всякой непонятной политике и прочих поразительных советских метаморфозах преподаватели со степенями и без оных.
   Декан закончил специальное поздравление первокурсников, потом скороговор­кой произнёс общую заздравную речь в связи с общим началом нового учебного года для всего факультета. От радостных поздравительных речей он резко перешёл к суровым учебным будням внезапно начинающегося завтра семестра.
   Конечно, об этом надо было напомнить ещё раз. Чтобы студенты своевременно опомнились от недолгих каникул, не пропустили важный первый день занятий, не­сущий им новые глубокие теоретические и практические знания, столь необходи­мые в наше суровое время для оказания качественной помощи больному всякими заболеваниями населению передовой страны человечества.
   - Завтра, первого сентября, ровно в 8 утра, начинается наш новый учебный год. Для вас, наших первокурсников, это будет первый учебный семестр в совершенно новом качестве, качестве студента нашего института, с чем ещё раз всех вас ду­шевно поздравляю! Начать его надо организованно, без опозданий, пропусков и прогулов без уважительной причины, без всякой там волокиты с неразберихой.
   Форма одежды - рабочая, с собой взять всё необходимое на месяц учёбы, то есть тёплую одежду, соль, спички, немного денег, еду на первое и второе время.
   Утром организованно грузимся в автобусы, каждый курс отдельно, выезжаем на необъятные поля нашей Родины, собирать в закрома богатый урожай, выполнять продовольственную программу нашей родной партии!
   Дорогие товарищи! Не посрамим чести студентов нашего института, нашего славного факультета, всегда занимающих твёрдое второе место среди соревнующихся институтских команд! Будем бороться за первое место, шире нести знамя социалистического соревнования, внедрять в уборку более прогрессивные и передовые методы, способы, механизацию, технологии, работать только с коммунистическим приветом и задором!
   Не допустим позорного сползания на третье место! Не допустим повышения травматизма среди наших сборщиков урожая по отношению к прошлому году в процентах и фактических единицах! Выполним и перевыполним план уборки досрочно!
   Повысим собираемость с каждого данного нам гектара, нормоотдачу с каждой лопаты на тридцать процентов, с каждых граблей на двадцать восемь с половиной процентов, с каждого дерева на пять процентов с четвертью! Затащим в закрома Родины всё то, что сможем убрать с полей до снега! Позаботимся о своевременной и качественной подкормке наших полей, внесении навоза, других органических и минеральных удобрений, как того настоятельно требует агротехника!
   Улучшим наполняемость каждого студенческого ведра на три процента от достигнутого ранее в прошлом году! Уменьшим количество отходов на одного человека с гектара на полтора процента! Углубим процесс рационализаторства и изобретательства в наших широких массах и рядах прямо на полях и нивах нашей необъятной Родины! Вперёд, к полной и окончательной победе коммунизма в колхозной деревне!
   Декан патетически взмахнул руками, на секунду прервался от скандирования и выкрикивания лозунгов, включил магнитофон на всю мощь для своих славных слушателей. Пока слушатели глохли от патриотических песен оглупляющего содержания, сам он несколько раз сильно глотнул из графина, засиженного мухами, после чего убавил громкость магнитофона, отёр вспотевшее лицо и гневно закричал вновь, подымая расслабившийся за это короткое время народ на вечную войну с урожаем. В этот момент декан и сделал незаметный переход от глубокой теоретической части к самой практике построения колхозного будущего в современной ему деревне:
   - Дорогие товарищи студенты! После выполнения и перевыполнения производственного плана по сбору урожая днём, вы, в вечернее время, как передовая часть советской молодёжи, должны прочитать среди окружающих вас колхозников доклады. Это делается для расширения политического кругозора колхозников, для объяснения им политики партии по аграрному вопросу, по решениям 25 съезда КПСС, по тревожной обстановке в мире. Темы докладов вам раздадут комсорги, они их уже от нас получили в достаточном для каждого студента количестве.
   Во время нахождения в колхозе должна активно действовать агитбригада факультета, и агитбригады курсов, нести всяческую культуру и знания в массы трудового колхозного крестьянства. Напомню забывчивым, что их главная задача - правильно разъяснять местным жителям, где и что происходит у нас в стране, за её пределами, заклеймить позором попытки международного империализма помешать нам строить самое передовое и справедливое общество на земле во главе с Леонидом Ильичем Брежневым, со всем ленинским ЦК КПСС!
   В драки и конфликты с местной молодёжью не вступайте. Несите им только культуру быта и городской жизни, передовые идеи марксизма-ленинизма, которыми вас вооружили на кафедрах!
   Те, кто страдает различными заболеваниями, мешающими учебному процессу в пункте выполнения продовольственной программы партии, решений 25 съезда КПСС, должны пройти полное и обстоятельное обследование в нашем институтском медпункте. Там уже заблаговременно создана и успешно работает комиссия по освидетельствованию отлынивающих от работы в колхозе по уважительной причине.
   Документы, выданные другими лечебными учреждениями, в качестве документов, освобождающих от поездки в колхоз, администрацией нашего института не принимаются и серьёзно не воспринимаются. Прошу обратить на это особое внимание студентов первого курса и их присутствующих тут родителей. Комиссия работает всего два дня, поэтому прошу всех успеть за это время представить себя со своими болезнями на её рассмотрение!
   Совершенно естественно подразумевалось, что наша культура - самая культурная в мире, поэтому её и надо продвигать всё дальше и дальше в глубину народа всеми доступными и недоступными способами и методами. А несёт культуру и представляет её перед студентами самый культурный и достойный человек факультета, то есть сам декан.
   Декан горячо и долго говорил что-то ещё о сознании и самосознании прогрессивных масс человечества, гордо идущих в авангарде всего местного населения, которое, хромая, немного отставало, от вырвавшихся вперёд студентов, сильно перевооружённых марксизмом. Среди этого перевооружённого студенческого авангарда заметной кучкой выделялись студенты нашего института, а особенно нашего факультета, идущие, бредущие и смело бегущие вперёд, несмотря на окружающие их со всех сторон трудности, а также мелкие подленькие соблазны и неприятности.
   Главным соблазном для всего студенческого авангарда было потребление алкогольных напитков в любом количестве, от 100 грамм до "сколько влезет в организм без возврата". Впрочем, некоторые студенты в этот норматив не укладывались, перевыполняя его, расплёскивая исторгнутое организмом по земле, углам комнат, другим укромным, потаённым местам.
   Другим соблазном студентов был злостный прогул по неуважительной причине, часто сильно отягощённый и усугублённый первым соблазном.
   Неприятностями же для студента были активные действия деканата в ответ на оба этих главных соблазна студентов. Но об этом декан этично на митинге умолчал, стараясь не портить хотя бы первый день учёбы деятельно митингующим у центрального входа бывшей тюрьмы. Кроме того, привитие некоторых основных правил этики и эстетики входило в план деканата по воспитательной работе с подрастающим поколением будущих специалистов.
   Внимательный читатель может заметить, что начало учебного года отмечено для студентов и многих преподавателей яркой сельскохозяйственной спецификой, некоторой нездоровой экзотикой. Но это не значит, что студенты временно перевелись на учёбу в сельхозинститут по передовой методике обмена опытом между ВУЗами страны, с целью приблизить счастливое будущее. Они продолжали своё обучение в медицинском институте по обычной программе. Просто передовое обобществлённое сельское хозяйство страны требовало непрерывного участия всей страны в добывании чёрствой хлебной корки. Чтобы не покупать потом её, эту корку, втридорога, у глубоко враждебных нам сил империалистов. Которые могли потребовать за эту корку неприемлемых идеологических уступок от наших принципиальных, несгибаемых голодом и каждодневными лишениями людей. Это не говоря уже о самой цене корки, выраженной почему-то в противных любому прогрессивному человеку планеты долларах США, а не в передовых денежных единицах стран СЭВ, то есть в рублях СССР.
   Чтобы накормить своё население колбасой, такой сложный вопрос даже и не ставился, как нереальный, и его перенесли на будущее, ближе к самому построению коммунизма. Количества населения страны, употребляемого для сельхозработ, уже давно катастрофически не хватало. Настоятельно требовалось привлечь в сельское хозяйство СССР народы соседних стран.
   Цыпляков как-то спросил Говорова, почему голодные, несчастные и безработные негры США не переселяются огромными массами в братский для любого пострадавшего от империализма негра Советский Союз? Тут бы им работу быстро нашли! Отправили бы их всех, сердечных, прямиком в колхоз, на постоянное место жительства, вместо нерадивых и бестолковых советских студентов. Быстро построили бесплатные дворцы, дали бы каждому негру, то есть афроамериканцу, по трактору "Беларусь" с тележкой навоза и полным набором прицепной техники, да организовали бы новый образцово-показательный колхоз, с гордым названием: "Закат империализма имени Мартына Лютера Кинга". Пусть слава о нём гремит на всю Америку, СССР, да на весь мир! А как бы весело было, если бы в этом колхозе жил и работал ансамбль "Boney M", подло угнетаемый империализмом всего мира! Туда бы народ и из Москвы, и из Владивостока валом повалил, сметая все преграды! Послушать сам "Boney M", поговорить о проблеме угнетения с самими угнетаемыми, униженными и запросто оскорблёнными, так сказать, досконально, тщательно и детально обсудить проблему верёвки в доме повешенного.
   Говоров согласился, что фактических, то есть натуральных негров, он в наших колхозах никогда не встречал, только если моральных. И признал, что таких случаев, переселения страдающих от безработицы угнетённых бездомных негров из США в СССР, действительно нет. Видимо, безработные и непрерывно угнетаемые империализмом негры выполняют в США большую назидательную партийную работу, порученную им нашей партией и компартией США, показывая на своём наглядном примере всем прогрессивным жителям СССР, как подл, гадок, омерзителен и коварен империализм США. Глядя на страдающих больных и бездомных негров, живущих на помойках, или же в капитально отремонтированных трущобах, систематически питающихся отбросами и жалкими продовольственными подачками империализма, наши люди радуются любому своему жилому неотапливаемому углу, непрерывно чувствуют на себе неусыпную заботу любимой партии, часто выезжая помогать ей в колхозах по первому приказу, не дожидаясь второго.
   Торжество по поводу начала нового учебного семестра было в самом своём разгаре. Всюду царила беспокойная атмосфера раздирающего душу регулярного праздника, ожидание непонятного чуда. Чудом была бы отмена учебного семестра, или перенос его на другой, более удалённый или вовсе неопределённый срок. Но чуда всё не было и не было.
   В ожидании чуда все студенты кричали о своём, наболевшем за каникулы, за прошедшие сравнительно недавно экзамены, не слушая друг друга и целеустремлённую речь с трибуны, многократно усиленную мощным мегафоном.
   Митинг своим страшным шумом и бестолковостью напоминал Сорочинскую ярмарку двести лет тому назад, перед своим закрытием, как её замечательно описал писатель Гоголь, известный русский и украинский классик, мастер бытовых зарисовок и ярких социальных типажей современников.
   Перед закрытием ярмарки надо было распродать оставшимся уже малочисленным покупателям залежалый товар, всячески его нахваливая, одновременно забивая конкурентов громким криком о несомненном достоинстве своего товара, немного подгнившего местами. Поэтому шум на митинге стоял оглушительный, но он методично забивался песнями из громкоговорителя. Так как песни исполнялись очень громко, то собравшиеся, которым было что сказать соседу, говорили это чрезвычайно громко, чтобы сосед мог услышать хоть что-то из сказанного ему.
   Декан, официальный вождь и руководитель студентов факультета, напоминал собой и своим решительным поведением вождя мирового пролетариата, клеймящего подлый урожай с броневика Финляндского вокзала в самую нижнюю точку.
   Через посредничество декана, нервно и одновременно грозно кричащего в мегафон, обком партии отмобилизовывал массы истосковавшихся за длинное и долгое лето бездельников. Этим грозным указующим криком самоотверженно направляя их самобытную энергию, плещущую через край куда попало, в нужное для партии русло.
   Многие поразительные лозунги декана в студенческой массе подхватывали и передавали друг другу из уст в уста, для усиления эффекта и самой силы поразительности.
   Цыпляков осмотрелся по сторонам, выискивая взглядом знакомых, с которыми можно было бы запросто поговорить, не одевая белого халата и колпака, неистово покричать, проскандировать лозунги, обсудить митинг, дружно осудить империализм, порадоваться случайной встрече в толпе. Не говоря уже о том, чтобы неоднократно обсудить лозунги декана методом из уст в уста, как полагалось бытовавшей на факультете традицией.
   Вдалеке от шумной толпы, в обществе двух перемазанных белилкой строителей, гордо стоял Пётр Беспутный. Своим гордым видом он олицетворял очередной рекорд по строительству, который неофициально посвятил планово назревающему, как фурункул, 26 съезду КПСС.
   Пётр курил, оживлённо размахивал руками, доказывая что-то строителям сквозь песню, напоминающую пришедшим на митинг, что с рассветом просыпается вся советская страна, посмотреть, как солнце красит светом стены древнего Кремля.
   Песня показывала наших советских людей совершенно с неприглядной стороны, уж очень они были похожи на кур с насеста, которые действительно просыпаются с рассветом, а возвращаются к нему как раз перед закатом.
   Внимание Цыплякова на столь нездоровые слова в бойкой песне ещё на первом курсе обратил Алексей Говоров, любитель поэзии и российской словесности, которому песня категорически в этом своём фрагменте не нравилась. Говоров был практиком-прагматиком, а пустых призывов к непонятному в настоящем и будущем не одобрял даже у признанных классиков марксизма, прочих основоположников.
   По песне выходило, что летом советские люди дружно просыпаются всей страной в 4 часа утра, даже те из них, кому идти на работу ко второй смене, и те, кто находился в плановом отпуске на юге или дома.
   А зимой, опять же всей огромной страной, наши люди просыпаются только в 9.30 утра, несмотря на то, что многие учреждения начинают функционировать уже с 8.00, а некоторые даже и с 7.00. И совершают они всё это только ради того, чтобы попытаться глянуть на стены древнего Кремля города Москвы из Владивостока, Находки или Курильских островов, Белгорода и Воронежа. Попытаться это, конечно, можно. Попытка - не пытка, так гласит народная мудрость. Но увидеть искомое, ради чего, собственно, столь систематически рано просыпались и вставали, шансов было мало. Так слова громкой патриотической песни, на которую призывали всемерно равняться, далеко расходились с общепринятой практикой жизни простых людей страны.
   Поэт-песенник что-то напутал в процессе своего трудного поэтически-лирического творчества. Как справедливо говорили в таком случае социально-ориентированные критики, целиком оторвался от морально возглавляемых им трудящихся масс в регионах и столице.
   Конечно, сам поэт-песенник мог вставать с рассветом, а ложиться с закатом, или совсем наоборот. Кто же ему в этом помешает, он может вообще спать не ложиться, человек он свободный в жизни и своём замечательном поэтическом творчестве. Однако массы он призывал вставать почему-то именно с рассветом, а не с закатом, или в наиболее нужное им время.
   Сама мелодия песни Говорову нравилась, поэтому песню он добродушно терпел, не одобряя её в целом. Иногда он временами даже негромко подпевал громкоговорителю, заглушаемый им целиком, когда песню передавали на очередном митинге яростного протеста или бурного согласия. Но с рассветом Алексей обычно не поднимался, более ориентируясь на свои учебные нужды по будильнику соседей, расписанию занятий в институте. Вставал ли сам декан с рассветом, а ложился ли с закатом, студенты определённо не знали. Декан перед ними никогда в этом не отчитывался. Он только давал студентам послушать любимую им песню, по случаю очередного календарного праздника начала учебного года. А дальше проконтролировать его студенты никак не могли.
   Другой известный певец, в следующей песне, горько жаловался своим невольным слушателям, что несмотря на свой преклонный пенсионный возраст, он никак не может расстаться с комсомолом, так втянулся в бесконечную изматывающую партийную работу. А работе этой нет ни конца, ни краю, как и просторам нашей родной страны.
   Документы в райкоме затерялись, наверное, так понял Цыпляков причину затянувшихся до старости проблем несчастного певца, во всю мощь колонок магнитофона жалующегося жителям города о невзгодах. Конечно, такое теперь часто бывает, документов много, вот и путают, теряют их. Вообще-то такую проблему лучше решать сразу, по мере её появления, до старости не тянуть, а то она подспудно всю жизнь отравлять будет.
   Теперь же певец с большой грустью, внутренней тревогой и волнением пел, что он будет считаться вечно молодым, и его опять пошлют в колхоз на заработки, работать бесплатно, на незнакомого, но очень сурового дядю. Что ожидать от такого дяди, понятно даже первокурснику, ещё ни разу не побывавшему в колхозном "деле". Образ этого сурового колхозного дяди известен всем жителям страны из наглядного литературного примера, из трагической истории короткой жизни пионера Павлика Морозова, который не дожил до светлого будущего, просто пострадав от самого факта будничного колхозного строительства.
   Цыпляков от души пожалел старого больного комсомольца, которому и на старости лет не давали покоя злостные молодые бюрократы, сами в этот момент неутомимо заседающие в своём тёплом райкоме, рядом с тёплым туалетом и посылающие ветерана вместо дома престарелых целенаправленно в колхоз, на уборку свёклы. Прямиком на смертельный приступ застарелого ревматизма и гипертонического криза на основе воздействия солнечного удара.
   Все эти старинные душевные и трогательные мелодичные песни навевали дополнительную грусть на студента Владимира Цыплякова, стойко митингующего в толпе второй час подряд. Да и не только на него одного. Рядом, в беспрерывно мельтешащей толпе митинга, таких грустящих было много.
   Строители явно не одобряли неизвестную Владимиру позицию Петра, занятую им достаточно прочно. А потому спор продолжался на протяжении всего митинга, без перерыва на обед, отдых или отправление естественных надобностей. Но о чём спорили, слышно не было. Уж очёнь громко давила на уши вдохновляющая всех замечательная советская лирика, призывающая идти в бой немедленно, бегом, не дожидаясь появления врага.
   В ходе спора Пётр, от волнения, оплевывал стоящие рядом кусты и деревья, вместе с поливом одновременно удобряя их пеплом и самими окурками, обрывками сигаретной пачки, горелыми спичками, другим попутным содержимым своих объёмистых карманов.
   Причину спора Цыпляков выяснил значительно позднее. Это был глубокий теоретический спор о возможности постройки большого современного дома из разнообразных промышленных и бытовых отходов, которые можно обнаружить, если знать подходящие места в окрестностях. Строители не знали, что отвергая саму эту теоретическую возможность, они напрочь опровергают практику жизни Петра, который вместе с двумя своими товарищами уже завершал грандиозную постройку. Если бы в споре участвовал Алексей Говоров, он бы сразу напомнил строителям о руководящей фразе из очередной звучащей на митинге песни - "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!". Пётр как раз этим скромно и занимался, не отдавая себе в этом полного отчёта, не понимая громадного величия своего незаметного подвига в обыденной череде серых учебных будней.
   Цыпляков приветливо помахал Петру сумкой, но Пётр в яростном споре со строителями не заметил ни его самого, ни сумки.
   Говорова не было видно даже на самых далёких окраинах митинга.
   Цыпляков частично обошёл митинг, а в некоторых местах митинга даже попрыгал на месте, внимательно оглядываясь по сторонам. Может, Алексей в деканате, или где на кафедрах, сдаёт результаты своих летних научных изысканий? Исступленно спорит о новой методике подсчёта популяции чабреца с преподавателями? Как Пётр со строителями, отплёвываясь во все стороны от их устарелых, ставших реакционными, косных мнений, тормозящих научный прогресс в институте?
   Накал патриотизма неукротимо накатывался на присутствующих на митинге волнами, всё рос и рос, заметно матерел и неудержимо крепчал. "Не дай Бог, лопнет"- с боязливостью подумал о накале Цыпляков, торопливо отходя от центра в сторону.
   В этот момент до трибуны добрался ассистент Сидоркин, расталкивая где телом, где криком и руками сгрудившихся вокруг неё студентов. Он был уже частично в колхозном наряде, привычных кирзовых сапогах, но с галстуком на шее и в ещё пока белой рубашке. Сидоркин мужественно призвал крепить продовольственную дисциплину среди советского народа, студентов и преподавателей, всяким разумным образом экономить дефицитное продовольствие на себе методом новаций, путём внедрения нового или хорошо забытого старого, помогать в этом товарищам по институту:
   - Я, Сидоркин, обязуюсь выполнить порученное мне деканатом и партией задание в положенный на то срок. А для перевыполнения возложенного на меня и моих студентов, буду сверхнормативно изучать кролиководство в подшефном колхозе. По возвращении из колхоза я обязуюсь завести кроликов в своём приусадебном хозяйстве и регулярно сдавать их мясо кооперации нашего города, помогая партии выполнять Продовольственную программу. Товарищи студенты, есть повод отличиться в новом учебном году! Нашу борьбу за урожай опишут на скрижалях истории страны!
   Раздались жидкие аплодисменты, свист, крики "браво", "бис", "просим повторить про разведение братца Кролика!".
   На противоположной окраине неистово бушующего митинга вольготно расположился Андрей Охламонов с гитарой. Его окружали любители местного поп-фольклора, другие активисты агитбригады курса. Казалось, что в противовес кричащему декану, Охламонов старается создать свой персональный митинг вокруг себя. Непонятно, был ли этот митинг митингом протеста, или же наоборот, митингом полного или частичного согласия с лозунгами декана, на выносной трибуне у центрального входа института.
   Вольготно расположившись, Охламонов не отдыхал, как положено распоряжением министерства в последний летний день каникул, и не терял столь драгоценного времени даром. Охламонов отчаянно бил по гитарным струнам, стараясь извлечь из гитары как можно более громкие звуки, чтобы его услышали стоящие рядом, всего в метре от него, студенты-любители фольклора.
   Его старинный товарищ и сосед по комнате, Иван Руконогов, поддерживал выступление Охламонова ритмичными рукоплесканиями и притоптываниями ног, пластичными движениями тела, истирая подошвы модных штиблет об асфальт, который уже успел покрыться от его непомерного усердия мелкими трещинками и большими вмятинами, местами щербинками. Некоторые члены агитбригады тоже неистово плясали рядом с Андреем, нарушая целостность поверхности площади, явно забыв о главной цели митинга и о своей роли в нём. Кое-кто даже забыл гневно, по-комсомольки принципиально прямо осудить империализм со всеми его ужасными проявлениями, в том числе и большой зарплатой в противных всем честным людям и прочим коммунистам долларах. Но не будем столь строги к этим забывчивым и явно безалаберным молодым студентам. Абстрактный империализм всё равно не узнал о том, что его осудила немалая группа студентов и преподавателей на большом и достаточно регулярном празднике начала нового учебного семестра, в небольшом провинциальном городе К.
   В это время пляски и песня неугомонного Охламонова непрерывно продолжались. Охламонов совсем не отвлекался на однотипные и цикличные призывы декана, а продолжал упрямо наяривать своё, рвущееся из глубины души и грудной клетки, ротовой полости.
   Таким образом начинала свою последнюю тренировку перед первым выступлением нового сезона агитбригада четвёртого курса фармфакультета, пользуясь тем, что вокруг случайно собрался агитируемый контингент, то есть народ, да и сама агитбригада почти в полном составе.
   Стоящие рядом едва слышали музыкальные звуки Охламонова, несмотря на все его старания и энтузиазм, с которым тот буквально рвал струны на своей новой гитаре. Старую гитару, после её долгого ночного использования в лженаучных спорах с друзьями, пришлось перебросить через окно в овраг, в одну из тёмных зимних ночей. Скорбно звякнув на дне оврага, она закончила там свой недолгий, но славный песенный путь помощницы бойца агитбригады. Так как даже сам известный итальянский умелец Страдивариус не смог бы привести её в изначальное состояние, позволяющее извлекать какие-либо полезные музыкальные звуки, после молодецкого удара о голову очередного подвернувшегося в споре друга. Это был последний и очень весомый аргумент Охламонова в любом споре, на любую тему, международную, местную или просто личную. Этот эксклюзивный заключительный аккорд не всякий друг мог бы ожидать, спокойно и беспристрастно выслушать, а тем более выдержать и уж тем более достойно на него ответить.
   Охламонов уже оборвал одну струну от избытка чувств, воодушевленный самим фактом приближением начала нового семестра. Но его самоотверженное выступление заглушала очередная громкая и величавая патриотическая песня, на фоне которой декан деловито и сноровисто бросал из своего личного громкоговорителя в толпу митинга лозунги вперемешку с призывами. Можно с уверенностью сказать, что больше всех шума на митинге производил именно сам декан. Для этого у него было припасено некое электронное устройство, называемое в быту лаконично усилитель, и шум его речей покрывал остальные шумы города в районе митинга.
   Прямых угроз пока не было слышно, только косвенные, понятные далеко не всем из присутствующих. Надо было стать опытным студентом, чтобы понять, где тут может скрываться настоящая угроза, а где простое административное воздействие, призывающее к качественной работе с ботвой на бесконечных грядках Родины.
   Главным лейтмотивом его призывов было: собрать больше, с меньшей гнилью, да как можно скорее, лучше, если всё время бегом. Не приседая зря по дороге по нужде, даже если крепко приспичит. Главное - это общественное, то есть колхозное, а личное - это третьестепенное, это у Маркса с Энгельсом давно научно обоснованно, на семинарах студентам научно доказано. А посему на нужды и желания самих собирателей внимания не обращалось.
   Собирать было что, фронт работ доверили большой, на него не поскупились: картофель, свеклу, яблоки, пшеницу, даже зелёные помидоры, хорошо помогающие при первых и всех последующих приступах обстипации у потребляющего их населения. Да и как не доверить пару районов передовому отряду советской молодёжи?! Кому же тогда доверять можно? Отстающих отрядов в институте не обучалось. А колхозников и так на все районы давно не хватало. Тем более, что на последнем съезде КПСС о доверии молодёжи говорили почти открыто, без обиняков, в полный голос, по углам спецкурилки с глушилками. Пусть лучше бесплатно для Родины где-нибудь работают, а не пьют лично для себя беспробудно!
   Главный лозунг момента, благополучно озвученный деканом, громогласно гласил: "Собрать всё, что дадут собирать, до белых мух, с наименьшими потерями среди собираемого и самих собирателей!". Смертельные исходы категорически не допускались по количественным параметрам, только мелкий травматизм, перемешанный с болезнями чисто бытового характера. Такими, как пищевое отравление на чисто житейской основе плохого питания, бытовой педикулёз, массовые вспышки гастрита и внезапные проявления язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки, от чрезмерного увлечения работой и излишней силы свежего воздуха окрестностей.
   Рядом с Охламоновым беззвучно, широко раскрывая рот, полностью обнажая всю полость рта, как для осмотра дантистом при срочном визите, пел Болеслав Загребухин, пассивно повторяя привычный для окружающих репертуар агитбригады. Он полностью подпал под воздействие массового психоза митинга и решил отдохнуть, расслабиться перед дальней дорогой, неизбежными трудностями и привычными невзгодами. Репертуар агитбригады не менялся с первого курса. Да если и менялся, то очень незаметно для окружающих и самих поющих.
   - Привет, Цыпляков, кого ждёшь? Не меня? - обратился к нему со стороны спины знакомый голос неизвестного. Голос этот едва перекричал музыку и очередной злободневный призыв декана о борьбе с педикулёзом в широких массах собравшихся, требующего задушить щедрой дозой керосина, или 20% мазью бензилбензоата коварную гниду в самом её зародыше, не давать ей развиваться до размеров взрослой кусачей особи, которая передаёт при кусании брюшной тиф, паратиф и всякую другую вредную инфекцию студентам нашего института, мешая этим строить коммунизм даже в отдалённой деревне. - С нами Санитария и Гигиена, современные передовые знания, помните об этом всегда! - продолжал упрямо кричать декан митингу, практически не переставая, не давая опомниться или же одуматься слушателям.
   Империализм и вши представлялись одним огромным злом глобального порядка, противостоящим поступательному движению нашего общества в нужном направлении, то есть очередной поездке в колхоз.
   Цыпляков быстро повернулся на такой знакомый, но плохо слышимый из-за помех песен и криков декана голос. Неужели это Санитария и Гигиена обратились напрямую к нему, минуя декана, предлагая помощь в борьбе с педикулёзом?
   Нет, перед ним стоял студент Сергей Антонов, с которым Цыпляков был давно знаком. Одно время Владимир даже учился с ним вместе в одной группе, ещё будучи на первом курсе. Но судьба развела согрупников по разным курсам факультета в результате истории с ГАМК.
   В тот период жизни среди первокурсников кто-то со старших курсов сделал популярным потребление гамма - аминомасляной кислоты в двояких, а временами даже и в трояких целях.
   С одной стороны, ГАМК стимулировала и усиливала мыслительные процессы в мозгах первокурсников, которым надо было переваривать много интересного вместе с необычным, в значительно больших объёмах, чем ранее в стенах родной школы. С другой стороны, она не давала им спать, отбивая напрочь сон, такой соблазнительный в молодом возрасте.
   Это было побочное действие ГАМК. Этого двоякого действия как раз и добивались студенты. Некоторой особенностью второго действия ГАМК было то, что само желание спать не подавлялось, просто невозможно было заснуть после приёма препарата несколько часов. Приняв ГАМК в определённой дозе, студент успокаивался, что было третьим положительным действием ГАМК. Это понятно, так как лихорадочное состояние обучающегося студента не способствует усвоению учебного материала в должном объёме с надлежащим качеством. Успокоенный ГАМК студент, мысли которого теперь текли медленно и уверенно в нужном для учёбы направлении, одновременно простимулированный препаратом, принимался за изучение необходимого учебного предмета с должной расторопностью, рассудительностью и внимательностью, не отвлекаясь более на ненужные соблазны окружающей жизни и сон.
   Кроме всего прочего, обучающийся твёрдо знал, что теперь ему всё равно не заснуть несколько часов, как бы жестоко сон ни мучил и не терзал его своими хроническими приступами. Поэтому всё своё внимание можно было переключить целиком на учёбу. Сон наступал уже ближе к утру, когда его совсем не ждали.
   Говоров вначале пытался всячески бороться с этим непонятным явлением в среде знакомых ему студентов. Употребление ГАМК в рационе студентов он считал вредным, даже опасным, так как не было ещё достаточно опубликованных материалов на побочное действие ГАМК при его продолжительном применении в отечественной печати. А материалов иностранных исследователей на эту тему Говоров в библиотеке института вообще не нашёл. Видимо, они ещё туда не успели поступить, или их ещё только переводили с иностранных языков.
   Поэтому в первый период Алексей всячески тормозил это самодеятельное начинание студентов своего курса. Но к его мнению никто не прислушивался, так как особого авторитета Говоров на первом курсе ещё среди своих сокурсников не имел, просто ещё не успел заработать. На первом курсе каждый сам себе был главным авторитетом.
   Так, на негромкое заявление Говорова, произнесённое им в густо набитое студентами пространство лекционного зала, на лекции по истории КПСС на 21 ряду, о возможном вреде ГАМК тихим шёпотом, ему шёпотом же ответил Цыпляков с 20 ряда, потребовав альтернативу отвергаемому оппонентом столь популярному среди студентов препарату. Говоров тотчас предложил ему пирацетам в разумных терапевтических дозах, некоторым студентам более известный под торговым названием ноотропил. Но Цыпляков мгновенно отверг его, так как у пирацетама в меньшей степени было выражено побочное действие в виде лишения сна.
   Многие студенты после его приёма вообще прекрасно спали, даже с храпом, мешая обучаться другим. Это было проверено в нескольких смелых экспериментах самим Владимиром Цыпляковым. А потому спор перешёл из состояния шёпота на крик, как лучшее научное доказательство своей правоты на первом курсе.
   За аполитичный крик во время рассказа о похождениях великого В. И. Ленина в Разливе, где он находился в великой тайне, которую под большим секретом, только частично, раскрывал собравшимся лектор в трепетных словах, обоих удалили с лекции. Дав таким образом возможность вволю покричать в коридоре друг на друга, доказывая столь спорную истину. А потом ответить за всё, в том числе за свою аполитичность, перед суровым ликом декана, фотографией самого В. И. Ленина.
   Увидев такое дело, мудрый Говоров не стал зря трепать себе нервы, краснеть лишний раз перед деканом, доказывая прописные истины товарищам по курсу, что плохое плохо, а хорошее - это обычно хорошо. Он решил самостоятельно исследовать состояние потребляющих ГАМК студентов со всей научной серьёзностью и достоверностью, дополнить этим недостающие исследования отечественных и иностранных учёных в институтской библиотеке.
   Теперь Говоров незаметно подсаживался к потребляющим ГАМК студентам на лекциях. Заводил с ними всякие отвлечённые разговоры на сопутствующие жизни темы, стараясь выяснить влияние ГАМК на все стороны деятельности студентов, в том числе замедление речевой и двигательной активности, функции отдельных органов. Иногда Алексей брал их за руки, пытаясь ненавязчиво нащупать пульс, просил показать язык, спрашивал о стуле, проблемах дефекации, опорожнения мочевого пузыря, времени прихода и ухода сна. Много ещё о чём спрашивал, стараясь всё запомнить из сбивчивых ответов своих невольных и недовольных пациентов.
   Некоторые студенты его не понимали, языка не показывали, разнообразно виртуозно ругались, строили циничные знаки вместо простого и ясного ответа на вопрос о стуле или частоте опорожнения мочевого пузыря, проявляли иную, явно повышенную, двигательную активность частей организма.
   Вот так, с большим трудом, среди простых, сложных и даже виртуозных ругательств, полного недопонимания, зарабатывался авторитет Говорова на курсе.
   Результаты своих осмотров Алексей заносил в карточки, заведённые на товарищей, употребляющих пресловутую ГАМК.
   Первым сорвался Сергей Антонов, потребляющий ГАМК в наибольшем количестве среди подопытных студентов Говорова. Здоровье его сильно расстроилось. После освидетельствования в институтском медпункте ему определили академический отпуск сроком на один год, для полной и окончательной поправки того, что полностью расстроилось по неизвестной науке причине.
   Потребители ГАМК тотчас испугались, запаниковали, занервничали, стали бросать её потребление массово, выбрасывая флаконы с остатками ГАМК на помойку. Некоторые оставляли флаконы прямо на лекциях, на тех местах, где сидели, учили, писали конспекты, слушали лектора.
   Один студент с излишне большой моторикой и здоровьем, расстроенным дополнительным воздействием алкоголя, будучи сильно обиженным результатами своего тестового контроля, достигнутыми с помощью ГАМК, даже кидался таблетками ГАМК в своих товарищей по учёбе.
   Это глубоко прискорбное событие произошло прямо на лекции. Таблетки со свистом летели в разные стороны, бились о спины, головы, другие части тел студентов, стены и стёкла учебной аудитории N3. Не будем называть тут фамилию этого несчастного студента, которому ГАМК и алкоголь нанесли такую совместную душевную травму. У каждого могут быть временные нервные срывы при осмотре результатов своего тестового контроля. Одна щедрая порция таблеток попала в обидевшего студента справедливым научным словом лектора, пока тот переворачивал пальцем лист читаемого конспекта.
   Говоров моментально отреагировал на академический отпуск Антонова, и панику среди потребителей ГАМК на курсе. На кружке ботаники он совершенно внепланово прочитал свой большой доклад, несколько не по теме кружка, но зато достаточно научный: "Влияние ГАМК на здоровье студентов первого курса нашего института".
   Доклад получился интересный, опирающийся целиком на факты из современной студенческой жизни. Опубликовать его в открытой печати, в каком-либо научном журнале типа "Фармацевтического вестника" ему не дали, ссылаясь на то, что не было разрешения на проведение столь опасного эксперимента на студентах от официальных лиц института. А всякие неофициальные исследования в официальной печати публиковать нельзя, это звучало достаточно убедительно, особенно из уст декана. Глубоко пожалел Говоров о том, что не добился в своё время этого разрешения у официальных лиц. Пришлось с этим согласиться против своего желания.
   После этого доклада авторитет Говорова в массах студентов сильно вырос.
   Цыпляков полностью отказался от подготовки к отработкам по разным предметам с помощью ГАМК, и обратил своё пристальное внимание на разнообразную научно-исследовательскую и педагогическую деятельность Говорова, разрывающегося между кружками ботаники и марксизма-ленинизма после занятий, среди походов на ДНД, уборку мусора во дворе и выезды на лекции агитбригады.
   Можно сказать, что на этом произошло их научное знакомство, закреплённое совместным походом в кинотеатр, на французскую кинокомедию с участием известного актёра Пьера Ришара, героям которого всегда не везло в жизни. Фильм назывался: "Укол зонтиком". Именно из этого познавательного лирического фильма о любви и тяжёлой доле местных французских трудящихся Владимир Цыпляков узнал, что во Франции тоже есть зонтики, а временами идёт дождь.
   Антонов был знаменит на курсе ещё и тем, что был сильно озабочен одной исторической проблемой, которую решал долго, начиная с шестого класса школы. А благополучно разрешил только к концу первого курса института, как раз перед сессией.
   Будучи по рождению большим патриотом своего города, он не мог себе представить, почему всё великое государство Российское началось с непонятного чужестранца Рюрика. Сам Рюрик был вызван княжить на Русь неизвестно от кого, от данов, свенов, или же мурманов. Под именем мурманов в те далёкие времена были известны норвежцы славянам.
   Приехал ли Рюрик совершенно добровольно на княжение, или его привели на аркане, в тесной группе сопровождающих лиц, вместе с другими ценными подарками? Что ещё передали вместе с ним? Проблему эту Антонов временами ставил и перед Владимиром Цыпляковым, когда садился рядом с ним на какой-либо лекции.
   Владимир Цыпляков ничего не смог добавить к той исчерпывающей информации, которую уже имел на то время сам исследователь местной старины Антонов. Родственников с подобной фамилией или кличкой у него никогда не было, как и случайных друзей среди знакомых. А из долгих бесед на занятиях с преподавателями кафедры истории КПСС у него сложилось устойчивое мнение, что основателями нашего государства были Карл Маркс и Фридрих Энгельс, эти простые замечательные ребята из Германии, не пожалевшие рук, сил и денег на построение России. Только одно не переставало постоянно удивлять Владимира, как это они так ловко смогли основать наше государство, ни разу не побывав в нём, даже случайно, проездом? То, что основателями были именно эти лица, Цыпляков нисколько не сомневался. Он видел их характерные мрачные физиономии на почтовых марках, плакатах и транспарантах, на панно в центре города, во всех музеях, кинотеатрах и даже в театре. В любом городе страны были улицы, площади и проспекты, набережные, тупики и кривые переулки, названные в их славную честь. Им везде были установлены памятники, доски почёта, мемориалы и стелы, их знал "в косматое, мужественное бородато-волосатое лицо" весь народ страны, от мала до самого велика. Были даже города, носящие их замечательные имена. А кроме городов, был эсминец типа "Новик" с гордым именем "Карл Маркс" на борту. Второй эсминец носил гордое имя другого известного советского мореплавателя, открывателя нового в океанах, морях, речках - "Фридрих Энгельс". Ясное дело, кто был основателем нашего государства!
   - А Рюрик, это не тот рыжий, мордастый, с третьего курса лечебного, что у меня сегодня закурить просил? - внезапно поинтересовался с соседнего ряда Иван Руконогов. Он оторвался от конспекта по неорганической химии, чтобы прослушать краткую лекцию по истории страны от более компетентных в этом вопросе товарищей по курсу. Узнав, что Рюрик сегодня ещё не курил, и не учился на лечебном, он потерял к нему всякий искренний интерес и полностью обратился к делам повседневной учёбы.
   Источник летописи просто гласил, что оного Рюрика призвали из варягов на княжение для снятия подлой смуты в стране, от которой у некоторых жителей помутился разум. Кто такие эти варяги, толково разъяснено в летописи не было. На тот момент их все прекрасно знали в лицо, как сейчас К. Маркса и Ф. Энгельса. Чем был ценен сей Рюрик для России, кроме того, что он был никому незнаком из главных героев смуты, это было также непонятно. Уж больно давно это дело было. Задолго до 1 съезда РСДРП в Минске, от которого, собственно, и начиналась настоящая история нашего славного народа. Почти как в другой эре.
   Антонов выдвигал экстравагантную историческую версию, что варяги, это одно из одичавших славянских племён, которых судьба и тяга к странствиям забросила на туманные берега Скандинавии, в глубокие синие фиорды. Нечем им стало заниматься на скалистых берегах, хлеб на камнях не рос, скотина добровольно не паслась, камни не ела, молока достойной жирности у тамошних коров от такой "пастьбы" не было. Поэтому варяги быстро одичали, выродились и занимались преимущественно разбоем, грабя всех подряд проплывающих мимо, в первую очередь своих соседей, а иногда и самих себя, чисто от охватившего их голода и отчаяния.
   Алексей Говоров с этим мнением в корне не соглашался. Он выдвигал альтернативную версию о единении славян с сарматами. Можно сказать, что в этом интересном случае происходил обмен мнениями между ботаником с интересами в фармхимии и историком с уклоном в высшую математику. Это приводило к долгим спорам между обоими мэтрами курса.
   В спорах упоминался Всеволод Большое Гнездо, с поименным перечислением всей его семьи, птенцов этого гнезда, и Ярослав Мудрый, вещий Олег, щит, прибитый к вратам Константинополя, называемого тогда Царьградом. То, что щит прибили в отметку о получении контрибуции в должном количестве, как печать, это сторонами не отрицалось. В этом пункте мнения полностью совпали. Да и как они могли разниться, если это был общеизвестный исторический факт, не вызывающий сомнений, даже у малограмотного Цыплякова? А вот из чего он сделан был, этот щит? Это уже вызывало научный спор. Да и на скольких гвоздях его прибили к стене? Последнее почему-то сильно интересовало Цыплякова. Наверное, этими весомыми знаниями он хотел ликвидировать свои громадные пробелы в истории государства Российского, основанного Карлом Марксом по совету Фридриха Энгельса. О сумме контрибуции тоже мнения были разными, как и предметами, которыми она могла быть выдана победителям.
   Говоров предполагал, что одним из предметов контрибуции стал монах, который вернулся вместе с вещим Олегом для крещения Руси.
   Антонов это категорически отрицал, указывая, что не так глуп был вещий Олег, чтобы брать у богатых чудесами греков контрибуцию монахами. У них, у греков, других замечательных вещей всегда много было. До сих пор в русском народе ходит верная поговорка по этому поводу: "В Греции всё есть". А монах сам отправился на Русь добровольно, вслед возвращающейся с победой и контрибуцией дружиной Олега, не будучи сам по себе контрибуцией или же какой-либо частью её.
   Споры эти отвлекали Говорова от той громадной научной работы, которую он сам себе запланировал для проведения на лекциях.
   Конечно, Цыпляков прислушивался к этим спорам с большим вниманием. Это было интереснее, чем правдивый рассказ лектора о славном всеобщем и решительном разгроме кулаков, подкулачников и примкнувших к ним запутавшихся окончательно середняков. То есть практически всего взрослого населения России, с учётом членов их многочисленных семей.
   Товарищи пробовали получить дополнительную информацию на кафедре истории КПСС, у своих опытных наставников-преподавателей. Но обширные познания преподавателей ограничивались разумными рамками 1 съезда РСДРП, далее шли только отрывочные знания о Петре 1, который отправил на казнь собственного сына, да Иване Грозном, который своего сына даже на казнь отправлять не стал. А просто крепко стукнул скипетром, чтобы не мешал править державой, не шатался вокруг да около во время чтения проектов декретов для вящей пользы народной. Да и не отвлекал непочтительностью великих людей своей эпохи от добрых дел и начинаний. Всего этого сынку оказалось вполне достаточно, больше он папашке не в делах мешался.
   От преподавателей марксизма была получена исчерпывающая, заслуживающая полного доверие информация, что в партячейке так называемый варяг Рюрик не состоял, взносов в неё не платил, за Коминтерн с I или II Интернационалом княжескую дружину не агитировал. Чем он занимался в правительстве раздробленной феодальной России, за какой конкретный блок проблем отвечал перед боярами и народом - контрольными партийными органами точно не установлено. А потому верных сведений о нём в архиве партхозактива не сохранилось.
   В целом парторганизация института относилась к варягу Рюрику снисходительно-добродушно. Ведь хоть в партию он и не вступал, но зато и в троцкистско-зиновьевский блок не входил, к эсерам не примыкал, в заговорах против гениального товарища И. В. Сталина не участвовал, этим злопыхательски не вредил нашей великой Родине в её скачкообразном стремительном развитии к светлому будущему. Из ЦК КПСС по поводу Рюрика каких-либо руководящих инструкций в парторганизацию института пока не поступало.
   Долгими часами Сергей Антонов просиживал в центральной областной библиотеке, отрывая бесценное время от занятий и активного отдыха. Там он сосредоточенно сверял спорные факты, сам же опровергал их, временами доказывал обратное, сортировал версии по русскому и латинскому алфавиту, читал доступные первоисточники, просто учебники марксизма, ходил по рядам читального зала опрашивать бестолковых потомков раздражённых свидетелей. Досаждал несчастным библиотекарям просьбами пустить его в главные хранилища, как яркого представителя местного народа, для наведения исторической справедливости, поисков тревожной истины, будоражащей как его, так и соседей по учебной группе. Требовал показать летописи, самому прочитать их для перевода со старославянского на доступный представителям народа современный русский язык.
   К концу первого курса он доказал самому себе и случайно подвернувшемуся под руку на тот важный момент Владимиру Цыплякову, что Рюрик если и был в нашей истории, то был случайным человеком, который не нанёс своим княжением большого ущерба нашей Родине. Что толку особого от этого Рюрика стране нашей не было, да и быть не могло. А смута улеглась сама собой, в кровопролитных боях с соседями и друзьями.
   С тех самых давних пор, почти от самого легендарного Рюрика, Сергей Антонов и Владимир Цыпляков были хорошими товарищами по учёбе.
   - Я ищу Говорова, а его нигде не видно. Ты его тут случайно не встречал?
   - Нет, случайно я его не встречал. Видимо, он ещё до нашего митинга не доехал. Он ведь далеко отсюда живёт, может и опоздать на это торжество. Путь у него далёкий, всякое может по дороге случиться.
   - Здорово наш главарь сегодня выступает, шпарит по памяти, как по писаному. Каждой сеялке по веялке, каждому трактору по тележке, каждому студенту по лопате с ведром! Молодец!
   - Нет тут ничего удивительного, Владимир. Сколько лет колхозам в уборке помогаем, что уже вполне можно нашему декану издалека жнейку от веялки отличать. А речи эти все одинаковые, каждый год начало учебного года открывается с побоища за урожай. Прямо какое-то внезапное татаро-монгольское нашествие с первого сентября каждого учебного года. Хоть пару десятков Рюриков на помощь вызывай из Норвегии, срочной правительственной телеграммой-молнией, с уведомлением о вручении и подтверждением отправки Рюриков.
   - А меня вот уже долгое время один вопрос волнует. Почему студента за шесть часов пропуска без уважительной причины сразу выгнать могут, а тут за два месяца учёбы в колхозе столько учебных часов пропадает! Но при этом никого из нашего институтского руководства не выгоняют, да и студентов тоже не трогают? Почему?
   - Давай часы подсчитаем, которые мы при этом пропускаем. В среднем в день четыре пары, да шесть учебных дней в неделю, это получается уже 48 часов, да таких недель в двух месяцах восемь, итого 384 часа пропуска занятий по неуважительной причине!
   - За это время сколько студентов уволить можно, исходя из логики министерства с деканатом, сейчас подсчитаю, делим эти 384 на 6, получаем 64 студента.
   - Ты не так и не то считаешь, Владимир! Надо количество пропущенных по приказу декана и ректора часов умножить на количество студентов, которых оторвали от занятий. 384 умножим на 200, это получается 76800 часов прогулов только на одном курсе нашего факультета и только за один год!
   - Я делил правильно, я хотел осмотреть нашу колхозную учёбу со всех сторон активной деканатской деятельности, всесторонне исследовать этот трудный вопрос, досаждающий мне всё время учёбы. А теперь давай подсчитаем, сколько это часов пропусков по всему факультету!
   - Я полагаю, что надо умножить на четыре, так как пятый курс в колхоз не ездит, а попадает с первого сентября на государственную практику, которую деканат отменить, или заменить на колхоз, пока не может. Итого имеем 307200 пропущенных учебных часов без уважительной причины по вине деканата каждый год! Это только на нашем факультете.
   - Вот ведь сатрапы, а нам и пары часов ненароком пропустить не дают! А если случайно пропустим, так страшно ругают в деканате, а потом ещё и отрабатывать приходится, под угрозой репрессий в виде исключения!
   - Может, нам в это министерство письмишко от студентов написать, или серьёзную анонимку на деканат отправить? Так мол и так, по вине ректората и деканата только на одном фармацевтическом факультете студенты прогуливают без всяких уважительных причин по 307200 учебных часов в год. Просим нас всех за это из института не выгонять, а разобраться культурно в непонятной нам логике тяжёлого учебного процесса, утяжелённого практической агротехникой, несвойственной нашему основному профилю обучения, снизить общий уровень наказуемости за непосещение занятий. Изучать по 50 и более страниц на одно практическое занятие трудно, тем более, что этих практических занятий бывает по два или три на один учебный день. Многие студенты с этим не справляются, получают отработки, что нарушает всю остальную гармоничную динамику учебного процесса, искажает результаты экзаменов, плохо влияет на стипендию, желудок и общее здоровье обучаемых. А про знания мы уже и не говорим. Первый семестр получается в два раза меньше запланированного министерством, учиться просто невозможно, отработками извели.
   - Идеалист ты, Владимир, идеалист. Сколько тебя в институте материализму ни учат, а твоё идеалистическое естество из-под него всё время наружу вылезает! Вот сколько тебя лет знаю, всё ты идеалист, хоть некоторые сдвиги в твоём поведении есть, после знакомства с Алексеем Говоровым. Точно тебе говорю, что в министерстве всё это прекрасно знают, и спокойно на это смотрят, прямо сквозь пальцы. А тебя после этой анонимки сразу исключат, за все прогулы в 307200 часов в год!
   - Это ещё почему? Я ведь не подпишусь, и своего адреса не укажу на конверте!
   - Вот поэтому я и говорю, что ты главный идеалист на своём курсе. Всё равно тебя быстро вычислят, после чего последует справедливое наказание возмутителю сонного спокойствия.
   Первое: таких философов, бесплатно бьющихся за правое дело народное, на факультете мало, раз два и обсчитался, то есть практически нет.
   Второе. Большинство из них сейчас прямой дорогой в колхоз отправится, а твоё письмо будет с городским штемпелем ближайшего почтового отделения от твоего общежития.
   Третье. Делом твоим будет заниматься не участковый, с ругательной кличкой Анискин, который в известном кинофильме советского Фантомаса безутешно несколько серий подряд ловил, а одно из спецподразделений КГБ, потому как у тебя дело социально-социалистически значимое, навет на наше государственное учреждение крупного масштаба, федерального значения. Вон сколько часов пропусков в учебном процессе насчитал! Кто тебе право то такое дал, чужие пропуски считать? Кажется, это у нас антисоветской агитацией называется, и пропагандой, опорачивание всего государственного строя, статья внушительная, вплоть до расстрела, с полной попутной конфискацией неправедно нажитого имущества. А КГБ делать у нас в городе особо нечего. За последние 20 лет ни одного шпиона они не поймали. Во всяком случае, в газетах местных я об этом не читал, что у нас шпионов ловят, всё только про пьяных дебоширов пишут. А деньги за своё существование им отрабатывать перед головной конторой надо.
   И четвёртое: твоих отпечатков пальцев на конверте и в письме будет вполне достаточно для полной твоей идентификации и всеобъёмлющего разоблачения перед трудящимися массами.
   - Слушай, создаётся такое впечатление, что ты уже в это министерство неоднократно писал, и тебя уже целое подразделение КГБ разоблачало, вместо местного шпиона. Так ты всё хорошо знаешь, что дальше после отправки письма с отправителем будет!
   - Нет, пока я не писал. Просто я любитель детективных романов, Агаты Кристи и приключений Шерлока Холмса, исследователь сложной, временами запутанной жизни майора Пронина. А ты, как я понимаю, любитель фантастики, правильно?
   - Да, я любитель фантастики. Вспомни, мы с тобой об этом часто ещё на первом курсе говорили. Я этого никогда и не скрывал от своих товарищей. Да и скрывать не буду, у нас свободная страна, за фантастику пока не преследуют, да и не сажают. Только в издательствах в нужном количестве не выпускают.
   - Вот в этом сказывается преимущество любителя детективов над любителем фантастики в реальной жизни нашего института! Так что вспомни, что завещал нам товарищ Ленин, и глупых писем издалёка в Москву не пиши! Сейчас не время для апрельских тезисов, сентябрь на носу, вместе с глобальной уборкой урожая.
   - Он нам завещал учиться, учиться, и ещё раз учиться. Теперь я буду внимательно читать детективы, зная, что они учат жизни по Ленину, сообщу об этом преподавателям на семинаре и экзамене.
   В этот момент Владимир вспомнил свою историю встречи с КГБ, которая совпала с периодом его счастливого школьного детства. Но на всякий случай решил скрыть её от своего более социально-аквтивного товарища.
   Пусть Антонов останется в полном неведении. Но мы приведём эту историю для наших читателей полностью, без вычетов и купонов. А назовём мы её так, как её, видимо, называли в глубине этого серьёзного государственного учреждения - операция "Гаврош".
   ГАВРОШ
   Это одна из малоизвестных, практически неупоминаемых в открытых источниках информации, но чрезвычайно интересных и успешных операций КГБ во дворе дома Владимира Цыплякова.
   Было это давно от времени описываемых в повести событий. В тот момент Владимир начал успешно ходить в седьмой класс средней школы по месту своего основного жительства, но об институте ещё совсем не помышлял, даже временами не задумывался.
   Конец сентября баловал местное население хорошей погодой.
   У стола во дворе собрались те дети местного населения, школьники, которым предстояло отправиться на занятия ко второй смене.
   Петька усердно ковырял пальцем в носу, Васька деловито плевался в кусты через выбитый зуб, Игорёк проводил торг с Володькой, к которому внимательно прислушивался Петька, не прекращая главного действа. Предметом торга были несколько гильз от автомата Калашникова, которые упорный Игорёк пытался выменять на аналогичное количество гильз от немецкой маузеровской винтовки у Володьки.
   Цыпляков крепко держал блестящие автоматные гильзы в кулаке, временами показывая соседу их донца, а от потемневших от старости немецких гильз отказывался. Другой рукой Володька периодически размазывал под носом сопли, мешающие вести серьёзные, деловые переговоры с партнёром по увлечению. Игорёк же автоматных гильз в своей коллекции не имел вовсе, а вот немецких, тусклых, у него было целое ведро, скучно называемое в народе "лошадиным". Увидев, что противник не сдаётся на щедрые посулы, он предложил крепкий довесок - кучу немецких пробок от неизвестного советским детям напитка. Возможно, что пробки эти были от знаменитого немецкого национального напитка, широко известного за пределами Германии под названием шнапс. То, что напиток этот был у немцев знаменит и весьма любим, находился в почёте, свидетельствовало количество пробок от этого напитка, которыми манипулировал Игорёк, перекладывая их из одной руки в другую со специфическим треском. Написано на них было очень мелко и такой страшной готикой, что даже главный специалист и переводчик с английского Васька читать выбитое на пробках принципиально отказался, даже на тех пробках, что отмыли от земли и грязи. Цыпляков начал склоняться к неравномерному обмену с довеском в виде кучи загадочных пробок, тем более, что Петька от зависти даже в носу ковыряться перестал, увидев такое явное попустительство. Но в этот последний хрупкий момент равновесие нарушилось подходом к столу неизвестного дядьки. Выскочил дядька неизвестно откуда, как будто из небытия перед столом материализовался, как чистая или нечистая сила. Васька от удивления подавился очередной порцией слюны, Петька стал ковырять в носу ещё быстрее, Володька сжал пальцы так, что гильз стало вовсе невидно, а Игорёк ловко припрятал все пробки и любимую гранату-лимонку без кольца под рубашкой. Граната лишилась кольца в суровые военные годы. Видимо, солдат бросил её в противника, но она по неизвестной причине не взорвалась. Игорёк где-то раздобыл опасную игрушку и очень ею гордился, частенько пугая школьников одним только её видом.
   Не обращая внимания на произведённый своим приходом полный фурор, неизвестный дядька тотчас овладел полным вниманием присутствующих.
   - Что, ребята, тепло нынче на улице? - спросил дядька и не дожидаясь какого-либо вразумительного определённого ответа спросил опять:
   - Вижу, компания у вас крепкая собралась, а в войну играете?
   - Играем, - ответил Игорёк, поправляя под рубашкой перекатывающуюся гранату без кольца, норовящую выскользнуть под ноги незнакомца, довести его до раннего инфаркта.
   - Играем, - также подтвердил Васька, наглотавшийся слюны.
   - Ну а бабки вам, наверное, играть мешают? Не дают по подъездам с автоматами бегать? - участливо спросил дядька, как будто собирался тотчас разогнать всех бабок по домам, чтобы не мешались, а ребят отправить проходить курс молодого бойца с настоящим оружием в руках, а не только со старой гранатой на голом пузе.
   - Мешают бабки, - согласился Петька, прекратив ковырять в носу ради такого случая, интересной встречи с удивительным дядькой.
   - Ну а на какие отряды вы разбиваетесь, на белых и красных, казаков и разбойников, наших и фашистов? - озадачил очередным вопросом любопытный дядька, пытаясь вникнуть в проблемы детских игр как можно глубже, уйти в них и с головой, и с ногами в хороших штиблетах.
   - Дык всякое бывает, - неохотно ответил Петька, - кому фашистом охота играть? Поймают, да морду набьют!
   - Ну а Гаврош у вас кто?
   Новый вопрос озадачил всю компанию. Петька занялся санитарными мероприятиями, Володька вспоминал, кто такой Гаврош в советской истории, какова его прогрессивная роль в борьбе с немецким фашизмом. Игорёк молчал, как будто нашёл кольцо у гранаты, и теперь толком не знал, что с ним сделать, оторвать или оставить на месте, а вот Васька ответил за всех задумавшихся:
   - Знаю я, кто такой Гаврош был. Это такой французский пацан, он во время ихней великой революции гильзы и патроны по баррикадам мешками собирал. Только не помню, что он там дальше с ними делал, или он их на металл сдавал, или сам целыми патронами стрелял по буржуям. У него на фотке пистоль был.
   - Верно, - согласился чудной дядька, - а кто у вас сейчас Гаврошем работает?
   Новый вопрос опять поставил в тупик компанию школьников. Непосредственно никто из них Гаврошем не работал, баррикад в городе не было лет сорок, но гильзы собирали многие. Но признаваться непонятному дядьке в сборе гильз совершенно не хотелось. Просто как-то душа к признанию не лежала, больно дядька шустёр был. Признаешься, а за этим неизвестно что потянется. У Цыплякова в добром месте лежало целое богатство по тем временам, четыре отстрелянных бронебойно-трассирующих тридцатисемимиллилитровых снаряда от авиационной пушки советского производства. У других тоже были ценности аналогичного порядка. У Петьки целый ствол от ППШ с частью ствольной коробки, у Васьки штык от русской трёхлинейной винтовки, да ещё всякого по мелочам. Признайся такому вот дядьке, так он не только снаряды со штыками поотберёт, так и всех бабок со двора на тебя натравит. Поэтому Гаврошем никто себя не признал. Дядьку это заметно опечалило. Чтобы не расстраивать взрослого человека, пришедшего к ним во двор с целью знакомства с французским мальчиком позапрошлого века, именуемым Гаврошем, ребята порекомендовали ему зря не печалиться, а душевно поговорить со школьниками первой смены, уж среди них точно пара Гаврошей для хорошего разговора найдется. Дядька обрадовался и стал отлавливать школьников, возвращающихся со школы. А товарищи разбежались по домам, перекусить перед занятиями.
   Вернувшись после занятий с оценками из школы, в родном дворе сразу узнали интересную новость. Упрямый дядька нашёл таки одного Гавроша с первой смены. Гаврошем оказался Павлик из третьего класса, мирно живущий в соседнем подъезде в составе большой семьи, преимущественно состоящей из женщин. Попало ему за Гавроша здорово. Врагу такого не пожелаешь! Сначала морально от дядьки-любителя Гаврошей, изъявшего ручку, которой было написано несколько фраз, а потом физически от матери, да с последующими непредсказуемыми последствиями от бабок. Вообще после долгих невнятных пояснений взрослых и многих обычных подзатыльников история Гавроша приняла совершенно понятный смысл для детей двора.
   Наслушался Павлик "Би Би Си", или какой другой "Свободы", да написал на трёх или даже пяти кусочках листков от школьной тетрадки крупным школьным почерком подрывных "листовок". Мол, скоро опять война будет, готовьтесь, люди добрые, соль покупайте. Написал, да недолго думая, по малолетке, подписался загадочным именем Гаврош. И где он об этом Гавроше только услышал? Не иначе на "Свободе" всякого дурного попутно нахватался! Подписался бы простым советским псевдонимом "Павлик Морозов", так к нам бы во двор для разговора участковый в полной форме пришёл! А на "Гавроша" крупная рыбка клюнула!
   Тем временем Павлик, опять же, совершенно не задумываясь о своём будущем, глубоком социальном значением совершаемого, выбросил все пять обрывков с пятого этажа на земную поверхность нашего двора. А там эти обрывки подняли бдительные советские люди и крепко стуканули куда следует, испугавшись новой войны, что и вызвало интересный визит дядьки, интересующегося французской историей в русском городе. Так на нашей земле был раскрыт очередной крупный заговор мировой реакции, а дети впервые увидели оперативника КГБ в рисковом деле. Но бдительные советские люди не дали гонимому ветром заговору расползтись по всему городу, долететь до помойки. А геройский дядька получил очередную благодарность от правительства. Больше "Гаврошей" во дворе Владимира Цыплякова не появлялось.
   На этом позволь, читатель, историю с Гаврошем окончательно закончить и вернуть тебя на будничный митинг фармацевтической общественности.
   - Сергей, ты в этом году в колхоз едешь, или на кафедре работать будешь?
   - В колхозе, конечно, интереснее. Там жизнь бурлит, кипит и пенится сельскохозяйственной экзотикой, пузыри во все стороны пускает. Но здоровье уже не то, что было ранее, на первом курсе. Тут уже не до сельхозпузырей! Поэтому пошли в медпункт, комиссию проходить, на освобождение, пока она дисциплинировано и дружно не разбежалась по кафедрам.
   И они отправились в институтский медпункт, на комиссию.
   Шли сквозь всю пёструю толпу митинга, пожимая знакомым руки, наступая незнакомым на ноги, недружно отвечая на встречные приветствия. Кто-то что-то пронзительно кричал им вслед, махал руками, подавал иные знаки. Что кричали им вслед, товарищи услышать не могли. Музыка всё заглушала, декан всегда работал качественно. Старые товарищи по фармфакультету не стали дожидаться конца продолжительного митинга, выступления других преподавателей с пожеланиями к студентам не есть немытое горстями, свято блюсти традиции, помнить о прошлом и настоящем, скором будущем, настигающим, как бумеранг зазевавшегося на луну аборигена Австралии. А также выступления студентов-активистов с ответным приветственным словом к декану с парткомом и всей профсоюзной организации института. В котором они твёрдо клялись оправдать возложенную на них ответственную задачу всем общественным организациям института, начиная с парткома, до общества защиты памятников старины, диких животных и красного креста с синим полумесяцем. Обещали работать не покладая рук и ног день и ночь, путая их местами. При всём при том местное население не бить, подло не пьянствовать в кустах и укромных сельхозпостройках, читать лекции и доклады на все дурацкие темы, которые только предложат ответственные за это дело в любое время дня и ночи, до появления чёртиков в глазах. В составе агитбригад дружно всем сразу и поодиночке плясать русского, гопак, другие народные танцы, исполнять популярные балетные композиции. Например, адажио, или же просто дивертисмент. Водить хороводы вокруг отдыхающих на земле подвыпивших колхозников, оторванных прямо от сохи, развоза собранного, танцевать бальные танцы, показывать фокусы, в том числе по уборке урожая, весело и одновременно грустно петь патриотические песни под гитару, гармошку, баян, мандолину, балалайку, домру, местное радио. Петь без всякого музыкального сопровождения, только под хохот слушающих их колхозников, говорить стихи и прозу классиков марксизма-ленинизма речитативом. Ещё выше нести знамя социалистического соревнования, цепляя им за провода, дырявые крыши строений, просто облака.
   Услышав последнее, о великом социалистическом соревновании, какой-то возбуждённый первокурсник тотчас поддержал этот лозунг своим личным криком: "Сбивая им вражеские самолёты, залетевшие случайно в наше воздушное пространство!". Крик этот полностью утонул в следующем призыве.
   Да мало ли чего может пообещать сделать опытный комсомольский активист из профкома института, воодушевлённый новым семестром и выступлением с микрофоном перед огромной толпой студентов с деканом во главе! Хорошо, что не остаться жить в колхозе всем факультетом, для полнейшей уборки урожая со вспашкой зяби, и налаживания разлаженного неизвестно кем быта колхозников.
   Некоторыми передовыми философами были высказаны интересные мысли, заслуживающие особого, детального рассмотрения - сделать институт полностью вечерним и одновременно перевести его в колхоз, чтобы учёба не мешала главной работе студентов.
   Другой радикальный активист договорился до того, что пообещал собрать весь богатый урожай без всякой помощи мешающих ему это делать колхозников. Ему бурно аплодировали, просто устроили овацию, которая заглушила даже национальную песню об отряде, случайно потерявшем, при поездке на фронт, лучшего борца, во время распития революционных песен о яблочке.
   Декан силой оттащил этого активиста от своей личной походной трибуны, не давая говорить обещания дальше.
   Временами с трибуны серьёзно вещал кто-то из горкома или райкома комсомола, объясняя, с какой стороны лучше подходить к бороне, чтобы не поранить себя без пользы для социалистического производства. Борону он путал с трактором, а комбайн с локомобилем и катком - асфальтоукладчиком.
   Выступающий от лица ОСВОДа неоднократно подчёркивал, как важен для всех нас, собравшихся у входа, социализм, даже в совсем малых дозах.
   Потом выступал совсем неизвестный, весьма хорошо одетый мужчина. Сам он представиться забыл, и его никто не представил. Однако все слушали его внимательно, по привычке. Если бы он стал рассказывать о жизни на Марсе, его бы слушали не менее внимательно. Может, он в середине рассказа учебный семестр совсем отменит, или на следующее лето перенесёт? Кого попало у нас к трибуне не подпустят, даже к временной, переносной. Возможно, это был сам генеральный секретарь местного обкома партии, соль земли нашей, инкогнито вышедший погулять в свой город и случайно потерявшийся в толпе от охраны. Теперь он также случайно нашёлся и привычно взобрался на походную трибуну декана. Или же это был ответственный товарищ из внутренних или наружных органов, систематически приглядывающий за студентами со стороны и изнутри их сообщества, при активной помощи декана.
   Неизвестный собрал для присутствующих и отсутствующих по уважительной причине глубокие, проникновенные слова, задевающие корку и подкорку, выворачивающие молодую наивную душу наизнанку. Теперь же он вываливал их на участников митинга в строгом научном, системном порядке.
   Так этот неизвестный красиво говорил, что простого советского человека, в частности, любого студента нашего института, колхозом испугать нельзя. Он, этот простой человек, трудностей совсем не боится, от момента рождения и практически до самой смерти. Именно таким его воспитала наша великая партия Ленина - Брежнева. Наш человек сам себе трудности ищет и всегда находит, имея столь мудрое руководство. Что Родина - это наша мать, а колхоз - это наш отец.
   Народ слушал эти замечательные откровения затаив дыхание, выпучив глаза, забыв вовремя проглотить уже давно прожёванное.
   - А все мы - несчастные и дефектные дети этого страшного монстра, - подтвердил Антонов Цыплякову, укоризненно покачивая головой в такт музыке.
   Энтузиазм, усугублённый тяжёлой формой эйфории, безудержно распирал собранные твёрдой административной рукой учащиеся массы.
   В моменты, когда музыка на короткие моменты стихала, слышались аполитичные предложения других рядовых участников митинга, остаться в колхозе до января, если зачёты и экзамены поставят автоматически. Их до личной трибуны декана не допускали, от греха подальше. Пусть лучше стоят по углам митинга, песни беспокойно слушают, да подпрыгивают в бодром ритме танца. Или пусть с агитбригадой старые песни повторяют, а то уже некоторые тексты подзабыли за каникулы.
   Декан прокричал в микрофон "Ура!".
   - Урррра, - студенты тотчас подхватили клич своего вожака.
   Этот неистовый крик пронёсся над площадью и далеко ушёл в окрестные улицы. В небо стаями взлетели голуби, воробьи и вороны, прочие пернатые, присутствующие на митинге без официального приглашения деканата, застигнутые внезапным мощно подхваченным криком вождя и трибуна, воплями толпы. Ранее они спокойно клевали недоеденное и отброшенное в разные стороны студентами, подкрепляющими себя во время долгого процесса колхозной мобилизации. С дерева на радостно кричащих студентов упал дремавший там кот, вызвав дополнительный приступ радости митингующих.
   Обыватели и прочие случайные граждане тоже шарахнулись в разные стороны, дабы случайно не попасть, вместе со студентами, в неприглядную историю, связанную с милицией и непреднамеренным посещением камеры предварительного заключения.
   В спины Антонова с Цыпляковым бились, отлетая, лозунги, подгоняя их к медпункту: "Партия, комсомол, колхоз, Родина, продовольственная программа, голод!".
   Последнее плавно вытекало из первого, второго и третьего.
   Опять над площадью победно загромыхало, забубнило, заскрипело, забулькало, подобно майскому грому в сентябре:
   - ...ушёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...
   - Они колхозы в Гренаде разрушать пошли? - спросил о песне Цыпляков у Антонова.
   - Если бы так, - ответил Антонов, - они пошли землю у настоящих хозяев отбирать. А как отнимут, так отдадут другому хозяину - гренадскому государству. А оно, это государство, уже потом сгонит оставшихся в живых в тамошние колхозы, и отберёт паспорта для стимуляции высокопроизводительного сельскохозяйственного труда, как у нас двадцать лет назад было.
   - Неужели и нас на Гренаду отправят, помогать тамошним колхозникам без паспортов? - возмутился очередной бубнящей песне Цыпляков. - Тогда мы на занятия только к Новому году попадём! А там сразу сессия, без всякого изучения изучаемого материала, да ещё пионеров для нагрузки прицепят, прямо в сессию! Как они все надоели, со своими нагрузками, да пионерами, беспаспортными колхозниками из Гренады да Гватемалы! Пусть сами с ними лопатами воюют! - Цыпляков грязно и цинично выругался.
   Еле успокоил Сергей Владимира, сказав, что песню эту для повышения энтузиазма в массы запустили, а не для практической деятельности, то есть чисто эвентуально.
   - Никто нас на Гренаду, воевать в колхозах, без виз не пустит! А визы ставить некуда, загранпаспортов ни у кого из нас нет и не будет!
   Незаметно, в ругательных разговорах о Гренадских колхозах, подошли к медпункту.
   В медпункте было многолюдно. Завидным здоровьем обучающиеся похвастаться не могли. Возможно, что многие из них просто не горели желанием выполнять призывы и бестолковые поручения партии, делать сказку об Иванушке-дурачке суровой былью лично для каждого. Но зато имели определённый блат среди сотрудников института и руководства города, для получения справки на освобождение от смелых партийных экспериментов на селе. Эксперименты эти всегда кончались недородом, голодом, да стихийными бедствиями, от которых страдал только народ, а партия продолжала неукротимо процветать и всё смелее и смелее экспериментировать.
   Цыпляков, по обычаю, свойственному лично ему, попытался пройти сразу в последний кабинет, прямо к окулисту для предметного разговора. Говоря иначе, на конкретный предмет освидетельствования с простой целью получения справки. Но толпа больных студентов моментально осадила его неуместный и несвоевременный душевный порыв, не отвечающий реалии текущего момента, указаниям деканатов.
   - Тут все идут по порядку, начиная с первого кабинета, исключений ни для кого не делается, давай, очередь занимай. Ты не сын ректора, не внук декана!
   Товарищи пристроились к очереди, у стенда, предупреждающего о вреде венерических болезней для передового советского студента, передаваемых половым путём. Антонов сразу развернул пачку справок и прочих документов, наличествующих у него с прошлых лет учёбы в институте в достаточном для любого случая жизни количестве, стал их готовить для предъявления комиссии в должном порядке, по очереди. Тут было много всякого разного, некоторые справки были даже явно лишними. Поэтому свои справки о начальной стадии остеопороза, воспалении придатков и большую, достаточно неприятную историю со сломанной ногой, он отделил от остальных, спрятав в карман пиджака.
   Цыпляков заинтересовано спросил, чем же эти столь важные документы с многочисленными штампами и печатями так не угодили Сергею Антонову.
   - Это две справки от мамы, да одна справка от сестры. Они в мои документы случайно попали. Их давать комиссии нельзя, они их только зря своим фактом смущать будут!
   Осмотр претендентов на справку в медпункте был строгий, придирчивый, как в школе подготовки космонавтов. Поэтому очередь претендентов двигалась медленно. Антонова несколько волновало, что в медпункте, в составе комиссии, не работали стоматолог, фтизиатр и совсем не было рентген кабинета.
   Через три часа Цыпляков, прервав интересные двухсторонние воспоминания о совместных делах на первом курсе, коих было много, решительно зашел в первый кабинет.
   Как оказалось, он нисколько не промахнулся, и попал прямо в руки к опытному гинекологу, давно ожидающему его прихода. Однако долгого осмотра не получилось.
   - Мне раздеться?
   Гинеколог посмотрела внимательно на Цыплякова, прочитала первый лист его документов, где о Цыплякове было сказано уже достаточно много для такого опытного гинеколога, имеющего большую практику работы с местным населением, не считая выезда в другие регионы и даже страдающие недоразвитые страны.
   - Нет, не надо, в другой раз, - она вернула документы Цыплякову с пометкой - годен.
   Цыпляков бросился в следующий кабинет, не задумываясь, что же это такое значит, получить от гинеколога бумажку с такой положительной резолюцией. К чему это, собственно говоря, он стал теперь гинекологически годен? А раньше, до столь краткого визита к гинекологу, без всякого дополнительного осмотра, он был совсем не годен?
   Задумываться об этом было некогда, надо было спешить пройти комиссию до её скорого закрытия. Комиссия собиралась ответственно работать только два дня, и ни минутой больше! С дисциплиной в институте было строго, это Цыпляков твёрдо знал на своей шкуре и об этом всегда помнил. Если же он случайно об этом забывал, то ему быстро напоминали, а шкура его получала соответствующую случаю дополнительную обработку.
   В следующем кабинете гостеприимным хозяином оказался энергичный старичок-хирург, не утративший лихорадочного интереса к забегающим к нему с малыми интервалами многочисленным пациентам, с разнообразными заболеваниями, явными и скрытыми, многочисленными патологиями развития.
   - Что, батенька, много пьёте, часто падаете, сильно травмируетесь? Покажите сами все свои травмы и все следы своих старых травм!
   - Что вы, доктор, я непьющий, как и все киники! Я так часто не травмируюсь, только поесть да поспать люблю, да и то, если обстоятельства учёбы позволят!
   - Так вы живой киник, это в наше-то время, как это удивительно!? Как же это вам удалось, милейший, откуда вы тут взялись, среди лириков и циников?
   - Я с четвёртого курса фармацевтического факультета, доктор. Нет, вы меня немного не так поняли. Я только последователь киников. Сами киники уже больше как тысячу лет исчезли, то есть вымерли по причине естественной смерти, оставив после себя только ряд последователей в разных странах.
   Поговорили о последователях киников в разных странах мира, нашей стране, нашем институте. Цыпляков рассказал некоторые занимательные факты из жизни главного последователя киников, которого хорошо знал, Алексея Говорова. Который скрывался сейчас где-то среди вовсю митингующих студентов, держащих строгое ответное комсомольское слово на трибуне, пытающимся этим ответным словом перекричать песни глубокого идейного и политического содержания.
   Старичок-хирург впервые услышал о существовании последователей киников в своём институте, и очень захотел познакомиться с главным последователем киников лично. Осмотреть внимательно этого самого главного последователя столь интересного философского учения древности, попытаться найти отклонения в его физическом состоянии и душевном развитии, подлечить в рамках возможного. Или написать на основе его осмотра научный труд или целый медицинский трактат на тонкой газетной бумаге, толщиной с хороший кирпич.
   Но Цыпляков сразу огорчил его вестью, что главный последователь совсем не болеет, из глубоких принципиальных соображений. Что он ужасно любит ездить в колхозы, леса, поля, луга, овраги, низменности и ложбины, горы и возниженности. Вообще посещать любую природу, для проведения всяческих наблюдений с последующими изысканиями и даже смелыми над ней экспериментами. Он любит наблюдать со стороны как за животными, людьми, механизмами, так и за растениями, минералами и смелым полётом философской мысли, осторожно управляемым и ловко регулируемым из деканата. А когда изредка болеет, то лечится сам, аспирином и другими подсобными и подручными средствами, которые всегда находит в момент своей болезни у своих товарищей по учёбе в тумбочках. Совсем не посещая нашего замечательного институтского медпункта, со всем его полным набором высококлассных специалистов, вооружённых знаниями с запасом.
   Потом Цыпляков показал хирургу палец, который он вывихнул пять лет назад, ещё учась в средней школе своего города. Тот его так внимательно осмотрел, как будто вывих произошёл сегодня утром, во время митинга, от нелепого усердия митингующих. Один простой осмотр пальца доктора не удовлетворил. Он был сторонником старой школы русской медицины. Если уж больной попал каким-либо способом на приём к врачу, даже против своего желания, пусть покажет всего себя, предъявит все свои болячки, болезни, получит указания и наставления по лечению. Потому он приказал Цыплякову раздеться, и долго искал у него первые и все другие признаки грыжи в разных местах организма, другие болезни, тщательно скрываемые студентом Цыпляковым от дотошной институтской медицины.
   Особых видимых признаков грыжи не было, как и других заметных повреждений на организме Цыплякова. Так-то: лишних вздутий, потёртостей, опрелостей, бородавок и вмятин, ненужных или лишних отверстий, нарушения целостности кожного покрова, его масштабного повреждения бактериями, вирусами и риккетсиями, какими-либо простейшими. Не говоря уже о лишних конечностях или третьего уха. Этого у Цыплякова вообще никогда отродясь не было, этим он никогда ранее не страдал, да и знаменит на курсе этим не был. Внешне Цыпляков производил впечатление совершенно здорового представителя homo soveticus, всегда готового копать и строить по первому требованию мудрых вышестоящих.
   Успокоенный этим осмотром, хирург отпустил последователя главного киника Цыплякова дальше, написав: годен. Он также порекомендовал ему чаще стричь ногти в целях профилактики, а на ботинки не жалеть ваксы, желательно соответствующей по цвету самим ботинкам. Цыпляков пообещал ему всё это выполнить в полном объёме и в должный срок, возможно, что даже досрочно. Если только это позволят суровые обстоятельства жизни. А сам тотчас забежал в освободившийся кабинет к терапевту.
   Терапевт начала обстоятельно, стараясь сразу ошеломить подвернувшегося ей под руку случайного пациента Цыплякова, выведать у него всю его богатую грязную подноготную в плане болезней:
   - Нус, какими болезнями болели в детстве, Цыпляков? А?!
   Вы думаете, что она удивила этим старого студента Цыплякова? Отнюдь нет!
   Цыпляков заранее знал, что его будут мытарить далёким детством, которого он совершенно не помнил. У него кроме детства проблем в жизни вполне хватало, в том числе и сегодня. Поэтому Цыпляков заранее сделал большую специальную выписку из учебника по детским болезням, записав на большую бумажку наиболее типичные болезни, которыми болеют дети разного возраста нашей страны. Тропические болезни детей он в свой список включать не стал, так как редко покидал пределы Среднерусской возвышенности, по большей части времени ошиваясь в районе института на бесконечных ремонтах кровли.
   Так он письменно перечислил: анемию на фоне рахита, отягощённую геморрагическим диатезом, анорексию, бронхит острый и хронический, боли в животе, гипотрофию, многочисленные глистные заболевания, диспепсию простую, обстипацию. Некоторые нездоровые признаки явного кишечного инфантилизма, систематическое носовое кровотечение, круп истинный и ложный, младенческий энурез, опрелость, плоскостопие, пневмонию мелкоочаговую острую двухстороннюю и одностороннюю, хронический отит, молочницу, пемфигус новорождённых, пилороспазм, пилоростеноз. Отметил восемь заболеваний многострадального пупка, начинающиеся с фунгуса, а заканчивающиеся омфалитом, промежуточные тут не приводятся, дабы не забивать мозги читателям сложной и бесполезной информацией. Потом шло перечисление инфекционных болезней, которыми в детстве якобы натужно переболел Цыпляков, эпизодически заражая окружающих, подвернувшихся под его заразу: ангина, бруцеллёз, ветряная оспа, дизентерия амёбная и бактериальная, дифтерия, лейшманиоз кожный и висцеральный, скарлатина, ящур, свинка, сыпной и брюшной тиф, геморрагическая лихорадка, инфекционный мононуклеоз. Глистную инвазию он приписал дважды, так как помнил, что в детском саду с ней истово боролись, не покладая рук. Да, вот ещё и неоднократный педикулёз. Но это только часть списка, предоставленного Цыпляковым.
   Читатель может не сомневаться, что список был очень большим, он занимал два листа, написанных в относительно спокойной обстановке. В конце Цыпляков разборчиво приписал, что некоторыми болезнями болел неоднократно, дважды, трижды и четырежды, в тяжёлой и хронической формах, заранее отвечая на докучливые вопросы излишне любопытного терапевта. Он хотел приписать ещё холеру с чумой и туберкулёзом, малярию, но хорошенько подумав, решил не писать, посчитав излишним.
   Это многообразие могло вызвать нездоровое подозрение, возможно, даже панический страх перед носителем столь страшных болезней. Тем более, что малярия считалась болезнью, изгнанной с территории СССР в сторону зарубежной Азии бесповоротно и окончательно, о чём написали во всех газетах и выпустили специальную марку.
   Почему поступил так Владимир Цыпляков, спросит тут у автора пытливый читатель?
   Конечно, он совсем не хотел обидеть терапевта этим большим списком болезней из учебника. Просто Владимир совсем не помнил, чем болел в глубоком детстве. А его приучили отвечать на поставленные вопросы точно и в полном объёме. За неполный ответ можно было получить отработку, взыскание, неудовольствие начальства. Тем более, что на первом курсе Владимир, сразу после поступления в институт, моментально попал впросак. Это случилось внезапно, когда при посещении медпункта его неожиданно попросили перечислить все детские болезни, которыми он переболел, а он не смог это обстоятельно сделать. Он моментально подвергся многочисленным насмешкам молодой женщины - терапевта, которая совершенно прекрасно помнила все свои болезни ещё со времени внутриутробного периода развития, не говоря уже о первых днях жизни на земле. Да, читатель может гордиться, что у нас были, есть и будут такие специалисты, которые помнят, чем болели в грудничковом возрасте и ранее, в пренатальном возрасте. Да без всякой там истории болезни, бумаги, магнитных и прочих бесполезных в таких случаях цифровых носителей! Среди столь глубоко прогрессивных и передовых людей страны Владимир Цыпляков чувствовал себя несколько простоватым и ущербным, а свою природную ущербность вынужденно прикрывал изощрёнными выходками, достойными описания писателя Зощенко. Этому Владимира настоятельно учила сама жизнь.
   Теперь Цыпляков готовился к комиссии обстоятельно и серьёзно, почти как к экзамену, зная, о чём его будут долго и нетерпеливо спрашивать. Ценные уроки жизни Алексея Говорова не могли пройти незаметно рядом, не оставив заметных следов как на поведении Владимира, так и на его мироощущении.
   Владимир заранее выписал все болезни на бумажке, чтобы терапевту было легче переписать все эти выписки из учебника по педиатрии в историю его болезни, которую заводили на каждом курсе на всех случайных посетителей медпункта, каждый раз при его случайном посещении. Один рассеянный шестикурсник несколько раз заводил историю болезни на уборщицу, встречая её неоднократно во время исполнения прямых служебных обязанностей со шваброй в руках.
   Нельзя сказать, что это была полная бестолковая глупость со стороны некоторых зарвавшихся институтских бюрократов. Нет, это была очередная тренировка для врачей-интернов в комиссии, каждый год заводить новые истории болезни на всех посетителей медпункта. Так они набивали руки в оформлении официальных бумаг, готовили себя к будущему обширному делопроизводству. Лечить же по этой истории болезни никто никого не собирался. Но по этим бумагам можно было отчитаться и сообщить о громадной проделанной работе в широких массах трудящихся. Всё это великое бумаготворчество должно было закончиться коротким невнятным резюме для справки, может ли данный индивид выполнять мудрые решения партии и правительства в колхозе по уборке урожая, или уже нет.
   Терапевт беспокойно переписывала все болезни Цыплякова в большое дело, которое росло и пухло прямо на глазах, по мере пробегания Цыплякова по кабинетам комиссии, и сказала удивлённо:
   - Сколько всяких болезней, да ещё неоднократно! Как же вы выжили, студент Владимир Цыпляков? Я очень удивляюсь, видя вас сегодня живым перед собой!
   - Я сам себе всё время удивляюсь! Я могу объяснить этот парадокс только тем, что мне очень хотелось пожить в нашем передовом социалистическом обществе, учиться в нашем славном институте, видеть родные лица преподавателей, товарищей и подруг по учёбе, декана! У меня теперь новые болезни появились, например, хронический гастрит. А возможно, что и сама язва, вам их перечислить? Вслух, или лучше подать списком на бумаге, так быстрее будет? Этот список можно будет сразу в историю болезни подшить!
   Новые болезни Цыплякова терапевта не заинтересовали. Тут бы со старыми справиться, хотя бы часть в карточку вписать! Она долго переписывала его старые болезни в новую карточку. А на Цыплякова терапевт теперь искоса посматривала только как на будущий экспонат для кафедры детских болезней, после чего отпустила его на прохождение комиссии дальше, резюмировав: годен. Восемь детских заболеваний пупка Владимира не смогли спасти его от напасти колхоза. Так Цыпляков попал в кабинет к голодному невропатологу.
   С невропатологом они дружески и вполне заинтересовано поговорили о наболевшем, то есть об учёбе, её хронических последствиях для организма студента старшего курса, приближающегося к долгожданному диплому.
   - На что жалуемся? - равнодушно поинтересовался жующий невропатолог у голодного Цыплякова, доедая бутерброд с дефицитной колбасой.
   - На учёбу, доктор, только на учёбу! Много задавать стали, а учить некогда, кругом общественная да научная работа, всякая прочая активная деятельность. Отработки изводят, соседи спать ночью дружным криком не дают!
   - Если наука мешает учёбе, надо выбрать учёбу, а о науке временно забыть. Как спите, больной? - с этими словами он слегка, совершенно внезапно, ударил Цыплякова молоточком по коленке. Тот конвульсивно дёрнулся всем телом, едва не упав с расшатанного стула на самого невропатолога, сбил у него со стола некоторые предметы на пол, в том числе кусочек колбасы. Перехватить её в полёте и незаметно затолкать в рот Владимиру не удалось. Кусочек покрылся грязью и закатился под стол.
   - Доктор, вы поосторожней, предупреждать ведь надо! А то мебель в кабинете пострадает! Плохо я сплю, плохо, не дают мне, а как засну, всё время кошмары мучают, декан снится. Ругает он меня страшно за отработки во сне, выгнать из института грозится. Нет мне покоя от него, ни днём, ни ночью! А утром меня поднять не могут, особенно после димедрола, только когда с кровати сбросят, тогда я просыпаюсь! А ведь я официальный староста комнаты, мне самому других поднимать на занятия надо! Я же сам за это перед деканом и профкомом отвечаю! Как я дальше жить буду, не знаю!
   - Я выпишу вам успокоительную микстуру, Кватера или Равкина. Будете пить регулярно, для успокоения, до полной нормализации сна, даже при криках соседей хором. По десертной ложке по три раза в день, лучше, если после еды, меньше свой гастрит раздражать будете. А димедрол надо отменить, а то на занятия подниматься не сможете. Явно вы перезанимались, Владимир Цыпляков! Почему же вы не отдохнули этим летом? Где-нибудь на популярном курорте, у самого синего моря?
   - А когда мне отдыхать было, доктор? Кто мне это даст, или же позволит? Я уже забыл, когда дома спокойно отдыхал, без криков соседей по общежитию, да воплей радио на этаже!
   Судите сами: лето началось с экзаменационной сессии на целый месяц, пять экзаменов подряд сдавали. Ну а во время сессии не отдохнёшь, уж лучше бы крики соседей всю ночь слушать, не засыпая на перерыв. Потом целый месяц - летняя практика. Там меня насекомые закусали, начался рецидив детского педикулёза, едва бензилбензоатом от них отмазался. Это не говоря о дневнике толщиной в общую тетрадь, которую исписали в каждую строчку, да зачёта по практике у недовольного, усталого педагога. Потом две недели на собирание лекарственного растительного сырья да уборка территории института, со всякими попутными строительными работами, опять насекомые достали. Их много мои соседи по этажу с поля принёсли, вместе с лекарственным растительным сырьём. На каникулы осталось всего две недели! За это время я только от насекомых избавиться окончательно успел, да немного весу набрать, отдыхая, всего-то два килограмма. Родители меня на курорт не отпустили. Предложили дома посидеть, отдохнуть от непрерывной фармацевтической деятельности по переносу мусора. Соседи у меня по комнате буйные очень, учёба их сильно поизвела, доктор, поэтому микстура Кватера мне уже не поможет, только микстура Равкина!
   - Понятно, всё вижу, всё прекрасно понимаю. Случай у вас тривиальный, но достаточно серьёзный, запущенный. Поэтому микстуру Равкина пейте по столовой ложке три раза в день, на соседей внимания не обращайте. Для усиления действия микстуры в уши вставляйте большие ватные затычки, меньше бывайте в общежитии, отдыхайте в библиотеке института, на последних рядах. Там пока ещё тихо. Я сам недавно проверял. Реже старайтесь спать в общежитии. Вот вам рецепт на микстуру Равкина. - с этими словами он подал рецепт Владимиру.
   Надо пояснить читателю, что будучи киниками, товарищи переносили проявления реальности бытия в комнате совершенно по-разному.
   Так, Владимир Цыпляков мог прекрасно спать при включённом свете как настольной лампы, так и верхнего освещения комнаты. Но вот рассказов радиоточки о повседневных заботах и победах нашего народа во время сна категорически не выносил и моментально просыпался, как только Пётр припадал к этому важнейшему для всех советских людей источнику информации.
   Пётр Беспутный прекрасно выносил и переносил все радиопередачи советского вещания. Для него не играло роли, с каким шумом кричит на него радио во время сна. Главное, чтобы оно вопросов по учебным предметам не задавало, да отрицательные оценки в зачётку автоматом не выставляло. Но вот света он совершенно не переносил. Даже включённая настольная лампа Загребухина его заметно нервировала, отвлекая от главного - крепкого и здорового сна, основы студенческого бытия. А общее освещение комнаты даже и не позволяло близко приблизиться ко сну.
   Наиболее адаптированным к жизни в институте киником был Алексей Говоров. Не зря многие считали его неформальным лидером, и не только в среде подведомственных ему киников. Алексей замечательно спал и при включённом верхнем свете, и при включённом нижнем свете, при громко работающем радио, а также при массовых плясках Андрея Охламонова, отмечающего трудную победу над очередной отработкой в тёплой компании подвыпивших друзей. Трудно сказать, было ли это врождённым состоянием его нервной системы, или философской адаптацией для повышения качества учёбы по приказу деканата.
   Болеслав Загребухин был сибаритом, и к движению киников не примыкал никаким боком. Наоборот, он безуспешно пытался вернуть своих товарищей по комнате из древнегреческого в обычное естественное состояние современных студентов. Он никак не мог понять, зачем нужно спать при включённом свете или кричащем радио, если их можно выключить разом, одни лёгким движением пальца. А для регуляции этих простых механических процессов существует такое замечательное элементарное устройство, как выключатель с двумя фиксированными положениями.
   Сам Болеслав не мог терпеть ни того, ни другого. То есть ни яркого света, бьющего прямо в глаза мирно спящего, ни орущего на него радио, чем и заслуженно гордился.
   Внезапно Цыпляков представил, какую полезную рекомендацию мог бы дать невропатолог Петру, и вздрогнул во второй раз, напугав внезапной конвульсией узкого специалиста, изучающего "опухшее" дело пришедшего в медпункт.
   Владимиру представился Пётр, спокойно спящий при включённом верхнем и нижнем свете, с залепленными лейкопластырем глазами, под непрерывную болтовню радио. А что же он утром делать будет, когда проснётся к занятиям? Кто ему поможет лейкопластырь от глаз отдирать? Ведь все спешат на занятия успеть, пока дверь на цепочку в лекционном зале не закрыли! А тут уж не до ресниц, бровей и век Петра! А как он на занятия без бровей и ресниц ходить будет, если ему помогут быстро пластырь от глаз оторвать? Опознают ли его при входе в институт, как своего, узнают ли другие товарищи по учебной группе, признают ли за своего студента сами преподаватели? Ладно, брови можно сигаретным пеплом быстро нарисовать, перед самым выходом, но ресницы-то пеплом не нарисуешь! А если веко в спешке оторвётся? А если он, по ошибке, перцовый пластырь на глаз приклеит? Что тогда? Как спасти друга от последствий учёбы и отдыха, сна, советов врача?! Что будет с распаренным перцовым пластырем органом зрения Петра? Сможет ли он функционировать как-либо в дальнейшем? Не поразит ли товарища коварная гангрена?
   От столь неприятных мыслей и большой тревоги за дальнейшую судьбу товарища Цыпляков вздрогнул в третий раз. Невропатолог тотчас записал что-то неразборчивым почерком в новую карточку Цыплякова. Видимо, это был очень неутешительный диагноз для Владимира. Однако и он не спас Цыплякова от последующих событий учёбы.
   Грустные размышления Владимира о тяжкой доле Петра на учёбе осторожно прервал сам невропатолог:
   - По какому заболеванию получаете справку от колхоза, Владимир?
   - По миопии высокой степени.
   - Хорошо, идите! Желаю вам скорейшего выздоровления!
   Он тоже написал в пухлом деле Цыплякова - годен.
   Так Цыпляков попал к офтальмологу, совершенно не понимая, зачем он проходил всех предыдущих врачей комиссии, вспоминающих его детство, отрочество, юность, ищущих у него четвёртый год подряд застарелые грыжи и поломанные конечности, внутренние и внешние болезни, в очередной раз исписывающие горы бумаги, запутывающие самих себя и пришедшего к ним по великой нужде Цыплякова.
   Офтальмолог долго подозрительно осматривал со всех сторон самого Цыплякова, его толстые документы, затем его очки, теребил их руками, заглядывал за дужки, принюхивался, шамкал губами, искал способ придраться.
   Потом переключился на изучение глазного дна подопытного студента с помощью набора линз с таким усердием, словно Цыпляков был у него первым пациентом в жизни. Очень уж он не хотел справку давать, но пришлось. Зрение у Цыплякова находилось на уровне инвалидности. Справка же была предмет особый, находящийся на строгом предметно-количественном учёте в институте, как наркотическое вещество в аптеке. Поэтому офтальмолог порывался всё время закапать глаза Цыплякова атропина сульфатом для полноты и так понятного диагноза. Для этого он рассеянно шарил руками по полке с медикаментами, пересматривал и пересчитывал их несколько раз подряд, но этим серьёзным препаратом его не снабдили. Может быть, его ему не доверили, ввиду его молодости да связанной с этим неопытности. Или просто не дали по общему недоверию, царящему в институте.
   Дай такому молодому-энергичному атропина сульфат, так он им половину города поотравит по рассеянности!
   Так Цыпляков получил свою заветную справку без заливания глаз атропина сульфатом и понёс её в деканат для предъявления ответственным на то лицам.
   В деканате справку тщательно осмотрели, чуть не обнюхали, сравнили подпись врача с образцом, имеющимся в самом деканате, среди других важных народно-хозяйственных документов. До конца справке Цыплякова не поверили, пообещали сверить её со списком, который предоставит в деканат сам медпункт завтра. Саму справку предложили предъявить декану лично, 1 сентября, во время отправки контингента в колхоз.
   Сельскохозяйственный политический митинг, на котором было принято так много резолюций с реляциями, в том числе в помощь Никарагуа, Мозамбика, защите целостности Анголы, борьбе с сепаратистами из Эритреи, уже распустили. Он постепенно рассосался по общежитиям и квартирам, столовым и ресторанам, кафетериям и пивным ларькам.
   Цыпляков наскоро перекусил в буфете, чем Бог подал, и срочно выехал в общежитие, первым встречным троллейбусом.
   Там, у себя в комнате, он в очередной раз встретил Болеслава Загребухина, в момент проведения важной работы по ремонту окна.
   Загребухин весь прошлый год мечтал сделать этот ремонт, для улучшения общего микроклимата в комнате, значительного понижения заболеваемости респираторными заболеваниями студенческого коллектива.
   И вот этот благодатный момент наступил, мечта осуществилась.
   Загребухин ловко стащил на стройке горсть цемента, следуя по дороге в общежитие, донёс его бережно в кулаке, не рассеяв на улицах города ни крупинки, возвращаясь воодушевленный зажигательными речами декана на митинге. Эти буйные громкие речи могли воодушевить кого угодно на что угодно, на все великие дела и любые прозаические начинания.
   Теперь Болеслав кустарным способом изготовлял бетон, используя вместо песка собранную под кроватью Петра пыль с пеплом в смеси с табачной крошкой. Пыль с пеплом под кроватью Петра всегда была высокого качества, что нельзя сказать о пыли под кроватью Владимира Цыплякова.
   У Цыплякова пыль была гораздо жиже, да ещё совсем почти без пепла, не говоря уже о табачной крошке. Пепел, он ведь лёгкий, а поэтому обычно оседал рядом с кроватью Петра. А когда дул ветер, то пепел прямой дорогой вылетал в коридор общежития. Замечательный по своим основным строительным свойствам пепел Петра имел высокую адгезию, что имеет крайне важное значение для получения высококачественного бетона. Именно этого высокого качества так и не хватало ремонтируемому подоконнику.
   Кое-как, удвоенными усилиями, товарищи привели в порядок подоконник окна. Сели отдыхать, мельком вспомнили короткие прошедшие каникулы.
   Загребухин, усердно вытирая руки о чьё-то полотенце, глубокомысленно пообещал себе и Цыплякову, что в этом учебном семестре им всем будет очень жарко.
   А Цыпляков в этом совсем и не сомневался, вспоминая серьёзную, политически выдержанную речь декана на выносной трибуне перед восторженными первокурсниками, другими студентами и преподавателями. Да ещё сопровождаемую столь громкими песнями высокого патриотического накала и звучания, оглушающими пришедших на митинг, проходящих или проезжающих случайно мимо него.
   Одних портретов сколько со склада вынесли! Всё политбюро, большинство членов ЦК, К. Маркса с другом Ф. Энгельсом, картину о В. И. Ленине, с его выступлением перед комсомольцами на III съезде РКСМ. Да ещё и несколько знамён, подвернувшихся под руку, флаги далёких и близких советских республик.
   Некоторые из проезжающих и проходящих мимо интересовались шумом, не мобилизация ли это началась в связи с постоянными происками империализма, возможной близкой войной и полномасштабной агрессией со стороны?
   Нет, отвечали им, это началась очередная великая битва с надоевшим всем урожаем!
   Каникулы для всех студентов курса прошли хорошо.
   Никто из самостоятельно отдыхающих не пострадал во время активного летнего от­дыха, не умер, не обварился кипятком, не сбежал за границу, не опозорил Родину на всю страну неподобающим поступком. Письма от всяких грозных инстанций, призывающих принять строгие меры воздействия к отдыхающим студентам, в деканат ещё не поступали. А если и поступали, так перед общим строем их ещё пока не зачитывали.
   - Слушай, Болеслав, может он теперь первокурсниками вплотную займётся? Пока он с ними со всеми познакомится, узнает, кто на что способен, новую агентуру заведёт среди них? Их ведь много, почти 400 человек в этом учебном году набрали!
   - Это ты брось, Владимир! У него на всех времени хватит, на то он над нами по­ставлен, у него способности на это дело большие. Его не зря из десятка подобных долго выбирали, по результатам сложнейших тестов. Наш декан большой и опыт­ный начальник. А маленького на такой ответственный пост и не поставят.
   Ответ не обрадовал Цыплякова. Он молча понурился над старыми пищевыми отхо­дами Алексея Говорова, оставшимися с доканикулярных времён для подпитки столь лю­бимых им тараканов. Одновременно Владимир вспомнил аналогичную фразу Гово­рова, звучащую несколько иначе - "Наш декан большой и опытный шутник". Владимир захотел поспорить с Болеславом о роли личности в истории, в том числе в нашем институте, поднять вопрос с деканом на должную философскую высоту. Но Болеслав к спору не был морально расположен. Он сразу высказался о личностях весьма категорично, с изрядной долей непонятного для оптимиста цинизма:
   - Всякая отдельная личность у нас в институте - это полное г...но. А вот передовая идея, захватившая массы силой, - это великая, грандиозная вещь! - совершенно безапелляционно и рассудительно заметил Болеслав из-под стола, отыскивая закатившиеся туда 2 копейки в одной звонкой монете.
   От этих закатившихся копеек у него месячный баланс расходов не сходился.
   - Да, всем каникулы хороши, только короткие они у нас очень, за две недели сильно не разгуляешься! - переменил тему научной беседы с товарищем Цыпляков.
   - На это специально и рассчитано, а то если сильно разгуляешься, то можешь забыть на занятия вернуться. Да ещё на пятнадцать суток попутно попадёшь, задер­жишься, а потом об этом большую статью из милиции в деканат пришлют! А после статьи одна у нас дорога - с песней вон вперёд из института! Таким разумным образом наша админист­рация, всемерно сокращая наши каникулы, заботится о том, чтобы мы, неразумные, смогли закончить ин­ститут. И закончить его в положенный на то министерством срок, да не со справкой на простой бумаге, а с настоящим дипломом утверждённого государственного образца!
   Как видим, Загребухин прекрасно знал тайный смысл сокращения студенческих каникул деканатом. Не зря к его практическим мыслям прислушивался даже глубокий теоретик курса Алексей Говоров.
   Поговорили ещё о студенческих каникулах.
   Загребухин отдохнул хорошо, можно даже сказать, что замечательно. Только под конец немного испортил себе своё великолепное настроение.
   Вместе с двумя товарищами во время каникул он ездил на юг, плодотворно от­дыхать совершеннейшим дикарём, на самое Чёрное море.
   Но до самого Чёрного моря они немного не доехали. Потому, как свернули раньше времени, ошибочно, направо от главной дороги. И отдыхали всё время в ли­мане Азовского моря, который ложно приняли за начало Чёрного моря.
   Ночами они спали в палатке, днём ловили рыбку и загорали, резались в карты до одурения, купались, пили пиво, а иногда и водку, когда доставали. А когда не доставали, то покупали лёгкое домашнее вино в станице.
   Они были довольные тем, что кругом так мало отдыхающих, и им никто не ме­шает с культурой быта от лица профкома со студсоветом, не говоря уже о полном отсутствии куратора комнаты Сидоркина, в качестве соседа по отдыху с проверкой от лица деканата.
   Во время отдыха дикарями они совсем мало думали о проблемах мира и социа­лизма, которые им приходилось теоретически и практически решать во время учёбы повседневно, если не сказать, что ежечасно.
   Часто с удовольствием сидя на берегу вонючего, покрытого толстым слоем во­дорослей и ила лимана, Болеслав подозрительно смотрел на противоположный берег лимана. Там также встречались отдыхающие, которых он ошибочно принимал за турок, а поэтому, как всякий честный и прогрессивно мыслящий человек нашей страны, показывал им издалека некоторые интернациональные знаки оскорбитель­ного свойства. Среди них были фиги и целиком обнажённая задняя часть его обго­релого тела, ярко выделяющаяся своей белизной на остальном тёмном фоне. По­тому, как всякий студент из уроков географии в средней школе твёрдо знает, что на той стороне Чёрного моря расположена такая страна Турция, в которой живут насе­ляющие её целиком турки. И эта самая Турция входит в империалистический блок НАТО, от которого ждать хорошего не приходится. А поэтому эта Турция всегда го­това к агрессии против мирного труда советских людей, пугая их во время отдыха внезапным гнусным нападением.
   Поэтому Загребухин всяких там турок, обитающих на противоположном берегу лимана, категорически не любил, относился к ним резко отрицательно.
   Только к самому концу отдыха Загребухин случайно узнал в магазине, куда пришёл в очередной раз за продуктами, что он отдыхает на берегу Азовского моря, а вовсе не Чёрного. И что он показывал интернациональные знаки оскорбительного свойства совсем не туркам, которых на берегу Азовского моря практически нет. Это обстоятельство сильно огорчило глубоко патриотически воспитанного Загребухина, комсомольца с большим партийным стажем, испортив ему весь кайф от всего летнего отдыха.
   Теперь выходило, что он показывал свои интернациональные знаки не врагам, а другим советским отдыхающим, зазря портил им нервы и настроение во время их летнего отдыха, то есть говоря языком обыденного милицейского протокола - мелко хулиганил весь свой каникулярный сезон.
   А турки даже не узнали о том, что им пытались портить отпуск целых две не­дели! Это было обиднее всего, причиняло моральные неудобства, давило на неокрепшую психику молодого человека.
   Пётр Беспутный, сильно увлечённый заботой о хлебе насущном, продолжал ин­тенсивно работать на старом месте, не замечая наступления студенческих каникул. Он не слушал провокационных призывов, частенько звучащих на некоторых кафед­рах социальных наук, что не хлебом единым жив передовой советский человек.
   Кроме хлеба эти кафедры всегда охотно предлагали Петру некоторые кружки самодеятельности, хорового пения басом в женском хоре, да разные спортивные со­стязания на голодный желудок, частично забитый единым хлебом с добавлением лука.
   Действительно, кроме хлеба насущного, затюканному советскому человеку хо­телось маслица, пусть даже и растительного, картошечки, лучше, если без гнильцы, немного мясного. Да и само передовое голое социалистическое естество настырно требовало прикрыть его одежонкой, лучше, если новой, да ещё соответствующего возрасту роста и размера. Тут мы про моду, и другие буржуазные выкрутасы уже не упоминаем.
   У Владимира Цыплякова каникулы прошли тоже хорошо.
   Цыпляков в каникулы исследовал пиротехнические свойства пикратов, получая из кислоты аммониевую и натриевую соль пикриновой кислоты, с последующим их подрывом на берегу реки Оки, вдали от скопления людей и любопытных. Некото­рые свои подрывные наблюдения он записывал в лабораторном дневнике, который специально вёл по настоятельной рекомендации опытного научного руководителя Говорова.
   Перед отъездом на каникулы Говоров собственноручно дал Цыплякову не­большой пакет с пикриновой кислотой, принесённый им с очередного кружка, для систематических исследований и наблюдений в свободное от учёбы каникулярное время. Долгих напутствий, как декан, по поводу алкоголизма, валящего студента на землю в каникулы, он Цыплякову не делал.
   Цыпляков сам не питал особых пристрастий к потреблению алкоголя, тем бо­лее, что он старался во всём походить на Алексея Говорова, который был полным абстинентом с детсадовского периода своей бурной самостоятельной жизни.
   К этому абстиненству Алексей ненавязчиво призывал всех своих сознательных и случайных последователей, когда с охотой рассказывал о разложении печени и попутной деградации личности, которая уже не могла увлекаться наукой, или тит­ровать сложную смесь по экспериментальной методике, нагрузившись спиртным до разумного предела. Да и денег в бюджете Цыплякова на потребление спиртного не было. К самому ал­коголизму, как социальному явлению нашего передового общества, Цыпляков относился резко отрица­тельно.
   - Расходуй её аккуратно, если тебе не хватит, я ещё синтезирую, но учти, дело это серьёзное, научное, а поэтому очень взрыво и огнеопасное!
   Какой нормальный провизор будет заниматься взрывоопасным научным делом в момент серьёзного алкогольного отравления организма? Редки такие в наших сплочённых рядах, очень редки, дорогой читатель!
   Всякий провизор знает, что алкогольное отравление организма лучше спокойно пере­ждать в горизонтальном положении, лицом вниз, дабы не захлебнуться рвотными массами насмерть. И использовать при этом медикаментозные средства, а уж только потом, крепко проспавшись, приниматься за взрывоопасные научные исследования.
   Теперь Владимир подводил некоторые итоги своей каникулярной лабораторной работы, делая выводы для отчёта Говорову.
   Научные интересы Говорова расходились далеко по всем сторонам горизонта, охватывая всякие проблемы из многих наук, в том числе и неизучаемых в нашем институте. Самому ему уже давно не хватало свободного времени решать все свои научные проблемы. Много времени летом занимала бестолковая практика с уборкой двора и мелкой помощью в большом ремонте. А ведь лето можно было целенаправ­ленно использовать целиком для большой научной работы! Поэтому часть своей глобальной научной деятельности он перепоручил Цыплякову, считая, что тот со­зрел для этого как в морально-научном, так и в политико-этическом плане, что ему уже можно поручать выполнение некоторых простейших исследований, до которых у него са­мого просто руки не доходят.
   По выводам из исследований Цыплякова выходило, что пикриновая кислота и её соли относятся к взрывчатым веществам бризантного типа действия. По каждой из описываемых солей он представил свои обширные мысли, некоторые размышления, физи­ческие константы, химические свойства.
   В своём письменном отчёте Говорову он жаловался на плохое оборудование своей домашней химической лаборатории, не дающее должной широты и глубины в исследо­ваниях, полное отсутствие финансирования со стороны и детонаторов, необходимых для всесторонности проводимых исследований. Вместо заводских детонаторов он предлагал ис­пользовать самодельный, на основе ацетеленида серебра.
   Ацетеленид серебра он думал синтезировать во время работ на кафедрах, куда его судьба закинет, пока остальные студенты учились и работали в колхозе. В это время он надеялся продолжить свои исследования по порученному ему фронту ра­бот, неофициально используя реактивы и оборудование кафедры. Вместо ацетеле­нида серебра можно было попытаться синтезировать ацетеленид меди, но для этого надо было достать где-то одновалентное соединение меди, что было не так уж просто.
   Говоров задумал написать статью о свойствах пикриновой кислоты, предлагая шире использовать её в качестве общеосадительного реактива на алкалоиды в фар­мацевтической химии, смежных дисциплинах, буровзрывных работах.
   Ещё в планах у него было проведение исследований динитронафталина, для ис­пользования его в буровзрывных работах, для механизации образования нужных институту в больших количествах строительных ям, котлованов. Но всё сразу он делать не мог, даже подключив Цыпля­кова в качестве своего нерадивого помощника. Тем более, что Цыпляков периодиче­ски отвлекался на сестёр Воробьёвых, что портило всю динамику исследователь­ского процесса, срывало научные планы Алексея Говорова.
   Разозлённый срывом своих планов, Говоров иногда рассказывал Цыплякову о коварстве женщин, которые могут навлечь всяческие неприятности на настоящего исследователя, отвлекая того от серьёзной научной деятельности. Да и вообще, пре­рвать и разрушить всю его научную карьеру, загубить её и талант на корню, окружив многочисленными сопливыми детьми, непрерывно просящими визгливыми голосами мороженого, денег, одежды и развлечений.
   Свою статью Говоров собирался опубликовать в журнале "Фармацевтический вестник". Вот эти некоторые исследования по разнообразным свойствам пикрино­вой кислоты и её солей, для возможного широкого применения их в народнохозяй­ственной деятельности, по его личной просьбе, провёл самостоятельно Цыпляков в каникулы. Часть работы носила чисто исторический характер, она затрагивала пе­риод русско-японской войны 1904-1905 года.
   Эту часть работы Цыпляков предлагал опубликовать в журнале исторического направления, но каком, он ещё не знал окончательно, не определился. Возможно, в журнале "Проблемы мира и социализма".
   Говоров настаивал на публикации всей работы в "Фармацевтическом вестнике", вместе с русско-японской войной, которая по тематике не соответствовала изданию. Но что должно было показать неразрывность диалектической истории с примене­нием пикриновой кислоты и её солей в глубоком историческом разрезе нашей страны и императорской Японии. Получалось, что весь номер журнала должна была занять одна большая работа Говорова, поддержанного в некоторых местах делами и делишками Цыплякова. Это было несколько неэтично по отношению к другим авторам жур­нала, профессорам и академикам. Но Говоров считал свою работу очень нужной всем советским людям, постра­давшим от итогов русско-японской войны, которая расшатала и подорвала до основ государ­ство Российское, довела его до анархии и победы революции. Поэтому на других авторов статей в номер журнала он смотрел неодобрительно, устно предлагая им потесниться на узких страницах фармацевтической печати в соседний номер. Или вообще выпасть из тиража на некоторое, весьма неопределённое, но долгое время.
   Свойства пикриновой кислоты были исследованы довольно подробно англича­нами и японцами ещё около восьмидесяти лет назад, и, надо сказать, достаточно хо­рошо. Но данные засекретили, в открытой печати их не было, поэтому приходилось всё делать самим, повторно открывая её свойства для нашей широкой заинтересо­ванной общественности. Косвенным упоминанием, что это изучение было прове­дено весьма успешно, были сами итоги Цусимского сражения, исход всей русско-японской войны.
   Как понял ещё в начале своих исследований Цыпляков, внимательно изучая письменные первоисточники, показания участников боёв, пленных с обеих сторон, снаряды японцев снаряжались пикратами, называемыми на японском языке, для со­хранения полной тайны, шимозой.
   Чем снаряжались снаряды русской артиллерии того периода, Цыпляков не знал, так как тайна продолжала существовать, в открытых источниках об этом не писали. Может быть, сами русские артиллеристы толком не знали, чем они стреляют по сво­ему коварному врагу, напавшему внезапно.
   В тот давний и славный момент российской истории Владимир Цыпляков не был русским артиллеристом. Его ещё на свете не было. По свету бродил только малолетний дед Цыплякова, которому ещё ничего не доверяли, а уж тем более секретный состав снарядов, так как он ещё с ложкой плохо самостоятельно справлялся. По этой уважительной причине Владимир и не знал тайны состава русских снарядов. А в закрытые источники Цыпляков и сам не лез, опасаясь неприятностей для себя. Тем более, что туда его никто и пускать-то не соби­рался.
   Цыпляков имел нетвёрдое подозрение, что снаряды русской артиллерии были снаряжены пироксилиновым порохом, который вообще-то и к бризантным взрывчатым веществам не относился. Поэтому результативность их попаданий была значительно ниже, чем японских снарядов с шимозой.
   Говоров, как опытный отличник, можно смело сказать - известный "рецидивист" учёбы, заранее знал, какие исследования Владимир Цыпляков будет проводить с удовольствием, какие будет проводить без удовольствия, а какие вообще откажется проводить.
   Так, долгие и кропотливые работы Говорова по чабрецу, которыми тот целена­правленно занимался четвёртый год подряд, совсем не интересовали Цыплякова. А вот фотографии броненосцев и крейсеров привлекали его пристальное внимание, особенно, когда Говоров специально незаметно подбрасывал их к самому носу от­дыхающего Цыплякова. Они поражали его богатое воображение своим тоннажем, трубами и пушками, дымом, идущим из этих труб, который заволакивал горизонт. Этими фотографиями он сразу и завлёк Цыплякова в свою работу, для восстановле­ния исторической справедливости о русском флоте в период 1904 - 1905 годов.
   Сам Говоров заинтересовался пикриновой кислотой ещё на третьем курсе, слу­чайно. В тот момент он искал общеосадительные реактивы на алкалоиды, во время практических и лабораторных занятий на кафедре фармацевтической химии, сразу после письменного и устного опросов. Это помогало ему снять излишнее эмоциональное напряжение, связанное со встречей и дискуссиями с преподавателями по поводу возможных оценок.
   Кроме перечисленных по плану Говорова исследований, Цыпляков лично для себя провёл изучение ютландского морского сражения, которое прошло через один­надцать лет позже Цусимы и давно занимало его воображение, вытесняемое на зад­ний план работами классиков марксизма-ленинизма. Поэтому изучение статьи В. И. Ленина "Очередные задачи советской власти", столь актуальной в наши дни, осо­бенно в каникулы, он перенёс на более позднее время. Несмотря на то, что изучение этой статьи было записано в личный комплексный план комсомольца Владимира Цыплякова именно на лето.
   Загребухин стал собирать рюкзак, активно готовясь к новому учебному семе­стру, начинающемуся завтра очень рано. В него он сложил все необходимые вещи, на первый месяц-полтора интенсивной учёбы. Среди вкладываемых в рюкзак вещей были: зимние ботинки, шапка, куртка, два свитера, котелок, металлическая кружка, хозяйственное мыло, тёплые носки, пачка соли, пачка чая, некоторое нижнее бельё, 20% мазь бензилбензоата.
   Учебники и тетради, ручки и карандаши он не брал, как неподходящие под па­раметры учёбы в этот трудный период учебного семестра. Загребухин готовился к предстоящему путешествию на учёбу серьёзно. У него было достаточно опыта, он собирался в колхоз уже в четвёртый раз только в этом институте. Не считая количе­ства таких поездок в других институтах. Можно смело утверждать, что он давно был профессионалом в этом ответственном разделе подготовки к учёбе.
   - Спички, спички возьми, - посоветовал ему от всего сердца Цыпляков,- а то ночью выйдешь по нужде, да вляпаешься куда зря! Потом долго оттираться будешь. Бесалол не забудь, газеты.
   У каждого из студентов был свой любимый препарат, которым он пользовался чаще всего в своей личной жизни.
   Для Цыплякова это был бесалол, у Говорова - аспирин, у Загребухина - аскорби­новая кислота. Кто-то из соседей говорил, что Пётр предпочитает 2 -(пара-Фталиламинобензолсульфамидо)-тиазол, для краткости обычно называемый народом просто фталазолом. Да только это враки, дорогой читатель! У Петра не было любимых препаратов! Он их всех оди­наково немного недолюбливал, предпочитая им всем вместе взятым отечественные сигареты марки "Прима", уважая их главным образом за низкую розничную цену и обилие испускаемого вонючего дыма во время самого процесса курения. Кроме этих сигарет, наша промышленность могла порадовать его, предложив только папиросы "Пирамолканал", от употребления которых угорело и загнулось не одно поколение советских людей.
   - У меня зажигалка со свечкой есть, - серьёзно ответил Болеслав, перемешивая и трамбуя вещи в рюкзаке ногами для уменьшения его общего объёма.
   О Говорове ничего слышно не было, он ещё не приехал.
   Замечательный митинг с элементами экстравагантной Сорочинской ярмарки прошёл без его участия. Не удалось Говорову от души потанцевать под гитару Ох­ламонова без одной струны, под патриотические песни декана о колхозах Гренады, вволю наслушаться лозунгов и призывов с трибуны, самому выступить с ответными лозунгами, призы­вами к отъезжающим и остающимся от лица кружковой общественности института. Напомнить митингующим, чтобы сказал по этому славному поводу Овидий, или Гораций с Сенекой, как лично они относились к великой прозе сельского труда. Вскрыть большую роль Санитарии и показать гигантское значение Гигиены. Повторить собравшимся студентам и преподавателям, что сказал сам К. Маркс об идиотии сельского труда в своих классических работах. Предложить помнить эти вещие слова нашего классика и в полный идиотизм не впадать. Однако нельзя сказать, что это непопадание на митинг должно было сильно опечалить Алексея. Он уже побывал не на одном таком регулярном празднике, многократно выступал на них как со стороны администрации, трогательно провожающей студентов военными песнями, так и со стороны отъезжающих куда-либо, отвечающими обычными речами без громкой музыки.
   Многие события, происходящие в институте, прини­мали форму подобного широкоформатного праздника. Особенно во время двух ежегодных празднич­ных демонстраций сил студентов и преподавателей перед руководством обкома и райкомов. Пропустить эти важнейшие мероприятия в жизни простого советского человека можно было только по одной уважительной причине - по летальному исходу, с заверением этого прискорбного и уважительного факта в деканате, при нескольких надёжных в политическом отношении свидете­лях. Пропустившие эту демонстрацию по другой причине подвергались полной политической обструкции и административной ответственности, со штрафом денежного характера, с нелестной записью в характеристику по месту будущей постоянной работы. Штраф денежного характера выражался в снятии со стипендии, если провинившийся ещё получал её. А могли и вообще из института выгнать, как не оправдавшего политических надежд парткома и деканата.
   Цыпляков специально бегал на первый этаж в комнату Алексея с проверкой. Говорова всё ещё не было. Пётр ночевать в общежитие после спора со строителями не пришёл. Наверное, спор разрешился благополучно. Тем более, что их было как раз трое, а новый семестр надо было отметить активным трудом и праздничным ужином, это любому сту­денту понятно, даже с младшего курса.
   - К ноябрю вернёшься? - спросил Цыпляков мерно ковыряющегося в вещах Болеслава, который целиком вскрыл подкроватное хранилище, и обложился со всех сторон мудрёным скарбом, определяя меру его необходимости в колхозе.
   - Эх, если бы я сам это знал! Не от меня это зависит, Владимир, а от урожая, да условий погоды, труда. В землянку бы жить не поселили, а то придётся часто профилактику от ревматизма проводить! Обычно нам полутора месяцев вполне хватало. Только один раз к 7 ноября вернулись, прямо на демонстрацию, а так до конца двадцатых чисел октября всегда управлялись. Снегу бы меньше было, а то свеклу трудно из глубокого снега из-под земли выковыривать.
   - Ты там уж много не пей, Болеслав, даже для профилактики ревматизма, а то сознание на борозде потеряешь, от комплексного воздействия местной природы и солнечного удара!
   - Сам знаю, не маленький. Это ты Охламонову такие предупреждения делай, а то на него опять солнце свалится. Мне не впервой на борозду идти, только в этом институте уже в четвёртый раз иду! Это не считая всяких других учебных заведений, да фабрик с заводами!
   Утром встали дружно и рано, почти как по патриотической песне, так любимой деканом. Болеслав нацепил огромный рюкзак себе на спину с помощью Цыплякова. Вместе пошли на остановку, горланя любимые песни декана про рассвет, страну и далёкий Кремль в сизой туманной утренней мгле.
   Несмотря на столь высокий накал раздиравшего обоих патриотизма, сесть в ав­тобус Болеслав не смог, его рюкзак дальше дверей автобуса не пускал.
   Сам он в дверь автобуса проходил свободно, а вот рюкзак застревал в дверях намертво. Автобус закрыть двери уже не смог, а потому и не мог тронуться с места. Цыпляков вытаскивал Загребухина за рюкзак из автобуса назад, на остановку, среди ругающейся толпы опаздывающих на работу сограждан.
   Водитель автобуса в это время показывал им обоим из кабины кулак, грозился выйти и утрамбовать Загребухина лично, правой ногой. А рюкзак выбросить в при­дорожный кювет, как нетранспортабельный в рейсовых автобусах города.
   - Ты бы ещё диван с креслом себе на спину нацепил, - кричал шофёр Болеславу из кабины.
   В ответ Загребухин требовал громадного уважения в первую очередь к самому себе, как носителю всего прогрессивного. А во вторую очередь - к своему рюкзаку, опротестовывая нехорошее мнение водителя о студентах фармфакультета в высоких патетических словах о строитель­стве светлого будущего в далёком от этой автобусной остановке колхозе.
   Этих высоких, патетических слов он наслушался вдосталь ещё вчера от декана, да неизвестного в дорогом костюме, почти до звона в ушах, до помутнения сознания, вместе с соответствующими моменту пес­нями о потерянных бойцах, надорвавших глотки при исполнении песни о "Яблочке", да далёких гренадских колхозах, нуждающихся в срочном подкреплении нашими студентами.
   А когда патетические слова закончились, в простых, доступных всякому, в том числе и водителю автобуса, чисто народных выражениях, предложил послать води­теля в колхоз голым на три месяца, без соли и спичек, только с гаечным ключом на 24. Водитель этому внезапному предложению студентов обиделся, закрыл двери автобуса перед самым носом Цыплякова и уехал по маршруту без друзей. Цып­ляков даже не успел спросить у водителя, какие же слова нанесли ему большую ду­шевную травму - простые, народные, или же патетические, лично от декана?
   Пришлось Загребухину прямо на остановке перепаковать с руганью рюкзак.
   Он вытащил из рюкзака котелок, нацепил его на бельевую верёвку, повесил верёвку себе на шею. Сам коте­лок теперь болтался у него на животе, ближе к ногам.
   В руки он взял куртку, вынутую также из рюкзака. В таком виде, продолжая шумно напевать вчерашние песни о главном, то есть о Родине и её нерешаемых десятилетиями проблемах, он и зашёл в следующий автобус, подталкивае­мый активно в рюкзак Цыпляковым, энергично расталкивая зазевавшихся людей ко­телком, требуя себе свободной дороги вплоть до самого колхоза.
   У института собралось много людей с аналогичной экипировкой, ехали на­долго. Собирались по курсам, группам, с песнями и криками, с невнятными расска­зами о лете и коротких каникулах. Потом к месту сбора подъезжали автобусы. Сту­денты, не прекращая шума и гама, грузились в них.
   Охламонов продолжал непрерывно петь и играть на гитаре, внося в шум свою изрядную долю, не позволяя этого делать другим.
   Владимир хотел было подсчитать количество оставшихся струн на его гитаре, нет ли каких заметных изменений с прошлого дня, но это у него не получилось. Андрей энергично двигался, непрерывно дёргался, подпрыгивал на месте и бил по гитаре с такой большой скоростью, что не позволял производить даже простые арифметические подсчёты со стороны заинтересованных лиц. Владимир плюнул на это бессмысленное занятие, просто кивнул Андрею в качестве приветствия и стал осматриваться по сторонам в поисках возможных неприятностей.
   Взгляд его упал на автобус.
   В одном из его окон ему весело улыбался и строил жуткие рожи его однокурсник, студент другой группы, Паяльников. Отметив, что его гримасы заметили, Паяльников стал ещё шире улыбаться и показывать руками предмет определённых размеров.
   Цыпляков моментально вспомнил, что такое показывает ему товарищ по кружку на кафедре органической химии. В ответ он показал предмет куда более крупных размеров, с нескрываемой радостью улыбаясь в ответ.
   Как видим, радость от межличностного общения кружковцев была взаимной, то есть проще говоря - обоюдной. Поясним читателю, что показывали друг другу славные ветераны кружка органической химии.
   На кружке органической химии студенты читали друг другу доклады по интересующим друг друга темам, и некоторые доклады, которые им поручали преподаватели по плану работы кафедры.
   Цыпляков был более практиком в химии, нежели глубоким теоретиком. Поэтому вместе с Паяльниковым они показывали на каждом заседании кружка загадочные опыты, привлекающие и переманивающие в кружок любопытных с других кафедр. После показа опытов они объясняли их химическую сущность озадаченным кружковцам. То заставят обычное яйцо мотаться по трёхлитровой банке вверх - вниз без всякой нужды и видимой глазу причины, то показывают прозрачный раствор с антрахиноном, при пропускании через который воздуха резко меняющий свой цвет.
   В тот раз показывали наглядный опыт, как от никотина, полученного из сигареты Петра Беспутного, дохнет мышь всего за пять минут. Мышь сдохла даже быстрее, чем предполагалось научной теорией. После опыта Цыпляков отправился в центральный гастроном, по естественной нужде, купить хлебца, и другого съестного, которое будут продавать трудящимся города за наличные деньги. Уже в гастрономе, в очереди, он отметил некоторый необычный интерес к своей скромной персоне со стороны смущённо улыбающихся граждан города. Вначале он решил, что граждане радуются благополучному протеканию опыта с мышью, доказывающему вред никотина из сигареты Петра всем кружковцам. Но потом сообразил, что граждане наглядного опыта не видели, и дело, видимо, кроется совсем в другом. Он внимательно осмотрел себя со стороны, насколько это было возможно сделать незаметно, стоя в очереди за хлебом. И не зря! На хлястике его пальто, заботливо привязанная за верёвочку, висела небольшая колбочка с неизвестным раствором розового цвета.
   Цыпляков возмутился этому открытию и колбочку с хлястика тотчас снял. Одновременно он обрадовался, что Паяльников, а это был несомненно он, не налил в колбочку концентрированной соляной кислоты, к которой имел свободный доступ. Разбейся такая колбочка с кислотой, и конец всей задней стороне тела Владимира! Прощай учёба и любимый институт, друзья и товарищи, кружок по органической химии!
   Вернулся Владимир в главный корпус института уже с колбочкой в руке, возмущённо ею размахивая, продолжая ругаться и ожесточённо плеваться. Жидкость неизвестного состава он на катионы и анионы не анализировал, а просто вылил прямо у входа в гастроном.
   Говоров сразу поинтересовался, какими смелыми экспериментами намерен заняться Владимир Цыпляков в свободное от лекций время, указывая на колбочку с верёвочкой. Владимир рассказал о мелкой и досадной обиде, полученной на научном кружке, показал верёвочку во всю длину. Проходящий случайно мимо Загребухин услышал жалобу Владимира и думал ровно секунду, чем можно помочь в таком случае товарищу, попавшему в неожиданную беду. А потом предложил ответить адекватно, и моментально привёл простейший пример адекватного ответа.
   Недолго торжествовал и радовался Паяльников, рассказывая всем на курсе о походах Владимира Цыплякова в центральный гастроном города с колбой за спиной, переполненной опасными веществами. После следующего практического занятия, по аналитической химии, он открыл на лекции свой портфель, достать тетрадь для записи лекций, и замер с открытым ртом, удивляясь носимому им содержимому.
   В его портфеле лежала, аккуратно сложенная, половая тряпка, взятая прямо со входа кафедры аналитики, по которой прошло, по минимуму, более сотни человек студентов. Каждый из них не забыл вытереть ноги перед входом на кафедру, помня болезненную любовь доцента Тычкова к чистоте чужих ног.
   Что сделал Паяльников с этой тряпкой, мы не знаем. А зря врать не будем. Возможно, что вернул её на кафедру, за вознаграждение, или выбросил, прямо на лекции. Маловероятно, что он взял её домой, уж очень она грязная была. Может, подсунул какой студентке, прямо на лекции. Любил он иногда мило подшутить над друзьями, или однокурсницами. Но больше колбочек Цыплякову на спину он не вешал. А сама колбочка перешла в прямое пользование Алексею Говорову для дальнейшей научной работы.
   В этот радостный, солнечный сентябрьский день товарищи по кружку показывали размер подаренного друг другу, на память о кружке, институтского имущества.
   Цыпляков дружески попрощался с Загребухиным, другими однокурсниками, показал фигу смеющемуся Паяльникову.
   В этот момент в задних рядах студентов внезапно появился Алексей Говоров собственной персоной. Судя по его растрёпанному виду, а также малому количеству носимых с собой вещей, он хронически опаздывал в очередной колхоз. А поэтому не успел толком собраться, опять забыв взять с собой на учёбу Овидия или Плутарха, с которыми ему все­гда легче переносилась учёба в колхозе, в отсутствие средств коммуникации и связи.
   Автобус тронулся, когда в него уже на ходу погрузился Говоров с неизменным портфелем, с которым не расставался с первого курса, а может быть, даже со школы и детского сада. Цыпляков никогда не видел Говорова в раннем или позднем детстве, но подозревал, что этот портфель был у него всегда, начиная с яслей. Только его содержи­мое постепенно плавно менялось, от детских игрушек до разнообразных учебников начальной и высшей школы.
   Уже из окна автобуса Алексей приветливо помахал портфелем Цы­плякову.
   Цыпляков закинул ему в приоткрытое окно свой отчёт с докладной запиской, побежал рядом с автобусом, пытаясь узнать причину опоздания Алексея на ответственный первый день занятий.
   Оказалось, что возвращающегося с каникул бородатого Алексея на городском вокзале наряд милиции принял за бомжующегося наркомана, и задержал на три часа, для выясне­ния личности и самого предмета бомжевания. Тем более, что неутомимый исследо­ватель природы, натуралист Алексей Говоров, вёз с собой некоторые интересные образцы высушенных трав, неаккуратно упакованные в виде веника, которые милиция вначале ошибочно причислила к сушеной конопле, уже готовой к употреблению жаждущими потребителями в городе. Соответственно, Алексея моментально причислили к наркоманам и наркоторговцам. После чего его тотчас взяли в оперативную разработку, сразу стали проводить весь комплекс розыскных мероприятий, выяснять его социальное положение, явки, соучастников, поставщиков, мелких и крупных пособников, главное и побочные места проживания, фамилию, имя, отчество. Без года рождения тоже не обошлось. Пока всё это выясняли, да составили обширный протокол с правильными латинскими названиями изъятой травы в форме веника, на котором настоял Алексей, сопоставляли составленное с реальными фактами бытия, да пригласили эксперта, оторвали от важной государственной работы розыскную собаку по кличке Полкан, прошло несколько тревожных для Алексея часов.
   С экспертом Говоров провел интересную научную беседу на бытовую тему сбора дикорастущих лекарственных трав, а с собакой поговорить, найти общий язык, обсудить насущные проблемы случайной встречи не удалось. Этих-то трёх часов, затраченных столь глупо, в том числе и на разговор с бездушной милицейской собакой, Алексею и не хватило для серьёзной подготовки к отъезду в колхоз.
   О своей неприятной истории Алексей высказался определённой короткой философской фразой, несущей громадный замаскированный внутренний смысл: - "Скромность - украшение любого хама".
   Он тут же отбыл в колхоз, не объяснив толком и полностью Владимиру всего смысла второпях сказанного, не расшифровав полностью глубинной сути своей фразы. Относится ли это к милиции, эксперту или милицейской собаке по кличке Полкан? Или это сразу о всех хамах нашей страны?
   Пока Владимир бежал за автобусом, его терзала ещё одна мысль, не имеющая чёткого ответа: интересно, а в каком звании пребывала сама собака Полкан? В офицерском, сержантском, или просто рядовом? Может, она вела себя столь бездушно, нагло и цинично, что носила многие государственные звания и награды, была заслуженной собакой СССР?
   "Вот так встретились и поговорили, обсудили научные проблемы!" - с огорче­нием подумал Цыпляков, когда автобус скрылся за поворотом.
   Сам Владимир направился лёгкой трусцой в деканат, прямо от задних ворот института.
   В деканате продолжало царить то особое радостное возбуждение, свойственное началу каждого учебного года. В него забегали и из него выбегали студенты и преподаватели, двери его не успевали закрываться за массами мигрирующего учащегося и учащего на­рода.
   Цыпляков иногда хотел усугубить радостное оживление в любимом деканате приветственной телеграммой следующего содержания: "Грузите гербициды тон­нами на кафедру аптечной технологии лекарств. Гален".
   Но постоянная скудость денежных средств и возможная неправильная реакция со стороны декана останавливали его от этого приветственного мероприятия.
   У входа в деканат его ждал мрачный Антонов со своей справкой, крепко зажа­той в руке, чтобы ветер сию ценность не унёс далеко от деканата и территории института.
   Поздоровались, хотели обсудить отъезд факультета на свёклу, картошку, яблоки, морковь и пшеницу. Но тут из дверей дека­ната выбежал бодрой походкой сам собственной персоной Корней Валерианович Креозотов. Увидев своих подопечных, беспечно стоящих недалеко от входа в ожив­лённый деканат, он сразу поинтересовался, что они тут делают в то время, когда все грузятся в отъезжающие автобусы, а многие уже уехали на поля и работают там ло­патой и граблями, собирая перезрелый урожай прямиком в открытые закрома Родины.
   Товарищи синхронно протянули ему свои справки.
   Декан торопливо заглянул в них только одним глазом, и сказал, почти не читая их стандартного содержания:
   - Так, эти справки сдадите секретарю деканата для проверки и регистрации, а сейчас срочно бегите в виварий. Там лаборант Трофимыч должен у барана кровь взять для научной работы, один он не сможет, не справится. Быстро помогите ему и сразу назад, в деканат, справки сдавать, и за новой работой! У нас тут работы не­впроворот с прошлого учебного года скопилось, а вы под дверями дурью маетесь!
   Как видно, научная жизнь в институте не утихала ни на минуту, ни на секунду, она бурлила, пенилась и плескалась даже во время отправки всех студентов в колхозы.
   Умел декан поставить учебную задачу быстро и ловко, решительно, а вот как решать её? Цыпляков моментально понял, что откормленного, матёрого барана им втроём, больным-худосочным, со справками в руках, не одолеть. Силы слишком неравны. Одни рога у барана чего стоят, напугают всех троих сразу. Нет, тут народу больше должно действовать!
   Только он рот раскрыл, сообщить об этом декану, а того уж и след простыл. Только топот с лестницы доносится. Цыпляков подумал, чтобы на его месте сделал никогда неунывающий Алексей Говоров в подобной сложной ситуации с бараном. Решение сложной проблемы барана методом Алексея Говорова пришло моментально.
   - Скорее бегом во двор, - крикнул он Антонову. Они побежали по лестнице че­рез две-три ступеньки вниз, спотыкаясь, пугая встречных людей непонятным рвением и скоростью своего переме­щения, быстро догнали и обогнали изумлённого их внезапной резвостью спешащего декана, едва не сбив того с ног.
   Во дворе ещё лениво грузился в автобусы третий курс, не все могли пройти в узкую дверь "Лиаза" со своей поклажей, некоторые вновь перебирали свои вещи у входа в автобус. Рядом нервно кусал губы спешащий на шабашку водитель.
   Цыпляков подбежал к месту погрузки первого курса, нетерпеливо ожидающего прибытие автобусов для первой поездки в колхоз.
   - Ребята, кто тут с первого курса, подойдите сюда!
   К Цыплякову подошли пятеро студентов.
   - Так, пока нет автобусов, декан поручил вам своё первое ответственное зада­ние в этом семестре! Сейчас быстро, бегом, побежим помогать Трофимычу в вива­рий, unos, dias, tres, побежали!
   Цыпляков побежал, не оглядываясь, за ним стремительно бежал Антонов и пя­теро первокурсников. До вивария добежали за минуту и двадцать пять секунд.
   У вивария нетерпеливо прохаживался лаборант Трофимыч с огромным шпри­цем в руках. Вид огромного шприца сразу напугал первокурсников. Они тотчас стали прятаться один за другого, а все вместе - за Сергея Антонова. К чести Антонова надо сказать, что он шприца нисколько не испугался, так как знал, что кровь будут брать не у него, а только у барана.
   - Где тут баран, выводите его, - закричал воинственно писклявым голосом Цы­пляков, поднимая своим криком упавшее настроение первокурсников.
   Кричал он с интонациями Алексея Говорова. Сам Цыпляков живого барана ни­когда в жизни не видел, только один раз по телевизору, в передаче "В мире живот­ных", когда был маленьким школьником. Как себя вести при первой встрече с бараном, не знал, а как у барана кровь брать, даже и туманно не представлял. Только слышал, что есть в институтском виварии такое по­лезное домашнее животное, но для чего оно там есть - не догадывался совсем. Не знал он, чем это животное так полезно для института. Институтская газета-многотиражка, с силой мощного прожектора освещающая все стороны быта, жизни и творчества студента, ничего хорошего о баране не пи­сала. Но и с плохой стороны она о баране тоже не упоминала. Видимо, этот ответственный момент газета осветить забыла, а потому это было тёмным пятном для Цыплякова и его товарищей по учёбе. Таким образом мы видим, что у Цыпля­кова было много пробелов как в теоретических знаниях, так и в практических навыках. Но сама жизнь активно заполняла эти пробелы в его знаниях.
   Трофимыч шустро юркнул в виварий, за ним в виварий ввалились толпой остальные. Несчастного барана выволокли из привычного стойла с верёвкой на шее, прямиком во двор ин­ститута, на научный эксперимент.
   Глупый баран прекрасно знал, чем этот эксперимент для него обернётся, од­ними неприятностями, болью, да большой, трудновосполнимой кровопотерей. Он упирался всеми конеч­ностями, норовил боднуть кручеными рогами своих многочисленных мучителей, окруживших его со всех сторон.
   Трофимыч держал в одной руке свой пугающий всех шприц, другой рукой на­мертво вцепился в верёвку с бараном. Одновременно он руководил Цыпляковым, ко­торый пытался командовать всеми первокурсниками сразу, и Антоновым в придачу.
   - Ты, как тебя там, в кепке, слева заходи, слева, хватайся руками за рога, крути его в бараний рог! Не давай ему бодаться! А ты, в клетчатой рубашке, справа заходи, не мешкай, ворон не лови, и тоже за рога его хва­тай! Держите его крепко, родимого, вдвоём! Да близко не подходите, он лягнуть может ко­пытом! Будете потом зубы по периметру двора на память о первом курсе собирать!
   - А какими конечностями он может лягнуть? - стал интересоваться третий пер­вокурсник, с явными задатками серьёзного аналитика, будущий светила фармфакультета.
   - Да ты не спрашивай, я и сам точно не знаю, с какой конечности ему сподруч­ней лягаться, с левой или с правой. Может, он передними ногами сильнее бьёт! Ты держи ему обе задние ноги сразу, так он тебя точно не лягнёт, хвостом он больно не ударит, это дело известное!
   Теперь задние ноги барана были крепко схвачены третьим первокурсником, на первые ноги Цыпляков напустил четвёртого студента. Для полной гарантии Цыпля­ков сам сел верхом на несчастное домашнее животное, придавливая его своим весом к земле для полной гарантии эксперимента. Трофимыч передал бразды правления бараном в виде верёвки пятому пер­вокурснику, а сам приладился со шприцем к горлу барана. Антонов занял разумную выжидательную позицию, помогая Цыпля­кову сидеть на баране, поминутно не падая.
   Во время операции баран от ужаса обслюнявил ухо у Трофимыча. Тот от не­ожиданности шарахнулся в сторону, сбил с ног одного из первокурсников, держа­щего барана за рог. Баран воспользовался этим единственным мгновением.
   Нечеловеческим усилием он дёрнулся, отбросил второго первокурсника, дер­жащего его за рога, и встал на дыбы. Вместе с ним встал на дыбы и сам студент четвёртого курса, Владимир Цыпляков.
   Всё это походило со стороны на великолепную скульптурную группу - "Всадник революции уже готов к далё­кому походу на врага, прямо в Гренаду". Это можно было назвать и по-другому: "Всадник революции бешено скачет на работу, для достижения наивысших результатов в труде и обороне от потенциального агрессора".
   Первокурсник, держащий задние ноги животного, бросил их от страха сам, испугавшись, что баран вместе с Цыпляковым дружно упадут на него, и удвоенными усилиями придавят насмерть ещё в самом начале первого учебного семестра. Все моментально разбежались в разные стороны от места опасного научного эксперимента с одичавшим в виварии бодливым домашним живот­ным.
   На баране верхом остался один Цыпляков, который не успел соскочить во­время. Он не учёл резвой прыти молодых первокурсников.
   Баран попытался избавиться от назойливого седока, он стал скакать разным мане­ром на месте, то просто подпрыгивая, то вставая на дыбы, то закидывая зад высоко вверх. Разумеется, баран с удовольст­вием побежал бы по институтскому двору, подальше от вивария и взнуздавших его злобных мучителей, но его не пускала верёвка, которую всё ещё держал в руках студент с совершенно побе­левшим от первого поручения декана лицом.
   Началось незапланированное в научных планах деканата на сегодня студенчес­кое родео.
   Это было исключительно редкостное зрелище. С разных концов институтского двора за ним наблюдали многочисленные зрители, поощряя наездника криком со свистом или же воплями с улюлюканьем. Но никто из них не спешил приходить на помощь отваж­ному ковбою института Владимиру Цыплякову.
   Цыпляков настойчиво держался за рога, понимая, что в этом его единственное спасение, пы­таясь направить движение необузданного и страшного домашнего животного в нужное для лаборанта Трофимыча направле­ние, то есть стойло вивария. Но животное само было сильно напугано как компанией собравшихся около него с плохой целью людей, вооружённых гигантским шприцем, так и неловко сидящим на нём и непрерывно кричащим Цыпляковым. Оно не слу­шалось ласковых истошных призывных криков Цыплякова, не обращало внимание на пинки и удары ногами в бока, продолжая неистово скакать на месте, попутно выделывая сложные акробатические этюды вместе с се­доком. На баране до сего момента верхом никто никогда не ездил, да и в телегу его ранее не запрягали, плуг к нему тоже не цепляли.
   Через восемнадцать секунд Цыпляков не выдержал сложностей акробатики и свалился с ба­рана мешком на землю.
   Но эти восемнадцать секунд не прошли для всей операции даром. За это время опытный ла­борант Трофимыч вытер обслюнявленное ухо обоими руками, а руки о полы халата, окончательно пришёл в себя от страстного поцелуя барана, и успел пропустить верёвку через дверную ручку вива­рия. После чего натянул её, а грозным криком с угрозой подбодрил растерявшихся первокурсников.
   Голова барана прижалась к двери натянутой верёвкой. На него набросились всем скопом, заломали, придавили, частично придушили, пустили и взяли кровь. Потом со всеми предос­торожностями затащили в стойло вивария, крепко привязали.
   Оглушённого стремительным взлётом, полётом и тяжким падением Владимира Цыплякова аккуратно подняли с земли заботливые руки товарищей по приказу декана. Они же выбили из него пыль, частично сняли грязь, на­липшие на одежду спички и окурки, продукты жизнедеятельности домашних животных, немного растёрли баранью кровь по воротнику рубашки, вручили прямо в руки отлетевшие далеко в сторону очки с оторвавшейся дужкой.
   Сергей Антонов от своего лица и лица деканата объявил первую благодарность первокурсни­кам, отпуская их к автобусу, для поездки в колхоз. Попутно он благословил их на новые подвиги и возможное подвижничество.
   - Уезжали комсомольцы на гражданскую войну, - пропел фальшивым басом Антонов, поощряюще махая окровавленной рукой вслед потрясённым и удаляющимся бегом к автобусу первокурсникам.
   Свой первый день занятий они запомнили на всю жизнь.
   Цыпляков медленно приходил в себя от первого дня начавшегося семестра, близоруко щу­рился на яркое солнце первого сентября, собирал выпавшие из карманов одежды разные мелкие личные вещи, кошелёк с деньгами, искал затоптанную копытом барана справку в траве.
   Антонов довёл его до деканата, поддерживая под руку. Открыл дверь, помог сдать окровавленную и истоптанную бараном справку секретарю. Вместе выслушали неодобрительное мнение секретаря о неаккуратности современных студентов, которые не могут донести справку до деканата, не измазав её чем-либо по дороге из медпункта.
   В деканате продолжала царить праздничная неразбериха первого дня учёбы. Цыплякова тут же отправили вместе с другими освобождёнными перетаскивать сейф на кафедру физкультуры, несмотря на его окровавленную одежду.
   Перетаскивая сейф, Цыпляков всё время думал, что можно хранить в сейфе на кафедре физкультуры? Неужели планы занятий, или методику новейшей трени­ровки, для выращивания спортсменов мирового уровня? Нет, это было маловеро­ятно, поэтому он решил, что в сейфе должны были храниться чьи-то резервные запасы водки.
   Возвращаясь после работы в общежитие в окровавленной бараном одежде, Цы­пляков представил себе, что будет, когда история с гарцеванием на баране достигнет чутких ко всему ушей декана. Он тотчас представил себе, как отреагирует на такое безобразие декан: "В тот момент, когда все здоровые студенты ударно работают в колхозе, собирая урожай, выполняя по полторы-две нормы, регулярно общаясь с колхозниками по санитарно-просветительной работе, безответственный сту­дент уже четвёртого курса Цыпляков, неумело притворяясь больным, устраивает в институте хулиганские скачки на баранах! Возмутительно! К чему это приведёт, до­рогие товарищи? Ответ один - к полной деградации личности перечисленного Цып­лякова, дезорганизации всего учебного процесса, если до этого его не забодает ба­ран, или если он не свернёт себе шею сам на этих глупых бараньих скачках!".
   А к чему мо­жет привести такая речь декана? Да к любым неприятностям! А что скажут това­рищи, услышав о легкомысленных скачках на баране четверокурсника Цыплякова, во время их тяжкого труда на колхозной борозде? А если его публично осмеют в ин­ститутской газете "Медик" как главного отрицательного героя современности, как главный позор института? Да с последующим снятием со стипендии, заработанной тяжким, нечеловеческим трудом на экзаменах в общении с придирчивыми преподавателями!?
   Цыпляков представил себе укоризненное лицо Говорова, который никогда на баранах не ездил, и не собирался ездить в будущем, а уж тем более не скакал, да и не стремился к этому. Конечно, Говоров не стал бы садиться на барана верхом во время учебного процесса, как это сделал по своей глупой наивности Владимир Цыпляков.
   Цыпляков взял на вахте свежую газету, поднялся в свою комнату. В комнате было сиротливо тихо, только жужжали осы.
   Никто не кричал, не спорил, не пел песен, не играл на гитаре, не учил фармакогнозию или биохи­мию. Из соседней комнаты их секции все уехали в колхоз. Охламонов уехал с новой гита­рой и своими старыми песнями, воспевать славную романтику колхозных будней в агитбригаде ночью и днём. Закрыв дверь на ключ, они оставили включённым радиоточку на всё время своего долгого отсутствия. Теперь соседи вне своего желания могли слушать всё то, чем с ними спешила поделиться радиоточка.
   Петра тоже не было.
   Цыпляков отключил своё тихо шелестящее новостями радио. Временно, до воз­вращения студентов из колхоза, он не вёл политинформаций, поэтому мог себе по­зволить такую роскошь, не слушать новостей уборочной страды, надоедливых рас­сказов о наглых происках империализма, мешающих расти урожаю на колхозных полях, непрерывно угрожающих термоядерной войной за рынки сбыта пшеницы. Что можно сбывать в районы, захваченные с помощью термоядерной войны? Есть ли там в чём большая нужда? Какая же она, эта нужда? Но это совершенно не интересовало ин­фантильного студента Цыплякова, а тем более штатных агитаторов института.
   Глушить собственные разговоры от всяких проверок надобность полностью отпала. Разгова­ривать было не с кем.
   Студсовет временно перенёс свои заседания на открытый воз­дух в колхозе.
   Сидоркин руководил действиями студентов второго курса по собиранию кар­тошки. На свёклу он ездить очень не любил, гневно скандалил по этому поводу в де­канате, "качал права", "гнал волну", просто брызгал слюной на недалёких обидчиков. Обычно упорный и упрямый деканат шёл ему на некоторые уступки в этом сложном диалек­тическом вопросе. Поэтому в сушилке Сидоркин уже не прятался, и поэтому же не мог оттуда внезапно забежать в комнату, с проверкой культуры жизни ошеломленных обитателей.
   В общежитии было неправдоподобно тихо, только продолжали монотонно жужжать осы над остатками арбуза Петра, да за стеной диктор бубнил об очередной победе на полях сражений с урожаем.
   Так Цыпляков остался совсем один. Его окружали только многочисленные на­секомые.
   Тараканы жили с самого основания общежития. Теперь, после высушивания ог­ромного количества луговых, полевых и всяких других трав, в общежитии продол­жала жить лесная, луговая и прочая живность, принесённая вместе с травами сту­дентами, соседями по этажу.
   Цыпляков вяло почитал свежий номер "Молодой гвардии". В нём шла речь о социалистическом соревновании между студентами разных институтов города по уборке созревшего урожая. Вне всякого сомнения, должны были победить студенты сельхозинститута, как имеющие больше практических знаний и более теоретически подкованные в этом деле.
   Мединститут безуспешно боролся с политехом за второе-третье место, педин­ститут всегда был на своём четвёртом месте, выше не поднимался. Поэтому ход социалистического со­ревнования не заинтересовал Цыплякова, он был совершенно предсказуем.
   - Вот если бы развернуть социалистическое соревнование по поводу сдачи эк­заменов по фармацевтической химии, мы бы им всем показали, - подумал вслух Цыпля­ков, разворачивая газету, зевая и почёсываясь от заползших к нему в одежду насеко­мых, разгоняя руками настырных ос.
   Международный отдел газеты уведомил Цыплякова, что труженики бельгий­ских полей собрали богатый урожай брюссельской капусты. Это озадачило читателя Цыплякова, который научно предполагал, что в Европе давно живут одни только подлые эксплуататоры-империалисты, а всех тружеников давно переморили непрерывные кри­зисы перепроизводства.
   Ему было немного тоскливо, но у него была приятная работа, писать полный отчёт Говорову, попытаться продолжить неофициальные исследования на кафедрах института. Владимир увидел измятую бумажку на своей тумбочке, развернул и прочитал короткий текст на ней. Это была одна из многочисленных мыслей Алексея Говорова, который готовил всякие тезисы и сами доклады в несчётном количестве прямо на обрывках чужой писчей бумаги: - "Жизнь, это череда, или же комплекс партийно-хозяйственных мероприятий, выполняемых с периодической цикличностью один раз в пять лет".
   - Мудро сказано, можно сразу диссертацию написать, или какую курсовую работу, - отметил по этому поводу Владимир, в очередной раз поразившись глубине образованности своего товарища по учёбе, уже засыпая над мятой бумажкой, которую ласковый ветерок сбросил с кровати и понёс летать по комнате.
   Сон пришёл к нему незаметно, под рассказы радиоточки соседей о дискуссии в ЦК КПСС об общем громадном подъёме сельского хозяйства страны, и решении мелких проблем последующих закупок зерна в Канаде, если США в продаже откажут.
   Опять снилась Цыплякову летняя практика, события последнего лета.
   Вот он с товарищами по несчастью опять поливает мяту перечную на опытном поле института из дырявого шланга, в котором всё время кончается вода.
   Вот ползком по полю собирает гербарий, натужно отыскивая сотое растение для засушки в самых больших зарослях, разгоняя ящериц по норам и древесных лягушек по углам поля, убивая на себе комаров и слепней, ворочая камни с мокрицами, пытаясь отделить хвощ полевой от хвоща болотного вооружённым очками знанием. Вот он случайно глянул на небо, и не увидел его. Всё небо напрочь заволокло кумачовыми транспарантами с лозунгами и праздничными призывами. Также там, при внимательном наблюдении, можно было заметить новые приказы Минздрава СССР, требования, счёта-фактуры, накладные как нового образца, так и явно устаревшего. "Скоро какой-то знаменательный праздник с демонстрацией" - догадался по расцветке родного неба Владимир, пытаясь прочитать некоторые лозунги, приказы и счета-фактуры, и исходя из этого определить, что будем знаменательно праздновать демонстрацией на этот раз. Он чихнул, высморкался на Taraxacum officinale из семейства Asteraceae, утёрся большим листом дикорастущего лекарственного растения Tussilago farfara из того же семейства астровых, и пополз быстрее, чтобы успеть отпраздновать вместе с народом института, преподавателями, товарищами по учёбе.
   Наползавшись во сне до полного изнеможения и внутреннего удовлетворения, отпраздновав надвигающуюся демонстрацию как полагалось традицией, измазавшийся Владимир ужом вполз в осенний лес и скоро оказался на его опушке, отбросив ставший ненужным транспарант. Тут бы ему и отдохнуть, прилечь, отвлечься от учёбы, проползания практики, сборки и сушки гербария, собирания лекарственного растительного сырья, внезапно настигшей его на жизненном пути демонстрации трудящихся. Ан нет, дорогой товарищ читатель, шалишь! Не может просто так, на половине пройденного пути, не доделав дела до конца, остановиться будущий провизор-комсомолец, переустроитель жизни на Земле. Нет, будущий молодой специалист, непрерывно понукаемый и направляемый твёрдой рукой из деканата, не может сам по себе остановиться, затаиться для отдыха в кустах. Он и тут находится по велению сердца, верному указанию, для выполнения ответственного задания. Безответственных заданий нам не поручали, отметь это для себя товарищ читатель, только ответственные!
   В осеннем лесу Владимир не праздно гулял с целью бессмысленного безделья и отдыха, разнузданного разгильдяйства, а выполнял важнейшую учебную функцию - собирал ценнейшее растение для гербария - ландыш майский, уже занесённый до него кем-то пытливым в Красную книгу. Этого растения ему не хватало для последнего гербарного листа и получения зачёта по фармакогнозии. А без получения зачёта за летнюю практику его категорически не переводили на следующий курс.
   Невдалеке стоял двух или трёхвековой дуб, на котором висели, среди редких жёлудей и последних листьев, запретные для простых советских людей плоды западной цивилизации.
   Перечислим их для современного читателя. Это были буржуазные джинсы фирмы "Lee", майка и кроссовки "Adidas", ловко подделанные умельцами в народной Польше, кожаный дипломат с цифровым замком и целый блок разноцветной жевательной резинки. Пока Цыпляков ворошил палкой опавшие листья, бил ею по шляпкам поганок и мухоморов, отыскивая майский ландыш, незаметно приближаясь к дубу с запретными плодами, в лес с юга самолично зашёл декан факультета, не доверяя этого дела заместителю. Он недоверчиво глянул на опешившего Цыплякова, со стороны живота живописно покрытого грязью с налипшей на неё травой и листьями, давлеными желудями, осмотрел голые деревья, опавшие листья и валежник. На дуб с многочисленными буржуазными соблазнами он даже и не взглянул, так как был сильно закалён по партейной линии, а поэтому имел все эти соблазны не на каком-то там дубе в лесу, а прямо у себя дома в нужном количестве.
   - Безобразие! Отчего так много мусора? Почему в лесу листья не убрали! Кто с деревьев сучья посшибал? Это что у нас за хулиганство? Где надлежащий фармпорядок? Кто дежурный? - обратился он к окаменевшему у дуба Цыплякову, пытавшемуся до этого незаметно дотянуться до одного из запретных плодов - жвачки.
   Очумевший Цыпляков понял, что раз он один в лесу, то дежурный по лесу именно он и есть. Тут даже и думать особо не надо, или искать расписание дежурств на самом крупном дереве леса.
   Цыпляков ловко отбросил палку в сторону, моментом убрал руку от гадкого буржуазного соблазна, вытянулся во фрунт, отдал декану честь и чётко отрапортовал, как учили на военной кафедре будущих офицеров запаса Советской армии:
   - Я! Есть! Яволь! Так точно! Сейчас уберём все сучья и листья в лесу! А деревья пока убирать не надо?
   - Нет, с деревьями потом разберёмся, после заседания научного совета и профкома! - толково рассудил декан сложную ситуацию с дикорастущим мусором.
   Цыпляков побежал бегом по лесу, собирать валежник с листьями в огромную кучу. Декан же сказал вслед ему свою обычную фразу: - Я про тебя всё знаю, - погрозил убегающему в дремучий лес Цыплякову не только пальцем, но уже и всей рукой, удовлетворённо кивнул, оценивая эффект проделанной работы, и вышел из леса в строго северном направлении, для продолжения столь необходимой научно-административной деятельности.
   Всю оставшуюся ночь Цыпляков собирал во сне валежник в лесу, ответственно выполняя обязанности дежурного, забыв о гербарии и ставших бесполезными буржуазных соблазнах, болтающихся на деревьях в великом множестве как попало по всей роще.
   Утро началось для Цыплякова нетрадиционно.
   Проснулся он оттого, что что-то противное полезло ему в ноздрю, щекоча и одновременно мешая дышать полной грудью, вы­зывая приступы асфиксии. Цыпляков ещё во сне схватил это "что-то" обоими ру­ками. А оно тотчас укусило его за нос. Цыпляков мгновенно проснулся с криком боли и бессознательной ярости. В руках он держал остатки раздавленной осы. Нос тихонько наливался, ши­рился, краснел, становился ярко-пунцовым.
   Цыпляков промыл его щёлочью настолько, насколько это было возможно в суровых условиях общежития, по­пытался вытащить жало короткими, остриженными ногтями, выпил димедрола для профилактики аллергии.
   Теперь надо было идти на работу, в де­канат.
   Вид у Цыплякова стал подозрительный. Не зря он во сне всю ночь гнилые сучья по лесу собирал, насмотревшись попутно на мерзкие соблазны капитализма! Вот что значит во сне встретиться с деканом, да с буржуазными соблазнами! Добром это не может кончиться. Знал же ведь, но опять попался!
   Нос у Владимира стал красным, перекосился, а по форме больше походил на перезрелую грушу.
   Цыпляков несколько раз смачно выругался, громко сказал на всю ком­нату, прячущимся от него по углам насекомым разного вида:
   - Подлые твари, инсекты! Я объявляю вам войну до победы! С этих пор в ком­нате будут жить или студенты, или инсекты, и я твёрдо знаю, кто это будет!
   После этой торжественной речи перед всеми насекомыми комнаты, которую вернее было бы назвать клятвой, он закрыл окно, стараясь не тревожить многочисленных ос на объёдках арбуза Петра, аккуратно закрыл дверь и отправился на работу.
   В деканате реальный Корней Валерианович сказал ему запросто, как старому знакомому, ещё по детсадовским временам, да и по ночному сбору валежника в лесу:
   - Зная вашу большую любовь к животным, Цыпляков, я даю вам интересную работу в виварии. Что это с вами случилось? - обратил он своё неусыпное отеческое внимание на огромный красный нос Цыплякова, - вы что, вчера перепили, Цыпляков, по по­воду начала учебного года? Или вас кто-то по носу крепко ударил в драке? И не иначе, как палкой!? Объясните ситуацию, что случилось, я просто категорически требую, как декан!? А ну, дыхните!
   Цыпляков дыхнул на декана со всей силы, едва не сдув несчастного в угол, и честно признался, что его покусала ночью оса.
   Декан поправил причёску, но освобождение от работ по поводу укуса осой не дал, только посочувствовал его горю со злорадной ухмылкой на лице. Одновременно он недоверчиво качал головой, подозревая, что дело было совсем не так, как сообщил ему об этом скрытный студент Цыпляков. Но ар­гументов в руках у него на это событие не было, только один голый цветной факт на лице Цыплякова.
   Цыпляков отправился в виварий, проведывать барана, ухаживать за всякой дру­гой живностью. А декан сделал пометку в своём поминальнике, уточнить среди вер­ных людей на курсе, что же на самом деле произошло с этим Цыпляковым. Нельзя ли его наказать примерно как-либо за его проделки с носом, по результатам неофи­циального расследования, материалам глубокой агентурной разведки.
   Вначале Владимир не понял, почему именно так обратился к нему декан. Почему он решил, что Владимир любит животных? И только работая в виварии, в краткие минуты сладкого отдыха, вспомнил о малозначительном эпизоде своей жизни, который случился с ним два года назад.
   Это было как раз перед сдачей экзаменов на кафедре физиологии.
   Цыпляков, как и многие студенты курса, заметно нервничал перед экзаменами. Заметив это, преподаватель физиологии объявил на последней лекции, что тех, кто принесёт на кафедру трёх котов, ожидает на экзамене снисхождение. Коты были нужны для проведения сложных научно-исследовательских изысканий на живой натуре, для кандидатских и докторских работ. Сразу после лекции состоялся живой, открытый и откровенный разговор о роли котов в оценках знаний студентов первого курса фармфакультета. Владимир выступил первым, со всей категоричностью молодого комсомольца, среди тесной группы своих товарищей и подруг по группе. Он заявил, что отдавать несчастных животных даже для самой передовой советской вивисекции категорически отказывается. Пусть на экзамене ставят обычную советскую оценку, без участия и влияния котообразных. Получив на экзамене 4, он заслуженно гордился оценкой целое лето. А потом внезапно забыл не только оценку, но и саму физиологию, натолкнувшись на новые науки и присущие им проблемы. Вот, оказывается, откуда появилась у декана информация о любви Владимира Цыплякова к животным, большим и малым.
   Пахло в виварии весьма специфично. Можно прямо сказать, что просто воняло. Такова суровая специфика виварной работы, этим студента удивить трудно. "В нездоровом деле - нездоровый дух", - верно оценил ситуацию Владимир, вспомнив мудрость древних, переведённую Загребухиным во время уборки в комнате общежития на современный русский язык. Владимир не стал особо принюхиваться, выясняя причины специфического запаха, его отдельных ароматов.
   Он прямиком зашёл в стойло к барану, обратился к нему с проникновенной речью, прося прощения за вчерашнее, а особенно за неуместные скачки.
   Баран Цыплякова за своего друга и товарища по увлечениям не признал.
   Увидев Цыплякова с огромным красным носом, стал нервно блеять, переступая всеми ногами сразу, делая попытки освободиться от пут и ускакать в далёкие пампасы, подальше от страшного обид­чика. На испуганное блеяние барана появился служитель вивария.
   Цыпляков сооб­щил ему о цели повторного визита в виварий и своём служебном предписании из деканата.
   - Это хорошо, что тебя прислали, а то крыс и мышей кормить совсем некому. Да ещё несколько клеток починить надо, а то голодные крысы от безделья дыры прогрызают, могут убежать на институтскую территорию.
   Так, совершенно внезапно для себя, Цыпляков стал поильцем и кормильцем ог­ромной оравы крыс и мышей. Кормить кроликов и ухаживать за ними служитель вивария Цыплякову не доверил. С бараном Владимир мог только говорить о своих насущных проблемах, без права вывода во двор.
   Кролик, это существо нервное, нежное, оно требует особой ежедневной заботы. Кроме того, он даёт вкусное диетическое мясо, полезное многим категориям больных, это не го­воря уже о совершенно здоровых гражданах. На кролика нельзя просто так кричать, ругать его нехорошими словами, он вам не студент, он сдохнуть может!
   Посмотрев на Цыплякова, служитель вивария сразу признал в нём больного, по одному только лишь внешнему виду, без справки деканата и тщательного осмотра всем коллективом институтского мед­пункта. От такого больного всего ожидать можно. Пойдёт такой больной на обед, да с собой кролика захватит, попутно. А потом нагло скажет, что кролик из клетки сам сбе­жал. Ищите его, мол, дорогой дядя, теперь на территории всего института, если его кошки с собаками не съели, или голодные студенты не поймали для роскошного ужина.
   А крыс с мышами кормить - это всегда пожалуйста. Крыс даже больные ныне не едят, мясо у них плохое, да и не принято как-то это в нашем народе, крыс есть, даже среди очень больных. Не говоря уже о здоровых. И диеты такой врачи никогда никому не назна­чают, крыс на обед есть. Поэтому пусть этот больной студент за крысами ухаживает, это только им всем на пользу пойдёт, вместе с мышами.
   Служитель выдал Цыплякову несколько буханок свежего хлеба, немного крупы, ножик, показал, где брать водопроводную воду для наполнения поилок.
   Часть хлеба Цыпляков съел сразу, на завтрак, пока руки чистые были. Но не очень много, совестливо, пони­мая свою большую политическую ответственность перед крысами. Крысам остав­шегося остатка должно было хватить. Про свой обед Цыпляков тоже не забыл, оста­вив немножко хлебца и для этого регулярного случая.
   Чего можно ожидать от своих подопечных, служитель не сказал, а Цыпляков его не спросил, как будто он всю свою сознательную жизнь только и делал, что кор­мил мышей с крысами чужими продуктами по прямому распоряжению деканата.
   Устройство клеток было самым простейшим, можно даже сказать, что прими­тивным. Клетки открывались сверху простым поднятием верхней крышки, при этом получалось, что почти весь верх с клетки снят.
   Высота клеток была небольшой, сантиметров в десять-двенадцать, это притом, что сами клетки были длинной в метр, шириной сантиметров в семьдесят.
   И в каждой такой клетке сидело около двадцати-тридцати крыс. А уж сколько мышей, Цыпляков и представить себе не мог, точному учёту они не поддавались, непрерывно хаотически перемещаясь по всей клетке толпами в разных направле­ниях.
   Приподняв одной рукой крышку, Цыпляков засовывал вторую руку в клетку, к подшефным крысам. Увидев, что крышку приподнимают, большинство крыс под­нималось на задние лапы, вытягивались вверх, как солдатики, и начинали при­стально следить за всеми манипуляциями Цыплякова, ожидая еды с водой.
   Головы их торчали на срезе клетки, а некоторые крысы поднимались ещё выше, создавая явную угрозу массового побега из клетки и вивария.
   У Цыплякова была свободной только одна рука, и он с ужасом думал, что бу­дет, если крысы массой побегут из клетки, и как он их потом ловить будет. Одной рукой он их бег остановить не сможет! Да и покусать они могут его, если он на пути бегства крысиной стаи голую руку выставит. Тем более, что эта рука у него не была свободна, ею он вынимал пустую плошку из-под воды.
   Потом Владимир опускал крышку на клетку, наполнял плошку свежей водопроводной водой из ведра, снова приподнимал крышку. И все крысы, как одна, становились в полный рост, ожидая дальнейших действий Цыплякова. А он быстрым движением руки ста­вил плошку на дно клетки и закрывал крышку со всей возможной поспешностью, неаккуратно придавливая крысам головы.
   После этого надо было аналогичным способом, в другую плошку, бросить кры­сам ломоть хлеба и горсть крупы. Ящиков с крысами было много, а с мышами ещё больше.
   Цыпляков взялся за порученное ему дело серьёзно, по-научному, как этому учили на ка­федрах. Он решил сразу приучить всех крыс к строгому порядку, который царил среди всех студентов института, чтобы они ценили своего кормильца и поильца, да не вздумали бы бежать, создавая лишние помехи деканату в сложном учебном про­цессе обучения студентов.
   Для этого он стал твёрдо действовать по своей авторской методике кормления грызунов. Методика созрела достаточно быстро, на основе страха, что грызуны во время кормления разбегутся по укромным местам института, а потом начнут кусать студентов и преподавателей для срыва учебного процесса.
   Владимир открывал клетку левой рукой, а когда крысы становились в подозрительную стойку, каждой вставшей на дыбы крысе он давал шелбан своей правой рукой, ста­раясь проделать это как можно быстрее, чтобы успеть наградить шелбанами всех вставших.
   После получения шелбана, примерно на тридцать-сорок секунд, каждая крыса принимала горизонтальное положение. Это Цыпляков особо отметил по своим часам с се­кундной стрелкой, вспомнив совет Говорова, хронометрировать результаты исследо­ваний и экспериментов. Щедро наградив всех крыс шелбанами, Цыпляков приступал к смене воды и собственно кормёжке доверенных ему администрацией мелких животных.
   Через тридцать-сорок секунд крысы снова начинали проявлять подозрительные приз­наки активности, опять вставая вертикально. Цыпляков немедленно повторял авторскую методику кормления.
   Кто-то из числа гуманистически настроенных читателей может обвинить Владимира Цып­лякова в некоторой излишней жестокости, свойственной молодости.
   Действительно, нельзя часто бить крысу шелбаном по голове, и только потому, что она крыса. С этим разумным мнением читателя сам Цыпляков полностью бы согласился. Но что ожидать от такого огромного количества крыс, собранных в одном тесном ящике, Цыпляков не знал. А инструкций по кормлению крыс и разведению мышей он не изучал. Такого предмета студенты не проходили на институтских кафедрах, да и зачёта по этому предмету они не сдавали.
   Да и на каких кафедрах могли изучать такие методики, не на латыни же, да и не на кафедре по истории КПСС, на которых о крысах не упоминали вовсе. На кафедре истории КПСС даже для ругательных выражений для отрицательной характиристики врагов ком­мунизма и рабочего класса использовались другие эпитеты и названия других животных. Однако нельзя сваливать на одного Цыплякова ответственность в этом сложном вопросе содержания грызунов в институте. Тут видна явная недоработка парткома, комсомольской организации, самого декана, его заместителей. Когда обучались ещё на первом курсе, на кафедре физиологии человека, никто из преподавателей ничему подобному студентов не учил, к такой деятельности их совершенно не готовил. Видимо, это было большим теоретическим упущением в учебной программе, крупной недоработкой министерства. Только поэтому Цыпляков вынужденно применял свои практические наработки, подчёрпываемые им с самого дна жизни вивария, вместе с мусором и сопутствующими отходами жизнедеятельности животных. Однако мы не снимаем ответственности и с самого Владимира Цыплякова. Сам Владимир Цыпляков мог подготовиться к новому семестру более ответственно, с учётом опыта жизни других студентов, реалий нашей жизни, усложняющихся задач построения нового общества. Ему надо было срочно сходить в центральную городскую библиотеку, взять все книги и научные работы о жизни, ловле и разведении грызунов в нашей стране, братских странах социализма. Всесторонне изучить их за короткое время каникул, нужное законспектировать, качественно подготовиться к учёбе. Понять качественную суть отличия ухода за грызунами в капиталистическом обществе и передовом социалистическом. Наверняка в библиотеке были глубокие работы наших академиков, прочих учёных, открывающие как теорию, так и практику работы с крысами в условиях дома и академического вивария.
   Кормить мышей было проще, они были намного мельче и поэтому в целом производили более благодушное впечатление на Цыплякова. Но и тут следовало опасаться побега многочисленных стай мышей из клетки. Декан бы такого Цыплякову не простил до самого конца учёбы! Ведь Цыплякова послали в виварий для кормления и разведения грызунов, а не для распространения их по всей территории института, с выходом за его пре­делы, в город, к ничего не подозревающему народу. Вроде бы маленький нюанс, а какой значительный! Имеющий большое, нет, просто громадное значение!
   Поэтому работал Цыпляков сразу и за страх, и за совесть. Наиболее любо­пытных мышей он отталкивал рукой от края клетки, или ловко бил своим традиционным шелбаном.
   После собственно кормёжки наступила пора сбора и выноса продуктов жизнедеятельности крыс и мышей на помойку.
   Цыпляков работал ровно, старательно и спокойно. Лучше заниматься такой работой, чем сдавать экзамен по органической химии, или аналитику страшному доценту Тычкову. Значительно проще гонять ораву мышей по клетке голой рукой, бить крысиную стаю шелбанами, чем просто разговаривать об аналитике с доцентом Тычковым, который всегда смотрел на студентов, как удав на кроликов. При этом он старался сначала загипнотизировать их, а потом уже поставить оценку в два балла в зачётку, окончательно довершив начатое моральное давление на слабую личность студента грубым физическим деянием.
   Во вторую часть рабочего дня Цыпляков пытался чинить клетки, что у него по­лучалось плохо, так как к этому у него совершенно руки не лежали.
   В самый конец второго рабочего дня он задал барану в кормушку то, что слу­чайно подвернулось ему под руку, и покинул виварий, одержимый кровожадной мыслью расправиться со всеми насекомыми в своей комнате разом.
   В хозяйственном магазине он купил сразу два баллончика с дихлофосом, и ско­рым шагом направился в общежитие, заранее предвкушая кровную месть всем насе­комым в комнате, не разбирая их по видам или подвидам.
   На входе в общежитие его ждало новое непредвиденное препятствие.
   На вахте сидела новая вахтёрша, которая попросила предъявить пропуск в общежитие. Цыпляков, конечно, пропуск предъявил. Отчего же его не предъявить, если он имеется в наличии, да и как раз именно для такого случая.
   Но вахтёрша его в общежитие не пропустила.
   - Это не ваше удостоверение!
   - Как это не моё! Моё оно, вот фотография есть, и фамилия моя, совпадает! Чьё же оно тогда может быть?
   - Фотография, молодой человек, как раз совсем и не совпадает! Тут на фото­графии обычный нормальный советский человек сфотографирован, с обычным но­сом, а у вас нос треть лица занимает, да ещё красный! Мне в общежитие чужих, да ещё пьяных, с такими красными носами, пускать категорически запрещено по инструкции! Иди ми­лый, своей дорогой, пока я милицию не вызвала!
   Напрасно Цыпляков раздражённо кричал, что это он собственной своей персо­ной Напрасно бил себя в грудь обеими руками, как горилла в зоопарке, при виде конкурента на кусок пищи, доходчиво этим поясняя, что это его утром оса внезапно за нос уку­сила. А так он тут, в этом самом общежитии, уже второй год подряд живёт, почти безвылазно, на шестом этаже.
   Вокруг постепенно стали собираться студенты. Мнения их непропорционально разделились. Неко­торые считали, что фотография на пропуске совсем непохожа на возбуждённо кричащего Цыплякова, прыгающего вокруг стола бдительной вахтёрши. Другие студенты видели определённое сходство, если изменить форму и раз­мер носа, или же поменять саму фотографию в пропуске.
   Один студент сочувственно спросил Цыплякова, где же это его так неудачно сфотографировали? Видимо, он не хотел попасть в объектив к такому фотохудожнику-ремесленнику, боялся, что его тоже перестанут в общежитие пускать.
   Трое студентов знали Цыплякова в лицо, но их мнение не интересовало бди­тельную вахтёршу. Мало ли что студенты по малолетству скажут! Какой с них спрос, с этих студентов? А потом начнут шкафы с кроватями в комнатах пачками пропа­дать!
   Владимиру случайно помог знакомый преподаватель, признавший в нём Цыплякова собственной персоной официнально. При этом и он не преминул удивлённо поинтересоваться:
   - Вам что, Цыпляков, нос дверью прищемили? Подглядывали за кем неудачно?
   Пришлось рассказывать про подлую осу и ему.
   Цыплякова пропустили в обще­житие, пообещав в следующий раз не менее бдительно проверить документы, сравнить оригинал с фотографией. И вообще, приказали привести свой нос в полное соответствие с официальным документом, на котором стояла печать самого деканата.
   Цыпляков в ещё более озверелом состоянии поднялся в свою комнату. Слёзы и ярость душили его одномоментно.
   Первым делом он разобрал свою кровать и по частям вынес её в сушилку вмес­те со всеми спальными принадлежностями. И только потом он начал глобальную санитарную обработку комнаты, облив мощной струёй дихлофоса стаю обожравшихся ос на арбузных корках Петра. С глубоким внутренним удовлетворением он наблюдал их по­следние секунды жизни.
   На этом Цыпляков не успокоился, он обошёл всю комнату по кругу, тщательно распыляя дихлофос по всем стенам и поверхностям, которые встречал на своём пути. Кровать Петра он обработал особо тщательно, двойной дозой ценного препарата.
   Когда баллончик опустел, в герметично закрытой комнате стало невозможно дышать без изолирующего противогаза. Цыпляков закрыл дверь на ключ, а сам пошёл временно жить в сушилку, пока тёплая погода ему это позволяла. Там он и заночевал, приняв предварительно димедрол, накрутив будильник до упора, чтобы обязательно подняться вовремя, не пропус­тить занятий. Нос он обработал гидрокортизоновой мазью из запасов Болеслава Загребухина.
   Утром нос опал почти до нормального состояния, но стал синего цвета, и только само место укуса было ещё красным.
   Цыпляков заглянул в свою комнату.
   Атмосфера была ужасной, по углам валялись дохлые тараканы, на окне и около арбузных корок дохлые осы, мухи, комары, лесные клещи, мелкие и крупные ба­бочки, пауки, было много разных насекомых, которых ранее Цыпляков не встречал в своей жизни даже в поле.
   Цыпляков не стал их изучать, такой цели он перед собой сегодня не ставил. Не было у него к этому серьёзного интереса, как, например, у Алексея Говорова, ко всей живой и неживой природе, попадающей под рубашку, ползающей по брюкам, вылезающей из тарелок, падающей с потолка на голову. Он смёл их всех веником в совок. Добра набралось на полный совок, были ещё и некоторые излишки.
   Цыпляков выбросил содержимое совка в помойное ведро, опять закрыл дверь на замок и отправился на работу со спокойной совестью.
   В деканате декана не было. Заместитель декана подозрительно посмотрел на синий с красной точкой нос Цыплякова, ничего не сказал ему по этому поводу, опять от­правил Цыплякова в виварий, по указанной деканом светлой дорожке.
   В виварии крысы встретили его, как старого знакомого. Во всяком случае, так показалось самому Владимиру. Весь день Цыпляков провёл в их приятном обществе, занимаясь проблемами кормления и уборки, не забывая о себе и своих небольших запросах.
   Вернувшись домой вечером, Цыпляков собрал веником новую порцию добычи, заново опрыскал комнату из второго баллончика, уделив большое внимание кровати Петра, закрыл дверь, отправился спать в сушилку.
   Спал он плохо, мучили кошмары. Во сне к нему лезли осы и шмели, полчищами, полками и дивизиями, ползли в атаку тараканы и клопы, сороконожки.
   Ночью Цыпляков проснулся, поднялся, сходил на кухню на своём этаже, вклю­чил свет. По стенам забегали потревоженные тараканы.
   Цыпляков снял тапок и с азартом остервенело бил их тапком со всей силы, минут десять, размазывая неуспевающих убежать по стенкам кухни. Так он поступал за ночь дваж­ды. Это была Варфоломеевская ночь для тараканов шестого этажа общежития. Они понесли значительные потери в своих бесчисленных рядах.
   К третьему дню нос Цыплякова стал почти нормальным. Его спокойно впускали и выпускали из общежития, без проблем и скандалов, выяснения, где его так неудачно сфотографировали. Даже лишние вопросы перестали задавать.
   Жизнь постепенно стала нала­живаться, входить в привычную учебную колею.
   Третий день работал Цыпляков в виварии на кормёжке и обслуживании крыс, не забывая о мышах и баране, с которым успел незаметно подружиться.
   Вечером этого дня он ещё, в последний раз, обработал всю комнату дихлофо­сом, закрыл дверь в комнату на ключ, а сам ушёл спать в сушилку, удовлетворённый результатами своей мести, общим ходом событий первой недели учёбы.
   Утром, перед работой, он зашёл в комнату, чтобы собрать оставшихся немного­численных насекомых в совок для утилизации. Но первым делом обнаружил спящего на своей кровати, в совер­шенно невозможной ядовитой атмосфере, Петра.
   Цыпляков от испуга закричал.
   Пётр продолжал безмятежно лежать на своей кровати без движений, как убитый неизвестной причиной герой народа. Видимо, если он был жив, то рассуждал так:
   - Да мало ли кто тут кричать будет! И что, на вся­кий идиотский крик реагировать, да ещё просыпаться? Прерывать свой столь дорогой утром сон в самой приятной фазе?
   - Неужели он уже отравился насмерть? - пронеслась мысль в голове Цыпля­кова, и он стремглав кинулся к кровати Петра, стал его тормошить за руки и ноги.
   Пётр не дви­гался. Цыпляков стал отвешивать ему одну пощёчину за другой, стараясь привести старого товарища в чувство, вырвать из лап смерти.
   Голова Петра моталась из стороны в сторону, как у фарфорового китайского болванчика. Наконец Пётр открыл слабосфокусированные глаза с суженными зрач­ками, одновременно он сильно лягнул обрадованного Цыплякова ногой.
   Цыпляков упал от меткого удара ноги и развалился около кровати Петра среди неубранных ещё дохлых насекомых.
   Сам Пётр принял свою привычную позу, вце­пившись обеими руками в батарею, а телом прижался к кровати. Это была его стан­дартная поза, выработанная месяцами, против выбрасывания из кровати старостой комнаты Цыпляковым, для его, Петра, пробуждения к занятиям на кафедрах.
   Цыпляков понял, что Пётр жив, и это его очень обрадовало. Обратное же, на­против, его бы сильно огорчило и опечалило.
   Он открыл окно и дверь, стал создавать сквозняк для проветривания загазован­ного дихлофосом помещения. Одновременно он схватил учебник по токсикологичес­кой химии, прочитал первые признаки при отравлении дихлофосом.
   Действительно, зрачки у пострадавшего сужены, у него проявляется страх и аг­рессия. Цыпляков потёр место удара ногой, разглаживая неприятные следы агрессии в виде болезненного отёка, который скоро должен был превратиться в синяк.
   Всё сходится, это отравление, надо спасать жизнь Петра!
   В учебнике было отчётливо написано, что отравившиеся подвержены психомо­торному возбуждению, страху, агрессивны, отказываются от лечебных мероприя­тий. Больные отмечают потливость, головную боль, головокружение, снижение ост­роты зрения, возможна рвота и спастические боли в животе. Пострадавшим пока­зано промывание желудка через зонд, атропинизация всего организма.
   Цыпляков с горечью констатировал, что зонда для промывания желудка Петра у него как не было, так и нет! Вот ведь беда! Это было большое и очень неприятное упущение в че­реде предстоящих лечебных мероприятий.
   Чтобы начать непрерывную череду лечебных мероприятий, надо было предварительно разбудить Петра. Это требовалось, в первую очередь, для промывания желудка. Во сне промыть желудок Петра не представлялось возможным сугубо по техническим причинам практического порядка. Вернее, по органическим причинам. А промывание надо было сделать в первую очередь, даже немед­ленно!
   Поднятие Петра с кровати всегда было тяжёлым мероприятием, в любое учебное утро. Но Цыпля­ков к нему, как староста комнаты, уже привык. Поэтому он закричал что есть силы в самое ухо Петра, пользуясь тем, что соседей нет, а общежитие практически пусто:
   - Подъём! Всем встать на экзамен по биохимии! Профессор с доцентом уже заж­дались тебя, Пётр! Сейчас будет экзамен по биохимии, а ты не выучил строение оперона и забыл весь цикл Кребса!
   Для усиления психологического воздействия на спящего он, одновременно с криком, навёл на Петра включённую настольную лампу с лампочкой в 40 ватт, под­неся её прямо к глазам недвижимого соратника.
   Сорокаватная лампочка хорошо осве­щала его спящее беспокойное лицо. Глаза Петра под веками пытались спрятаться от яркого, неприятного источника света, закатиться в разные стороны по отношению к носу. Глаза закатывались, но при этом не открывались.
   Однако комплекс мер возымел своё действие, особенно натужный крик, точнее называемый воплем. Никогда ранее Цыпляков ещё не орал так громко в закрытом помещении. Ранее он боялся напугать столь сильными криками побудки женский контингент обще­жития. Теперь бояться было нечего, контингент практически отсутствовал.
   Пётр встрепенулся, неловко вскочил с кровати, качаясь от паров дихлофоса как пьяный, бросился к книжной полке повторять цикл Кребса и изучать строение оперона, но упал на подходе к полке, запутавшись в проводе от настольной лампы. При этом сама лампа выпала из рук Цыплякова на пол с лязгом.
   Пётр попытался встать с пола, но уже не смог. Он ещё окончательно не про­снулся. Кроме того, он был поражён парами дихлофоса, как и всё живое, что нахо­дилось в комнате. Чтобы не дать Петру заснуть на полу в этот тревожный момент отравления, Цыпляков продолжал оглушительно кричать, прыгая вокруг, чтобы не получить внезапного удара рукой или ногой по болевой точке:
   - Подъём, всем умываться к экзамену по биохимии! Смотри, Загребухин уже вышел на экзамен, его в комнате нет!
   Он схватил Петра под мышки и поволок к умывальнику по полу. Под холодной водой Пётр пришёл в себя, его тошнило и покачивало.
   Потом оглушительно вырвало несколько раз подряд.
   Цыпляков принёс ему активиро­ванного угля из запасов Загребухина. В качестве средства активной атропинизации организма он дал ему три свои таблетки бесалола, с которыми обычно не расста­вался в повседневной жизни, часто запугиваемый деканом, некоторыми преподава­телями и зачётами до полного расстройства. Конечно, инъекция атропина сульфата или скополамина гидробромида помогли бы ему лучше и быстрее, но этих препара­тов у Цыплякова никогда не было, они проходили по списку А.
   Минут через десять Пётр окончательно пришёл в себя. Вместе вышли из туалета в сушилку, вдохнуть чистого воздуха полной грудью, покурить, поговорить о трудной жизни в парах дихлофоса, разобраться в тяжёлой жизненной ситуации этого учебного утра.
   Если бы самого Цыплякова будили ежедневно словами: "Вставай, сегодня за­чёт, а ты не выучил половину материала!", его бы через месяц разбил пара­лич. А до этого у него бы проявились все остальные признаки тяжёлого нервного расстройства на учебной почве: тик, энурез, заикание, тремор головы и конечностей, неукротимый понос с переходом во рвоту. Но крепкая нервная система закалённого Петра могла выдержать и не такое рядовое потрясение.
   - Что это было? - вяло поинтересовался происшедшим с ним отравлением Пётр, покачиваясь телом, асинхронно и аритмично качая головой, держась за стену сушилки руками, трясясь всем организмом мелкой дрожью, проявляя активную потливость, точно по указанию учебника.
   - Это были пары дихлофоса! - торжественно сообщил ему Цыпляков, чрезвычайно радую­щийся, что товарищ по комнате не погиб случайно в великой войне с тараканами.
   - Чувствовал я, что в комнате керосином пахнет, но не понял, почему. Зашёл-то я в комнату случайно, мимо общаги шёл. Вижу, что в комнате что-то произошло, но сразу не понял, что конкретно. Единственно чему удивился, когда в комнату зашёл, так это тому, что в твоем углу ящики с чемоданами стоят, которых раньше видно не было. А потом понял, что твоей кровати уже нет. Неужели, думаю, Цыпляков свою казён­ную кровать пропил, прямо со всеми спальными принадлежностями? Да так быстро пропил! Совсем беда! Ведь семестр только начался, совсем недавно праздник был по этому поводу с митингом протеста! А где же он сам в таком случае спит? На полу? Так и на полу его нет! И на других кроватях комнаты! Ду­маю, вернусь ещё через пару дней, так Цыпляков ещё и мою кровать пропьёт, и кровать Заг­ребухина! Нет, надо тут остаться, посмотреть, что с кроватями такое непонятное происхо­дит, выяснить обстановку. Где и как тогда жить будем, если ты все кровати про­пьёшь? Зимой на полу лежать невозможно, помёрзнем насмерть. Да и что комен­данту при проверке скажем, куда его кровати подевались? А всяким другим комис­сиям, почему в комнате только голые тумбочки с телами наличествуют? Где имущество, за которое в ведомости расписывались при вселении?
   А ты, оказывается, в сушилку жить перешёл, отделяешься от нашего дружного коллектива, снобом стал за каникулы? - Петр укоризненно показал трясущимся пальцем на кровать Цыплякова, стоявшую в сушилке.
   Цыпляков понял, что в таком многословии обычно молчаливого Петра ярко проявляется так называемое психомоторное возбуждение, одно из проявлений по­ражения парами дихлофоса организма современного человека.
   - Да нет, я не от дружного коллектива нашего, я от дихлофоса магазинного от­делился. У меня за эти дни столько проблем было! Насекомые довели до крайней черты жизни, меня уже в общежитие из-за них пускать перестали! Представляешь? Кто бы подумать такое мог! Пришлось принять крайние меры и бороться с ними всеми доступными средствами, то есть дихлофосом в первую очередь.
   - А я подумал, что вы тут без меня запас керосина Загребухина при отъезде в колхоз разлили, при делёжке, поэтому и воняет так сильно.
   - Нет, запаса керосина Загребухина мы ещё не делили, - признался Владимир, - наверное, время не пришло. Возможно, Болеслав весь керосин в колхоз с собой взял. Так когда же ты пришёл в общежитие?
   - Да часа три назад, наверное, надоело на работе ночевать.
   - А кто тебе в такое время дверь в общежитие открыл?
   - Вахтёрша, кто же ещё, я ей камень в открытую форточку бросил, она сразу и проснулась, потом открыла двери.
   Цыпляков мстительно засмеялся, он представил себе вахтёршу, которая не пус­кала его в общежитие, придираясь к его носу. И в которую Пётр метко попал кам­нем среди ночи. При этом он представил, какого размера мог быть этот камень Петра, и ему даже стало жалко бдительную вахтёршу.
   - Хорошо, что ты недавно пришёл, а то до смерти бы дихлофоса нанюхался!
   Ещё немного поговорили о превратностях жизни, одолевающих студентов на­секомых разных подвидов, мерах борьбы с ними.
   Пётр традиционно занимался мерами физического воздействия на надоедающих ему присутствием насекомых. Он привёл Цыплякову некоторые весомые бытовые примеры из жизни комнаты, являющиеся сильными аргументами в любом споре, в том числе и с насекомыми, просто давил на Владимира незатейливой конкретикой практики реальности.
   Цыпляков пропагандировал кроме этого метода, уже хорошо зарекомендовавшего себя в студенческом быту, более прогрессивный метод, химический.
   В это яркое и тёплое осеннее утро Цыпляков был настроен решительно, обещал Петру всех насекомых переморить в ближайшее же время, очистить от них комнату полностью.
   Глядя на внезапную жертву борьбы с осами и тараканами, трясущегося и дрожащего жалкого Петра, Цыпляков посоветовал ему купить много бесалола и пользоваться им вместо атропина сульфата. Купировать, таким образом, действие паров дихлофоса, подбирая подхо­дящую дозу постепенно, дабы не переборщить с лечением.
   Пётр с ним очень неохотно согласился. У него были свои традиции и планы, в том числе на лечение и последующую жизнь. Он экономил деньги на курево, а лечиться очень не любил, считая, что его крепкий организм сам справится с любой заразой.
   - Пора нам на работу, Пётр, а то опоздаем!
   Быстро собрались на работу.
   Пётр шёл на остановку покачиваясь, как моряк, вернувшийся с шестимесячной путины с вымпелом за ударный труд по поимке и разделке креветок, камбалы и прочей морской живности в массовом количестве. Цыпляков поддерживал его со всех сторон сразу. Он не знал, в какую сторону начнёт заваливаться Пётр в следующую секунду, как на него подействует земное тяготение, пролёт мимо мух, дуновение ветерка, резкие звуки улицы.
   На остановке Пётр держался за фонарный столб, поэтому стоял относительно прямо, почти не качаясь, не угрожая людям падением. Он только непрерывно плевался во все стороны и требовал подать горячего чаю от бегающего вокруг столба кругами Цыплякова и людей, ожидающих автобус. Но вот подошёл долгожданный автобус. Сели в автобус. Вернее, встали в автобусе, в проходе.
   Пётру надо было ехать дальше Цыплякова. Поэтому перед тем, как выходить, Цыпляков несколько раз попросил Петра быть внимательным, следить за дорогой в разных направлениях, а для этого сфокусировать глаза усилием воли, и сойти именно на своей остановке. Пётр, повиснув как обезьяна на поручнях на обеих руках в проходе, невнятно пообе­щал это всенепременно сделать, как только глаза сфокусируются в нужной точке, сойдясь у переносицы, а двери у автобуса откроются.
   - Ты меня скоро не жди, - громко кричал вышедший из автобуса Цыпляков Петру в автобус, через уже закрытую дверь, - я теперь только в сушилке живу, мне сегодня ещё долго крыс с мышами кормить! Поэтому я задержусь, а ты в комнату не входи, там ещё очень опасно находиться, только ко мне в сушилку!
   Пётр из автобуса вяло кивал головой и дрыгал ногами в психомоторном возбуж­дении, не до конца купированном относительно слабыми таблетками беса­лола, принятыми в малых количествах.
   Со стороны их разговор походил на монолог двух небуйных шизофреников, на­ходящихся в состоянии ремиссии, временно выпущенных в город на побывку, по­болтаться среди людей, чтобы совсем не одичать в закрытом помещении психиат­рической клиники среди себе подобных.
   Люди в автобусе стали отходить от Петра Беспутного подальше, в целях своей личной безопасности. Вокруг него образовалось большое пустое пространство, по­зволяющее сучить ногами с большей амплитудой, не задевая других пассажиров.
   А сам Пётр продолжал спокойно висеть на обеих руках на поручнях в проходе, мягко покачиваясь в такт движения автобуса, взбрыкивая ногами по необходимости, в за­висимости от глубоких внутренних потребностей.
   Несмотря на свои вялые обещания, Пётр под воздействием угарных паров дихлофоса проехал две лишних остановки, пока сообразил, что пейзаж за окном автобуса стал незнакомым. Потом он поспешно вышел из автобуса, предварительно сфокусировав глаза. Размахивая руками, хватаясь за прохожих, кото­рые старались увернуться от его братских объятий, разминуться с ним, заламывая попутные кусты, стараясь не упасть, держась за них обоими ру­ками, выдирая некоторые из них с корнем, Пётр благополучно направился к себе на ра­боту. Там-то он и развернулся в полную силу своего широкого характера.
   Цыпляков пришёл в деканат, получить очередной наряд на работу с крысами. Он уже при­вык к крысам, поэтому собирался идти к ним работать опять. Но решение деканата изменилось в корне.
   В деканате наметилось какое-то непонятное движение. С места на место пере­таскивали документы, носили их из угла в угол, перекладывали из папки в папку, тасовали как карты при игре в покер, когда сдаёт махровый жулик.
   Цыплякова отогнали в коридор, велели подождать, не путаясь в ногах у занятых важной работой людей. Постепенно в коридоре стал накапливаться народ, в основ­ном мужского пола.
   Народ женского пола накапливался только временно, а потом рассасывался по разным рабочим местам.
   Цыпляков понял, что в деканате что-то происходит важное, назревает, как фу­рункул в известном всем месте. Ему это очень не понравилось. Цыпляков стал спо­койно ждать неприятностей недалеко от входа в деканат. Он понял, что сегодня к крысам явно не попадёт. Неужели крысы сегодня останутся некормлеными? А мыши как? Что случится с орденоносным донором-бараном?
   Наконец мужчин пригласили в предбанник деканата.
   К ним вышел сам декан. Он просмотрел ещё раз справку каждого, подумал, обратился с краткой напутствен­ной речью к собравшимся.
   - Больше в деканат вам приходить каждый день не надо. Вы все отправляетесь на постоянную работу на кафедру фармакогнозии, под персональное руководство Собакина Сергея Петровича. Будете приходить на работу к нему. Он же будет отмечать ваш приход и уход для деканата. Езжайте сейчас же на кафедру, прямо к Собакину, он уже полностью в курсе и очень давно всех вас ждёт!
   Последняя фраза особенно не понравилась Цыплякову. Без особого восторга Цыпляков с новыми и одним старым товарищами по очередному учебному несчастью отправился на ка­федру фармакогнозии.
   Кафедра находилась в четырёх остановках трамвая от глав­ного корпуса института.
   Подождали трамвая, сели в него, поехали к месту новой службы.
   Проезжали по мосту, который в середине прошлого и этого лета приводил в порядок ответствен­ный студент курса Болеслав Загребухин под командой доцента Гуни. С тех самых пор мост никто не убирал, даже редкие дворники. На нём скопились кучки мусора по обе стороны от реки, их с места на место гонял пока ещё тёплый осенний ветер.
   Все новые товарищи Цыплякова были с более младших курсов, чем он сам. Они радовались, как дети, что будут работать не в главном корпусе, под личным строгим при­смотром декана, а под руководством неизвестного им доцента Собакина. Некоторые из них даже не знали, кто же это такой. Может, старый дядька-лаборант. Судьба ещё не сталкивала их лбами с Собакиным. А Цыпляков уже изучил фармакогнозию у Собакина, сдал ему лично экзамен, надо отметить, что на отлично. Относились они друг к другу с Собакиным хорошо. Цыпляков всегда уважал Собакина, а тот в ответ старался не ставить лишних отработок Цыплякову.
   Дело тут было даже не в личности самого Собакина, а в другом. Под руковод­ством Собакина декан проводил всякие глобальные мероприятия в институте, выделив для этих преобразований район опытного поля. Об этом младшекурсники не знали. Только Антонов догадывался кое о чём, хмуря во время поездки на трамвае брови, сдвигая их вместе. Как незабвенный Леонид Ильич Брежнев, при воспоминании о немцах под Новороссийском, старающихся поразить его из артиллерийских орудий всех систем и крупными бомбами с бомбардировщи­ков Ю- 87 "Sturzkampfflugzeug". Или проще говоря - "Stuka".
   Цыпляков тоже начал задумываться, что же его команде придётся делать. Он скло­нялся к мысли, что они будут дружно чистить мост и всё пространство вокруг него на 500 метров, регулярно, начиная с восьми утра, каждый божий день.
   В трамвае команда частично перезнакомилась.
   Цыпляков сразу окрестил свою команду: особый отряд Z. От английского слова Zero, что переводится как ноль. Чи­татель поймёт, почему так назвал свою команду Цыпляков. В её доблестных рядах были следующие личности из числа студентов:
   Сергей Антонов, третий курс. Он до сих пор не мог прийти в себя после упот­ребления ГАМК на фоне других своих заболеваний, подрывающих его крепкое здо­ровье который год подряд.
   Андрей Шаврушкин, третий курс, с пороком сердца от рождения.
   Николай Сморчков, второй курс. Он в апреле сломал себе ногу на кафедре физкультуры, пытаясь показать свои спортивные достижения одной девушке. Девушка достижений не заметила. Ранее Николай ходил на занятия с загипсованной ногой на двух костылях. Теперь у него гипс сняли, и он продолжал ходить на занятия вначале на костылях, потом просто с палочкой. Сморчков был маленького роста, но очень подвижный, пока не повредил себе ногу в борьбе за очередные достижения.
   Иван Ступкин, второй курс, был болен диабетом, периодически колол себе ин­сулин, поэтому сразу получил прозвище - наркоман, или колесо.
   Пятым в команде завзятых здоровяков был Владимир Цыпляков, в справке ко­торого было просто написано: миопия высокой степени, освобождается от работы с переносом тяжестей и наклоном головы.
   Пока ехали в трамвае, Сморчков беззастенчиво разглагольствовал, как хорошо будет на ка­федре фармакогнозии перекладывать с места на место гербарии, пускать пыль в глаза друг друга, или сортировать препараты к будущим занятиям. Некоторые члены команды в этом крепко сомневались.
   - Помолчи, дай с мыслями собраться, - сказал ему Цыпляков, - что-то мне подсказывает, что такой работы ты не дождёшься, Сморчков.
   - А какой работы я дождусь, у меня полное освобождение по состоянию здоро­вья! Вот, - он показал свою ногу и тросточку, которой махал на уровне голов сту­дентов, выделывая всякие финты, как Чарли Чаплин в немом фильме о кризисе ка­питализма.
   Всё это происходило в трясущемся и шатающемся трамвае, на полном его ходу. Малочисленные пассажиры обходили Сморчкова стороной, другой дверью, боясь попасть под его трос­точку и случайно лишиться зубов в дороге.
   - У нас у всех тут полное освобождение. Вот сейчас снарядят нас артелью мост убирать, со всеми окрестностями, тогда узнаешь, где и как гербарии перебирают, что такое корень кирказона!
   - А я откажусь! - гордо ответил Сморчков, продолжая смело крутить тросточку пропеллером.
   - Ну и попробуй, тебя быстро из института потурят, как нарушителя дисцип­лины и целостности прохождения всего учебного процесса, махрового прогульщика! На вашем курсе декан не говорил, что за шесть часов прогулов по неуважительной причине без оправдательных документов он имеет право любого выгнать? - Антонов зло сплюнул прямо в открытое окно не прекращающего с лязгом трястись в пути трам­вая.
   - Говорил конечно, и не раз, но ведь это не учёба совсем, поэтому это и не про­гул!- продолжал упорствовать в своём заблуждении Сморчков. Но крутить пропеллером прекратил. Видимо, у него появились смутные сомнения.
   - А вот то, что это совсем не учёба, тебе лично декану доказывать придётся, - объяснил Сморчкову Антонов, - всё, что после 1 сентября, то явно автоматически учёба. Да и до первого сентября тоже учёба, попробуй, на экзамен не ходить, или на практику, или на уборку двора с ремонтом помещений, тебе быстро всё объяснят!
   Доехали до кафедры фармакогнозии.
   Завидев знакомые стены кафедр ботаники и фармакогнозии, команда заметно погрустнела, наслушав­шись мыслей вслух о будущем от старших товарищей по несчастью. Но всей правды о своём будущем команда ещё не знала.
   Цыпляков посмотрел на скучные лица товарищей по учёбе, и предложил им ма­ленькое развлечение, которое позволял себе иногда по утрам, во время работ:
   - Пока мы не пришли на кафедру, и нас не нагрузили неизвестной нам тяжёлой бестолковой работой, настоятельно предлагаю дойти до столовой и перекусить там завтраком. Тем более что столовая совсем рядом с кафедрой, а Собакин ещё двад­цать минут нас подождёт. Ставлю на голосование! - Цыпляков, как старший по кур­сам, внёс своё демократическое предложение товарищам. Он не любил авторитаризма, но был вынужден скрывать это своё мнение, как и свою нелюбовь к нему, как не отвечаю­щие традициям общества в целом, и администрации института, в частности.
   В это время в обществе и институте целиком господствовал демократический централизм, который не давал развиваться демократическому левизму, или демо­кратическому правизму, маскируя собой широко цветущий махровый авторитаризм. Семена древней философии, разбросанные в разные стороны и в разное время щед­рыми горстями Алексея Говорова, начинали давать свои богатые, хотя пока и мелкие, разноцветные всходы.
   Проголосовали прямо на остановке трамвая, почти не сходя с путей, мешая встречному трамвайному движению. Большинство было за посещение столовой, один был против, один решил воздержаться.
   Протокола комсомольского собрания составлять не стали, отчитываться было не перед кем, комсорга среди команды не оказалось. Да и казённых денег не тра­тили, чего же протокол составлять, бумагу только зря тратить!
   Воздержался Иван Ступкин, он в связи с болезнью диабетом тщательно при­держивался диеты и ел продукты только в соответствии с хлебными единицами, которые считал калькулятором. По­этому в столовой Иван только сидел у входа, чисто за компанию, ожидая завтракающих товарищей по команде.
   Отказавшийся вначале есть Шаврушкин так разошёлся за столом, глядя на дру­гих, жующих с аппетитом товарищей, что съел намного больше экономного Цыпля­кова, взявшего, по бедности, только две порции салата из свежей капусты с че­тырьмя кусками хлеба. Цыпляков был вынужден компенсировать свою внеплано­вую покупку дихлофоса для борьбы с общественными насекомыми института таким вот способом, экономя на своём личном желудке.
   После завтрака команда направилась прямиком к Собакину, нестройной тол­пой, даже не строясь в походную колонну. На ходу переговаривались и обсуждали досто­инства и недостатки диетических столовых города.
   По самому Собакину было видно, что он давно ждёт их прибытия, так он обра­довался, когда прибывшие доложились о прибытии.
   После радостной встречи Собакин по­строил команду Z во дворе своей кафедры, рядом с угольной кучей.
   Команда стояла неровным рядом, колыхаясь с разной частотой по разным нап­равлениям, некоторые зевали, тёрли глаза. Сморчков часто хромал, переступая с ноги на ногу, тыкал палочкой в угольную кучу, пытаясь расколоть некоторые куски угля. Кое-кто совершенно равнодушно ковырял пальцем в носу. Некоторые прочищали и протирали уши перед очередной лекцией, подготавливая и настраивая слуховой аппарат к привычной студентам работе. Ступкин, воспользовался остановкой и копался со шприцем, ваткой и пузырьком со спиртом, на который заинте­ресованно смотрел, уже забыв о хромоте и угольной куче, Сморчков.
   Цыпляков хотел скомандовать: "Отделение, равняйсь, смирно!", но подумал, что это может неправильно понять сам Собакин, и обидеться, поэтому от команды отказался. Но сам замер по этой стойке, привычно вытаращив глаза на Собакина, как учили на военной кафедре. Он ожидал услышать от Собакина очередную интересную историю из жизни кафедры фармакогнозии. Он не ошибся в своих ожиданиях. Последующая речь Собакина была интересной, полезной и поучительной для всех присутствующих.
   Но ещё до произнесения речи Собакин внимательно наблюдал за мелкими и крупными колебаниями, хромотой в строю. Был он человек невоенный по самой сути своей, но как и большинство собравшихся, военнообязанный, капитан запаса медицинской службы. Каждого своего нового подчинённого он внимательно осмат­ривал, его рост, руки, ноги, белевшие у некоторых повязки, сумки со шприцами, другие интересные подробности внешнего вида студентов, в том числе остаточную голубизну носа студента Цыплякова.
   Визуальный осмотр команды Z, последней надежды декана фармацевтического факультета, его явно не устроил. Он недовольно покачивал головой, потом почесал в носу, затылке, чихнул, сказал что-то обидное себе под нос. Общий вид команды ему не понравился, как и каждый осмотренный отдельно её член.
   Собакин хотел даже сплюнуть от досады на угольную кучу, но сдержался, чтобы не уронить авторитета кафедры перед своей командой. Только после всего этого он обратился к команде с пламенной речью, зажигая и растопляя их окаме­невшие за время каникул сердца, разжигая в них нездоровый энтузиазм строителей светлого будущего.
   - Товарищи студенты, деканат направил вас на нашу кафедру для проведения большого объёма работы. Тут, а вернее не совсем тут, вы будете работать до воз­вращения ваших товарищей с широких колхозных полей. Вам выпала ответственная работа по приведению в порядок опытного поля нашего института! Это очень ответ­ственная работа, ещё раз подчеркиваю, ведущая к улучшению научной базы нашего факультета, на основе которой будет сделано много открытий сотрудниками нашего института, студентами, что приведёт к процветанию всей советской фармацевтичес­кой науки, выведет её на самые передовые рубежи в мире! И к нам будут приезжать в больших количествах учиться иностранцы, перенимать богатый опыт нашей заме­чательной работы! Представьте, с каким глубоким благоговейным изумлением эти ино­странцы будут смотреть на панораму нашего опытного поля! А особенно на толстые баобабы и другие редкие растения, растущие широкой стеной вдоль изгороди!
   Собакин воодушевленно и громко высморкался в платок.
   Сморчков закурил за спинами сгрудившихся перед Собакиным товарищей, дым потянуло прямо на Собакина. Собакин продолжил свою зажигательную речь, окутываемый дымком иностранной сигареты "ТУ- 134":
   - Для выполнения этой важнейшей политико-экономической задачи деканатом, совместно с кафедрами ботаники и фармакогнозии, была создана группа студентов в вашем лице, для выполнения столь почётной миссии. Да прекратите же вы обкури­вать меня, наконец, совсем дымом затравили!
   Собакин вытер вспотевший от волнения лоб носовым платком, в который до этого активно сморкался.
   Сморчков бросил окурок себе под ноги, придавил его больной ногой, не растирая.
   - Я говорю достаточно понятно, всем всё ясно? - спросил Собакин, - или надо повторить, разъяснить некоторые моменты, неясные положения?
   - Нет, общий смысл речи нам понятен, мы сами марксизму сызмальства обучены, с первого курса учим. Что конкретно делать надо будет на этом поле, не с иностранцами же работать? - прямо спросил у Собакина Цыпляков. Он заподозрил в этом смутном многословии Собакина что-то неприятное для себя и всей команды Z, шатающейся нестройно рядом, зевающей, хромающей на одной ноге, колющейся инсулиновым шприцем прямо во время пламенной речи на грязной угольной куче.
   - А конкретно вам получено от деканата вот что: на опытном поле нет ещё дома со всеми удобствами, обогревом, есть только летний домик малого размера...
   - Да мы это прекрасно знаем, - перебил его Цыпляков, проведший на этом опытном поле уже две практики. Одну после первого курса, а вторую - после третьего, совсем ещё недавно, не более чем месяц назад. Там он мог наглядно убе­диться о ходе дел и в состоянии поля. - Делать-то что нам там надо будет?
   - Вам будет надо выкопать траншею для канализации, которая будет подведена к строящемуся капитальному дому. В этом заключается задача вашего особого от­ряда, специально сформированного деканатом.
   - Попрошу ещё раз уточнить параметры нашей канализации, - негромко, но внушительно повторил Антонов, ранее сосредоточенно молчавший.
   - Что тут долго говорить, параметры эти просты, как сама жизнь. Длина траншеи пятьдесят метров, глубина два метра, ширина около метра.
   У Сморчкова от таких захватывающих перспектив изо рта выпала новая сига­рета, которую он специально не зажёг, чтобы не затравливать доцента Собакина, сама челюсть непроизвольно отвисла, глаза остекленели. Антонов незаметно высморкался, но попал на палочку Сморчкова. После уточнения па­раметров канализации параметры настроения уменьшились к ним в обратной про­порции. А студенты стали выражать некоторые признаки душевного волнения, тре­воги, просто тремора конечностей и голов, заговорили быстро, не слушая друг друга и самого Собакина, все разом. Нельзя сказать, что они говорили о разном. Нет, все они говорили только об одном - о канализации. Сморчков опять нервно закурил в кулак третью сигарету, выпуская дым под свою рубашку, чтобы он там отфильтровался и его сразу не несло на Собакина.
   Строй команды окончательно распался.
   Расстроенный Цыпляков отошёл от угольной кучи. Сморчков, наоборот, взобрался на кучу, помогая себе палочкой разбрасывать антрацит по двору.
   Собакин их быстро успокоил, сказав, что лопаты у них острые, есть иной шан­цевый инструмент в достаточно большом количестве, в том числе совковые лопаты, сами совки, мётлы, грабли, ломики, носилки для относа вынутого грунта, что копать по-собачьи, голыми руками траншею в пятьдесят метров им не придётся.
   - Пять минут на сборы, после чего все едем на опытное поле, на улицу Сучко­вую, 38. А я пока переоденусь для проведения полевых работ.
   За эти пять минут команда чуть не передралась между собой, ругаясь, понимая, в какое г. она попала по велению мудрого деканата, лично его руководителя. Сморчков предлагал самое простое и радикальное решение неприятного вопроса: тотчас разбе­жаться всем в разные стороны, не дожидаясь нового появления Собакина из дверей кафедры.
   Цыпляков отверг этот поступок как детский и политически незрелый. Он пригрозил Сморч­кову, что когда того поймают и приведут в деканат, на суд с расправой, он вспомнит эту минуту с горьким плачем своего полного внутреннего раскаяния. А когда он бу­дет учиться у Собакина, тот будет его спрашивать внепланово, самым первым, сразу после политинформации, да ещё в два раза чаще, чем остальных студентов группы. Так будет продолжаться весь учебный год подряд, до самого экзамена.
   А на экзамене они поговорят лично, без свидетелей, о скудных знаниях по фар­макогнозии Сморчкова, нагло демонстрируемых им целый год перед всем коллекти­вом группы, общественными организациями института.
   Сморчков моментально образумился, и столь радикальных предложений больше не делал.
   Шаврушкин предлагал всей командой ехать в деканат с жалобой на тяжесть и полную невыполнимость возлагаемой на них работы, считая, что их случайно попу­тали в деканате с командой вольнонаёмных землекопов, которые за свою работу меньше, чем по 200 рублей в месяц, не берут.
   Уже в то, далёкое от всякой перестройки время, в нашей стране иногда прояв­лялись совершенно рыночные мысли и поступки, особенно среди мыслящих прог­рессивно руководителей.
   Провизор получал в то время 90 рублей зарплаты в месяц. Тут всё понятно лю­бому здравомыслящему мыслителю тогдашней современности - на провизора каж­дый год конкурс по два-три человека на одно место, при малой зарплате. А в земле­копы конкурса совершенно нет. Поэтому появление землекопов надо стимулировать зарплатой, поднимать её всё время выше и выше, пропагандировать их важнейший труд среди всего народа, в том числе и среди косных провизоров.
   - А может, нас попутали с аварийной группой сантехников из АХЧ, которых обычно бросают в прорыв канализации, на авралы?
   Антонов подумывал о срочной поездке в колхоз, соскучившись по одногрупп­никам и одногруппницам, воюющим на грядках со свёклой и её ботвой. Ехать он собирался за свой счёт, на обычном рейсовом автобусе.
   Некурящий при обычных обстоятельствах жизни Владимир Цыпляков задумчиво курил сигарету Сморчкова, поднятую, по случаю, с земли. Он понимал, что крупно вляпался вместе со всей командой Z. Ни один из предложенных участниками команды способов не га­рантировал отсутствия крупного скандала в деканате, при первом же появлении там членов команды Z со своими ценными жалобами и предложениями о ходе строи­тельства канализации.
   Через пять минут все уже дружно ехали на трамвае в сторону опытного поля, забыв о назревавшей несколько минут назад драке, возглавляемые Собакиным в легкомысленной панамке для полевых работ.
   Около института пересели на троллейбус, также всей командой. Собакин вни­мательно смотрел, чтобы контингент не разбежался, не отстал по рассеянности в пути, или при пересадке с одного вида общественного транспорта на другой.
   По дороге Собакин, для поднятия общего настроения команды, рассказывал об истории создания опытного поля, задачах, которые оно успешно решает в ходе учебного про­цесса, долго перечислял растения, которые культивируются на грядках многими по­колениями студентов во время летних практик.
   Цыпляков уже всё это неоднократно проходил и знал, прислушивался к речам красноречивого Собакина невнимательно. Под это усыпляющее перечисление мно­гих достоинств опытного поля Сморчков в троллейбусе заснул, другие тоже стали успокоено клевать носами.
   Доехали до конечной остановки, пришли в себя, выгрузились, пересчитались.
   Теперь надо было идти пешком, немного, всего минут тридцать. Дошли бы скорее, да Сморчков с палочкой отставал, нарушая слаженный ритм целенаправленного движения ко­манды Z. Построились в колонну, и маленький отряд больных целеустремлённо пошёл к заданной деканатом цели.
   В пути Собакин продолжал отвлекать членов команды от грустных мыслей и переживаний рассказами о родной природе, окружающей всех с детства. О её пользе при правильном употреблении для всего организма человека, домашних и диких животных. Или частичной пользе для некоторых органов организма, если по­треблять её в разумных, чётко дозированных наукой количествах.
   - Какая у нас замечательная природа! Она производит алкалоиды, гликозиды, флавоноиды и сапонины, многое другое необходимое, да в огромных количествах, для нашего народа. А мы пользоваться этим добром совершенно не умеем! - Собакин осуждающе покачал головой, не одобряя повадок ленивых пользователей природы, идущих нестройно рядом.
   Родная природа спокойно отцветала рядом, готовясь к зиме. Она ещё ничего не знала об очередном великом задании деканата, планах Собакина о её освоении и культурном преобразовании в замысловатый баобабник.
   Проходя мимо одного высокого кустарника, наклонившегося над дорогой, Собакин проэкзаменовал совер­шенно попутно печального Цыплякова.
   Владимир в этом момент думал не о кустах, деревьях и лечебных травах, окружающих его, а о нагрянувшей внезапно на его шею канализации крупного, институтского масштаба.
   - Цыпляков, вы уже успешно сдали экзамен по фармакогнозии, определите, что это за кустарник. Покажите пример студентам младших курсов, не зря же ведь я вам пять поставил на экзамене!
   Цыпляков неуверенно, как-то неестественно боком, подошёл к незнакомому кустарнику, осмотрел его от корня до макушки, оборвал некоторые листья, обнюхал их, задумчиво пожевал, а жмых выплюнул под ноги Сморчкова. До ягод он дотянуться не смог, сколько ни прыгал вокруг кустарника. Потому и попро­бовать их для органолептического анализа ему не удалось. Напрыгавшись, наже­вавшись и наплевавшись листьев, оттерев позеленевший рот, он, как опытный эксперт, сразу определил:
   - Это барбарис, а вот какой, vulgaris или amurensis, надо уточнить по определи­телю. С учётом того, что мы живём в средней полосе России, то это скорее vulgaris, нежели, чем amurensis, который встречается по берегам Амура, на Дальнем Востоке.
   - Молодец Цыпляков, а какое это семейство?
   - Это семейство berberidaceae, барбарисовые, я это твёрдо знаю, ещё с экзамена.
   - Правильно, Владимир, а что он содержит, как применяется в научной меди­цине?
   Путешествие к опытному полю на встречу с канализацией стало напоминать какой-то внезапный выходной экзамен, причём совершенно внеплановый. Ни один сантехник в институте не подвергался такому сложному экзамену перед началом ра­боты по устранению засора, а уж тем более при прокладке самой канализации.
   Дорогой читатель, как вы думаете, чтобы сказал в ответ сантехник на такой, ка­залось бы, незамысловатый вопрос: "Что вы знаете о применении Plantago major, его химическом составе, сроках сбора?". А что бы он ответил, если бы задали дополнительный вопрос, о том, какие препараты выпускает из этого Plantago наша славная фармпромышлен­ность, да как проверить и подтвердить их подлинность и резко возросшее с прошлого года качество? А если бы, не дай Бог, сантехник ответил неправильно, и его бы не допустили к устране­нию засора? Что бы случилось?
   Я могу только подозревать, дорогой читатель, что запах около института стоял бы такой, что немногие бы отважились в него поступать, а тем более - долго учиться, находясь по колено в продукции засора.
   Цыпляков стал специально отставать, непринуждённо делая вид, что у него туфли с ног спа­дают и хромота от старых мозолей ещё с прошлого семестра. Да и вообще, что он ходить разучился, наевшись вволю листьев кустарника барбариса. Он старался попасть в хвост колонны, к ковыляющему Сморчкову.
   Но Собакин проявлял настойчивость, свойственную всякому опытному педа­гогу нашего времени. Он громко и внятно повторил неприятный для Владимира вопрос, и сам вернулся в хвост ко­выляющей колонны. Этим он выдавливал знания из Цыплякова, как зубную пасту из тю­бика.
   Цыпляков напряг мозги, немного расслабленные после каникул, почесал за ушами, поковырял в носу обеими руками и, наконец, неохотно выдавил из себя требуемое Собакиным:
   - Содержит сумму алкалоидов, в том числе берберин, бербамин, оксиакантин, применяется в гинекологической практике, при атонии матки и других подобных заболеваниях.
   - Молодец, Цыпляков!
   Теперь Цыпляков шёл совсем последним, согнувшись, на полусогнутых ногах, прячась за низкорослым Сморчковым с палочкой, приноравливаясь к его мелкому шагу, хромоте. Экзаменов и зачётов Владимир очень не любил, а внеплановые так просто люто ненавидел. Владимир с рождения был простым, тихим советским человеком. Он не любил всяких природных и рукотворных катаклизмов - больших наводнений, ураганов, землетрясений, пожаров, шумных свадеб, а тем более - случайных выходных зачётов по пути на опытное поле.
   Отряд пошёл дальше, а Собакин продолжил петь оду родной природе.
   Спустились с высокого обрывистого берега в низину. Перешли дурнопахнущий ручей, бывший лет сто назад мелкой речкой, в которой тогда весело плескалась рыба. На её остаточных заболоченных берегах произрастала богатая фауна, которую стал перечислять и наглядно демонстрировать на факте самой жизни Собакин, вы­дёргивая некоторые экземпляры из заболоченной земли, со словами: "А вот сорняк такой, а вот сорняк другой, а в народной медицине его применяют при расстройстве, геморрое и т. д., а вот латинское название у него такое, а семейство сякое", подсо­вывая их под нос всем членам команды, пачкая их жидкой грязью с корней сорня­ков. За некоторыми экземплярами он залезал в самую грязь, пачкая новые ботинки, стремясь показать отличительные свойства очередного растения студентам. Горохом посыпа­лись латинские названия, семейства, химический состав вытащенных из болота грязных растений, рассказы о применении их как в официальной, так и в народной медицине. Так на природе продолжалось обучение студентов фармакогнозии опыт­ным педагогом Собакиным, даже во время путешествия к земляным работам по за­болоченным местам городских окраин.
   Уникальные знания вперемежку с грязью мутным, всёсокрушающим потоком лились на студентов. Что-то фиксирова­лось в их памяти, что-то, более наглядно, на их одежде и обуви.
   Потом отряд потерявших здоровье землекопов-канализаторов вышел на тихую окраинную улочку города. Тут уж Собакин не выдержал и рассказал одну из своих многочисленных историй, за которые его так любили студенты.
   Вот эта любопытная история почти в оригинале. Автор книги специально сделал точный конспект, сразу после возвращения в общежитие с канализационных работ. Он понял, что эта история - настоящий документ эпохи, который нельзя упустить, или потерять в череде обыденных канализационных будней.
   - Поехали мы однажды, по специально разработанному пятилетнему плану, экспедицией от нашей кафедры, собирать народные ре­цепты от населения. Далеко заехали, в самую глубь области. Остановились в крайнем доме у одного хозяина, в глухой мелкой деревеньке. А деревню специально такую искали, чтобы дорог рядом не было, глуши побольше, чтобы секретов много найти. Стали ходить по всей деревне гурьбой, с расспросами, кто чем, да как, лечится, чем болеет. Наслушались всякого. На магнитофоне батарейки от этих рассказов да баек сели.
   Записали три баллады, две неизвестные народные песни, пять сказок. Одна очень на сказку о Буратино походила. Только дед его Пиноком всё время обзывал. Но чувствуем, не то всё это. Не за тем ведь ехали, чтобы сказку о Буратино в искажённом итальянском варианте в российской глубинке записать. И песни нас особо не интересовали. Мы их в качестве затравки у народа записывали, для духовного сближения, выявления душевного родства. Да и то, другое, что о лечении выяснили, для анналов истории не подойдёт. Всего два новых способа остановки поноса, да косвенное использование конских пиявок. На этом сильно в науке не подни­мешься! Средств борьбы с поносом у нас в науке и так много известно. А вечерком мы, усталые и недовольные, случайно услышали от хозяина своего дома интересное повествование о его замечательной жизни. А также связанным с этой жизнью большим открытием, которое может перевернуть весь ук­лад жизни наших советских людей. Изменить все параметры нашей передовой совет­ской экономики.
   Стали мы его рассказ внимательно слушать, я свой магнитофон не­заметно в сеть воткнул, включил, всё дословно записываю. Магнитофон надо всегда незаметно включать, чтобы не напугать и не отвлекать рассказчика, а то он может смутиться, или забыть, о чём ранее рассказывал. Или заикаться в песне начнёт до икоты.
   Вот в очередной раз напился этот наш хозяин самогона "выше крыши", будучи в гостях у соседей на празднике их соседей. Понял он, что пора домой ползти, идти уже не получится. А ползком у него всегда дольше получалось, чем просто пешком назад добираться, или на попутном транспорте.
   Собрался он с силой, мыслями, определил по наручному компасу азимут, нуж­ное направление к родному дому. В качестве компаса он обычно часы в таком случае исполь­зовал. И сразу пополз в нужном направлении, не стал откладывать этого важного дела на­долго, к примеру, до завтра, или на конец месяца. Долго ли полз, коротко ли, суть нашего рассказа не в этом. Главное, что домой он приполз, азимут верно взял, градусом не ошибся. А вот к жене на глаза почему-то страшно показываться. Не примет она в таком виде, грязного да пьяного, назад отправит, опять ползком, в гости. Да ещё морально ударит жутким криком, по натянутым после долгого путешествия нервам.
   А надо вам сказать, дорогие мои слушатели, хозяин наш уже устал ползать, изрядно притомился за путешествие. Да и брюки местами протёрлись, обувь в пути потерялась. А на голых коленках без ботинок далеко не уползёшь, даже от метко морально бьющей жены! Поэтому решил он сначала порядок проверить на огороде, а потом отдохнуть, прежде чем к жене для официальной встречи появиться.
   Смотрит он, а на огороде непорядок наметился. Свинья, которую он не покормил, в гости с утра направившись, вырвалась на свободу от голода, и теперь пасётся сама, ест что-то самостоятельно, не имея над собой никакого чуткого руководства.
   Я к ней, проверить, что она ест, может, что вкусное, или просто полезное. Если она нашу картошку с помидорами ест, так наказать её примерно, а картошку с помидо­рами отобрать и на прежнее место на грядке положить. А она корешки у плетня нарыла, и с удовольствием кушает их, похрюкивает, на меня косится, посматривает. Хорошее, мол, дело, эти корешки есть, полезное, хозяин. Ну я за компанию один корешок у неё отобрал, попробовал, вме­сте с ней пожевал. Так не поверите, через десять минут поднялся в вертикальное по­ложение, полностью самостоятельно, без всякой помощи со стороны обедающей ря­дом свиньи. И твёрдым шагом, печатая шаг, не качаясь и не падая лицом в огородную грязь, как на параде, не держась за плетень, дошёл до дома. Сам дверь без ключа открыл, а потом сразу сел за письменный стол и, не снимая грязной одежды, написал за внучка домашнее сочинение на тему: "Как я провёл лето у де­душки Матвея в деревне". Написал без единой ошибки, орфографической, или грамматической, хорошим почерком. Потом внучек его своим почерком в тетрадку переписал, для школы. И пятёрку за него получил! Так мне свинья помогла найти замечательное средство для мгновенного протрезвления!
   Заинтересованные члены команды загалдели, закидали Собакина многочисленными вопросами по поводу загадочного, мифического корешка.
   Собакин ответил на всё обстоятельно, продолжением рассказа.
   - Конечно, образец корня он нам давать не хотел, всячески скрывал своё научное открытие от всего народа, от сотрудников кафедры, односельчан, научной общест­венности института. Хотел открытием один пользоваться, да внуку передать по наследству. Но мы, на­учная общественность нашего института, ему такого не позволили. Не на того он напал, не знал, с кем связался. У нас на этот случай своя, особая методика имеется, да опыт какой!
   Мигнул я незаметно своему товарищу по команде собирателей народных ре­цептов. Мол, дело это стоящее, надо такой рецепт обязательно узнать, включай до­полнительные резервы, не зря же мы их с собой всё время таскаем, надорвались уже. Он моментально меня понял, мгновенно вытащил из рюкзака первую бутылку водки, из дополнительных резервов. Сразу стали пить за здоровье хозяина, знакомство, детей и внуков, мир во всём мире, прогресс и социализм, за Фиделя Кастро. Так спешили, что мы с товарищем по экспедиции противомоскитные накидки снять не успели, а я ещё и фотоаппарат с биноклем!
   А потом пошло, поехало, покатилось само. После третьей бутылки водки и второй банки самогона он сам на огород пошёл, уже на четвереньках. Нам его даже посылать за растением не пришлось. При­тащил он всё растение, целиком, оторвал его корни. Само же растение под стол бросил, за не­надобностью. А я незаметно там его подобрал, для научной идентификации. Сделал вид, что у меня шнурок на кирзовых сапогах развязался, стал его вроде завязывать, накло­нился. Само растение за голенище сапога засунул. Дал он нам корня поесть, про­трезвели мы сильно. Сидим, уже совсем трезвые, удивляемся такой страшной метаморфозе. Сами себе не верим! Хотели даже по новой за самогоном послать, весь наш резерв к тому времени кончился, а мы сидим, как стёклышко! Но жена хозяина не позволила нам дальше экспериментировать, разогнала нас по разным углам дома для ночёвки.
   Растение мы определили, установили его принадлежность к роду и виду. Рецепт отрезвления записали в официальном документе поиска народных рецептов.
   А вообще, товарищи студенты, мы люди непьющие, и пили только для получе­ния важнейшего народного секрета, для его фиксации в науке. А также для практи­ческой проверки действия корешка в условиях эксперимента нашей глубинной экс­педиции.
   Всё студенты дружно закричали, стали интересоваться, что же это за такое растение, столь целебное и замечательное. Но Собакин просто так назвать растение по дороге на опытное поле категорически отка­зался. Дорого он этот секрет ценил. Тяжело он ему достался, много резерва выпить пришлось, потом долго печень болела. А был он действительно человеком непью­щим, но ради науки шёл на многое, в том числе и на подрыв собственного здоровья.
   - Приходите заниматься к нам в кружок, на кафедру фармакогнозии. Там наиболее доверенным кружковцам я рассказываю этот, и некоторые другие секреты народной медицины, которых мы набрали много, за время путешествий и экспедиций. У нас там много интересного происходит, вплоть до лечения рака народными средствами.
   Антонов восхищённо присвистнул, Сморчков в восторге запрыгал на больной ноге, но сморщился от боли, оступился, упал. Лица всех других членов команды также выражали удивление и радость. У некоторых они просто просветлели.
   Не теряя лишнего времени даром, всей командой записались в кружок на кафедре фармакогнозии, причём Цыпляков записался повторно.
   Так Собакин, опытный педа­гог, наставник молодёжи, зажёг по дороге на опытное поле в сердцах пятерых сту­дентов негасимый огонь любви к замечательной науке - фармакогнозии. Который до этого только едва-едва тлел где-то у них в груди, а теперь стал бушевать большим, всёпожирающим и поглощающим по­жаром.
   - Именно это и надо нашему народу, - отметил удовлетворённый итогами рассказа Антонов.
   Но некоторые другие с ним не согласились, у каждого были свои мнения, что на­шему народу надо, да и в каком количестве. При этом никто не отрицал самой цен­ности открытия протрезвляющего средства, как для народа, так и самих присутст­вующих в команде. А о нашей науке мы уже и не говорим.
   Так дошли до самого опытного поля. Там Собакин был просто вынужден показать фронт предстоящих команде работ.
   Фронт работ превзошёл все самые смелые ожидания членов команды. Он был больше заявленного раза в два, а может, и ещё немного больше. Именно тут, на этом самом месте, начиналась главная стройка следующей пятилетки нашего института. Начинаться она должна была руками и лопатами особой команды освобождённых от колхозных работ по болезни.
   Команда Z стояла над фронтом работ в мучительных раздумьях о своём близком будущем, здоровье и возможностях продолжения учёбы.
   Мысли у всех были похожие, но, тем не менее, разные. Пока команда Z заду­мывалась над будущим своего уже изрядно надломленного здоровья, шатаясь над самим фронтом будущих работ, Собакин искал сторожа, открывал кладовку с инструментами.
   - Тут хорошему экскаватору два-три дня работы, а мы месяца два работать будем, но до конца не сделаем! - Антонов зло пнул благодатный глинозём окраины родного города ногой.
   - Ясное дело, институт решил экономить на экскаваторе, да и нас какой-то работой занять решил, связать нашу непотребную активность, чтобы зря по городу не болтались, - пред­положил Андрей Шаврушкин, - не позорили его администрацию попойками, да пьяными скандалами, дебошами, драками, бытовой поножовщиной.
   - Бежать отсюда надо, и как можно скорее, - резюмировал Иван Ступкин, со смерт­ной тоской оглядывая фронт работ со всех сторон, так любезно предоставленный ему деканатом, другими недалёкими людьми в белых халатах, большими гумани­стами с передовым мышлением о судьбах всего мироздания.
   - Я предлагаю нанять экскаватор за наши личные деньги. Скинуться всем дружно, и на­нять. Это будет стоить, в неофициальном порядке, бутылок десять водки. Или в руб­лях по курсу - тридцать шесть рублей двадцать копеек, это самое большее, может, и дешевле договоримся. Это зависит от участников договора и диалектического хода течения самого переговорного процесса, - Сморчков, умаявшись своей больной ногой, теперь сидел на земле, и оттуда давал ценные советы ко­манде единомышленников.
   - Да ты десяти копеек на интернациональный долг набрать не мог, пока тебя проф­ком на конференции с мылом не пропесочил, с угрозой выгнать из профсоюза и института, откуда у тебя такие большие деньги, на экскаватор? - спросил у него с недоверием Сергей Антонов.
   - У всех бывают тяжёлые денежные периоды в жизни, - ответил на это невозмутимо Сморчков, доставая из кармана две смятые бумажки, в подтверждение своей денежной состоя­тельности в этот отрезок времени. Это были трояк и пятёрка, - но сегодня я на коне!
   - Дурак ты, Сморчков, ты не на коне, ты с палкой и в гипсе, а в чём ещё через не­делю будешь, после работы тут, неизвестно. Возможно, что в реанимации, или в инвалидной коляске без моторчика. Это вот Цыпляков у нас на баране, тут уж ничего не скажешь, ему ничего не страшно! Да и Цыплякову завидовать нечего. Баран этот и Цыплякову не помог от институтской канализации далеко ускакать. - Антонов всегда был категоричен и тщательно мотивировал свои высказывания.
   За такие слова Сморчков чуть было не подрался с Антоновым, забыв, что он действи­тельно с палочкой и с недавно снятым гипсом. Он бы и подрался, да не смог во­время встать для этого с земли.
   - Дракой тут не поможешь, дорогие друзья, - остановил их распалённый пыл недавно успокоившийся по­сле повторного экзамена Цыпляков, действительно бывший ещё несколько дней на­зад на баране. Он не смог опровергнуть эту явную истину своей личной биографии, - и экскаватором тоже. Вспомните мудрые слова товарища Каутского, лидера германской социал-демокра­тии начала нашего века: "Движение - это всё, конечная цель - ничто".
   Несмотря на то, что этот тезис уже несколько раз дружно опровергали на занятиях по исто­рии КПСС наши преподаватели, да и студенты под их руководством, тут всё полу­чается по нему, по этому неоднократно опровергнутому оппортунистическому те­зису. Давайте рассуждать здраво, мы тут все собрались трезвые люди.
   Если мы наймём для института экскаватор, то он, конечно, траншею выкопает, тут трёх мнений быть не может. Это даже правому оппортунисту понятно, или бухаринцу из разбитого зиновьевского блока Пятакова. После этого нам просто изменят новую конечную цель. Нас никто на отдых или домой не отпустит, это учебным планом института совершенно не предусмотрено, студентов во время учёбы на отдых отпускать. Никто об этом мероприятии не слышал. Да и министерство московское этого не позволит, даже если знать этого не будет. Пом­ните - шесть часов пропусков по неуважительной причине, и мы свободны в выборе новой любимой работы! Поэтому затея с экскаватором полностью бессмысленна, после этого нам другую работу найдут, и неизвестно, что это за работа будет. Может, мы эту работу с благодарностью вспоминать потом будем! В результате мы только ин­ституту на свои личные деньги канализацию выроем. Может, они специально так придумали, с этой канализацией. Нет, мы им такого сюрприза делать не будем! Не на тех они напали! Не такие уж мы придурки, чтобы на такую элементарную прово­кацию деканата попадаться!
   Сообща решили экскаватора для института не нанимать, в придурки всем составом команды не вступать, как вступили за пять минут до этого в кафедральный кружок фармакогнозии. Есть всё-таки принципиальное отличие команды придурков и ко­манды членов кружка фармакогностов. Обойдётся, хватит ему, институту, от сту­дентов многолетней бесплатной работы.
   - Я даже знаю, что будет у нас за следующая работа, если мы экскаватором всю улицу с проулком перекопаем, - Антонов задумчиво стоял, опираясь на плечо пере­косившегося от его тяжести Сморчкова, опирающегося, в свою очередь, на палочку. - Нам предложат трубы канализационные до этой окраины самим донести, на себе, а потом закопать их тут ручным способом.
   Студенты тотчас стали заинтересовано обсуждать калибр труб, используемых при устройстве кана­лизации в нашей стране. Их коренное, принципиальное отличие от канализацион­ных труб, используемых в других странах мира, менее прогрессивных по устройству общественного строя. А также пре­и­муществах, которые имеют наши трубы перед иностранными. Естественно, что трубы реакционных государств представлялись мелкими и хрупкими, несопоставимыми с нашими замечательными трубами.
   Одномоментно резко встал вопрос о возможности их транспортировки пешком, на машине, гужевым транспортом и вертолётом, как за бутылку водки, так и при дру­гих условиях и формах оплаты этой транспортировки.
   Всем было совершенно ясно, что советские канализационные трубы - лучшие в мире. Это явствовало из широко бытовавшего лозунга в то время, висевшего везде, где это было только возможно вывесить, или повесить: "Всё советское - самое лучшее в мире!".
   Никто из присутствующих на опытном поле никогда не бывал за границей. Да и иностранцев никогда не встречал. Дабы иметь возможность обсудить с ними в пер­вую очередь столь актуальную и щекотливую тему о качестве канализации и кана­лизационных труб во всём мире, доказать очевидное преимущество наших труб. Ус­лышать от иностранцев многочисленные жалобы на свои трубы, их похвальные от­зывы о передовой советской канализации.
   - Что, опять машину для перевозки труб институту нанимать будем за свой счёт? - поинтересовался мнением тесно сплотившегося около него коллектива Цыпляков.
   Коллектив дружно возразил в разных словах и выражениях. Хватит институту бес­платного экскаватора, ещё машин ему бесплатных не хватало, да вертолёта с прице­пом! Совсем наглость потерял этот институт!
   - А тогда что, на себе попрём, да через весь город?
   - А ведь просто по тротуару нести не получится. Нам будет мешать поток населе­ния, идущий в разные стороны, в том числе и в попутную. И по дороге тащить нельзя, ещё троллейбусом переедет, вместе с трубой, авария получится. Да и трол­лейбус от переезда трубы пострадать может. Что делать будем? Надо учесть, труба-то ведь не одна будет, может, штук пять, или даже десять. Кто их длину знает, сколько труб на 150 метров приходится?
   - Уж никак не меньше десяти!
   - Пять человек такую трубу не поднимут, тут хотя бы одна лошадь нужна, да подъёмный кран, приспособления, тали!
   - Мы пойдём как колонна, впереди и сзади пустим дополнительный женский кон­тингент с красными тряпками и косынками, чтобы транспорт от нас шарахался во все стороны. Вроде как идёт колонна строителей будущего, уступите ей дорогу, не мешайте строить будущее, ходить с трубами!
   А трубы я предлагаю нести на носилках, так легче будет, удобнее, чем просто на плечах. На плечах одежда быстро порвётся, да и испачкается. Трубы наверняка в консерванте будут, если новые дадут. А если старые, так в дерьме перемажемся. Надо ещё музыку достать и включить громче, чтобы издалека водителям слышно было. Пусть знают, фармфакультет на учёбу идёт!
   - А я вот жалею, что эти трубы в троллейбус затащить нельзя! Может, на крышу троллейбуса закатим?
   - Цыпляков, осталось нам главное знамя в институте на время взять, портреты членов ЦК и политбюро, нацепить на трубы, да и идти демонстрацией через весь город, на опытное поле. С песнями и призывами: "Свободу Луису Корвалану! Отпустите до­мой главного индейца США Пелтиера! Долой американские ракеты среднего радиуса дей­ствия из Европы!". Тогда всякий поймёт, что нашему институту подходит полная труба! - до­вольный коллектив засмеялся.
   - Тогда нас всех из института потурят, да ещё не просто так, а сразу прямиком по тюрь­мам. За махровую советчину и злостную антисоветчину, подрыв устоев передовой советской канализации. Поэтому вся затея с экскаватором абсолютно не имеет смысла.
   - А может быть, вертолётом попытаться трубы дотащить? Нанять его, у нас у одной однокурсницы муж там лётчиком работает?! Это вполне реально, он меня в лицо знает, да и я его уже два раза у института видел. Сговоримся!
   - Сытый голодного не разумеет, курский орловского не понимает!
   - Нет, это должно ныне правильно звучать так, - уточнил коллегам по лопате и друзьям по котловану Сергей Антонов, - сытый курский голодного орловского не понимает!
   Так студенты пришли к неединственному верному мнению в решении сложной проблемы быта института. Но этот вопрос так и остался без своего практического решения.
   Подошёл Собакин, не подозревавший о происшедшем споре в среде подчинённых ему студентов. Предложил собствен­норучно каждому выбирать инструмент для работы. Не на всех рабочих местах студенты удостаивались такой почётной привилегии!
   Сходили за инструментом в сторожку.
   Бывалый и запасливый студент Владимир Цыпляков взял и вторую ло­пату, совок с метёлкой, пытался силой увести с места обычной стоянки мотоблок. Но Соба­кин вторую лопату с совком и метлой у Цыплякова отобрал, от мотоблока же отогнал метким крепким словом. Потом пояснил студентам, на историческом примере, что в нашей стране исстари действует твёрдый принцип: один землекоп - одна лопата. А на угон мото­блока у Цыплякова силёнок не хватило, даже без меткого и вовремя сказанного слова доцента Собакина.
   Собакин сам аккуратно взял в руки новенькую лопату, с любовью провёл по ней рукой, коротко и чётко проинструк­тировал студентов. Он наглядно показал, как ею надо правильно работать по прави­лам техники безопасности, чтобы не поранить себя самого и не прибить случайно работающих рядом товарищей по учёбе.
   В его манере ковырять лопатой чувствовался большой опыт, годы практики, иначе называемые высоким профессионализмом. А Владимир бесповоротно понял, что владение лопатой является одним из основных навыков советского провизора. У самого Владимира латифундий, дач и огородов не было, а покупать себе лопату за личные деньги, чтобы поковырять ею асфальт у своего пятиэтажного дома, он пока не собирался. Иметь лопату и пользоваться ей у Владимира не было острой необходимости. К лопате его окончательно приучили только в институте. Это выглядело как приучение двухлетнего ребёнка ходить на горшок, а не в штаны. "Не ходи в штаны, не ходи, а ходи с лопатой!". Возможно, тут была задействована важная идеологическая составляющая нашего советского самосознания, полученная от компетентных товарищей из вышестоящих органов. Ведь это только тяжкий постоянный труд превратил дикую первобытную обезьяну в простого советского человека, знатока марксизма. В других странах считали несколько иначе, и вели свой род не от обезьяны. Но мы на буржуазные домыслы обращать внимание не будем. Чтобы случайно не произошло обратного, и простой советский человек опять не превратился в одичалую обезьяну с хвостом, болтающуюся бездумно на плодовых деревьях, а не на стройках пятилеток, полностью забыв своих великих апологетов, ему периодически вручали в руки лопату, лом или метлу.
   Все дружно взяли по лопате, стали целеустремлённо работать по направлению к центру земли. Собакин указал это правильное направление каждому члену команды инди­видуально, дабы не было случайной и непоправимой ошибки в работе.
   Много интересного узнали члены команды от Собакина, за продолжительное время знакомства с ним на опытном поле.
   Так началась грандиозная работа команды Z, срочно выполняющей стратегическую задачу деканата в следующей пятилетке.
   Работали спокойно, вдумчиво, не торопясь, стараясь выполнять все требования техники безо­пасности, без излишнего травматизма, так как болезней и травм у каждого и так хва­тало. Некоторые могли бы поделиться лишними болезнями и травмами с другими товари­щами, да никто их брать не хотел.
   Во время перекуров Собакин рассказывал занимательные случаи из своей жизни, из деятельности возглавляемого им кружка, протекания научной работы на кафедре.
   К вечеру натёрли себе руки с непривычки, заметно устали, сильно проголодались. У всех заболели мышцы тела. А у Антонова вдобавок к этому частично отвалилась подошва на ботинке, от излишнего воодушев­ления при работе, да и грунт тяжёлый был.
   Собакин культурно поблагодарил за со­вершённый членами команды труд, отпустил всех по домам на временный отдых.
   - Завтра ровно в 9.00. собраться всем тут, у входа на опытное поле. Если я опоздаю, сторож выдаст вам инструмент для работы. К работе приступайте незамедлительно, это архиважно для нашей кафедры, всего института, будущего фармации всей страны!
   С работы возвращались разобщённо, но во главе с руководителем.
   Сморчков хромал, не успевая за бегущим в общежитие оголодавшим Цыпляковым, с которым на пару спешил Антонов, срочно менять ботинки. Голой пяткой Антонов оставлял загадочные следы на земле, пока не дошёл до тротуара. Там он загадочные следы оставлять перестал.
   При возвращении с поля Собакин воспользовался вновь предоставленным ему случаем, и рассказал ещё одну назидательную историю из своей личной жизни.
   Все его истории носили крайне нравоучительный характер и пропагандировали здоровый образ жизни в среде подведомственных студентов и случайно встреченного в пути населения.
   - В другой экспедиции мы сами читали лекции колхозникам о смысле жизни при социализме, руководящей и созидающей роли партии на земле нашей великой Родины. Упоминали о роли траволечения в настоящем, будущем, прошлом. Я, конечно, отчитался, как принято, о достижениях и успехах нашей кафедры перед собравшимся у клуба народом, привёл некоторые методики, в том числе хроматографические, которые мы используем на пользу народа при своих исследованиях. Конечно, были вопросы по магнитно-ядерному резонансу, кое-кто так и не понял роль и значение скрининга при анализе лекарственных трав. Бухгалтер из правления очень интересовался хроматографией в тонком слое сорбента, для разделения компонентов природной смеси. Но я ему сразу объяснил, что для его целей этот способ никак не подойдёт. В его деле нужно другую передовую технологию использовать.
   Было много вопросов о лечении рака травами по новейшей народной методике изучаемой на нашей кафедре, под руководством доцента Сковороды. Говорили три часа без перерыва, пока окончательно не стемнело. Собрался я совсем покинуть благородное собрание. Как смотрю, одна бабка мне знаки таинственные подаёт, рукой машет и одновременно обоими глазами подмигивает. Я обрадовался, думаю, хочет со мной секретами народной медицины поделиться, чтобы секреты эти в суете жизни случайно не затерялись. Отошли мы в сторонку, поговорили просто так и по сути дела.
   Оказалось, что бабка сама за помощью ко мне, как представителю народной научной медицины, фитотерапевту со степенью и стажем, обращается. Проблемы у неё с внучкой недавно возникли. Пошли смотреть на внучку для постановки диагноза. Отошли метров 15, смотрю, стоит здоровенная баба, весом в 150 кг. Вот это внучка и есть, представляет мне её бабка. Стою я, рот до ушей разинувши. Папка с документами и докладом о достижениях кафедры из рук выпала на землю, да прямо в лужу попала. А я всё стою, забыл о диагнозе. Хоть картину пиши, великий русский художник Кустодиев - вот и созрели ранним летом груши, в саду у дяди Васи на осине.
   - Сколько же ей лет, сердешной, - спрашиваю?
   - Да всего 16 годков, - отвечает бабка, - недавно справляли.
   - Извините за нескромный вопрос, а чем же вы её кормите, что её так разнесло? - начал я свой опрос для составления анамнеза.
   Бабка, конечно, перечислила, что внучка за последние 10 лет ела, рассказ был долгим. Долго она к нашей встрече готовилась, обстоятельно. Я всё записал на бумаге, потом быстро проанализировал научным методом скрининга. Нет, тут в чём-то другом беда, или просто нарушение обмена веществ. Насупился я, сделал вид серьёзный, надавил как надо на бабку - говори, мол, старая, правду, ничего перед фитотерапевтом не скрывай, как перед врачом на приёме! Фитотерапевт как и врач, сразу всё видит, что дело тут нечисто! Испугалась бабка, всплакнула, и сразу сказала правду.
   Оказывается, работала она дояркой в колхозе долгие годы, на ферме. И в течение нескольких лет брала для дополнительного питания внучки витаминную подкормку для коров. Немного брала, всего-то грамм по 100-150 на приём. Ребёнок с удовольствием ел подкормку, прекрасно рос и быстро развивался, заметно опережая сверстников как в росте, так и в весе. Однако такие успехи перестали радовать самого ребёнка с тех самых пор, как стали её нехорошо дразнить другие дети в деревне. Действительно, не на убой же её растили, в конце-то концов?!
   Собакин прервал рассказ, задумался о неудержимом росте молодого пополнения страны Советов. Потом сказал назидательно, глядя главным образом на Цыплякова, но показывая пальцем в небо из педагогических соображений:
   - Во всём должна быть разумность, системность и логичность. Нельзя подкормки и витамины есть вопреки этим правилам науки!
   Цыпляков густо покраснел и отвернулся, прекрасно понимая, к кому были отнесены эти серьёзные слова преподавателя с научной степенью.
   На третьем курсе у него была своя история с витаминами, которые он захватил при проведении лабораторных работ на кафедре фармхимии, и которых вкусил сверх всякой меры, дорвавшись на "дармовщинку" до "полезного". После этого он внезапно занемог и покрылся прыщами, на его блестящем примере стали показывать первые проявления аллергии при применении медикаментов другим студентам курса.
   Как видит читатель, рассказы Собакина всегда были интересны слушателям и носили большой информативный и воспитательный характер для подрастающего поколения молодых специалистов-провизоров.
   После внимательного прослушивания рассказа группа окончательно распалась на неоднородные сегменты.
   Цыпляков с Антоновым отделились от коллектива, зашли в столовую СХИ, и перекусили там вдвоём, раздумывая о возникшей ситуации.
   Во время трапезы Цыпляков вспомнил, как нёс на последней демонстрации, 1 Мая, не совсем понятный для себя лозунг, вместе со своим товарищем, Андреем Охламоновым. Лозунг гласил, что: "Народ и партия - едины ".
   - Тут мне непонятна сама философская суть. Какой смысл связывать единством два объекта, отличающиеся некоторой разнородностью? По самой сути своей, слово партия означает, что это определённая конкретная отдельная часть от чего-то дру­гого, большего по размерам и объёму. Тем, что она партия, она отличается от ос­тального, обособляется этим самым от другой части, и этим же она противопостав­ляется, в данном конкретном случае - народу. То есть совершенно очевидно, что партия тоже состоит из народа, а не из коров, к примеру. Если она народу противопоставля­ется, то как она с противопоставимым может быть единым и целым? Зачем её про­тивопоставлять, чтобы потом объединить с противопоставимым? Это получается философски полностью бессмысленно. А зачем она тогда вообще партия, пусть про­сто народом называется, единым и неделимым! Так ведь проще, яснее и конкретнее. Народ, он сам с собой всегда един, но разнороден в некоторых социологических смыслах. По этому поводу и лозунга носить далеко не надо, студентам легче на демонстра­циях ходить будет. Меньше всякого непонятного и тяжёлого на себе таскать мимо трибуны.
   - Владимир, это так диалектика марксизма-ленинизма на спинах студентов чудно проявляется. Я этот лозунг в ноябре нёс, но у меня таких глубоких философских мыслей, как у тебя, не появилось. Уже холодно было, поэтому мы с однокурсниками по 100 грамм нас­тойки боярышника приняли, и спокойно несли всё то, что нам выдали на складе. Шли, не читая по пути движения колонн демонстрации содержания носимого нами и другими. А несли всякое. Зюзюкин с Бычковым дружно развернули плакат: "Прославим нашу Родину массовым героизмом!". Вот дураки-то! Будто кто из нашего начальства позволит им чужую Родину массовым героизмом прославлять! Кто же такое допустит!? Это же подсудное дело! Этот вот наш Сморчков со своим напарником другое волокли - "Отдадим Родине все силы и знания!". Сам едва с гип­сом ходит, а туда же, за плакат обеими конечностями зацепился. Показывает этим, что уже многое Родине отдал, осталось последнее здо­ровье отдать, да ножки в белых тапочках вытянуть. Чтобы только практических занятий не посещать, да лекций наших любимых преподавателей не слушать.
   Руконогов один портрет дорогого товарища Суслова боком нес. Так его удобнее держать было. Только он его правильно поставит, как того носом вперёд тянет, особенно, если ветер свежий дунет, так грозит вообще перевернуть. Парусность у него большая была, большой вес партийный. Кому-то дали плакат: "Заботам партии верны!". Главным же было на тот тревожный момент демонстрации, так это не потерять эти лозунги долгой до­рогой по большому кругу. Сдать вовремя членов правительства и Политбюро обратно на склад, в пол­ном ассортименте. А также не позволить нарисовать на их по-партийному строгих, суровых и честных лицах лишних усов, бород, очков и рогов всяким прохиндеям, шныряющим в колоннах демонстрантов. Ведь они, эти члены правительства, за каждым студентом пофамильно записаны были, для большей ответственности при транспортировке со склада на склад.
   Представь, взял я нормального хмурого Лёню Брежнева на складе, а пока по стаканам боярышник разливали, какой-то мерзавец, отъявленная сволочь и просто подлец, из него вылитого К. Маркса сделал, наваял, так сказать, пририсовав усы, бачки, козлиную бородку и ещё рожки! А каково мне его на склад, такого красавца, назад сдавать? Так ведь и выгнать из института могут! Хорошо, что я вовремя метаморфозу Лёнину заметил, да незаметно поменял его на Фиделя Кастро, у ребят с пединститута. А на складе сказал, что это меня при выдаче членов неправильно записали. А каково несчастным парням из пединститута было, Карла Маркса с рожками вместо Фиделя Кастро сдавать?
   Владимир согласился, что Маркса с рожками за Фиделя трудно выдать даже в полутёмном сарае "весёлому" завхозу. Сам Владимир вспомнил, что местные студентки использовали демонстрацию исключительно для показа коллективу института купленных новинок одежды и украшений. А Владимир мог продемонстрировать на демонстрации только своё старое пальто, грязные ботинки, да знамя неизвестной автономной советской республики. С таким же успехом Цыпляков мог размахивать на демонстрации знаменем Cabo Verde - демократической республики островов Зелёного Мыса.
   - Мой тебе дружеский совет, Владимир, не углубляйся в эту философию, она тебя до добра не доведёт. Совсем свихнёшься, эти лозунги читая. А если сильно разбираться будешь, то может неизвестно чем закончиться, ярым антисоветизмом, или ещё чем. Я сам на первом курсе пытался разобраться в лозунге товарища В. И. Ленина, что такое коммунизм, после чего попал в академический отпуск на целый год.
   - А что случилось с нашим коммунизмом? - сразу заинтересовался запрещённым повсеместно антисоветизмом любознательный студент Владимир Цыпляков.
   - Товарищ Ленин определил его так: "Коммунизм - это советская власть, плюс электрификация всей страны". Это факт общеизвестный, его все ещё в школе про­ходили. Звучит вроде правильно, толково и понятно, но это только на первый взгляд. Для малограмотных, коих в России того периода было большинство. Для тех, кто готов в любой догмат сразу поверить, без творческого или системного анализа. Из нас ведь готовят любознательных исследователей всего окружающего. Ну я и стал эту фор­мулу пытливо исследовать со всех сторон, как декан на лекции призывал. Вспомни, нам декан ещё на первых занятиях говорил, что мало провести эксперимент, надо получить результаты этого эксперимента. А потом эти результаты соответственно обработать математически или философски, чтобы они наглядно подтвердили тор­жество нашего передового ленинского учения. Для обработки он настоятельно ре­комендовал использовать математический анализ. Наслушавшись декана, я и провёл соответствующий математический анализ этой формулы. В ней представлена сумма из двух слагаемых, формула простая, это тебе не интеграл.
   К = СВ. + Э. Отсюда выводим, что такое СВ.
   СВ. = К - Э. Аналогично выводим Э.
   Э = К - СВ.
   Таким образом, точно по Ленину получилось, что советская власть есть не что иное, как коммунизм без электрификации всей страны.
   А электрификация всей страны, это коммунизм, но совершенно без советской власти в стране, это тоже целиком мысль Ленина. Это не я придумал, это всё ленинское наследие.
   Но эти выводы на занятиях мне преподаватель по истории КПСС развивать не дал. А посоветовал отдохнуть годик в академическом отпуске, подумать, а потом уже приходить на занятия со свежими, стандартными мыслями молодого комсо­мольца. Решать более простые проблемы, в частности, колхозное строительство, неп­рерывно повышать собственную пошатнувшуюся успеваемость, решать про­блемы группы в комсомольском и профсоюзном строительстве.
   До глобальных проблем коммунизма меня не допустил, сказал, что рано мне ещё их решать. Надо созреть в морально-этическом и философски-политическом плане, отличать, что такое простое арифметическое действие, а что глубокий кла­дезь блестящей марксистско-ленинской философии. До вершин которой мне ещё ползти и ползти пешком, без смены обуви и попутного транспорта. Я думаю, что Говоров был прав, не надо было мне пить ГАМК в таких количествах. Сильно она на мозго­вую деятельность действует! Но не всегда это нам, студентам, для жизни нужно. Поэтому я те­перь так думаю - живи проще, Владимир. Не думай о глобальных проблемах, о современности, а тем бо­лее о коммунизме. Не поддавайся на провокации преподавателей. Эти проблемы без твоей помощи начальники решат, у тебя не спросят. Получай простые оценки, от 3 до 4, не надрывайся зря над науками. А то заведут они тебя далеко, хорошо, если только до академического отпуска, а то и ещё дальше попасть можно. У народа в таком случае говорят - от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Всякие лозунги не анализируй, добром не кончится, плюнь на них просто. Главное, институт закончить, а как, с ка­кими оценками - особой роли не играет. Если ты блатной, то тебя и с одними трой­ками хорошо в жизни пристроят, на "тёплую" должность, хорошее место. А если нет - то и красный цвет диплома тебе в жизни не поможет. Ты ведь марксистский лозунг "Кто не с нами, тот против нас" на занятиях изучал?
   - Изучал, - тотчас подтвердил Цыпляков, облизываясь. - Наши старшие товарищи-коммунисты его у иезуитов на время позаимствовали. У этого, у ихнего Лойолы.
   - Верно, ведь Сталин недоучившимся семинаристом был, про иезуитов много знал. Звучит вроде метко, верная и чёткая цитата, зовущая к действию. А если с ней разобраться, разложить её правильно, осмотреть внимательно, не наскоком. Вот за соседним столиком ребята борщ едят. Они не с нами. Да к тому же мы кашу едим. Из этого что следует, по этому лозунгу? Что они против нас, и их надо в тюрьму сажать, или на каторгу отправлять? А если в следующий раз тут все столики заняты будут, и мы с тобой к кому-нибудь за столик подсядем, что получится? Те, за одним с нами столом сидящие, будут пиво по стаканам разливать, а мы компот с кашей лопать. Но мы будем считаться все вместе, заодно? А если они водку чайниками пить начнут? А тут комиссия с проверкой чайников нагрянет? Ты, Владимир, будь с материализмом осторожнее, лопаты при работе от усердия не ломай, мотоблок сам не двигай. Эти верные теории при каждом генсеке меняются, а ты можешь в неприятность влипнуть, пытаясь по ним жить.
   Цыпляков доел гниловатую грушу из компота, выплюнул косточки, и пообещал не жить по всякой быстроменяющейся марксистской теории.
   - Давай лучше по второй порции компота возьмём, выпьем, это дело непод­судное, да и для желудка более приятное, чем сухая теория.
   После такого крупного теоретического разговора о коммунизме и о его роли в полу­чении диплома разошлись на отдых, другие повседневные дела.
   Цыпляков первым делом проверил, как обстоит дело в комнате с любимыми насе­комыми. С каждым днем находить их и собирать в совок было всё труднее и труд­нее, количество насекомых резко уменьшалось. Потом Цыпляков вспомнил, что к возвращению товарищей из колхоза надо написать пару приветственных лозунгов, прослав­ляющих их труд в колхозах во благо социалистической Родины.
   Он взял бумагу, цветные карандаши, которыми рисовали на кафедрах ботаники и фармакогнозии растения и изучаемые в микроскоп препараты, приготовленные из них. Напрягая память, он вспомнил, какие призывы и лозунги бросал декан в бур­лящую толпу студентов на митинге. На основе этого он написал свой поздравитель­ный плакат, даже два. В них было гармонично и кратко совмещено то, о чём так многословно и велеречиво вещал на митинге декан с выносной кафедры.
   Один из плакатов красочно гласил: "Выполним пятилетку за четыре года, будем учиться вместо пяти лет четыре!". Следующий лозунг плавно вытекал из предыду­щего: "Встретим Новый год досрочно, первого ноября, ударной работой!".
   Цыпляков вернулся в комнату, повесил оба лозунга на кнопках так, чтобы они сразу бросались зашедшему в комнату из колхоза прямо в глаза, то есть над кроватью пострадавшего в борьбе с тараканами и осами Петра Беспутного.
   На этом зуд благородного политического творчества, насаждаемого деканом, парторганизацией и Си­доркиным, не оставил его. На глаза ему попался номер свежей газеты, где во всю первую страницу был изображён недовольный своим результатом работы победи­тель социалистического соревнования, гневно говорящий о нехватке горюче-сма­зочных материалов в баке его комбайна в самый разгар уборочной страды. Наверное, меж­дународный империализм сумел и тут ловко подгадить нашим трудящимся, не давая им устанавливать мировые рекорды, разбазаривая и пропивая во все возможные стороны ценные нефтепродукты, так необходимые во время уборки.
   Цыпляков аккуратно вырезал фотографию недовольного механизатора, размахивающего руками, припи­сал свой призыв к зашедшим в комнату: "Ты уже отработал свои долги в колхозе?".
   Подумав с минуту, метко подписал его: Родина-мать и деканат, удовлетворённо прокашлялся от едкого запаха дихлофоса, пошёл спать в сушилку.
   Утром Цыпляков наскоро перекусил яблоками, которые накануне сорвал в близлежащих от опытного поля частных садах граждан, выпил в комнате чаю, который явст­венно отдавал керосином, и вышел на работу, радуясь возможности не думать о производстве производных нитрофурана на отечественных заводах.
   По дороге он думал, за какой же срок они смогут прокопать траншею глубиной в два метра и длиной в сто пятьдесят метров? Это не считая колодца в конце траншеи, требования к которому были несколько иными.
   У калитки, ведущей на опытное поле, он встретил Антонова, через пять минут по­дошёл Андрей Шаврушкин. Подождали ещё двадцать минут, слушая интересный рассказ Антонова, как он во время академического отпуска культуризмом заниматься пытался. Наконец, появился сам Собакин в панамке.
   - Вот он, крах команды Z, последней надежды деканата фармфакультета, - сказал с искренней грустью Владимир Цыпляков остаткам своей команды Z. - А я уже хотел повесить в траншее лозунг: "Команда инвалидов перевыполнит план деканата досрочно!". А тут всё рухнуло, даже не начинаясь!
   Через несколько дней он узнал, что Иван Ступкин лёг в клинику на срочное об­следование всего организма, уже изрядно пострадавшего от встречи с канализацией. А Николай Сморчков, нажав через родителей и их знакомых на нужные кнопки блата, теперь успешно работает при деканате курьером. Он раз­носил бегом, хромая, с тросточкой в руках, спешные записки, послания, бумаги и выполнял прочие поручения, в том редком случае, если сломается телефон, который всегда исправно работал.
   А остатки команды Z продолжили упорные копательные работы. Фронт работ со­вершенно не изменился, несмотря на количественные изменения в составе команды. Во время работы Собакин старался развеселить похоронное настроение копающих, рассказывал им многочисленные весёлые и занимательные истории, травил собрав­шихся анекдотами до лихорадочного смеха. Иногда он помогал оттаскивать носилками землю в сторону, так как вторая пара к носилкам из состава команды никак не набиралась.
   Когда Собакин отходил от ко­манды по своим организаторским делам, свои истории принимались рассказывать студенты.
   Андрей Шаврушкин очень хвалил тёплую погоду нынешнего сентября и отрицательно отзывался о позапрошлой зиме в крайне нецензурных выражениях. Учиться ему было очень тяжело, особенно на первом курсе, когда он жил в общежитии N 1.
   - Комната наша крайняя была, на втором этаже. В ноябре, когда вселились после колхоза, ещё ничего было, терпимо, особенно когда плитку включали. А в декабре вода стала в стаканах замерзать. Налил я себе чайку, но половину не допил, оставил на подоконнике, а среди ночи как шарахнет! Все сразу проснулись, думали, кирпич в окно какие хулиганы бросили. Вода в стакане в лёд превратилась и стакан разорвала! Спали мы уже давно в верхней одежде, накрывшись матрасами, поэтому разлетевшимися осколками стекла нас не побило как картечью, даже в медпункт никто не обратился. Ну а когда другие стаканы да банки с жидкостью дружно взрываться начали, так мы вовсе из комнаты побежали, в разные тёплые места, на манер тараканов. Кто где какого знакомого в общаге найдёт, так сразу и норовит к нему в кровать со своим матрасом пристроиться. До ругани доходило, до всяких нелепых предположений и гнусных оскорблений! В коридоре и то теплее спать было, чем в нашей угловой комнате. Один мой умный товарищ стал кровать в коридор на ночь вытаскивать и там ночевать. Так его профком гонять начал. Не положено, мол, в нашем советском общежитии в коридорах студентам спать, да ещё в пальто, накрывшись матросом по уши! Место вам профкомом ещё с осени выдано, нечего, нечего по коридорам ночью дурью маяться. Да ещё старшекурсники, мерзавцы, шутить стали. То его спящего к кровати верёвками, как буйнопомешанного, привяжут, а утром всему проснувшемуся общежитию как малолетнего чудика показывают. Вот, мол, какие чудаки у нас по деревням ещё есть, для тепла к себе матрас верёвкой с вечера так привяжут, что утром на занятия самостоятельно развязаться не могут. А ещё к медицинским знаниям тянутся! То прямо с кроватью на четвёртый этаж ночью отнесут, пока он мирно спит, или в туалет на кровати затащат. Здоровые лбы, делать им ночами нечего, уж лучше бы спали.
   - А чего старшекурсники буянили? Если делать нечего, пусть марксизм учат, там поле непаханое! - рассудительно заметил Владимир Цыпляков.
   - Да это лечебники дурью маялись, не наши. Раньше они всё через нашу комнату в общежитие возвращались, ночью, когда входную дверь закроют. Часа в три или четыре утра. Лезли к нам по верёвочной лестнице, которую мы, по их просьбе, в окно выбрасывали. А теперь, после того как мы дружно во все стороны разбежались, с поста дезертировали, им даже лестницу выбросить некому стало. Вот они и бесновались ночами, выхода своей дури не имея. А в марте потеплело, мы назад вернулись, учёба в норму вошла. В апреле уже матрасы с себя сняли, а в мае даже верхнюю одежду. Так я до сих пор согреться не могу, вспоминая свой первый курс и первое общежитие!
   Бедный Андрей поёживался после таких воспоминай на тёплом солнце сентября.
   Антонов был настроен строго патриотически, по общежитиям ночами и днями не шлялся, с верёвочных лестниц на асфальт регулярно не падал, матрасом не укрывался, так как преспокойно жил дома, в личной квартире своей матери. Поэтому Сергей рассказывал о богатых традициях нашего народа на военной ниве и смело утверждал, что наш народ победить нельзя. Товарищи по канализации не опротестовывали патриотических речей Антонова.
   А тот приводил всё новые и новые наглядные примеры невозможности победы над нашим народом.
   - Вот мне дед рассказывал, как они на днепровском плацдарме с фашизмом воевали. Операция трудная была, переправочных средств не хватало. Да что там не хватало, просто не было их, средств этих, переправлялись на чём придётся. А фашисты, как всегда, борзели со всей силы и поливали их, чем могли. А могли они много, силы большие на том берегу собрали. Фюрер ихний Днепр Восточным валом назвал и повелел его со всех сил оборонять. Набили и утопили наших тысяч тридцать. Но наши упорные, не унимаются, наслушаются, что им комиссар расскажет о сути момента и с криком: "Даёшь логово зверя!" вперёд, на тот берег, голяком. Всех переправляющихся в партию оптом приняли, для смелости. Вот переправились, часть оружия перетопили, боеприпасов мало, жратвы нет, махорка стала кончаться. А возить подкрепления не на чём! Раненых вывозить тоже. А убитых никто и вывозить не собирался, даже в генеральном плане в самом Генштабе не планировал. Немец из пушек, миномётов, пулемётов непрерывно бьёт, бомбы с самолётов бросает, работает, как стахановец на премию, а у наших всё кончается, да помощи с другого берега не видно. Спасибо, артиллерия с того берега помогает, то туда снаряды положит, то сюда бросит. Через несколько дней совсем плохо стало. И вот в чём проявилось величие нашего народа, его громадная духовная мощь. Никто не запаниковал, назад в реку не бросился, всё равно под таким огнём не доплыть. А если доплыть, то комиссар, за берегом наблюдающий, героя с горяча и пристрелить может, это в его полномочия входит. Народ подумал и принял единственно верное решение. В тыл к врагу добровольно отправились наши воры. Как в мирное время на обычный грабёж со взломом. Их в составе десанта много было. В сибирских дивизиях народец тёртый, кого с зоны в армию взяли, кого из тюрьмы, кто добровольно на лесоповале до призыва работал. Все в бараках жили, тюремные традиции крепко знали, по фене грамотно ботали. Да и штрафбат во втором эшелоне успели переправить. Вот как стемнеет, так они сразу к немцам в траншеи за продовольствием и ползут. Есть, пить, курить-то охота! Представляете, что зэк за пайку табаку сделает? Вы понимаете теперь положение морально подавленных десантом фашистов?
   Днём десант со всех сил воют, атаки многочисленные отбивает, а ночью с ещё большей силой у врагов ворует!
   Вот мордастый, ражий эсэсовец, отожравшийся любимец фюрера и всего фашистского народа, хорошо отужинавши, завалился спать в землянке среди прочих любимцев фюрера. А только проснулся - и сразу понял, случилась беда! Проснулся-то он уже полностью "ошмонованный" по последней плацдарменной моде! Автомат с запасными магазинами забрали, сапоги стащили, всё, что на утро из пайка оставил, прямо на месте полопали, только пустая упаковка по всей землянке валяется, сигарет и зажигалки нет, даже не ищи, гранату утянули. Фляжка с вечера была со шнапсом, а ныне совсем пустая, часы, естественно, срезали. Кинжал на сувениры забрали, в каску для забавы помочились. Карманы мундира все изрезаны, как будто он по гамбургскому базару в дурной час пьяным прошёлся, затоптанное содержимое под нарами валяется. Солдатскую книжку пролистали, но в темноте на ощупь поняли, что для закрутки она не пойдёт и бросили, членский билет национал-социалистической партии рядом упокоился, да кругом деньги из портмоне рассыпаны, бери - не хочу. С пальца кольцо золотое с печаткой сняли, а ведь хорошее было, ещё вчера любовался! У соседей по землянке тоже немецкого порядка поубавилось, то того нет, то другого, одно безобразие осталось. За одну ночь все заметно беднее стали, одним словом: пришла беда - отворяй ворота! Конечно, продукты, сигареты и даже хулиганство в каске ещё как-то терпимо. Даже в порванном мундире любимцу фюрера временно воевать можно, но как воевать без автомата? За это и под военно-полевой суд попасть можно! А часовой клянётся, что от землянки не отлучался, даже по малой нужде! Что же это за чудо такое?! Побывали разведчики в землянке, обожрали и обобрали всех, а документы не забрали, на карту минных полей даже не посмотрели?
   Трудно понять всё это любимому фюрером немцу, верно оценить с партийных позиций, ох как трудно! Да просто невозможно такое понять! Кто же ему объяснит, что "ошмоновали" его не ради пустого издевательства, лихих хулиганских целей, и даже не на спор за большие деньги, а по бытовой необходимости? Вот и ломается после такого немец, понимая, что в любую ночь к нему могут зайти и обобрать его, любимца фюрера, партии и народа, по полной программе, до нитки, лишив последнего. Даже собаки не помогают! Остаётся только всю ночь не спать, непрерывно стреляя, но кто тогда днём воевать будет?
   - Представь, Цыпляков, если бы такое с тобой случилось?
   Цыпляков прикинул и понял, что это было бы полной катастрофой. Если бы он проснулся без башмаков, запаса консервов под кроватью, без часов, с кошельком, в котором только мелочь, да комсомольским билетом, он бы пропал. Что бы сказал декан, когда по причине отсутствия ботинок Владимир перестал бы регулярно посещать занятия? Декан сразу с него отчёт потребует, кто его так обобрал, да с какой целью! И нет ли тут явной политики, какого позора для КПСС, нашего государства?
   - Да, "ошмонованному" жить плохо, если одежда с матрасом пропадут, то от холода умереть можно, - согласился в свою очередь Шаврушкин.
   Владимир покрутил головой, и переменил тему разговора с патриотической на учебно-бытовую. Он попытался передать наработки Алексея Говорова молодому, подрастающему поколению студентов, стараясь облегчить им будущие тяготы учёбы.
   - Вот нас ещё на первом курсе, всех поголовно, мужиков, записали в ДНД, доб­ровольную народную дружину, - начал вступление Цыпляков, голова которого едва виднелась в отрытом им окопе.
   - О чём ты говоришь, мы про эту добровольную дружину сами прекрасно знаем! Мы не бабы, много раз уже дежурили, с нами столько историй во время этих дурацких де­журств произошло!
   В добровольную дружину записали всех, прямо по списку. Кого с пороком сердца, кого с протезом, кого с ущемлением и грыжей. Не выясняя меру добровольности, состояния здоровья, чисто по половому признаку, то есть как говорят в таком случае в народе - огульно. Понятно, что Родину регулярно защищать от врагов надо, этого от всех марксизм с интернационализмом всегда требуют. Кто Родину не защищает, тот и есть её главный враг, да ещё и мелкий хулиган в придачу, это студентам сразу сказали. А с такими отрицательными типажами у нас в обществе и институте разговор короткий, то есть принципиальный. Слова Джозефа Виссарионыча все учили, про тех, кто не с нами, и кто против нас. Враги завидуют нашим достижениям, нашему благосостоянию, они со всех сторон на нашу родную страну лезут, как надоедливая мошкара летом на отдыхающих у речки. Только успевай по мордам хлопать! Студенты умную речь внимательно выслушали и с этим внутренне полностью согласились, после чего стали защищать Родину в полную меру своих сил, способностей и малых возможностей.
   Сразу после включения в дружину мобилизованных отпра­вили дежурить по городу, вооружив поголовно повязками и короткими наставлениями, как их правильно одевать и носить. Некоторых вместе с милиционерами, на важ­ные посты, охранять милицию, при возможных беспорядках и от нападений хулиганов.
   По существующим традициям, на следующий день после этого дежурства, дежурантам не было ка­ких-либо скидок при тестовом контроле и устном опросе. Их мытарили на общих основаниях, не делая поблажек, ставили отработки, упрекали в лени и злостном тунеядстве.
   Поэтому Цыпляков стал передавать свой опыт дежурства на ДНД студентам более младших курсов.
   - Вот ты, Шаврушкин, куда дежурить шёл, когда посты распределяли?
   - Конечно в центральный гастроном, с милицией дежурить!
   - А почему именно так, в гастроном?
   - Ну, первое, это милиция с нами, значит хулиганы сильно набить просто не успеют, случись какая драка, милиция подмогу быстро вызовет.
   Второе, тепло там всё время, а на улице замёрзнуть можно, при большом морозе.
   Ну и третье, тоже имеющее большое значение, в буфете всегда перекусить можно было, кофе выпить. Там иногда даже бутерброды с колбасой продавались, тем, кому случайно повезёт. А дежурство большое, шесть-семь часов, обязательно на морозе за время дежурства проголодаешься.
   - А вот меня Говоров научил по-другому жить. Он меня всегда с собой напарником брал, ведь обычно в наряд парой или тройкой идут. Так вот, выбирали мы с ним самую далёкую и гадкую улицу, из предложенных для патрулирования, куда все другие от­казываются идти. Отправлялись мы туда, а по дороге снимали с рукавов повязки, садились на общественный транспорт и ехали прямиком в кинотеатр "Октябрь", смотреть то, что там показывают. Старались, конечно, попасть на французские ки­нокомедии. Ну а если их не было, то смотрели то, что показывали. Тоже время пре­красно проводили.
   Пока очередь за билетами отстоим, пока сеанса дождёмся, пока сам фильм пос­мотрим, уже пора идти повязки в опорный пункт сдавать. Идём пешком до опорного пункта, замёрзнем, бывало, как собаки. Если кто и проверял нас, так смело говорим, что отходили в подъезд греться, или по малой нужде, так как на улице холодина страшная. Я ещё Говорову предлагал в библиотеку институтскую пойти, к занятиям подготовиться, как нормальным студентам положено. Но он сразу от этого предложения благоразумно отказался. Говорит, боюсь я провала, как Штирлиц провален­ной явки в городе Берне, в одном из кантонов нейтральной страны Швейцарии. Я его спрашиваю, чего нам бояться? Мы не в разведке рабо­таем, сейчас войны нет. Даже национального героя Штирлица, и того на пенсию отпустили, предварительно выбив зубы, в качестве награды, уже в 1946 году. Да и не в Лиссабоне, мы на нелегальной работе, казенную валюту прожираем! Мы на фармфакуль­тете учимся, на Родине, хоть и в другом городе?! А он поясняет, мол, нас в библиотеке коварный женский контин­гент засечь может, и сообщить, куда нам совсем не следует. Что в то время, когда вся мужская часть курса честно в ДНД мёрзнет, готовясь завтра получать отработки, да с хулиганами драки заводит, мы в библиотеке к занятиям подло готовимся. А после этого неприятности сплошные пойдут, по комсомольской или профсоюзной линии. Пришлось нам от посещения библио­теки с подготовкой к занятиям отказаться. Так вот, наматывайте на ус, куда на ДНД надо проситься идти в патруль!
   Ещё поговорили о патруле, об отработках, обычно с ним связанных.
   Приятно пригревало нежаркое сентябрьское солнце. Теперь от него можно было прятаться в прохладную траншею, имеющую вид нескольких окопов, по числу участников учёбы.
   Антонов в очередной раз беззлобно обругал траншею и главных идеологов её создания. Но Цыпляков успокоил его:
   - Тебе любой партиец скажет, радуйся, что сейчас не война. А то пришлось бы нам противотанковый ров вокруг всего города копать, да ещё под бомбёжкой. А мы бы из лопат по врагам в ответ метко стреляли! Да ещё всем лопат не хватило, пришлось бы нам палками землю копать, ими же и от танков отбиваться.
   Именно так выглядела оборона города в далёком 1941 году. Цыпляков читал об этом в газете воспоминания ветеранов и участников позорной обороны.
   Стали вспоминать параметры противотанкового рва, всесторонне сравнивать его с копаемой канализацией. Шаврушкин вычислял на бумаге, за сколько лет команда Z сможет выкопать противотанковый ров вокруг города в случае острой необходимости, если враги опять коварно нападут на Родину. Результаты вычислений он не рискнул объявить товарищам. Побоялся, что лопатой намахнутся. Да это и понятно. В прошлую войну противотанковый ров всем городом дружно рыли, а канализацию роет только команда Z, да и то в половинном, урезанном блатом составе.
   Пока Шаврушкин вычислял, Цыпляков попытался голыми руками показать размер танка противника. Антонов немедленно опротестовал эти размеры с научной точки зрения. А чтобы они не внесли серьёзных ошибок в историю города, он, на верных материалах воспоминаний ветеранов, начертил размеры танка на траве лопатой. Но на этом не успокоился, и резонно заметил, что по наблюдению ополченцев, ни один немецкий танк в противотанковый ров по своей воле не поехал. И это несмотря на верность ленинского учения, под руководством которого население города совершало очередной трудовой подвиг в условиях войны с оккупантами.
   Мудрое это дело, вооружить народ лопатами и предоставить ему полную возмож­ность обороняться ими от танков и авиации.
   Антонов тотчас уточнил нюансы обо­роны города, не дав соврать софисту Цыплякову:
   - Несмотря на то, что некоторым обороняющимся выдали даже двустволки с ограниченным ко­личеством патронов с дробью и солью, подлый враг прорвал крепкую сталинскую оборону сразу.
   Население, прекрасно вооружённое марксистской теорией и некоторым количеством ружей системы Бердан N1, разбежалось, только увидев превосходные германские танки типа Pz-1, уже снимаемые повсеместно с вооружения, как устаревшие и негодные к современным боевым действиям. Какой-то мальчишка, начитавшийся довоенных справочников о вооружении, рассказал ополченцам, что знаменитую крупповскую броню, толщиной аж в целых 13 миллиметров, пуля из ружья Бердана N 1 не пробьет и с 10 метров. Тут пуле даже скандирование марксистских цитат всей ротой не поможет, и чтение политинформации о международном положении в истребительном батальоне перед каждым выстрелом. А уж орда оголтелых врагов, внезапно накативших в огромном количестве на мотоциклах с пулемётами, довершила всеобщую панику и разгром.
   Антонов, местный краевед и патриот, любитель истории, тяжело переживал времен­ные успехи фашистов в его родном городе в далёком 1941 году.
   Цыпляков совсем не был местным патриотом, так как родился и жил большую часть своей жизни в другом городе, но переживал вместе с Антоновым, на основе общей ненависти к фашистам, оккупантам и прочим разномастным поработителям и угнетателям своего трудового народа.
   Антонов ещё раз выругался, вспоминая про себя красноречивых партийцев, готовых объяснить любую свою ахинею врагами или войной, прошедшей тридцать пять лет назад, а не собственной скупостью и жадностью в оплате экскаватора.
   Шаврушкин, наслушавшись ругательств по адресу фашистов и коммунистов от друзей, рассказал свою историю. В ней он постарался не затрагивать ни коммунистов, ни фашистов. Он рассказал, как участвовал в большой драке в цен­тральном гастрономе, пытаясь предотвратить выдавливание витрины большой и аг­рессивной толпой голодных женщин, при продаже живого карпа.
   Живого карпа завезли в гастроном по поводу какого-то большого коммунисти­ческого праздника, а не просто так, из чистого баловства, как могло бы показаться современному читателю. Как ни старался Шаврушкин с товарищами по добровольной народной дружине предотвратить трагедию, она произошла. Слишком уж их мало было, дружинников с фармфакультета, на такую голодную толпу женщин. Нескольких женщин толпа выдавила в бассейн, где пла­вали эти самые карпы, которых вылавливали сачками продавщицы.
   Беспорядки на­чались с того, что одной из женщин не того карпа сачком поймали. Больно уж мел­кого, похожего на крупного карася. Толпа сильно возмутилась размером продаваемого карася, выдаваемого кое-кем за мелкого карпа, стала возмущённо роптать, выражая протест. Все лезли навести справедливость, внимательно осмотреть долгожданную покупку, высказать своё, передовое мнение. Многие хотели глянуть в бассейн, осмотреть и пощупать оставшуюся там для продажи рыбу лично. Пока успокаивали бушующую толпу, требующую карпа каждому в руку тотчас, пока они не кончились, одна из старушек в бассейне утонула.
   - Наши не пострадали? - поинтересовался Цыпляков, выбрасывая грунт из траншеи, стараясь выкинуть его как можно дальше.
   - Как не пострадали, страдаем регулярно, мне вот руку вывихнули. Ещё одному глаз подбили, третий дружинник зубов не досчитался, при выходе из гастронома!
   - Так вы сами за карпом в очередь стали, что вас там так сильно набили? Ну а гра­моту по ДНД вам хоть за это душевное беспокойство с членовредительством выдали?
   - Да не нужен нам карп этот, своё здоровье дороже. Какая там грамота, старушку-то ведь спасти не удалось, хоть я за ней с вывихнутой рукой в бассейн прыгал. Прямо в зимней одежде, с шапкой-ушанкой, раздеваться до трусов некогда было.
   Шапку мне потом сачком выловили, вместе с карпом, который туда от бушующего народа спрятался, но карпа мне в руки не дали. Народ стал кричать, что этого, мокрого, с красной повязкой, в очереди не было. А без очереди ему, то есть мне, не полагается. А если всем мокрым по карпу давать, то все начнут кучей в бассейн прыгать. Карпов всем в этом случае не хватит, а карасей вместо карпов к великому советскому празднику давать, так это просто подлость со стороны администрации гастронома! Дело это целиком политическое! Люди в одной очереди стоят, а получают разное! Где же тут наша социалистическая справедливость? Некоторые гражданки уже четвёртый час стоят, а дома дети го­лодные, все карпа с утра ждут. А дождутся ли, если его карасём заменят? Да и очередь создавали зачем, если все сами нырять в бассейн за карпом будут? Пусть мокрый товарищ свою шапку пустой берёт, и уматывает из бассейна и гастронома, в конец очереди, на улицу. Такова есть социальная справедливость в нашей очереди и всём нашем передовом обществе! Мы за это семьдесят лет боролись, и дальше с врагами бороться будем! А карпа пусть сле­дующему по очереди выдадут! И не думают его на карася подло подменять!
   Хорошо, что жив остался, да пневмонией не заболел. Мне после бассейна ребята водки выпить дали, а потом я, совершенно мокрый и пьяный, домой по морозу бе­жал! Хорошо и то, что не обвинили, что это я старушку сам в бассейне с карпом по пьянке утопил. Да и за пьянство в деканате не привлекли к уголовной ответственности, а то гра­моту дадут! Догонят, и ещё раз дадут, мало не покажется!
   - Вот и я говорю, не ходи в гастроном на дежурство, от этого одни неприятности! - заладил своё Цыпляков с бруствера.
   - А у меня тоже в этом гастрономе история была, - стал рассказывать Антонов, отложив временно лопату в сторону, на бруствер, рядом с Цыпляковым.
   - Дежурили мы там спокойно, кофе выпить уже успели, расслабились, и вдруг незаметно заходит группа бомжей, вроде погреться. Вначале тихо себя вели, культурно, не дебоширили, пока мёрзлые были. А потом отогрелись и буянить начали, буханку с хлебом не поделили между собой.
   Тут среди них такое началось! Чуть прилавок с товаром и продавщицей не пе­ревернули, да матом друг друга поливали, как из брандспойта! Милиционер наш сам руки о них пачкать не стал, уж больно они грязные для него были. Он послал нас должный порядок в гастрономе наводить. Ну а те, бомжи, нас за милицию не признали, в гражданской одежде. Мы ведь без удостоверений были, хоть некоторые из нас с двумя повязками дежурили. Бомжи на мороз идти не захотели, стали сопротивляться. Один из наших им студенческий билет показал, а другой пропуск в общежитие N4. Но и это делу не помогло! Тут всё и началось. Вот славная драка была! Пять бомжей и нас четверо, с фармфакультета, все богатыри, один ниже другого. А милиционер сам благоразумно в это дело не вмешивался, он по рации всё время подмогу вызывал. "Третий, третий, я восемнадцатый, крупные беспорядки в центральном гастрономе, драка, мордобой и хулиганство в пятикратном размере!"
   Пока мы дрались, обещал нам со второго этажа, что помощь близка, подмога стремительно выехала на ремонтируемой машине прямо с опорного пункта. Подмога через тридцать минут действи­тельно подъехала, достаточно оперативно. Но бомжи уже к этому времени успешно разбежались, кто куда, по углам, да тёплым местам. Один даже в подсобке спрятался, среди пустых ящиков залёг, его продавщицы случайно заметили, по торчащей в проходе ноге.
   Мы им, этим наглым дерущимся бомжам, конечно показали, кто в центральном га­строноме города хозяин, фармфакультет, или бомжи. Но потом одного нашего при­шлось в больницу отправлять, для оказания первой помощи. Так крепко мёрзлой буханкой по лицу бомжи ударили, что она на несколько частей прямо на лице у дежурящего по гастроному и развалилась.
   - Ещё раз вам говорю, не ходите в гастроном дежурить, там каждую неделю новая Ходынка происходит, задавить насмерть могут! - Цыпляков настойчиво учил упря­мую современную молодёжь разумной жизни по рецептам апологета курса Говорова.
   Упрямая молодёжь вяло отмахивалась от его настырных поучений грязной ло­патой с грунтом, строила недовольные гримасы лиц.
   Как и во времена Тургенева, проявлялся наглядный антагонизм и раскол во мнениях отцов и детей. Только в наши дни этот раскол настолько усилился, и глобализовался до такой степени, что младшекурс­ники перестали интересоваться опытом старшекурсников, перенимать его для своей же личной пользы и выгоды. Опять, как и во время Тургенева, каждое новое поко­ление так называемых детей продолжало упорно резать лягушек на кафедре физиологии, продолжая этим всячески раздувать и углублять конфликт между отцами и детьми, почти до бес­конечности.
   - Так ведь это единственное место в городе, где иногда бутерброд с колбасой купить можно!
   - Шаврушкин, неужели ты готов ради бутерброда с колбасой рисковать здоровьем, карьерой, дипломом, да и самой жизнью своей?
   - Так ведь покушать вкусного иногда так хочется!
   - Чудак ты, Шаврушкин, однако. А вот ещё случай был, - это уже Цыпляков сам стал про центральный гастроном рассказывать, - я в то время, а было это давно, на первом курсе, за одной своей однокурсницей пытался ухаживать. Не знал я, что она уже собралась за милиционера замуж выходить, любовь у них завертелась.
   Ну а она мне этого и объяснять особо не торопилась. Милиционер этот не знал моей фамилии, только имя из её рассказов. А у нас с таким именем на курсе ещё один парень есть.
   Вот попал он на дежурство в гастроном, несчастный, а там как раз этот милиционер на посту находился. Узнал этот милиционер, что к нему первый курс фармфакуль­тета пришел на усиление, а среди них его коварный соперник, которого Владимиром зовут.
   Сердце милиционера - не камень, не кирпич какой, не кусок бракованного железобетона, оно гордости полно, за себя, за власть нашу, за должность свою героическую, да ещё за страну, которую он на улице перед местным населением представляет. Выяснил он, с помощью милицейской премудрости, кто среди прибывших на подкрепление на имя Владимир откликается, да и стал к этому Владимиру цепляться без повода. А тот никак не поймёт, почему к нему милиционер цепляется. Он ведь этого милиционера в первый раз в жизни видит!
   Хорошо, начальник к милиционеру во время выяснения их личных отношений пришел, а то бы драки или поножовщины не миновать. Да и колбасу в этот момент случайно в продажу выбросили. Начался штурм прилавка дежурившим на улице народом. Тут уже не до любви или ревности, живым бы остаться до конца дежурства, да травму не получить, опасную для жизни и будущей женитьбы!
   От воспоминаний о сумбурной студенческой жизни и плодотворной работы на свежем воздухе ко­манда Z устала полным составом. Временно залегли отдохнуть в траншею.
   Пришедший с проверкой работы Собакин никого не застал, не заметил, очень опе­чалился этим событием, подошёл к самому краю траншеи, заглянул внутрь, для определения глу­бины выработки грунта контингентом.
   На дне крайнего окопа примостился Цыпляков. Он делал вид, что читает актуальную ныне институтскую газету "Медик" двухгодичной давности, да ещё вверх ногами. От газеты осталась только половина изданного редакцией. Таких обрывков газет тут было много. Летом ими перекладывали гербарии для просушки.
   - Что, читаем "Окопную правду"? - поинтересовался Собакин у вялого Цыплякова, смотрящего мимо газеты в небо одним открытым глазом.
   - Да, перекур у нас небольшой, умаялись очень. Грунт-то на глубине тяжёлый, слежав­шийся, его никогда тут не тревожили, с мезозоя, наверное.
   - Цыпляков, если найдёте окаменелые кости доисторических животных, или иные окаменелости, представляющие большой научный интерес, не спешите их выбрасывать куда попало. Они пригодятся для изучения нашей наукой, поэтому сообщите об этом лично мне.
   - А если мину найдём, или снаряд, кому сообщать?
   - Цыпляков, в мезозое не только мин со снарядами, но и самих фашистов не было. Они ещё из воды не вышли, и окончательно не оперились! Ну а если вам так хочется найти снаряд, то как найдёте, сразу вызывайте сапёров, как того требует техника безопас­ности. Сами снаряд не ковыряйте, не ваше это дело, найденные снаряды ковырять. По этому предмету вы зачёта не сдавали, да и экзамена ещё не было, - с этими словами Собакин заглянул в соседний окоп. В нём лежал, отдыхая после самоотверженной работы в неестественной позе, Андрей Шаврушкин.
   Цыпляков хотел спросить у Собакина телефонный номер сапёров, который все должны были узнать по технике безопасности, в момент первичного ознакомления с лопатой, для вызова в экстренных или же необходимых случаях.
   Но Собакин сразу закричал оставшимся живым членам команды:
   - Цыпляков, бегом скорую помощь вызывай, Шаврушкину совсем плохо!
   Цыпляков, выброшенный как ржавой пружиной, выскочил из окопа.
   Вначале он сует­ливо побежал с лопатой в одной руке и с газетой в другой руке искать телефон по главной улице окраины в неизвестном направлении. Но потом сообразил, остановился, отбросил мешающую бе­гать лопату, выпустил из рук газету, развернулся в нужную сторону и помчался уже без лопаты звонить в скорую помощь.
   Собакин с Антоновым вытащили из траншеи поникшего от жары и работы Шаврушкина, попытались оказать ему первую помощь, пока Цыпляков искал телефон, звонил, кричал в трубку сры­вающимся от волнения писклявым голосом. Номер скорой помощи он случайно знал ещё до изучения ин­струкции по технике безопасности.
   Скорая помощь приехала быстро.
   Бледного Шаврушкина погрузили в машину, и отправили прямо в боль­ницу, без всякого завоза в деканат, для дальнейшего освидетельствования самим деканом, традиционного обнюхивания, определения возможной пригодности к другим работам. Время студенческих шуток и деканских проказ закончилось. У края траншеи осталась только лопата Шаврушкина, сиротливо напоминая о её уехав­шем отдыхать в реанимацию трудолюбивом хозяине.
   Тяжело давались современные знания студентам нашего института, ох как тяжело! Иногда они доводили их прямо до болезни, или травматизма, физического или морального.
   Цыпляков вытер тыльной стороной грязной руки вспотевший от беготни с лопатой лоб, поправил измазанные необычной для этих мест рыжей почвой брюки.
   - Что, это конец нашей команды, Сергей Петрович?
   - Нет, наше задание никто не отменял, поэтому надо продолжать работать столь же ответственно дальше.
   - Но вы понимаете, что теперь задание деканата стало совершенно невыполнимо?
   - Давно понимаю. Копайте, сколько выкопается, остальное докопают в следующем году уже другие поколения студентов, ваших товарищей по учёбе.
   Так произошёл полный моральный и физический крах специализированной ко­манды деканата Z. В этот день Собакин отпустил их домой раньше обычного времени. Това­рищам надо было ломать грустную ситуацию в траншее в более положительную сторону.
   - Доживём ли до диплома? - тоскливо просил Цыпляков у Антонова в столовой сельхозинститута, поедая кашу совсем без аппетита, просто по острой необходимо­сти есть, жить, и бороться дальше, в полном соответствии с конспектом верного учения.
   Пока он неторопливо ел, грязь на нём полностью высохла, а когда он после еды встал со стула, то грязь частично отвалилась с колен кусками на пол столовой.
   - Должны дожить, если в траншею своё здоровье не закопаем!
   - Главное, чтобы Шаврушкин живым остался. Кто бы на него думал! Внешне не похоже было, что он ляжет в траншею и не встанет. Ведь медкомиссию в нашем славном медпункте вместе с нами вполне успешно ещё живым прошёл!
   Товарищи по работе помолчали, степенно работая ложками с кашей.
   - Сергей, у тебя приёмник есть дома?
   - Есть, ВЭФ - 202.
   - Хороший приёмник, мощный, а батарейки в нём нормальные?
   - Не жалуюсь, нормальные были.
   - Принеси его на поле, а то грустно очень, пусть музыка играет. Я даже согласен на любимые песни декана!
   - Принесу к следующему разу.
   На этом на пороге столовой друзья с грустью расстались.
   Цыпляков вернулся в общежитие, зашёл в свою комнату, открыл окна и дверь, стал её проветривать. Пока его не было, в комнате успел побывать с неизвестной целью Пётр. Он перевесил все приветственные призывы Цыплякова на его стенку, мимолётно намусорил на столе, забыл застелить кровать и убрать пару окурков, набросал неполную дюжину носков в самых видных местах комнаты, опрокинул свою деревянную чашку на пол и незаметно разлил воду у входа для повышения влажности в помещении. Но отсюда, с нового места, плакаты никто из заглядывающих в комнату увидеть уже не мог, что сразу не понравилось Владимиру Цыплякову. Не для того он их выдумывал, мастерил, вывешивал в видных местах комнаты.
   Цыпляков тотчас перевесил призывы над кроватью Загребухина, пользуясь его временным отсутствием. По частям внёс в комнату свою кровать, собрал её. Теперь, после решительной победы над насекомыми, Цып­ляков решил вернуться на постоянное место жительства, жить в свою комнату. А остатки своей агрессии вымещал на тараканах в других помещениях общежития. Он внезапно врывался ночью на кухню, включал там свет и самозабвенно бил их тапком до полного очередного поражения, оставляя красноречивые следы своих многочисленных побед прямо на стенах кухни.
   Следующий день был ясным и солнечным. Дождя, снега, града, бурана или песчаной бури по прогнозу погоды не ожидалось. Настроение было хорошее. Руки сладко ныли в предвкушении любимой учёбы, а мысли тянулись к прогрессивным знаниям, понятиям, докладам, догматам и целиком научным теориям разных лет и столетий.
   Цыпляков вышел с этим положительным настроением на остановку общественного транспорта, где встретил знакомого с ле­чебного факультета, который тоже остался работать на кафедре, по обуявшей его хронической болезни.
   - Как дела, Мишка, привет!
   - Привет! У меня всё нормально. У нас на кафедре профессор чудит, смешно! Ре­шил мебель обновить, новой не покупая. Так мы теперь по совету ещё одного чу­дака, моего случайного приятеля, сидим, согнув спины, и обдираем битым стеклом краску на столах и стульях, сразу по всей кафедре. Вот смехота! Потом нам достанут морилки, и мы всё это перекрасим морилкой!
   - Так может, легче было просто перекрасить, без обдирания краски битым стеклом?
   - У него бзик, его теперь просто так не успокоить. Мы обещали сэкономить на краске, целых тридцать банок, считая покраску столов и стульев на всей кафедре. Всё морилкой покрасить, это его и подкосило. Мы с товарищем как-то глупо пошутили, а он всерьёз шутку принял. А с другой стороны, действительно, получится очень красиво, и эко­номно. Будет видна структура материала, а ведь это чистое дерево. Экономика должна быть экономной, так передал нам свой завет вождь Л. И. Брежнев! Поздравь меня, я теперь знатный член артели "Бездарный экономный труд"!
   - Поздравляю! Так ты теперь будешь специализироваться не на хирургии, а как сто­ляр-краснодеревщик, на битом стекле и некрашеных столах довоенного года выпуска?
   - Нет, на краснодеревщика я не потяну, они не стёклами работают, тут долго специализироваться надо, а морилка другого цвета, в более коричневых тонах.
   - Давно среди студентов говорят, что красота - страшная сила, и она непременно спасёт мир! Вижу, что в вашем случае красота спасёт материальное положение целой институтской кафедры, порадует своим коричневым видом оригинала-профессора, других сотрудников. А что со всей кафедрой будет, если морилки не достанете?
   - Это пусть профессор сам думает, он над нами начальник, он приказ отдавал работать битым стеклом. У него научных работ много, в том числе и экспериментальных. Одним экспериментом больше, одним меньше, а кафедре - польза.
   Как мы видим, в своём разнообразном творчестве студенты широко использовали всякие прогрессивные методики работы, доступные им, и возможные к употреблению только при социализме и феодализме.
   - А ты что делаешь, Владимир, на какой кафедре работаешь? - в свою очередь поинтересовался весёлый бородатый Мишка-краснодеревщик.
   - Я теперь не на кафедре работаю, а на опытном поле института. Мы вдвоём копаем траншею для канализации. Глубиной в два метра, длиной 150 метров, а на конце её колодец. Три на три метра, да ещё и глубина этого колодца три метра! А как только выкопаем, так сразу новое задание от деканата получим!
   - Да ты, брат, герой! - сказал, посмотрев на него внимательно, лечебник, оценивая тощую, сутулую фигуру битого жизнью и продолжительной учёбой героя.
   - Да это я не сам, - засмущался покрасневший от своего вынужденного героизма Цыпляков, - это меня с товарищем в деканате героем приказом назначили!
   Приятно ощущая себя героем своей родной и любимой страны, Цыпляков во­всю спешил к траншее от конечной остановки троллейбуса, бегом пересекая заболо­ченный участок поймы, прыгая по кочкам с растениями, широко применяемыми в народной и официальной медицине.
   Действительно, ему было чем гордиться. Он выдержал самое трудное время своей юности, не свернул с прямого пути, ведущего прямиком к ценным знаниям. До диплома осталось немного, меньше двух лет упорной учёбы. Материальное положение его было довольно устойчивым, а голода пока не предвиделось. Владимир был уже не по годам мудр и запаслив, ведь не всякий студент имел под кроватью склад с консервами! К тому же у него были верные друзья, исповедывающие разные философские теории, помогающие выжить в условиях развитого социализма.
   У траншеи одиноко суетился Сергей Антонов, натягивая на ближайшее дерево самодельную проволочную антенну. Он натягивал, пытаясь её закрепить, а она всё не натягивалась, а если натягивалась, то не закреплялась.
   Степенно поздоровались за руку. Цыпляков сразу включился в социальную работу, помогая коллективу остатка команды крепить провод на стволе дерева. Затем оба спустились в траншею. Из её далёкой, сырой и таинствен­ной глубины тотчас раздались до боли родные, давно знакомые всем гражданам страны позывные радиостанции "Маяк".
   Суровый голос диктора привычно напомнил безмятежному населению сразу обо всех мелких проблемах и крупных достижениях страны в последних новостях, призвал к их скорейшей ликвидации. Далее диктор указал на новый подлый происк коварного международного империализма в далёкой Африке, возле самого Мозам­бика. Конечно, этот происк мешал жизни всех советских людей, даже Цыплякову с Антоновым в самой глубине выкопанной рукотворно траншеи. Обоим стало тотчас тягостнее и муторнее на душе в этот светлый, тёплый осенний день, от этого подлого происка империализма, забравшегося так глу­боко в далёкую Африку, чтобы насолить всему передовому человечеству планеты. В сердцах копающих сразу поселилась глубокая скорбь и печаль, в глазах заблистали искорки искреннего пролетарского гнева, вовремя зажжённого честным и правдивым партейным словом, моментально облетевшим всю страну на всем известной частоте. Лопаты моментально потяжелели в руках друзей от глубокого возмущения столь печальным событием в мире. Да, велика советская власть, а отступать некуда, кругом империализмом подпёрло! Даже в Мозамбике!
   Антонов в очередной раз чертыхнулся, как самому сообщению, так и надоевшему изрядно, до изжоги, империализму, который не давал отдохнуть от его происков даже на окраине города, во время безмятежного созидательного труда, в самой глубине сырой траншеи. Да, товарищ, от этого гадкого империализма и в глубокой траншее не спрятаться, не скрыться! Он тебя везде достанет! Не зря об этом всем нам непрерывно напоминала прозорливая партия, наш вечный мудрый друг и учитель.
   - Как же он надоел, проклятый, всеми этими наглыми происками, мешающими копать траншею нам, студентам, совсем на другом континенте! На противополож­ной стороне земного шара, - с этими и некоторыми другими ругательными словами нецензурного русского языка Антонов выбросил на середину улицы окаменевшие останки какого-то крупного доисторического животного, о которые, незаметно для себя, погнул штык новой лопаты.
   Окаменелости с грохотом покатились вниз по улице, не попав для тщательных исследований к доценту Собакину, который так долго ждал их чудесного появления из чрева канализационной канавы института.
   Антонов так разозлился на империализм, что потерял всякую способность анализировать, что же такое он только что выбросил с таким шумом и грохотом из траншеи, обо что погнул штык новой лопаты. Антонов в очередной раз громко нецензурно выругался, прославляя мудрую политику партии в канализационном вопросе, возмущённо потрясая погнутой лопатой в глубине траншеи, перед лицом опешившего Владимира Цыплякова.
   И только затем из канализационной траншеи величаво и неудержимо полилась народно-пат­риотическая, полностью лирическая песня, призывающая некоторых граждан страны к массовому подвигу в эти трудные мирные дни, вместе с вылетающим из глубины траншеи грунтом. Песня заглушала лай, вой и тявканье соседских собак, возмущенных нарушением тради­ционной тишины в этом районе, а также самим фактом подлого происка империа­лизма около Мозамбика.
   Слушая заглушающие друг друга собачий лай и эту милую для любого гражданина СССР песню, зовущую к перманентной вечной борьбе за мир, дружбу и социальный прогресс, студенты упрямо преодолевали трудный, каменистый грунт науки, по прямому направлению к центру земли, стараясь не сбиться с правильного курса, верно указанного в своё время самим товарищем Собакиным.
   Как видит серьёзный читатель, студенты института не тунеядствовали разнообраз­ными способами, которых они знали множество, не хулиганили безобразно на территории института и всего приютившего их города, не буянили напрасно, не паразитировали на ху­дой, покрытой струпьями и чирьями шее трудового народа страны. А под бдительным и мудрым руководством деканата и всей партийной организации института зани­мались глобальными преобразованиями природы опытного поля, готовя его к вели­кому будущему института.
   Вот так начался упорный, можно смело сказать, титанический труд остатков ко­манды Z, во имя светлого будущего фармацевтического факультета института, всей советской страны, всего прогрессивного человечества планеты.
   Он продолжался до самого конца октября, с короткими перерывами только на воскресенье. А в конце октября - начале ноября основная масса студентов вернулась с колхозных работ, и момен­тально приступила к продолжению учёбы в светлых и тёплых аудиториях горячо любимого института, предварительно продемонстрировав себя перед коллективом обкома на традиционной демонстрации трудящихся.
   Это произошло настолько стремительно и быстро, что некоторые студенты не успели сменить колхозную одежду на обычную повседневную учебную. Другие вынужденно пришли на первое занятие в одежде с извёсткой и со следами несмытой половой краски на голове. Но не будем говорить о столь прозаическом в этот очередной праздничный день учебного семестра. Тем более, что все студенты одели чистые белые халаты и колпаки, некоторые прямо на грязную одежду.
   Студент Владимир Цыпляков чуть было не попал на первое занятие с лопатой и совком в руках, вместо ручки и тетради. Эти привычные предметы учёбы нельзя было бросить где попало, их могли элементарно украсть, или же запросто расхитить случайные вредители социалистической собственности. Предметы надо было сдать под расписку ответственному или уполномоченному на то лицу.
   Владимира едва отыскали в глубине траншеи, в центре вырытого им колодца, где он остался уже один на один с лопатой. Его тотчас извлекли оттуда на свет Божий умелым распоряжением, и немедля выпустили на занятия, сменив тему научной деятельности с практики на столь же глубокую теорию.
   Цыпляков так привык и настолько сроднился с любимой лопатой, что едва отдал её сторожу под расписку. За свой общий неприглядный и неопрятный вид, отсутствие халата, колпака и ручки с тетрадью, опоздание на первое занятие, он моментально получил вполне заслуженную отработку, у принципиального советского человека, молодого ассистента кафедры заводской технологии Сявкина.
   Именно об этом замечательном ассистенте часто упоминал Болеслав Загребухин, в трогательные моменты редких национальных праздников, выпив лишнюю кружку пива, оглядываясь по сторонам, чтобы его не заметили за этим антиобщественным занятием. Якобы наш ассистент Сявкин - изобретатель и главный конструктор знаменитой швейцарской таблетирующей машины "Эрвека". А изобрести её его фактически вынудила неусыпная забота о нуждах всех страдающих и болящих советских людей, по категоричному приказу из деканата, личному распоряжению декана к очередному съезду нашей партии.
   Но кто что и когда изобрёл - это уже другая история.
   Так давай пожелаем им, дорогой читатель, оставленным нами в глубокой траншее, лёгкого грунта и удачи в учёбе!
   г. Орёл, 2004.
  
  
  
  
  
   102
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"