Чунихин Владимир Михайлович : другие произведения.

За спиной была Москва

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:



  
  
  22 июня 2016 года, в день 75-летия начала Великой Отечественной войны, Президент Российской Федерации В.В. Путин провел в Кремле встречу с участниками Общероссийского исторического собрания, организованного Российским военно-историческим и Российским историческим обществами. И состоялся на этой встрече примечательный разговор.
  
  Начался он с выступления известного историка и писателя Сергея Шаргунова.
  
  "Мне представляется, что историческая память - это иммунитет народа, и иногда случается так, что организм ослабевает и требуются сильные средства для поддержания жизни организма. Я перечитываю "Клеветникам России" Александра Сергеевича Пушкина, где он обращается к нашим недоброжелателям, и пишет: "И ненавидите вы нас. За что? Ответствуйте, за то ли, что на развалинах пылающей Москвы мы не признали наглой воли того, под кем дрожали вы" - я читаю ребенку, он меня спрашивает: "Пап, откуда он знал? Он что, жил тогда, в 41м?" - "За то ль, что в бездну повалили мы тяготеющий над царствами кумир и нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир". Здесь, конечно, повод призадуматься, что история - это не только наука, но и тайна и о пророческом даре русской поэзии, наверное, и о преемственности исторических эпох, и, главное, русского характера, характера нашего человека - в воле, героизме, мужестве, стойкости. Но мне кажется, что история - это ещё и герои. И это то, чего очень часто недостаёт подрастающему поколению - знания о героях: как наших славных предках, так и о героях нынешней эпохи...
  
  ... Это вопрос, собственно, и о так называемой вариативности в уроках литературы, которые близки к урокам истории, когда очень часто не совсем понятно: а что мы проходим. Мне кажется, что всётаки нужно договориться о какомто золотом каноне русской словесности, чтобы от "Слова о полку Игореве" с бессмертным князем до "Василия Тёркина" Александра Трифоновича Твардовского был бы понятен основной свод произведений. Вот я лично рос на "Повести о настоящем человеке". Хотелось бы, чтобы она была не факультативом, мне кажется, это было бы важно.
  
  Несомненно, беда - об этом говорилось много, - что очень часто пытаются сделать модным или навязать, особенно подрастающему поколению, некий нигилистический тренд, привить идеи о будто бы неполноценности страны, навязать комплекс вины. Мне кажется, этому нужно противодействовать не столько запретительными мерами, сколько созидая правильную патриотическую альтернативу через многое: через сайты, через встречи..."
  
  
  Выделим здесь важную тему, которая обсуждается давно. Канон. О том, что какой-то "золотой канон русской словесности" в деле воспитания юного поколения необходим, с этим согласны все. Но в том, какие именно произведения должны туда входить, здесь имеется огромное количество самых разных суждений. Особенно ярко это разнообразие проявляется во мнениях, касающихся произведений, посвященных истории Отечества, особенно позднейшей. Что не удивительно, поскольку отражают они политические пристрастия спорящих, зачастую совершенно противоположные.
  
  Если вспомнить "Повесть о настоящем человеке", то это яркое художественное произведение конечно же достойно того, чтобы занять свое место в "золотом каноне" русской литературы. Оно, безусловно, должно быть в школьной программе в качестве обязательного к прочтению. Но не только в силу его художественных достоинств или силы воздействия на людей. И даже не только в связи с его патриотической наполненностью.
  
  Предлагаю обратить внимание вот на что. Это повесть о подлинных событиях, о подвиге, совершенном на самом деле. И еще важно то, что повесть эта рассказывает не об одном настоящем человеке, но о множестве настоящих людей, защищавших тогда Отечество.
  
  Конечно, перед нами не документальное исследование, а художественное произведение. Но в данном случае и нет нужды доискиваться до абсолютных мелочей повествования, каждая ли буква там соответствует действительности. Основные моменты повествования взяты из жизни и происходили на самом деле.
  
  Это, на мой взгляд, придает ему особенную силу. И действительно может оказать благотворное влияние на воспитание молодых людей, чье мировоззрение еще только формируется.
  
  Сергею Шаргунову возразил другой участник встречи. Впрочем, сделал он это в форме дополнения и дружеской ему поддержки.
  
  "В.Путин: Юрий Павлович, пожалуйста.
  Ю.Вяземский: Господин Президент, дорогой Владимир Владимирович!
  Позвольте мне поблагодарить Вас за то, что я не слышал от предшествующих руководителей нашей страны, потому что, слушая Ваши выступления, в том числе в трудных ситуациях, я понял, что наш патриотизм - это чрезвычайно сложное чувство, которое минимум состоит из - и Вы меня поправите, если я не прав: это гордость за свою страну, это любовь к ней плюс это боль, когда она страдает, и это стыд, когда она ведёт себя неправильно или когда отдельные люди ведут себя неправильно.
  Мне кажется, что это чрезвычайно важно тогда, когда мы воспитываем молодёжь. Это же, в общем, очень сложные организмы, и здесь ни в коем случае не надо забывать о том, что это очень сложное чувство, и здесь не надо както очень резко и позитивно чтото навязывать. Патриотизм - это как растение, очень сложное растение, которое должно расти по своему собственному закону.
  Мне кажется, что в этой ситуации я хочу поддержать своего коллегу Сергея, который говорил о значении литературы, но он много о чём говорил. Понимаете, военная литература, причём не только Твардовский, но и такие сложные писатели, как Некрасов, как Гроссман, она, помоему, как раз лучше всего может воспитывать это громадное чувство нашего русского патриотизма, сострадающего и болеющего за Родину..."
  
  
  Слова правильные и хорошие, сказано так проникновенно, что поневоле хочется с ними согласиться. Конечно, патриотизм, это сложное чувство. Конечно, патриотизм ни в коем случае нельзя насаждать топорно и грубо. Тем более, нельзя в этой области кого-то заставлять или что-то навязывать. И, удачный образ, это действительно растение, которое можно как-то прививать, обихаживать, но расти оно должно, да и будет, по своим собственным законам. Все это верно. И все же звучит в его словах некоторая едва уловимая неправда. Это если остановить себя на этом "поневоле". И задуматься.
  
  "Стыд, когда она ведёт себя неправильно или когда отдельные люди ведут себя неправильно".
  
  Не знаю, поправил ли эти слова В.В. Путин или согласился с ними. Нам же с вами, поскольку речь идет не о приватном разговоре, а о словах, публично заявленных в собрании людей, имеющих вес в современной исторической науке, позволительно, думаю, оценить их самостоятельно.
  
  Если речь идет об исторических событиях и исторических персонажах, совершавших неблаговидные или, тем более, злодейские поступки, то уместнее здесь, на мой взгляд, осуждение. Неприятие. Или ненависть, у кого как, в силу персонального темперамента. Но стыд... Стыд за определенные моменты отечественной истории равнозначен стыду за страну. О чем и было здесь прямо заявлено. Но поскольку ткань истории неразрывна, то стыд за отдельные моменты истории легко переносится на стыдливость в отношении истории и страны в целом.
  
  Стесняться своей собственной истории нас призывают и приучают уже давно. Здесь блестящий и широко образованный Юрий Павлович Вяземский никакого нового слова не сказал. Впрочем, не думаю, что лично его жизненным устремлением является взращивание на российской почве стеснительности по отношению к истории своего Отечества. Но объективно эти его слова показывают тот путь, с которого легко толкнуть юное поколение туда, где, по выражению Сергея Шаргунова, ему прививается через комплекс вины идеи о неполноценности своей собственной страны.
  
  Духовная категория покаяния - вещь, вообще-то говоря, очень тонкая и безусловно индивидуальная. Покаяние как церковное, так и светское имеет силу, когда оно обращено человеком к самому себе. Каясь за свое преступление, он очищает свою душу. Это его личное просветление, которое может способствовать и очищению общества, если покаяние охватило многих. Но, заметим, покаяние за собственные грехи. "Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи", - как было сказано об этом в одной великой Книге.
  
  Конечно, любой человек грешен уже по самой своей природе. Поэтому ему всегда найдется, в чем каяться. И если даже твой грех, который ты переживаешь столь искренне и сильно, на самом деле на взгляд стороннего наблюдателя не столь уж и велик, для этого самого личного просветления никакая сила твоего покаяния не может быть чрезмерной. Здесь эта чрезмерность только на пользу. Здесь она уместна.
  
  Иное дело, когда тебя призывают каяться за грехи, которых ты лично не совершал. Здесь вступают в силу уже иные законы, определяющие не личные, а общественные отношения. В них же любая чрезмерность не только неуместна, но и несомненно опасна. Как и любая крайность, внесенная в общественное сознание. Безусловная добродетель вашего стремления принести счастье отдельному человеку, при усилиях принести счастье всему человечеству, оборачивается нередко большой кровью. Поэтому в общественных отношениях особенно уместны и мера, и осторожность.
  
  Это, замечу, можно отнести к ситуации, когда каяться действительно есть за что. Когда предмет покаяния существует на самом деле.
  
  В данном же случае рассуждения о стыде за свою историю прозвучали весьма странно. Если учесть повод для собрания историков. Поскольку имело оно определенную и весьма значимую повестку дня. Начало Великой Отечественной войны. Юбилей великой трагедии. Трагедии, вообще-то говоря, стыдиться неуместно. Если же не забывать о великом подвиге, совершенном в ходе этой великой трагедии, то неуместно тем более.
  
  Учитывая это, позиция Юрия Павловича Вяземского не столько дополнила выступление Сергея Шаргунова, сколько противостояла ему.
  
  Впрочем, предмет для дискуссий здесь обширный, не будем на нем останавливаться. Каждый волен иметь свое мнение. Предлагаю только обратиться к частному моменту короткого выступления Юрия Павловича Вяземского. К предложенным им образцам литературы для "золотого" его канона. А именно, ссылку его на творчество Василия Гроссмана. Думаю, очевидно, что знаковым произведением этого писателя является роман "Жизнь и судьба". Хочу напомнить одновременно с этим, что "золотой" этот канон Сергей Шаргунов предложил для воспитания молодого поколения. То есть, детей и подростков.
  
   Не буду оценивать художественные достоинства и недостатки романа, здесь это будет неуместно. Хочу только обратить внимание на его основное идейное содержание. А идея там простая и обнаженная. Заключена она в следующем. Советская страна и советское общество являлись воплощением зла на земле настолько, что приходится признать не просто их родство, но и фактическое тождество с нацистским государством и нацистским обществом. Наибольшей выразительности эта мысль была предъявлена в одной из кульминаций романа, сцене допроса одного из его героев, старого большевика, попавшего в плен. Здесь это сравнение и это тождество прямо и однозначно выделено в аргументах гестаповского следователя, которому пленный, волей автора, возразить ничего не смог.
  
  Каким образом Гроссману удалось добиться убедительности для кого-то из читателей своей основной идеи? Как это ни странно, ему не пришлось достигать здесь каких-то художественных высот. Достаточным средством для этого явился предельно простой прием. Заключается он в том, что в романе нет ни одной светлой ноты. Почти все его герои глубоко несчастны. Ни у кого из них нет ни одного эпизода, где был бы он счастлив. У всех персонажей - только трагические обстоятельства. Только несчастье. Только горе.
  
  И очень важна при этом общая для всех подробность. За всеми этими личными несчастьями и горем стоит один источник, один виновник, одна сила. Нет, это не война, хотя именно она и является основным фоном сюжета. По мысли автора главным виновником всех бед является советское государство и советская власть.
  
  Заметим, это важно. Ни один из персонажей не страдает по вине собственных жизненных ошибок и обстоятельств, как это чаще всего и бывает в жизни. Все они страдают потому, что их перемалывает государственная машина. Советская власть. Легко увидеть, что именно поэтому "Жизнь и судьба" не дополняет "Повесть о настоящем человеке". Она ей противостоит. Она ее отрицает.
  
  Понятное дело, что найдутся люди, которые отнесутся к этому как раз одобрительно. Антисоветизм, усиленно насаждавшийся тотальной пропагандой последней четверти века, не может, конечно, не иметь результата. Но одобрению этому противостоит обыкновенный здравый смысл, который поневоле пытается опровергнуть роман Василия Гроссмана. Потому что явная нацеленность автора на результат приводит его к ошибке. Заключается она в заметном отрыве от жизни. И приводит нас к простому выводу. Который можно сформулировать предельно просто. Так не бывает.
  
  Это точно так же нежизненно, как любое произведение, лакирующее действительность советской страны, изображающее ее жизнь в исключительно радостных и светлых тонах. Здесь эти две крайности неизбежно сходятся. Как сходится в точку ошибочности любая упомянутая чрезмерность. Здесь Василий Гроссман, желая предельно сильно выразить свою мысль, явно перегнул палку.
  
  Думаю, очевидно для любого пожившего на этом свете человека, что любая жизнь складывается из темных и светлых полос. У каждого в жизни есть и свое горе, но есть и свои радости. Даже в самых трагических обстоятельствах. Конечно, можно себе представить полностью черную жизнь у кого-то. Но не у всех же. Это, извините, не жизнь, это литература. Она, конечно, подразумевает использование разнообразных литературных приемов, гиперболы, там, или метафоры. Но любой подобного рода литературный прием в применении к политической теме неизбежно напоминает об искусственности подобной позиции. Это, может быть, и красиво, и сложно. Но нежизненно.
  
  Кроме того, это показывает, что талантливый писатель, воздействуя на эмоции, а также с помощью разнообразных литературных приемов и своего воображения способен увлечь и убедить своего читателя в чем угодно. Он может показать, как прекрасен социализм, или как прекрасен капитализм, или как прекрасна диктатура, или как прекрасен фашизм, все, что соответствует его внутренней потребности и его внутренним убеждениям. Был бы талант.
  
  Ничего не имею против этого произведения как такового. Книг должно быть много и разных. Ничего не имею и против того, что эту книгу кто-то считает выдающейся. Каждый человек имеет право на свое мнение. Полагаю, кстати, что ее обязательно надо прочесть. Но читать такие книги надо, уже имея в багаже определенный жизненный опыт и какую-то сумму накопленных знаний. Ведь согласитесь, каждому овощу - свое время.
  
  Но роман этот, сложный, с массой подводных камней, и как минимум неоднозначный с точки зрения прививаемых им идей, предлагается к изучению подросткам. То есть, не просто к прочтению, а к обязательному прочтению. С тем, чтобы учитель выставлял детям оценки за правильное изложение мыслей, заложенных в этой книге. Мыслей о рабском покорстве, а значит, о ничтожестве и неполноценности народа, который защищал Алексей Маресьев. Что это, как не один из многих инструментов к пополнению рядов хулителей Отечества? Тех самых, к кому обращался Александр Сергеевич Пушкин в своих "Клеветникам России"?
  
  Здесь впору вспомнить еще одно примечательное обстоятельство. Заключается оно в том, что в романе "Жизнь и судьба" нет подлинных судеб, нет подлинных героев. Все персонажи являются плодом воображения писателя. Его творческой фантазией. И все события в их жизни, соответственно, тоже. Это не в осуждение, разумеется. Это вполне допустимый художественный прием, применяемый обычно всеми писателями. В конце-концов, и литература-то именуется именно художественной. Но, тем не менее, факт этот отметим. Книга, основанная на полностью вымышленных героях, а потому, соответственно, и их вымышленной жизни, пытается отрицать идею, которую содержит в себе книга о подлинных героях и подлинных событиях.
  
  Дискуссии на эти темы можно было бы продолжать долго, но для нас пока, думаю, достаточно и этого. Тем более, что и сам формат встречи историков предполагал краткость их общения. Всего несколько слов от каждого выступающего. Понятно, в связи с этим, что каждый из них старался успеть сказать о самом для него важном.
  
  Поэтому не удивительно (и одновременно удивительно), что некий итог короткой дискуссии в рамках этой встречи подвел последний из выступающих. Он явно не собирался говорить об этом заранее. Выступающим было отпущено мало времени, а у него были другие серьезные заботы, и занимается он другими важными для себя и своей страны темами исторических исследований, о которых должен был, видимо, сообщить. Да-да. Это и удивительно, что по этому вопросу пришлось высказываться иностранцу, единственному из выступавших. И тоже мягко. И тоже, вроде бы, в дополнение.
  
  "В.Путин: Арон Ильич, пожалуйста.
  А.Шнеер: У меня сложная на самом деле миссия, такая своеобразная, потому что, будучи представителем другой страны - я приехал из Иерусалима, - я просто не позволю себе вторгаться в какието внутрироссийские проблемы, с одной стороны. С другой стороны, то, что происходило в Советском Союзе, и Великая Отечественная война - это не просто история моей семьи, моего народа, это наша общая история.
  Помню, ещё в старом добром "Новом мире" я когдато прочитал слова Юрия Могилевцева: "Помнить об ушедших поколениях - это, значит, Родину любить". Это было в 50е годы ещё написано и уже потом, намного позже, все мы прекрасно знаем, далеко не у всех была возможность, в общемто, читать замечательную Библию. Позже, но ещё в Советском Союзе я всётаки прочитал, и все присутствующие здесь, бесспорно, знакомы с ней.
  Есть Ветхий Завет, есть глава Исход, в которой совершенно чётко, удивительно сформулирована необходимость сохранения исторической памяти: "И расскажи сыну твоему, и расскажи сыну сына твоего, и пусть он расскажет сыну". Вот она, неразрывная цепочка исторической памяти, которая сохраняет историю народа, историю государства. Это чрезвычайно важно, это самое главное. Вот этот смысл исторической памяти.
  Совершенно замечательно, я очень рад был услышать слова Юрия Павловича, и ассоциативно у меня возникло продолжение - роль литературы. Мы настолько тесно связаны на самом деле. Нас куда больше сближают не только наши народы, но и наши государства, и Россию, чем кажется на первый взгляд. Вот я приведу пример, который, я думаю, неизвестен.
  В 1946 году на иврит была переведена книга Александра Бека "Волоколамское шоссе". Создаётся новое государство - молодое израильское государство, эта книга вручается каждому офицеру израильской армии вместе с оружием. Это было не только учебное пособие, но и, как говорили, руководство к действию. И генерал, будущий начальник генштаба израильской армии Мота Гур, в своих воспоминаниях описывает одну историю, в которой он обращается со словами к своим бойцам, будучи ещё командиром роты, обращается к своим бойцам со словами комбата Момыш-Улы - Герой Советского Союза впоследствии, совершенно замечательный человек - обращается к своим солдатам, которые бежали, струсили, он строит их на плацу и читает главу из этой книги, и заканчивает словами: "Ты думаешь, ты оставил боевые позиции? Нет, ты сдал Москву". Он говорит: "На этом я прекратил читать, отдал честь, повернулся и ушёл. Я был уверен, что солдаты мои меня поняли". Вот опять урок истории, другая армия, другая война, но которая является примером мужества, героизма, на чём воспитывалась тогда молодая израильская армия..."
  
  
  Так в разговоре появилась еще одна книга, предлагаемая к изучению новым поколениям. Она, собственно, как это видно из рассказа Арона Ильича Шнеера, все равно обречена к тому, чтобы воспитывать защитников Отечества. Только не нашего с вами Отечества. Другие страны и народы воспитываются на примере ее героев, а у нас о ней, действительно, вряд ли кто уже и помнит. У нас, как видим, модным стало воспитание стыда за свою Родину. На других книгах. Потому, видимо, и не стерпел гражданин государства Израиль Арон Ильич Шнеер, сочтя необходимым сказать свое короткое слово о книгах, которыми уместно воспитывать молодых людей. Для пользы своего Отечества. И которые, конечно же, тоже противостоят тем идеям, которые несет в себе книга Василия Гроссмана.
  
  Тот факт, который привел здесь Арон Шнеер, я раньше не знал. Хотя, узнав о нем, удивлен не был. Повесть Александра Бека "Волоколамское шоссе" была в свое время переведена на многие языки мира. В разных странах о ней были отзывы как о выдающемся явлении военной прозы. Мне самому пришлось когда-то подпасть под силу воздействия этой удивительной книги, поэтому факт этот с удовольствием приобщил к другим, ранее мне известным. Таким, например. Эрнесто Че Гевара называл "Волоколамское шоссе" своей настольной книгой. Очень высоко отзывался о главном герое книги Баурджане Момыш-Улы Фидель Кастро. Момыш-Улы, кстати, был приглашен с визитом на Кубу, где был личным гостем министра обороны Кубы Рауля Кастро. Не зря, видимо, эта книга особенно популярна была в небольших странах, вынужденных противостоять противникам неизмеримо более сильным.
  
  Эта книга свободно лежит на сайте Военной литературы (Милитера) в разделе военной прозы, правда, с большим количеством опечаток, сильно снижающим удовольствие от прочтения. Но, даже несмотря на это, она действительно стоит того, чтобы ее прочесть. Не буду навязывать свое собственное мнение, приведу вместо этого отзыв человека, который понимал толк и в писательстве, и в войне.
  
  Издание 1964 года, которое стоит у меня на полке, предваряет слово о книге и ее авторе Константина Симонова. Приведу его полностью.
  
  "Об Александре Беке.
  
  Я два раза читал книгу Александра Бека "Волоколамское шоссе". Первый раз во время войны, а второй - через десять лет после нее. Редко бывает, что ты помнишь не только книгу, но отчетливо помнишь еще и те чувства, которые испытывал, читая ее. И не только в первый, но и во второй раз. А я хорошо помню эти чувства. Когда я первый раз читал эту книгу, главным чувством было удивление перед ее непобедимой точностью, перед ее железной достоверностью. Я был тогда военным корреспондентом и считал, что я знаю войну. Я не знал по довоенному времени имени Бека и не знал его судьбы во время войны, но когда я прочитал эту книгу, я с удивлением и завистью почувствовал, что ее написал человек, который знает войну достоверней и точнее меня и который умеет вынуть из людей войны подробности столь удивительной точности, что невольно закрадывалась мысль, что вызвать на такие подробности человека может только тот, кто знает не хуже этого человека все тончайшие подробности дела, о котором идет речь. А дело это - война.
  
  Второй раз я читал книгу Бека с чувством гордости за нашу литературу военных лет. В то время я взялся перечитывать многие книги и сборники военного времени, в том числе и свои собственные. Мне хотелось проверить, насколько глубоко мы пахали эту военную тему тогда, в горячку войны. Я подходил к себе и другим с известным недоверием, которое порождается чувством дистанции. И надо сказать, что в общем это чувство недоверия, к счастью, не оправдалось. Все-таки мы написали во время войны много, и даже очень много, правды о ней, хотя среди этой правды попадалась порой и ложь, а чаще похожие на ложь умолчания. Но среди правды, написанной всеми нами о войне, одной из самых важных и дорогих правд была правда книги Бека "Волоколамское шоссе". И даже когда я читал ее во второй раз, эта книга стала мне еще дороже, чем в первый. Она была чужда всякого украшательства. Она была гола, точна, экономна. В ней не было ничего лишнего, и в ней даже мысленно не хотелось ничего исправлять. В ней, в этой книге, была самая настоящая война, написанная рукой талантливой, изобретательной, точной, не дрогнувшей перед трудностями задачи.
  
  "Волоколамское шоссе" была и осталась одной из моих любимых книг о войне. Я убежден, и тут уж ни при чем личная моя любовь к этой книге, что это вообще одна из самых лучших книг о войне в нашей литературе. И хотя ее хорошо знают у нас и знают во всем мире, ей, этой книге, еще не полностью воздано по заслугам. Александр Бек прошел большую литературную дорогу. Написал много книг. Но мне хочется сказать не обо всем, а о самом мне дорогом из всего сделанного им до сегодняшнего дня - о "Волоколамском шоссе". Сказать с чувством уважения и благодарности к человеку, в трудное время написавшего ее, эту книгу, сильной, уверенной, бестрепетной рукой мастера, знающего свое дело.
  Константин Симонов"
  
  После этого отзыва излишне добавлять еще что-то. Все сказано предельно точно, нет здесь ни в одном слове преувеличений или вежливых, но пустых похвал. Мои собственные пристрастия, связанные с этой книгой, оставлю при себе. Скажу только, что тоже считаю ее одной из лучших книг о войне. Более того. Для меня в этой книге содержатся ответы на вопросы и о причинах наших поражений, и об истоках Победы. Но это мое личное, никому не хочу этого навязывать.
  
  Единственное, добавлю то, что связано с днем сегодняшним. Самым, на мой взгляд, главным является то, что рассказ там ведет реально существовавший человек, командир батальона старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы. И описаны там реальные события. Некоторые из них, кстати, нашли свое отражение в боевых документах 316-й (впоследствии 8-й гвардейской) стрелковой дивизии имени генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова.
  
  Вообще-то говоря, о книге рассказывать - занятие напрасное. Тем более, что ее можно легко найти, она, повторю, выложена в сети в открытом доступе. Скажу только несколько слов о том, что происходило после того, как в книге была поставлена точка. Арон Ильич Шнеер назвал Баурджана Момыш-Улы Героем Советского Союза. Это действительно так, но звание это было ему присвоено только в 1990 году, через восемь лет после его смерти.
  
  Будучи гвардии полковником и командуя в конце войны гвардейской стрелковой дивизией, то есть, занимая генеральскую должность, он за войну имел не очень много для своего положения наград. Два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды. Вот, вроде бы, все его награды за войну. Известно, что еще Панфилов представлял его к ордену Ленина. После того, как генерал погиб, представление где-то затерялось, некому было проследить за его судьбой. Потом старший лейтенант Момыш-Улы, командуя уже полком, снова отличился, в ходе зимних боев под Москвой. Был представлен к званию Героя, но представление на каком-то этапе снова было положено под сукно. Объяснить эти случаи легко, если учесть его строптивость и нежелание подлаживаться под начальственное мнение. Судя по книге, единственный генерал, к которому он относился с предельным уважением и доверием, это был Иван Васильевич Панфилов. Но это как раз был командир, с которым не надо было ладить, достаточно было честно относиться к своим обязанностям.
  
  И опять же получается, что произведения о подлинных событиях войны с участием подлинных ее героев утверждают одно. А некие произведения, основанные на событиях и героях, являющихся плодом творческого воображения, утверждают нечто совсем обратное. Иными словами, в данном случае вымысел пытается опровергнуть действительность.
  
  Это, впрочем, не такое уж напрасное дело, как может показаться на первый взгляд. Вымысел, предложенный талантливой рукой, может иметь потрясающую силу. Вспомним пушкинское: "Над вымыслом слезами обольюсь..."
  
  Тем не менее. Вымысел, пусть он будет самым талантливым и правдоподобным - это всего лишь вымысел. Игра ума и чувств.
  
  И снова. Мир идей, отстаиваемый подлинными героями и обстоятельствами их жизни. И противостоящий ему мир художественных образов, несущих идеи, враждебные миру подлинных героев.
  
  Все это, вместе взятое, находит самое свое прямое отражение в общей картине давнего идейного противостояния. Оно явственно обрамляет существо противоречий между комплексом идей исторической правоты России и комплексом идей ее исторической вины и ущербности. И обрамление это, как чутко уловил Сергей Шаргунов, проходит по личностной линии отечественной истории. Ее герои, их жизнь, их борьба, их свершения - вот тот стержень, который наполняет ее жизненной силой и достоверностью. Не говоря уже о силе их примера, позволяющего воспитывать новые поколения в стремлении быть не хуже своих предков. Выказать им свое уважение и признательность повторением их усилий и преодолений. Перерезать эту связь - и не будет больше в будущем никаких усилий и преодолений.
  
  А потому снова заметим, что, как правило, герои эти, подлинные герои российской истории, утверждают историческую правоту своего Отечества. В то же самое время идеи его неполноценности выражают обычно художественные литературные персонажи. И отстаиваемые ими некие умозаключения. Так они рядом и стоят. Подвиги и умозаключения. В том числе так же рядом стоят неизбежно и рассуждения по поводу этих подвигов.
  
  В повести "Волоколамское шоссе" Момыш-Улы говорит автору: "Мир хочет знать, кто мы такие. Восток и Запад спрашивают: кто ты такой, советский человек? Мы об этом сказали на войне. Сказали не этим болтливым языком, которому нипочем солгать, а языком дисциплины, языком боя, языком огня. Никогда мы так красноречиво о себе не говорили, как на полях войны, на полях боя..." Он будто чувствовал, будто понимал, что придет время, и они вот так будут стоять друг против друга - язык подвига и болтливый язык, которому нипочем солгать.
  
  Но, отметив это противостояние, давайте задумаемся. Неужели всего этого не видят, неужели не понимают этого люди, которые пытаются поставить Россию на колени? Сначала для покаяния, конечно. А потом будет видно, для чего еще она пригодится, эта поза...
  
  Давайте не будем считать этих людей неумными. Все это они тоже прекрасно видят и понимают. И, конечно же, такое положение не может их устраивать. А потому оно обязательно должно ими исправляться. Каким образом?
  
  Выходов отсюда может быть два. Первый. Найти своих собственных героев и возвеличить их деяния для воспитания чувства стыда за Россию. Таких, возможно, и можно было бы найти. Долгая и густонаселенная российская история оставила множество персонажей самого разного сорта. В том числе, и таких. Но вряд ли они будут приняты в России с достаточной степенью толерантности и политической корректности. И признаны героями равноценными. Или просто героями.
  
  Тогда остается второй путь. Если вымышленным персонажам противостоят в идеологии герои реальные, надо попробовать доказать, что никакие они не герои. Что подвиг их вымышлен. Придуман кремлевской пропагандой.
  
  Обратим внимание. За ту четверть века, которая прошла с момента крушения Советского Союза, нет почти ни одного имени, которое не попытались бы вывалять в грязи, доказывая, что подвиг совершил кто-то другой. А если и он, то совершил как-то не так, неправильно. А то и вовсе, что не было никакого подвига. Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, капитан Гастелло, генерал Карбышев, панфиловцы... Ведь не зря эти "разоблачения" коснулись практически всех героев сразу. Самопроизвольно такая тщательность прополки исторического материала не устанавливается.
  
  Конечно, те неофиты, которые азартно пересказывают окружающим "факты", "опровергающие" их героизм, сами по себе обычно не являются теми самыми закулисными противниками, которые создают эти легенды. Более того. Они достаточно часто не являются злонамеренными людьми, сознательно вытаптывающими российскую историю. Обычные люди. Обычные малознающие обыватели, которым кажется, что знают они на самом деле больше окружающих. Поскольку владеют эксклюзивной информацией, ранее другим недоступной.
  
  Собственно говоря, на этом и построен расчет тех, кто проводит эту идеологическую работу сознательно. Они понимают, что достаточно дать такому обывателю какую-то часть правды, выдавая ее за ВСЮ ПРАВДУ, да еще при этом перемешать ее с правдоподобной неправдой, и многие будут с удовольствием ее распространять. Совершенно бесплатно и бескорыстно. Исключительно в силу своего тщеславия. Ведь рассказать о том, что не дано знать другим, это едва ли не самое лакомое ощущение человека, не очень обремененного какими-то другими достоинствами.
  
  Обратите внимание. Механизм здесь практически родственен механизму распространения обычных бытовых сплетен. Их ведь тоже распространяют добровольно и обычно в полной уверенности, что открывают людям глаза на ранее скрываемую правду. И спешат развеять у них прежнее их незнание. А ведь сплетня была всегда. И всегда будет. Потому что всегда будут ее носители. К сожалению, это так.
  
  Противостоять этому можно. Первым и самым главным оружием против подобного манипулирования информацией, является правда. Но не части ее. А максимально возможная в свете всех источников и обстоятельств.
  
  ***
  
  Самая первая из этих правд заключается в том, что процесс дегероизации отечественной истории действительно кому-то выгоден. А потому кем-то направляется. И этому утверждению имеются доказательства. Ну вот, хотя бы одно из них. Предлагаю вашему вниманию статью некого Эндрю Фоксолла, опубликованную в издании The American Interest, США. Размещена по адресу:
  
  http://inosmi.ru/politic/20160608/236790421.html
  
  Имеет подзаголовок:
  
  "В путинской России история играет разрушительную роль.
  Путин переписывает прошлое, чтобы оправдать авторитаризм в настоящем.
  08.06.2016"
  
  Читаем.
  
  "Последние два года, пока Кремль аннексировал Крым, развязывал захватническую войну против Украины, вмешивался в сирийский конфликт и различными способами угрожал безопасности Евроатлантического региона, ситуация внутри России ухудшалась. Авторитарный режим президента Владимира Путина усиливал свои позиции. В российском обществе закрепился образ Путина как защитника России против нападок якобы хищнического Запада. Пользуясь атмосферой нетерпимости, которую Кремль молча поддерживает, власти начали наступление на гражданские свободы. Оппозиционных политиков убивают. Антизападничество стало широко распространенным явлением, а власти продолжают выступать за возвращение к "традиционным ценностям" в период ухудшающихся экономических условий. Путин сумел консолидировать общество вокруг своего режима, а к его критикам теперь относятся как к врагам государства. Таким образом, Путин возродил традицию использования истории в качестве оружия политики. Бесспорно, на протяжении 16-ти лет своего правления Путин использовал историю в качестве инструмента самоутверждения, сохранения нынешней политической системы и узаконивания действий Кремля. Однако его манипуляции с историей представляют собой растущую угрозу для Запада, потому что они подкрепляют конфронтационную внешнюю политику Кремля и подпитывают антизападные настроения в российском обществе. Наглядной иллюстрацией этой тенденции стали споры, разгоревшиеся вокруг Сергея Мироненко, который долгое время занимал должность директора Государственного архива Российской Федерации. В июле прошлого года Государственный архив опубликовал ранее засекреченную переписку советских чиновников от 1948 года. В этих письмах содержалась информация, которая опровергала популярный советский миф о 28 панфиловцах - 316-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Ивана Панфилова, - которые погибли, отражая наступление нацистов под Москвой зимой 1941 года. Все солдаты были награждены посмертно: все они получили звание "Герой Советского Союза", в честь них называли улицы, им ставили памятники, а их подвиг был увековечен в гимне Москвы. Фильм о них - съемки которого поддержало Министерство культуры - должен выйти на российские экраны в ноябре. Однако письма советских чиновников, опубликованные Государственным архивом, доказывают, что эту историю выдумал один военный журналист. Более того, советские власти узнали об этой выдумке и уничтожили все доказательства по причинам политической целесообразности. На самом деле несколько якобы погибших солдат той дивизии выжили, а один из них - Иван Добробабин - сдался нацистам в плен, а позже был арестован советскими властями за "предательство родины".
  
  С момента своего прихода к власти в 2000 году Путин активно культивировал консерватизм, в рамках которого победа Советского Союза над нацистами имела ключевое идеологическое значение. Когда реальность советского прошлого окончательно ушла в историю, ее место заняли мифы - и российские власти активно поддерживали эту подмену. Самым распространенным мифом стал миф о том, что именно Советский Союз одержал победу над нацизмом, защитив всю Европу. Поскольку Советский Союз во Второй мировой войне побывал на обеих сторонах конфликта, Кремль очень раздражается, когда кто-то начинает подвергать сомнению его черно-белую интерпретацию. А поскольку сам Путин очень часто говорит о подвиге советского народа во Второй мировой войне, любые сомнения в официальной версии рассматриваются как прямая угроза для Путина и его власти. В разгар споров, которые последовали за публикацией переписки, министр культуры России Владимир Мединский подверг критике Мироненко за публикацию материалов. По словам Мединского, глава Государственного архива - "не писатель, не журналист, не борец с историческими фальсификациями... Если есть желание сменить профессию - мы это поймем". Пользующиеся поддержкой государства создатели фильма о панфиловцах отказались обратить внимание на новые данные, заявив, что опубликованные письма - это попытка умалить героический подвиг. В марте Мироненко был уволен со своей должности. По официальной версии, это был результат "коллективного решения" властей. Однако коллеги Мироненко рассказали российской газете "Московский комсомолец", что, по их мнению, он стал жертвой нового официального подхода к истории, главным защитником которого является Мединский. По мнению Мединского, который в 2013 году выпустил свою книгу "Война: мифы СССР", история начинается "не с фактов, а с интерпретаций". Кремлевская искаженная интерпретация истории призвана не только консолидировать российское общество вокруг идеализированного прошлого, но и придать законную силу агрессивной внешней политике России в мифологизированном настоящем. Ранее в этом году министр иностранных дел России Сергей Лавров написал статью под названием "Историческая перспектива внешней политики России", которая была опубликована в журнале "Россия в глобальной политике". В этой статье, опубликованной как раз в тот момент, когда Кремль наслаждался успехом своей военной операции в Сирии, Лавров предложил свою версию российской истории от момента принятия христианства в 988 году, татаро-монгольского ига, наполеоновских войн и вплоть до холодной войны. На протяжении всей истории России, как пишет Лавров, Западная Европа всегда была настроена против Москвы, стремясь изолировать ее и сделать ее своей жертвой. Это один из любимых образов Путина. Но в статье Лаврова множество других сложившихся образов: Вторая мировая война началась из-за "антироссийских устремлений европейских элит", а холодная война закончилась, потому что злополучная цепочка событий привела к распаду СССР. Те страны Центральной и Восточной Европы, которые присоединились к Евросоюзу и НАТО с 1991 года, "не способны принимать сколько-либо значимые решения без отмашки из Вашингтона и Брюсселя". Однако, несмотря на коварство Европы, Россия всегда стремилась играть конструктивную роль в объединении континента, сокращая вероятность конфликта и войны и создавая международные институты, призванные обеспечивать мир и порядок. И без России, как пишет Лавров, Европе грозит хаос. "На протяжении по крайней мере двух с лишним последних столетий любые попытки объединить Европу без России и против нее неизменно оканчивались тяжелыми трагедиями". Это далеко не новое послание России. Но это то послание, которое Россия стремится навязать Европе. И в феврале премьер-министр России Дмитрий Медведев ясно дал это понять во время ежегодной Мюнхенской конференции по вопросам безопасности. Медведев говорил о новой холодной войне и предупреждал об опасности начала "третьей мировой трагедии", призывая к пересмотру "архитектуры евроатлантической системы безопасности". Статья Лаврова, оттеняемая увольнением Мироненко, обнаруживает желание Путина контролировать историю России.
  
  В то время как публикация документов Мироненко побуждает россиян ставить под сомнение официальные версии и интерпретации, окружающие Вторую мировую войну, статья Лаврова призвана этому помешать: его статья представляет собой такое изложение многовековой истории, в рамках которого Россия предстает невинной жертвой глобальных процессов. С точки зрения Путина, история учит нас, что враги России постоянно пытаются разрушить страну, как извне, так и изнутри. Таким образом, контроль над тем, как эту историю запомнят, - это не просто инструмент консолидации нации. Это также способ подготовить россиян к войне. И держать их в состоянии боевой готовности.
  
  Подчинив себе российские СМИ и политику, Кремль подготовил почву для пересмотра и переписывания истории. С точки зрения Путина, государство является единственным стражем национальной памяти. Накануне 65-й годовщины победы во Второй мировой войне Кремль созвал комиссию по "исторической правде", которая должна была бороться с фальсификацией истории. В 2014 году был принят закон, запрещавший реабилитацию нацизма в любых ее формах, в том числе любые акции, подвергающие критике действия Советского Союза с 1939 по 1945 год. В прошлом году Путин инициировал процесс унификации учебников по истории с целью создать единую, стандартную версию национальной истории. Таким образом, Россия пытается установить исторический канон - одобренную государством версию истории. Разумеется, Россия не единственная страна, которая считает свою историю важным инструментом политики. Она не уникальна также и в том, что она видит свою историю иначе, чем ее соседи. Но Россию от других стран отличает то, насколько далеко она готова зайти ради эффективной пропаганды. Возьмем, к примеру, попытки государства монополизировать знание истории, которые проявляются в обвинениях со стороны Кремля, касающихся "фальсификации истории". Под "фальсификацией" Кремль подразумевает все то, что противоречит его сегодняшней официальной версии - сегодняшней, потому что то, что он говорил вчера или будет говорить завтра, вполне может от нее отличаться. Возьмем также попытки Кремля контролировать интерпретацию истории, что означает, что он не только игнорирует часть существующих интерпретаций истории, но и создает свои собственные. Столкнувшись с такой ситуацией, Запад может предпринять ряд практических шагов, чтобы противостоять попыткам Путина использовать историю в качестве инструмента политики. Внутри России необходимо инициировать образовательные программы, в которых будет проведена четкая грань между признанием роли России и Советского Союза в истории с одной стороны и осуждением попыток России манипулировать историей с другой. Попытки России "монополизировать" победу во Второй мировой войне и, таким образом, лишить другие бывшие советские республики их наследия, тоже необходимо решительно отвергать. Запад должен поддерживать исследования материалов, находящихся в российских и советских архивах. Некоторые исторические материалы, находящиеся в России, недоступны, но материалы, находящиеся в архивах бывших советских республик, можно изучать уже сейчас. В самой России лишь немногие открыто ставят под сомнение кремлевскую версию событий. Многие принимают кремлевские манипуляции с историей за чистую монету, и, если оставить это без внимания, это будет иметь долгосрочные негативные последствия. Сейчас, когда Кремль усиливает свой авторитарный режим внутри страны и ведет все более конфронтационную политику по отношению к своим ближайшим соседям и Западу, россияне, вероятнее всего, будут это поддерживать, искренне полагая, что история России оправдывает нынешние действия Москвы".
  
  Конец цитаты.
  
  
  Перед нами весьма примечательное выступление. Заметим, что это не утверждения некого маргинала от науки. Здесь изложены взгляды, господствующие сейчас на Западе. Типичные. Опубликованные в достаточно солидном и респектабельном издании.
  
  Особенно интересен общий тон статьи, общая ее, если можно так выразиться, идеология. Обратим внимание на то, что дикие для нас вещи звучат там обыденно, как нечто само собой разумеющееся и давно доказанное. Как исторический материал, который соответствующим образом выстроен, давно уже отработан и потому является привычным. Касается это в первую очередь, конечно, постулата о решающей роли Запада в победе над Гитлером. И, соответственно, уверения в том, что роль Советского Союза в этой войне была второстепенной.
  
  Отсюда и проявленная озабоченность тем, что в России к вопросам о роли СССР в победе над гитлеровской Германией относятся иначе. А значит, в России искажают тем самым историю. В угоду Путину, конечно, как это утверждается автором
  
  Вообще-то говоря, утверждение о том, что Путин возродил традицию использования истории в качестве оружия политики, звучит несколько странно. Начнем с того, что история оружием политики была всегда. Всегда и во всех странах. Разве в Польше не используется в интересах политики Катынь? Разве шествия разного рода эсэсовцев в Прибалтике и на Украине не является политической демонстрацией? И не в интересах ли политики пересматривается сейчас на Западе решающая роль Советского Союза в разгроме гитлеровской Германии?
  
   А те горы грязи, вываленные в 80-90-е годы на всех практически отечественных героев, они, что, разве не были орудием политики? В данном случае, политики "развенчания" советского прошлого?
  
  Вспомним о том, что и "поиски правды" в отношении подвига панфиловцев начались еще в 90-х годах, когда о Путине широкой публике практически ничего еще не было известно.
  
  Стоит упомянуть в связи с этим, что и "справка" эта, опубликованная Мироненко на сайте Государственного архива Российской Федерации, вовсе не была им найдена или рассекречена накануне ее обнародования. Это было сделано уже давно, четверть века назад. Даже на самом скане первого ее листа на сайте ГАРФ видно, что рассекречена она в 1992 году. И все это время, долгие годы, активно использовалась разными, подобными Мироненко, историками, для "разоблачения мифа" о подвиге двадцати восьми панфиловцев.
  
  Вспомним и о том, что история активнейшим образом использовалась в интересах политики в ходе разрушения Советского Союза. Для чего и была задействована идеология, построенная во многом как раз на исторических мифах. Заметим также, что после крушения эти мифы не утихли, но получили дальнейшее бурное развитие. И расцвели в еще большем многообразии. При благосклонном как раз отношении власть имущих.
  
  Обратим, кстати, внимание на то, что утверждения свои г-н Мироненко публично озвучивал неоднократно и на протяжении достаточно длительного времени. При полном равнодушии к этому государственных структур. Включая и самого В.В. Путина. И лишь единственное выступление Мироненко 22 июня 2015 года на всемирном конгрессе русской прессы обратило на себя внимание. И только после того, как вызвало международный скандал. После того, как свой протест против этих утверждений высказали государственные органы Казахстана и Киргизии, сочтя их выражением взглядов российской власти. Что достаточно логично, поскольку г-н Мироненко все это время занимал пост руководителя наиболее значимого государственного архива страны. Только после этого российские власти сообразили, что имеют дело не с обычным охаиванием советской истории, к чему все давно привыкли и относятся в общем-то благосклонно, но с утверждениями, бьющими по межнациональным связям. Да еще и в исполнении государственного чиновника.
  
  Только тогда сообразили, что речь идет об интерпретации всего одного документа и ложных выводах, сделанных на его основании. Более того. Только тогда дошло, что речь идет о том, что ложные эти выводы публично предъявляет миру государственный служащий. Чиновник, пусть и от истории. Представляет как абсолютную истину, заявляя, что документы его архива полностью и безоговорочно что-то доказывают.
  
  Так что возрождать традицию не надо. Что Путину, что кому-то иному. По той простой причине, что традиция эта существовала всегда, существует и будет существовать далее.
  
  Другое дело, что Путин, видя настроения общества и чувствуя, конечно, его глубинный протест против глумления над отечественной историей, как политик не может игнорировать их. И периодически делает в эту стороны заявления, показывающие его солидарность с этими настроениями.
  
  Поэтому, утверждение о том, что Путин возродил традицию использования истории в качестве оружия политики, не является, конечно, следствием наивности и непонимания. Перед нами типичный и откровенный подлог.
  
  Конечно, у них там по его поводу происходит уже что-то родственное истерии. Путин здесь, Путин там. Скоро с криками "Путин идет" начнут прыгать из окон. Это, впрочем, их страшилки и их заботы, беспокоиться о собственном душевном здоровье.
  
  Поэтому, рассматривая статью г-на Фоксолла, следует отделить пафос западного пропагандиста, связанный с обязательным использованием имени Путина, от истинных его целей и связанных с ними забот.
  
  Если подойти к изложенной теме серьезно, то можно увидеть несомненный интерес и внимание, проявляемые на Западе к вопросам истории, которые обсуждаются в России. И, повторю, если вычесть из статьи дежурные камлания вокруг имени Путина, получается в чистом виде картина истинных забот наших "западных партнеров" по поводу понимания народом России своей истории.
  
  Об этом, собственно, прямо говорят утверждения Эндрю Фоксолла о том, что представления о главной роли СССР в победе над гитлеровской Германией, является мифом российской пропаганды. Можно ли считать это утверждение заблуждением? Или оно свидетельствует о сознательном искажении действительности? Ведь заблуждение, если заблуждающийся настойчиво утверждает, что белое это черное, не является уже, конечно, заблуждением. Это уже нечто иное.
  
  Но если факты истории искажаются сознательно, не свидетельствует ли их использование о политических целях того, кто их искажает? Скажете - нет? Скажете, что искажать можно не только в политических целях? Что каждому народу присуще преувеличение своей роли в истории? Только этот ли случай перед нами? Подумаем.
  
  Это понятно, что исторические постулаты любого крупного государства тяготеют к превознесению собственной роли в мировой истории. Соответственно этому поощряется его общественным сознанием и собственные подвиги. Но всему же есть мера и всему есть предел. Существуют факты, само существование которых невозможно отрицать.
  
  Для примера рассмотрим такую отвлеченную ситуацию. Так, например, можно неимоверно превозносить великую роль США в освоении космоса. Для чего можно старательно замалчивать тот факт, что первый искусственный спутник Земли был запущен в СССР. Или промолчать даже, что первым в космос полетел Юрий Гагарин. Если это соответствует повышенной самооценке американцев, то такое замалчивание было бы, в общем-то, понятно. Совсем иное дело, когда будет утверждаться нечто, обратное истине. Если факт запуска в космос Советским Союзом первого спутника и первого человека будет публично отрицаться. Здесь уже подобные усилия созданием собственных исторических мифологий, направленных к повышению национальной самооценки, никак не объяснишь.
  
  И если отрицающий эти факты начнет вдруг доказывать, что уверенность людей в России в том, что Гагарин действительно летал в космос, угрожает безопасности всего западного мира и с этим надо бороться путем внедрения в России образовательных программ, отрицающих это, то перед нами вовсе не следствие их собственного патриотизма. Перед нами инструмент информационной не войны даже, а инструмент полномасштабной информационной агрессии.
  
  Точно так же нельзя объяснить и естественным превознесением собственной истории попытки доказать, что в чужой истории никаких подвигов не было. А ведь именно это высказал Эндрю Фоксолл о советской истории:
  
  "...А поскольку сам Путин очень часто говорит о подвиге советского народа во Второй мировой войне, любые сомнения в официальной версии рассматриваются как прямая угроза для Путина и его власти... "
  
  Здесь мы видим не естественные побуждения к завышению собственной роли в истории. Здесь очевидно агрессивное навязывание другим народам принижение их самооценки.
  
  На этом примере можно оценить и усилия Запада внедрить в общественное сознание идеи о второстепенности роли и вклада Советского Союза в уничтожение нацистской заразы. Здесь тоже одним только обычным собственным гонором эти усилия никак не объяснишь. Перед нами совершенно сознательные усилия к тому, чтобы создать искаженную картину мировой истории не только для своих народов, но и для внешнего мира. Здесь виден отчетливый интерес.
  
  В чем он заключается? Все просто. Опыт современной истории говорит о том, что мировое господство, кто бы и в какой форме к нему не стремился, невозможно, пока существует Россия. Или, если точнее, пока этому может противостоять Россия. Пусть даже теоретически. Поэтому устранение такого препятствия является наиболее важной задачей для достижения этой глобальной цели.
  
  Для этого вовсе не обязательно физически уничтожать его. Достаточно того, чтобы это препятствие перестало быть препятствием. А для этого надо, чтобы страна, мешающая планам мирового господства, перестала быть сама собой. И первым шагом к этому процессу является переписывание ее истории.
  
  Нет здесь никаких заговоров. Есть голый интерес. Миром правят не отвлеченные желания. Миром правят интересы.
  
  А потому ни в коем случае не хочу кого-то в этом обвинять. По той простой причине что мы имеем дело не с коварными замыслами нехороших людей (хотя есть и замыслы, и люди), а с исторической закономерностью. Тем более, что в чем-то опасения Запада имеют под собой основание. Россия действительно несет угрозу. Но только в том случае, если планами Запада действительно предусмотрено достижение мирового господства.
  
  Если нет - то какую угрозу может представлять для Запада Россия? Если учитывать подавляющее превосходство его во всем - в производстве, технологиях, финансах? В военной силе, наконец, исключая ядерное оружие? Если вы на мировое господство не претендуете, то какую угрозу может представлять для вас Россия? Ведь сама она совершенно очевидно на мировое господство не претендует. Поэтому сам факт того, что Запад видит для себя в России угрозу, говорит вовсе не об ошибочности западных представлений о ней. Наоборот, такая оценка нашей страны говорит о том, что все они понимают правильно.
  
  Достаточно просто обратить внимание на факты. А они таковы. Противодействие дегероизации российской истории автор статьи прямо называет угрозой для Запада. То есть, имеются силы, которые видят в современном понимании в России своей истории, угрозу. Угрозу себе. Своим планам и намерениям. В статье это просматривается совершенно отчетливо. Если опять же отделить дежурные ссылки на Путина и посмотреть, что остается без них. В сухом остатке.
  
  А угрозам обычно стремятся противостоять. То есть, угроза эта вполне логично вызывает со стороны этих сил противодействие. Противодействие это, что естественно, должно принять какие-то формы. В статье они названы. Главным из них признается распространение в России соответствующим образом построенных образовательных программ. Согласованных с усилиями по насаждению у нас стыдливости за собственную историю, надо полагать. Причем мы видели уже, что усилия эти предполагается приложить к самому уязвимому узлу общественной жизни. Воспитанию детей.
  
  И желание это принимает материальную форму. Поскольку совпадает, как видим, с глубинными чаяниями российской интеллигенции.
  
  В связи с этим предлагаю обратить внимание на то, что средства, предлагаемые для выполнения необходимых Эндрю Фоксоллу и его единомышленникам целей, не просто декларируются и планируются в отдаленной перспективе. Они уже активно выполняются. То есть, это не планы на будущее. Это уже давно действующая программа. Просто результаты ее действия пока еще их не удовлетворяют.
  
  Иными словами. На Западе угроза осознана. Меры по противостоянию этой угрозе определены. Задачи поставлены. Действия для выполнения этих задач предпринимаются. Одновременно с этим внутри России имеются влиятельные силы, чьи устремления, вольно или невольно, совпадают с ними. Что и делает намерения сделать так, чтобы Россия перестала быть Россией, достаточно обоснованными.
  
  И скажите мне кстати, какое отношение к этим действиям в принципе может иметь стремление к исторической правде? К установлению истины? Если изначальной и одновременно с этим конечной целью ставится задача переменить русский взгляд на российскую историю? Для чего в конечном итоге убедить Россию в том, что вклад СССР в победу над Гитлером был минимальным? О какой исторической правде может идти здесь речь? Здесь главное достичь поставленной цели. Средства для достижения этой цели не имеют абсолютно никакого значения.
  
  Низвержение памяти о героях имеет к этому самое прямое отношение. Поскольку служит одним из средств к достижению заявленной цели. О чем и свидетельствует статья Эндрю Фоксолла.
  
  Прошу обратить внимание на то, что обращена она не только к западному читателю, но направлена определенным образом и в адрес читателя российского. Являясь своего рода жестом солидарности с "усилиями российского историка Мироненко". Моральная поддержка ему из-за рубежа, так сказать. У нас ведь авторитет ученого часто определяется тем, насколько его заметили за пределами России.
  
  А потому будет полезным обратить внимание на то, насколько доводы статьи Эндрю Фоксолла добросовестны. Необходимость этого вызвана, конечно, не какой-то ее собственной значимостью. А тем, что основные ее положения старательно внедряются сегодня в сознание российских граждан.
  
  ***
  
  Интересное начинается с невинных слов о том, что "В июле прошлого года Государственный архив опубликовал ранее засекреченную переписку советских чиновников от 1948 года... которая опровергала популярный советский миф о 28 панфиловцах..."
  
  По форме, я бы даже сказал, юридически, к этим словам не придерешься. Действительно. Эта переписка была опубликована. Но не сказано о том, что эти документы уже были представлены читающей публике. И представлены давно.
  
  Действительно, эта переписка была ранее засекречена. Но не сказано о том, что рассекречена она была еще четверть века назад. Из контекста статьи можно понять, что рассекречена она была только сейчас, перед публикацией 2015 года.
  
  Не сказано также о том, что "чиновники" эти служили в следственных органах сталинской системы правосудия. Сказано, что это просто чиновники, которые как-то что-то разузнали, а разузнав, всю эту "правду" засекретили. Об этом, собственно, в статье сказано открытым текстом.
  
  И получается у Эндрю Фоксолла картина, подвигающая нас к благородному негодованию. Ученый-историк Мироненко разыскал вдруг ранее засекреченные тайны чиновников о 28 панфиловцах, рассекретил их и опубликовал. За что и был уволен. То есть репрессирован российскими властями за правду. За несогласие с его научными взглядами. В этом, кстати, до сих пор уверены многие не очень информированные люди и в нашей стране.
  
  На самом деле эти документы были найдены не им. Найдены и обнародованы они были задолго до его сегодняшних выступлений. И не входят эти документы в сферу его научных интересов. Тем не менее, он по их поводу повторяет далеко идущие выводы. Сформулированные опять же не им. А другими историками, долгие годы уже "разоблачающими" подвиг панфиловцев. Но они, эти историки, хотя бы профессионально занимались периодом Великой Отечественной войны.
  
  Мне встречались высказывания, что Мироненко отрешили от должности якобы за то, что он пытается в этом вопросе разобраться. На самом деле нет ничего более далекого от действительности. Ни в чем он не пытается разобраться.
  
  Чтобы пытаться в этом разобраться, надо изучать не только справку прокуратуры, но и другие документы. Например, документы о боевых действиях, хранящиеся в других архивах. Но ничего этого г-н Мироненко не делает. Это в общем-то понятно, поскольку темой Великой Отечественной войны он никогда профессионально не занимался. Сферой его научных интересов всегда был период 19 и начало 20 века, который он благополучно исследовал ранее, пользуясь богатым собранием документов, которые находятся на хранении в архиве, который он возглавлял. Надо сказать, что сидел он на весьма для этой темы благодатном материале, поскольку именно в Государственном архиве Российской Федерации хранятся наиболее важные и интересные документы этой эпохи.
  
  Одновременно с этим в ГАРФ хранятся документы высших органов государственной власти и государственного управления советского времени. В том, числе, документы центрального аппарата НКВД и прочих правоохранительных органов. Включая и главную военную прокуратуру. Однако документы вооруженных сил здесь не хранятся. Для этого есть специальные военные архивы. Поэтому здесь, естественно, нет никаких документов о боевых действиях периода Великой Отечественной войны, они хранятся в Центральном архиве Министерства обороны, в Подольске.
  
  Но, поскольку справка-доклад главного военного прокурора Н. Афанасьева "О 28 панфиловцах" от 10 мая 1948 года была найдена ранее в возглавляемом им архиве, г-н Мироненко с энтузиазмом подключился к усилиям предыдущих ниспровергателей.
  
  Тем не менее, Эндрю Фоксолл, ни словом не обмолвившись об этом, заявляет далее, что
   "...Однако письма советских чиновников, опубликованные Государственным архивом, доказывают, что эту историю выдумал один военный журналист. Более того, советские власти узнали об этой выдумке и уничтожили все доказательства по причинам политической целесообразности. На самом деле несколько якобы погибших солдат той дивизии выжили, а один из них - Иван Добробабин - сдался нацистам в плен, а позже был арестован советскими властями за "предательство родины".
  
  
  То, что именно и каким образом "доказывают" "письма советских чиновников" мы рассмотрим немного ниже. А пока прошу обратить внимание на очевидную ложь, непринужденно высказанную г-ном Фоксоллом в своей статье. Имеется в виду утверждение о том, что советские власти злонамеренно уничтожили все доказательства мифичности подвига. Ничего, конечно, не сказано о том, какие именно доказательства были уничтожены. Но показательно то, что утверждение это делается с использованием справки-доклада главного военного прокурора Н. Афанасьева "О 28 панфиловцах" от 10 мая 1948 года, вполне себе благополучно пролежавшей в архиве почти 70 лет. И никак, кстати, никем не уничтоженной. Это как?
  
  Что же касается приведенного им "доказательства мифичности подвига 28 панфиловцев", заключенного в том, что несколько человек из них остались в живых. Я живу на свете достаточно долго. И всю свою жизнь, с самого своего детства, знал об этом факте. С полным перечислением фамилий выживших. Не из секретных архивов, разумеется. Из обычной литературы, которой начал интересоваться довольно рано. Так что, то, что этот факт скрывался советской властью, это обыкновенная, обыденная, я бы сказал, ложь.
  
  А далее уже спокойно читаем другую его "мысль", явившуюся развитием этой простодушной лжи:
  
  "... Когда реальность советского прошлого окончательно ушла в историю, ее место заняли мифы - и российские власти активно поддерживали эту подмену. Самым распространенным мифом стал миф о том, что именно Советский Союз одержал победу над нацизмом, защитив всю Европу".
  
  
  Это, думаю, особых комментариев для вменяемых людей не требует. Здесь утверждается о том, что реальность советского прошлого сменили новые мифы российского периода. И эти новые мифы подменили реальность этого советского прошлого. В котором, как это можно понять из сказанного, не было места современным взглядам на историю. О том, что современные взгляды на нее в
  России появились только сейчас.
  
  В частности, именно одним из таких новых российских мифов стал миф о решающей роли Советского Союза в победе над фашизмом. Согласитесь, что Эндрю Фоксолл по-своему логичен, выстраивая цепочку доказательств мифичности российского взгляда на историю своей страны. Логичен и последователен, сменяя и доказывая одну ложь другой. И далее.
  
  "...Пользующиеся поддержкой государства создатели фильма о панфиловцах отказались обратить внимание на новые данные, заявив, что опубликованные письма - это попытка умалить героический подвиг".
  
  
  Для создателей фильма эти данные не были новыми. Для них они были известны уже давно. И признаны неубедительными. Но понятие такое - "убедительность" г-н Фоксолл считает, видимо, не существенным.
  
  
  "... Подчинив себе российские СМИ и политику, Кремль подготовил почву для пересмотра и переписывания истории".
  
  
  Пересмотр и переписывание истории. То есть, те исторические взгляды, которые были господствующими многие десятки лет, от самых еще советских времен, объявлены как появившиеся на свет в России сегодня в ходе современного "переписывания истории". За пределами комментирования.
  
  
  "...В 2014 году был принят закон, запрещавший реабилитацию нацизма в любых ее формах, в том числе любые акции, подвергающие критике действия Советского Союза с 1939 по 1945 год..."
  
  
  Закон обсуждать действия Советского Союза в этот период не запрещает. Это уже снова обычная банальная ложь. Но и закон этот прозвучал здесь не зря. И ложь здесь по его поводу не зря. Значит, не нравится на Западе запрет на реабилитацию нацизма в России. И не только в России, конечно.
  
  
  "...Таким образом, Россия пытается установить исторический канон - одобренную государством версию истории".
  
  
  Вот кому не нравится канон, о котором говорил Сергей Шаргунов. Что лишний раз показывает, что не зря он поднимал этот вопрос. И не зря суетится по его поводу российский образованный класс.
  
  
  "... Столкнувшись с такой ситуацией, Запад может предпринять ряд практических шагов, чтобы противостоять попыткам Путина использовать историю в качестве инструмента политики. Внутри России необходимо инициировать образовательные программы, в которых будет проведена четкая грань между признанием роли России и Советского Союза в истории с одной стороны и осуждением попыток России манипулировать историей с другой. Попытки России "монополизировать" победу во Второй мировой войне и, таким образом, лишить другие бывшие советские республики их наследия, тоже необходимо решительно отвергать".
  
  
  Куда уже откровеннее.
  
  В один ряд поставлены "мифы о подвиге 28 панфиловцев" и о решающем вкладе СССР в победу над гитлеровской Германией. И это не мой домысел. Это прямо, честно и откровенно изложено в статье. И, что важно, в ней же ставится задача изживать эти мифы в России. Изживать путем воспитания молодого поколения, прежде всего. Создания образовательных программ, осуждающих "попытки России манипулировать историей". То есть, все то же самое. Воспитание стыда за свое Отчество.
  
  Это, повторю, не прекраснодушное пожелание отдельного автора. Такие программы существуют. Существуют и гранты на исследования истории в точно определенной тональности. Сорос - он слишком был виден. Слишком прямолинеен. Слишком был активен, потому и был изгнан из сферы российского образования. Но существует множество других неправительственных фондов, не таких громких, напористых и нахальных.
  
  Относительно обвинений в стремлении России "лишить другие бывшие советские республики их наследия", видели мы здесь пример как раз обратного. Это болезненная реакция на искажение истории, прозвучавшая из Казахстана и Киргизии, заставила опомниться, наконец, хотя бы в одном этом вопросе российские власти.
  
  Что же касается бывших советских республик, где активно "изживается советское прошлое", то никто их и ничего не лишал. Они сами лишили себя этого наследия. Добровольно. Они сами обгадили могилы своих отцов и дедов, воевавших под красным знаменем Победы. Они сами объявили своими героями тех, кто стрелял в спины их отцам. То есть они внезапно и пылко полюбили тех, кто воевал по другую сторону фронта от их отцов и дедов. Сами. Добровольно. И кто им в этом виноват? Они сами выбрали то наследие, против которого воевали их отцы. Захотели быть иудами? Ну, будьте. Никто у вас это иудино наследие не отбирает, зря по этому поводу суетится заморский пропагандист.
  
  Кто-то может возразить, что не та это величина, некто Эндрю Фоксолл, чтобы делать на основании его статьи какие-то далеко идущие выводы. Могу по этому поводу возразить. Дело не в самом этом авторе. И даже не в достаточно серьезном издании, где размещена его статья. Дело в том, что мысли и доводы, приведенные в ней, достаточно типичны для современного совокупного мнения, существующего сегодня на Западе. Во всяком случае, в среде его политических элит, которые и определяют, хотим мы этого или нет, его политику. Просто этот автор в своей статье был несколько излишне откровенен и высказал достаточно такого, чего обычно вслух мы можем не услышать.
  
  Впрочем, думаю, его откровенность скоро перестанет кого-либо удивлять. Дело идет к тому, что стеснительность и тайные смыслы будут в скором времени отброшены. Как там, на Западе, так следом и здесь, у нас. К этому все идет. Если этому не сопротивляться.
  
  ***
  
  Так что же это за тема такая, о подвиге двадцати восьми панфиловцев, что явилась она для Эндрю Фоксолла мерилом отношения к историческому процессу настолько, что единственно ее одну поставил он на один уровень с "мифом о решающем вкладе Советского Союза в Победу над фашистской Германией"?
  
  Давайте разбираться.
  
  Предлагаю начать с рассмотрения того самого документа, на который ссылаются Мироненко, Фоксолл, и множество других обличителей мифичности подвига двадцати восьми панфиловцев. Речь пойдет о Справке-докладе "О 28 панфиловцах" Главного военного прокурора Н. Афанасьева, направленной им 10 мая 1948 года на имя секретаря ЦК ВКП(б) А. Жданова. Документ этот, как было уже сказано, выложен на сайте Государственного архива Российской Федерации.
  
  Обнародование любого архивного документа можно только приветствовать. Чем больше будет опубликованных первоисточников, тем более полную и правдивую картину истории мы будем иметь. Но показательно, что ранее Государственный архив Российской Федерации этот документ на своем сайте не выкладывал. Поэтому очевидно, что сделано это бывшим директором архива Мироненко явно в качестве некого вызова. В качестве попытки предъявить доказательство его слов, за которые он подвергся в то время критике со стороны государственных органов.
  
  Вместе с тем, помимо того, что один этот документ (без учета других) не может являться полным доказательством чего-либо, он и сам по себе вызывает такое множество вопросов, что вся эта ситуация поневоле вызывает недоумение. Такое впечатление, что справку эту никто из "ниспровергателей" подвига панфиловцев либо не читал подробно, либо ничего в прочитанном не понял, либо не вдумывался при прочтении вообще. Потому что на самом деле документ этот фактически ни один из своих выводов не доказывает.
  
  Но прежде чем рассматривать доказательства, представленные в нем, важно понять сначала причины его появления на свет. Потому что, если мы не зададимся этим вопросом, то должны будем молчаливо представить себе, что документ этот возник в результате острого приступа чувства справедливости, изначально присущего прокурорскому чину высокого класса настолько, что, отставив в сторону какие-то другие свои текущие дела, он занялся восстановлением исторической правды в той области, которая его, в общем-то, не касалась.
  
  Не надо забывать, что это историческое расследование было сделано в опровержение широчайшего пропагандистского полотна с богатой историей. Потому что, естественно, этот подвиг активно использовался советской пропагандой в ходе всей войны. На основании этого подвига создавались статьи и очерки, стихи и поэмы. Причем все это активно и громко распространялось огромными тиражами на всю страну.
  
  И что? Главный военный прокурор Н. Афанасьев был настолько наивен, что надеялся, что его исторические изыскания каким-то образом смогут стереть в людской памяти все, что было совсем недавно произнесено? Что возможно сказать каким-то образом стране и народу, что подвиг, на который призывали равняться всю Красную Армию, на самом деле не существовал?
  
  По какой причине возник вдруг такой странный исторический зуд? Этот вопрос должен был возникнуть еще тогда, там, куда был адресован этот странный документ. Там, кстати, наивных и простодушных людей тоже не было. Ну, действительно. Не отвлеченными же стремлениями к установлению исторической истины должны были руководствоваться сталинские прокуроры?
  
  Поэтому, разрешите сразу же задать вежливый и негромкий вопрос. А ради чего, простите? Ради абстрактной справедливости?
  
  Уже здесь невольно возникает некоторое чувство неловкости. И осторожный, но неизбежный скепсис. Не верю, - простите меня еще раз. Убеждайте меня в высоких нравственных чувствах руководителей карательных органов сталинской эпохи, это ваше дело. Но мне в них как-то не очень верится. Потому что обычно любое свое дело они совершали для достижения какой-то своей цели. Праведной или неправедной. Но какой-то своей, чисто прагматической, цели. Для получения конкретного и вполне материального результата. В интересах службы, как это обычно говорят. Ну и в своих личных интересах заодно. На этом уровне наивное правдоискательство было такой же фантастической нелепостью, как выращивание тюльпанов и роз в лефортовских камерах.
  
  Тогда почему вообще появился на свет этот документ, который так торжественно выставил на своем сайте Государственный архив Российской Федерации?
  
  Для того, чтобы понять это, надо обратить внимание на обстановку, которая сложилась тогда в стране и в армии. В том числе на наиболее громкие процессы, происходившие примерно в это же самое время.
  
  Давайте вспомним.
  
  В июне 1946 года был снят с поста Главнокомандующего Сухопутными войсками и направлен командовать Одесским военным округом маршал Г.К. Жуков. Практически одновременно с этим происходят и другие, не такие громкие, но важные события.
  
  Летом 1945 года заместителем командующего Приволжским военным округом был назначен генерал-майор Г.И. Кулик. Командовал этим округом в то время Герой Советского Союза генерал-полковник В.Н. Гордов, начальником штаба округа был генерал-майор Ф.Т. Рыбальченко.
  
  Генерал Кулик был фигурой весьма заметной, поскольку в прошлом являлся Маршалом Советского Союза и носил звание Героя Советского Союза. В начале войны не справился (мягко говоря) с возложенными на него обязанностями и был разжалован.
  
  16 февраля 1942 года Верховный Суд СССР лишил Г.И. Кулика званий Маршала Советского Союза, Героя Советского Союза, а также всех орденов и медалей. Он был уволен с должности заместителя наркома обороны, выведен из ЦК. Несколько позднее ему было присвоено звание генерал-майор. В дальнейшем он командовал армией, получил генерал-лейтенанта, потом его снова уволили. Он был отозван с фронта и назначен в Главное управление формирований РККА, заместителем начальника управления по боевой подготовке. В феврале 1945 года за самоустранение от работы, пьянство и стяжательство был снят с должности. Как было сказано в приказе за подписью Наркома обороны Сталина "...за бездеятельность и за то, что он своим недостойным поведением порочит звание генерала Красной Армии..." В апреле Г.И. Кулик снова понижен в звании до генерал-майора, затем даже исключен из партии. Через несколько месяцев был назначен заместителем командующего Приволжским военным округом.
  
  Его командующий генерал Гордов тоже имел свои сложности по службе. Во время войны командовал армией, во время Сталинградской битвы был заместителем командующего Сталинградским фронтом, и даже некоторое время им командовал. Но за просчеты в управлении войсками был от должности отстранен. Потом до конца войны командовал армией, получил звание генерал-полковника. В апреле 1945 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
  
  Тем не менее, к чисто служебному его понижению (что случалось тогда нередко и не было каким-то особенным унижением) несомненно должна была прибавиться и чисто личная обида. Связана она была с тем, что имя его и обстоятельства снятия с должности прозвучали тогда на всю страну. Командующий Сталинградским фронтом генерал Гордов был отстранен от командования 12 августа 1942 года. А с 24 по 27 августа 1942 года в газете "Правда" была напечатана пьеса Корнейчука "Фронт". Надо ли говорить, что в высшем органе партийной печати, главной газете Советского Союза, пьесы печатались не часто. И действительно, славу она тогда получила на всю страну. И, хотя высший генералитет принял ее с ощутимым недовольством, популярность ее была тогда очень велика. Нравилась она и Сталину, да это и понятно, иначе ни в какой "Правде" она бы не появилась. А вот для генерала Гордова ее появление должно было быть, конечно же, особенно неприятно. Ведь ни для кого не могло быть секретом слишком прозрачное соотнесение имени одного из главных действующих лиц пьесы, командующего фронтом генерал-лейтенанта Горлова, по вине которого едва не погибли его войска, и только что снятого с должности командующего Сталинградским фронтом генерал-лейтенанта Гордова. Подобной отрицательной известности в стране не имел тогда ни один другой генерал.
  
  Генерал-майор Рыбальченко Филипп Трофимович такой громкой "славы" не имел. Но тоже в ходе войны не раз был перемещен с разных командных и штабных должностей по причине несоответствия им.
  
  Такая вот компания собралась после войны в руководстве Приволжского военного округа. История с их прослушиванием, арестом и последующим расстрелом достаточно широко известна. Давать какие-то оценки этого дела не буду. Остановлюсь только на обстоятельствах, имеющих прямое отношение к нашей теме.
  
  Думаю, понятно, что в то время прослушивать с помощью технических средств весь генеральский состав Красной Армии МГБ возможности не имело. В силу чисто технических и материальных причин. Поэтому ясно, что эту группу прослушивали целенаправленно. Особенно если учесть глубину этой операции, когда слушались не только их кабинеты, но даже и домашние разговоры.
  
  Принято считать, что попали они в поле зрения госбезопасности, когда была записана их пьяная болтовня в номере гостиницы "Москва", где они обитали во время одной из своих командировок в Москву. На самом деле, думаю, случилось это раньше и на основании каких-то агентурных данных. Бывший маршал Кулик вел достаточно шумный образ жизни и был не очень сдержан в выражениях, говоря о своих завистниках, которые его "затирают" и "не дают расправить плечи". Да и сама фигура разжалованного маршала была достаточно заметной, чтобы оставить ее без агентурного сопровождения.
  
  Гостиницу "Москва" в то время тоже не прослушивали во всех ее номерах. В этих целях использовались, видимо, специально оборудованные номера для "высоких" гостей столицы. И куда их специально для этого селили. Так или иначе, но пьяные матерные излияния Гордова и Кулика в адрес Сталина и советской власти были прилежно зафиксированы. Отметим, что одного этого факта было достаточно тогда для обвинительного материала и ареста. Но было решено наблюдение и прослушивание продолжить. Так в распоряжении МГБ оказалось большое количество "материала", явившегося основанием к обвинению.
  
  Это все, повторю, достаточно широко известно. Я позволил себе остановиться на этом деле по причине одной малозаметной странности в нем. Обратите внимание. Генерал Рыбальченко был уволен из армии в июле 1946 года. То есть, история с прослушиванием должна была иметь место уже тогда. В ноябре того же года был снят с должности командующего войсками Приволжского военного округа генерал Гордов.
  Арестованы все трое были в январе 1947 года, сначала Рыбальченко, потом, через неделю, Кулик и Гордов. Собственно говоря, дело было предельно ясное. Им были предъявлены распечатки их разговоров, от которых было трудно отпереться. Тем не менее, приговор им был вынесен только в августе 1950 года. То есть, следствие по их делу велось два с половиной года. Почему так долго?
  
  Думаю, не ошибусь, если предположу, что и длительность следствия, да и сама по себе длительность прослушивания, объясняются тем, что в МГБ искали их связи с другими высокопоставленными военными. И, в первую очередь, здесь должно было всплыть имя маршала Жукова. Тем более, что даже в известных нам сегодня распечатках их разговоров оно звучало. И звучало для следователей МГБ весьма перспективно. Особенно там, где выражалось мнение, что если бы Жукова не сняли, то "он бы навел в стране порядок". Навести порядок в стране командующий ее Сухопутными войсками может только в том случае, если получит в свои руки политическую власть. А власть он мог получить в тех условиях только путем силового ее захвата. То есть, для Абакумова явственно запахло переворотом. Заговором.
  
  Надо сказать, что министр государственно безопасности не раз пытался убедить Сталина в том, что маршал Жуков возглавляет некий заговор с целью захвата власти. Еще в июне 1946 года, когда Жукова снимали, основу политических обвинений против него первоначально составляли показания Главного маршала авиации Новикова, данные им на предварительном следствии в МГБ. То есть под Жукова начали копать еще тогда. Но Сталин материалам Абакумова на Жукова не поверил. И санкции на его арест не дал.
  
  Однако попыток дискредитации маршала Жукова министр госбезопасности Абакумов не оставлял. Это видно по тому, что и после назначения того на Одесский военный округ против него велись оперативные действия. Они вскоре вылились в так называемое "трофейное дело", по итогам которого 20 января 1948 года Политбюро приняло постановление "О т. Жукове Г. К., Маршале Советского Союза".
  
  В постановлении, среди прочего, указывалось:
  "Тов. Жуков в бытность главнокомом группы советских оккупационных войск в Германии допустил поступки, позорящие высокое звание члена ВКП(б) и честь командира Советской Армии. Будучи обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков злоупотреблял своим служебным положением, встал на путь мародёрства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей. В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчинённых, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления... Будучи вызван в комиссию для дачи объяснений, т. Жуков вёл себя неподобающим для члена партии и командира Советской Армии образом, в объяснениях был неискренним и пытался всячески скрыть и замазать факты своего антипартийного поведения. Указанные выше поступки и поведение Жукова на комиссии характеризуют его как человека, опустившегося в политическом и моральном отношении..."
  
  И маршал Жуков вскоре переводится из Одессы в Свердловск, командовать Уральским военным округом. Его явно не желали долго держать на одном месте, чтобы здесь он не успевал обрастать каким-то своим собственным окружением.
  
  Речь в данном случае не идет о том, справедливы были эти обвинения или нет. В данном случае важно то, что против него со стороны МГБ велся постоянный прессинг, в процессе которого в ход шли любые средства. Не только политического, но и чисто бытового характера. Здесь все шло в ход. Все имело значение для его политической дискредитации. И в этом качестве оно работало как одно из средств "большой охоты" Абакумова.
  
  Почему? Все просто. Если Сталин однажды не поверил Абакумову в "заговор Жукова" по той причине, что хорошо изучил того за годы войны, то надо было показать ему Жукова с разных других сторон. Чтобы зародить у него мысль, что не так уж хорошо он изучил ранее своего маршала. Что Жуков и в этом был "такой"... И в том был "сякой"... И там бы "этакий"... То есть, постоянное выявление в нем "непартийных" черт, ранее неизвестных, должно было, при всем их убожестве с точки зрения политической, создавать иную почву общего отношения к нему Сталина. С тем, чтобы переменить его взгляд на Жукова. Количество, в данном случае, должно было неизбежно перерасти в качество. Вода - она, как известно, точит все.
  
  Вот тогда в дело должны было вступить и материалы прослушивания командования Приволжского военного округа. И их показания на маршала Жукова. Заметим, что от июня 1946 года, когда Жуков был снят со своих высоких постов и отправлен служить в Одесский военный округ, до июля 1946 года, когда из армии был уволен генерал Рыбальченко, прошел всего один месяц.
  
  А пока в дело шли попутные обвинения маршала Жукова, показывающие его "истинное партийное лицо". Это и копание в его личной жизни, и пресловутое "трофейное дело". Сюда же можно отнести новое дело, итогом которого и явилась пресловутая "справка о панфиловцах".
  
  Обратим внимание на такую подробность. "Справка" эта не появилась из пустоты. Она была изначально основана на достаточно обычном деле, раскрученном "органами"до огромных масштабов. Отталкивалась эта справка от вполне конкретного дела на сержанта Добробабина, обвинявшегося в службе в германской вспомогательной полиции. И только. Но в конкретном деле конкретного полицая не было, да и не могло быть, никаких следственных действий по поводу подвига 28 панфиловцев. Потому что этот подвиг не имел никакого отношения к значительно более поздней службе одного из участников боя в германской полиции.
  
  Одновременно с этим интересен тот факт, что дела против бывших полицаев, старост и иных пособниках оккупантам расследовали всегда органы госбезопасности. Это была именно их сфера деятельности. Прокуратура осуществляла по этим делам общий надзор, что на практике выливалось в то, что ее обычно просто информировали о ходе следствия. И только.
  
  Интересно и то, что военная прокуратура на то и военная, что обычно вела дела в отношении военнослужащих. Добробабин же к моменту ареста давно уже был из армии демобилизован и являлся к моменту ареста вполне себе штатским лицом.
  
  Кстати, и на обложке первого тома уголовного дела на Добробабина имеется запись "УКГБ УССР по Харьковской области". Это означает, что хранилось оно в архиве этого ведомства, а не в архиве военной прокуратуры, что косвенно подтверждает его непростую подследственность. Но в данном случае конкретно делом Добробабина МГБ заниматься почему-то не стало, а передало его в военную прокуратуру.
  
  При этом мнением о том, что это дело военная прокуратура отобрала у МГБ, думаю, следует пренебречь, в силу несопоставимости значения и веса этих двух организаций. Поэтому ясно, что передача этого дела должна была быть проведена на абсолютно добровольной основе. Но добровольность эта должна была означать, что это Абакумов предложил Афанасьеву вести дело на панфиловцев. Почему?
  
  Дело в том, что военная прокуратура, занявшись не только делом Добробабина, но и "расследованием" подвига 28 панфиловцев, и без того явно превысила свои полномочия. Не ее было дело оценивать его обстоятельства. И уж тем более, оценивать правильность газетных публикаций. Это в чистом виде было прерогативой Главного политического управления Советской Армии. Но еще больше это несоответствие темы с полномочиями должно было броситься в глаза, если бы "расследование" обстоятельств подвига двадцати восьми панфиловцев провело вдруг МГБ, которое вообще было от этой темы совсем уже далеко. Поскольку в этом деле ни шпионов, ни заговорщиков, ни "врагов народа" не было по определению. Здесь к Абакумову могли появиться неудобные для него вопросы со стороны партийного руководства - Сталина или того же Жданова.
  
  Поэтому для того, чтобы вырастить уголовное дело в отношении одного человека до расследования такого государственного масштаба, подследственность его МГБ не годилась. Нужно было другое ведомство.
  
  Имеющиеся мнения о том, что сама по себе эта справка явилась плодом излишнего личного усердия Главного военного прокурора Афанасьева, решившего безнаказанно пнуть опального маршала Жукова, для любого человека, знакомого с нравами высокопоставленной номенклатуры того времени, не убедительны. Для высоких чиновников, тем более силовых органов и структур, наиболее ценимым качеством была их исполнительность. Инициатива могла поощряться, конечно. Но только в рамках поставленной задачи. Все, что сверх поставленных задач, полагалось вышестоящим руководством следствием недостаточной загруженности. То есть, выставляло таких чиновников бездельниками, которые от излишнего количества свободного времени могли себе позволить умствования на посторонние темы. Это со временем врастало в плоть и кровь, становилось не просто привычкой, но образом жизни.
  
  Очевидно, что и в данном случае Главный военный прокурор Афанасьев не проявлял здесь свою личную инициативу. В этом деле он отрабатывал заказ. Работал в кооперации с кем-то. Указать нам на заказчика этого его "творения" может как раз нацеленность его "справки" на компрометацию маршала Жукова. Учитывая же тот факт, что дело Добробабина, легшего в основу "расследования о раздувании подвига панфиловцев", оказалось в ведении не МГБ, а Военной прокуратуры, то обстоятельство это показывает как минимум на кооперацию усилий этих двух правоохранительных органов.
  
  То есть, с самого начала планировалось использовать "дело полицая Добробабина", преобразовав его в "дело 28 панфиловцев". А еще точнее, в очередное "дело маршала Жукова". Кроме того, обвинения МГБ в адрес маршала Жукова по другим поводам подкреплялись обвинениями вроде бы другого независимого органа следствия. Что должно было придать совокупности обвинений против него некий общий налет достоверности и объективности.
  
  Впрочем, здесь мной не делается никаких открытий. То, что Справка-доклад Н. Афанасьева была направлена против маршала Жукова, знающим людям ясно было еще полвека назад.
  
  Вот что писал по поводу этой прокурорской "справки" академик Г.А. Куманев в своей статье "Правда и ложь о сражении у разъезда Дубосеково":
  
  "О том, как тогда завершилась эта история с расследованием, осенью 1967 г. поведал автору настоящей статьи Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Бывший командующий войсками Западного фронта во время Московской битвы, имевший прямое отношение к награждению 28 панфиловцев, постоянно проявлял интерес к памятным событиям у разъезда Дубосеково, к судьбам оставшихся в живых героев. По словам маршала, ознакомившись с "делом" панфиловцев, представленном ему прокуратурой, секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов обнаружил, что все материалы расследования были подготовлены слишком топорно, "сшиты белыми нитками" и что комиссия Главной военной прокуратуры явно переусердствовала, "перегнула палку". Поэтому дальнейшего хода быстро испеченному "делу" не было дано, и оно отправилось в спецхран..."
  
  Иными словами, состряпана была эта справка настолько примитивно, что хода ей не дали именно по этой причине.
  
  Почему же сейчас эта кое-как сляпанная кляуза является знаменем "развенчания панфиловцев"? Может быть, потому, что, рассуждая об этом документе, люди, которые им потрясают, не видят его очевидной глупости? Которая была видна еще полвека назад?
  
  А давайте-ка присмотримся к этому документу повнимательнее.
  
  ***
  
  Справка за подписью Главного военного прокурора Афанасьева начинается с обоснования возникшей необходимости следственных действий в отношении подвига 28 панфиловцев.
  
  Сначала Афанасьев упоминает об аресте в 1947 году Добробабина в связи с обвинением его в измене Родины. То есть указывает на то, что изначально речь шла о его сдаче в плен и службе в германской полиции.
  
  Теперь смотрим, на каком основании дело в отношении одного полицая переквалифицируется им в дело о 28 панфиловцах. Это интересно. Потому что уже отсюда начинается та самая топорность.
  
  "... Допросом Добробабина установлено, что в районе Дубосеково он действительно был легко ранен и пленен немцами, но никаких подвигов не совершал, и все, что написано о нем в книге о героях-панфиловцах, не соответствует действительности.
  
  Далее было установлено, что кроме Добробабина остались в живых Васильев Илларион Романович, Шемякин Григорий Мелентьевич, Шадрин Иван Демидович и Кужебергенов Даниил Александрович, которые также числятся в списке 28 панфиловцев, погибших в бою с немецкими танками. Поэтому возникла необходимость расследования и самих обстоятельств боя 28 гвардейцев из дивизии им.Панфилова, происходившего 16 ноября 1941 года у разъезда Дубосеково..."
  
  
  Обратите внимание на причинно-следственную связь.
  
  Вначале, то есть в 1947 году, устанавливается преступление Добробабина, совершенное значительно позднее боя под Дубосеково. Одновременно с этим устанавливается, что никаких подвигов в ноябре 1941 года он не совершал. Затем этот тезис развивается.
  
  "Далее было установлено", что в живых остались еще 4 человека. Обратим внимание на это "далее". То есть, "установлено" это в том же 1947 году или позднее (напомню, что справка от 1948 года). И утверждается, что именно на основании этого ("поэтому") именно в это время "возникла необходимость расследования также самих обстоятельств боя" 16 ноября 1941 года.
  
  Пролистаем справку немного дальше. Читаем в этой же самой справке, на другой странице.
  
  "... В мае 1942г. Особым отделом Западного фронта был арестован за добровольную сдачу в плен немцам красноармеец 4-й роты 2 батальона 1075 стрелкового полка 8-й гвардейской им.Панфилова дивизии Кужебергенов Даниил Александрович, который при первых допросах показал, что он является тем самым Кужебергеновым Даниилом Александровичем, который считается погибшим в числе 28 героев-панфиловцев...
  
  ...В августе 1942 года Военная Прокуратура Калининского фронта вела проверку в отношении Васильева Иллариона Романовича, Шемякина Григория Мелентьевича и Шадрина Ивана Демидовича..."
  
  То есть здесь же прямым текстом указано на явное несоответствие приведенного в справке довода его причине. Потому что о том факте, что несколько бойцов из двадцати восьми остались в живых, было известно, оказывается, еще с августа 1942 года. Известно, обратим на это внимание, самой военной прокуратуре, не кому-то еще. Иначе говоря, нельзя было бы сослаться на то, что факт проверки 1942 года знал кто-то другой, а прокуратуре это было неизвестно. Известно это было именно военной прокуратуре аж с 1942 года, и это признано в самой этой справке.
  
  Так почему же несколько выше пишется о том, что, в 1947 или 1948 году, а точнее, "далее", лишь после допроса Добробабина, "было установлено" наличие нескольких человек, оставшихся в живых? Почему вдруг "поэтому" именно в 1948 году "возникла необходимость расследования и самих обстоятельств боя", если это обстоятельство было известно прокуратуре еще с августа 1942 года? Еще за шесть лет до того, как вдруг "возникла необходимость"?
  
  Получается, что причина расследования обстоятельств боя 28 панфиловцев, указанная в справке прокурора Афанасьева, существенной (или даже сколько-нибудь внятной) не является.
  
  Далее.
  
  Еще один вопрос по этому поводу. Почему вообще "возникла необходимость" изучать обстоятельства подвига, совершенного ранее? Надо сказать, что случай это был в то время редчайший, если не сказать - уникальный. Единственный в своем роде.
  
  Ведь Героев Советского Союза осуждали и ранее. При этом порядок во всех случаях был единообразен. Осужденных Героев Советского Союза обычно лишали звания. Но звания лишали за последующие поступки. И практически никогда не исследовали обстоятельства присвоения звания, а уж тем более, обстоятельств самого события. Подходили к этому просто, лишить звания и все. Генерала Павлова расстреляли, лишив его звания Героя. Но никто не изучал его бои в Испании. Рычагов, Штерн... Смушкевич - этот вообще дважды Герой Советского Союза. Никому и в голову не пришлось исследовать, правильно ему присвоили эти две звезды или нет. Лишили - и все. Того же маршала Кулика лишили этого звания. Но не за то, что он не имел к тому ранее оснований, а за то, что звания этого он оказался недостоин впоследствии. За его последующие действия.
  
  И Добробабин. Его же тоже обвиняли в тех поступках, которые он совершил после того боя, а не в этом бою. И звания Героя тоже лишили за его последующие действия. Почему, в данном случае, возникла такая уникально странная необходимость в том, в чем никогда не видели необходимости ранее?
  
  Потому что пятеро из двадцати восьми не погибли? Но почему причиной расследования их подвига могло явиться то обстоятельство, что кто-то из двадцати восьми остался в живых?
  
  Здесь ведь имеется веская деталь. Звание это им присвоили не за то, что они погибли. Звание это им было присвоено за проявленный героизм. За то, что они остановили немецкое наступление. За подвиг. Об этом говорится, кстати, и в самой формулировке Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР. "За мужество и героизм, проявленные..." А не за то, что они погибли. Если бы каждому погибшему на той войне вешать Золотую Звезду, золота бы в стране не хватило.
  
  Кого-то покоробило, что об их общей гибели было написано в газетной статье? Для кого-то открытием стало, что после боя, когда территория осталась за противником, кто-то из дравшихся оказывается не убит, а ранен? Попадает в плен? Что приходит семье похоронка, а потом "похороненный" оказывается живым? Так это на войне случалось сплошь и рядом.
  
  Кто-то не понимал, что полное знание о том, кто погиб, а кто выжил, это в данном случае не в возможностях рядового корреспондента? У него же на момент написания статьи не было и не могло быть полной информации?
  
  Да и какое вообще имеют значение газетные статьи? Что, если подвиг неправильно описан в газете, от этого подвиг становится несуществующим? Где здесь обстоятельства, которые могут служить ни много, ни мало, но - основанием для следствия?
  
  И еще.
  
  Расследования, связанные с изучением обстоятельств каких-то подвигов, и уж, во всяком случае, газетных статей о них, всегда было в компетенции Главного Политического Управления Красной Армии, а никак не прокуратуры.
  
  Ведь как должна была действовать прокуратура в обычном порядке? Осудили Добробабина, лишили его звания Героя. И, если возникли сомнения по поводу боя у Дубосеково, направили представление в ГЛАВПУР, чтобы там разобрались. Так ведь там и разбирались, сами пишут в этой же справке (несколько ниже) о том, что в свое время изучал этот вопрос представитель от политуправления. Так укажите, что плохо его изучал. Поверхностно или недобросовестно.
  
  Нет, не написали. Более того, оперлись на какие-то данные, выявленные работником политуправления тогда, в ходе того давнего расследования. Только взялись толковать их сами. И что показательно. Не по документам о боевых действиях. А по газетным статьям. Начали выискивать не обстоятельства боя, а обстоятельства написания корреспонденций.
  
  
  Далее в справке описывается уже само это расследование. Так об этом и говорится:
  
  "Расследование установило:
  
  Впервые сообщение о бое гвардейцев дивизии Панфилова появилось в газете "Красная звезда" 27 ноября 1941 года.
  В очерке фронтового корреспондента Коротеева описывались героические бои гвардейцев дивизии им. Панфилова с танками противника. В частности, сообщалось о бое 5-й роты Н-ского полка под командой политрука Диева с 54 немецкими танками, в котором было уничтожено 18 танков противника. Об участниках боя говорилось, что "погибли все до одного, но врага не пропустили"..."
  
  
  А вот уже пошел и первый криминал. "Говорилось". То есть, репортеры, сообщив, что погибли все до единого, определенно совершили преступное деяние.
  
  Да неизвестно тогда было, кто погиб, а кто-то выжил. Территория боя осталась за немцами, кто мог тогда знать о выживших? Полной информации о бое ни у кого, тем более у корреспондентов, не могло тогда быть по определению. Они могли только предполагать. То, что предположение выдавалось за уверенность, так в той обстановке иначе было нельзя. В ходе боя не на жизнь, а на смерть, любая неуверенность недопустима.
  
  А что "не пропустили", так и действительно не пропустили, пока были живы. Немцы прошли после того, как они погибли. Это, по-моему, яснее ясного. Если все погибли, то и не могло остаться никого, кто мог бы "не пропустить". Естественно, немцы после этого прошли дальше. Но прошли по мертвым. Не по живым. Это, по-моему, должно быть понятно любому нормальному человеку. Даже не воевавшему. Даже прокурору.
  
  Снова из справки:
  
  "...28 ноября в "Красной звезде" была напечатана передовая статья под заголовком "Завещание 28 павших героев". В этой статье указывалось, что с танками противника сражались 29 панфиловцев.
  "Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из дивизии им.Панфилова... Смалодушничал только один из двадцати девяти... только один поднял руки вверх... несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя..."
  Далее в передовой говорится, что оставшиеся 28 гвардейцев уничтожили 18 танков противника и... "сложили свои головы - все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага"...
  
  
  И снова упор в справке делается на то, что в статье говорится о гибели всех двадцати восьми. И снова как преступное деяние военных корреспондентов.
  
  Далее.
  
  "...Передовая была написана литературным секретарем "Красной звезды" Кривицким. Фамилий сражавшихся и погибших гвардейцев, как в первой, так и во второй статье указано не было.
  
  В 1942 году в газете "Красная звезда" от 22 января Кривицкий поместил очерк под заголовком "О 28 павших героях", в котором подробно написал о подвиге 28 панфиловцев. В этом очерке Кривицкий уверенно, как очевидец или человек, слышавший рассказ участников боя, пишет о личных переживаниях и поведении 28 гвардейцев..."
  
  
  Снова интересно. Обратите внимание на это "или". Дело в том, что в очерке Кривицкого нигде не говорится о том, что он был очевидцем боя. Там сказано (черным по белому, между прочим), что факты взяты со слов смертельно раненого красноармейца Натарова. То есть, в пересказе.
  Для чего вставлено это - "или"?
  
  Благодаря этому невинному предлогу дело о преступлении Добробабина легко и непринужденно представляется теперь уже как дело о преступлении военного корреспондента Кривицкого, возможно (это прямо следует из этого невинного "или") выдававшего себя за участника боя. И подчеркивает умысел в его действиях.
  
  Топорно, конечно. Ну, так речь и идет как раз о топорно сляпанном документе, которым сегодня размахивает прогрессивная общественность.
  
  Далее в справке продолжает цитироваться очерк Александра Кривицкого:
  
  "...Пусть армия и страна узнает наконец их гордые имена. В окопе были: Клочков Василий Георгиевич, Добробабин Иван Евстафьевич, Шепетков Иван Алексеевич, Крючков Абрам Иванович, Митин Гавриил Степанович, Касаев Аликбай, Петренко Григорий Алексеевич, Есибулатов Нарсутбай, Калейников Дмитрий Митрофанович, Натаров Иван Моисеевич, Шемякин Григорий Михайлович, Дутов Петр Данилович, Митченко Николай, Шапоков Душанкул, Конкин Григорий Ефимович, Шадрин Иван Демидович, Москаленко Николай, Емцов Петр Кузьмич, Кужебергенов Даниил Александрович, Тимофеев Дмитрий Фомич, Трофимов Николай Игнатьевич, Бондаренко Яков Александрович, Васильев Ларион Романович, Болотов Николай, Безродный Григорий, Сенгирбаев Мустафа, Максимов Николай, Ананьев Николай..."
  
   И далее.
  
  "... В апреле 1942 года, после того, как во всех воинских частях стало известно из газет о подвиге 28 гвардейцев из дивизии Панфилова, по инициативе командования Западного фронта было возбуждено ходатайство перед Наркомом Обороны о присвоении им звания Героев Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942г. всем 28 гвардейцам, перечисленным в очерке Кривицкого, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза..."
  
  
  Обратим внимание. "По инициативе командования Западного фронта..."
  
  На самом деле, инициатива эта могла исходить от кого угодно. Кривицкий вспоминал впоследствии, что уже на другой день после появления статьи о двадцати восьми панфиловцах редактору "Красной Звезды" Ортенбергу звонил Калинин. Для того, чтобы поручить восстановить имена участников этого боя. На предмет награждения, конечно, поскольку именно в его ведении находилось награждение высшими наградами СССР. Да и сам Сталин, поскольку внимательно читал центральные газеты, в том числе и "Звездочку", наверняка заинтересовался этой статьей. Во всяком случае, звонок Калинина в ее редакцию мог быть следствием этого его интереса.
  
  Но да, представление на Героя, направленное в правительство, и должен был утвердить командующий фронтом. Только утвердить какой-то документ, это же вовсе не значит - быть его инициатором. Прокуроры же извернули вполне обычную практику прохождения наградных документов как личную инициативу маршала Жукова. Иначе упоминание о том, чья это была инициатива, выглядит в таком серьезном документе неуместно.
  
  Зачем это было сделано?
  
  А вот здесь и выглядывает на свет сама причина появления на свет этого документа, настолько прозрачно прозвучало здесь упоминание об авторстве идеи с награждением 28 панфиловцев. Если бы справке дали ход, то следующим шагом логичным было бы обвинение маршала Жукова в фабрикации несуществующих подвигов. Для выпячивания несуществующего героизма подчиненных ему войск. А, значит, и собственного героизма. Примитивно? А что во всем этом не примитивно?
  
  Дальше в справке, сразу за упоминанием о том, что инициатором присвоения звания Героя является "командование Западного фронта" начинается найденный по поводу этой инициативы компромат.
  
  "...В мае 1942г. Особым отделом Западного фронта был арестован за добровольную сдачу в плен немцам красноармеец 4-й роты 2 батальона 1075 стрелкового полка 8-й гвардейской им.Панфилова дивизии Кужебергенов Даниил Александрович, который при первых допросах показал, что он является тем самым Кужебергеновым Даниилом Александровичем, который считается погибшим в числе 28 героев-панфиловцев.
  В дальнейших показаниях Кужебергенов признался, что он не участвовал в бою под Дубосековом, а показания свои дал на основании газетных сообщений, в которых о нем писали как о герое, участвовавшем в бою с немецкими танками, в числе 28 героев-панфиловцев.
  
  На основании показаний Кужебергенова и материалов следствия, командир 1075 стрелкового полка полковник Капров рапортом донес в наградной отдел ГУК НКО8 об ошибочном включении в число 28 гвардейцев, погибших в бою с немецкими танками, Кужебергенова Даниила и просил взамен его наградить Кужебергенова Аскара, якобы погибшего в этом бою. Поэтому в Указ о награждении и был включен Кужебергенов Аскар. Однако в списках 4 и 5 рот Кужебергенова Аскара не значится..."
  
  
  Можно себе представить, как обстояло дело в мае 1942 года, во время подготовки наградных документов. Когда выяснилось, что один из панфиловцев, Даниил Кужебергенов остался жив и даже короткое время был в плену, он был сразу же обвинен в том, что сдался в плен добровольно. Обвинение стандартное для того времени и здесь от обвиняемого даже не требовалось признания.
  
  Но одно обвинение сразу же потянуло за собой другое. Предатель, "добровольно сдавшийся в плен", не мог оставаться в рядах героев. В том, что он не участвовал в том бою, Кужебергенову уже пришлось "сознаваться".
  
  Академик Куманев, описывая свой разговор со следователем, допрашивавшим когда-то Кужебергенова, воспроизвел его признание в том, что тот был вынужден добиваться обвинительного заключения по приказу сверху. Но даже и без всех этих признаний ясно, в общем-то, что добиться "признаний" тогда было очень много способов. А вот защитить себя можно было только одним. Не признаваться.
  
  Только в чем? В чем не признаваться в данном случае? Ты знаешь, что правды здесь ни у кого не найдешь. Тебя уже назвали предателем, добровольно сдавшимся в плен. С тебя, фронтовика, люди, не нюхавшие передовой, требуют еще, чтобы ты сказал, что в том бою не участвовал... Да подавитесь.
  
  А потом уже, как следствие, начались неуклюжие бумажные маневры командира полка полковника Капрова с наградным списком, в ходе которых "новый" Кужебергенов, вписанный туда задним числом, вообще был лицом вымышленным. И результаты всех этих манипуляций, начало которым положили труды особистов, составители справки предъявили как еще одно доказательство того, что подвига "не было".
  
  Это, впрочем, было только началом обвинений. Далее они развиваются уже более основательно. Во всяком случае, с привлечением материалов действительного расследования, которое в августе 1942 года вело Главное Политическое Управление РККА.
  
  Из справки.
  
  "... В августе 1942 года Военная Прокуратура Калининского фронта вела проверку в отношении Васильева Иллариона Романовича, Шемякина Григория Мелентьевича и Шадрина Ивана Демидовича, которые претендовали на получение награды и звания Герой Советского Союза, как участники героического боя 28 гвардейцев-панфиловцев с немецкими танками. Одновременно проверку в отношении этого боя производил старший инструктор 4-го отдела ГлавПУРККА9 старший батальонный комиссар Минин..."
  
  
  
  Итак, в самой справке указывается, что в августе 1942 года Главное политическое управление РККА проводило проверку обстоятельств боя. Вызвана она была, судя по всему, проверкой, которая велась в отношении панфиловцев Васильева, Шадрина и Шемякина, оставшихся в живых после боя под Дубосеково. Проверкой этих панфиловцев занималась в том же августе, как сказано в справке, "Военная Прокуратура Калининского фронта". Но обстоятельствами самого боя, заметим, занималось Главное политическое управление. И правильно. Его это была епархия, разбираться с газетными статьями.
  
  Заметим здесь же, что по результатом этой двойной проверки всем троим панфиловцам, пусть и без широкой огласки, но были вручены звезды Героев Советского Союза. Несмотря на то, что уже и тогда, по результатам проверки ПУРККА, стали известны те самые факты, на которые опиралась Главная военная прокуратура в 1948 году. Значит, тогда обстоятельства боя под Дубосеково сомнений не вызвали. Ну, кроме всем понятных красот и преувеличений в газетных материалах.
  
  Теперь сами обстоятельства, выявленные ГлавПУРККА в 1942 году и которые переписал в свою справку главный военный прокурор в 1948-м. :
  
  "...Одновременно проверку в отношении этого боя производил старший инструктор 4-го отдела ГлавПУРККА9 старший батальонный комиссар Минин, который в августе 1942 года донес Начальнику Оргинспекторского отдела ГлавПУРККА дивизионному комиссару т.Пронину:
  
  "4 рота 1075 стрелкового полка, в которой родились 28 героев-панфиловцев, занимала оборону Нелидово - Дубосеково - Петелино.
  
  16 ноября 1941 года противник, упредив наступление наших частей, около 8 часов утра большими силами танков и пехоты перешел в наступление.
  
  В результате боев под воздействием превосходящих сил противника 1075 стрелковый полк понес большие потери и отошел на новый оборонительный рубеж.
  
  За этот отход полка командир полка Капров и военком Мухомедьяров были отстранены от занимаемых должностей и восстановлены после того, когда дивизия вышла из боев и находилась на отдыхе и доукомплектовании.
  
  О подвиге 28 ни в ходе боев, ни непосредственно после боя никто не знал, и среди масс они не популяризировались..."
  
  
  Перед нами одно из самых известных утверждений этой справки. Косвенным "доказательством" отсутствия подвига 28 панфиловцев служит тот факт, что 1035-й полк Капрова "был разгромлен". А вместе с этим, читай, разгромлена была и вся дивизия Панфилова. Подвига не было, а был, наоборот, разгром. Прямо это не утверждается. Но на эмоциональном уровне это утверждение главного военного прокурора Афанасьева должно подчеркнуть сегодня ложность советской пропаганды, подменяющей поражение великим подвигом. Особенно хорошо это действует на людей, не знакомых с реальностью Московской битвы. Они не очень хорошо знают о том, что и дивизия устояла, и к Москве немцев не пропустила.
  
  Что в этих утверждениях свидетельствует о том, что боя под Дубосековым не было? Ничего. Оборону полка немцы раздробили, опрокинули, да так, что пришлось побежавших собирать по лесам. Но дальше-то немцы пройти не смогли. Почему-то не воспользовались такой отличной возможностью нарастить свой успех и гнать разгромленный полк до самой Москвы. Есть у кого-то предположение, что произошло это потому, что немцы дальше наступать не захотели? Или просто не умели наступать?
  
  Так почему разбитый полк немцев дальше не пропустил? Да, командирам удалось его снова взять в руки. Но почему им это удалось? Кто предоставил им время для этого? Ведь нужно разбежавшихся снова собрать. Сколотить новые подразделения. Выделить им новые участки обороны, уже восточнее старого рубежа. И успеть еще на новых участках окопаться. Не немцы же предоставили им это время?
  
  Так в том-то и дело, что это время дали им небольшие изолированные островки обороны, где горстки солдат намертво вгрызлись в свои позиции и заставили немцев терять время. Заставили вместо преследования и победного марша развертывать свои силы и атаковать снова. Речь здесь даже не только о 28 панфиловцах. Они такие были не одни. Такие группы, отдельные взводы, роты, батальоны, становились тем становым хребтом обороны, которые и дали привести основные силы в порядок. Это касается, кстати, не одного этого полка. Так дралась и вся дивизия. Потому и удавалось в полосе ее обороны немцев останавливать, тормозить, перемалывать.
  
  Поэтому разгром полка совершенно никак не отрицает возможность того, что та или иная группа бойцов совершила подвиг, подобный подвигу двадцати восьми. Не исключает это, естественно, и возможность самого этого подвига. Не только не отрицает, но, наоборот, предполагает. Иначе, повторю, немцы не дали бы времени на то, чтобы организовать снова оборону разгромленного полка.
  
  Подобный аргумент был понятен проверяющим из ГлавПУРККА в 1942 году. Поэтому и получили трое уцелевших звезды Героя. Но был совершенно непонятен прокурорским чинам в 1948 году. Как, впрочем, кому-то и из наших с вами современников.
  
  Теперь о том, что о подвиге не было тогда известно. И он в то время, по свежим следам тех боев, "не популяризовался".
  
  Так и не могло о нем тогда быть известно "ни в ходе боев, ни непосредственно после боя". В те времена новости не становились мгновенно известными, как в эпоху интернета. А любой реальный бой - это кульминация неизвестного, иначе не было бы столько людей, "без вести пропавших" на той войне. Кроме того. Шло напряженное сражение, когда обстановка была до предела запутанной, быстро меняющейся. Оборона держалась на ниточке, то и дело рвущейся в разных местах. Это кстати, порождало порой самые невероятные слухи.
  
  Полк был фактически разбит. Рота Гундиловича понесла тяжелейшие потери. Что там случилось со взводом, которым командовал политрук Клочков, знали тогда единицы. Кто мог тогда "популяризовать" его подвиг "среди масс"? Во-первых, не до того было. Во-вторых, подобные подвиги совершались тогда во множестве. В-третьих, чтобы разобраться во всем этом, нужно было время. Да и некому было тогда этим заниматься. Политработники дивизии или дрались на передовой, как политрук Клочков, или собирали рассеянные части и подразделения, сколачивали их и снова вместе с ними держали оборону. Разбираться с этим начали только тогда, когда появились люди из центральной газеты, которым специально было поручено выяснить обстоятельства того боя.
  
  Так что снова видим мы перед собой все тот же "шитый белыми нитками" аргумент.
  
  Следующее прокурорское "доказательство".
  
  "...Опросом местных жителей выяснено, что бои дивизии им.Панфилова с немецкими танками происходили в ноябре 1941 года на территории Нелидовского с/совета, Московской области.
  
  В своем объяснении председатель Нелидовского с/совета Смирнова рассказала:
  "Бой панфиловской дивизии у нашего села Нелидово и разъезда Дубосеково был 16 ноября 1941г. Во время этого боя все наши жители, и я тоже в том числе, прятались в убежищах... В район нашего села и разъезда Дубосеково немцы зашли 16 ноября 1941 года и отбиты были частями Советской Армии 20 декабря 1941г. В это время были большие снежные заносы, которые продолжались до февраля 1942г., в силу чего трупы убитых на поле боя мы не собирали и похорон не производили.
  
  ...В первых числах февраля 1942г. на поле боя мы нашли только три трупа, которые и похоронили в братской могиле на окраине нашего села. А затем уже в марте 1942г., когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли еще три трупа, в том числе и труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы. Так что в братской могиле героев-панфиловцев, которая находится на окраине нашего села Нелидово, похоронено 6 бойцов Советской Армии. Больше трупов на территории Нелидовского с/совета не обнаруживали".
  
  
  Подождите. А как же утверждение полковника Капрова, что здесь полегло более 100 бойцов 4-й роты, которое приводится здесь же, в этой же справке, но тоже немного ниже?
  
  И кто хоронил? Старики? Женщины? Дети? Голодные немощные жители из разоренной войной и обобранной оккупантами деревни? Долбили февральский лед? Чем? Лопатами? Досками? Щепками? Да они сколько могли, столько и похоронили. Дальше хоронили уже похоронные команды. Но почему-то ВОЕННАЯ прокуратура не обратилась к документам армейских похоронных команд, которые и хоронили погибших весной 1942 года. Почему-то они ограничились показаниями сельчан, которые видели, что похоронные команды нашли еще трех убитых. И как гражданские "жители с/совета" могли утверждать, что воинские похоронные команды больше никого "не обнаружили"? Какие воинские структуры перед ними отчитывались?
  
  Да и сами команды... В местах прошлых боев было столько незахороненных убитых, в том числе и в перемешанных немецкой артиллерией окопах, что захоронить всех они, видимо, и не пытались. Могло быть и так. Возможно опознали тело Василия Клочкова, это было тогда достаточно просто, знаки различия младшего политрука и, главное, орден Красного Знамени (второй ему вручить не успели), его тогда на всю округу не было больше ни у кого. А остальные... Засыпали окопы и все.
  
  Так что и это "доказательство" абсолютно ничего не доказывает.
  
  
  Ну, а дальше главный военный прокурор Афанасьев приступает в справке к своим главным "доказательствам". К показаниям военных корреспондентов.
  
  "... Таким образом, следует считать установленным, что впервые сообщения о подвиге 28 героев-панфиловцев появились в газете"Красная звезда" в ноябре 1941 года, и авторами этих сообщений были фронтовой корреспондент Коротеев и литературный секретарь газеты Кривицкий.
  
  По поводу своей корреспонденции, помещенной в газете "Красная звезда" от 27 ноября 1941 года, Коротеев показал:
  
  "Примерно 23 - 24 ноября 1941 года я вместе с военным корреспондентом газеты "Комсомольская правда" Чернышевым был в штабе 16 армии... При выходе из штаба армии мы встретили комиссара 8-й панфиловской дивизии Егорова, который рассказал о чрезвычайно тяжелой обстановке на фронте и сообщил, что наши люди геройски дерутся на всех участках. В частности, Егоров привел пример геройского боя одной роты с немецкими танками, на рубеж роты наступало 54 танка, и рота их задержала, часть уничтожив. Егоров сам не был участником боя, а рассказывал со слов комиссара полка, который также не участвовал в бою с немецкими танками... Егоров порекомендовал написать в газете о героическом бое роты с танками противника, предварительно познакомившись с политдонесением, поступившим из полка..."
  
  
  Так получается из самой этой справки, что ни Коротеев, ни Кривицкий ничего не выдумывали о бое. Коротеев и Чернышов эти сведения получили от комиссара дивизии Егорова. И рассказал им Егоров на основании политдонесения, полученного от комиссара полка.
  
  Что же касается подчеркнутого прокурорами обстоятельства: "...Егоров сам не был участником боя, а рассказывал со слов комиссара полка, который также не участвовал в бою с немецкими танками...", то многозначительность этой обличительной фразы шита опять-таки белыми нитками. Комиссар полка, а уж тем более комиссар дивизии, по определению не могут быть личными свидетелями каждого конкретного боя. Даже исходя из того простого обстоятельства, что полоса обороны и полка, и, тем более, дивизии составляла многие километры. Десятки километров. Где физически невозможно находиться везде одновременно. Не говоря о том, что каждый из них имел свой круг прямых и непосредственных обязанностей, за которые отвечал по законам военного времени. У одного была дивизия, у другого - полк.
  
  Поэтому, естественно, каждый из них судил об обстановке по докладу нижестоящих политработников. Уж такие вещи военному прокурору положено было бы знать. Он и знал, конечно. Но уж очень надо было, чтобы материал носил обвинительный характер. Поэтому даже о такой простой и обычной вещи надо было сказать именно так. Обличительно.
  
  Следующие обличения:
  
  "... В политдонесении говорилось о бое пятой роты с танками противника и о том, что рота стояла "насмерть" - погибла, но не отошла, и только два человека оказались предателями, подняли руки, чтобы сдаться немцам, но они были уничтожены нашими бойцами. В донесении не говорилось о количестве бойцов роты, погибших в этом бою, и не упоминалось их фамилий. Этого мы не установили и из разговоров с командиром полка. Пробраться в полк было невозможно, и Егоров не советовал нам пытаться проникнуть в полк..."
  
  
  Так полк был разбит (это сам Афанасьев пишет в этой же справке), его бойцов в этот момент собирали по лесам командиры и политработники. Им было до корреспондентов? Интервью давать? Да и Егоров сам не имел тогда связи с полком. Более того. Тогда и штаб дивизии ожидал, что немцы вот-вот появятся у их расположения. В тот момент не появились. Потому, что нашлось, кому этих немцев где-то остановить. Но то, что связь с полком не могли пока установить связные от самой дивизии, тем более не смогли бы сделать двое репортеров. Да и куда корреспондентам ехать? Наугад? В леса? В плен к немцам? Поэтому Егоров ехать туда и "не рекомендовал".
  
  Снова показания Коротеева.
  
  "... По приезде в Москву я доложил редактору газеты "Красная звезда" Ортенбергу обстановку, рассказал о бое роты с танками противника. Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав роты, видимо, был неполный, примерно человек 30-40; я сказал также, что из этих людей двое оказались предателями... Я не знал, что готовилась передовая на эту тему, но Ортенберг меня еще раз вызывал и спрашивал, сколько людей было в роте. Я ему ответил, что примерно 30 человек. Таким образом, и появилось количество сражавшихся 28 человек, так как из 30 двое оказались предателями. Ортенберг говорил, что о двух предателях писать нельзя, и, видимо, посоветовавшись с кем-то, решил в передовой написать только об одном предателе.
  
  27 ноября 1941 года в газете была напечатана моя короткая корреспонденция, а 28 ноября в "Красной звезде" была напечатана передовая "Завещание 28 павших героев", написанная Кривицким..."
  
  
  То есть, в самой этой справке черным по белому говорится о том, что Кривицкий ничего не выдумывал, как это утверждают Фоксолл и Мироненко. Кривицкому о бое сообщил главный редактор Ортенберг. Ортенбергу сообщил корреспондент газеты Коротеев. Коротееву сообщил комиссар дивизии Егоров. Егорову доложил комиссар полка. Комиссар полка сообщил о бое, который произошел на самом деле.
  
  
  "...Допрошенный по настоящему делу Кривицкий показал, что когда редактор "Красной звезды" Ортенберг предложил ему написать передовую, помещенную в газете от 28 ноября 1941 года, то сам Ортенберг назвал число сражавшихся с танками противника гвардейцев-панфиловцев - 28.
  
  Откуда Ортенберг взял эти цифру, Кривицкий не знает, и только на основании разговоров с Ортенбергом он написал передовую, озаглавив ее "Завещание 28 павших героев". Когда стало известно, что место, где происходил бой, освобождено от немцев, Кривицкий по поручению Ортенберга выезжал к разъезду Дубосеково. Вместе с командиром полка Капровым, комиссаром Мухамедьяровым и командиром 4 роты Гундиловичем Кривицкий выезжал на место боя, где они обнаружили под снегом три трупа наших бойцов. Однако на вопрос Кривицкого о фамилиях павших героев Капров не смог ответить:
  
  "Капров мне не назвал фамилий, а поручил это сделать Мухамедьярову и Гундиловичу, которые составили список, взяв сведения с какой-то ведомости или списка..."
  
  
  "С какой-то", это намекается, что с потолка. Опять же, учитывая обвинительный характер материала, это должно было дать дополнительную окраску остальным обвинениям.
  
  На самом деле, репортерам вовсе не обязательно было знать точные списки подразделений, поэтому им эти списки и не показали. Они спросили фамилии. Им эти фамилии дали. На основании документов. То, что в списке были перечислены фамилии тех, кто дрался под Дубосековым, доказывает тот факт, что в этом списке был политрук Клочков, тело которого уже позднее было найдено и опознано именно на поле боя под Дубосеково.
  
  Иначе говоря, Гундилович дал Кривицкому подлинные фамилии бойцов взвода, державшего оборону под Дубосеково.
  
  Еще раз. Это важно. Никто факт боя не придумывал. Никто не придумывал фамилии солдат, дравшихся под Дубосековым. Эти фамилии бойцов были представлены командиром их роты. Разговаривая с корреспондентом, он не мог не понимать, что их имена появятся в одной из наиболее читаемых в стране газет. А значит, они будут прославлены, а возможно и награждены. Поэтому, смею предположить, что назвал он не первых попавшихся, а, как любой командир в подобной ситуации, наиболее, на его взгляд, отличившихся. В конце-концов именно ему было лучше знать, кто был достоин упоминания в газете. Тем более, что все они на тот момент считались погибшими.
  
  Таким образом, мы видим, что и факт боя под Дубосеково имел место на самом деле, и имена его участников были названы наиболее сведущим в этом человеком. Самим командиром роты, державшей оборону на этом участке. Именно это является главным во всей этой истории. Подлинность самого боя. А значит, и подлинность совершенного тогда подвига.
  
  То, что по его поводу было потом понаписано и приукрашено, это, простите, к факту жертвенного подвига, совершенного тогда этими людьми, никакого отношения не имеет. Так всегда было и будет. Одни подвиги совершают, другие эти подвиги воспевают. Насколько удачно, это уже другой вопрос. Не имеющий абсолютно никакого отношения к честной стойкости павших.
  
  То есть речь идет не о выдумке, как нас усиленно убеждают все это время. Речь идет о попытке реконструкции событий. Только надо, конечно, различать попытку реконструкции событий от последовавших затем в очерке художественных красот по их поводу.
  
  
  Снова показания Кривицкого.
  
  "...Таким образом, у меня появился список фамилий 28 панфиловцев, павших в бою с немецкими танками у разъезда Дубосеково. Приехав в Москву, я написал в газету подвал под заголовком "О 28 павших героях"; подвал был послан на визу в ПУР. При разговоре в ПУРе с т.Крапивиным он интересовался, откуда я взял слова политрука Клочкова, написанные в моем подвале: "Россия велика, а отступать некуда - позади Москва", - я ему ответил, что это выдумал я сам.
  Подвал был помещен в "Красной звезде" от 22 января 1942 года. Здесь я использовал рассказы Гундиловича, Капрова, Мухамедьярова, Егорова. В части же ощущений и действий 28 героев - это мой литературный домысел..."
  
  
  Это понятно и так любому, кто читал этот очерк. Ощущения солдат в бою - кто может их точно знать? Тоже самое и о действиях каждого бойца из даже такого небольшого коллектива на основании рассказа одного раненого участника боя. Что видит солдат в бою из своего окопа? Сосед справа... сосед слева... впереди надвигается немецкая пехота... потом - танки... Горячка боя... ранение... Госпиталь... Как может один этот солдат рассказать о действиях всех двадцати восьми своих сослуживцев? Что один из них гибнет под наехавшим танком, "царапая ногтями траки " его гусениц?
  
  Это, по-моему, ясно любому человеку, читавшему очерк. И тогда, когда он только появился в газете. И сегодня, спустя семьдесят пять лет. Ну и что? Писатель приукрасил, так на то он и писатель. Но ведь сам бой-то был? Был. Тогда о чем может идти речь?
  
  А вот и главное обвинение. И главное признание.
  
  "...Я ни с кем из раненых или оставшихся в живых гвардейцев не разговаривал. Из местного населения я говорил только с мальчиком лет 14 - 15, который показал могилу, где похоронен Клочков..."
  
  
  Итак. Мы с вами подошли к самому лакомому. Признание обвиняемого - царица доказательств.
  
  Все остальные доказательства этого следствия не просто неубедительны, они в сущности ничего не доказывают. Кроме самого козырного момента следственного дела. Признания Кривицкого.
  
  Академик Куманев вспоминал потом, что в разговоре с ним Кривицкий рассказал, что был вынужден оговорить себя, потому что этого требовал следователь, пригрозив ему тюрьмой или ссылкой в места Крайнего Севера. Давайте учтем, что тот, кто пишет о героях, далеко не всегда сам имеет героический характер. Из одного признания выбивают. А другому достаточно только угрозы.
  
  Но вот современные ниспровергатели... Никто из них даже не задумался об этом. Им этого признания достаточно. По их мнению, раз Кривицкий на допросе признался, значит так оно и было на самом деле. Ведь признание обвиняемого является самым главным доказательством его вины. Признание - царица доказательств. Так получается?
  
  Заметим. Эти люди имеют очень своеобразный взгляд на мир. Когда им выгодно, они объявляют, что следствие при Сталине оговаривало обвиняемого и фабриковало доказательства. Заставляя обвиняемого признавать свою вину угрозами, пытками и всяческими иными незаконными методами. Что никаких доказательств вины жертв политических репрессий, кроме их признаний, сталинские следователи обычно и не предъявляли. Что и говорит о фальсификации обвинений.
  
  Одновременно с этим, в каких-то других случаях эти же самые люди объявляют (как это происходит в данном случае), что следствие при Сталине велось объективно. И, раз обвиняемый признал свою вину, то так оно и было на самом деле. И никто никаких дел не фабриковал. И никто доказательств не подтасовывал и не выдумывал. И никто обвиняемых не заставлял признаваться незаконными методами. И никакие угрозы следователя не имели никакого значения.
  
  Руководство Государственного архива Российской Федерации Справку-доклад прокурора Афанасьева выложило на сайте, как это раньше говорилось, "по просьбе трудящихся". А давайте попросим точно также опубликовать и протоколы допросов маршала Тухачевского или командарма Уборевича, в которых те вполне добровольно признают свое участие во вражеской деятельности. И посмотрим, будут ли они с точно таким же энтузиазмом доказывать нам, что, раз Тухачевский признал свою вину, то он действительно был врагом. И что этому есть в архиве подтверждение. В документах "советских чиновников". Вот интересно было бы посмотреть, как будут они крутиться в этом случае.
  
  Поэтому, каждый раз, когда вам будут заявлять о том, что подвига двадцати восьми панфиловцев не было на том основании, что это установила в 1947 году Главная военная прокуратура, необходимо сразу же прояснить этот вопрос в соответствии с убеждениями утверждающего. Для чего полезно задать ему три вопроса. Вопрос первый. Считает ли он, что сталинские органы правопорядка вели свои расследования исключительно в рамках законности? Второй вопрос. Считает ли он правильным утверждение, что признание обвиняемого есть главное доказательство? Или, иначе говоря, признание является царицей доказательств? Третий вопрос. Считает ли он, что осужденные в 1936-1938 годах партийные, государственные и военные деятели были на самом деле виновны, как это и было доказано следствием на основании признаний обвиняемых?
  
  Если утверждающий о мифологии подвига панфиловцев на все эти три вопроса ответит положительно, тогда можно считать его честным человеком. С ним можно спорить, дискутировать, приводить какие-то резоны. И конечно, внимательно прислушиваться к его аргументации.
  
  Если же утверждающий о фальшивости подвига панфиловцев с негодованием отвергнет предположение о том, что он считает обоснованными обвинения сталинских органов правопорядка в отношении жертв массовых репрессий, значит, перед вами прохвост. И разговаривать с ним, по большому счету, не о чем. Потому что, заявляя, что его убеждают признания Кривицкого, данного им на допросах в военной прокуратуре, он соглашается и с доказательной царственностью признания обвиняемого, и с беспристрастием сталинских карательных органов. И значит, в чем-то из этого он определенно лжет.
  
  Поэтому не смею допустить, что профессор Мироненко, например, осуждает сталинские репрессии. Исходя из его горячих усилий по отстаиванию им теорий, созданных на основании справки-доклада сталинского прокурора, можно предположить, что профессор Мироненко относится с полным доверием также и к выводам следствия по делам Тухачевского, Бухарина и тысяч других врагов народа. Иначе не стал бы с таким пылом и такой настойчивостью заявлять о поддельности подвига 28 панфиловцев, опираясь ни на что иное, как на документы расследования сталинской военной прокуратуры.
  
  Кстати, эта прокуратура примерно в это же время должна была вести надзор и за следствием по делам генералов Гордова, Кулика, Рыбальченко. И участвовать в этом должен был тот же самый главный военный прокурор, который рассказывал в своей справке о показаниях журналиста Кривицкого.
  
  Думаю, что на самом деле полезность публикации Справки-доклада главного военного прокурора Афанасьева 1948 года и утверждения об истинности заключенных в ней "доказательств" в перспективе намного выше, чем это кажется сегодня. Потому что дает в будущем новую основу для отношения к вопросу о сталинских репрессиях. И добавляет интересную дополнительную аргументацию к дискуссиям об их преступности или правомерности.
  
  Но вернемся к справке.
  
  "...Генерал-майор Ортенберг, подтверждая по существу показания Коротеева и Кривицкого, объяснил:
  
  "Вопрос о стойкости советских воинов в тот период приобрел особое значение.
  Лозунг "Смерть или победа", особенно в борьбе с вражескими танками, был решающим лозунгом. Подвиги панфиловцев и являлись образцом такой стойкости.
  
  Исходя из этого, я предложил Кривицкому написать передовую статью о героизме панфиловцев, которая и была напечатана в газете 28 ноября 1941 года. Как сообщил корреспондент, в роте было 30 панфиловцев, причем двое из них пытались сдаться немцам в плен. Считая политически нецелесообразным показать сразу двух предателей, оставил в передовой статье одного; как известно, с ним сами бойцы расправились. Передовая и была поэтому названа "Завещание 28 павших героев".
  
  Фамилии героев для помещения в список по требованию Кривицкого дал ему командир роты Гундилович.
  
  Последний убит в бою в апреле 1942 года, и проверить, на каком основании он дал список, не представилось возможным..."
  
  
  Обратите внимание. Ортенберг ничего не подтвердил о выдумке. Только о том, что вместо двух расстрелянных бойцами предателей приказал оставить одного. И подтвердил, что фамилии дал Кривицкому капитан Гундилович, который погиб уже через несколько месяцев, в апреле 1942 года. То есть снова мы видим не опровержение, а подтверждение факта подвига панфиловцев.
  
  Далее мы увидим еще одно место в справке, которое торжествующе представляется одним из главных доказательств правоты прокурорского следствия.
  
  "...Бывший командир 1075 стрелкового полка Капров Илья Васильевич, допрошенный об обстоятельствах боя 28 гвардейцев из дивизии Панфилова у разъезда Дубосеково и обстоятельствах представления их к награде, показал:
  
  "Никакого боя 28 панфиловцев с немецкими танками у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года не было - это сплошной вымысел..."
  
  
  Тащ полковник. А как же найденное у разъезда Дубосеково тело политрука Клочкова? Его там тоже не было?
  
  
  "...В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах.
  
  Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период; никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, т.к. такого боя не было..."
  
  
  В "этот период", это, надо полагать, в то время, когда он собирал по лесам свой полк, потом сколачивал из разрозненных групп подразделения, восстанавливая полк в прежней структуре, строил с этими людьми новую оборону... Так и не мог к нему в тот период никто обратиться.
  
  И обратим внимание. Полковник Капров не утверждал, что боя под Дубосековым не было совсем, как это обычно отсюда цитируется. Он заявил, что бой здесь был, но вела его вся рота.
  
  Но как так не было боя двадцати восьми, если они находились в составе роты, бой которой "был"? Роты состоят из взводов. Поэтому утверждать о том, что какой-то из взводов в бою не участвовал на том основании, что бой вела вся рота, это несколько противоречит логике. Это противоречие лежит на поверхности и Капров не мог его не видеть. Значит, утверждение это было продиктовано ему следователем.
  
  Кроме того. Это полковник Капров знал, о чем говорил. Потому и ясно, что просто соглашался со следователем. Но когда наши современники говорят сегодня о том, что там дралась вся рота, подозреваю, что люди не очень понимают, о чем идет речь. Представляют себе видимо, что эти сто человек сидели в одном окопе, а слава досталась каким-то избранным.
  
  Так вот. Рота занимала фронт шириной полтора километра. Недостаток сил и широкий фронт обороны заставлял поневоле ее разреживать. Поэтому были узлы и узелки обороны, пространство между которыми простреливалось. И да, иногда такой узелок обороны держал один взвод. На карте оборону держала рота. А на местности оборону держали этими узлами и узелками, где взводы не имели локтевой, а только огневую связь. Здесь не было и не могло быть никаких сплошных траншей. Были отдельные стрелковые ячейки, это, кстати, предусматривалось полевым уставом пехоты того времени.
  
  Ведь не зря командир роты послал командовать этим взводом своего политрука. Не был этот взвод в поле его зрения, поэтому надо было, чтобы командовал им надежный человек, способный действовать самостоятельно. На которого можно было положиться.
  
  Тем более, не был отдельно взятый взвод, да еще окопавшийся по опушке леса, в поле зрения командира полка. Поэтому судить о том, был там бой или не был, он мог не по тому, что видел сам. А по тому, что ему доложили или не доложили.
  
  Корреспондентам о бое сообщил комиссар дивизии. Который, в свою очередь, опирался на донесение комиссара полка, которого Капров действительно мог не видеть.
  
  
  "...Никакого политдонесения по этому поводу я не писал..."
  
  
  А вот здесь совсем интересно. Командир полка не мог писать политдонесение по определению. У командиров и штабных работников были другие формы отчетности. Политдонесения (иначе говоря, донесения о политико-моральном состоянии части или подразделения) писали политработники, которые строевых командиров с ними обычно не знакомили. Еще бы, в них могли быть и отрицательные характеристики на самого командира.
  
  Одно это утверждение полковника Капрова говорит о вынужденности его показаний. Во время допроса ему явно "подсказывались" правильные ответы. Его отношение к этим вопросам выразилось в том, что разъяснять эту простую вещь прокурорскому чину он не стал. И с чистой совестью подтвердил, что политдонесение он не писал. Умолчав о том, что политдонесения он не писал вообще. Никогда. Поскольку не был политработником.
  
  И кстати. Почему никого не заинтересовал тот факт, что в справке прокурора Афанасьева не отражен допрос комиссара полка Мухамедьярова? Ведь это же было его политдонесение. Он на тот момент был жив и даже находился в кадрах Советской Армии, так что допросить его трудностей не составляло. Так почему?
  
  Его же допрашивали. Протоколы его допросов читал академик Куманев. Почему показания Мухамедьярова в справке не использованы? Были неудобны для обвинения?
  
  И почему, кстати, следователи Главной военной прокуратуры допрашивали кого угодно, всех, кто мог судить и рядить о том бое со стороны, но не оставшихся к тому времени в живых участников того боя Героев Советского Союза - Васильева, Шемякина, Шадрина и Тимофеева? Последние двое, кстати, получили золотые звезды уже после освобождения из плена в 1945 году. После войны. После тщательных проверок.
  
  
  "...Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в "Красной звезде", о бое 28 гвардейцев из дивизии им.Панфилова.
  В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент "Красной звезды" Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Глушко и Егоровым. Тут я впервые услыхал о 28 гвардейцах-панфиловцах. В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк и в особенности 4-я рота 2-го батальона, но о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно... Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вел с ним разговоры на эту тему, никаких документов о бое 28 панфиловцев в полку не было и не могло быть. Меня о фамилиях никто не спрашивал.
  Впоследствии, после длительных уточнений фамилий, только в апреле 1942 года из штаба дивизии прислали уже готовые наградные листы и общий список 28 гвардейцев ко мне в полк для подписи. Я подписал эти листы на присвоение 28 гвардейцам звания Героя Советского Союза. Кто был инициатором составления списка и наградных листов на 28 гвардейцев - я не знаю".
  
  
  И снова вопрос об инициаторе составления списка и наградных листов. То есть, само по себе представление к награждению в глазах прокуратуры является преступным деянием. Видно, что ему настойчиво задавался вопрос о том, чья инициатива была в представлении панфиловцев к награде. Капров повел себя осторожно и разумно. Не стал кивать на вышестоящих. Не знаю - и все.
  
  И снова утверждения о том, что боя двадцати восьми не было. Потому что был бой роты, батальона и всего полка. Только общая картина всегда состоит из подробностей. И если полковник об этих подробностях молчит, значит, они никому не интересны. По его словам, все сводилось к героическому сражению, который вел весь возглавляемый им полк. А полк, если говорить честно, от немецкого удара просто рассыпался. И вина за это не его бойцов, а в первую очередь его командира.
  
  Что же касается того, что документов о бое 28 панфиловцев в полку не было, то ничего удивительного в этом нет. Полк был разбит, какие могли быть в нем документы? Не удивительно и то, что о подвиге бойцов политрука Клочкова под разъездом Дубосеково полковник Капров узнал только от представителей политотдела дивизии и значительно позднее. Полковники обычно и "отступают", ничего не зная о тех рядовых, которые дают ему возможность благополучно "отступить". Только кого-то из отступивших полковников потом интересуют имена и подробности, а кого-то не очень. Особенно, если при этом приходится переживать больше о своей собственной судьбе, да еще и в условиях возможного трибунала. До каких ли тут рядовых солдат, где-то и при каких-то обстоятельствах погибших?
  
  
  И, наконец, итоговый вывод, сделанный главным военным прокурором на основании всех этих "доказательств".
  
  "... Таким образом, материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещенный в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора "Красной звезды" Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н.Тихонова, В.Ставского, А.Бека, Н.Кузнецова, В.Липко, М.Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза..."
  
  
  То, что подробности подвига были приукрашены сказителем, это еще не говорит о том, что подвига не было. Справка же четко говорит: тот факт, что описание подвига было приукрашено, говорит о том, что подвига не было. Нормально?
  
  Особенно характерно появление здесь имени Александра Бека. Дело в том, что он ничего не писал о подвиге 28 панфиловцев. Он писал о людях Панфиловской дивизии, служивших в другом ее полку. О подвиге всей дивизии. И о подвиге, в конечном счете, ее командира, генерал-майора Панфилова.
  
  То есть речь в данном случае идет о том, что записка пытается поставить под сомнение не только подвиг двадцати восьми. Но всей этой дивизии, включая его командира.
  
  Получается, что, если бы справке дали ход, речь здесь могла пойти не только о том, что именно маршал Жуков представил 28 панфиловцев к званию Героя Советского Союза. Но и о том, что награждение дивизии орденом Красного Знамени, а также ее представление к званию Гвардейской, было инициировано тоже Жуковым.
  
  В этом и пытается убедить этот удивительно беспомощный и слабый по степени доказательности документ.
  
  Удивительно, что мало кто из обличителей "мифа о подвиге" видит это. Документ, который утверждает, что подвига двадцати восьми не было, что не было самого боя, на самом деле доказывает обратное. А много людей с этим документом, тем не менее, согласилось. Наверное потому, что не читали саму эту справку, а поверили в ее доказательность на слово?
  
  Здесь же необходимо вспомнить еще одно "доказательство", почему-то в этой справке не упомянутое. Однако, несмотря на это обстоятельство, активно используемое сегодня для "ниспровержения мифа". Имеется в виду утверждение о том, что Натаров, со слов которого Кривицкий писал свой очерк, погиб за несколько дней до боя под Дубосеково. Поэтому не мог участвовать в бою двадцати восьми и не мог, соответственно, ничего Кривицкому рассказать.
  
  То, что этот факт активно используется сегодня в качестве некого "доказательства", поразительным образом подчеркивает беспомощность сегодняшней аргументации. Ведь даже в 1948 году, при всей топорности проведенного тогда "следствия", этот аргумент в той самой справке не использовался. Почему?
  
  Дело в том, что выжившие в бою под Дубосеково панфиловцы каждый порознь и все в один голос показывали, что Натаров в том бою участвовал. Это зафиксировал впоследствии академик Куманев путем личного опроса, посещая их в разных городах Советского Союза. А тогда, в 1948 году, следователь, по всей видимости, посчитал излишним принимать этот факт во внимание. Предпочтя этому признание Кривицкого в том, что ни с кем тот о бое не беседовал. А был ли Натаров в бою под Дубосеково, это на фоне этого признания никому не было интересно. Тем более на таком шатком основании, хорошо известном сразу после войны, но неизвестном нашим современникам, слабо представляющим ее реалии. Что имеется в виду?
  
  Все очень просто. Обыденностью военного времени была ошибочность отчетных документов о потерях. Множество "похороненных" воинов оказывались через некоторое время вполне живыми. К примеру, тот же политрук Клочков в октябрьских боях несколько дней считался погибшим. И таких случаев было множество.
  
  В том случае, если никто не видел тела погибшего, полагалось считать его без вести пропавшим. Однако семья павшего в бою получала денежное пособие, а семья пропавшего без вести не получала ничего. Вот и старались каким-то образом записывать в погибшие тех, кто не вернулся из боя.
  
  Натаров по документам погиб в разведке. На самом деле никто не мог твердо знать, что с ним произошло. Но, раз не вернулся из разведки вместе со всеми, значит, посчитали погибшим. Так и могла его фамилия оказаться в списке погибших за несколько дней до боя под Дубосековым. То, что потом он оказался в живых и вышел к нашим, никто, естественно, документировать не стал. Не та это величина, рядовой красноармеец, по поводу которого стали бы докапываться до подробностей учета личного состава.
  
  Так что и этот аргумент, не вошедший в справку-доклад, ничего, в сущности, не доказывает.
  
  Теперь о сержанте Добробабине, преступление которого якобы показывает, что "никакого подвига не было".
  
  Эти двадцать восемь советских людей не были, конечно, какими-то выдающимися сказочными героями. Это были обычные люди, попавшие в тяжелейшие условия смертельной битвы. Но обычные люди под командованием умных и твердых командиров.
  
  Люди меняются. Каждая прожитая минута жизни меняет нас. Еще больше нас меняют внешние обстоятельства. Поэтому и случается иногда, что сегодня герой, а завтра преступник. Это жизнь и такое в ней бывает. Поэтому ничего необычного в этом нет.
  
  Кроме того. Есть люди, которым для правильных поступков нужна твердая узда. Правильное управление. Оставшись без такого управления, они теряют ориентиры. Бывает и такое.
  
  Поэтому и случаются иногда поступки, не вмещающиеся в наше представление о героях и героизме. Как к этому относиться? А вот, в "Волоколамском шоссе" есть простые ответы на это.
  
  "...Панфилов подумал, повторил: - Немецкого народа... Вы, товарищ Момыш-Улы, никогда не унижали себя ненавистью к немцам как к нации, как к народу?
  - Никогда! - твердо ответил я. - Если под знамя свастики, порабощения, встанет мой брат по крови, казах, я и его буду ненавидеть..."
  
  Думаю, эти слова, эту мысль, мог тогда повторить любой порядочный человек. Независимо от национальности. И еще.
  
  "...ты был, быть может, хорош, тебя раньше, быть может, любили и хвалили, но каков бы ты ни был, за воинское преступление, за трусость, за измену будешь наказан смертью".
  
  Вот и все. И не надо никаких рефлексий по этому поводу. Война до предела обнажила любые понятия, сделала их простыми, но и справедливыми. Перешел на сторону врага, значит, стал врагом. В том числе стал врагом и тем своим сослуживцам, которые погибли под разъездом Дубосеково. Что здесь обсуждать?
  
  ***
  
  Так что же произошло тогда на самом деле?
  
  316-я стрелковая дивизия под командованием генерала Панфилова показала под Москвой выдающуюся стойкость и мужество. Она была удостоена звания Гвардейской и награждена орденом Красного Знамени. Эти две награды не присуждались автоматически в одном, так сказать, комплекте. Были дивизии гвардейские. И были дивизии краснознаменные. Это две почетные, но разные награды. И обе они присуждены были этой дивизии с разницей всего в один день. За особые заслуги. Настолько особые, что потребовалось ее выделить как-то еще, сверх семи гвардейских дивизий, получивших это звание в сентябре, после удачного наступления под Ельней.
  
  Вопреки часто встречающемуся ошибочному мнению, награды эти дивизия получила вовсе не за "подвиг двадцати восьми". Произошло это в то время, когда об этом подвиге никто еще не знал. Вот как это было.
  
  Генеральное наступление на Москву, которое немцы полагали решающим, началось 16 ноября 1941 года. Главный удар в полосе 16-й армии они нанесли на левом фланге дивизии генерала Панфилова, в стыке с конным корпусом генерала Доватора. Здесь они сосредоточили танковый полк (80 танков) 2-й танковой дивизии и около двух полков пехоты.
  
  Оборону на этом участке держал 2-й батальон 1035-го стрелкового полка. В этот день, 16 ноября, у разъезда Дубосеково приняла бой 4-я рота этого батальона. Полк в этот и последующие дни понес большие потери, немцы смогли продвинуться, но прорвать фронт дивизии не смогли.
  
  Естественно, в той критической ситуации, когда решалась судьба Москвы, да еще в условиях, когда потеряна была связь дивизии с полками, полков с батальонами, когда гибли сотни и тысячи людей, кто-то дрался, кто-то отходил, кто-то бежал, точной картины не знал никто. Где они, те 80 немецких танков? Почему они не прорвались к штабу дивизии? Да что дивизии. К штабу 1035-го полка прорвался один немецкий танк. Где остальные? Неизвестно. Ясно было одно. Дивизия первый, самый страшный удар выдержала. Через нее немцы не прошли. Но это было, конечно, еще только началом многодневного сражения, исход которого, естественно, не мог тогда предугадать никто.
  
  На следующий день, 17 ноября, 316-я стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени. И еще один день, 18 ноября. 316-я стрелковая дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую.
  
  То, что гвардейское свое звание дивизия получила еще за октябрьские бои под Москвой, это действительно так. И все же, думаю, есть здесь одна тонкость. Конечно же, в октябре дивизия показала себя блестяще, здесь все верно. И звание свое она действительно заслужила еще тогда. Но тогда она его все же не получила. А вот то, что эти награждения были произведены на второй день немецкого генерального штурма, не было, думаю, совпадением. Тем более, что время начала генерального наступления немецкой армии под Москвой советскому командованию было известно. Правильно было определено и направление главного удара немцев. И, соответственно, было понимание того, каким соединениям придется его выдерживать.
  
  Награды, присвоенные фактически на поле боя, в разгар ожесточенного сражения на самом острие немецкого удара, когда чаши весов колебались в обе стороны, должны были поднять боевой дух дивизии, это, по-моему, очевидно. Как известно, дорога ложка к обеду. Поддержать, морально поддержать, чем только можно поддержать людей, от которых в те дни зависело столь многое в тот критический момент, это была задача не менее важная, чем все другие. Награда - это ведь не только признание заслуг. Это еще и сильнейший моральный фактор, придающий дополнительные силы.
  
  Генерал Панфилов, как это и описывал Баурджан Момыш-Улы, должен был действительно успеть испытать высшее счастье творца. Успеть увидеть свое творение, свой замысел, сбывшимися.
  
  18 ноября генерал-майор Панфилов погиб.
  
  23 ноября 8-я гвардейская дивизия за успешные действия в ходе боев под Москвой получила почётное именование "Панфиловская". Лишь две дивизии Красной Армии за всю ее историю были названы по имени своих командиров - Чапаевская и Панфиловская.
  
  И только 27 ноября 1941 года в газете "Красная звезда" появилось самое первое упоминание о бое гвардейцев дивизии Панфилова у разъезда Дубосеково. О том самом бое, который стал впоследствии знаменитым на всю страну.
  
  
  За известными спорами по поводу двадцати восьми панфиловцев скромно стоит в стороне обычно не замечаемый вопрос. Каким образом соединение, только что созданное, да еще из новобранцев, смогло показать удивительную стойкость, которую не могли показать многие другие, внешне намного более сильные дивизии?
  
  Общеизвестно, что боеспособность любого воинского соединения во многом определяет его опыт. Настолько же очевидно, что для того, чтобы этот опыт обрести, необходимо время.
  
  Заметим, что в начале войны были кадровые дивизии Красной Армии, укомплектованные опытными, не один год прослужившими солдатами и офицерами, которые не могли устоять под ударами немецких войск. И даже при стойкой обороне отдельных подразделений все равно не могли удержать общий фронт, пропуская немцев в тылы соседних соединений, и далее в армейские и фронтовые тылы. Что то и дело обрушивало оборону в целом.
  
  Это не считая и других кадровых дивизий, которые под немецкими ударами разваливались на отдельные группы, многие из которых, говоря опять же откровенно, бежали с поля боя. И не всегда это было вызвано действительно подавляющим преимуществом немцев. Было достаточно случаев, когда паника охватывала целые подразделения и части при одном только намеке на угрозу, часто даже воображаемую.
  
  Это, повторю, речь идет о кадровых соединениях Красной Армии, где имелось достаточно опытных солдат и командиров, служивших в армии не один год. Тех, которые традиционно принято считать наиболее боеспособными.
  
  316-я стрелковая дивизия начала свое формирование в июле 1941 года, то есть за три месяца до своего участия в битве под Моской. И начала с нуля. Формировалась она в Алма-Ате и ее окрестностях. Личный состав призывался в советских республиках Средней Азии, Казахстане и Киргизии.
  
  Эту дивизию многие до сих пор считают ополченческой, но это не так. Личный состав не был добровольческим, все были призваны на военную службу через военкоматы. Дело было в другом. Ко времени решения о создании новой дивизии первая волна всеобщей мобилизации уже прошла. Поэтому для ее формирования были использованы призывники второй очереди. Это были люди разных возрастов, но в подавляющем большинстве никогда ранее в армии не служившие.
  
  Естественно, что любая воинская часть периодически получает пополнение, обычно неопытными людьми. Но попадая в уже сложившиеся воинские коллективы, им намного легче освоить службу, поскольку рядом всегда есть кому показать и подсказать. На кого можно равняться, приобретая свой собственный опыт военной службы. С новым формированием ситуация была принципиально иной. Здесь она действительно походила на ту, с которой приходилось сталкиваться ополченческим соединениям.
  
  Дивизия формировалась вне плана, поэтому личный состав для нее пришлось изыскивать среди местных кадров. И хотя шефство над ней сразу же взял на себя ЦК Компартии Казахской ССР, достать для нее того, чего просто не было, не могло даже самое высокое начальство. Рядовой состав был необучен и незнаком с воинской службой. Командирами взводов и рот пришлось назначать в подавляющем большинстве офицеров запаса.
  
  Впрочем, даже здесь старались изыскать наиболее опытные кадры. Командиром прославленной впоследствии 4-й роты, например, был назначен капитан Павел Михайлович Гундилович, директор виноградно-садового совхоза. Высокое для его должности звание объяснялось тем, что ранее он служил в пограничной охране, комендантом участка Владивостокского погранотряда. Потом был уволен, поскольку попал под следствие. И хотя уголовное дело было прекращено, на службу его не вернули, оставив капитаном запаса. Ему в сорок первом было уже под сорок.
  
  Тридцатилетний политрук его роты Василий Георгиевич Клочков до мобилизации работал заместителем управляющего трестом столовых и ресторанов города Алма-Ата.
  
  Можно вспомнить командиров батальона Баурджана Момыш-Улы. Одной из рот командовал сорокалетний лейтенант Севрюков. Хозяйственным взводом - "пожилой лейтенант Пономарев, до войны директор не особенно крупного строительства".
  
  А вот тридцатилетний старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы получил под свое командование сразу стрелковый батальон. Был он на тот момент инструктором горвоенкомата Алма-Аты и ранее служил только в артиллерии и никогда в пехоте. Начинал, кстати, свою военную службу рядовым красноармейцем. Потом был направлен на учебу, окончил семимесячные командирские курсы. Несколько лет прослужил в артиллерии. Такое высокое и не по своей воинской специальности назначение получил, видимо, потому, что имел уже боевой опыт: воевал на Хасане, был там командиром артиллерийской батареи. Можно только догадываться о причинах того, каким образом боевой командир оказался к началу войны не в строю, а на скромной должности в военкомате.
  
  Такой вот сырой, с нуля формируемый воинский организм. Целая дивизия новобранцев, не знакомых с воинской службой и с требованиями, которые она предъявляет. По обычным меркам она должна была разбежаться сразу же после нескольких выстрелов. Или от одинокого панического крика "окружают!". Можно себе представить трудности, с которыми пришлось столкнуться ее командирам. То, что в итоге они эти трудности все же преодолели, следует всецело отнести, конечно, к личности командира этой дивизии.
  
  Генерал-майор Иван Васильевич Панфилов был назначен командиром 316-й стрелковой дивизии с должности Военного комиссара Киргизской ССР. То есть фактически тоже не являлся тогда строевым командиром, поскольку возглавлял военкоматы этой республики. А любой военкомат - это советское учреждение, ведающее допризывной подготовкой и учетом военнообязанных.
  
  Почти всю свою военную жизнь он прослужил в Средней Азии, долгое время воевал там с басмачами. Специфика такого рода боевых действий предусматривала, с одной стороны, постоянную готовность к личной опасности, с другой - командование не всегда значительными по численности подразделениями. До своего последнего назначения генерал Панфилов никогда дивизией не командовал, так что и у него такого опыта не было.
  
  На формирование дивизии было отпущено всего три месяца. Но обстановка на фронте не дала выдержать даже такой мизерный срок. Уже 18 августа дивизия была направлена на фронт, под Новгород. Полностью она сосредоточилась здесь к началу сентября. К тому времени обстановка здесь временно стабилизировалась и появилась возможность некоторое время подержать эту дивизию во втором эшелоне.
  
  Но уже через месяц, 5-6 октября 1941 года 316-я стрелковая дивизия была срочно переброшена под Москву, на Волоколамское направление. Сюда тогда спешно собирали все возможные резервы, все, что было под рукой. Все, чем можно было если не остановить, то хотя бы притормозить бросок немцев на Москву.
  
  Москва тогда в один критический момент оказалась вдруг практически без защиты. Начав свое наступление 29 сентября 1941 года, немцы неожиданным ударом прорвали в нескольких местах нашу оборону и окружили к тому времени войска Западного фронта, защищавшие ранее подступы к Москве. За тылами внезапно окруженного фронта никаких других войск не было. В самом скором времени немцы могли беспрепятственно войти в Москву.
  
  Так и получилось, что не просто необстрелянная, не имевшая боевого опыта, но и только что сколоченная из штатских людей дивизия оказалась вдруг на пути немцев к Москве. Она была не одна, конечно. На оборону Москвы спешно стягивалось все, что можно, отдельные бригады, полки и батальоны. Даже военные училища. Все, что было под рукой.
  
  Тогда, кстати, и принято было решение о переброске под Москву дальневосточных дивизий. Но даже скорый поезд в мирное время шел до Москвы девять-десять суток. Десять тысяч километров. Четвертая часть протяженности экватора планеты Земля.
  
  Сейчас же, когда пути по всей стране были переполнены эшелонами, перевозящими миллионы людей и тысячи тонн грузов в обе стороны, это было невообразимо трудно. Генерал Белобородов вспоминал впоследствии, что 36 эшелонов его 78-й стрелковой дивизии, переброске которой был обеспечен зеленый свет, домчались до Москвы за двенадцать суток. Последний эшелон дивизии вышел из-под Владивостока 17 октября, а 28 октября ее передовые части уже выгружались в Подмосковье.
  
  Надо сказать, что прибывали действительно отборные дивизии. Та же 78-я стрелковая (ставшей в декабре 9-й гвардейской) была полностью укомплектована по старым еще штатам. Генерал Рокоссовский, знакомясь с командованием этой дивизии, порадовался тогда, что одна она по численности равна половине его армии. В ней имелись два артиллерийских полка вместо одного, автомобильный батальон и даже танки в составе разведывательного батальона.
  
  Но надо было еще задержать немцев на время, пока эти сильные соединения успеют занять под Москвой свои участки обороны. А немцы этого времени, конечно же, давать не собирались. Они тоже прекрасно понимали значимость для себя фактора времени. А потому обрушились на спешно создаваемую редкую оборону советских войск, используя всю свою силу "до самой последней ее унции". Особенно учитывая многократное численное превосходство. А немногочисленным частям Красной Армии для того, чтобы закрыть все пути на Москву, поневоле пришлось занимать опять же предельно растянутую линию обороны, не предусмотренную никакими уставами. Фактически это была ниточка, которую можно было порвать очень легко.
  
  Конечно, значительную часть германской армии сковывали продолжавшие сопротивляться окруженные части советских войск Западного фронта. Однако и высвободившихся для непосредственного удара на Москву соединений у немцев было достаточно, чтобы гарантированно смять все, что заслоняло тогда от них Москву.
  
  И здесь произошло неожиданное. Дивизия генерала Панфилова, оказавшаяся на Волоколамском направлении в полосе главного удара немцев, смогла их остановить. Здесь присутствовало все перечисленное. И многократный, местами до десятикратного, перевес немцев. И впятеро против необходимого растянутая линия обороны. И превосходство в подготовке и опыте. Но пройти здесь немцы не смогли. Вернее смогли дивизию потеснить, взяли даже Волоколамск. Но прорваться дальше не смогли. Зацепившись за восточные пригороды Волоколамска, дивизия Панфилова смогла немцев остановить.
  
  Как это произошло? Почему она смогла то, чего не смогли сделать ранее многие другие, гораздо более подготовленные кадровые дивизии?
  
  Конечно, здесь не было, да и не могло быть того, чтобы войска остановили немцев, потому что, как это писалось тогда в газетах, "все как один стояли насмерть". Это было тогда в таких масштабах просто невозможно. Немцы прорывали линию обороны дивизии неоднократно. Что было вполне закономерно и ожидаемо, учитывая их подавляющее численное превосходство. Но всегда на пути уже прорвавшихся немцев оказывались какие-то подразделения, батальон, рота или даже взвод, которые тормозили продвижение главных сил. Давали основным силам время и возможность отойти на новые позиции и снова сомкнуть там фронт.
  
  Эта черта, эта особенность дивизии не была, естественно, дарована ей некими высшими силами. Никто специально не отбирал в нее каких-то необыкновенных героев. Служили там точно такие же солдаты, какие служили и в других соединениях Красной Армии. Разумеется, это свойство дивизии было рукотворным. То есть люди были подготовлены необыкновенно быстро не вообще, а именно к тому и так, как единственно возможно было остановить тогда немцев.
  
  То есть подготовка эта была предельно предметной и умно построенной. Учитывая же, что времени на нее было отпущено ничтожно мало, велась она постоянно и ежеминутно от начала формирования и до самых первых боев.
  
  То есть качества, необходимые войскам для того, чтобы успешно противостоять немцам, воспитывались генералом Панфиловым с момента создания дивизии. Это, в свою очередь говорит о том, что необходимость такой тактики была осмыслена Панфиловым еще до начала боев. Рискну предположить, что и до его назначения.
  
  Он уже тогда понимал, что его войскам придется обороняться от превосходящих сил немцев. Понимал, что ниточкой оборонительной линии нельзя удержать удар этих сил. И заранее настойчиво искал ответ на вопрос, как устоять в таких условиях. Постоянно искал. Постоянно думал над тем, как можно противопоставить наступающей немецкой машине. Неотступное думание, так определил обычное его состояние Баурджан Момыш-Улы. Все мысли генерала Панфилова были об этом. Все разговоры, даже на самые отдаленные, самые бытовые темы, сводились им сюда. Один из характерных эпизодов повести Александра Бека, где речь заходит о "секрете чистого бритья" - это о том же.
  
  Ответ он нашел такой. Надо, чтобы в момент прорыва на пути главных сил немцев оказались пусть малые, но жестко обороняющиеся силы. Конечно, остановить они немцев не могли по определению. Но могли отнять у них главное. Время. Темп продвижения. И отнимали.
  
  А как этого достичь? Генерал Панфилов нашел. Впрочем, на словах это же могли найти и многие другие командиры, осознававшие реальность. Но надо было это осознание еще и воплотить в жизнь. Многие другие не смогли. Панфилов смог. Заметим, что "смог" - это не только потому, что имел возможность и поле деятельности для этого. Но и потому, что решился сделать то, что противоречило требований уставов и директивных указаний, требовавших "ни шагу назад" в любой точке проведенной на карте линии.
  
  Здесь уже сработал талант командира. И воля. Настойчивость в уяснении подчиненными задачи. И воспитание. Каждодневное воспитание. Воспитание не уговорами и проповедями. А тем, что для каждого у него находилось время и неподдельный интерес к личности. Постоянная нота в общении, со всех сторон, по любой теме сводящаяся все время к уяснению задачи. То есть, стремление к тому, чтобы подчиненные не бездумно исполняли его приказы, а предельно точно понимали их смысл. Это при том, что многое в мыслях генерала было непривычным для подчиненных, противоречило тому, чему их раньше учили. Что естественно, не могло не вызывать некого пассивного сопротивления, выражавшегося в формальности исполнении. А потому приходилось их убеждать. Добиваться того, чтобы они понимали самую суть его замысла. Потому что уже тогда генерал Панфилов предвидел ситуацию, когда фронт его дивизии будет изрублен и искромсан, когда потеряна будет связь со всеми частями и подразделениями. И уже тогда он заботился, чтобы его подчиненные на всех уровнях понимали свою задачу настолько полно, что могли бы действовать самостоятельно. Но так, чтобы это полностью совпадало с его замыслом.
  
  И еще. Зная о том, что главной ударной силой немцев являются танки, Панфилов дерзнул найти противоядие и против них. Найти возможность для пехоты стоять против танков. Создаваемые в дивизии команды истребителей танков не были предусмотрены никакими уставами, их не было в штатной структуре дивизии. Но именно эти команды, расположенные в наиболее уязвимых точках танкоопасных направлений, и выполняли эту роль.
  
  Да, он понимал, что основная роль при этом должна была принадлежать артиллерии. Но артиллерией все танкоопасные направления перекрыть можно не успеть. Тогда противостоять танкам должны были опять-таки пехотные команды, специально этому обученные, насколько возможно обучить чему-то людей за столь короткое время. Конечно, остановить немцев они опять-таки не могли, слишком неравными были силы. Но могли притормозить их, заставить вместо победного быстрого марша в походных колоннах всерьез заниматься этими узелками обороны. А значит, останавливаться и разворачивать силы для атаки. Отнимать у них главное тогда. Время.
  
  Тем самым они давали возможность главным силам отойти, давали возможность приводить в боеспособное состояние разрозненные отступившие войска, снова приводить их в порядок, занимать новые рубежи обороны. Позволяли, немного отойдя, снова сомкнуть фронт.
  
  Здесь уже срабатывал талант полководца. Войскам ведь можно было упереться и на второстепенном участке. Но тогда такая оборона не даст самого главного, не затормозит немцев. Те выделят незначительные силы для сковывания обороняющихся и, не затормозив, продолжат свой победный марш. Надо же было, чтобы эти жесткие узлы и узелки обороны оказались не в стороне, а на направлении главного удара немцев. Тогда у тех не будет времени, чтобы обходить. Тогда им придется таранить. А чтобы таранить, нужно развернуть войска в боевой порядок. Это время. Это снова время, которое одна сторона теряет, а другая сторона выигрывает.
  
  "Не линия важна, важна дорога". Что это было в словах Панфилова? А было это пониманием главного. Он нашел то уязвимое место, где немцы могут иметь наибольшую скорость продвижения. А значит, будут продвигать свои основные силы по этим направлениям. И придумал тормозить их именно там. Сковывать их именно там.
  
  Все это, конечно, сказано предельно упрощенно. Думаю, что профессиональные военные найдут другие слова, более правильные и точные, чтобы объяснить стратегию и тактику оборонительных боев под Москвой.
  
  Нам же, я думаю, достаточно понять главное в причинах успеха дивизии Панфилова. Главным же, на мой взгляд, был неотступный поиск, неустанное напряжение мысли генерала. Постоянное думание. И смелость, чтобы решиться применить задуманное в жизнь. И воля, чтобы его воплотить.
  
  Ведь осмысленной была даже и сама гибель генерала.
  
  Из повести Александра Бека "Волоколамское шоссе":
  
  "- И тут у меня жидко, и тут страшновато, - говорил Панфилов, показывая на карте. - А сижу здесь и штаб держу, товарищ Момыш-Улы, здесь. Надо бы немного отодвинуть штаб, но тогда, глядишь, и штабы полков чуть отодвинутся. А там и командир батальона стронется, подыщет для себя резиденцию поудобнее. И все будет законно, все по правилам, а... А в окопах поползет шепоток: "Штабы уходят". И глядишь, солдат потерял спокойствие, стойкость".
  
  Он и погиб, как солдат, при минометном обстреле штаба дивизии. Не потому, что не ожидал прорыва сюда немцев. А потому что каждую минуту заботился о солдатской душе, о ее стойкости. Все им было брошено на то, чтобы устоять. Все у него было к этому направлено, все его мысли и сама его жизнь.
  
  Мысль. Решимость. Воля. Все это, приложенное не просто умным, но безусловно талантливым человеком, и помогло генералу Панфилову создать свою дивизию и совершить вместе с ней великий подвиг.
  
  ***
  
  Согласитесь, что на фоне всего этого история одного боя одной из рот этой дивизии кажется не такой уж существенной. Но нет. Вспомним еще раз слова Сергея Шаргунова о том, что отечественная история - это ее герои. Да, все правильно. История без имен - это история ни о чем.
  
  Так как они появляются, эти имена?
  
  Думаю, что у людей, убежденных в том, что все в этом мире устроено справедливо, вызовет протест утверждение о том, что это на самом деле не так. Мир, окружающий нас не совершенен. А потому ждать от него полной и всеобъемлющей справедливости не стоит. Можно стремиться к тому, чтобы справедливости стало больше, это так. Но абсолютной справедливости нет и не будет.
  
  В применении к войне это выражается обычно в том, что и награды, и наказания на ней во многом лишь дело случая.
  
  Все это в полной мере относится и к истории, которая называется "Подвиг двадцати восьми панфиловцев". Конечно, не случайно, что военные корреспонденты искали примеры героизма именно в этой дивизии. Она тогда была на слуху, она только что стала гвардейской и краснознаменной, где еще искать материал, если не там?
  
  Случайностью было другое. То, что выбрать его нужно было из мешанины правды, слухов и предположений. Политотдел имел о тех боях только те немногие обрывки сведений, которые возможно было увидеть и узнать в урагане той свирепой битвы. И только из этого немного можно было найти что-то для газеты. Все остальное было следствием этого.
  
  Конечно, весьма вероятно, что генерал Панфилов, со свойственным ему неистощимым любопытством к деталям, впоследствии постарался бы выяснить подробности того, какие именно горстки людей в разных точках обороны заставили немцев затормозить и не прорваться в глубину обороны его дивизии. А может, и не узнал бы. Потому что и дальше были жестокие бои и во множестве ежедневно появлялись новые эпизоды, новые обстоятельства, новые точки кристаллизации обороны.
  
  Хотя именно 16 ноября решалось многое. И самый первый удар немцев был наиболее сильным. Решал он саму судьбу обороны, поскольку известно много примеров того, что многие другие дивизии в начале войны не выдерживали как раз этого самого первого, сильного и нерастраченного удара.
  
  Но генерал Панфилов погиб. И доискиваться до подробностей того, кто именно остановил немцев, стало некому. Новый командир дивизии оказался сразу же в тяжелой обстановке и входил в курс дела прямо на поле боя. К тому же, судя по некоторым отзывам, относился он к славе своего предшественника ревниво. И, соответственно, не очень большое внимание уделял боевым традициям этого уникального воинского коллектива.
  
  Поэтому, когда впоследствии в прокурорской справке в качестве одного из доказательств было указано, что о бое у разъезда Дубосеково в дивизии ничего не знали, и подвиг этот не пропагандировался, объяснение этому было до банальности простое. Новый командир дивизии хотел, чтобы ее история начиналась именно с него.
  
  Именно поэтому восстанавливать ход событий начали только тогда, когда в дело вмешались работники газеты. Как они это сделали, правильно или неправильно, это вопрос другой. Но без их усилий подвиг дивизии вообще мог оказаться безвестным. Что же касается претензий к качеству их работы, то они не совсем справедливы. Материал надо было давать как можно скорее и в условиях острого недостатка информации. Это тогда. А сегодня той спешки нет, и знаем мы намного больше. Но посмотрите на убогость качества некоторых современных толкований того же материала.
  
  Те, кто говорит о том, что там полегла почти вся рота, правы. Но они же говорят и о том, что раз дралась вся рота, то подвига этих двадцати восьми не было. А был подвиг ста. Только непонятно, каким образом подвиг ста отменяет подвиг двадцати восьми. Просто имена части из них стали известны на всю страну, а имена остальных остались безвестными.
  
  Но ведь так всегда и бывает. Обычно награждают и, соответственно, прославляют лишь некоторых из всех. Как бы героически не сражались все. Однако в наградные списки из всех, хорошо, если попадают лишь несколько. Обычно одно или два имени на сто или тысячу. А здесь вдруг целых двадцать восемь имен. Случай уникальный, особенно для того времени.
  
  Но сегодня это кого-то почему-то возмущает. Возмущает, что не наградили сто или двести. А раз не наградили, значит... Наверное, надо было, чтобы и имена двадцати восьми остались точно также неизвестны. Тогда было бы справедливо. Тогда возмутившиеся успокоились бы.
  
  Конечно, то, насколько громко и настойчиво славился на всю страну подвиг двадцати восьми, остальным панфиловцам иногда могло казаться не совсем справедливым. Поскольку многие из них знали о других подвигах, о которых не писалось на всю страну. Во всяком случае, так настойчиво. Но это не означает вовсе, что другие подвиги замалчивались. Их, других, награждали, не всегда, конечно. Но кто мог похвастаться тогда, что все, сделанное им, отмечено? И не только в панфиловской дивизии. Тогда ведь вообще награждали крайне скупо.
  
  Вспомним, кстати, здесь же о посмертной Звезде Героя для Баурджана Момыш-Улы.
  
  С другой стороны. О каком замалчивании можно говорить, если упомянутая здесь книга Александра Бека "Волоколамское шоссе" описывала подвиги других панфиловцев. Напомню, что первоначально она была издана в 1943 году. В ней нигде не упомянуты те самые двадцать восемь . Книга рассказывает о других людях, другого полка. И события там обрываются на моменте, когда о двадцати восьми не могло еще быть известно.
  Обратим внимание на выбор писателя, не поддавшегося соблазну описывать громко известный подвиг. А взявшегося показать и объяснить историю подвигов других людей. Более того. Взявшегося показать процесс формирования среды, где рождались эти подвиги. И здесь, конечно, нельзя не заметить роль генерала Панфилова, являвшегося по существу вторым главным героем книги. Ведь речь в ней идет не о технологии того, как подбивать танки. А о том, что можно устоять там, где устоять, казалось бы, невозможно.
  
  Если говорить о подвиге двадцати восьми панфиловцев, то разве он состоит в том, что они подбили 14 или 15 танков? И что, если бы они подбили, скажем, семь, это уже был бы не подвиг? Разве в количестве здесь дело? Ведь прославлялись они не за число. Прославлялись за мужество и стойкость. За то, что дрались до последнего. Именно за это они прославлялись тогда. А сегодня развенчание их подвига отталкивается от того, сколько танков они подбили. Какие же мы все-таки разные. Страна героев. И страна бухгалтеров.
  
  Исторический факт. Бой под Дубосековым был. Дрались там панфиловцы. Они тоже были. Это тоже исторический факт. Сколько их было в действительности, точно не знали тогда. Не знаем мы этого точно и сейчас. Но вам станет намного легче жить, если вы точно узнаете, что их было не двадцать восемь, а двадцать пять? Или пятьдесят два? Главное, что бой был. А значит и подвиг был.
  
  Сколько они при этом подбили танков? Этого тоже не знали точно тогда. Но этого не знаем мы точно и сейчас. Так что, их подвиг станет меньше, если подбили они не двенадцать, а десять или пять? Они отдали жизнь за Родину, этого вам мало?
  
  А генерал Карбышев? Он не подбил ни одного танка. По какой шкале будем мерить его подвиг? А Зоя Космодемьянская? Она вообще не успела убить ни одного немца. Ее подвиг, что, уже не подвиг?
  
  Суть их подвига не в подбитых танках, сколько бы их ни было. Всё дело намного проще. Они не побежали. Они дрались. Они держались, сколько могли. И сделали, сколько могли. Они погибли. За Родину свою погибли. Это, что, разве не подвиг? И сам Панфилов погиб через три дня. А через его дивизию немцы так и не прошли.
  
  Так какой ещё подвиг требуется нам от них? Они погибли за то, чтобы мы сытно ели, сладко пили. Какой подвиг они для нас ещё не совершили? Что кому-то ещё от них требуется, что глумится над их памятью ввиду недостаточности их подвига, что не подбили они столько танков, сколько бы кому-то хотелось?
  
  Даже та самая прокурорская справка вопреки замыслу ее создателей подтверждает, что бой у разъезда Дубосеково был. Это означает, что и подвиг был. Но как часто это происходило во время войны, особенно в той сложной обстановке, ход боя был неизвестен. А, значит, обстоятельства его, раз была поставлена такая задача, должны были быть реконструированы. Кстати, множество других подвигов тогда не восстанавливались, имена героев не разыскивались. Не до того было. Сегодня один подвиг, а завтра снова тяжелые бои и снова отход, подвиги, потери. Все это тоже реконструировать? Где на все это взять людей, а главное, времени? И людей, и времени тогда остро не хватало для главного. Для боя. Для того, чтобы остановить бешено рвущегося к Москве многократно сильнейшего врага.
  
  Вспоминается описание боев под Москвой из мемуаров генерала Белобородова. "Всегда в бою".
  
  "...Героев - не счесть. Расскажу сначала о тех, кто сражался на правом фланге, на рубеже Мары, Слобода, - в самом уязвимом месте нашей обороны, на участке 2-го батальона 40-го полка. Утром капитан Уральский доложил:
  - Батальон отбил атаку. Сожгли три танка. Гаубицы майора Гарагана подавили минометную батарею.
  
  Часа два спустя:
  - Сильный огонь. Противник опять атакует - до двух батальонов пехоты с танками.
  
  Потом связь с Уральским прервалась, попытки ее восстановить успехом не увенчались. Связные либо не возвращались, либо возвращались с сообщениями, что деревня Слобода занята противником (значит, прорван левый фланг батальона Уральского), [44] что сильный бой идет у совхоза "Бороденки" (значит, фашисты вышли к огневым позициям 1-й батареи 159-го артполка).
  Лишь к вечеру с большим трудом мы локализовали вражеский прорыв. Уральский доложил обстановку, назвал и героев этого боя. Особо отметил артиллеристов из приданного ему дивизиона майора Гарагана.
  - Первая батарея стояла насмерть, - сказал он. - Расчеты орудий погибли в рукопашной, при защите огневых позиций. В строю батареи осталось семь человек из шестидесяти.
  
  Подвиг батарейцев зримо предстал перед нами лишь месяц спустя, когда 78-я стрелковая дивизия, уже наступая, вернулась к Озерне. Здесь, близ совхоза "Бороденки", артиллеристы отыскали огневые позиции 1-й батареи. Пушки стояли занесенные снегом. Разгребли сугробы, нашли тела павших товарищей. Все они встретили свой последний час, как положено русскому солдату: лицом к врагу.
  Наводчик первого орудия заместитель политрука Лебедев был убит автоматной очередью в грудь. В кулаке он сжимал спусковой шнур орудийного затвора. Пушка оказалась заряженной. Лебедев не успел произвести выстрел. У второго орудия со снарядом лежал сержант Осинцев. Красноармейца Окунцова нашли в ровике. Он и мертвый прижимал к уху телефонную трубку. Почти все погибшие имели бинтовые повязки. Значит, получив ранения, не ушли в тыл, дрались до последнего вздоха.
  
  Все свидетельствовало о жестокой рукопашной схватке, завершившей бой. С ломом в руках погиб лейтенант Никитин, с киркой-мотыгой - санинструктор Иванов... А поблизости, на опушке рощи, стояли, тоже занесенные снегом, десятки деревянных крестов, и на каждом - стальная каска с эсэсовским значком. Дорогой ценой заплатили фашисты за прорыв к батарее!
  Мы достойно похоронили героев 1-й батареи, представили их к посмертному награждению. Подвиг бойцов и командиров батареи сорвал попытку командира моторизованной дивизии СС "Рейх" обойти с тыла батальон Уральского.
  Одна из групп эсэсовцев, прорвавшись у Слободы, свернула на юг, к деревне Городище, но тоже встретила крепкий отпор. Героем этой схватки стал сержант Хаметов.
  
  Тогда о подвиге Валентина Хаметова узнала вся страна. О нем писала "Комсомольская правда"{7}, ему посвятил свой очерк фронтовой журналист, ныне писатель, Алексей Башкиров (Талвир). [45]
  Хаметов по национальности был татарин, родом из-под Комсомольска-на-Амуре. Как и все природные охотники, он тоже бил белку только в глаз. В армии стал отличным пулеметчиком. "Фашист - не белка, ему можно и шкуру попортить", - приговаривал он обычно, лежа за пулеметом. Валентин был настолько предан своему оружию, так холил станковый пулемет, что сослуживцы и его самого прозвали Максимом. Когда на фронте я впервые услышал популярную песню о двух Максимах:
  
  Был один пулеметчик толковый -
  Познакомьтесь с Максимом моим.
  А другой пулемет был станковый,
  По прозванию тоже "максим"... - то подумал: не нашего ли Хаметова имел в виду поэт - автор этой песни?
  
  Хаметов служил в 40-м полку, в батальоне Уральского, в пулеметной роте старшего лейтенанта Кочергина. В тот день, 19 ноября, Кочергин сам выбрал позицию для хаметовского пулемета - неподалеку от северной околицы деревни Городище, на стыке с флангом 258-го полка.
  Сначала рота эсэсовцев попыталась прорваться к деревне лобовой атакой. Пулемет Хаметова работал короткими очередями, быстро и точно. Рота залегла, автоматчики окружили высотку, где держал оборону наш герой. Раз десять атаковали они высоту, но каждый раз откатывались обратно. Уже в сумерках на помощь пулеметчику подоспела группа саперов во главе с секретарем комсомольского бюро 40-го полка младшим политруком Федором Ферковичем. В штыковой контратаке они отбросили остатки фашистской роты. Перед позицией пулемета Хаметова, на склонах высотки, Феркович насчитал более сотни вражеских трупов. Подвиг Валентина Хаметова был отмечен высокой наградой - орденом Ленина...
  
  ...Имена далеко не всех воинов, отличившихся в бою за Слободу, удалось установить. Но мы, ветераны дивизии, всегда их помним, как положено помнить Неизвестного солдата. Помнится, Уральский рассказывал об одном пулеметчике-герое, имя которого осталось неизвестным. А дело было так. Комбат, возглавив резервный взвод, выбивал противника из деревни Слобода, и только тут он обнаружил, что эсэсовцам так и не удалось овладеть всей деревней. На западном ее краю, у насыпи, строчил пулемет "максим". Из-за его щитка навстречу Уральскому поднялся боец с закопченным лицом.
  - Молодчина! - крикнул комбат.
  - Служу Советскому Союзу! - ответил тот. Потом эсэсовцы опять окружили деревню, пустили вперед танки. Нашему взводу пришлось отходить.
  - Я прикрою, - вызвался все тот же пулеметчик.
  И он прикрыл. В вечерних сумерках еще долго стучали короткие очереди его "максима".
  
  В этом же бою на глазах у бойцов 5-й роты геройски погиб неизвестный политрук - возможно, из соседнего 258-го полка. Ценой своей жизни он гранатами подорвал немецкий танк - один из двенадцати, потерянных противником на участке батальона..."
  
  
  Такое было тогда сплошь и рядом. Чьи-то имена становились тогда известными. И звучали на всю страну. Другие имена неизвестны до сих пор. Тогда это было понятно. Не за награды люди дрались.
  
  Только... Хорошо это, что их имена остались неизвестными? Тем, кто утверждает о "мифичности подвига" двадцати восьми панфиловцев, наверное, легче жить оттого, что их тогда так и не узнали? Иначе непонятно, почему тот факт, что хотя бы часть имен неизвестных солдат стала известна благодаря Кривицкому и Гундиловичу, вызывает такую злобу и такое глумление?
  
  Кстати, о Кривицком. Он ведь хотя бы двадцать восемь имён оставил в памяти. Из сотен и тысяч погибших безымянных "серых шинелей". Другие не сделали и этого.
  
  И капитан Гундилович. Он был ближе к переднему краю. Он действительно мог что-то сказать о бое под Дубосековым, о котором полковник Капров "ничего не знает". Полковники далеко от передовой, они не всегда все знают. Это Панфилов старался доискиваться до мелочей, а полковникам - зачем оно надо.
  
  Хочу напомнить одну явную, но обычно забываемую сторону этого вопроса. При его обсуждении обычно помнится только тот факт, что шестеро из двадцати восьми остались в живых и дожили до конца войны. С разной последующей судьбой и разной громкости ее обсуждения.
  
  Обычно самые споры идут почему-то только о них. Как будто их это была вина, что они тогда не погибли. Хотя они дрались до конца. Не сдались. Не побежали. Никого из них не нашли в тылу, все остались на поле боя, раненые и контуженные. А кости им уже перемыли, как будто их это была вина. Так что оставим их хотя бы на время от нашего досужего любопытства.
  
  Давайте все же вспомним не о выживших. Скажем несколько слов о тех из двадцати восьми, кого обычно обходят молчанием. О тех, кто погиб под разъездом Дубосеково. Их ведь там осталось двадцать два, в той земле. Как-то за спорами о них обычно не вспоминают.
  
  Как же так, не было боя под Дубосеково? А эти погибшие? Они-то как погибли? И что, отдать жизнь за свою Родину, это уже не героизм?
  
  Что касается всего остального. Немцы через них действительно прошли. Но прошли через мёртвых. Модные сегодня разговоры о том, что они остались в живых, это обычная повседневная подлость сегодняшнего дня. В живых остались шесть человек, раненых и контуженых. Четверо из них попали в плен, двоих подобрали разведчики.
  
  Там действительно полегла почти вся рота. Сто человек из ста сорока. То, что поимённо были названы только двадцать восемь из них, не умаляет их подвига. Но не умаляет и подвига этих двадцати восьми, которые были названы поимённо. Двадцать два из них легли в одну землю, и им уже всё равно, кого из них наградили, а кого нет.
  
  Кто-то сокрушается по поводу того, что выбрали тогда не тех героев для того, чтобы возвеличить их как символы стойкости. Вспоминают другие подвиги, совершенные тогда под Москвой другими воинами. Да той же Панфиловской дивизии.
  
  16 ноября пятнадцать бойцов во главе с политруком 6-й роты 1075-го стрелкового полка П. Б. Вихревым у деревни Петелино уничтожили пять танков противника. Все эти воины погибли.
  
  17 ноября сто двадцать бойцов 1-й стрелковой роты лейтенанта Е. Е. Филимонова в районе станции Матрёнино отразили атаку немецкого батальона пехоты при поддержке шести танков. Затем панфиловцы оставили Матрёнино, продемонстрировав бегство; а после того как немцы заняли посёлок, перешли в контратаку и выбили противника, уничтожив около 300 человек.
  
  17 ноября восемьдесят бойцов 2-й стрелковой роты под командованием лейтенанта С. И. Краева и политрука Ахтана Хасанова, которые были окружены в районе отметки 231,5 силами противника до 400 человек пехоты при поддержке 8 танков. Без противотанковых средств советские бойцы перешли в контратаку и прорвали кольцо окружения. При этом уничтожили по советским данным 200 солдат и офицеров, подбили 3 танка, захватили 3 станковых пулемёта и одну легковую машину.
  
  16 ноября группа из 20 стрелков во главе с младшим лейтенантом М. Исламкуловым и лейтенантом Огуреевым отразили атаку батальона немецких автоматчиков в районе деревни Ядрово, прорвавшихся через линию обороны 1075-го полка и вышедших в тыл 2-го батальона соседнего 1073-го стрелкового полка.
  
  17 ноября семнадцать бойцов 1073-го стрелкового полка под командованием лейтенанта В. Г. Угрюмова и младшего политрука А. Н. Георгиева встречали с гранатами 25 немецких танков в районе деревни Мыканино. Из семнадцати человек уцелело только двое; потери противника, по советским данным, составили 8 танков подбитыми.
  
  18 ноября одиннадцать сапёров из 1077-го стрелкового полка во главе с младшим лейтенантом П. И. Фирстовым и младшим политруком А. М. Павловым в районе села Строково, обеспечивая отход полка, несколько часов сдерживали атаки батальона немецкой пехоты при поддержке танков. Все сапёры были посмертно награждены орденом Ленина.
  
  Тогда же в районе деревни Горюны массовый героизм проявили девяносто бойцов роты под командованием лейтенанта Танкова.
  
  То есть, подвиг двадцати восьми был не единичным. Как вспоминал потом комиссар П. В. Логвиненко: "В дивизии не было подразделения, которые бы чем-то отличалось по своему мужеству и стойкости" от них.
  
  То есть героизм был действительно массовым. И ведь об этих подвигах не молчали. Эти герои были названы поименно, некоторые из них были награждены высокими наградами. Другое дело, что особо говорилось на всю страну только о двадцати восьми. Они особо поднимались на щит, именно они стали символами мужества и стойкости. Но это уже работала машина пропаганды, к ней и следует адресовать все вопросы. Надо при этом только помнить одну простую вещь. Удачно или неудачно использует пропаганда подвиг, это не имеет никакого отношения к тому, что подвиг был.
  
  Но и то сказать, людям нужны символы. А таких символов не может быть много, они не запоминаются. Подвиг, совершенный Александром Матросовым, совершили еще сотни людей. Их имена были известны, многие из них были посмертно удостоены звания Героя. Но какой человек способен запомнить такое множество имен? Потому и упоминают обычно одного только Матросова. Как символ подвига. Виктор Талалихин таранил немецкий самолет не в единственном числе и даже далеко не первым. Но то, что наиболее известным в стране летчиком, совершившим этот подвиг, был именно он, не отменяет самого факта его подвига. Так что в конечном итоге речь может пойти только лишь о технологии такого ремесла, как пропаганда.
  
  Только разве пропаганда означает, что этих подвигов не было? Разве позднейшие рассказы о подвиге могут отменить сам этот подвиг? И разве вполне понятные неточности и преувеличения этой пропагандистской машины означают, что не было подвига двадцати восьми?
  
  Но по-прежнему, снова и снова настойчиво повторяется, что нельзя было символом мужества признавать именно этот подвиг. Что были другие, не менее значительные подвиги, которые следовало прославить на всю страну. И не только в дивизии генерала Панфилова. Кто-то вспомнит подвиги кавалеристов Доватора. Или танкистов Катукова. Или кремлевскмх курсантов.
  
   Но если остановиться на каком-то одном подвиге, сделав уже его символом мужества вместо подвига двадцати восьми, то что получится? Ведь всегда можно возразить. И сказать, что нельзя все сводить к кремлевским курсантам. Что были и другие... Потом назвать этих других... А вам возразят, что вы говорите о других, но совсем молчите о третьих...
  
  Был массовый героизм. Но нужны были и символы этого героизма. Думающие люди всегда это понимали. Что были не только двадцать восемь, были и другие. Самое великое множество других подвигов. Но о ВСЕХ других сказать невозможно как раз в силу их неисчислимости.
  
  Популярные обвинения журналиста Кривицкого в том, что он подменил подвиг всей четвертой роты неким мифическим подвигом двадцати восьми ее солдат, весьма, кстати, симптоматичны.
  
  Ведь всегда можно развить эту мысль и дальше. Если мы остановимся на том, что это был подвиг одной роты, то логично вспомнить о том, что и другие роты дрались рядом с четвертой ротой. И точно так же понесли они тяжелейшие потери. И тоже внесли какой-то свой вклад в этом бою. Значит, кто-то посчитает себя вправе заявить, что мы сегодня, говоря о подвиге четвертой роты подменяем им подвиг второго батальона. А значит, подвиг четвертой роты является мифом. В свою очередь, утверждающий это таким образом подменяет этим подвигом подвиг всего 1075 полка, понесшего тогда тяжелейшие потери. Но если мы остановимся на мысли о подвиге 1075 полка, тогда логично возразить, что этим якобы подвигом, мы подменяем подвиг всей Панфиловской дивизии. Между тем, говоря о ее подвиге, мы подменяем подвиг воинов 16-й армии, в состав которой она входила. В ней воевали и танкисты Катукова. И кавалеристы Доватора. И пехотинцы Белобородова. Они, что, менее героичны? Что, их подвиг чем-то ниже?
  
  Ну, хорошо. Мы остановились на том, что никакого подвига двадцати восьми не было, как не было и подвига 4-й роты. А был подвиг 16-й армии. Но сразу же кто-то будет вправе заметить, что одна эта армия остановить немцев под Москвой в одиночестве никак не могла. Что остановить немцев под Москвой смогли только общие усилия всего Западного фронта. Значит уместно говорить о подвиге всех его воинов. Что нельзя сводить подвиг воинов Западного фронта к якобы подвигу всего лишь одной только 16-й армии. Только остановиться при этом все равно не получится. Потому что и воины одного фронта остановить немцев не смогли бы. Остановила немцев вся Красная Армия. Но и армия не смогла бы остановить немцев, не получая поддержки тыла. Иными словами, нужно говорить о подвиге всего советского народа. Все правильно?
  
  А теперь посмотрим, что получается в итоге. Если подвиг двадцати восьми подменил у нас подвиг роты, а значит, был мифом, то и подвиг роты, подменив подвиг батальона, тоже был мифом. И подвиг батальона, полка и дивизии, подменив собой другие подвиги, тоже были мифами. Значит мифом был и героизм Красной Армии. Победила страна. Так что, только ей одной, честь и слава. А подвиги... Так ведь их не было. Это были мифы. Подменявшие собой другие подвиги. И то, что подвиг совершила вся страна, их отменяет.
  
  Но, если не было этих подвигов, то какой такой подвиг могла совершить вся эта безымянная страна? Страна состоит из людей. И если их подвиги подменяют собой подвиги других людей, то никаких подвигов они, люди этой страны, как раз и не совершали. Подвигов не было. Была коммунистическая пропаганда.
  
  Отдадим должное создателям изящной смысловой конструкции о том, что подвиг двадцати восьми подменил собой подвиг 4-й роты, а потому является мифом. Это логически красиво подводит нас к мысли о мифичности подвигов советских людей вообще. Сюда же, в эту конструкцию очень удачно ложатся давно уже и терпеливо внушаемые "истины" о том, что сражались тогда люди от безысходности, от ужаса перед беспощадностью советской карательной машины, только под пулеметами заградительных отрядов, под шеренгами расстреливавших их особистов. Мысль о подмене одного подвига другим и о конечной мифичности самих этих подвигов, является логическим завершением уже всего этого построения. Пропагандистской, конечно же, конструкции.
  
  То есть, получается, что история по факту давно уже используется в политических целях. Еще раз предлагаю отрешиться на минуту от существа этих споров. От того, какая сторона права, а какая - нет. Зафиксируем этот факт сам по себе. Используется.
  
  А использование чего-то в политических целях и является, в сущности, политической пропагандой.
  
  И когда кто-то говорит о том, что ему не нравится тот факт, что подвиг двадцати восьми панфиловцев использовался и используется в целях пропаганды, ему полезно было бы понять совсем простую вещь. Разоблачение и развенчание этого подвига тоже являются средством пропагандистской кампании, но уже другой стороны. Что все усилия по этому поводу лежат в русле продвижения этой новой пропаганды. И что сам он, не видя этого, тоже является и орудием, и жертвой пропаганды. Но уже пропаганды против своей Родины. Такие вот сегодня играются игры вокруг нее. Получается, что и вокруг каждого из нас.
  
  ***
  
  История - это люди. Их свершения. Поэтому золотой канон русской словесности, о котором говорил Сергей Шаргунов, неизбежно должен лежать на основании золотого канона русской истории. Его наличие, как уже отмечалось, далеко не всем нравится. По этой причине, естественно, попытки его разрушения продолжаются и будут обязательно продолжаться.
  
  Сегодня можно услышать сокрушенности по поводу того, что слишком много внимания уделяем мы прошлому. О том, что больше надо думать не о прошлом, а о настоящем. Только получается так, что сегодня за Россию воюет не только современность, но в не меньшей степени и наше прошлое.
  
  Генерал-майору Ивану Васильевичу Панфилову и его солдатам выпала редкая честь. Погибнуть в бою, защищая свою Родину, да еще и победив при этом многократно сильнейшего врага, одно это уже достойно вечной памяти и вечного признания. Но защищать свою Родину и после своей смерти, снова встать на пути ее врагов через поколения своих потомков, это... Это бессмертие. В том самом золотом каноне нашей истории, который не даст России сгинуть. Во все времена.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"