Ветер. Легкий, едва ощутимый. Осторожно ощупывает щетину на моём лице. Так слепец касается пальцами лица собеседника - мягко, почти невесомо, но при этом жадно впитывая одну ему ведомую информацию. Видишь ли ты мою бледность? Красноту глубоко запавших глаз? Или тебе достаточно нащупать морщины и складки на лбу? Тебя не интересует седина на висках и бесцветные прожилки в неухоженной бороде? Чуешь ли ты неизлечимую болезнь в моём дыхании, или пора называть её настоящим именем? Смертью.
Ветер немногословен. Деликатен, исчезающе быстр. Через мгновение, забыв обо мне, он уже забавляется со скрипучей цепью, раскачивая табличку с надписью "Дохлая ведьма". Подходящее название для грязного, вонючего паба, забытого в паутине грязных и вонючих переулков Бостона. Бостона, второго из оставшихся выходов к Великому океану в этой гребаной стране. Дурной район, дурное время... дурная желтушная луна пялится с дурного неба, целясь мне в душу. Мимо, сестричка, вместо души - грязной и вонючей - чернильная пустошь, дыра с кроваво-рванными ранами. Нету души, продана, вместо неё заплата, механическое (тик-так) сердце, чертов насос, с перебоями гоняющий по артериям жидкий, постепенно затухающий огонь. Моя кровь - она остывает, она устала.
Я замерзаю - изнутри. Ночь тепла и почти уютна, но мне холодно, моё (не моё!) сердце, моя кровь - они предали, они мечтают о покое. Я... я мечтаю просто быть, еще немного БЫТЬ! Тик-так, тик-так, к чертям смерть, к чертям покой, пусть будет холод, пусть будет боль, но БУДЕТ! Боль-холод-жизнь, сбивается дыхание, щемит в груди, плывёт перед глазами бешено вращаюшаяся планета - зато я чувствую! Не захлёбываюсь пустотой, не превращаюсь в равнодушную темноту, не давлюсь тишиной...
Покурить бы, да нельзя. Не из-за сердца, ему уже не навредить. Огонек, даже слабый, едва тлеющий, выдаст меня, де-ма-ски-ру-ет. Я прячусь от чужих взглядов, хоронюсь в тени, высматривая пьяных и шлюх (и пьяных шлюх), запоздало покидающих "Дохлую ведьму".
Неровная походка, блуждающий взгляд, застывшая ухмылка и резкий, непереносимый запах дешевого пойла - они все под дурманом, они глупы и беспечны. Неосторожны. Слабы. Практически беспомощны. Двуногие ампулы с прескверным зельем внутри - прописанная мне терапия, последнее средство, чтобы заставить биться моё (не моё!) сердце. Адреналин - ему подвластна даже "механика"! Четырехтактный, безбожно троящий движок оживает, когда поишь его высокооктановым адреналином! Отнюдь не пламенный мотор чахнет от моей больной крови, исполненной убийственными примесями, но когда кровь кипит, когда она бурлит всёочищаюшим адреналином, тогда жизнь - ненадолго, еще на одну ночь - возвращается ко мне.
Время тянется и тянется, норовя превратиться в бесконечность. Обожаю убивать его куревом, но раз уж сегодня я безоружен, придется выносить муку вечностью. Минуты ожидания, не наполненные ничем, мало отличаются от столетий, часов и эпох, всё превращается в гиблую болотину, затягивающую на самое дно (в преисподнюю!) топь. Я борюсь за секунды, но теряю при этом года...
Гулко хлопает дверь. Напрягаюсь. Жду, кто появится с той стороны. Ярко освещенная дыра в пространстве - проём двери, делящий вселенную на неравные части, галдящий паб и непроглядную ночь - исторгает из себя тени. Одну, вторую, третью. Это плохо. Слишком много.
Тени-люди, они говорливы и по-пьяному шумны. Оглушительно хохочут, беззлобно, но смачно отвешивают друг другу проклятья ("чтоб ты сдох, Джонни!", "Мутанта тебе в сраку, Сью!"). Они мимолетно... счастливы, да. Пока мозги туманит алкоголь, пока дешевое пойло плещется в луженых желудках, пока не наступило завтра - они на вершине, пусть и на самом дне.
Здесь нет никакого противоречия - мы странные создания, чтобы взлететь, нам нужно упасть. Вдребезги, вдрызг. Я знаю это по себе - моё сиюминутное счастье, когда жизнь на мгновения возвращается в вены, напитывая заёмной силой кровь, навещает меня лишь в моменты наивысшего низвержения, когда человеческое уступает звериному, отдаваясь инстинктам и жажде выживания - любой ценой. Я - убийца. И я почти смирился с этим.
Эта троица - не моя. Пусть идут своей дорогой, нарушают тишину, бросают пьяный вызов темноте. Идите. Моё ожидание еще не окончено.
Освобождаю голову от ненужных мыслей, наслаждаюсь звенящей тишью внутри черепной коробки. Это вибрации смерти, а быть может, пульсация самой вселенной. Нет никакой разницы. Мне хорошо, мне покойно. Я бы умер сейчас, но моё предназначение - убивать других. Я - убийца. Кто-то неведомый, кто-то всесильный назначил мне эту роль. Я бы сыграл героя мировой войны, отважного, преданного своей родине, или поэта, воспевающего красоту красоты, или... Но нет. Я - убийца. В книге судеб написано именно так - и обжалованию не подлежит. Интересно, кому предначертано стать жертвой, кто мелькнет на затемненной сцене - на минуты, не больше - и по чьей-то воле (не её и не моей) сгинет?
Силуэт, всегда один лишь силуэт. Без лица и истории, без прошлого и... и без сожаления. Незадачливая шлюха, оставшаяся без "улова", слишком пьяный моряк, не сумевший справится с пьяной качкой на суше, одинокий... Просто одинокий - солдат, инвалид, старик, вдовец, нищий - человек, которому назначено стать жертвой. Дурная роль в дурном спектакле. Но всё же - аплодисменты! Единственный зритель зовет тебя на выход.
Кажется, я услышан. Дверь открыта - всполох света, тень и огонь - и опять правит ночь. Безраздельно. И есть тому лишь два свидетеля - умирающий убийца и увядающая женщина с бесцветной тоской в бесцветно-серых глазах, что я видел всего мгновение. Женщина некрасива, усталая и ничего не ждущая, она идет... наверное, возвращается в нелюбимый дом, к нелюбимым людям. Ею побрезговали сегодня чужие нелюбимые, а дома упрекнут свои - ведь она ничего не заработала, и впереди их всех ожидает еще один голодный день. Таких дней становится слишком много. После Бойни они все прибывают и прибывают. Чаша терпения Господа Бога этих людей давно переполнилась.
Она пообещает, что завтра обязательно... или послезавтра, главное, что обязательно!
Я не ищу себе оправданий, давно не ищу - я убиваю, чтобы адреналином продлить собственное существование - такое же бессмысленное и беспросветное, как у бредущей впереди шлюхи, но иногда охотник и жертва преследуют одну цель. Мы оба хотим избавления, мы хотим, чтобы боль ушла. И шлюхе повезет больше - её избавление продлится вечность, моё - лишь до утра.
Я иду за ней. Уже не скрываясь. Она слышит шаги за спиной. Она знает. Она не оглядывается. Когда всё кончится, увижу ли застывшую улыбку на её лице? Я не знаю. Но я узнаю.
Из дневника коронера (стажера) службы маршалов порта анклава Бостон:
"... участившиеся случаи гибели людей с явным влиянием и участием дьявольских созданий говорят о необходимости подписания соглашения с т.н "Новой Церковью" с западного побережья.
К сожалению, мы не обладаем теми возможностями, что есть у них, необходимых для борьбы со Злом. Слухи, приходящие оттуда, превозносят этих священников в доспехах, называемых "командорами". А мы бессильны. Массачусетский университет потерян, лишь его ученые, прожившие так долго после Бойни, могли бы помочь. Даже и мне...
Сегодня, при вскрытии тела очередной жертвы, опустившейся торговки, по неосторожности поранил руку о оставшийся в ране на шее осколок. Вероятнее всего, что это часть раскрошившегося зуба чудовища, напавшего на Мери Джейн Остин создания.
Доподлинно известно, что они не могут существовать более пары лет, превращаясь в развалину. Но мне хватило и этого. Письмо с просьбой уничтожить мое бренное тело отправлено в офис лейтенанта Кросби. Надеюсь, что они успеют сжечь меня раньше, чем я превращусь в чудовище.
Рука ужасно ноет, а ее вид заставляет меня кусать губы от бессилия. Но стреляться не стану, пусть лучше раньше моей смерти вышибут дверь и кто-то, может быть Билли Дойл, разнесет мою голову из дробовика. Как же больно..."