В канун Первомайской демонстрации какого-то Перестроечного года, вызывает меня к себе в кабинет начальник нашего цеха.
- Земля, - говорит, - слухами полнится: собираетесь завтра на городской демонстрации провокацию устроить? Ты, думаешь, всё с рук сойдёт? Какие-то транспаранты на чёрной ткани написали, рабочих в свою банду завлекаете. Тюрьмой дело пахнет! В семьдесят седьмом какие-то бандиты на Ладожской горе чёрный фашистский флаг с костями подняли. Всех десятерых посадили.
- Откуда десять-то взялось? - удивился я. - Нас всего четверо было. И никого не посадили. А фашистский флаг был вовсе не чёрный. Это Вам так от чёрно-белых документалок кажется. И костей на нём не было. Флаг у фашистов алый был, как наш. Со свастикой в середине. А мы чёрный пиратский флаг с черепом и костями подняли. Я сам его рисовал.
Начальник, несколько опешив от моей причастности, ещё как-то рассеяно поугрожал и отпустил меня восвояси.
В нашем самом миролюбивом милитаризированном СССР, все мальчишки после девятого класса должны были играть в "Зарницу". Этой военизированной всесоюзной игрой заканчивалось счастливое детство, и начиналась беспросветная молодость. Мы чем-то провинились перед школьным военруком, и он не взял нас на Ладожскую гору, где все городские школы ежегодно собирались на детскую войну. А мы - сами с усами! Очень нам надо, чтобы нас брали куда-то. Юрка притащил палатку, скроенную из какого-то авиационного чехла, я стянул у матери черное полотнище два на три метра, Андрюшка принёс белой краски, а Лёшка выклянчил у брата-студента приличный кусок миллиметровой бумаги. Я на ней вырезал трафарет черепа с костями.
Лагерь расположился ровными рядами десятиместных военных палаток у подножия Ладожского холма, а мы демонстративно раскинули свой шатёр на его вершине. Какой-то генерал приветствовал в мегафон гигантское каре школьников, выстроенное на поле перед палатками, и приказал поднять зелёное знамя всесоюзной игры "Зарница". Мы, тоже, времени зря не теряли, и под звуки бравурного марша, долетавшего от подножия холма, с трудом подняли и поставили в приготовленную яму мачту со своим флагом. У подножия горы был штиль, и зелёный флажок, взлетев по флагштоку, повис безжизненной тряпкой. А на вершине холма дул свежий ветер, и наш Весёлый Роджер озарил белозубой улыбкой официоз в долине, развернувшись и затрепетав во все свои шесть квадратных метров.
От каре тут же отделились четыре маленькие фигурки, которые, слившись в сплочённую группу, полезли на холм. Возмущённый генерал в сердцах бросил мегафон, сел в чёрную "Волгу", и она куда-то увезла оскорблённого старика.
Очень быстро в четвёрке, что взбиралась на холм, выявился лидер и обозначился аутсайдер. Лидером был секретарь комсомольской организации какой-то школы. На вид ему было лет двадцать пять, и нам, шестнадцатилетним, он казался пожилым человеком. Аутсайдером оказалась наша молоденькая учительница по русскому языку и литературе. Все мы были немного влюблены в неё, поэтому, когда комсомольский лидер попытался повалить мачту с Весёлым Роджером, мы придали ему приличное ускорение, отправив вниз по склону холма. Только присутствие Надежды Ивановны - нашей учительницы - спасло двух других низвергателей пиратского символа от более действенного протеста, чем тот, что они от нас получили. Словом, хоть мы и отстояли наш флаг, праздничное настроение пропало. Мы свернули палатку, опустили Весёлого Роджера и ушли домой. Возможно, это и спасло нас от каких-то санкций в наш адрес.
А теперь, лет через десять, обстоятельства сложились какие-то перестроечные. А какие они ещё могли быть, если Перестройка на дворе? Многие клюнули тогда на призывы Горбачёва о демократизации, гласности и всему, что наговорил этот "минеральный" секретарь. Лично я начал подозревать его в лицемерии, когда показали по телевизору, как Горбачёв и Рейган подписали договор о взаимном ядерном разоружении. Договор был серьёзным политическим шагом, которому обрадовался весь мир. Но когда я увидел, с каким энтузиазмом взрывают ракеты и шахты в Сарыозеке, я просто опешил. К тому времени я отслужил в Ракетных Войсках Стратегического Назначения, и из первых рук знал, что 68-я ракетная бригада, базировавшаяся в Сарыозеке, была снята с боевого дежурства ещё в 1980 году, ракеты демонтированы, а личный состав распределён по другим частям и соединениям. Это было связано в первую очередь с устаревшими ракетами Р-14У, которые ещё в 1980 году лишились боеголовок. Получалось, что либо Горбачёв нагло надул Рейгана и весь мир, уничтожая куклы, вместо настоящих боевых ракет, либо они с Рейганом сообща обманули мировую общественность, и в Америке уничтожают такой же никчёмный ракетный хлам. И в том, и в другом случае, лицемерие было на лицо. Но так хотелось верить, что людоедское наше государство может обрести человеческий облик.
Словом, решили мы с Мишкой провести первомайскую демонстрацию не под затхлыми лозунгами "Мир, труд, май!", а в духе Перестройки. Побежали по магазинам, в надежде купить кумача для транспарантов. А кумача-то и нет! Или более организованные, чем мы, коммунисты уже всё скупили, или тотальный тогдашний дефицит был всему виной. Рассудив, что родоначальниками первомайских шествий были американские анархисты, которые в 1886 году вышли на улицы Чикаго под чёрными флагами, мы купили сколько-то метров ткани угольного цвета. Мишка озаботился изготовлением палок для транспарантов, а я взялся художественно оформлять лозунги, в духе тогдашних Горбачёвских призывов. Тайны мы из этого не делали, тем более что сами могли нести всего один транспарант. Поэтому стали бегать по цехам завода и агитировать рабочих к нам присоединиться, чтобы можно было продемонстрировать весь спектр перестроечных настроений. Об этом тут же донесли руководству завода, и на нас попытались оказать давление. Мишку тоже вызывал на ковёр начальник его цеха, запугивал и отговаривал от экстремистских выступлений. Мы не видели в своих действиях никакого экстремизма, бояться нам было нечего, и Мишка тоже, как и я, проигнорировал угрозы начальства.
По заведённому тогда порядку, все предприятия, учреждения и конторы собирались на демонстрации в традиционных точках центра города. У нашего завода, например, таким местом были дворы двух заводских домов на улице Гагарина. Стояли дома рядом и дворы их были совмещены. За семьдесят лет Советской власти порядок движения колонн был отработан до автоматизма. В определённый момент каждое предприятие выдвигалось от своего места сбора к Студёной горе, куда подходило в определённое время, и шествовало в массовой демонстрации по главной улице города в нужной очерёдности. Даже распорядители и организаторы были излишни. Всё текло как по маслу.
В точку сбора праздничной колонны нашего завода - на улицу Гагарина - я и Мишка пришли с охапкой жердей для транспарантов и сумкой, набитой лозунгами на чёрной ткани. Мишка - здоровенный бугай, больше двух метров ростом. Он легко рвал карточные колоды и запросто завязывал сложные морские узлы на толстенной строительной арматуре. Миша и древки к нашим лозунгам приготовил соответствующие. Они были словно жерди из изгороди для колхозного стада. Меня родители тоже не обидели ростом и силой. Вокруг нас тут же образовался вакуум: народ ближе, чем на пять метров, к нам не приближался. Я почувствовал себя Хомой Брутом, который начертил магический круг мелом. Кто-то деловито выпивал, позвякивая посудой, кто-то оживлённо беседовал, кто-то радостно приветствовал подходящих людей, а меня и Мишку не замечали. Но нас не просто игнорировали. На все наши попытки предложить кому-нибудь нести наши лозунги, выбрав любой понравившийся, от нас шарахались, как чёрт от ладана. Я уже не помню, что было написано на наших транспарантах, но один запомнил хорошо. Мы его насадили на древки и подняли над головами. Он гласил: "Мы за реставрацию Советской власти!" Наше предложение передать бразды правления страной представителям народа, отлучив от него партократию демократическим голосованием, да ещё написанное белым по чёрному, вызвало ужас. Пустота вокруг нас увеличилась. И тут кто-то из заводоуправления скомандовал выход со двора на Студёную гору. Мы тоже пошли, оказавшись в заводской колонне, которая из-за нашего вторжения в строй разорвалась на две не равные половины. Меньшая часть была перед нами, а большая часть опасливо двигалась сзади нас, отстав метров на пятнадцать. В меньшей части сосредоточилось заводоуправление, перед которым двое работяг гордо несли название завода "Автоприбор", а замыкали его мы с чёрным транспарантом. Все остальные заводчане плелись, отстав от нас, представляя собой какую-то непонятную толпу с кумачами и портретами, неизвестно к какой организации причастную. К нам тут же подошли начальники наших цехов, человек пять каких-то чинов из заводоуправления, и стали нас отгонять подальше от себя и названия "Автоприбор". Мы встали, пытаясь отстоять своё право двигаться вместе с заводской колонной. Люди из второй части разорванного строя, как вода, омывающая речной порог, обегали нас и пристраивались к начальству. Вскоре мы оказались в арьергарде завода. Начальники, удовлетворившись, ушли вперёд.
Колонна вышла на исходную позицию на Студёной горе и начала своё праздничное шествие. Пройти предстояло мимо стадиона "Торпедо", Золотых Ворот и торговых рядов с выходом на площадь Свободы, где, за отсутствием своего местного мавзолея, на праздники воздвигали трибуну, с которой городские и областные вожди приветствовали демонстрантов.
Из головы колонны пришли какие-то начальники рангом повыше: все, как один, в дорогих серых костюмах при галстуках. Лица их были строги и непроницаемы, как у наёмных убийц из итальянских фильмов о мафии. Смотрели они сквозь нас и выдавали категорические императивы сквозь зубы. Возглавлял шайку заместитель директора завода по кадрам. Он был в светлом костюме, что выдавало в нём главу этой хунты. Внешностью он сильно походил на Луи де Фюнеса - французского комика - такой же маленький, лысый и длинноносый. Хотелось свернуть свой транспарант, позаимствовать у него древко, и самым недвусмысленным образом возразить им этой оглоблей. Словом, они оттеснили нас от заводской колонны метров на пятьдесят, а чтобы мы и не думали к ней приближаться, выстроились цепью и пошли метрах в пяти от нас, возглавляемые карликом в светлом костюме.
Не знаю, что за предприятие двигалось перед "Автоприбором", вероятно, какой-нибудь завод "Точмаш", а сзади нас шествовал "Электроприбор". Сплошная военная промышленность. Не чулки же с кастрюлями выпускать самому миролюбивому государству Мира? Мы с Мишкой, так уж получилось, этот самый завод "Электроприбор" и возглавили. В голове его колонны, разумеется, было заводоуправление. Не имея возможности прочитать с тыла лозунг на нашем "кумаче", оно выслало разведчика. Тот обежал Мишку, глянул на транспарант, глаза его округлились, отвисла челюсть и он, поражённый, застыл на месте. Мы прошли мимо, пронеся над ним свой лозунг. Вскоре нас догнали и стали гнать вперёд чиновники из задней колонны: они не желали, чтобы мы возглавляли их предприятие. Пришлось ускорить шаг. Тут на нас с фронта навалились наши командиры, приказывая осадить и держаться подальше от "Автоприбора". Возникла даже короткая перебранка между чиновниками из разных заводоуправлений. Впрочем, они договорились быстро. Компромисс был найден. Расстояние между колоннами выросло метров до ста, а в середине этого разрыва шли мы с Мишкой, неся свой призыв о реставрации Советской Власти. Сзади нас подгоняла кучка чиновников одного завода, а впереди шли цепью наши командиры, притормаживавшие нас. Напротив стадиона "Торпедо" стометровый разрыв между колоннами вдруг заполнился, непонятно откуда взявшимися, людьми в строгих чёрных костюмах. Их было человек сорок. Они под руки оттащили во дворы всех, кто шёл впереди и сзади. Возмущавшийся и упиравшийся больше всех заместитель директора по кадрам в светлом костюме, получив по почкам от молодца в чёрном костюме, охнул, сник в крепких руках, и был увлечён в "воронок". Вероятно, в нём признали руководителя этого возмутительного демарша с чёрным лозунгом. Из-за отсутствия пиджаков и галстуков, нас приняли за тупых быков - исполнителей чужой воли. Мы прошли ещё метров пятьдесят, норовя примкнуть к своему любимому заводу, но тут к нам подошли два демонстранта в штатском. Возможно, наши габариты были тому виной, и они вежливо, не хватая нас за руки, попросили нас свернуть к небольшой площади перед стадионом. Мы подчинились. Перед ажурными воротами стадиона эти двое сказали, что нам не место в колонне демонстрантов, и они никуда нас не отпустят, пока мы не свернём свой транспарант. Нам стало понятно, что демонстрировать что-то большее, чем верноподданническое "Мир! Труд! Май!" не разрешено. Сняли с жердей свой лозунг, свернули его, и пошли дворами домой.
Потом заводчане, из тех, кто был на демонстрации, рассказали, что на площади Свободы, по бокам трибуны с руководством города и области, они впервые в жизни увидели два каре ОМОНа с пластиковыми щитами и дубинками, а на площади выстроился ряд пожарных машин с водомётами.
Если бы не "добрые самаритяне", прижавшие нас к стадиону, совсем не скучно прошла бы демонстрация.