(краткое пособие для налоговых полицейских)

СОДЕРЖАНИЕ

1. ГРЕХОПАДЕНИЕ ПЕРВОЕ

Миша Куманьков, простой деревенский парень, после окончания школы решил поступить учиться на географический факультет университета в своем обла-стном центре - в Иркутске. Неведомые дали, диковинные места манили мечтатель-ного парня. Ему казалось, что, закончив географический факультет, он порвет с этим безобразным миром, который его окружал. Он повидает мир, объездит все страны, побывает в горах, на морях, изучит иностранные языки. Одним словом, голова деревенского мальчишки была забита иллюзиями, появившимся под воз-действием приключенческих книг. Мише казалось все легким и доступным. Стоит лишь захотеть, - и все двери откроются перед ним. Прекрасное будущее его ма-нило, он рвался туда из ничего не суливших серых буден.

Город поразил Куманькова огромными, как ему показалось, пятиэтажными домами, многоликой толпой и множеством машин на улицах. Сразу, на вокзале, он стал спрашивать добрых людей, как ему добраться до университета. Некоторые добрые люди не знали, что такое университет, другие знали, но не имели представ-ления, где он находится. В конце концов, все же кто-то нашелся и объяснил дорогу Куманькову.

В университете у Миши приняли документы и выдали ему направление в общежитие.

Из всех абитуриентов, проживающих в общежитии, особенно ему по-нра-вился Саша Луков. Это был общительный парень, уже повидавший мир. Саша был выше среднего роста и носил на голове копну светлых кудрявых волос. Он с увле-чением мог часами рассказывать о Севастополе, о походах по сибирской тайге, о коварных горных реках, о диких Саянских горах...

Не знал Миша, что все свои истории Саша неоднократно выслушал в свое время в одном из приангарских исправительных лагерей для малолетних преступни-ков...

- Миша, - как-то раз обратился к нему Саша. - Я совершенно не понимаю мате-матики. Остальные предметы мне ни почем, а вот математика...- на ней я точно засып-люсь.

- А ты подготовься, как следует. - Советовал ему Миша. - Ведь на белом свете нет ничего проще математики.

- Нет, нет, - возражал ему Саша. - Ты даже не представляешь, как запущена моя голова. Бедное мое детство, ежедневная борьба за кусок хлеба... Нет, тебе ни-когда не понять меня, рожденного и выросшего без матери... А вся эта математика мне вообще до фени. Мне только раз, первый и послед-ний, ее сдать, и больше она мне никогда не понадобится.

- Слушай, Саша, - вдруг осенило Мишу, искренне пожалевшего Лукова, - а да-вай-ка я за тебя сдам математику.

- Как это?

- Возьму твой паспорт - и пойду на экзамен вместо тебя. И поверь, я-то тебя не подведу.

- Но у нас ведь рожи разные: у тебя широкая, а у меня длинная, Ты - чер-ный, а я - белый. Да и ростом я тебя выше. Нет, мой паспорт тебе не поможет.

- Ну, Миша, и аргументы у тебя! Во-первых, рост в паспорте не указан. А что ка-сается цвета волос, то я сегодня же могу перекраситься в блондина.

- А ширина лица?

- Ну, скажем, на щеку я себе налеплю лейкопластырь, крест-накрест, чтобы мое лицо выглядело уже. И кому, вообще-то до нас будет дело? Ведь в экзамена-ционной комиссии милиционеров нет.

- Это точно.

И вот рано утром, казалось, неузнаваемо преобразованный Миша Кумань-ков, взяв с собой паспорт Лукова, одним из первых пошел на экзамен по матема-тике. Но не дрожали коленки у Куманькова. По природе своей он был смел.

Уместно сказать здесь, что наши друзья уже успели сдать экзамен по гео-графии. И оба сдали на отлично. Декан факультета, полная добродушная женщина средних лет, заприметила приятелей еще на предэкзаменационных консультациях. Ребята ей понравились. Ведь на географический факультет поступало очень мало пар-ней. А тут - сразу два орла! И по душевной доброте, неискоренимой среди лю-дей русских, она решила любой ценой помочь будущим питомцам, чтобы, не дай Бог, их не срезали на других экзаменах. Не без оснований она опасалась за ма-тематику, преподаватели которой, как известно, страдают объективностью.

Когда она зашла в аудиторию, где по ее расчетам должен был сдавать экза-мен Саша Луков, то с удивлением увидела вместо него Сашу Куманькова, пере-крашен-ного в белый цвет и с залепленной лейкопластырем щекой.

- Куманьков, вы что здесь делаете?

- Я не Куманьков.

- Куманьков, ведь у вас экзамен по математике завтра.

- Я вас не понимаю.

- Как это вы меня не понимаете, Куманьков? Я хорошо обоих вас за-пом-нила. Скажите, пожалуйста, - обратилась она к экзаменатору, - кто это у вас гото-вится к экзамену?

- Э-э... - экзаменатор с недовольством оторвался от газеты и нехотя на-чал во-дить пальцем по списку абитуриентов. - Э-э, вот, вот она, галочка. Это - Луков. - И опять закрылся газетой.

- Ага, - торжествующе уставилась декан в Куманькова. - На экзамене дол-жен быть Луков.

- Правильно, - согласился Миша. - Я и есть Луков.

- Покажи паспорт! - не то потребовала, не то задала вопрос декан.

- Пожалуйста, - Куманьков протянул декану паспорт Лукова.

- Ну вот, фотография не ваша. А вы - не похожи на фотографию.

- Что, фотография на меня не похожа? Что, я не имею гражданского права рас-толстеть? Время меняет внешность человека, а фотография остается прежней.

Декан не стала вступать в дискуссию с Куманьковым. Она пригрозила, что вы-зовет милицию, и та разберется с обоими мошенниками. А Саша давно уже манил Куманькова из приоткрытых дверей аудитории. ... В тот же день декан вер-нула друзьям доку менты, и они должны были на следующий день покинуть обще-житие. Так бесславно для обоих закончились первые университеты.

- Ну, зачем, зачем ты меня надоумил сдавать за себя экзамен? - горячился Миша. - Если бы не ты, я спокойно поступил бы в университет. А вот сейчас, это уж точно, меня загребут в армию.

- Ты же сам подал эту идею.

- Какую идею?

- Да сдать за меня математику.

- Мало ли какую идею я подам! К тому же я добрый. А ты - хитрый и вос-поль-зовался моей добротой.

Добирались они до общежития, больше не разговаривая друг с другом. Миша сердился на Лукова, что невинно пострадал из-за него, и теперь рухнули все его надежды. А Луков почему-то пытался обвинить Мишу за провал экзамена, за всю неудавшуюся авантюру, тем более что сама декан, оказывается, пыта-лась помочь ему сдать злопо-лучный экзамен.

Возле общежития играли в бадминтон две девушки-абитуриентки. Ку-мань-ков видел их на консультациях. Одна из них была красивая, а в глазах второй от-ражался не то природный ум, не то всепрощающая доброта. Познакомились. Пер-вую девушку звали Оля, а вторую - Аля. Парням делать было теперь совершенно нечего, и они начали точить с де-вушками лясы. Кончилось дело тем, что они дого-ворились вечером пойти вчетвером в местное кафе на танцы.

Весь вечер Куманьков старался приглашать Олю на танцы, но она предпо-читала по-чему-то выбирать Лукова, хотя Куманьков и считал себя умнее. Но что делать? Мише ничего не оставалось, как поддерживать компанию, то есть танце-вать с Алей. Так прошел весь вечер. Потом девушки вдруг засуетились и стали собираться в общежитие. Луков попросил Мишу, чтобы тот немного посидел за столом и что-то шепнул официанту. Куманьков недоуменно остался сидеть за столиком один, пока к нему не подошел официант и не принес счет.

Ох, и обозлился Куманьков на Лукова. Надо же, каким он оказался ти-пом, - негодовал Миша. - Из-за него я не поступил в университет. Он отбил у меня такую красивую девушку. А напоследок я еще, как в знак благодарности за все хорошее, я вынужден рассчитываться в ресторане за четверых.

Если бы вы знали, как зол был в этот вечер Куманьков! Когда он пришел в свое общежитие, глаза у него слипались, и он, успев снять только ботинки, зава-лился спать.

Утром он был уже на вокзале. С Луковым он не попрощался. Надо уезжать, - уезжать поскорее из этого города, - думал Куманьков. - Прощай Иркутск, город несбывшихся надежд.

Возле вокзала Мишу встретила толпа цыганок, и он засмотрелся на их странные необычные наряды.

- Молодой человек, - обратилась к нему пожилая цыганка, - а ведь у тебя горе.

- Откуда вы знаете, бабушка?

- Знаю, милый, все знаю, не обиделась на комплимент цыганка. - Хо-чешь, я тебе помогу. Только смотри мне в глаза, и говори только правду, ни-чего не скры-вай, только правду говори, милый.

- Ладно, что уж там, - согласился Миша.

- Можно я с твоей головы сорву волосок.

- Нет, волосы у меня грубые и густые. Если перестараетесь, то и клок можно выдрать. А зачем мне это надо?

Цыганка не послушала Мишу и протянула свою черную сухопарую руку к его голове. Миша неприятно сморщился весь, ожидая боли. Но рука цыганки не причинила боли. Она умело овладела мишиным волосом, но все же он с сожале-нием заметил, что в руке цыганки оказалось несколько волосков, и ему немножко стало жаль утраты. Цыганка выбрала один из волосков, наверное, самый лучший, и стала что-то бормотать над ним.

Потом для окончательной верности ворожбы она попросила у Миши бу-мажную денежку, чтобы завернуть заколдованный волосок, чтобы тот, как сказала она, улетел к его любимой. Миша сначала не врубился, потом начали появляться сомнения.

- Постой, постой, тетка, - заволновался Миша, - У меня нет никакой люби-мой.

- Нет, - значит, будет, - урезонила его цыганка.

Она скрутила денежку в трубку и зажала ее в кулаке. Потом опять что-то пробормотала и дунула на кулак, после чего раскрыла ладонь. О, чудо! Денежки как не бывало. И куда она подевалась? Но сиюминутное восхищение у Миши сме-нилось безнадежным страхом.

- Отдавай, старая, деньги, - закричал на нее Куманьков. - На какие шиши теперь я доберусь домой?

- Не было, милый денег. Какие деньги? - старая цыганка перешла на крик, и на этот крик сбежались ее товарки. Некоторые из них были с грудными детьми, и все почему-то пытались ими отгородиться от Куманькова.

И на сей раз Куманьков понял, что пролетел. В карманах у него было пусто, возвращаться в общежитие он не хотел, да и занимать там было не у кого, и он ре-шил добираться домой зайцем. А добираться предстояло целые сутки.

Куманьков ловко проник в общий вагон поезда, и ему повезло, что тот ока-зался переполненным. Куманьков забрался на третью, багажную полку и притво-рился спящим. Потом и на самом деле заснул, но через некоторое время его разбу-дили.

- Ваш билет!

- Не понимаю, - прикинулся Куманьков.

- Покажи билет.

- Купи да смотри, - ничего другого не нашел Куманьков для ответа.

- О, да ты еще хамишь. - Контролер уже не в шутку рассердился. - Ты, что, заяц?

- А ты, что - волк?

Не понравился такой диалог контролеру. Он стащил Мишу с полки и повел его в купе проводников для проверки документов. Миша старался делать все мед-ленно, ведь с каждой минутой он все ближе и ближе приближался к своему дому. Его жалобы на злокозненную цыганку не растрогали сердца контроллера. А как же иначе? Контролеры слыхали подобное каждый день, может быть, слыхали истории еще и покруче. На ближайшей станции, уже ночью, Мишу ссадили с поезда, и ему, бедному деревенскому неудачнику, оставалось только одно - товарниками доби-раться до своих пенатов. Впервые Мише пришлось сожалеть, что товарные поезда так редко проходят по этой железной дороге.

Стыдно Куманькову было показаться на глаза своей матери. Отца своего он никогда не знал, а может быть, его и не было вовсе, - иногда такая крамольная мысль посещала мишкину голову. Его мать тянула из последних жил, она все хо-тела, чтобы ее единственный сын вышел в люди. Она сама, не имевшая никакого образования, мать-одиночка, которую в деревне мог обидеть любой хам, работала в совхозе разнорабочей. И если бы не личное подворье, и не корова, - им с матерью не на что было бы жить.

Чтобы собрать сына в университет, то есть немного приодеть и дать денег на дорогу, они год копили, сдавая всю выращенную живность в райзаготконтору. И если бы не корова, которая удачно отелилась в начале зимы, то они не протянули бы последнюю зиму.

Куманьков, как догадался читатель, жил в деревне. Точнее это было село, укрупненное по известной идее советских академиков. Куманьков никогда не лю-бил свое родное село, и ему не хотелось туда приезжать. Они с матерью имели свой дом из двух комнат - кухни и горницы, четыре сотки огорода, только и всего. А как иначе? Иначе в укрупненном селе нельзя. Местные власти ежегодно выделяли сельчанам уже распаханную землю под картошку, бери хоть гектар, но эта земля находилась в километрах двадцать от села. Выделяли и покосы, а тут уж как пове-зет, может быть в десяти километрах от дома, а может быть, и в тридцати. Выигры-вали от такой дальности угодий и ежегодного их перераспределения многие, и те сельчане, которым казалось, что в этом году им страшно повезло, когда они полу-чали угодье, расположенное в этом году ближе к дому, чем в прошлом, и власть предержащие - ведь, несмотря на кризис, им безработица не грозила. Разумеется, в первую очередь, выигрывали сельские механизаторы: доставить сено зимой на большое расстояние - здесь просто так, бутылкой, не отделаешься.

Крупный и мелкий рогатый скот сельчане держали на своих подворьях, а сено складировали за селом, поскольку свободного пространства на подворье уже не оставалось. По этой причине сельчане вынуждены были либо изо дня в день возить сено к себе на подворье, либо держать скотину за селом. И все требовало бдительной охраны. Не дай Бог, побалуется кто огнем на сеновалах, - сгорят не только сеновалы, но и все село.

Ежедневно Куманьков видел вокруг себя деревенскую жизнь во всей ее убо-гости. Его лучшими минутами жизни было чтение приключенческих романов Жюля Верна и Фенимора Купера. Его манили девственные джунгли, водопады, лазурные моря и необитаемые острова, и он все дальше и дальше уходил в идил-лию.

Каждое лето Мише, как и всем его деревенским сверстникам, приходилось заготавливать на зиму сено, пропалывать огороды. Кроме того, дети, наравне со взрослыми, все лето работали в совхозе, причем никаких скидок им не делалось.

Миша помнил, когда однажды к ним, в деревню, зашел туристический отряд его же сверстников, городских ребят, тогда - лет тринадцати. Со своим руководи-телем они проделали путь в двести километров по дремучей тайге, и после корот-кого отдыха в деревне им предстояло пройти еще сотни полторы километров.

Как тогда пронзительно позавидовал Миша тем ребятам. Ведь он, деревен-ский мальчик, прожив все время в таежном селе (еще до укрупнения сел), так и ни разу не углублялся в тайгу дальше, чем на три километра. И действительно, ягоды, грибы росли рядом, чуть ли не под ногами, свободного летнего времени было мало, и никому из деревенских жителей не могла прийти в голову мысль просто так ша-таться по тайге. Надо же, - подумал тогда Миша, - даже и в этом вопросе я обделен. Городские ребята, пользуются всеми благами цивилизации, и, несмотря на это пре-имущество, лучше знают и наши таежные края, чем мы, местные жители.

Поэтому вдвойне было неприятно Мише Куманькову появляться в своей деревне, и он решил остаться в первом попавшемся городе. Там он устроился на завод помощником токаря, чтобы заработать немного денег перед армией. ^

2. ХУДОЖНИКИ И ПЕВЦЫ

Вот и попал наш приятель Куманьков в армию. Казарма новобранцев нахо-ди-лась возле контрольно-пропускного пункта. Эта казарма представляла собой длинное приземистое здание, заполненное изнутри ровными рядами двухэтажных кроватей. Под чутким руководством опытных сержантов две сотни молодых солдат должны были провести первые свои пятнадцать дней службы вместе, иными сло-вами, пройти курс молодого бойца.

Никогда, ни до армии, ни после нее, никогда не приходилось Кумань-кову спать столь глубоким сном, как эти первые дни своей службы. Казалось, что только прикоснулся ухом к подушке, и тут же слышишь команду подъем.

И ведь были причины для столь глубокого сна. С утра до вечера - в строю, в бе-готне, не можешь самостоятельно сделать и лишнего шага, все - только по ко-манде сержанта. И не столь тяжела была для него физическая на-грузка, сколько непривычен был морально-психологический дискомфорт. О! Кто лишался в один момент абсолютной свободы, меняя ее на абсолютное рабство, - тот поймет Ку-манькова.

Конечно же, человек - не свинья, он может ко всему привыкнуть. Но для при-вычки нужно время, для воспитания новых привычек нужно блокировать па-мять, чтобы старые желания были замещены новыми, соответствующими совер-шенно иной обстановке. И вся проблема - во времени и в памяти.

Человек может быть глубоко несчастным даже на президентском кресле, и в ипостаси раскормленного олигарха. И тот же человек, находясь в тюрьме, проник-нется ра-достью, если ему достанется добавка к тюремной баланде, добрый окурок или не буйный сосед по нарам.

И вот прошли эти ужасные пятнадцать дней. Новобранцев разместили по раз-ным казармам. Теперь их ожидала не совсем завидная участь салаг. Стоит ли писать о салагах? Кому довелось служить под стягами красных знамен, тот знает салажью жизнь, а кто не служил, тот все равно не проникнется салажьей экзистен-цией.

Одним словом, день за днем уныло потянулась у Куманькова служба в доб-лестном танко-вом полку Сибирского военного округа.

И вот однажды, эта унылость неожиданно прервалась. Однажды утром на плацу командир полка заявил, что перед ними стоит важная политическая задача - оформление ленинской комнаты. Надо было написать лозунги, нарисовать пла-каты, а главное, что хотелось бы и ему, и замполиту, - это нарисовать портрет Ленина. Я попрошу назваться, обратился перед полком командир, - кто среди вас, солдаты и сержанты, умеет хорошо рисовать, кому бы из вас можно по-ручить оформление ленинской комнаты. Хорошенько подумайте: задание ответственное, ведь ленинская комната - это лицо полка. Когда в полк приедет командир дивизии, он первым делом зайдет в ленинскую комнату, посмотрит на ее оформление, и, если у нас ле-нинская комната будет соответствовать требованиям командира диви-зии, то он, думаю, останется доволен. Значит, и полк будет отмечен, как одна из лучших, боеспособных частей. Так, кто из вас хорошо умеет рисовать? Ша-г вперед, марш!.

Куманьков всегда считал себя если еще не загубленным, то все же спо-соб-ным художником. Как-то после восьмилетки он чуть было не поехал учиться в ху-дожественное училище, однако его отговорил родной дед. А ведь мудрый был дед, хотя и прожил всю жизнь в таежной глуши. Дед сел тогда на стул напротив Ку-манькова, положил ногу на ногу и сказал: Мой дорогой внук, художник, как и фотограф, они оба работают за деньги. Я вот, к примеру, пообещаю заплатить тебе, сяду на стул, развалюсь вот так, а ты будешь стоять или крутиться возле меня, рисовать будешь меня, рисовать и бояться. А почему бояться? Да потому, что ты все это время будешь думать о том, не за-ставлю ли я тебя перерисовывать портрет, да и заплачу ли я тебе деньги. А вот сделай так в своей жизни, чтобы не ты рисо-вал какого-то дядю, а тебя самого рисовали. Да, крепко запомнил наставления своего деда Куманьков. И все же изредка, раз в неделю он брался за кисть, потому что любил рисовать наш Куманьков.

- Я, - откликнулся на призыв комполка Куманьков, и вышел из строя на шаг вперед.

- Я, - кто-то еще откликнулся вслед за Куманьковым где-то на правом фланге.

- Хорошо, - повел глазами перед строем командир полка, - хорошо на пер-вый раз, значит, у нас в полку есть уже два художника.

Куманьков посмотрел по сторонам и увидел на другом краю плаца еще од-ного солдата, назвавшегося художником и вышедшим из строя. Что-то до боли знакомое показалось в этом солдате, но Куманькову, как дисциплиниро-ванному солдату запре-щено было глядеть по сторонам, и он с преданностью смотрел на командира полка, ожидая дальнейших распоряжений.

Командир полка тут же повелел замполиту направить художников в ленин-скую ком-нату. Взглянув на будущего своего коллегу, Куманькова чуть не схва-тила кондрашка. Сначала он не поверил своим глазам: это был Сашка, Сашка Луков! У Сашки, видимо, были такие же эмоции. Они даже не поздоровались. Замполит долго и нудно объяснял художникам, что они должны были сделать, с чего начи-нать...

Когда, наконец, Миша и Саша остались вдвоем наедине друг с другом, тут же начались объяснения.

- А-а, дружище, и ты попал в армию! - злорадно сказал Миша.

- Не ты, а вы, товарищ ефрейтор. И не тыкай меня, а то язык про-ткнешь, - степенно ответил Саша. - Я уже старик, я полгода прослужил, а ты - са-лага еще.

- Значит, тебя раньше, чем меня прихватили. И как же ты умудрился попасть в армию?

- Из-за тебя, Миша, из-за тебя.

- Из-за меня?

- Да, из-за тебя. Ведь ты не сдал за меня математику, завалился, как по-след-ний лох.

Куманьков не хотел переубеждать Лукова в обратном. У него даже на-строе-ние поднялось. И не только из-за того, что попал в штатные художники. Настрое-ние у Ку-манькова поднялось также потому, что и Луков оказался в ар-мии, что и этого прохо-димца не миновала чаша сия.

Но он не стал делиться своими низкими мыслями с Луковым, зато сам Лу-ков словоохотливо доложил ему, что им обоим страшно повезло. А ведь весь полк должны были на днях послать на лесозаготовки, а он знает, что это такое. Оказа-лось, что Саша никогда в жизни не рисовал, и что не хотелось бы ему ехать на ле-созаго-товки, ворочать бревна.

- На тебя, Миша, вся надежда, выручай. Я тебе буду рамки строгать для кар-тин, холсты там всякие натягивать, доставать краски, ездить за всем необхо-димым в город... Замполит ведь мне доверяет. Мы с ним на короткую ногу.

- В город ездить за меня, - возмутился тут Миша. - Надо же до чего доду-мался. А я, значит, здесь, в казарме должен ошиваться и за себя, и за тебя.

- Ну не за тебя, Миша, не за тебя, а ради тебя, понимаешь, ради друга чего только не сделаешь. Я ведь такого принципа придерживаюсь: сам погибай, а това-рища выручай.

- Ты меня выручаешь?

- А как ты думал?

Нет, с Луковым трудно было спорить, с его языка обвинения и оправдания сыпались экспромтом.

И так, между дискуссиями началась творческая работа. Саша усердно стро-гал деревяшки, делал рамки, натягивал на них бумагу, ездил по распоряжениям замполита в город, доставая все необходимое. А Миша рисовал на всем готовень-ком.

Не обошлось и без курьезов. Однажды, в самом начале совместной деятель-но-сти Луков достал несколько рулонов желтоватой бумаги, натянул ее на заранее приго-товленные рамки. Потом Куманьков усердно размалевывал гуашью плакаты.

Следующее утро оказалось сырым и туманным. Придя в ленинскую ком-нату, наши художники обнаружили, что бумага на всех плакатах сморщи-лась и пошла вол-нами.

- Почему же ты, Саша, - упрекнул Куманьков Лукова, - так плохо натянул бумаги на рамки?

- Да ты что, Миша, совсем уж на меня, сирого и босого ополчился. Все я де-лал, как надо. Ты и сам это хорошо видел, когда я передавал тебе эти рамки.

- Перетягивай, давай, перетягивай плакаты.

Что делать ефрейтору Лукову, если он волею судьбы оказался в подмас-терьях у рядового Куманькова. Луков перетянул все плакаты.

Следующий день оказался солнечным и ясным. Куманьков и Луков, придя в ленинскую комнату, ужаснулись: все плакаты из той луковской бумаги оказались разо-рванными. Какой же гад все это сделал, - недоумевали художники. Луков тут же сооб-щил о всем случившемся замполиту, ведь весь месячный труд оказался напрасным. Замполит посмотрел на тщетные результаты наших художников, пока-чал головой и спросил: Кто же вам дал эту бумагу?.

Оказалось, что выданные деньги на бумагу Луков попросту растратил, а бу-магу выпросил у полковых оружейников. Бумага оказалась гигроскопичной, и предназнача-лась она для обмотки стволов пушек, чтобы те зазря не ржавели. При повышенной влажности воздуха бумага впитывала влагу и поэтому набу-хала, а в сухую погоду, на-против, она отдавала влагу и стягивалась.

И вот, наконец, все почти было готово кроме портрета Ленина. Но этот портрет никак не получался. По памяти Миша не мог его нарисовать, но скопиро-вать с пла-ката или крупного портрета смог бы, конечно. Но достойного портрета никак и нигде не могли отыскать друзья. Наконец выход был найден и нашел его Саша, посоветовав Куманькову срисо-вать Ленина с рублевой монеты. Наш Миша с усердием начал копировать Ленина на лист ватмана. Но никак не по-лучался Ленин в акварели. Чуть мазнул не так, - и все выбрасывай, и начинай все с начала. И Миша запросил у замполита холст и масляные краски. Он говорил, что работать с масляными красками легче, поскольку они не прозрачные, и вся проблема только в том, чтобы немножко, ну денек, подождать, пока краски подсохнут. Саша с зампо-литом съездили в город, привезли и холст, и краски. Правда, не те краски привезли. Потом Саша еще раз съездил в город за нужными красками, потом надо было дос-тавать клей для грунтовки. Саша продолжал усердно ездить в город. А Миша, в силу разделения труда, все это время творчески проводил у мольберта.

- Когда закончите портрет Ленина? - торопил художников замполит.

- Нельзя нас торопить, товарищ майор, - возражал Миша. - Чтобы вне-сти уточ-нения в портрет, надо подождать хотя бы день, чтобы краска под-сохла. И вот только на следующий день можно приступать к корректировке.

- Но ведь так вы к новому году не подготовите портрет Ленина, а ведь без этого портрета и ленинской комнаты нет.

- Товарищ майор, - вмешивался Саша, великие художники рисуют свои ше-девры десятилетиями. И потом общество остается им навечно благодарным.

- Да вы, художники, с ума сошли что ли, или меня за дурака считаете?

- Может быть, товарищ майор, мы пока и не великие художники, но до пер-вого сентября торжественно обещаем все закончить, правда, ведь, Миша?

Миша молча кивал головой. Ох, так он в этот момент ненавидел Лукова!

И вот наступил ответственный момент. Портрет Ленина был готов. Сам ко-ман-дир полка пришел наведаться в ленинскую комнату. За ним семенил замполит и еще несколько офицеров. Не поздоровавшись и не оценив всего сделанного, командир полка тупо установился почему-то на портрет Ленина.

- Это что за грузинский старик на портрете?

- Нет, товарищ полковник, - скромно парировал Миша, - это - Ленин.

- Ленин, говоришь?

- Да, это - Ленин.

- А кто рисовал?

- Я, я, я - радостно кричала душа Миши. - Но сам хозяин души вел себя скром-нее, косо поглядывая на Сашу, подумав о нем нехорошо. - Примажется ведь опять Лу-ков ко всему сделанному, выдаст себя за творца, а меня - за подмастерье, которое у него на подхвате.

- Кто рисовал это, я спрашиваю? - голос полковника уже не обещал ничего хо-рошего.

- Это рядовой Куманьков рисовал, товарищ полковник, - бескорыстно отрапор-товал Луков. А Куманькову оставалось просто удивляться такой неожиданности.

Товарищ полковник снял портрет Ленина со стены, подошел к Ку-манькову, на-махнулся на него портретом и заорал: Да я тебе такого Ленина на залупе нарисую.

- Нельзя оскорблять вождя мирового пролетариата, - с неожиданностью для себя ляп-нул Куманьков.

- Я тебе оскорблю вождя... Вон отсюда. А ты, - он обратился к зампо-литу, - бы-стро строй батальон на плацу.

Перед всем полком, построенным на плацу, вывели Куманькова. Ко-мандир полка повторил свое желание избирательно разрисовать Куманькова, и батальон по-жеребячьи захохотал, включая и Лукова, который стоял со всеми вместе, причем стоял в первой шеренге, напротив Куманькова. Миша с ненавистью смотрел на его радостно-веселую, как и у других солдат, физиономию.

За свои неоцененные труды Куманьков получил наряд вне очереди. А что еще мог сделать с ним командир полка? Не отправлять же его из армии домой за такой проступок.

А вот Луков оказался тут ни причем. Мало того, ему поручили завершить оформление ленинской комнаты. Он излов-чился, и тут же нашел себе помощника, кстати, неплохого художника. Только из-за природной скромности этот будущий гений не вышел тогда из строя, когда на зов командира полка откликнулись Луков с Куманьковым. Луков съездил очередной раз в город, привез плакат Ленина точь в точь размером с ватман, помощник скопировал его и разрисовал акварельными красками. И к первому сентября совместными усилиями портрет Ленина был готов.

Нет, такой подлости Куманьков никогда не мог простить Лукову. Если и дово-дилось им встречаться в полку, то на привет, Миша Куманьков прохо-дил, будто не замечая Лукова.

Но времена меняются, а люди остаются, кажется, прежними. Неуго-монному замполиту полка пришла очередная идея, на сей раз связанная с по-пыткой резкого по-вышения культурного уровня солдат и сержантов. После обсуждения и прений было решено создать полковой хор.

Дело хорошее, подумал Куманьков. До армии, после неудачного посту-пления в университет, он проработал год на заводе. Там тоже пытались орга-низовать хор. Его, как молодого рабочего насильно послал туда начальник цеха. Куманьков со-противлялся, как мог, но начальник неумолимо заставлял его ходить на хор. По всей видимости, в те времена было такое поветрие в стране, чтобы на каждом заводе был свой хор. И поскольку желающих было мало, директор рас-порядился за каждое занятие доплачивать участникам по пять рублей (дело было до гайдаровской реформы). Что тогда произошло! Не было спасения от добровольцев. Пришлось устраивать конкурсный отбор. Правда, у руководителя хора не хватило проницательности спрашивать паспорта как у записавшихся в хор, так и у присутствующих на репетициях. Поэтому состав проверяемых и состав участников хора сильно расходились. Дальше - хуже. Руководитель хора удивлялся, что по перекличке, которую его вынудили устраивать обстоя-тельства, откликалось из разных углов зала пятьдесят человек, а по пересчету он не мог насчитать больше двадцати пяти. В конце концов, директор завода махнул рукой на свою затею, а раз так, то и бухгалтерия перестала начислять деньги за участие в хоре. И по этой при-чине хор сам по себе распался.

Имея такой колоссальный опыт, Миша добровольцем записался в полковой хор. Но, к своей досаде, уже на вторых спевках он опять увидел Лу-кова, как начинающего и многообещающего певца. Руководитель хора, специ-ально приглашенный штатский человек, долго не мог определить, каким голосом пели Луков с Куманьковым: первым, вторым или третьим. И каждый раз менял их местами в строю. Но певцами они оказались неважнецкими, и руководитель хора часто об этом им напоминал. Ни тому, ни другому не хотелось уходить из хора, так как хор сулил им поездки в город, а может быть, и в дру-гие злачные места.

Куманьков старался, правда, изо всех сил. Он выучил слова всех полковых песен, и изо всех сил старался поддерживать хор своим громким ревом. Луков наоборот, как оказалось позже, только делал вид, что поет, открывая в такт песне свой рот, поэтому он был в хоре на лучшем счету по сравнению с Куманьковым.

Потом руководитель хора почему-то заподозрил Куманькова в фальши, прове-рил его певческий талант персонально, и предложил ему больше не по-являться на спев-ках. Но Лукова опять миновала чаша сия.

Да, несправедливость царит в мире, одна несправедливость. Грубо об-рываются все благие порывы, рвущихся в небеса подстреливают на взлете, и только ползающие да пресмыкающиеся одерживают верх в этом бренном мире. Да что там говорить. Нет в жизни ни справедливости, ни правды. Да и жить - это уже несправедливость для тех, кому она не далась или не удалась.

Правда, Куманькова на этот раз не наказали. Отсутствие таланта не является причиной для наказаний.

И вот потекли серые, мрачные будни в службе Куманькова. У него было ощущение Адама, которого только что выгнали из рая, даже не позволив увидеть Еву.

Между тем хор, включая и Лукова, регулярно стал ездить в город на выступления в местные дома культуры. По возвращению из города певцы бурно обсуждали происшедшие с ними приключения, послехоровые танцы с местными девчонками. А Куманьков отходил подальше, чтобы не слушать всего этого.

Куманьков давно втянулся в армейскую лямку, и ему теперь казалось давнишним сном прежняя жизнь в деревне, неудачное поступление в университет и работа на заводе. Ему казалось, что он находится в армии вечно, служба нескончаема, более того, эта служба - его естественное состояние, в котором он находился всегда. Он беспрекословно выполнял любые команды, как хорошо прирученная собака. Теперь он не думал о будущем, потому что в его сознании ничего не было кроме армии, казалось, не было и будущего. ^

3. КАРАНТИН

Служба шла, а солдаты ждали демобилизации. Куманькову оставалось служить еще год, а Саше Лукову - всего то полгода. Но вот однажды случилось большое не-счастье в родном полку. Разнеслась страшная весть, что в полку появились больные дизентерией. Надо было в кратчайшие сроки ликвидировать эту опасность, поскольку полк мог стать нeбоеспособным, а отсюда вытекали очень неприятные последствия, в первую очередь, для командира полка. И вот по этой причине опять на плацу строят полк.

- У кого болит живот, у кого понос - выйти из строя на один шаг впе-ред! - ско-мандовал командир полка.

Пошли, пошли, и тут же самым первым из полка Луков вышел на шаг вперед. Куманьков несколько смутился, но, зная Сашкину проницательность, последовал за ним. Из их роты позже всех вышел Паша, здоровенный, нескладный детина с красным страдальческим лицом. Видимо, действительно, вид Паши говорил о том, что в данный момент он был истинно мучеником. Жалко было Куманькову смотреть на Пашу, и зачем только вывели его на плац, сидел бы сейчас Паша в армейском туалете или стра-дальчески лежал бы на кровати в казарме. Но куда там, приказ начальства - за-кон для подчиненных... Лукову тоже жалко было смотреть на Пашу, по-этому он, нарушая порядок, как бы незаметно, в суматохе, когда солдаты выходили из строя и перестраивались, встал рядом с Пашей и сочувственно начал о чем-то его расспрашивать.

Следующее распоряжение уже отдавал завмедсанчастью: Все больные, - при-казывал он, - стоятся в три колонны и идут по направлению к столовой. Там приготов-лены стеклянные банки. Каждый берет себе банку, и все органи-зованно направляются в туалет, где снимают пробу кала. Далее, - командовал он, - также дружно, в три колонны все идут в санчасть, по очереди заходят и сдают эту пробу. В санчасти быстро определятся и направят всех больных в отдельно приготовленную для них казарму. Если у кого проба на дизентерию не подтвердится, будет отправлен назад, в свое подразделе-ние.

Уже при раздаче банок, Луков опередил всех и выбрал три банки: две стандарт-ные, а третью - трехлитровую, которую передал Паше.

И, наконец, они - в долгожданном для многих туалете. Луков с товарищеской заботой засуетился возле Павла.

- Павел, ты, давай тужься как следует. Что, я зря тебе свой завтрак и обед отда-вал? Думаешь, мне самому жрать не хотелось? Еще как хотелось. А я ведь о тебе забо-тился, о твоем здоровье. Думаю, товарищ заболел, надо помочь това-рищу. А чем я еще могу помочь своему другу здесь, в армии. Были бы деньги - конфет, лекарств купил бы... А вот денег нет, поэтому я готов отдать другу и свой обед, и. свой ужин.

И Павел тужился, тужился, как мог. Проба была отменной, даже не-опытный че-ловек без помощи санитара мог это определить на глаз. Потом на-чался дележ, скромная доля досталась и Куманькову. А как иначе? Павел - об-щий друг... Пытались было тут вмешаться парни из других рот, но Луков, как старогодок, строго их обрезал: У вас должны быть свои больные, и надо было вам раньше позаботиться и о своих больных, и о себе. А на готовый каравай - рот не разевай.

И вот, наконец-то наши друзья залегли в полковом лазарете. Как хо-рошо лежать в армейском лазарете, когда на улице, на плацу мороз, а ты здоров и рядом с тобой здо-ровые и веселые товарищи. И никаких с тобой рядом ко-мандиров... Спи - сколько хо-чешь, разговаривай - о чем только можешь, и в любую минуту можно сбегать на пере-кур. Да о такой жизни можно только меч-тать даже сейчас, будучи не в армии.

Спокойствие нарушалось, когда отворялась в казарму дверь, и в ней появлялись дневальные с большущими термосами с едой. У Лукова было какое-то шестое чувство на подобные события. Он первым соскакивал с кровати, быстро хватал чашки для себя и своих друзей и первым подбегал к раздаче. Уже получив пайки, он передавал их подоспевшим товарищам.

Свободного времени в лазарете было много, поэтому приходилось много говорить и слушать. Разговоры, в основном, сводились к девушкам, к прошлым доармейским занятиям и к тому, как устроить свою жизнь после армии.

- Куманьков, чем ты собираешься заниматься после армии?

- Не знаю, наверное, на макаронную фабрику устроюсь.

- А что там хорошего?

- Макароны буду от пыли продувать. Работа вредная, поэтому будут мне и бесплатное молоко выдавать.

Ребята от души смеялись над шуткою Куманькова. Ведь все прекрасно знали, что нынче никто не продувает макароны. Ребята спрашивали и Лукова, кем он хочет стать после армии. Луков тоже не лез за словом в карман.

- А я хотел бы получить два образования: учителя и агронома.

- Ничего себе, - удивлялись ребята. - Ведь для этого надо десять лет учиться.

- Зато потом буду летом работать учителем, а зимой - агрономом.

Не до каждого доходила эта шутка. Но все равно, через некоторую паузу все вдруг начинали дружно ржать. Понятно же, учителя имеют самые длинные отпуска в мире, зато агрономам зимой делать нечего.

Павел, как самый серьезный и основательный из товарищей (ведь недаром он помог нашим приятелям устроиться в лазарет), более прагматично подходил к своему будущему.

- Я пойду работать в милицию. А что? Я ведь ничего не умею делать. Вот, работал я до армии учеником слесаря. И что бы мне не поручали, начинаю работать, - все выходит брак. Пока ученические получал, все еще ничего, а как перевели на самостоятельную работу, на сделку, - шиш, а не деньги. Хорошо еще, что не вычитывали этот брак из зарплаты, да и зарплаты не было никакой.

Когда стану милиционером, все бичи будут обходить меня стороной. И никто меня не тронет. А я смогу любому залепенить дубинкой, и ничего мне за это не будет. Кстати, милиционерам дают казенные квартиры, об одежде тоже не надо беспокоиться.

Да, - подумали наши друзья. - Мы шутим, а Паша говорит всерьез. Выйдет, подумали наши друзья, с Паши толк, лишь бы только в нем дурь не осталась.

Забегая вперед, сообщу читателю: нашим друзьям придется в будущем встретиться с Павлом, ох, да как еще встретиться! Но пока они были благодарны ему за бескорыстно оказанную помощь. Но надежда проваляться в госпитале, по расчетам Лукова, месяца три, не оправдалась.

Они хорошо понимали, что будут находиться до тех пор в карантине, пока у Павла, их общего друга, будет оставаться положительная проба на дизентерию. Поэтому Луков и Куманьков стали косо поглядывать на выздоравливающего Павла. И ничем они не могли предотвратить своего возвращения в родные казармы.

После очередной проверки на дизентерию, к удивлению всех, первым выписали Павла. Куманьков и Луков сочувственно смотрели на товарища, а тот одарял их злобным взглядом и зубовным скрежетом. Но ни слова не сказал Павел на прощание. Он молча собрал пожитки и покорно направился в казарму.

- До свидания, Паша, - услыхал он за своей спиной, как показалось ему, сказанное не без лукавства.

А в ответ... тишина. Куманькову и Лукову от этого стало немного не по себе.

- Надо же, в жизни как случается, - искренне оправдывался Луков. - Павел по-настоящему болел и нам помог. А его почему-то одним из первых выперли из лазарета.

- Да ты нашу с тобой историю вспомни. - Не без сарказма заметил Куманьков.

- Напрасно, Миша, на меня сердишься. Я ведь не виноват, что Ленин не удался. Рисовал ведь ты, а не я.

Вот так всегда. Если что-нибудь делаешь, то и ответственность на тебе. А рядом, куча бездельников валяет дурака, можно так всю жизнь провалять дурака, находясь на подхвате, и никакой тебе ответственности.

И вот, наконец, печальный момент наступил. Ребят заставили покинуть блаженный лазарет и возвратиться к своим обязанностям. Вот и потекла снова нескончаемая служба.

До демобилизации Лукову оставалось полгода, а Куманькову - еще целый год. Но нашим героям жизнь стала омрачаться одной неожиданной неприятностью. Дело в том, что, оправившись от болезни, их общий друг Павел начал так усердно служить, что ему присвоили очередной чин и поставили старшиной роты, в которой служили Куманьков и Луков. И надо же было Павлу дослужиться до старшины роты. Не каждому суждено дослужиться. Дорогой читатель, наверное, не знает, что означает эта должность в армии. В армии нет никого главнее для солдата, чем старшина роты. Что представляет по сравнению с ним взводный или ротный командир, наездом появляющийся в воинской части? Даже командир полка и сам генерал не внушают солдату столько страха, как старшина роты. Старшина круглые сутки с тобой, рядом. Он раньше тебя просыпается, позже тебя ложится спать. Вся власть над твоим бренным телом и слабой душой в руках старшины. Без него ты и шагу не ступишь. А он тебя может послать в любой момент и в любое неожиданное место. Только за одну расстегнутую пуговицу можно схлопотать наряд вне очереди. Только из-за одного нарушителя в роте все могут быть подняты ночью по тревоге, и старшина заставит роту сделать пробежку этак километров десять, например, чтобы похоронить окурок, который вечером он нашел в неположенном месте.

Почему-то особенно невзлюбил товарищ старшина Лукова и Куманькова. Наверное, были основания для такой нелюбви. Но никак ему не удавалось взять, как говорят, за жабры Лукова, главного полкового художника со свободным творческим графиком прохождения армейской службы, за которым стоял всемогущий замполит полка. Поэтому Куманькову доставалось сторицей и за себя, и за того парня.

Все, буквально все видел Павел: и не застегнутую пуговицу, и не начищенные сапоги, и невыравненные полоски на одеяле с полосками одеял на соседних кроватях, и опоздание в строй, и нерадивое отдание чести. Да мало ли каких еще преступлений может совершить солдат в армии. А зоркий глаз старшины все видит. Вот и посыпались на Куманькова наряды вне очереди, как из рога изобилия. А знаете, что представлял себе наряд вне очереди. Чаще всего по такому наряду солдата посылали на четыре часа, ночью, чистить картошку. Все было бы хорошо, но эти часы вычитались из солдатского сна, и провинившемуся защитнику родины оставалось спать всего четыре часа в сутки. Если пять нарядов вне очереди, то это будет пять бессонных ночей. Отрабатывались одни наряды, зарабатывались другие. И это могло в лучшем случае сломать необъезженную волю, а в худшем случае довести до сумасшедства.

А вот старшину Пашу, помимо проблемы с Луковым и Куманьковым, продолжали беспокоить два обстоятельства: солдаты никак не могли натренироваться по утрам вставать по команде, все как один, дружно и разом. Точно так же и вечером, ну никак не могли они натренироваться лечь в постель одновременно, да так, чтобы в одну секунду наступила тишина. Павел старательно пытался исправить запущенные прежним старшиной дела, поэтому каждое утро и вечер он с усердием тренировал солдат. Он заставлял всех по три - пять раз вскакивать с постели, заправлять ее, быстро вставать в строй, а потом по команде отбой опять в организованном порядке ложиться в постель.

А по вечерам, уже в обратном порядке, но столько же раз солдаты ложились в постель и обратно вставали и строились. И тренировки не прошли даром. Уже через пару месяцев были заметны кое-какие успехи. Луков и Куманьков, правда, были недовольны и по рабски, трусливо и скрытно противились наведению элементарного порядка, но и здесь Павел был непреклонен и индивидуально тренировал этих типов под дисциплинарно послушный хохот товарищей. Дружба - дружбой, - диалектически рассуждал Павел, - а служба - службой.

И тут всех в полку удивил Куманьков. Он неожиданно написал рапорт на имя командира полка о намерении поступить в высшее политическое училище. Вот тогда понял Луков, почему в последнее время Куманьков засыпал зампо-лита всяческими вопросами и по-добострастно выслушивал его ответы. Он первым вызвался выпускать стенгазету, и выпускал ее своевременно и вплоть до своего отъезда.

Попрощавшись с товарищами, Куманьков вскоре уехал в Ленинград поступать в военное политическое училище. Все в полку по-считали Куманькова за дурака. Тут два года тянутся, ждешь не дождешься дембеля, - рассуждали между собой солдаты, - каж-дый день отмечаешь на ремне зарубкой. А этот дурень на вечную службу решил остаться.

Но не таким дураком оказался Миша Куманьков. К удивлению всех своих кри-тиков где-то через месяца два он снова вернулся в полк. Да, приятно провел время Куманьков, весьма приятно. Это стало ясно всем, и в первую очередь - мудрому замполиту и проницательному Лукову. Но ничего не могли с ним поделать командиры. Ведь Куманьков дисциплины не нарушал, а рапорт на поступление в военное училище подписывал сам командир полка. Что еще надо? Если не оказалось, например, у чело-века способностей, хоть он и ста-рался, но ничего у него не получилось. Способностей у человека нет, значит, скорее всего, виноваты в этом его родители, но никак не Кумань-ков.

- Ну и хитрец же ты, Куманьков! - с завистью заметил Луков.

- От хитреца слышу. Я не ожидал, что требования в училище настолько высоки, что надо было бы еще до поступления в училище освободить меня на пару месяцев от воинской подготовки, чтобы я смог как следует подготовиться к поступлению.

- Ну, расскажи, расскажи, Миша, хоть про Ленинград.

- Ленинград, Саша город хороший, а дома там - господские. А какие там девушки, Саша. - И Ку-маньков долго и обстоятельно докладывал Лукову, как он приятно провел два месяца в этом прекрасном городе.

По ходу рассказа глаза у Лукова все загорались и загорались, и после того, когда Куманьков, наконец, умолк, вот тут то и пришла очередь Лукова впервые обидеться на товарища.

- Как с оформлением ленинской комнаты или с госпиталем, - так я тебе помог, как лучшему другу помог, а ты? Что, не мог мне сказать о своей идее с военным учи-лищем?

- И ты бы точно поступил?

- Ну, зачем ты так плохо обо мне думаешь? Съездили бы вместе, отдох-нули бы, мир повидали бы...

- Мы с тобой уже повидали его в Иркутске. Помнишь экзамен по мате-матике?

- Кто старое помянет, тому глаз вон.

- Тогда ты мне и про училище больше не вспоминай. Вот доложился бы я тебе с очередной идеей. Через час весь полк о ней знал бы, включая ко-мандира.

А служба продолжалась. Луков, как мы уже знаем, дослуживал свой срок начальником службы пол-ковых художников, вечно выдумывая для себя все новую и новую работу. А поскольку работы было много, то к нему были приставлены еще два художника-про-фессионала. По причине архизанятости и архи-важности работы все трое были освобождены, как и повара, от строевой службы.

Видимо, понравилось Лукову быть художником, и он однажды высказался, что не прочь заняться этим промыслом и после армии. До демобилизации ему оста-валось со-всем немного, и он тщательно готовился к этому знаменательному событию: доставал новую амуницию, ушивал мундир, собирал всякие безде-лушки...

Куманькову оставалось служить еще лето и осень. Как он проклинал судьбу, что та позволила забрать его в армию не весной, а осенью. Он хотел поступить учиться в Ленинградский университет, но теперь же Куманьков те-рял целый год по сравнению с тем же Луковым.

Отношения между ними не были испорчены, но особо и не поддержи-вались. У каждого были свои дела, свои заботы, а общих точек соприкоснове-ния не предвиде-лось.

Время шло медленно, и было непонятно: кто кого пытался убить: время наших друзей, или наши друзья - время. ^

4. УНИВЕРСИТЕТЫ

После армии Куманькову пришлось полгода проработать на заводе. Он зарабо-тал деньги и подготовился поступать в Ленинградский университет, на экономический факультет.

Что его тянуло в Ленинград, - он не мог объяснить ни в то время, ни позже. Может быть, этот город запал ему в душу после фальсифицированного поступления в военное училище, может быть. Ку-маньков перестал вспоминать с лютой ненавистью Лукова, из-за которого про-валил когда-то свое поступление на географический факультет. Напротив, теперь он был даже рад, поскольку до него дошло, что со специальностью географа, полученной в провинциальном университете, при прочих равных усло-виях, он теперь учительствовал бы где-нибудь в леспромхозе, объясняя детям, куда впа-дает Волга.

Абитуриента Куманькова поселили в большую комнату студенческого общежи-тия, в которой размещалось человек восемь. Особенно он сошелся с Лазарем, посту-павшим на математический факультет, и с Вано, из Грузии, по-ступавшим на исторический факультет.

Первый экзамен предстоял по истории. Куманьков хорошо успел под-готовиться к экзаменам, но все же продолжал штудировать материалы. Днем он предпочитал за-ниматься на скамейке в университетском скверике. Там было свежо, зелено и тихо.

В этом скверике стояло несколько скамеек. В центре скверика, как и во всех сквериках страны, стоял маленький бетонный памятник Ленину с пассивно поднятой рукой. Миша задумчиво посмотрел на статую, лицо во-ждя было до боли ему знакомо. И ностальгия, горькая ностальгия вдруг одо-лела Куманькова.

Рядом, на соседней с Куманьковым скамейке, сидела девушка и что-то зубрила. На противоположной скамейке сидел пожилой человек и читал га-зету. Он то и дело оборачивался и глядел по сторонам. Потом он поднялся и неторопливо подошел к де-вушке, по-видимому, абитуриентке, которая продол-жала штудировать учебник.

- Девушка, на какой факультет вы поступаете?

- На экономический. - Она ответила, не поднимая глаз, по-видимому, досадуя, что ее так бесцеремонно отвлекли от зубрежки.

- Боитесь не поступить?

- Да. - Она с надеждой подняла глаза, а в глазах - и вопрос, и досада.

- Не позавидуешь вам, - начал философствовать старичок, - не позавиду-ешь. Кон-курс на экономический факультет нынче порядочный. - Пожилой человек присел возле девушки. - И ведь многие, многие, даже очень велико-лепно подготовленные абитури-енты не смогут поступить на этот факультет. А как жаль таких молодых людей. И это часто случается, несмотря на пре-красные способности.

- Ой, не расстраивайте меня, я и так вся дрожу.

- Нет, что вы! Я наоборот хочу вас успокоить, девушка. Если конечно послу-шаетесь моего совета. - Старик немного помолчал в задумчивой паузе. Потом с важным видом добавил. - Ведь я... профессор, точнее бывший про-фессор, а теперь вынужден по состоянию здоровья находиться на пенсии....

Но связи есть связи. - Таинственно добавил он, - связи и остались. А вы, де-вушка, мне почему-то понравились, и я бы посчитал своим долгом по-мочь вам.

- А как вы мне сможете помочь? - Девушка с надеждой посмотрела на своего старого соседа.

- Видите ли, моя дорогая, в наш меркантильный век все делают, к сожа-лению, деньги. Что делать? Доцент зарабатывает немножко больше дворника. И что же оста-ется делать доценту?

Но вы готовьтесь к экзаменам, а главное, - сохраняйте спокойствие. За-помните, главное - спокойствие и труд, именно, спокойствие и труд. И уве-ренность в себе. А то в мою бытность одной абитуриентке на устном экзамене по математике попался арктан-генс, так она, бедная, упала в обморок и ее еле откачали. И совсем не до экзамена было ей. Эк-замены закончились, а она только из боль-ницы выходит. А ведь проще то арктангенса и в природе ничего нет, вы уж мне поверьте.

После услышанного девушка заметно побледнела. Но дед пустился в рассужде-ния о математических простотах, о коварности экзаменаторов и о тех возможностях, с помощью которых можно было бы преодолеть эти коварно-сти. Девушка с надеждой продолжала его слушать.

- Да, - говорил старый, - чтобы гарантировать вам не только сдачу всех экза-менов, но и поступление в университет, требуется совершенно малое: одна тысяча руб-лей.

- Тысяча рублей? И это мало?

- Нет, вы меня не совсем поняли. Первоначальный взнос составит две-сти руб-лей. Кстати, вот, пожалуйста, мой паспорт, там указана моя прописка, живу я совсем недалеко отсюда. Можете со мной пройтись, убедиться, позна-комитесь с моей много-уважаемой супругой. Но это все - детали, так сказать, для вашего успокоения и под-держания моей безупречной репутации.

Далее, когда вас зачислят в университет, то, будьте любезны, передать мне ос-тальные восемьсот рублей. Лучше принести их ко мне на дом. Уж по-просите деньги у своих родителей.

- А вдруг я не поступлю?

- О! Это маловероятно. При моих то дружеских отношениях и деловых связях! Я не буду назы-вать имен... Хотя, кстати, встречаются разные форс-мажоры, то есть не-предсказуемые и непредвиденные обстоятельства. Всякое бывает в жизни. На-пример, вдруг начальство примет решение изменить состав экзаменационной комиссии... Но в таком крайнем случае, если вы не поступите в универ-ситет, приходите ко мне на дом, и я тут же верну ваши двести рублей.

Да, думал Куманьков, скромно прислушиваясь к этому диалогу старого профессора и абитуриентки. Идея у старика замечательная. Надо же как! Оказыва-ется, можно и не сеять, и не пахать, зато добро приносить домой, а людям - пользу. Кто знает, - подумал Куманьков, - может и мне под старость лет пригодится эта идея.

Наконец то и Мише предстояло сдавать вступительный экзамен по ис-тории. Он смело шел на экзамен. В аудитории, где предстояло ему сдавать экзамен, он, не мешкая, выбрал билет, не заглядывая в него, сел за первый стол от преподавателя. По-том прочитал три экзаменационных вопроса. Все они ему были хорошо известны. Миша набросал план предстоящих ответов и тут же поднял руку, напрашиваясь на скорейшую сдачу экзамена. Экзаменатор удивленно по-смотрел на Мишу и кивком пригласил его к себе.

- Куманьков Михаил Моисеевич? Садитесь, садитесь. Вот, сюда, - экза-менатор указал ему на стул рядом с собой.

Миша назвал номер билета, подал билет экзаменатору, и тут же начал бойко отвечать на вопросы. Незаметно подошел второй экзаменатор, сухой старик с желчным лицом и кривой усмешкой. Первый экзаменатор вежливо уступил ему место, подвинув свой стул к Мише. По-видимому, этот желчный старик и был самым главным в экзаме-национной комиссии.

Миша бойко закончил отвечать на последний, третий вопрос. Насту-пила ти-шина.

- М-да, - многозначительно произнес старший экзаменатор. - Что тут еще об-суждать. Все здесь банально. Можно было бы и покороче, без общих мест. Ведь вы, молодой человек, не один сегодня сдаете экзамен, вас тут целая аудитория. И все же от-ветьте, пожалуйста, на наводящие по теме вопросы, молодой человек. И желчный экзаменатор начал задавать Мише вопросы.

- Молодой человек, расскажите поподробнее о пермской катастрофе в 1918 году.

Миша даже не знал, что в том году Пермь испытала какую-то катаст-рофу. Он попытался что-то промычать в ответ, но его остановили.

- Ладно, молодой человек, вы и понятия не имеете о пермской катаст-рофе. То-гда что вы можете сказать об авантюре Муравьева, неужели сам Му-равьев мог рассчи-тывать на какой-то успех?

Миша ничего не знал и об авантюре Муравьева.

- Так, и последний, дополнительный вопрос: что вы, молодой человек, можете сказать о правительстве Чайковского

Господи, удивился про себя Миша, неужели Чайковский кроме сочинения музыки еще воз-главлял когда-то правительство. К ужасу своему он не мог ничего вы-царапать из своей памяти. По существу, он не ответил ни на один из дополнительных вопросов.

- Плохо, молодой человек, плохо. Говорить все мы можем, но надо от-вечать конкретно на поставленные вопросы, кратко и по существу. Да и по во-просам из билета вы не раскрыли тему. И ни на один из дополнительных во-просов вы не ответили.

Да, обескуражился Куманьков. Первый экзамен, - и сразу же провал. Да кто бы мог подумать. Уж эту историю Куманьков изучал самостоятельно вдоль и поперек лет этак пять. Миша пришел в общежитие не в своем духе. Все, ко-медия окончилась, - ду-мал он, - пора собираться и восвояси. И он горько стал жаловаться ребятам на свою бедную участь.

- А ты понял, почему тебя срезали на экзамене? - спросил его Лазарь.

- Не совсем.

- Значит, правильно, что тебя срезали. Тебе дали время просто поду-мать о брен-ности мира сего.

- Что мне о нем думать об этом мире. Просто мне не повезло, нарвался на желчного старца. А тот не в духе был. Может быть, у него сегодня геморрой обострился.

- Да ты на аппеляцию, на аппеляцию сегодня же подавай. - посоветовал Лазарь. - Ведь нас, Миша, евреев, просто так, специально заваливают на экза-менах.

- Да какой я, Лазарь, еврей? И я, и мои родственники всю жизнь прожили в деревне.

- А ты, Миша, думал, что еврей - национальность?

- Конечно, национальность.

- Миша, какой же ты наивный. Запомни, Миша, люди, подобные твоему экзаме-натору, к евреям относят собственно евреев, а если точнее, то всех, имеющих особые фамилии, имена и отчества. Потом к евреям относят темно-волосых, длинно-носых и ушастых. И не дай Бог, если ты окажешься носителем всех этих перечисленных призна-ков! Ну а третья группа людей, которых могут отнести к евреям - это все те, кто нахо-дится в приятельских отношениях с представителями первых двух групп.

- Спасибо, Лазарь, просветил ты меня. Я, значит, пострадал из-за своего отчества и темных волос?

- А почему бы и нет?

- Правда, мне от этого легче не стало. Если волосы я смогу покрасить, то от отчества мне не избавиться. Похоже, всю жизнь мне придется маяться, чужой среди своих и не свой среди чужих.

Вдруг в комнату ворвался красный от волнения Вано.

- Завалили, завалили мэня, что тэпер скажет мой отэц?

Куманькову даже полегчало на душе от такого горя у Вано. Есть, есть дурная черта в русской душе, - и в потребности поделиться своей радостью, и в потребности разделить свое горе. Не из-за этой ли характерной черты сосед доносит на соседа, а сын идет против отца?

- Спрашивают, расскажи нам про дэкабрьское вооруженное восстание, - про-должал возмущаться Вано. - Я и рассказываю про Сэнатскую площадь, про Рыллеева и Пэстэла.

- Ну, Вано, и дал ты маху, - вмешался Лазарь, - надо было тебе не про Сенат-скую, а про Пресненскую площадь рассказывать.

- Я и рассказываю, и рассказываю про дэкабристов, - не слушал его Вано, - а они мэня пэрэбывают, нэ дают рассказыват...

- Не прав ты, Вано, - тут вмешался и повеселевший Куманьков.

- Пачему нэ прав? А они правы? Я вот знаю всэ фамылии двадцаты шэсты ба-кинских комиссаров. Хочешь, пэрэчислю.

- Не надо, не надо, Вано, - опять вмешался Лазарь, - не двадцать шесть, а два-дцать семь комиссаров было.

- Двадцат шэст! - подскочил Вано к Лазарю с кулаками. - Двадцат шэст! Ты, Лазар, выйды вон!

- Да ты успокойся Вано. Послушай, это не я так считаю. Так считал твой зем-ляк, Сталин. В четыре часа ночи он любил звонить Микаяну и спра-шивать его, сколько он знает бакинских комиссаров.

- И что?

- Микоян всегда отвечал Сталину, что он знает, как и ты, Вано, двадцать шесть бакинских комиссаров. А Сталин делал тогда ему замечание, что не два-дцать шесть их было, а двадцать семь. Ты, что, скромностью страдаешь, това-рищ Микоян? - спрашивал его Сталин, - а про себя забыл? Ты ведь тоже был в Баку комиссаром. Двадцать шесть комиссаров расстреляли, один ты остался. - Потом Сталин клал трубку.

Обстановка в комнате разрядилась и все уже весело смеялись, включая Кумань-кова и Вано.

Смех то смехом, а Куманькову пришлось забирать документы. Аппеля-ция не помогла Куманькову. Его ткнули носом в учебник, и по каждому до-полнительному во-просу - хоть три строчки, но было в нем написано.

Куманьков устроился на работу дворником в жилконтору. Он снова по-дал до-кументы на экономический факультет, на вечернее отделение. И на этот раз поступил. А через год он уже пере-велся на дневное отделение, но по-прежнему продолжал рабо-тать дворником.

Сразу надо напомнить читателю, что на экономический факультет Куманьков решил поступать под воздействием популярных статей, наводнивших в то время прессу. Ему казалось, стоит только получить экономическое образование, как тут же тебе позволят планировать и размещать новые города, новые заводы, ты будешь указывать, где строить дороги, как устанавливать производственные связи между предприятиями. Одним словом, закончив экономический факультет, казалось ему, ты становишься поистине хозяином необъятной родины своей. Честолюбив, оказывается, был Куманьков!

По ходу обучения в университете у Куманькова иллюзии понемногу стали рассеиваться. Этому способствовало и общение с бывшими выпускниками университета, и само содержание лекций, и некоторые замечания преподавателей. Разочаровавшись в своих обманчивых мечтах, Куманьков увлекся далекими от жизни предметами, такими как математика и философия.

Экономический факультет, где учился Куманьков, находился в одном здании с философским факультетом. Однажды, в коридоре, где стоял Кумань-ков со своими одно-курсниками, к ним подошел высокий парень с копной ры-жих густых волос и в темных очках.

- Слушайте, парни, кто мог бы за меня сдать исторический материа-лизм? Бу-тылка водки будет с меня.

Куманькову показалось, что где-то он уже слышал этот голос.

- Давай, попробую. - Мише загорелось показать свою ученую удаль.

- Пробовать не надо, надо сдать экзамен. - обратился к нему Рыжий и тут же почему-то остался стоять с открытым ртом. Потом Рыжий промямлил, что он учится в художественной академии, недалеко отсюда. А из-за филосо-фии его обещали отчис-лить, если он в последний, и на этот раз не сдаст экза-мен.

- Пойдем, пойдем, так уж быть, сдам я за тебя экзамен. - Куманьков фа-милярно взял за рукав Рыжего и потащил его в направлении к выходу.

- Вот, сказал Рыжий Мише, - мое направление на пересдачу экзамена. Если пре-подаватель спросит у тебя зачетку, то скажи ему, что зачетка в дека-нате, а секретаря на месте нет. Других документов при себе, разумеется, тоже нет. И запомни, я ведь - из Донбасса, третий курс. Понимаешь? Из Донбасса!

- Понимаю, понимаю. А я думал, ты из Сибири...А тебе не кажется, что мы где-то с тобой виделись?

- Мишка! - с фальшивым удивлением воскликнул Рыжий.

- А-а, Саша, надо же, только сейчас и узнал меня. А ведь тебя я, Саша, сразу уз-нал.

- Мишка!

- Брось ты, Саша, церемонии, на сей раз я тебя не подведу, не бойся.

По дороге в академию они шли молча. Возле аудитории, где прово-дили экза-мен, толпились нечесаные и не наглаженные студенты. Перекрашенный в рыжий цвет Луков без всякой опаски пред-ставил им Мишу.

- Вот, привел за себя специалиста.

- Да, повезло тебе, ловкач же ты. - Многие явно завидовали Лукову.

И вот, второй раз в своей жизни Куманькову предстояло держать экза-мен за Лукова, но уже по философии. В отличие от прошлого раза Куманьков справился со своей задачей блестяще. Его ответы понравились экзаменатору.

- Чтобы стать хорошим художником, - заметил на прощание экзамена-тор, - од-ного мастерства мало.

- Пожалуй, да. - Согласился с ним Куманьков. - Любой третьекурсник нашей академии нарисует портрет не хуже Тропинина, пейзаж - не хуже Шишкова, баталию - не хуже Верещагина. И, тем не менее, большинство из нас обречено даже не на забве-ние, а на безызвестность.

- Чем же вы это объясните?

- Общество не может, точнее, общественная память не может выдер-жать огром-ное число талантов.

- Пожалуй, вы правы...

- Поэтому общество запоминает, канонизирует только первопроходцев, а если и их становится слишком много, то замечает только лучших из перво-проходцев.

- М-да. Стихи Тредьяковского сейчас бы не опубликовали бы ни в од-ной рай-онной газете, тем не менее, его изучают в школе, и он - классик.

Хорошо, молодой человек, а в чем же проявляются эти особенности в живо-писи?

- В чем? Мне кажется, современная живопись, а точнее, живопись с конца де-вятнадцатого века пошла по пути оригинальничания. После появле-ния фотографии пе-ред художниками ставятся уже другие задачи: не точнее от-разить форму и цвет, ведь в этом плане дорогу живописи перебежала фото-графия. Важным стало теперь написать картину, натюрморт или ландшафт своим почерком, оригинальным почерком. И вот сначала появились импрессионисты, а потом дадаисты, сюрреалисты, абстракционисты, и дело дошло до детских каракулей. Между тем, избранная публика восхища-лась: оригинально, неповторимо, гениально. Дело дошло до того, что от ху-дожника не требовалось ни умения точно копировать, ни умения точно отра-жать цвет.

В других направлениях живописи оригинальничали мазками, способом нанесения красок. Художники начали специализироваться. Так, Кустодиев изображал толстенных каллиопигистых купчих, Петров-Водкин выдумал ка-кую-то сферичность, кто-то вспомнил обратную перспективу. Ну а сюрреали-сты дошли до точки. Вместо отражения действительности, пусть даже изме-няемой идеалистическими представлениями, сюрреалисты перешли на язык иероглифов. Может быть, это было бы и прогрессом, если бы все сюрреалисты и их ценители придерживались одного языка. А раз такого единого языка не было создано, значит, все творчество сюрреалистов есть мазня пьяной обезь-яны.

- Да, неважно, неважно вы отзываетесь о своих коллегах.

- А в вашей философии разве не наблюдаются подобные тенденции?

- Например?

- Можно издалека?

- Давайте, давайте, мне стало даже интересно.

- Я считаю, что философских систем может быть столько, сколько есть чистых человеческих типажей.

- Интересно, вы можете изъясняться поточнее.

- Есть рыцарь-герой, есть обыватель-труженник, есть аскет, испугав-шийся жизни, и поэтому замкнувшийся в себя, есть, наконец, подлец, готовый сию же минуту изменить свои принципы. И совсем немного таких, чистых ти-пажей. Поэтому не столь много может быть и философских систем. Кажется, все они проявили себя еще в Древней Греции. Современная философия, а в ней, к сожалению, я - дилетант, под воздействием, может быть, аксиоматиче-ских упражнений математиков, строят абсурдные, оторванные от жизни сис-темы и выдают их за высшую мудрость.

- Примеры, молодой человек, примеры...

- Мне трудно привести примеры, я повторяю, в вашем предмете я - ди-летант. Не знаю, как вы оцените мой экзамен, но я считаю, что философия, как история или как география, - все это архаизм.

- Да что вы говорите, молодой человек.

- Нет, вы послушайте меня. На заре туманной юности человечества, ко-гда даже письменности не было, знания человека были ограниченны. Все, что люди помнили о прошлом, начиная от изобретения колеса и кровожадной победы над своими последними врагами - все это называлось историей. - То, что люди знали об окружающей их местности, называлось географией. Ну а к философии относились все прочие знания и мудрствования.

- Да, да, продолжайте.

- Далее знания людей стали углубляться, появилась письменность, по-верхность планеты было досконально изучена, и география из науки превра-тилась в обыкновенный справочник и набор карт. От нее отпочковались эко-номическая география, демография, климатология и прочее. И все эти пред-меты только с натяжкой можно отнести к географии. Возьмем теперь историю. Раньше ее понимали как описание побед и поражений кровожадных полководцев, только и всего. Потом поняли, что любое явление имеет свою историю: будь то модернизация колеса, формы управления государством или развитие агротехники. Одним словом, любая наука и сфера жизнедеятельно-сти, даже геология - все имеет свою историю, как обязательную неотъемлемую часть.

А взять вашу философию. Поначалу она отражала все знания перво-бытного человека, которые он мог сообщить другому своему сородичу. С раз-витием общества от философии отпочковывались одна наука за другой. И что осталось в осадке?

- И что же, по вашему?

- Одна гносеология, то есть общие принципы познания, только и всего. Онтологию поглотила физика, теорию сознания - психология. Да что тут и говорить! Философии теперь можно дать точное русское название: общезна-ние, и преподавать общезнание надо на последнем, выпускном курсе, дабы студент мог подвести итог и систематизировать полученный в годы обучения научный багаж.

- Да, приятно удивляюсь, - экзаменатор сделал Куманькову комплимент. У Вас мышление своеобразное, сибирское. Кстати, вы из Сибири? - С надеждой спросил его преподаватель, но Мише от этого вопроса стало не по себе.

- Нет, я из Донбасса. - похолодел Миша....

- А я почему-то подумал, что вы - из Сибири. Почему-то все оригиналы мне встречались только из Сибири. Да, я думаю, что из вас со временем вый-дет настоящий художник. - Преподаватель расписался в экзаменационном ли-стке и вернул его Мише.

Пять? Да, пять! Миша пушечным ядром выскочил из аудитории. Луков буквально вырвал из руки Миши экзаменационный листок и закричал: Ура, мужики, пятерка.

Ликованию Лукова не было предела. Миша тоже был польщен. Надо же, снова встретить старого друга и сдать за него экзамен по философии и сразу на пять...

Миша рассказал Лукову, что живет в служебной квартире в центре Ле-нинграда, каждые полчаса по утрам работает дворником, кстати, вместо физза-рядки. И не смотря на все эти выгоды, ему, как дворнику, платят семьдесят руб-лей в месяц.

Чудеса, - подумал Луков.- И как это я не додумался до такого. Вот бы где мне, на казенных площадях развернуться бы со своими холстами.

После вечеринки, так уж получилось, что по доброте душевной Ку-маньков пообещал Лукову, что устроит его в родную жилконтору, причем не дворником, а даже плотником.

А ведь и в дворниках Куманьков не терял времени даром. Он спасал свой родной факультет от различных поборов. А спасал он факультет ориги-нальным способом. Он брал, например, профсоюзные марки, которые надо было оплатить студентам факультета, потом ходил, звонил в квар-тиры на территории родной жилконторы, и, как должностное лицо, предлагал в обязательном порядке выкупить эти марки. И знаете, в те советские времена ни одна жертва и не помышляла задавать лишних вопросов. Потом Куманьков вконец обнаглел. Он стал названивать и в квартиры других жилконтор, представляясь безымянным профоргом.

Но это так себе, это - ерунда. Куманьков от этой деятельности почти ничего не имел, разве что облегчал участь своих однокурсников, профорга и деканата. И за это они были благодарны Куманькову, хотя бы только на один день, когда он приносил в деканат или профоргу положенные деньги.

Более серьезный приработок Куманьков имел с пустых бутылок. А ведь в те времена с одной пустой бутылки можно было заработать себе на булку хлеба.

Куманьков печатал на машинке под копирку объявления о том, что Ленгаз проверяет загазованность квартир. Просьба всем жильцам выставить утром у дверей закупоренную бутылку с квартирным воздухом. Утром, после уборки своего участка Куманьков брал большущий мешок под названием куль и собирал урожай. И это, при регулярном труде приносило ему столько же, сколько давало подметание улицы плюс законная стипендия. Нет, Куманьков не терял времени зря, учась в университете.

Но не думал Куманьков, приглашая Лукова на работу, что тот перехва-тит его инициативу с бутылками. И уже который раз, подходя к тому или иному подъезду, Куманьков видел уже приклеенное объявление, подобное своим. И ведь Луков, как и всякий проходимец, меры не знал. Сам то Кумань-ков действовал с умом, он прекрасно понимал, что с одного и того же подъезда можно только один раз в квартал собрать положенный урожай. Ну, разве что возле подъезда опять перекопают трассы, тогда и сам Бог велел взять пробу на газ. А как иначе? Ведь аварийная ситуация на дворе. Вот так и действовал Куманьков, действовал с умом. А тут опять Луков! И кто его знает, напишешь теперь объявление, а оно окажется вторым за неделю, ведь не будешь теперь каждый вечер оббегать все подъезды в поисках вражеских объявлений. Да, думал Ку-маньков, теперь не только уполовинятся мои доходы, ведь за дополнительную дань известно как поступили древляне с князем Игорем. Хоть на дворе и не ка-менный век, но пожалуются в жилконтору, вычислят, а там смотришь, и в уни-верситет сообщат....И как после этого он опять возненавидел Лукова! ^

5. ПЕРЕСТРОЙКА

После университета Куманьков по распределению был направлен в Тюмень, на работу в проектном институте. Там он женился, остепенился, завел детей и немного преуспел на проектном поприще.

Женился Куманьков без всякого расчета. Просто однажды у него воображение восторжествовало над разумом, когда, уже в Тюмени, он встретил преподавателя географии Олю. Да, ту самую Олю, которую так по-хамски от-бил у него Луков на последней вечеринке в Иркутске.

Сначала они поговорили о житье-бытье, о том, как тесен мир, как неисповедимы пути господни. Вспоминали прошлое, общих знакомых. Подруга Оли, Аля, также закончила географический факультет, на удивление всем подружкам урвала себе коренного москвича, да и сама стала коренной.

Как и водится у добрых людей, Миша и Оля сыграли свадьбу. Особенно запомнился Куманькову тост, произнесенный приятелем на его скромной свадьбе: Пусть у вас будет много детей, и пусть они будут ум-ные, как папа, и красивые, как мама. Всю жизнь помнились Куманькову эти слова, поскольку пожелания приятеля и реальность отчасти сильно разо-шлись. Действительно, родилось детей много, аж пятеро, однако все они по-вадками уродились в маму, а внешностью, наоборот, в папу: чернявые, ладно сшитые, да неладно скроенные.

Жена у Куманькова, как догадался, наверное, читатель, оказалась краси-вой и беззаботной женщиной. Куманькову досажал ее злой язык, но он тешил себя мыслью, что сердце у нее доброе. Подарив ему пятерых наследников, она превратилась во властную и требовательную супругу. И это не мудрено, - все хозяйственные заботы лежали целиком на ней, а все заботы по зарабатыванию средств на хлеб насущный достались Куманькову.

Поскольку в институте, где работал Куманьков, денег платили мало, то он поначалу пытался зарабатывать на контрольных и курсовых работах, одно-временно спасая заочников, наших с вами сегодняшних или будущих начальников, от верного отчисления из ВУЗов.

Приобретя положительный опыт, Куманьков с успехом начал писать диссертации, одну за другой: сначала кандидатские, потом и докторские. Его клиенты - директора заводов и начальники трестов расплачивались за диссер-тации весьма оригинально. На время работы над диссертацией его устраивали к себе на работу слесарем или плотником, какая уж вакансия попадется, и Ку-маньков два раза в месяц вынужден был появляться на том или другом конце города, чтобы получить свой дополнительный, пролетарский заработок: сна-чала аванс, потом - получку.

И государство не оставалось в долгу перед остепененными директорами и начальниками. Их переводили в Москву на должности директоров головных институтов, охотно забирали в министерства и даже в Госплан. Нет, Родина никогда не разбрасывалась кадрами, особенно теми из них, которые доказали себя и на практике, и проявили себя в теории

А вот Луков, этот проходимец, напротив, остался в Ленинграде воль-ным художником. Художественных талантов у него было достаточно, чтобы посвятить себя абстрактному искусству. И действительно, стоило объявить себя авангардистом, а потом можно разма-левывать холсты, не глядя на них. А ценители все равно найдутся. Они будут потом стоять часами, смотреть на эти холсты, и находить в них какие-то идеи. Луков поначалу и не подозревал, что является носителем целого букета идей. У него даже нашлись почита-тельницы, которые не отставали от него ни днем, ни ночью...

В отличие от Куманькова Саша Луков жениться не хотел. И, может быть, правильно не хотел, не позволяя туманным надеждам востор-жествовать над поучительным опытом.

Луков отпустил окладистую бороду, перестал гладить брюки, ради ленинградской прописки заключил фиктивный брак и по-прежнему продолжал работать плотником в жилконторе, чтобы иметь бес-платное жилье и художественную мастерскую. Искусство требовало жертв, поэтому у Лукова оставалось все меньше и меньше времени не только соби-рать бутылки, но и выполнять свою святую обязанность - врезать замки и ремонтировать форточки. Но не знаете вы Лукова! Он всегда найдет выход из проблем-ной ситуации. А раз так, то он договорился с Федором, плотником из жил-конторы, чтобы тот работал за Лукова, а Луков отдавал ему свою зарплату.

Федор был здоровенный пузатый мужик с лысым черепом и с такой же, как у Лукова, бородой. Ох, и добытчиком был Федор! Помимо своей и луков-ской зарплаты он подрабатывал, реставрируя старые поломанные стулья, без-думно выбрасываемые на помойку, потом продавал их, может быть, даже преж-ним хозяевам. И правильно делал! Расточительность должна быть наказуемой.

Известное дело, Луков и Федор стали друзьями. Федор знал, что Луков - художник, непризнанный гений, поэтому однажды он решил поделиться с ним своей тайной.

- Саша, вот ты рисуешь, твои картины может быть, через лет сто будут продавать за миллионы. - Федор разливал по стаканам водку, специально принесенную им для такого важного разговора.

- Раньше, Федя, раньше это случится. Давай, давай, чокнемся.

- Да не о том я, Саша. Я ведь сам... музыку пишу.

- Музыку? - от неожиданности у Лукова сорвался соленый огурец с вилки, которым он нетерпеливо намеревался закусить.

- Да, музыку. У меня все время в голове играет музыка. Поначалу, когда она первый раз заиграла, я подумал, что радио где-то заработало. Посмотрел по сторонам - нигде нет радио. Вышел на улицу - все равно музыка играет.

- Федя, это же не нормально, - осторожно заметил Луков.

- Да нет, мне и самому приятно музыку слушать. Правда, последние ночи толком я и не спал.

- Опять из-за музыки?

- Да, из-за нее. Я вот уже целую неделю ее записываю. - Федор протя-нул Лукову замасленную школьную тетрадку с непонятно какими каракулями. - Вот, оказывается, и ноты не надо учить, я их сам изобрел.

- Федя, - вкрадчиво обратился Луков, - ты надень костюм, повяжи галстук. Кстати, галстук у тебя есть?

- Да, где-то был.

- Вот, и сходи в консерваторию, там тебя поймут. А может, и не поймут. Знаешь, как трудно пробиваться талантам? Ведь вокруг одни евреи, они только своих тянут вверх.

- Ух, эти евреи, - лицо у Федора побагровело.

- Если одни не поймут, то другие люди найдутся и оценят, - успокоил Луков своего друга.

И ведь набрался мужества плотник Федор, и пошел в консерваторию, показывать свои ноты. Да так пошел, что больше его никто не видел. Злые языки погова-ривали, будто из консерватории Федора забрали люди в белых ха-латах и отвезли в психушку, словно какого-то диссидента.

Скучно стало Лукову без Федора, да и с деньгами было плоховато, и это с годами стало отражаться, к сожалению, и на численности почитательниц. По этой причине он поехал на заработки в провинцию, куда-то в Донбасс, к себе на родину, но так и застрял там, застрял, скажем, надолго.

А тут и перестройка началась. Кто бы знал, как изменится жизнь у каж-дого. Институты разваливались, заводы останавливались, преподаватели пере-квалифицировались в продавцов, инженеры - в челночников. Каждый, каза-лось, думал даже не о том, как выжить, а как разбогатеть в кратчайшие сроки. И каждый ковал свое счастье, как мог. А читатель, наверное, представляет, какой тогда стоял шум и гам. Ловкость рук, обман ближнего своего стали считаться чуть ли не достоинством. Доброта же стала синонимом глупости. Одним словом, в стране полным ходом шел процесс первона-чального накопления капитала.

В начале перестройки высшими нашими умами была задумана инфляция. И только дурак, как мы с вами, дорогой читатель, мог оставаться в прогаре. Коммерсантам выгодно было хранить, а не продавать товары. А они как раз и поднимался в цене при обесценении денег.

Предприятия вынуждены были отпускать производимую ими продукцию по фиксированным ценам, зато на биржах и только на них можно было про-давать товар по произвольным рыночным ценам. Поэтому биржи плодились как грибы после дождя. На биржах орудовали брокерские конторы, возглав-ляемые родственниками директоров и всевластных чиновников. Им то и дос-тавался основной навар.

С деньгами у брокерских контор тоже не было проблем. Коммерческие банки в природе еще не существовали, а в Госбанке очень легко можно было получить кредиты через особо приближенных лиц, шныряющих среди предпринимателей. А десять процентов от стоимости кредита, отчисляемых этим посредникам, - разве это можно назвать взяткой?

Таким образом, на разнице рыночных и заводских цен и был заработан сильными мира сего первоначальный капитал. И только потом началась приватизация. В ход пошли ваучеры, сначала розданные населению, а потом продаваемые этим населением за бес-ценок по причине всеобщего обнищания.. Правда, и рабочему люду выдали акции, причем около половины от общего их количества. Крутые парни объезжали только что состоявшихся акционеров и требовали продать им акции по цене их приобретения. Мало у кого оказалось мужества, чтобы отказаться от предлагаемых сделок.

Одним словом, государственное имущество за бесценок доставалось директорам и чиновникам. Но сильным мира сего показалось мало, и специально для них были придуманы конкурсы, где, как в рулетке, выигрывал тот, кто дружил с крупье. Так, например, обыкновенную хрущевку-пятиэтажку можно было приобрести на конкурсе по остаточной стоимости, а, учитывая инфляцию, - то это здание можно было купить за месячную зарплату рабочего.

И что же дала приватизация? Заводы и фабрики стояли. Из приобретенного, что можно - сдавалось в аренду под склады и офисы, остальное пустело и растаскивалось, зато хозяева ощущали себя рантье. Одни стали ездить на Мерседесах и жить в коттеджах, а другим не хватало денег на оплату коммунальных услуг. Одним словом сбылись слова Евангелия: У кого много, тому прибавится, а у кого мало - у того отнимется. Середины между состоятельными и обездоленными не было. Но и состоятельные люди, разбогатевшие на приватизации, от нахлынувшего счастья начали понемногу спиваться и кем-то отстреливаться. Но это - уже не наши проблемы.

А государству все же требовался полнокровный бюджет, и дабы не оскудели налоговые поступления, оно начало ужесточать законы, а народ, в свою очередь, стал приспосабливаться к очередным ужесто-чениям. Когда, например, ввели требование первоочередности налоговых платежей, несмотря на финансовое положение коммерческих банков, пред-приниматели пошли на сговор с лежачими банками, открывая в них счета. Они стали перечислять в такие банки деньги, чтобы потом якобы заплатить налоги. У них на руках оставались копии платежек об уплате нало-гов, с которыми они и отчитывались в налоговой инспекции. Деньги же, по-ступившие в банк, уходили на самом деле обратно, в дочерние коммерческие структуры. Ясно, что эти деньги делились в последствие в известной пропор-ции между работниками банка и предприятия.

При отпуске заводских цен злачные места из бирж переместились в коммерческие банки. Они стали выдавать своим работникам беспроцентные кредиты, а те, в без-наличной форме, перечисляли эти кредиты в качестве депозитов в другой фи-лиал банка. Потом ежемесячно получали проценты по вкладам, превышающие в несколько раз официальную их зарплату. Характерно здесь, что деньги из банка никуда не уходили, оставаясь на месте. В результате банк экономил на социальных платежах и налогах, причем эко-номил столько же, сколько фактически выплачивал своим работникам.

Качество населения стремительно пошло вниз. Люди лишились элементарной медицинской помощи, специальное образование стало платным, общеобразовательные школы превращались в предвертепные заведения, где временно отсиживались будущие уголовники и проститутки. Одним словом, весь народ оказался за чертой бедности и морали, но по разные, правда, стороны.

Средний класс собственников, о котором так много говорили демократы, так и не был создан. Мало того, остатки тех, кого можно было отнести к такому классу, исчезали. Средний человек, к понятию которого мы отнесем людей, проживаю-щих за счет продажи своей рабочей силы, мог уповать разве что на конкурен-цию, сбивающую цены не все необходимые ему товары, и на монополию своих деловых способностей. В коммерцию теперь нельзя было пробиться, а тем более - удержаться в ней, поскольку она почти полностью перешла под контроль коррумпированных чиновников и криминала.

И вот в таких то условиях Саша Луков купил место на рынке и стал торговать женской бижуте-рией. Торговля шла вяло, но все же он стал зарабатывать больше, чем от сво-его абстрактного искусства. Рядом с Луковым за прилавком стояла баба с про-стым советским лицом, торговавшая китайским барахлом.

- Слушай, подруга, мне очень некогда, - донесся до Лукова голос какого-то мужика, обратившегося к его соседке по прилавку, - но позарез мне надо продать эти штучки. - Он показал женщине какие-то незамысловатые радиоде-тали, несколько штук их умещалось на его ладони. - Деньги позарез нужны, а я тороплюсь, мне и так некогда.

- А я причем здесь?

- Женщина, у вас честное лицо, и я вам с первого взгляда доверяю. Можно, я положу десяток этих штук вам на прилавок. Пусть полежат. Ведь они хлеба не просят. Если кто будет просить вас, чтобы их продали, меньше чем за сто рублей каждую штуку не отдавайте. А сам я в один момент слетаю на железнодорожный вокзал, билет надо купить, и тот час же вернусь.

- Ну ладно, ладно, уговорил, парень. Сколько штук оставляешь? Ага, пять штук, ну ладно, пусть они полежат.

Через некоторое время подходит к прилавку первый покупатель.

- Ого! Это откуда у вас? - с удивлением он показал на оставленные де-тали. - Тайвань? Германия? Или опять китайская подделка?

- Все у меня - европейское, - обиженно поджав губы, соврала женщина.

- Ладно, за сто десять одну штуку уступишь?

- Надо же, до чего додумался. За сто десять. А за сто двадцать не хо-чешь?

- Ну, давай, давай за сто пятнадцать.

- Нет уж, этот товар ныне дефицитный, сто двадцать и точка. Не хо-чешь по такой цене, поищи в другом месте, где дешевле можно купить.

- Ну, дорогая моя, зачем ты задираешь цену. - Начал торговаться поку-патель. - Ведь цена - не юбка.

- Да, цена не юбка, - нашлась продавец, - высоко мне ее не задрать. Ты что, пришел сюда смотреть у меня под юбку или покупать детали?

- Ах, - в сердцах махнул рукой мужик, протягивая продавцу сто два-дцать рублей, - давай одну штуку.

Потом подошел другой мужик, тоже спросил цену. Но спорить и тор-говаться не стал, как и первый покупатель. Долго, правда, он считал деньги, со-жалел, что денег хватает только на одну штуку, а думал, что хватит на две. А если было бы достаточно денег, то про запас он приобрел бы все четыре. И отходя с удачной покупкой, бормотал себе под нос, что никогда ему не везет. Долго искал, а тут они есть, а денег мало.

Через минут пять образовалась очередь. Покупатели расхваливали де-тали, и, отходя от прилавка, бормотали про себя, как им повезло или как они долго искали эту незаменимую деталь.

Но не всем достался товар. Детали быстро раскупили. Продавец заранее, на всякий случай, отсчитала сумму, которую надо было вернуть хозяину этого дефицита. Она искренне сожалела, что продала эти детали слишком дешево. А ведь сразу можно было бы загнуть под сто сорок и даже под сто пятьдесят. Эх, разве вернешь упущенное. А сожаления приходят позже, когда упущен-ного уже не вернешь.

Немного погодя, пришел и хозяин проданных деталей.

- Ну, как дела?

- На силу продала твои детали.

- А по какой цене?

- Как и говорил, по сто рублей за штуку, - она вынула из кармана и по-дала ему причитающуюся выручку.

- Что ж ты так, даже себе не наторговала, - искренне расстроился мужик. - Немного подняла бы цену, и свой навар поимела бы. Народ ведь раскупит их, быстро раскупит. Может, возьмешь остальные детали у меня, только сразу мне деньги. Билет я взял, ехать пора, а детали не проданы. - Он открыл сумку и показал ее содержимое торговке.

- Ну, давай, уж так и быть. - Они пересчитали детали. Потом пересчи-тали деньги за детали. Денег не хватило, и торговке пришлось занимать у своих товарок.

Долго потом она ждала покупателей этих дефицитных деталей. Как на-зло, никто не подходил и не спрашивал деталей. Луков заметил, как все больше скисало ее лицо ближе к вечеру. А к закрытию рынка вдруг завыла она белугой. Окружили ее товарки, вопросы ей задают, что случилось? А она только и повторяет: Обманул проклятый мошенник, на десять тысяч обма-нул.

Лукову стало и жалко эту бабу, и смешно одновременно. Да, - думал он. - Жадность, хитрость и лень часто претендуют на замещение нашего ума. Мало того, именно эти добродетели не только замещают ум, нет, более того, в ко-нечном счете, иногда эти добродетели и являются проявлением истинного, природ-ного ума, особенно, если посмотреть со стороны.

Жадность, хитрость, лень, нет, эти качества никогда не подведут чело-века, поскольку это - естественные, проверенные миллионами лет качества лю-дей. Но не подведут только до тех пор, пока не встретится мошенник. А этот только и держится на эксплуатации жадности, хитрости и лени.

Жадность, как инстинкт, позволяет сохранить накопленное, подарен-ное, уворованное, прихваченное. И ты не остаешься в убытках, хотя бы на те-кущий момент, пока еще сберег свой драгоценный инстинкт. Но вот появляется мошенник, наобещает райские кущи, и человек под воздействием той же жадности бесповоротно теряет свой последний ум и идет на поводу у мошенника.

Хитрость, разумеется, естественная хитрость, не воспринимаемая окру-жающими как хитрость, чем это не ум? Другое дело, когда про человека все го-ворят, что он хитер. Нет, в этом случае мы имеем дело не с хитрым, а с просто-вато-ограниченным человеком. Настоящая хитрость маскируется под простоту или важность, глупость или ум, но всегда настоящая хитрость нераспознаваема, как шпион Штирлиц. Поэтому каждый мошенник - своего рода Штирлиц, разведчик, первопроходец или проходимец, тщательно маскирующий свою хитрость.

Лень... Кто ее только не осуждал, разве что ленивый. А ведь лень - это высшее качество души и тела. Лень - это идеальное стремление каждого, отго-няемое разными внешними обстоятельствами. Эх, кто бы трудился, кто бы вставал так рано, кто бы водил маршрутные автобусы, и кто бы вообще вставал бы спозаранку, чтобы сделать что-то полезное людям. И ведь каждый мечтает полениться, но обстоятельства не велят. А тут столько дураков находится, ко-торые готовы тянуть за тебя рабскую лямку. И жизнь сама по себе организу-ется. Главное - занять господствующую позицию, а там само все пойдет на лад. Ты только отказывай или поддакивай, этак по обстоятельствам: претит это твоей лени или нет. Лень тоже эксплуатируется мошенниками.

Только благодаря лени человечество перешло от сохи к трактору, от лошади к Мерседесу, от гусиного пера - к авторучке...

Кстати, об авторучках. Дело в том, что и я до недавнего времени при-держивался старой английской мудрости, что мы де не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи. И вот купил я однажды по бешеной цене авторучку Паркер и не в каком-нибудь ларьке, а в престижном магазине. И что же вы думаете? Заправил ее чернилами, взял лист бумаги и стал писать, а след от фирменной авторучки как от фломастера! Подделка, подлая китайская под-делка.

Ну ладно, в этом случае пострадал мой кошелек, и немного - моя фи-лософия. А ведь был у меня случай и полетальнее. Однажды ко мне нагрянули гости. Солидные, причем гости. На последние сбережения я купил бутылку конъяка, знаете, французcкого, с таким сучком на боку... На утро - башка раска-лывается, а сам я из туалета выйти не могу...Жена и дети мучаются, санузел то в нашей хрущевке совмещенный. А тут звонки, звонки по телефону, и звонят то все вчерашние гости, и обращаются то все с одним и тем же вопросом: Чем же ты, падла, нас вчера вечером напоил?.

И вот, после этого случая с обманом бабы, пришел Луков к твердому убеждению, что жадность, под-лость и хитрость, умноженные на обман, - это и есть наш родной русский бизнес.

А что остается делать? Напустить на себя телячью добродетель и пойти за пятьсот рублей в школу преподавателем географии или рисования?

Легко быть честным и порядочным человеком, когда папа оставил тебе в наследство, скажем, миллион долларов. От этой мысли на Лукова нашла грусть. Он вспомнил свое безрадостное детство в зачуханном шахтерском поселке. Вспомнил, как после каждой смены возвращался домой отец, усталый и пьяный. Отец надрывно кашлял, его легкие были пропитаны угольной пылью. Кроме Сашки родители растили еще троих меньших сестренок, поэтому мать вынуждена была оставаться дома. Потом отец умер, и самой матери пришлось спуститься в забой шахты, а сестренки остались на попечении Сашки. Целыми днями они вчетвером болтались на улице. Сашка запустил учебу и попросту превратился в уличного хулигана. Однажды, защищая старшую из сестер, он, в юношеской горячке, ударил перочинным ножиком обидчика, мальчишку, своего ровесника, и тот скончался через несколько дней от перитонита. А Сашке, как малолетке, дали три года детской колонии. Из-за каких-то дисциплинарных нарушений его потом отправили аж в Иркутскую область. В колонии, правда, заставляли учиться, и там же он получил аттестат зрелости.

Теперь в Донбассе у него остались три замужние сестры со своими шахтерскими семьями. Их мать давно умерла.

В силу своего воспитания Луков знал, что со времен Адама и Евы существуют только два устой-чивых полюса жизни, - это абсолютная свобода и абсолютное рабство. Абсо-лютно свободными были Иван Грозный, господин Обломов, процветающий адвокат и нищий на паперти. А на другом полюсе можно найти заключенного, солдата учебного батальона, рабыню Изауру и забитую деревенскую жену-кликушу.

Все остальные люди, - считал Луков, - зажаты между этими двумя полюсами и обречены на проституцию. Ведь когда ты что-то просишь, и тебе, в случае согласия дают деньги, то чем ты - не проститутка? Элемент свободы, конечно, есть, но ... только в выборе клиента. А элемент рабства тоже на лицо, - коль тебе уплачено, то будь любезен, выполняй желания клиента.

Давайте на время оставим Лукова, и поглядим, как же устроил свою жизнь к тому времени Куманьков. Расскажем поподробнее. Однажды он в задумчивости возвращался из своего проектного института. Третий месяц в подряд он не получал зарплаты, поэтому куда-то надо было уходить в другое место. Его жена, Оля, уже давно перестала удивляться чему-либо, а шуток она и раньше не понимала.

И вот, Куманьков, наконец, решился. Он взял расчет в институте, потом бесцельно и долго слонялся по городскому рынку, наблюдая за поведением новых хозяев жизни. Там, на рынке, он встретил своих знакомых, торгующих валютой. Чем не занятие, - подумал Куманьков, - выяснив из разговоров несложную технологию валютных операций.

Куманьков решил стать валютчиком. Он взял у одного знакомого под расчет деньги, пообещав приобрести для него пять тысяч долларов. Затем выяснил, в каком обменном пункте продают валюту дешевле.

Возле обменного пункта, который выбрал Куманьков, стоял симпатичный молодой человек в оту-тюженном костюме, белоснежной рубашке, с безукоризненным галстуком.

- Вы продаете или покупаете, - вежливо обратился он к подошедшему Куманькову.

- Хочу купить.

- Сколько?

- Тысяч пять... А зачем вам это?

- Я уступлю дешевле, чем в этом обменном пункте. К тому же не забы-вайте про однопроцентный налог с валютных операций, который берут во всех банковских учреждениях. Правда, у меня с со-бой только четыре тысячи долларов. Я ведь из банка, - молодой человек оглянулся по сторонам. - Сами знаете, вынужден подрабатывать..

- Понимаю, понимаю, - Куманьков признательно закивал головой. - И почем у вас валюта?

- На двадцать пунктов дешевле, чем здесь, в обменном пункте.

- Согласен.

Куманьков достал калькулятор, чтобы определить нужную для покупки сумму. Потом начал доставать из карманов деньги, и пересчитывать их.

Парень оглядывался по сторонам, - понятное дело, операция по всем ка-нонам была незаконной, - и все просил Куманькова, чтобы тот не торопился. А Куманьков от этих слов то и дело путался в расчетах: то доставал недостающие деньги, то опять прятал в карман.

Наконец нужная сумма была отсчитана и передана молодому валют-чику. Тот, в свою очередь, отсчитал четыре тысячи долларов, свернул зачем-то пачку с долларами пополам и стянул ее резинкой, потом передал ее Кумань-кову.

- Пересчитайте, пожалуйста, - попросил он Куманькова.

- Да я верю.

- Все равно пересчитайте.

Куманьков пересчитал валюту, и действительно, одной бумажки не хватало.

- Ой, подержите деньги, - попросил Куманькова парень. Ему, оказалось, надо было достать из кармана недостающую сотню долларов.

Он передал рублевые пачки денег Куманькову, взял обратно валюту. Потом, порывшись в карманах, достал недостающую сотню, и вложил в пачку с дол-ларами. Теперь доллары окончательно перекочевали Куманькову, а рубли - молодому валютчику.

- Подальше, подальше запрячь валюту, - советовал парень, - вдруг, ненаро-ком, милиция...И тут же выскочил из помещения.

Куманьков докупил недостающую тысячу долларов в обменном пункте и с тихой радостью вышел на улицу. Надо же, - думал он, - восемьсот рублей заработал на таком пустяке. Придя к своему другу-заказчику, Куманьков решил пересчитать свои валютные приобретения, и тут же его радость улетучилась. В пачке долларов, купленных у молодого валютчика, оказалось только две сотенки: сверху и снизу. Все остальные купюры оказались однодолларовыми!

Дорогой читатель, наверное, представляет реакцию приятеля, который ссудил Куманькова деньгами на покупку валюты. Сам же виновник готов был сквозь землю провалиться. Но приятель успокоился. Чтобы вернуть долг, он предложил Куманькову заняться ваучерами. Сказал, чтобы тот стоял днями на рынке и покупал у населения ваучеры, а потом передавал бы их ему. И на сей раз их интересы сошлись. ^

6. ИНВАЛИДЫ АФГАНСКОГО КОНФЛИКТА

Нет, не хотел больше философствовать бывший художник Луков. Он создал товарищество, состоящее из его одного. Для офиса он взял в аренду комнату в рабочем общежитии, принял на работу бухгалтера и водителя со своим автомобилем. Не доставало только главного, - Луков так еще не определился, чем будет заниматься его товарищество.

В условиях, когда налоговый пресс начал крепчать, появилась в продаже книга профессора Сусанина, в которой приводились разнообразные рекомендации по выводу предпринимателей из под этого пресса. И что там только не рекомендовалось: и создание организаций инвалидов, и организация социалистического соревнования и конкурсов красоты для экономии страховых платежей, и замена авансовых платежей договорами займа, а договоров подряда - договорами купли-продажи. Но все рекомендации были настоль хитроумны, что до первой налоговой проверки директор и главный бухгалтер напрочь забывали о подробностях проделанных ими финтов, а по этой причине у налогового инспектора оставалось больше вопросов, чем ответов у директора и бухгалтера. Одним словом, предприниматели бросившись на книгу Сусанина, так и не нашли в ней панацеи. И вот тут то Лукову пришла в голову отличная идея - создать религиозную организацию, досель невиданную и небывалую, а заодно - объявить себя пророком, мессией. Названия для такой организации пришло Лукову в голову сразу - Общество святых аксиалистов, то есть религиозное общество почитателей общечеловеческих, и в первую очередь, финансовых ценностей.

Но мысль у Лукова летела дальше мессианства. Он мечтал создать при этой религиозной организации множество коммерческих фирм, освобожденных по своему статусу от налогообложения, а потом - продавать эти фирмы всем желающим.

Луков проштудировал закон об религиозных организациях, изучил все льготы, которые ему сулила близость к Богу. Оказалось, чтобы зарегистрировать религиозную организацию в местном управлении юстиции, достаточно было собрать двенадцать подписей будущих участников, ну, ровно столько же, как мы знаем, было евангельских апостолов.

В условиях, когда у тебя в организации работает всего два человека, и никого пока еще не знаешь в чужом городе, даже соседей по лестничной площадке, собрать двенадцать подписей оказалось для Лукова весьма нелегким делом. Поэтому в список своих прозелитов Луков включил своих сотрудников, уборщицу, сторожа, дворника, потом членов их семей. Но все равно не доставало приверженцев новой веры. Поэтому он уговорил подписать нужные бумаги еще нескольких коммерсантов, которые случайно к нему заходили.

Наконец, все было готово, и Луков пошел регистрировать свое общество святых аксиалистов в управление юстиции.

Управление юстиции располагалось в большом семиэтажном здании с мраморной отделкой, недавно отобранном у распавшегося главка. Бывший начальник главка имел, конечно же, глаз на это здание, но к его великой беде, оно находилось в центре города и на живописном месте, поэтому прокуратура и юстиция никак не могли равнодушно пройти мимо этого здания. Злые языки поговаривали в свое время, что причиной распада главка послужили происки прокуратуры. Да что всем верить, на то и злые языки, чтобы злословить против сильных мира сего.

Лукова встретила юрист, женщина строгого и неприступного вида. Да, - подумал Луков, - с этой дамой, пожалуй, каши не сваришь. Ясно, как божий день, учинит она мне сейчас религиозную войну. Но, несмотря на опасения Лукова, она все же приняла от него пакет подготовленных документов.

- Что-то новеньким для меня звучит название вашей религиозной секты. Первый раз слышу. Кто они такие, аксиалисты?

- И не секта у нас вовсе, а новая религиозная конфессия. О новом всегда мало слышно. - Бойко начал объяснять Луков. - На то это и новое. Ведь и до Магомета никто об исламе ничего не знал.

- Ну, тоже, сравнили себя с Магометом, а свою секту - с одной из мировых религий.

- Мы, аксиалисты, - не секта. Мы - только в самом начале своего поступающего пути, божественного дао, но потом, немного спустя, из искры возгорится пламя, и это благородное пламя охватит весь мир, проникнет в сердца миллионов людей, распространится по всем городам и весям, а мы, первоаксиалисты, займемся скромными проповедями по всему подлунному миру.

- Интересны вы в своей уверенности. А как перевести на русский язык слово аксиалист?

- О, это должен знать любой грамотный человек.- Лицо у Лукова просветлело, а у юриста - перекосилось. - Акси - в переводе с древнегреческого означает ценность. Аксиалисты, согласно нашему уставу, - нет, вы его почитайте, почитайте, может, сами захотите стать аксиалисткой, - аксиалисты - это почитатели общечеловеческих ценностей.

- Каких, каких ценностей?

- Общечеловеческих. А к ним относятся и духовные, и культурные, и, разумеется, материальные ценности. Ведь согласно нашим религиозным убеждениям, человек может любить только то, что добро зело.

- Что же вам мешает почитать эти ценности без образования религиозного общества?

- А что же мешает людям молиться Богу поодиночке? Ведь так и было в древности, каждый молился своему вещему пню или святой колоде, но потом организовались конфессии и все стали почитать Единого и Вездесущего.

- Ладно, мы разберемся с вами. Согласно действующему закону окончательный ответ мы дадим только через две недели.

И не думал Луков, что дама-чиновник посвятит эти две недели не изучению учредительных документов создаваемого общества святых аксиалистов, а охмурению только что записавшихся в него, уверовавших в непогрешимость Лукова. По этой причине Луков не успел морально подготовить своих сторонников к коварным чиновничьим проискам. Да и смог ли он подготовить столь разношерстную толпу, - все это оставалось под большим сомнением.

Ни одна из пенсионерок, ставших членами святого общества, не выдержала аудиенции с инквизиторшей. Одна из них долго извинялась, что ее хитростью заманила в эту секту родная дочь, а теперь она не спит по ночам, и, как бывшая коммунистка, думает о предстоящем наказании. Другая пенсионерка все переспрашивала инквизиторшу: А не посадят ли ее за участие в секте в тюрьму?. С третьей случилась истерика, и она была готова подписаться под любыми показаниями против врага человеческого и коварного подстрекателя, то есть самого пророка Лукова.

Но оригинальнее всех поступил только что принятый на работу Луковым, а следовательно, и в общество святых аксиалистов, молодой тщедушный парень. Тот, блеснув эрудицией, проницательно заявил даме-чиновнику, что общество создается с целью ухода от налогов предпринимателей. Мало того, наш Павлик Морозов заявил, что попытки государственного давления на общество аксиалистов будут расценены за рубежом, как преследование инакомыслящих, а в таком случае всем аксиалистам будет гарантирована виза в США на эмиграцию.

Признания всех прозелитов зарождающейся религии, в том числе и молодого эрудита, легли на бумагу. Дама-чиновник не поленилась еще раз всех обойти, чтобы получить от каждого визу. Через обещанные две недели, когда Луков пришел в управление юстиции за документами, инквизиторша показала свое завизированное резюме. Вот тут уж Лукову нечего было возразить. Павлик Морозов и одиннадцать Иуд! И с такой компанией он намеревался отправиться в светлое будущее. Он пробормотал что-то невнятное, забрал документы, и вышел вон из иезуитского заведения. Все! Идея была загублена на корню.

Долго не знал Луков, что ему предпринять. Теперь надо было выдумывать что-то новое. Как жаль, - горевал он, - что не было с ним рядом Миши Куманькова. И почему он на меня всегда обижался, - думал Луков. Ведь я, как старый друг, лучше новых двух. И вот, от таких раздумий Лукова отвлек опрятно одетый мальчишка лет десяти с ясными невинными глазами.

- Дяденька, наша детская организация юных патриотов и коммуни-стов собирает средства на поход в Кунгурские пещеры. Именно для этого мы распространяем газеты. Купите, пожалуйста, газету, поддержите нашу юную организацию.

- Почем газета? - осклабился от нахлынувшей доброты к молодому по-колению Луков.

- По рублю.

Луков отдал ясноглазому мальчишке рубль и сунул купленную газету в портфель. Каково же было удивление Лукова, когда дома, уже вечером, он развернул эту га-зету. Она оказалась двухлетней давности.

Надо же, шельмец, - горько раскаивался Луков. - Даже малые дети и те на пустяках бизнес делают. А ведь какие ясные глаза были у маленького обман-щика. Нет, - думал Луков. - Никому нельзя доверять в наше переломное время. Да и есть ли будущее у нашего общества, которое, как оказалось, со-стоит из одних обманщиков.

Не долго размышлял Луков о неисповедимости своих путей. Он старался не терять времени даром. Однажды возле пивного ларька он познакомился с молодым парнем. Луков заметил, что на правой руке парня не доставало двух пальцев. Разговорились с ним. Оказалось, что этот парень недавно вернулся из Афганистана, где и потерял два пальца. Парень жаловался на жизнь, с обидчи-вой добротой сообщил, что не может найти себе подходящую работу. И ни кому, сетовал парень, нет до него дела.

И тут же озарила идея проницательного Лукова. А не создать ли ему общество инвали-дов афганского конфликта? Ведь благородная идея, не правда ли? И никто не будет делать препятствий этому обществу. И как такое мне раньше не пришло в голову, - думал про себя Луков. Мишка бы сразу ухватился за эту идею.

Луков взял у парня адрес и тут же дал объявление в местную газету, на-значив день встречи на крыльце областной библиотеки. И вот, объявилось еще три инвалида, среди них один, правда, чеченец. Последний долго и пу-тано объяснял, как и за что он стал инвалидом, но справку показал такую же, как и все остальные. Луков в конце концов понял, на чьей стороне тот воевал, но все же включил его в общество.

После создания общества первым делом Луков, конечно же записался на прием к губернатору. Луков долго ждал в приемной и, наконец, дождался ау-диенции. Разговор с губернатором оказался коротким, хотя содержательным и обнадеживающим. Губернатор, как и положено, оказался очень проницатель-ным человеком. Как губернатор, он понимал, что не сможет отказать в матери-альной поддержке общественной организации, иначе такой шум могут под-нять в местной оппозиционной и даже столичной печати, что и с места дос-рочно слетишь...

На рассмотрение губернатора Луков предложил программу деятельно-сти общества и смету предстоящих расходов. Ни губернатору, ни его замести-телю по финансам так и не удалось урезать эту смету. Тем более, что Луков обещал создать кооператив и трудоустроить в нем всех инвалидов.

На обеспечение жилищных условий невинно пострадавших инвалидов и создание материальной базы для будущего кооператива общество Инвалиды афганского конфликта получило из местного бюджета один миллион рублей.

На эти деньги Луков приобрел Мерседес и квартиру с евроотделкой. Но перед Луковым оставался открытым один вопрос: как списать эти деньги! Квартиру он вскоре вывел из жилого фонда. В счет будущей деятель-ности общества он рассчитывал списать большую ее стоимость через уско-ренную амортизацию на текущие издержки, и потом по остаточной стоимо-сти выкупить ее самому, вновь переведя ее в жилой фонд. Мерседес оставался пока также на балансе общества.

Создание производственного кооператива инва-лидов Луков откладывал на потом. Вместо него он создал дочернее охранное предприятие и стал навязывать услуги предпринимателям. Те соглашались с различной степенью охоты, по-скольку никому не хотелось связываться с участниками афганского конфликта на несколько иной почве. Охранное предприятие Луков зарегистри-ровал от имени общества Инвалиды афганского конфликта, а раз так, то его детище было освобождено от уплаты налогов.

И чем дальше, тем больше разгорались аппетиты у энергичного Лукова. Он начал создавать филиалы общества по городам и весям необъятной страны... Прошло бы еще совсем немного, и перед нами открылась бы непри-крытая истина, как боевые инвалиды монополизировали всю благотворитель-ную и охранную деятельность в стране.

Но вот беда, то ли по навету завистников, то ли из-за предательства своих, к Лукову ни с того, ни с чего прицепились следователи из управления по борьбе с организованной преступностью. Его почему-то начали обвинять в шантаже предпринимателей, а главное - в растрате и присвоении выделенных обществу инвалидов бюджетных средств в особо крупных размерах. Вернуть эти деньги он не мог, и ему грозило лише-ние свободы. Луков, конечно же, с таким раскладом не мог согласиться. Так и не успев продать свою шикарную квартиру, Луков исчез из родного города, отбыв в неизвестном направлении на вверенном ему Мерседесе. ^

ВЕКСЕЛЯ

Куманьков тоже не терял времени даром. После развала родного инсти-тута, как мы уже знаем, Куманьков было заделался валютчиком. Вернуть приятелю свой неожиданный долг он не мог, по этой причине приятель посоветовал Куманькову заняться ваучерами.

Куманьков, как и многие другие специалисты по ваучерам, стоял на рынке. На его шее висел фанерный плакатик с надпи-сью: Куплю ваучеры (на обратной стороне плакатика была другая надпись:Продам ваучеры. Ведь, как мы знаем, хитер был наш Куманьков).

Через несколько месяцев он вернул долг приятелю. Потом принялся сколачивать себе первоначальный капитал. Вскоре, после завершения ваучерной эпопеи, он создал фирму с загадочным названием Феникс, снял офис и вместе со своими компаньонами занялся акциями и векселями. К нему валом валил на-род, предлагая акции, полученные бесплатно благодаря приватизации. С другой стороны, к Куманькову обращались директора заводов, крупные уч-редители и приватизаторы, готовые укрупнить и округлить и без того круп-ные пакеты акций, дабы получить решающий голос на акционерных собра-ниях, а раз так, - то и власть, и собственность.

И Куманьков старательно обслуживал обе стороны: просил авансы у покупателей акций и брал на комиссию акции у продавцов, а высвободив-шиеся таким образом денежные средства он направлял на скупку векселей.

С векселями было тоже интересно работать, пожалуй, даже интереснее, чем с акциями. По началу предпринима-тели шарахались от векселей, как от чумы. С безумными от страха глазами они приходили к Куманькову, и как на исповеди, выкладывали свою душу.

- Год, целый год нам ничего не платили заказчики за работу, - жало-вался клиент Куманькову, - а сейчас вместо денег рассчитались с нами вексе-лем.

- Да, - сочувствовал клиенту Куманьков. - Что такое вексель, я спраши-ваю. Вексель - это простая бумажка.

- В чем и дело то, - клевал на слова Куманькова клиент.

- Так и быть, выручим вас и на этот раз, - снисходил до клиента Ку-маньков. - Купим у вас вексель за пятьдесят процентов, оплатим наличными, часть - сегодня, остальное - завтра.

И клиент обычно соглашался. Надо же, за бумажку, и сразу - деньги, причем наличными.

- А как же с договором быть? - спохватывался клиент. - Ведь у нас дого-вор с заказчиком был заключен два года тому назад. А вдруг встречная про-верка?

- Да не переживайте вы из-за возможной встречной проверки. Мы и с вами заключим такой же договор, только задним числом, а акт выполнения ра-бот и их оплаты подпишем сегодняшним. - и Куманьков тут же доставал липо-вую печать липовой фирмы.

- А смысл-то какой?

- Ну, вот. И до смысла дошли. Вы нам оплатите работы, которые мы, якобы, выполнили, этими же векселями, которые вы, в свою очередь, получили в оплату работ от своего заказчика. И чего тут не понять?

- Теперь ясно. - И глаза у клиента просветлялись.

Куманькову особенно нравились подобные моменты, когда глаза собеседника вдруг становились именно такими, просветленными, когда клиент становился хоть на миг счастли-вее, чем на самом деле. А человеческое счастье, - именно в нем, в достижении его и заключается смысл жизни людей. Все мы знаем, что за счастье надо бо-роться, а у Куманькова вся жизнь, как мы уже знаем, проходила в та-кой борьбе.

Но много, все же очень много неприятностей случалось все-таки из-за векселей. Иногда эти векселя приносили не счастье, а одно горе.

Вот, к примеру, история Ивана Петровича, старого знакомого и даже бывшего друга Куманькова. Иван Петрович работал инженером по технике безопасности на сете-вязальной фабрике. После сокращения по штатам он долго не мог устроиться на работу. Каждый день он отмечался на бирже труда, но все - безрезультатно. Нужных вакансий не было, а совсем уж дальше катиться вниз ему не хотелось.

Однажды возле биржи труда, где он уже битый час толкался в поисках случайного заработка к нему подошел молодой человек и предложил за два часа заработать сто рублей. Всего то нужно было с ним съездить в Сбербанк и подписать там какие-то бумажки. Конечно же, Иван Петрович согласился. Они с молодым человеком постояли в кое-каких очередях там, уже в Сбербанке, потом под диктовку молодого незнакомца Иван Петрович заполнял какие-то бумаги, после этого Ивана Петровича подвели к окошечку с надписью Касса, где стали ему выдавать блоки денег, причем крупной купюрой. Молодой незнакомец тут же торопливо складывал все эти несметные богатства к себе, в объемистый портфель. По окончанию дела он вынул из внутреннего кармана сотку и великодушно протянул Ивану Петровичу: Бери, заработал, и тут же незаметно исчез.

Задумался наш Иван Петрович. Надо же, и пары часов не прошло, а целую сотню заработал. А что, собственно, я сделал? Подписал какой-то век-сель, открывал какой-то счет, подписывал какой-то договор. Если бы банков-ские работники были расторопнее, можно было бы обернуться и раньше.

Да, случившееся поразило Ивана Петровича. И он задумался, как ему жить в дальнейшем. Первым делом он достал какую-то книжку про векселя, внимательно прочитал ее, и решил заняться на этом поприще. Изучив мало-мальски предмет своей будущей деятельности, Иван Пет-рович обзвонил всех своих знакомых, причастных к коммерции. И нашлись среди них такие, с которыми клиенты расплачивались векселями. Все было бы хорошо, но у Ивана Ивановича отсутствовали деньги на покупку векселей. И поэтому он вынужден был согласиться на роль посредника, или иначе, по научному, финансо-вого брокера.

Ах, если бы вы знали, как горька участь финансового брокера! Чуть объявится вексель в областном заштатном городишке, - уже все банки, все посредники знают о его существовании. Сначала владелец векселя обзвонит все банки и финансовые компании, потом обзвонит знакомых по-средников в поисках более выгодных условий реализации. Затем начинается чуча. Все, причастные к вексельному обороту, звонят друг другу, а самым глав-ным требованием всегда было требование наличия векселя на руках у про-давца. А на руках то векселя ни у кого и нет, кроме хозяина. В конце концов находится инициативный посредник, который берет за рукав владельца век-селя, собирает всех посредников, причастных к нахождению канала сбыта, и посредники все скопом ведут владельца векселя к потенциальному покупа-телю. Конечно, при таком бизнесе на всю ораву посредников достается лишь полпроцента от номинальной стоимости векселя. А они и этому рады.

Вернемся к нашему Ивану Петровичу. Ему страшно повезло. Среди его знакомых оказался предприниматель, нам уже известный Куманьков, директор фирмы Феникс, который как-то раз и пожаловался Ивану Петровичу, что рассчитались с ним векселем металлургического завода, а местные банки его не принимают. На искреннюю просьбу Ивана Петровича дать ему вексель под реализацию тот отказался, и посоветовал обратиться в банк за кредитом, чтобы сразу Иван Петрович смог выплатить Куманькову деньги за вексель. Не без помощи того же Куманькова Ивану Петровичу чудом удалось уговорить их общего знакомого, связанного с банковскими кругами, чтобы тот дал гарантию перед банком, что Иван Петрович все же вернет кредит.

Иван Петрович сразу начал энергично действовать. Шутка ли, при бла-гоприятном раскладе Иван Петрович сразу же мог заработать с этого векселя себе на квартиру! В худшем случае он мог бы обеспечить себе безбедное суще-ствование на год вперед.

Он передал деньги Куманькову, получил от него вексель металлурги-ческого комбината и начал искать покупателей этого векселя.

Между тем, банки за такие векселя не хотели давать и ломаного гроша. А зачем вкладывать свои кровные в сомнительные бумаги, когда неизвестно, что впереди: или шах умрет, или ишак сдохнет. К тому же, в условиях ин-фляции, непредвиденных скачков курса доллара, редко кто отважится расста-ваться с деньгами на месяц-два вперед, закупая коммерческие векселя.

Иван Петрович кое-что смыслил в экономической географии. С метал-лургами рассчитываются потребители металла. А к таким потребителям отно-сятся и машиностроители, и железные дороги, а особенно - производители труб. Крупные потребители труб тоже общеизвестны, - это городские муни-ципалы и промысловики. Одним словом, в голове нашего Ивана Петровича выстраивались тех-нологические цепочки, по которым мог бы прогуляться его вексель...

И начал он с потребителей труб. Сначала он обратился в ме-стные органы власти, занимающиеся разными коммуникациями. Ивану Петро-вичу стало ясно, что муниципалам трубы поставлялись мелкими фирмами, ко-торые возглавляли ближайшие родственники или добрые знакомые чиновни-ков. Но даже между этими карманными фирмами шла ожесточенная конкуренция, проявлявшаяся на организации конкурсов на поставку трубы. Каждый из ответственных чиновников старался при возможности передать заказы своей фирме. Сначала все фирмы-поставщики, подавая свои бумаги на конкурс, дружно занижали цены, но после завершения конкурса, когда окон-чательно определялся поставщик, цены мгновенно возрастали на порядок. По-видимому, некому было сопоставлять начальные условия конкурса и конкрет-ные условия выполнения договоров. Что поделаешь, при острой нехватке кад-ров и малочисленности чиновничьего аппарата и не такое может случиться.

Промысловикам, напротив, трубы поставлялись солидными фирмами. Одна такая фирма обслуживала крупное объединение, а то и несколько таких гигантов. Влезть со стороны в эти поставки никто не решался. Практически невозможно было пройти конкурс, а если и пройдешь правдами и неправдами, то потом с таким нахалом вероятнее всего случится беда: или по совершенной случайности трубы не дойдут до адресата, или дойдут, но не в том количестве и не в том качестве, или с самим нахалом что-то случится неприятное. Нет, солидная фирма не потерпит случайного нахала, перебежавшего ей дорогу, ой, не потерпит.

И вот наш Иван Петрович начал объезжать муниципалов и промысло-виков. Сначала, конечно начал с муниципалов, они ближе.

- Вам нужны трубы? - с одним и тем же вопросом обращался Иван Пет-рович к муниципалам.

- Да, нам нужны регулярные поставки трубы.

- Вот, у меня есть вексель металлургического завода.

- Ну и что же из этого?

- Факт очевидный. Трубопрокатные заводы должны металлургам, а раз так, то трубачи могут спокойно рассчитаться за металл этим векселем.

- Ну, а мы при чем?

- Ну а вы, в первую очередь, рассчитаетесь с трубопрокатным заводом за поставку труб, то есть оплатите поставку трубы этим, моим векселем.

- Мало понимаем вас, - прикидывались муниципалы. - Тут какое-то мо-шенничество.

- Никакого мошенничества здесь нет. Правда, у вас изменится только направление платежа, - начинал оправдываться Иван Петрович. - Только деньги вы перечислите не трубачам, а мне.

- А трубачам?

- Я же говорю вам, с трубачами рассчитаетесь векселем.

- Тогда какая нам разница?

- Разница большая (Он не знал, что чиновники с посредников-трубачей брали до тридцати процентов наличными от стоимости поставленных труб. А с завода что возьмешь? Вексель им предъявишь, а они отгрузят трубу. А из трубы пальто не сошьешь).

И Иван Петрович пускался в нудные объяснения преимуществ вексель-ного оборота по сравнению с денежным. Но никто не хотел его слушать. Иван Петрович объехал и муниципалов, и промысловиков, так и ни с чем вернулся домой. А банковский кредит пора было отдавать, проценты ти-кали беспрерывно. Но не стал унывать наш Иван Петрович. Теперь он решил поехать сам на трубопрокатный завод. Но там его тоже ждало разочарование.

- А на хрена нам твой вексель? Металлургический завод, если оплачива-ешь его продукцию его же векселями, завышает отпускные цены на двадцать процентов.

- Это почему же?

- Да потому, что директор металлургического завода давно издал приказ о двойных тарифах, вот и все.

- Но это нарушение элементарных экономических правил.

- Вот и езжай, разъясняй их директору об этих элементарных эко-номических правилах, а лучше сразу - к Президенту страны. А нам-то жить сегодня надо.

И вот теперь то Иван Петрович решил съездить на металлургический завод, который и выписал этот злополучный вексель. Долго он добивался ау-диенции. Добившись, наконец, ее, Иван Петрович скромно зашел в нужный кабинет, где сидела толстая пожилая женщина. Она жевала бутерброд и будто бы не обращала никакого внимания на Ивана Петровича.

- Вот... я привез вексель вашего завода, - мялся у двери Иван Петрович с изможденным от подвигов лицом...- Прошу ... погасить его.

- Погасить? Деньгами? - нехотя повернула к нему голову начальница вексельного отдела. Потом долго пожилая дама рассматривала вексель родного завода.... - Ха, молодой человек, вексель то ваш фальшивым оказался!

- Как? - От такой неожиданности опешил Иван Петрович.

- Да так. Вот, видите серию векселя: у вас АТ, а у нас, кажется, уже БТ. Можете сразу обратиться в милицию, а мы - в свою службу безопасно-сти, а векселек то пусть полежит у нас.

- Не может быть, нет, такого не должно быть. - Он поспешно и без спросу схватил вексель со стола и попятился к выходу.

- Вы куда, молодой человек? - Начальница зловеще улыбалась. - А чаю, чаю то не хотите?

Иван Петрович пулей вылетел из заводоуправления. Какой тут чай, - кипел он. - Нашла дурака, чтобы я просто так дался им в руки. Все может быть, все, - думал Иван Петрович...Еще не поздно, я поеду домой, приду в Феникс, потребую назад деньги. А если они их мне не вернут? Да куда они денутся!

Но фирмы Феникс на месте не оказалось. Как объяснили, фирма съе-хала еще на той неделе, пока Иван Петрович находился в разъездах. Все пому-тилось у него в голове, если даже Куманьков, и тот его предал. Иван Петрович не в шутку забеспокоился...

Придя домой, он инстинктивно порвал пополам злополучный вексель, потом стал раскаиваться, может и пригодиться этот вексель.... Через две недели нашли нашего бедного Ивана Петровича в собственной квартире. Злополучный век-сель довел его до инфаркта. А помочь, вызвать скорую помощь было некому, потому что Иван Петрович жил бобылем.

Ах, как горька жизнь одиноких людей! Схватит по старости лет или от избытка чувств кондрашка, и помочь то некому. Вот и цепляются проница-тельные люди за семьи, чтобы под старость лет ему, лежачему, кто-нибудь хотя бы стакан с водой поднес. И тоже порой глубоко ошибаются в этом.... Да что об этом говорить. Если разобраться, у каждого из нас горька участь. Умирая, каждый становится одиноким. И по собственному желанию никто тебе не со-ставит компании.

Старый знакомый Куманьков помог жилконторе похоронить Ивана Петровича. Злополучный и никому не нужный вексель опять достался Ку-манькову.

Через месяц Куманьков отгружал трубы с завода. Он пожаловался ди-ректору, - что же это такие шутки шутят на их заводе. Вот и загнала шуточка вашей сотрудницы почтенного человека в гроб, - упрекал директора завода верный друг нашего покойника.

Узнав про трагедию, директор завода дал разнос всей своей конторе.

- Да я пошутила, - оправдывалась начальница вексельного отдела. - В тот момент, когда он ко мне зашел, я была не в настроении. У нас тогда свои труд-ности были, а тут он, царство ему небесное, с таким большим векселем, ну, как репейник пристал.

И действительно, мир стал серьезнее, даже пошутить не с кем. А может быть, люди умнее стали. Ведь тот, кто шутит, интуитивно ставит себя выше ошуткованного. И все меньше и меньше встречаются на белом свете люди, которые позволили бы над собой шутить. Вот почему в наше время на смену индивидуальным шуткам приходят общественно-коллективные. Взять, например, и в один миг опустить рубль аж в три раза по отношению к доллару. Вот это шутка! И сразу одним становится горько, а другим - смешно. И ведь никуда не скроешься от таких шуток. Глобальная шутка везде тебя достанет. От нее не спрячешься ни дома, ни на даче, ни в дремучем лесу.

Да, горькая, горькая участь досталась Ивану Петровичу. И действительно, что теперь можно ему пожелать, - только царство небесное. Так и проходит у многих жизнь в расчете на царство небесное, потому что оно - и единственная надежда, и единственное спасение. Да и на том свете, кажется мне кое-что не справедливым. Тот же разбойник, который по правую сторону от праведника, точно также попадет в царство небесное вместе с ним, и это - не-смотря на миазмы зла и горя, порожденные этим разбойником.

Вот, озабоченная начальница-толстушка пошутила, а человека-то нет! - Куманьков промолчал и смахнув слезу, примирительно предложив директору завода: Давайте тогда уж трубы мне по первому тарифу.

И как бы не горька была участь Ивана Петровича, любителя на фондовом рынке, но все же у настоя-щих посредников-брокеров эта участь еще горше!

В условиях всеобщей задолженности попадись на пути один, настоя-щий жулик, и подведет он тогда под монастырь десяток честных предприни-мателей. Вексель передается от одного посредника к другому, пока не попадет в лохматые лапы жулика. Жулика, естественно найти не могут, он исчезает. И тут начинаются претензии пострадавших друг к другу. В ход пускаются угрозы, потом силовое давление разных крыш. У одних нервы не выдерживают, они кончают с собой, другие из отчаяния начинают занимать деньги у родных, друзей, просто у любых знакомых, чтобы снять с себя силовое давление. Но клубок взаимных обязательств еще сильнее запутывается, и люди перестают окончательно верить друг другу. И вот тогда, с опозданием начинают вспоми-нать народную мудрость: Плачут, прося в займы, а ты - ори, но не давай. И хоть, как поговаривал прототип, изображенный на стодолларовой купюре, что кредиторы отличаются лучшей памятью, чем должники, чаще всего страдали именно кредиторы. Если сначала крыши отстреливали безнадежных долж-ников, то со временем сами должники начали загодя устранять своих кредито-ров, чтобы те к ним больше не приставали. И действительно, ничего более легкого нет, чем расстреливать кредиторов, ведь они, в отличие от должников, не прячутся.

Потеря доверия людей друг к другу, доверия людей к государству ( а это - особая тема), подрывает кредитоспособность общества, а вместе с этим - ос-нову для экономического развития страны.

Да, горька, горька участь посредника. Особую тоску на посредника на-гоняет его временный статус свахи. Познакомил продавца с по-купателем, значит, навеки распрощался с ними обоими. Они уж потом дорогу друг к другу найдут, и не будут больше нуждаться в посреднике. При другом же варианте, когда посреднику доверяются большие ценности, тоже беда мо-жет быть не за горами. Ворочать чужими миллионами, не имея и копейки в кармане, нести риск за возможные потери, не имея приличного имущества - это какой-то иррационализм. И как это серьезные люди доверяют посредни-кам свои средства? А все из-за жадности. Ведь известно, что от жадности на-род глупеет, подсчитывая свои неполученные доходы.

Вот, однажды произошел такой случай. Одному посреднику принесли вексель Сбербанка на два миллиона номиналом. Тот сдал его в коммерческий банк, получил деньги и передал их безымянному хозяину векселя, удержав, разумеется, свои комиссионные. А тут, через пару дней, нагрянула к посреднику служба безопасности коммерческого банка: вексель то оказался фальшивым! Стали напрягать парня, а тот и не знает, где искать хозяина векселя. Напряже-ние росло, и парень, находясь в глубокой депрессии, вынужден был повеситься у себя, в однокомнатной квартире.

Был и такой случай. Расскажу, как нагло и изощренно кинули одну мо-лодую женщину, решившую за свой страх и шефов риск поработать с вексе-лями. Звали ее Анюта. Ее шеф договорился с людьми, нашел векселя. Выяснил, по какой цене они хотели бы их реализовать, потом дал этой Анюте координаты векселедержателей. И она начала действовать. Сначала обзвонила свой город, потом другие города. По рекламе в солидном издании она вышла на нужного клиента-покупателя. Нигде за векселя не давали столь высокий процент, как в одной москов-ской фирме с красивым названием. Анюта сама позвонила в эту фирму, ну, про-сто не верится, когда в ответ слышишь баснословные условия....

Она тут же подсчитала, с вырученного дохода, даже если она отдаст треть шефу, ей хватит, если продаст комнату в пансионате, где она жила с ма-ленькой дочерью, сразу же на двухкомнатную квартиру. Нет, она теперь не могла остановиться. Мозг бешено просчитывал. Она звонила на север векселедержателю, опять выслушивала условия, предлагала свои.

И вот, наконец, она получила согласие. Ей надо было срочно ехать на север за векселями. А была уже пятница. Надо ехать в аэропорт, и там срочно брать билет. А у нее, как на зло, нет ни теплой шапки, ни теплых сапог. А ведь на дворе стояла еще зима, на севере морозы были еще сорокоградусные.

Анюта тут же помчалась в старый свой офис, где раньше она работала. Она слезно просила у своих бывших подруг теплую одежду.

-Девчонки, - обращалась Анюта к подругам, - мне надо срочно лететь на север за векселями, дайте мне шапку и теплые сапоги.

- А билет то у тебя есть? - спрашивали девчонки.

- Ничего, в аэропорту достану.

И достала она все-таки билет в аэропорту, на нужный ей рейс достала. Прилетела в девять часов вечера, а там, на севере, как-то непривычно, темно. Как и договаривалась она с клиентами, возле выхода из здания аэ-ропорта ее встретила Волга. В машине, в полутьме подписали договор, заранее ею со-ставленный. После этого клиенты передали ей векселя. И тут же, ночью, она вылетела к себе, домой.

Хорошая реклама москвичей сделала свое дело. Вот и повезли векселя со всех концов страны в Москву. Не зная чужих людей, посредники не отда-вали на руки покупателям своих векселей, пока взамен не получили платежные поручения тут же у дверей банка, обслуживающего покупателя.

Спокойно и с тихой радостью, но уже без векселей разъехались по до-мам наши брокеры. Все ждут, включая и нашу героиню, перевода денег. Ждут три дня, потом - неделю, - а денег нет. Что ж, нервы не железные, а терпение всегда требует нервов. Поехали в Москву, узнавать, в чем дело. Приехали туда, а вексельная контора с красивым названием уже на замке. Соседи сказали, что эта фирма еще неделю тому назад отсюда съехала. Публика заволновалась. Тут же наши провинциальные брокеры обратились в милицию, но все - бесполезно, у милиции не оказалось желания заводить висячие дела.

А за этой операцией... Если бы вы знали, сколько человеческих траге-дий последовало за этой операцией. В условиях всеобщих неплатежей и так называемого коммерческого кредитования выстраиваются цепочки иногда из десятка взаимных должников, каждый из которых - не только должник, но и кредитор. И в любой момент любой из них может получить или финку в бок, или пулю в лоб. А отсюда - всеобщий страх и подозрение, что тебя вот-вот проведут, обманут, что, может быть, завтра вся твоя жизнь полетит кувырком. И вот эти страхи, напомню начинающим предпринимателям, в считанные минуты снимаются алкоголем. Но потом, несколько позже, с каждым утром к всеобщему страху и подозрению прибавляется еще похмельный синдром и разрушаемая психика.

В одно время крупные заказчики сообразили, что, выпуская векселя, они тем самым будут грабить своих мелких поставщиков и подрядчиков. Рассчиты-ваясь с ними своими векселями, заказчики понимали, что поставщики и под-рядчики либо должны ждать срока погашения этих векселей, либо искать слу-чая, чтобы кому-нибудь их продать. Среди покупателей этих векселей, естест-венно, искали потребителей продукции своих заказчиков-векселедателей. И в результате сложилась ситуация, в которой каждый по цепочке своих коммер-ческих связей поочередно пытался выламывать друг другу руки.

Постепенно сроки погашения векселей увеличивались: сначала они выписывались на три месяца, потом - на шесть месяцев, затем - на год, и, нако-нец, - на три года, и доходили случаи, что до срока погашения векселя надо было ждать аж восемь лет! И это - в условиях инфляции. А государство ничего не замечало, кроме проблемы сбора налогов. А на кой хрен такое государство, ко-торое живет ради своих интересов, а не ради подданных!

И вот появилась книга профессора Сусанина с обстоятельными рекоменда-циями по законному уходу от налогов и других неприятных платежей.

Рекомендации, приводимые в книге, были нудные и крохоборские, хотя и сулили снижение налогового бремени, но требовали для воплощения в жизнь полчища штатных бухгалтеров, надежных запасов чернил и бумаги. Многие коммерсанты все же пошли за этими рекомендациями, вознеся тем самым этого профессора в фискальные пророки. Но, судя по деятельности нашего героя, профессор Сусанин при-нес больше вреда, чем пользы для предпринимателей.

Его книга стала надежным пособием для налоговых служб, которые отнюдь не дремали. Они тоже использовали монографию профессора, но для исправления своих ошибок и пробелов в своих инструкциях, вводя по-правки в законодательство задним числом.

- Это - нечестно, - возмущались коммерсанты.

- Закон, - есть закон, - отвечали налоговики, - хотя он и введен задним числом, а его надо выполнять.

В ответ на такой аргумент предприниматели просто стали закрывать свои фирмы и переводить свои дела на подставные организации.

Да, шулер всегда остается шулером. И если вы любите играть, - значит, в вашей жизни когда-нибудь появится и шулер. Нет, не подумай, дорогой читатель, что здесь я имею в виду коммерсанта. Последний если и обманывает, то это заставляет его делать конкуренция, простота покупателей или могучая жадность государства. В нормальных условиях коммерсанта можно воспитать, и он будет вести себя в игре прилично. А вот государство не воспитаешь. Оно остается ненасытным с библейских времен.

Да, с векселями, - думал Куманьков, - надо заканчивать. И ему снова пришла гениальная идея. ^8. СТРОИТЕЛИ

Да, с акциями и векселями было покончено, и Куманьков призадумался, на чем теперь ему зарабатывать, как прокормить ему семью. И действительно, положение у него было незавидное. Только что построенный коттедж требо-вал евроотделки, полдюжины скупленных квартир в разных районах города заставляли его жену целыми днями носиться по жилконторам, электрикам, га-зовикам, водоканальщикам и прочим коммунальщикам, чтобы своевременно и ежемесячно уплатить наличными за их услуги. У Куманькова появилась даже бессонница только из-за одной мысли: вдруг попадет в аварию его джип Тойота или Форд, которым распоряжалась его жена. Сколько денег тогда потребуется на ремонт, - отчаивался Куманьков, - а ведь я теперь - безработ-ный. К сожалению, Куманьков испытал на себе порабощающую власть денег. Нет, читатель, наверное, не поймет этих чувств, ведь не многим пришлось ис-пытать на себе это иго.

Но не один Куманьков был в отчаянии. Многие клиенты жаловались Куманькову, что им становится все труднее и труднее работать. Первое, на что жаловались клиенты, - это на усиление конкуренции по всем направлениям деятельности. По стопам первопроходцев быстро продвигались так называе-мые кумовские фирмы, то есть фирмы, создаваемые самими заказчиками. А ос-новными заказчиками являлись крупные бывшие советские предприятия и му-ниципальные власти. Вот они и создавали фирмы по горячим следам, выяснив технологию и коммерческие связи у своих поставщиков и подрядчиков. Разу-меется, что во главе таких придворных фирм стояли ближайшие родственники директоров и муниципалов.

Вторая проблема, с которой сталкивались клиенты Куманькова - это взятки, которые нагло требовали заказчики. Взятки колебались от десяти до тридцати процентов от стоимости заказов, причем брались они наличными.

И, наконец, третья проблема, - это налоги, от чего немалый вопль бывает. Особенно досаждал всех так называемый налог на добавленную стоимость или НДС. Никто не понимал его подлинной сути. Никто не знал, кем был выдуман этот налог, превратившийся в священную корову, не подверженную критике и мясобойне. Но все пони-мали, что выгоден этот налог правительству, так как позволяет получать шерсть с еще не обросшей овцы. Продукт еще не дошел до потребителя, а налог уже взымается. И немногие понимали, что НДС - это одна из состав-ляющих инфляции.

Кроме того, введение НДС вызвало великую путаницу при товарообо-роте между плательщиками и неплательщиками НДС. Оказалось, что все льготы, связанные с освобождением от НДС являются коварной хитростью. Через год - два сами клиенты приходили в освобожденную от уплаты НДС фирму и чуть ли не с топором в руках требовали переоформления докумен-тов.

С каждым годом все тяжелее и тяжелее давил на предпринимателей на-логовый пресс. Налоги накручивались на налоги, казуистически и неожиданно менялись условия налогообложения. И вот наступал такой момент, когда вся бухгалтерия уже работала не на предпринимателя, а на налоговую инспекцию, налоговую полицию, работников разных там бюджетных фондов и прочих, прочих, имя которым - легион или попросту - репрессаторы. Но зарплату этой, числящейся в штате, бухгалтерии почему-то продолжали выплачивать предприниматели. И тем самым забывалась простая библейская истина, что никто не может служить двум господам.

От налогов ничем не отличались по своей сути и разного рода страхо-вые платежи. В том и другом случае деньги уходили от предпринимателя без-возвратно. Социальные страховые платежи предприниматели совершенно спра-ведливо воспринимали как досадные вычеты из своих доходов. Население тоже по справедливости не понимало важности увеличения таких платежей, поскольку все они оседали в бездонной бочке государственного бюджета, а потом потихоньку разворовывались.

Можно было понять людей. Ведь пенсии начислялись вне зависимо-сти от трудового вклада, а качество медицинских услуг не зависело от перечис-лений в фонд медицинского страхования, страховой полис не получал только лентяй.

Предприниматели рассуждали между собой: если честно платить госу-дарству и наемному персоналу, то со ста заработанных рублей Куманькову, на-пример, оставался бы только один рубль. А еще если вспомнить о штрафных санкциях, - то вообще можно остаться в безответном долгу перед этим госу-дарством. Нет, никогда наш Куманьков и его приятели не могли согласиться с таким раскладом, поэтому Куманьков и нашел взаимное понимание со своими клиен-тами.

Перетряхивая свой научный багаж, Куманьков понимал, что государ-ство должно бы защищать как предпринимателей, так и население. Но не тут то было на самом деле. Куманьков понимал и тот факт, что государство не до-веряет не только предпринимателям и населению, но и что нет доверия между государственными структурами. Поэтому налоговые органы заставляли пред-принимателей и без того многочисленные платежи дробить по местным и фе-деральным бюджетам. И вот подобным недоверием было пронизано все об-щество. Так, например, если вспомнить, что раньше, при социализме кварт-плата и коммунальные платежи оплачивались обывателями на единый счет и обязательно со сберкнижки. Удобно? В общем то да. Иногда, правда, в сбер-кассе собиралось много народу, а она, как любое государственное учреждение, работала медленно и еще медленнее могла приспосабливаться к жизни.

Но появились коммерческие банки. Почему бы не сократить очереди в сбербанках? Однако нет. Возникла совершенно иная ситуация. Неплатежи, не-хватка средств, взаимное недоверие - все это привело к тому, что с обывателя стали требовать раздельной оплаты в жилконтору, энергетикам, водоканалу, за телефон и прочая, прочая. А поскольку расчетные счета этих господ над обы-вателем, часто блокировались налоговой инспекцией, все эти хозяева наших кошельков требовали расчеты наличными через свои кассы. Положение обы-вателя стало невыносимым. Ему часто приходилось разъезжать в разные концы города, чтобы у каждого своего хозяина простоять по несколько часов возле кассы! Одним словом, страна пошла назад, навстречу каменному веку.

А ведь можно было все упростить. Обыватель должен знать, сколько и за что платить. Неужели трудно было создать такие условия, чтобы население могло платить с любого счета и только в один адрес. А остальные вопросы должна бы решать городская администрация.

Нет, наш Куманьков понимал все, но это понимание ни к чему не при-бавляло уважения. А собственно за что было любить Куманькову свое родное государство? Государство, считал Куманьков, должно быть безгрешным. Но когда один государственный закон противоречит другому, а государственные структуры не доверяют друг другу, в таком случае теряет авторитет государство.

И не на пустом месте, оправдывался сам перед собой Куманьков, поя-вилось фискальное непослушание, как массовое явление. Он хорошо помнил то золотое время, начало демократизации страны, когда был кинут и подхва-чен лозунг обогощайтесь!. Близко к сердцу приняли его все: бездарные ди-ректора заводов, засидевшиеся аппаратчики, недозрелый комсомольский ак-тив, жулье (само собой - какой разговор). Идея эта стала близкой и для нищего населения, которому лишний рубль не противоречил официальному лозунгу. Ни от научной, ни от литературной общественности критики не прозвучало. От православной церкви, веками проповедующей равенство и боготворившей юродивых, не было услышано ни слова, ни привычного многословия.

Обогащайтесь, вместо трудитесь... И вот потребительская психо-логия поработила молодежь. Сейчас мало кого можно заставить вкалывать за минимум. Качество производства пало еще ниже, чем до перестройки. Зато благодаря воспитанию телевизором, каждому теперь сразу подавай квартиру, машину, элитную снедь. Но работать никто не хочет.

При таком массовом психозе напрасно было ожидать прорыва в нашей экономике, даже пусть бы ее завалили иностранными кредитами.

Бурно начавшийся процесс первоначального накопления, жажда дос-тижения некоего стандарта московских нуворишей, - конечно же несовмес-тимы с фискальным послушанием. Именно в этом и заключается главная при-чина уклонения от уплаты установленных государством налогов. И страна ока-залась в тупике.

Идея, блестящая идея пришла в голову Куманькову. Надо же, и как он об этом раньше не додумался. Он решил заняться строительством. И не про-сто строительством, как мы скоро убедимся.

Куманьков начал искать подставных учредителей и директоров. И не-простой оказалась эта задача. Так, чтобы зарегистрировать фирму, надо было учредителю собственной персоной появиться в Регистрационной палате, ко-торая давно уже не доверяла нотариусам. Следовательно, наш бомж, на кото-рого регистрировалась фирма, должен иметь паспорт и прописку, а в день ре-гистрации должен был пристойно одет, вымыт и побрит, а также трезв и без фонаря под глазом. Не много ли требований для бомжа? Конечно, скажете вы, много.

Но это еще не все. В крайнем случае, чтобы этот бомж в дальнейшем не сдал кому следует Куманькова, бомж не должен знать его место жительства, а также местонахождение будущей фирмы. А в идеальном случае бомж вообще не должен видеть в глаза Куманькова и не должен знать о его существовании.

И, чтобы сочетать все это не сочетаемое, требовалось хорошее знание мира бомжей, умение отыскать и использовать по назначению нужного бомжа. Конечно же, с этой задачей лучше Куманькова справились бы бандиты, но Куманьков по идейным соображениям не хотел с ними связываться. Он знал, что бандитам работалось легче. В случае опасности, что подставной уч-редитель или директор расколется, их просто отправляли незаметно для ок-ружающих в мир иной, а их бренные тела находили где-нибудь на свалке или на загороднем кладбище.

И все же не везло нашему Куманькову. Он никак не мог найти подхо-дящего бомжа для учреждения новой фирмы. Когда у человека нет связей, он не может начать даже простого дела и вскоре прокалывается по пустякам, по-тому что кадры и связи решают все.

Однажды Куманьков попытался завести знакомство с сомнительными типами, околачивавшимися возле пивного ларька. Сначала он угостил их пи-вом, потом по их наущению купил бутылку водки и отправился в скворечник, - пятиэтажное здание, бывшее общежитие, с выбитыми вход-ными дверями и заплеванными лестницами. По обеим сторонам темного уз-кого коридора располагались клетки-комнатушки Часто, в одной такой комнате проживало по пять человек.

Куманьков помнил, как разливал бутылку водки, помнил, что заходили и уходили какие-то люди, помнил, что водки на всех не хватило, и он посылал кого-то за нею и... больше ничего он не помнил...

Очнулся он на лестничной площадке, голова у него ужасно болела. С удивлением он заметил, что оказался без дубленки, без шапки и без порт-моне, часы тоже пропали. Он попытался отыскать ту злополучную комнату, в которой ему пришлось пообщаться с народом. Стояла глубокая ночь и все двери были закрыты. Куманьков попытался пошевелить мозгами, а они шеве-лились очень медленно. Ему никак не удавалось вспомнить эту воровскую комнату.

Очень даже хорошо, что до своего офиса можно быстро добежать, - думал ограбленный Куманьков. Но с бомжами ему больше не хотелось об-щаться

Тут же Куманьков, придя в божий вид, начал деятельность по созданию строительной организации с подходящим названием Билдингстрой. В качестве учредителя он нашел своего старого коллегу по проектному институту, к тому времени спившегося безработного мужика, которого к тому же и жена выгнала из дому. Решением учредителя он назначил директором фирмы одного субъекта, без вести пропавшего еще два года тому назад, паспортные данные на которого он получил у знакомого милиционера. У знакомого нотариуса он заверил банковские карточки с подписью анонимного директора и доверенность, выданную анонимным директором на кассира, для текущей работы в банке.

Только теперь можно было приступить к новой деятельности. Его фирма, согласно рекламе, бралась выполнять любые подряды, субподряды и даже генподряды. Куманьков прекрасно пони-мал, что надо отталкиваться не столько от своих возможностей, сколько от потребностей клиентов. А тут как раз возможны варианты. Но надо было только придерживаться правила: клиент не только должен быть удовлетворен, клиент должен остаться доволен.

Конечно же, пришлось Куманькову немного поиздержаться. Помимо известных организационных расходов Куманькову пришлось раско-шелиться и на получение лицензии на ведение строительных работ. Комитет по лицензированию строительных работ заставил его заплатить регистраци-онный сбор, а для получения лицензии его направили к пожарникам, экологам и социальникам, пекущимся о благе трудящихся.

Пожарники тоже не из лаптя кушали. Они направили Кумань-кова к котельщикам, газовикам, электрикам и в жилконтору. Обратился Ку-маньков к электрикам, и электрики направили его за справками и в жилкон-тору, и к пожарникам!

Боже мой, - подумал Куманьков, - глядя на свои бегунки-бумажки. Срок годности каждой такой бумажки устанавливали в две недели. - Значит, надо уложиться в две недели, успев обойти все высокое начальство. Если поста-раться, положив язык на плечо, то можно, пожалуй, успеть. Но как обойти диалектическое противоречие, заложенное в саму процедуру получения лицензии? Пожарники не подписывают бегунок без электриков, а электрики - без пожарников. Жилконтора, опять-таки не подписывает без электриков, а электрики - без жилконторы. А ведь я еще, - озабоченно размышлял Кумань-ков, - не обращался к экологам и к могильным червям, то есть к социальщикам. Какие у них там требования? Кто его знает, можно только догадываться по аналогии.

Да, думал Куманьков, если от идеи до ее воплощения не было бы никакой дистанционной пропасти, все люди бы жили не в коммуналках, а во дворцах. Но не таким был Куманьков, чтобы не укорачивать себе дистанцион-ные пропасти. Он опять заявился в Комитет по лицензированию строитель-ных работ, добился приема, и начал жалобно, со справедливым негодованием человека, живущего во времена демократии, излагать свои проблемы.

- Что я могу поделать, - невинно защищался чиновник, - закон есть за-кон, даже инструкция для меня - закон. Я на то здесь и поставлен, чтобы со-блюдать законы и инструкции.

Весь вид чиновника говорил о том, что его томит тяжелое бремя власти

- Но эти документы часто противоречат друг другу, - нападал на него Куманьков.

- Ну, поймите, наконец, ведь не я их разрабатывал. Я ведь, как и вы, даже больше чем вы, я - человек подневольный.

- Слушайте, давайте поговорим с вами как мужик с мужиком. - После этих своих слов у Куманькова лицо преобразовалось и стало оно по-деревенски простым. Он даже слегка стукнул ладонью по полированному столу чинов-ника. - Я готов заплатить необходимый сбор в один и только один адрес, чтобы в течение недели можно было получить мне лицензию. Пусть потом ко мне приходят электрики, котельщики, экологи и проверяют нашу деятель-ность на ходу. Мы своего адреса не скрываем. Но все должно быть как у рус-ских мужиков.

- Вопрос, конечно, интересный, - вдруг заговорил афоризмами наш чиновник. Ему видимо, деловой подход был далеко не чужд. - Есть такая возможность, но...

- Да я готов переплатить, лишь бы ускорить дело. Я ведь не о себе, а об деле беспокоюсь.

- И я не о себе беспокоюсь, - признался чиновник, что дела ему тоже не чужды. - Есть, есть такая фирма. - Чиновник порылся в ящике своего письменного стола и протянул Куманькову бумажку с реквизитами. - Это специализированная фирма, которая помогает оформлять строительные лицензии. Я, конечно, никакого отноше-ния к ней не имею. Но все же, съездите туда, они за свои услуги берут недо-рого, всего пять тысяч рублей. Они сами обойдут все инстанции и подготовят за вас все документы.

Как прекрасно устроен этот мир, - с надеждой подумал Куманьков, - когда чиновный люд делает вид, что левая рука не знает, что делает правая.. Куманьков взял бумажку, от всей души поблагодарил чиновника и, от-ходя спиной по направлению к двери, продолжал кланяться своему благодетелю, словно ванька-встанька. Вот это - настоящий человек, - с благодарно-стью думал Куманьков. А говорят, что все чиновники - взяточники. Однако слухи сильно преувеличены.

Есть, конечно, слабости у российских чиновников, и они были во все исторические времена. В России при назначении чиновника на ответственный пост действует так называемый принцип кормления. Ему мало платят. Раньше, при царе Горохе, вообще ничего не платили. Считалось, что сама должность прокормит. В силу его у нас назначают на хорошие должности тех, кто поддакивает вышестоящему начальству. А отсюда - безинициативность российского чиновника. Активность его начинает проявляться там, где появляется возможность личного обогащения.

Например, в той же Англии при назначении на должность, напротив, действует принцип ответственности. Чем больше вы будете ругать порядки, тем вероятнее, что вас поставят начальником, чтобы дать вам возможность опозориться на вверенном вам поприще. Это приучает чиновника проявлять инициативу в своей работе, думать о задачах, стоящих перед ним, решать их с минимальными издержками. И всякая связь чиновника и человека с сомнительной репутацией может поставить надгробный камень на его карьере.

У нас же первой, подспудной мыслью чиновника является мысль о личном обогащении. Куманьков это прекрасно понимал. Он пришел в фирму-спасительницу, где и заплатил положен-ные пять тысяч рублей наличными, разумеется, без всякой квитанции, а через неделю уже имел на руках вожделенную лицензию, подписанную именем тех, которое они стяжали.

Тут же он в местной газете дал рекламу. Куманьков знал, что вести биз-нес без рекламы равносильно посыланию воздушных поцелуев любимой де-вушке в другой город: вы их посылаете, а она об этом не знает.

После рекламы начались звонки со всех сторон, заказчики и подряд-чики готовы были получать предлагаемые услуги. Куманьков охотно шел на переговоры, его главным делом в тот начальный момент было объяснение своей реально предлагаемой роли.

Многие организации охотно шли навстречу. Куманьков заключал до-говоры, а клиенты, - бывшие строители, от имени подставной фирмы Кумань-кова Билдингстрой, по доверенности от него подписывали разные бумаги и приступали к выполнению работ

А теперь вернемся к гениальной идее Куманькова. Идея эта заключа-лась в следующем. Куманьков прекрасно знал все трудности, с которыми стал-кивались предприниматели, и в частности, строители. Он решил освободить всех знакомых строителей от ведения бухгалтерского учета и уплаты налогов! Каким образом? - спросите вы. Так и быть, открою тайну.

Как мы уже знаем, Куманьков предложил своим клиентам-строителям заключать от имени своей организации договора с заказчиками на выполнение строительно-монтажных работ. После заключения таких договоров он ввел бывших директоров строительных организаций в штаты на должность прора-бов с минимальными окладами и выдал им доверенности на ведение работы с заказчиками. Эти прорабы от имени Билдингстроя, в свою очередь, за-ключали договора подряда, нанимали рабочих, в основном приезжающих из ближнего зарубежья, и как и раньше вели привычные для них работы.

Разумеется, все платежи заказчики производили через расчетный счет Билдингстроя, о чем его в каждом случае заранее предупреждали прорабы. Они же указывали Куманькову, сколько, куда и за что он должен оплатить со своего расчетного счета. Он оплачивал предъявляемые счета за строительные материалы и субподрядные услуги, а остававшийся навар списывал через векселя на фиктивные фирмы. И эти оставшиеся средства прорабы просили Куманькова передать наличными.

Все фиктивные фирмы были, к сожалению, только местные. Почему местные - ясное дело, строительство ведут обычно местные организации. Ну не будут же привлекать к строительству тюменских гаражей московские орга-низации.

Потом Куманьков создал еще одну фирму, которая не работала, но на которую он списывал затраты, переводя на нее все подрядные работы.

Разумеется, с каждого вида операций Куманьков взымал свой процент.

И дела пошли. И еще как пошли!

Таким образом, все финансовые проблемы бывших строительных ор-ганизаций теперь легли на широкие плечи Куманькова, точнее не на него, а на подставного директора, с которым Куманьков незадолго до этого познако-мился возле пивного ларька.

Ладно и весело пошли дела у Куманькова со своей компанией. Персо-нал он сначала набирал по протекции своей жены, а потом расширял его по протекции своих сотрудников.

Из чистых доходов, остающихся в черной кассе, Куманьков забирал себе ровно половину, а вторую половину делил по справедливости между своими со-трудниками. Всем было хорошо, весело и на душе спокойно. Поэтому Кумань-ков часто любил шутить на работе.

- Настю можно? - Слышал он, поднимая трубку телефона.

- У нас всех можно, - весело отвечал Куманьков.

- А главного бухгалтера можно?

- Главного бухгалтера тоже можно, - соглашался Куманьков, передавая трубку бухгалтеру или Насте под веселые улыбки сослуживцев.

Сотрудники льстили Куманькову, ведь как никак он был не только начальником, но и благодетелем.

- По-моему, ваша жена - умнейшая женщина!

- Ну, тоже мне сказали, - противился лести Куманьков. - Она даже ни о чем не подозревает!

Случайно нанятый по протекции жены Куманькова персонал, не зная как отблагодарить работодателя, льстил ему. Когда он подходил к офису, все торопились открыть перед ним двери, по слуху узнавая его шаги. Куманьков не успевал еще дотянуться до кнопки звонка, как двери открывались. Потом сотрудники путались на входе под его ногами, не зная, то ли сам Куманьков закроет дверь, то ли это предстоит сделать за него.

Со служебным рвением сотрудники хватали трубку телефона перед носом Куманькова, с его стола, чтобы потом передать эту трубку ему.

Впервые в жизни Куманьков мог спокойно обходиться без зажигалки. Стоило ему поднести сигарету ко рту, как тут же две - три зажигалки одновременно вспыхивали перед его носом. Хорошо, что усы не отрастил, - беспокоился Куманьков, - ведь при таком трудовом рвении нетрудно было бы их опалить.

Стоило Куманькову отпустить шутку, все начинали дружно и от души смеяться, будто бы эту бородатую шутку каждый из них слышал впервые.

Куманькову все это быстро надоело, но он был не в силах побороть в душах своих работников чрезмерное уважение к собственной персоне. Он перестал курить на работе, все реже шутил, подходил к своему офису крадущимся шагом индейца, чтобы самому открывать дверь. Ко всем без исключения своим сотрудникам Куманьков обращался только на вы. Народ же, увидев такую перемену в своем шефе, насторожился. Каждый стал принимать в свой счет охладевшего шефа. Но все же Куманьков так и не смог до конца преодолеть у своих сотрудников льстивые помыслы.

Льстит человек, когда он хочет получить или получает больше того, что он ожидал. Значит, и теперь работа в офисе для большинства оказалась не по Сеньке шапка, а раз так, то не следует рассчитывать на квалифицированную работу в дальнейшем. И это недоброе предчувствие Куманькова потом сбылось.

Но пока дела у Куманькова шли в гору. И о чем было ему мечтать? Постоянная и состоятельная клиентура, дюжина штатных и заштатных прорабов, и еще дюжина своих работников. Казалось, что фирма Куманькова вскоре монопо-лизирует всю строительную деятельность в областном городе. Поневоле за-беспокоился антимонопольный комитет. Шутка ли дело, если уж тебя поста-вили охранять государственные интересы, то будь любезен, прояви свою ак-тивность. Много пришлось Куманькову исписать бумаг, долго и почасту пришлось сидеть ему в очередях на приеме в этот комитет, пытаясь доказать, что он не монополист, а всего лишь скромный агент многочисленных строи-тельных фирм, конкурирующих между собой за кусок хлеба.

Но многое оказалось неожиданным и далеко не смешным для бывалого Куманькова. Однажды его организацию оштрафовали за привлече-ние иностранной рабочей силы без особого на то разрешения местной адми-нистрации... Потом предъявили санкции за травмы и увечья, которые действи-тельно получили двое рабочих из-за нарушения техники безопасности. Ку-манькову грозили через суд пожизненно выплачивать этим жертвам пенсию Но дальше - больше.

Ведь не везло в конечном счете Куманькову, всю жизнь не везло. Вот и опять на горизонте замаячили неприятности. Известный факт, чем больше ты проявляешь предусмотрительности в разных деталях, тем крупнее сказываются промахи в целом. Один из заказчиков задумал рассчитаться с Билдингстроем не деньгами, а квартирой. Конечно же, это Куманькова не устраивало, но что же делать? Правила игры заставляли его соглашаться. Но ему надо было спи-сать эту злосчастную квартиру на другую, любую другую, пусть даже фиктив-ную организацию. И опять таки, это не вполне устраивало прораба. В ко-нечном счете, прораб был заинтересован в продаже этой квартиры конкрет-ному лицу, чтобы с него получить деньги, наличные деньги.

Прораб нашел такого человека с деньгами. Теперь надо было офор-мить все три сделки по передвижению квартиры: от заказчика к Билдингстрою, от Билдингстроя к фирме Икс, и от фирмы Икс к гражданину покупателю. Разумеется, согласились на кратчайший путь. По до-говору переуступки долга заказчик транзитом передавал квартиру фирме Икс, а та продавала ее гражданину покупателю. И всех будто бы это устраи-вало, устраивало даже чиновников из Бюро технической инвентаризации и почтеннейшего нотариуса. Но наши предприниматели не освоились еще с Регистрационной палатой, которую недавно создали непонятно для каких це-лей, но кажется, для окончательной регистрации сделок с недвижимостью.

Регистрационная палата крайне обиделась на такой транзит. И совер-шенно справедливо. Если с каждой сделки с недвижимостью Регистрационная палата получала пятьсот рублей и регистрировала сделку не дольше двух меся-цев, то при таком почти мошенническом транзите Регистрационная палата теряла тысячу рублей и недополучала четыре месяца работы по регистрации! И вот по этой причине Регистрационная палата отказалась зарегистрировать покупку квартиры гражданином покупателем. А наш гражданин уже давно пе-редал деньги, свои кровные деньги прорабу, а прораб давно расфуфукал все эти деньги по взяткам да по зарплатам своим рабочим. Прораб откро-венно признался в этом Куманькову и просил взаймы, чтобы рассчитаться с гражданином. Но Куманьков оставался непреклонным.

Назревал скандал. Гражданин потерял деньги, а прав на квартиру не приобрел. Он подал в суд сначала на прораба, а потом и на фирму Икс. Далее, по цепочке скоро должны били привлечь и фирму Билдингстрой, курируемую Куманьковым. Прораб озлобился, как полагал Куманьков, совершенно безосновательно. Но и Куманьков не горел желанием расставаться со своими кровными, не чувствуя за собой вины. И все же на душе у Куманькова было не спокойно. Стоит пойти наперекосяк в одном деле, как вся коммерция начинает разваливаться, словно карточный домик.

И действительно, одна беда не приходит одна. Что поделаешь, ведь это точная народная примета. Еще год назад Куманьков подписал товарный договор на очень крупную сумму, потом регулярно подмахивал счета-фактуры и не им составленные письма. Тихо радуясь, он в уме подсчитывал будущие комиссионные и не терял надежды, что вот-вот с ним наконец то рассчитаются. Потом он стал забывать об этой сделке, но однажды ему напомнили о ней.

Дело в том, что этой крупной бартерной сделкой, от которой Куманьков фактически ничего не поимел, заинтересовалась налоговая полиция.

Бог ты мой, - клял себя Куманьков, явившись по повестке в налоговую полицию и узнав там, в чем суть дела, - какого я маху дал. Без вины теперь я виноват. И ведь ничего не докажешь теперь. Только из-за одной этой сделки мне теперь, - думал он, - перечеркнут всю автобиографию.

И после этого время от времени Куманькова вызывали в налоговую полицию, он стал там частым гостем. Полицай, курирующий Куманькова, и намеревавшийся, кажется, сделать на нем карьеру, требовал то одни, то другие документы о его коммерческой деятельности.

И с каждой такой новой порцией документов появлялись против него все новые и новые улики. Кажется, запахло жаренным, - и Куманьков задумался. И ведь спасения никакого не предвидится. На сотрудников тоже можно не рассчитывать. Ведь когда я платил деньги персоналу, - размышлял Куманьков, - причем, немалые деньги, все были довольны, а теперь предадут, все предадут. Да, тяжело было Иисусу перед Голгофой.

А как они, мои сотрудники, жаловались на свою жизнь, пытаясь устроиться ко мне на работу. Мне, слабому человеку, - раскаивался Куманьков сам перед собой, - только и оставалось по простоте душевной протягивать навстречу кому попало руку, а кому ее не протянешь с христианским то смирением - все, оказывается, утопающие.

И ведь как бы они не жаловались на свою жизнь, как бы не пищали, влезая ко мне в доверие и в мой офис, думал Куманьков, - но уж коль запахло жаренным, тут же все отрекутся от меня и спишут на меня все грехи, а потом все эти сироты казанские найдут, все найдут, где и как им устроиться на работу. И ведь не я их, а они меня использовали, причем как последнего дурака, играя на моей жалости и прикидываясь верными, преданными друзьями.

И действительно, все сотрудники, кого бы из них не вызывали в налоговую полицию, давали показания на Куманькова, как на организатора и лидера всей их комбинаторской деятельности. Судя по показаниям сотрудников, все они оказались невинными жертвами хитрокозненного Куманькова. По их словам, работая у него, они и не подозревали, что деятельность их фирмы в чем-то расходится с требованиями закона. Невинные жертвы, правда, умолчали о реальных своих доходах сверх официально установленной зарплаты.

До Куманькова дошло, что пора заканчивать свою деятельность в качестве строителя. Надо было придумывать что-то новое, да так придумывать, чтобы палок со стороны было меньше, чем колес, вращаемых по воле созидателя, то есть нашего русского коммерсанта Куманькова... Да, - думал Куманьков. - А ведь все в моем бизнесе получилось, как в классической трагедии: сначала все было хорошо, даже ружья на стенке не висело, но закончилось плохо, вешалкой. Трудно в нашей стране, трудно и опасно быть финансовым пассионарием. ^

9. НАЛОГОВАЯ ПОЛИЦИЯ

Главная беда, как известно, приходит совсем с другой стороны, откуда ее не ожидаешь. Началось все с пустяка, которому Куманьков поначалу не придал никакого значения. Одна из его сотрудниц решила за свой страх и риск шефа немного подзаработать. не поставив в известность Куманькова. На сей трудовой подвиг надоумила ее подруга, бухгалтер одной солидной компании, как впоследствии оказалось, тоже без ведома своего шефа.

Компания обещалась поставить фирме Куманькова два вагона муки, а фирма должна была эту муку тут же отправить на север, третьей фирме. Сразу же после получения товара третья фирма должна была его оплатить на расчетный счет Куманькова, и только после этого Куманьков должен был перечислить деньги упомянутой солидной компании.

Весь фокус заключался не в комиссионных Куманькова. За такие операции он брал не больше одного - двух процентов. Весь фокус заключался в том, что Куманькову мука поставлялась по явно заниженной цене, а северной фирме - по явно завышенной. И эту разницу в ценах должны были поделить сотрудница Куманькова и ее подруга-бухгалтер из солидной компании. Ни Куманьков, ни директор солидной компании не знал про эту тонкость. И после того, как оплата за эту муку от северной фирмы не последовала, директор обиженной компании подал в суд на фирму Куманькова. Розыски северной фирмы ни к чему не привели, поскольку она успела сгореть, а ее руководители разбежались. И суд стал заставлять Куманькова выплатить в пользу пострадавшей компании триста шестьдесят тысяч рублей. Поэтому Куманькову ничего не оставалось, как только положить на бок старую свою фирму Билдингстрой, и открыть новую, с другим названием.

И тут Куманьков, конечно, круто ошибся, оставив все прежним: и местонахождение, и телефоны, и персонал. Поэтому за неформальной его деятельностью стали пристально наблюдать те, кому это следует. Долго и подспудно копали под Куманькова, да так ловко, что многоопытный Куманьков не замечал.

У него накопился уже достаточный опыт работы с налоговыми полицаями, и на сей раз ничего приятного не предвиделось.

Особенно не нравились методы и приемы, применяемые налоговыми полицаями, хотя, в отличие от прежних работников ОБХСС они никогда не хамили, не рычали на подопечных, но держались жестко, не давая расслабиться.

Налоговые полицаи, лишенные такого надежного инструмента, как физические пытки, прибегали к давно испытанным еще в царские времена приемам, а оные для простолюдина ничем не отличались от обычной подлости. Подобный диалог, который приведен ниже, характерен для каждого допроса.

- Знаете, ваш начальник все нам рассказал. И представьте, он все свалил на вас. Представляете? - И налоговый полицай протягивал бухгалтеру предприятия ксерокопию фальсифицированных показаний начальника.

- Не может быть!

- Все может быть. Он хочет сам выкрутиться и всю ответственность свалить на вас. Посмотрите, подпись его, да и почерк его, не правда ли?

Молодому бухгалтеру и взаправду начинает казаться, что почерк и подпись принадлежат ее руководителю. А раз так, то понемногу она начинает раскалываться, сообщая все новые и новые подробности о совместной противоправной деятельности.

И не дай Бог, ляпнуть что-нибудь зазорное о своем клиенте или коллеге. Эти слова в приукрашенном виде будут доведены до адресата, чтобы и тот в горячке наговорил лишнего.

Читатель на досуге может сам на себе проверить: сможет ли он стать классным налоговым полицейским. Для такой роли необходимо: любить власть больше денег, а следовательно, любить господствовать над людьми; обладать чувством негодующей справедливости, а особенно - иметь кровную ненависть к нахапавшим мира сего; ощущать потребность в причастности к чему-то сильному, великому, которое никогда не даст вас в обиду и всегда защитит.

Вот и Куманькову пришла повестка в налоговую полицию, где сидели люди, обладающие вышеперечисленными качествами. Он пришел туда без всякого трепета. Репрессатор оказался молодым парнем, в котором повадки говорили о том, что он задержался на вверенном посту и нетерпеливо мечтает о повышении. Тут же завязалась неравная дискуссия молодого кота со старой многоопытной мышкой.

Да, налоговый полицейский был молод, зато ранний опыт и сентенции начальства уже заставили его поверить, что каждый коммерсант - это всего лишь не пойманный вор.

Он пытался на каждом неосторожном слове поймать бедного Куманькова. Подозреваемый догадывался об этом и внутренне был согласен со статусом не пойманного вора, но изо всех сил старался показать начинающему репрессатору, что он - тоже человек, а если и делает ошибки, в чем-то нарушая законы, то делает их нечаянно, по рассеянности.

- Бизнес, - пустился в рассуждения Куманьков, - это искусство извлекать деньги из карманов других людей, причем без всякого насилия. Искусство разбогатеть дается не каждому. Оно требует умения извлекать эти деньги из чужих карманов с согласия их владельцев.

- Здорово сказано. Вот и по данным нашей проверки не обнаружено ни одного владелец чужих карманов, которые у вас расписаны в ордерах, а ведь вы им выдавали наличные деньги...

- Как не обнаружены? - искренне удивлялся Куманьков. - Мы всегда просили у них паспорта и записывали данные в свои документы. Неужели во всех случаях были липовые, фальшивые паспорта?

- Это я вас должен спросить.

- Но я ведь не эксперт по паспортам! Что мне дают, то я и записываю.

- Кстати, немного вас успокою, - твердо продолжал репрессатор, - проверенные нами паспорта не фальшивые. А вот владельцы этих паспортов как на подбор: кто умер, кто осужден, кто выбыл в неизвестном направлении.

- Но не я же их убивал, - испуганно удивлялся Куманьков, - не я их сажал в тюрьму...

- Дело в том, что смерть или заключение в тюрьму произошли раньше того, как вы им выдавали деньги.

- Чудеса вы мне говорите. Неужели покойники оживают, а пойманные преступники свободно расхаживают на воле?

- Нет, не чудеса. Это вы пока свободно расхаживаете на воле. Вы, именно вы, каким-то образом получили эти данные, по-видимому, через паспортные столы, и мы теперь будем выяснять источник утечки информации. Советую вам лучше самому признаться.

- Одним словом, дайте мне показания, а мы из вас уж сделаем преступника, не так ли? А стоит ли вообще огород городить?

- Стоит, еще как стоит. Поэтому продолжу. Организации, у которых вы, якобы, приобретали векселя, а также физические лица, которым выдавали деньги, - никто из них не существует. Другие организации, на которые вы списывали субподрядные работы, а раз так, - то и деньги, как выяснилось по запросам, зарегистрированы либо на подставных лиц, либо давно уже прекратили всякую деятельность. Где вы берете печати и прочие реквизиты этих организаций?

- Вот и разбирайтесь с этими организациями, и нечего ко мне приставать. - Возмутился Куманьков. - Я - человек честный, мне уже много лет.

- Дело в том, что все эти суммы, которые были списаны на несуществующие организации, мы вам поставим в реализацию, начислим на них налоги, а на налоги накрутим штраф в двойном размере. Вы поняли?

- Но разве я виноват, что эти организации не существуют? Что, я должен был наводить справки на них? Да и когда такое случалось в коммерческой практике? Они же сами приходят ко мне заключать договоры, сами приносят нам на комиссию коммерческие векселя, тем самым рискуют, а я, видите ли, должен еще наводить справки! Да они просто развернутся и уйдут от меня к моим конкурентам.

- Ваших конкурентов мы уже знаем. И после разборки с вами, поверьте мне, займемся ими.

- Нет, больше я работать не стану. Хватит. Надоело. Буду лучше лежать на диване, кроссворды разгадывать да просить у администрации субсидии. В нашей стране работать не выгодно.

- А это уж ваше дело.

- Конечно, вас не волнует, что дюжина человек, работающих у меня, потеряет кусок хлеба. Да, вас это мало интересует, - печалился Куманьков.

- Не переживайте, кто хочет, тот всегда найдет работу и кусок хлеба.

- Право, не знаю, чья деятельность полезнее для общества, моя или ваша.

- Не понял.

- Уж слишком наши законы регламентируют предпринимательскую деятельность. Совершенно никакого места не остается эксперименту. А без него ничего нового не возникнет. Если бы законы столь жестко регламентировали экономическую деятельность со времен Лютера, то уж точно, не появились бы на свет божий ни векселя, ни акции, даже банков сейчас не было бы.

- А вы - экспериментатор, Михаил Моисеевич?

- Да, конечно.

- А я подумал почему-то, что вы - жулик. Превратились в жулика из обыкновенного спекулянта.

- О, что такое спекуляция? - Куманьков поднял глаза к потолку. - Часто трудно провести границу между спекулятивной и прочей коммерческой деятельностью, ведь целью любой из них является прибыль.

- Значит, ничего криминального?

- А что? Спекулянты устраняют дефицит и восстанавливают равновесие цен, а это, в свою очередь, ликвидирует основу спекуляции. Так, что деятельность спекулянта может оказаться весьма полезной. В царской России не было спекулянтов хлебом, и периодически население Поволжья вымирало от голода.

- А почему во времена революций и войн спекулянтов расстреливали?

- Вы сразу к расстрелу подводите. Ситуации надо различать. Если экономика в равновесной ситуации, от спекулянтов, повторяю, одна польза. А если она - в критической ситуации, как, например, во время войн, то, безусловно, спекуляция расшатывает экономику.

- Да, тяжело мне с вами, тяжело. Вы - грамотный человек, все понимаете, до всего можете додуматься.

- А раз так, то вы и обвините меня во всех грехах. Оказывается, правильно в Библии сказано: Кто умножает знания, тот умножает печали.

- Да, довелось опросить всех, с кем вы работали в последнее время. Складывается впечатление, что никто из них мало-мальски ни в чем не разбирается. Следовательно, вы, Михаил Моисеевич, как самый грамотный, и являетесь организатором всех махинаций.

- О! Горе от ума, известная история и традиционное наше горе. Как тяжело быть в России умным и грамотным! - Куманьков закатил глаза. - И как глупо сознаваться в своей грамотности. Как преступно быть умным, работая в финансовой сфере. И при этом как скромно надо вести себя, одеваться во все серое, держаться в тени и не проявлять излишней расточительности, дабы никакой сосед или сослуживец не настучал в налоговую полицию.

Да, во многой мудрости много печалей, и кто умножает познания, тот умножает скорбь. Как опасно, оказывается, у нас быть скромным консультантом. В уголовном кодексе он, кажется, называется несколько по-другому - подстрекатель. А если пару раз укажут, что без твоего согласия ничего не делалось, тогда ты сразу попадешь под статус руководителя преступного сообщества со всеми вытекающими последствиями.

- Да бросьте вы все это. Ну, сознайтесь, сколько доходов вы утаили, сколько и кому обналичивали денежные суммы?

- Какая утайка? Какая наличка? Я вас не понимаю. - И не то, чтобы обманул, а сказал не всю правду Куманьков.

- Все вы понимаете, господин Куманьков. Нет, дорогой Михаил Моисеевич, мы вас все же заставим говорить правду. Радуйтесь, что мы не пытаем за неуплату налогов.

- Неужели вы это говорите всерьез?

- А как вы думаете. В древние времена только по подозрению о неуплате налогов купцов сажали на кол.

- Я знаю и другое. Когда в России вводили налог на окна, дома строились без окон, а когда вводили налог на дымовые трубы, дома начинали отапливать по черному, то есть дым выпускали через двери. И не только мы одни такие особенные. В средневековой Японии в одно время дали слабину и две трети населения записались в монахи, потому что оные не обкладывались налогами. Там же, в Японии согласно сохранившимся переписям во многих деревнях жили только одни женщины. Почему, спросите вы. Да по простой причине. Женщины, в отличие от мужчин не обкладывались налогами, поэтому многие мужчины изноровились записаться в женщины!

А как собирали налоги в средневековом Иране. Мытарь сидел на возвышении. Налогоплательщик должен был подойти к нему, опустив глаза долу, держа в правой руке золотой. Мытарь принимал на левую ладонь золотой, а правой ладонью бил по щеке налогоплательщика. Потом подключался помощник мытаря, разворачивал налогоплательщика спиной и пинком в зад отправлял его восвояси Процедура сбора налогов внушительная, не правда ли?

- Что это вы мне сегодня истории рассказываете? Тем более, про какой то там Иран.

- А история с налогами в нашей стране повторяется. Вот, к примеру, царь Петр ввел институт так называемых прибыльщиков, которые подавали царю предложения относительно новых налогов, и вот, начиная с 1704, появляется один за другим из бесконечного ряда новых налогов: мельничный, банный, погребной, с бороды, с раскольников, с извозчиков, с постоялых дворов, с умерших, хомутейный, подужный, шапочный, сапожный, водопойный, с труб. Его современик Посошков заметил, что от этих мелочных сборов токмо людям трубация великая...А и в сборе царского интереса не весьма право дается: ибо покушаются с одного вола по две и по три кожи сдирать, а по истинной правде не могут и единые кожи содрати, и елико ни нудятся, токмо лоскутье сдирают. Одним словом, аппарат мытарей рос, а налоговые поступления сокращались, потому что народ нищал.

- Хорошо с понимающими людьми иметь дело, - резонно заметил налоговый полицай.

Куманьков после такого замечания заметно оживился.

- Я вам предлагаю решить все наши общие дела полюбовно.

- Уж, не на взятку ли вы намекаете?

- Нет, зачем же так сразу о сакральном то? Ритуал всегда полезно выдержать. Но я, к сожалению, о другом. - печально добавил Куманьков. Но тут же выражение его лица резко изменилось. - Я хочу вам сообщить идею государственной важности.

- Да что вы говорите?

- Нет, послушайте меня. Вместо того, чтобы требовать уплаты неустойки с каждого предпринимателя по отдельности, я предлагаю создать при ходатайстве налоговой полиции городской инвестиционный банк и передать ему все долги и все дела безнадежных предприятий.

- Ну и что дальше?

- А дальше под эти самые долги выпустить облигации с безусловным правом погашения. Поскольку по этим облигациям будут обязаны муниципальные власти, то их будут охотно раскупать. А далее, как говорят, возможны варианты.

Можно, например, за счет выручки от продажи облигаций выплачивать бюджетную задолженность предприятий или выдавать челнокам кредиты под залог имущества, благо, что милиция на нас с вами будет стоять, как за себя. А можно и продать эти облигации в других регионах страны, получить деньги и, разумеется, рассчитаться сполна с бюджетом.

Налоговый полицейский расхохотался.

- Да вы - фантазер, господин Кумианьков! От ответственности хотите уйти. А ведь я так хочу вас посадить, если бы вы знали...

- Ну, гражданин начальник, это уж слишком. Совсем наоборот, я готов взять на себя всю ответственность по созданию такой инвестиционной компании.

- Не о том, не о том вы все говорите, Куманьков.

- И о том я подумал. Если удастся нам с вами вернуть все долги бюджету, переведя все долговые обязательства в деньги, то...

- Нет, это неправомерно.

- Тогда назовите мне закон, статью закона, которая запрещает...

- Я и так чувствую, что это запрещено делать. Вы, как грамотный человек, все пытаетесь водить нас за нос.

- Поводишь вас за нос, без носа сам останешься. Моя бы воля, век бы с вами не встречался.

- И чем я вам не понравился?

- Да, конечно, сейчас вы можете сказать, что у вас служба такая, что вы государев человек.

- Это верно, государев.

- Тогда я не понимаю, почему вы больше озабочены тем, как я трачу деньги, а не вопросом, как тратит их государство? Вы ведь государев человек.

- Прекратите демагогию, господин Куманьков.

- У нас сегодня, гражданин начальник, неравная борьба. А ведь вы, как и я - русский парень. А вот в давние времена мытарей, как и проституток, считали отбросами общества. Так, римские чиновники в завоеванных землях поручали собирать налоги инородцам и разного рода изгоям, которых ненавидело население и которые злоупотребляли своим положением. Никто из нормальных, полноценных членов общества не хотел брать на себя функции мытаря.

- Знаю, знаю, вы нас не любите.

И действительно, - думал Куманьков, - а за что их любить? Предприниматель в стране загоняется все дальше и дальше в угол. Непомерные налоги заставляли искать пути ухода от них. Предприниматели старались занижать выручку и прибыль, занижать зарплату персоналу. Договора часто нигде не фиксировались, расчеты производились через третьи лица или непосредственно наличными без всяких квитанций.

Официальная заработная плата персонала, которую показывали в своих ведомостях предприниматели и с которой начислялись все страховые платежи, была только вершиной айсберга. Основную часть зарплаты персонал получал в конвертах без всяких расписок.

Зная о том, что все налоговые ухищрения в конечном счете обеспечивает деятельность финансовых компаний, консалтинговых фирм, вексельных контор, налоговые органы объявили им настоящую войну. Стали прослушиваться телефоны, просматриваться частная переписка, в коммерческие организации внедрялись свои люди, понемногу раскалывались соседи и клиенты, сдавая с потрохами более удачливых своих ближних.

Одним словом, война была объявлена и ее пламя разгоралось все сильнее и сильнее. Подлость и беспринципность концентрировались на одном полюсе, а жадность и хитрость - на другом. И грандиозной битве, которая началась между подлостью и жадностью не было видно конца.

Следовала одна предвзятая проверка за другой, и каждая такая проверка оборачивалась для налоговиков богатым уловом.

Но и полулегальные финансисты в срочном порядке перестраивались. Они стали создавать фирмы-однодневки с подставными учредителями и директорами. А отсюда вырос спрос на бомжей, сохранивших паспорта и внешнее подобие имиджа.

В таких условиях инициативу в финансовых операциях быстро перехватил уголовный мир. Кому-кому, как не ему владеть информацией о всех городских шестерках - будущих учредителях и директорах, уж кому переживать, только не им о своем алиби. В случае опасности, возникающей от государственных репрессивных структур, таких директоров и учредителей впоследствии находили в канализационных люках или в городском морге.

Дела в целом продолжали процветать, и уголовный мир не обижал предпринимателей. Встречались, правда, досадные недоразумения, - скорее исключения, чем правило. Это случалось под конец года, когда предприниматели правдами и неправдами пытались очистить свои расчетные счета в банках от лишних денег. Старания эти объяснялись абсурдом налоговых инструкций. Дело в том, что все поступившие на расчетный счет денежные суммы облагались на полную катушку, как чистый доход. И только спустя квартал уплаченные налоги могли быть зачтены предпринимателю, если, конечно, его фирма не успевала к тому времени лопнуть.

И вот однажды нервы у посредника-финансиста с уголовным прошлым не выдерживали, он снимал со своего расчетного счета наличными все свои и чужие средства, и удалялся в неизвестном направлении.

Таким образом, ужесточая требования к своим согражданам в духе традиций полицейского государства, оно тем самым не создавало правовое поле, но сеяло плевелы, которые должны в скором времени дать свои зловещие побеги.

Мытари тоже трансформировались. Иные соблазнялись посулами коммерсантов и шли навстречу пожеланиям трудящихся на коммерческих рынках, превращаясь в обыкновенных взяточников.

Но некоторые оставались неподкупными робеспьерами, идеалистами от природы. Таких идеалистов интересовала власть, и только власть. И эти робеспьеры не осознавали, что столь сильно выраженный инстинкт власти, как и половое влечение, со временем проходит, уступая текущим заботам о будущем своего потомства, долготерпению жены, страху перед безрадостным пенсионерством. Обычно ломка ценностей приходится где-то на сорок - сорок пять лет, когда наши герои находятся уже на полковничьих должностях. И вдруг наш полковник ни с того, ни с чего и незаметно для себя превращается в матерого взяточника, обросшего всевозможными связями от прокурора до крутого уголовника, от олигарха - до мелкого лавочника.

Да, что-то задумались наши дискуссионеры. Первым очнулся налоговый полицай.

- Нет, я должен посоветоваться с начальством, как с вами дальше поступить. - Он набрал номер внутреннего телефона. - Товарищ полковник, можно к вам подойти с подследственным Куманьковым?

- Пойдемте, - налоговый полицай пригласил Куманькова к выходу.

Вот и кабинет товарища полковника. И что-то знакомое показалось Куманькову в его лице, и он мысленно начал перебирать всевозможные ситуации, пытаясь вспомнить, где он его уже видел.

- Павел Иванович.., - обратился налоговый полицай к полковнику.

И после этих слов Куманьков сразу же его узнал: Ведь это бывший его армейский старшина Паша!. Полковник, кажется, тоже узнал Куманькова, но никому от этого приятнее не стало.

- А, Куманьков! - Сколько лет, сколько зим. Что же ты, старый мошенник, с государством не хочешь делиться?

Куманьков опешил от такой неожиданной встречи. Никогда эти последние тридцать лет он и не вспоминал Пашу. И надо же, как все произошло неожиданно.

- Паша...

- Не Паша, гражданин Куманьков, а Павел Иванович, полковник Мытарев.

- Извини, Павел Иванович.

- Что же ты, дружок, налоговый кодекс не почитаешь?

- Полковник Мытарев! Две вещи наполняют мою душу всегда новым и более сильным удивлением - это звездное небо надо мною и налоговый кодекс во мне.

- Мы тебя посадим, Куманьков, - голос Павла не предвещал ничего хорошего, потому что ему было самому непонятно, как это спокойно может разгуливать на воле человек, путающий Канта с Пелевиным.

- За что, гражданин полковник?

- За неуплату налогов.

- Это вам придется доказать, и доказать вам это будет очень трудно.

- Не переживай, Куманьков. Уж тебя то я знаю, как облупленного. Сам все расскажешь, еще просить нас будешь, чтобы самому доложиться о своих подвигах.

- Конечно, все на вашей стороне: и прокуратура, и суд, и пресс-хата.

- А как ты думал?... Так что давай, раскалывайся, дружок.

И Куманьков начал раскалываться. Он исписал дюжину листов, нарочно изменив почерк. Писал о каких-то кровожадных бандитах, которые под угрозой смерти заставляли его работать, и контролировали его каждый шаг. Писал о каких-то хитрых клиентах, указывая фамилии, имена и отчества, названия и местонахождения фирм, и как они использовали природную простоту и доверчивость Куманькова. И главной мыслью Куманькова было не забыть самому имена и внешность кровожадных бандитов и хитрых клиентов. Ведь потом могут меня расспросить подробнее, - опасался Куманьков, - а я забуду, что изложил на бумаге. Стыдно, очень стыдно было врать Куманькову. А что поделаешь, если тебя загнали в угол? Как хорошо быть налоговым полицейским, - подумал Куманьков. - Он может говорить правду и только правду, а за его спиной - такая силища в ипостаси государства.

После очередной предвзятой налоговой проверки Куманьков был вынужден сменить офис и номер телефона. Коллектив сильно поредел. Первым делом Куманьков снял трехкомнатную квартиру-хрущевку на четвертом этаже. Работать все же надо было, а клиенты до сих пор делали ставку именно на него. Из-за возможного налета налоговой полиции он не мог ночевать дома, поэтому оставался в офисе и на ночь.

Однажды вечером он хорошо выпил и вышел на улицу, чтобы купить еще пиво. Возле забегаловки у него завязалась беседа с пьяным мужиком. Мужик вырубился, а Куманькову почему-то захотелось довести этого мужика до его дома. Тут подошел третий мужик и, навязавшись в компаньоны, стал помогать Куманькову в оказании гуманитарной помощи пострадавшему товарищу от алкоголя.

- Давай, возьмем три бутылки пива, сами выпьем и опохмелим товарища, - предложил Куманькову третий алкоголик. - Жаль, вот, что с собой денег нет.

Они временно отложили бесчувственного товарища на скамейку, зашли в магазин, где полно было людей.

- Дай деньги, я сейчас отобью чек, - предложил свои нехитрые услуги третий.

Куманьков передал ему пятьдесят рублей, и мужик быстро исчез в толпе. Долго ждал Куманьков мужика с чеком, стоя возле прилавка, где подавали пиво. Потом ему стало горько, когда до него, наконец, дошло, что он и на сей раз обманут. Что за народ! Что за русский народ! Даже в малом ему нельзя доверять.

Да, - думал про себя Куманьков, - плохое начало на новом месте. Надо начинать все сначала, надо все обдумать, чтобы не допустить ни одного прокола. А как это трудно. Кстати, по переезду в новый офис соседи начали интересоваться новыми постояльцами. И, слава Богу, что они пока не побежали докладывать куда следует, а начали по глупости своей только задавать вопросы.

- А вы поселились на четвертом этаже? - возле подъезда обратилась к Куманькову толстая старушка с неспокойными глазами, одетая во все прошлодесятилетнее.

- Да.

- А у вас там, я слышала, офис, - как-то разоблачительно резонировала она.

- Да кто тебе, бабушка, сказал такое?

- А все, все уже знают, что у вас там офис. А также говорят, что в квартирах запрещено держать офисы.

- Да не офис у нас там. - Куманькову во что бы то ни стало надо было переубедить старуху, эту потенциально-добровольную находку для репрессаторов, поэтому на ходу приходилось выдумывать что-то невинное и подходящее. - Я специально снял квартиру для сына и своего племянника. Скоро мне уезжать, поеду домой, - соврал Куманьков, на север. - Сын и племянник, они ребята хорошие. Если будут охальничать - жалуйтесь мне, уж я наведу порядок.

- А вы - не мафия?

- Нет, что вы, бабушка, какая там мафия. Мы - хорошие. Ребята - студенты, они учатся, поэтому и компьютеры поставили в квартире, университет им выдал компьютеры, чтобы они лучше учились.

- А я думала, что мафия, - вздохнула противная старуха. Ох, как я боюсь этой мафии.

- Нет, мы - хорошие, простые люди.

- А почему тогда к вам так много народу всякого ходит? - насторожилась старуха. - Все ходят и ходят.

- Да нет, бабушка, вам это показалось.

- А я ведь все вижу, вижу, на каких машинах подъезжают к вам, и все ходят, ходят...

Вот божье наказание, - подумал Куманьков. - Вот такие же старушки подкидывали сухие поленья в костер Яна Гуса. А ведь старая перечница думает, что ее там, в раю, боженька ждет с распростертыми объятьями. Нужна она там!

Но не пошли дела у Куманькова на новом месте. Старый друг Павел, а теперь полковник налоговой полиции, и там его достал. Он начал подкапываться под клиентов прежних фирм Куманькова - Феникс и Билдингстрой. Им грозили крупные неприятности в виде огромных платежей в бюджет, равносильных разорению, а следовательно, жизнь Куманькова была в опасности. Поэтому до него дошло, что теперь он загнан в угол. Теперь налоговая полиция будет давить на него, чтобы он сдал своих клиентов, то есть письменно подтвердил все их махинации. Но он хорошо представлял, что клиенты никогда не простят тех огромных потерь, которые они понесут. Куманьков понял, что в этом городе ему больше нечего делать. Надо было искать новые места. ^10. ПОБЕГ

Нет, надоела Куманькову такая жизнь. Обложили кругом, нет никакого спасения. И если так будет продолжаться, - думал про себя Куманьков, - то вскоре по миру пойду с сумой, если, конечно же, не посадят в тюрьму, но работать в Тюмени мне уже не дадут.

И Куманьков решил оставить этот мир с его суетой и тревогами, и уехать, уехать куда-нибудь. Бежать, надо бежать, думал Куманьков. Но как тогда все обрадуются: и жена, которая найдет алиби от конфискации имущества, и сотрудники, которые спишут большие и малые грехи на своего бывшего шефа, и клиенты, которые будут стойко утверждать полицаям, что знать не знают Куманькова.

Даже налоговая полиция, и та воспрянет и воодушевится перед своим начальством. У них появится безнаказанная возможность вылепить из мухи слона. Ведь еще Чехов, кажется, заметил, что прокуроры своими повадками напоминают рыбаков. Всем известно, для них самые крупные рыбы, - это те, которые сорвались с крючка.

Забудь, что у тебя есть жена, друзья, богатство..., - вспоминал он где-то им прочитанное. Надо куда-нибудь уезжать? Но куда? Да и годы не те... Чем заниматься? С чего начинать? Опять одни и те же вопросы, а эти вопросы, как уже мы знаем с вами, мучили его всю жизнь. Он трагически понимал, что в бизнесе, как и в Вифлеемской гостинице, свободных мест не бывает. Место под солнцем надо захватывать долготерпением, силой или хитростью.

Оля, его жена, рассудила все по-своему. Она предложила ему развестись и оставить ей с детьми все имущество. А Куманькову она посоветовала податься в бега. То, что Куманьков оставлял семье, при образе жизни дорогой супруги, - прикидывал он, - едва хватит на два - три года, не более. Чем же займется Оля и подрастающие сыновья, - для Куманькова оставалось загадкой. Да и сам он тешил себя иллюзией, что налоговая полиция со временем от него отстанет. Не чесать больное место, - думал он, - и все само по себе пройдет.

Куманьков решил уехать в Москву. Провожала его жена. Куманьков был грустный, зато Оля была настроена решительно и оптимистически. Ничего, - говорила она, - переживем как-нибудь. По необычайной легкости своего мышления она верила в Куманькова, что тот никогда и нигде не пропадет. И мысль ее витала уже в окрестностях столицы. Через месяц - другой, - думала она, - Куманьков устроит свои дела в столице и пригласит ее во дворец. Но Куманьков, напротив, как никто другой, имел свои представления о том, как трудно в нашей стране строить дворцы и наоборот, сколь короток путь от дворца к шалашу, к тюрьме да суме. Но его жене Бог дал счастье жить не только сегодняшним днем, но и верить в туманные надежды. Куманьков даже втайне завидовал ее девственной христианской душе...

И решил Куманьков искать правду на белом свете. Да, наступает такая пора, точнее возраст, когда человек что-то еще может, а если конкретнее, то он и не знает, что ему надо. Человеку кажется, что он обойден, обижен несправедливо, вокруг только одна несправедливость и неблагодарность. И вот на свете есть какой-то важный и могущественный чиновник, который все поймет и махом, обойдя все условности, восстановит справедливость, защитит униженных и оскорбленных, к коим относил себя и Куманьков.

И все же, поеду-ка я в Москву, решил Куманьков. Ехать решил на поезде. На самолете все же опасно. Вдруг снимут с самолета и прямиком - в цукундер. И он приехал на железнодорожный вокзал. Но на ближайший поезд он уже опоздал. А когда опаздываешь на поезд, то хочешь только одного, - чтобы он сошел с рельс, что поделаешь, такова наша природа.

Пришлось взять билет на следующий поезд, идущий в Москву через четыре часа. Делать было совершенно нечего, и он вышел на перрон, нашел свободную лавочку, сел на нее, и тут же впал с прострацию.

- На поезд опоздали? - этот вопрос вывел Куманькова из прострации.

Куманьков косо и исподлобья посмотрел на мужика, который задал ему этот вопрос. Не из налоговой ли полиции этот тип? - ненароком подумал он.

- Да, опоздал я на поезд.

- А знаете, опаздывают на поезд только интеллигентные мужчины. И первым делом, по своему опозданию, они тут же бросаются на первую скамейку, потом ослабляют галстук, а у кого шляпа на голове, то почему-то сдвигают ее на макушку.

- Вы - наблюдательный человек, - признался Куманьков.

- Сама жизнь заставляет наблюдать, что уж тут поделаешь. А вы - провинциал, и по каким-то бумажным делам направляетесь в столицу.

Куманькову совершенно не хотелось поддерживать разговор. Однако он задумался: если какой-то эксцентричный пенсионер угадал в нем провинциала, по бумажным делам направляющегося в столицу, то более опытный репрессатор сразу заподозрит в нем беглеца от налоговой полиции.

Он поднялся со скамейки, взял свою нехитрую поклажу и пошел, чтобы затеряться в толпе. Мысли у него наскакивали одна на другую, цельных рассуждений не получалось, и в голове был какой-то винегрет. Все придется начинать сначала, без знакомых и без связей. Словно заново родился. И это - в пятьдесят лет. Все отвернулись от меня и даже рады, что я исчез из города. А ведь когда у меня было твердое положение и деньги, - люди заглядывали мне в рот. Даже любовницы появились. И надо бы мне такое под старость лет. И чего только во мне не увидели женщины - и ум, и силу, и благородство, и порядочность, а все из-за того, что у меня появились деньги. Раньше, когда я был нищим студентом, потом - нищим инженером - никто из дам не давали мне и малейшего повода для флирта.

Куманьков поднял воротник плаща, посильнее надвинул на лоб шляпу и старался ходить крадущейся походкой индейца. Жаль, - подумал он, что усы не успел отрастить.

И вот он - в купе поезда, идущего в Москву. В купе попутчиками оказались: моложавая женщина, как потом выяснилось, его возраста, - лет пятидесяти, и невзрачный мужик с упрямым лицом.

С первых минут начались мучения. Невзрачный мужичок оказался словоохотливым и все пытался рассказать своим попутчикам автобиографию, обсудить политические события и поделиться текущими делами из своей личной жизни. Все было бы хорошо, - ведь чего только в дороге не выслушаешь. Но у мужичка оказался тихий и шепелявый голос, и чтобы понять произносимое им, надо было отдать ему все свое внимание, сосредоточиться и смотреть ему в рот, наблюдая за движением губ. Куманьков и дама-попутчица были слишком деликатными людьми, чтобы оборвать на полуслове косноязычного попутчика, поэтому мужественно терпели его монологи.

Вот, божье наказание, - клял попутчика Куманьков, - и надо же было такому уродиться.

Какой уж день тянулась бескрайняя русская равнина. Слава Богу, что ты едешь на поезде. А раньше, на сенях или телеге - дорога покажется вечной, а вокруг все одно и тоже. И глазом не за что зацепиться. Березовые колки меняются полями, поля - болотами. Велика Россия-матушка.

Стучали рельсы. Куманьков смотрел в окно поезда. А за окном - одна и та же унылая картина. Заболоченные лесные пространства сменяли редколесья. Снег давно уже сошел, обнажив серые поля. Редкие деревушки даже в лесных краях были застроены маленькими покосившимися домишками. Ограды были слеплены из чего попало, а вокруг - бездорожье, бездорожье.

Вокруг деревень все было загажено. Сразу за деревней завалено навозом, остовами проржавевших списанных машин, но выцветшая краска бросалась в глаза. Возле деревень обычно всегда был вырублен лес, и они были открыты всем ветрам. Да, картина не приглядная. Если жить в такой деревне, любуясь каждый день на все эти прелести, то эстетом не станешь, а если и есть что-то эстетическое в душе - сопьешься, причем точно, а не наверняка.

Неужели нельзя навести порядок в той же деревне. Жаль все же, что нет помещика. Были председатели колхозов и сельсоветов, но и тех ничего больше не интересовало кроме выполнения плана. Сейчас нет ни председателей, ни колхозов, ни планов.

Куманьков стал замечать, что за окном все больше и больше стало попадаться на глаза ржавого металла и брошенных железобетонных блоков. Значит, подъезжаем, - сообразил Куманьков, - к какому-то городу. И действительно, поезд подходил к очередному провинциальному городу.

Окраина города встретила Куманькова памятниками, понастроенными новыми русскими. Это похожие на амбары мрачные, бесфибоначные двух- или трехэтажные недостроенные коттеджи из красного кирпича с черными глазницами окон. Их хозяева не затрудняли себя архитектурными изысканиями. Первая волна предпринимателей разорилась. И не нашлось покупателей на этих мрачных уродов, на возведение которых было потрачено столько материалов и труда.

За этими памятниками национальному капитализму стали мелькать кособокие деревянные дома с двускатными крышами, расположенные на жалких клочках земельных участков, огороженных чем попало. Потом начинались массивы однообразных пятиэтажных хрущевок с бельем на балконах и нескончаемые железобетонные заборы. Значит, скоро подъедем к железнодорожному вокзалу, - подумал Куманьков.

И действительно, через несколько минут поезд подходил к вокзалу. На перроне толкались разномастные люди, которые предлагали пассажирам горячительные и прохладительные напитки сомнительного качества и происхождения, малосъедобную колбасу, хлеб и горячую картошку. На большее, по-видимому, фантазии не хватало. Для многих эта мелкая перепродажа являлась единственным источником существования.

На этой станции должен был выйти косноязычный попутчик. Радости, сколько радости было на лице Куманькова. Дама-попутчица тоже засветилась, словно от внезапно привалившего к ней счастья. А их временный друг, как отметил про себя Куманьков, принял все это за свой счет, будто он осчастливил своих попутчиков занимательными беседами. И ведь хорошо ошибаться в самом себе, если такие ошибки делают жизнь счастливее.

- Ох, и надоел мне этот черт, - с облегчением вздохнул Куманьков. Ведь шепелявит себе под нос, - не хочешь напрягать свой слух под стук колес и шум тепловоза, а приходится выслушивать всю эту галиматью.

- Да, - соглашалась Дама, - у этого мужика к тому же какие-то гипнозитирующие качества. От иного тут же отвернулась бы я и не слушала бы пустые слова, а тут и не знаю, что меня заставляло глядеть ему в лицо.

- Точно такое же ощущение было и у меня, - признался Куманьков. - Есть же люди на белом свете, которые просто пожирают чужое время.

В ходе разговоров выяснилось, что Дама была предпринимателем. Еще на заре перестройки она создала сапожную мастерскую, а теперь эта мастерская превратилась в ателье по пошиву модной обуви. Ехала она в Москву за новыми лекалами. Что представляют эти лекала, - нашего Куманькова это обстоятельство мало интересовало.

- До перестройки я работала экономистом на обувной фабрике, - говорила Дама. - И как только стала понимать, что все клонится к развалу, - тут же сама стала осваивать технологию производства обуви. Сама освоила все станки, а для этого - добровольно перешла в рабочие. Бывшие сотрудники только посмеивались надо мною. Директор просто не находил слов от моего экстравагантного поступка.

И это продолжалось всего полгода. Когда все на фабрике стало растаскиваться, я за бесценок скупила все необходимое для будущей работы оборудование, создала кооператив и переманила лучших работников с фабрики. А теперь, говорила Дама, - моя фирма расширилась и она процветает, а фабрика давно уже стоит без заказов.

- Повезло вам, наверное, в жизни. А вот мне - нет. А все потому, что я ничего не умею делать: ни шить сапоги, ни сеять, ни пахать, ни строгать, и ни ковать.

- А чем же вы раньше занимались?

- Раньше я был главным инженером генеральных проектов обустройства нефтяных месторождений, руководил разработкой схемы развития и размещения нефтяной промышленности. Теперь же никому не нужна такая работа. Поэтому позже вынужден был заниматься различного рода финансовыми вопросами.

- Ну и что вас не устраивает?

- Меня то все устраивало, а вот налоговую полицию, к сожалению, нет.

- А-а, ну тогда понятны мне ваши проблемы.

- Да нет, вы не думайте, что я злостный неплательщик налогов, скрывающийся от правосудия. Просто моя деятельность способствовала экономии на налогах моим клиентам.

- Еще яснее становится. Представляю, конечно, представляю ваш вид деятельности. Многих я знаю, и как они упорно уклоняются от налогов.

- И правильно делают.

- Нет, мой дорогой попутчик, налоги надо платить честно. Лучше уж все сделать путем, чтобы потом спать спокойно.

- А вы сами-то спокойно спите?

- Да.

- А я вот нет. Просыпаюсь в холодном поту, а оказывается, во сне что-то считал, подсчитывал, что-то прятал, кто-то мне угрожал, чего-то я опасался...

- А все это из-за вашего авантюризма. Я повторяю, лучше работать честно, я так считаю.

- Считайте что угодно, а я стану подсчитывать. - Тут же Куманьков достал калькулятор и вовлек Даму в расчеты. Цифровые аргументы, казалось, были убедительнее, чем словесные. - Да как честно работать? Может быть, научите. Давайте-ка с вами подсчитаем.

- Ну, вот, торжественно произнес Куманьков, - а вы говорите, что надо честно платить налоги.

- Ну, не надо гнаться за большими деньгами. Обеспечиваете себе на жизнь - и ладно. У меня рабочий в среднем получает две тысячи рублей в месяц.

- А сколько человек у вас работает по найму?

- Восемь человек.

- Значит лично у вас выходит пятнадцать - двадцать тысяч рублей без уплаты подоходного налога. Не слабо, не слабо.

- А откуда вы это знаете? - удивилась дама. - Ведь из этих денег я должна заплатить за капитальный ремонт оборудования, вернуть банковский кредит, закупить кожу.

- Кожу вы не будете закупать из этих средств, с капитальным ремонтом я полностью с вами согласен, а кредит покрывается за счет этих средств только в части, превышающей ставку рефинансирования. Это уж поверьте мне. потому что я - финансист. Только неужели вы смиряетесь с тем, что вы должны ежемесячно выплачивать государству сорок - пятьдесят тысяч рублей.

- Нет, хоть вы и называете себя финансистом, но здесь ошибаетесь. НДС в месяц где-то у меня пять тысяч, сумма всех страховых платежей - где-то четыре тысячи рублей.

- Ну, вот и все стало ясно. - Куманьков тут же просветлел лицом, как и тогда, перед его отъездом просветлел налоговый полицейский. - Вы утаиваете около тридцати процентов своей выручки и столько же процентов, нет, больше - до половины заработной платы выдаете своему персоналу в конверте, без ведомости.

- Ну, если я утаиваю, то самую малость. Вы, конечно, все представляете. Ведь должна я, в конце концов, обеспечить своим рабочим зарплату в две тысячи рублей. И я клянусь, любой ценой я ее обеспечу.

- Охотно вам верю и разделяю ваши эмоции. И все же, выходит на деле, вы все же немножечко утаиваете?

- Но кто без греха?

- Налоговая полиция, наверное. И президент, кажется, тоже без греха. Все члены правительства, старушки божьи одуванчики, кандидаты на святые мощи. О-о! Сколько невинных людей! Сколько безгрешных соотечественников! Если бы у меня была шляпа, то снял бы ее перед всеми невинными и безгрешными. Но трагедия, мадам, в другом.

- В чем же?

- Так уж устроен мир, если появятся овцы, то непременно появятся и волки. Ведь овца и волк, это как бытие и сознание или как экономика и политика. Овца первична, а волк - вторичен.

- А если все будут волки?

- Из одних волков общество не сможет состоять. Оно тут же самоуничтожится.

- А общество из овец?

- Такое общество и дня не просуществует. К вечеру уже обязательно появятся волки, раз есть овцы.

- Да вы - философ.

- Да, может быть. А если вы - экономист, то скажите мне, если цены на вашу обувь упадут, снизите ли вы зарплату своему персоналу?

Нет, снижать цены дальше некуда. Мы сменим ассортимент выпуска.

- Допустим, упадут цены на весь ассортимент, и почему бы этого и не допустить?

- Допустим.

- А цены на сырье возрастут и налоги увеличатся.

- Нет, такого не может быть, потому что такого не должно быть.

- А все же?

- Тогда я найду способ как-нибудь выкрутиться.

- Вот, вот, и я, и мои клиенты, тоже искали и находили способы, чтобы выкрутиться. Что из этого вышло - сами уже знаете. И ведь нельзя, поверьте хоть вашим добрым подругам, нельзя быть немножечко быть беременной. Количество и качество - вещи разные.

- Но меру все же надо знать.

- Кто с вами спорит? Только мерка у каждого разная. Один успел навороваться, - мера у его - одна. У другого все это происходило на глазах, поэтому он заболевает рессентиментом. И он до тех пор будет больным, пока не достигнет уровня ближнего.

- А кто тогда виноват?

- Виноваты те, кто изначально задал правила игры. Народ, в первую очередь, в лице коммерсантов, только принял эти правила. Теперь же, на ходу, заставляют изменять эти правила игры. И не позавидуешь ни государству, ни народу.

Поезд подъезжал к Москве, пора было собираться. Куманьков помог собрать Даме вещи и оба они вышли на перрон. Там они попрощались. ^

Приехав в Москву, в первую очередь Куманьков решил снять однокомнатную квартиру или хотя бы комнату с одним только условием, чтобы был телефон. Он купил рекламную газету, нашел нужные объявления и начал обзванивать по ним. Но всюду натыкался он на агентства. Похоже, частные объявления на аренду блокировались уже в редакциях рекламных газет. Вот те на, - подумал Куманьков. И после некоторого времени он решил поехать в такое агентство, расположенное на окраине Москвы. Наконец, нашел это агентство. Оно располагалось в семиэтажном здании, на последнем этаже и без всякой вывески. Все агентство помещалось в одной комнате. Интерьер агентства состоял из стола, телефона, стула и девочки, сидящей на нем. Не богат антураж, подумал Куманьков.

За услуги девочка-агент потребовала от Куманькова двести пятьдесят рублей. Получив их и не выписывая никакой квитанции, она попросила у Куманькова паспорт, потом заполнила договор в двух экземплярах и передала их на подпись Куманькову.

- Ну и что дальше? - поинтересовался Куманьков.

- Суть нашей работы - не в предоставлении аренды жилых помещений, - заученно прочирикала ему девчонка, возвращая паспорт, - а в продаже информации о сдаваемом в аренду жилье.

- Вот даже как!

- Да, именно так работают все агентства недвижимости, - продолжала девчонка. - Вот вам листок, - и она протянула его Куманькову. - Здесь записаны телефоны и имена хозяев сдаваемых в аренду комнат в интересующем вас районе. Обзвоните, пожалуйста, и выберите себе подходящий вариант. Желаю удачи.

С радостью Куманьков кинулся к первому уличному телефону. Но не тут то было. Указанные агентом недвижимости телефоны либо не отвечали, либо были заняты. Ладно, - подумал Куманьков, - погуляю по городу, - и время от времени буду названивать.

Да, он еще не терял надежды, но время шло к вечеру. Пора бы задуматься и о ночлеге. В справочном бюро на Казанском вокзале за пятьдесят рублей ему дали направление в какую-то окраинную гостиницу. Куманьков попросил, чтобы дали ему одноместный номер с телефоном.

Вечером он снова попытался обзвонить арендодателей, но их телефоны по-прежнему молчали. И Куманькову стало все ясно. Надо же, - удивился он, - первый день в Москве, и нарвался на жуликов.

Вечером он пошел в ресторан, расположенный при обществе предпринимателей. Это был довольно дорогой ресторан, но что ему оставалось делать? Ему надо было завязывать знакомства. А где их завязывать в незнакомом городе, как ни в ресторане при обществе предпринимателей.

Куманьков быстро опьянел, видимо, сказалась дорога. Он угощал коньяком и шампанским каких-то солидных мужиков, жаловался им на невыносимые условия, созданные в стране для предпринимателей, жаловался на полицию, на русский дух и бесчестность людей. И... кажется, нашел понимание в ставшей к этому моменту времени тесной компании.

- Есть такой человек, генерал Туков, - услыхал чьи-то слова Куманьков. - Мы познакомим тебя с ним, он всегда, всем и во всем помогает людям.

Куманьков обменялся визитками, записал номер телефона и адрес, по которому находился кабинет генерала Тукова.

И вот, на следующий день, отойдя от вчерашнего, Куманьков появился в кабинете у генерала. Что-то знакомым показалось лицо генерала Тукова. Надо же, - удивился Куманьков, - да ведь это Сашка Луков!

Куманьков поначалу опешил. Но трудная жизнь научила его держать себя в руках. Тут же он пришел в себя и, улыбаясь, с распростертыми руками, готовыми обнять друга, поторопился к Лукову.

Но генерал оставался непроницаемым, а лицо его, казалось, стало еще строже. Он даже не поднялся с кресла, и строгим проницательным взглядом уставился на Куманькова. И тот опять смутился. Неужели я ошибся, - мелькнула мысль у Куманькова.

- Да, проходите, садитесь, пожалуйста, - генерал Туков легким малозаметным жестом показал Куманькову на один из стульев, стоящих возле пристроя к генеральскому столу.

Только многоопытные люди, как наш Куманьков, мог определить точно место, указываемое таким жестом или кивком головы большого начальника. А может, это было у него в крови. Кто его знает, если вдруг оказалось, что в его жилах течет древняя тиунская кровь. Ведь на Руси, во время пиров именно так рассаживали за столом гостей, учитывая и родство, и знатность и прочие заслуги. И редко кто ошибался на кивок хозяина, обижаться, может быть, кое-кто и обижался, но ошибиться мог только иностранец или дурак.

- Товарищ генерал, - смущенно начал Куманьков, - у меня важное дело.

- Да, да, садитесь, я вас слушаю.

Куманьков пока садился, успел собраться с мыслями, да и что с ними собираться, - речи он всегда произносил экспромтом. И все же не покидала его мысль, что перед ним - Сашка Луков. Но.. сколько лет, сколько зим. Этак лет двадцать не виделись. Да, оба постарели... Но кто его знает, а вдруг не он, ... а я то, в дверях генеральского кабинета - с распростертыми объятиями, вот дурак-то! И что это он мне показался Сашкой Луковым.

- Да, я вас слушаю, - генерал смотрел на Куманькова жесткими немигающими глазами.

- Товарищ генерал, мне рекомендовали к вам обратиться. - и Куманьков доложил генералу о своей идее создания инвестиционно-налоговой компании, но уже не в Тюмени, а на государственном уровне, - в самой Москве.

Генерал живо заинтересовался идеей. Он уже про себя соображал, как возникнут многомиллиардные активы, под которые будут выпущены акции. По стране начнет создаваться сеть брокерских контор, руководимая из центра, которая и займется продажей этих акций. И как потекут живые деньги из всех концов провинции в столицу. Вот это будет финансовый насос!

А потом ведь, быстро соображал наш генерал, играючи оперируя экономическими категориями, при инвестиционно-налоговой компании можно будет создать посредническую структуру во главе с его женой, коренной москвичкой. Эта структура будет по дешевке скупать бюджетные долги предприятий и продавать их инвестиционной компании по номиналу. Вот, золотое дно. Да, кстати, эту посредническую структуру надо создать хотя бы на пару месяцев раньше, чем инвестиционно-налоговую компанию, взять кредит, нет, лучше открыть кредитную линию... И тут же генерал, не слушая Куманькова, начал куда-то названивать, выяснять насчет кредитов... Куманьков по отдельным словам понял все, и сердце у него запрыгало от счастья. Да пусть передо мной хоть семь Луковых, а все равно приятно. Он с теплом начал вспоминать своего бывшего врага-друга, вспоминал только самое хорошее.

И для генерала Куманьков оказался не находкой, а кладом. Взгляд генерала потеплел, и он предложил Куманькову возглавить эту инвестиционную компанию. Тут же генерал куда-то позвонил, потом сообщил Куманькову, куда и к кому обращаться. Там, - говорил ему генерал, - я распорядился, все будет готово. Пока для вас освободят два этажа. Подъедете, там вас будет ждать юрист. Растолкуйте ему все основательно, он все сделает сам. Но после регистрации компании кадры принимайте сами, я на вас почему-то надеюсь. Завтра утром юрист принесет проект учредительных документов, ознакомьтесь, вам даю один день. Послезавтра утром - встреча с учредителями, все они будут на месте к девяти часам утра. Денежные дела - за учредителями, а вы, господин Куманьков, будете генеральным директором инвестиционно-налоговой компании.

И пошли, пошли ведь дела! Юрист не подвел, уложился в сроки. Куманьков, правда, сделал несколько дельных замечаний, генерал тоже вписал Паркером кое-какие замечания относительно приобретения бюджетных долгов инвестиционно-налоговой компанией, грамотно заметив, что приобретать долги и распоряжаться ими - это совершенно разные юридические функции, и их надо организационно разделить.

Теперь оставалось Куманькову, уже как генеральному директору инвестиционно-налоговой компании Родина и Долг, получить лицензию в Комиссии по ценным бумагам. Возле здания Комиссии к нему обратилась симпатичная девушка. Она попросила его разменять сто рублей. Он разменял ей сто рублей. Она говорила, что впервые в Москве, города совершенно не знает, но хотела бы здесь найти работу и остаться навсегда.

Вот, незадача, подумал Куманьков. И дела надо делать, и отпускать то ее не хочется. Хорошая была бы секретарша. Он стал ей объяснять, как проехать к нему в офис и даже дал ей свою визитную карточку.

- Господин Куманьков? - он услыхал за своей спиной вопрос, тот час обернулся и увидел двух крепких парней.

А чего это они? Откуда меня знают? - Куманьков первым делом попытался вспомнить кого-нибудь из них.

- Пройдемтесь с нами, господин Куманьков, - и парни показали ему какие-то удостоверения...

Они подвели его к служебной Волге, из которой выглядывала самодовольная физиономия Паши, полковника налоговой полиции.

- Что, попался, наконец, Куманьков?

- Паша, это же не по-товарищески.

- Тоже, нашел себе товарища. Лучше ответь мне, Куманьков, что же ты продолжаешь законы нарушать?

- Да горе вам, законники! Вы налагаете на людей бремена неудобоносимые.

- Кажется, ты Бога вспомнил?

- А почему бы и нет? Правильно сказано в Писании, что делами закона не оправдается никакая плоть, ибо законом познается грех.- Куманьков потерял самообладание и перешел на визгливый крик. - Вся трагедия закона в том, что он не оправдывает, а только осуждает, не примиряет, а обостряет вражду, дает не честь, а один только позор. Каждой своей буквой закон напоминает о возможном его нарушении. Закон вызывает дух противоречия, он пытается воздействовать на сознание людей, а их подсознание противится этому и заставляет искать обходные пути.

- А чем ты, Куманьков, предлагаешь заменить закон? - грозно остановил его монолог Паша. - Может быть, моральными увещаниями? Но это мы с тобой еще в школе проходили, помнишь, у дедушки Крылова: А Васька слушает да ест.

- Нет, Паша, я не отрицаю законы. Они нужны, но только для последних остолопов. Нормальные люди должны руководствоваться кодексом чести, корпоративными принципами морали. Надо воспитывать самодисциплину, а не строить полицейское государство.

- Ну, поговори еще у меня, Куманьков, - Павел уже начал сердиться. Ведите его мужики, сажайте, сажайте в следующую машину.

- А пообщаться, Паша?

- Успеем так пообщаться, что не возрадуешься.

- Паша, послушай, у меня дело государственной важности. А ты сорвал его. Ты ответишь за это, Паша!

- Садите, садите его, мужики, - рявкнул Павел Иванович. - Что вы с ним церемонитесь? Он тут лапшу начал всем вешать на уши.

И ведь небо в овчинку показалось Куманькову, а время потекло до одури медленно. Куманьков покорно ждал суда.

Вернемся к Лукову. Как нам уже известно, после аферы с обществом Инвалиды афганского конфликта, Луков вынужден был податься в бега, и подался он в Москву..

По приезду в Москву первым делом Луков прописался в пригороде. Потом стал искать работу. Он понимал, что в незнакомом городе выбирать не приходится. Чтобы зацепиться в Москве, приходилось поначалу соглашаться с любой работой, чтобы в дальнейшем наработать определенные связи. Луков приобрел справочную газету, и начал звонить по объявлениям.

- Алло, я насчет работы, - уверенно начинал Луков.

- Простите, а какое у вас образование? - перебил его по телефону приятный голос.

- Высшее.

- Что вы окончили?

- Художественную академию.

- Прекрасно, нам такие специалисты как раз подходят. Скажите, пожалуйста, вы давно ищете работу?

- Недели две, кажется.

- Простите, а сколько вам лет?

- Сорок.

- Ну, это ничего. Давайте я вас запишу на собеседование. Ведь мы принимаем на работу на конкурсной основе.

- Подождите, пожалуйста. Вы хоть скажите мне, чем ваша компания занимается?

- О, это долгий разговор. Вы имеете дело с Департаментом по международным экономическим связям. Все подробности потом. Кроме того, они имеют коммерческую тайну. Вы понимаете это?

- Не совсем. Все же запишите мои реквизиты. - Луков продиктовал их.

Ему назначили час, день и адрес, по которому он должен был явиться на собеседование. В означенное время Луков прибыл на означенное место. Долго он искал вывеску Департамента по международным экономическим связям. Возле дверей висели вывески разных коммерческих организаций, но вывески Департамента не было. Луков все же решил зайти в помещение здания, и очутился в довольно просторном зале. Там было людно. У входа зала стоял столик с табличкой Секретарь, за которым сидела симпатичная женщина, и Луков обратился к ней.

- Заполните анкету, - ответила она его, - и потом подойдете вон, к тому столику, рядом с колонной.

За тем столиком тоже сидела симпатичная женщина, и Луков подошел к ней, когда уже заполнил анкету.

- Вот, пожалуйста, - сказал Луков и протянул ей анкету.

После ознакомления с анкетой началось собеседование. Луков узнал, что Департамент действует по поручению международной фирмы Лайф, которая имеет филиалы по всему миру, годовой оборот которой превысил аж сорок миллиардов долларов. Ему объяснили, что фирма заботится о своем персонале, каждому ее работнику присваивается индивидуальный номер, заводится лицевой счет, на который перечисляются заработанные средства и премии.

Лукову женщина поведала, что она совсем недавно перебивалась с хлеба на воду, а вот пришла сюда, и уже полгода не знает иных забот, как потратить заработанные деньги. Она великодушно согласилась взять его под опеку, сказав, что вначале он будет работать под ее руководством, затем самостоятельно.

Но для освоения такого сложного дела, сказала она, Лукову придется несколько дней проучиться в их фирме.

На первом занятии Луков выяснил, что, прежде всего, надо получить лицензию на работу, прямо в фирме Лайф. А для этого надо будет заплатить в кассу сущий пустяк - всего тридцать долларов. В тот же день, заплатив эту сумму, Луков получил лицензию, и теперь сиял от счастья.

На следующем занятии Луков узнал, что фирма Лайф специально не держит магазины, и вовсе не потому, что экономит на аренде, а совершенно по другой причине. Оказалось, что все безнадежно отстали и зациклились в своей косности, а фирма Лайф, напротив, пользуясь рекомендациями величайшего ученого современности, кажется Джонсона, один час работы которого стоит восемьдесят тысяч долларов, использует принцип: не покупатель должен искать товар, а наоборот, товар должен находить покупателя.

Объяснили также ему, что фирма Лайф продает косметику, без которой нормальная жизнь современных людей просто невозможна, и продавать эту косметику надо знакомым.

После такого наставления Луков насторожился. И когда объяснили присутствующим, держателям лицензий, что им предстоит выкупить товар в фирме, каждому на сумму не менее чем на тысячу рублей, дабы потом продать. И тогда Лукову окончательно стала ясной затея фирмы Лайф. Вот ловкачи, - удивился Луков. - Успели с каждого содрать по тридцать долларов за лицензии, а теперь пытаются всучить неликвидный товар на тысячу рублей. Как они хитро, под видом работников находят покупателей. В жизни мне не додуматься до такой хитрости.

Тяжело вздохнув, Луков покинул заключительное занятие в Департаменте от фирмы Лайф, пожалев потерянные доллары и время.

...И только единственный раз отозвалась на звонок Лукова какая-то снабженческо-сбытовая контора при крупной строительной организации, и он тот час же поспешил на прием. Луков старательно пытался убедить начальника конторы, что он - честный, трудолюбивый и способный на все работник. Завязался вполне дружелюбный разговор.

- За строительные работы с нами рассчитываются машинами, оборудованием, мукой, сахаром и прочим, что производят сами заказчики. - И тяжело вздохнув, начальник резюмировал, - Понимаете, денег ни у кого нет. И вот нам, снабженцам и строителям, приходится реализовывать весь этот товар.

- Чтобы получить деньги?

- Да, конечно. Поэтому наша главная трудность заключается в том, чтобы найти покупателей с живыми деньгами.

- Вопрос, конечно, очень сложный, - поддакивал начальнику Луков.

- Не то слово. Этот вопрос - главный! По этой причине мы, строители, вынуждены принимать к себе на работу и содержать штат хороших специалистов по различным направлениям деятельности. Но и этого мало. Специалисты должны быть с наработанными связями. Ведь связи решают все.

Да, Луков не мог, к величайшему своему сожалению, отнести себя к таким специалистам и по этой причине связей таковых у него не было. Он не мог сейчас напустить туман, потому что он знал, что в случае трудоустройства с него потребуют конкретную работу. И все он сделал последнюю попытку.

- А как же заставить денежных покупателей брать товар у вас, а не у других продавцов?

- Очень просто. Принимают решение не организации, а конкретные люди из организации. И если имеются у вас связи с такими людьми, то они, ради дружбы пойдут в ущерб для своей организации, но товар у вас купят. Разумеется, пять, а то и десять процентов наличными от стоимости товара надо будет отстегнуть товарищу. А как же? Дружба должна поддерживаться материально.

Лукова попросили заглянуть в контору потом, после того, как у него появятся конкретные соображения по предложенному виду деятельности. Но как бы Луков не тужился, никаких конкретных соображений у него не появлялось.

Да, - подумал Луков, - Зря, пожалуй, отказался от косметики фирмы Лайф. Оказывается, и все остальные у нас теперь работают по принципу Лайф: рассчитываются за выполненные работы с клиентами не деньгами, а товарами собственного производства. Продать их не могут, поэтому и навязывают клиентам. И клиент, не будучи специалистом в этих товарах, вынужден потом их продавать.

И действительно, дорогой читатель, не проще ли заставить оформлять долговые обязательства векселями? Но для этого одновременно стоило бы обязать коммерческие банки, обслуживающие незадачливых товаропроизводителей, учитывать эти векселя. А как иначе? Не все же спекулировать валютой и казначейскими обязательствами. Обслуживаешь предприятие, - значит, должен знать его финансовое положение.

С другой стороны, акции каждого такого предприятия должны иметь свободное хождение и котировку, зависящую от результатов финансовой деятельности. Вот в таком случае вексель можно было бы обменять, пусть даже в принудительном порядке, на акции предприятия, и таким образом обратить его долг на его же имущество. Вот в таких то условиях бартеру точно пришел бы конец.

Вот уже две недели, как Луков искал работу. Агентства, куда он обращался, за заявку брали с него по сто рублей и обещали поставить на учет. Там давали ему какие-то номера телефонов, и Луков названивал. И ему обычно отвечали, что вакансии уже заняты. Если вакансии все же были, то работодателей не устраивал возраст Лукова. Да, впервые сожалел Луков и о своем возрасте, и о своей специальности свободного художника. Похоже, придется бичевать, - эта горькая мысль пришла в голову Лукова неожиданно, - и ударила его словно пыльным мешком из-за угла. Вот, она, истинная моя ценность как человека: выскочил из колеи и, оказывается, никому не нужен. Теперь в своих мыслях Луков оправдывал карманных воров, ночных татей и проституток. Ведь когда захочешь жрать, - думал он, - пойдешь на все.

Мораль голодных и отчаявшихся людей совсем иная по сравнению с господствующей моралью, по которой живет большинство сытых и благополучных, Точнее, ее нет, нет морали голодных и отчаявшихся. Они попросту выпадают из морального поля. Каждый из них - одинок, а поэтому - вне морали.

Серое осеннее небо нагнетало тоску. Моросил мелкий дождик. Ветер срывал с деревьев желтые листья и гнал их дальше по асфальту. Ветер дул Лукову в лицо и рвал с него плащ. Вокруг все было чужое: и люди, и дома. Хорошо, наверное, быть юродивым. Сиди себе на паперти, проси милостыню и обходись минимумом, да не прожиточным, а собачьим. Кстати, как собака, привыкнешь к дождю, снегу и холоду. Луков понаслышке и по книгам имел представление о юродивых. Нынче же на паперти сидели люди с испитыми и побитыми лицами, и если собирали они копеечки, то на бутылку водки, не иначе. Мудрых слов они не говорили, да и кто нынче стал бы прислушиваться к их словам.

Нет, не с того я начал в Москве, - с досадой подумал Луков. - Наверное, сначала надо жениться.

На этом важном событии в жизни Лукова следует остановиться особо, поскольку он женился нечаянно и уже в годах. Чтобы закрепиться в столице, Луков по объявлению нашел брачного посредника. Ею оказалась женщина его возраста, на вид даже немного постарше. Они с ней довольно долго обсуждали личные качества Лукова, которые могут пленить или, наоборот, оттолкнуть московских невест, а также женские прелести, ради которых Луков в данный момент был согласен отдать свою жизнь и кошелек. После долгого разговора Лукову стало казаться, что он уже давно знаком с этой свахой. Неужели я где-то ее встречал, - мелькнула случайная мысль у Лукова. А сваха продолжала долго ломать голову над парадоксальными требованиями Лукова, а потом, в качестве компенсации, предложила Лукову... саму себя.

- Как, открыл рот Луков, - вы же на рабочем месте, и не злоупотребляйте, пожалуйста, служебным положением.

В настойчивости свахи прояснились какие-то новые черты, знакомые Лукову. Где-то мы с ней уже встречались, точно встречались, но где? - Луков уже озадачился.

- Но я, прежде всего, женщина, - продолжала она.

- Вы, наверное, старше меня и...

- Что и? Вы ведь не мальчик. Зачем вам нужна молодая и красивая жена? Вы, как я поняла, деловой человек. Будут деньги и желание, как говорят, оттянуться, то ради Бога. Но вы потеряете очень много времени здесь, в Москве, для того, чтобы устроить свою жизнь. Да и устроите ли? Я же обеспечу вам первоначально необходимые связи и буду вам добрым советником. Что еще надо, когда начинаешь все с самого начала да на пятом-шестом десятке лет жизни?

Кстати, где-то я вас уже видела, только не могу вспомнить. Именно, шестое мое чувство подсказывает, что вы должны согласиться с моим предложением.

И Луков согласился!

И ведь тесен мир. Сваха оказалась той Алей, постаревшей Алей, в тесной компании с которой они тогда провели свой последний вечер в Иркутске! Аля к этому времени была уже вдовой. Она оказалась деятельной женой, и не без помощи своей жены вскоре жизнь Александра Лукова круто изменилась.

Во время известных октябрьских событий в 1993 году он случайно оказался на баррикадах. Одной из сторон надо было послать делегацию на переговоры. Страх оказаться арестованными заставил срочно искать подставного генерала, который номинально возглавил бы делегацию. Предложение дано было Лукову, случайному зеваке, как представительному мужчине, и тот не отказался. Быстро подобрали ему мундир и изготовили все необходимые документы на генерала Тукова. Одним словом, Луков, в условиях неразберихи, получил удостоверение советника комитета по обороне и безопасности при Совете безопасности Российской федерации, причем на фирменном бланке и с настоящей подписью одного из тогдашних руководителей Совета федерации. На документ, открывающий двери самых высоких инстанций Луков сфотографировался в генеральском мундире с планками орденов Ленина, Красной Звезды и медали За боевые заслуги.

Печальные для страны события окончились, но у Лукова остались мундир и документы. Не долго думая, он придумал себе и новую должность - заместитель начальника некоего особо засекреченного управления ФСБ, а также новую фамилию - Туков.

Первым делом он приобрел черную Волгу, нанял водителя, которого одел в камуфляж. Потом продумал план своей деятельности. Прежде всего, он поехал в районный узел связи. Затрепетавшего перед ним начальника заставил поставить себе на квартиру новый телефон из легко запоминающихся цифр, защищенный от прослушивания и не указанный ни в одной базе данных. Луков приобрел мобильник и подключил его к означенному своему номеру. Не все звонки он теперь отвечал однозначно: Генерал Туков слушает.

Понемногу Луков начал обрастать связями, используя все свои творческие способности. Один генерал только из-за любезности выделил Лукову Мерседес с водителем и даже денщика, проходившим срочную службу.

Начались совместные пирушки, охоты, сауны, и генерал Туков всегда был центром и душой компании. Во время таких неформальных встреч Луков знакомился с ректорами университетов, главврачами больниц, генералами, депутатами, коммерсантами, банкирами. Все они буквально заглядывали в рот засекреченному генералу и гордились дружбой с ним. Генералы и чиновники охотно выполняли поручения Лукова и даже советовались с ним по своим служебным делам.

Благодаря своим связям Луков участвовал даже в подготовке постановлений правительства о поставках современных образцов вооружения в зарубежные страны.

Расплачивался Луков со своими дружками бартером, - ты - мне, я - тебе. Он находил генералам врачей, детей врачей устраивал в ВУЗы, ректорам учебных заведений помогал решать проблемы с ГАИ, охраной, освобождал их сыновей и знакомых от службы в армии.

Единственно скромным доходом Лукова была небольшая маржа со взяток, которые он передавал сильным мира сего от алчущих и страждущих. Но деньги мало интересовали Лукова, необходимый минимум он давно заработал, еще не будучи генералом. И он хорошо понимал иллюзорность накопительских инстинктов.

Обращаясь с сильными мира сего Луков осознавал прежде всего собственную значимость. Социально значимые связи - вот что интересовало Лукова, вот истинный капитал, который всегда с тобой, и который надо ежедневно поддерживать и приумножать. Будут связи - будут и деньги, не без основания считал Луков. Что толку в деньгах и недвижимости, если в один миг у тебя сможет их отнять налоговая полиция или хитрый жулик.

Попался Луков, то есть генерал Туков, на пустячном событии. На одной платной стоянке он повздорил с охранником, и тот решил проверить номера генеральской Волги, позвонил в ФСБ. Там этот сигнал был принят на заметку, и за Луковым установили наблюдение и однажды его задержали. В его автомобиле были найдены документы на создание инвестиционно-налоговой компании Родина и Долг за подписью разыскиваемого налоговой полицией гражданина Куманькова. Поэтому и Куманькову недолго оставалось разгуливать по Москве, и, как мы уже знаем, он был арестован при попытке решения государственно важной задачи.

Прошел суд, первый в жизни Лукова и Куманькова. Если Лукову трудно было что либо инкриминировать, зато материалов, собранных полковником Пашей по преступной деятельности Куманькова было больше, чем достаточно. Павел тоже присутствовал на суде, и его красная рожа сияла от напускного добродушия. Он явно торжествовал. И даже на собственном суде Куманьков не питал к нему злобы. Он почему-то вспомнил его страдальческое лицо, которое было у Паши когда-то давно, во время армейского карантина, и ему почему-то стало жаль своего бывшего сослуживца. Да, Павел, - сочувствовал Куманьков, - никогда тебе не стать генералом. Скоро ведь ты выйдешь на пенсию, и никому будешь не нужен, а дурные привычки останутся, за которые может быть малолетняя шпана проломит тебе голову где-нибудь на автобусной остановке, или соседи доведут до инфаркта.

Публики особой на суде не было, а именно ее почему-то сильнее всего боялся Куманьков. На адвокатов у него ушли последние деньги, поэтому прокурор ничего толком не смог доказать. Он никак не мог вменить Куманькову главное свое обвинение - неуплату налогов. Адвокат убедительно доказал, если кто и укрывался от налогов, то это - клиенты Куманькова, а если поднимать их дела, то придется судить весь город. В руководстве организованной преступной группировкой Куманькова тоже нельзя было обвинить. Вся деятельность Куманькова, по словам адвоката, сводилась к добрым советам. Ведь нигде, ни под каким документом не стояли подписи Куманькова. А за добрые советы, следуя логике прокурора, надо было бы пересадить в тюрьму всех адвокатов! Не так ли?

Одновременно состоялся суд и над Луковым. Прокурору никак не удавалось обвинить его в мошенничестве. Со стороны потерпевших не было признаний в даче взяток генералу Тукову. А то, что его угощали в ресторанах, бесплатно лечили, - все это делалось за счет потерпевших. Подписи на генеральском удостоверении и само удостоверение, как показала экспертиза, - все это оказалось подлинным, поэтому и в подделке документов невозможно было его обвинить. Мало того, дальнейшее расследование могло натолкнуться на такие факты, о предположении которых даже сам прокурор боялся подумать. И самое большое, что мог сделать прокурор, это взять с наших друзей подписку о невыезде из Москвы, реквизировав у Лукова все генеральские регалии.

Разумеется, связь генерала Тукова и лжепредпринимателя Куманькова не была установлена из-за недостаточности улик.

Крепко задумался товарищ и полковник налоговой полиции Павел Мытарев, очень крепко. Еще в чине капитана он пришел к неожиданному для себя выводу, перекуривая на лестничной площадке со своим соседом, рабочим, по его же неосторожным словам оказавшимся заводским несуном. Будущему полковнику налоговой полиции прояснилось, что все люди - воры. Позже он убедился, работая в прокуратуре, а потом в налоговой полиции, что все предприниматели, еще гуляющие и жирующие на свободе - не пойманные воры. Горько сожалел Павел, что государство распустило народ, а президент не принимает кардинальных мер по пресечению разворовывания родного государства.

Вот и пришла, наконец, заветная мысль в голову Паше: Взять бы вас всех, мошенников, включая Лукова и Куманькова, выслать бы всех куда-нибудь скопом. А чтобы государство не заботилось об их прокорме, - создать из этих мошенников автономную республику, благо, что землицы у нас много, а порядка в ней нет, - вот и пусть, как хотят, так и живут.

Ничего себе мысль, - оттелепатил Луков. - Тут одной автономной республикой не обойдешься. Этак от России останется только один исторический центр Москвы, да и тот придется превращать в автономную республику. Тоже мне, государственный человек, а еще и прокурор! Ни об армии не подумал, ни о здравоохранении....

Кстати, идея у Пашки прекрасная, - мысленно возражал телепат Куманьков. - Даже и не подумаешь, что она впервые пришла в голову мытаря. А ведь Сашка украдет, опять украдет и эту идею... Приедешь в новую, свободную от репрессаторов автономию, а там уже этот тип в чине генерал-губернатора! И до чего же мир построен на несправедливости.

- Ну, что, мой друг, кончилась генеральская карьера? - сочувственно спросил Куманьков своего старого друга, Лукова.

- Да, как и у полковника Мытарева. Миша, жаль, теперь придется мотать из Москвы. А сам ты теперь чем намерен заниматься? - с напускным безразличием спросил Луков Куманькова.

- Если и на сей раз не передерешь идею, то скажу. Я, Саша, решил страховать предпринимателей от произвола налоговой полиции.

- Да ну тебя! А как же?

- Очень просто. Встану возле здания налоговой полиции и буду, как тот старик возле университета, помнишь, я тебе когда-то рассказывал, предлагать страховые услуги, но не студентам, а предпринимателям, услуги по снижению предпринимательского риска от праведного гнева полицаев. Разумеется, за деньги.

- И, думаешь, найдутся такие? Найдутся. Тем более, я никого не буду обманывать. Не получится, точнее не повезет клиенту, я возвращу ему задаток. А если получится, то потребую расчета в полном объеме. Страховка - есть страховка.

- А статистика? Миша, без знания статистики страховых случаев ты только на зонтиках и автобусных билетах разоришься.

- Статистика - дело наживное.

- Миша, - вдруг встрепенулся Луков. - Бери меня в долю.

- Ну, так я и думал, что опять начнешь примазываться.

- Нет, Миша, я ведь неплохой плотник. Ты еще по армии об этом знаешь. Налоговой полиции плотники тоже нужны. Плотницкой работы у них мало, во всех городах полицаи расселись в новейших зданиях с евроотделкой. Устроюсь туда плотником, и, как говорят, Ванька не чешись.

- А мне то что? Устраивайся, кто тебе мешает? Попроси старого друга Пашу, может он и поможет взять тебя, как исправившегося, в свое ведомство.

- Пойми, Миша, плотники, как любой вспомогательный персонал, располагаются на первом этаже. В бухгалтерской отчетности я разбираюсь. И зачем тебе ловить случайно входящих в здание налоговой полиции, этак и на настоящего полицая можно нарваться.

Да, - подумал Куманьков, - а ведь умный все-таки Луков.

- Мы с тобой, Миша, будем вычислять подходящих предпринимателей. Я буду назначать ему время и место встречи, там, у меня в кабинете. А ты страхуй таких клиентов, страхуй.

Друзья повеселели, ударили по рукам и пошли искать нового счастья в этой несчастной стране. Далеко ли уйдут, вот вопрос, вот что волнует нас с читателем. И не дай Бог, в стране произойдут перемены, снизятся налоги и поборы, успокоятся чиновники и законотворцы, распространится в народе пуританская мораль, а среди предпринимателей - этика чести. Что тогда нашим друзьям делать? Ведь на пенсию так они и не заработали. ^

12. ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЯМИ

Да, кстати, забыл, вовсе забыл написать о честных и порядочных людях. Из-за нехватки материала мне не удалось найти доброго слова для этих людей. И все же, в заключение нельзя не сказать хотя бы лапидарно о честных и порядочных людях. Иначе читатель может подумать, что его окружают одни только жулики. Успокоим читателя: честных и порядочных людей значительно больше, чем разных там жуликов. Иногда можно ошибиться и спутать добрых людей с глупыми, честных - с расчетливыми, законопослушных - с трусливыми обывателями. Поэтому надо быть осторожным, встречая людей по одежке.

Иногда услышишь, например, что Иван Иванович - добрый, хороший человек. А что значит, добрый и хороший человек? Государственный муж ответил бы на этот вопрос, что это - честный налогоплательщик, который настолько законопослушен, что не перейдет дорогу даже на красный свет. Но все в мире относительно. И в данном случае мера честности человека будет зависеть от степени жадности государства и исправности светофора.

В обыденности за хорошего человека принимают того, кто не делает зла. Но это - заблуждение, дорогой читатель, заблуждение даже для текущего момента. Например, если вы со своим соперником одинаково хорошо относитесь к некой приятной женщине, то это не значит, что вы благорасположены к своему сопернику. Хорошим вы его никогда не назовете, потому что он для вас будет источником зла и утраченных иллюзий.

Спешу признаться, что о честных и порядочных людях, которые к тому же счастливы, о них писать скучно. Их жизнь однообразна и похожа на один день. Вся жизнь таких людей описывается распорядком дня, а это уже не литература.

Да вовсе не о жуликах эта книга! Куманьков и Луков, по сути, простые русские парни, не лишенные ума и энергии, с добрыми от природы наклонностями. Они всеми силами пытались адаптироваться в этом жестоком мире. Большая жизнь их не ждала, и они сами ворвались в нее, и по-своему приспособились к ней. Если хотите, они - те же лишние люди, о которых столь много слез пролила русская литературная критика, начиная с девятнадцатого века.

Что могла дать школа, например, Куманькову? Иные из его учителей имели всего лишь десятилетнее образование и толком не знали своего предмета.

При всей любви к чтению, ему были недоступны многие книги, на которых воспитывалась городская детвора.

Да, конечно, уже на старте деревенские ребята начинали отставать от городских, особенно от москвичей, а тем более от детей из элитных семей. У многих деревенских сверстников детство проходило в умственном безделье. И со временем возможности элиты увеличивались, а у простолюдинов - уменьшались. А в наше время, как и при царе-батюшке, элитные дети могут получать персональное образование, к годам пятнадцати в совершенстве выучить два-три языка, сносно научиться играть на скрипке и рояли, освоить бальные танцы, два три вида спорта, и плюс ко всему этому получить определенную специализацию.

А что ждет провинциального парня с неординарным честолюбием? Хорошо, если он вовремя окончит школу и не попадет в какую-нибудь передрягу, заканчивающуюся скамьей подсудимых. Чаще всего его ожидают послешкольные шатания, послеармейская пьянка, а в лучшем случае - обучение в дешевом провинциальном ВУЗе в компании еще более безнадежных недоучек. А какая среда окружает провинциального парня! И она старается засосать его. Нет не плохие, совсем не плохие люди вокруг. В лучшем случае вокруг него разве что почтенные обыватели, с узким, как морда у колли, кругозором. И плюс к этому наша русская традиция пьянства, которая окончательно добивает таких парней, как Куманьков и Луков. А дальше остается одна лишь пустота...

Было бы все поправимо, но слишком с большим запозданием до честолюбивого простолюдина начинают доходить следующие истины. Во-первых, прежде всего надо попасть в фавор к сильным мира сего, а для этого нужно установление необходимых контактов. Для этого надо понравиться сильным мира сего, угадывать их желания, поддакивать им, разделять по возможности их хобби, быть во всем их моральным сторонником, или делать вид этого. А проще всего - жениться на дочке сильного мира сего, но для этого подвига все же надо быть бравым парнем.

В противном случае, без фавора, предстоит стоять в общей очереди за кусочками блага, оставленного для успокоения всех прочих.

Во-вторых, честолюбивым и считающим себя способным людям следует поступать учиться только в столичные ВУЗы. И любой ценой надо стремиться заторчать в столице. Тогда минимальный успех будет обеспечен. Дело в том, что в столице расположены все министерства и головные институты, в ней открыли свои головные офисы все крупнейшие отечественные фирмы и представительства иностранных фирм, через Москву проходит основная масса финансовых потоков.

И, в-третьих, нельзя ни в коем случае безвременно перебегать с одного места работы на другое, и всегда надо оставлять за собой мосты. Если слишком часто менять специализацию, разбрасываться, как щедрый сеятель, то в итоге лукошко слишком рано станет пустым. Или, словами психоаналитиков, психическая энергия, либидо нельзя растрачивать по пустякам.

Забывая эти элементарные правила, пожнешь и соответствующие плоды. Когда станет худо, не к чему будет прислониться. Если не поддерживать дружеских, товарищеских или пусть даже символических отношений, - не на что будет рассчитывать в дальнейшем в случае жизненной неудачи. Не надо рвать эти связи. Иным не хочется быть навязчивым, поскольку им кажется, что к ним относятся высокомерно, но это серьезная психологическая ошибка. За спрос - не в нос, а гордыня является одним из семи смертных грехов. Не надо забывать лучшие христианские традиции.

Куманьков и Луков, это, если вы хотите, - одиночки, не получившие должного воспитания, а раз так, - то и разумной жизненной целеустановки. Образование их, в целом, тоже было поверхностным. Университеты дали им не столько знаний, сколько самоуверенности. А последняя не позволяла им скатываться вниз. Но поскольку все места под солнцем были заняты, то им ничего не оставалось, как только рассчитывать на свой природный ум и личную изворотливость. И спасало наших парней то, что в глубине души каждого человека, пусть даже попавшего в безвыходное положение, всегда присутствует надежда. И пусть она будет маленькой и малообоснованной, но она и только она дает в трудные минуты утешение.

Между тем, настоящие жулики всегда сбиваются в стаи. Стаи строятся клином или иначе, выражаясь немецким языком, - свиньей: впереди - лидер, за ним, одесную и ошую - заместители, и так далее, и в том же порядке.

А ведь какое счастье попасть в такую свинью, пусть даже в последний ряд. Когда вы не только чувствуете, но и являетесь составной, неотъемлемой частью свиньи, тогда у вас появляется уверенность в завтрашнем дне, душевное спокойствие и чувство локтя. И если, к несчастью, впереди идущий упадет, поднимать его не надо, свинья сама решит, поднимать его или нет, это зависит от силы падения. А вам надо идти вперед и занимать место товарища со спокойной уверенностью: может, и он когда-нибудь займет ваше место. Вот оно, трепетное чувство локтя! С чем его сравнить? Не знаю.

Но не дай Бог вам выскочить из свиньи. Товарищи не успеют среагировать, вы - пикнуть, а враги - тут как тут, и высшим удовольствием для этих самых врагов будет жаркое из ваших бренностей.

Если вдруг вам придет в голову бредовая идея выскочить самому из своей свиньи и перестроиться в другую, почему-то вам показавшуюся более стройной или прогрессивной, то не обольщайтесь. Из одной, своей родной свиньи выскочите, а к другой не пристанете, да просто туда вас никто не пустит. И будете тогда вы метаться в одиночестве, а ведь таких одиночек много, таких - большинство, включая Куманькова и Лукова. И не стройте иллюзии: из таких одиночек свиньи не вырастишь.

Ах, как хорошо быть в свинье. Но до поры до времени высовываться из свиньи не рекомендуется. Нет, читатель, какой же вы глупый, ничего не понимаете. Во-первых, своя, родная свинья может тебя же и сожрать, сожрать ради общих интересов, как Настю Сорокину. Конечно, свинья вас оценит, вы станете героем. Ваше имя будет записано на походном котле. Всегда есть выбор между славой и стоической безмятежностью духа. Во-вторых, собственная свинья может завести вас на чудское озеро, на самое что ни на есть дно. И тонуть одному или с командой - одинаково неприятно и тоскливо. А другая свинья пройдет мимо, и все желуди достанутся ей.

Поэтому с самого начала надо безошибочно оценить и правильно определить ту свинью, которая наиболее подходящая, но и не терять возможности перескочить в другую свинью, да и не просто так перескочить. Как мы уже предостерегали, просто так не получится. Просто так она тебя не примет, но может принять только по своевременному приглашению.

Как много политики, скажете вы. А как же? С самого начала надо иметь верных сторонников, иначе говоря, друзей, которые попадут к разным, но потенциально прогрессивным свиньям. И время от времени надо перехрюкиваться между собой, незаметно так для окружающих. Это - целая наука, хоть платные курсы открывай.

Но не попали наши герои в свинью. И разве в этом их вина? Ну, нельзя, нельзя пока в нашей стране быть одиночкой и одновременно состоятельным гражданином. А Куманьков и Луков решили, каждый сам по себе, нарушить это правило.

Может и повезет им на новом поприще, если удастся им объединить свои усилия, а заодно, - и усилия членов налоговой полиции, если к ним примкнет недавно отправленный в отставку полковник Паша. Кто его знает. ^

1

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"