Аннотация: Рассказ немного сыроват. Возможно, что я над ним ещё поработаю.
Дуся
1
Если вы считаете, что Дуся была обычной псиной, очень похожей на фокстерьера, то вы ошибаетесь. Почему "очень похожей", а не просто фокстерьером? Потому, что когда она меня "усыновила", собака была уже почти сформировавшейся бродяжкой, которой совсем не свойственно носить с собою паспорт о происхождении, чего наше демократическое государство не позволяет своим менее вольнолюбивым двуногим подданным. А без свидетельства о происхождении, только и можно было считать её "очень похожей на фокстерьера". Это в стародавние времена приблудившейся собаке, если она была в состоянии пройти авторитетную комиссию по экстерьеру и не менее авторитетную комиссию по проверке её рабочих качеств, ещё можно было рассчитывать на получение "первичной" родословной, (кажется, так это называлось), то нынче о таком я, за последние двадцать лет, что-то не слышал.
И так: я пошёл на трамвайную остановку, чтобы проводить знакомую, которая соблаговолила осчастливить меня своим посещением. Отправив с первым подошедшим трамваем милую даму, я уже собирался возвращаться восвояси, когда к ногам подбежала грязная псина. По виду она сильно напоминала давно не тримингованного, чумазого фокса, обременённого где-то спрятанными щенками, о чём можно было догадаться по отвисшим грядам налитых молочных желез. Сев столбиком напротив меня, собачка скрестила на груди лапки и вопрошающе взглянула на меня сквозь лохматые бровки. Я не устоял и купил в ближайшем киоске пачку печенья, (ничего лучшего там не нашлось). Скормив его псине, я потрепал её по голове, и пошёл через парк к дому. Собака потрусила следом. Мне пришлось остановиться и объяснить собачьей маме, что за мною ходить не стоит, а надо идти к своим детям и заниматься их воспитанием, по примеру моей доброй знакомой, которая, не смотря на поздний час и метель, именно так и поступила. Псина, внимательно всё выслушала, обошла меня, стоящего на узкой тропинке, по сугробу, и, не оглядываясь, побежала куда-то вперёд, скрывшись в темноте. Поразмышляв немного о бездомной бродяжке, я поспешил домой, заняв свои мысли какими-то другими пустяками. Подойдя к дому и поднявшись на свой этаж, я сильно удивился, обнаружив барбосину на коврике у своей двери. Псина, как вполне практичная дама, посчитала ниже своего достоинства терять время, выслушивая мои занудные нравоучения, и, чтобы лишить меня удовольствия попрактиковаться в них, просто побежала по моим следам вперёд. В сообразительности ей отказать было невозможно, и пришлось пригласить её войти.
Надо заметить, что жил я в общежитии. Коридорная система, общие туалеты, умывальники, кухни, душевые. Собака, разыскав мою комнату, выполнила весьма трудную задачу. Пробежать по моему следу, пятнадцатиминутной давности, даже зимой - это по силам и прелестным дамам. Но не растеряться, пройти мимо строгой вахтёрши и найти нужную дверь, да ещё не на первом этаже, да когда по лестницам и коридорам прошли десятки ног после меня, когда все запахи кухонь, туалетов и умывальников шибают в нос - это, я думаю, задача для собачьего нюха сложная. Поверьте слову человека, не один год проохотившегося с гончими собаками. Словом, собака проявила себя, как не ординарная личность, наделённая не только умом, но и хорошим чутьём. И если уж весьма образованная милая дама потратила на охмурение вахтёрши и розыск моей комнаты битый час, а эта четвероногая женщина справилась с этой задачей в два счёта, то не пригласить её в дом - было бы верхом неуважения к ней и к её талантам.
Я её отмыл, накормил, определил по резцам, что собаке нет ещё и двух лет, и как-то так само получилось, что стал звать её Дусей. Поскольку она не рвалась к щенкам, то картина её бродяжничества мне представлялась так: у неё началась течка, и легкомысленная, любвеобильная псина потерялась. Потом родились щенки, которые в зимних условиях не сумели выжить. Отчаявшись в своей беспризорной жизни, Дуся взяла меня в свою стаю. Собака была явно домашней: знала команды, была вежлива в доме, никогда ничего не брала самовольно и даже еду не трогала без команды. Но при этом была опытной попрошайкой. Не знаю, научилась ли она этому в своей старой семье, или беспризорная жизнь научила, но учуяв что-то вкусное на столе, она тут же садилась напротив меня столбиком, скрещивала лапки на груди и трогательно моргала глазками из-под лохматых бровей. Признаюсь честно, на меня это действовало. Может быть, именно поэтому я и был принят в стаю?
Удивительно было ещё то, что Дуся оказалась страшной кофеманкой: за глоточек кофе она готова была сидеть столбиком часами. А вот традиционную собачью еду она ела очень не охотно: вечно у неё в миске что-то кисло. Поначалу я воспринял это, как признак гельминтоза: собака больше двух месяцев прожила на улице, и немудрено было обзавестись выводком каких-нибудь аскарид, а то и цепнем. Да-да, не удивляйтесь: кофемания и плохой аппетит очень даже могли быть следствием гельминтоза. Вспомните своих беременных жён или знакомых, находящихся в положении: то они мел жуют, то глину с печки отколупывают и суют в рот, а одна знакомая, стрескала дома все свечки, и высшим счастьем для себя считала напроситься к кому-нибудь в гости и лишить хозяев свечных запасов. Отец Фёдор, - герой бессмертного произведения, - вовсе бы отказался от сокровищ тёщи Кисы Воробьянинова, надеясь обзавестись с их помощью свечным заводиком, имея в тылу подобную моей знакомой жену, жрущую свечки, как пёс сосиски. Так вот: то, что происходит с дамами в положении, называется медицинским термином "извращённый вкус". Это явление ничего общего не имеет с распространённым заблуждением о том, что, мол, "ребёночку кальция не хватает" или ещё какой-нибудь "приправы", если беременная ест не мел, а какую-нибудь другую несъедобную жуть. На самом деле извращённый вкус вызван интоксикацией, которую продукты метаболизма плода производят в организме матери. Гельминты, в процессе эволюции, научились чему-то подобному. Когда вы видите, что ваш четвероногий питомец - хищник по определению, начинает пастись на лужайке как овца, это не повод умиляться "мудростью" инстинктов, заботящихся о витаминной подкормке вашей псины или кота. Это сигнал о начале срочной дегельминтизации вашего питомца. Яйца гельминтов вместе с испражнениями падают на грунт, где поедаются слизнями и улитками. Сквозь их кишечный тракт яйца проходят без заметных для себя последствий. Ползая по траве, слизни и улитки оставляют эти яйца на листьях и стеблях травы. Задача взрослых аскарид, комфортно живущих внутри вашего кота или пса, не сводится только к бесконтрольному размножению. Взрослым особям ещё надо совсем немножко отравить мозги вашего питомца, чтобы заставить его эту траву, усыпанную их яйцами, съесть. С этой задачей они справляются легко. Не думайте, что я "отливаю пули". Я говорю серьёзно. Вспомните, как изощрённо действуют другие паразиты, даже более примитивные, чем гельминты. Например: вирус гриппа живёт в нашем кишечнике, но оставляет арьергард в носоглотке, который и вызывает чихание, помогающее вирусу находить новые жертвы. А вот вирус бешенства действует ещё изощрённее: он так умудряется "снести крышу" своему хозяину, что тот, как бешеный, кидается кусать первого встречного, лишь бы вирус смог попасть в кровь нового хозяина. Это только на наш взгляд животное ведёт себя как бешеное, а с точки зрения вируса, оно ведёт себя очень рационально, помогая ему распространяться по свету.
Кофемания у Дуси сохранилась и после дегельминтизации. Либо она и не была связана с гельминтами, либо собака уже успела пристраститься к кофе, и не желала себе в нём отказывать. А заставить Дусю нормально поесть, так, чтобы в миске ничего не осталось, можно было следующим способом: надо было кого-нибудь пригласить в гости. В присутствии постороннего, собака из жадности садилась возле своей миски, если та не была пуста. Стоило гостю посмотреть в сторону Дуси и её миски, как она начинала лизать свою еду. Если гость делал шаг в их сторону, то Дуся начинала есть, а если гость подходил вплотную, то собака в мгновенье ока всё проглатывала. На меня подобное поведение не распространялось по вполне очевидным причинам: я складывал в её миску заведомо не съедобную для себя бурду, а всё вкусненькое держал на столе. Поэтому на миску, пока в комнате не появлялся кто-то чужой, и не стоило обращать внимания, а надо было сидеть возле меня столбиком и просить то, что повкуснее. Зато с руки она готова была есть всё, наивно полагая, что заплесневевший сухарь, раз он не попал в её миску, - лакомство. Должен признаться, что я далёк от ортодоксальных собаководов, которых хлебом не корми, дай только вырастить пса крупнее себя, чтобы превратить своё с ним сосуществование в вооружённый нейтралитет. Они часами могут рассказывать вам основы этологии о том, кто должен первым входить в помещение, чтобы обозначить свой доминирующий статус, кто должен возлежать на ложе, а кто пресмыкаться на полу... Словом, они знают уйму всякой премудрости, которая нам - дуракам, любящим своих барбосин, в силу нашей дремучей тупости, просто не доступна. Эти ребята и девчата, увидев мою милую попрошайку за своим любимым занятием, просто кипели от возмущения, и негодовали от мысли, что какая-то ничтожная тварь не жрёт из миски, а сидит и клянчит из рук. Я в их глазах был самым последним рохлей и идиотом, позволяющим сесть себе на голову существу, которое спит и видит, как бы поработить весь мир. Возможно, что в отношении моей Дуси они и ошибались, но в отношении своих церберов они были правы всегда: не проходило и двух-трёх лет, как их полканы мужали и вооружённый нейтралитет переходил в вооружённый конфликт, кончавшийся всегда одинаково - аспида сдавали в питомник, кому-то отдавали, либо усыпляли, стреляли, вешали. Вообще, я подозреваю, что все эти ортодоксы-собачники - склочные и мелочные создания. Развернуться в нашем социуме им не позволяют, вот они и спускаются в животное царство, не понимая, что они из него ещё и не поднимались. Они самозабвенно пишут для нас - простофиль - книги о языке собак, о методах их дрессировки, совершенно игнорируя тот факт, что собаки, не написав друг другу ни строчки, прекрасно нас понимают, а дрессируют нас даже более успешно, чем мы их.
Моя Дуся терпеть не могла пьяных. Ей даже не надо было определять выпивших обонянием - она прекрасно различала их, едва глянув. Так уж получилось, что моя общага стояла рядом с городским наркологическим диспансером, на территории которого находился небольшой скверик, где мы с ней часто гуляли. Во время этих прогулок сотрудники ГАИ иногда привозили на экспертизу задержанных водителей. Я и без экспертизы сразу мог определить виноватого, если Дуся начинала его облаивать. Самый характерный случай произошёл, как сейчас помню, ранним утром Восьмого Марта: три гаишника, взяв в полукольцо подозреваемого в пьянстве водителя, направились в наркодиспансер. Такого вопиющего пристрастия к водке Дуся стерпеть просто не смогла и кинулась с лаем на алкашей в форме. Вот и получается, что как бы не пыжились ортодоксы от кинологии написать нам собако-человечий разговорник, собаки знают нас гораздо лучше, чем знаем их мы. Больше того: они знают нас лучше, чем мы знаем себя.
А между тем, в этом факте нет ничего сверхъестественного: собака - хищник. А хищникам от природы присуще свойство запоминать облик и характер движения, как своих жертв, так и соратников по охоте. Все, несомненно, видели кадры запечатлевшие львицу, врывающуюся в стадо гну или зебр. Хищница игнорирует животных, находящихся всего лишь на расстоянии прыжка от себя, но упорно рвётся куда-то к краю кадра, настигая невидимую пока жертву. А всё дело в том, что львица углядела в её движениях некую раскоординированность, какое-то аномальное отклонение от нормы, которое совсем не заметно нам, поскольку мы не имеем такой практики. Опыт говорит ей, что это животное поймать и одолеть будет проще, чем тех, что бегут рядом с ней. Вот и Дуся, даже если человек принял всего пятьдесят грамм алкоголя, очень тонко различала эту раскоординированность, даже когда человек чувствовал себя практически трезвым.
Дуся была очень не равнодушна к моему любимому дивану. Не стоило мне в её присутствии выслушивать лекции по этологии на ежедневных встречах собачников во время прогулок в парке: Дуся слишком буквально поняла тезис о возлежании и пресмыкании. Она не совершала поползновений проникнуть на диван, пока я не спал. Но просыпался я всегда одинаково: открыв глаза, я обнаруживал себя лежащим нос к носу с Дусей на одной подушке. Псина испуганно распахивала глаза, вскакивала, словно лежала не на постели, а на раскалённой сковороде, сваливалась с дивана и по-пластунски ползла под него, что-то урча про себя. В это мгновенье она сильно напоминала молодую, начинающую алкоголичку, которая уже тысячу раз зарекалась не пить, но вот уже в девятый раз за неделю просыпалась в постели незнакомого мужчины, и каждый раз нового. Дуся сама не понимала, как так получалось, что она каждое утро просыпалась на диване. Я думаю, что когда она бурчала что-то из-под дивана, - это она проклинала какую-то неизвестную форму собачьего лунатизма. Убедиться в правильности своих предположений у меня не получилось, поскольку именно с того дня, в который мне дали на время книгу о языке собак, Дуся стала заползать и сидеть под диваном молча. Думаю, что и днём иногда с ней случались приступы этой непонятной болезни, пока меня не было дома. Однажды, подойдя к своей двери, я услышал, что у меня в комнате включен телевизор, который я точно выключил, когда пошёл на работу. Открыв дверь, я увидел Дусю, лежавшую вверх пузом на диване. Рядом с ней на подушке лежал пульт от телевизора, на который она случайно нажала. Из-за включенного ящика, собака не услышала поворачивания ключа в замке и моего прихода. Ортодоксы-кинологи потом объяснили мне, что надо раскладывать на диване заряженные мышеловки, прежде чем уйти на работу, но я их не послушался. Тем более что все они признались позже в том, что их церберы просто стаскивали покрывало с мышеловками на пол, чем и разоблачали своё наглое и вопиющее возлежание, невольно выдавая отказ от положенного им пресмыкания на полу. Чтобы больше не конфузить бедную собаку, весь вечер потом просидевшую под диваном, я, уходя утром на работу, стал убирать пульт от телевизора на холодильник. А, в самом деле, какого чёрта? Перед кем ей надо было пресмыкаться, если она оставалась тут целый день за главного? Пусть уж хоть днём, пока доминирующая особь зарабатывает деньги, поживёт как человек, даже если этот человек просыпался в ней от приступа лунатизма, пока она спала.
А однажды она сделала такое, что иначе, как прямым издевательством над лучшими чувствами ортодоксов назвать нельзя. И один из этих ортодоксов был этому случаю свидетелем. А началось всё с пустяка: Рамиль - владелец угрюмого ротвейлера - встретился как-то днём нам с Дусей в парке. Он как раз выгуливал своего людоеда. Было жарко и мы все вчетвером решили сходить искупаться на Волгу, до которой было минут пятнадцать хода. Нам пришлось пересекать шоссе, по которому шуршали шинами машины, а светофоры не водились тут в принципе. Собаки, воспитавшиеся в семье, потерявшиеся и вновь обретшие через какое-то продолжительное время новых или старых хозяев, становятся гипердисциплинированными. Самодисциплина - горькое наследие их бродяжьего опыта - не позволяет им отбегать от нас далее двух-трёх метров, и их можно водить вовсе без поводка. Моя Дуся сумела даже связать вместе течку и короткое материнство со своим бродяжничеством: даже в самые жестокие дни овуляции она до конца жизни не подпустила больше к себе ни одного кобеля, а только прижималась ближе к моей ноге, бегая без поводка. Стоя на краю дороги, в ожидании просвета между машинами, я стал объяснять Дусе тактику нашего перехода через проезжую часть, прося её быть внимательной и держаться возле моей ноги, не отставая и не забегая вперёд. Дуся внимательно меня слушала, вывалив от усердия розовый язычок. Даже Рамилевский людоед поднял ко мне намордник и уважительно посмотрел на меня: похоже, что он впервые в жизни слышал нормальную человеческую речь, обращённую к собаке. А Рамиль завёлся: он просто стал исходить желчью, понося мой тупоголовый антропоморфизм, меня, Дусю и всех придурков, которые мнят себя умнее академика Павлова. На мою попытку признаться в любви и уважении к покойному академику - Нобелевскому лауреату, между прочим, Рамиль ещё пуще разошёлся. Он сказал, что с его опытом своевременной сдачи в питомник МВД четверых людоедов и на подходе уже пятый, - указующий перст ткнул в ротвейлера, - он, Рамиль, не собирается слушать мой бред, а уж тем более плавать в Волге в моём с Дусей обществе. На этом он закончил своё выступление, развернулся и, понукая своего полкана, пошёл обратно в парк. А я и Дуся прекрасно провели время, плавая в затоне около ржавых барж.
Вечером, узнав у собаководов в парке мой адрес, Рамиль постучал в мою комнату. Я открыл. Он начал лепетать какие-то извинения, просил простить его за попавшую под хвост шлею... Словом, я не нашёл причин, чтобы его не прощать, тем более, что порыв раскаяния был подкреплён бутылкою водки. Пришёл он в обществе этой бутылки, без своего людоеда. Чтобы не бегать в коридор покурить, поскольку в комнате я этого никогда не делал, мы решили в нём же и выпить. Для курения у моей двери стоял стул, а обувная полка, стоящая тут же, вполне могла заменить журнальный столик и ещё одно посадочное место - два в одном, как принято говорить нынче. Настрогав на скорую руку закуски и хлеба, я сервировал импровизированный стулостол, и мы приступили к примирению. Правоверным Рамиль оказался продвинутым, спросил только халяльное ли свиное сало, и ловко откупорил водку. Выпили, покурили. Знакомство наше было шапочным, и кроме рассказов о своих псарнях, предложить для светской беседы чего-либо более интересное мы не могли. Да, и не стали: он похвалялся мне своими аспидами, которые несли караульную службу в предзонниках, кусая охрану даже немножко больше, чем охраняемых, а я травил ему байки о паратости, мощной колодке и башуре с зарёвом.* Разговор, после второй, перелился на наших сегодняшних питомцев, а после третьей стопки, я рассказал ему историю своего усыновления Дусей. Он, и это было видно, не очень-то мне поверил, и мы выпили по четвёртой. А после пятой, когда пустая бутылка звякнула в урну у туалета, меня понесло: я стал уверять Рамиля в том, что собаки не просто что-то там понимают, а понимают вообще всё. Только надо уметь им это сказать. Рамиль, глядя на то, как я распаляюсь в своей праведности, начал уже предвкушать мой завтрашний ответный визит к нему в гости с бутылкой и извинениями, а я предложил отковать железо, пока оно не остыло, и выпустил в коридор Дусю. Дусе не часто удавалось лицезреть меня в таком состоянии, поэтому она чувствовала себя не в своей тарелке. Я это заметил и слегка на неё обиделся. "Бессовестная, - обратился я к ней. - Хотел поболтать с тобой при Рамиле, чтобы он посмотрел, как ты всё понимаешь, а ты? Надулась, как мышь на крупу. Иди, давай под диван и не позорь меня перед гостем". Дуся подскочила на задних лапках, толкнула передними дверь, просеменила в луче света, падающего из коридора в тёмную комнату, заползла под диван, развернулась там и стала смотреть на нас из полумрака. "А кто за собой дверь закрывать будет? Не видишь, что мы тут курим и весь дым в комнату лезет?" Я уже начал подниматься, чтобы прикрыть дверь, как тут Дуся выскочила из-под дивана и с разбегу толкнула её лапками, плотно прикрыв. У Рамиля отвисла челюсть. Признаюсь честно, что не будь тут Рамиля, челюсть отвисла бы и у меня. Но при нём мне пришлось делать вид, что ничего удивительного и не произошло. По виду Рамиля было понятно, что памятник академику-физиологу в Петербурге, если не провалился в тартарары, то опрокинулся навзничь. Пока Рамиль не потребовал сатисфакции в виде проведения новых или повторных опытов, я вызвался его проводить.
Думаю, что я понял причину Дусиной неприязни к пьяным: их заплетающийся язык был ей понятен лучше, чем членораздельная речь добропорядочных граждан, и ахинея, которую они несли, ей не нравилась, но усваивалась. Это и вызывало её возмущение и агрессию. Вы, конечно, можете придумать своё объяснение, и даже не одно, или совсем мне не поверить, но у меня есть свидетель: Рамиль по-прежнему живёт в Казани.
2
Однако, Дуся, как ни крути, была охотничьих кровей. По крайней мере, внешне. И я в первую же весну взял её на вальдшнепиную тягу. Вечером, в те самые минуты, когда вот-вот должно было раздаться хорканье долгоносиков, на меня вылетела пара гуменников. Вылетели они настолько хорошо, что я сбил обоих, хоть стрелять пришлось из нижнего ствола девяткой, а из верхнего семёркой. Битый девяткой гусь упал как сноп, а второй, которого стрелял семёркой, ещё немного побился на земле, хлопая крыльями. Дуся, не обратила внимания на дуплет, проигнорировала и упавшего камнем гуся, но с азартным тявканьем бросилась к бьющейся на земле птице. В тот самый момент, когда она подскочила к гусю, его дух отлетел в страну не выученных уроков, а Дуся, схватив птицу за шею, пятясь задом и сердито урча, поволокла его в мою сторону. Через минуту мне стало ужасно смешно: оказалось, что Дуся тащила волоком гуся к моим ногам только для того, чтобы защитить от меня свою добычу. Уперевшись задом в мой сапог, собака навалилась лапами и грудью на птицу, прижав её к земле, и стала рычать. Она устрашающе вращала белками глаз и изрыгала проклятия. В общем, псина так была похожа на карикатурного, заросшего косматой бородой до самых кустистых бровей, мультяшного Бармалея, что я рассмеялся. Дуся была оскорблена: она перестала рычать, поднялась на ноги, аккуратно взяла гуся за шею и, по-рачьи пятясь, уволокла его под молодую сосёнку. Там она легла рядом с добычей и надулась, игнорируя любые попытки к ней подлизаться. На сбитого через пару минут вальдшнепа, упавшего метрах в трёх от неё, Дуся среагировала почти по-человечьи: встала, долго смотрела на недвижимую птичку, усиленно нюхая воздух, потом оценивающе посмотрела на гуся, посмотрела ещё раз на вальдшнепа и сделала правильный выбор - легла на место, возложив лапу на гусиную шею. "Потерять "журавля" в руке ради "синицы" в небе? Ищите дураков в другом месте!" - говорил весь её вид. Дуся впервые была на охоте и не поняла ещё выгоды партнёрства, думая ограничиться банальным эгоизмом. Впоследствии она исправилась, но всегда немного жадничала и тихонько ворчала на меня, когда я забирал у неё совместно добытое.
Следующим вечером произошли события определившие характер наших будущих охот на четыре года. В первый вечер, когда налетели гуси, мы были на опушке леса, а во-второй мы отправились на лесную просеку. За четверть часа до начала вальдшнепиной тяги, из леса неторопясь появился цвёлый заяц и проковылял к луже в автомобильной колее. Припав на передние лапки, косой стал пить. Дуся, сидевшая у моих ног, заинтересовалась незнакомым зверем и потихоньку потрусила к нему. Она зашла к нему с тыла, с той стороны, откуда он вышел. Приближаясь к ничего не подозревающему зайцу, опустившему мордочку в колею к воде, Дуся натекла на его след. Она его учуяла, опустила нос к земле и тявкнула за спиной косого. Заяц, как мяч, подскочил и перелетел просеку, скрывшись в подлеске. Дуся залилась и помчалась его догонять. Я много лет проохотился с гончими, и мне стало интересно посмотреть, что будет делать Дуся. А она оказалась очень вязкой: гоняла она этого зайца часа полтора. И гоняла бы дольше, если бы я её не сманил уже в полной темноте. Несколько раз заяц её обманывал и западал. Но чутьё у Дуси было прекрасное, и она распутывала его сдвойки и смётки, поднимая его вновь. Конечно, она была пешая, но в этом даже были свои плюсы: заяц под её гоном ходил не торопясь, на небольших кругах и я перевидел его раз восемь. Если бы был сезон, я давно бы его добыл. И голос, конечно, у Дуси был слабым. Но, поскольку заяц её не боялся и бегал на небольшой площади, этого голоса вполне хватало, чтобы следить за гоном.
В августе я взял её на утиную охоту. Воду Дуся не слишком жаловала и делала вид, что не понимает, необходимости заплывов за битой птицей, тем более что охота происходила с лодки. Однако, когда мы не плавали, а ходили пешком и я сбивал утку, Дуся, всё-таки, плавала за ней. В руки она её никогда не подавала, а просто роняла птицу у самого среза воды, едва передние лапы вступали на берег. Если же утка падала в берег, то Дуся никогда не аппортировала её, а просто садилась рядом и дожидалась меня. Так же, кстати, она поступала и с вальдшнепами. Это только самая первая наша добыча пробудила в ней желание тащить куда-то гуся.
О норной охоте я даже и не помышлял. В Советские времена эта охота на самом деле была промыслом. Во времена тотального дефицита лисья шкурка была завидным трофеем и существенным заработком. Поэтому ни о какой "спортивности" наших норных охот говорить не приходится: охотники с норными собаками просто тяжёлым физическим трудом пополняли семейный бюджет, перелопачивая кубометры грунта, выкапывая лис и барсуков из нор, если опытный зверь не желал покидать нору. Теперь, когда в магазинах можно купить любой мех, рытьё в земле потеряло всякий смысл.
Когда открылась охота по чернотропу на зайца, тут Дуся и показала себя во всей красе: я редко приходил домой без добычи. И так продолжалось четыре года. Как-то весной в парке, где я выгуливал Дусю, появился молодой ирландский сеттер. Его хозяйка перебралась в наш район, разменяв квартиру. Она очень быстро перезнакомилась со всеми, кто выгуливал тут собак. В самый канун открытия летней охоты по перу, я беседовал о каких-то пустяках с хозяйкой сеттера, а наши собаки крутились рядом. Погода стояла пасмурная, но было тепло. Туча, висевшая над нашими головами, неожиданно сверкнула молнией, и ударил такой раскат грома, что с бедным сеттером случилась истерика. Он просто места себе не мог найти, прижавшись к ногам хозяйки и заревев голос, словно его огрели пастушьим кнутом. Моя Дуся, на всякий случай тоже ко мне прижалась во все глаза глядя на ревущего, дрожащего пса. Хозяйка сеттера, безуспешно пытаясь успокоить своего любимца, быстренько попрощалась с нами и увела его домой. Через неделю наступило открытие охоты, которое мы с Дусей встретили на Каме, разбив лагерь на острове. Наскоро перекусив, я взял ружьё, оттолкнул лодку и поплыл на моторе в куртину тростника и рогоза посреди плёса. Дуся, как это у неё повелось, уселась на носу "казанки", осматривая округу. Быстро доплыли, я разбросал чучела, подогнал лодку к зарослям, воткнул вдоль бортов вешки и развесил на них масксети. Утки не заставили себя долго ждать - после первого дуплета две чернети упали к чучелам. Я стал перезаряжаться и заметил, что аллюминиевый корпус лодки дрожит, словно у меня беззвучно работает мотор на малых оборотах.
Вот что я вам скажу, ребята: никогда не сводите своих собак в компанию - они слишком хорошо друг у друга учаться. Это не мотор беззвучно работал. Это мелкой дрожью трясло мою Дусю, забившуюся в панике в носовой грузовой отсек. Собака, которая раньше не обращала внимания на выстрел, после единственного раската грома, доведшего до истерики сеттера, стала бояться стрельбы, грозы и фейерверков. Эту паническую боязнь она сохранила до конца своих дней. Но в тот момент я ещё надеялся всё исправить: вынул Дусю из багажника, огладил её, как мог, успокоил. Решил на сегодня охоту не продолжать: подобрал битых уток и поплыл на остров. Переночевали мы с ней в палатке, изнывая от духоты, а утром я решил не заплывать на воду, а охотиться по берегам острова. Подумалось, что на берегу Дусе будет легче разувериться в опасности громких звуков. Налетела крякушка и я сбил её. Дуся, поджав хвостик, кинулась в тростники. Я подобрал утку и стал звать собаку, потом стал её искать. Остров был не маленький, но я истоптал его весь. До ближайшего берега было примерно с километр, и не найдя Дусю на острове, я полыл туда. Тоже без результата. Вернулся на остров уже в темноте. Переночевал у костра, поскольку в палатке было душно, а утром опять стал искать Дусю. Исходил все ближние и дальние деревни. На следующий вечер начал накрапывать дождь и я на ночь полез в палатку. Тут подо мной что-то зашевелилось. Оказалось, что Дуся от испуга залезла под днище палатки и пролежала там больше полутора суток, не обращая внимания на мои призывы и поиски. Так окончилась охотничья карьера Дуси. Прожила она со мной ещё года четыре и умерла от рака молочных желёз. Через несколько лет я умудрился испортить ещё одну собаку, правда, не так фатально. Как-то раз понесла меня нелёгкая на охоту с егерем и его лайкой за утками. Моя сука охотилась со мной уже третье поле. Она принадлежала к славной породе континетальных легавых - дратхаар. Исправно аппортировала битую дичь. А кобель егеря этого никогда не делал: он просто сидел у добычи, дожидаясь хозяина. На попытки моей Чучи хватать уток и нести их мне, кобель егеря слегка цапал её в морду. С тех пор Чуча перестала аппортировать птицу, а просто садится теперь около неё, как это делал кобель. Интересно, что ту же самую птицу, если её потом с руки забросить в кусты, она принесёт. Но битую птицу в зубы не берёт, и делает вид, что не понимает команды "апорт".
Никогда, братцы, не сводите своих рабочих собак с собаками своих знакомых: совершенно невозможно предугадать, чем для вас это обернётся. Вы запросто можете лишиться верного помощника, либо потерять одно из немаловажных качеств вашего четвероногого друга.
P.S. Здесь я вынужден сделать небольшое "лирическое отступление". Молодой, не искушённый читатель, равно как и не молодой, но привыкший оперировать на охоте дробью не меньше третьего номера, подскочат на стуле, прочитав про гусей чисто битых девяткой и семёркой. В одном из номеров журнала "Охота и охотничье хозяйство" конца пятидесятых или начала шестидесятых годов прошлого века была опубликована замечательная статья о влиянии множественных ранящих снарядов (дробь) на физиологические реакции дичи. При помощи эксперимента, ныне бы заклеймённого, как "антигуманного", было доказано, что при множественных ранениях дробью смерть наступает не столько от повреждения жизненно важных органов, сколько от болевого шока, приводящего к коллапсу всех систем организма. Две группы подопытных животных подверглись отстрелу мелкой дробью, заведомо не могущей проникнуть до сердца, печени и пр. Одной группе был введён наркоз, вторая группа наркоза не получила. Первая группа, получившая ранения в состоянии наркоза, - выжила, а группа лишённая наркоза погибла от общего коллапса, наступившего вследствие болевого шока, вызванного дробью. В том же самом журнале, в те же годы, возможно, что и в той же самой статье, описана случайная добыча медведя, убитого наповал зарядом тройки в область солнечного сплетения с расстояния в несколько метров. С медведями я вам подобных опытов проводить не советую, а гусей принято стрелять крупной дробью по причине осторожности этих птиц, не желающих подлетать слишком близко к охотнику. Но на расстоянии пятнадцати - двадцати шагов, они уверенно добываются любой дробью, даже девятого номера. Я даже подозреваю, что разгадал загадку саблезубых тигров, которые жили в ледниковую эпоху и охотились прайдами, как современные львы. Исследования гигантских клыков этих кошек показали, что они работали отлично только при проникновении в плоть жертвы. Рвать эту плоть клыки были не в состоянии, поскольку оказались очень не прочными на излом. Мне кажется, что секрет их охоты заключался в феномене гибели жертвы от болевого шока, когда десяток саблезубых кошек кидались на мамонта и разом запускали в него клыки. Другого объяснения наличия у саблезубых кошек огромных клыков просто и не придумать, поскольку, как бы длинны не были эти клыки, всё равно они не проникали до жизненно важных органов мамонта. Даже яремная вена была этим клыкам не доступна. Больше того: наши пращуры, наблюдая охоты этих хищников, запросто могли воспользоваться этим же эффектом, одновременно кидая в мамонта несколько десятков копий. Жаль, что при современном уровне гуманизма, когда можно спокойно смотреть на африканских детишек, умирающих с голода, мои догадки нельзя проверить опытом на слонах. А любопытно было бы узнать, что мамонта добыть не труднее и не опаснее, чем прихлопнуть комара, если бросить в эту гору мышц одновременно штук тридцать-сорок копий. Получается, что современный охотник-индивидуал, оснащённый по последнему слову техники, когда подкрадывается к слону, рискует своей головой куда больше, чем кучка скооперировавшихся дикарей, охотившихся на мамонта с копьями.
Ну, вы пока обмозгуйте выводы той статьи о поражении дичи дробью, мои мысли о саблезубых тиграх и мамонтах, а я попробую заработать денег на частный слоновник и откую с десяток - другой копий.