К ИСТОРИИ ПОЯВЛЕНИЯ СКАНДИНАВСКИХ СОЦИОНИМОВ В ДРЕВНЕЙ РУСИ

Варяги, колбяги, буряги как будто не обижены вниманием историков. К сожалению самостоятельных исследований по теме немного, и опубликованы они были достаточно давно. С тех пор корпус источников заметно вырос - и это позволяет нам задать новые вопросы и, соответственно, получить новые ответы.

Буряги - одна из самых загадочных страниц Древней Руси. Загадочных настолько, что от них осталось лишь несколько точек на карте, да еще русская фамилия Буряга. Это тот редкий случай, когда социальную группу, неуловимую по письменным источникам, историки вычисляют 'на кончике пера'. Честь открытия бурягов принадлежит шведскому ученому Р. Экблому [Ekblom-1, 133-135].  Он обратил внимание на сходство шведского топонима Byringe и русского Буреги.  Й. Сальгрен [Sahlgren, 315] развил его мысль, объяснив топоним Byringe из шв. bår "волок". Деревня Byringe в Сӫдерманланде расположена на водном пути из озера Ельмарен в озеро Меларен, упоминается в источниках с 1360 г. [ SRAP, 139]. Перепад между двумя озерами достигает 15 метров, так что ныне зарегулированная протока Эскильстуна в древности изобиловала порогами и перекатами. В 5 км южнее Byringe на месте городка Husby-Rekarne когда-то находилась деревня Byr, в которой легко угадывается  bår (волок). Еще одна Byringe находится  на древнем водном пути из Ельмарена в Меларен, ныне пересохшем из-за поднятия скандинавского щита (сейчас - система озер Бюрстен-Экланген-Лангсьон-Ланнасьон-Виснарен).

Таким образом, присутствие в Древней Швеции 'бӫрингов', занятых проводкой речных судов через волоки и пороги устанавливается с большой надежностью.

Вслед за Экбломом на поиски 'бурягов' отправились и отечественные историки. Наиболее преуспела в этом Е. А. Рыдзевская [Рыдзевская, 496-500]. Она первая подняла вопрос о роли местного населения в торговле на Волжском пути. Специфика Восточной Европы такова, что речные пути, в отличие от Швеции, здесь имели первостепенное значение. Ясно, что для проводки судов через водоразделы, стремнины, пороги, усилий одних лишь купцов недостаточно. Для этих работ должно было привлекаться местное население, часть которого, оторвавшись от корней, неизбежно переходила на положение профессионалов-бурягов.

Лингвистический переход из др.-шв. * båringr в др.-новг. *бѫрѧгъ трудностей не вызывает: дифтонгическое сочетание *in перед согласным даёт носовой *ę (ѧ), *å дало *ɔ̃ (ѫ), конечная согласная *r  отпала, а ставшая конечной *g отвердела. Интересно, что *g после *ę должна была превратиться в *z (s), но только не в Северо-Западной Руси. В последнее время выяснилось, что в древне-новгородском диалекте вторая палатализация прошла лишь частично, не коснувшись согласного *g [Зализняк, 42-57]. Вот почему топонимы в Новгородской области сохранили конечную *g', тогда как южнее она палатализировала в *z'. Так как в древнерусском языке действие второй палатализации закончилось в XII веке, можно с уверенностью говорить, что все эти топонимы появились еще на карте Киевской Руси. Другой вывод, который напрашивается сам собой: распространение топонима Буряги происходило с севера на юг. В противном случае на всей Руси неминуемо должна была закрепиться форма Бурязи, так как переход *z'>*g' невозможен.

Е. А. Рыдзевская провела большую работу по сбору и анализу топонимического материала скандинавского происхождения. К сожалению, дальше этого она не пошла. Вместе с тем, топографическая привязка топонимов с основой на -буряг дает ценную информацию:

1. Буреги - село Старорусского района Новгородской области на южном берегу озера Ильмень; топографически тяготеет к пути из варяг в греки и волжско-волховскому водному пути. Церковь Николы Великого в Бурягах фигурирует с 1432 г [ПСРЛ, Т.XXX, 132]. В 3 км от села находится село Веряжа на одноименной реке.

2. Буреги - село Чудовского района Новгородской области на берегу р. Волхов;  тяготеет к пути из варяг в греки и волжско-волховскому водному пути. В 5 км ниже по течению - село Вергежа. Напртив в деревне Кузино - сопочный могильник ильменских словен. 

3. Буреги - село Боровического района Новгородской области. В 20 км от Мстинских порогов - важнейшего перевалочного пункта волжско-волховского водного пути. 

4. Буряжки (Бурежи) - деревня Сланцевского района Ленинградской области на берегу озера Самро, в стороне от торговых путей. Вероятно, перенесенный топоним, учитывая, что русская крестьянская колонизация в этом регионе началась относительно поздно: не ранее XIV века.

5. Буриги (Старые и Новые) - села Порховского района Псковской области на р. Полонке недалеко от места впадения в реку Шелонь. Вероятно, тяготеют к псковско-новгородскому водному пути по рекам Череха, Уза, Шелонь [Михайлов]. Выше по течению Узы в районе волока с Черехи на Узу находится деревня Буриско, возможно также имеющая отношение к бурягам.

6.  Бурязи - несуществующее ныне село в Сычевском районе Смоленской области. Сейчас - урочище Обурожное. Окружающие урочище болота питают Днепр, а также Обшу (бассейн Западной Двины) и Луссу (бассейн Волги). Здесь находится естественный водораздел Черноморского, Каспийского, Балтийского водного бассейнов, в ПВЛ это место известно как "Оковский лес".

7. Буризи - село Духовщинского района Смоленской области у истока р. Гобза, впадающую в Касплю, один из притоков Западной Двины (гобза - богатство).  С Гобзы когда-то был переброшен волок на р. Царевич (приток Вопи, приток Днепра). Ниже по течению на р. Гобза стоял город Вержавск (сейчас - деревня Городище), одно время соперничавший с самим Смоленском. Через Вержавск по Гобзе проходил Вержинский путь - важный отрезок на маршруте из Новгорода в Киев. Его наличие засвидетельствовано источником XV-XVII вв. [Алексеев, 159-160].

8. Бурязь (Бурязи) - село Житковичского района Гомельской области (Белорусия). В 3 км севернее - река Припять. В 2 км - Туров, впервые упомянутый в ПВЛ  под 980 г.

9. Бурязи - село в Жашковском районе Черкасской области на р. Бурты [СОКГ, 46]. Ныне не существует. 

Из девяти представленных здесь топонимов минимум пять тяготеют к древнейшим водным путям.  Такая их локализация говорит о том, что в Киевской Руси буряги предпочитали селиться возле ключевых перевалочных пунктов.

Открытым остается вопрос генетического родства слов буряг и бурлак. Р. Экблом предположил, что слово бурлак появилось в XVII веке на почве подмены суффиксов под воздействием татаркого языка [Ekblom-2, 14]. На это М. Фасмер ответил, что подобных примеров ранее не зафиксировано [Фасмер-1, 245]. При этом сам он признал слово темным. Здесь надо отметить, что бурлак вполне мог произойти из буряг под воздействием волжско-камского языкового союза, который формировал слова самым причудливым образом. Его грамматика пока разработана слабо, поэтому выводы носят предварительный характер. Во всяком случае ономастикон русских фамилий дает нам большое разнообразие переходных форм: Буряга, Бурягин, Бурляга, Бурлягин,  Бурлага, Бурлагин, Бурлыга, Бурлюк, Бурлюкин, Бурляк, Бурлякин, Бурляков, Бурлак, Бурлаков, Бурлан, Бурланов, Бурлач, Бурлачев и т. д.

Колбяги, в отличие от бурягов, упоминаются во многих письменных источниках XI-XIV вв.: древнерусских, византийских, арабских, персидских, скандинавских. Как ни странно, несмотря на такую обширную географию, о них мало что известно. Историки спорят даже о том, являются ли они этносом. По поводу этимологии колбягов также нет единого мнения. В. Н. Татищев видел в них жителей поморского города Колобжега [Татищев-1, 13]. В наше время его поддержали В. В. Фомин [Фомин-1, 449] и А. Г. Кузьмин [Кузьмин-1, 215]. А. Дювернуа предложил литовское происхождение из kalbingas 'говорливый', 'болтун' [Дювернуа]. Наконец, финнский славянист И. Ю. Миккола выводит колбягов из фин. kaleva  'буйный', 'смелый' [Mikkola, 230]. Однако этимологии И. Ю. Микколы и В. Н. Татищева решительно отверг М. Фасмер [Фасмер-2, 287]. Литовское kalbingas хотя и могло с некоторыми оговорками превратиться в др.-сканд. kylfingar,  греч. Κουλπίγγοι, др.-рус. колбѧгъ, но плохо вписывается в исторические реалии.

Оригинальную гипотезу о тюркской прародине колбягов выдвинул К. Нойманн [Neumann, 376]. Он обратил внимание на то, что у Константина Багрянородного фигурирует одно из печенежских племен κουλπέη. По К. Нойманну кульпеи получили свое название от тюркского антропонима Külbej. Несмотря на то, что гипотеза К. Нойманна вызвала крититку лингвистов [Фасмер-2, 287], у него нашлись последователи. Так, Г. Шeкeли нашел в ' Gesta Hungarorum' неких kölpények, которые вместе с первым венгерским королем Арпадом завоевывали для венгров родину [Székely, 11]. Перед нами - типичный случай историографического недоразумения, родившегося и окрепшего только благодаря небрежному обращению с источниками.  Вероятно, kölpények Г. Шекели обязан своим появлением венгерскому патрониму Kölpénynek [Kovács, 46], который, в свою очередь, является вольным переводом с латинского языка личного имени Сulpun. Чтобы развеять сомнения, привожу отрывок из 'Rerum Hungarorum' [RHMA, 36] и собственный перевод: 

Super quem exercitum constituti sunt principes et ductores: lelu filius tosu, bulsuu filius bogat, botond filius culpun. (После чего над войском были поставлены князья и начальники: Лелу, сын Тосу; Булсуу, сын Богата; Ботонд сын Кулпуна).

Итак, никаких kölpények в действительности не было; их место занимает некий Кулпун, отец одного из венгерских военачальников. И тем более венгерский Кулпун никакого отношения к колбягам не имеет.

К той же категории стойких историографических мифов относятся келябии (الكلب) сирийского энциклопедиста XIV в. Шамс-ад-дина ад-Димашки. Этот миф был рожден в XIX в. С. А. Гедеоновым [Гедеонов, 150], а позже растиражирован другими историками [Кузьмин-2]. С. А. Гедеонов, сославшись на немецкого арабиста C. М. Френа смело связал келябиев ад-Димашки и колбягов 'Русской Правды', вырвав из контекста цитату о ' море варенгов и славян, и келябиев'. Между тем сам С. М. Френ таких сравнений избегает [Frähn, 193]. Более того, он предлагает альтернативную kelabier транслитерацию: litauer, то есть, литовцы.

Ниже дан перевод  С. А. Френа:

Западная часть Испании отделена от остальной из конца в конец. Этот хребет простирается до Северного моря и даже до моря варангов и славян и келабиев (литовцев?).

На первый взгляд перед нами Балтийское море, которое в арабской литературе под влиянием русской традиции часто называли морем Варанков. Однако в альтернативном переводе А. Ф. Мейрена [Mehren, 21] смысл меняется:

Западная часть Пиренейского полуострова отделена от восточной горной цепью, которая тянется до моря на севере, известного как море варанков, славян и келябиев.

То есть под 'северным морем' можно понимать что угодно, в том числе и Ледовитый океан. Зато А. Ф. Мейрен согласен с С. А. Френом в прочтении арабского слова: kélabiens.

Надо заметить, что географию севера Европы ад-Димашки представляет себе смутно. При случае 'море келябиев' у него легко превращается в 'горы саксов и келябиев' [Френ, 39] или в 'страну келябиев' [Мейрен, 159]. В последнем случае келябии соседствует с воинами Александра Македонского, с людоедами, с людьми, у которых рот растет на туловище и т. д. В этом окружении الكلب - псоглавцы (эль-келяб - собака, арабск.), позаимствованные сирийским автором возможно, у Льва Диакона. Ад-Димашки как классический компилятор соединяет в одном тексте информацию из разных источников, в том числе и мифических.

Е. А. Рыдзевская не очень уверенно отождествляет колбягов с одним из финнских племен, попавших под влияние скандинавов [Рыдзевская, 511]. Эту точку зрания в наше время поддержали и развили В. С. Кулешов и Д. А. Мачинский [Кулешов, Мачинский].  Культура приладожских курганов (далее - ПКК), которую они отождествляют с колбягами, является синтезом пришлых скандинавских и местных, финно-угорских элементов. При этом авторы непоследовательны в своих выводах и подчас противоречат сами себе. Например, сперва они пытаются доказать, что этноним колбяги произошел от древне-германского *kalƀiō, 'меч': таким образом, *kalƀ-ing-az - меченосцы [Кулешов, Мачинский, 215]. Затем, 'забыв' про мечи, В. С. Кулешов и Д. А. Мачинский утверждают, что фенны Тацита и великаны-турсы, вооруженные дубинками-kylfa, из сказочной страны Йотунхейм - суть одно и то же [Кулешов, Мачинский, 222].

Лингвистическая составляющая статьи В. С. Кулешова и Д. А. Мачинского слаба. Ни в одном из германских языков -  ни в бывших,  ни в ныне существующих, - нет ничего похожего на *kalƀiō, 'меч'. Таким образом, фин. kalpa, прусс. kalabian, лит. kalavìjas вряд ли могут быть заимствованиями из древнегерманского языка.

Немногочисленные скандинавские захоронения на реках Паше и Ояти датируются 860-890 гг. [Богуславский], то есть временем, отстоящим от исторических колбягов более чем на век. Скандинавский налёт ПКК можно объяснить в рамках более широкого процесса 'скандинавизации' Восточной Европы в IX-X вв. А богатство погребального обряда и обилие франкских мечей было следствием притока 'престижных' вещей в этот глухой угол, в одночасье вовлеченный в международную меховую торговлю. К тому же, отказывая вепсам в праве на ПКК, В. С. Кулешов и Д. А. Мачинский изгоняют историческую весь с карты Европы [Кочкурина, 67-69].

За скандинавское происхождение колбягов первым высказался австрийский лингвист Ф. Миклошич [Мiklоsiсh, 1-7]. Позднее его поддержали М. Фасмер [Фасмер-3, 120-124], А. А. Зализняк [Зализняк, 55]. Этимология колбягов из kylfingr (kylfa 'дубинка', др.-сканд.) выглядит безупречно. Из *y развился *ъ, который после падения редуцированных превратился в *о; звук *f, в славянских языках не существовавший, дал сперва *в, а потом и *б; *in, так же как и в случае с бурягами, стал /ę/ (ѧ). В XII веке слово колбѧгъ пережило вторичное полногласие, превратившись в колoбѧгъ.

Критика скандинавской этимологии колбягов главным образом была нацелена на ее историческую часть. В самом деле, скандинав, вооруженный дубинкой, выглядит очень странно. Н. Бекман, пытаясь перодолеть это противорчение, предлагает видеть в колбягах ополчение, вооруженное дубинками, в отличие от профессиональных воинов, вооруженных мечами [Beckman, 7]. Е. А. Рыдзевская [Рыдзевская, 512] по этому поводу выражает недоумение, учитывая степень вооруженности скандинавских обществ (в том числе ополченцев) в викингский период. Также непонятно, каким образом ополчение из Скандинавии (то есть ледунг) оказалось на Руси.

Р. Экблом не сомневается, что колбяги, подобно варягам, были корпоративным воинским объединением из Швеции [Ekblom-2, 10]. И для этого у него были основания. Дело в том, что слово kylfa в др.-сканд. языке имело  и другое значение: клуб, общество по интересам. Kulfa без изменений вошло в современный исландский язык. Оно имеет родственные слова-когнаты в английском (club), немецком (koble), датском (kolle), шведском (klubb), норвежском (klubben) языках.

Р. Экблом не учёл, что во всех европейских языках слово клуб стало известно только в XVIII веке, да и в самой Англии оно известно лишь с XVI века и связано с появлением карточных клубов. Напротив, в значении 'дубина' это слово восходит к прагерманскому периоду (kolbo д.-в.-н., IX в.). В средние века семантическое поле этого слова расширилось: приклад арбалета или мушкета, цеп, спортивный снаряд, пенис и т. д.

Семантика этого слова в исландском языке, казалось бы, столь противоречивая, сближается во всем известном гольфе. Здесь есть и kylfa 'клюшка', и kylfur 'гольф-клуб' и kylfingur 'гольфист'. Само слово golf  пришло в исландский из английского; англичане же в XV веке вместе с самой игрой заимствовали слово из голландского (kolf).

Скандинавский предок гольфа назывался knattleikr 'игра в мяч'. Во времена викингов правила сильно отличались от современных, кнаттлейк одновременно напоминал и гольф, и бейсбол, и хоккей. Играли и зимой, и летом, на льду и на траве. Игроки делились на две команды, вооружившись клюшками (kylfa) и ловушками для мячей (knatt-gildra) и облачась в специальную одежду. Время не регламентировалось: иногда игра длилась с утра до вечера. Цель игры заключалась в том, чтобы загнать мяч в лунку противника. Силовые приемы не только разрешались, но и поощрялись. Выбитые зубы, синяки и переломы были обычным делом. Из саг известно, что в кнаттлейке иногда сводили друг с другом счеты, так как убийство во время игры убийством не считалось и месть за него не полагалась. В средневековой Исландии кнаттлейк был невероятно популярным: ежегодно в деревеньке Лекскалволлан проводились двухнедельные состязания, на которые собирались сотни спорсменов и тысячи зрителей.

Игра в кнаттлейк была не просто игрой, а своеобразным полигоном для оттачивания боевого мастерства, тактики и стратегии боя, вырабатывала чувство локтя. Вот почему спотривные команды (kylfur) при случае легко превращались в профессиональные дружины, а игроки (kylfings), отложив в сторону клюшки, брались за мечи.

Предложенная здесь версия не претендует на исключительность, но, по мнению автора, сближает этимологии Ф. Миклошича и Р. Экблома. Проникновение спортивных метафор в военное дело - столь же обычная вещь, как и проникновение военным метафор и терминов в спорт. Сравните: 'ледовая дружина', 'футбольный снайпер', 'сталинградский нокдаун', 'бой с тенью' (о войне во Вьетнаме), 'ас' (as - туз, фр.). Не были чужды этому и скандинавские скальды: например, сражение в висах часто называют 'игрой топоров'.

В зарубежной историографии сложилось мнение, что первое упоминание о колбягах содержит драпа норвежского скальда Торбьёрна Хорнклови 'Харальдскведи'. Это сочинение посвящено жизнеописанию конунга Харальда Прекрасноволосого, который в середине IX в. впервые объединил под своей властью всю Норвегию. В решающей битве в Хаврсфьорде Харальд разгромил войско восставших против него конунгов. При описании противников Харальда Торбьёрн прибегает к эпитету austkylfur; буквально - 'восточные дубинки'. Начиная с Р. Клесби и Г. Вигфусонна [Chadwick, 186; Guðmundsson, 86] austkylfur принято отждествлять с колбягами.

Обратимся к первоисточнику:

Á baki létu blíkja,

barðir óru grjóti,

Sváfnis salnæfrar

seggir hyggjandi;

œstusk austkylfur

ok of Jaðar hljópu

heim ór Hafrsfirði

ok hugðu á mjǫðdrykkju.

[Munch, Unger, 9]

Под градом камней

Удирали премудрые,

Черепицами Вальгаллы

Прикрывши спины.

Как стадо баранов

На восток пустились

Домой с Хаврсфьорда -

Утешиться медом.

[Снорри Стурлуссон, 52]

Ни в коем случае нельзя забывать о специфике скальдической поэзии. Мастерство скальда определялось витиеватостью стиля, в котором смыслы вкладывались один в другой как матрешки, в том числе с помощью игры слов. Этот прием называется кённинг. Другой прием, - хендинг (внутристрочная рифма), - использовался для украшения. В пятой строфе нашей висы (œstusk austkylfur) присутствует хендинг. Само слово austkylfur 'восточные дубинки', скорее всего - кённинг. A. Йоханссон видит здесь насмешку над войском антихаральдовой коалиции: враги Харальда настолько никчемны, что любое оружие в их руках превращается в дубинку [Jóhannesson, 368]. Возможен и другой перевод. В морской терминологии викингского периода kylfa - выступающая над обводами судна часть форштевня (прообраз бушприта), вероятно названная так за сходство с дубинкой. Близкий по смыслу кённинг присутствует в 'Саге об Олаве Святом', где его корабли в битве при Несьяре названы svartar kylfur 'черные дубинки' [Heimskringla, 211]. Под austkylfur  могут скрываться корабли вражеского флота, повернувшие носы на восток, то есть ударившиеся в бегство. Кроме того здесь может присутствовать и игра слов. Известно, что ополчение в Скандинавии созывалось стрелой: kolfr. Austkylfur - намёк на то, что на востоке людей на битву созывают не стрелой, а дубинкой; гонят в бой из под палки.

Неоднозначность austkylfur не позволяет использовать 'Харальдскведи' как источник по истории колбягов, а потому древнейшим упоминанием о них будем считать 9-ю и 10-ю статьи краткой редакции 'Русской Правды':

Аще ли ринеть мужь мужа любо от себе, любо к собѣ 3 гривнѣ, а видока два выведет; аще будет Варягъ любо  Колбягъ, то на роту. Или челядинъ съкрыеться любо у Варяга любо у Колбяга, а его за три дни не выведут, а познаеть и въ третии день, то изимати ему свои челядинъ, а три гривнѣ за обиду [ПСРЛ, T. III, 176].

Этот текст представлен по Академическому списку Новгородской первой летописи (далее - НПЛ), наиболее аутентичному. Создается впечатление, что по крайней мере древнейшая часть Краткой редакции не была общерусской. НПЛ подтверждает это, предваряя текст 'Русской правды' сообщением, что после победы над Святополком Ярослав Владимирович дал Правду именно новгородцам, а не кому-нибудь еще, напутствовав их словами: по се грамотѣ ходите, якоже списах вамъ, такоже держите [ПСРЛ, T. III, 176].

Краткая редакция 'Русской правды' условно делится на 'Правду Ярослава' и 'Правду Ярославичей'. 'Правда Ярослава' включает первые 16 статей. Крупнейший специалист древнерусского судебного права М. Н. Тихомиров склонен выделять в 'Правде Ярослава' 'Древнейшую Правду' [Тихомиров, 60-61], которая как раз заканчивается 10-й статьей о  сыске у варягов и колбягов беглых рабов. В отличие от последних шести статей, ориентированных на имущественные споры, 'Древнейшая Правда' рассматривает в основном межличностные конфликты.

Версия НПЛ, предваряющая обретение новгородцами 'Правды', содержит некую недосказанность. Понятно, почему великий князь наградил 'всех новгородцев' деньгами: за помощь в междоусобице со Святополком. А вот дарование 'Правды' в этом контексте выглядит довольно странно.

Всё встает на свои места, если взглянуть на вопрос под другим углом. Оказывается, обретению 'Правды' предшествовали весьма драматические события. В начале 1015 года Ярослав, правивший в Новгороде, отказывается платить отцу Владимиру Святославичу положенную ему дань. Владимир начинает готовиться к походу на Новгород, но в самый разгар приготовлений умирает. Ярослав тоже без дела не сидит: посла за море, приведе Варягы, бояся отца своего. Эти наемники пригодятся позже, когда в Киеве утвердится Святополк, переступивший через кровь братьев Бориса и Глеба. А пока варяги, сидя без дела в Новгороде, начинают безобразничать, насилие дѣяти на мужатых женахъ. В ответ новгородцы устраивают избиение варягов. Разгневанный Ярослав хватает и казнит зачинщиков. В ту же ночь он получает известие из Киева о смерти отца и гибели Бориса и Глеба. Понимая, что без поддержки новгородцев с одними варягами со Святополком ему не справиться, Ярослав кается и просит прощения. И рѣша ему новгородци: 'а мы, княже, по тобѣ идемъ'.

Великодушие новгородцев к Ярославу Владимировичу можно понять только в рамках 'обретения Правды'. Весь этот документ пропитан духом конфликта между Ярославом и варягами с одной стороны и новгородцами - с другой. Видимо 'насилием над женами' дело не ограничилось. Тут и драки на княжеском пиру, когда в ход идут чаши и рога. Тут и смертельные обиды с выдиранием бород; тут и увечья с отсечением конечностей. Тут и убийства, не влекущие за собой немедленной мести именно потому, что Ярослав Владимирович благоволил 'гостям'. Создается впечатление, что когда князь запросил у новгородцев мира, те преподнесли ему список, в котором подробно перечислялись все грехи варягов. А к списку - требование 'Правды', причем не обычной (устной), а писанной на пергаменте с личной княжеской печатью: чтобы в случае чего не мог отвертеться. Главное требование новгородцев сформулировано в первой же статье, а точнее, в преамбуле: всеобщее равенство (аще ли будет русинъ, или гридѣнь, любо купцѣ, или ябетникъ, или мечьникъ, аще ли  изъгои  будет, любо словенинъ) перед княжьим судом. Далее расписаны все конфликтные ситуации; завершает кодекс статья о варягах и колбягах, которые укрывают беглую челядь.

Эта довольно любопытная статья вскрывает еще одну сторону отношений новгородцев и пришельцев. Варяги и колбяги - отнюдь не антроподисты. Рабы сами бегут к ним и находят защиту. То есть личной корысти здесь как будто не просматривается. Возможно 'заморские гости' руководствовались казачьим принципом 'с Дону выдачи нет'. Так или иначе, они активно пользовались судебным иммунитетом, что вызывало естественое раздражение у новгородцев.

9-я статья, специально оговаривающая обстоятельства привлечения свидетелей, на первый взгляд оставляет за варягами и колбягами некоторые привилегии: для них свидетели не обязательны; достаточно честного слова,  сказанного под присягой (рота). Это доверие суда к особе заморского гостя требует отдельного рассмотрения.

В договоре Руси с Византией от 944 г., сказано, что некрещенная русь клянется блюсти его на мечах и щитах. Здесь же оговорено наказание за клятвопреступление: да заколенъ будеть своимъ ѡружьємъ [ПСРЛ, Т. I, 38]. Скорее всего это не просто метафора: клятвопреступнику реально грозила смерть от меча, на котором он поклялся. Меч - это и есть тот самый свидетель на суде. Викингу, который погиб не с мечом в руке, ход в Вальгаллу закрыт. Смерть от собственного меча позорна вдвойне и приравнивалась к самоубийству.

Особый статус варяга в 'Русской Правде' вытекает из характера его отношений с князем: поступая на службу, варяг клянется на мече не предавать хозяина до истечения срока договора. Именно на клятве строится одна из этимологий слова væringr: из  др.-сканд. vár 'верность', 'порука', 'обет'.

Колбяг в правах приравнен к варягу, но в тексте 'Русской Правды' невозможно нащупать границу, их разделяющую. Тот факт, что колбяг поставлен вслед за варягом, вряд ли случайно: в византийских хрисовулах соблюден тот же порядок. Кульпингои (κουλπίννων) появляются в хрисовуле от 1075 г. [Васильевский, 349] как необходимая юридическая поправка, тогда как в предыдущем хрисовуле Константина X от 1060 г. [Васильевский, с. 348] присутствуют только росы (ῥώσων) и варангои (βαράννων). Возможно это синонимы: один и тот же человек мог называться варягом или колбягом в зависимости от ситуации. Создаётся впечатление, что фигура варяга в целом заслоняла колбяга как на Руси, так и в Византии, хотя и не вполне. То, что κουλπίννων были выходцами из Скандинавии, сомнения не вызывает: в греческий язык это слово попало из древнескандинавского самостоятельно, минуя стадию древнерусского языка. Следовательно, мы вправе ожидать, что  колбяги 'Русской Правды' также прибыли 'из-за моря'. Откуда именно - помогают узнать рунные камни Средней Швеции: Sö 318, U 320, U 419, U 445 [Zilmer, 223]. В каждом из них фигурирует антропоним Kulfinkr. Их локализация в целом совпадает с микротопонимикой с основой на bår, а датирование XI веком вполне укладывается в хронологию НПЛ и византийских хрисовулов.

В одной из исландских саг 'Битве на Пустоши' (Heiðarvíga saga) содержится рассказ о неудачной мести Торстейна Стирсона варягу Гесту. События разворачиваются в Константинополе между 1007 и 1014 гг. . [Íslendingasögur; Исландские саги-1, 62]:

En það er siður Væringja og Norðmanna að vera að leikum á daga og gangast að fangbrögðum. Þorsteinn gefur sig í flokk þeirra en Gestur þekkir hann nú eigi, bregður og eigi vara fyrir hönum. Gengur Þorsteinn til fangs við hann og í því bregður hann saxi undan skikkju sinni og mundar til höfuðs á Gesti en so tókst til að á öxlina kom og var það ógeigvænlegt sár. Sannast hér hið fornmælta að eigi má ófeigum bella og skeindist Gestur lítið. Væringjar hlaupa upp þegar og er eigi annars kostur en Þorsteinn sé þar strax drepinn því það voru lög hjá þeim ef annar veitti öðrum banatilræði þá þeir voru að leikfangi skyldi sá ei fyrir fara nema lífinu

В то время у варягов и норманнов был обычай днем устраивать игры и соревноваться в борьбе. Торстейн затесался в их толпу, а Гест не узнает его и не обращает на него никакого внимания. Торстейн подходит бороться с ним и внезапно вытаскивает из под плаща тесак и метит Гесту в голову. Удар пришелся в плечо, и это была пустяковая рана. Подтверждается тут древнее речение, что убивают лишь обреченного, и Гест почти что не пострадал. Варяги подбегают к ним, и Торстейна едва не убили на месте, потому что у них был обычай казнить того, кто покусится на чужую жизнь во время игр, не иначе, как смертью.

Итак, Торстейн пытается совершить месть во время игры (leikum), потому что в Исландии такой способ сведения счетов преступлением не считался. Но у варягов, как видим, в ходу были другие обычаи. Неудачливого мстителя спасает от расправы только заступничество самого Геста.

К сожалению, текст 'Heiðarvíga saga' дошел до нас лишь в вольном пересказе переписчика Йоуна Оулафссона после того, как оригинал сгинул в 1728 г. в пожаре Королевской библиотеки Коппенгагена. Не исключено, что на месте leikum должен был стоять knattleikum, а на месте saxi - club или kylfa. Но и без этого мы имеем косвенное подтверждение присутствия кюльфингов в Константинополе уже в начале XI в.

По мере культурного инкорпорирования скандинавских наёмников 'в греках', в византийские источники проникает всё больше подробностей о них. Сначала они скрываются под расплывчатым прозвищем 'тавроскифы' [Михаил Пселл, 11], затем становятся  ῥώσων [Васильевский, 200]. В 1034 г. появляются βαράννων [Васильевский, 217], в 1075 г. - κουλπίννων . Запоздалое появление кульпингов не случайно: этот этникон в Византии распространения не получил, в отличие от наемников-варангов, известных также по исландским сагам. Трудно сказать, были ли кульпинги отдельным отрядом в византийской армии. Но вероятнее другое: включение κουλπίννων в хрисовулы 1075, 1079 и 1088 гг. потребовалось после того, как иноземные наемники стали обходить императорский запрет на постои в монастырях, называясь своим вторым именем: кюльфингами.

Исландские саги содержат немало упоминаний вэрингов; в то же время кюльфинги появляются лишь в 'Саге об Эгиле'. Интересующие нас события относятся к концу IX века и происходят в Норвегии. В центре сюжета - конфликт из-за финнской дани норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого и Торольва, лендрманна Халогаланда. В одной из своих поездок в Финнмарк Торольв сталкивается с кюльфингами [Ásmudarsson, 24; Стеблин-Каменский]:

Þórólfr fór víða um mörkina. En er hann sótti austr á fjallit, spurрi hann, at Kylfingar vбru austan komnir ok fуru юar at finnkaupum, en sums staрar meр rбnum. Þórólfr setti til Finna at njуsna um ferр Kylfinga, en hann fуr eftir at leita юeira ok hitti н einu bуli юrjб tigu manna ok drap alla, svб at engi komst undan, en sнрan hitti hann saman fimmtбn eрa tuttugu. Alls drбpu юeir nжr hundraрi manna ok tуku юar уgrynni fjбr ok kуmu aftr um vбrit viр svб bъit. Fуr Þórólfr юб til bъs sнns б Sandnes ok sat юar lengi. Um vбrit lйt hann gera langskip mikit ok б drekahöfuð, lét þat búa sem bezt, hafði þat norðan með sér.

Торольв разъезжал по всему Финнмарку, а когда он был в горах на востоке, он услышал, что сюда пришли с востока колбяги и занимались торговлей с лопарями, а кое-где - грабежами. Торольв поручил лопарям разведать, куда направились колбяги, а сам двинулся вслед. В одном селении он застал три десятка колбягов и убил их всех, так что ни один из них не спасся. Позже он встретил еще человек пятнадцать или двадцать. Всего они убили около ста человек и взяли уйму добра. Весной они вернулись обратно.

'Кюльфинги с востока' занимались в Финнмарке тем же, чем  и норвежцы: торговлей и сбором дани. Поэтому Торольв при первом же удобном случае уничтожает конкурентов. То что кюльфинги-колбяги действовали от имени Новгорода также возражения не вызывает. Главное противоречие этого текста - датирование событий 880-ми годами. Финнская дань действительно взималась при Харальде Прекрасноволосом: об этом рассказывает 'Орозий короля Альфреда' (879-901 гг) [Матузова, 25]. Правда взимал ее не Торольв, а некий Оттар, правивший в Халогаланде. А вот включение Северной Карелии и Лапландии в сферу влияния Руси в IX веке - явный анахронизм [Кочкурина, Спиридонов, Джаксон, 111].

Самые ранние археологические следы проникновения древнерусских вещей на Кольский полуостров и в Северную Фенноскандию относятся к XI веку [Шахнович, 63-80]. С. И. Кочкурина, А. М. Спиридонов, Т. Н. Джаксон опираясь на эти материалы, полагают, что проникновение новгородцев и союзных им карел в Лапландию началось в  первой половине XI века, то есть берут из всех возможных дат самую раннюю [Кочкурина, Спиридонов, Джаксон, 111]. М. М. Шахнович предлагает конец XII века: он замечает,  что освоение 'Терского берега' происходило не со стороны Карелии, а из Поморья, причем постоянное русское население здесь появилось только в XIV в [Шахнович, 63-80]. Фрагментарность и скудость археологических материалов пока не позволяют с уверенностью ответить на этот вопрос, однако позиция М. М. Шахновича представляется более убедительной, так как подкреплена письменными источниками, из которых единственно выпадает 'Сага об Эгиле'.

Эта сага, облаченная в одежды родовых саг, по сути своей является биографией и несет следы литературной обработки. Краткая история рода Эгиля, скорее всего, была развернута Снорри Стурлусоном или предшествующей устной традицией в обширное повествование. Сама специфика жанра требовала этого. Так, конфликт из-за финнской дани находит аналогии в  'Гнилой коже', где сошлись интересы лендрманна Халогаланда Сигурда Раннесана и короля Норвегии Сигурда Крестоносца (1093-1103) [Storm, 52-54]. Также и столкновение халогаландцев с кюльфингами, невозможное в IX веке, видимо, является литературным отражением реалий XII и даже XIII веков.

Первое упоминание о Терском береге содержит НПЛ под 1216 г. в связи с гибелью в Липецкой битве  Сьмьюна Петриловця Тьрскаго даньника [ПСРЛ, Т. III, 57]. То есть уже в это время Терский берег платил Новгороду дань.  А так как лоппи (квены в норвежских источниках) были оленеводами и свободно кочевали по всему Кольскому полуострову и Фенноскандии, конфликты между Новгородом и Норвегией из-за дани были неизбежны. В 1251 году 'Рунная грамота' установила двоеданство, по которому норвежские и русские даньники могли свободно передвигаться по спорным землям и собирать с лопарей дань [Шаскольский]:

"В ту зиму, когда Хакон конунг сидел в Трандхейме, прибыли с востока, из Гардарики, послы Александра, конунга Хольмгарда. Звался Микьян, и был рыцарь тот, кто стоял во главе их. Жаловались они на то, что делали между собой чиновники Хакона конунга и его сына на севере в Марке и восточные Кирьялы, те, что платили дань конунгу Хольмгардов, потому что между ними постоянно было немирье, грабежи и убийства. Были там совещания, и было решено, как этому положить конец.

Тем не менее столкновения продолжались. 1271, 1279, 1302, 1303 годы ознаменованы взаимными убийствами и грабежами. В 1323 г. новгородцы сожгли Бьяркэй; в 1419 г. шведы и норвежцы прошлись огнем и мечом по всему Поморью. Только в 1602 году установился относительный мир.

Таким образом 'Сага об Эгиле' повествует о начале затяжного пограничного конфликта, где под именем кюльфингов-колбягов скрываются даньники Новгородской республики, приходящие в Финмаркен со стороны Терского берега. В исландском географическом трактате 'О заселении земли сыновьями Ноя', написанном, предположительно, в XIV веке, Русь названа Кюльфингаландом [Мельникова-1, 134]:Kylfingaland, þath kyllum ver Gardariki, þar var Madai (Кюльфингаланд, его мы называем Гардарики, - там был Мадай). Здесь Kylfingaland - явный конструкт; в одном ряду с ним стоят Assirialand, Albanialand, Bolgaraland и  т.д. Само появление 'земли кюльфингов' свидетельствует в пользу того, что в Норвегии на некоторое время кюльфинги/колбяги заслонили собой всю Русь. Еще в XI веке на фоне крепких культурных и политических связей Норвегии и Руси такое было бы невозможно. Но затем нарастающее противостояние Новгорода и Швеции 'закрывает' Русь для Норвегии; единственной отдушиной остается отдаленная Фенноскандия, а единственными русскими, с которыми контактировали норвежцы - новгородские сборщики дани.

В некоторых отечественных работах [Рыдзевская, 513; Кулешов, Мачинский, 223] появляется хороним Kalbakssida или Kaldbakssida ( то есть 'берег колбягов'), который якобы упоминается в 'Боса-саге'. Но в 'Cаге о Боси и Херрауде' ни Калбаксиды, ни Калдбаксиды, увы, нет. Она присутствует в шведском переводе XVIII века 'Саги о Хрольве Жердинки' [Björner-1, 137]. Автор, - секретарь и архивариус  шведской 'Коллегии древностей' розенкрейцер Эрик-Юлиус Бьорнер, позже был справедливо раскритикован за литературные вольности. Но очарование готики оказалось столь велико, что Калбаксида была принята на веру многими историками [Iduna, 129; SPZ, 144; Rolf Nordenstreng. Vikingafärderna, 153] и благополучно дожила до наших дней. Между тем, у самого Э. Бьорнера в латинском переводе Kalbakssida трансформируется в Kalbacium: явный признак конструкта. Возможно Э. Бьорнер пользовался не сохранившимся вариантом 'Саги о Хрольве'. Возможно перед нами шведская калька исландского Kylfingaland. Также обращает на себя внимание (если это не опечатка) вариант Kaldbakssida [Björner, p. 136] все у того же Э. Бьорнера. Так, в 'Саге о Греттире' норвежский колонист Энунд Деревянная Нога получает в дар от местного хозяина Эйрика Петли три залива: Загонный, Кольбейнов и Холодноспинный  (Kaldbaksvík) 'до самой Холодной Спины' (Kaldbakskleifar) [GS, 14]. Здесь 'Холодная Спина' - горный хребет, покрытый ледником. Аналогичные топонимы имеются не только в Исландии (Kaldbaks-Kot, Kaldbaksdalur, Kaldbakur, Kaldbaksk), но и в Норвегии (Kaldbakk), и на Фарерских островах (Kaldbak). Локализация этих топонимов исключает какое-либо участие колбягов в их судьбе. В этом контексте Kaldbakssida - 'Берег Холодной спины', и не имеет к колбягам никакого отношения.

Важную информацию о колбягах содержит новгородская берестяная грамота ? 222 [Зализняк, 442-443], написанная примерно в то же время, что и 'Сага об Эгиле':

ѿ матьѧ къ гюргю: топьрво есмо пришль тога д[ьлѧ] н[ь шль] оусрѧцю тѧ н---си ожь ли право запираютьс[ѧ] а ѧ даю кнѧжю дьцьскаму сьрьбра едоу с нимо ожь мѧ тать мо [п]оставили ожь ти нь бежѧли колобѧгь оу тьбь жрьбье скотъ по людьмо ни тоу тобь тощины вькшь одное

'От Матея ко Гюргию. Теперь я пришел. Вот из-за чего я не шел: встречу тебя... Если же в самом деле они запираются, то я даю княжескому детскому гривну серебра и еду с ним, потому они поставили меня своим запирательством в положение вора. Если колбяги не бежали, в твоих руках распределение долей, деньги по людям - нет тут тебе убытка ни единой векши.

Возможно, грамота была адресована новгородскому посаднику Гюргию Иванковичу (1215-1216 гг.). Если это действительно так, то речь идет не просто о деньгах, а о данях. Тогда Матей - даньник, обвиненный то ли в хищении, то ли в растрате государственных денег. По поводу колбягов было высказано предположение, что они и есть податное население, с которых Матей собирал дани [Зализняк, 442; Безус]. На мой взгляд здесь явная неувязка. Получается, что даньник Матей после сбора даней с колбягов был ограблен или обворован ими же, а затем еще и оговорен перед посадником. Посадник почему-то поверил колбягам и Матей вынужден был скрываться от следствия. Логичнее предположить, что колбяги вместе с Матеем участвовали в сборе дани, а затем по словам Матея ограбили казну и свалили всю вину на него.

Это допущение помогает связать кюльфингов Снорри Стурлусона и терского даньника Семьюна Петриловича в единое целое. Очевидно, в дальние походы за данями новгородцы отправлялись усиленными отрядами. Командир отряда и есть даньник, назначаемый посадником и державший перед ним ответ. А колбяги - силовое обеспечение даньника на случай, если данщики вздумают бунтовать.

На первый взгляд между колбягами 'Русской Правды' и колбягами XIII века существуют принципиальные различия. Если первые тяготеют к варягам-наемникам, то вторые - к героям русского фронтира: бродникам, ушкуйникам, казакам. Однако эти различия кажущиеся, поскольку и те и другие в древнерусском обществе относились к маргинальным группам. Колбяги/кюльфинги XIII века, как и их предшественники, вероятно, состояли на службе, но уже не у князя, а у Новгородской республики. Исчезает скандинавская 'окраска' колбягов: они становятся русскоязычными.

Процесс 'натурализации' кюльфингов может быть воссоздан только с большими допущениями: слишком велики лакуны в историческом полотне Северной Руси XI в.  Отчасти их помогает заполнить топонимика. 'Колбяжская тема' представлена на севере Руси только двумя названиями:

1. Колбеги - деревня Обонежской пятины. Первые упоминания - в 'Ввозной грамоте Симеона Бекбулатовича дворянам Обернисовым' от 1576 г. [Корецкий, 155] и в 'Книге Обонежской пятины' от 1582 г. [Неволин, 184]. В настоящее время - деревня Колбеки Бокситогорского р-на Ленинградской области.

2. Погост Колбежицы, административный центр Колбежицкой губы - на месте современной деревни Усадище Островского района Псковской области. Колбежицы известны с 1501 г. [ПЛ, 173]. 

Взглянув на карту, мы увидим, что топонимы расположены на древних торговых маршрутах по рекам Сяси и  Великой. Колбежицы - важный перевалочный пункт в 20 км от Выбутских порогов: отсюда по р. Великой можно было попасть в Западную Двину, а по ее правому притоку, р. Черехе - в Шелонь, и далее в Новгород [Михайлов]. Колбеки распологаются на р. Воложбе, правом притоке Сяси, впадающей в Ладожское озеро. У истока Воложбы начинался Готславский волок в реку Чагодощу, а оттуда - в Шексну и Волгу. Эти погосты вместе с Ладогой запирали выход в Балтийское море и, возможно, выполняли функцию таможен.

Основание одноименных погостов в Повеличье и Обонежье должно было произойти в период политического единства этих территорий, то есть до второй половины XIII века, когда Псков де-факто откололся от Новгорода. В таком случае можно было бы говорить, что Колбежицы были поставлены новгородцами для борьбы с контрабандой. На этом совпадения не заканчиваются: в Колбегах и в Колбежицах строятся церкви Покрова Пресвятой Богородицы.

Считается, что праздник Покрова обязан своим появлением Андрею Боголюбскому, который в 1165 г. построил общероссийский шедевр - храм Покрова на Нерли. Примерно в то же время в Новгороде учреждается монастырь Покрова, более известный как Зверинский монастырь. Таким образом оба погоста появились после 1165 года и не позже первой половины XIII в. Погосты Колбеги  и Колбежицы были основаны Новгородом одновременно; тогда же в них были возведены церкви Покрова, а основное население составили 'служилые' колбяги, призванные стеречь альтернативные выходы на Балтику.

В 1987-1990 гг. археолог Б. Н. Харлашов проводил разведывательные раскопки на некоторых псковских погостах, в том числе и в деревне Усадище, на окраине которой находятся развалины церкви Покрова [Харлашов-1; Харлашов-2]. В надматериковом слое он обнаружил сетчатую керамику VI в. и лепную гладкостенную. Этот слой был перекрыт древнерусским культурным слоем XII-XVII вв. Никаких следов укреплений обнаружено не было. Селище Усадище среди других погостов выделяется огромными размерами (до 10 га), что позволяет поставить вопрос о ее торгово-ремесленном и административном характере. Однако ответ на него могут дать только масштабные раскопки.

На погосте Колбеки в 2000 году разведку проводила Л. В. Королькова [Королькова]. Она обнаружила поблизости несколько селищ эпохи Новгородской республики. Делать далеко идущие выводы и в этом случае пока рано. Так или иначе, собранные материалы пока не подтверждают шведское происхождение колбягов, хотя изолированные скандинавские группы просуществовали на Руси до XIII в. [Санкина, 238-239]. Остается предполагать, что к XII веку от скандинавов осталось одно название.

Феномен колбягов не может быть понят в отрыве от политической ситуации в Северной Руси XI века.  Выше уже говорилось о многочисленных провалах в летописях. Создается впечатление, что по крайней мере некоторые из них появились не случайно. Умаляется роль Ладоги в становлении государственности на севере Руси и, наоборот, роль Новгорода преувеличена [Кирпичников, 38]. В отечественной историографии этот факт принято объяснять политическим противостоянием Новгорода и Ладоги в первой половине XI в. [Насонов, 115; Мачинский, 20-21].

Известно, что в XI веке территория, на которую распространялась политическая власть Новгорода, была весьма ограничена. Ладога в это время принадлежала великокняжескому домену. Лишь в начале XII в. здесь появляется институт посадничества [ПСРЛ, Т. II, 192], но еще довольно долго отдаленными окраинами Новгородской республики управляли не посадники, а князья.

Интересы новгородцев и ладожан пересекались на торговом пути по Волхову, устье которого как раз и запирала Ладога. Кроме того Новгород стремился распространить свое влияние на северные земли, богатые пушниной, а Ладога препятствовала этому, опираясь на княжескую власть. Но после ослабления Киева самостоятельная история Ладоги 'растворилась' в истории Новгорода; остались только жалкие осколки вроде пассажа в Ипатьевской летописи о первоначальном княжении Рюрика в Ладоге [ПСРЛ, Т. II, 11].

Другой пример подобного рода находим в Софийской Первой летописи. В ней под 1032 годом появляется следующая запись: Улҍпъ изыде изъ Новагорода на желҍзная врата и опять мало ихъ прииде. [ПСРЛ, Т. V, 126].

В историографии высказывались разные мнения по поводу 'железных ворот': от Дербента [Штро, 262-263] до Карских ворот [Белов]. Но можно назвать и другие, не столь отдаленные объекты в Белом море: пролив между островами Соловецкого архипелага Мал. и Бол. Муксальма; пролив между островом Мудьюг и Никольской косой.

У Улепа скандинавское имя. С. М. Соловьёв преположил, что это Ульв, младший сын ярла Рёгнвальда Ульвсона. [Соловьёв, 216.]. Рёгнвальд Ульвсон известен нам только из скандинавских саг; в летописях его имя не встречается. Сага об Эймунде Хрингссоне повествует, что незадолго до междоусобицы с братьями Ярослав Владимирович заключил с шведским королем Олавом Щётконунгом союз, скрепленный династическим браком. Олав выдал за Ярослава дочь Ингигерду, в крещении Ирину. Перед свадьбой Ингигерда якобы вытребовала у Ярослава в качестве подарка ярлство Альдегьюборг, то есть Ладогу. Ярослав согласился, и Ингигерда передала Ладогу своему родственнику ярлу Рёгнвальду из Вестергёталанда.

В некоторых научных работах Рёгнвальда называют посадником [Гиппиус, 95], но это не так. Рёгнвальд был связан родственными и вассальными отношениями с Ярославом Владимировичем, а не с Новгородом. Ипатьевский летописец, около 1114 г. побывавший в Ладоге, собрал здесь этнографические сведения о далекой югре [ПСРЛ, Т. II, 192].  Из этого можно сделать вывод, что по крайней мере в XI века Ладога оставалась форпостом в освоении Заволочья. Как некий рудимент княжеской, а не вечевой новгородской власти в этом регионе является грамота Святослава Ольговича от 1137 г., дающая ему право распоряжаться данями в Обонежье [ПРП, 117].

Исходя из вышесказанного можно предположить, что Улҍпъ изыде не из Новгорода, а из Ладоги. Этот вывод подкреплён результатами раскопок В. И. Равдоникаса, которым в 1938 г. на Земляном городище Старой Ладоги был открыт христианский могильник XI в. В могильнике были захоронены молодые сильные мужчины, что натолкнуло Н. И. Платонову на мысль о его дружнинном характере [Платонова, 67-71]. Интерес к нему  возрос после того, как за дело взялись антропологи. Выяснилось, что погребённые - носители германского краниологического типа [Санкина, 236-237]. А учитывая, что Рёгнвальд незадолго до отбытия в Ладогу крестился вместе с дружиной[Казанский, 233-234], принадлежность христианского могильника в Ладоге вестгётской дружине можно считать очевидной.

Стремление ладожских правителей распространить своё влияние на Обонежье объяснимо: именно отсюда шёл основной поток пушнины и особенно соболя, а также моржовой кости. А для этого нужны были сплочённые отряды профессиональных воинов, готовых идти на край света в погоне за рухлядью и закамским серебром. В XIV в. 'колбяги' были вытеснены 'ушкуйниками': один из таких отрядов, возглавляемый некими Лукой и Игнатом Малыгиным в 1320 г. был уничтожен 'немцами' в Мурмане [ПСРЛ, Т.IV, 258].

Натурализация колбягов должна была завершиться вскоре после того, как наследники Рёгнвальда навсегда покинули Русь. По некоторым данным это произошло  после 1060 года, в котором Стенкиль Рёгнвальдсон получил приглашение на шведский трон. Воспользовавшись вакуумом власти, новгородцы взяли под контроль Ладогу, а вместе с ней и торговлю на Балтике. После этого контакты Древней Руси со Скандинавией ослабевают, а kylfingjar окончательно становятся колбягами.

ВАРЯГИ

Корпус источников по варягам можно условно разделить на две группы: ранние и поздние.  К последним отношение неоднозначное; в профессиональной среде их принято называть сомнительными. Тем не менее игнорировать их было бы неправильно, и поскольку приверженцы западнославянского происхождения варягов не потрудились провести их всесторонний анализ, это придется сделать автору.

1. Варяги Екатерины II.

Реестр слов отвезите к гр. Кириле Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим чтоб он послал в своих копорских деревень кого поисправнее и приказал бы у тех мужиков кои себя варягами называют тех слов на их языка переписатъ а еще луче буде бы суда человека другаго посмысленнее для того привозитъ велел.

[Екатерина II-1, 942]

Эта записка была написана императрицей графу Разумовскому при подготовке ею 'Сравнительного словаря всех языков и наречий'. А. Н. Никитин на страницах своей монографии с ее помощью пытается подкрепить версию о миграции вендов-вагров-варягов в Новгородскую землю [Никитин, 90]. Воспользовавшись любезно предоставленной ссылкой, находим в предисловии П. С. Палласа, редактировавшего  словарь, следующее:

О Финских наречиях присланы из разных стран словари, из коих иные под названием языков Варяжскаго и Чудскаго; я из всех их выбрал все отличия. [Паллас, 6]

П. С. Паллас причислил 'варяжский язык' к 'финским наречиям' и даже не счел нужным выделить его отдельно. Реестры, с которыми он работал, сохранились [ПФА РАН, Фонд 94] и частично были введены в научный оборот А. Х. Лаанестом [Laanest, 163-170.]. Эстонский филолог пришел к тому же выводу, что и П. С. Паллас, уточнив, что варяги Екатерины II были ижорцами.

Остается выяснить, каким образом ижора превратилась у императрицы в варягов.

По истории ясно видно, что варяги жили при море Балтийском, которое у русских Варяжским именовано. Варяжским морем прямо называлась часть Балтики, которая между Ингерманландией и Финляндиею находится. - сообщает Екатерина II.  [Екатерина  II-2, 16]. Из этого она делает вывод, что Рюрик родом из 'финландских королей'. Далее мы узнаем, что'великий князь Рюрик имел жену, которую он весьма любил, а именно Ефанду, или Едвинду (Гедвиг), дочь князя Урманского. Когда она родила сына Игоря в 877 году, то великий князь Рюрик даде ей обещанной град Ижору.' [Екатерина II-2, с.37].

Хотя Екатерина II ссылок не приводит, нетрудно установить, что источником для нее послужила Иоакимовская летопись в перессказе В. Н. Татищева [Татищев-2, 34]:

Имел Рюрик неколико жен, но паче всех любяше Ефанду, дочерь князя Урманскаго, и егда та роди сына Ингоря, даде ей обещанный град с Ижорою в вено.  

Таким образом, варяги в копорских деревнях - не более чем плод любительских изысканий Екатерины II. Объявлять это фактом и тем более строить на нем далеко идущие выводы было бы крайне опрометчиво.

2. Вендские варанги.

Интересной находкой Гедеонова оказалось слово warang, означающий 'меч', 'мечник', 'защитник', которое обнаружено им в балтийско-славянском словаре древанского наречия, опубликованном И.Потоцким в 1795 г. в Гамбурге [Никитин, 93] - пишет А. Л. Никитин. Открываем франко-древанский словарь И. Потоцкого (который на деле является копией словаря некоего Плато Гентильома из Люхова) и находим напротив warang французское слово gladius, меч [Potocki, 54]. Едва ли нужно доказывать однозначимость мечника и меча - замечает С. А. Гедеонов [Гедеонов, с. 130]. Но если бы Гентильом или Потоцкий имели ввиду мечника, напротив warang они бы поставили épéiste или sabreur.

Warang'и С. А. Гедеонова были раскритикованы ещё его современником, филологом О. О. Первольфом [Первольф, 41-43]. Он доказал, что суффикс -ang развился у лютичей под влиянием немецкого из носовых гласных  *ą (ѫ), *ę (ѧ): ср.: simang ;земля; nidelang - неделя; dausang - душа и т. д.

Происхождение полабского warang не вполне ясно. О. О. Первольф видит в нём заимствование из немецкого  wehr 'оружие'. Однако такой переход, равно как из с.-н.-н. wēre  или с.-в.-н.  wɛr затруднён немецким умлаутом, развившимся ещё в I тысячелетии. Продуктивнее заимствование из д.-сканд. wárja 'меч'  [I. Ihre, p. 1068].

3. Поморье Варязское

Цитата из А. Г. Кузьмина: 'Прямое указание на 'варяжское Поморье' как южный берег Балтики имеется в Ермолаевском списке Ипатьевской летописи... Запись эту норманисты игнорируют, возможно, из-за недоверия к Ермолаевскому списку как относительно позднему. Но если допустить, что обозначение Поморья как 'варяжского' принадлежит переписчику XVII в., то это будет указывать на живучесть традиции, а никак не на ее отсутствие. [Кузьмин-3, 581]

Что ж, поверим А. Г. Кузьмину, и попытаемся отыскать эту 'живучую традицию'.  Для начала обратимся к источнику:

Сих времен прежде Перемышлява короля Полского оубили самы Ляхи пяного въ месте Рогозном, а забили бояре Лядскии, Налец и Заремба. Бог сотворил отмщение ему, понеже онъ прежде женоу свою именем Лукерью оудави ради другое, которая просися оу него, да в единой ризце пустить ю в дом: она бо бе рода князей Сербскихъ зъ Кашубъ, от Поморья Варязскаго, от Стараго града за Кгданьском.

[ПСРЛ. Т. II, 81]

Ермолаевский список был написан в 1711 г. в стенах Киевско-Могилянской академии по заказу князя Д. М. Голицына и издан отрывками в 1908 г. А. А. Шахматовым. За прошедший век были обнаружены новые  списки Ипатьевской летописи; среди них - список Я. В. Яроцкого, почти идентичный Ермолаевскому. Это позволило Б. М. Клоссу установить время создания их общего протографа: 30-е годы XVII в [Клосс, L]. В его основу лег Хлебниковский список, которым одно время владел киевский митрополит Петр Могила. Б. Клосс доказал, что Петр Могила или близкий его сподвижник Иннокентий Гизель, редактировали протограф Яроцкого и Ермолаевского списков. Они же продлили Ипатьевскую летопись до 1315 г, разбавив ее событиями из истории Венгрии, Польши, Литвы.

В поисках Помория Варязскаго нам придется углубиться в польскую историографию, так как в цитате описывается убийство польского короля Пшемысла II. Современниками были сделаны несколько версий; Пётр Могила пересказал лишь одну из них, принадлежащую Яну Длугошу, с той разницей, что у того родиной Лукерьи названо княжество Поморское [Dlugosz, 518]. Мартин Бельский, ссылаясь все на того же Длугоша, добавляет: Była ta Lukierda z ksiażat serbskih, z Sasy, abo kaszubka. (Была та Лукерья из княжат сербских, из Саксонии, или кашубка). [Bielski, 350]. Таким образом в польской историографии, на которую опирается Ермоловский список, Поморiя Варязскаго нет.

Конечно, можно предположить, что Пётр Могила черпал информацию из третьего источника, нам неизвестного, но вероятнее, на него повлиял Сигизмунд Герберштейн, автор 'Записок о Московии', на протяжении веков бывших в Европе главным источником информации по России. Киевский митрополит, одинаково хорошо владевший латинским, греческим, русским, польским языками мог использовать в своей редакции летописи следующее сообщение знаменитого австрийца:

...так как довольно известно, что Вагрия, некогда весьма славный город и область вандалов, была в соседстве с Любеком и герцогством Голзациею; то по мнению некоторых, и самое море, которое Балтийским, получило свое имя  у них от Вагрии. Это море... до сих пор удерживает у руссов свое имя и называется Варяжским морем то есть морем варягов. Сверх того вандалы были в это время могущественны, и наконец имели язык, нравы и религию руссов. По всему этому мне кажется, что руссы скорее вызвали к себе князей из вагриев, или варягов, нежели предложили  власть иносттранцам... [Герберштейн, 10]

Как это часто бывает, то что у одного автора - лишь гипотеза, у другого приобретает тяжесть факта. Это могло произойти с Петром Могилой; произошло и с А. Г. Кузьминым,  который ссылаясь на Герберштейна, доказывает, что ойконим 'Варяжское море' восходит к варинам [Кузьмин-3, 579]. В эту схему хорошо вписывается Староград-Гданьский (который по ошибке превратился в 'Стариград за Кгданьком'), предшественник Новгорода Великого. С лёгкой руки Петра Могилы 'Поморие Варязское' прочно вошло в украинскую историографию: оно появляется в 'Бело-Церковном универсиале' Богдана Хмельницкого [АИЗР,  83.]; затем - в 'Синопсисе' Иннокентия Гизеля [Синопсис, 22.].

4. Варяги Ивана IV.

Переписка шведского короля Юхана III и Ивана Грозного, не раз привлекалась историками историков в спорах по варяжскому вопросу. Развернутую историографию представил В. В. Фомин [ Фомин,121-122], отметивший, что все суждения, к сожалению, не выходят за рамки одного письма Ивана IV от 11 января 1573 г.

[СИРИО, 238]

А что ты написал по нашему самодержства письму о великом государи самодержце Георгии-Ярославе, и мы по тому так писали, что в прежних хрониках и летописцех писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги - немцы, и коли его слушали, ино то его были, да толко мы то известили, а нам то не надобе.

То, что Иван Грозный прямо называет варягов немцами как будто говорит за их южнобалтийское происхождение и подкрепляет сведения Воскресенской летописи, в которой Рюрик выводится 'из Проуссьской земли' [ПСРЛ, Т. VII, 267]. Но ведь политические и исторические взгляды самого Ивана Васильевича формировались под прямым влиянием той же 'Воскресенской летописи' и близкого ей по духу 'Послания о Мономаховом венце'. Это подтверждает и сам Иван Грозный, буквально через несколько строк добавляющий не без пафоса: 'мы от Августа кесаря родом ведемся'.

Таким образом 'хроники и летописцы' Ивана Грозного устанавливаются вполне надежно. Остается понять, какой смысл вкладывал царь в фразу 'а варяги - немцы', так как до XVIII века немцами в России  называли все неславянские народы Европы, а не только жителей Германии.

Обычно в историографии фигурируют два 'ругательных' письма Ивана IV к Юхану III: от 1 августа 1572 г. и от 11 января 1573 г.  Между тем в русских архивах сохранились по крайней мере 4 письма, и еще 4 - в Шведском Государственном архиве, которые в России были опубликованы лишь недавно [Демкова, 488-500; Иван Грозный, 126].

Из приведенной выше цитаты можно видеть, что перед нами - продолжение какого-то давнего спора монарших особ, вызванного не одной лишь любовью к истории. Его начало обнаруживается в письме Ивана Грозного, датируемом октябрем 1571 г.:

При великом государе Ярославе-Георгии, которои в чюди в свое имя в Вифлянскои земле град Юрьев поставил, и тот тогды самодерствовал в своеи отчне в Великом Новгороде. А не токмо Вифлянская земля и Свеиская послушна была, и заморские немцы на воину с ним хаживали, то в летописцех в старых и в хронокех написаною. [Перевезенцев, 222]

В ответном письме Юхан III откровенно недоумевает:

А что ты пишешь, что один из твоих предков по имени Ярослав-Георгий имел якобы Швецию под своим началом, того в наших книгах нет, то ты сам сочинил по своему велему разуму. [Фомин-2]

Между тем Иван Грозный по-своему логичен. Имя Ярослава всплыло в связи с претензиями Ивана Васильевича на наследие Ливонского ордена, часть которого вместе с Таллином отошла к Швеции.  Однако на этом он не останавливается, добавляя, что и сама Швеция при Ярославе Владимировиче была покорна Руси. Почему? Да потому, что заморские немцы воевали на стороне Ярослава. В этом контексте 'заморские немцы' - не вагры и не ободриты, а выходцы из 'Свейской земли'. Иван Васильевич сознательно втискивает термин 'немцы' в границы Шведского королевства: в 1571 г. он всерьез планировал побороться за шведский стол и подводил идеологический фундамент под свои устремления. Предавшаяся в лютеранство 'богоотступная' Швеция нуждалась не в короле 'из мужицкого роду', а в 'богоданном самодержце', строящем Новый Иерусалим - земное воплощение Царства Небесного [Перевезенцев, 224-225]. Но жизнь внесла свои коррективы, и потому в следующем письме Иван Грозный лишь отмахивается от возмущенного шведа: 'а нам того не надобе'. В ответ на обвинения в сочинительстве самодержец снисходительно поясняет 'неразумному', что Швеция была послушна Ярославу, поскольку летописные варяги поставляли в его войско людей, а шведские немцы и варяги - суть одно и то же.

Головокружительные конструкции Ивана Васильевича не оставляют другого места для его варягов, кроме как в Швеции. Думается, что в другой ситуации он с той же легкостью поместил бы варягов в Померанию, Польшу, Литву; куда угодно. Таким образом его переписка с шведским королем не может рассматриваться как источник по истории варягов. Никаким 'тайным знанием' относительно начальной истории Руси Иван Грозный не обладал.

На этих примерах можно видеть, что 'варяжский вопрос' на Руси появился не в XVIII веке, а намного раньше. Политики и простые люди, летописцы и просветители живо интересовались варягами, стоящими у истоков русской государственности и отражались в них как в зеркале со всеми предрассудками и устремлениями. Поэтому поздние источники несут в себе не 'живую традицию', а отпечаток своего времени, неизбежно искажающий историческую правду. Конечно, сказанное справедливо и в отношении ПВЛ, но если летопись Нестора  - лишь эхо подлинных событий IX века, то поздние источники, на которые опираются антинорманисты - отзвуки самого эха.

Спектр мнений по этимологии варягов, в целом, сформировался к началу XX века и с тех пор подвергался лишь косметическим изменениям. В нем можно выделить два главных направления: славянское и скандинавское. При этом в самой постановке проблемы просматривается национальный вопрос. 

'Вагрская' этимология обязана своим происхождением Сигизмунду Герберштейну. Его 'Записки о Московии' вышли в свет в 1549 году и до начала XVIII века оставались главным источником сведений по России. Авторитет Герберштейна оказался настолько велик, что его осторожное предположение о тождестве варягов и вагров было воспринято современниками на веру и растиражировано историками как бесспорный факт [Latom, 83; Stryjkowski, 113; Leibniti, 152-153]. Более того, и в современной историографии наметилась тенденция воспринимать работы историков XVI-XVIII вв. как исторические источники, что совершенно недопустимо. Надежных документов, отждествляющих вагров с варягами, попросту нет.

Не так давно была сделана попытка реанимировать источниковую базу 'вагрской' этимологии с помощью Себастьяна Мюнстера. Л. П. Грот опубликовала отрывок из его 'Космографии', из которого варяги недвусысленно выводятся 'из народа вагров' [Грот-1]. При этом она ссылается на издание от 1628 года, тогда как в первом издании от 1544 года этот отрывок отсутствует [Munster]. В таком формате Себастьян Мюнстер, конечно, не может оспаривать первенство у Герберштейна.

При том что 'вагрской' этимологии скоро стукнет 450 лет, о ваграх известно мало. До сих пор им не уделялось должного внимания; напротив, наметилась тенденция к мифологизации этого народа, крайним проявлением которой стала картина В. М. Назарука 'Вагры. Морской десант'.

Первым о ваграх (evagres), 'живущих звериным обычаем в иссечённых скалах' заговорил ещё историк VI в. Иордан [Иордан, 69]. Судя по всему, вагры изначально были германоязычны. Локализация их на полуострове Вагрия в период Великого переселения народов весьма вероятна: к моменту прихода туда славян хороним Вагрия уже должен был существовать: в заливе Унавагар (Unavagar) где-то на Южной Балтике сражаются герои 'Песни о Вёльсунгах' [БСЭПН, 250]. Славянизация остатков местного населения с сохранением территориального этникона также представляется возможной: по такой схеме происходило превращение ругов в руян, бойев в богемцев. К X веку процесс должен был в целом завершиться, хотя не исключено, что и позже в Вагрии сохранялось двуязычие. Во всяком случае составитель 'Саксонских анналов'  под 952 годом помещает вагров (wagiri) среди славянских племен [MGH SS, T. VI, 609].

Наиболее ценные сведения о ваграх содержат 'Славянские хроники' клерика Гельмольда [MGH, T. IV]. Родители Гельмольда переселились в Вагрию, вероятно, сразу после ее завоевания в 1117 году в числе первых немецких колонистов. Сам Гельмольд вырос среди вагров, а после учил их христианской вере. Он отзывается о ваграх с большим уважением, добавляя, что они оказали яростное сопротивление католической христианизации. Кроме того в XI в. вагры вели упорные войны с Данией, раз за разом опустошая ее берега. Пиратские набеги вагров стали дополнительным аргументом сторонников 'вагрской' этимологии. Однако с главным пунктом - фонетическим переходом, -  дело по-прежнему обстоит плохо. Как верно заметила Е. А. Мельникова, 'звуки не появляются и не пропадают просто так, по недоразумению' [Мельникова-2]. Блуждающий звук *g не поддается оъяснению. Попытка А. Г. Кузьмина реабилитировать его с помощью 'различных суффиксов' [Кузьмин-4] несостоятельна.

Еще в XIX в. наметилась тенденция к раздуванию номенклатуры 'варяжских' племен. Первым за тождество варягов, вагров и варинов высказался Ф. Л. Морошкин [Морошкин, 40-43]. Его идею воспринял и развил английский историк-любитель Т. У. Шор [Shore, 47]. Позже этой точки зрения придерживались А. Г. Кузьмин [Кузьмин-3, 583] и Л. П. Грот [Грот-2].

Античных варинов принято относить к ингевонской группе германских племен. Они оставили многочисленные следы на карте северо-восточной Германии: озеро Гроссен-Веринер, города Верин и Варнемюнде, река Варнов,  а также в германском эпосе: остров Варинсё и залив Варинсвик.

В историографии почему-то сложилась традиция не замечать разницу между ранними и поздними 'варинами'. Между тем, разница есть, и существенная. В приведенной выше таблице в первом столбике собраны германоязычные варины, во втором - славяноязычные варнове. Не совпадает даже хронология. Возможно, повторилась история с ваграми: славяне унаследовали имя через посредство германского гидронима Warna, который в славянской огласовке зазвучал как Варнов.

Т. У. Шор объясняет переход varini>varingi с помощью патронимического суффикса -ing, который по его мнению в англо-саксонском языке должен был заменить традиционный суффикс -in. Такие случаи зафиксированы только в Германии и только в отношении 'чужих' этнонимов и топонимов. К тому же в англосаксонской поэме 'Видсид', вместо гипотетических 'варингов' фигурируют werne.

Стоит заметить, что сторонников 'вагрской' этимологии вообще отличает скверная работа с источниками. С легкой руки А. Г. Кузьмина был запущен миф о 'марке Верингов', которая якобы упомянута в генеалогии саксонского рода Веттинов [Кузьмин-5]. Простая проверка показывает, что никакой 'марки Верингов' в этом источнике нет [MGH SS, T. XXIII, 226-230]. Есть Мейсенская (Misnensem), Лужицкая (Lucinencem) и Восточная (Orientalis) марки, которые даже с натяжкой не могут претендовать на звание 'Верингской'.

Другой пример историографического казуса находим у Л. П. Грот, которая продлила цепь умозаключений от вагров и варинов к веранам и руянам [Грот-2]. Остров Верания упоминается в анонимном 'Житии Оттона Бамбергского' [SREB, 705-706]. На нём, якобы, обитало языческое племя веран, под страхом смерти запретившее Оттону посещать их владения. Еще в XIX в. было сделано предположение [Zeuss, 665], что остров Верания - Узедом, и вот почему. Город Vznoimia, лежащий рядом с землей веран, локализуется вполне надежно: это Узноим на острове Узедом. А. А. Котляревский предложил разумное объяснение: Аноним ошибся, написав Verania вместо Vсrania [Котляревский, 80]. Кроме того, в текст Анонима просочилась еще одна неточность: в 'Житии Оттона' монаха Эбона дикое племя Vcrani переносится уже за озеро (современный залив Штетинер-Хафф) напротив Узедома. Таким образом пресловутые Verani - укране, известные и по другим источникам, жители реки Укры (совр. Иккер).

За  четыре века гипотеза Герберштейна так и не смогла найти надежного подтверждения. Более того: все попытки подкрепить 'вагрскую' этимологию фактами дискредитировали её ещё больше.

Более проработана, но не столь распространена этимология П. Я. Черных, который выводит слово варяг  из варяти, охранять, предварять, предохранять [Черных]. Отсюда же варушка, варок - загон, скотный двор.

Из других русских слов, претендующих на родство с варягами следует обратить внимание на влад. варяга, варяжа - коробейник, барышник  [СРНГ, 64]. Это арготизм из языка офеней, в XVIII-XIX вв. получившем распространенение как раз во Владимирской губернии. Спекуляции на эту тему появились ещё в XIX веке и тогда же были опровергнуты А. А. Куником [Куник-1, 408-411]. Арготизмы часто не поддаются этимологии, но в нашем случае можно установить семантическое родство с варить, торговать; навар, привар, прибыль (ср. с фразеологизмом снять сливки).

Варять (охранять) и варить (торговать) на первый взгляд пересекаются с профессиональной деятельностью варягов, но они взаимоисключающие. Этимология П. Я. Черных вызывает сомнения еще и потому, что агентивный суффикс -яг со стилистически сниженным значением становится продуктивен лишь в XIII в. Но главное, автохтонная этимология входит в противоречие с письменными источниками, как древнерусскими, так и иностранными. Видимо и сам П. Я. Черных это понимал, поэтому в его фундаментальном 'Историко-этимологическом словаре' статья о варягах отсутствует.

Позже Г. И. Анохин использовал автохтонную этимологию [Анохин, 51-61] в своих целях. В его интерпретации варяги ПВЛ оказываются солеварами из Старой Руссы: новгородцы отправляют посольство 'за море', то есть за Ильмень, к ним на княжение с дружиной солеваров вызывается Рюрик и т. д. Остается лишь объяснить, как хороним Варяжское море вместе с солеварами перекочевал потом на Балтику, чтобы эта точка зрения хоть как-то соответствовала историческим реалиям.

В XVIII веке была популярна 'волчья' терия, производящая варягов из др.-шв. warg (волк, разбойник). В России она получила распространение благодаря Ф. И. Страленбергу [Стреленберг, 73-75] и В. Н. Татищеву [Татищев-3, 391], в Швеции - О. Рудбеку [Rudbek, 324-325] и Э. Ю. Бьорнеру [Björner, 37-38]. Ее сторонником одно время были Ю. И. Венелин [Венелин, 75-76] и А. А. Куник [Куник-1, 400-411].  В последнее время в западной историографии она получила новую жизнь. Д. Пардуччи [Parducci, 10],  опираясь на большое количество источников доказывает, что и русские варяги, и византийские варанги восходят к лангобардскому waregang, 'тот, кто сопровождает в пути'.

Д. Пардуччи, не будучи филологом, упускает из вида, что переход wǽrgenga/waregang в βαράννων/варѧги фонетически невозможен. Он мог бы состояться только при посредничестве *varingjar. Однако и здесь возникают сложности. Мало того, что у этих слов отсутствует общая семантика, так еще и их морфология различна. Патронимический суффикс -ing не имеет ничего общего с -geng,  который в прагерманскую эпоху был вполне самостоятельным словом *gangjan, 'идущий' [Walde, Reichardt].  Таким образом предложенная Д. Пардуччи этимология βαράννων/варѧги, 'тот, кто сопровождает в пути' несостоятельна.

Оставив в стороне выводы Д. Пардуччи, обратимся к его источникам, так как игнорировать их нельзя.

367  статья эдиктов короля Ротари, опубликованных в 643 г.:

De waregang. Omnes waregang, qui de exteras fines in regni nostri finibus advenerint seque sub scuto potestatis nostrae subdederint, legibus nostris langobardorum vivere debeant, nisi si aliam legem ad pietatem nostram meruerint. Si filiыs legetimыs habuerint, heredes eorum existant sicut et filii langobardorum; si filiыs legetimыs non habuerint, non sit illis potestas absque iussionem regis res suas cuicumque thingare aut per quolibet titulo alienare.

[MGH LL, Т. IV, 85]

Все вареганги, прибывающие из внешних краев в границы нашего королевства, должны жить под защитой наших лангобардских законов, кроме тех случаев, когда по благочестию нашему другого закона достойны. Если у них есть законнорожденный сын, то таковой признается наследником и равен в правах с сыновями лангобардов. Если сын незаконный, то только по королевскому соизволению претендует на имущество отца;  равно как и любой свободный человек может на него претендовать.

Большинство историков видят в waregang иммигрантов [Drew, 52; Moatti, 230; AAWG, 143].  Однако задолго до Д. Пардуччи лангобардских варегангов с варягами связывал В. Л. Томсен [Thomsen, 121], видя в них пришельцев-скандинавов, находящихся под особым покровительством Русского государства. Очевидно, что неоднозначность самих варегангов и вызывает такое столкновение взглядов.

С привлечением новых источников картина начинает понемногу проясняться. 9-я статья Хамовской правды (801/802 гг.) налагает штраф за убийство варгенга: Si qui wargengum occiderit, solidos 600 in dominico componat [MGH LL, T. V, 272]. Интересно, что за убийство рядового общинника полагалось только 200 солидов: социальный статус варгенга был выше. То есть франкские короли как и лангобардские, брали таинственных варгенгов под свою опеку.

Наконец, в Тульском праве епископа Удо от 1061 г. warganei напрямую названы 'инородцами':

Alienigenae, id est warganei, qui manserint in banno, dabunt comiti iv denarios singulis annis festo sancti Remigii.

[Waitz, 5]

Инородцы, то есть варганеи, пребывающие под знаменем [под покровительством], дают каждый год по 4 денария к празднику Святого Ремигия.

Нерадивому, не заплатившему налогов, тульский епископ грозит лишением покровительства. Это значит, что должник будет поставлен вне закона и любой сможет отобрать у него имущество и даже саму свободу. Королевская милость для 'инородца' подчас оставалась единственной защитой от произвола, в то время как субъект варварских правд жил под дополнительной защитой родовой общины. Видимо, этим и объясняется повышенный штраф за убийство варгенга в Хамовской правде.

Этимология waregang, wargeng, warganei неизбежно возвращает наc на волчью тропу. Англосаксонское слово wærgenga,  вскрывает иную, звериную сущность 'инородца'. В староанглийской литературе оно встречается дважды. В первый раз - в стихотворном переложении Книги пророка Даниила:

lange hwile  lare sægde,

Daniel domas.  Siððan deora gesið,

wildra wærgenga,  of waðe cwom,

Nabochodonossor  of niðwracum,

siððan weardode  wide rice,

[Krapp, 129]

Перед нами - переложенное на стихи описание безумств Навуходоносора: он был отлучен от людей, ел траву как вол и орошалось тело его росою небесной, волосы у него выросли, как у льва и ногти как у птицы. Звериное состояние вавилонского царя передано через слово wærgenga.

Во второй раз вэргенг появляется на страницах Эксетерской книги в поэме о святом Гутлаке:

Him se eadga    wer ondswarode,

Guðlac in gæste    mid godes mægne:

"Doð efne swa,    gif eow dryhten Crist,

lifes leohtfruma    lyfan wylle,

weoruda waldend,    þæt ge his wergengan

[Van Kirk Dobbie, 66]

Здесь Гутлак, живущий божьей милостью в пустыне, сравнивается с wergengan -в связи с его особым полуживотным существованием.

Дж, Босуорт и Т. Н. Толлер определяют wer-genga /werɣeŋɣa/ как человека, вынужденного искать защиты в чужой ему стране [Bosworth, Toller, 1206]. В этой интерпретации англосаксонский вэргенг не отличается от вареганга в Италии. Однако отличия, как мы убедились, есть. Англ-сакс. wearg, wearh - преступник, злодей и в то же время монстр, злой дух. С одной стороны он смыкается с варгами (wargus sit) Саллической правды [Peyré, 194], грабящими могилы, с другой - с апокалиптическим варгом Фенриром из эддической мифологии. Двойственность варга особенно выпукло представлена в Гренделе [Gerstein, 140-156]. Это чудовище, но в то же время и человек. Грендель сравнивается то с Каином, то с грабителем, он и сыроядец, и ночной призрак. Его злодеяния не имеют мотивов: им движет врожденная ненависть ко всему человеческому.

Эддическая традиция также знает людей-волков. Один из них - Синфьётли, убивший своего брата из-за женщины. В первой песне о Хельги конунг Гудмунд перед битвой бранится с Синфьётли:

Þú hefir etnar

 úlfa krásir

 ok brœðr þínum

 at bana orðit,

 opt sár sogin

 með svölum munni,

 hefr í hreysi

 hvarleiðr skriðit

[Möbius, 106]

Лакомство волчье -

 падаль - глотал ты,

 брата убийцей

 был твоего,

 всем ненавистный,

 в груде камней

 ползал ты, корчась,

 и раны зализывал!

[БСЭПН, 251]

Природа варга уходит корнями в обычное право. Сородич, совершивший тяжкое преступление, изгонялся из рода, становился варгом. В 'Беовульфе' Гренделя постоянно называют злосчастным. Это не просто аллегория. В момент, когда человека изгоняют из рода, рвутся нити судьбы, которые спряли для него норны при рождении. Лишенный судьбы уподоблялся животному, поэтому его наделяли демонической сущностью. Любой, встретивший варга, должен его убить: это считалось делом чести. В свою очередь варги, зная, что за них никто не будет мстить, старались лишний раз не попадаться на глаза, вели скрытный образ жизни.

При господстве родовых отношений любой человек, живущий вне рода, автоматически становился бесправным варгом. В эпоху Великого переселения народов ситуация изменилось. Обычное право соприкоснулось с римским правом, род - с развитым рабовладельческим обществом. Чтобы сгладить возникшие противоречия варварские королевства берут под опеку тех, кто живет вне рода - варегангов.

Итак, 'заморские' варяги и вареганги-иноземцы как будто начинают сближаться. Сославшись на Саллическую правду можно даже предположить бессуфиксную форму *var[e]g с выпадающей в определенных ситуациях гласной *e. Но даже теперь появление на её месте древнерусского носового *ę(ѧ) необъяснимо.

Механизм заимствования также оставляет вопросы. Дело в том, что в западноевропейских источниках соционим varg стилистически снижен. Трудно представить, чтобы какая-то социальная или этническая группа восприняла его и затем перенесла в Восточную Европу в неизменном виде. Остается думать, что древнерусское варѧгъ и общегерманское *var[e]g - когнаты. Но тогда совершенно необъяснимо отсутствие этого слова в других славянских языках. Гораздо вероятнее превращение под действием метатезы готского wargs 'преступник', 'отверженный'  в праславянское врагъ.

Двойственность waregang заключает в себе неразрешимое, казалось бы, противоречие. А. А. Куник, поддавшись этому чувству, выводит его сразу из двух слов: warg и wâra, клятва [Куник-1, 402]. Действительно, англосаксонское сложносоставное слово wærgenga также можно перевести как 'клятвопреступник'. Здесь один из случаев двойной этимологии, основанной на игре слов. Германские имена Вольфганг и Гангульф как будто подтверждают это допущение. В то же время выводы А. А. Куника о генетическом родстве слов варѧгъ и waregang в свете вышесказанного не могут быть приняты.

Автором 'вэрингской' этимологии по праву считается Г. З. Байер. Он был первым, кто связал летописных варягов, варангов из Константинополя и вэрингов исландских саг, Правда, он видел в них прежде всего телохранителей: от слова вериа, защищать; или более от слова Варда: то есть беречь, хранить [Байер, 46].

Ещё в XVIII в. шведский филолог И. Ирре видел в варягах готскую кальку с греч. Φοιδερᾶτος.  Корпус 'федератов' в V в. входил в состав византийской армии; таким образом, βαράννων должен происходить из готск. være, союз, договор [Ihre, 1069-1070]. Его идеи воспринял и развил А. А. Куник [Куник-2, 44]. Однако позже под тяжестью фактов он вернулся к этимологии Г. З. Байера [Куник-3, 212-217]. В то же время ему не удалось преодолеть противоречия филологического характера: βαράννων и варѧги не могли развиться непосредственно из vǽringi; должно было получиться что-то вроде 'вурягов'. Поэтому в конце жизни А. А. Куник предложил форму *wâring [Куник-1, 414] из war 'клятва', 'обет', либо из vǎr 'защита'.

Г. Шрамм пытался использовать фонетические трудности для уточнения времени проникновения варягов в Восточную Европу. Это должно было произойти до второй половины IX в., когда в древнескандинавском языке происходила палатальная перегласовка [Schramm, 38-67].  Е. А. Мельникова по этому поводу заметила, что по последним материалам руннологии переход  a > æ состоялся еще раньше: в VI-VIII вв.[Мельникова-3, 159]. Это, конечно, нивелирует датировку Г. Шрамма. 

Е. А. Мельникова предложила свой вариант этимологии с использованием 'редкого' для Скандинавии суффикса -ang. Для поддержки такой этимологии ею привлекаются залив Warangerfiord и 'море Варанк' из астрономического трактата Бируни. Тогда слово warang должно было сформироваться в германоязычной среде Древней Руси, в том самом языке россов, о котором говорил еще Константин Багрянородный.

Рассмотрим аргументы Е. А. Мельниковой.

1. Суффикс -ang. К сожалению, мне так и не удалось найти подтверждение бытования продуктивного суффиксе -ang в древнескандинавком языке. Более того, для всех германских языков этот суффикс чужд. Единственное исключение - франкский язык, в котором он развился из -ing под романским влиянием [Арсеньева, Балашова, Берков, Соловьёва, 10].

2. Залив Warangerfiord. Топонимическая карта этого региона осложнена тем, что в XIII-XVII вв. он являлся объектом бесконечных споров между Норвегией и Новгородом, а затем между Данией, Швецией и Россией. Кроме того, сюда направлялись миграционные потоки из Финляндии и Карелии. Поэтому большинство топонимов имеют свои названия на русском, норвежском, финнском, квенском, саамском языках.

В 1306 г. норвежский король Хакон V заложил на маленьком островке в Варангерфьорде крепость Varghoeya (обитель варгов), которая должна была ограничить новгородскую экспансию в западном направлении. Позднее этот топоним сменил семантику: Vardøhus (дом стражи), или Vardø (стража). В русских документах XVI века эта крепость фигурирует как городок Варгав [Андреев, 23-36]; саамское название - Várggát, Varjakka, квенское - Vuorea, Vuoreija. От последнего в результате контаминации с варягами и Варяжей, 'заморской стороной', арх. [СРНГ, 64], мог родиться гидроним Варяжский залив. Тогда норвежское Warangerfiord - калька русского названия с заменой йотированеного переднеязычного *j сочетанием *-an: именно по такому принципу (варяги>varangians) это слово транслируется в современный английский язык.

Можно найти и другое объяснение. Известно, что топониму Варяжский залив предшествовал Варенская губа. В документах XVI-XVII вв. постоянно упоминается Варенской летний погост, локализация которого до сих пор не установлена. Рядом на острове, согласно Большому чертежу 1627 г., находилось Валитово городище, по преданию основанное корельским посадником Василием Валитом [Огородников, 50-51]. В. Грегори, а затем М. А. Орешетой было высказано предположение, что Валитово городище находилось на одном из островков недалеко от устья р. Варьема [Грегори; Орешета].  Возможно на острове Ruksesvuonsuolu, саам. (Holmengraaholmen, норв.) в бухте Ruksesvuotna (Holmengråfjorden): то есть на 'Русском' (Хольмгардском?) острове. Если это так, то Варенской погост на должен был находиться в устье ныне пограничной реки Ворьема, названной послом Ржевским в 1602 г. Варенгой. Исходя из этого можно предположить, что у русских Варенской губы, Варяжского залива, норвенжского Warangerfiord, финского Varanginvuono, саамского Várjjatvuotna один прародитель - река Варенга.

Скорее всего это саамский гидроним Vuorján с карельской детерминантой  -'ogi,  река. Позднее *Varjand'ogi (Варенга, русск.) была вытеснена квенским гидронимом Voriema. То же произошло с гидронимом Печенга, (piets саам., - сосна) калькированным на квен. Petsama. Вообще, адаптация саамских гидронимов в карельском языке носила массовый характер: Ровденьга (ruvvd,  саам. - железо), Иоканьга (jogk,  саам. - река), Lužmand'ogi (Лужма, из lus's'm, саам. - исток), Nälmäd'ogi (Няльма, из n'al'l'm, саам. - устье), [Керт, 57,76] и т. д. Гидронимов с основой на -н(ь)га на Русском Севере и в Западной Сибири очень много, ср.: р. Верхняя Вареньга, приток Северной Двины; р. Воронега, впадает в Ладожское озеро; р. Варенга-Яха, приток р. Пур.

Таким образом Варяжский залив, как и Warangerfiord - топонимы с вторичной этимологией и никак не могут пролить свет на раннюю историю Киевской Руси.

3. Варанки арабских источников. О них упоминают восточные авторы XIII-XIV вв.: Казвини, Димашки, ал-Бакуви, абу-л-Фида. Все они восходят к 'Книге вразумления начаткам науки о звездах' Бируни: на него, в частности, ссылается абу-л-Фида [Коновалова, 111]. Эта книга была написана в 20-е гг. XI в. и является самым ранним письменным источником, в котором фигурируют варяги. Сам Бируни упоминает о море Варанк (Баар-Варанк) трижды:

На севере страны славян от него (Окружающего моря) отходит большой залив вблизи страны булгар-мусульман, этот залив известен под названием Варяжского моря; варяги - это народ, живущий на его берегу. [Бируни-1, 100];

Что касается границы обитаемой части, то Птолемей считал, что это остров Туле. Это остров в стране славян, в Варяжском море. [Бируни-1, 112]

Что касается седьмого климата, то в нем мало обработанных земель. В его восточной части находятся только лесные чащи и горы башкир, область печенегов, через города Сувар и Булгар, и земли русов, славян и болгар и мадьяр и заканчивается в Окружающем море. За этим климатом обитают немногие народы: ису, варяги, юра и подобные им. [Бируни-1, 116-117]

Недавняя попытка Д. Е. Мишина [Мишин, 41] продлить 'варанкскую' традицию до X в. в рамках реконструкции 'Книги путей и государств' Джейхани  следует считать неудачной: такая сложная работа не может рассматриваться в формате статьи и уж конечно не может игнорировать аутентичные источники на арабском и персидском языках. При проверке выяснилось, что реконструемый Д. Е. Мишиным текст в той части, где описываются западные моря сам является компиляцией из Бируни и арабского географа ал-Баттани.

И. Г. Коновалова считает, что слово варанк (ورذك) было заимствовано арабами у греков [Коновалова, 111]. В этой конструкции много уязвимых мест: во первых, сочинение Бируни старше византийских аналогов; во-вторых, отсутствует 'информационный мост' между Византией и Хорезмом. Соседство 'варанков' с весью и югрой уводит нас в другую сторону.

Давно известно, что Хорезм с Волжской Булгарией связывал сухопутный торговый путь через Южный Урал: по этому пути еще в X веке ходил ибн-Фадлан. О торговых контактах Хорезма с Волжской Булгарией писал в XII в. ал-Марвази [Заходер, 63].

Арабский язык не был для Бируни родным. Таким образом между древнерусскими варягими и арабскими варанками обнаруживаются два промежуточных звена в булгарском и хорезмийском языках. При этом искажения оказались не столь уж большими: конечная согласная оглушилась, а йотированная гласная *ę перед ней превратилась в *an: ср. переход Вячеслав>Ванджелава у ал-Масуди [Гаркави, 136]; вятичи>вантит у Гардизи [Бартольд, 59]. Привлекать для объяснения этого явления суффикс *-ang нет необходимости.

Итак, нам снова придется вернуться к варианту vǽringjar. Проблема a >æ должна быть решена другими средствами.

В 'Житии Олава Святого', написанном норвежским епископом Эйстейном Эрлендссоном встречается иное написание: varingus [Джаксон, 127]. Эта аномалия требует объяснения.

Давно известно, что в восточных диалектах древнескандинавского языка перегласовка выражена слабее и была оттянута во времени. [Арсеньева, Балашова, Берков, Соловьёва, 122] Шведский язык переживал её уже в историческое время, что в некотором роде отразилось на алфавите: так, умлаут /e/ в позиции перед /r/ передается буквой ä (Väringsö).

Древние шведские тексты пестрят подобными архаизмами. Целая россыпь обнаруживается в 'Саге о гутах': wárin, fari, ari, Suiariki. Некоторые хоронимы, пришедшие в исландский язык с востока также не знают перегласовки. Самый вопиющий случай - Гардарики (Garðaríki), сохранившийся в литературе, видимо, из уважения к традиции (ср. соседство Garðaríki и местного Næríki в 'Саге об Олаве Святом'). Впрочем, это возмутительное для слуха исландца слово иногда писали раздельно: Garƥa ríki, Garða ríki.  В этот же список попали Волжская Булгария (Vvlgaria, Vúlgáríá, Valgaria) и карелы (karialar); см. также умлаутные формы kirjalar, kæriala land.

У нас есть все основания считать, что форма varingus, в Житии Олава Святого - не случайность. Скорее всего рассказ о чудесном излечении немого варяга из Хольмгарда - новгородского происхождения, но попал он в 'Житие' не напрямую, а через посредство шведского информатора, говорившего на 'провинциальном' наречии.

Итак, слово варяги проникло в древнерусский язык из восточноскандинавского диалекта. Исходной формой должно было быть слово *varingjar, значение которого еще предстоит выяснить.

В исландских сагах vǽring-i/-jar встречается более 100 раз и почти всегда употреблено в отношении скандинавов, находящихся на военной службе в Константинополе. Исключение - вышеупомянутое  и 'Житие Олава Святого', а также 'Сага об Олаве Святом' в которой словом vǽringi назван норвежец из Хольмгарда.

Ещё одну аномалию находим в 'Саге об Эгиле':

Erfingi réð arfi

arfljúgr fyr mér svarfa,

mætik hans ok heitum

hótun, Þyrnifótar,

nærgis simla sorgar

slík rán ek get hánum,

vér deildum fjöt foldar

fold væringja, goldin.

[Ásmudarsson, 160]

Злой Торгейра отпрыск,

Ложь призвав на помощь,

Завладел наследством.

Не боюсь угроз его,

Отплачу сторицей

За грабеж...

[Исландские саги-2]

В отношении кённинга fold væringja  высказывались разные предположения. Р. Клесби и Г. Вигфуссон увидели здесь 'в земле живущего' - змею [Cleasby, Vigfusson, 720]; Б. Эйнарссон - богатство, собственность [Einarsson, 91].  В. Асмударсон допускает перестановку слов, предположив умышленную или случайную порчу текста: vér deildum fold foldar fjöt væringja; goldin!  (мы звеньями наследства сложим цепи вэрингов; отплачу же!) [Ásmudarsson, 295.]. Надо сказать, что последний вариант при всех его допущениях удачно ложится в контекст: виса Эгиля Скаллагримссона являет собой не что иное как клятву мести, которую он дает когда его несправедливо лишили наследства. Называя себя и своих людей вэрингами, Эгиль подчеркивает, что отныне все они связаны клятвой. И действительно, следующие страницы саги посвящены описанию изощренной и кровавой мести Эгиля.

Выше уже говорилось об особой роли мечей в клятве варягов; первое же упоминание о них в византийских источниках находит тому подтверждение. Под 1034 г. Иоанн Скилица помещает следующее сообщение:

В это время случилось и другое событие, достойное памяти. Один из варангов (Βαράγγων), рассеянных в феме Фракийской для зимовки, встретив в пустынном месте туземную женщину, сделал покушение на ее целомудрие. Не преуспев склонить её убеждением, он прибег к насилию;но женщина, выхватив меч этого человека, поразила варвара в сердце и убила его на месте. Когда ее поступок сделался известным в округе, варанги, собравшись вместе, воздали честь этой женщине, отдав ей и всё имущество насильника, а его бросили без погребения согласно законам о самоубийцах. [Васильевский, 217].

Не правда ли, очень напоминает тех варягов, которые безобразничали в Новгороде двадцатью годами ранее? И всеобщее презрение убитый варяг получил, конечно, не за насилие, а за то, что позволил заколоть себя собственным мечом. Здесь мы снова сталкиваемся с тем самым кодексом воина, который был распространен в Скандинавии.

Итак, анализ самых разных источников позволяет нам с уверенностью говорить, что *varingjar восходит к слову vár, обет, клятва. Клятвы норманнов имели мистический смысл, так как произносились перед лицом богини истины Vár, жестоко каравшей отступников. Эту этимологию следует предпочесть этимологии от vǎr, защита. У vǎr есть вполне прозрачная производная: varnarmaðr, 'защитник'. 'Защитниками земли' (landvarnarmenn) называют себя Эгиль и Торовльв, поступая на службу к английскому королю Этельстейну [Ásmudarsson,128], 'защитниками княжества' (varnarmenn ríkis) называются Эймуд и Рагнар Хрингссоны, нанимаясь к Ярославу Владимировичу [Fornmanna sögur, 273].

Не исключено, что слова *varingi и varnarmaðr были не только синонимами, но и прямыми конкурентами; во всяком случае *varingi в XII веке уже стал анахронизмом. Не находим мы его и на рунных камнях. Зато оно в изобилии предстапвлено на картах, что в определенной степени позволяет пролить свет на его историю.

Ниже приведены топонимы, которые в той или иной степени имеют отношение к варягам.

Франция.

Варанжвиль (Varangéville) - город около Нанси. Первое упоминание в 770 г. как Varangesi-ville [Meurisse, 173-174]; затем в 774 г. - Varangervilla; в 1254 - Warengiervilla [Luc d'Achery, 638]. По одной версии - из германского собственного имени Warange; по другой - искаженное frank. Топоним несет на себе влияние народной латыни, под действием которой франкский патронимический суффикс -ing превратился в  -ang. Топоним германский, скорее всего франкского происхождения. Известно имя вестфальского аббата Waringarius, упоминаемое в 838 г. [Labbe, 899]. См. также: Warengarius -  имя приора Абингдонского монастыря в Англии [Stevenson, 159] в 1117 г.; Веринхарий - архиепископ Майнский в 1084 - 1088 гг. Нет никаких оснований связывать топоним Варанжвиль со Скандинавией. 

Варанж ( Varanges) около Дижона - получил название как родовое владение баронов де Варанж.

Варанж ( Varanges) около Клюни - то же.

Сент-Пьер де Варенжвилль (Saint Pierre de Warengiville) около Дьеппа, Нормандия. Первое упоминание - 1154-164 как Warengiervilla. [Vernier, 184]. По мнению Ф. де Борепера этот топоним к личному имени Waringarius либо к французской фамилии Gueranger [Beaurepaire, 159].

Варенжвиль-сюр-Мер (Varengeville sur mer) около Дьеппа, Нормандия. Первое упоминание - 1035 г. как Waringivilla. [Nègre, 951].

Варинжеваль (Waringueval), современная д. Зотё около Дьеппа. Первое упоминание - 1173 г. [DPC, 382].

Варенгзель (Waringzelle) севернее Булони на мысе Гри-Не, Нормандия. Первое упоминание - Waringueselle, 1583 г. в одном ряду с другими скандинавскими топонимами: Floringueselle, Haringueselle, Audresselle [DPC,175].

Варенктен (Warinchtun) севернее Булони на мысе Гри-Не, Нормандия. Cр. с Уоррингтоном (Warrington) в графстве Ланкшир, Англия.

Голландия:

Виринген (Wieringen) - комунна и одноименый остров в Нидерландах в группе Западно-Фризских островов.

Первое достоверное упоминание - 1184 г. [MGH SS, T. XVI, 469]. Высказывались разные предположения о природе этого топонима. 1. Из старофризского wîr - возвышенность, холм; 2. Из wier (голл.) - морская водоросоль. 3. Из pagus Wirense (IX в.)  в жалованных грамотах Фульдскому монастырю [Van Den Bergh, 5].

Образование топонимов с основой на -ingen происходило в странах Бенилюкса в VII-IX вв.[ Dirk, 111-114]. Таким образом, первоначально топоним должен был звучать как *Waringen; ср. с голладскими фаамилиями Waringhem, Warenghien[Germain, Herbillon, 1035]. Древне-фризский язык как и англосаксонский пережил перегласовку: mantele (лат.)>mœntel(д.-фр.), mentel (англо-сакс.). Дальнейшее развитие умлаута в голландском языке превратило дифтонг *œ в *ee; ср. stone (англ.) - steen (голл.); также см. голландскую фамилию van Veeringen. В севрноголландских диалектах произошли новые изменения: широкие передние гласные сузились вплоть до закрытия [ee]> [ɪə]: steen>stien kleen>klien [Daan, Francken, 55-58]. Также см. голл. фамилию Wiering.

Скандинавское присутствие в Вирингене обозначено монетно-вещевым кладом из Вестерлифа (общий вес 1,7 кг серебра) в котором наряду с браслетами и серебряными стержнями представлены дирхемы 850-880 гг. [Besteman]. А в 1999 г. в Вестерлифе был найден еще один монетно-вещевой клад (0,45 кг), закопанный около 880 г [ARW,19].

Англия.

Уоррингтон (Warrington) в устье Мерси, Ланкашир. Современное название утвердилось только в начале XVII века. Самое раннее упоминание - под 1086 г. в 'Книге Страшного суда': Walentune. В это время его население состояло всего из 8 человек [West, 80]. Варианты: Werynton, Weryngton, Warenton, Warradine, Warrenton, Woeringtun. Выпадение *g в некоторых случаях - один из ранних примеров развития фонемы [ŋ] в английском языке: ср. rung[rʌŋ], wing[wɪŋ], singer['sɪŋə]. Замещение *r буквой *l - также распространенное явление в англо-саксонских текстах: ср. Ambresburu>Amblesbury; Searsbyrig>Salisbury.

Джордж Кук считает, что топоним произошел от лат.  *Veratinum, 'город у брода' [Cooke, 237] по аналогии с Varatin около Равенны. Действительно, на южном берегу Мерси было обнаружено римское поселение I-V вв., однако связывать топоним с латынью не больше оснований, чем с англо-сакс. *Wœringtun - 'хутор у плотины'.

Завоеванние устья Мерси и всего Ланкашира было начато норвежцами в 866 г. и завершилось к началу X века. Рядом с Уоррингтоном немало скандинавских топонимов:  Formy, Krosby, Kirkdale, Widnes, Eastham, Helsby и др. Скандинавский след в археологии также отчетлив: особенно выразительны монетно-вещевые клады (Силвердейл, Куэрдейл), аналогичные тому, что был найден в Голландии. На скандинавское происхождение указывает топоним около Па-де-Кале Warinchtun.

Уоллингфорд (Wallingford), графство Оксфорд. Один из бургов короля Альфреда Великого, построенный против норманнов. Имел стратегически важное значение, прикрывая с запада Лондон и контролируя в этом месте Темзу. Первое упоминание - 1086 г. в 'Книге Страшного суда' (Walingeford) [West, 79]. Также см. вариант: Warengeford [GRPST, 187]. Уоллингфорд следует понимать как крепость, населенную варингами, перешедшими на службу к Альфреду.

Уорик (Warwick). Первое упоминание - 1086 г.: Warwick. В историографии закрепилось мнение, что в основе этого топонима лежит *Warringwick, которое опирается исключительно на авторитет У. Хатчинсона [Hutchinson, 152.]. Поскольку в источниках этой формы нет, ее следует игнорировать.

Уорингстаун (Warringstown), Ирландия, Белфаст. Поселение возникло только в XVII в. Названо по имени хозяина - Уильяма Уорринга. К скандинавам отношения не имеет.

Германия-Австрия

Веринг (Währing), административный район в Вене. Первое упоминание - 1170 г. как Warich, 'Кодекс из Пассау' с включенной в него описью сельской округи Вены [Moritz, 340]. Скорее всего топоним негерманский; ср. с деревней из того же списка Toblie, в которой угадывается район Вены Döbling.

Веринген (Wehringen) - комунна в Баварии около Аугсбурга. Первое упоминание в житии епископа Ульриха Аугсбургского (973-993 гг) [Nepomuck, von Raiser, 31]. Тёмный топоним.

Верингдорф (Wehringdorf) около Оснабрюка. Первое упоминание в 1200 г.: Wirincthorpe [Friedländer, Darpe, 461]. Тёмный топоним.

Верингхаузен (Weringhausen). Первое упоминание в XIV в. Разночтения: Werminghaußen, Werninckhausen, Werninckhuißen, Werningkhußen, Wernigshusen [Bitterauf-Remy, Busley, Neu, 45]. Скорее всего первична форма *Werninghausen, от патронима Вернинг.

Скандинавия

Вэрингсё (Väringsö), остров в Швеции на главном фарватере в Стокгольм (Рослаген). Первое упоминание - 1561 г. В 1719 г. здесь высадился русский отряд, заблокировавший Стокгольм. Южный мыс Väringsö называется Varnäset, буквально 'стража' [Фасмер-4, 18].

Väringsö Gård - поселение на материке напротив острова Варингсё. Явно вторичный топоним .

Вэринг (Väring), Швеция, Свериг. Темный топоним.

Вэринген (Väringen) - озеро в Швеции.

Вэринген (Væringen) - озеро на юге Норвегии.

Вэрингватн (Væringsvatn) - озеро на севере Норвегии. Обилие одноименных озер в Скандинавии позволило О. Рюгу предположить, что они происходят из var- спокойный, тихий [Rygh, 212]; ср. Veradalr.

Северное Причерноморье

Варанголимен (Varangolimen),- залив в западной части Крыма. Впервые появляется на морской карте Пьетро Висконте 1311 г. Варианты написания: Uarangolime, Varangico, Barangola [Фоменко]. Локализация его не вполне ясна: называются и Караджинская бухта, и Бакальское озеро, и весь Каркинитский залив.

Varandigo - топоним  встречается только на карте Конте Оттомани Фердуччи 1497 г [Фоменко]. Локализован где-то в районе Ейского лимана. Тёмное название; возможно, ошибка картографа из  Varangico.

При всем обилии топонимов на waring-, разных по происхождению и географии мы можем надеяться, что некоторые из них связаны с норманнами. Наглядный пример - Варяжский остров в устье р. Трубеж. Обращает на себя внимание его пограничное расположение, позволяющее контролировать Днепр и одновременно предупреждать внезапные набеги степняков. Аналогична роль Вэрингсё на рейде Бирки, а также Вирингена. Надо думать, что и Уоррингтон в устье Мерси и куст нормандских топонимов в самом узком месте Па-де-Кале тоже появились не случайно.

На этом совпадения не заканчиваются. Основатель нормандской династии Роллон, 'викинг Сены', как называли его хронисты, после поражения при Шартре перестает быть викингом, так как принимает христианство и становится вассалом короля Карла Простака. Возможно с этим событием и связано массовое отложение 'вэрингских' топонимов около Дьеппа.

То же самое произошло с Рёриком Ютландским, бурная жизнь которого прошла в метаниях между викингскими походами и служением Каролингам. Одно время он владел Кённерманландом, в состав которого входил Виринген, тогда еще не обособленный от материка. Болотистый Виринген в IX веке не был приспособлен для сельской жизни, но отлично подходил для контроля акватории Зёйдерзее и предупреждения внезапных нападений со стороны Дании.

Английские короли тоже брали на службу скандинавов. Так, Этельстан пожаловал Эйрику Кровавая Секира провинцию Нортумбрию. А деду Этельстана, Альфреду Великому одно время служил Оттар, бывший ярл Халогаланда [Матузова, 24]. Возможно именно ему обязан своим появлением Уоллингфорд.

Таким образом соционим *varing в IX-XI вв. в общескандинавском языке был распространён повсеместно. Скорее всего он был в ходу и в Германии, но к VIII веку должен был выйти из употребления. А в XII веке и в самой Скандинавии это слово превращается в анахронизм; причем в Норвегии и Исландии даже раньше, чем в Швеции.

Особого внимания заслуживает 'варяжский' след в Северном Причерноморье. Следующее за Варанголименом название на итальянских и каталонских картах - Rossofar, 'маяк россов', - не без основания связывают с каменным сооружением в Тарпанчи [Щеглов, 259; Талис, 232]. Всё это позволяет связать Varangolimen с древнерусским периодом в истории Крыма. То, что у обоих топонимов греческое происхождение, сомнения не вызывает. И появиться они должны были во второй половине X века, когда 'русская тема' в Крыму была наиболее актуальной. Судя по всему греческому населению Крыма 'варанги' были известны уже тогда; правда, не совсем понятно в каком качестве.

В ПВЛ 'варяги', 'варяжский', 'Варяжское море' употребляются 53 раза. Для летописца варяги прежде всего народ 'из-за моря'. Из контекста вытекает, что попасть к ним можно только по воде, и этим варяги отличаются от прочих балтийских народов - ляхов, пруссов, чуди, - которые лишь 'пресҍдѧть к морю Варѧжскому'[ПСРЛ, Т. I, 4]. Варяги - собирательное название многих 'заморских' народов; одним из таких когда-то была и русь, но после призвания князей она в полном составе переселилась на Ильмень, и там, смешавшись со словенами, дала начало новгородцам. Второе рождение руси по словам летописца состоялось в 882 г., когда Олег захватил Киев:

И седе Ѡлегъ кнѧжа въ Києве и реч Ѡлегъ се буди мати градомъ рускими и бҍша оу него Варѧзи и Слоҍени и прочи прозвашасѧ Русью. [ПСРЛ, Т. I, 17].

 Здесь русь - потомки воинов, которых Олег привел в Киев. Мы не будем сейчас останавливаться на внутренних противоречиях ПВЛ; важно, что в обоих случаях в формировании руси участвуют 'находники из-за моря'. После выполнения 'исторической миссии' роль варягов в истории Руси сводится к участию в многочисленных внешних и внутренних войнах русских князей. Больше летописец никогда не смешивает варягов и русь: для него это разные народы.

Статус варягов в войсках Олега и Игоря в 907 и 942 гг. не определен: то ли это союзники, то ли наёмники. Впервые варяги-наёмники отчетливо проявляют себя в 980 г. после захвата Киева Владимиром Святославичем, потребовав с его жителей выкупа. Владимир тянет время, а потом отказывает варягам в выплате премии; тогда обиженные варяги уходят в Грецию, где позже под именем тавроскифов проявили себя в войне Василия II с восставшим Вардой Фокой. В том же качестве варяги участвуют в многочисленных войнах Ярослава Владимировича за киевский стол.

Первичность соционима варяг по отношению к этнониму очевидна. Ещё позже оформился ойконим Варяжское море. Из сообщения Бируни мы знаем, что уже в 30-е гг. XI в. он был известен в Хорезме; таким образом, соционим варяг должен был появиться намного раньше. Слепо следовать за ПВЛ и отправлять варягов в середину IX века не стоит: возможно, летописец опрокидывает окружающую его реальность в древнейшую эпоху. Для появления *varing'ов в Восточной Европе должен был сформироваться спрос на самих наёмников.

Это произошло когда русские дружины вышли к южным рубежам Киевской Руси. Поход Олега на Киев летопись рисует в эпических красках, но если снять с него позолоту, то мы увидим, что он скорее напоминал внезапный набег. Олег, не надеясь на силу, выдаёт себя за купца; Аскольд и Дир как обычные таможенники спешат в его ладью, где и находят свой конец. Масштаб этих событий мал, в них не участвовали массы людей. Знаменитые дружинные центры, - Гнёздово, Тимерево, Ладога, Супрут, Рюриково городище, Полоцк - могли содержать лишь небольшие воинские контингенты. По оценке А. С. Щавелева и А. А. Фетисова численность дружин в IX-X вв. колебалась в пределах 40-400 человек [Щавелев, Фетисов, 54-61]. Этого было достаточно для того, чтобы контролировать торговые пути и собирать дань. Но для войн с Хазарским каганатом и Византией, для нейтрализации угрозы со стороны Степи требовалось нечто иное. Племенные ополчения, судя по всему, себя не оправдали; боевой потенциал их был невелик. Тогда-то русские князья и прибегли к помощи наёмников - печенегов и варягов.

Вплоть до становления феодальной военной организации в середине XI века скандинавские наёмники - неизменные участники войн на Руси. Но после 1036 года они навсегда исчезают со страниц летописей, а вскоре и экзоэтноним варяги  будет вытеснен свеями, мурманами, готами, немцами. Позже Сигизмунд Герберштейн несмотря на настойчивые расспросы,  так и не сможет выяснить, кем были летописные варяги. И лишь на отдалённой окраине России, - в Поморье -  ещё долго будут помнить о заморской стороне Веряже.

ЛИТЕРАТУРА

АИЗР - Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссией). 1633-1699. Т. V, СПб., 1853.

Алексеев - Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX-XIII вв. М., 1980, с.159-160

Андреев - Андреев А. И. К истории русской колонизации западной части Кольского полуострова // Дела и дни. Петроград, Т. I, 1920.

Анохин - Анохин Г. И. Новая гипотеза происхождения государства на Руси // Вопросы истории, 2000, ? 3.

Арсеньева, Балашова, Берков, Соловьёва - Арсеньева М. Г., Балашова С. П., Берков В. П., Соловьёва Л. Н. Введение в германскую филологию. М., 2000.

Байер - Сочинение о варягах автора Феофила Сигефра Беэра. СПб., 1767.

Бартольд - Академик Бартольд. Сочинения. Т. VIII, М., 1973.

Безус - Безус Н. Б. Судебные исполнители в Новгороде 11-15 веков по материалам берестяных грамот // Новгород и Новгородская земля. Вып. 12, 1998.

Белов - Белов М. И. По следам полярных экспедиций. М., 1977.

Бируни - Абу Райхан Беруни. Избранные произведения Т. VI. Книга вразумления начаткам науки о звездах. Ташкент, 1975.

БСЭПН - Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975.

Богуславский - Богуславский А. И. Южное Приладожье в системе трансевразийских связей IX-XII вв. // Древности Северо-Запада России. СПб., 1993.

Васильевский - Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков // Труды В. Г. Васильевского, Т. I, СПб., 1908.

Венелин - Венелин Ю. И. О происхождении славян вообще и россов в особенности // Сборник русского исторического общества. Т. VIII, М., 2003.

Гаркави - Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины 7 до конца 10 века). Спб., 1870.

Гедеонов - Гедеонов С. А. Отрывки из исследований о варяжском вопросе // Приложение к I-III тт. Записок АН. СПб., 1862-1863.

Гиппиус - Гиппиус А. А. Скандинавский след в истории новгродского боярства // Slavica Helsingiensia 27. Helsinki, 2006.

Грегори - Грегори В. Путь на Грумант. Петрозаводск, 1991.

Грот-1 - Грот Л. П. Рюрик и традиции наследования власти в догосударственных обществах//Российская государственность в лицах и судьбах ее созидателей: IX-XXI вв.: материалы междунар. науч. конф., 31 окт. - 1 нояб. 2008 г. Липецк, 2009.

Грот-2 - Грот. Л.П. Варины - варяги - вэринги: судьбы в истории и историографии. стенограмма доклада, прочитанного на международной научной конференции 'Начала русского мира', Санкт-Петербург, 28-30 октября 2010 г. С сайта http:/performat.ru по состоянию на 11.05.2012.

Демкова - Демкова Н. С. Грамоты Ивана Грозного шведским королям Эрику XIV и Иоганну III (По рукописям Шведского государственного архива) // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 1997. Т. 50.

Дювернуа - Дювернуа А. Кого называло древнерусское законодательство колобягом // Чтения М. О. И. Др. Р., кн. 1., 1880.

Джаксон - Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). М., 1994.

Екатерина II-1 - Екатерина II. [Заметки] / Сообщ. С. Соболевский // Русский архив, - Вып. 12.  1863.

Екатерина II-2 - Записки касательно Российской истории Государыни Имератрицы Екатерины II. Т. I, СПб., 1801.

Зализняк - Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 2004.

Заходер - Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Булгары, мадьяры, народы Севера, печенеги, русы, славяне. М., 1967.

Иван Грозный - Иван Грозный / Под ред. С.В.Перевезенцева / Сост. Д.В.Ермашов, С.В.Перевезенцев, В.В.Фомин. М., 2002.

Иордан - Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.

Исландские саги-1 - Исландские саги. Т. I, М., 2000.

Исландские саги-2 - Исландские саги. М., 1956.

Казанский - Казанский В. О. Ярл Рёгнвальд Ульвсонн и христианизация Вестерёталанда в начале XI века // Ладога и Глеб Лебедев. СПб., 2004.

Керт - Керт Г. М. Саамская топонимная лексика. Петрозаводск, 2009.

Клосс - Клосс Б. М. Предисловие // Полное собрание русских летописей. Ипатьевская летопись. М., 1998.

Кирпичников - Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская земля VIII-XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. Славяно-русские древности. Вып. I. Ленинград, 1988.

Коновалова - Коновалова И. Г. Восточная Европа в сочинении арабских географов XIII-XIV вв. М., 2009.

Корецкий - Корецкий В. И. Земский собор 1575 г. и поставление Симеона Бскбулатовича 'великим князем всеа Руси' // Исторический архив, ? 2, 1959.

Королькова - Королькова Л.В. Новые средневековые селища, обнаруженные на территории бывшего Климентовского погоста в Колбеках (Бокситогорский район Ленинградской области) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Выпуск 15. Новгород, 2001.

Котляревский - Котляревский А. А. Книга о древностях и истории поморских славян в XII веке. Прага, 1874.

Кочкурина, Спиридонов, Джаксон - С. И. Кочкуркина, А. М. Спиридонов, Т. Н. Джаксон. Письменные известия о карелах (X-XVI в). Петрозаводск, 1990.

Кочкурина - Кочкурина С. И. Древние вепсы по археологическим материалам // Проблемы истории и культуры вепсской народности. Петрозаводск, 1989.

Кузьмин-1 - Кузьмин А. Г. Начало Руси: тайны рождения русского народа. М., 2003.

Кузьмин-2 - Кузьмин А. Г. Варяги и Русь на Балтийском море // Вопросы истории. 1970, ? 10.

Кузьмин-3 - Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов // Гедеонов С. А. Варяги и Русь. М., 2004.  

Кузьмин-4 - Кузьмин А. Г. История России с древнейших времен до 1618 г. Т. I, СПб., 2003.

Кузьмин-5 - Кузьмин А. Г. Предисловие // Откуда есть пошла Русская земля. Т. II, М., 1986.

Кулешов, Мачинский - Кулешов В. С., Мачинский Д. А. Колбяги // Ладога и Глеб Лебедев. СПб., 2004.

Куник-1 - Куник А. А. Дополнение III // Дорн Б. Каспий. СПб., 1875.

Куник-2 - Ernst Kunik. Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slaven. СПб., 1844.

Куник-3 - Куник А. А.  Замечания // С. А. Гедеонов. Отрывки из исследования о варяжском вопросе. СПб., 1862.

Матузова - Матузова В. И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. М., 1979.

Мачинский - Мачинский Д. А. О времени и обстоятельствах первого появления славян на северо-западе Восточной Европы по данным письменных источников // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982.

Мельникова-1 - Мельникова Е. А. Древне-скандинавские географические сочинения. М., 1986.

Мельникова-2 - Мельникова Е. А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Родина ? 3, 5, 2009.

Мельникова-3 - Мельникова Е. А. Варяги, варанги, вэринги: скандинавы на Руси и в Византии // Византийский временник. Т. 55.

Михаил Пселл - Михаил Пселл. Хронография. М., 1978.

Михайлов - Михайлов А. В. Последний путь Василия Калики // Новгород и новгородская земля, 1997, ? 11.

Мишин - Мишин Д. Е. Джейхани и его 'Книга путей и государств' // Восток. 2009, ? 1.

Морошкин - Морошкин Ф. Л. Историко-критические исследования о руссах и славянах. СПб., 1842.

Насонов - Насонов А. Н. 'Русская земля' и образование территории древнерусского государства. М., 1951.

Неволин - Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских. СПб., 1853.

Никитин - Никитин А. Н. "Основания русской истории. Мифологемы и факты". М., 2001.

Огородников - Огородников Е. К. Мурманский и Терский берега по 'Книге большого чертежа'. СПб, 1869.

Орешета - Орешета М. Г. 'Валитово городище': мифы и реальность // Ушаковские чтения. Мурманск, 2004.

Паллас - Паллас П. С. Предисловие отъ издателя // Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею Всевысочайшей особы. T. I., СПб., 1787.

Первольф - Первольф О. О. Варяги-русь и балтийские славяне // Журнал министерства народнаго просвещения. Июль, 1877.

Перевезенцев - Перевезенцев С. В. Царь Иван IV Грозный: самодержавный и самовластный. М., 2005.

ПЛ - Псковская летопись. М., 1837.

Платонова - Платонова Н. И. Средневековый могильник на Земляном городище Старой Ладоги // Современность и археология: Международные чтения, посвящённые 25-летию Староладожской археологической экспедиции. СПб., 1997.

ПРП - Памятники русского права. Т. II, М., 1953.

ПСРЛ, Т. I - Полное собрание русских летописей. Т. I, Л., 1926-1928.

ПСРЛ, Т. II - Полное собрание русских летописей. Т. II, СПб., 1908.

ПСРЛ, Т. III - Полное собрание русских летописей. Т. III, М.-Л., 1950.

ПСРЛ, Т.IV - Полное собрание русских летописей, Т. IV, Ч. 1., М., 2000.

ПСРЛ, Т. V - Полное собрание русских летописей, T. V, Л., 1925.

ПСРЛ, Т. VII - Полное собрание русских летописей. T. VII, СПб., 1856.

ПСРЛ, Т. XXX - Полное собрание русских летописей, T. XXX, М., 1965, с.132

ПФА РАН - Санкт-Петербургский филиал Архива РАН.

Рыдзевская - Рыдзевская Е. А. К варяжскому вопросу // Известия АН СССР, 1934.

Санкина - Санкина С. Л. О скандинавском присутствии на Русском севере: могильник Куреваниха-2 // Археологические вести. Вып.5. СПб., 1998.

Синопсис - Синопсис. СПб., 1762.

СИРИО - Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 129, СПб., 1910.

Снорри Стулусон - Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1952.

Соловьёв - Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. Т. I., 1959.

Страленберг - Записки капитана Филиппа Иоганна Страленберга об истории и географии Российской Империи Петра Великого. Т. I, М.-Л., 1985.

СОКГ - Статистическое описание Киевской губернии. Т. I, СПб., 1852.

СРНГ - Словарь русских народных говоров. Т. IV, М., 1965.

Талис - Талис Д. Л. Топонимы Крыма с корнем -рос // Античная древность и Средние века. Вып.10, Свердловск, 1970.

Татищев-1 - Татищев В. Н. Продолжение древней российской вивлиофики. T. I, СПб, 1786.

Татищев-2 - Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. Т. I, Ч. I, М., 1768.

Татищев-3 - Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. T. I, Ч. II, М., 1769.

Тихомиров - Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1962.

Фасмер-1 - Фасмер М. Энциклопедический словарь русского языка. Т. I, М., 1986.

Фасмер-2 - Фасмер М. Энциклопедический словарь русского языка. Т. II, М., 1986.

Фасмер-3 - Vasmer M. Die Kylfingar in Rußland // Zeitschrift für slavische Philologie 8, 1931.

Фасмер-4 - Vasmer M. Zeitschrift für slavische philologie. T. X, Berlin, 1933.

Фоменко - Фоменко И. К. Номенклатура географических названий Причерноморья по морским картам XIII-XVII вв. // Причерноморье в Средние века. Спб., 1991.

Фомин-1 - Фомин В. В. Варяги и Варяжская Русь. М., 2005.

Фомин-2 - Фомин В. В. Варяги в переписке царя Ивана Грозного со шведским королем Юханом III // Отечественная история. 2004. ?5.

Харлашов-1 - Харлашов Б. Н. Керамика псковских погостов // Археология и история Пскова и Псковской земли, 1989.

Харлашов-2 - Харлашов Б. Н. К вопросу о происхождении и развитии погостов писцовых книг в Псковской земле // Археология и история Пскова и Псковской земли, 1986.

Черных - Черных П. Я. К вопросу о происхождении имени "варяг" // Ученые записки Ярославского гос. пед. института. Вып. IV. 1944.

Шаскольский - Шаскольский И. Посольство Александра Невского в Норвегию // Вопросы истории, ? 1. 1945.

Шахнович - Шахнович М. М. Средневековая археология Северного Прибеломорья (река Варзуга) // Новгород и Новгородская земля: история и археология. Новгород, 2010.

Штро - Штро В. А. Дербент и Железные ворота в древнерусской литературе // Труды отдела древнерусской литературы. Т. 42. Л., 1989.

Щавелев, Фетисов - Щавелев А. С., Фетисов А. А. Викинги. Между Скандинавией и Русью. М., 2009.

Щеглов - Щеглов А. Н. Раннесредневековые поселения на Тарханкутском полуострове Крыма // Совесткая археология, 1970, ? 1.

AAWG - Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften zu Göttingen: Philologisch-Historische Klasse. Rupreht, 1985.

ARW - Archeologische risicoanalyse Wieringerrandmeer ten behoeve van het opstellen van het MER en het intergemeentelijke bestemmingsplan. Amersfoort, 2008.

Ásmudarsson  -Vald. Ásmudarsson. Egils saga Skallagrímssonar. Reykjavík. 1892.

Beaurepaire  - Francois de Beaurepaire. Les noms des communes et anciennes paroisses de la Seine-Maritime. Paris, 1979.

Beckman - Beckman N. Jaroslavs rätt och de svenska landskapslaggrna // Studier i nord. filologi. Helsingfors, ? 3, 1912.

Besteman - J.C. Besteman, 1997: Vikingen in Noord-Holland? De zilverschat van Wieringen in het licht van de Noormanneninvallen, Haarlem 1997.

Björner - Erik Julius Björner. Nordiska kämpa dater. Stockholmiæ, 1737.

Bielski - Kronika Marcina Bielskiego: Wydanie Kazimierza Jozefa Turowskiego, T. II, Sanok, 1856.

Bitterauf-Remy, Busley, Neu - Bitterauf-Remy M., Busley J., Neu H. Die Kunstdenkmäler des Kreises Altenkirchen. Mönchengladbach, 1935.

Bosworth, Toller - Joseph Bosworth, Thomas Northcote Toller. Anglo-Saxon dictionary: based on the manuscript collections of the late Joseph Bosworth, Т. I, Oxford, 1898.

Chadwick - Chadwick N. K. Anglo-Saxon and Norse Poems. Cambridge, 1922.

Cleasby, Vigfússon - Cleasby R., Vigfusson G. An Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1874.

Cooke - Cooke G. A. Topographical and statistical description of the county of Lancaster. London, 1830.

Daan, Francken - Jo Daan, M.J. Francken. Atlas van de Nederlandse klankontwikkeling. T. II, Amsterdam 1977.

Dirk - Dirk P. Blok. Names in-iacum in Topothesia: a Collection of Essays in Honour jf T. S. Ó Máille. Galway, 1982.

Dlugosz - Jana Długosza dzejów polskich. T. II, Krakowie, 1868.

DPC - Dictionnare du Pas-de-Calais. T. III, Arras, 1883.

Drew - Drew K. F. The Lombard laws. University of Pennsylvania, 1973.

Einarsson - Bjarni Einarsson. Egils saga. London, 2003.

Ekblom-1 - Ekblom R. Buregi-Byringe // Studier i modern språkvetenskap. T. 5. Uppsala,  1914.

Ekblom-2 -  Ekblom R. Rus-et Vareg- dans les noms de lieux dela région de Novgorod // Archives d'études orientales. T. XI. Upsala, 1915.

Fornmanna sögur  - Fornmanna sögur: Saga Ólafs konúngs hins Helga. København, 1830.

Frähn - Frähn C. M. Ibn-Foszan's und andreer araber berichtee über die russen älterer zeit. СПб., 1823.

Friedländer, Darpe - Friedländer E., Darpe F.  Codex traditionum Westfalicarum. T. IV-V, Münster, 1892.

Germain, Herbillon, Jean Germain, Jules Herbillon. Dictionnaire des noms de famille en Wallonie et à Bruxelles. Bruxelles, 2007.

Gerstein  - Mary R. Gerstein. Warg in literary texts // Myth in Indo-European antiquity. Los Angeles, 1974.

GRPST - The great roll of the pipe for the second-tenth year of the reign of King Richard the First. Nendeln, 1968.

GS - Grettis Saga. Kjøbenhavn, 1859.

Guðmundsson - Guðmundsson B. The origin of the Icelanders. University of Nebraska Press, 1967.

Jóhannesson - Jóhannesson, A., Isländisches etymologisches Wörterbuch. Bern, 1956.

Heimskringla - Snorri Sturluson. Heimskringla. Kobenhavn, 1911.

Hutchinson - Hutchinson William. History of Cumberlend. T. II, London, 1794.

Iduna - Iduna: en skrift för den nordiska fornålderns ålskare, Т. IV, Stockholm, 1818.

Ihre - Ihre I. Glossarium suiogothicum. T. II, Upsaliæ, 1769.

Íslendingasögur - Íslendingasögur I. Kr. Kålund. København, 1904.

Kovács - Sándor V Kovács. A magyar középkor irodalma. Szépirodalmi Könyvkiadó. Budapest, 1984.

Krapp - Krapp G. P. The Junius Manuscript, ASPR 1. New-York, 1931.

Laanest - Arvo Laanest. Isurikeelset materjaяli 18. Sajandist // Emakeele Seltsi Aastaraamat VIII, Tallinn, 1962.

Labbe - P. Labbe. Sacrosancta concilia ad regiam editionem. Venice, 1729.

Latom - M. B. Latomi. Genealochronicon Megapolitanum // Monumenta inedita rerum Germanicarum praecipue Cimbriacarum et Megapolensium. T. IV, Lipsiae, 1745.

Leibnit - G. G. Leibnitii opera omnia, nune primam collecta in classes distributa prae fatigonibus et indicibus exornata studio Ludovici Dutens. Genovae, 1768.

Luc d'Achery  - Luc d'Achery. Spicilegium siue Collectio veterum aliquot Scriptorum qui in Galliae Bibliothecis delituerant. T. II, Paris, 1723.

Mehren - Mehren A. F. Dimashqī, Shams al-Dīn Muḥammad ibn Abī Ṭālib, 1256 or 7-1327. Copenhague, 1874.

Meurisse  - Martin Meurisse. Histoire des evesques de l'église de Metz. Metz, 1634.

MGH LL, Т. IV -  Monumenta Germaniae Historica. Legum. Т. IV, Hannoverae, 1868.

MGH LL, T. V -  Monumenta Germaniae Historica. Legum. T. V,  Hannoverae, 1875-89.

MGH SS, T. VI - Monumenta Germaniae Historica. Scriptorum. Hannoverae, 1844.

MGH SS, T. XVI  - Monumenta Germaniae Historica. Scriptorum. T. XVI,  Hannoverae, 1848.

MGH SS, T. XXIII - Monumenta Germaniae Historica. Scriptorum. T. XXIII. Hannoverae, 1874.

Mikkola  - Mikkola J. J. Kaleva // Rocznick Slawistyczny. Kraków, T. XII, 1934.

Мiklоsiсh - Мiklоsiсh F. Über die altrussischen Kolbjyger // Archiv fyr Slavi sche Philologie, Bd. 10, 1887.

Moatti - Claude Moatti. La mobilité des personnes en Méditerranée de l'Antiquité à l'époque moderne. Rome, 2004.

Möbius  - Theodor Möbius. Edda saemundar hins fród̄a. Leipzig, 1860.

Moritz  - Moritz J. Stammreihe und Geschichte der Graften von Sulzbach. Münhen, 1833.

Munch, Unger - Munch P. A., Unger C. R. Fagrskinna: Kortfattet norsk konge-saga fra slutningen af det tolfte eller begyndelsen af det trettende aarhundrede. Christiania, 1847.

Munster - Sebastian Munster. Cosmografia. Bazel, 1544.

Nègre - Ernest Nègre. Toponymie générale de la France. T. II, Geneve, 1996.

Nepomuck, von Raiser - Nepomuck J., von Raiser F.-A. Drusomagus. Sedatum, und römische Alterthümer in den nächsten Nachbars-Orten von Augsburg. Wugeburg, 1825.

Neumann - Neumann C. Über zwei unerklärte Völkernamen in der byzantinischen Armee // Byzantinische Zeitschrift , Volume 3 (2) de Gruyter - Jan 1, 1894.

Parducci  - Domenico Parducci. Gli stranieri nell'alto medioevo: appunti sul cap. 367 dell'Edictum Rothari // MIRATOR, 2007, ? 1.

Peyré - Lois des Francs, contenant la loi salique et la loi ripuaire, suivant le texte de Dutillet, revu, avec la tr. en regard et des notes, par J.F.A. Peyré. Paris, 1828.

Potocki - Jan Potocki. Voyage dans quelques parties de la Basse-Saxe pour la recherche des antiquités slaves ou vendes. Hambourg, 1795.

RHMA - Rerum Hungaricarum monumenta Arpadiana. Sangalli, 1849.

Rudbek - Rudbek Olof. Atland eller Manheim. T. I, Uppsala, 1937.

Rygh  - Oluf Rygh. Norske gaardnavne, Т. VIII, Oslo, 1905.

Sahlgren - Sahlgren J. Wikingerfahrten im Osten, Zeitschr. für slav. Phil., Т. VIII, ZSPh, 1931.

Shore - Shore T. W. Origin of the Anglo-Saxon Race. London, 1906.

Schramm  - Schramm G. Die Waräger: Osteuropäsche Schiksale einer nordgermanischen Gruppenbezeichnung // Die Welt der Slawen. Bd., 1983.

SPZ - Saint Petersburgische zeitschrift, Т. XIX, СПб., 1825.

SRAP - Svenska riks-archivets pergamentsbref. T. I, Stockholm, 1866.

SREB - Scriptores rerum Episcopatus Bambergensis. Francofurti-Lipseae, 1718.

Stevenson  - J. Stevenson. Hronicon monasterrii de Abingdon. T. II, London, 1852.

Storm - Gustav Storm. Sigurd Ranessöns Proces. Kristiania, 1877.

Stryjkowski - Kronika polska, litewska, żmódzka i wszystkiéj Rusi Macieja Stryjkowskiego. T. I, Warzawa, 1846.

Székely - Székely, György. Hungary and Sweden: Early Contacts. Akadémiai Kiadó, 1975.

Thomsen - Thomsen V. L. Relations Between Ancient Russia and Scandinavia and the Origin of the Russian State. New York, 1877.

Van Den Bergh  - Van Den Bergh L. P. C. Oorkondenboek van Holland en Zeeland. T. I, Amsterdam, 1866.

Van Kirk Dobbie - Elliott Van Kirk Dobbie. The Exeter book. New-York. 1936.

Vernier - Vernier J.-J. Chartes de l'Abbaye de Jumièges (v. 825 à 1204) conservées aux archives de la Seine-Inférieure. Royen, 1916.

Vikingafärderna  -Vikingafärderna, Stockholm, 1926.

Waitz  - Georg Waitz. Urkunden zur deutschen Verfassungsgeschichte, Kiel, 1871.

Walde, Reichardt - A. Walde, K. Reichardt. Vergleichendes Wörterbuch der Indogermanischen Sprachen, Т. I, Berlin, 1973.

West - West J. Town records. Phillimore, 1983.

Zeuss - Zeuss J. K. Die Deutschen und die Nachbarstämme. Münhen, 1837.

Zilmer - Zilmer K. He drowned in holmr's sea - his cargo-ship drifted to the sea-bottom only three came out alive. Tartu, 2005.

---

Комментарии: 3, последний от 29/07/2020. © Copyright Чингачгук (vytali2@rambler.ru) Размещен: 26/07/2013, изменен: 26/07/2013. 142k. Статистика. Статья: История

Оценка: 8.00*4  Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"