Аннотация: Однажды участники летней археологической практики столкнулись с чем-то старым, неизведанным и вполне реальным. Участвовал в ЗБФ2014 за команду Украины как "Летняя практика"
Автобус задребезжал последний раз и наконец-то стал. Из провонявшего бензином нутра вывалилось шесть очумевших студентов-практикантов и тяжко сопящий руководитель экспедиции. Все как всегда - копать скифов. Или сарматов. Или массагетов. Руководитель экспедиции хищно поглядел на щебенку дороги, пеструю кучу рюкзаков, белый выхлоп старого ЛАЗА. Лето! Жизнь!
Студенты стояли рядом со своими рюкзаками, курили, жадно затягиваясь. До натренированных ушей руководителя экспедиции долетели три ненавистных слова.
- Если я еще раз услышу от кого-нибудь из вас "клад батьки Махно", то у этого человека не будет практики. И пересдавать этот человек будет Кондратьеву.
Олеся затряслась всеми фенечками. И зачем ее родители пропихнули ребенка именно сюда? Можно бы было подать документы к Поплавскому, или в Драгоманова, а не гнездиться на его лысой голове. Пыль, черепки, мыши, гадюки, кукурудзянка с бурячанкой, теоретическая драка с местной молодежью. Что здесь забыл человек, который даже ни разу не отдыхал в селе?
Студенты нестройной цепью потянулись вслед за своим пузатым предводителем к месту раскопок, оно же базовый лагерь практики. Сначала - ставим палатки, обустраиваемся, привыкаем к походной жизни, а копать уже завтра будем. Босиком в кусты ходить тоже нежелательно - ежики. Милые малютки-трупоедики. А раны от их иголок заживают долго.
И - неподвижная фигура на холме, напротив лагеря. Слишком высокая, неестественно сгорбленная. Пять секунд спустя фигура преобразовалась в велосипедиста, который все-таки развернулся и поехал себе по своим делам.
А после обустройства лагеря, когда собирали дрова на костер, долговязый Иванчук влез на холм и слетел оттуда пулей: следы от велосипедных шин были односторонние, будто всадник соткался из воздуха вместе со своим транспортным средством.
А потом потекли тяжелые и жаркие дни копания в плотной глинистой земле и малозначительных находок в этой самой земле: гильза, кусок зеленого бутылочного стекла, живой крот, который быстро уполз куда-то вглубь, три коровьи кости и одна шестеренка из латуни.
Четыре дня из двадцати восьми уже прошли, пыльные, нечеловечески скучные и жаркие. Магнитола Олеси исправно сообщала вялые летние новости, о температуре воды в Днепре, Черном и Азовском морях, цены на бензин и другие события из большого мира. Разве что руководитель практики не терял надежды в непонятном ожидании - то ли находки бус сердоликовых, то ли кого-то еще.
Иванчук пару раз наведывался в соседнюю Камышивку, за батарейками и сигаретами, и, от нечего делать, приглядывался к велосипедам местных. Китайщина, конечно, но зато недорого. Не то, что у него - спортивный, за пять тысяч куплен, ждет хозяина дома.. Но у местных преобладали зеленые и красные велосипеды, а тот, на холме, был черным. Черно-синий, черно-фиолетовый - в общем, мрачного окраса. А расспрашивать - как-то даже глупо. Следы ведь давно ветром сдуло. Или просто земля твердая была, а сам студент невнимательно смотрел. Но Иванчук на зрение никогда не жаловался и четко помнил, что следы от велосипедиста были именно такими, какими были.
Иванчук прибавил шаг - скоро обед, а после обеда можно целый час ничего не делать, просто лежать в выгоревшей траве и дышать свежим воздухом. Но возле палатки руководителя стоял битый жизнью черный велосипед с двумя багажниками, а из-за палатки, чуть ли не в обнимку, выходили руководитель Иван Карпович и какой-то тип, с сигаретой в зубах.
И выглядел этот тип не благообразно. Совсем не благообразно. Хоть и низенький, с Олесю высотой, а плечи широченные, и рожа от загара почти черная, и патлы почти до плеч. Неприятный человек. Иванчук остановился посмотреть, как непонятный гость ростом метр шестьдесят будет влезать на свое высоченное черное убоище непонятно какой фирмы. Но тип ухватился за руль и легко сел в седло. Теперь Иванчук заметил, что багажники забиты пакетами с разными подкормками для скота.
- Я его давно знаю, - сказал Иван Карпович, - он из Камышивки, заехал в гости.
Остальные будущие археологи радостно потрошили рыжую курицу под аккомпанемент стенаний Олеси: " Вы изверги! Я ее не для того купила!" Но вместо того, чтобы нестись, рыжая час назад запуталась в привязи и к моменту возвращения с раскопок уже и не дышала. На обед намечался куриный супчик!
А на следующий день в раскопе обнаружилась яркая, оранжево-красная, классическая сердоликовая бусина. Не пектораль, но тоже удача. И даже батарейки не сдохли через час работы магнитолы. Две удачи в один день или просто в сельмаге нашлись новые батарейки? Только вот круглый, пухлый, мизантропичный Кузьмук, который не копал, а регистрировал все выкопанное и очищал его кисточкой, вспомнил одну странную вещь: Камышивка уже лет сто, не меньше, славилась низким числом потерь по сравнению с соседними селами. Естественная смертность - обычная, продолжительность жизни - обычная, но насильственных смертей было меньше. Странная закономерность начиналась где-то с отмены крепостного права, плюс-минус год и продолжалась по сей день. Притом, что жители села пацифизмом не отличались, скорей наоборот. Кузьмук дело знает, у него в семье три поколения архивистов и он - четвертое.
Но к раскопкам это не относилось. Бронзовый перстень, пара бляшек с характерной для этих мест полуабстрактной клыкастой мордой и головой Горгоны. Весьма неплохо.
И погода приятная, даже дождик пошел, пыль прибил немного. Только вот Иванчук ночью слышал какие-то подозрительные звуки, и это были явно не ежики. Будто ходит кто-то. А кто - не видно. Скифы за перстнем приходили, что ли? И звуки слышали все, а вот следов не было. Перстень, впрочем, лежал в палатке руководителя и из своей коробочки не пропадал.
Вдобавок, Олесе начали сниться кошмары, которые будили весь лагерь. Три раза диких воплей из палатки за ночь. И кошмары были не связанными между собой - то дом обрушился, то газ взорвался, то маршрутка влетела в цементовоз.
Степь шелестела под ветром, млела под луной, как и тысячу лет назад, не обращая внимания на копошащихся людишек. А вот Иванчук глядел в темноту и думал над тем, что при солнечном свете в голову не приходило. Потому что не бывает такого! Вот не бывает, и все. Но обрывки прочитанных книг, сцены просмотренных фильмов, тусклый лунный свет и шорох травы под ветром утверждали совсем другое. И еще один вопрос кружился в мозгу практиканта - сколько надо знать человека, чтобы сказать "я его давно знаю"? И если знаешь человека, то надо бы его и представить. И что может связывать почтенного профессора и нестриженного сельского жителя? Ночь услужливо подсказывала такие варианты, про которые обычно сообщают в разделе "Криминал". Звезды глядели немигающе, как псы на перекрестках. Псы Гекаты, которой античные поэты не слагали гимнов и од.
Точно. Когда-то Трехликую греки-колонисты чтили отсюда - и до Крыма, включая Кубань. И еще одного чтили здесь, безликого, безымянного. Бог-меч. Старый скифский бог. В какой-то художественной книге его называли Ареем или не еще как-то, а более серьезные источники не называли имени. И сейчас студенту стало не по себе - чтили раньше, но кто сказал, что они куда-то делись? И то, что местные не трогают, не лезут в лагерь, даже не просят закурить лишний раз - тоже странновато. Вот так - здрасьте-здрастье , почем молоко и больше никакого интереса. Будто не интересно им, что за люди такие приехали и в земле зубными щетками роются. Глупо даже, как в тех фильмах про заброшенные городишки с маньяками-людоедами. Но разве не складывались события в нехорошую цепочку - сначала сменяется преподаватель, потом в группу приходит Олеся. Олеся, фамилию которой никто не мог разобрать - Гаврилюк? Гаврисюк? Олеся, о которой нельзя было пробить информацию по всяким базам телефонов. Ни родственников, ни адреса, ни имени, ни школы, где она раньше училась. Ни номера паспорта! Человек рядом стоит, а его вроде как и нет. Даже в зачетке непонятно что написано. И про себя вообще ничего не говорит, так, "я булочки с корицей не люблю". А теперь еще и место практики сменилось - должны были под Полтаву ехать, а не сюда, где до города ехать и ехать. Для чего? Загадки, загадки, одна другой непонятнее. А ночью спать надо, а не загадки отгадывать.
Утро было приятно нежарким. Вдалеке брели коровы, и ехал из гостей чей-то кум на тарахтящем мотоцикле. Мотоцикл выписывал дикие кренделя и чудом не падал. А на кургане часовым торчал вчерашний знакомый преподавателя и жестами показывал мотоциклисту не то команду "вспышка справа", не то поворот на главную дорогу. Мотоцикл радостно заглох на повороте. Уже привычное зрелище. Сейчас еще толкать до дома свой агрегат будет, как и в прошлый раз. А тот, вчерашний, стал спускаться с холма, к лагерю, будто что-то хотел спросить. Не доходя пары шагов, развернулся и потопал обратно. Тень мешком лежала у него за спиной. С другой стороны кургана навстречу ему вышла небольшая фигурка. Олеся? Панамка точно ее, синяя, джинсовая. Но зачем Олесе с утра пораньше этот человек? Он же ничего не продает. За спиной кашлянул преподаватель и Иванчук вспомнил, что вчера забыл в раскопе почти новую лопату. Хоть бы ей никто за ночь ноги не приделал. Но лопата себе лежала, как в магазине. И возле нее стоял этот, скалил зубы, будто ему анекдот рассказали неприличный.
- Не нашли?
- Что не нашли?- Иванчук не ожидал вопроса.
- Ну это, на шею которое.
- Тут была, судя по всему, греческая колония. Они пекторали не носили, - встрял Иван Карпович.
- А что носили? - этот не то интересовался, не то издевался.
- По праздникам - хитоны, туники, юбки. А ткань столько не живет.
- А тут не греки были, тут немцы были, - знакомый просто млел от своих знаний.
- Немцы пока что к археологии не относятся, мало были, - педантично поправил преподаватель, - да и что ценного с них взять?
- Мясорубку! - знакомый улыбнулся еще шире. И стал еще неприятнее.
- А в архео-историческом смысле с них можно было взять дулю, и мы все это знаем.
Иванчука передернуло. Кажется, они мило обсуждали не фашистов, а других немцев, немцев-колонистов, которые жили в этой степи с екатерининских времен. И таким тоном, будто они вот прямо сейчас пойдут к этим колонистам отбирать мясорубку.
Кузьмук перелистал свою тетрадочку с записью находок и горестно засопел. Слава Мозолевского манила и его. Товста Могила ведь не так далеко отсюда. А то - бусина, перстень, бляшки и кусок фибулы. Или греки жили бедно, или мы плохо копали. Или наоборот, все ценное выкопали раньше. Или еще просто не нашли скрытого, спрятанного. Храм какой-то неразграбленный. Афродиты, Диониса или той богини, которую новый преподаватель вечно называл Трехликой. Должен же у нее быть храм, раз это богиня. А тот, кривозубый, оказался довольно интересным собеседником, только вот не всегда понятно было, про какую конкретно эпоху он говорил - вот партизаны какие-то странные. Какие именно? И, что интереснее, а когда? Тут же степь, особо не спрячешься. И непохоже было, чтобы кривозубый начитался чего-то современного или там насмотрелся. Будто он сам там был, так рассказывал, мол, жрать хотелось, спать и вши заедали. А убивать - то не страшно, уже совсем не страшно.
Или начитался, но принимал участие в боевых действиях, может, афганец или в голубых касках служил, этого тоже нельзя исключать. Но как этнографический источник он весьма ценный, про местное семейство гончаров рассказал, до сих пор горшками-мисками торгуют, про афериста, который людей пугал концом света, но не сейчас, а в начале ХХ века. За аферистом потом гнались чуть ли не до Днепропетровска нынешнего, жаль, что не догнали. И еще всякое разное, вроде увлекательной жизни породистых свиней в колхозе и агроферме. Наболело, видать, у собеседника. А вот что за человек кривозубый - неясно, в доме убрано, да похоже, что он один живет: по центру подметено, а по углам пыльно, паучищи под потолком с блюдце ростом, коврик не первой молодости, зеленый такой. На стене, правда, фото в рамочке - кривозубый с какой-то женщиной и женщина вроде как в свадебном платье, но женского пола в доме только серая кошка, на подоконнике вылизывается. Вдовец, скорее всего.
Тогда понятно, почему Олеся с ним встречается, хотя эстетические предпочтения у нее могли быть и получше. Но с другой-то стороны - не старый еще, дом свой, автономное отопление, хозяйство. А Олеся в последние два дня зачастила в село. Ну, это их личное дело. Но все равно что-то странное в нем есть. А что именно - непонятно. А почему с ним Иван Карпович общается - так он и сам такой же характером, родственные души, что называется. Но почему местные стороной обходят? Странно даже, десятый день уже тут копаем - а им все равно. Ни драки, ни пьянки, ни попытки спереть палатку. Вот кривозубый интересуется, но он же один такой любопытный. Да и интерес у него деловой какой-то. Будто надеется на что-то или ждет. Выжидает, если точнее.
Шаги этой ночью слышали все - шурх, шурх, будто кто ноги волочит по земле. Но наутро по-прежнему не было никаких видимых следов. И на кургане все также стоял кривозубый. Что ему здесь нужно? Зачем он за нами следит? Тут же нет ничего ценного, магнитола - и та не первой молодости. Лагерь не на его частном участке. О, Иван Карпович его в свою палатку повел. Может, потом объяснит, что тут делается и кто шуршит. Потому что это не звери, четко слышно, что двуногий ходит. Вот только интересно - сначала шаги были, потом кривозубый приехал, и сейчас приехал, вон, его агрегат стоит. Не первой молодости велосипед, неявной марки - все деколи ободраны, перекрашенный автомобильным лаком, с кисточками на грипсах. Обычно такие кисточки разноцветные и веселят малолетнего ездока, но тут кисточки были черными, длинными и навевали мысли про не то конский хвост, не то скальп. Глупо, конечно, но все равно похоже. Иванчук подошел ближе. Подслушивать, конечно, некультурно, но иногда нужно, тем более, они же не шепчутся.
- Еще нет. И ты говорил, что тут чисто.
- Было чисто, - а это уже кривозубый отвечает, - весной точно было. А сейчас тоже ничего так.
- А ходит кто? Второй раз слышно уже. И это тебе ничего так или мне. А им?
Иванчук отпрянул. Преподаватель тоже в курсе этого хождения. И, кажется, знает, о чем идет речь. Или о ком. Черт, он заметил!
- Да ты заходи, мы не кусаемся, - Иван Карпович приглашающее поманил любопытного пальцем и быстро втолкнул в палатку.
- Понял, кто ходит? - кривозубый говорил спокойно, как про погоду.
Отпираться было незачем.
- Скифы? - Иванчук подозревал, что с тем перстнем дело нечисто, с него же шорохи начались.
- Нет, не они. И не греки. Они уже успокоились, уже тогда. Свеженькие лазят, вроде брата председателя или там Титаренко. Им и года нет.
- Это что, шутка?
Кривозубый мотнул головой.
- Это что, тут будет набег зомби?
- Не, не зомби. Они мозгов не едят. Они все едят.
Ну не бывает такого. Среди бела дня разлагольствовать про ходячих мертвецов на полном серьезе может только псих. Но ходил-то кто?
- Ну от Титаренко можно было ожидать, он вечно всякой дрянью интересовался, - поддакнул Иван Карпович, - вроде колдуна был. А брат председателя почему?
- Утонул потому что. Его потом еле узнали, втрое раздулся.
- Так, так. Вы говорите, что два человека вели нехороший образ жизни и поэтому после смерти стали ходячими мертвецами?
- И жизни, и смерти. С Титаренко такое было - если б я тела не видел, не поверил. Он старый был, на лето комнаты всяким проезжим сдавал, а так один жил. Ну вот в апреле де-то наши комуняки пошли Титаренко паек нести, чтоб он за них голосовал. А у него дверь закрыта, окна задернуты среди дня, и он их так послал, что на другом конце села слышно было. Ночь сидел тихо, следующий день сидел тихо, а потом соседка дверь толкнула случайно, а она внутрь и открылась. Лежит себе Титаренко на полу навзничь, у него все кишки выедены. Ох она заорала!
- Он что, демона вызвал?
- Не знаю. И знать не хочу. У него ж эта тетрадка была со всякой чертовней, я в нее и не смотрел, в печку сразу кинул.
- А откуда он ее взял? - Иванчук не удержался. Хоть разговор как в фильме ужасов, но что, кто-то вот прямо в двадцать первом веке колдовал?
- От деда унаследовал. Там семейка еще та была, хорошо, что тот Титаренко в молодости чем-то болел, шо у него детей быть не могло. У них через одного колдуны рождались.
- Так у него же церковная фамилия, значит, какой-то предок священником был. Разве так может быть? - Иванчук немного разбирался в ономастике.
- Студент, ну ты как маленький, - кривозубый заулыбался, - все быть может. И фамилию поменять тоже можно, чтоб ты знал.
- Так, а теперь у меня вопрос - если это правда, то почему вы двое про это знаете?
Кривозубый вздохнул. Иван Карпович закурил, собираясь с мыслями. И тут Иванчук и увидел - тени. У них двоих одинаковые тени. Не силуэт человеческий, а вроде мешка, бесформенная такая.
- Понял, да? Мы такими родились. Мы их чувствуем.
- Вы люди или кто? - Иванчук очень хотел уточнить, а то вдруг собеседники тоже не прочь отведать человечинки?
- Люди, молодой человек. Благословленные Трехликой люди, - Иван Карпович протер очки платочком.
- Кем? - кривозубый явно удивился.
- Тут когда-то греки поклонялись такой богине, у которой было три лица. Ее называли Гекатой, - пояснил Иванчук. Он еще не забыл всю эту античную мифологию, хоть и не любил ее особо, - покровительница ведьм, ночных кошмаров и колдовства.
- Примитивно, но доходчиво, - засопел Иван Карпович, - и благословившая некоторых людей при жизни на защиту своего поселения.
- А после смерти что с этими людьми бывает? - где-то Иванчук про такое читал или слышал.
- Ходим, пока новый такой как мы не родится и не прибьет насовсем, - кривозубый тоже решил закурить и теперь искал свою пачку по карманам.
- Увы, это плата за долгую жизнь и славные сражения, - преподаватель развел руками в почти комическом жесте.
- Белобилетников не спрашивали! - кривозубого перекосило. Кажется, у него жизнь была потяжелее.
- А нам, обычным людям, что делать? - Иванчук почесал в затылке.
- Пока ничего, языком не молоть, его слушаться, - кривозубый показал на Ивана Карповича, - и скажите своей заложной, что я не участковый, людей не ищу и того человека не знаю, он не здешний.
- Кому? - Иванчук не понял, но это ему не понравилось.
- Олесе вашей. Достала уже меня до печенок.
- Увы, это так. Она действительно заложная. Была студенткой в восьмидесятых годах, у меня когда-то училась, а потом ее летом нашли возле дороги - шея сломана и ничего больше. Вот где-то тут и нашли, - вновь развел руками Иван Карпович.
- Она что, умерла? - это объясняло, почему ее нет ни в каких соцсетях.
- Ну да, заложная душа. Теперь того человека ищет. Лет тридцать уже ищет, а найти не может. Тут же трасса, много всяких ездит. Если б местный был, она бы уже успокоилась давно.
- Она же на второй курс перейти не может, - поддакнул Иван Карпович, - но мы тут расселись, а греки сами себя не выкопают и отчет о практике не заполнят.
- У меня свинья голодная, - откланялся кривозубый.
Иванчук побрел к раскопу. Глупости, абсурд, дешевый ужастик. Но тени действительно были не человеческими. И шаги были. И даже объяснение про Олесю было логичным. Только вот интересно, всю ли правду сказали те двое? Насколько они сильны и чем могут помочь? А еще вспомнилось, как еще называют этих "благословленных людей" - врожденный упырь. А упырь по-другому называется вампиром. Стремно как-то. Вдруг сожрут вместе с теми мертвецами? Или кровь выпьют? Это тебе не современные книжные вампирчики с гламурными блесточками от солнечного света, Иван Карпович помогал железный шкаф тащить на второй этаж и даже не запыхался, а кривозубый и так всю жизнь вкалывает.
На лагерь опускалась ночь, верещали сверчки, где-то мычала корова, а по магнитоле передавали всякую попсу. А возле костра сидел кривозубый и пытался открыть складным ножом банку бычков в томате. Банка держалась. Не к добру это, ох не к добру.
- Шо уставился?
Иванчук не ответил. Ему очень не хотелось отбиваться от мертвецов лопатой. Или человек просто хочет поговорить? А ножик у него такой, что слона зарезать можно. Из палатки вышел Иван Карпович со своей стратегической сгущенкой. Кузьмук облизнулся, но надежды были тщетными - его никто угощать и не собирался. Олеся подозрительно глядела на раскоп, будто оттуда мог кто-то вылезть. Кто-то на коленке заполнял отчет, кто-то чистил инструменты, кто уже дремал. Обычная человеческая жизнь, через день должен был быть костер - посвящение в археологи. Хоть бы все это оказалось дурацким сложным розыгрышем практикантов. Ведь может же такое быть? Вот на прошлой практике в раскоп пластмассовый череп динозавра подкинули, прямо как настоящий. Иван Карпович лично и подкидывал. Ох смеху было, когда на черепе ценник обнаружили. И теперь - подговорил местного за какие-то деньги попугать оригинально, а мертвецы - это на самом деле кто-то из практикантов. Но вот тени. Для такого нужна компьютерная графика, но ее же не было. Настоящие тени, настоящие люди? И зачем местному ночевать не у себя дома, а в чужом лагере, даже не в палатке, а так, на земле, на коврике? Для правдоподобности? Но у него же дом, хозяйство, свинья, которую надо кормить. Значит, правда.
- Что, сегодня? - Иванчук не удержался от тихого вопроса.
Кривозубый пожал плечами. Мол, понимай, как знаешь. Иван Карпович только вздохнул. Интересно, он что будет делать? Тоже лопатой отбиваться или как-то колдовать? Или из флоберта стрелять? У него есть, Кузьмук видел. Такой, гражданский, слабенький, только и толку, что грохот.
Лагерь укладывался спать. Кривозубый скорчился, уперев руки в колени, спиной к костру. Опытный, знает, что нельзя смотреть в огонь и сразу вокруг - ничего не разглядишь. Чирканье и огонек сигареты выдали Олесю возле раскопа. Преподаватель долго рылся в своей сумке, но все-таки вышел из палатки. Но в руках у него был обычный туристский топорик, облезлый, не первой молодости, но с хорошей заточкой. Ну да, шумом покойников не напугать. И опять шаги - шурх, шурх. И другие шаги - тяжелые.
И он увидел - человека в обрывках старомодного серого костюма, с распоротой грудью от горла до паха, нитки свисали из разошедшегося шва, грубых стежков после вскрытия в морге. И полость была пустой - ни сердца, ни легких, ни желудка, ни кишечника. Не то мертвец растерял их по дороге сюда, не то их кто-то забрал. А еще мертвец вертел головой в разные стороны, как слепой. Кто-то заорал, тоже увидел. Только еще одного, раздутого чуть ли не втрое, белесого, бесполого, которому рыбы изрядно объели мягкие ткани - глаза, щеки, нос, уши и подзакусили половыми органами.
Кривозубый нарочито медленно раскрыл нож и пошел навстречу утопленнику. Тот попятился. Иванчук вертел головой во все стороны, прикидывая, как бы побыстрее добежать до лопаты или ножа. Ой, инструменты далеко оставили, на другом конце лагеря, а нож в другой палатке, а там как раз этот, распоротый стоит. И туда ломится. А там засели Леха и Рыжий, они оба не бойцы, отличники хреновы. Может, догадаются отбиваться тем, что есть, а может, и в обморок попадают. Откуда-то сбоку выскочил Максименко с лопатой, молодец, понял. Он у нас вроде завхоза, за инструменты отвечает. Ой, ой, а распоротый-то не слепой, лопату вырвал и кажется, собирается Максименко жрать. Иванчук сообразил - содрал футболку, сунул в костер и швырнул горящий кусок ткани навстречу бывшему колдуну. Вдруг он тепло чует? Распоротый поднял голову, и рожа у него была основательно перемазана кровью, черной в тусклом свете. Откуда-то справа в бок мертвецу врезался топорик, ломая ребра и сбивая его на землю. Иванчук ухватил лопату и добавил распоротому по голове, разбивая череп и срывая гнилую плоть с желтых костей. Должно же хоть это помочь, в кино работало.
- В кашу руби, не давай подняться! - рявкнул Иван Карпович, орудуя топориком не хуже лесоруба.
Кривозубый и утопленник сцепились в дурно пахнущий клубок и драли друг друга на части, судя по звукам. Упырь пытался вырвать врагу горло, мертвец - свернуть противнику шею. Но осклизлая кожа и гнилое мясо успешно мешали обоим - ни укусить как следует, ни вцепиться крепко. Иванчук рубанул наугад, молясь всему сразу - преподаватель и без него сможет, а тут подмога нужна позарез. Под лезвием чавкнуло, как грязь по осени. Утопленник замер. Из спины у него высунулся облепленный внутренностями кулак и заходил в дыре вперед-назад, расширяя рану. Иванчук ударил мертвеца по ногам, опасаясь покалечить союзника.
Кузьмук и Рыжий вместе с преподавателем добивали Титаренко, киркой и саперной лопаткой. Олеся бегала вокруг и тыкала в отлетевшие куски мертвеца горящей веткой. Куски шкварчали и воняли. Упырь вывернулся из-под утопленника, отплевываясь и кашляя. Иванчук врезал раздутой туше между лопаток, изрядно забрызгавшись сам. Упырь помогал по мере сил, левая рука у него не действовала. Сломал? Вывихнул? Потом выясним, потом, сейчас рубим и режем. Рубим и режем, как жнецы на поле - пока копу снопов не сожнешь - то не разогнешься.
Что-то изменилось. Что? А, солнце всходит. Не отвлекаемся, рубим-режем. А и некого уже резать - буквально в грязь мертвецов порубили, с землей смешали. Все. Перекур. Шабаш.
А что в лагере делается - Максименко живой, слышно, как ругается, хоть и крови много потерял. В палатке вот такушая дыра, Леха как в начале боя упал в обморок, так только сейчас в себя пришел, глядит дико вокруг. Олеся как всегда, хоть и странно, что нам помогла, а не им, Иван Карпович пытается медпомощь оказывать, хорошо, что бинтами запаслись, как на войну. Кривозубый рядом стоит, ждет своей очереди. И инструменты загажены. И отчет по практике пал жертвой неупокоенных личностей - затоптали, гады.
- И как мы это объясним? - Кузьмук оттирал лопату песком от мертвечины и глядел на всех волком.
- Я же у вас, ваша ясновельможность, практику и принимаю, - раз Иван Карпович так кого-то назвал, значит, ничего страшного не случилось.
- А он в зомби не превратится? - Иванчук не выдержал, не каждый день твоего одногруппника мертвецы кусают.
- Нет, зомби не бывает, - пробурчал кривозубый, глядя в глаза пострадавшему студенту, - его собака укусила, большая такая злая собака, серая такая, у тетки Варки на цепи сидит, нельзя ее никому гладить, она дурная, но с прививкой.
- Собака, - повторил Максименко.
- Гипноз, однако, - пробормотал Кузьмук.
- Тут фельдшер есть? - Иван Карпович кое-как наложил давящую повязку на разодранное запястье студента и протер очки чудом уцелевшим платочком.
- Есть, есть. И укол от столбняка тоже у нее есть, - кривозубый захромал к селу, - я ее щас разбужу.
- Вот и славно. Сейчас всех подлечим, отдохнем немножко, завтра вообще костер, а потом вы две недели будете копать, а я, Многогрешный Иван Карпович, страдать от ваших отчетов.