Халид несся через дворы пятиэтажек, сквозь туман от сорокоградусного мороза, по пушистому снегу, ускоряя темп, чтобы не замёрзнуть... Увы, холод настигал... Пальцы больно кололо, с носа словно сдирали кожу, перчатки, курточка на рыбьем меху с огромным, вечно спадающим капюшоном, сапожки, заботливо принесённые откуда-то отцом, и шапка не спасали... Казалось, некий злой Колдун сейчас преследует его за непослушание родителям, так жестоко наказывая... Нет, папин ремень, пожалуй, похлеще будет... "Фиг тебе! Не догонишь!" -- мальчик смело показал невидимому чародею фак и помчался ещё быстрее.
Вот и заветный подъезд, где живёт его белокурая подружка Света, рассудительная девочка, с нежным личиком и пристально глядящими серо-голубыми глазами. Халид нащупал в кармане гостинцы -- печенье, взятое из маминого шкафа, пять конфет, украденных в "Монетке".
Нет, уж что-что, а продукты и сладкое в доме всегда были, вкусненьким родители никогда не обделяли. Но сам процесс воровства -- стащить с прилавка на глазах у кучи народа и не попасться -- доставлял необыкновенное удовольствие, куда более сильное, нежели поедание этих самых конфет, воспринимался как интереснейшее приключение. Если всё получалось, Халид гордился своим бесстрашием и ловкостью, чувствовал себя в тысячу раз умнее этих глупых, наряженных в красные передники тёток, сидящих на кассах или периодически снующих по супермаркету, что-то объясняя покупателям, расставляя товары по полкам, однако не замечая, как орудуют его проворные ручки.
А сейчас это был ещё и трофей, добытый у магазинных грымз для его светловолосой принцессы. Он, Халид, -- настоящий герой!
Маленький рыцарь дёрнул дверь и стремглав залетел в тёплый подъезд, промчался вверх по лестнице, не считая этажи и ступеньки, мигом очутился возле знакомой железной двери. До звонка по-прежнему высоко, хоть все и говорят, что он растёт, как на дрожжах... Постучал...
Дверь открыла Светина мама. -- Да ты замёрз весь! Заходи немедленно! У тебя нос совсем белый!
"Опять этот мальчишка! -- проворчала бабушка Светы, суровая, вечно сердитая женщина, не любившая гостей. -- Снова будет шум, гам, визги, а у меня дико болит голова."
-- Мама! Ну, не гнать же домой ребёнка в такой мороз!
-- Ладно. Но пусть в детской играют -- по дому не бегают!
"Хал!" -- навстречу выбежала Света со старшей сестрой, высокой, темноволосой, черноглазой, совсем не похожей на блондиночку-младшую. Они принялись было помогать Халиду снимать куртку, тот воспротивился и моментально справился с верхней одеждой сам, как и подобает настоящему мужику!
-- Пошли в комнату скорее! Мы с Наташей такую игру скачали! Вообще бомба!
-- Сначала чай горячий! Пусть он хоть отогреется! -- Светина мама поставила чайник. Халид подбежал к ней и быстро заговорил:
-- Тетя Нина, позвоните, пожалуйста, моей маме и скажите, что я у Вас, чтоб не волновалась.
-- Опять сбежал? Бессовестный!
-- А так не пускала. Говорит, уроки надо делать.
-- Правильно сказала.
-- А я к вам хочу. Сел математику решать. Братик стал плакать, мама его успокаивала, потом он уснул -- и мама с ним вместе, а я оделся, дверь открыл и ушёл.
-- Папа на работе?
-- Да.
-- Эх, ты!
-- Позвоните маме! Если Вы с ней поговорите, они ругаться не будут!
"Ладно! Что уж теперь? Позвоню." -- тетя Нина достала телефон и вышла. Долгие гудки, сонное "алло", женское щебетание, обрывки фраз, это смешное, "пока-пока" (совсем, как у девчонок из класса). Но вот она снова рядом: "Твоя мама передала, что в шесть ты должен быть дома."
Большой стол... Обжигающий чай и аккуратно порезанный на аппетитные прямоугольнички шоколадно-вафельный тортик. Рядом с ним Халид гордо выложил свои подарки... "Снова стащил в "Монетке"?" -- пренебрежительно бросила Света. "Да. "Маску" твою любимую. А печенье -- из дома."
Со Светой они учились в одном классе. Год назад, накануне торжественной линейки, Халид увидел эти большие голубые глаза, смотрящие пронизывающе, серьёзно и холодно, -- и больше уже ничего вокруг не существовало, кроме них. И когда его посадили с этим белокурым чудом за одну парту, он был счастлив, как никогда в жизни. Правда, счастье длилось недолго -- на следующий день блондиночка уже сидела с Валерой, этим наглым, противным, толстощеким задавакой.
Но общение сложилось. Точнее, Халид упорно создавал эту дружбу, ходил за Светой по пятам, приносил ей сладости и свои игрушки, дрался с Валерой и другими пацанами, претендовавшими на её внимание, совершал разные необычные поступки, дабы поразить её. Так, однажды на уроке тошнотворной математики он соорудил нечто вроде башни из столов и стульев, демонстрируя Принцессе силу и выносливость, чем привёл в ярость молодую учительницу, моментально набравшую номер его отца, которому пришлось идти в школу и разбирать эту конструкцию, за что тот немилосердно выпорол сына. Попал ремнём по руке. Учительница, увидев широкий кровавый след, была шокирована этим зрелищем, позвала завуча. Дамы, причитая, отвели мальчика в медпункт, где школьный фельдшер обработал кровоподтёк. После чего отца снова вызвали в школу, где упоенно песочили, обвинив в жестоком обращении с ребёнком. Всё это долго, на эмоциях, обсуждалось потом дома, говорилось о странной политике целования в задницу детей, каких-то правах ребёнка, из-за которых теперь и наказать нельзя и детям всё позволено, поэтому они совсем обнаглели, не слушаются, никого не уважают, учиться не хотят и вырастет ли из них что-либо путнее, -- кто знает?
А потом и матери Халида и Светы, познакомившись на родительском собрании, стали приятельствовать. Ведь они были почти ровесницы, ещё и уроженки непонятной страны, где все ненавидят Россию, но почему-то туда бегут и говорят по-русски. (Правда, мама рассказывала, там есть и свой язык, похожий на русский, и всё же немножко другой. "Это, как в наших тейпах. -- объяснял отец. -- в одном тейпе "хлеб" так звучит, в другом -- иначе. А народ-то один."). Света стала бывать у них в доме. Когда с мамой, когда одна или с сестрой после школы. Играли, делали вместе уроки -- и тогда это ненавистное занятие становилось увлекательным и приятным. Да и стоило сказать что-то против, Принцесса тут бросала на него презрительный взгляд. "Светулька мне дочка, моей невесткой будет, -- шутил отец, -- она ему, шалопаю, мозги вправит. Вон как примеры и задачи шурупит. А читает бегло."
Осенью родился братишка. И всё время мамы стало принадлежать ему. И у Халида появились обязанности: следить за маленьким, помогать его купать, развлекать, пока мама готовила или делала другую домашнюю работу. Малыш часто плакал, мама злилась, всё жёстче ругала старшего. Всё меньше последнему хотелось находиться дома -- и, когда мама, убаюкав грудничка, укладывалась рядом с ним и засыпала, а папа ещё не вернулся со стройки, хитрец тихонечко одевался, подкрадывался к двери, осторожно, почти беззвучно, поворачивал замок, выскальзывал вон, аккуратно прикрыв дверь (ключи ему не давали), -- и бежал со всех ног к голубоглазке, в её светлое, просторное жилище, где, несмотря на брюзжание её бабушки, уютно и весело, нет младенческого крика, маминого злого взгляда и обидных слов, папиного ремня...
"Давай допивай -- и пошли страшилки смотреть в Ю-тубе!" -- девчонки помчались в комнату, Халид сделал последний глоток и побежал за ними.
Несколько секунд он с восторгом разглядывал Наташин смартфон -- изящный, с блестящим, золотистым корпусом, огромным, ярким экраном. Эх, он стать обладателем такого великолепия мог разве что во сне... Телефон, простой, кнопочный, ему покупали летом, когда отправляли в лагерь в Тюмени. Эта "звонилка" не шла ни в какое сравнение с оснащёнными камерами, различными играми и выходом в интернет устройствами остальных ребят, которые, отчасти поэтому, смотрели на Халида с пренебрежением. Пока они фотографировали местность и друг друга, обменивались фотками и видюшками в сетях, он, отойдя в сторонку, украдкой набирал маму или папу, говорил, что здесь надоело, что все высокомерные дураки, что хочет домой, что скучает... А потом случайно уронил аппарат в унитаз, выудил, но реанимировать не удалось. Больше телефонов Халиду не покупали.
Сейчас шёл какой-то одновременно смешной и страшный ролик о некоем кровавом клоуне, который забирал непослушных детей. Да ну его! Когда так сияют лучистые, небесные глаза и самая прекрасная на свете улыбка, звучит нежный, музыкальный смех! Потом смотрели "Малефисенту", играли в "Гренни", делали сэлфи, дурачились в лайк-тайм. Вытанцовывая перед камерой, чтоб поразить девчонок, Халид стукнулся локтем об угол тумбочки и еле удержался, чтоб сейчас не завопить от резкой боли. "Ты не баба, ты не смеешь плакать!" -- учил отец, а у самого порой голос менялся и в горящих глазах дрожали слёзы, когда он рассказывал о своей далёкой, южной, жаркой родине, где всегда лето и снег лежит лишь высоко в горах, где он в последний раз был десять лет назад, за полтора года до рождения Халида... "Вот, отдадим долги -- и уедем все вместе отсюда: ты, я, мама, Рашид. А как ты будешь там? Ты у меня русский ребёнок, в Мечеть не ходишь, языка не знаешь. И не выучишь, ты учиться не любишь -- пойдёшь баранов пасти. И я тут совсем русским стал..."
"А Свету возьмём с собой?"
"Если её семья отпустит, возьмём."
И в воображении мальчика появлялись картины, в которых они со Светой гуляют по бескрайнему зелёному пространству, где среди сочной травы и цветов лениво бродят белые кучерявые барашки, вдалеке виднеются горы, а над ними -- синее-синее небо и огромное, палящее Солнце.
На улице было безветренно, снежно и безлюдно. Стемнело, но всюду горели яркие огни. Он не пойдёт домой сейчас, несмотря на то, что мороз усилился и немилосердно щиплет за нос, за пальцы в вязаных перчатках, слишком тонких для северной зимы. "Можешь не стараться", -- Халид снова показал средний палец в пустоту. Папа, наверняка, уже пришёл с работы, вместе со своими сотрудниками, дядей Витей и дядей Абдуллой. Они втроём пьют коньяк и говорят обо всём подряд, и папа вновь вспоминает Кавказ, и свою старую мать, и семерых братьев, над которыми он -- старший, и первую жену, которую до свадьбы даже не видел и которая умерла молодой, и как приехал на Ямал и встретил маму, и влюбился в неё, и забрал её от бабушки и дедушки, которые были против. И глаза отца снова пылают и снова полны слёз... А потом кто-то что-то говорит не так, и начинается драка, и мама кричит, и братишка плачет...
На фиг это всё. Конечно, ему снова попу надерут за опоздание, но это будет потом. А сейчас -- в "Монетку", потянуть ещё немного конфет, а после -- на детскую площадку, где ныне -- ни одной души, и это -- здорово! Сесть на ту большую качель, раскатываясь, согреваться, глядеть в чёрную ночную бездну, усыпанную звёздами, и думать о том, что там полно неизвестных планет, где тоже есть жизнь, но совсем всё по-другому. Трава, например, синяя, небо -- красное, вода -- оранжевая, там обитают разные диковинные животные невиданных расцветок, со множеством лап, глаз. Интересно, а люди там какие? Такие, как их изображают в интернете, со странными белыми лицами, огромными глазами без зрачков, щупальцами, вместо рук? Или же такие, как на Земле, но необыкновенно красивые, в блестящих одеждах, как в каком-то фантастическом фильме, который они с папой смотрели вдвоём?
А ещё там, в Космосе, где-то совсем-совсем высоко, живёт Всевышний. Говорят, его никто никогда не видел и увидеть не может, но на маминых иконах он изображён как мужчина с бородатым лицом и грустными глазами. Папа Его называет Аллах, мама -- Иисус. Он как бы у всех один, и в то же время -- нет. Как так? Непонятно...