Был в одном селе колхоз "Новый путь", а в нём - неплохая по тем временам ферма КРС - крупного рогатого скота, как она официально называлась. Впрочем, была эта ферма была хорошей с точки зрения начальства, особенно райкомовского, которое, естественно, там не работало, а видело всё со стороны, в отличие от скотников и доярок, а их работа была далеко не в идеальных условиях. И даже сквозняки донимали, не то что в кабинетах начальников.
И была и работала там одна доярка - Мара, не просто высокая, а даже - рослая, и ширококостная, и - скорее всего - сильная не только на вид, но и на самом деле. Не Болела, на трудности работы не жаловалась, не ворчала, исполнительная и молчаливая, и именно о таких более строптивые колхозники говорили: начальство хочет, чтобы все колхозники вот так же на него работали и молчали, такие для него хорошие"...
И такое поведение доярки Мары и в самом деле давно было замечено начальством. И заведующий фермой, и затем и парторг и председатель колхоза понимающе переглянулись, пошушукались и решили между собой и решили: эта здороая, работает, сделаем Мару передовой, и всё... Да знали они прекрасно, что надои молока - плохие, что в магазинах, даже в райцентре, нет ни молока, ни мяса, но кто-то должен же быть передовым?
И, испытав Мару, на протяжении многих лет незаметно приписывали ей надои молока других доярок, чтобы была передовой. И Мара всегда зарабатывала больше других доярок, у которых при Брежневе появилась негласная такса - двести рублей в месяц. Есть молоко в магазинах или нет его, а доярки тоже знали эти свои двести рублей. А Мара всегда зарабатывала больше - до двухсот пятидесяти рублей и даже больше. В конце концов, через много лет работы, купила мужу "Жигули" - скопили денег, так сказать. Конечно, Мара тоже работала, от зари до темна, а не только делала вид, что работает, на ферме это сразу бросилось бы в глаза, но ведь - здороая. все не могли наравне с ней! Это тоже надо было учитывать.
Гарантированная такса для доярок - двести рублей в месяц, и по тем временам деньги немалые. Продавцы в те времена получали в три раза меньше. Но продавцы могли и припрятать какую-то копейку. А доярка? Доярка могла взять домой за пазухой тайком грелку молока, и это тоже было неписаным законом. и в райкоме понимали, что работать на фермы с утра до позднего вечера и не пить молока - всё же ненормально. Главное, "чтобы начальство" не видело". В те времена так и говорили и все знали: "кто где работает, тот оттуда понемногу и берёт"
Кстати, на двести рублей можно было купить небольшой черно-белый телевизор или более восемьсот булок серого хлеба. И этой передовой по воле начальства доярке Маре остальные доярки обычно не завидовали. Не все же люди - думающие, есть и исполнители. Даже если о чём-то и догадывались и даже более того, то обычно так рассуждали изредка: я знаю свои двести рублей в месяц, чем мне Мара мешает?..
Лишь однажды одна доярка сказала, когда весной, в апреле, увидала Мару, как барыню, в собственном автомобиле с мужем - для того, чтобы купить машину, в те времена и в самом деле надо было обладать большим богатством. Поневоле позавидуешь. Сразу стало ясно, что столько лет молчали, а не любили Мару. Иначе разве говорили бы за спиной: Подумаешь, пердавая... Хм, пердавая пердунья...
А одна доярка, Оля, тут же отозвалась:
- Машину купила... Мы с мужем столько лет работаем, муж грусчик , и ничего не можем сделать, все деньги уходят на еду и на детей. Честным трудом машина не покупается... Столько лет пердавая и пердавая. Как будто я не вижу каждый день, сколько я надаиваю и сколько она. Приписывают ей молоко других доярок, так каждый может...
Так и сказала эта Оля: "приписывают ей молоко других доярок"... Да ладно, Оля же - не филолог?..
А Мара не просто обиделась, а больно задело! Так опозорить её перед народом!.. Поджала губы и даже побледнела, метнула в Олю гневный взгляд:
- Замолчи..- проворчала...
- А почему я должна молчать?.. Пы блату...
Но в голосе Оли - всё равно страх, ведь Мара - здороая, могла и ударить, и не ответишь, всё равно побьёт, потому что сильнее. То в фильмах и книгах советские трудящиеся были сознательными, почти идеальными, а в жизни - простой человек есть простой человек, физическая сила и ценилась в простонародной среде, и даже иногда пускалась в ход,- интеллигентные методы не были в ходу.
На другой день вся ферма, а, может, и почти всё село (и узнает ещё больше) знала о конфликте Оли с Марой.
Был на этой ферме дом животноводов, но доярки, скотники редко в обед в нём отдыхали, не был популярен, сколько его ни расхваливало начальство (искренне ли?):мол, всё это для вас сделано, товарищи! И дом животноводов ваш, и ферма ваша, и весь колхоз ваш!. .Но это практически не срабатывало из-за непопулярности колхозов среди крестьян изначально: враньё, мол, в колхозе, и ничего больше... И в обед часто спешили домой, чтобы сделать какую-то работу, а заодно и отнести за пазухой два-три литра молока, хотя обычно такое делали вечером, после "вечерней дойки", "когда уйдут начальники, эти собаки"...
И Мара, не простившая, на другой день, было уже почти светло, как-никак, апрель - рано светало, и вообще день стал длинным, едва Оля появилась на ферме и, делая вид, что не видит Мару, а на самом деле боясь её, - Мара демонстративно подошла к Оле и отвесила ей звонкую пощёчину на глазах всех доярок...
-Знаешь, за что,- красноречиво процедила Мара сквозь зубы.
Оля и ответить побоялась, промолчала покорно: ведь Мара здоровая, сильнее, самая сильная на ферме среди доярок и телятниц...
Завфермой, конечно же, сделал вид, что ничего не видел...
И всё начальство знало, и всё село говорило, но! Что и что с того?.. Все делали вид, что ничего не случилось. Инцидент был исчерпан, так сказать.
Постскриптум. Кстати, тогда, в восьмидесятых, да и раньше, в семидесятых, вплоть до развала СССР передовые доярки и скотники - были, а молока и мяса в магазинах не было или почти не было.