Аннотация: Возвращение из Орехово-Зуева во Владимир во времена сухого закона.
Домой через Атлантику
( Из Орехово-Зуева морским путём)
1
В конце ноября какого-то Перестроечного года, когда тотальный дефицит всего и вся лихорадил СССР, поехали Димыч с Примусом в Орехово-Зуево за башмаками. Не знаю, почему они не выбрали для этого Москву. Возможно потому, что полстраны по столице бродило в поисках самых разнообразных предметов, в том числе и ботинок, а в Орехово-Зуеве народу было мало, но снабжение было московское. Не помню, купили ли они себе туфли, но в понедельник явились на завод с признаками жестокого похмелья. Они принесли нам благую весть: в Орехово-Зуеве, мало того, что торгуют водкой без талонов, так ещё и продают её не с двух часов пополудни, как у нас во Владимире, а прямо с открытия магазина. И это всего лишь в двух часах езды на электричке от нашего областного центра. Слесари убрали в верстаки недостроенные самогонные аппараты, станочники прекратили завивать теплообменные змеевики из нержавейки на своих станках, и целую неделю цех готовился к субботнему марш-броску в соседнюю область. Были составлены списки работников цеха, остро нуждающихся в водке. Принуждению не было места: из воображаемого строя взалкавших праздника вышли вперёд добровольцы, готовые отдать свой выходной на общее дело. Им передали списки нуждающихся, собранные деньги и принесённые самыми догадливыми баулы, для перемещения стеклотары с готовым продуктом.
Едва не опоздав на поезд из-за легкомысленного Димыча, в самый последний момент примчались на вокзал и, перед самым закрытием дверей электрички, едва влезли в тамбур переполненного, как автобус в час пик, последнего вагона. Так мы и простояли, словно сельдь в бочке, в этом тамбуре до самого Орехово-Зуева. Вывалившись из дверей,раскрывшихся с трудом, мы, не оглядываясь, бросились за Димычем, который ещё в прошлую субботу разведал местоположение всех винно-водочных магазинов этого городка. Примчались к ближайшему, который располагался рядом с каким-то плохо огороженным стадионом "Знамя Труда". До открытия оставалось минут двадцать, и мы были самыми первыми. За эти двадцать минут за нами образовалась циклопическая очередь, завернувшаяся по всему стадиону тугими кольцами, словно ливерная колбаса. К несказанному удивлению, очередь состояла из наших заводчан. Весь "Автоприбор" приехал за водкой. В отличие от нашего организованного цеха, где сведения об отсутствии сухого закона на сопредельной с нашей областью территории были получены из первых рук, остальные работники завода получили их из третьих. Не сильно доверяя таким непроверенным слухам, работники и не организовались, а кинулись в эту авантюру индивидуально. На свой страх и риск. Конечно, некая кооперация наблюдалась: они группировались цехами и отделами, но эти сообщества в большинстве своём формировались уже на вокзале, перед отправкой поезда. Единственная бригада, более или менее, похожая на наш добровольческий отряд, была создана во втором цехе, да и то потому, что были они нашими соседями по заводскому корпусу и контачили с Примусом. Эти ребята, в количестве пятерых человек, выехали в Орехово-Зуево на старенькой "Победе", принадлежавшей Сашке Ермакову, который, естественно, был за рулём. Когда я, последним из нашей команды, вылезал из переполненного магазина, позвякивая туго набитыми баулами, эта "Победа", чихая и постреливая колечками дыма из выхлопной трубы, как раз подкатила к магазину. "Приветствую, профгруппорга славного одиннадцатого цеха! - Ермак выскочил из машины, громко хлопнув расхлябанной дверью, и протянул мне чумазую лапу. - Там для нас водка-то ещё осталась? Припозднились чуток: пару раз пришлось карбюратор перебирать по дороге". "Вот уж не знаю, - пожав ему руку, сказал я. - Смотри, какая очередища! Вряд ли вам тут что-то светит. Лучше другой магазин поищите. Мы на круг чуть больше пятиста бутылок взяли. Хорошо ещё, что у нас цех маленький: всего семьдесят человек. Да трое из них вообще не пьющие. Поэтому они только по три бутылки заказали". Тут к нам подошёл Серёга Якимов. Это был технолог нашего цеха и доброволец из нашей команды. По возрасту, он был чуть старше остальных, да ещё и инженер. Поэтому мы, хоть и держались с ним немного панибратски, всё-таки смотрели на Сергея чуточку снизу вверх.
--
Ермак, - обратился он к Сашке, - вы много брать будете?
--
Николка ящик собрался хапнуть, а остальные бутылок по десять, - улыбнулся Санёк. Из-под
сдвинутой на затылок пёстрой кроличьей шапки выбивался соломенный чуб, а щербатая улыбка, (у него не хватало верхнего переднего зуба), напоминала что-то среднее между ухмылкой Весёлого Роджера и счастливой гримасой выбритого Бармалея.
--
Значит, место в багажнике останется? - поинтересовался Серёга.
--
Ну! - согласно кивнул Ермак.
--
Может, возьмёшь мои баулы? А в понедельник мне на завод привезёшь, - попросил Якимов.
Серёга был немного полноват, да и сидячая работа на нём отражалась: выйдя из магазина с сумами наперевес, он раскраснелся и запыхался.
--
Кидай свои мешки, - согласился Сашка, открывая багажник.
--
Сейчас! Только я свою водку выну, - обрадовался Сергей, закинул в машину свои
баулы, вынул из кармана сумку из старой джинсы и взялся перекладывать в неё личные бутылки. Ванька Гадалов, не разобравшись в ситуации, подхватил свои сумки и попытался пристроить их в открытый багажник. Я поставил на снег свои баулы, подошёл и решительно вытащил Ивановы сумки. "Ты что, Вань? - вполголоса пробубнил я ему. - Ермак сам за водярой приехал. Он-то куда свои ящики ставить будет? Серёгины-то сумки за "Христа ради" взял".
В это время из магазина вылезла Ермаковская бригада, пролезшая туда через толпу очереди не столько на разведку, сколько в надежде как-нибудь без очереди купить водку.
--
Вот непруха! - пожаловался Николка, который собирался прикупить себе ящик водки. - Табельщица наша за водкой стоит. Мы уже почти договорились с Колючим из термички, чтоб он и нам ящика три взял, а эта гадина разоралась на весь магазин, чтоб нас не пускали без очереди.
--
Ермак, - я повернулся к Сашке, - вы же на колёсах. Езжайте в другой магазин. Сейчас у Димыча спросим, как в ближайший проехать. Они тут с Примусом в прошлые выходные гужевались и все винные обошли, чтоб убедится в отсутствии дурацких ограничений. А Димыч-то где? - обратился я к Ваньке.
--
А пёс его знает? Сумки вот стоят.
--
Он куда-то на стадион подался. Может, знакомых кого в очереди заметил? - высказал предположение Серёга Якимов.
--
Так тут плюнуть некуда, чтоб в знакомого не попасть: весь завод приехал, - и я пошёл искать Димку. Ермак и Николка увязались за мной.
Димыч, и правда, стоял в центре поля. Сзади и с боков к нему жались люди, а остальные образовали перед ним свободный от публики круг метров в пять диаметром. Все они были вооружены блокнотами, ручками и карандашами. Часть из них что-то рисовала, поглядывая себе под ноги, а другие отчаянно стенографировали каждое Димкино слово, словно журналисты до появления диктофонов. Димыч, время от времени прихлёбывая водку из бутылки и задавая азимуты движения свободной рукой, стоял над начерченной им на снегу индейской картой города и объяснял маршруты наступления на магазины и пути эвакуации к вокзалу. Мы как раз подошли к окончанию Димкиного выступления на бис: по его следам, раскиданным по снежной карте, было видно, как он топтался возле каждого изображённого на схеме магазина, объясняя заводчанам как до него добраться. "Ну, всё, братцы, - Димыч ещё раз приложился к бутылке. - Вроде бы всё рассказал. Надо бежать: меня там мужики из цеха потеряли уже". Тут он увидел нас и подошёл. Прореха, образовавшаяся в толпе после его выхода, мгновенно затянулась, и стало слышно шуршание карандашей и ручек по бумаге.
--
Дима, объясни Сашке, как до другого магазина добраться, - попросил я. - Им тут всё равно ничего не достанется.
--
Надо схему нарисовать. Как тут на пальцах-то объяснишь? - Димка вытащил из кармана ручку. - Есть бумага?
--
На, вот, на папиросной пачке рисуй, - Ермак протянул ему папиросы. - Другой бумаги нет.
Димка быстренько, используя Беломорско-Балтийский канал в качестве главной улицы города, набросал места расположения винных магазинов. "Все рисовать не буду. Двух вам хватит. Вот видишь? - Димка нарисовал жирную точку на карте. - Это вот этот магазин, у которого мы стоим. Вот так по этой улице, которая тут как канал изображена, прямо шпарьте, и вот тут, - он поставил ещё одну жирную точку, - будет магазин. И, на всякий случай, если проехать ещё вперёд, то дальше будет ещё один", - Димыч добавил ещё одну точку. Ермаковская бригада села в машину и уехала. А мы потащили свою добычу на вокзал. Впереди всех поспешал налегке Серёга Якимов с одной джинсовой сумочкой в руке. Мы же вышагивали за ним, звеня стеклянной посудой, неспешно, с трудом, словно караван перегруженных верблюдов по Сахаре.
На вокзале, оставив парней в пустом ещё зале ожидания, я побежал к кассам, посмотреть расписание. То, что три электрички, отправлявшиеся из Владимира с небольшими интервалами рано утром в Москву, будут возвращаться обратно в такой же последовательности, только вечером, я и без расписания знал. Но у меня теплилась надежда, что найдётся какая-нибудь электричка из Москвы до Петушков, а из этого, воспетого Венечкой Ерофеевым, захолустья найдётся другой поезд до Владимира. Ожидания мои не оправдались. Я вернулся к своим ребятам. В зал ожидания уже начали подтягиваться сограждане, успевшие отоварится водкой. Уже были разложены пирожки из вокзального буфета и тихонько булькали наполняемые стаканы из-под выплеснутого в раковину буфетного чая. Ванька Гадалов, успевший приложиться к открытой Димкой бутылке, начал уже откупоривать свою, но заметив меня, поднялся навстречу: "Ты смотри, Сань, водка-то наша. И эти депутаты ещё будут нам петь, что Москва никогда страну не обирала!". И он показал мне пробку на бутылке, где легко было прочесть: "Муромский ликёрно-водочный завод. Влад.обл.". "Видал! - Иван возмущённо вскинул брови. - А у нас даже водочные талоны не отоваришь. Вся наша водка тут без всяких ограничений продаётся, а мы мучаемся, самогонку из всякой дряни гоним". "Вань, ты бы не открывал бутылку пока, - попросил я его. - Мы сейчас уходим отсюда". Я понял, что через час тут будет пьяная оргия. Мне, как профгруппоргу, цех доверил деньги, с меня и спросят, если что-то будет не так. Тут явно скоро начнётся братание заводских цехов и отделов с раскупоркой общественной, в нашем случае, водки. Я подошёл к Сергею Якимову. Мне казалось, что он единственный, на кого можно было опереться в данной ситуации: он же самый старший из нас. От Серёги уже пахло свежевыпитым, и морда его начинала алеть, как семафор на железной дороге.
--
Серёга, - говорю, - надо валить отсюда. Давай собирать парней и двигать на автовокзал. Надо быстрее уходить, иначе мы ни парней, ни водку не довезём.
--
А что там делать-то? - Серёга откусил от пирожка. - Из Орехова-Зуева никакие автобусы во Владимир не ходят. Иначе мы бы про них знали.
--
Сам знаю, что не ходят. Но ведь куда-то вообще они ходят? Нам, главное, необходимо отсюда уходить. Доберёмся до Горьковской трассы, а там на каких-нибудь автобусах, проходящих из Москвы, доберёмся. Смотри, как народ из магазина прибывает быстро. И все прямым ходом в буфет бегут за пирожками и стаканами. Тут через час "Из-за острова на стрежень..." орать начнут.
Я просчитался: когда мы покидали зал ожидания, три счастливые, смазливые мордахи из какого-то сборочного цеха, (до чего же бабы быстро пьянеют!), затянули из угла, пока ещё вполголоса, "Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов...". На автовокзале парни вновь потянулись было к сумкам, но на наше счастье уже стоял под парами автобус до Покрова. Город Покров - это уже Владимирская область. Из него, я это точно знал, автобусы во Владимир ходили. И ещё можно было сесть на проходящие из Москвы во Владимир, в Иваново и в Горький. "Всё, всё, всё! - замахал я руками. - Даже и не думайте! Грузитесь в автобус до Покрова. Вот в этот. А я за билетами".
Мы с трудом влезли в полный народа автобус. Это было даже хорошо: в такой тесноте не выпить. Но в Покрове везение прекратилось. В проходящих автобусах, следующих через Владимир, в каждом было одно-два места. Поскольку дегустация Муромской водки плавно переросла уже в пьянку, я не рискнул отправлять частями наш десантный отряд: пришлось взять десять билетов на прямой рейс из Покрова во Владимир. Ждать этого рейса оказалось достаточно долго, но, по моим расчётам, всё равно получалось, что приедем мы на много раньше первой электрички из Москвы. А время ожидания транспорта и в пути обратно пропорционально количеству бутылок, которые доберутся до Владимира.
В автобус мы грузились уже с трудом: надо было не только тащить тяжеленные сумки, но и помогать некоторым парням залезать по лесенке в транспортное средство. Это была новая машина марки "ЛиАЗ", с непривычным тогда, высоко поднятым задним рядом кресел. На этом ряду мы и расселись, а не поместившиеся на нём заняли ближайшие места. Автобус был полупустой: кроме нас на передних сиденьях разместилось ещё с пяток пассажиров.
- Сань, ну, давай по пять капель! - Серёга Якимов достал из кармана захваченную из дома хрустальную стопку: вот, что значит инженерная смекалка!
- Убери свой "напёрсток" и не позорься! - Ванька Гадалов, сидевший с другой стороны от меня, поочерёдно выпростал из карманов два гранёных стакана, позаимствованных в вокзальном буфете, доказав, что и рабочие бывают весьма смекалистыми людьми. - Вот из чего будем пить.
Сначала мне показалось, что я выпиваю. Стаканы пошли по кругу, а им вдогонку передавались надкусанные пирожки. Новые автобусные рессоры, как на волнах, раскачивали нас на дорожных ухабах. Наше, в прямом смысле, возвышенное положение на последнем ряду автобусных кресел, родило в голове некий морской образ. Казалось, что мы находимся на кормовой надстройке каравеллы, плывущей сквозь бурные воды. Свежий бриз развевал страусиные перья на шлемах с изящно выгнутыми полями, и отражённое в панцирях аркебузиров солнце бросало блики на паруса. И я - Диего де Альмагро, собирающийся пересечь со своим отрядом Панамский перешеек и отправится на завоевание Перу и Чили. Вот только глотну ещё португальского рома. И образ испанского парусника уступил место вострогрудому челну, а я почувствовал себя Стенькой Разиным, в окружении хмельной ватаги разбойников. И тут я понял, что совсем уже я и не выпиваю, а пью, как лошадь, наравне со всеми. Перебирая пальцами небрежно упавшей руки нежнейшие собольи меха, и держа в другой золотой кубок с хмельным зельем, я уже корил себя. Упрекал за то, что наша ватага не увлекла с собой трёх Шамаханских княжон из сборочного цеха, чтобы они ублажали наш слух поникшими лютиками, а под конец они бы застыли от горьких слов перед тем, как полететь в набежавшую волну. А это бы точно произошло: из песни слова не выкинешь. Я только не мог для себя решить, делать ли из них синхронисток, навалившись ватагой, или предоставить им выступление в индивидуальном зачёте, кидая их за борт своими руками. Потом образ Стеньки Разина незаметно растаял вместе с трио синхронного плавания, и родился образ морского пирата. Виною этому была или отвратительная дорога, которая делалась всё хуже и хуже, или наступившие сумерки, которые уже не позволяли водителю объезжать самые большие ухабы. Наш пиратский корабль нёсся сквозь ярость ночного шторма. Нас бросало из стороны в сторону и кидало вверх-вниз. Водка выпрыгивала из стаканов, а горлышки бутылок нещадно колотились по ним. По палубе каталась пустая посуда, а команда отчаянно пила и курила. Время от времени я встречался в зеркале взглядом с нашим лоцманом, крутящим штурвал над пенным бушпритом. Поймав мой взгляд, он укоризненно качал головой, но продолжал отчаянно бороться со стихией, пробиваясь сквозь крутые валы в родную гавань. Корабль был готов вот-вот перевернуться. Я запутался в субординации и никак не мог решить, лоцман ли должен подать команду: "Рубить мачты!", - или это должен сделать я - Эдвард Тич, по прозвищу Чёрная Борода? Я хотел решить этот вопрос со своим помощником и повернул к нему свою звериную морду с вплетёнными в бороду и дымящими запальными фитилями, но Серж, невзирая на качку, спал, зажав в кулаке недоеденный пончик и выронив из другого на ложе хрустальную стопку. Он и не чуял, в какой жуткий шторм мы попали...
Каждый моряк знает, что любая буря имеет конец, но никому из них не дано знать, сможет ли он увидеть его? Серёга, Ванька и ещё двое ребят не смогли. Наш корабль на всех парусах заскочил в городскую гавань. Волнение сразу почти прекратилось и нас перестало швырять и бросать. Наша посудина сделала первую швартовку возле кинотеатра "Буревестник", и я вразвалочку сошёл на берег. Не то, чтобы я открыл "пятьсот Америк", но ощущение было таково, что открыл я все пятьсот бутылок, которые мы купили. И не просто открыл, а из каждой хорошенько хлебнул. К счастью, это оказалось не так, о чём свидетельствовали тяжеленные сумки. Мои и Ванькины. Потом мне бережно подали и самого Ивана, а Димыч даже успел засунуть ему в боковой карман недопитую бутылку и выкрикнуть девиз: "На посошок!". И "Месть королевы Анны", полоща чёрными флагами, растворилась в темноте, чтобы затонуть у берегов Северной Каролины в 1718 году. Но девиз произвёл на Ваньку магическое действие: он сразу открыл глаза и освободился из моих рук, нетвёрдо стоя на ногах. Каким-то непостижимым чутьём он угадал присутствие бутылки в кармане, вытащил её и быстро глотнул, успев перед этим одними губами повторить: "На посошок!". Я подхватил бутылку из слабеющей руки, и Ванька рухнул под швартовочный столб.
Я вытер с губ солёные брызги преодолённого океана и подставил лицо холодному ветру, дующему с суши. Потом помотал головой и освободился от своего пиратского наваждения. Сразу же навалились тоскливые мысли: "Как же мои десантники справятся с последней, самой трудной задачей добраться до дома?" Но я очень быстро забыл про них, ведь мне предстояла совсем непростая работа по перемещению Ваньки и его сумок в заводскую общагу, да и свои-то баулы ведь тоже тут не бросишь?
Были первые числа декабря. Площадь Победы перед кинотеатром "Буревестник" уже была готова к Новому Году. В центре стояла, сверкая огнями, ель, а прямо передо мной раскинулся снежный городок с крепостью и ледяными горками. И тут мне опять повезло: какой-то ребёнок забыл свои санки. Они одиноко валялись у горки. Я поднял ко рту бутылку: "На посошок!" - и опрокинул остатки в себя. Я - Фритьоф Нансен. Я взял из-под тороса опрокинутые нарты, поставил их на полозья и погрузил на сани своего спутника. Сверху я поставил на него все наши припасы и крепко скрутил верёвкой, которая лежала в кармане моей сумки. О-о-о! Как я дальновиден! Эта верёвка лежала там ещё со времён осенней охоты, и, отправляясь на Северный полюс за водкой, я не вынул её. И вот, на обратном пути она пригодилась. Последнюю собаку мы съели неделю назад. Без сожаления оборвав жидкую собачью упряжь от нарт, я соорудил из своей верёвки широкую петлю, впрягся в неё и поволок свой груз сквозь лёд, снег и торосы на поиски нашего корабля. Не того, что только что растворился во тьме, а зажатого во льдах Арктики "Фрама". Я ещё не знал, удастся ли нам остаться в живых, но был абсолютно уверен, что моим именем уже назван кратер Луны.