Чинючина Алина Равилевна : другие произведения.

Серая птица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Серая Птица
  
  Юрию Винокурову
  и Борису Еремину посвящается
  
  Капитан Третьего Полка императорской армии Дайран Ойолла был не в духе. День не задался с самого утра.
  Во-первых, третьи уже сутки шел дождь. Что, разумеется, не отменяло ни смотров, ни учений, и офицеры вынуждены были наравне с рядовыми мокнуть на плацу под сочащейся из облаков гнилью. Во-вторых, жалованье опять задерживалось. На какие средства предстояло существовать неопределенное время, оставалось непонятным ("Черт бы побрал эту северную дыру", - в сердцах высказался Брен Дин-Ханна, ротный командир и приятель Дайрана). И в-третьих, что являлось самым поганым, Дайрану с утра вручили письмо вида солидного, а содержания непонятного. Настоящим письмом ему, капитану такому-то, предписывалось незамедлительно прибыть в распоряжение некоего отца Иеронима в деревню Какая-то-Дыра (Дайран так и не смог, по прошествии даже полутора лет, запомнить эти идиотские северные названия). Это было особенно неприятным. С Особым отделом имперской гвардии Дайрану не хотелось дел иметь совершенно - достаточно было той истории, которая стоила ему перевода сюда. Но - куда деваться-то?
  Дайран показал письмо Брену. Брен только головой покачал. Он не хуже понимал, что если никому не известного капитана из никому не известной части имперской армии вот так, ни с того, ни с сего, вызывают пред ясны очи особистов, значит, есть тому причина. А вот какая? То-то и оно...
  - Брось, - сказал Брен, успокаивая друга. - Наверняка опять зачистка какая-нибудь. Или смотр. Или еще что...
  - В нашей-то дыре? - усомнился Дайран. - Ну-ну... Может, не ходить?
  - Ага, - отозвался Брен. - А потом схлопотать за неповиновение... кое-что похуже нашей дыры. Нет уж, иди. А я, если что...
  Дайран кивнул.
  
  До деревеньки пришлось добираться едва ли не вплавь - так развезло дороги. Тоже мне, август. Лошаденка Дайрана к концу пути еле ноги волочила, да и сам он мечтал только о возможности переодеться в сухое и выпить кружку чего-нибудь горячего. Хмурое небо сыпало дождем, хмурые и какие-то голые деревья по сторонам дороги уныло поникли, и казалось, вся эта серая, невзрачная земля протестует против такого с ней обращения. "Да, - подумал Дайран невесело, - видимо, эта война затянется надолго. Не угадали наши бравые вояки из штаба армии..."
  В деревню Дайран приехал уже в сумерках. Против ожидания, ни церкви, ни Сходки тут не было, и, прочитав снова письмо, Дайран заметил на нем приписку - дом сельского старосты. Нужную хату ему указали быстро. Высокий, добротный дом был окружен довольно-таки приличным забором, но открыли на стук сразу, коня приняли, на вход указали - все честь честью, хоть и косился хозяин неласково...
  В большой светлой горнице неподвижно сидели два человека. Когда Дайран, пригнувшись у входа, со стуком захлопнул за собой дверь и громко поздоровался, на его приветствие ответила только хозяйка. Сидевший у самой двери невзрачный человек в черном даже головы не повернул на его приветствие, но его товарищ - длинный монах с большим носом - все-таки ответил и кивком указал Дайрану на скамью.
  - Я был вызван отцом Иеронимом по срочному делу, - так же громко проговорил Дайран. - Могу я узнать, что случилось?
  - Подождите немного, - бесцветно отозвался носатый. - Отец Иероним отлучился и скоро вернется. Вы капитан Ойолла?
  - Да.
  - Подождите, - повторил монах. - Сядьте.
  Дайран с наслаждением скинул мокрый плащ и, оставляя за собой грязные следы на выскобленном деревянном полу, протопал к печи, сел на низенькую скамеечку. Приложил замерзшие руки к теплому боку печки и закрыл глаза от наслаждения, несколько минут не думая ни о чем и ничего не замечая. Потом, чуть отогревшись, с аппетитом выпил воды, поблагодарил хозяйку, вернулся на свое нагретое место и огляделся.
  Большая горница, разделенная на две половины занавеской, - одновременно и кухня, и прихожая. Все, как в обычных крестьянских домах, только, быть может, чуть побогаче. Витая деревянная лестница ведет на второй этаж - дом большой, строился явно не на одну семью. Но очень тихо, не слышно ни детских голосов, ни громового баса хозяина - ничего. Только не старая еще женщина возится у рукомойника, порой бросая на незваных гостей опасливые взгляды. К таким взглядам Дайран уже привык - здесь, на Севере, имперских служителей не жаловали, не разделяя особенно на военных и штатских, церковников и мирских.
  Внимание Дайрана привлекла сидящая в углу у окна девушка. Он не заметил ее, быть может, потому, что сидела она, закутанная в темный плащ, не шевелясь, а свет свечей до угла не доставал - быстро темнело. Но вот она вздохнула, чуть поменяла позу - и Дайран уже не отводил от нее удивленного взгляда.
  Странно. Очень странно.
  Дайран привык, что здесь, на Севере, он с первого взгляда, мог определить, кто перед ним - житель Южной Империи или местный, крестьянин или горожанин, военный или штатский. Но по виду этой девушки понять ничего было нельзя.
  Светлая, хоть и загорелая, кожа, правильные черты лица, темные волосы, изящество фигуры - ее можно было бы принять за горожанку, даже за уроженку столицы Империи, дочь одного из знатных родов. Но одежда - совсем не такая, как носят у него на родине; там девушки могли надеть платье и накидку из шерсти, чистых и ярких цветов, а на этой - рубашка, юбка, безрукавка, все каких-то зеленовато-бурых, неприметных цветов, встреть такую в толпе ли, в лесу - пройдешь и не заметишь. И все равно Дайрана не оставляло ощущение, что вот переодеть ее - и перед ним могла бы быть его сестра, настолько эта девица была похожа на нее; а Дайран принадлежал к старинному роду и знал толк в женской красоте. Молода - по виду не больше двадцати. Вот бы услышать еще ее выговор - кто же она, северянка или все-таки с Юга?
  Девушка расстегнула темно-зеленый плащ, на лбу у нее выступили капельки - жарко. Негромкий звон сопровождал каждое ее движение. Дайран присмотрелся - и обалдел. Руки ее были скованы длинной цепью, тяжелой даже на вид. Грубые браслеты казались огромными на тонких запястьях.
  Вот это да...
  В сопровождении особистов, да в цепях... Ох, неспроста. У Дайрана мелькнуло нехорошее подозрение, что девушка эта как-то связана с вызовом его сюда. И смутное ощущение опасности зашевелилось под ложечкой. "Смотаться бы", - подумал он уныло, потому что ощущениям своим привык доверять за эти годы военной службы. Но смотаться прямо сейчас было не просто невозможно - это значило бы выглядеть трусом в глазах Особого отдела. А с ними не шутят...
  Девушка перевела взгляд на Дайрана, и он поразился редкому сочетанию цвета ее темных волос и глаз - ярко-серых, прозрачных при свете и совершенно черных в сумерках. На Юге он не встречал такого; если серые глаза - значит, светлые волосы, если черноволосые, то и глаза - темно-карие или зеленые. Значит, и вправду не южанка, не из Империи. Но Боже правый, в этой дыре, где не то что красивых, а и просто миловидных женщин по пальцам перечесть - откуда она взялась такая?
  Скрипнула входная дверь, на пороге выросла длинная худая фигура.
  Ага, похоже, вышеупомянутый отец Иероним.
  Дайран не ошибся. Оказался прав он и в своих предположениях относительно девушки. Ему вменялось в обязанность довезти пленницу - ему не назвали имени, но сказали именно так: пленница, и понимай как хочешь, - до границы с Империей. В провожатые давался второй монах и карта с примерным указанием маршрута, на расходы - увесистый мешочек, по его тяжести Дайран лишний раз убедился, что не так оно все просто, как ему пытаются внушить. Сроку на все про все - две недели максимум. В полк не возвращаться, к выполнению задачи перейти прямо сейчас, его начальство особисты известят.
  По такой вот погоде да на ночь глядя?
  Самым сварливым тоном Дайран заявил, что ночью в такой грязи бултыхаться не намерен, что лошадей ему жаль и себя тоже, и что пусть его хоть убивают на месте, но раньше, чем завтра утром, в путь они не тронутся. Отец Иероним на это ответил, что теперь его это мало волнует, но пусть капитан Ойола подпишет вот эту вот бумагу, в которой всю ответственность берет на себя.
  - Черт с вами, подпишу, - сказал Дайран. - Дайте перо. Я не самоубийца и не идиот. И жрать хочу, как волк последний. - Подмахнув документ, он добавил про себя: - А заодно и девчонку покормить надо, а то она у меня ноги протянет в дороге.....
  От его взгляда не укрылась бледность девушки и голодный взгляд...
  - Хозяйка, - окликнул Дайран. - Собери-ка нам на стол. И этой вот леди... вино у тебя есть? Нет? Вот, возьми, - он достал из мешка флягу. - И леди налей стаканчик...
  Он повернулся к отцу Иерониму.
  - Мне что, так и таскать ее в этих побрякушках?
  Особист отвел его в сторону.
  - Молодой человек... Я, конечно, понимаю, что советы вы выслушивать не намерены. А посему ставлю в известность: приказано кандалы с этой, как вы выражаетесь, леди не снимать ни при каких обстоятельствах. А если бы вы все-таки выслушали мой совет, я бы сказал вам: держитесь с ней как можно...ммм... холоднее. И не поддавайтесь на очаровательную внешность и хрупкий вид.
  - Да почему? - воскликнул Дайран. - Что она, убийца? Воровка? Могу я хотя бы знать, в чем дело и кого я везу?
  Отец Иероним вздохнул: и туп же ты, капитан...
  - Эта девица, - он перешел на шепот... - из лесных людей. Дошло? Про железо тоже понял?
  Дайран открыл рот. И закрыл его. Со стуком.
  - Вот именно, - заключил отец Иероним. - Вы все поняли? Ну-с, тогда счастливо оставаться и удачной дороги. Идемте, коллега.
  Две неслышные тени исчезли за дверью, и даже звука их шагов не было слышно, только кони заржали во дворе.
  
  Ночью Дайран долго не мог уснуть. Казалось бы - устал до дрожи в ногах, а сон не шел, словно бабка нашептала. "Может, правда, нашептала?" - пришла опасливая мысль, но он отогнал ее. Дайран не верил в сказки стариков. Но что делать, если - вот она, живая сказка, лежит в другом углу комнаты, и дыхание ее, легкое и ровное, слышно ему, и звон кандалов, когда она шевелит во сне руками.
  Дайран вспомнил, как аккуратно и неторопливо девушка ела... а ведь голодна - он готов поклясться, что самое меньшее сутки у нее во рту ни крошки не было. Но лишь испарина выступила у нее на висках и над верхней губой, а движения оставались все такими же ровными, лицо - таким же замкнутым. Поев, девушка негромко поблагодарила хозяйку, на что та только вздохнула с жалостью, и попросила разрешения умыться.
  - Давай полью тебе, что ли, - предложила хозяйка. Прошла к стоящей у порога бочке с водой, и Дайран расслышал вздох: "Бедная девочка..." Он готов был поклясться, что хозяйка и его пленница знакомы - по крайней мере, взгляды их говорили об этом. Но - не пойман, так и не вор...
  - Как тебя зовут? - спросил ее Дайран, но в ответ услышал:
  - Зови как хочешь...
  - Хоть горшком? - он все еще не терял надежды вызвать ее на разговор, хоть и понимал, что это бессмысленно.
  - Хоть горшком, хоть девкой, - голос ее был равнодушным и усталым, - хоть ведьмой. Мне все равно...
  Им постелили в одной комнате по настоянию Дайрана и их второго попутчика. В комнате была только одна кровать, и Дайран уступил ее девушке. Она долго ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее... наверное, кандалы все же натирали ей руки, а может, тоже не спалось с усталости. Но в конце концов, она затихла. А к Дайрану сон не шел - хоть тресни.
  Неужели это все - правда?
  
  * * *
  
  Никто из ныне живущих уже не мог помнить, когда Северное и Южное королевства решили разделиться. Тем не менее, факт оставался фактом - две сотни лет назад это была огромная и крепкая Империя, с сильным и властным правителем, урожайной и щедрой землей, профессиональной армией и весьма неплохими учеными. Но, на беду свою, последний король имел дочь - старшую, любимую, по имени Альбина, и двоих сыновей-близнецов, которые никак не могли договориться о порядке наследования престола. Король в неурочное время свалился на охоте с лошади (поговаривали, что ему помогли это сделать), принцы же, похоронив родителя, не долго думая, решили страну разделить. Границу предполагали провести по Великой реке, что пересекала Империю с запада на восток почти ровно посередине. Порешили, бросили жребий, разделили и стали править - каждый у себя. Жители, озадаченные переменами и тем, что вчерашние друзья-соседи теперь оказались заграницей, почесали макушки, но делать было нечего. Постепенно привыкли.
  С той поры воды утекло изрядно, причины раздела стали забываться, да и не до того стало, признаться. В королевской библиотеке хранились манускрипты, повествовавшие обо всем очень подробно, но читать их стало некому. Непонятно, по какой причине молодежь все чаще и больше подавалась в военные, чем в студенты. А с другой стороны, кому какое дело? Цены на хлеб не растут - и на том спасибо.
  Что интересно, о судьбе принцессы Альбины очень быстро все забыли. А может, забыть кому-то и помогли, болтали украдкой ночами в трактирах. По слухам, которые то затухали, то вспыхивали вновь, Альбина уехала на Север, к одному из братьев, а вот дальше следы ее терялись - то ли вышла замуж за одного из тамошних лордов и нарожала ему славных здоровеньких деток, то ли умерла бездетной, то ли вовсе в монастырь ушла... а еще говорили, будто убили ее, но чего только не болтают досужие кумушки? В официальных документах рядом с ее именем стояло краткое "Дата смерти неизвестна" - и понимай как знаешь.
  Два королевства привыкли существовать на положении друзей-соседей, и всем казалось, что такое положение вещей будет вечным и самым лучшим. Но жизнь почему-то решает так, как хочется ей, а не нам.
  У короля Августа II, правившего Северным королевством на протяжении 19 лет, не осталось детей. То есть детей-то было много, но вот умирали они все, не дожив до трех лет. По злому стечению обстоятельств, и приемного сына королевской семьи, мальчика-подкидыша, постигла та же участь - он умер от тифа, едва отметив десятилетие. После этого по стране поползли слухи о проклятии короля, о наветах ведьм и прочей чертовщине. Все бы ничего, но король, как и все его подданные, тоже был смертен. И потому умер в свой час, и наследника не оставил. А править страной кому-то было надо.
  Конечно, сердобольные соседи не смогли оставить друзей в беде. Из Южного Королевства один за другим приезжали гонцы с предложение руки и сердца вдове, которая, к слову сказать, являлась второй женой и весьма яркой красавицей. Однако предложения отвергались одно за другим. Гонцы становились все настойчивее, пока, наконец, вдовствующей королеве Силезии не было сказано впрямую: или брак, или монастырь. На это послание Силезия вовсе не ответила.
  Южане сочли это объявлением войны.
  И война не замедлила начаться...
  К вящему удивлению нападавших северяне почему-то не хотели сдаться без боя. Видимо, народ любил своего почившего правителя, а потому клич "Честь и свобода" неуловимо реял в воздухе над головами сражающихся. Силы были бы примерно равны, если бы у защитников было единое руководство. Но королева, в силу своей природы, в военном деле разбиралась весьма слабо, а мнения лордов на этот счет разделились. Словом, Северное королевство быстренько, хоть и кровопролитно, завоевали, объявили Империю вновь единой, разделили на области и отправили на Север лорда-наместника. Случилось это около семи лет назад.
  Юг очень скоро привык считать себя снова единым. А вот Север мириться с этим не хотел. По истечении года пришлось послать туда значительную часть военной силы вновь обретенной империи - то там, то тут вспыхивали восстания, крестьяне не подчинялись сборщикам налогов, новые лорды не могли удержать в повиновении подданных; казалось, сама земля не желает носить на себе завоевателей - пожары, наводнения, обвалы в горах. То мор какой нахлынет, то засуха... Военное положение прочно вошло в быт северян, в каждом городе стояло по гарнизону, комендантский час твердо укоренился на всей территории страны, что лежала севернее Юккарома. А от Юккарома до бывшей границы рукой подать было...
  И все бы ничего, но наряду с обывательскими сплетнями то и дело вспыхивали сплетни политические. Такие, за которые вполне могли упечь куда подальше. О том, например, что скрываются где-то наследники принцессы Альбины... ну, то есть мужа ее, лорда северных земель. О том, что вот-вот доберутся эти наследники до столицы, и уж тогда... О том, что скоро будет переворот. А еще - о том, что за родом Альбины - правда Бога, а потому забытым и отвергнутым принцам королевской крови помогают лесные люди...
  Дальше начинались совсем уж сказки. На сказках про лесных людей вырастал уже добрый десяток поколений имперцев. Болтали, будто бы водятся в северных лесах люди такие, лесными называются, которые понимают язык зверей и птиц, знают все тайные дороги - а их в северной части страны ого-го сколько, и с проводником заплутаешь, - а еще будто бы они могут колдовать и боятся железа, а потому воруют для себя детей из маленьких деревень (что, сами понимаете, полная чушь). Еще говорили, что со времени того раздела в их жилах течет королевская кровь, будто бы маменька одного из первых королей Империи была родом из них... а вот как найдутся потомки принцессы Альбины - прямо среди этих лесных... так сразу и наколдуют себе престол и славу.
  Понятно, Юг такие сплетни слушать не желал. Всех, кто любил чесать языками на эту тему, вылавливали и отправляли куда следует. Всех, кого подозревали в связи с лесными - тоже, разумеется. Говорили, что и сами лесные порой попадались. Вот только никто их почему-то никогда не видел.
  Дайран в эти слухи не верил. Он вообще верил только тому, что видел своими глазами. А если что-то мешало ему проверить, то эти препятствия по мере сил старался устранить. Именно поэтому он очутился в этой дыре - не поверив три года назад слухам о связи своей невесты с сыном герцога Энгринского, он решил сам все проверить. Проверил. Вызвал герцогского отпрыска на дуэль, съездил ему по роже. А поскольку сам являлся всего лишь дворянским сыном, то и угодил подальше от столицы. И спасибо, что счастливо отделался.
  Короче говоря, в россказни про лесных людей Дайран не верил. Не верил когда-то...
  И теперь, лежа без сна, решал - то ли у него, образно говоря, чердак сдвинулся, то ли все это таки правда...
  Но вот они, деньги, в кармане. Вот она, пленница его, и железо на ее руках - чтоб, значит, колдовать не могла.
  Бред...
  С этой мыслью Дайран наконец заснул, уже перед рассветом, когда дождь, наконец, стих, и где-то протяжно завыли собаки.
  
  * * *
  
  Путь их с полным правом можно было бы назвать прогулкой, если б капитан Ойолла, что называется, с жиру не бесился. Посудите сами, чего еще желать - лошадей на постоялых дворах им подают сразу и без промедления, едва завидя бумагу, что предъявляет отец Юхан - так звали их второго провожатого (а заодно и кучера). Еду можно покупать самую лучшую, благо денег хватает. Хозяева трактиров и постоялых дворов, увидев военную форму, кланяются в пояс и только что сапоги тебе не чистят. Карета исправная, удобная, не скрипит. Монах Юхан на остановках в собеседники не лезет; смотри себе в окно, любуйся раскисшим от дождя пейзажем и не забывай приглядывать за пленницей. Доставишь до места - тебе почет и благодарность, а может, и возвращение домой, так, по крайней мере, обмолвился отец Юхан. Так чего еще надо-то тебе, дурак?
  Дайран в окно смотреть не желал, но встречаться взглядом с девушкой у него тоже особого желания не было. Его мучило неясное чувство, которому сам он определения дать не мог, а назови это кто-нибудь чувством жалости, удивился бы сильно. Капитану Ойолла приходилось конвоировать пленных, приходилось даже их ликвидировать, ну и допрашивать - само собой. Но мысль о девушке как о пленнице вызывала в нем досаду. То ли молодость девчонки смущала. То ли... ну, похожа она на его сестру, и все тут. То ли просто жалко ее. Понятно ведь, что не для званой беседы и не к теще на блины ее везут. Дайран, слава те Господи, лично не знаком был с методами особистов, но то, что о них рассказывали, вызывало в нем желание никогда в поле зрения оного отдела не попадать. А тут - девчонка...
  Девушка, впрочем, держалась очень спокойно. То ли не знала, куда и зачем ее везут (что вряд ли), то ли характер такой. За день десятка слов не произнесет. Обузой не была, помощи не просила; кандалы ее имели достаточно длинную цепь и движениям, по наблюдениям Дайрана, почти не мешали, оттого и управлялась сама со всеми своими делами. Только вот волосы расчесать не могла; заплетенные когда-то в аккуратные косы, они теперь разлохматились, лезли на лицо, девушка сдувала их легким движением губ, но опять же - ни слова. Словом, мечта любого конвоира...
  При этой мысли Дайран морщился. Его, офицера, роль конвойного при Особом отделе не прельщала. Впрочем, вряд ли ему было позволено выбирать. Довезти ее скорее - и забыть.
  На третий день пути отец Юхан свернул с наезженной торной дороги на тропку, больше подходящую для лесной. На вопрос Дайрана ответил, что так надо. Лаконизм его вообще Дайрана восхищал; надо - и все тут. Впрочем, судя по всему, Юхан дорогу знал хорошо, недаром же так уверенно не обращал внимания на частые попутные тропинки и множество развилок. На карте этой дороги не было, да и вообще маршрут был указан очень и очень неопределенно, поэтому Дайран решил положиться на знание спутника и на волю Божию. Ну, а то, что ночевать им придется под открытым небом, так это его волновало мало.
  Место для ночлега выбирал Юхан. Дайран лениво вглядывался в вечернее небо, на котором закат алыми полосами вычертил немыслимые узоры, отмахивался от комаров и думал, что вот сейчас запалят они костерок, чаю вскипятят... что может быть лучше после целого дня глотания пыли? Девушка, по обыкновению, сидела молча и почти неподвижно.
  Они остановились у родника, бьющего из ямки под корнями огромной сосны. Дайран распряг и стреножил лошадей, и, пока Юхан хлопотал, устраивая кострище, собрался за дровами. За пленницей нужды следить не было - куда она в кандалах денется? Между тем, сушняка, пригодного для костра на всю ночь, попадалось маловато, и Дайран отошел от стоянки уже достаточно далеко. Разрубая толстый ствол поваленной ветром сосны, он остановился передохнуть, утер лицо, отгоняя назойливых комаров, и вдруг послышался ему крик от стоянки - слабый, женский.
  Дайран мотнул головой, отгоняя сомнения, но крик повторился, и капитан, схватив в дополнение к топору суковатую дубину, со всех ног кинулся назад. За секунды бега ему пришло в голову все, начиная от "напали разбойники" и заканчивая "девчонку зашибло чем-то". Готовый отбиваться хоть от взвода колдунов разом, Дайран вылетел на полянку...
  Но все оказалось намного проще. По земле катался пыльный клубок, в котором без труда можно было распознать пленницу и Юхана. Монах навалился на девушку, задирая ей подол, разрывая одежду; цепь кандалов уже оказалась притянутой к колесу кареты. Девчонка отчаянно вырывалась, но уже не кричала - видимо, поняла, что бесполезно. Гибкая и, видимо, сильная, она не давалась, и, если б не скованные руки, вряд ли Юхану удалось бы ее одолеть...
  В два прыжка Дайран подскочил к ним, изо всех сил отодрал монаха от пленницы и, приподняв в воздух, отвесив хорошую затрещину, отшвырнул к краю поляны. Тот, однако, вскочил сразу же и завопил недоуменно:
  - Да ты что, капитан? С ума спятил?
  - Ты сам спятил? - заорал Дайран в ответ. - Это называется "доставить к месту", да?
  - Да ты... - Юхан рассмеялся, утирая потное лицо. - Убудет с нее, что ли? Никто и не узнает, капитан. А если тебе первому охота, так сказал бы, мне не жалко... начинай...
  - Пошел вон, - с отвращением проговорил Дайран, поднимая дубину.
  - Капитан... - Юхан медленно приближался, и глаза его светились недобрым светом. - Не дури. А то я ведь и написать про тебя могу... кое-что.
  - Испугал...
  - И пойдешь ты не в родимую столицу, а обратно... щи сапогом хлебать... оно тебе надо? - Юхан осторожно подходил к нему...
  - Пошел вон, - повторил Дайран.
  В этот момент монах прыгнул... и через мгновение отлетел назад, кувыркнувшись через голову, зарылся лицом в траву и остался лежать недвижим.
  Дайран несколько секунд тупо смотрел на него. Подошел, тронул носком сапога.
  - Вставай, что ли... эй, слышь...
  Наклонился, тронул за плечо, перевернул. С воскового лица на него смотрели широко раскрытые глаза, в которых не было жизни.
  - Черт, - потерянно прошептал Дайран. - Я не хотел...Не рассчитал...
  Солнце медленно садилось, и в его неярком свете все казалось нереальным... словно несколько минут назад здесь была - правда, а теперь вот - сон. Дайран помотал головой и опустился рядом.
  - Черт... - еще раз пробормотал он.
  Сзади донесся шорох и негромкий голос:
  - Господин офицер... вы последуете его примеру или я уже могу встать?
  Девушка пыталась подняться, но не могла распутать замотанную вокруг колеса цепь, удерживающую ее руки над головой. Дайран медленно повернулся, пару секунд смотрел на нее - устало, она же - с вызовом и беспомощно. Потом подошел, распутал железные звенья, поднял пленницу на ноги, поставил...
  - Жива?
  Она кивнула. Лицо ее было вымазано в грязи, но глаза, к удивлению Дайрана, остались сухими. Он-то думал, что девчонку развезет едва ли не в хлам, но она не только не рыдала, захлебываясь, но и, кажется, не утратила способности соображать. Очень аккуратно отряхнула от пыли и налипших сосновых иголок юбку, подошла, наклонилась над монахом, тронула его за руку.
  - Насмерть...
  - Откуда ты знаешь? - глупо спросил Дайран.
  - Знаю... Я видела... - Девушка отвернулась от него, посмотрела куда-то в небо. Губы ее едва заметно шевельнулись
  Несколько секунд они стояли молча. На Дайрана навалилось какое-то тупое оцепенение. Только ручеек так мирно журчал рядом, словно и не было ничего этого...
  Но, хочешь не хочешь, пришлось двигаться. Хоронить погибшего; разводить костер; думать о том, что делать дальше. Дайран взял пленницу за плечи, развернул в сторону ручья.
  - Иди умойся... На чучело похожа.
  Все так же спокойно и равнодушно она кивнула, отошла к скале, под которой ручеек образовывал небольшую впадину. В стремительно сгущающихся сумерках виден был только ее тонкий силуэт, странно неподвижный. Дайран орудовал над костром, не забывая в ту сторону поглядывать; потом не выдержал. Подошел. Девушка стояла на коленях, опустив руки в ледяную воду, по щекам ее ручьями бежали слезы, а плечи содрогались от сдавленных рыданий.
  - Ну вот... - пробормотал храбрый капитан Ойолла, не выносивший женских слез. - Ну что ты...
  Как ее успокоить, он не знал. Да и стоило ли успокаивать. Дайран понимал, что с этими слезами прорвались, наконец, боль, ужас, отчаяние - все, что пленница старательно скрывала под маской безразличия... гордость тоже не бесконечна. Ему, солдату, самому хотелось завыть от глупости и бессмысленности происшедшего, а тут еще с девчонкой возиться. Он тронул девушку за плечи:
  - Вставай... пойдем к костру. Не сиди в воде, холодно, простудишься...
  Уже совсем стемнело, только на западе еще догорали облака. Дайран подвел пленницу к костру, усадил на поваленное бревно, порывшись в мешке, бросил ей свое полотенце, сам же занялся дровами. Спросил, не поворачивая головы:
  - Как тебя все-таки зовут?
  И после паузы услышал:
  - Зови меня Регда...
  - Странное имя, - с ноткой удивления сказал Дайран.
  - Это не имя, - голос ее был вроде бы безразличным, но всхлипы еще прорывались. - Скорее прозвище...
  - И что означает?
  Девушка не ответила.
  Как имя, Дайран спрашивать не стал. Сразу ясно, что не скажет.
  - Не плачь, - попросил Дайран очень мягко. И вырвалось, словно само собой. - Слезами не поможешь...
  - Да я и не плачу уже, - отозвалась она, по-детски шмыгнув носом. - Так... просто... руки болят...
  Огонь разгорелся наконец, занялись толстые сучья. Уже совсем стемнело, но это уже не пугало. Есть огонь, будет тепло... сейчас согреть воды в котелке... а потом - свалиться хоть прямо наземь и спать, спать. Дайран выпрямился, блаженно потянувшись, подошел к Регде, так и сидевшей неподвижно.
  - Покажи, что с руками, - попросил так же мягко. Взял ее маленькие ладони в свои, сдвинул, насколько мог, браслеты кандалов вверх, посмотрел. Покачал головой. - Где тебя так?
  Сопротивляясь при аресте, она рассадила левое запястье - чем, уже не помнит. Ранка была неглубокой - так, царапина, и могла бы затянуться, если бы не кандалы. Браслеты наручников превратили царапину в открытую рану, постоянно натирая ее. Регда пыталась замотать руку обрывком рубашки - не получилось. Ну, а возня нынешнего вечера еще добавила... На правом запястье тоже проступали сине-багровые полосы.
  - Все ясно, - сумрачно проронил Дайран и пошел в карету.
  Он рылся в своем мешке, отыскивая бинт и целебную мазь, что на всякий случай сунул ему на прощание Брен, и думал, что нарушает инструкцию. Кандалы с пленницы не полагалось снимать ни при каких обстоятельствах. И что если она начнет колдовать - вот прямо сейчас, или - того хуже! - решит сбежать, то головы ему не сносить, это точно. Впрочем, головы ему и так не сносить - за Юхана. Идиотская ситуация...
  Вынырнув наружу, Дайран деловито и сосредоточенно занялся костром. Дождался, пока согреется вода, часть перелил в свою кружку, из оставшейся быстро соорудил похлебку - Регда, как обычно, и не пыталась ему помогать, сидела, молча глядя в огонь, - нарезал хлеб, но разливать варево по чашкам не стал. Взял девушку за локоть, потянул поближе к огню.
  - Сядь-ка сюда... - и кожей ощущал ее удивленный взгляд, пока возился с ключом и замком кандалов.
  Хмуро процедил:
  - Очень надеюсь, что ты не станешь делать глупости. Протяни руку...
  Регда не проронила ни звука, пока он промывал рану, смазывал и бинтовал опухшее запястье. Только раз сдавленно застонала и инстинктивно потянула руку, но Дайран, не прекращая работы, попросил тихонько:
  - Потерпи... чуть-чуть осталось...
  Она смотрела, не отрываясь, на склонившегося над ее руками высокого офицера в чужой форме, и лицо ее было бесстрастным, но в глазах плясали язычки пламени.
  - Дай вторую... на всякий случай.
  - Как тебя зовут, офицер? - спросила Регда негромко.
  - Дайран Ойолла.
  - Спасибо тебе... - помедлив, проговорила она.
  - Не за что, - отозвался он, выпрямляясь. - Все. Завтра утром еще раз перевяжу. Ну, а теперь давай обратно... прости, иначе нельзя.
  - Дайран... - она запнулась. - Прошу тебя... позволь мне умыться и волосы расчесать. - Улыбнулась тихонько: - Я, сам видишь, уже на чучело похожа, а кандалы мешают...
  Он прямо и резко посмотрел ей в глаза.
  - Послушай... Ты сама знаешь, что мне это запрещено. И я надеюсь, что ты все понимаешь и не станешь колдовать прямо здесь...
  - Не станешь - что? - удивленно перебила девушка.
  - Колдовать... ну, ты же из лесных..., - угрюмо буркнул Дайран.
  Регда захохотала вдруг.
  - Ты что же, веришь в то, что лесные люди боятся железа? И что они колдуны? И ты поэтому... тебе монах напел, да? Что с меня кандалы не снимать? Ой, Дайран... - она, просмеявшись, отдышалась. - Прости. Ты в это веришь, да? Ерунда это все. Сказки старых бабушек. Не колдунья я ни разу. И железа не боюсь. Я человек, такой же, как ты. Ну, честное слово.
  - И крещеная? - Дайран понимал, что говорит чушь, но остановиться не мог.
  - Конечно, - Регда посерьезнела, расстегнула ворот, вытащила маленький крестик на тонкой цепочке. - Вот...
  - Извини, - угрюмо проговорил он. - Но откуда же я знал...
  - Ладно, ладно. Но я правда не колдунья...
  - А что из лесных - тоже правда?
  - Ну... да... наверное, так нас называют...
  ... Она расчесывала густые, длинные темные волосы, а Дайран сидел рядом и смотрел на нее. Пряди в свете костра отливали рыжиной, а лицо девушки было таким светлым и домашним, что капитану вспомнилась мать. Она любила возиться с волосами маленькой дочки, а Дайран, восьмилетний, смотреть на это любил. У сестренки волосы такие же, с тем же медным отливом...
  Регда аккуратно заплела волосы в косу, затянула лентой. Посмотрела на своего конвоира и улыбнулась.
  - Я пойду к ручью умываться... если боишься, что сбегу, идем вместе.
  - Идем, - коротко бросил он, поднимаясь.
  Правда, стоял он не рядом с ней, а в трех шагах. Регда азартно фыркала и плескалась, явно наслаждаясь свободой. И когда они вернулись к костру, лицо ее было почти веселым. Дайран вздохнул:
  - Все? Тогда давай сюда руки...
  Девушка усмехнулась негромко и грустно, протянула руки. Бинты на ее запястьях слабо отсвечивали в темноте...
  
  * * *
  
  - Я сам себе злобный идиот, - хмуро пробормотал Дайран. - Но что делать-то теперь?
  Утро - хмурое и сырое - едва не стекало им на плечи мелкой моросью. Лесная тропка уже начинала раскисать, и небо нависало над головой так, что в десяти шагах не различить было деревьев. Они уже залили костер и уложили вещи, готовясь следовать дальше. Оставалось понять - куда?
  На карте, выданной Дайрану, этой тропки не значилось. Дорога до Юккарема - нормальная, по крайней мере, - была проложена только одна, и явно не здесь. Места эти Дайран не знал. И даже нельзя было влезть на дерево и оглядеться, потому что густой туман, заливавший небо, не спешил рассеиваться. Оставалось одно - ехать по этой дороге, а там - как Бог покажет. Еды лошадям, по крайней мере, здесь хватало, а у них самих еще оставался запас, на пару дней хватит.
  Дайран обвел глазами поляну, приютившую их на эту ночь; в стороне, под деревьями, чернел холмик - могила Юхана. "Этот камень всю жизнь будет лежать на моей совести", - подумал капитан.
  Ночью он почти не спал - не мог. Стоило закрыть глаза - вспыхивали перед глазами события прошедшего вечера, по кругу: дрова, крик девушки, ссора с Юханом, падение тяжелого тела - и вот монах лежит, уткнувшись в землю. И снова - дрова, крик, ссора, неподвижное тело на земле. И опять все сначала... Как глупо. Потом он про себя молился за погибшего; видимо, это же делала и Регда - до него доносился едва различимый шепот ее. Дайран удивлялся спокойствию девушки. Сам он после первого своего боя, первого убитого неделю не мог в себя прийти, почти не ел, а ночами снились кошмары. А тут - ведь женщина, не воин, а так спокойна... бесчувственная она, что ли? Или вправду колдунья?
  Теперь она стояла возле лошадей и, кажется, с ними разговаривала. Лошади фыркали. Дайран покосился на нее и вздохнул. Красивая, черт побери. Жалко...
  - В общем, так, - объявил он, подходя к карете. - Едем, куда глаза глядят. Раз дорога проложена, значит, по ней люди ходят...
  - Не всегда, - отозвалась Регда.
  - Что "не всегда"? - не понял Дайран.
  - Не всегда люди ходят. Бывает, что и звери.
  - У тебя есть другой выход?
  Она пожала плечами.
  - Ну вот... иди в карету.
  Следующие несколько дней Дайран почти не помнил. Хмурое небо (хорошо хоть, дождь закончился), грязная дорога, комья земли из-под колес, занемевшая от долгой неподвижности спина, дрожащие к вечеру от усталости руки. И - ни одной живой души кругом. Дорога, которая могла привести их к жилью, все петляла среди деревьев и, кажется, конца и края ей не было. К вечеру третьего дня у капитана в голове зашевелилась мысль "Влипли..."
  Еда у них закончилась. Сухари растягивали, как могли; Дайран попытался подстрелить какую-то птицу, но неудачно. На недолгих стоянках Регда набирала грибов и варила из них похлебку, находила какие-то коренья, которые Дайран есть категорически отказался... сначала. А потом - голод не тетка - пришлось попробовать, и - странно! - оказалось даже вкусно. Вместо чая они теперь пили отвар из каких-то трав. Дайран в первый раз опасливо спросил:
  - Не отравишь?
  - Не бойся, - усмехнулась Регда. - Хотела бы - давно бы отравила...
  - Ну спасибо, - пробормотал он растерянно.
  Отношения с пленницей у Дайрана сложились странные. Она все так же почти всегда молчала, если только он не спрашивал ее о чем-нибудь. Но уж если спрашивал, в ответ мог получить как сухое "Да" или "Нет", так и едкую насмешку, не зная заранее, на что нарвется. И тем не менее, Дайран чувствовал себя с ней свободнее, чем в первые дни, его уже не мучила странная виноватость перед пленницей. Не то сблизила их нелепая гибель монаха, не то сказалось, что сейчас они были в одинаковом положении и совершенно одинаково не знали, как выберутся из всей этой истории, то есть из незнакомого леса. Если бы не кандалы Регды, Дайран мог бы подумать, что они просто попутчики. К слову, кандалы он с нее так и не снимал. Однако рана на ее руке почти затянулась, потому что бинты Дайран не снимал и дважды в день заново перевязывал ее. Однажды девушка грустно спросила:
  - Слушай, зачем ты это делаешь?
  - А что, не надо? - отозвался Дайран.
  Она фыркнула:
  - Там, где меня ждут, это, наверное, окажется лишним...
  Дайран поднял голову и посмотрел ей в лицо, в глаза, обведенные темными кругами. И понял, что она все знает. И то, куда ее везут, и то, зачем, и... то, что с ней будет после. И спросил тихонько:
  - Ты, что ли, совсем не боишься?
  Регда отозвалась не сразу.
  - Тебе-то что... капитан...
  Она вырвала у него руку и отвернулась.
  Не надо было говорить ничего, но капитан все-таки сказал:
  - Ты какая-то... по-моему, совсем бесчувственная. На твоих глазах человека убили... я думал, ты хоть испугаешься, а ты... И тут тоже...
  - Просто это не первый убитый, которого я видела, - отозвалась, не оборачиваясь, девушка. - И не второй...
  - Почему...
  - Потому. Мне было пятнадцать, когда погибла моя мать. У меня на глазах. И потом... приходилось помогать и лечить, и хоронить... И вообще...
  - Скажи все-таки, кто ты? - попросил он.
  - Я? - она повернулась и прямо взглянула ему в глаза. - Человек.
  - Говорят, вы - нежить.
  - Ну да, - девушка усмехнулась. - Детей крадем, железа боимся, колдовать умеем. Враки это все. Мы живем в лесу, но... просто знаем больше остальных, вот и все. И живем дольше.
  - Сколько?
  - Ну, больше ста обычно... если не убьют.
  - Тогда почему же вас убивают?
  - Потому что, - сухо ответила Регда и отвернулась. Замолчала.
  Больше в тот вечер они не разговаривали.
  
  * * *
  
  Видимо, Регда все-таки знала дорогу. Или лес ей помогал - к этому совсем уж нелепому, сказочному какому-то выводу Дайран пришел поневоле где-то на седьмой (или восьмой? он потерял счет времени) день пути. Как-то так получилось, что теперь лошадьми правил хоть и он, но по указке своей пленницы. Еще в самом начале их путешествия он пытался игнорировать негромкие указания девушки по части дороги и поплатился за то - они въехали прямо колесами в колдобину, и если б не нашлось рядом достаточного количества валежника, так там и оставили бы свое транспортное средство. Дайран мысленно проклял тот час, когда не послушался негромкого совета повернуть направо и пустил лошадей прямо - там дорога была вроде бы получше. Совпадение, уговаривал он себя после, но, не желая больше таких совпадений в будущем (еще бы, повозись-ка с проклятой колдобиной почти полночи, матеря на все корки раскисшую грязь; а помочь некому, пленница хоть вроде и крепка на вид, а все же девушка, да и помощник из нее, со скованными-то руками...), уже послушно правил лошадьми так, как этого просила Регда.
  Тропка, по которой они ехали, становилась все уже и уже, змеилась и терялась в высокой траве, которая путалась под колесами кареты. Несколько раз пропадала совсем. Бывало, что Регда просила остановить, выглядывала в окно и коротко говорила: сверни направо, или там налево, или бывало вовсе - поворачивай обратно. Бывало, девушка выходила из кареты, долго-долго кружила вокруг, подходила к деревьям и молча стояла рядом с ними. Дайран не понимал ничегошеньки, но поневоле признавал: пока что они еще ни разу не застряли ни в какой канаве, не свалились с обрыва или в яму, и по дороге находилось достаточно корма для лошадей и худо-бедно пропитания для них самих. Дожди, кстати, прекратились, и потому тропка, стелившаяся под колеса, сделалась вполне себе для этого пригодной. И за всю неделю пути они так ни разу никого не встретили: ни запаха дыма от жилья, ни каких-то следов человека - ничего.
  - Ты меня не к лешему ли в гости ведешь? - как-то спросил Дайран. Регда усмехнулась и не ответила.
  А потом небо затянула уже знакомая серая хмарь, и все чаще они останавливались, Регда подолгу кружила по полянам, то и дело просила повернуть назад, и Дайран в конце концов разозлился. От холода он почти совсем не спал в ту ночь, несмотря на разожженный костер, мрачные мысли донимали, и даже скопившаяся усталость не могла нагнать сон, а может, как раз она-то и не давала провалиться в хотя бы недолгое забытье. На следующий день он откровенно клевал носом на козлах и на очередной (который по счету?) совет повернуть рассвирепел:
  - Слушай, ты куда едешь, а? - не выдержал Дайран. - И кто кого везет? Если знаешь дорогу, так и скажи сразу. Если нет - не морочь мне голову.
  Выглянувшая из кареты Регда внимательно посмотрела на него и пожала плечами:
  - Как хочешь...
  Муторно стало Дайрану, но зол он был до того, что и не подумал как-то исправить ситуацию. В самом деле, все эти указания его порядком разозлили. И конца-края дороге не виделось, и хмарь серая действовала на нервы, и хотелось послать все далеко и лесом. Нет, не лесом - буреломом. Чтобы уж надежно.
  Еще какое-то время они ехали молча, и только лошади шли все неохотнее. Дайрану не хотелось задумываться, отчего именно. В воздухе - сначала едва различимо, затем все более явственно - прорезался странный сладковато-приторный запах.
  Дело клонилось к вечеру, когда под колесами снова захлюпало и зачавкало. Дайран не обратил бы внимания, если бы лошади не встали вдруг, захрапев, и все его настойчивые понукания не заставили их тронуться с места.
  Дайран спрыгнул с козел на землю... и охнув от неожиданности, едва удержался на ногах. Земли не было. Была вязкая масса, в которой тонули колеса, из которой с трудом выдергивались ступни, масса эта то и дело норовила стянуть с ног сапоги и, казалось, залезала все выше и выше. И... она была живая. И пахла - мерзко, сладковато и отвратительно. Где-то что-то едва слышно не то ухало, не то булькало, не то чавкало.
  Похолодев, Дайран тут же припомнил все слышанные им страшные рассказы о северных "живых болотах", в которых, случалось, пропадали люди. Если судить по этим рассказам, болота эти были не просто болотами, а живыми ямами земли, которые дьявол когда-то давно - тысячи? десятки тысяч лет назад? - создал на этой планете в отместку Богу и населил эти ямы зловонной массой, пожиравшей случайных путников.
  Он бросился к карете, с трудом выдирая ноги из грязи, распахнул дверь. Регда безмятежно спала, привалившись головой к спинке сиденья, закутавшись в плащ. Лицо ее было спокойным, на губах плавала слабая улыбка, так что Дайрану на мгновение жаль стало будить ее. Но левая нога вдруг, чавкнув, ушла едва не по щиколотку, и Дайран схватил пленницу за плечи и закричал:
  - Вставай! Регда, вставай, слышишь?
  Резко, словно и не спала, выпрямилась девушка, и по мгновенно построжевшему лицу ее Дайран увидел, что она все поняла.
  Оттолкнув его руки, Регда выскочила из кареты и, легко вытягивая ноги из грязи, кинулась к упряжке.
  - Режь! - закричала она. - Лошади!
  Дайран понял, выхватил нож, принялся яростно пилить постромки. Регда удерживала дико ржавших лошадей, все глубже уходивших копытами в вязкую муть, что-то тихо им говорила.
  Вокруг ухало и чавкало уже совершенно явственно. Справа от Дайрана вспучился и лопнул зловонный пузырь.
  - Скорее! - крикнула Регда. - Скорее!
  Они схватили под уздцы освобожденных лошадей и принялись вытягивать их из грязи. От сладковатого запаха все сильнее кружилась голова. Лошади, почуявшие спасение, изо всех сил помогали им, но то и дело шарахались от новых и новых пузырей, вспыхивавших то справа, то слева. Один такой пузырь лопнул прямо под копытами лошади Дайрана, бедное животное вскрикнуло совершенно человеческим голосом, Дайран яростно рванул обрывок сыромятного ремня - и тот лопнул. Лошадь ушла под землю в мгновение почти под брюхо, и Дайран едва успел отпрянуть и не попасть в яму сам. От ударившей в нос густой вони его едва не вывернуло наизнанку, и в глазах потемнело.
  Но конь Регды вырвался, наконец, и девушка вскочила ему на спину и, с ловкостью опытной наездницы, склонилась, протянув скованные руки к Дайрану:
  - Давай!
  Дайран и сам не помнил, как он сумел взгромоздиться рядом. Дальше все было словно в полудреме. Мир заскрипел под пальцами, словно мыльный пузырь, и стал разваливаться на куски. У Дайрана еще хватало сил удерживаться на крупе коня, но все остальное он помнил плохо: как Регда изо всех сил колотила ногами измученную животину, как конь, храпя, приседая под двойной тяжестью, несся прочь, как девушка что-то кричала ему. А потом и вовсе наступила темнота.
  Дайран очнулся от обжигающе ледяного потока, льющегося за шиворот. Он вздрогнул, замычал что-то невнятно, замотал головой. И ничего не увидел, услышал лишь странный шум. И только спустя пару секунд понял, что кругом совершенно темно, что кто-то положил его на землю и аккуратно макает лицом в ледяной ручей, и именно этот ручей как раз и шумит под вывороченными корнями огромного дерева.
  - Ну, как? Живой? - встревожено спросил рядом знакомый тонкий голос.
  - Ты... чего? - выговорил Дайран. - Пусти меня, я сам.
  Регда послушно выпустила его, Дайран попытался подняться, и даже сел, поматывая головой. Но к горлу подкатила дурнота, и он самым неподобающим образом вновь скорчился над ручьем. Потом продышался, сел снова. Охнул.
  - Водички попей, - сказала Регда в темноте.
  - Уф... - сказал Дайран. - Да.
  - Чего да? - тихонько засмеялась Регда. - Жив?
  - Ага, - пробормотал Дайран и застучал зубами. - Холодно...
  - Ты идти-то можешь? - спросила Регда.
  - А надо? - спросил Дайран. Мысль о том, чтобы куда-то идти, когда ноги подгибаются и в голове звенит, вгоняла его в дурноту.
  - Надо, - вздохнула девушка где-то рядом.
  Глаза Дайрана понемногу привыкали к темноте, он различал уже кроны деревьев, россыпь звезд на небе, темный силуэт шумно дышащего рядом коня, фигуру пленницы, слышал негромкий звон ее кандалов.
  - Надо, - повторила Регда. - Чем дальше уйдем, тем лучше. Зверей здесь не водится, огонь можно не разводить, но уйти подальше нужно. Иначе от запаха и я свалюсь тоже, а ты дороги не знаешь, не выведешь. Если тебе совсем плохо, садись верхом.
  Мысль о том, что какая-то девчонка будет крепче его, офицера, придала Дайрану сил. Правда, было бы чего придавать - сил этих осталось ровно столько, чтобы передвигать ноги, не терять из виду силуэт спутницы и стараться держать равновесие. Все вопросы Дайран решил оставить до утра. Он просто тупо считал шаги, старался не закрывать глаза и ни о чем не думал. А когда над черное небо над головой начало сереть, и тропа под ногами снова покрылась травой, Регда остановилась и тихо сказала:
  - Привал...
  И вот тогда они просто упали на размокшую землю и заснули мертвецки.
  
  Потом они хохотали, глядя на друг друга, перемазанных "до степени полосатости", как выражалась когда-то бабушка Дайрана, и разожгли костер, и даже попытались умыться в луже, но добились лишь того, что грязь пошла на них разводами. Потом оттирали травой перепачканные пальцы, жевали какие-то корешки, найденные Регдой, жарили на прутьях два огромных подберезовика и жевали их с наслаждением, и снова хохотали. А потом вдруг разом замолчали и рядом откинулись в траву.
  - Слушай... - тихо спросил Дайран. - Что это было?
  Регда ответила не сразу.
  - Живое болото, да? - спросил снова Дайран.
  - Да, - неохотно откликнулась она. - Если б мы заехали еще на полметра дальше, не выбрались бы.
  "Мы", - резануло Дайрана. Она ни в чем не винит его?
  - Лошадям спасибо скажи, - так же тихо продолжала Регда. - Если б не они... И Карьку жалко. Не выбралась.
  - Прости меня, - после невыносимо долгого молчания сказал Дайран.
  Регда качнула головой.
  - Ладно... Я и сама хороша, уснула, как дура последняя.
  Когда-нибудь после она признается ему, как сильно разозлилась тогда, как устала и решила: будь что будет. В тот невыносимо долгий хмурый день ей не хотелось жить, и тоска навалилась такая, что хоть топись. Что она, собственно, едва и не получила в буквальном смысле. Регда чувствовала приближение живых болот и все пыталась отыскать дорогу в объезд, а лес водил их, водил; вернее, не лес даже, а злая воля болот, которые чуяли свою жертву на несколько километров округ. Оттого-то и ускользала от них дорога весь предыдущий день, оттого и тоска наваливалась, и Дайран злился не по своей воле, сам не понимая этого. Быть может, не засни Регда, они бы все-таки сумели выбраться, обогнуть болота по восточной границе, но девушку сморило, потому что в ту ночь она не спала тоже, и стало ей резко все равно. А когда Дайран рванул ее за руку, когда, дико храпя, забились в грязи обреченные кони, вдруг страшно, до животного визга, захотелось жить, и она кинулась на помощь, сама едва понимая, что делает. Если б не лошади - лежать бы им на дне болота...
   А потом, стащив с коня уже ничего не помнящего Дайрана, Регда совершенно четко осознала, что судьбы их - ее и этого вот офицера - связаны друг с другом такой веревкой, что пропади один - конец наступит и другому. В обе стороны. И она растирала ему руки, била по щекам, не замечая ливнем бегущих слез, и задыхалась от боли и от холода, и дрожала от жалости, такими же тисками сжимавшей сердце. Уже не надеясь, что он очнется, Регда доволокла его до ручья и уронила в ледяную воду. И когда поняла - жив, от облегчения едва сама не потеряла сознания.
  Но это - потом, потом, да и полно, признается ли она вовсе или предпочтет промолчать, потому что признаться будет значить не просто рассказать, а еще и многое другое...
  А пока они решили устроить дневку. Выбрали хорошую полянку у ручья: здесь, вдали от болот, жизнь лесная кипела вовсю, как и полагается летом, и даже солнце проглянуло из-за облаков. Несчастного коня, которому так досталось накануне, стреножили и оставили пастись вволю. Теперь у них не было ни вещей, ни крыши, под которой можно переночевать - пусть даже это всего лишь крыша кареты. Но, очутившись рядом со смертью, на все эти мелочи вдруг перестаешь обращать внимание. Вот только бы помыться да одежду выстирать, но даже переодеться им было не во что.
  Дайран добросовестно пытался отчистить перепачканный свой мундир и сапоги, на штаны решил махнуть рукой, а плащ он той ночью потерял. Одежда Регды тоже изрядно пострадала - подол юбки вымок в грязи почти по колено, рукава рубашки - по локоть, а безрукавка, за исключением нескольких пятен, так и осталась в прежнем виде. Но нижнюю юбку она все-таки выстирала и сама искупалась; ключ от ее кандалов Дайран носил с собой, в кармане мундира, и потому не потерял его со всем прочим имуществом. Почесав в затылке, он таки снял с пленницы кандалы и даже отвернулся, когда она, поколебавшись под его пристальным взглядом, стала расшнуровывать ворот безрукавки. Но все то время, пока от ручья доносился плеск воды и восторженные оханья, он стоял хоть и спиной к воде, но рядом, на расстоянии двух шагов. И лишь услышав благодарное: "Все...", обернулся. А вот мазь, бинты и все остальное добросовестно утонуло вместе с каретой. "Разве что нижняя юбка в дело сгодится", - пошутила невесело Регда и добавила: "Надеюсь, не понадобится".
  Покончив с мытьем, развесив по веткам мокрую одежду, Дайран разжег костер. Регда лежала на куче сухого лапника и смотрела вверх. Тучи разошлись, небо очистилось и стало высоким и светлым, почти осенним уже, но ясным и очень спокойным. Где-то в вышине плыли маленькие белые облака. Лицо девушки, смотрящей на них, было таким же спокойным и умиротворенным. Потом она прикрыла глаза и, кажется, задремала.
  Дайран сидел у костра, смотрел на нее и ломал сухие сучья. Долго смотрел. Вспомнилось ему, как они с Элис ездили на охоту. Куча "золотой молодежи", высокие звуки рогов, лай собак... а ему так хотелось отстать от всех, увезти Элис подальше от этого гама, остаться с ней наедине на маленькой полянке. И даже стога сена рядом не надо - лишь бы смотреть, смотреть на нее, на высокое золото ее прически, на тонкие изящные пальцы, на насмешливый изгиб губ, просто смотреть, задыхаясь от восторга. А она, словно понимая его желание, поддразнивала - заливисто смеялась, запрокинув голову, капризно изогнув уголок рта, обращалась к скачущему с ней рядом герцогу Энгринскому... вот бы на кого смотреть ему, дураку, вот бы что заметить. Словно воочию услышал Дайран гомон и шум той давней охоты и тряхнул головой - но здесь было тихо, только ручей шелестел неподалеку да еле слышно было сонное дыхание девушки. Дайран смотрел на бледное и строгое лицо ее, и постепенно эти резкие черты проступали сквозь черты Элис, и лицо бывшей его невесты, которую он сначала любил, а потом ненавидел, расплывалось, таяло, уходило, словно вода сквозь пальцы. Они ни капли не были похожи - надменная аристократка Юга и худенькая, растрепанная северянка. И почему-то от осознания этого ему стало легче.
  - Дурак, - сказал он вслух и лег у костра. И уснул.
  Снилось ему лето, охота снилась, только почему-то вместо Элис рядом скакала Регда, и их с Дайраном руки сковывала золотая цепочка. Регда смеялась и что-то кричала ему, растрепанные ее темные волосы хлестали его по лицу. А потом он резко остановил лошадей и, схватив девушку за руку, притянул к себе...
  Когда Дайран открыл глаза, солнце клонилось к закату. Регда возилась у костра.
  - Проснулся? - спросила она, не оборачиваясь. Дайран вздрогнул. Так когда-то говорила ему по утрам мать - не глядя, могла определить, спит он или нет.
  - Наверное, уже да, - хрипло спросонья ответил он.
  - Есть хочешь?
  - Не то слово, - сразу мрачнея, проворчал Дайран. - Только еды-то все равно нет.
  - Есть немножко... Там в костре печеные яблоки, и еще вон ягод немножко...
  Дайран с хрустом потянулся.
  - Врешь ты все! - зевая, сообщил он.
  Регда непонимающе посмотрела на него, а Дайран добавил, вставая:
  - Врешь ты, что не колдунья. Вот яблоки же наколдовала. Как тебе после этого верить? А вдруг ты сейчас еще кусок хлеба с мясом наколдуешь?
  Регда засмеялась.
  - По части мяса - это ваша забота, господин офицер. Вот уж охотиться я не умею. Силки поставить, конечно, могу, но...
  Очутившийся рядом Дайран осторожно положил ей на губы перепачканные золой пальцы. И шепотом сказал:
  - Спасибо...
  
  * * *
  
  Вечер выдался очень теплый. Кажется, август и в самом деле вспомнил, что он все-таки август, а не октябрь какой. Дайран и Регда сидели рядышком у костра и смотрели в огонь. И молчали.
  Регда задумчиво покачивала цепь кандалов и смотрела на пляшущие на металле отблески пламени. Волосы ее в свете костра отливали рыжим. Дайран нанизывал на прутики собранные днем грибы. Хорошо было молчать. Желудок сводило от голода, но не это было главным. Почему-то вдруг поверилось, что все закончится хорошо. У них не было еды, они совершенно не знали, что будет завтра и выберутся ли они из леса, но все эти заботы отодвинулись. Весь этот высокий, наполненный запахом яблок день казался выпавшим из жизни прошлой и будущей, и даже то, что он закончился, не было горьким. Просто - все будет хорошо...
  - Когда я была маленькая, - вдруг сказала Регда, - мы часто пили чай летом на веранде. У нас вокруг дома шла деревянная веранда без окон... там стоял огромный деревянный стол, и на нем - керосиновая лампа. А вокруг лампы - бабочки. И варенье малиновое... - она украдкой вздохнула.
  - Наверное, у тебя мать красивая, - проговорил Дайран.
  Девушка с недоумением посмотрела на него.
  - Почему?
  - Ну... обычно дочери на матерей похожи. А ты красивая, - добавил он просто.
  - Нет, - покачала головой Регда. - Я на отца... У нас в роду все девочки на отцов похожи.
  - Говорят, это к счастью, - осторожно заметил Дайран.
  Регда горько усмехнулась и ничего не ответила.
  - А мы жили у моря, - заговорил Дайран. - Помню, каждое утро я выбегал на крыльцо, а море - вот оно, совсем рядом. Большое. Я обычно спал раздетым, а утром с этой стороны дома никого не было, все были заняты хозяйством, вот я и выскакивал, в чем мать родила. И сразу - в воду. - Он усмехнулся. - Один раз наткнулся на служанку молоденькую, она визг подняла. Мне потом от мамы попало. Негоже, мол...
  - У моря, - задумчиво проговорила Регда. - И долго вы там жили?
  - Мне было восемь, когда отца перевели в столицу.
  - Твой отец - военный?
  - Да, - откликнулся Дайран. - У нас в роду все старшие сыновья принимали присягу. Уже восемь поколений. А я - не только старший, но и единственный, так что мне выбирать не приходилось. Да вот, не оправдал... - Он опять усмехнулся. - Обормот...
  - Почему? - удивилась Регда.
  Он ответил не сразу. Сам себе удивился - откровенничать с этой, чужой, в общем-то, девушкой, когда даже матери не сказал всей правды... А потом заговорил:
  - Я служил в столице и учился в военной Академии. Это большая честь, но это само собой получилось - за заслуги отца перед отечеством... в общем, как награда ему. Отец был против, он считал, что нужно начинать с самых низов, чтобы узнать жизнь солдат, послужить несколько лет в армии, а уже потом идти учиться дальше. Но меня зачислили. И я старался... даже звание капитана получил досрочно.
  - А почему же ты оказался на Севере? - тихо спросила Регда.
  Дайран помедлил.
  - У меня была невеста...
  - Была?
  - Ну, она и сейчас есть, только уже не моя невеста, чужая. А может, и жена уже. Элис. Княжна. Красивая... - он сказал это с грустной гордостью. - Уже помолвка была объявлена и дата свадьбы назначена. А потом...
  ... А потом до него дошел слушок, и он дал в рожу тому, кто этот слушок принес. И еще одному. И еще. И долго не мог понять, почему господа офицеры, случись быть рассказанным в компании похабному анекдоту, ржут и так сочувствующе на него посматривают. И сам ржал вместе со всеми. Глупый влюбленный мальчик.
  И был бал по случаю именин великого князя. Такой роскошный был бал, с фейерверком, мороженым, живыми павлинами и иноземными музыкантами. Но ему никто не был нужен - ни павлины, ни музыканты, ни влиятельные знакомства - он был влюблен и счастлив. Боже, он обожал ее, свою золотоволосую Элис, он ее боготворил, и боялся дотронуться до кончиков любимых пальцев - при том, что когда-то - давно, ДО НЕЕ, в прошлой жизни волочился за девчонками не раз и не два, и не только пальцев касался, но и много чего другого. А здесь - он мог позволить себе поцеловать лишь ладонь, а к запястью не смел прикоснуться. И когда вел ее в танце, обнимая тонкий стан, так горд был и так счастлив, еще и потому, что его невеста - самая прекрасная девушка в зале. Во всей столице. На всем свете.
  А она и вправду была хороша - в бледно-лиловом платье, с нитями жемчуга в высокой прическе, с гордым и надменным выражением на точеном лице. Она командовала им, и Дайран подчинялся, как послушный щенок.
  Потом Элис сказала, что ей нужно поправить прическу, и исчезла. Дайран ждал терпеливо и долго, сначала в бальной зале, потом вышел в сад. Шел вдоль ярко освещенных распахнутых окон, бросающих в теплую темень звуки музыки и веселый смех, потом свернул на одну из аллей. Здесь было тише и темнее. Он медленно пошел вглубь сада, к раскиданным там и сям беседкам. И остановившись у фонтана, услышал звуки.
  Сначала подумал - плохо кому-то, кинулся на помощь. А потом остановился, словно налетев на стену. Его недоступная звезда, его богиня, его любимая откинулась на изящно вырезанную спинку скамьи и постанывала, прикрыв глаза. Прическа ее растрепалась, плечи и царственная белая грудь выбились из бледно-лилового вороха кружев. А высокую шею и ключицу, и ту самую родинку, которую он, Дайран, так часто пожирал глазами, но к которой не смел прикоснуться губами, жевал и слюнявил невысокий франт в штатском. Руки франта бесстыдно шарили под пышным ворохом юбок Элис, а ее руки теребили его взбитую прическу.
  Дайран сначала даже не осознал то, что видел. Он растерялся так, что стоял столбом и смотрел на них. Элис открыла глаза - и увидела его. И резко отпрянула, вскрикнула, поправляя ворот. Франт оторвался от нее - и тоже увидел его, незадачливого обманутого жениха.
  Дайран молча подошел к ним. Посмотрел на Элис. Узнал франта - сына влиятельного герцога. Уже сорвал с руки перчатку, чтобы кинуть ему под ноги и уйти, прислать секундантов и решить дело так, как оно того стоило. Но натолкнулся на взгляд молодого герцога - насмешливый, наглый и ни капельки даже не смущенный. И не выдержал. Он схватил герцога за накрахмаленный ворот, притиснул к столбику беседки и наотмашь съездил тому по роже. Раз, другой. Герцог завопил заячьим голосом, но от удара под дых замолк. Вскрикнула Элис. Дайран с наслаждением пнул упавшего франта ногой, выскочил из беседки, резко развернулся и зашагал по аллее. Элис кинулась было за ним, но он отшвырнул ее, словно собачонку.
  Всю ночь он метался по комнате, грыз руки, пытаясь заплакать, но слез не было. Пытался напиться - вино не приносило облегчения. А на рассвете услышал шум шагов внизу, потом бряцание шпор и голоса и все понял.
  Над этой историей хохотала потом вся столица. Элис, по слухам, срочно уехала в загородное имение - лечиться от горячки. Герцог Энгринский ходил туча тучей, а сын его не показывался на люди, пока не сошли синяки. Дайрана - офицера лейб-гвардии - поместили почему-то в городскую тюрьму, где держали обычно влиятельных гражданских лиц. Мать дважды приезжала к нему, но держалась холодно и отчужденно. Дайран видел синеву под ее запавшими глазами, и стыд сжимал ему горло, но вслух оба они не произнесли ничего. Отец был один раз, сказал "Дурак", и ушел. И только сестренка, заплакав, кинулась Дайрану на шею и, обняв, шепотом проговорила:
  - Я тебе верю...
  Суд был быстрый и какой-то скомканный, приговор - странный: перевод в армейскую часть на Север в той же должности. Дайран так и не понял, отец ли хлопотал за него (что вряд ли - он был из старой школы, этот высокий седой генерал, и понятия о чести у него были тоже старые, безупречные), или император счел эту историю фарсом (чем она, собственно, и являлась) и решил ограничиться полумерой. Потому что вообще-то за оскорбление птицы такого полета, как семейство герцогов Энгринских, полагались как минимум каторжные работы на десять лет.
  Вот только никто не удосужился уточнить, на какой срок переводится капитан Ойолла на Север.
  Элис ни словом, ни письмом не дала знать о себе. И только уже в дороге, уже неподалеку от бывшей границы между Севером и Югом догнал Дайрана гонец. И протянул маленький сверточек, и, развернув коня, тут же рванул в обратный путь, не говоря ни слова. Дайран распечатал сверток - оттуда выпало серебряное кольцо, подарок молодого и глупого капитана своей обожаемой невесте к дню помолвки. Дайран молча покачал колечко на ладони и, широко размахнувшись, зашвырнул его в придорожные кусты. Как знать, может, какой-нибудь нищий бродяга подберет случайно дорогую безделушку, продаст старьевщику за несколько монет и станет безмерно счастлив.
  Вот так оно все и вышло...
  Дайран посмотрел на Регду и, пряча неловкость, спросил:
  - Дурак я, да?
  - Почему ж дурак, - откликнулась она, помедлив. - Ты-то как раз не дурак... - И вздохнула. Поворошила веткой дрова в костре. - Знаешь... лучше, что это случилось ДО свадьбы. Представляешь, что было бы, если бы - после.
  - Да я сам себе это тысячу раз повторял, - невесело признался Дайран. - Не помогает...
  - Ты... до сих пор ее любишь? - осторожно спросила Регда.
  Дайран усмехнулся.
  - Сначала - думал, что я ее ненавижу. Потом - что люблю по-прежнему. А теперь уже и не знаю. Два с половиной года прошло... Зарастает потихоньку...
  И тогда Регда протянула руку и тихонько погладила его по рукаву мундира.
  
  Они долго разговаривали в тот вечер, но к этой истории больше не возвращались. Болтали обо всем на свете; уже за полночь дело шло, а огонь все горел. Впрочем, и спать-то им теперь было лечь просто - всего только вытянись у костра, нет ни одеял, ни подушек, и далеко идти не надо. Дайран рассказывал о своем детстве, стараясь вспоминать особо смешные моменты, Регда негромко смеялась, поблескивая белизной зубов. Все вроде бы хорошо шло, только грызла Дайрана какая-то неловкость, и он не мог понять ее причину. И уже когда они улеглись - рядом, ради тепла прижавшись друг к другу, и девушка, кажется, уже заснула, понял офицер Ойолла причину своей странной неловкости.
  Он не хотел выполнять приказ.
  И не только потому, что жалко было пленницу, к этой-то жалости он уже привык, ведь жил с ней с самого начала странного и нелепого их путешествия. Он не хотел ее никому отдавать. Вообще никому.
  При том, что Дайран так и не знал о девушке практически ничего - она умело обходила молчанием запретные темы или отделывалась скупыми невнятными ответами на задаваемые им вопросы - при всем при том Дайран уже считал ее не чужой, а своей. Была у него такая привычка - всех людей, когда-либо встречаемых им по жизни, он четко делил на своих и чужих. И не имело значения, в каких отношениях он находился с человеком - чужим мог стать даже родной брат, а своим - абсолютно посторонний трактирщик на постоялом дворе, к примеру. С чужими он быть связан кровным родством или просто приятельствовать, а со своими не обменяться и парой слов за всю жизнь, но факт оставался фактом. За людей, входящих в категорию своих, Дайран мог, образно выражаясь, перегрызть глотку кому угодно, прикрыть им спину в любой ситуации и никогда не отказать в помощи. На "чужих" все это не распространялось. "Свои" могли никогда не отплатить ему ни помощь, ни участием - от них этого не требовалось, им достаточно было одного - быть на этом свете. К "своим" относились мать и отец, сестра, по странному стечению обстоятельств Брен Дин-Хара, потом старый солдат, бывший его тюремщиком во время заключения, и двое детских друзей, оставшихся в столице. Когда-то здесь же числилась и Элис. "Чужими" были все остальные, включая многочисленных родственником, подружек и приятелей. Мало кто знал об этой особенности Дайрана Ойоллы, слывшего в столице компанейским парнем (не без придури, конечно, но кто без нее?), умницей и хорошим товарищем. Только сестра, порой вздыхая, говорила:
  - Ох, Дан, трудно же тебе будет жить на свете...
  А теперь выходило, что сюда же попала чужая девчонка; та, кому он изначально доверять не мог, и которая не могла доверять ему. Враг. Пленница. Было от чего не спать капитану Ойолле.
  После предательства Элис Дайран долгое время думал, что никогда не сможет доверять ни одному лицу женского пола, кроме сестры. Все они казались ему на одно лицо - хрупкие создания, способные разжалобить своей слабостью, а потом нанести удар в спину. Да и, собственно, общения-то с девицами не было у него со времени ареста; на Севере стало не до того, да и поглядеть там не на что - страхолюдины еще те, как говорила когда-то бабушка. Выходит, эти странные создания - девушки - могут не только предавать, но и выручать. Что стоило Регде бросить его там, на болотах, вытащив из кармана ключ от кандалов, и убежать на все четыре стороны. Никто бы и концов не нашел, и не стал бы искать. А она - не стала...
  Если они выберутся из леса, найдут-таки дорогу до Юккарома, ему нужно будет сдать девушку с рук на руки господам из Особого отдела. Что с ней будет дальше - лучше не думать. Если же нет - оба сгинут в глуши, и это тоже не лучший выход, потому что жить, как ни крути, все-таки хочется. И хочется не просто жить, понял вдруг Дайран отчетливо. Хочется жить рядом с девушкой по имени Регда. Любить ее ночью и защищать днем. Растить детей и строить для них дом. Вот такое вот нелепое желание. От одного жеста, которым она поправляла растрепанные волосы, от одного ее строгого и замкнутого взгляда Дайрана иглой прошивало от лопаток до пяток, и сердце ухало вниз, как с крутой горки. Хотелось защитить ее от всего на свете. Как еще можно назвать это, если не любовью?
  Дайран приподнялся на локте и посмотрел на спящую девушку. Странно, что он понял это лишь сейчас - ведь с первого дня, с первого взгляда на нее что-то сразу пошло не так, не туда и неправильно. И называлось это, оказывается, одним-единственным словом.
  
  * * *
  
  Дожди в это лето решили, видно, перевыполнить годовую норму. Капало - не лило, не моросило, но именно капало с неба - постоянно, который уже день - они сбились со счету. Серая хмарь действовала на нервы. Раскисшие сапоги, влажные портянки, почти полностью мокрый мундир, потому что негде было обсушиться - все это надоело Дайрану несказанно. Все бы отдал он сейчас за возможность обсушиться у камина, выпить горячего вина и заесть добрым куском мяса, да только отдавать ему было нечего, кто польстится на дырявый плащ? Порой он ругался сквозь зубы.
  Несколько раз возникала мысль: не колдует ли кто специально? Но та, что могла бы колдовать, послушно шла впереди, и железо на ее руках исключало всякую возможность подвоха.
  Они шли молча. За все время пути, прошедшее с того дня, как выбрались из болота, они двое не перебросились и тремя десятками слов. Днем было проще. Можно было идти, не спуская взгляда с силуэта бредущей впереди девушки, ничего не говоря. Ночью... ночью мучили кошмары.
  Для ночлега Дайран и Регда выбирали места посуше, если так можно было их назвать, - под нижними ветвями елей, в ямах из-под вывороченных корней, укладывались, как можно плотнее прижимаясь друг к другу - и все равно под утро оба стучали зубами от холода. Но если девушка все-таки засыпала к середине ночи, то Дайран порой до утра не мог сомкнуть глаз. Лежал, глядя на белеющее в темноте лицо, ощущая руки на своих плечах, вдыхая теплый, горьковатый запах ее волос, и думал о том, как, наверное, мягки эти волосы на ощупь. И боролся с подкатывающим видением - как бы она упруго выгнулась в его руках... Утром он бывал злым не только от недосыпа, но и от осознания того, как рядом с ним идет его счастье - невообразимо далеко.
  Когда под ногами проглянула, наконец, тропинка и, петляя, стала шире, превратилась в хорошую, нахоженную тропу, Дайран сперва не поверил: мало ли кто ходит по ней. Однако приходилось признать, что тропа вытоптана явно ногами человека. А значит, куда-то ведет. Вопрос лишь - куда?
  Она вывела к маленькой деревянной избушке, словно из ниоткуда возникшей посреди леса. Любое жилье дает о себе знать задолго до непосредственного своего появления - запахом дыма и навоза, расчищенными делянками, загоном для скота. Эта же словно из сказки пришла: избушка посреди леса, ладно что не на птичьих ногах. Впрочем, потом обнаружились и все полагающиеся хозяйственные постройки, и даже коза замемекала где-то там, в глубине.
  Регда, шагавшая впереди, словно приободрилась, увидев деревянное строение. Такой легкой и упругой стала ее походка, что Дайран окликнуть ее хотел. Не успел. Навстречу им вышел коренастый, угрюмый старик с топором в руках. Уставился на них, приложил ладонь ко лбу козырьком - и встал, как вкопанный.
  - Здорово, дед, - устало сказал Дайран. - Заблудились мы. Позволишь переночевать?
  Старик пялился на них с таким испугом, словно не путников увидел, а невесть какое чудовище встретил посреди леса. Дайрану показалось даже, будто хотел он убежать - да не решился, и откровенно боится - вот только кого? чего? Он стоял как истукан, так, что пришлось прикрикнуть на него - только после этого старик очнулся и повел-таки их к дому.
  Лишь тому, кто много дней ночевал в лесу, на раскисшей от дождя траве, ел кое-как и что придется на ходу и под открытым небом, лишь тому понятно, что такое - чистый стол и чистые руки, чашки и ложки, пусть деревянные, и стулья настоящие, и крыша над головой, и хлеб - свежий, недавно выпеченный, и козье молоко в деревянной кружке. А еще к дому примыкала баня, и запах дыма, вившегося над трубой, придавал всему происходящему привкус не то совершенно детского, домашнего уюта, не то какой-то сказки, в которую они угодили чудом, потеряв уже всякую надежду.
  Домик был крошечный, полностью деревянный и какой-то неуловимо сказочный. Вроде бы ничего особенного - три комнаты да крошечная кухонька, высокое крыльцо с резными перилами, низкие потолки. Стены местами покрыты мхом - от сырости? - и кажется, вот-вот где-нибудь из подпола выглянет домовой, подпоясанный ветошью. В распахнутые небольшие окна заглядывали ветви сосен и единственной рябины, неведомо как выросшей в этих краях. Сыро, тепло, спокойно...
  И единственное, что не давало Дайрану расслабиться окончательно, - взгляд хозяина, преследующий их на всем протяжении вечера. Взгляд упорный, странный, в спину, и показалось однажды, что Регда и этот угрюмый старик знакомы - отчего бы это? И несколько фраз, брошенных за дверью, он разобрал - словно птичий посвист, чужой, непонятный язык.
  Дайран сказал себе, что спать этой ночью ему, наверное, не придется.
  А в бане они все-таки вымылись; правда, девушку офицер не отпускал от себя ни на шаг и лишь в предбаннике, поколебавшись, снял с нее кандалы и отвернулся, пока она раздевалась. Долго стоял и курил за дверью, слушая плеск воды. В бане было маленькое окошечко, пролезть в него могла бы разве что кошка, а девушка, даже с комплекцией его пленницы, - вряд ли, поэтому с той стороны Дайран был спокоен. Ерошил волосы, слушая нехитрую песенку и восторженные охи, доносящиеся из-за двери, молчал мрачно. Не придется ему как следует выпариться, разнежиться на полке. Быстро, яростно соскребал с себя многодневную грязь, сбривал щетину на щеках, промывал волосы, утешаясь лишь тем, что - куда она в кандалах-то денется?
  Регда и правда никуда не делась, стояла во дворе, распустив длинные темные волосы. И как же хотелось взять на ладонь эти тяжелые пряди, повернуть ее за плечи, прижать к себе...
  Хозяин постелил им в маленькой комнате, где кровать была лишь одна. Снова, как и в первую ночь, Дайран уступил ее девушке, а сам улегся на полу - рядом. Тому, кто попробует подойти к постели - или встать с нее - нужно будет сначала переступить через лежащего рядом.
  Он думал, что выключится мгновенно, и боялся этого. Но уже и шаги хозяина по дому стихли, и стало слышным ровное дыхание девушки, и сплошная чернота залила заоконное пространство вязкой мутью, а Дайран все лежал, открыв глаза и глядя в темноту. Сон пропал. Уже все было хорошо, и дорогу старик обещал им показать, и смерть от голода больше не грозила. Остался лишь один, привычный уже, вопрос: что делать?
  Дайран лежал, не шевелясь, и постепенно задремал. И потому не сразу расслышал за дверью невнятный шорох. А когда услышал - не пошевелился, лишь нащупал рукоять кинжала, с которым не расставался даже ночью. И стал ждать.
  Дверь оказалась смазанной и открылась без шума. Высокая фигура возникла на пороге, словно соткавшись из ночной темноты. Дайран ждал. Шаги вошедшего были совершенно неслышны, и казалось, что он плывет по воздуху; на мгновение Дайран испугался - так похожа была на привидение эта светлая тень в длинной, едва не до пят, рубахе.
  А потом тень подплыла к нему - и совершенно очевидным стал и неумелый замах, и проблеск лезвия в темноте. И Дайран метнулся вбок, уходя от удара, и в броске достал руку нападавшего, вывернул, и из стиснутой ладони выпал длинный кинжал, и сдавленный вздох боли сквозь зубы показал, что все это не приснилось. Он был силен и проворен, этот человек, притворявшийся стариком, но вряд ли доводилось ему убивать хотя бы раз в жизни. Дайран без труда вывернулся и прижал его к полу.
  - Ну? - проговорил он сквозь зубы, когда хозяин попытался вырваться, и тряхнул его, не выпуская. - Так, стало быть, ты гостей встречаешь, хрыч старый? А вот как вздерну тебя сейчас на ветке да подпалю твое осиное гнездо - посмотрим, что скажешь!
  Зашевелилась на кровати разбуженная Регда, подняла голову. Тихо охнула.
  Хозяин, вывернув шею, попытался посмотреть на нее. И - сказал что-то, на том же странном, почти птичьем языке, что почудился Дайрану вечером.
  А она - ответила. Короткой, четкой, но совершенно непонятной певучей фразой, ровно, но властно, с силой приказа, которому нельзя не подчиниться. А потом сказала - уже Дайрану:
  - Отпусти его, - и добавила, глядя на обоих: - Он ничего не сделает больше, оставь... - и спустя несколько мгновений попросила: - Пожалуйста...
  Нехотя Дайран выпустил старика, и тот поднялся, потирая руку и шею. Не взглянув ни на кого, поковылял к выходу.
  Дайран подобрал с пола кинжал, покрутил в пальцах. Хорошенькое, однако, дело! Благородной ковки сталь, изукрашенная узорная рукоять - откуда в такой глуши?
  - И как это понимать? - резко спросил он Регду, когда за стариком захлопнулась дверь. - Неудавшаяся попытка побега, так, что ли?
  Она опустила голову и промолчала.
  - А вот я его сейчас повешу над костром с голыми пятками и расспрошу, один ли он, да где сообщники, да кто таковы - и поглядим, что скажет! - продолжал он так же резко, глядя на девушку. - Или с собой прихвачу в Юккаром, может, мне за него там спасибо скажут. Ишь, выискался сообщничек. Тебя, что ли, освободить хотел?
  Регда опять промолчала.
  - Что молчишь-то? - зло спросил Дайран. - Дура! Ты хоть знаешь, как он рисковал? Я ж ему шею свернуть мог! И тебе заодно... если б не приказ тебя живой доставить.
  - Я просила его этого не делать, - тихо и ровно проговорила Регда, глядя в сторону.
  - Тьфу... - сплюнул Дайран и, нашарив на полу мундир, грохнул дверью.
  Он вышел на крыльцо и остановился. Поднял голову. Летние ночи коротки, скоро рассвет. Засады Дайран не боялся - слишком тихо было кругом. Если, конечно, старик не догадается прямо сейчас чесануть в лес за подмогой, до утра им ничего не грозит. Но дело-то, оказывается, серьезное. Надо бы все-таки поймать его да расспросить кое о чем. Но сил не было. Наступил отходняк, ноги и руки противно ослабели. Черт... скажи кому - не поверят. Вряд ли, конечно, этот человек вправду смог бы его убить, для этого опыт нужен и умение, но случайно - чем черт не шутит... вспомнился снова Юхан, и Дайран сдавленно застонал сквозь зубы. Смерть в глаза посмотрела. Не зря, значит, нужна в Особом отделе эта девчонка - живая. Кто же она такая, черт побери?
  Дверь скрипнула - и Дайран резко обернулся. Но хозяин подошел к нему, встал рядом, облокотился на деревянные перила крылечка. И спросил - хмуро, но миролюбиво:
  - Закурить нет?
  - Ну, ты и наглец, - покачал головой Дайран. - Едва не убил, еще и курить просишь?
  - Извини, - хмуро бросил старик. - Я против тебя лично ничего не имею. Хотя жаль...
  Дайран хмыкнул, протянул ему трубку и кисет с табаком. Старик кивнул, достал из кармана огниво.
  Он, оказывается, был еще не стар - сильные руки, прямые, твердые пальцы, и ни намека на старческую сгорбленность и суетливость. Вот только волосы совершенно седые - они-то и сбили Дайрана с толку. А глаза - пронзительные, резкие, и такие же резкие складки прочерчены от крыльев носа к уголкам губ. А в глазах, кажется, растерянность... немудрено. У самого Дайрана мягко кружилась голова и дрожали колени.
  В черном небе пронзительно крикнула неведомая ночная птица.
  - Не поцарапал? - осведомился старик, набивая трубку. - Впрочем, что зря говорить. Убил бы я тебя, если б не она...
  - Да и я б тебя... - подумав, признался Дайран.
  Идиотизм ситуации уже даже не шокировал. Несостоявшийся убийца и его жертва стояли рядом на крылечке и беседовали, раскуривая трубочку. Полный привет. Еще самовара не хватает... и Регду сюда, чтоб чай разливала.
  - Если б ты знал, капитан, какого ты человека губишь, - с горечью сказал вдруг хозяин, выпуская кольцо дыма. - Если б ты знал...
  - Ну, так расскажи, - хмуро бросил Дайран. - Я себя последним дураком чувствую. Все все знают, один я, как слепой кутенок, тычусь носом в дерьмо...
  Хозяин коротко вздохнул.
  - Не стал бы рассказывать, - проговорил он так же угрюмо, - но ты, кажется, человек честный. Регда за тебя, можно сказать, поручилась...
  - Когда ж успела? - нехорошо усмехнулся Дайран. - Я вроде все время рядом был - вы с ней и парой слов перемолвиться не успели...
  - Она просила тебя не трогать, - ответил старик. - А такая просьба - от нее... дорогого стоит, понимаешь?
  Дайран покачал головой.
  - Не понимаю ни черта, - сообщил он.
  - Расскажу. Не все, правда. А остальное сам поймешь - ты ж вроде не дурак.
  - Погоди... ты вот что скажи: это правда, что она - из лесных людей.
  Хозяин коротко улыбнулся, посмотрел на него.
  - Слышал, значит. Ну, в каком-то смысле - правда. Только это не совсем те колдуны лесные, в которых вы там у себя верите. Это немножко другое...
  ... Забытые, потускневшие от времени легенды проходили перед Дайраном неспешно и величественно, едва касаясь высокой травы, и он вздрагивал от их спокойных прикосновений. То, что на Юге считалось выдумками, бабкиными сказками, здесь, на Севере, было окружено почетом и уважением. Падали, как удары клинка, непривычные для уха солдата слова. Право. Род. Королевская кровь. Какая разница была бы ему, какие нынче короли на троне?
  Задыхаясь от горя, мелькнула на мгновение девушка в серебристой вуали - принцесса Альбина, злосчастная тень королевского рода, та самая, полузабытая и загадочная. Преданная родными братьями, насильно сосланная в далекий монастырь - бледный отсвет прежней красавицы с длинными косами. У них, оказывается, женщины наследовали; право старшинства - кому оно нужно, если цена этого - жизнь? Кто знает, думал Дайран, сколько правды в этих легендах; сколько слез пришлось пролить той, живой, настоящей прежде, чем встретила она на лесной тропе человека с невероятными, серо-зелеными, колдовскими глазами... Что уж он там наобещал ей, чем приворожил... в монастыре недосчитались однажды послушницы, а в лесной избе той же ночью прибыло мужаткой. Женой оборотня, колдуна, меняющего облик, лешего, которым детей пугают...
  Кем пугала Альбина своих детей? Рассказами о братьях-принцах?
  Она прожила недолго. Видно, все силы, что были отпущены ей, отдала детям - мальчику и девочке. А они, выросшие, вместе с даром отца - умением оборачиваться зверем и птицей - сохранили и материн дар: память о том, кем была она и чья кровь течет теперь в их жилах. И знание, что есть у них на свете родичи, родичи по крови, но не по духу - далеко, за лесами, в пышных залах королевских дворцов. И предсмертное материнское проклятие сохранили, обращенное к младшим братьям: "род ваш не вечно будет править этой страной, а прервется. И все вернется, как должно быть по праву старшего". Вот только не уточнила преданная старшая сестра, у которого именно из братьев не останется потомков. А может, уточняла, да за давностью лет осталось это забытым...
  - В архивах Севера хранится это пророчество, - сказал хозяин. - Правда, так глубоко, что не всякий отыщет, да и язык там... Но я прочитал, я видел этот текст.
  - Ты? - поразился Дайран.
  - Отчего бы нет, - усмехнулся старик. - Я, к твоему сведению, не кто-нибудь, я профессором был когда-то... историком. Кафедра отечественной истории в столичном Университете - это вам не баран чихнул. Думаешь, почему я тебе это все так просто рассказываю? У меня тема научной работы была - "Генеалогия королевского дома: факты и легенды". Семь лет в архивах сидел...
  - Но... почему же ты, - пробормотал ошарашенный Дайран, - почему - здесь?
  - А где еще, - спокойно ответил хозяин. - Скажи спасибо, что жив остался. После войны половину преподавателей разогнали, две кафедры прикрыли - нашу и лингвистов. А меня арестовали - за шпионаж, - он зябко поежился. - Ладно, добрые люди бежать помогли. Теперь вот - здесь...
  Он помолчал.
  - Зовут тебя как? - тихо спросил Дайран.
  - Карис. Бог весть зачем я тебе рассказываю это, парень... - он окинул Дайрана взглядом.
  - Не бойся, не донесу, - процедил тот. - У меня приказ другой, мне ты... без надобности.
  - Да я и не боюсь, - очень буднично ответил Карис. - От судьбы не уйдешь все равно...
  - Вот и рассказывай давай дальше.
  - Дальше... ладно. Никто, похоже, так и не понял, к которому из братьев относилось пророчество. А узнать хотели - многие, как южане, так и наши. Но, думаю, принцесса тогда и сама не понимала, что говорит - такие пророчества редко произносятся в здравом уме. А теперь-то кто скажет...
  - А Регда здесь при чем? - напряженно спросил Дайран.
  - Подожди. Насколько я понял, муж принцессы Альбины был чародеем. От него пошли как раз эти истории о лесных людях - чудовищах, умеющих колдовать, крадущих детей. Вот уж не знаю - один ли он был на земле такой, или целый народ жил в этих местах прежде нас. Думаю, что все-таки народ... посмотри, сколько про них легенд, какие сказки - что у нас, на Севере, что у вас - так ведь? Не знаю, сколько там правды насчет чудовищ, но что лес для этих людей - дом родной, это правда. Они его как раскрытую книгу читают. Повадки зверей и птиц, травы разные, тропы тайные - это для них как для нас азбука.
  Он затянулся трубкой и помолчал.
  - Словом, получается, что кровь королевского дома течет не только в наших и ваших королях, а и еще кое-где. А кровь, как сам понимаешь, не водица. Род, берущий начало от Альбины и ее мужа-чародея, не прервался. В лесах, скрытно, до поры до времени, как говорилось в легендах... вообще легенды про это дело - удивительная вещь, - улыбнулся Карис. - Чего только по деревням не болтают! Говорят, что наступит день и час, когда истинный потомок Альбины выйдет из леса, и будет у него в руке удивительный меч, сияющий серебром. И наступит тогда всем полный... полный праздник, в общем, и никто не уйдет обиженным. Конечно, в основном, такие байки слагает беднота - те, кто считает лесных людей чуть ли не защитниками своими и избавителями от произвола властей и местной знати. Но встречаются любопытные факты. Например, что род этот считается не по отцу, а по матери, и только женщина способно истинно мудро и праведно управлять страной. Очевидно, это осколки сопротивления старому указу о том, что женщины не наследуют... и утвержден-то он был как раз примерно в то время, в годы раздела Империи.
  Карис опять замолчал, постукивая остывшей трубкой по перилам.
  - А Регда? - опять напомнил Дайран.
  Небо над их головами потихоньку светлело.
  - Регда... с ней все просто, - задумчиво ответил Карис. - Она наследница... принцесса, если можно так сказать. Единственная выжившая из прямых потомков принцессы Альбины, осколок королевского рода.
  Дайран тихо и протяжно присвистнул.
  - Понимаешь теперь, ЧТО она для нас? Для северян, которые, ко всему, перестали быть самостоятельной страной... и если бы только это! На нее, на этот загадочный, полусказочный род смотрит теперь едва ли не весь Север - потому что видят в них надежду. Надежду на избавление от военных порядков Юга, надежду на то, что снова наступит мир... да и мало ли на что еще! Ты заметил, как разошлись за сотни лет наши народы - язык, культуры, взгляды? Да, многое сохранилось, но мы уже не единая держава, капитан, мы разные и разными дорогами идем. А вы хотите насильно слить их в один - зачем?
  - Я-то тут при чем... - пробормотал угрюмо Дайран. - Я к вам не просился...
  - Да я не тебя конкретно имею в виду, а Юг вообще, не горячись. Род принца Остина угас, но чем хуже род принцессы Альбины? И понимаешь теперь, как нужна и важна и для вас тоже эта девочка? - горько проговорил Карис. - Заполучи ее Юг - и Север можно будет с чистой совестью поставить на колени. Впрочем, вы можете сделать это и без чистой совести, но, - он усмехнулся, - как-то сложнее. Конечно, мы станем сопротивляться еще долгое время. И даже, я думаю, среди боковых наследников найдутся те, кто станут продолжать эту войну. Но...
  Он умолк.
  В болоте неумолчно орали лягушки. Небо над верхушками деревьев начинало понемногу сереть, потянуло сыростью. Дайран поежился.
  - Скажи... - неуверенно спросил он вдруг, - а правду говорят, что эти... ну, лесные - что они детей крадут и железа боятся? Я ведь ее не просто так в железе таскаю...
  - Насчет детей - точно враки, - сухо ответил Карис. - Зачем им? Научить тому, что они умеют, можно лишь, если у тебя это в крови. Нет, бывало, конечно, что им в обучение детей отдавали - из таких потом получались замечательные следопыты. Но красть... не знаю, не думаю.
  - А про железо?
  - А ты у нее сам спроси, - нехотя и отчужденно посоветовал Карис. И, поколебавшись, добавил: - Вообще говорят, что железо обращаться мешает...
  - Что мешает? - не понял Дайран.
  - Облик менять. Я ж говорю - дар у них передается, умеют они оборачиваться кто зверем, кто птицей. Но толком я не знаю, - добавил он поспешно, - и врать не стану. Одно точно знаю - в железе не убежишь. Потаскай-ка на себе этакую тяжесть. Ваши отцы-дознаватели тоже дело знают, - он нахохлился, потер запястья, и Дайран понял, что означает этот жест. Старая память.
  Карис повернулся, явно намереваясь уйти в дом, но Дайран удержал его:
  - Скажи еще... Что значит ее прозвище?
  Карис опять помедлил.
  - Серая птица, - ответил он.
  - Значит... - медленно проговорил Дайран, - она - птица?
  Карис полоснул его неожиданно злым взглядом.
  - А ты умный, капитан... Умный. Если довезешь ее до места и сдашь, куда следует, так вмиг майором станешь. Глядишь, и орденок привесят. Старайся, служи... вези, - он резко развернулся и пошел в дом, тяжело прихрамывая и сутулясь.
  Дайран беспомощно выругался, глядя ему вслед.
  Обида накатила - неожиданно острая, почти детская. Сам он, что ли, добровольно вызвался? Поставили ведь навытяжку и согласия не спросили... кому интересно мнение солдата? А теперь чувствуешь себя точно дерьмом измазанный. Он грохнул кулаком по деревянным перилам - и взвыл, больно ударившись мизинцем.
  Хороша себе добыча, нечего сказать. Как в сказке - принцесса и солдат. Или свинопас - как там было-то? А какая теперь, к чертям, разница!
  
  Дайран долго ворочался, пытаясь уснуть. Нет сна, хоть тресни. Уже небо совсем светлое, уже оглушительно щебечут птицы за окном, уже яркие лучи ползут по стенам - нет сна.
  Рядом ровно дышала во сне девушка. Принцесса по имени Серая Птица.
  Влип ты в историю, капитан. В ту самую, настоящую Историю, которая на пыльных страницах перьями пишется; которая хранится в королевских архивах, куда нам хорду нет; которая не спросит тебя, хочешь ли ты в нее попасть.
  Бабкины сказки. Дайран тихо засмеялся. Вот она тебе, сказочка - доигрался. История чужой страны лежит с ним рядом. И в твоих руках правильный ответ. А ты его не знаешь, ответ этот...
  Дайран поднялся на локте и посмотрел на спящую девушку. Взять бы ее на руки, прижать к себе и послать все эти сказочки к черту. Оборотень, лесное чудо... да плевать он хотел на все это! Пусть даже обернется в его руках серой птицей - он отпустил бы ее в небо, только б она хоть ненадолго возвращалась на землю, к нему. Пусть себе летает в поднебесье. Тяжелые, холодные браслеты на ее руках отливали синевой. Что, девочка, к земле тянут, да?
  Дайран выругался, встал. Старые половицы заскрипели под ногами - Регда пошевелилась, что-то забормотала во сне, но не проснулась.
  В тесной кухне настежь распахнуто окно, но табачный чад слоями висел в воздухе. Ежась от утреннего холода, Дайран зачерпнул ковшом воды из кадки в углу, жадно выпил. И поперхнулся от сдавленного кашля - Карис сидел в углу, мрачно глядя на него, в компании изрядных размеров бутыли.
  - Что, не спится? - мрачно и хрипло спросил хозяин. - Садись, выпей.
  Он пододвинул к капитану огромную кружку.
  Дайран помотал головой.
  - Не стану. И тебе не советую.
  Карис захохотал зло и неприятно.
  - Мне твои советы, приятель... сам знаешь где.
  Дайран пригляделся к нему.
  - Когда ж ты успел... - проговорил он почти сочувственно. - И зачем....
  Что, профессор, отходняк, да? Немудрено, что развезло так быстро и сильно. Не под силу тебе, книжному червю, убийство, пусть даже и несостоявшееся? Это тебе не в архивах сидеть...
  - Набрался, да? Перед девочкой не стыдно? - вырвалось у него.
  Карис выдохнул тяжело и устало.
  - Девочка, - пробормотал он про себя. - Я ведь ее помню - малявкой еще. Маленькая девочка с длинной косой; она умела оборачиваться уже в четыре года - маленькая такая птичка с серыми крыльями. И пела так чудесно. И так хохотала, когда я пытался ей уши надрать, а она у меня из рук улетала. Только перестала она оборачиваться, капитан... когда на глазах у нее погибли - мать, отец, два брата. Ваши тогда взяли их хутор в кольцо; не иначе, навел кто, потому что кому бы еще - там заклятия стояли, несложные, конечно, от чужака, но все же... Когда ее привезли ко мне, она была на зверька похожа, а не на птицу... на имя свое откликаться перестала. Одна выжила из всех - и то потому лишь, что не было ее там, она с утра в лес ушла за ягодами. Ей пятнадцать было тогда. С тех пор ни разу не видел я, чтобы она... вот тебе и Серая Птица - одно имя осталось. А... что ты знаешь про это, капитан...
  Карис махнул рукой.
  - Отца ее, мать, братьев - всех в одном костре сожгли. Война только началась тогда, семь дет назад. Вот и смекни, с кем война-то была, капитан... с нами или с ними? - он мотнул головой в сторону. - Видно, у вас там на Юге умные люди живут... тоже читать умеют... старые летописи.
  Он снова приложился к бутыли.
  - За одно судьбе спасибо говорю - что меня уберегла. Знаешь, от чего? От предательства. - Он впечатал кулак в столешницу. - Меня ведь пытали, капитан... и чего я под пыткой орал - не помню. Счастье, что сам не знал тогда, где девчонка скрывалась, а то бы... - он умолк.
  Дайран подошел и выхватил у него из рук бутыль.
  - Поди проспись, - сказал он жестко, едва сдерживая отвращение. - Ей тебя таким видеть радости мало...
  Тупо болело слева - там, где сердце. Маленькую кухоньку заливали яркие солнечные лучи.
  
  
  * * *
  
  Этот день пути должен был стать последним для них. Завтра к закату, если все будет хорошо, они доберутся до Юккарома, и капитан Ойолла сдаст, наконец, пленницу с рук на руки Особому отделу. Вот только кто бы знал, как ему этого не хочется...
  Они не стали останавливаться на ночлег в деревне, а, купив хлеба и молока, отъехали подальше, углубились в лес. Уже привычно разожгли костер. Ни Регда, ни Дайран не говорили об этом вслух, но ночевать среди людей им почему-то не хотелось.
  Весь этот день Регда молчала. Дайран знал, почему. И мог только догадываться о том, что ждет ее завтра вечером и после. Он сам, своими руками отдаст ее на смерть. О, проклятье! Если бы он мог умереть за нее сам. Но не может... и присягу нарушить не может тоже.
  Дайран уже не скрывал от себя самого, что он чувствует к этой чужой, в общем-то, девушке. И не знал, что делать ему с этим внезапно свалившимся чувством. После истории с Элис он поклялся себе, что никогда не доверится ни одному существу женской породы. А та, что смогла растопить лед, сковывавший его все эти годы, стоит по другую сторону разделившей их полосы. И от ее смерти (ну, или не смерти - что, легче от этого?) зависит его возвращение домой. Было отчего хотеть напиться...
  Он сидел у костра, смотрел в огонь и молчал.
  Этот вечер выдался ясным и теплым, не в пример всему прошлому пути. Регда сбросила свой темно-зеленый плащ; глаза ее поблескивали, как искры, летящие из огня, тускло отблескивало железо кандалов. Дайран не мог смотреть ей в глаза. Завтра... завтра...
  - Ладно, - он решительно поднялся. - Поздно уже. Давай я тебя перевяжу, и будем ложиться...
  - Стоит ли... - тихо отозвалась девушка.
  Сноп искр выстрелил из костра. Небо было уже совсем черным.
  - Стоит, стоит...
  Бинты, целебную мазь и немного продуктов им дал с собой Карис. Привычными движениями пальцы Дайрана втирали пахучий бальзам в уже совсем затянувшуюся ссадину, а сам он боролся с желанием приложить ее ладонь к губам - и больше не отпускать никогда. Затянув бинт, поднял голову - и увидел ее лицо. По щекам девушки бежали слезы.
  Острая жалость сдавила его сердце. И что-то подсказало: не от страха или тоски эти слезы, от другого чего-то... чего?
  - Ну что ты плачешь... - пробормотал Дайран беспомощно.
  - Ты закончил? - спросила Регда, не глядя на него. - Надевай железо...
  - Успеется... - он повертел кандалы в руках и отложил в сторону. - Отдохни чуток...
  Снова взял ее руку в свои, осторожно коснулся пальцами ее мокрых щек.
  - Ну не плачь... Пожалуйста, не плачь. Все обойдется...
  - Дайран... - Регда смотрела прямо на него, и глаза ее казались совсем черными. - Скажи, что мне делать?
  - А что...
  - Я люблю врага и не знаю, как сказать ему об этом. Дайран...
  Медленно, медленно он поднес ее пальцы к своему лицу. И прижался к ним губами.
  
  .... Как пела эта птица над головой! Захлебываясь, не умолкая ни на минуту... да и была ли она, эта светлая северная ночь, или едва догорел закат, сразу наступило утро? Дайран плавал в ленивой полудреме на границе сна и яви, и сердце его пело в такт с этой птицей, и золотые блики плясали в темноте перед закрытыми веками. Ладонь еще ощущала тепло и мягкость густых волос, рассыпанных по старому плащу - импровизированному ложу. Что нужно для счастья солдату?
  Не открывая глаз, Дайран вспоминал, как они целовались ночью - отчаянно, самозабвенно, до головокружения. Регда, оказывается, целовалась впервые в жизни, что немало его позабавило - лечить и хоронить умеет, а любить - нет. Но, впрочем, все это неважно, и он ласкал ее с самозабвением умирающего от жажды, добравшегося, наконец, до кружки с водой. Наверное, даже звезды завидовали им...
  Какие у нее губы - мягкие, нежные, как лепестки цветков... Каким горячим и упругим стало враз ее тело... Он шептал ей нелепые и смешные признания - а она целовала его пальцы.
  - Я люблю тебя... Я тебя люблю...
  - Муж мой...
  - Я тебя никому не отдам...
  - Любимый...
  Дайран протянул руку, чтобы погладить ее снова, но рука ощутила пустоту. Он лениво приоткрыл один глаз. Рядом лежит ее пояс, вышитый странным тревожным узором - ломкие линии, словно узор из трав. Ну, все ясно - одевается, наверное, в стороне или отошла умываться. Дайран тихонько погладил жесткие кожаные кольца.
  Он не отдаст ее никому, никому. Он увезет ее в столицу, подаст в отставку, и они поженятся. Плевать, что скажут друзья и родичи - отец не осудит, а большего ему не нужно. Если будет надо, они уедут на юг и выстроят там дом. И у них родится дочь - маленькая девочка с такими же мягкими, как у Регды, волосами... и она тоже будет уметь оборачиваться - хоть птицей, хоть маленьким лисенком, какая разница...
  Тихо как... Ни шороха, ни звука...
  - Регда... - позвал Дайран, приподнимаясь на локте.
  И вдруг вскочил.
  Тихо как, тихо. Ну, конечно. Валяются у костра кандалы, на его плаще - ее пояс. А его пояса нигде нет. Она ушла. И этим оставленным ему подарком - простилась. Дайран рванулся было в чащу, крикнул: "Регда!". Где вы видели дочь леса, которая растеряется в лесу? Она ушла, когда он так непростительно дрых... Она не заблудится, найдет дорогу. Слава Богу, она ушла. Господи, почему она ушла? Они никогда не увидятся больше...
  Рядом с поясом лежало птичье перо - серое, с темно-фиолетовой полосой у основания. Словно пролетала здесь птица... серая птица...
  Дайран поднял перо и тихо погладил пальцами, сунул за пазуху. Поднял с земли пояс и дернул в сердцах, словно тот был виноват во всем, что теперь придется пережить ему - арест, суд, приговор, клеймо государственного преступника. Потом плюнул и стал неторопливо одеваться.
  
  Эпилог
  
  - А мне плевать на то, что ты по званию старше, понял? Имел я твое звание с тобой вместе в том самом...
  - Рядовой Ойолла!
  - Да пошел ты...
  Брен Дин-Ханна привык к такому разговору. Он уже давно ко всему привык. И к тому, что разжалованный из капитанов в рядовые Дайран Ойолла не пьет только на дежурстве или во время тревоги. И к тому, что из опасных вылазок его приходится едва ли не за уши вытягивать. Друг ротного командира Дин-Ханы искал смерти. Он искал ее с тех самых пор, как... с того проклятого задания, будь оно неладно. Брен знал, разумеется, обо всем достаточно подробно - до того момента, как Дайран обнаружил исчезновение своей пленницы и явился в Юккарем один. О том, что было после, слышал кратко или вовсе только догадывался. Арест, суд, лишение гражданских прав и лямка рядового навечно. Но вот почему Ойоллу не сослали еще дальше на север или не упекли на юг, на галеры, а оставили в этой хоть и дыре, но все-таки уже привычной, не знал. То ли родители вмешались. То ли суд решил, что все-таки достаточно... что вряд ли.
  Дайран вернулся - и не вернулся. Он стал другим - совсем. Язвительный и беспечный парень превратился в молчаливого старика с пустыми глазами. На попытки разговорить - отмалчивался. На выговоры за излишнюю горячность или плевал, или матерился - вот как сейчас. Казалось, он ни минуты не желает находиться наедине с собой и ни секунды не терпит отдыха. Или пахать, чтобы ни о чем думать времени не было. Или свалиться, чтобы думать о чем-то уже не было сил. Или пить.
  У него сейчас было восхитительное положение - дальше фронта не пошлют. Что могут сделать ему за пьянство? Разжаловать? Дальше некуда. Сослать? Так дальше тоже не особо есть куда, и так дыра. На гауптвахту посадить? Тоже мне, испугали...
  Дайран знал это все прекрасно, и оттого или пил, или нарывался - на что угодно, на драку, в заварушку, на скандал. А в ответ на уговоры посылал Бренна по известному всем адресу.
  Четвертые сутки Дайран сидел под арестом. Брен, разозленный, доведенный до отчаяния, пригрозил, что еще одна такая выходка - и он пишет рапорт, и пусть рядового Ойоллу или переводят, или он сам отдаст его под суд. Дайран ответил ему длинной матерной тирадой и отвернулся к стене.
  Так, у стены, он и лежал в то утро, когда Брен вновь зашел к нему в "камеру" - так высокопарно называли у них в гарнизоне комнатки, в которых провинившиеся солдаты отбывали срок наказания. Дайран даже не повернулся. Брен постоял немного, придвинул к себе единственный табурет, сел.
  - Спишь? - спросил он после паузы.
  - Тебе какое дело... - не оборачиваясь, ответил Дайран.
  - Да мне-то, в общем, никакого, - хмыкнул Брен. - Только тут у нас история приключилась...
  - Отвяжись, - процедил Дайран. У него болела голова.
  - Слушай, ты, - взорвался Брен, - ты выслушать меня можешь, мать твою? Дело, между прочим, тебя касается.
  - Отвяжись, - процедил Дайран.
  Брен пару секунд боролся с желанием развернуть его к себе и съездить, наконец, по физиономии (о, как ему хотелось этого! А нельзя, пока на службе). Потом достал из кармана сверток, швырнул на кровать.
  - На, держи. Твое ведь?
  Дайран соизволил, наконец, повернуться, лениво развернул узел... и ошалело вскочил?
  - Ты... откуда??!
  - От верблюда, - буркнул Брен, остывая, наслаждаясь проступившей на лице друга растерянностью и ужасом. - Выслушай сначала. Сядь. И не бросайся на меня...
  - Ну?!
  - Поймали сегодня ночью двоих... партизаны, мать их так... похоже, что из лесных. Склад пытались поджечь. И откуда узнали только, мерзавцы. Ну, словом, ребята их повязали... пока ты тут прохлаждался. - Брен помолчал.
  - Ну?!
  - С одного из этих двоих сняли вот это, - Брен поднял с кровати, повертел в руках тонкий плетеный пояс, принадлежавший когда-то Дайрану и унесенный два года назад пленницей по имени Регда.
  Дайран встал.
  - Где он?
  Брен помолчал.
  - Я тебя спрашиваю - где этот?
  - Не ори, - ответил тот. - Оба они сидят через стенку от тебя. Но входить к ним строжайше запрещено. Всем, кроме меня и лейтенанта Кларса. А тебе, между прочим, тут вообще прохлаждаться до вечера.
  - Брен...
  - Погоди. Эти двое до завтрашнего утра никуда не денутся, а Кларс ночью уедет. Ты меня понял?
  - Да... Брен, спасибо.
  - Но помни - я тебе ничего не говорил. Разбирайся с ним сам и тихо.
  До вечера Дайран то метался по своей каморке, то недвижно сидел на кровати, обхватив голову руками. Ничего нельзя сделать до ночи - хоть вой. Так медленно текут минуты, так медленно. Он обещал не делать глупостей. Нельзя.
  Уже стемнело, когда скрипнула дверь его камеры. Вместо сторожившего его сержанта Дворы в дверь, пригнувшись, вошел Брен, хмуро махнул рукой:
  - Выходи давай...
  Они вышли во двор, и Брен толкнул Дайрана в сторону казармы.
  - Иди...
  - Но...
  - Иди, я сказал! - прошипел Брен. - Кларс еще здесь, ясно тебе? Вот уедет, тогда...
  Еще полтора часа Дайран пролежал в казарме, уткнувшись в подушку. Очень хотелось выпить, но пить было нельзя. Тик да так - так долго... Уже казарма угомонилась, уже развели караулы, уже луна выплыла на середину неба, а он не спал, лежал, вцепившись в подушку, и ждал. Брен не мог обмануть. Значит, скоро.
  Когда ждать так и молчать больше не стало сил, дверь скрипнула. Дайран вскочил. Высокая фигура маячила в дверях.
  Брен едва держался на ногах от усталости. Лицо его даже при неярком свете фонаря было осунувшимся и бледным. Он взял Дайрана за плечо и несколько секунд постоял так на крыльце.
  - Что с тобой? - спросил его Дайран.
  - Устал... - невнятно пожаловался Брен. - Устал, как собака. Кларс этот, погань...
  Отчего погань, объяснять не стал. Дайран не спросил, его сейчас одно жгло - нетерпение. И Брен почувствовал это...
  Они пересекли двор, приблизились к тесной сараюшке гауптвахты. Брен отпер дверь, сунул Дайрану в руки ключ и фонарь.
  - На, держи... Я спать пошел, иначе сдохну. Только, Дайран... не подведи меня, ладно?
  - Иди, иди... - прошептал Дайран и шагнул внутрь.
  Двое лежали на соломе в углу и зашевелились при звуке его шагов. Дайран какое-то время пристально разглядывал их. Двое. Да, двое мужчин. Глупо было надеяться... Один - его ровесник, второй - почти старик. Оба связаны. Одежда таких же бурых, неприметных цветов, темные волосы, глубокие серые глаза. Похожи, но не сильно. И чем-то неуловимым напоминают, как и Регда, жителей его родины - такие же чистые и резкие лица.
  Дайран поставил фонарь на пол, пошарил за пазухой, вытащил пояс, развернул, встряхнул.
  - У одного из вас, - он удивился, как хрипло звучит его голос, откашлялся, - нашли вот это. Чье это?
  - Ну, мое, - отозвался после короткой паузы молодой пленник. - Тебе что за дело?
  Дайран подобрал фонарь, уселся возле него на пол поудобнее.
  - Где она?
  - Кто? - неподдельно удивился пленник.
  Дайран вскочил, сгреб его за шиворот, подтянул к себе.
  - Не знаешь, тварь? Где Регда? Та, чей пояс на тебе нашли...
  - Отпусти... - прохрипел пленник. - Придушишь - не узнаешь.
  Дайран с отвращением выпустил его, отряхнул ладони. Пленник помотал головой, отдышался.
  - Значит, ты - тот самый капитан... - хмуро сказал он.
  - Что ты знаешь о ней, мразь? - вскинулся Дайран,
  - Не ори, - проворчал пленник. - Сначала руки развяжи.
  - Обойдешься...
  - Ну, как знаешь. А связанным говорить не буду.
  - Тьфу, мразь, - сплюнул Дайран, но все-таки вытащил нож. - Повернись...
  Несколько минут парень, кусая губы, растирал затекшие кисти. Дайран молча ждал. Пленник глубоко вздохнул, поднял на него глаза и чуть улыбнулся.
  - Жива она, Регда твоя. Жива и здорова, все с ней в порядке.
  - Откуда ты ее знаешь? - спросил Дайран. - Где она? Почему на тебе пояс? Это мой...
  - Да понял я, понял, что твой, - очень спокойно ответил парень. - Где - не скажу, ни к чему тебе. А откуда знаю все... сестра она мне... названная.
  Дайран едва фонарь не выронил.
  - Она сама мне его отдала перед... перед тем, как я уходил. На удачу. Талисман вроде. А вот не к удаче обернулось-то дело...
  - Расскажи мне о ней, - тихо попросил Дайран.
  - Зачем тебе? - искоса глядя на него, поинтересовался парень. - Все равно встретиться вам не судьба, да и будущего нет у вас... кто ты и кто она. Забудь. Вам вместе не быть... Хотя, конечно, тебе спасибо... за нее...
  - Что мне твое спасибо... - процедил Дайран.
  - Это не мое, это ее спасибо. Любит она тебя, капитан...
  - Не капитан я больше, - сообщил Дайран. - Как раз после этого...
  - А... ну да, дело понятное. Тем более спасибо.
  Они помолчали.
  - Что с ней дальше будет? - спросил Дайран.
  - Не знаю, - темнея лицом, ответил пленник. - Я вряд ли это узнаю, у нас теперь дорога недолгая. Бог даст - выживет... может, сына вырастить успеет.
  - Кого? - глупо спросил Дайран.
  Пленник несколько минут разглядывал его, потом хмыкнул.
  - Сын у нее родился, капитан... тьфу, извини. В общем... похоже, что твой. Хороший мальчонка, крепкий. Ему сейчас чуть больше года. На нее не похож совсем, значит, выходит, что на тебя. Дайран зовется...
  - Тьфу, черт, - прошептал Дайран потерянно. - Как же так...
  Пленник усмехнулся:
  - А то ты не знал, как дети получаются...
  Дайран размахнулся, чтоб съездить ему по уху, но парень легко перехватил его руку и тихо сказал:
  - Не буянь. Ты сам виноват...
  - В чем я виноват?! - процедил Дайран, морщась от боли в вывернутой руке.
  Пленник отпустил его. Прямо взглянул в глаза:
  - Если полюбил ее - зачем вез в Юккарем? Ушел бы с ней.
  - Куда?
  - К нам...
  - Ага... щаз...
  - Вот и я говорю, что дурак...
  - Заткнись, придурок!
  - Да мне-то... Я заткнусь. Это ты ко мне ворвался и орать начал, а не я к тебе. Я тут вообще сторона, мне главное - она жива и в безопасности.
  Дайран спросил почти шепотом:
  - Мальчик... сын... он - кто?
  Парень понял.
  - Пока не знаю, - очень мягко ответил он. - Это только лет в шесть будет ясно. Но она мальчишку зовет Лисенком, так что... может быть, будет - Лис.
  Чуть помедлил, усмехнулся.
  - Регда... вот, значит, как ты зовешь ее...
  - А как ее зовут на самом деле? - едва слышно спросил Дайран.
  Парень помолчал несколько секунд. И сказал - несколько протяжных, гортанных звуков.
  - Так ее имя звучит по-нашему...
  Дайран коротко и резко вздохнул и попросил - почти умоляюще:
  - Скажи мне, где она?
  - Нет...
  - Да почему?!
  Пленник вздохнул, потянулся, лежа на соломе.
  - Слушай... Ты или дурак, или прикидываешься. Вот смотри - скажу я тебе сейчас, где твоя Регда, дальше что? Ты помчишься к ней? Во-первых, ты не знаешь дороги...
  - Найду, - упрямо сказал Дайран.
  - Во-вторых, - терпеливо продолжал пленник, - как ты отсюда уйдешь? Насколько я понимаю, в подразделении дисциплина строгая, а отпуска тебе не положено, иначе ты бы тут не торчал, так? Дальше. Ну, даже если ты ее разыщешь, что будет потом? Ты хочешь забрать ее с собой? А куда? В эту вот дыру? Или сам останешься? Тогда тебя будут ловить, как беглого, потому что - опять же, насколько я понимаю - тебе отставка не светит. Ну? Правильно я рассуждаю?
  Дайран молчал.
  - А теперь подумай вот еще о чем. Если ты будешь знать, где твоя жена, - Дайран вздрогнул при этих словах, - ты будешь знать не только это. Ты будешь знать, где укрывается преступница, которую ищут. За которую обещана награда, так ведь? Где гарантия, что ты не проговоришься?
  - Да ты... - начал Дайран, закипая, но парень успокаивающе поднял руку.
  - Погоди. Я же не говорю - сдашь. Но ведь есть Особый отдел. Есть... сам, наверное, догадываешься, какие методы у них есть. Тебя просто заставят сказать, понимаешь?
  - Твою мать... - пробормотал Дайран.
  - То-то вот и оно. Поэтому не скажу я тебе ничего, уж прости... Хочешь - пытай. Постараюсь не выдать, хотя, впрочем, не уверен до конца.
  - Придурок...
  - Может, и придурок. Только я хочу, чтоб она уцелела. И твой сын, кстати, тоже...
  Дайран посмотрел на него и спросил:
  - Да ты ее сам, что ли, любишь?
  - А это уже не твое дело, - отозвался пленник.
  Они помолчали. Трещал, оплывая, фитилек лампы.
  - Как тебя зовут? - спросил Дайран.
  - Тебе зачем, - ответил парень неохотно. - Зови, как хочешь...
  - Скажи, а почему ты говоришь - жена? Она ведь... ну, мы же не официально...
  - По нашим законам, - отчужденно проговорил пленник, - двое, избравшие друг друга и признавшиеся в этом, считаются мужем и женой по закону. Тем более, ребенок... - Он засмеялся. - Так что, парень, можешь передать всем своим поклонницам: я, мол, потерян теперь для общества...
  Дайран фыркнул.
  - Найдешь тут поклонниц, как же. Лейтенанта Кларса, разве что... - и захохотал, представив себе эту картину.
  Оба пленника тоже засмеялись. Старик, лежавший в стороне, повернулся к ним, лицо его осветилось улыбкой, и Дайран понял, что этот человек - не старик вовсе, так, лет под сорок, а может, и того меньше. Но улыбка угасла, резкие и суровые черты снова стали отчужденными.
  Дверь скрипнула. Дайран оглянулся - на пороге стоял молоденький солдат из второго отделения - видимо, часовой.
  - А... Ойолла, ты? Я думал, командир тут. Ты чего... здесь?
  - Сгинь! - рявкнул Дайран, и солдатика вмиг ветром сдуло. Но появлением своим этот мальчишка напомнил ему, что пора уходить. Пора. Но он совсем ничего еще не узнал.
  - Расскажи о сыне... - попросил умоляюще Дайран. Пленник чуть улыбнулся.
  - Хороший пацан. Маленький еще, но уже характер чувствуется. - Парень вгляделся в лицо Дайрана, потом прикрыл на мгновение глаза. - Действительно, на тебя похож - и губы такие же... хотя что там можно сейчас еще понять - сто раз переменится, пока вырастет...
  - Слушай, а ты не врешь? - неожиданно перебил его Дайран.
  Пленник покачал головой, но ответить не успел - дверь скрипнула, отворяясь, снова. На этот раз за ней снова маячил тот молоденький часовой, но уже в сопровождении Брена, заспанного и злого.
  Брен, не церемонясь, схватил Дайрана за рукав и вытащил вон. Отбирая ключ от двери, прошипел:
  - Ты что, мать твою, не соображаешь совсем? Ты хоть понимаешь, как ты меня подставляешь?
  - Брен! - умоляюще сказал Дайран, вцепившись в ключ. - Я тебя очень прошу! Ну пожалуйста! Ну... хочешь, я тебе завтра сапоги почищу? Или пить больше не буду? Или...
  Брен посмотрел на него чуть более внимательно.
  - Что, все так серьезно?
  - Брен!
  - Ладно, хрен с тобой. Через десять минут ключ принесешь мне. И смотри, Дайран, ох, смотри... Пошли, - кивнул он часовому, и оба скрылись за углом.
  - Спасибо... - запоздало пробормотал Дайран.
  Дайран, нагнувшись, вновь шагнул в низкий сарай. Решение пришло мгновенно.
  - Встали оба, - отрывисто сказал он.
  Пленники недоуменно посмотрели на него.
  - Ты, - это относилось к тому, кто постарше, - руки дай сюда. - Резким ударом кинжала Дайран перехватил связывавшую пленника веревку. Морщась от понимания того, что делает, так же отрывисто и резко сказал: - У нас десять минут. Я выведу вас через калитку в лес. Дальше - дорогу найдете?
  - А ты? - спросил старший.
  - Вам какое дело, - буркнул Дайран. - За мной, оба...
  Пройти, держась вдоль стен и в тени, к забору не составило труда - благо, сарай находился почти у самой ограды. В заборе была выломана доска - это Дайран знал, через дыру солдаты бегали в деревню за самогоном. Дайран первым выскользнул в щель, за ним бесшумно и молча просочились оба пленника. Тропинка, незаметная в темноте, нашлась под ногами легко, и через пару секунд три тени растворились в ночной тишине.
  Они отошли от части совсем недалеко, но Дайран остановился. Оглянулся. Пока все было тихо. Брен еще не хватился его, еще есть время, очень мало, но есть.
  - Все, - сказал Дайран. - Дальше - сами. Если повезет - уцелеете.
  - Постой, - парень шагнул к нему. - Идем с нами.
  - Зачем? - угрюмо спросил Дайран.
  - Ты понимаешь, что тебе будет за нас?
  - Тебе-то что... Дальше фронта не пошлют...
  - Расстреляют...
  - Да и черт бы с ним, - устало сказал Дайран. Ему было уже все равно. Он прекрасно понимал, что совершил сейчас воинское преступление, и знал, что за этим последует, но устал настолько, что оставалось только одно желание: вот прямо сейчас лечь в мокрую от росы траву и уснуть. И будь что будет.
  - А в Особый отдел попасть - тоже черт с ними? - спросил его старший. Дайран махнул рукой и, развернувшись, шагнул было обратно, но пленник удержал его.
  - Погоди... Мы проведем тебя к жене, если ты этого захочешь.
  Дайран замер.
  - Ну? Ты идешь с нами или возвращаешься?
  Ночную тишину разрезали крики - и звуки рожка. Боевая тревога. Значит, его все-таки хватились...
  - Куда идти? - спросил Дайран угрюмо.
  - Следуй за мной и не отставай, - бросили хором оба, ныряя в темные заросли.
  Дайран выругался и последовал за ними.
  
  2008
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"